Бесплатный фрагмент - Золушка в белом

Глава 1

Камила смотрела на ночное небо, простиравшееся за стеклом иллюминатора, и все пережитое как один миг промчалось перед глазами. Переполненная ожиданиями она смотрела в овальное окно, предчувствуя приближение новой истории. Самолет плавными рывками приближался к земле. Взгляду открылся ночной Франкфурт. Длинные огоньки извилистых улиц и крупных магистралей зарябили в глазах, как громадные светящиеся спирали. Страх перед неизвестностью подкатывал к горлу, но Камила положила ладонь на грудь и тихо прошептала: «Все будет хорошо. Ты справишься. Наступит завтра, а завтра будет легче…»

На астраханский вокзал прибыл состав из Средней Азии. Люди, ожидающие на перроне, ринулись к поезду, как только проводники с грохотом отворили двери вагона. Густая и шумная толпа сразу же замельтешила на платформе, напоминая огромный муравейник.

У восьмого вагона стоял Алексей. На перроне вышли его жена и дети. По правде сказать, это были ему не родные дети. Они перешли к нему как приданое от жены Марго, еще совсем молодой женщины с легкими и даже немного парящими движениями. В юности Марго была заметно красивой, что, конечно, сыскало немалую славу среди сверстников, и в особенности у парней. Один из красавцев ее окружения таки добился внимания маленькой круглолицей девушки с глазами как пуговки. Их головокружительный роман стремительно закончился браком, хоть и не долгим. В этом браке Марго родила мальчика, от которого еще в утробе отказались родственники мужа, а потом и сам муж. Поэтому даже не стоит упоминать его имя. Красивая история первой любви закончилась для Марго сердечными ранами и скитаниями по больницам: вначале из-за желания сделать аборт, а потом из-за слабого здоровья малыша. Через год, как только малыш оправился, она встретила другого мужчину, который, по ее меркам, не подходил даже в собеседники. Но, как это часто бывает, первое мнение обманчиво, и некогда произнесенная Марго фраза о том, что она с этим мужчиной в одном поле даже опорожняться не станет, превратилась в излюбленную шутку в кругу новой семьи. Марго стала его женой на целых восемь лет. Нельзя сказать, что брак этот был счастливым. Частые ссоры, измены мужа доводили Марго до истерик. Миллион раз молодая жена выгоняла неверного супруга из дома, но он всегда возвращался с повинной, и после долгих упреков Марго все же прощала его. Семью скрепляли две рожденные в ней девочки. Последние два года перед тем, как семья эта окончательно распалась, Марго жила со своим вторым мужем душа в душу. Скандалы сменились долгими задушевными беседами по ночам. Так как второй муж Марго страдал бессонницей, то ночная трапеза и беседы стали привычными в их доме. Однажды муж признавался Марго в необъяснимых страхах: он боялся закрыть глаза в кромешной тьме, потому что ужас того, что его глаза больше никогда не откроются, одолевал его каждую ночь с нарастающей силой. Но как только густая тьма за окном начинала разбавляться утренними лучами, он тут же вырубался без памяти. Как бы удивительно это ни звучало, но наверняка в нас заложено предчувствие приближающихся событий. И однажды случилось именно то, чего он так боялся: глубокой ночью глаза его закрылись навсегда. Он был за рулем нагруженного КамАЗа, яркие фары которого прорезали глухую темень, кутавшую скоростную трассу. Эта ночь, когда он вез товар в другой город, стала для него последней. Удар огромного грузовика, ехавшего по встречной полосе, пришелся прямо на сторону водителя, где сидел муж Марго. Не приходя в сознание, он умер прямо на месте, и его тело, измятое и окровавленное, высвободили из-под груды металла уже бездыханным. Так что Марго стала вдовой, едва ей исполнилось тридцать три года. От мужа остались маленькие детишки и куча долгов. Скитаясь с квартиры на квартиру, она перенесла не только испытание бедностью и голодом, но и множество унижений со стороны родных и близких.

Последний подарок мужа были оверлок и швейная машинка, которые он привез ей из заграницы. Такие дорогие машинки Марго когда-то посчитала расточительством и даже побранила мужа за неразумную трату денег. Но именно эти две машинки впоследствии образовали маленькую мастерскую на кухне, где она принимала заказы. Сначала небольшие, такие как штопка, подгон брюк, смена молнии на детской куртке. Но, как известно, нужда — это самый мощный стимул в продвижении. Бессонные ночи, самостоятельное изучение покроев, кропотливое исследование текстиля, терпеливые переделки испорченной детали — все это в конечном итоге привело к тому, что она стала знаменитой швеей в своем городке. Теперь новогодние костюмы, кружевные фартучки, школьная форма, галстучки, строгие брюки, рабочие штаны и даже свадебные платья с корсетом стали ее основным заработком. И хотя ее дети больше не голодали, все же жилось им очень непросто. Помимо одиночества и разбитого сердца, Марго перенесла множество болезней и шесть операций, ставших следствием ее недосыпания, недоедания и бесконечных переживаний о завтрашнем дне. Последняя операция далась Марго крайне тяжело. Она не раз рассказывала детям о том, что под наркозом видела людей, которые летали над ней, ударяясь о мягкие стены, похожие на надувные подушки. Они звали ее по имени, а Марго неподвижными губами пыталась сказать, что не хочет к ним. Незнакомый голос прозвучал над зовущей толпой, сказав, чтобы Марго оставили в покое. Возможно, это было действие кетамина или других наркотических веществ, которые анестезиолог комбинирует как хочет, но для Марго это было знаком свыше. После этого она стала верить в Бога. В какого именно, она не знала. Она не ходила в храм и не ставила свечей. Ее молитвы были в основном дома, в глубокой ночи перед испорченным заказом. Проливая слезы досады и безысходности, она молилась кому-то там наверху, чтобы он помог ей исправить испорченную деталь одежды. Клиенты были довольны ее изобретательностью и с удовольствием носили ей заказы. И хотя все в округе знали, что Марго стала швеей из-за большой нужды, сама она так отнюдь не считала. Марго любила свое ремесло и все делала от души. К тому же из остатков тканей что-то перепадало и ее девочкам, которых она с удовольствием наряжала. Дети знавшие нужду с детства, совестливо и экономно вели хозяйство вместе с Марго.

Старшему сыну Андрею на момент прибытия в Астрахань едва стукнул двадцать один год. Андрей — первенец. Мальчик от первого мужа, который сбежал сразу же после свадьбы. Андрей родился в самый разгар звонкого лета. Едва он открыл свои огромные, как два черных агата, глаза, сразу же все ахнули: каким красивым был этот мальчик! Жаль только, что, кроме Марго, он оказался никому не нужным. Первый муж Марго сбежал по настоянию родственников. А матери Марго было унизительно воспитывать малыша этого трусливого ублюдка, бросившего ее дочь. Андрей, будто предчувствуя, что он — причина постоянных скандалов между Марго и бабушкой, стал часто болеть. Мальчик плакал до рассвета, не давая спать всему дому. Однажды ночью бабушка схватила ревущий комок и, осыпав его проклятиями, бросила на деревянную койку… Ударившись спиной об твердую поверхность, малыш взвизгнул, как ужаленная кошка, и на несколько секунд замолчал. Задыхаясь, он судорожно глотал воздух, а потом разразился новым ревом сильнее прежнего. Марго взяла его на руки и проплакала всю ночь, уже не надеясь успокоить сына. Через полгода после рождения Андрюшка стал затихать и увядать. Он не мог есть и почти не спал. Жестокие слова бабушки о том, что он нежеланное отродье, возымели силу над ревущим комочком. Андрей стал умирать. Врачи оказались бессильными. Они сделали печальное заключение, что ребенок не сможет выжить и умрет до наступления зимних холодов. Не теряя надежды, Марго повела его к местному священнику. Тот, помолившись над ним, посоветовал покрестить малыша. Как ни странно, но после этого обряда малыш на глазах начал поправляться. Спустя два месяца он уже крепко спал и хорошо ел. Оказалось, что Андрей — совсем не капризный мальчик, а ранее плакал только потому, что был безнадежно болен и отвергнут.

Андрей рос как дикая полынь. Кроме Марго, он мало кому был нужен. После того как Марго вышла замуж во второй раз, мальчику пришлось совсем туго. Отчим нередко выгонял его на улицу в самый зной или бил за любую оплошность. Не желая видеть маминых слез из-за скандалов, Андрюшка сам удалялся прочь на весь день, слоняясь по улице, как бездомный щенок. Нередко мальчик сидел в песочнице совсем один, подставив под раскаленное солнце кудрявую головку. Несмотря на то что он был постоянно отвергнут, Андрей рос добрым мальчиком без тени зависти. Однажды его отчим, завидев кучу ребят, резвившихся на улице, посадил в машину племянника и повез его к дому как принца. Андрюшка, увидев это, побежал за машиной, радуясь, восклицая, что его двоюродный брат едет в машине. Увидев это, Марго завела сына домой и крепко отругала за глупость. Ей было больно смотреть, как ее сын никем не любим и как он наивно бегает за теми, кто над ним просто смеется. Как ему это объяснить, Марго не знала. Андрюшка, получив затрещин от мамы, подолгу сидел в комнате и большими глазами вглядывался в щели на полу. Он все пытался понять, что же на самом деле плохого он сделал. Он думал и думал, но никогда ему не приходило в голову винить хоть в чем-то мать. Андрей любил Марго и оберегал даже тогда, когда она была к нему несправедливо сурова.

Однажды, когда Андрею исполнилось шесть лет, он взял маму за руку и сказал: «А давай, мама, убежим вместе. Будем жить только ты и я, как нормальная семья». Марго обняла сына и, глотая слезы, сказала, что они уже есть семья и что скоро она родит дочь. Поэтому они не могут убежать, но могут постараться жить дружно. Андрей был первым, кто больше всего хотел спокойной и дружной семьи, но жить дружно, увы, не получалось. Он все равно был изгоем в семье даже среди двоюродных братьев, бабушек и дедушек. Он никак не мог понять: почему его никто не хочет? Хотя за год до смерти отчима Андрею все же удалось хотя бы ненадолго стать любимым и единственным сыном. Ссоры прекратились, и отчим постепенно привязался к мальчику. Обидно только, что длилась такая дружба недолго. Перед отъездом отчим попросил Андрея как единственного сына, чтобы тот заботился о Марго и девочках. После смерти отчима Андрей стал главой семьи. Он занял место у плиты и раковины. До блеска натирал пол. Грубым песком чистил кастрюли, сковородки. Водил сестренок в садик. Его единственным хобби был велосипед. Он мог несколько раз собрать и разобрать его, а потом снова собрать, чтобы снова разобрать. В школе он учился плохо. Часто хулиганил, из-за чего Марго была постоянным гостем в школе. Однажды Андрей изрисовал весь школьный коридор ручкой. Синими чернилами этот кудрявый озорник протянул длинную линию вдоль всей стены, а на этой линии нарисовал цветы и деревья. Когда его вызвали на ковер к директору и спросили, зачем он так по-варварски поступил, изрисовав только что покрашенную стену, Андрюшка, опустив глаза, тихо ответил, что он сделал дорогу. Дело было в том, что его друг нарисовал маленькую машинку на стене, а Андрей захотел сделать для машинки дорогу. Но только настоящую дорогу, как полагается, с деревьями на обочине и цветами. Короче говоря, шалил он очень много и был большим непоседой, из-за чего и получал тумаков от матери. Но однажды самая большая шалость обошлась ему очень дорого. Едва он переступил порог выпускного класса, как влюбился в одноклассницу, которую до этого дня считал толстой и некрасивой. Просто как-то так получилось, что за лето эта толстая девочка вдруг стала симпатичной. Любовь была сильной и бурной, как и у всех подростков. И от этой любви в скором времени появился на свет такой же кучерявый малыш. Андрей стал отцом, даже не побыв ребенком. Он женился на матери малыша, но незрелость обоих привела к тому, что через год брак распался и сын Андрея остался с матерью, которая в скором времени уехала из города.

По ночам Андрей просыпался от ужаса, что его сын так же страдает, как он когда-то в детстве. Ему рисовались страшные картины, как чужой мужчина бьет и выгоняет его сына на улицу. Андрей больше он не влюблялся, забил на учебу и много работал. Он мечтал о том, как однажды он построит дом для мамы и их скитания по квартирам прекратятся. Сестренок Камилу и Аннель он любил так же, как Марго. Сестренки для него были и заботой, и развлечением. Андрей подкидывал маленькую Аннель до кроны деревьев, подстреливал рогаткой игрушки Камилы. Игры были безобидные и в основном нравились девочкам.

Камила была первой дочкой во втором браке Марго. В отличие от своего брата она была желанным и долгожданным ребенком. Марго мечтала родить девочку, но больше года у нее не получалось забеременеть. Когда же это случилось, то радовались все родственники и соседи. А ровно через девять месяцев в июльское пекло Марго прибежала в больницу и возопила на весь коридор, что она рожает. Роды были стремительны, и девочка выскользнула из лона, едва Марго уселась на родильное кресло. Акушерки, подхватив малышку, ненароком вывихнули ей ключицу. К большому разочарованию родственников, Камила родилась очень некрасивым ребенком. Глаза были настолько узкие, что первые два месяца девочка не могла их нормально открыть. А потом, как только у нее это получилось, так вздохи изумлений и разочарований посыпались с еще большей силой. Знаменитая фраза «око за око» как нельзя лучше характеризовала эти глаза. Камила оказалась косоглазой. Более того, расстояние между глаз было настолько большим, что мать Марго колко отшутилась по этому поводу: «Наш москвич проедет по ее переносице и не заденет ее глаз». Ко всему прочему добавлялись большие, оттопыренные, как у полевой мыши, уши. Никто не мог понять, отчего девочка родилась такой некрасивой. Камила очень скоро сама это осознала. Когда она чуть подросла, то ко всему прочему списку добавилась ее полнота и неуклюжесть. В раннем детстве Камила горячо желала проснуться красавицей, но со временем она свыклась со своими недостатками и научилась с этим жить. Единственный человек, который считал Камилу писаной красавицей, был ее отец. Да, он был плохим отчимом для Андрея, но для Камилы он бы лучшим отцом. Он любил и баловал дочь. Играл с ней до поздней ночи. А как только она начала говорить, отец научил ее четко и ясно произность: «Я — мисс Вселенная!» Отец рисовал Камилу в красных бантах, красивую, веселую. Его любовь стала для нее убежищем, а с Марго Камила почти не была знакома. Так получилось, что Марго забеременела почти сразу после рождения Камилы и после родов посвятила большую часть времени второй дочери. Но Камиле было мало горя от этого. Она была счастлива с папой. Он учил ее многому: играть в карты, складывать мозаики, рисовать и петь, а главное, много мечтать. Вместе они изучали динозавров и растения по красочным книгам. Камила привыкла: папа всегда спит рядом, так что потом она никак не могла взять в толк, почему иногда папа перебирается в мамину комнату. Это так нечестно, ведь мама — уже такая взрослая женщина.

Бывали дни, когда их дом был полон гостей и родственников жены. Тогда папа говорил Камиле, чтобы она оставалась в спальне и не выходила к гостям, потому как знал, что непременно начнутся разговоры о ее внешности. Не желая ранить дочь, отец сам оставался с ней в комнате. Папа верил в Камилу и день за днем повторял, что она вырастет и всему шабашу покажет, чья она дочь. Папа ввел новую традицию: покупать каждую неделю мозговые косточки. Делая на них крутой бульон, он выковыривал сваренное мозговое вещество из костей и давал его Камиле, говоря, что она у него будет очень мозговитая и умная. Камила ела мозговые косточки и верила папиным словам. Она была уверена, что она умная и по-другому быть не может. Когда же Камиле исполнилось шесть лет, папа сел за руль КамАЗа и поцеловал ее на прощанье. Он не спросил дочь по обыкновению, что она хотела бы в подарок. Вместо этого он сказал, что любит ее и чтобы она слушалась маму. На следующий день вечером, придя из детского сада, Камила застала дом в самом непривычном свете. Она ярко запомнила белые полотна на зеркалах и белую косынку на голове мамы. Что такое смерть, Камила поняла не сразу. На похоронах она сидела рядом с гробом и не могла понять: почему от ее папы так странно пахнет и почему он лежит в этой красной коробке? Но леденящий ужас по непонятным причинам подступал к горлу все выше и выше. А потом она вдруг расплакалась, сама не понимая от чего. В тот момент чья-то теплая рука коснулась ее спины, и приятный женский голос тихо прошептал ей на ухо: «Все будет хорошо. Ты справишься. Наступит завтра, а завтра будет легче». Камила так и не узнала, кто была та женщина, которая сказала ей эти слова. Но только, действительно, после этих слов ей стало гораздо спокойнее.

Когда спустя год Камила поняла, что смерть — это то, что неизбежно произойдет со всеми и даже с ее мамой, и даже с ней, Камила полностью лишилась покоя. Ночью она представляла себя мертвой, лежащей в гробу. Представляла, как стучат гвозди по обитой красным бархатом крышке, как лежит она в кромешной тьме, а люди ходят по земле, в которой она лежит совсем одна. Оставшись без своего покровителя, Камила стала замкнутой и потерянной. Проводя много времени в одиночестве, Камила стала слишком часто задумываться о смерти. Она боялась всего: землетрясений, потопа, войны, конца света. Ее бурная фантазия рисовала ей яркие картины страшных мучений то в огне, то в воде. Со страхом она представляла, как начнется война и на ее глазах умрет вся ее семья. А потом всех их закопают, как закопали ее папу. Мысли не давали ей спокойно жить и радоваться, как все дети. Камила не могла поделиться этими страхами даже с Марго. Камила всегда думала, что мама любит брата и сестренку, а вот ее — меньше всего. «И все это потому, что я в детстве не болела, — решила Камила. — Вот брат часто болел, и сестренка тоже, поэтому мама их так любит». А вскоре Камила и вовсе начала бунтовать против Марго, считая ее несправедливой. Марго наказывала всех детей одинаково, но Камиле доставалось больше всех из-за упрямства. Когда Марго ставила детей в угол, то ее сестренка тут же просила прощения и садилась за игрушки. Камила же предпочитала стоять весь день, чем извиниться. Когда все трое получали прутиком по ногам за оплошности, Андрей, будучи ребенком, плакал лишь потому, что видел, как надуваются вены на висках Марго и безумно боялся, что они могут лопнуть и с мамой что-нибудь случится. Младшая дочь же умоляла о пощаде. Она просила прощения как могла, только бы сохранить ноги от маминой плетки. Камила же стояла неподвижно, сдерживая слезы. Она и не думала просить прощение. Марго выходила из себя при виде этого надутого выражения лица. Со временем Камила привыкла, что с мамой они чужие и что она нелюбимая дочь. И тогда Камила решила, что она будет исполнять папины мечты: станет умной, будет хорошо учиться, перестанет косолапить. Незачем ей мамино мнение, мама все равно в нее не верит. И хотя она так себя убеждала, в глубине души Камила хотела, чтобы Марго ее заметила. Чтобы прекратить ссоры в доме, эти двое просто стали избегать друг друга. Камила перестала добиваться внимания Марго. Вместо этого девочка прилепилась к книгам. Возможно, там, на страницах книг, Камила находила пристанище бурной фантазии. Марго вначале была рада, что ее дочь много читает и хорошо учится, но потом стала не на шутку переживать, особенно когда от «добрых» родственников посыпались подозрения, что Камила странная и как будто немного помешанная. Марго стала ограничивать время чтения книг. Тогда Камила и научилась хитрить и обманывать. Бывало, что она, засунув книжку под кофту, шла в туалет или на задний двор с равнодушным лицом, а сама пряталась и украдкой читала книги как преступница. А потом случилось нечто совершенно неожиданное: зрение Камилы по неясным причинам начинало ухудшаться, и в одиннадцать лет она почти что ослепла. Глаза стали видеть так плохо, что Камила уже не могла читать, из-за чего впала в глубокую депрессию. И именно в этот момент в их город приехали странные люди. Они называли себя миссионерами. Каждый день они собирались в доме бывшей блудницы. Там они раздавали бесплатно очки и куртки малоимущим и старикам. Слух разнесся по всему городу, и Марго, не раздумывая, повела туда старшую дочь. Миссионер, который едва говорил по-русски, осмотрев Камилу, сказал, что очки ей не нужны. Он спросил Камилу, верит ли она в Бога. Камила много слышала о Боге, о разных религиях. Все ее родственники были отъявленными буддистами и говорили, что после смерти она переродится в другого человека, а может и в свинью или барана, если будет плохо себя вести. Ужас охватывал Камилу от одной только мысли, когда она стояла у свиного корыта и думала, что однажды она тоже станет свиньей и ее беспощадно зарежут и отправят на сало, а из кишок сделают колбасу. В поисках ответов, она обращалась и к соседям мусульманам. Те твердили, что если она будет хорошо себя вести, то отправится на небо к Всевышнему, а если грехи перевесят, то она отправится в озеро огненное и там будет вечно мучиться. От всех этих рассказов у Камилы голова шла кругом. Она боялась за себя, за маму, за брата и за сестренку. Всякий раз, когда ее сестренка обманывала или делала какую-нибудь шалость, Камила уходила в комнату и безутешно плакала, молясь непонятно кому, чтобы ее сестренку не забрали в ад и чтобы она не превратилась в свинью или корову. И ее снова спросили о Боге и вечной жизни, но на этот раз не сказали о страшных весах добра и зла или о наказании за ее грехи. Камила увидела крест, а на нем — распятого человека. Она услышала, что сам Бог пострадал из-за любви к ней. Бог стал человеком, чтобы спасти ее, чтобы простить ей все грехи. Странный миссионер рассказал Камиле не о каре и суде, но о любви Бога к человеку. Миссионер пообещал Камиле, что вера в любовь и жертву Спасителя поможет ей стать хорошей и не делать зла. Его любовь откроет двери в рай любому, кто в Него поверит. Миссионер помолился за Камилу и добавил, чтобы она часто смотрела на звезды, пока не станет видеть снова как раньше. Ничего особенного не произошло. Она не стала видеть по мановению палочки, но в ней появилась вера, что новый Бог, которого она приняла, вернет ей зрение. Ночью Камила вышла во двор и долго вглядывалась в темно-синий небосвод. Ничего не было видно, но в ту ночь она впервые за долгое время уснула тихо и безмятежно. С того дня страхи покинули Камилу, а зрение постепенно стало восстанавливаться. Приятным сюрпризом стало для нее и то, что вместе со слепотой ушло и врожденное косоглазие. Тогда Камила твердо решила для себя, что она будет верить только в Христа. Но никакие наказания со стороны мамы, ни даже добрые уговоры не изменили позицию одиннадцатилетней Камилы. Забегая вперед, хочется сразу сказать, что в возрасте пятнадцати лет, перед тем как переехать в Россию, Камила все же втайне от всех приняла крещение в небольшой церкви. Об этом знал только один человек — ее родная сестренка Аннель, которая была всего на два года младше Камилы.

Аннель родилась в конце лета, и сразу же стало ясно, что она вырастет красавицей, стоило только взглянуть на ее пушистые кудряшки и белоснежное личико. В детстве Аннель перенесла тяжелый приступ судороги, из-за чего чуть не лишилась жизни. И именно этот случай стал для нее отправным билетом под мамино крыло. Марго уделяла ей внимания больше, чем остальным детям. С Аннель требовалось меньше, чем с остальных. Аннель прощалось многое. В особенности это стало заметно, когда она пошла в школу. Учиться Аннель особо не старалась, хотя вполне могла бы. Марго нередко заставляла Камилу написать за Аннель домашнее задание и обвиняла старшую дочь в жестокости, если та отказывалась. Марго твердила, что Аннель не сможет быть умной, так как в детстве перенесла судорогу, от которой повредились ее извилины. Аннель тут же это уловила и напрочь перестала стараться. И хотя в учебе она не преуспела, все же ей многое давалось легко. Она была от природы лидером. Во дворе ей удавалось строить даже тех ребят, кто был гораздо старше нее. Игры все были по ее правилам, самая сильная команда была у нее. Аннель общительна и потому сидеть дома, как ее сестра-затворница, она не собиралась. После школы она уходила во двор и возращалась к ужину вся чумазая, пыльная, но довольная до ушей. Помимо всего прочего, Аннель была домашним клоуном. Нередко ей удавалось развеселить всех членов семьи глупыми танцами, которые она сама и придумывала. С самого детства Аннель поняла, что она красавица, и потому у нее созрел в голове план: учиться не обязательно, ведь она выйдет замуж за богатого человека и ей не придется зарабатывать на жизнь. Возможно, многие в это верили, и потому с Аннель никто не требовал усердия в учебе. Аннель была единственным ребенком в семье, кто не был лишен ласки и нежности. И хотя Марго казалось нелепым и смешным нежиться с детьми, Аннель с этим совсем не считалась. Она садилась рядом с мамой и маминой рукой гладила себя по голове. Марго отталкивала ее: нечего липнуть к маме, она и так устала. Но Аннель терпеливо сидела рядом и елейно просила: «Мам, а скажи так: „Доча, я тебя так люблю“». Марго отпихивала назойливую кудряшку от себя, но Аннель настойчиво наклонялась к Марго и, изменяя свой писклявый голос на тенор, проговаривала: «Доченька, я тебя так люблю, ты у меня такая умница». Марго не могла удержаться от смеха. На самом же деле Марго не говорила никому из детей о том, что она их любит.

Аннель была первой из детей, кто назвал отчима Алексея папой. Это было справедливо, ведбь Алексей с самого начала стал принимать активное участие в воспитании детей. Поначалу все трое восприняли это отрицательно, так как привыкли к тому, что мама постоянно работает и редко кто проверяет их школьные дневники и уж тем более контролирует их досуг. Алексей был строгих и консервативных взглядов, ведь когда-то он сам был отличником и очень воспитанным мальчиком. Его методы были другими: Алексей действовал постепенно, последовательно и упорно. Он не повышал голоса, не ругал и не наказывал, но свое требовал день ото дня. Регулярно стали проверяться домашние задания и заполнение дневников. Вместе с высокими требованиями в воспитании Алексей установил новый режим. Вечернее время было строго обговорено: дети шли в душ и ложились спать ровно в восемь, и все уговоры были бесполезны. Утром же обычно ребятня была предоставлена сами себе. Уставшая за ночь от работы Марго следила лишь за тем, чтобы они проснулись вовремя, и не опоздали в школу. Все остальное они делали сами: гладили рубашки, одевались в то, что приготовили с вечера, перекусывали хлебом и горячим чаем, а зачастую просто шли в школу без завтрака. Карманные деньги у них водились редко, и поэтому, как правило, не позавтракав, дети могли быть голодными до послеобеденного времени. Алексей же изменил и эти порядки: каждое утро он готовил горячий завтрак и не отпускал их в школу голодными. На карманные расходы он всем давал одинаковую сумму, которой хватало на один пирожок и какао. Многое изменилось к лучшему. А в частности, Марго стала более улыбчивой и радостной. Когда же Аннель достигла отрочества, Алексей решил непременно переехать в Россию, где будет больше возможностей для развития и учебы. Вот почему в то мартовское утро вся семья оказалась на перроне астраханского вокзала.

Глава 2

— Папа, а мы что, будем жить здесь? — оглядывая трухлявые стены, спросила Аннель.

— Да, дочь. Пока будем жить так, — маскируя стыд, ответил Алексей.

Дети вошли в старую летнюю кухню, двери которой были такие низкие, что Андрею пришлось согнуться чуть ли наполовину, чтобы войти внутрь. Помещение, где им предстояло жить, было сделано из прогнивших досок. Крышей служил черный, истонченный от старости рубероид. Фундамента не было, так что местами на полу зияла голая и сырая почва. Окна были низкими и больше похожими на обгрызанные отверстия в стене, с прогнившими ставнями снаружи. Всех денег от проданного имущества на родине хватило лишь на эту развалюху. Некогда в этом просторном дворе стояла вполне себе приличная хата. Но бывшая хозяйка дома была заядлой пьяницей. Однажды, уснув с непотушенной сигаретой, она все спалила дотла. Так что недалеко от летней кухоньки, где поселилась прибывшая семья, чернела большая яма, заваленная остатками обгоревших балок, обугленными кирпичами и кучей другого хлама. Зато двор был просторный и большой. Всего участок занимал двадцать соток земли в маленькой деревне с мягким названием Заплавное. Это было одно из тех русских мест, где обычно ничего не происходит и каждый день похож на предыдущий.

Дорога от Астрахани до Заплавного заняла добрых четыре часа. В этот день вся семья скромно поужинала, и все сразу же легли спать на сырую землю, обложив ее досками и постелив поверх тонкие матрацы. На ночь затопили печь, так что сухой, но теплый воздух быстро убаюкал путешественников.

На следующее утро Аннель как мышь подкралась к Марго и прошептала:

— Поехали обратно, мама. Разве это дом? Таких домов не бывает.

Марго вздохнула и ответила Аннель, что теперь это их временное жилище и что скоро они постараются построить красивый дом на этом участке.

Первые две недели были потрачены на то, чтобы утеплить тонкие стены кухоньки и более или менее обставить помещение. Работы хватило всем: почистить стены, смести паутину, залатать дыры в полу, помыть стекла, повесить занавески. Первую неделю они просыпались каждую ночь из-за того, что почти во всех местах протекала крыша. Алексей и Андрей с помощью рубероида быстро латали крышу, чтобы переждать ливень хотя бы до утра. Через месяц крышу починили, и спать стало легче. Но появилась другая проблема. Как только стало пригревать весеннее солнышко, сгнившие доски на крыше начали прогрызать огромные гусеницы. Однажды утром Камила проснулась от истошных криков. Это Аннель вскочила, как ошпаренная кипятком, увидев у себя на подушке толстое ползучее существо. Побранившись на сестренку, Андрей взял кусок газеты, завернул туда мягкую зеленую гусеницу и выбросил во двор под старой вишней. И это стало повторяться каждое утро. Бывало так: когда Андрей наклонялся, чтобы убрать капустницу с постели Аннель, последняя вскрикивала как ошпареная и забивалась в угол. И все потому, что на спине Андрея примостились еще две жирные гусеницы. Что за отвратительные создания, вроде и не жалят, и не кусают, но все же наводят страх. Ночью, когда гасли огни в доме, вдруг раздавался приглушенный и короткий звук. Словно что-то маленькое и мягкое падало на матрац. Тут же Камила вскакивала и включала свет, и прежде чем Аннель проснется и поднимет крик на всю кухню, она будила Андрея, который безропотно убирал шелкопряда, выбрасывая его в открытую ночь.

В начале апреля Камила и Аннель пошли в сельскую школу, располагавшуюся в десяти минутах ходьбы от дома. Школа оказала весьма холодный прием девочкам. Только теперь, по необходимости, мы отметим, что вся семья, кроме Андрея, родной отец которого являлся крымским татарином, была корейской национальности. Этнические корейцы в заплавинской школе были в жалком меньшинстве. И хотя Камила и Аннель считали родным языком русский, все же внешний облик и восточное воспитание отличали их от остальных ребят. Еще когда Камиле было шесть лет, она заявила во всеуслышание, что, когда вырастет, обязательно станет русской. Она была твердо убеждена, что выбор национальности — это право любого человека на этой земле. Ее угнетало то, что, куда бы они ни поехали, их нация почему-то всегда была в ничтожном меньшинстве. И это как будто давало преимущество другим ребятам, и они автоматически получали право издеваться над ее узкими глазами. Так было в детстве, так случилось и сейчас. Но в этот раз все было куда сложнее. Расизм в новой школе процветал, но никто это не считал расизмом, конечно. Начались издевательства, ссоры и даже драки. Ребята в прямом смысле хотели выжить новеньких из школы в особенности Камилу. Причиной такой агрессии стало горячее желание Камилы учиться. Каким ребятам понравится девочка, которая ходит в школу, только чтобы учиться? Вот поэтому Камила никому не понравилась. Она не стремилась выстроить отношения с кем бы то ни было и уж очень старалась выделиться на уроках. Таких, как она, считали в Заплавном выскочками, а выскочек нужно ставить на место. На этом специализировались ребята и даже некоторые учителя заплавинской школы.

Аннель не хотела ходить в школу по другой причине: слишком отличалась программа, гораздо сложнее, чем в прежней школе. Более того, Аннель теперь стыла стыдиться своей одежды и излишней худобы, так как на фоне рослых одноклассниц она выглядела совсем как ребенок. Подчас невыносимы были для нее унижения из-за старых джинсов и потертой куртки. Утром Аннель могла притвориться больной, лишь бы один день прожить без той досады, которую она испытывала в школе.

Как-то раз встревоженная Марго украдкой сказала Камиле:

— Ты знаешь, сегодня Аннель в автобусе не уступила мне место. Мы как только оказались в автобусе, она быстро села и отвернулась от меня. А когда вышли на остановке, она отдалилась от меня шагов на пять. Ты не могла бы у нее спросить потихоньку, почему она так себя ведет?

Камила была удивлена поведением сестренки не меньше Марго. Вечером после ужина, когда сестры пошли в баню, Камила осторожно спросила Аннель о пережитом. Аннель нахмурилась, опустила голову и тихим голосом, не лишенным все же раздражения, призналась:

— Я не уступила ей место потому, что хотела скорее сесть и спрятать свои ноги под сиденье.

— Почему?

— Потому что мне казалось, что все смотрят на мои уродливые кроссовки.

— Разве они уродливые? Ты же с удовольствием надевала их раньше.

— Здесь такие кроссовки никто не носит. У всех девочек в классе маленькие аккуратные кеды, и только я одна хожу в этой громоздкой обуви.

Камила, которая мало что понимала в одежде, просто пожала плечами. Она была уверена, что на самом деле никому не было дела до ее кроссовок. Их наверняка даже никто не заметил. Но Аннель твердо было убеждена в обратном. А на вопрос, почему же она все-таки отошла от Марго на остановке, Аннель вначале прослезилась. Сдерживая подкатывавшее к горлу рыдание, она ответила:

— Потому что мне было стыдно. Стыдно, что у нас такая мама. Она была так плохо одета, и ее кожа на ее лице была такой коричневой. Я устыдилась ее веснушек и морщин на лице, — Аннель стала всхлипывать. — Я знаю, что нельзя так делать. Наверняка мама поняла, почему я так поступила. Мне так стыдно, но я ничего не могу с собой поделать. Только, пожалуйста, не рассказывай ей об этом.

Камила сказала маме, что Аннель устыдилась своей обуви, а об остальном покорно смолчала. Марго сразу же рассказала все Алексею, и через месяц Аннель купили новую пару легких и аккуратных мокасин. А старые кроссовки Камила без намека на стыд донашивала еще три года. У Камилы были проблемы куда серьезнее, чем некрасивая обувь. В конце весны всему классу предстояло пройти анкетирование, где спрашивалось, что планируют ребята после выпускного и куда пойдут дальше учиться. Камила указала, что собирается поступать в медицинский университет в Волгограде. Справедливости ради нужно отметить, что весеннюю четверть Камила закончила очень плохо. Хорошая оценка стояла лишь напротив литературы. Программа была сложной, и она еще не успела освоиться в новой школе. Вот почему учителя подняли такой крик, когда узнали о намерениях Камилы учиться в медицинском университете. В особенности же это возмутило учительницу по биологии и химии Ольгу Константиновну. Это была грузная женщина лет тридцати пяти, но из-за своего вечно строгого, недовольного лица она выглядела старше своих лет. Дети встречались с ней четыре раза в неделю, и это были самые страшные сорок минут в течение всего дня. Когда Ольга Константиновна поднимала ученика и задавала вопрос, перепуганный и бледный подросток едва держался на ногах, чтобы не грохнуться в обморок. Если на вопрос Ольги Константиновны не был дан ответ, то в кабинете повисала тишина на целую минуту, которая, казалось, длилась целую вечность. А потом Ольга Константиновна корчила лицо, словно нехотя приходится рассасывывать лягушку, и тихо, с отвращением в голосе спрашивала: «И это все?» Когда же в ответ ученик кротко кивал, она накидывалась на опрашиваемого как разъяренная кабыла, унижая и обзывая его каким-нибудь вьючным животным. И каким противным становился в этот момент ее голос! Только из-за этих протяжных и истеричных нот хотелось добровольно скрутить уши в рулон и не разворачивать их до лучших времен. Кроме противного голоса, у Ольги Константиновны еще присутствовала черта, которая так портит возвышенный образ любого педагога. У каждого учителя в той или иной мере есть фавориты, но в Ольге Константиновне это качество было гипертрофировано. У нее не просто были любимчики, которым завышались оценки и прощались ошибки на опросе или контрольных работах. У нее также были и нелюбимчики, которым по злой судьбе суждено быть всегда униженными, обруганными перед всем классом. И как бы они ни старались, они были обречены на плохую отметку в четверти. Были и такие, к которым она относилась нейтрально, но Камила попала в категорию нелюбимчиков. Все это началось с того, что в прежнем табеле оценок Камилы Ольга Константиновна увидела высокий балл по химии и биологии. В первый же день занятий она назвала Камилу глупой и бездарной, попутно назвав ее прежнюю школу шарашкой для отсталых детей, а иначе они бы не оценили знания Камилы по химии так высоко. Нужно признаться, что химия была одним из тех предметов, который очень слабо преподавался в прежней школе Камилы. Но Камила решила не отчаиваться, и на следующее занятие по биологии она вызубрила весь материал по экосистеме. Так она хотела компенсировать недостаток знаний по химии и все же показать, что она способная ученица. Придя на занятия, она добровольно подняла руку, что расценивалось как наглость с ее стороны. Камила предоставила план ответа, и полностью пересказала заученный текст. После того как она замолчала, Ольга Константиновна, по своему обыкновению, брезгливо поморщила нос, глубоко вздохнула и поставила ученице самый низкий балл, аргументировав тем, что ответ был неполным, размазанным, сумбурным. Камила равнодушно прошла за парту. Она старалась не показывать, но слезы досады уже подступали к горлу. В тот день даже ее одноклассники были удивлены и смущены произошедшим. Камила держалась до последнего часа в школьных стенах, но, как только пришла домой, тут же разревелась. Так продолжалось от занятия к занятию, но Камила не собиралась сдаваться. Каждый день она готовилась к биологии и химии, смотря дополнительные материалы, ища интересные приложения к теме, но все было тщетно.

Презрение Ольги Константиновны с двойной силой обрушилось на девочку, когда учительница узнала, что на классном часе Камила написала в анкете о своем намерении поступать в медицинский университет в Волгограде.

Через неделю состоялось родительское собрание. Марго, ни о чем не подозревая, пошла в школу. Все родители уже были в сборе. Началось все как обычно: с обсуждения переводных экзаменов, выпускного вечера, нужд школы и так далее. Но в самый разгар собрания классный руководитель обратился к Марго со словами:

— А вы знали, что ваша дочь собирается после школы поступать в медицинский университет?

— Да, она мне говорила, — спокойно ответила Марго.

Тут в разговор вступила Ольга Константиновна. Ее циничная улыбка и полный презрения голос разошелся по всему кабинету, а точнее сказать, размазался, ибо, когда она злилась, то мерзко растягивала слова, придавая каждой фразе тягучесть и вязкость. Ольга Константиновна изобразила на лице такое удивление, словно еще немного — и она лишится сознания. Она театрально прижимала правую руку к груди, закатывала глаза, судорожно глотала воздух и всем видом показывала, как она поражена до глубины души такой наглостью, которую ей довелось недавно услышать.

— Ваша дочь собирается стать врачом? — саркастично начала она. — А вы знаете, что для поступления в университет ей нужно на отлично знать химию и биологию? Даже если бы она прямо сейчас начала заниматься, то и тогда бы у нее ничего не получилось. Я проработала в школе достаточно времени и вижу учеников насквозь. Кто-то действительно имеет способности и склонность к аналитическому мышлению, но ваша дочь к этой категории не относится. Она у вас неспособная, несобранная, в ней нет склонности к учебе. Зато она полна амбиций и лишена здравой самокритики. Я давно работаю в школе, но с таким ребенком я сталкиваюсь впервые. Вашу дочь даже на порог колледжа не пустят. И вы как мать должны ее отговорить от этой глупой затеи.

Марго густо покраснела. Она почувствовала, как взгляды всех родителей устремились на нее. Страшно было даже на миллиметр отвести взгляд от Ольги Константиновны, лишь бы не встретить эти унижающие взоры, как лютые лезвия, направленные на нее. Тихо и неуверенно Марго пролепетала:

— Мы только переехали. Я знаю, что ваша программа отличается от той, которая преподавалась в прежней школе. Камила всегда хорошо училась. Мы, собственно говоря, ради нее сюда переехали, чтобы она могла учиться дальше. Врачом она мечтает стать с детства, как же я могу ее отговорить?

Пока Марго оправдывала дочь, все преподаватели и директриса безнадежно качали головами и даже откровенно усмехались. После того как Марго замолчала, Ольга Константиновна бросила полный сарказма взор на директрису и почти шепотом, в котором было столько наигранного отчаяния, произнесла:

— Нет… у меня уже нет сил на все это… Я даже не знаю, как это назвать. Хотя бы вы скажите, может быть, вам она больше поверит.

Директриса Вера Геннадьевна — высокая грузная женщина, с крупными черными буклями на макушке, затененными линзами в тонкой оправе. Она была похожа на Ольгу Константиновну тем, что тоже имела склонность заводить любимчиков. А вот нелюбимчиков у Веры Геннадьевны еще никогда не было. Точнее, никогда не было до появления в школе Камилы. Директриса выступила вперед и властно заговорила:

— У вашей дочери проблемы не только с химией и биологией, но и с математикой, которую я у них, кстати, веду. Я не знаю, что у вас была там за школа в Средней Азии, но здесь Камила числится в ряду худших учеников. У нее проблемы по всем предметам. Вы даже сами можете посмотреть. За эту четверть у нее положительная оценка вышла только по литературе. В остальном же у нее пробелы.

Марго больше не стала ничего отвечать. Тема, к счастью, была исчерпана сразу же, как только Марго едва заметно кивнула и потупила глаза. Остальные тридцать минут она сидела, боясь пошевелиться. Униженная женщина старалась ни с кем не встречаться взглядом. Полная досады Марго еле держалась, чтобы не расплакаться, особенно когда тут же начали хвалить других ребят, отмечая их улучшения в учебе и особую одаренность. Марго выскользнула из кабинета, как только собрание завершилось.

Придя домой, она как фурия накинулась на старшую дочь за то, что та подвергла ее публичному унижению.

— Как ты могла так написать?! Зачем нужно было говорить о своих планах?! — кричала Марго на Камилу. — Мне за тебя было так стыдно! Если у тебя действительно такая плохая успеваемость в этой школе, то нужно здраво судить о себе. Зачем так высоко метить? Как теперь мне вообще попадаться на глаза учителям и родителям?!

Камила тут же отреагировала на обвинения. Заливаясь слезами обиды, она упрекнула мать в том, что она не поддерживает и не верит в свою дочь. Камила плакала, потому что сейчас как никогда она чувствовала себя покинутой и даже преданной. Незнакомая школа, издевательства ребят, презрение учителей, и тут еще и мама считает ее глупой. На самом деле самым возмутительным для Камилы было то, что мама постоянно цеплялась за чужое мнение. Причем неважно, будет это мнение родных или обычных прохожих. «Что люди скажут? Как в глаза соседям смотреть? Не позорь меня перед родней!» — и так далее. Камила, конечно, тут же высказала это матери, чем вызвала у нее целый вулкан гнева. Марго была вспыльчивой и заводилась с полуслова. Если Марго что-то бесило, то тут все выходило из-под контроля: она краснела, покрывалась пятнами, кричала так, что вены вздувались на шее. В гневе Марго говорила все, что хотела: обзывала, высмеивала, унижала. Но при этом всегда соблюдала особый принцип: Марго никогда не отказывалась от детей. Марго с рождения твердила детям, что они в этом мире самые родные друг другу и чтобы ни при какой ссоре не отказывались друг от друга. Это правило строго соблюдалось в их доме. В остальном же ссоры выглядели как обычная перебранка между матерью и подростком: слезы, крики, упреки и так далее. В этот раз все было так же, как и обычно. Камила заявила, что ей вообще наплевать на мнение учителей и на эту Фрекен Бок тем более (так Камила называла за глаза школьную директрису).

— Пусть что хотят, то и говорят, а ты будь на их стороне, если хочешь. Но врачом я стану, и даже ты меня не отговоришь! — объявила Камила и вышла во двор, чуть не сбив с ног отчима Алексея.

Алексей, вернувшись с полевых работ, сидел во дворе и докуривал уже вторую сигарету. Он стал невольным свидетелем ссоры. Обычно он не вмешивался в женские разборки, но не в этот раз.

— Кто такая эта Ольга Константиновна? — спросил он, когда Марго накрывала на стол.

— Это учительница химии и биологии, — раздраженно ответила Марго.

Девочки принялись молча начали накрывать на стол. Камила продолжала вздрагивать от слез.

— Дочь, иди сюда, — позвал Алексей Камилу, указывая ей на место подле себя.

Камила послушно села рядом, опустив голову.

— А что, в школе больше нет учителей химии и биологии? — спросил он.

Камила замотала головой.

— А что, она такая хорошая учительница, что к ее мнению все так прислушиваются? — продолжал отчим.

Камила ответила, заикаясь:

— Она несправедливая и злая, но она очень сильная в своем предмете. Она умная и хорошо объясняет.

Алексей засмеялся и погладил ее по голове.

— Не плачь, дочь, — ласково сказал он. — Если ты так хочешь, то, конечно, все у тебя получится, не убивайся так сильно. Завтра что-нибудь придумаем. А сейчас будем ужинать. Иди умойся.

Камила кивнула и утерла лицо ладонями. Напряжение в доме тут же спало, так что остаток вечера прошел спокойно.

На следующее утро Алексей, как и обещал, все смог уладить. Он надел самую приличную рубашку и пошел в школу. Там он без труда нашел Ольгу Константиновну. Доброжелательно улыбаясь, он вызвал ее на разговор. Искусство дипломатии в переговорах сделало свое дело, и к концу беседы Ольга Константиновна согласилась дать Камиле несколько индивидуальных занятий по химии. Плату за уроки она потребовала вперед, и стоил ее час очень дорого, особенно если учитывать положение, в котором находилась вся семья.

Вечером Алексей долго говорил с Марго, и ему удалось убедить жену выделить сумму на репетиторство. Камила, услышав эту новость, была рада и в то же время очень подавлена. Она видела, как сложно всем живется. Они и раньше питались скудно, но теперь они ели совсем мало и почти одно и то же. Часто им приходилось есть хлеб, который отправляли на ферму свиньям, так как срок годности уже истек. Но как же они будут питаться теперь, Камила не знала, но и отказаться она не могла. Камила пообещала, что будет помогать отчиму на полях и постарается сделать все, чтобы поступить в университет. Алексей одобрительно кивнул, и в его взгляде не было ни грамма сарказма. Он верит в ее возможности. А именно этого Камиле так не хватало.

Заручившись поддержкой, Камила начала обучения с первого дня летних каникул. Занятия проходили дома у Ольги Константиновны. Расположившись в тесной кухне, они начали изучение с самых азов. Все началось с заряда электронов, валентности, подсчета коэффициентов и так далее. Временной регламент строго соблюдался. Камила приходила всегда вовремя, несмотря на то что ей приходилось преодолеть на пути лес, извилистые тропы, заросшие колючей травой ухабы, а в заключение еще и обойти небольшой пруд. Камила готова была пройти два таких пути, лишь бы хотя бы немного стать ближе к своей мечте. Ольга Константиновна отпускала ее сразу же, как только истекали сорок пять минут. Учительница, со своей стороны, тоже прикладывала усилие. Она старалась объяснять на самом простом языке, на самых элементарных примерах. И нужно отдать должное: опыт и знания Ольги Константиновны сделали свое дело. Очень скоро Камила начала понимать все знаки, формулы, цифры, которые раньше казались ей бессмысленной абракадаброй. Как-то раз Камила сидела на кухне Ольги Константиновны и смотрела в открытый учебник. Перед ней ровными столбиками стелилось условие задачи, которую она самостоятельно решила. Камила листала книгу то назад, то вперед, и вот она видит заряд электронов, реакцию гидролиза, а вот пошел раздел и органической химии, которая ей с самого начала очень понравилась. Она понимает все эти огромные циклические формулы полимеров, знает, как присоединить одно к другому и что при этом выделится или, наоборот, затратится. Она теперь знала, где какой катализатор используется, какой осадок выделяется. Камила чувствовала, что победа над этим колдовским предметом постепенно ползет к ней в руки. В блаженстве от новых знаний Камила незаметно для себя начала улыбаться. Глаза горели таким блеском, каким обычно озаряется лицо влюбленного подростка. В эту секунду зашла Ольга Константиновна. Увидев сияющее лицо ученицы, смотревшей в учебник как на портрет возлюбленного, она улыбнулась и спросила тоном, каким она еще ни разу не обращалась к Камиле:

— Чего ты там такого милого увидела?

Камила вздрогнула и обернулась. Она впервые увидела, как ее строгая учительница улыбается, как все нормальные люди. Ранее ей казалось, что Ольга Константиновна лишена любых проявлений мягкости и доброты. А сейчас, когда улыбка, пусть даже на короткое мгновение, промелькнула на лице учительницы, Камиле показалось, что перед ней стоит очень милая и добрая женщина, которую она почему-то раньше не видела. В это мгновение все крупные черты лица Ольги Константиновны обрели нежность, а четкие линии стали мягкими и плавными. Ушла та окаменелость и холодность, и учительница предстала перед Камилой обычной женщиной, обладавшей, как и все, и сердцем, и чувствами.

Поначалу они ни о чем, кроме занятий, не говорили, но как-то раз, когда Камила надевала пыльные сандалии, Ольга Константиновна невзначай кинула фразу:

— Ты быстро все схватываешь. Кто знает, а может, у тебя все получится.

Камила поспешила попрощаться, потому как у нее тут же набежали слезы. Выбежав из темного подъезда, она побрела по натоптанной тропинке, с силой надавливая на глаза в надежде остановить поток слез. О, как были важны ей эти слова! Всего лишь короткая фраза оторвала ее от земли. Камила плакала от счастья и от стыда. В памяти мгновенно всплыли моменты, в которых она плохо отзывалась об этой учительнице. Ее обида тут же сменилась чувством вины перед ней. Как же хорошо, что Ольга Константиновна не услышала то, как она ругалась на нее в душе. В первый раз за все время обратная дорога показалась ей такой долгой. Камиле не терпелось прийти поскорее домой и снова сесть за учебник по химии. С того дня Камила стала еще усерднее готовиться к поступлению в университет. Если бы ей не нужно было так рано вставать каждое утро, то никто бы не оторвал ее от учебников и ночью. Но Камила держала свое слово: она каждый день как на работу ездила с Алексеем на поле.

Алексей взял два гектара земли и засеял ее огурцами, помидорами, баклажанами, стручковым перцем и капустой. Все лето Камила ездила на работу вместе с Андреем. Аннель эта участь обошла, потому что после двух сцен, которые она закатывала два утра подряд, Марго разрешила ей оставаться дома, тем самым еще больше укрепляя в Камиле уверенность, что Марго несправедливая мама. Но скандалы под названием «Ты любишь Аннель больше, чем меня!» были уже давно прекратились, так как все равно ни к чему хорошему не привели. Поэтому обе стороны сошлись на том, что каждый из них по-своему прав и не прав, и эта тема ревности больше не поднималась.

Итак, лето для Камилы было отнюдь не временем отдыха. В начале сезона начался сбор огурцов. Длинные зеленые грядки с крупной, стелющейся по ней ботвой простирались чуть ли не до самой трассы. День напролет Камила работала на огурцовых полях, подставив под раскаленное солнце голову. От палящей жары почти негде было укрыться, а назойливые мошки не позволяли оголить даже кусочек запястья: они тут же заползали внутрь и начинали безжалостно жалить, из-за чего место укуса мгновенно отекало и вызывало нестерпимый зуд. Поэтому длинные рукава рубашки заправлялись в перчатки, штанины — в носки, а на голову и лицо натягивалась шляпа с мелкой сеточкой, которая заправлялась под ворот рубахи. В таком облачении Камила была похожа на маленькое чучело. Передвигаясь по полю с огромным железным ведром, она махала рукой Андрею, который тут же шел к ней с пустым мешком. Работая на полях, Андрей и Камила говорили о многом: о полезных вещах и обо всяких глупостях одновременно. Камила с детства любила задавать странные вопросы, а Андрей иногда даже отвечал на них. Если же он не знал, как ответить, то просто говорил сестренке, чтобы она хоть на минуту замолчала. Камила хихикала и снова принималась за работу. Собирать огурцы было невыносимым трудом: эти зеленые, вытянутые, покрытые колючими пупырышками крокодильчики прятались в самой глубине ботвы. И даже если перерыть весь куст, то в итоге все равно она упускала из виду самый хитро спрятанный огурец. На следующий же день пропущенный нужного размера огурец перерастал в огромный зеленый овощ, который размером мог сравняться с полулитровой бутылкой. Такие огурцы точно на продажу не годятся. Сбор огурцов был почти каждый день. Согнувшись буквой «Г», Камила, Андрей и еще четверо рабочих неустанно трудились в самый зной. После сборов начиналась переборка огурцов. Больше тридцати мешков нужно было перебрать до конца рабочего дня. На продажу выставлялись только ровные, с достаточным количеством пупырышек на кожице, меньше среднего размера огурцы. Остальные собирались в большую кучу, которую сбывали по дешевке для свиней. Каждый день, едва только солнце проливало на небо желтые лучи, Камила с Андреем уже торчали в поле. Работа была просто адской, а вечером приезжал оптовый покупатель и начинал торговаться с Алексеем, стараясь бессовестно снизить цену. Камила возилась с этими огурцами еще в теплице, высаживая каждое зернышко в бумажный стаканчик. Потом она же пересаживала в открытый грунт нежную рассаду. Камила с этими огурцами перенесла не одну бесконечную прополку. И она же волочила за собой огромное ведро с огурцами то в одну сторону грядки, то в другую. Поэтому она готова была убить этого оптовика, который так страстно пытался снизить цену. Ей казалось, что эти огурцы на вес золота: таким непосильным трудом они добывались. И когда Алексей уступал больше, чем на два рубля, Камила готова была разрыдаться от злости, что так бесценно отдается такой каторжный труд.

Параллельно шла подготовка помидорного поля к высадке. Это было удивительное время. Поле густо заливалось водой, так что оно больше напоминало болото. А потом по колено в воде, едва переставляя ноги, волочились рабочие, а за ними и Камила. Теперь она работала одна средь рабочих, потому что отчим уезжал по делам в город, а Андрей, как оказалось, имел непереносимость к листьям томата. Его кисти рук тут же покрывались волдырями, которые впоследствии распространялись по всему телу. Так что очень скоро Марго нашла ему работу в Москве, и он уехал.

Закатав штаны выше колена, Камила чвакала по грязи босая. Липкая и густая почва поднималась почти до колен, временами засасывая ее обледенелые ноги. Как-то раз Камила волочилась по залитому водой полю, погружая руки то в корзину с рассадой, то в мягкую грядку. Она уже почти дошла до конца поля, как вдруг услышала, что поблизости что-то плюхнулось воду. Обернувшись, она увидела, как по ее ряду прямо по густой жиже к ней плывет огромная ящерица. Она была длинная, приблизительно сантиметров тридцать, серая, с длинным толстым хвостом, гибким телом. Извиваясь и шевеля короткими лапками, ящерица быстро приближалась к Камиле. Девочка успела только громко вскрикнуть, выронив корзину с рассадой. Она бросилась было бежать, но ее ноги, со всех сторон окруженные коричневой грязью, словно приросли к земле. Она пыталась вырваться, но все было бесполезно: огромная ящерица, оголяя ровную спину, волнистый хвостик и, конечно же, мерзкое лицо, быстро приближалась к ней. Потеряв всякую надежду выбраться до того, как это полевое чудовище ее настигнет, Камила схватила в руки вязкую землю и начала бросать в ящерицу. И вот чудовище уже в полуметре от нее, и тут Камила, не удержав равновесие, плюхнулась прямо в густое болото. Обиднее всего, что упала она прямо лицом в эту коричневую жижу, тем самым сократив расстояние между ней и устрашающей ящерицей. Камила погрузила руки в размякшую почву и почувствовала, как жидкая глина просочилась между ее пальцами. Уперевшись ладонями в грязь, она подняла лицо и едва открыла глаза, как тут же увидела, что противная ящерка свернула на грядку прямо у ее носа. Целый месяц потом перед Камилой всплывал этот момент, вызывая холодную дрожь по всему телу. «Какие же у ящериц противные лица, — думала она. — Вот именно лица, не мордочки, как у зверушек, а именно устрашающий лик, напоминающий исхудалое лицо какой-нибудь мерзкой старухи». Понадобилось достаточно времени, чтобы она забыла этот случай или хотя бы перестала от этого вздрагивать. После всего случившегося Алексей проявил сострадание, и отправил Камилу работать на укропные грядки. По правде сказать, это было огромное поле, поросшее полынью и другими сорняками, которые Камила начала вычищать одна, так как все рабочие все еще возились на помидорном участке. Земля под укроп занимала около двадцати пяти соток. Сидя на корточках, Камила ползала по земле как затравленый утенок. Траву нужно было вырывать именно рукой, чтобы оставить землю чистой. Лето уже близилось к концу, и с утра было достаточно прохладно, поэтому Камила с радостью перебралась на укропное поле вырывать сорняки. Работала она усердно, все думая о том, как вернется домой, примет душ и пойдет к репетитору. Там, на кухне Ольги Константиновны, открывался совсем другой мир — мир химических реакций и задач. Каждый день с утра до ночи Камила не переставала говорить себе, что станет врачом, и не просто врачом, а великим врачом. На меньшее она просто не соглашалась. Эти мысли придавали ей сил, и она порой работала без отдыха целый день. Однажды она так увлеклась вырыванием сорняков, что даже не заметила, как пропустила обед. В тот день работа была доведена до конца. Камила поднялась на ноги и обернулась. К своему удовольствию, она увидела чистое поле с аккуратными кучками выдернутых сорняков. Сделав несколько шагов в сторону камышей, где в прохладной тени она прятала бутылку с водой, Камила остановилась. Вдруг разноцветные мушки замелькали между ней и выросшей под ногами длинной тенью. Голова стала тяжелой, словно вся жидкость стала скапливаться у переносицы. Вокруг все поплыло, ноги стали ватные. Камила даже не сразу поняла, что с ней произошло. Последнее, что она увидела, — это то, как ее бежевую рубашку запачкали ярко-алые капли крови, покатившиеся друг за дружкой из ее носа. Во рту ощущался сладковато-металлический запах. А потом она помнила лишь ноющую боль в затылке и терпкий вкус почвы на губах. Камила без сознания лежала лицом на раскаленной от полуденной жары земле.

Глава 3

Лето закончилось. Закончились и занятия по химии у Камилы. За это лето Ольга Константиновна плотно заполнила пробелы в ее знаниях по химии. Прежде чем Камила перестала ходить к ней на репетиторство, они успели пройти всю школьную программу по неорганической химии и захватили часть органики. Так что в школу Камила готовилась без страха и даже с радостью. Аннель тоже была рада этому времени, потому что в конце августа они должны были поехать в город за покупками. Нужно было приобрести одежду к началу учебного года, канцелярские принадлежности и кое-что для дома. Поехать всей семьей они не могли, так как кто-то должен был присматривать за домом. Долгих споров не возникло. Аннель настояла на том, что она обязательно должна поехать, так как сама должна выбрать себе обувь и рубашку. Аннель была очень привередлива в одежде. Что угодно она не наденет, и донашивать после сестры ей было унизительно. Чего совсем нельзя было сказать о Камиле. Она носила все, что ей давали, главное, чтобы подходило ей по размеру. Почти весь ее гардероб состоял из старой одежды двоюродных сестер и мамы. Марго умело подгоняла любую кофту под фигуру Камилы, и она с благодарностью носила все, что ей предлагали. Так что Камила с легкостью уступила Аннель поездку в город, а сама осталась дома.

Когда они вернулись из города, Марго устало плюхнулась на один-единственный стул и начала жаловаться. Оказалось, что Аннель целых два часа искала блузку и в конце концов выбрала самую невзрачную рубашку. Аннель сидела молча, как и всегда, когда ее ругали. Камила бы уже тысячу раз ответила, и ссора бы затянулась еще на целый час. А так Марго побранилась немного и успокоилась.

За обедом Марго сказала девочкам:

— Андрей позвонил вчера папе и сказал, что через неделю вышлет деньги, чтобы я могла купить мобильный телефон.

В их семье мобильный телефон был только у Алексея. Хотя это было то время, когда у любого первоклашки уже была своя мобильная связь.

— А нам когда? — тут же спросила Аннель.

— Все у нас будет по старшинству, — твердо заключила Марго. — Сначала у папы, потом у меня, потом у Андрея, потом у Камилы, и тебе только в последнюю очередь.

Аннель тут же надула губы. Марго тем временем продолжала:

— Телефон, который я куплю, через полгода перейдет Камиле. Так что, если хочешь, Камила, можешь поехать со мной в город и помочь мне с выбором. Ведь это будет и твой телефон.

Камила обрадовалась. Она еще ни разу не была в городе с тех пор, как приехала. Но радость ее была оборвана, так как на глазах Аннель тут же навернулись слезы и она, не в силах их больше сдерживать, встала из-за стола и скрылась за занавеской.

— Ты еще пореви мне тут! — снова вспылила Марго. — Как можно быть такой эгоисткой?! Ты была уже сегодня в городе. Все нервы мне вымотала. С тобой вообще ничего нельзя нормально купить. И вообще, ты этим летом ни разу не работала на поле с папой, а как что-то купить, так ты первая!

Камила сидела, поджав губы. Когда Марго ругала Камилу, защищая Аннель, то Камила обижалась до глубины души, но когда мама ругала Аннель, то сердце старшей сестры изнывало от жалости. После того как мама немного успокоилась, Камила зашла за ширму к Аннель. Та сидела, обняв колени, и все еще плакала от досады. В этот момент Аннель выглядела маленьким и беззащитным ребенком. Ее нежное, почти что ангельское лицо в минуты печали казалось таким подавленным, что невозможно было спокойно смотреть на это без слез. Камила села рядом с Аннель и погладила ее по плечу.

— Ты очень хочешь телефон? — спросила Камила.

Аннель робко кивнула.

— Очень хочу, — подавленно ответила Аннель. — У всего моего класса есть телефоны, только я одна хожу как бомж.

— Но ведь это неважно. Можно себя хорошо чувствовать даже без телефона.

Аннель опустила лицо, уткнувшись в колени. Она была с этим категорически не согласна.

— Если хочешь, я могу тебе уступить, — сказала Камила, поглаживая худенькие плечи сестренки. — Мне он сейчас все равно не нужен.

Аннель только глазами дала понять, что она ждала именно этой фразы.

— Ты поезжай с мамой в город, — продолжила Камила. — Я скажу маме, что мне сейчас не нужен телефон. А то что мама тебя упрекнула в том, что ты не работала на поле, не бери это в голову. Это был мой уговор с папой. Мне ведь репетитора оплачивали. А ты этим летом только дома сидела и ничего, кроме деревни, не видела. Поэтому все хорошо. Мне репетитор, а тебе телефон. Все по-честному.

Аннель подняла голову, и ее некогда такое грустное лицо озарилось светом радости.

— А ты точно не обидишься? — спросила она, обняв Камилу.

— Нет, — протянула Камила, словно даже смеясь над такой мыслью. — Чего мне обижаться? Ты же знаешь: мне вообще все равно, чем живут мои одноклассники. Пусть они хоть как звезды одеваются.

— Что у вас тут? — заглядывая за ширму, спросила Марго. — Что тут сплетничаете?

Голос ее звучал мягко, хотя она и напустила на себя строгий вид.

— Мама, пусть Аннель едет с тобой в город и выберет телефон. Мне он сейчас не нужен. — протараторила Камила.

— Что устроили тут? — выпалила Марго. — Сама знаю, как поступить… Тогда Аннель поедет со мной.

***

Начался учебный год. Камила теперь перешла в десятый класс, а Аннель — в восьмой. Сестры уже были взрослыми. Часто они шли в баню в последнюю очередь, чтобы там наговориться вдоволь. Ведь другого места для бесед у них не было. Аннель рассказывала, как ей не нравится школа со всеми правилами и устоями. Радовало только то, что у Аннель появились подруги. Чего совсем нельзя было сказать о Камиле. Камила не стремилась с кем-то сдружиться. Вместо этого она приложила все усилия, чтобы подтянуться в учебе. Ольга Константиновна больше не ругала ее при всех и не называла бездарью. Хотя ее постоянной любимицей так и осталась девочка Света, которая была круглой отличницей. Света, также как и Камила, готовилась к поступлению в медицинский университет. Конечно, надежд на отличницу было куда больше, чем на Камилу.

Однажды Камила пришла из школы злая, как разъяренная собака.

— Что случилось? — уловив настроение дочери, спросила Марго.

Камила переоделась и тут же вышла к маме. Щеки ее горели, глаза были наполнены яростью и уже блестели от слез.

— Директриса выводит мне низкий балл каждое занятие по алгебре, — начала она. — Когда она вызывает меня к доске, то даже не дает мне времени подумать над задачей. Я только приступаю к решению, как эта Фрекен Бок меня останавливает. Начинает кричать, говорить, что я не смыслю в математике. Клянется, что государственный экзамен я не сдам. Я действительно не люблю математику, но сегодняшнее уравнение я решила. А Фрекен Бок сказала, что решение неверное. Это же решение было у Светы, но ей почему-то это засчитали. Она меня ненавидит с тех пор, как я сказала, что знания по математике большинству из нас в жизни не пригодятся…

— А зачем ты так сказала? — перебила ее Марго.

— Так получилось. Но это уравнение я решила…

— Подожди. Зачем ты сказала директрисе, что знания по математике бесполезны?

Камила вздохнула и рассказала:

— У нас был урок обществознания, и директриса Вера Геннадьевна пришла к нам. Она часто посещает наши уроки, сидит тихо позади всех и просто наблюдает за ходом занятий. У нас было обсуждение наук гуманитарных и точных. Нас спросили, какие предметы, по нашему мнению, являются наиболее полезными в жизни. Я подняла руку и сказала, что такие предметы, как литература и история, учат нас многому, потому что на ошибках главных героев мы можем учиться, или увидеть себя со стороны и проанализировать свое поведение. Литературные произведения показывают, как справляться с теми или иными ситуациями в жизни, и то, к чему могут привести наши неправильные или правильные решения, которые мы принимаем каждый день. Меня тут же спросили, что я думаю о точных науках. И я ответила, что кроме простых уравнений и банальной арифметики, больше ничего из этой науки в жизни особо не понадобится. Есть, конечно, очень одаренные в математике люди, и они будут решать высшие уравнения и станут профессорами в университетах. Им, безусловно, математика принесет пользу, но такие люди в меньшинстве. Я не говорила, что математика бесполезная наука. А наша директриса Вера Геннадьевна накинулась на меня, сказав, что зато математик мобилен, собран, динамичен. Я ее послушала и сказала, что это все, конечно, хорошо, но я, пожалуй, останусь при своем мнении. Все поначалу было безобидной дискуссией, но потом она взбесилась и устроила целую сцену, говоря, что я амбициозна, упряма, ничего не смыслю в жизни и все такое прочее. Я даже сейчас не вспомню, что она еще говорила, но это заняло весь остаток нашего занятия. Как только прозвенел звонок, Вера Геннадьевна умолкла. Я собрала портфель, встала у порога и крикнула в ответ, что все равно с ней не согласна, а потом попрощалась и выбежала за дверь. Вот с тех пор…

— Ты что, так и сделала? — ошарашенная рассказом Камилы, спросила Марго.

— Да, так и сделала. Нас спрашивали о нашем мнении, и я сказала свое мнение, я что, не имею права так думать? Я ведь ничье мнение не оспариваю. Все могут думать по-разному. Зачем меня за это ругать?

— Ты что, с ума сошла?! Как ты могла вступить в спор с директрисой? Ты что, не знаешь, что ее все в школе как огня боятся? У тебя что, вообще нет мозгов?

— Почему? Вот именно что есть мозг, а иначе я бы со всем согласилась.

— Да лучше бы ты согласилась! — Марго начинала сердиться. — Зачем ты постоянно споришь? Ты же ей не докажешь ничего, а она теперь не выставит хорошую оценку в аттестат.

— Кто сказал, что я хотела ей что-то доказать? Это она хотела меня переубедить. Я вообще большую часть времени молчала. Ничего ей доказывать я не собиралась, это она впихивает свои мнение как единственное точное. Мы все разные, и не нужно всех стричь под одну машинку. Так можно безликих роботов воспитать и напрочь убить в человеке все творческие идеи.

— Да кому нужны твои идеи?! Ты не можешь жить спокойно? Зачем тебе понадобилось высказываться? Все дети как дети: поступили правильно. Они смолчали, потому что умнее, а ты вот бестолковая! Теперь она ни за что не выставит тебе хорошую оценку. Так что теперь не жалуйся мне. Сама виновата!

Марго махнула на дочь рукой, как бы показывая ей, чтобы она замолчала и сгинула.

Камила вышла из дома взъерошенная, как кошка. Побродила час-другой и вернулась успокоенная к ужину. Она села рядом с мамой, которая тоже уже успела остыть.

— А что же мне теперь делать? — тихо спросила Камила.

Марго не взглянула на нее.

— Мама, ну почему я такая? Я и с тобой постоянно спорю. Мне так хочется смолчать, но все так к горлу поднимается, и я уже не замечаю, как начинаю что-то говорить. Мне правда хочется измениться, но никак не получается.

— Потому что ты не стараешься… — обиженно произнесла Марго.

— Стараюсь. Честное слово, стараюсь… — перебила Камила и тут же осеклась, почувствовав, что снова начала спорить. — Мама, ты прости меня.

— Камила, ты постоянно просишь прощения, а потом снова делаешь то же.

— Но я не хочу делать так. А если я не попрошу прощения, то ты будешь думать, что я не осознаю своих ошибок. А я осознаю.

— А что толку? — устало произнесла Марго. — Ты все равно такая же. Именно с тобой мы ссоримся с тех пор, как ты начала говорить. Почему ты не можешь быть как Андрей или Аннель? Они никогда ни с кем не спорят и мне давление не поднимают.

— Не знаю… Наверное, правы были наши родственники, когда говорили, что я дикая… Неужели для того, чтобы быть любимой, обязательно нужно быть такой красавицей, как Аннель?

— Да кто тебя не любит? Как ты так можешь говорить?! Мы с папой все для тебя делаем.

— Это так, но тогда почему я чувствую, что меня любят не так сильно, как мою сестру и брата?

— Потому что ты эгоистка. Ты замечаешь только плохое.

— Наверное.

Камила погладила мамины ладони, которые были грубыми от домашней работы.

— Как там у тебя с химией? — спросила Марго.

— С химией все в порядке. Сегодня Света рассказывала Ольге Константиновне о том, как они с мамой ездили в город, чтобы посмотреть университет и поговорить о поступлении. Им там дали всю информацию. Я спросила Свету, а она не ответила. Сделала вид, что не слышит меня.

— Если так нужно, то мы можем тоже поехать в университет и все узнать, — вдруг сказала Марго.

Камила подняла на нее глаза, полные восторга и благодарности. Мама сама предложила ей поехать в город, увидеть университет и даже поговорить с деканом. Неужели Марго и вправду теперь верит в нее? Как же Камила была рада! Ей даже с трудом верилось, что это произойдет. Боясь, что Марго раздумает, Камила быстро закивала и громко ответила:

— Давай! Давай поедем!

Через три дня Марго и Камила сели в автобус и поехали в город. Ах, какой же сказочный был этот день для Камилы! За два дня до этой экскурсии Камила предупредила классную руководительницу, что поедет с мамой в город посетить университет. Даже говорить об этом было так приятно.

Камила так любила дни, когда Марго разговаривала с ней. Марго в такие минуты была очень открыта и любезна. Она с удовольствием рассказывала, какой в молодости она была красавицей, как она в первый раз влюбилась и как она дралась с девочками и мальчиками.

Когда они въехали в Волгоград, Камила была поражена видом, который открывался из окна автобуса. Они ехали по мосту, который перекинулся через всю Волгу, соединяя между собой два города. Справа от моста стелилась насыщенно-синяя гладь реки. Мелкие волны поднимались то тут, то там, образуя на поверхности тонкие лампасы белой пены. Волга с одной стороны была широка и глубока, о чем свидетельствовал цвет воды и ее уровень, почти достигавший уровня моста. Вода здесь удерживалась огромной плотиной, и казалось река вот-вот выйдет их берегов и затопит город. Камиле показалось, что именно так, должно быть, выглядит море. Ведь на самом деле она ни разу не была на море и не видела таких крупных водоемов. Слева от моста уровень воды в реке был гораздо ниже, но ширина оставалась такой же. Вода по левую спокойно текла у берегов, осветляясь в нежно голубые волны. В центре русла вода неслась заметно быстрее, образуя то тут, то там мелкие воронки. Зрелище на миг захватило Камилу и унесло ее в даль грез. Она представляла себе, как будет жить в этом большом длинном городе, как познакомится с каждой продольной, как будет знать название просторных улиц. По выходным она будет ездить домой к родителям и всякий раз смотреть на Волгу, когда будет проезжать этот мост. Камила думала, что всегда будет смотреть на синие воды именно с этого места и вспоминать о том, как впервые познакомилась с этой широкой, прославленной в русских народных песнях рекой. Пока она мечтала, Марго вздремнула.

Как только они въехали в город, то помчались по прямой, так ни разу никуда не свернув. Пейзажи за окном сменялись. Автобус делал остановки то тут, то там. Город был красив, особенно в это теплое октябрьское утро. Камиле он показался бесконечно длинным. Наконец объявили их остановку, и мать с дочерью растерянно ступили на городскую землю. Водитель остановил напротив широкой аллеи, тянувшейся вверх, к Вечному огню. Густые кроны деревьев смыкались над узкими аллейками, где в уютной тени сидели молодые парни и девушки. Скорее всего, это были студенты медицинского университета, главный вход которого открывался прямо на зеленый парк со скамейками, пожелтевшим газоном и чисто выметенными дорожками. Марго и Камила пересекли парк, вышли на дорогу и оказались прямо у большого памятника напротив высоких дверей университета. Как зачарованные они подошли к могучей стене учебного заведения. Казалось, будто святое святых кроется в этом каменом здании. Миновав охрану, они очутились в огромным мраморным зале. Шли занятия, поэтому вокруг было ни души. Прямо напротив входа высилась другая исполинская дверь, открытая настежь и ведшая к просторному и светлому читальному залу. Пока Камила любовалась красотой и величием этого здания, Марго спросила охранника, где же находится приемное отделение. Поднявшись на третий этаж, они миновали главный корпус, прошлись по длинному широкому коридору с серым ковром по всей длине. Огромные картины в приглушенных тонах, высокие потолки, большие окна и очень широкие подоконники — все это Камила детально пыталась запомнить. Она не сможет сюда так часто приезжать в течение этих двух лет, пока она еще будет учиться в школьных стенах. Но она хотела вспоминать каждый день этот коридор, потолки, фразы на латыни, мелькавшие то на одном, то на другом стенде. Камила вытянула руку, и ее пальцы коснулись шершавой стены. Она представляла себя студенткой, удостоившейся учиться среди образованных людей. Вот она идет по коридору. На плечах ее болтается тряпочный рюкзак. Она в старых кроссовках, в белоснежном халате с рукавами три четверти, длиной по колено. Она идет в лекционный зал. Там она полноправно займет место среди других студентов, ведь она тоже такая же, как и они. Она будет слушать профессоров, доцентов, докторов. Она будет учиться с очень умными людьми. Это будут ее студенческие годы. Однажды она так же, как и сейчас, будет идти по коридору на семинар или на экзамен. Она непременно будет вести рукой по стене в точности как сейчас. Словно сам Авиценна через эти стены прикоснулся к ней. Ах, только бы исполнилась эта мечта! От этих мыслей у Камилы навернулись слезы. Она сейчас была так счастлива.

Мысли ее прервала мама.

— Ты меня слышишь? — спросила она. — Я что, со стеной говорю?

— А что ты сказала? — возвращаясь на землю, спросила Камила.

— Нас пригласили зайти в кабинет заместителя декана.

Камила даже дышать перестала. От волнения она забыла русский язык. Хорошо еще, что Марго была рядом.

О чем там шла беседа, можно рассказать в нескольких предложениях. Заместитель декана был приветлив и вежлив. Он ответил на все вопросы, дал распечатку о необходимых при поступлении документах, рассказал об экзаменах и правилах конкурса. Но самое главное заключалось в том, что Камила даже при самых лучших отметках не сможет учиться в этом университете до тех пор, пока у нее не будет российского гражданства. К сожалению, таковы были правила заведения. Они вышли расстроенные и подавленные. Нет таких слов, которые смогли бы описать все горе, переполнившее сердце Камилы. Она готова была разрыдаться, но держалась изо всех сил. Они молча сидели на лавочке под густой листвой.

— Чтобы получить гражданство, нужно ждать минимум пять лет, — печально сказала Марго. — Таковы тут законы, к сожалению.

Камила молчала. Она не могла поверить, что это конец. Этого не может быть. Неужели нет никакого выхода?

— Может быть, тогда в колледж пойдешь? Там тебя примут с нашими документами, — снова заговорила Марго. — Там ты проучишься четыре года, а мы за это время сделаем гражданство, тогда ты сможешь поступить в университет после колледжа. А потом ты будешь учиться еще семь или восемь лет на врача. И выйдешь из этого университета старушкой.

Камила посмотрела на мать. Та хихикнула, уловив ее изумленный и вместе с тем измученный взгляд.

— Ладно, я шучу, — печально промолвила Марго. — Хотела тебе настроение поднять. Мы придумаем что-нибудь, не переживай.

— Что можно придумать? — горько вздохнула Камила. — У нас нет никаких связей, нет денег, нет ничего, что сейчас бы нам помогло. У нас даже паспорта нормального нет.

— Но, может быть, для тебя сделают исключение?

— Что ты такое говоришь? — удерживая слезы горечи, произнесла Камила.

— Может, ради тебя изменят законы? Ты же у нас такая упрямая и настойчивая. Ты возьми и напиши письмо.

— Кому? Ректору?

— Бери выше: пиши самому президенту. Слышала, что русский президент отвечает на письма.

— Думаешь, стоит?

Марго в это время как раз запихнула в рот остаток вафельного стаканчика с мороженым. Услышав такую реакцию дочери на ее шутку, она даже поперхнулась. Она сказала это, чтобы хоть немного разрядить обстановку, а Камила, как всегда, все восприняла всерьез.

— Дура, что ли? — вырвалось у Марго. — Хотя я не удивляюсь. Ты и в детстве на «Поле чудес» письма писала. Все ждала, когда усатый дяденька тебе маленькую библиотеку подарит. А он тебе ни разу не ответил, конечно. Но президент — это же совсем другое дело. Он-то серьезный мужчина.

— Тогда я напишу президенту, — уверенно сказала Камила.

Марго расхохоталась.

— Ты у меня такая смешная, — сказала она. — Вроде бы взрослая, а все веришь в чудеса. А вообще… — Марго на секунду задумалась и сказала: — Напиши, если хочешь. Думаю, именно тебе он ответит. Вот кого-то там он бы, может, и проигнорировал, но тебе точно ответит.

— Почему ты так думаешь? — улыбнулась Камила.

— Потому что таким искренним глупышкам, как ты, люди, как правило, верят и помогают.

— Тогда поехали домой. Я ему сегодня письмо отправлю.

Марго засмеялась и даже покачала головой, как это обычно делают люди, когда встречаются с безнадежным случаем. Когда они приехали домой, Марго вытащила из папки, где она хранила важные документы, два белых листа и дала их дочери.

— Больше у нас нет чистых листов, так что постарайся с первого раза правильно все написать или напиши сначала черновик, — сказала Марго.

Камила села за письмо. Ушел целый час, прежде чем она нацарапала от руки письмо, стараясь писать разборчиво, полупечатными буквами, выводя ясно каждое слово, с трепетом нажимая на бумагу. Вот каково было его содержание:

«Уважаемый президент! Меня зовут Камила. Мне шестнадцать лет. Совсем недавно мы переехали в Россию из Средней Азии. Мои родители — Маргарита, отчим Алексей и покойный отец Лазарь — сделали для меня все, чтобы я училась и стала врачом. Ради меня и моей мечты мы всей семьей переехали в Россию, зная, что именно тут есть достойные учебные заведения, которые смогут дать мне достаточно знаний, чтобы я смогла стать хорошим врачом. Сейчас мы живем в деревне в Волгоградской области. Я учусь в десятом классе. Близится тот день, когда все мои одноклассники смогут выбрать любую профессию, но лишь для меня одной дорога сейчас закрыта. Причиной, по которой я не могу поступить в медицинский университет, служит отсутствие гражданства Российской Федерации. Я понимаю, что есть законы и правила процедуры получения гражданства. Они справедливы и распространяются на всех одинаково. Законы эти я уважаю и чту. И буду чтить не меньше, когда стану гражданкой России. Я пишу Вам, уважаемый президент, по одной лишь причине. Я прошу Вас ускорить процесс получения российского паспорта, чтобы я после школы смогла поступить в высшее учебное заведение, как и все дети. Обратиться за помощью мы можем только к Вам, и надеюсь, что вы не откажете. Благодарю вас заранее».

Далее стояла дата и подпись.

— Давай я отнесу на почту, — предложила Марго.

— Ты сама отнесешь? — удивленно спросила Камила.

— Конечно. А то ты еще неправильно конверт заполнишь.

— И ты не боишься, что тебя там засмеют на почте?

— Пусть смеются. Мне именно сейчас абсолютно все равно.

Глава 4

Через четыре месяца ожиданий пришло ходатайство от главы государства, которое попало в руки местного депутата. Он и помог семье Камилы начать сложную процедуру получения гражданства. Был произведен выезд из России в ближайший город Казахстана Атырау, и тут же Марго со всем семейством въехала обратно. И все закрутилось как бешеная карусель: получение временного проживания, заявления, ксерокопии, свидетельства, различные подтверждения, постоянные очереди то к нотариусу, то в паспортном столе, бесконечные походы в больницу на медосмотр, завтраки и обеды на ходу, постоянная беготня по городу в самый разгар лета, поиски то одного, то другого казенного дома, бессонные ночи ожиданий, взятие отпечатков пальцев, оплата госпошлин, фотографии, личная подпись черными чернилами. После того как вся семья прошла семь кругов ада, им наконец-то выдали паспорта в красной обложке. Марго даже плакала, а вместе с ней и Камила. Было столько радости, что, наверное, хватило бы нескольким людям на год. Вся эта процедура заняла без малого четырнадцать месяцев. В это время девочки уже учились в выпускных классах. Аннель решила после сдачи экзаменов и получения аттестата уйти из девятого класса, чтобы начать карьеру парикмахера. Для Камилы же настал очень ответственный момент. После школы она шла прямиком в библиотеку, чтобы позаниматься биологией, изучая и конспектируя все разделы по очереди. Многие книги не выдавались на дом, поэтому она стала частым гостем в читальном зале. К тому же в библиотеке заниматься было очень удобно, так как дома все равно не было для этого места. Усердные и беспрерывные занятия привели к тому, что скоро Камиле стали сниться папоротники и лишайники, разраставшиеся в огромные деревья. Раздел ботаники был для нее особо интересен и в то же время очень сложен. Вскоре Камила поняла, что прошла все разделы, кроме генетики, которую без посторонней помощи понять была не в силах. Ольга Константиновна всецело отдавала себя занятиям со Светой, а к Камиле она снова охладела. Камила слонялась вдоль стен школы, не зная, как выйти из сложившейся ситуации. Учителя биологии в их деревне больше не было. И вдруг в начале третьей четверти в их село приехала молодая пара — муж и жена, недавно окончившие университет. Они прибыли в деревню на практику. И, к большому счастью Камилы, они оказались именно преподавателями химии и биологии. Молодую учительницу звали Наталья Геннадьевна. Как только Камила узнала об этом, она отправилась прямиком к ней за помощью. После короткого разговора они пришли к соглашению. Наталья Геннадьевна будет заниматься с ней каждый вечер у себя в квартире. За свои уроки она запросила плату чуть меньше, чем Ольга Константиновна. Но для Камилы и это оказалось приличной суммой, которую она не посмела просить у родителей. Придя домой, она поговорила с Марго. Камила знала, что мама копила деньги, чтобы купить ей и Аннель куртки и сапоги на зиму. Она попросила, чтобы Марго отдала ей деньги на новые сапоги и куртку. Камила горячо заверила маму, что не нуждается ни в том, ни в другом. Она будет донашивать свои старые сапоги.

— А куртку я постираю, залатаю и смогу проносить еще год, — сказала Камила.

— Но ведь тебя засмеют одноклассники, — возразила Марго. — Неужели и вправду будешь ходить в этой позорной куртке и старых сапогах?

— Мне все равно, — твердо ответила Камила. — Пусть смеются.

— Но куда ты хочешь потратить эти деньги?

— Деньги я потрачу на репетитора. Этой суммы мне хватит, чтобы подтянуть генетику и подготовиться к экзаменам.

Марго покачала головой. Такой сумасшедшей девочки в их семействе еще ни разу не водилось. Одно не могла понять Марго: почему именно у нее родился такой странный ребенок? Ведь всем девочкам в их клане прививались семейные ценности, чтобы потом рано выдать замуж. Такой должна быть жизнь у нормальной корейской женщины. Незачем девочкам много учиться и строить карьеру. От этого одни проблемы. Но что делать, если процесс уже был запущен? Марго пришлось согласиться.

Итак, Камила начала занятия по генетике. Теперь после школы она просиживала библиотеке и занималась химией. А после бежала к Наталье Геннадьевне, жившей, к счастью, недалеко от библиотеки. На пути Камиле приходилось преодолевать огромные лужи, разлившиеся на всю дорогу. Обойти же их не представлялось возможности. В такие дни Камилу спасали резиновые сапожки, и было не так страшно, но когда наступили морозы, она в полной мере ощутила все жертву, которую она принесла ради занятий по генетике. Тонкие изношенные сапоги расклеивались то тут, то там, придавая не просто унизительный вид, но и нанося огромный вред здоровью. Стопы коченели, и под конец дня Камила уже не ощущала пальцев и пяток. Суровый мороз не щадит никого. Порой, выходя из библиотеки, Камила смотрела на заледенелые сугробы, блестящую, как зеркало, дорогу и все нашептывала себе как молитву: «Не переживай, — говорила она себе, — тут совсем близко. Ноги уже и так окоченели, и ты даже не почувствуешь, как они начнут замерзать. Ты дойдешь до Натальи Геннадьевны, а у нее очень тепло. Так что ног ты точно не лишишься». Так говорила она себе и ступала на обледенелую дорогу. Колючий мороз пробивался через старую куртку и широченные швы ее старых сапожек. Стопы промерзали так сильно, что острая боль сковывала даже ее внутренности. Боль от обморожения была похожа на то, как если бы ее кости на ногах были переломаны, но она продолжала идти. Пожаловаться кому-либо она, конечно же, не могла. Тем более маме Камила бы ни за что это не рассказала: начался бы скандал, который закончился бы тем, что ей купили бы новые сапоги. Тогда бы пришлось забыть о занятиях с Натальей Геннадьевной. Поэтому по ночам, когда никто не видел, Камила делала сотую попытку склеить подошву, которая через два дня снова отклеивалась. Зима, как назло, была свирепой и тянулась целую вечность. Держаться Камиле было с каждым днем все сложнее. По вечерам она сидела в бане и, погрузив распухшие от мороза ноги в таз с горячей водой, пыталась себя подбодрить и утешить. Вскоре Камила стала замечать, что ее большие пальцы приобрели странный мраморный оттенок, который усиливался с каждым днем. Покалывание, онемение в стопах вскоре ушли. Мраморность кожи сменилась покраснением, а покраснение сменилось синюшностью. Однажды она надавила на ноготь и вдруг обнаружила, что ничего не чувствует. Страх и ужас обуяли ее. Неужели она лишится пальцев? Неужели ее мечта стоит таких мучений? Может, просто прекратить всю эту ерунду и стать журналистом? Вот с литературой у нее никогда не было проблем. Писать она любила еще с детства. Ее стихи часто выигрывали в школьных конкурсах, а статьи, которые она писала, обязательно печатали в местных газетах. Может быть, просто стать тем, кем легче стать? Вопросы мучили ее каждый вечер, но на следующий день все повторялось. Камила как заколдованная шла в школу, потом в библиотеку, а потом к репетитору. Ноги отказывались ей служить, и она из последних сил балансировала, чтобы не сорваться в истерике из-за безвыходности. Порой Камила шла по дороге и чувствовала, как ее словно электричеством било по ногам, отчего все тело кидало в дрожь. Боль была настолько нестерпимой, что слезы, помимо ее воли, брызгали из глаз и тут же от трескучего мороза застывали на щеках. «Скоро зима закончится, — шептала она себе сквозь слезы. — Все наладится. Вот уже и паспорт есть. Неужели я не выдержу какого-то мороза? Разве это сломает меня? Я вытерплю. Весной Наталья Геннадьевна снова уедет в город, поэтому мне нужно заниматься усердно, пока она здесь. Что там эти пальцы? Зато потом мне будет легче. Мне непременно станет легче. Непременно. Все будет хорошо. Ты справишься. Завтра будет легче. Завтра обязательно станет легче. Дотерпи только до завтра». Каждый день Камила вела утешительный разговор с собой, ступая обмороженными ногами и плача от боли. В адских страданиях прошла вся зима, но весна все еще не торопилась. До середины марта, как назло, стоял мороз. Каждую ночь Камилу мучила невыносимая боль в стопах, и она беззвучно плакала в темноте.

Когда же физическая боль все же сломила Камилу и она решила, что уже больше никуда ходить не будет, вдруг будто бы по велению небес стремительно в деревню ворвалась оттепель. Солнце стало пригревать так сильно, что за неделю сошел снег с дорог и даже кое-где начала просыхать земля. На весну у Камилы уже имелась хорошая обувь, доставшаяся ей от двоюродной сестры. На этом, казалось, ее мучения должны были прекратиться. Но боль не отступила. Камила все равно не могла ступать по твердой земле, не искажая лицо от пронзительных мучений. Последствия дали о себе знать в короткие сроки. На большом пальце левой ноги разрослось воспаление. Чувствительность вернулась, но не полностью, а самое ужасное было то, что под ногтем начал скапливаться гной. Пряча от всех безобразный палец, Камила пыталась лечиться дома, но все было безуспешно. Пульсирующая боль начала переходить на всю стопу. Не в силах больше терпеть эти мучения, Камила отправилась в больницу, соврав родителям, будто у нее загноился палец из-за того, что она выдернула неосторожно заусенец. В больнице ее тут же направили в хирургическое отделение. Там под местным наркозом ей полностью удалили омертвевший ноготь и промыли от гноя мягкие ткани. На этом все мучения закончились, а Камила осталась без ногтя и с деформированным пальцем. Но даже эта потеря не была воспринята Камилой слишком серьезно. Радость от хороших оценок и успешная сдача всех контрольных перекрыли все то отчаяние, через которое она прошла. Ситуация не менялась только с математикой. Вера Геннадьевна упорно продолжала выводить ей четвертные тройки. Всего одна тройка могла снизить общий балл, а это сыграет с ней злую шутку во время общего конкурса при поступлении в университет. Каждый балл был на счету.

Время близилось к экзаменам. В 2007 году выпускники должны были сдавать государственный экзамен по математике в обязательном порядке. Экзамены были пугающими. Задания, которые они решали на пробных тестах, казались инопланетными иероглифами. Но было в системе единого экзамена кое-что хорошее: если учащийся за все время учебы имел шаткую тройку, но, по единому государственному экзамену получал хорошую отметку, то в аттестат выставлялся бал в пользу ученика.

Вера Геннадьевна в очередной раз вызвала Камилу к доске решить уравнение. Подобные уравнения Камила решала дома много раз. Выйдя к доске, она переписала начальное условие и приступила к решению. Как обычно, она раскрыла скобки, подсчитала в уме первое действие. Когда же она начала складывать одно трехзначное число с другим, над ней, как и ожидалось, разразился целый поток:

— Что ты там возишься?! Долго я еще буду ждать? Открыла скобки, а дальше что?

Камила продолжала решать, не обращая внимания на ее крики. Она решала это уравнение привычным для нее путем.

— И что дальше? Куда ты дела третье число?! — кричала Вера Геннадьевна как ужаленная.

Сосредоточиться было сложно, но Камила за год привыкла к ее визглявому голосу. В этот раз она решила сделать по-своему. Она добьет это уравнение, даже если Фрекен Бок будет специально ее отвлекать. Камила закончила подсчет в уме и вписала число, которое у нее получилось.

— Неверно! — словно даже ликуя, вскрикнула Вера Геннадьевна.

Камила тут же стерла число и начала подсчет заново. Не прошло и пяти секунд, как снова на уши начали давить унизительные слова о том, что она двоечница даже такое простое уравнение решить не может, что она собирается дальше делать с такими знаниями, и так далее. Камила весь год по настоянию Марго старалась молчать и не спорить, хотя ей давалось это очень сложно. Но именно сегодня Камила решила снова стать собой. Она со злостью нацарапала на доске правильный ответ, поставила точку и, повернувшись к Вере Геннадьевне, гневно вскричала:

— Вы даже не даете мне сосредоточиться!

Вера Геннадьевна словно ждала этого и даже как будто была рада, что наконец-то она сможет всласть накричаться на презренную ученицу.

— Чего тут сосредотачиваться?! Уравнение простое! Я специально не даю тебе сложных заданий.

— Подобное уравнение я еще дома решила, а здесь вы мне даже не даете время на то, чтобы я могла сосчитать. Вы это делаете специально! — Камила уже тоже начинала повышать голос.

— Ребят, — обратилась она к классу, разводя руками, — разве я не давала ей время на раздумье?

Послышалось молчание, и ее любимчики тут же покачали головами в знак согласия с учительницей.

— Ты слишком много на себя берешь! — гневно обратилась Вера Геннадьевна к Камиле. — Ты все еще собираешься поступать в медицинский университет, а тебя ведь даже на порог не пустят. С такими знаниями ты вообще нигде не сможешь учиться. А как ты собираешься сдавать государственный экзамен по математике? Поедешь в район, только чтобы опозорить нашу школу. Тебе там поставят самую низкую оценку. Никто там тебя не будет жалеть, как я. Я тебе гарантирую, что ты не пройдешь этот экзамен!

— То, что я собираюсь поступать в медицинский, вообще лично мое дело! — вскричала Камила. — Математика при поступлении не нужна! Тому, что экзамен будет сдаваться в районной школе, я даже рада! Потому что там никто не будет прислушиваться к вашему мнению, меня оценят нормально, и я смогу сдать экзамен как полагается!

— Ты обнаглела! — задыхаясь от ярости, вскричала Вера Геннадьевна. — Я тебе гарантирую, что ты не сдашь экзамен! И вообще, собирай свои вещи и пошла вон из кабинета! Сегодня для тебя занятие закончилось. Можешь ко мне не приходить. Я даже больше спрашивать тебя не стану. До экзамена осталось две недели, как хочешь так и сдавай.

Камила демонстративно задрала голову и прошла на место. Там она спокойно собрала вещи, накинула рюкзак на правое плечо и направилась к двери. У порога Камила остановилась и дрожащими голосом выкрикнула:

— А я гарантирую вам, что сдам! И вы увидите, что вы необъективно оцениваете учеников. Вы выделяете в классе фаворитов, хотя вы взрослая и образованная женщина.

После этих слов Камила вышла из кабинета и еле удержалась от соблазна хлопнуть дверью. Как только она оказалась за порогом, сердце ее тут же упало. Теперь она точно доигралась. Камила медленно побрела по пустому коридору, сама не зная куда. Еще целых полчаса будет идти занятие, куда ей пойти, как утешиться? Зачем она все это наговорила? Теперь даже извиниться не получится. Как же быть с экзаменом? Губы еще дрожали, а сердце готово было вырваться из груди. Как же поступить? Полная смятения, она дошла до конца коридора, остановилась у окна и бессмысленно уставилась на школьный двор. Весна звенела в каждой ветке, как бы напоминая, что выпускные экзамены совсем на носу. Осталось ждать недолго. Скоро она уйдет из этой школы, где она не нашла друзей, перессорилась с двумя педагогами и показала себя вообще с худшей стороны. Но до того, как она уйдет, она должна пройти все экзамены. Камила хорошо подготовилась, но как быть с математикой? Именно эта единственная тройка опустит ее средний балл, и она едва ли сможет пройти конкурс при поступлении в университет. Хоть бы кто-нибудь в этой гребаной школе ей помог!

— Ты ко мне стоишь? — неожиданно раздался голос позади нее.

Камила обернулась. Перед ней стояла Татьяна Алексеевна. Это была школьный психолог. Кудрявая полная женщина с задорными серыми глазами. Ей было около пятидесяти лет, но голос ее был мягкий и нежный как у юнной девушки.

— Да… Я как бы к вам… — рассеянно промямлила Камила.

— Заходи. Я как раз сейчас свободна.

Камила зашла в кабинет и села на стул. Приветливое приглашение было для нее как бальзам на ноющие раны.

— Что случилось? — ласково спросила Татьяна Алексеевна.

— У меня проблемы с математикой, а точнее, с преподавательницей, то есть с директрисой. Мы сейчас поссорились, и я ей наговорила кучу гадостей.

— Ты с чем-то не согласна?

— Я думаю, что она необъективно оценивает учеников. Она выставила отличные оценки тем, кто делает такие же ошибки, что и я. Но на меня она кричит при малейшем промахе, а им все прощает. Можно, конечно, сослаться на то, что я ошибаюсь, но это настолько явно, что не нужно быть особо умной, чтобы увидеть ее необъективность. А все остальные поддакивают, потому что они шестерки и тупицы.

Камила была вне себя. Она смахнула с лица слезы и громко хлюпнула носом.

— А когда у тебя экзамен по математике? — невозмутимо спросила психолог.

— Через две недели.

Татьяна Алексеевна погладила подбородок и задумчиво посмотрела в окно. Камила уже ожидала от нее добрых советов или объективной критики. Она была к этому готова. Ей все равно уже стало легче от того, что ее хотя бы выслушали.

— Камила, ты знаешь, у меня есть подруга. — начала Татьяна Алексеевна. — Она живет в двух шагах от школы. Зовут ее Галина Андреевна. Она преподаватель математики в городской школе. Ты сходи к ней, она тебе поможет.

Татьяна Алексеевна нацарапала на клочке бумаги номер телефона и адрес.

Камила не ожидала такого ответа. Она была поражена, что школьные психологи могут быть настолько полезными. А где же советы и критика? Ничего из того, что обычно делают школьные психологи, она не услышала. Взяв адрес, Камила отвесила поклон и вышла. Она не стала ждать. В этот же день она созвонилась с Галиной Андреевной и договорилась о занятиях. К ее большому изумлению, Марго безоговорочно поддержала ее во всем. Она сама дала Камиле денег на занятия и даже перешила свою старую рубашку, чтобы дочь пошла к репетитору в приличном виде.

Галина Андреевна оказалась добродушной женщиной с теплым взглядом. Светлые короткие волосы взъерошенные как после долгого сна, светло-голубые глаза, мягкий подбородок. Раньше Камиле все учителя математики представлялись холодными и строгими, с цифрами вместо зрачков. А эта милая женщина лет пятидесяти была похожа на садовый пион. Такая ассоциация сложилась у Камилы еще и потому, что весь огород Галины Андреевны был усажен розовыми пионами. И она сама была розовощекая, взбитая, с задорной улыбкой, так напоминавшая пышный шарик пиона на грядках.

Занятия проходили то во дворе, то в просторном зале. Галина Андреевна внимательно выслушала историю Камилы и принялась ее обучать. Занятия длились шестьдесят минут. За это время педагог успевала пройти с Камилой целый вариант примерных экзаменационных тестов. Камила с удовольствием решала все примеры, выполняла домашние задания. Ей даже стала нравиться математика. Оказалось, что, когда к тебе хорошо относятся и никто не давит и не кричит под ухо, уроки пролетают как одна минута, а математика кажется увлекательнейшим занятием, от которого невозможно оторваться.

Они отзанимались девять занятий, а перед десятым занятием поступил звонок на мамин мобильник. Камила услышала, что Галина Андреевна не сможет сегодня встретиться, так как уезжает в город на свадьбу племянника.

— А как же теперь быть? — расстроилась Камила. — У меня уже завтра экзамен.

— Ничего страшного, девочка моя, — раздался голос в динамике. — Ты все сдашь. Ты очень умненькая ученица. Не переживай. Главное, успокойся. Сегодня немного позанимайся и хорошо поспи, а завтра поедешь на экзамен и все сдашь. Не волнуйся.

— Вы думаете, у меня получится?

— Конечно, мы с тобой много потрудились, и я заметила, что ты очень способная.

— Хорошо, спасибо большое, — все еще расстроенным голосом ответила Камила.

— Давай, девочка моя, дерзай, все будет хорошо! — бодро произнес голос в трубке.

— Спасибо вам огромное. Поздравляю вашего племянника!

— Спасибо, Камилочка. Еще свяжемся с тобой.

— До свидания.

— Удачи тебе. До свидания.

Связь прервалась, и из-за ширмы показалась Марго, которая все это время стояла за занавеской и слышала их диалог.

— Не переживай. Видишь, она сказала, что ты сдашь. Значит, сдашь, — ободрила она дочь.

Камила слабо улыбнулась и пошла готовить обед, чтобы хоть как-то отвлечься от тревожных мыслей.

Глава 5

На следующий день, рано утром у школьного двора уже ждал автобус. Ученики разодетые в парадную форму, причесанные, выспавшиеся, с бутылкой воды и плиткой шоколадки рассыпались по школьному двору. Камила ничего с собой, кроме ручки и карандаша, не взяла. Она встала в сторонке, так как никто с ней обычно не разговаривал, особенно после того скандала на математике. Сейчас Камила этому даже была рада, так как переживания подступали к горлу и она даже при всем желании не смогла бы о чем-то говорить.

Наступил долгожданный момент. Весь класс дружно двинулся к выходу. Когда в одном автобусе едут более двадцати взволнованных подростков, можно представить, какой шум стоял весь получасовой путь. Прибыв на место, школьники вышли из автобуса, и тут же всех охватила паника. Оказалось, их класс прибыл последним и ребята из других деревень уже нервно ждали. Поэтому учеников тут же завели в здание и распределили по кабинетам. Камила, услышав свою фамилию, последовала за толпой подростков, среди которых не оказалось никого из ее знакомых. Их завели в просторный и светлый кабинет, рассадили за парты, зачитали правила написания экзамена. Торжественно вскрыли пакет с вариантом теста, и вскоре бланки ответов, а также сами задачи аккуратно лежали перед каждым экзаменующимся. Обстановка, голоса неизвестных преподавателей, тишина, которая стояла в классной комнате еще больше нагнетало волнение. Камила дала себе пару минут на то, чтобы успокоиться. С первых же заданий Камила пришла в себя и поняла, что даже вся та важность, напущенная на экзамен, не делала задания сложнее чем они есть. Уравнения первых двух частей ей были известны. Все они решались по одной и той же схеме, по одним и тем же формулам, которые она уже много раз использовала. Камила без проблем решила первые две части и несколько раз перепроверила. Для хорошей оценки этого было достаточно, но времени оставалось еще полтора часа, поэтому Камила приступила к решению задач в третьей части. Она не надеялась с этим справиться, но все же попыталась вникнуть. Потом оказалось, что подобную задачу она уже проходила вместе с Галиной Андреевной. Поэтому, не будучи полностью уверенной, она все же нацарапала решение. Когда Камила все перенесла в бланк ответов, то оказалось, что истекали последние минуты экзамена, который длился четыре часа. В классной комнате Камила сидела одна, так как все уже давно ушли, и два преподавателя терпеливо ждали, давая полное право воспользоваться временем, отведенным для тестирования. На последней минуте Камила сдала все листы, в том числе черновики, и нырнула из светлого кабинета в пустой темный коридор. Когда она вышла во двор, увидела, что автобус уже готов к отъезду и все ребята ждали только ее. Камила молча зашла в автобус и, идя по узкому проходу, она как через вату услышала недовольные и насмешливые восклицания одноклассников:

— Сидела там до последнего, словно пыталась что-то решить.

— Будто пыталась что-то понять.

— Самая несмыслящая в математике решила надышаться перед смертью…

Камила ничего не ответила на эти насмешки. Она привыкла к такому обращению, да к тому же сейчас ей вообще не хотелось ни с кем разговаривать. Переживания вытянули из нее все силы, и домой Камила приехала полностью лишенная каких-либо эмоций.

***

Наступило приятное время подготовки к выпускному балу. Юность била ключом, радость и трепет переполняли выпускников. Все только и говорили о том, куда собираются поступать после школы и какие документы уже успели собрать. Девочки каждую минуту обсуждали выпускные платья. Большинство уже успели купить желанные наряды. Каждая девушка хотела отличиться, быть оригинальной и самой красивой. Они постоянно обсуждали цвета платьев, узоры, украшения, прически и туфли. Эта тема была такой горячей, что в любое время девушки собирались в дружный кружок и вели разгоряченные беседы о том, кто в чем придет на выпускной.

Камила осталась вне этих разговоров, как и обычно. Тему о своем поступлении она ни с кем не обсуждала, так как все и так знали о ее дерзком желании поступить в один из самых сильных университетов Южного федерального округа. Тему же выпускного платья она тем более пропускала мимо себя. Скорее всего, она не пойдет на прощальный вечер. Потому что для ее семьи было бы очень накладно платить за ресторан, подарки для учителей, да еще и платье, которое тоже стоило немало. Марго могла бы сшить ей наряд, но в данный момент у нее не было полного комплекта фурнитуры для шитья целого платья. Поэтому Камила заранее настроила себя на то, что не пойдет.

После торжественной школьной линейки, где их объявили выпускниками и пожелали доброго пути, Камила пришла домой уставшая и разбитая. Все эти приготовления выбили ее из сил. И вот когда все закончилось, она решила хорошо поесть и поспать. Аннель тоже была выпускницей, но только девятого класса. Ей уже купили красивый нежно-зеленый брючный костюм, и она была вполне довольна.

— А ты в чем пойдешь на выпускной? — спросила Аннель за обедом.

— Не знаю. Пока еще не думала об этом, — ответила Камила.

— Выпускной через две недели. Почему ты не думала об этом? — спросила Марго. — Хочешь, я перешью тебе мое черное платье? Оно как раз вечернее.

— Нет. Не надо. Я вообще, наверное, не пойду на выпускной.

— Как это не пойдешь?! — изумилась Марго. — Я уже внесла всю сумму за ужин и подарки учителям.

— Можно забрать обратно.

— Что это ты выдумала? — возмутилась Марго. — Выпускной у тебя больше не повторится. Тебе нужно идти. Пусть тебе торжественно, как и всем, выдадут аттестат. Тем более ты ведь за него так боролась.

На мгновение Камила задумалась. Она вспомнила то утро, когда, придя в школу, она увидела вывешенные результаты ЕГЭ по математике. Среди всех имен она нашла свое имя и оценку напротив. Отличных результатов не было ни у кого. Троек было большое количество. Пять двоек за экзамен выставили любимчикам Веры Геннадьевны, которые имели четвертные пятерки. Четверки были только у Светы и у Камилы. Эти результаты ввели всех в шок, и сама Камила стояла у списка как громом параженная. В этот день она услышала поздравления только от классной руководительницы, которая была удивлена так же сильно, как и ребята. Одноклассники же сказали ей, что она гигант, раз смогла такое сделать. Так что ее аттестат, вопреки всем ожиданиям, оказался без единой тройки, с общим баллом, достаточным, чтобы вступить в конкурс при поступлении. Вот что имела в виду Марго, когда сказала, что это была борьба за хороший аттестат.

— Какая разница? — после долгих раздумий ответила Камила, придавая лицу самое равнодушное выражение. — Пойду в директорскую и заберу молча.

— Камила, лучше иди. Это ведь и твой праздник тоже, — сказала Аннель.

Камила молчала.

— Скажи, почему ты не хочешь идти? — не унималась Марго. — Это из-за одноклассников?

— Нет.

— Тогда почему?

— Мне кажется, что это из-за платья, — осторожно подметила Аннель.

— Нет, — обрубила Марго. — Это ты у нас любительница нарядов. Камила у нас не такая капризная, как ты. Она все наденет, что ей предложишь.

— Но ты не знаешь, мама, как ее одноклассницы готовятся к выпускному. Сестра моей подруги учится с Камилой в одном классе. Так вот, она рассказала, что Света такое платье у родителей запросила… Стала плакать и говорить, что если ей не купят платье, которое стоит почти как две стиральных машинки, то она на фоне всех будет выглядеть как бомж. Короче, все ее одноклассницы готовятся к балу как на собственную свадьбу…

— Камиле все равно, — перебила ее Марго, скосив лицо на Аннель. — Она не поэтому не хочет идти на выпускной… Или из-за этого?

Марго украдкой взглянула на дочь, которая запихала в рот большую порцию риса и пыталась прожевать. Полный рот давал ей право не отвечать сразу. Камила жевала медленно и с трудом. И внезапно по раздутым щекам покатились две слезы. Она тут же опустила лицо, стараясь скрыть их, но было поздно: Марго и Аннель сразу же это заметили. Камила продолжала медленно жевать, но сглотнуть она уже не могла. Приходилось сделала над собой усилие, но ком в горле предательски заклокотал. Камиле стало стыдно, и в то же время огорчение было таким сильным, что она, вопреки воле, не могла его скрыть. Осознав, что уже никуда не деться от правды, Камила перестала сдерживать слезы, катившиеся одна за другой по ее лицу. Рот все еще был полон, и Камила продолжала медленно жевать, делая попытки проглотить злосчастный рис.

— Камила, ты… — начала было Марго и тут же остановилась.

Камила сделала над собой усилие и протолкнула скопившуюся горечь едой. Она ничего не отвечала, да и не могла ответить. Ей было так стыдно, что из-за такой глупости, как платье, стало так больно на душе. Никогда она не стремилась выглядеть красиво или выделиться очередным нарядом. Но почему именно в этот раз было так невыносимо тяжело с этим смириться? Камила хотела утешиться и ободриться как раньше. Она делала это каждый раз, когда поднималась эта тема. Но в этот раз у нее не получилось. Камила каждый раз предоставляла себя в черном узком мамином платье среди корсетов, кружев, стеклярусов, стразов, выбитых на подоле лилий, о чем ежедневно трещали ее одноклассницы. Увидев слезы дочери, Марго больше ни о чем не стала спрашивать.

В этот же вечер случилось чудо. Камила и Аннель вернулись из бани, и Марго с радостью сообщила старшей дочери, что завтра они поедут в город и купят ей платье и туфли. Андрей, услышав всю эту историю, тут же побранил на маму, что она не рассказала об этом раньше, и обещал отправить деньги завтра же утром.

— Ты сможешь выбрать хорошее платье, — радостно заявила Марго.

— Так здорово! — обрадовалась Аннель. — А на какую сумму она сможет выбрать себе платье?

— Как целая стиральная машинка, — улыбнулась Марго.

— А туфли на какую сумму?

— Это вместе с туфлями.

— Э… так не интересно, — расстроенно протянула Аннель.

— Опять ты наглеешь. — засмеялась Марго.

Камила даже слова не могла вымолвить от такой радости. Она тут же позвонила брату в Москву и поблагодарила его.

— Не за что, Камил. Не нужно было молчать, — ласково сказал брат. — Конечно, нам было очень тяжело в начале, но сейчас мы осоваиваемся. Пусть мы не богаты, но все же мы больше не голодаем как раньше. Так что в следующий раз сразу говори, если что-то нужно. Я много тут не зарабатываю, но все, что могу, сделаю. Хорошо?

Камила закивала, будто бы Андрей мог ее видеть в это время.

— Дай маме трубку, — сказал он.

Камила передала трубку Марго, и они с Аннель тут же юркнули за ширму. Аннель принялась давать сестре ценные указания в выборе наряда. Так как завтра она не сможет поехать в город, она старалась как можно подробнее проинструктировать Камилу, чтобы та при выборе не ошиблась в цвете и покрое.

Утром они отправились в город. И до того, как наступила полуденая жара, они уже вернулись домой с бальным нарядом. В первом же салоне Камила, примерив первое платье, тут же остановила на нем свой выбор. Обувь подобрали так же легко и просто. Так что день этот был особенно хорош для всех. Для Марго — что так быстро все решилось. Для Аннель — что ее сестра купила именно такое, как она советовала. И для Камилы, потому что у нее никогда не было такого красивого платья и туфель. Теперь выпускной стал для нее таким же желанным, как и для всех девочек ее класса.

Когда наступил долгожданный вечер, Камила с трепетом надела вишневое платье и отправилась в школу, цокая по дорожке первыми туфлями на каблучке.

Вечер прошел незабываемо и интересно. Множество игр, танцев, песен, стихов. Но самой большой радостью было для Камилы вручение аттестатов. В эту минуту даже Марго не удержалась от слез. Веры Геннадьевна, взяв в руки открытый документ Камилы, задумчиво сделала паузу и произнесла речь:

— А сейчас я хочу поздравить с успешным окончанием школы особенную ученицу. Она училась с нами всего два года, но за эти два года она показала себя сильнейшей и состоявшейся личностью. Никто не дерзнул бы оказаться на ее месте. Никто не посмел бы делать и говорить, то что делала и говорила она. Эта ученица доказывала и спорила. И самым необычным было то, что она смогла это сделать. Она показала всем нам, что настоящая личность состоит прежде всего из выполненных обещаний. Я с удовольствием вручаю аттестат с высоким средним баллом Камиле Лазарьевне.

Заиграла музыка. Камила, подобрав подол платья, подошла к Вере Геннадьевне, которая вручила аттестат. Директор горячо, с уважением во взоре пожала руку Камилы и поцеловала ее в щеку. Обиды тут же испарились, и все ссоры остались в памяти приятными школьными воспоминаниями. Это было маленькой победой, которой Камила радовалась несколько секунд, пока шла обратно на свое место с аттестатом в руках. Больше всего Камила боялась на радостях забыть о главной цели. Впереди ее ждали экзамены куда серьезнее и сложнее. Расслабляться было нельзя.

Глава 6

Во время подачи документов для поступления у главного входа университета яблоку негде было упасть. Молодежь вместе с родителями выстраивались в длинную очередь и нервно обмахивались чем придется. На улице стояла невыносимая жара. Только и слышались со всех сторон недовольные восклицания по поводу того, кто был первым и кто сколько уже ждет. Когда Камила приблизилась ко входу библиотеки, где проходил прием документов на поступление, она увидела, как разъяренная девушка, заливаясь слезами досады, вышла из библиотеки. Оказалось, что она неправильно заполнила бланк анкеты и теперь придется заново становиться в длинную очередь, которая кончалась на улице у памятника. Время было только одиннадцать, когда подошла очередь Камилы.

Марго не упустила возможности завязать дружескую беседу с кем-нибудь из толпы. Ею оказалась симпатичная девушка из Дагестана по имени Патимат. Она рассказала Марго все, что знала сама.

— Если иметь целевое направление, то шансов поступить куда больше, — деловито сказала Патимат. — А если у тебя есть деньги, то тогда еще легче.

— Ты имеешь в виду платное обучение? — спросила Марго.

— И это тоже. И еще если взятку дать, то тогда… — Патимат загадочно покачала головой, шепотом произнося последнюю фразу.

— Мы платное обучение не потянем, — с сожалением произнесла Марго, — и целевого у нас нет. Мы даже и не знали. А на взятку нам и подавно не хватит. А сколько нужно дать?

— О! Иномарку лучше подогнать. Значит, вы по общему конкурсу идете? У вас шансов очень мало. Мой папа все тут уже знает. Тут все куплено.

И тут как бы в подтверждение ее слов пожилой лысый даргинец, стаявший у порога библиотеки, окликнул ее.

— Ну вот, — улыбнулась девушка, — папа уже договорился. Так что мне можно без очереди.

Патимат попрощалась и направилась отцу. Тот кивнул молодому парню, охраняющему вход в библиотеку, и щуплая фигура новой знакомой скрылась в потоке людей, сопровождаемая всеобщим возмущением.

— Эх, Камила, — тяжело вздохнула Марго, — если бы у нас были деньги, то я бы обязательно тебе помогла.

— Не надо так, — отрезала Камила, которая стала невольным слушателем маминого разговора с незнакомой девушкой. — Мы будем честно поступать.

— Если ты так будешь думать, то тебе по жизни придется очень сложно. Ты же видишь, что повсюду люди обманывают и хитрят. Тебя растопчут и не спросят.

— Есть и честные люди, — настаивала на своем Камила.

— Где ты таких видела? Ты со своей честностью так и ходишь как изгой. У тебя поэтому и друзей нет. Все над тобой смеются, даже мои сестры считают тебя странной.

— Мне все равно, — грубо ответила Камила. — Эти твои сестры сами хорошо своих детей воспитывают?

— А ты не хами. Тебе как лучше советуешь, а ты хохлишься сразу.

— Просто не нужно мне навязывать их мнение. Я хочу учиться честно. Нельзя обманывать, а то потом и тебя будут обманывать.

— Ты тут не умничай. Если такая умная, стой тут тогда одна, чего меня с собой потянула? Такую нечестную маму с собой зачем позвала? Вечно ты меня дурой выставляешь. А ты у нас самая правильная. Я, наверное, жизнь прожила и лучше знаю. С волками жить — по-волчьи выть.

Камила, и без того раздосадованная услышанным разговором, который уже успел посеять в ней сомнение, начала выходить из себя. Но, видя, что Марго уже завелась, она сделала над собой большое усилие и смолчала. Иначе они сейчас же рассорятся прямо на глазах у этой огромной толпы абитуриентов.

Наконец-то их двухчасовое ожидание закончилось. Камила прошла внутрь и села напротив молодой девушки, которая принимала документы. Она внимательно прочитала анкету. Быстрыми движениями руки девушка что-то вычеркнула, внесла исправления, отдала обратно, сказав, чтобы Камила заполнила анкету заново и потом снова пришла. Камила ничего не ответила. Она молча взяла документы и вышла, хотя ей так хотелось перевернуть стол, за которым сидела эта важная особа. Она, наверное, не представляет, как долго они простояли в очереди в этом душном зале. Камила вышла, пофыркала, понервничала, заполнила анкету заново и снова встала в конце очереди. Марго нужно было отдать в этот момент должное. Она напрочь не переносила жару и долгие ожидания, но в этот раз она сдержалась и простояла с дочерью еще два с половиной часа. За это время они успели помириться.

Ближе к закрытию Камила все же успела подать документы, и они вышли из университета взмыленные и уставшие.

— Может, перекусим перед дорогой? — спросила Марго. — А то еще два часа ехать. У меня уже голова кружится.

— Давай.

Они нашли недорогую забегаловку поблизости и расположились в уютном зале, где, к большому счастью, работали кондиционеры. Немного подкрепившись и остыв от жары, они облегченно вздохнули.

— А как звали эту девушку, с которой ты говорила? — спросила Камила.

— Патимат, по-моему.

— Думаешь, правду говорят, что там прям все такие взяточники?

— Не знаю. Ну, раз говорят, значит, есть.

— Тогда у таких, как я, совсем нет шансов?

— Хватит так говорить. Раз уже начала по-честному, тогда и держись этого до конца. И сомневаться не надо.

Камила удивленно посмотрела на Марго. Не поймешь ее. То она гневается на дочь за желание быть честной, то теперь сама толкает на путь, который считает безнадежным в этом мире. Но в любом случае Камила была очень благодарна Марго за то, что она рядом.

— Зато, мама, ты знаешь, что я тебя не обману, — уверенно сказала Камила. — Хорошо ведь иметь честную дочь. Если я что-то сделаю, то сразу тебе во всем признаюсь.

— Что например? — насторожилась Марго.

— Например… если я попробую закурить или попробовать алкоголь.

— А ты еще не пробовала? — удивилась Марго.

— Ты чего? — не менее удивленно спросила Камила, выпучив глаза. — Нет, конечно, не пробовала.

— А хочешь?

— Как сказать… Раньше, когда ты курила тайно от нас в ванной, мне нравился запах табака, а сейчас уже вызывает отвращение.

— Вот и хорошо. Я бы тоже не начала курить. Когда твой папа умер, мне так плохо было, вот я и закурила. Сейчас мне самой противно от этого запаха.

— Мне тоже перехотелось с тех пор, как ты бросила курить.

— А алкоголь?

— Мне бы хотелось попробовать пиво. Ты ведь тоже иногда его пьешь. Мои одноклассницы постоянно пили. Особенно по субботам. Потом в школе обсуждали его вкус и действие. Говорили, пиво приятное, особенно с сигаретой. Я хотела попробовать, но без твоего разрешения не стала бы.

— Если так хочешь, сейчас попробуй. Я разрешаю. Тебе ведь в этом месяце будет восемнадцать.

Марго достала кошелек и вынула оттуда сторублевую купюру. Камила была поражена доверием и уже хотела отказаться и устыдиться своих желаний. Но потом решила, что лучше будет, если она сейчас попробует при маме, чем потом где-нибудь за забором как преступница.

— А какое лучше купить? — спросила Камила.

Марго посоветовала ей марку пива, которое сама любила.

Камила подошла к барной стойке, заказала себе стакан и даже на оставшиеся деньги взяла маленький кулечек сушеных кальмаров. Она слышала от одноклассниц, что пиво с кальмарами очень вкусно. Подойдя к маме, она поставила перед ней стакан с пенящейся жидкостью.

— Ну… пробуй, — сказала Марго.

— А ты будешь смотреть?

— А что, мне отвернуться?

— Нет. Все нормально.

Камила поднесла стакан к носу и прежде понюхала его. Раньше она уже ощущала этот запах. В их семье никто не пил при ней. Папа Алексей был непьющим. Брат тоже не пил. Марго пила, только когда приходили гости, да и то предварительно загнав детей в другую комнату, чтобы они этого не видели. Запах пива Камила потом унихивала в стаканах, когда мыла их. Марго же после того, как уходили гости, тут же шла в баню, и ложилась спать. Так что пьяных людей Камила видела только на улице или по телевизору, но не в своей семье. Сейчас, когда ей разрешили, интерес к выпивке у нее мгновенно пропал. Как известно, только запретный плод сладок. Камила посмотрела на золотистый напиток. Мелкие пузырьки медленно ползли вверх по холодному стеклу, стремясь к белой пенистой шапке. Теперь это выглядело не так привлекательно, как раньше, когда она смотрела рекламу пива.

Она поставила стакан обратно на стол. Достала из кулька тонкую ленту сушеного кальмара и осторожно окунула его в пену. Немного покрутив им в стакане, она быстро надкусила. Сразу же ощутился горький вкус на языке. Прожевав до конца смоченный кусок, Камила проглотила и сказала:

— Как-то невкусно.

— Не понравилось?! — изумилась Марго.

— Нет.

— Вот и пей.

— Вот и не буду.

После этого случая Камилу больше не интересовали алкогольные напитки. Дав Марго короткое обещание больше не пробовать ничего из алкоголя, она его сдержала. А заодно прониклась уважением к Марго еще больше. Камила поняла, что так могла поступить мать, которая доверяет своей дочери. Поэтому Камила решила отреагировать как дочь, которая не хотела бы терять это доверие.

Дни перед экзаменами были непростыми. Камилу освободили от всякой домашней работы. Весь день с утра и до вечера она сидела за ширмой в окружении учебников, конспектов, тетрадей, энциклопедий и так далее. Все в доме поддерживали ее. Алексей покупал орешки. Марго сама готовила обед. Дежурство по кухне на это время было отменено, и Аннель сама весь день мыла посуду, накрывала на стол, мела пол.

Камила же весь день сидела за учебниками, только изредка выходя на улицу подышать воздухом, в туалет и на кухню. Окруженная учебниками по ботанике, зоологии, анатомии, цитологии, генетике, она целыми днями сидела с подушкой на коленях, ибо письменного стола у нее не было. Иногда она дремала минут десять и тут же просыпалась в тревоге, что день закончился, а она еще ничего не знает. Ночью она спала тревожно. Ей снились задачи по скрещиванию, длинные цепочки гамет, скрученный в глобулу белок, кислородные мостики. Иногда эти сны становились ночными кошмарами. Ей грезилось, как толстые цепи хромосом выстроились в центре ядра. К центромерам прикрепились нити веретена, и запускался процесс кроссинговера, но в самый последний момент хромосомы разрывались на мелкие лоскутки и свободно начинали плавать внутри ядра, выходя через поры в полость клетки. В этот момент Камилу охватывал ужас. Она будто бы находилась внутри клеточного ядра и пыталась собрать воедино разрушившийся геном. Ей это не удавалось, и она со страхом просыпалась. После таких кошмаров она снова бралась за учебники и шла в баню. Там она сидела до утра и учила, учила, учила. Она понимала, что так можно и свихнуться, но сейчас останавливаться было нельзя. Еще немного потерпеть, а потом она обязательно пойдет на речку, прогуляется по городу и приведет себя в порядок.

В день экзаменов подготовка дала Камиле все преимущества. Билет был ей знаком, и она со спокойным сердцем осветила все вопросы.

Впереди оставался последний экзамен по химии, он же был и самым сложным для нее. Также как и в предыдущий раз, она сидела весь день, занимаясь одной лишь химией. Как и в случае с биологией, ей начали сниться кошмары, только уже с цепями углеводородов.

На экзамен по химии Марго поехала с ней. Экзамен должен был длиться четыре часа. Марго пожелала дочери удачи и сказала, что будет ждать, пока она не выйдет. Камила смешалась с толпой абитуриентов и вскоре оказалась в просторном светлом лекционном зале. У каждого проверили карманы, внимательно осмотрели уши на случай, если у кого-то есть мелкие беспроводные наушники. Впереди Камилы сидела мамина знакомая Патимат. Она выглядела спокойно и уверенно, чего нельзя было сказать о Камиле.

Билет был вытянут. На доске написали вопросы каждого варианта и задачу.

Ах, какое было разочарование для Камилы! Ведь именно этот вопрос она знала так плохо. Самое смешное было то, что на днях, словно подсознание пыталось ей помочь, она видела во сне карбоновые кислоты, которые как раз стояли в билете. Собравшись с духом, она начала вспоминать, и в конце экзамена ее ответ уже был начеркан на четырех листах. Четыре часа пролетели как четыре минуты. Когда она подняла глаза, то увидела уже почти пустой зал. Только она, две девушки и один парень дописывали ответ.

Она вышла на улицу и сразу увидела Марго. Она ждала Камилу эти долгие четыре часа. Марго подошла к ней и молча протянула воду.

— Ну как? — после длительной паузы спросила Марго.

— Не знаю, — расстроенно произнесла Камила. — Вопросы были сложные.

— А Патимат вышла через полтора часа после начала экзамена. Я ее видела. Она была такая довольная. Сказала, что вопросы были легкие и она все написала.

— Значит, для нее были легкие, — вздохнула Камила.

— Что ты такое говоришь? Папа ее стоял рядом со мной все это время. Он даже сам открыто меня спросил, сколько мы заплатили. Я ответила, что нисколько. Он на меня как на дуру посмотрел и сказал, что шансов тогда нет. Я ему говорю, что ты готовилась. А он говорит, что тут никто на знания не смотрит.

— Ой, мам… Не знаю, — устало сказала Камила. — Давай пойдем посидим немного.

Они перешли дорогу и удобно утроились на деревянной скамье под густой листвой. Камила чувствовала себя такой выжатой и разбитой, словно она уже точно знала, что не поступит.

— Что ты молчишь? — спросила Марго. — Совсем нос повесила.

— А что сказать?

— Помечтай, как раньше. Помнишь, однажды ты написала небольшую историю, когда тебе было только одиннадцать лет. Я твой роман обсмеяла, а ты так уверенно мне сказала: «Зря смеешься, мама. Однажды ты будешь смотреть телевизор, и в начальныз титрах укажут, что фильм снят по роману Камилы Лазарьевны».

Камила засмеялась.

— Но ты ведь не веришь и всегда над моими мечтами смеешься, — сказала она.

— Я хоть и смеюсь, да и задумываюсь. Кто знает, а вдруг так и будет? Ты ведь вообще не такая, как все дети. Поэтому и тебя не понимают. Я ругаюсь порой, а потом думаю: а вдруг это мы все ошибаемся, а ты права? Ты так веришь в свои мечты. А самое главное, мечты у тебя такие большие и даже дерзкие, я бы сказала. У нас в роду никто не был таким смелым, как ты. Все довольствовались малым, тем и жили. А ты вот мечтаешь о большом. И самое главное, из кожи вон лезешь, чтобы добиться. А вдруг нам повезет и я стану мамой великого доктора и писательницы? Буду сидеть дома, смотреть фильмы по твоим книгам, лечиться в самых лучших клиниках. Будут все мне звонить и проситься к тебе на прием. Будут говорить: «Мы хотим лечиться именно у твоей дочки. Именно к Камиле Лазарьевне». А я буду важничать. Отвечать, что ты занята и очередь к тебе большая, но я попробую договориться.

Слова ободрили Камилу. Она улыбнулась, расправила плечи и бодро ответила:

— Но ведь я еще даже не поступила.

— А ты представь. Вот наступит первое сентября, а ты войдешь в эти огромные двери как студентка первого курса. Охранник увидит твой студенческий и пропустит тебя через эту вертушку.

— А еще у меня будет белый халат, как у всех студентов, — радостно подхватила Камила.

— Мы с папой тебе кроссовки новые купим, чтобы тебе легко было бегать на лекции и семинары.

— Я буду ходить по просторным коридорам. Вокруг будут умные и интеллигентные люди.

— Ты будешь жить в городе, я буду передавать тебе продукты через папу. Он будет раз в месяц привозить тебе банки с вареньем и огурцами. Ты будешь жить самостоятельно.

— А еще я буду работать ночью, чтобы оплачивать жилье и проездной.

— Зачем тебе работать?

— Жилье тут стоит очень дорого, а в общежитии нам отказали. Вы же не сможете каждый месяц оплачивать мои расходы. Еще Аннель нужно выучить. А ее курсы парикмахера стоят дорого. Так что я пойду в больницу и устроюсь санитаркой. Буду мыть полы и туалеты. Папа Алексей всегда говорит, что хороший врач поднимается с низов.

— Но если тебе будет сложно, ты увольняйся. Мы что-нибудь придумаем.

— Нет, мне не будет сложно. Ты же сама сказала, что я сильная. Значит, я все выдержу.

Марго улыбнулась и взяла Камилу под руку.

— Тогда поехали домой. Нужно еще осенний сундук открыть. Посмотрим, что ты сможешь носить из одежды в университет.

— Так говоришь, как будто ты уже точно знаешь, что я буду там учиться.

— Будешь… Таких безумных, как ты, ничто не остановит.

Легкий ветерок подхватил их радостный смех и понес вдоль прохладных аллей, рассеивая его в городском шуме.

***

Общий балл Камилы за все экзамены оказался невысоким. По химии, как и ожидалось, она набрала минимальное количество баллов для участия в конкурсе. Ее спасением был высокий балл по биологии. Так что надежда еще теплилась. За две недели до зачисления Камила совсем потеряла аппетит и почти не спала.

Перед днем зачисления глубокой ночью Камила проснулась и вышла во двор. Деревня прекрасна по ночам: небо сплошь усыпано звездами. Ни один фонарь не включался на проселочной дороге, поэтому все созвездия были как на ладони. Камила каждый вечер уделяла звездам полчаса времени. Это стало привычкой с тех пор, как она чуть было не лишилась зрения. Тогда какой-то странный миссионер рассказал ей об Иисусе и посоветовал каждую ночь смотреть на звезды. Камила смотрела на звезды, только о Христе она думала совсем мало. Но в эту ночь Камила вышла во двор именно для того, чтобы помолиться Спасителю. Ведь когда-то вера в Него вернула ей зрение. Она совсем об этом забыла. Обогнув баню, Камила встала посередине огорода. Где-то поблизости встрепенулись утки и тут же затихли. Послышалось ворчание дворовой овчарки Ляли и лязганье цепи. Снова наступила приятная тишина. Камила стояла посреди клубничной грядки и, запрокинув голову, смотрела на звезды. Эти мерцающие точки, находящиеся в миллионах световых лет от нее, словно подмигивали именно ей. Вот он, огромный ковш, а вон там мерцали звезды, расположенные в виде перевернутой буквы «М». Она привыкла к ним, а они наверняка привыкли к ней. Она никогда не верила, что такая красота могла образоваться от какого-то взрыва. Выстроить звезды и планеты так точно и стройно мог только очень мудрый и всемогущий Творец. Камила точно знала, что Бог существует, но до этого она к нему не обращалась ни разу, хотя с детства и считала себя верующей. И пусть Камила приняла крещение против воли родственников, она все равно не знала, как надо молиться и что говорить.

— Я знаю, что ты меня слышишь, — обратилась она в неизвестность, глядя в бездну ночного неба. — Ты сделал так, что планеты вращаются из года в год и не сталкиваются между собой. Ты заботишься о всех людях. Ты сделал так, что мы переехали в Россию. Ты сделал так, что президент ответил на мое письмо и мы получили гражданство. Ты дал мне возможность попробовать поступить. До этого я никогда не просила тебя вслух. Но ты все равно знал мои желания и не оставил меня. Ты сдерживаешь свои обещания, а я до сегодняшнего дня сдерживала свои. Обещаю: если ты поможешь поступить в медицинский университет с таким невысоким баллом, то я сделаю все, что ты скажешь. Я обещаю.

Камила закрыла глаза и непродолжительное время постояла в ночной тишине. На следующее утро Камила села в автобус и целых два часа ехала до Аллеи Героев. Настал долгожданный день зачисления. Марго перед отъездом строго наказала дочери, чтобы она сразу же позвонила ей, как только узнает результаты, и что бы там ни случилось, она должна быть аккуратнее на дорогах.

Выйдя у Аллеи, Камила еще издали увидела шумную толпу, кишащую как цыплята у кормушки. Подойдя ближе, она услышала громкие восклицания. Это были и поздравления, и слезы досады. Как во сне она просочилась сквозь толпу в мраморный зал. Не чувствуя ног и почти не дыша, она подошла к стенду, где были вывешены списки. Вот фамилии счастливчиков, которые с этого дня зовутся студентами-медиками. Фамилии в алфавитном порядке. Она пробегает глазами верхние строчки и находит фамилии на букву «П». «Павлова… Пагорев… Палитаев… Памеранцева…»

Камила в ступоре узнает свою фамилию. В безумном смятении она выбежала из здания и застыла у памятника врачам Сталинграда. Этого не может быть. Вот теперь она точно сошла с ума. Ей это привиделось. Как желаемое может быть таким действительным? Камила вновь пробралась сквозь толпу в зал, пробила себе путь к спискам, и вот та же галлюцинация. Фамилия ее в списке поступивших. Нет, это не галлюцинация. Ошибки быть не может. Вот ее фамилия, ее имя, ее отчество. А вдруг это однофамилица? Нет, такого не может быть. Она точно будет тут учиться. Камила выбежала за дверь. Тело охватила нервная дрожь. Это, верно, сон. Она сквозь слезы посмотрела на свои ноги. Это ее загорелые и покусанные комарами лодыжки. На ней пыльные босоножки, а вот и ее большой палец на левой ноге, а на нем нет ногтя; она лишилась его ради репетитора по генетике. Жизнь пронеслась перед ее глазами, как перед смертью. Неужели она будет тут учиться? Она не дала взятку, у нее не было целевого направления. В нее даже ни один учитель не верил, и у нее был такой низкий балл. Сдерживая рыдания, она в очередной раз пробралась в зал и подошла к спискам. Толпа у стенда стала редеть, поэтому никто ей на этот раз не преградил путь. Камила снова увидела свою фамилию, имя, отчество.

— Извините, — робко обратилась она к стоящей рядом девушке, — а вы не могли бы прочитать вот эту строчку?

Девушка заглянула в список и возбуженным голосом ответила:

— Тоже не верится? Да, тут так и написано. Поздравляю!

— Спасибо, — ответила Камила и поспешила удалиться.

Как только она вышла, она позвонила домой.

— Камила! — раздался взволнованный голос Марго. — Как дела?

Камила ничего не ответила. Она только теперь смогла дать волю чувствам. Перестав сдерживаться Камила разрыдалась в трубку.

— Эх… — разочарованно прозвучал голос Марго. — Не плачь так сильно. Жизнь не закончилась на этом. В следующем году ты обязательно поступишь.

— Нет… — заикаясь, начала Камила. — Нет…

— Все хорошо. Не убивайся так.

— Нет… Я… Я поступила… — и новый поток рыдания заглушил радостные восклицания Марго.

— Напугала меня, коза! — вскричала Марго. — Чего ревешь так? Боже… С ума можно с тобой сойти. Ты… Молодец! Скорее приезжай домой. И на дорогу смотри.

— Хорошо, — заикаясь от слез, ответила Камила и положила трубку.

Она присела на лавочку и продолжила обливаться слезами, а когда успокоилась и утерла слезы, вдруг увидела знакомые лица. В пяти метрах от нее стояла Патимат и плакала, как обделенный ребенок. Рядом находился ее отец и неуклюже находил утешительные слова. Они были так близко, что Камила услышала их разговор и поняла, что Патимат не прошла конкурс.

Камила с сожалением посмотрела на бедную девушку. Значит, не все так продажно в этом мире.

Невозможно описать то, как встретили Камилу домашние. Марго обняла ее, и они вместе поплакали. Аннель встретила ее с большим самодельным плакатом, на котором написала цветными фломастерами, что ее сестра самая умная. Камила почти до земли поклонилась Алексею, но отчим скромно ответил, что это по большей части ее заслуга. Андрей позвонил из Москвы и поздравил, сказав, чтобы она была аккуратна в городе и училась хорошо.

Новость эта быстро пронеслась по деревне, вызвав множество недоумений со стороны бывших одноклассников и учителей. Сразу поползли слухи, что родители Камилы вошли в огромные долги, чтобы дать взятку. А потом начались пересуды, что на самом деле Камила поступила на платное отделение, а врет что на бюджетном. Камила даже не видела повода злиться в отличии от Марго, которая кипятилась от подобных сплетен. Некоторые, впрочем, были очень за нее рады. К таким можно было отнести школьного психолога Татьяну Алексеевну и милую хрупкую женщину, которая работала в библиотеке и часто виделась с Камилой.

Глава 7

В конце августа Камила переехала в город. Жилье нашлось без усилий. Это было муниципальное общежитие, куда она поселилась с одной калмычкой. Если разделить плату на двоих, то выходило не так много. Первый платеж Марго внесла из личных сбережений, и вопрос жилья казался решенным.

Новую знакомую по комнате звали Баян. Камила была едва знакома с ней. Баян училась с ней в параллельной группе. Это была невысокого роста девушка одного возраста с ней. Несмотря на то что внешне Баян выглядела хрупкой, это была очень темпераментная девушка. Так и чувствовалась в ней горячая калмыцкая кровь. Почти весь день Баян сидела, уткнувшись в смартфон, с наушниками в ушах. У Баян была страсть к пению, и она была уверена, что и голос у нее для этого подходящий. Поначалу они жили дружно. Камила готовила еду на двоих, и Баян в скором времени привыкла к этому. Первый конфликт возник из-за того, что Камила осторожно попросила Баян не петь, потому что она хочет немного позаниматься. На это замечание Баян отреагировала остро. Она надулась и больше не разговаривала с Камилой, игнорируя все ее вопросы.

Однажды Баян пришла домой и спросила, что есть покушать, и Камила ответила, что там лежат макароны. Баян перерыла весь холодильник, после чего Камила ответила, что макароны лежат в мешке под столом и она может себе их сама приготовить. Баян ничего не ответила. Она демонстративно включила телевизор, достала майонез с хлебом, заварила чай и пообедала. Камила делала уроки и была возмущена тем, что Баян включила телевизор, да еще на такую громкость. На следующее утро Камила встала рано и так же включила телевизор, правда, не на всю громкость. Так и началась между ними тихая, но очень холодная война. Камила не знала, как себя вести и что делать. Каждый день Баян по три часа болтала по телефону и при этом постоянно материлась так, что уши скатывались в трубочку. Но уйти было некуда, и Камила делала вид, что ей все равно. Через месяц у Баян также появился друг, который стал частым гостем в общежитии. Происходили эти свидания в основном в отсутствие Камилы. В один из дней Камила сделала замечание Баян, чтобы та говорила по телефону чуть потише. На что Баян отреагировала бурно, сказав, что сама знает, как ей жить и что делать, и пусть лучше Камила, зануда, за собой следит. Вот это и стало последней каплей для Камилы. Случилось это почти в конце ноября. Все это время Камила старалась учиться прилежно. Впереди ждала первая сессия, которую она надеялась закончить хорошо, чтобы получать стипендию. Поэтому ей было не до скандалов. Она молчала и ждала, что само как-то уляжется, но во время последней ссоры с Баян у нее созрел план. Больше она не будет это терпеть, и раз не получилось по-нормальному договориться, то она поступит иначе. Камила решила: бесполезно что-либо говорить, но и платить Баян той же монетой ей не хотелось. Она пошла другим путем: по утрам Камила больше не включала телевизор, не делала никаких замечаний, не просила помыть за собой посуду. Она лишь выжидала время. Спустя несколько недель Камиле удалось найти по объявлению жилье. Где-то в отдаленном Тракторозаводском районе старенькая бабушка сдавала комнату для одного человека. Камила договорилась с бабушкой о переезде и принялась каждый день незаметно для Баян перевозить в рюкзаке учебники и вещи. А так как вещей у Камилы было немного, то через две недели ей осталось перевезти лишь матрас и посуду. Баян ни о чем не подозревала. Все так же шумела и пела, материлась по телефону дни напролет, приводила парня в комнату и жила вполне довольная положением вещей. Камила выждала еще две недели. Она знала, что в конце декабря они должны будут внести плату за жилье. Также в конце декабря начинаются зимние каникулы, и Баян уже готовилась к отъезду в Калмыкию. А после каникул начиналась первая сессия.

Камила хорошо спланировала, как отомстить обидчице, которая по-хорошему не понимает. Прямо накануне отъезда Баян Камила сообщила ей, что платить она за комнату не будет, так как завтра же переезжает в новую квартиру. Камила знала, что Баян не согласится внести плату одна, так как получалась очень большая сумма. Поэтому она ожидала взрывной реакции со стороны соседки. И не ошиблась. Баян вскочила, раскричалась на все муниципальное общежитие, обматерила ее с ног до головы, назвав Камилу последней тварью. Потом Баян сообщила об этой новости маме. Крики не умолкали еще минут тридцать. Баян метала посуду и пыталась как можно сильнее уколоть Камилу словами. Та же сидела с невозмутимым видом, будто и не слышит ничего. А когда позвонила Марго, то Камила сняла трубку и нарочно громко сказала, что все у нее хорошо, что все идет по плану, а эта глупышка Баян кричит и мечет. Баян, услышав это, тут же взяла себя в руки, и напустила показное спокойствие.

Мама Баян была разгневана не меньше дочери. Она тут же позвонила Марго и нажаловалась на Камилу.

— Ваша дочь подставила нас! — кричала она в трубку. — Сейчас где мы возьмем такую сумму, чтобы заплатить за жилье полностью, и где сейчас, перед Новым годом, мы найдем новую квартиру?! Как вот нам быть?

Марго хорошо подготовилась к ответу, так как Камила уже обо всем успела ее предупредить.

— А что тут удивляться? — спокойно ответила Марго. — Камила просила Баян по-хорошему вести себя нормально. Вместо этого ваша дочь обматерила ее с ног до головы, и что Камила должна была делать? Она у меня такая, я знаю. Все может долго терпеть, но если довести ее, то она вот так и поступает. Кстати. вы знали что ваша дочь материться как мужик?

— Моя дочь не матерится! Не выдумывайте! Зато ваша Камила одевается вульгарно.

— Она не одевается вульгарно, — строго ответила Марго. — Я сама ей шью такую одежду. А вот ваша дочь встречается с парнем, и когда Камила на выходных приезжает домой, то Баян приводит его в комнату и они спят вместе.

— Вы врете! — яростно вскричала мама Баян. — Такого не может быть!

Она повесила трубку и тут же связалась с Баян, которая в это время стояла над Камилой и сыпала проклятия на ее голову. Камила же преспокойно сворачивала чистые плотенца в рулон и делала вид, что ничего не слышит.

— Баян! — послышался в трубке строгий голос.

— Да, мама?

— Ты что, встречаешься с парнем?

Баян тут же побледнела и отошла в сторонку.

— Я тебя спрашиваю! — уже гневно звучал голос матери. — У тебя есть парень? Он что, ночует с тобой в общежитии по выходным? Быстро говори!

— Мы просто встречаемся, у нас ничего не было… — принялась оправдываться Баян.

— Значит, ты меня обманывала!

Голос разъяренной женщины звучал так громко, что Баян тут же обулась и выбежала на улицу.

Камила чувствовала, как к ней подступают муки совести. Ей стало душно. Через двадцать минут зазвонил телефон. Это была Марго.

— Камила, все в порядке? — спросила она.

— Да. Баян ушла куда-то.

— Мне сейчас мама ее звонила. Прощения попросила. Сказала, что стыдно ей за дочь, и добавила, что вам лучше действительно разъехаться.

— Так и сказала?

В это время в комнату вошла Баян. Глаза ее были красными, плечи опущенными. Она выглядела такой печальной, что Камиле начала раскаиваться. Но она уже не могла повернуть назад.

На следующий день Камила позвонила хозяину комнаты и сказала, что съезжает, так как не смогла поладить с соседкой. Камила говорила очень вежливо, она извинялась за доставленные неудобства, и обещала сделать все, чтобы хоть как-то помочь. Хозяин комнаты был также обходителен. Он попросил ее выписаться из комнаты, дабы ему не платить налог за нее. И в этот же день Камила послушно сделала все, что он ей сказал.

В день, когда она съезжала, Баян уже собирала вещи. В комнате стоял кавардак, который Камилу уже больше не касался. Оставался один день до Нового года. Баян пыталась с кем-то договориться по телефону, чтобы хоть где-нибудь оставить свои вещи. Когда позвонил хозяин комнаты, Баян, разгоряченная последними событиями, говорила с ним грубо и даже на повышенных тонах, чем навлекла на себя еще и его гнев. Хозяин пригрозил, что если она не выпишется из общежития сегодня же, то он устроит ей очень «сладкую сессию», так как он сам работает врачом и у него много знакомых в университете.

Камила собрала постель, в последний раз взглянула на сидящую посередине бардака Баян и вышла из комнаты, ничего не сказав на прощание. Внизу ее ждала машина. Алексей приехал, чтобы помочь перевезти матрас и посуду. Камила все загрузила и села в машину.

— Как дела, дочь? — спросил он. — Куда едем?

— Хорошо, папа. Вы поезжайте, я вам буду подсказывать.

Машина тронулась с места.

— Как твоя соседка? — спросила Алексей.

— Она сейчас вещи пакует. С мамой разругалась и с хозяином тоже. Хотела домой уехать, но теперь ей нужно квартиру искать.

— А потом у вас экзамены, а она должна будет переезжать?

— Да.

— Ты так все специально спланировала?

— Угу.

— А зачем ты так сделала? — с досадой спросил Алексей.

— Потому что я ей говорила по-хорошему, а она только материла меня и не слушала. Нельзя так поступать с людьми. Если человек молчит, это еще не значит, что он слабый и можно его унижать как хочешь, — оправдывалась Камила.

— Ты-то у нас точно не слабая… — Алексей вздохнул. — Лучше бы тоже ей каждый день все выговаривала и кричала…

— Тогда я была бы как дворняжка. Мне что, нужно было стать такой же, как и она?

Алексей притормозил на обочине дороги. Он серьезно взглянул на Камилу и вдумчиво произнес;

— Дочь, ты считаешь, что ты правильно сделала?

Камила опустила голову и, уткнувшись носом в шарф, промолчала.

— Ты мне скажи только, что права, и я не буду с тобой больше спорить, — спокойно сказал Алексей.

Камила пристыженно покачала головой.

— Ты испортила ей главный праздник в году, — с сожалением произнес Алексей. — Она не поехала домой, как планировала. А когда поедет, то ее мама устроит скандал, сама знаешь за что. Во время сессии все будут готовиться, а она будет искать квартиру. Хозяин дома ей пригрозил, что если она не выпишется, то он устроит ей разборку прямо в университете. Она еще совсем юная, поэтому не держит себя в руках. В ней еще нет такой выдержки, как у тебя. Она просто глупо поступила, что была такой несдержанной и грубой, а ты что сделала? Это же очень подло.

Камила покраснела. Ей хотелось нырнуть в пуховую куртку с головой и спрятаться там до лучших времен. Она услышала то, что уже сама где-то внутри понимала, но голос совести она пыталась заглушить своей правдой. А теперь Алексей, не ругая ее, не упрекая, просто сказал то, что есть на самом деле. И это было невыносимо. Лучше бы на нее накричали и упрекнули как следует. Тогда бы она почувствовала себя хотя бы обиженной и поэтому немного оправданной. А теперь у нее просто нет шансов спрятаться от голоса совести, который будет ее преследовать постоянно.

— И что же мне теперь делать? — тихо спросила Камила.

— Что тут теперь сделаешь? Прощения просить уже слишком поздно. Но ты же сама прекрасно знаешь, что все плохое и хорошее обычно возвращается приумноженным. Поэтому впредь поступай с людьми по-доброму. Если ты хочешь быть врачом, то одних только знаний недостаточно.

— Хорошо, — прошептала она в ответ. — Я больше так не буду делать.

— Конечно, не будешь. Ты же моя дочь. А моя дочь — порядочная девушка. — Алексей легонько похлопал ее по шапке и улыбнулся.

Он пытался ее утешить и поддержать, но Камиле не стало легче. Совесть уже глубоко вонзила в нее зубы.

***

Первая сессия закрылась успешно. И хотя училась Камила на бюджетной основе, все равно учеба требовала множество затрат, таких как ежедневные ксерокопии, покупка методических пособий, сшивка рефератов и так далее. Родители помогали как могли, но денег на все не хватало. На работу устроиться оказалось не так просто: не везде требовались ночные санитарки. Тогда Камила стала снова думать, как ей выпутаться из сложившейся ситуации. И вот тогда на нее как с неба свалился давний знакомый из Средней Азии. Его звали Миша, и он совсем недавно приехал в Москву зарабатывать деньги. С документами, как и у всех приезжих, у него было не все в порядке. Миша искал выход, чтобы спастись от депортации. Хорошие друзья посоветовали ему заключить брак с тем, у кого есть российское гражданство. Совершенно случайно Миша нашел контакты Камилы в интернете и связался с ней. Он не стал юлить и разыгрывать любовь ради собственной выгоды. Вместо этого честно, как есть, предложил Камиле сделку.

— Мы заключим брак максимум на три года, — сказал он. — Я заплачу тебе деньги. Кроме появления в ЗАГСе, от тебя больше ничего не потребуется. Потом, когда я получу гражданство, мы по-тихому разойдемся.

— Мне нужно подумать, — ответила Камила.

Она действительно думала несколько недель, а потом просто благополучно об этом забыла. Миша больше не объявлялся, и Камила решила, что он нашел другой выход. В это же время Алексей по выгодной цене продал весь укроп, и на несколько месяцев Камилу оставило беспокойство о деньгах.

Первый семестр прошел как во сне. Камила даже не успела как следует познакомиться со всеми. Ее группа состояла из двенадцати человек. Поначалу Камила была замкнутой, как и в школе. С девушками ей было некомфортно, потому что они были как на подбор красавицами. Одевались изысканно и дорого, часто обедали в ресторанах или кафе и говорили о косметике, одежде, брендах, в чем Камила разбиралась так же, как балерина в тракторах. Но зато она с легкостью нашла общий язык с тремя парнями, с которыми у нее впоследствии завязалась теплая дружба.

Камила помнила, как в первый же день учебы она подошла к одному парнишке с кудрями на голове, торчащими во все стороны. Его звали Шура. Он был обычный деревенский парень, который с радостью согласился показать ей дорогу в морфологический корпус. Там у первокурсников проходили занятия по анатомии. Шура был добродушный парень с открытой душой, готовый всем протянуть руку помощи. Его обаятельная улыбка и добрый смех, могли растопить любое недоверчивое сердце. Камила сразу же прониклась к нему доверием. Они держались вместе весь день, а на следующее утро к ним присоединились еще два парня: Дима и Лева. Дима был высоким сероглазым парнем со стильной прической. Он был красив лицом и хорошо сложен. Но вопреки стереотипу, что все красивые парни гордые и самолюбивые, Дима оказался эдаким простачком. Такое чувство, что он даже не подозревал, что красив. Когда девушки из параллельной группы строили ему глазки на лекциях или в коридоре, Дима смущенно отводил взгляд, и на лице его даже проскальзывало недоумение. Чего это, дескать, вдруг девчата на него так смотрят? У Димы была особенность: он менял мелодию звонка каждую неделю. И всегда это были популярные зажигательные хиты. Когда звонил мобильный телефон, Дима принимался отплясывать прямо на улице или на лестнице. И совершенно не важно, кто ему в этот момент звонил, он не лишал себя удовольствия покривляться под музыку добрые десять секунд, пока кто-то на другом конце трубки слушал долгие гудки и ожидал его ответа. Пусть весь мир подождет, пока Дима танцует под любимый трек. Этот парень с удовольствием ел сладкие блины, и с таким же удовольствием подтрунивал над девчатами в группе. Бывали дни, когда девушки обсуждали очередное украшение и косметику, а Дима, сидевший чуть поодаль, тихо кудахтал в унисон с каждой их фразой. Одногруппницы делали вид, что они этого не слышат. Но однажды Дима все же получил хорошую затрещину огромным учебником по своей красивой голове. Случилось это так: одна из красоток рассказывала на перерыве о том, как ее достала вся эта балльно-рейтинговая система в этом долбаном университете. Она была и без того разгневана, когда Дима, уткнувшись в смартфон, начал кудахтать после каждой произнесенной ею фразой, копируя интонацию. Девушка же пыталась игнорировать эти куриные кривляния, продолжая возмущаться. Демонстративно взмахнув головой, откидывая прямые черные волосы, она выпалила:

— Фу, как же меня достала уже эта химия!

— Фу, ко-ко-ко-ко-ко! — тут же голосом настоящей несушки закудахтал Дима, сидя на последней парте.

Наверное, это было последней каплей, потому что одногруппница встала, взяв учебник по химии, весивший около пяти килограммов. Приблизившись к Диме, она со всей силой треснула ему по голове.

— Доигрался. Так тебе и надо, — хладнокровно произнес парень, сидевший рядом с ним.

Это был Лева, самый невозмутимый из всей этой тройки. Он вечно ходил с каменым лицом, а серо-голубые глаза скрывал под затемненными очками. Лева был на четверть еврей и очень гордился этим. У него были вьющиеся волосы, белая кожа, выдающийся нос. Его родители были доцентами в политехническом университете, и склонность к хорошей учебе была у него в крови. Но Лева был ленив как кот. Он пропускал лекции и семинары или приходил почти под конец занятий. Ничего не учил, но когда его просили ответить, он чудным образом мог выкрутиться несколькими умными фразами. Нередко его равнодушное лицо вообще ничего не выражало, но бывали моменты, когда он мог смеяться и кривляться не хуже друга Димы. И угарал он чаще всего тогда, когда было совсем не смешно. Лева подшучивал над одногруппниками с невозмутимой маской, и порой было трудно догадаться, было это тупая шутка или он говорил правду. На занятиях Камила в основном сидела рядом с Левой, и вот она уж точно не понимала, когда он шутит, а когда говорит серьезно. Все трое относились к Камиле как к домашнему питомцу. Камила носилась за ними, задавая им кучу вопросов, на которые они не могли дать ответа. Пошлые шутки она не понимала, и очень скоро парни к этому привыкли и в ее присутствии старались воздерживаться от грязных высказываний. Бывали случаи, когда кто-нибудь из них бросал очередное неприличное словечко, и Лева тут же останавливал их, прося при детях не выражаться. Или же Дима огромными ладонями закрывал Камиле уши, прежде чем бранить весь мир. Когда между девушками и парнями в группе произошел раскол, то Камила в ней не принимала участие. Группа разделилась на оленей, кур и Камилу. Оленями называли всех мальчишек, в том числе и эту троицу, с которой постоянно ходила Камила. Когда мальчишки грубо выражались, что все девушки — курицы, то, глядя на нее, добавляли: «Но ты не девушка, ты просто Камила».

Как-то раз преподавательница по биохимии, которая с наслаждением устраивала контрольные тесты каждый семинар, чуть было не выгнала Камилу за дверь. А все потому что ее громкий пронзительный детский смех раскатился по всей лаборатории. Причиной тому стал, как всегда, Лева, который постоянно издавал бесформеные звуки во время общего шума. В этот день строгая до чертиков преподаватель устроила устный опрос. Ее массивная, тучная фигура медленно семенила по классной комнате, переваливаясь с ноги на ногу как каромысло. Черные короткие волосы обрамляли суровое лицо, а огромные очки придавали ее выражению злобность.

— Только вчера я вам расписала всю эту формулу, а вы ее уже не помните! — гневно выпалила она.

— Освальд, — тихо произнес Лева, глядя в конспект.

— Какая валентность тут? — опрашивала она студентку у доски. — Вы не туда кислород вписали.

— Освальд, — повторил Лева чуть громче.

Камила ткнула его локтем.

— Тише, я ничего не слышу.

— Вы хотите прийти на отработку? — пригрозила преподаватель опрашиваемой.

— Освальд! — почти выкрикнул Лева.

— Замолчи! Я не могу сосредоточиться, — грозно прошептала Камила и, немного подумав, спросила: — А что такое Освальд?

— Освальд — это вот она, — ответил Лева, указывая на преподавательницу, которая стояла к ним спиной.

— А почему Освальд?

— Ты что, не знаешь, кто такой Освальд?

— Нет.

— Ну так это ее отчество.

— Разве? По-моему, она Людмила… — Камила почесала затылок.

— Освальдовна.

— Что-то я не помню. Всех их пока запомнишь.

— Так я тебе и напоминаю. Она Освальдовна.

— Камила Лазарьевна, вы так хорошо знаете материал? Чего там болтаете? — обратилась к ним химичка.

— Ой, нет. Извините, Людмила Освальдовна, — наивно произнесла Камила.

Лева в миг выпрямил спину и округлил огромные глаза под очками. Дима закрыл лицо руками, как если бы ему пришлось услышать что-то горестное. Шура в свою очередь толкнул Леву в плечо.

— Придурок, — промычал Шура.

Преподавательница, по всей видимости, плохо расслышала Камилу, так как она даже глазом не повела на подобное высказывание.

— Она Людмила Афанасьевна, если что, — дружелюбно и даже с неким сочувствием произнес Шура.

Камила толкнула Леву в плечо.

— Врунишка, — прошипела она.

— Я что, знал, что ты поверишь? — ответил Лева, сдерживая смех.

— Но тогда кто такой Освальд? — не унималась она.

— Дим, объясни ей, а то у меня уже нет сил, — взмолился Лева.

Дима, сидевший слева от Камилы, наклонился и сказал:

— Освальд — это злобный пингвин. Ты что, даже мультики не смотришь?

Камила покачала головой. Какие мультики, если у них дома был старый черно-белый телевизор, да и то служил больше подставкой для кружевной салфетки? И тут же ее взгляд столкнулся со строгим взглядом Людмилы Афанасьевны. Она смотрела на Камилу, угрожающе подергивая подбородком, из которого торчало несколько седых волосков. И в этот момент Камила увидела невероятное сходство строгого доцента с пингвином. Темные волосы, белая кожа, округлая, сутулая спина, тучная фигура и, конечно же, перемежающаяся походка, ну, прям в точности как у этих толстых неуклюжих птиц. А так как фантазии Камиле было не занимать, она тут же представила перед собой настоящего огромного пингвина с очками на все лицо, строгими глазами и огромным желтым клювом, который что-то крякал про неуважение к предмету. Камила тут же разразилась смехом. И даже понимание, что это высшей мере невоспитанно так себя вести, не смогло привести ее в чувство. Она хохотала до слез. И чем больше возмущалась доцент, тем сильнее разыгрывалась картинка в голове Камилы, и она катилась от смеха.

— Камила Лазарьевна, выйдите из кабинета и вечером придете на отработку, — строго сказала Людмила Афанасьевна.

— Ой, пусть она останется, — вежливо попросил Шура.

— Она сейчас успокоится, — добавил Дима и толкнул Камилу в плечо. — Успокойся.

— Извините, Людмила Афанасьевна, — стараясь успокоиться, сказала Камила. — Я готова, сейчас могу все рассказать.

— Лева, идиот! — прошипел Шура. — Зачем так делать?

— А что я сделал? Она спросила — я ответил.

— Как будто не в курсе, что она у нас ребенок.

— Я не ребенок, — возразила Камила и пыпыталась утихомить смех.

— Долго там будете препираться? — злобно обратилась к ним доцент.

— Все-все… извините, — ответил Лева.

— Вот дура! — раздался голос со стороны окна.

Это был Кузин. Он был староста класса и ненавидел всех, а особенно Камилу. Однажды Кузин увидел на страничке Камилы короткую молитву и выдержку из библии. Ему было не лень растрезвонить всему потоку, что эта мелкая кореянка — сектантка и от нее нужно держаться подальше. Но после первой сессии всем стало ясно, что Кузин — сам избалованный и дерзкий парнишка, который на все готов ради внимания. Он презирал бедных людей и считал их недостойными учиться в высших учебных заведениях. Ведь это место только для элитных студентов. В основном его шутки были ниже пояса, и нецензурное русское слово из трех букв, он писал повсюду, где только придется. Кузин был бы рад, если бы Камилу выгнали из кабинета, но так как инцидент был исчерпан, то это раздосадовало его так сильно, что он решил все же добиться своего. Когда Камила вышла к доске, Кузин взял одну из огромных таблиц из общей пачки и написал большими буквами на оборотной стороне всем известное матерное слово из трех букв. Как только Камила повернулась к классу, он тут же поднял над головой таблицу, махая ею как транспарантом.

Камила, не глядя на него, продолжала описывать уравнение реакции. Увидев, что его благополучно игнорируют, Кузин схватил тетрадь со стола Камилы. Там аккуратно на всю страницу был описан цикл Кребса. Взяв оранжевый фломастер, он в самой середине кольца реакции написал огромными буквами свое излюбленное слово. И надо же было именно в этот момент Людмиле Афанасьевне попросить всех сдать тетради, чтобы она могла проверить, как они справились с домашним заданием. Камила подошла к столу и вытащила из-под учебника свою тетрадь, а ту, которая только что побывала в руках старосты, Камила передала одногруппнице Тиане. Камила попросила конспект у Тианы, только чтобы сравнить правильность своих записей. Тиана, ни о чем не подозревая, подала открытую тетрадь Людмиле Афанасьевне. О, что тогда началось! Изумленная Людмила Афанасьевна сначала округлила глаза, сняла огромные очки, потом снова посадила их на большой нос. Подняв раскрасневшееся лицо, она в гневе начала трясти подбородком. И прежде чем преподаватель успела что-либо выговорить, Тиана заглянула в тетрадь и тут же поняла, чья это проделка, ибо этим словом баловался только их староста. Она собрала в стопку конспекты и что есть силы треснула по лицу Кузина. На этом все не закончилось. Тиана взяла новую сумку от «Диор» и начала безжалостно избивать ею старосту, который прикрывал голову руками и бегал по всему кабинету, моля кого-нибудь о помощи. Тиана носилась за Кузиным, колошматя его то маленькими кулачками, то дорогущей сумочкой. Это продолжалось до тех пор, пока Кузин, пробегая мимо процедурного стола, не перевернул штатив с пробирками. Все реактивы тут же расползлись по кафельному полу вперемешку с битым стеклом. На этом весь этот вопиющий бардак закончился. Кузина выгнали из кабинета и отправили на вечернюю отработку. И, конечно же, во всем он обвинил Камилу и с этого дня возненавидел ее еще больше. Этим же вечером Камиле в районе десяти часов пришло сообщение на телефон, содержавшее в себе короткую фразу: «Бога нет, спокойной ночи». Камила сразу же поняла, от кого это. Она просто вежливо пожелала старосте спокойной ночи и набрала знакомый номер. Вечером она всегда сначала звонила Аннель.

— Что мама делает? — спросила Камила.

— Телевизор смотрит, — коротко ответила Аннель.

— Что у тебя нового?

— Я на этой неделе оканчиваю курсы. Нужно будет искать работу. А в деревне парикмахерская только одна. Наверное, нужно будет в городе поискать.

— Может быть, я поищу тебе здесь? Ты сможешь сюда переехать?

— Конечно. И мы снова будем жить вместе, как и раньше? — радостно предвкушала Аннель.

— Только мне сначала нужно будет переехать.

— А зачем? Ты же всего два месяца назад переехала в новое жилье.

— Мы тут с хозяйкой не поладили. Она хочет с кем-то общаться. А ты же знаешь, что мне некогда.

— Эх… Что же теперь делать?

— Ничего страшного. Я найду другую квартиру.

— Но переезжать сейчас так неудобно. На улице такой мороз стоит. Может, до весны подождешь?

— Нет, не получается. Вчера она мне сказала, чтобы я собирала вещи и уходила уже сейчас. Я даже спорить не стала. Думаю, этого стоило ожидать.

— Почему?

— Уверена, это мне за то, что я плохо поступила с Баян.

— Ты до сих пор переживаешь из-за этого?

— Да… Не то чтобы я прям сильно переживала, просто мне очень стыдно.

— Но ведь она тоже виновата.

— Мы обе виноваты были. А я очень подло поступила. Она хоть и наглая, но так бы не сделала. Она оказалась более порядочной, чем я.

— Ты снова себя грызешь.

Камила засмеялась и попыталась переключиться на другую тему:

— Тогда я поищу тебе тут работу и жилье для двоих. Потом вместе переедем.

— Хорошо. Спасибо большое.

— Мне уже пора. Кто-то звонит по второй линии.

— Спокойной ночи.

Аннель положила трубу, и сразу же в телефоне зазвучал приятный мужской голос. Это был Миша.

— Привет, — поздоровался он.

Голос Миши звучал грустнее, чем в первый раз.

— Привет. Не ждала твоего звонка.

— Дел навалилось. Я все никак не могу решить проблемы с документами.

— Поэтому ты снова мне позвонил?

Миша грустно рассмеялся.

— Прости, что предложил тебе такое в прошлый раз. Я даже не подумал о тебе. Я вообще с этими проблемами и переживаниями перестал о ком-либо думать, кроме себя.

— Ты не один такой, — смягчилась Камила. — К тому же я понимаю, как это непросто. У меня была такая же ситуация с паспортом.

— Я знаю. В тот день, когда мы поговорили, я расспросил о тебе у общих знакомых. Мне рассказали о тебе много хорошего. Даже стало стыдно, что я тебе предложил такую аферу. Вот я и не стал тебе перезванивать.

— Тогда зачем ты мне сейчас снова позвонил?

— Хотел сказать тебе спасибо за то, что ты хотя бы обещала подумать.

— А я ведь вправду думала. Даже с родителями посоветовалась.

— Правда? И что они сказали?

— Они, конечно же, были не в восторге, но твою семью они знают и очень уважают.

— Это хорошо. Тем более что я как раз уезжаю к своей семье.

— Ты возвращаешься?

— Да, — с грустью ответил Миша. — У меня осталось несколько недель, а потом меня депортируют без права на обратный въезд. Не сложилось у меня тут. Хотел помочь семье, а не вышло.

К горлу Камилы подобрался ком. Ей даже страшно было подумать, что такое могло случиться с ней или с кем-то из родных.

— Может быть, я еще могу тебе помочь? — спросила она.

— Нет, не надо. Ты еще так молода. Я не хочу портить тебе жизнь. Потом ты не сможешь никому ничего доказать и оправдаться.

Камила усмехнулась. Вот о чем она меньше всего заботилась, так это о том, чтобы постоянно оправдываться перед кем-то и что-то доказывать.

— Завтра я еще раз поговорю с мамой, и если ты не передумаешь, то мы можем помочь друг другу.

— А тебе это зачем?

— Мне нужны деньги.

— Так ты это ради денег? — рассмеялся Миша. — Я-то думал, что ты мне хочешь помочь.

— Об этом я тоже думаю, но о себе я думаю больше.

Они в унисон расхохотались.

— Мне правда нужны деньги, — снова заговорила Камила. — Жилье, дорога, питание, методические пособия, книги — все это стоит недешево. А мои родители и без того во всем себя ущемляют. Твоих денег мне хватит на целых два семестра, а потом я постараюсь найти работу.

— Я понимаю. Я могу заплатить даже больше оговоренной суммы.

— Нет. Больше не надо. Тебе ведь тоже за многое придется платить. Вся процедура получения гражданства стоит немалых денег, уж я-то знаю.

Камила почувствовала, как Миша улыбнулся. Ей тоже стало хорошо на душе. По крайней мере не нужно переживать, как протянуть этот учебный год. Все же первые два курса очень важны. Так что через месяц Камила превратилась в замужнюю девушку.

Глава 8

После окончания третьего семестра Камила, как и планировала, устроилась на работу. В отделении сосудистой хирургии областной больницы как раз требовалась санитарка. Ее обязанности были самыми простыми: она должна была протирать лестничную площадку, выносить мусор, драить окна, проводить влажную уборку в палатах, дважды за ночь мыть унитазы. Нужно отметить, что последнее делать было сложнее всего. Пациенты этого отделения имели в основном схожий диагноз — атеросклероз бедренной артерии. Поэтому большинство больных едва держались на ногах, а половина пациентов и вовсе имели лишь одну ногу. Ампутации ног по самое бедро проводились в этом отделении почти каждую неделю. И бедные, лишенные конечностей больные, еще не привыкшие к новому образу жизни, часто испражнялись мимо унитаза. И тогда Камила, надев перчатки и маску, шла в туалет, руками подбирала фекалии, бросала все в унитаз, а потом дезинфицировала кафель, запачканные двери и саму чашу унитаза. Нельзя сказать, что это было настолько мучительной работой. Спустя месяц Камила ко всему привыкла. Работу она выполняла добросовестно.

С ней на пару работала старенькая бабушка, пробывшая санитаркой в этом отделении уже больше трех лет. Это была маленькая, щуплая, но очень шустрая старушка со звонким голоском. Ее звали Антонина Георгиевна. Она и учила Камилу мастерству быть санитаркой. Они делили работу пополам, и Камила натирала свою часть коридора до блеска, а Антонина Георгиевна — свою.

Через месяц после знакомства во время обеденного перерыва они вместе сидели в санитарной комнате. Это было единственное место, где они чувствовали себя хозяйками. Там, среди швабр, тряпок, ведер и другой ветоши, они пили чай с пирожками и болтали как ровесницы. Антонина Георгиевна всегда очень эмоционально что-то рассказывала, а Камила либо заливалась смехом, либо закидывала старушку вопросами. Однажды Антонина Георгиевна наклонилась к Камиле и заговорщицки сказала:

— Ты не особо тут старайся. Никто все равно твой труд не оценит. Незачем так намывать полы. Один раз шваброй пройтись достаточно.

— Но я хочу, чтобы было чисто.

— Да кому это нужно? — махнула рукой Антонина Георгиевна. — Думаешь, тебя за это похвалят? Или, думаешь, зарплату увеличат?

— Нет, я так не думаю, — ответила Камила.

— А чего ради тогда ты так стараешься?

Камила потупила взор и смущенно сказала:

— Недавно я стала посещать одну протестантскую церковь на улице Хорошева. Так вот, пастор той церкви, отец Иосиф, говорит, что тому, кто проявит усердие в малом деле, впоследствии Бог доверит большее. Да и папа мой всегда мне говорит, что хороший врач должен выполнять любое дело на отлично, а то потом халатность войдет в привычку. Так что я себя приучаю…

— Глупости! — воскликнула Антонина Георгиевна. — Ты вообще с какой планеты сюда попала? Сейчас никто так работает. А иначе загнуться можно раньше времени. А вообще, ты же японка? Почему ты ходишь в церковь? Ты ведь должна быть буддисткой.

— Мои родители — буддисты. А я еще в одиннадцать лет приняла Христа, а потом тайно от родителей приняла крещение.

— А почему тайно? Твои родители против? — не унималась любопытная санитарка.

— Да. Но сейчас я хожу в церковь, и они об этом знают. Мы стараемся об этом не говорить, чтобы не ссориться.

— Зачем тебе это надо? Верила бы в своего бога, — недоумевала Антонина Георгиевна.

— Я дала обещание Христу, что буду верно служить Ему, если он поможет мне стать врачом.

— Поэтому ты сейчас моешь полы и унитазы? — хихикнула старушка.

— Это пока я мою полы и туалеты. Но так будет не всегда, — заверила ее Камила.

— Уж лучше бы ты сидела дома, как все японские женщины, и делала бы суши.

— Я не японка! — расхохоталась Камила. — Хотя суши очень люблю.

Глаза Антонины Георгиевны загорелись новым огоньком.

— Вот расскажу тебе одну историю, как наши русские парни делают суши, — заговорщицки прошептала старушка. — Уж они работают далеко не так добросовестно, как ты.

Антонина Георгиевна резво вскочила на ноги, встала перед Камилой, как на сцене, и понеслась. Уж если она бралась что-то рассказывать, то делала это на совесть, жестикулируя, восклицая, вздыхая перед каждым словом.

— Вот работала я четыре года назад в суши-лавке на набережной, — начала она, — тоже полы мыла, мусор выносила. Ну, ты знаешь эти генеральские обязанности. Так вот, пришла как-то молодая парочка и заказала порцию этих сушей, или сушов, уж не знаю, как верно склонять эти ваши китайские слова. Значит, стоит наш русский сушекрут за прилавком, роллы крутит. Мало того что рис летит во все стороны, так он еще, знаешь, что делает? Вот он накрутит эти роллы, а потом там же нужно концы подрезать. И вот он с одного конца хвост отрезает, ножом его на пол скидывает и говорит: «Это на хрен!», а потом отрезает другой конец и тоже на пол сгребает со словами: «А это за хрен!» Я как это услышала, теперь смотреть на эти роллы не могу. Я даже если голодная помирать буду, не взгляну на них. Покрыли эти роллы хренами, как можно после этого такое есть?! Вот так люди работают, а ты тут о совести да о халатности говоришь. Я если и облегчаю немного работу, но по сравнению с этими поварами-сушехренами все делаю очень добросовестно!

Весь ее эмоциональный рассказ сопровождался громким заливистым смехом Камилы, который разносился по всей санитарной комнате и через открытую форточку выливался на улицу. И случись же именно в этот момент старшей медсестре стоять на балконе соседнего отделения и услышать этот детский смех. Через пару минут старшая уже стояла на пороге санитарной комнаты и сердито чеканила, что нужно провести генеральную уборку в четвертой палате. Видите ли, ей совсем не понравилось, что эти санитарки распустились.

— Доржались мы с тобой, — прошептала Антонина Георгиевна. — Бери тряпки, а я ведра возьму.

Вот такими были рабочие будни Камилы. И несмотря на всю грязь, с которой она имела дело, ей все же нравилось осознавать себя частью всей этой огромной больничной системы, пусть даже она находится в самом низу, занимая должность обычной уборщицы. Она утешала себя тем, что не всегда будет мыть лестницы и унитазы. У нее есть будущее, и она поднимется к нему с низов. Так ведь ее учили отчим и пастор Иосиф.

По воскресеньям Камила прилежно посещала церковь на Хорошева. С тех пор как Камила стала прихожанкой этой церкви, она не пропустила ни одну службу. Покой и мир, которые она находила там, давали ей силы верить в свое светлое будущее.

Пастор Иосиф был пожилой мужчина лет семидесяти. Двадцать лет назад он приехал из Германии как миссионер. Он плохо говорил по-русски, поэтому рядом с ним всегда верно шагала его переводчица Рита, которая была на десять лет моложе него. Сопровождая его во всех делах, Рита старалась слово в слово переводить его проповеди, советы, передавать ему все исповеди и просьбы прихожан. Когда Рита была рядом, то казалось, что пастор Иосиф говорит с людьми ее голосом, а ее словно и вовсе не было в помещении, настолько она умела сливаться с его речью. Иногда, когда пастор сердился, она тоже говорила сердито, а если пастор мог прослезиться, то плакала и она. Когда он поднимал свою руку, она поднимала свою. Камила познакомилась с Ритой сразу же, как пришла в церковь. Рита представила Камилу пастырю Иосифу, который с первого дня принял ее так, словно уже слышал о ней и ждал ее появления очень давно. Так и началось ее воцерковление. Рита давала ей советы, как нужно себя вести в церкви и что нужно сделать, чтобы понравится жене пастора, у которой был очень строгий и требовательный характер. У пастора Иосифа был большой дом, где он принимал гостей или давал временное пристанище членам церкви. Чтобы содержать такой огромный дом в чистоте, требовались ловкие руки и сильный характер. Рита нередко просила молодых девушек из церкви прийти и помочь прибраться в доме у пастора. И вот однажды, под самый конец августа она попросила Камилу об этом одолжении. Камила с радостью согласилась, посчитав это за честь. К тому же у нее уже был хороший опыт в уборке и чистке. Ведь сестра-хозяйка хирургического отделения была на редкость капризной женщиной. Она следила за Камилой каждый день, ходя за ней с белым платочком. Нередко Камиле приходилось убираться заново, потому что грозная сестра-хозяйка отодвигала все тумбочки, указывая на пыль в самых темных углах, вставала на цыпочки, чтобы достать до высокой перекладины дверей платочком и показать Камиле ее недобросовестную работу. Начальство не ленилось заглядывать под унитазы, высовываться в окно почти по пояс, отодвигать железные койки, поднимать обшарпанный линолеум, одним словом, делать все, чтобы найти самые темные углы, где Камила не прошлась щеткой. Сестра-хозяйка требовала полной отдачи и посвящения тряпкам и ведрам. Швабры она не любила, считая их приспособлением для лентяек. Поэтому Камиле приходилось мыть лестницы и кабинеты медперсонала руками и только руками. Очень скоро Камила ко всему приловчилась и напрочь лишила сестру-хозяйку удовольствия хоть на что-нибудь поворчать. Так что теперь Камила знала, где прячется пыль, как удалить мочевой налет на унитазе, как справиться со ржавчиной и как правильно мыть окна, чтобы они не запотевали, а также многое другое, что касается добросовестной уборки помещения. Вот почему Рита была в восторге от той чистоты, которая осталась от Камилы. Теперь впредь Рита звала на помощь только Камилу. Это было первое служение Камилы в церкви. Она хотела, чтобы это было именно служением, усердным, от всего сердца и бескорыстным. Первые два раза Рита настаивала на том, чтобы Камила взяла деньги за уборку, но в последующие два раза, когда Камила после выполненной работы убегала, не попрощавшись, Рита перестала настаивать на плате.

Лето закончилось. Перед тем как начался новый семестр, Камила нашла на улице Нарвской уютное семейное общежитие. Там ей предложили просторную светлую комнату на двоих. Она сразу же согласилась, и вместе с Аннель они тут же заселились в это общежитие. Сестры были очень рады снова жить вместе. На счастье, прямо на первом этаже общежития открылся новый салон красоты, куда Аннель и устроилась на работу. По утрам сестры решили выходить на пробежку. Церковь находилась в тридцати минутах ходьбы от их нового жилья. На рассвете, с шести до семи, там проходили ранние молитвы. Туда и начали бегать по утрам сестрички. Обычно, проснувшись в пять утра, они молча одевались, умывались и бежали до ворот церкви, не проронив ни слова. Иногда сон одолевал их даже после пробежки. Потом они сидели на коленях в часовне и молились, а иногда тихо дремали, но так, чтобы никто этого не заметил. Молитва длилась полчаса, потом они пели гимны, а затем пастор Иосиф минут десять проповедовал. Пастор всегда был очень аккуратным в словах, а самое главное соблюдал время. Так что утренние молитвы заканчивались всегда в одно и то же время. В его проповедях не было ни капли упрека, высокомерия или даже намека на ложь. Он всегда говорил очень простым, понятным для всех языком. Во всех его проповедях красной нитью тянулась одна и та же тема: любить Бога, любить людей, любить природу. Утреннее служение заканчивалось ровно в семь заключительной молитвой «Отче наш». Камила и Аннель выходили из церкви, и тут они уже болтали всю обратную дорогу. Они могли петь, пританцовывая прямо на тротуаре. Юность, дружба, особая сестринская связь делали их общение ярким и незабываемым. Даже родные люди не всегда понимали, о чем говорят сестры и над чем смеются. Еще с детства у Камилы и Аннель появились зашифрованные игры, привычки, фразы и слова. Бывало такое, что в обществе других людей они могли переглянуться и начать над чем-то смеяться. Никто не мог уловить тот момент, который показался сестричкам особо забавным.

Весь сентябрь и октябрь прошли без особых происшествий. Камила училась с утра до вечера, а потом шла на работу. Там она проводила время до самого утра, а утром снова шла на учебу. Работать ночью оказалось сложнее, чем она думала. В это время, когда основной персонал уходил домой, Камила оказывалась во власти двух молоденьких медсестер, которые словно взяли за правило кричать на Камилу как на дворовую собаку. Наверное, каждому среднему персоналу хочется порой почувствовать власть хоть над кем-то. Покомандовать, покритиковать, поунижать. Две медсестры заставляли Камилу несколько раз перемывать полы в коридоре и палатах. Во время вечерних процедур они будто нарочно раскидывали в коридоре упаковки от шприцев, колпачки от игл, обрывки лейкопластыря, заставляя Камилу еще раз пройтись тряпкой по всему отделению. Не видит она, что ли, какой хаос стоит в коридоре? В сестринскую они ее не пускали, пользоваться чайником или микроволновой печью ей тоже было нельзя. Поэтому поздно вечером Камила ела холодные макароны, которые успевала ей приготовить Аннель, и запивала все водой из-под крана. Вскоре медсестры стали лишать Камилу подушек и одеял, которые выделялись для всех работников ночной смены. Камила терпеливо все сносила. Ей нужна была эта работа, а иначе она не сможет учиться. Камила заканчивала работу в два часа ночи и ложилась спать на холодную кушетку в санитарной комнате. Когда ночи были еще теплыми, Камиле было достаточно просто свернуться в позе зародыша и проспать так до утра. Но как только сырой ноябрь вступил во власть, недосыпание, недоедание, переутомление сразу же сказались на ее здоровье. Она тут же подхватила вирусную инфекцию. А так как, кроме нее, ночных санитарок больше не было, то в больничном ей отказали. Поэтому Камила надевала марлевую маску, чтобы не заразить больных, и с забитым носом и воспаленным горлом принималась за работу. Ночью, ложась на кожаную поверхность кушетки, она укрывалась курткой, подложив под голову портфель. Она засыпала мгновенно. Чаще она засыпала в сильной лихорадке. В такие минуты Камила содрогалась всем телом и плакала. Она сама не знала, отчего слезы так горько катились по ее щекам. Может быть, это была просто простуда так действует. Когда поднималась температура, Камиле начинало казаться, что потолок и пол под кружатся и растекаются, как жидкий пластилин. Студеный ветер завывал за окном и, пробираясь сквозь щели старых окон, безжалостно пронизывал сжавшееся в комочек тело Камилы. Ей не хотелось падать духом, она старалась видеть во всем этом пользу для себя. Как в былые дни, Камила утешала себя, проговаривая заплетающимся языком: «Все будет хорошо. Ты справишься. Вот увидишь, завтра будет намного легче. Только дотерпи до завтра. Ты справишься. Ты справишься». Когда лихорадка подступала, она в непрекращающейся дрожи представляла себя золушкой. Многие хотят быть золушками только потому, что в конце золушка стала принцессой. Но ведь мало кто хотел бы пройти такие трудности и унижения, которые прошла она. А вот ей, Камиле, повезло. У нее есть трудности, работа как у золушки, медсестра-хозяйка — как ее мачеха, дававшая ей кучу поручений на ночь, у нее даже были две сестры, которые над ней издеваются. «Живу как в сказке, — говорила она себе, а потом добавляла: — Но я пройду все эти сложности и в конце обязательно стану принцессой. Вдруг мне повезет и я стану красавицей, и настоящий принц влюбится в меня и увезет в далекую страну от всех этих бед?» Когда Камила думала в лихорадочном бреду о принце и о любви, она представляла рядом с собой кого-то другого, а не фиктивного мужа Мишу, с которым она со дня регистрации больше виделась. Хотя статус замужней женщины по-своему влиял на ее жизнь. Камила никому не стала объяснять, что это ненастоящий брак, поэтому для всех она была замужем. По этой причине ни один парень не приглашал ее на прогулки. Хотя Камила и раньше не была популярной среди парней. Может, все дело было в том, что она только совсем недавно стала мечтать о принце, а раньше у нее в голове были одни лишайники да всякие там задачки по генетике и химии?

В одну из холодных и сырых ноябрьских ночей Камила пришла на работу голодная и уставшая. Ломота в мышцах усиливалась, а голова, казалось, раздувалась и пульсировала при каждом шаге. Камила переоделась в белый рабочий костюм, надела маску на лицо, натянула перчатки и наклонилась, чтобы взять ведро. Как только она склонилась, то тут же почувствовала, как возросло давление на глаза. Она невольно зажмурилась и приподнялась. Перед взором пронеслась стая мушек, и тут же в ушах противно загудели непонятные звуки. Она вытащила из кармана длинный список дел, который оставила ей на ночь сестра-хозяйка. Вот что Камила должна была успеть в эту ночь, когда сил у нее оставалось лишь на то, чтобы волочить ноги: протереть окна в ординаторской, полить цветы в вестибюле, забить вату в щели окон, привести в порядок все пятнадцать палат, помыть холодильник в столовой, провести генеральную уборку в мужском туалете, почистить ведра, постирать тряпки, вынести мусор и, конечно же, помыть лестницы без швабры. «Вроде не так много, — подумала Камила. — Если я сейчас начну, то в двенадцать закончу и у меня даже останется время, чтобы подготовиться к завтрашней контрольной работе по психологии». Она попила воды из-под крана и принялась за работу. В эту смену с ней дежурила медсестра Света — осунувшаяся женщина лет сорока с русыми волосами, желтым оттенком кожи и властным голосом. От нее постоянно пахло табаком и тушеной рыбой. Света с самого начала невзлюбила Камилу и не упускала возможности поизмываться над девчонкой.

Дежурство не задалось с самого начала. Камила старалась найти в себе силы, и у нее это поначалу получалось. Подгоняемая криками медсестры-злючки, Камила полила цветы, помыла окна, забила вату в щели между стеклами и рамой, помыла коридор и приступила к уборке палат. Ей оставалась еще одно помещение, как вдруг неожиданно в дверях возникла Света.

— Иди за мной, — властно приказала она, деловито скрестив руки на груди.

Камила побрела за ней. Они вошли в соседнюю палату, и Света, отодвинув тумбочку, указала пальцем на коричневое пятно на полу.

— Это что такое?! — кричала она. — Тебе глаза для чего даны?

Камила молча взяла швабру и подошла к закуточку между кроватью и тумбочкой.

— Ты что, не видишь, что это засохшее пятно?! Его нужно руками тереть! — приказным тоном говорила Света.

Вся картина развернулась на глазах восьмерых мужчин, начевавших в палате. Камила наклонилась и стала скоблить пол грубой щеткой. В этот момент Света подошла так близко, что ее стопы оказались прямо у лица Камилы. Свету же это нисколько не смутило.

— Это что такое? А это ты не видишь?! — вопила Света, водя носком по полу прямо перед лицом девушки.

— Это не оттирается, — тихо произнесла Камила.

— Не оттирается?! — возмутилась Света. — А это что?

Света принялась водить подошвой по пятну, надавливая на него всем весом, пытаясь соскоблить въевшееся пятно носком жесткой обуви. В следующую секунду она не рассчитала силу нажима на стопу и нога соскользнула с пола и ударила Камилу прямо в нос. Камила выронила щетку и приложила ладонь к носу, из которого тут же хлынула кровь.

— Оставь ее! — неожиданно вскричал мужчина лет пятидесяти.

Это был пациент без обеих ног, поэтому он вытянулся на стуле, чтоб казаться выше.

— Говорят тебе, это не оттирается! — кричал он. — Что ты как зверь какой-то?!

— А вы не вмешивайтесь! — процедила Света сквозь зубы. — Это не ваше дело!

— Еще как мое! Завтра расскажу врачам на обходе, что ты не давала нам спать. Время уже одиннадцатый час, а ты мучаешь девчонку своими пятнами. Никто не смог его соскоблить, сколько я тут лежу. Линолеум там нужно менять.

Старенький дед подошел к Камиле и поднял ее за плечи.

— Ой, да она вся горит, — сказал он чуть слышно. — Иди, дочь. Все уже чисто. Ты уже все тут помыла. Иди, иди.

Камила быстро собрала весь инвентарь и покинула палату. Слезы тут же предательски заблестели на ее глазах.

Что там было дальше, она не слышала. До нее донеслись только отдельные крики и возмущения пациентов. Поддержка пациентов утешила Камилу. Промыв окровавленный нос холодной водой, она тут же ободрилась и нашла в себе силы на остальные задания. Но как она ни старалась, раньше полуночи все же не успела закончить работу.

Камила бросила две хлорные таблетки в ведро с водой и направилась на лестничную площадку. Света куда-то смылась, и за Камилой никто не наблюдал. «А может, помыть шваброй?» — посетила ее мысль. Но она тут же ее отогнала. «Врать нельзя, а то войдет в привычку», — укорила она себя и принялась мыть ступеньки руками. За окном стояла глубокая ночь, и Камила, наслаждаясь тишиной, снова принялась себя подбадривать. «Все хорошо, Камила, — говорила она себе, — ты выдержишь. Ты сильная. Если сейчас будешь усердно трудиться, то потом тебе будет намного легче. Тот, кто верен в малом, над многим будет поставлен. А тот, кто был последним, сможет стать первым. Ты уже почти все сделала. Вот уже и лестницу помыла, осталось туалет помыть и все. А вопросы по психологии несложные. Один раз прочтешь и запомнишь, у тебя ведь хорошая память. Так что на занятие ты придешь вовремя и подготовленная. Завтра наступит завтра, и тебе будет легче, вот увидишь, все будет…»

— Эй, мышонок! — прервал ее мысли чей-то тихий голос над головой.

Камила подняла глаза. На лестничной площадке стоял молодой парень лет двадцати четырех. Он был среднего роста, с белой холеной кожей. Лицо его было совершенно круглое, без брутальных скул или тяжелого подбородка. И вообще весь он был не то чтобы красивым, но по-детски миловидным. Это был пациент из той палаты, где совсем недавно произошел скандал. Он смотрел на Камилу черными, полными сострадания глазами.

— Ты что, до сих пор тут шкрябаешь? — спросил он.

Камила поднялась на ноги и стянула маску с лица, чтобы лучше было видно собеседника.

— Я работаю. А ты что не спишь? — спросила она.

— Да так… Не спится… Почему бы тебе не пожаловаться на эту мегеру?

— Я что, ребенок, чтобы жаловаться? — опустив глаза, ответила Камила. — Да и не помогут жалобы. Эти медсестры тут давно работают. Пожалуюсь на одну — другие начнут гнобить еще сильнее. Они тут друг за друга горой, а я для них чужая.

— Не обращай на них внимания. Ты станешь врачом, а они так и будут всю жизнь под врачебную дудку плясать. Вот и злятся они на тебя.

— А ты кто? Откуда ты знаешь, что я буду врачом? — вглядываясь в него, спросила Камила.

— Меня зовут Йохан.

— Что еще за имя такое? Ты что, не из России?

— Правильно, — улыбнулся он. — Я в гости приехал, а сюда так, по глупости попал. Завтра выписывают. А ты Камила?

— Да.

— Я уже слышал о тебе. В палате о тебе все хорошо говорят.

Камила снова опустила глаза. Этот незнакомый парень имел приятные черты и вызывал доверие. Его глаза были полны сочувствия. Камила не могла долго смотреть на него, опасаясь, что растрогается его жалостью. Она смущенно опустила лицо, боясь, что он сможет разглядеть ее не очень хорошенькие черты. Мокрые, спутаные от пота пряди волос торчали из-под шапочки, прилипая к худым щекам. Ей было стыдно, что она так выглядит. Камиле хотелось, чтобы он скорее ушел и оставил ее одну. Йохан это понял, потому что, замявшись, после долгой паузы он опустил глаза, и протянул ей прозрачный пакетик, в котором лежали четыре бархатных персика. При виде их у Камилы предательски заурчал живот. Она покраснела, отвела взгляд и поспешно взялась за тряпку. И чего именно сейчас нужно было этому желудку издавать такие звуки?!

— Нет, спасибо, — сказала Камила, не глядя на Йохана.

Парень растерялся и тоже покраснел. Видимо, и он был очень застенчив.

— Ты возьми… У меня там еще есть… — промямлил он. — Я тут их оставлю, а ты…

Он положил пакет с персиками на подоконник и, почесав затылок, торопливо скрылся за дверью.

Камила опустилась на корточки и принялась водить тряпкой по ступенькам. Когда работа была выполнена, она отжала тряпку, сняла перчатки и побрела обратно в отделение. Проходя мимо подоконника, Камила еще раз бросила взгляд на бархатистые фрукты.

— Чего уставились? — сказала она им. — Думаете, я такая голодная, что поведусь на вас?

Она посмотрела по сторонам и, убедившись, что одна, протянула руку и взяла пакет. Зайдя в санитарную комнату, Камила прикрыла за собой дверь. Помыв колючие персики, она принялась за поедание одного из них. Нос уже неделю был забит, и Камила не могла ощутить полноту вкуса. «Вот блин… — подумала она с досадой. — Подожду, когда пройдет насморк. Потом с Аннель вместе поедим». Камила посмотрела на длинный список, и отложила надкусанный персик в пакет. Ей оставалось еще убрать мужской туалет. Ноги и вовсе подкашивались, а ломота в мышцах увеличилась настолько, что ей казалось, будто она сплошь покрыта гематомами. Голова кружилась, а в носу постоянно что-то щекотало. Такое чувство, что у нее в ноздрях поселились мелкие палочки, которые постоянно шевелятся и раздражают ее. Всякий раз, когда Камила пыталась чихнуть, ей это не удавалось, отчего глаза наполнялись слезами, а нос забивался еще сильнее. Она два раза чихнула, и это принесло ей облегчение на целых пять минут. Камила похлопала себя по щекам и умыла лицо прохладной водой. Вооружившись хлорными таблетками, толстыми резиновыми перчатками, двумя ведрами, несколькими тряпками, Камила побрела в мужской туалет. Перед ней, как всегда, открылось отвратительное зрелище: экскременты, валявшиеся на кафельном полу, были растоптаны и размазаны по всем кабинкам. От этой потоптанной кучи тянулись чьи-то коричневые следы. По всей видимости, кто-то снова промахнулся, да еще наступил и размазал это добро по всему полу. Следы заканчивались рядом с умывальником. Тут, конечно же, добрый больной помыл свой тапок и тем самым облегчил ей работу, не разнося дерьмо по всему отделению. Двери и стены были также запачканы, а у окна были размазаны рвотные массы. Камила уже не раз такое убирала, но сейчас силы начали покидать ее. Она стояла у порога и представляла, как сейчас она начнет все это соскребать, чистить, дезинфицировать. Она заранее успокоила себя тем, что у нее забит нос и она не почувствует всей этой вони вперемешку с едким запахом хлорки. Камила, как во сне, набрала ведра с водой, надела перчатки и принялась за работу. Через двадцать минут все уже было подобрано и смыто в унитаз. Она помыла кафель, продезинфицировала его, так что он стал блестеть. Сменив тряпку и ведро, принялась мыть двери. Она была права, нос ее совершенно ничего не чувствовал, но в горло постоянно пробивался противный вкус хлорки, заставляя ее кашлять. Через двадцать минут махания перед лицом пропитанной хлоркой ветошью ее накрыл удушливый приступ кашля. Она пыталась остановиться, но кашель усиливался, вызывая тошноту. Она наклонилась над унитазом, и ее вырвало. Нажав на рычаг смыва, Камила подняла голову и тут же увидела перед собой множество мелких точек. Стены перед ней растянулись, пол стал проваливаться. Она слышала как хрипит ее горло, ощущала, как тело цепенеет и погружается во что-то вязкое. Последнее, что она почувствовала, — это то, как она упала на пол и ударилась лбом обо что-то каменное.

В четыре часа утра один из пациентов нашел Камилу, лежащую рядом с унитазом, в окружении тряпок и ведер. Он позвал на помощь других пациентов и двух медсестер. Ее подняли и вынесли из туалета. Уже лежа на кушетке, Камила пришла в сознание. Света поставила ей капельницу, а другая коллега протирала лицо влажной марлей.

— Напугала все отделение, — строго, но уже более мягко сказала Света. — Если тебе так плохо, нужно было сказать.

— Она вся горит, — с сожалением сказала другая медсестричка, имя которой Камила не помнила.

— Ты дойдешь до дома сама? — спросила Света.

— Да… А как же туалет?

— Вот дает! Какой туалет? Домой иди и лечись. Я сегодня скажу сестре-хозяйке, что тебе плохо стало. Туалет помоет Антонина Георгиевна.

— Хорошо, — ответила Камила и тут же подумала о контрольной по психологии, на которую она сегодня точно не попадет.

Как она доехала до дома, как добралась до своей кровати, Камила помнила смутно. Как только она погрузила тяжелую голову на мягкую подушку, так сразу и поплыли перед ней странные образы, лица, голоса. Никого из тех, кто ей снился в этой горячке, она не узнавала. Голоса были громкие, звуки раздирающие, образы смазанные. Все это было странным кошмаром, которого она ранее никогда не переживала. Ей казалось, что кто-то сидел на ее груди и хотел задушить. Она пыталась крикнуть и сопротивляться, но тело словно окаменело и не поддавалось воле. Даже пальцем Камила не могла пошевельнуть, будто бы приросла к постели. Камила пыталась кричать, но ей казалось, что на грудь положили груду камней. Она старалась открыть глаза, но веки словно стали толстыми и тяжелыми. Ужас обуял ее. Страх, какого она еще ни разу не испытывала, пробирался ей под кожу, проникая во внутренности. Казалось, душа ее порывалась выйти из тела, а Камила всеми усилиями пыталась ее удержать. Камила хотела, чтобы кто-нибудь ее разбудил. Она понимала, что весь этот ужас не наяву, но, с другой стороны, все казалось таким реальным, что даже на миг почудилось, будто бы настоящая жизнь — это сон, а сон, который стиснул ее холодными объятиями, — это действительность. Среди тысячи звуков и голосов она стала все чаще различать один голос, который как в рупор кричал ей один и тот же вопрос: «Кто ты?» Камила даже не пыталась ответить. Ей эти слова показались незнакомыми и даже жуткими. То, что вопрос повторялся беспрерывно, наводило на нее еще больший трепет. «Я должна проснуться, — говорила она себе. — Проснись! Проснись!» — кричала она себе. «Кто ты? Кто ты?» — повторял голос. Камила сделала над собой усилие и открыла глаза. Лишь на секунду ее веки разомкнулись и снова под неведомой тяжестью опустились, но все же она успела кое-что увидеть. Перед ней предстала картина, от которой она чуть было не испустила дух: отвратительная, толстая, серая змея ползла по постели прямо к ее лицу. Ее нитевидный раздвоенный язык быстро касался воздуха и снова исчезал в сомкнутой пасти. Как же она боялась змей! Эти противные твари без конечностей наводили на Камилу леденящий ужас, от которого даже дышать становилось труднее. Слипшиеся веки больше не подчинялись, и Камила, одержимая смертельным страхом, пыталась понять, что же ей нужно делать. Змея приближается. Где она сейчас? Возможно, прямо у ее лица? Что она с ней сделает? Даже смерть ей показалась не такой страшной по сравнению с тем, что она испытывала в этот момент. Позвать на помощь? Кого позвать? Ах, что же это, в самом деле? Она же может молиться. Да, она будет молиться! Камила начала мысленно произносить молитву псалмопевца Давида: «Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится… — Звуки утихли. — Не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему… — Оцепенение стало отступать, а Камила продолжала: — Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею… — Камила почувствовала, как страх и боль покидают ее. — Воззовет ко Мне, и я услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его, долготою дней насыщу его и явлю ему спасение Мое».

Тишина повисла вокруг Камилы, и она почувствовала, как веки полегчали. Она открыла глаза. В комнате никого не было. За окном светило ноябрьское солнце. Камила ощутила, как бьется ее сердце, а горячее дыхание из ее ноздрей обжигает плечо. У нее все еще высокая температура, но ей уже не страшно. Бред отступил, и Камила облегченно закрыла глаза и уснула.

Когда она проснулась, то увидела перед собой милое лицо Аннель. Ах, какое же это было облегчение, что рядом есть она. Самая родная и близкая сестренка, которой Камила всецело доверяет. Аннель — ее единственный друг и помощь во все времена. Аннель — та, на кого Камила могла положиться. Когда Марго злилась на Камилу, Андрей сразу же вставал на дыбы и, не пытаясь разобраться, мог ударить Камилу за то, что она посмела огрызнуться на маму. Но Аннель никогда так с ней не поступала. Даже когда Камила была не права, Аннель просто сидела рядом с сестрой, не осуждая и не отвергая ее. Когда Камила решила стать христианкой, тогда вся семья посчитала ее зомбированной сектанткой, только Аннель пошла вместе с ней в церковь, чтобы убедиться, что ее сестра не попала в секту. Только эта милая хрупкая родная душа осталась с ней, разделив ее веру даже вопреки родительским запретам. Аннель с самого детства был рядом. Они делили тайны и хранили верно все секреты. После любой детской ссоры Аннель подходила первой мириться и никогда не отвергала извинений Камилы. Она стала тем человеком, кто смешил ее во времена печалей, сменял ей повязки во времена болезней, молился за ее хорошую учебу. Аннель желала сестре счастья в той же мере, что и себе. Глядя на нее, Камила с теплотой подумала о том, как же ей все-таки повезло иметь родную душу на этой земле.

— Тебе нужно поесть куриный бульон, — сказал Аннель, склонившись над постелью Камилы. — Я уже почти сварила. У нас как раз была одна куриная ножка.

Камила покачала головой в знак благодарности. Боль отступала, и она почувствовала, как температура начинает спадать.

— А который час? — спросила Камила и тут же испугалась своего осипшего голоса.

— Уже половина шестого вечера. Я пришла час назад.

Аннель положила полотенце рядом с маленьким тазом у изголовья сестры и вышла за дверь. Через минуту она снова появилась, осторожно удержавая тарелку.

— Вставай. Пока суп не остыл, нужно поесть.

Камила приподнялась на кровати и даже удивилась, насколько болезненно далось ей такое простое движение. Камила заглянула в тарелку и увидела, как на поверхности бульона плавают желтые колечки жира, а на дне виднелись кусочки куриного мяса. Горячий суп был таким вкусным, но, к своему удивлению, она не смогла съесть даже половину. Желудок ее будто бы стал величиной с наперсток, и Камила ощутила сытость уже после двух ложек.

— Спасибо, — сказала Камила и снова легла.

— Тебе тут Миша звонил. Я сказала, что ты болеешь. Он расстроился.

Камила почувствовала, как силы возвращаются к ней.

— Больше ничего не сказал? — заинтересованно спросила она.

— Он спросил, нужно ли тебе что-то. Он бы выслал тогда. Может быть, тебе нужны лекарства или витамины?

— Нет, ничего не нужно. У меня там в сумке персики лежат. Можешь поесть.

Аннель моментально оживилась.

— Ого! Откуда? — она бросилась рыться в сумке сестры.

— Один пациент угостил.

— Ой, такие большие! — воскликнула Аннель. — Хорошие у тебя пациенты.

— Это уж точно.

Аннель помыла персики и, усевшись рядом, принялась их поедать.

— Такие сладкие, прямо как у нас на родине, — радостно сказала Аннель. — А ты не будешь?

— У меня нос забит, я ничего не чувствую.

— Тогда я все съем, — Аннель засмеялась. — Шучу… Оставлю тебе один персик. Так и быть.

— Вот засранка.

— Сама такая, — передразнила Аннель. — Меньше будешь болеть.

После того как было покончено с двумя персиками, Аннель постелила сестре чистое белье и заварила чай с лимоном. Камила даже не заметила, как пролетела целая ночь. Наутро Камила чувствовала себя как болезнь отступила. Даже нос у нее уже не был заложен и она впервые за последнюю неделю ощутила запахи вокруг себя. Первым делом она почувствовала, как приятно пахнет стиральным порошком ее подушка и одеяло. Она мгновенно вспомнила про свои любимые фрукты. Камила потянулась к ночному столику и увидела, что Аннель оставила ей два румяных персика. Она с жадностью вонзила зубы в шершавую кожицу. О, какая же это радость — есть и чувствовать вкус! Эти дни вся еда казалась ей однообразной и безвкусной, как сухая трава. Загорелся маленький экран смартфона напротив. Это Аннель проснулась и посмотрела на часы.

— Время — половина пятого, чего ты там чавкаешь? — сонным голосом пробурчала Аннель.

— Я персик ем. Что-то я такая голодная.

— На утреннюю молитву пойдешь?

— Угу.

— Тогда я сейчас встану.

Через полчаса они уже шли по сырому тротуару улицы Хорошева. Лужи начали подмерзать, и воздух был пропитан моросящей влагой.

— Вчера я пропустила контрольную. Сегодня пойду на отработку. Помолишься за меня? — сказала Камила, когда они приближались к церкви.

— Хорошо, — полусонным голосом ответила Аннель.

После молитвы Камила чувствовала себя совершенно здоровой. Они позавтракали и разошлись каждый по своим делам.

Камила вышла из дома чуть раньше положенного времени. Когда она вышла из десятого троллейбуса, то увидела на остановке своих одногруппников. Шура, Дима и Лева дымили сигаретами как паровозы. Камила тихо подошла к ним и встала позади Левы, который пустым взглядом смотрел на дорогу. Он обычно всегда хранил безмолвие в то время, как двое его товарищей постоянно о чем-то спорили или что-то горячо обсуждали. Когда же Леве надоедал этот спор, он просто кидал в разговор очередную глупейшую фразу и снова замолкал. Несколько секунд товарищи смотрели как на идиота, и продолжали беседу. Так было и в это утро. Камила встала незаметно рядом с ребятами и прислушалась к ним.

— Я попробовал эти сигареты, о которых ты мне говорил, — деловито сказал Шура. — Фу, они такие отвратительные. Вообще невкусные.

— А по мне, вкусные, — возразил Дима. — Это вот твои невкусные.

— Не знаю, мне вкусно. Тогда не стреляй у меня, раз невкусные.

— Мне еще те серые понравились. Вот они реально вкусные.

— А меня от них, наоборот, тошнит.

— Ой, заткнись. Все тебе не то да не это.

— Сам заткнись. Я что, виноват, что твои сигареты вонючие и невкусные?

— Да вкусные они!

— Невкусные.

— Вы что, дебилы, их жрете? — раздался недоуменный голос Левы.

Дима и Шура бросили на него свои косые взгляды.

— Заткнись, Лев, — невозмутимо сказал Дима.

— Да, заткнись, — поддержал Шура.

— А вот и заткнусь, — хладнокровно ответил Лева.

— Вот и заткнись.

— Вот и заткнусь.

— Ну, вот и поговорили, — сказал Дима. — А теперь повалили на лекцию.

— О, напугала! — воскликнул Шура, увидев Камилу. — Что стоишь тут, как кролик?

— А почему вчера тебя не было на занятиях? — тут же подхватил Дима.

— У нас, между прочим, контрольная была. Ты помнишь, надеюсь? — строго сказал Шура.

— Да, ты пропустила. Это не есть хорошо, — парировал Дима.

— Это тебе вместо «Привет», — с упреком сказал Лева, глядя на ребят.

— А, привет, кстати, — сказал Шура, пожимая ей руку.

— Хоть бы перчатку снял, — придирчиво сказал Дима и протянул Камиле свою большую жилистую ладонь. — Привет, Камила. Вчера без тебя было как-то скучно.

— Да уж… Никто нам не докучал дебильными вопросами, — добавил Лева.

— Ну, и это тоже, — засмеялся Шура. — Даже прям реально было грустно.

— А ты что такая бледная? Заболела, что ли? — спросил Дима.

Камила пожала плечами.

— Немного, но уже легче… О! Я тут вас послушала и хотела спросить: а когда вы курите, часть дыма попадает в желудок? А вообще, каково это — сильно хотеть курить? Это похоже на голод или жажду? Почему так сложно курильщикам бросить курить?

Парни переглянулись.

— Ты это чувствуешь? — с серьезным лицом спросил Дима, глядя на Шуру.

— Да… Кажется, началось.

— А ты, Лев?

— Угу.

— Какое же утро без чашечки кофе?! — громко, с выражением воскликнул Дима, театрально разводя руками.

— Утро как утро, — буркнул Лева.

— А какое же утро без дурацких вопросов Камилы? — хитро спросил Дима, подняв указательный палец.

— Не-е… Так не пойдет! — выразительно растянул Шура.

— Это вообще не утро… — добавил Лева.

— Согласен.

Дима по-братски положил на плечи Камилы огромную руку и потрепал ее по голове. Она как малыш замельчешила рядом с этими рослыми студентами.

— Так вы не ответили, — настаивала на своем Камила. — Что будет, если проглотить…

— Да твою ж… — засмеялся во весь голос Дима. — Шур, да ответь уже ребенку.

— Лев, твоя вообще-то очередь…

— Вот уроды, — ответил Лева. — Короче, если проглотить дым, то…

Они вошли в корпус, и их голоса смешались с гудением толпы.

***

Студенческая жизнь — она такая: светлая, беззаботная, беспечная. А если еще студенчество проходит в стенах медицинского университета, то оно вдвойне веселей. Возможно, потому что студенты лишены ложного стыда, или вообще стыда. Конечно, ребята натягивают умные маски, но они, как правило, слетают в течение первого семестра. А вот первокурсники медуниверситета — это вообще особый народ, будто бы даже другая нация. Они так усердны, серьезны. К любому делу подходят со всей ответственностью. На занятиях сидят смирно, выполняя все лабораторные, посещая все лекции. Ну или большинство из них. Нередко в каждом первокурснике присутствует доля высокомерия и тщеславия. Эйфория заставляет витать в облаках, а гордость не дает ощущать мир как есть. Ведь студент-медик получает такую благородную профессию! Некоторые первокурсники имеют друзей на старших курсах, которые делятся опытом, лекциями и сплетнями о разных преподавателях. Такие первокурсники страшно важничают, ведь кто владеет информацией — владеет миром. Вообще на первом курсе студенты считают себя черезвычайно взрослыми. Они презрительно смотрят на тех, кто начинает баловаться или громко смеяться. И конечно, же в свои неполные девятнадцать лет безумно устали от жизни. Потому ходят вразвалочку, говорят с утомленной хрипотой в голосе. Кидаются заумными фразами, типа: «Встань, пожалуйста, медиальнее к окну, не то во мне весь белок денатурируется.» вместо обычного: «заслони мне солнце, а то я уже перегрелся.» Этот этап проходит, как правило, быстро.

На втором курсе студенты все еще горды и тщеславны, хотя уже без той эйфории. У них есть опыт, и они уже могут позволить себе некую вольность: не пойти на лекцию, провести преподавателя, пропустить семинар. Также продолжается знакомство с профессорами и доцентами, которых они поначалу побаиваются, и совершенно не зря. Многие преподаватели строги и просто помешаны на дисциплине. Нередко на вводном занятии доцент предупреждает, что причиной пропуска может быть только внезапная смерть или… внезапная смерть. Остальные причины считаются неуважительными и будут отрабатываться в полной мере. И пусть никто даже не пытается разжалобить лектора похоронами бабушки, собственными недугами, семейными проблемами и так далее. Пусть, дескать, сами решают свои дурацкие бытовые дела. Все равно все темы должны быть отработаны.

Есть некоторые преподаватели, которые требуют к предмету самого трепетного отношения, и таковых немало. Паказательным примером была кафедра физической культуры. О, это совершенно отдельная тема. Преподаватели там в основном очень стройные, подтянутые. Мужская половина чуть ли ни с обложек сошли. Весь преподавательский состав отличается от других тем, что они по специальности не являются медиками и закончили совершенно другой университет. Особенно хотелось бы в этой всей истории выделить одного высокого брюнета с красивыми глазами, обоятельной улыбкой и приятными ямочками на щеках. Его зовут Максим Валерьевич. Высокий и статный физрук лет тридцати двух на вид. Хорошо сложен, опрятен. Голос его звучал на площадках наигранно грозно, даже как-то по-генеральски. Кричал он редко, но своего добивался всеми способами. На занятиях должны бегать все без исключения. Студент переходящий на шаг относился в ряды забастовщиков, а таковых физрук Валерьевич терпеть не мог. И все же при всей своей строгости Максим Валерьевич все же душка. Так его, по крайней мере, называли девчата за спиной. Он действительно мог быть добрым, хотя это случалось крайне редко. Он наказывал справедливо и за дело, но никогда не использовал свое положение, чтобы унизить студентов. Но если занятия были пропущены, то зачет он не поставит ни под каким предлогом. Все нужно добросовестно отработать. Отработки проходили по вечерам и только с разрешения деканата. Длились они около двух часов. Всех отрабатывающих считали, как в армии, перед началом и после окончания тренировки, а потом вносили в журнал имена и фамилии. Отработки проходили в основном на улице, иногда в пойме реки Царица, иногда на набережной. Вот такая армейская дисциплина царила на этой кафедре.

На первом курсе у Камилы не было проблем с этим предметом. А вот на втором курсе по расписанию физкультура стояла во вторник с утра. Неудобство заключалось в том, что Камила теперь работала по ночам, и как бы она ни старалась, медсестры не отпускали ее на занятия раньше половины восьмого. Несколько раз она пыталась проникнуть на занятия, но Максим Валерьевич смотрел на нее, а потом на часы и говорил, что опаздывать можно только на пять минут. Камиле же это никак не удавалось. Она прибегала вся взмыленная, переодевалась в туалете, поднималась в спортзал, а там ее благополучно выставляли за порог. Никому не интересны чужие проблемы, поэтому ее никто не собирался слушать и уж тем более входить в ее положение. Камила смирилась с этим, и перестала посещать занятия, а вместо этого ходила на отработки вечером, утешая себя тем, что для нее это бесплатный фитнес-центр.

К концу семестра Камила заболела так сильно, что едва находила в себе силы посещать занятия. Полноценного лечения она не получала, продолжая работать по ночам. Ситуацию снова усугубила ее обувь. И почему на ней обувь рвется уже на втором месяце использования? Снова мокрые носки, ледяные стопы, температура по ночам, воспаленное горло, забитый нос, головные боли, ломота в мышцах. Какая уж тут может быть физкультура? Ее болезнь затянулась на долгие три месяца. Порой ее просили удалиться с лекции, потому что ее накрывал такой кашель, что она не могла остановиться. Камила выходила в коридор, задыхаясь от кашля, и там долго старалась успокоить приступ. Но стоило ей зевнуть или не так сглотнуть слюну, как тут же происходило раздражение в горле и она снова кашяла как дракон. Стоит ли описывать причину, по которой Камила не ходила на отработку по физкультуре?

На этой почве перед началом сессии у нее разгорелся целый скандал с Максимом Валерьевичем. Камила не сдержалась и накричала на него, назвав его бездушным и злым. Он же в свою очередь, насчитав семь неотработанных пропусков, решил не принимать справки от врачей. Камила приходила к нему в течение недели перед сессией и просила поставить зачет, предоставив докозательство болезни от терапевта.

— Вашей справкой я закрою лишь три пропуска, а остальные вам нужно будет отработать, — строго сказал он.

— Но ведь отработки закончились. Через неделю начнется сессия, и я на нее не выйду без вашего зачета, — оправдывалась Камила.

— А мне какое дело? — выходил из себя физрук.

— Конечно, вам нет до этого дела, но это по вашей вине у меня столько пропусков! Вы не пускали меня на занятия, а я всего на пять минут опаздывала!

— Я вам еще раз говорю: опаздывать запрещено! — чуть ли не по слогам пояснил он.

— Но меня с работы не отпускают раньше.

— А мне какое дело до вашей работы?

Камила уже даже не старалась держать себя в руках. Голова раскалывалась, снова ее бил озноб. Высокая температура подступала, и ей было уже все равно, что перед ней преподаватель. Она начала с ним ругаться так, словно перед ней простой студент, как и она.

— А мне тоже ваши правила, знаете, кажутся тупыми! — огрызалась она.

— Лазарьевна! — гневно вскричал он. — Убирайтесь восвояси! Совсем уже обнаглела!

— Куда я пойду?! У меня через неделю сессия, отработки закончились. У меня есть справка от врача. Без зачета куда я пойду? Только из-за вашего предмета меня не выпустят на сессию? Нет уж, не дождетесь!

— Вы что мне выносите мозг?! Я сказал, что ничего вам не поставлю! Это не мои правила! Ваша справка покрывает три пропуска, остальное извольте отработать!

Максим Валерьевич был непреклонен. Камила в первый раз увидела, как он на самом деле вышел из себя. Она тут же пожалела, что вывела его. Теперь он точно не поставит ей зачет. И почему у нее язык такой неуправляемый? Камила вышла из его кабинета. Что же теперь делать? Она понимала, что сама себе усложнила жизнь. Удивительный у нее был характер. Сначала накричит, поогрызается вдоволь и уже через минуту начинает раскаиваться. А бороться с собой было так нелегко. Обычно сразу же после того, как Камила наговорит лишнего, она тут же готова искренно попросить прощения, но не делала этого, потому что кто захочет слушать извинения после такой дерзости? А если и послушает, то никто и не поверит в их искренность. Так случилось и в этот раз. Она всласть надерзила Максиму Валерьевичу, вывела его из себя и тут же пожалела об этом. Но было уже поздно, что сказано, то сказано.

Камила в недоумении спустилась в подвал, рассеяно поглядев по сторонам. Там напротив тренажерного зала располагался кабинет доцента. «Неумоин В. В.» — прочитала она на табличке, прибитой к двери. Кто этот доцент? Может, его попросить о помощи? А вдруг он такой уж упрямый, как и Максим Валерьевич? Нет, нужно успокоиться. Конечно, теперь легко держать себя в руках: все, что можно было, она уже выпалила молодому физруку. Бедный Максим Валерьевич, он теперь так зол. А ведь он не из тех угрюмых преподавателей, которые ходят как сычи надутые. Камила сожалела о том, что наговорила ему. Вывела его из себя, или вынесла ему мозги (так, по крайней мере, он ей сказал). Нужно будет обязательно перед ним извиниться. Не сегодня, конечно. Сегодня он ее видеть уже не хочет. Но она обязательно попросит прощения.

Пока она корила себя, время незаметно пролетело. Камила посмотрела на часы. Уже прошел ровно час, как она сидит у двери доцента. И внезапно, как будто по ее зову, появился сам Неумоин В. В. Раньше она видела доцентов, но этот был какой-то совершенно особенный. На вид ему было не больше пятидесяти пяти лет. Невысокий рост, покатистые плечи, круглый выпячивающийся животик, и его главное достояние — выражение лица, напоминавшее доброго домового. Опущеные уголки глаз придавали ему младенческую наивность. На губах играла загадочная улыбка, в зрачках горел шаловливый огонек. Не доцент, а Дед Мороз какой-то. По крайней мере, так показалось Камиле, когда она его в первый раз увидела.

— Чего сидишь тут под дверью? — задорно спросил он, увидев ее. — Ко мне?

Камила растерянно покачала головой.

— Ну заходи.

Камила нерешительно зашла к нему. И куда делась вся смелость и строптивость, которые только час назад брызгали из нее фонтаном?

— Что хотела? — спросил доцент.

— У меня… — нерешительно начала Камила. — У меня сессия через неделю.

— И что? — улыбнулся он.

— Я пропустила занятия по болезни. Но это не просто отговорки. Я и правда болею, а Максим Валерьевич не хочет ставить мне зачет. Отработать я уже не смогу, потому что отработки закончились. Может быть, можно их отработать в другом семестре?

Неумоин В. В. деловито сложил руки в замок, и спросил;

— А ты вот мне скажи: что означает имя Камила?

Вопрос был совершенно неожиданный. Камила подняла на него свои ошеломленные глаза. Он сидел напротив и улыбался во весь рот. Можно было подумать, что он поиздеваться решил.

— Насколько я помню, имя Камила с одной «л» означает «совершенная».

— Правильно. А почему твое имя пишется с одной «л»?

Камила пожала плечами.

— Потому что я родилась в мусульманской стране, где это имя пишется именно так.

Он засмеялся. Камила улыбнулась в ответ.

— Сейчас напишу тебе кое-что, отдашь Максиму Валерьевичу, — сказал доцент. — У тебя сдан устный опрос? Нет? Как все сдашь, так придешь ко мне, я тебе зачет поставлю.

— Спасибо, — тихо ответила она и поклонилась.

Он кивнул и снова улыбнулся.

Камила выбежала, а точнее, даже вылетела из кабинета и поднялась на первый этаж. Там в узком коридоре еще стояли студенты. Среди них Камила увидела Леву. Он, как всегда, стоял, прислонившись к стене, скрестив ноги, погрузившись в важные раздумья. Рядом стояли девушки с конспектами и заучивали ответы на вопросы.

— А что там спрашивают? — спросила она, подойдя к Леве.

— Что там могут спросить? — равнодушно и даже устало ответил Лева. — Одни и те же вопросы. Покажешь ему лекцию, он тебя спросит, кто был основателем физической культуры в России. Ты ответишь, что его звали Петр Францевич Олень. Он еще спросит о видах растяжек и все. Не парься, короче.

Камила покорно достала конспект из сумки, открыла лекцию и начала читать.

— Да не парься! — повторил Лева и закрыл ее тетрадь.

— Дай повторю, — возразила Камила.

— Что повторять? Оленя этого не знаешь, что ли?

Камила сдалась. Она все равно была не в состоянии читать. Голова ее пульсировала, а глаза начинали слезиться то ли от давления, то ли от насморка. Она прислонилась к стене, как Лева, и начала прислушиваться к разговорам студенток. Они обсуждали вопросы, задавая их друг другу. Камиле очень хотелось положить себя горизонтально. Мышцы ломились так сильно, что ей казалось, будто это скрипят ее несмазанные суставы и кости. Она едва дождалась, когда дойдет ее очередь.

— Иди ты первая, я потом… — галантно предложил Лева.

Камила зашла в кабинет. Прямо напротив двери у окна располагался стол, а за ним сидел Максим Валерьевич. Вдоль стен кабинета также стояли столы, и за ними сидели другие преподаватели, но она их совсем не замечала. Завидев ее, Максим Валерьевич чуть было не пришел в бешенство, но Камила вовремя всучила ему записку от доцента. Физрук быстро прочел, нахмурился и опустил глаза в журнал. «Мне конец, — подумала Камила. — Вот бы он не смотрел на меня. Со стыда можно провалиться».

— Садитесь, — угрюмо сказал он.

Камила села. Начался опрос. Как и говорил Лева, речь шла о видах растяжки. Она предоставила ему лекцию и без единой запинки ответила на все его вопросы.

— А теперь последний вопрос: кто был основателем физкультуры в России?

— Петр Францевич… — Камила замолкла.

— А фамилия?

«А какая у него фамилия? — растерянно начала перебирать она в голове. — Олень? Нет, такого не может быть… Что же я фамилию не посмотрела? Может, все же Олень? А что, у русских всякие фамилии бывают. Ух, этот Лева у меня получит, пусть только попадется мне на глаза. Ты, Камила, дура полная, стояла в коридоре двадцать минут и не могла фамилию прочесть?!»

Пока она себя бранила в душе, Максим Валерьевич нетерпимо смотрел на нее, ожидая ответ.

— Ну? — сердито и даже с наездом выпалил он.

— Сейчас… Я помню… — заикаясь, сказала она. — Петр Францевич… — Камила умолкла, посмотрела на него исподлобья и чуть слышно сказала: — Петр Францевич Олень.

Складки на лбу физрука тут же разгладились, брови опустились, лицо на несколько секунд вытянулось.

— Камила Лазарьевна, вы решили меня окончательно свести с ума?! — вскрикнул он.

Камила в панике замотала головой. И внезапно на его бледном лице растянулась улыбка и появились эти милые добрые морщины у уголков его губ. Камила облегченно выдохнула. Он улыбнулся, значит, не выгонит.

— Может, для вас он, конечно, и олень, но фамилия у него все же Лесгафт! — сказал он, уже едва сдерживая смех. — Вы уж это запомните!

— Лесгафт, — повторила Камила. — Я запомню.

— Идите уже к своему доценту, — засмеялся он. — Да, кстати! — окликнул он ее, когда она уже подходила к порогу. — Гнев — это один из смертных грехов. Вы уж постарайтесь себя сдерживать.

— Я постараюсь, — почтительно ответила она.

— Позовите следующего.

Камила вышла за порог и тут же бросила сердитый взгляд на Леву.

— Олень, значит? — прошипела она, приближаясь к нему.

Лева, завидев ее гневный взгляд, выпрямился и стал оглядываться по сторонам, как бы ища помощи.

— Эй-эй, ты чего? — забормотал он.

— Какой еще Францевич Олень?! — завопила она. — Ты сейчас получишь!

Она занесла над ним тетрадь и что есть силы отлупила его по спине. Лева, закрывая руками голову, заржал как конь:

— Ты что, реально так подумала? Ну ты даешь! Я таких чудачек еще не встречал!

— Эй, совершенная! — окликнул ее чей-то голос.

Камила обернулась. Перед ней стоял доцент.

— Как прошло? На все вопросы ответила? — спросил он.

— Да.

— Ага, ответила… — саркастично вмешался Лева. — Особенно про Оленя скажи.

— Заткнись, — прошипела она.

— Давай зачетку, — сказал доцент, доставая ручку.

Камила с трепетом подала ему зачетку. Еще немного — и она бы не вышла на сессию. Она облегченно вздохнула, поблагодарила своего спасителя и побрела к выходу. Ей оставалось получить зачет по психологии, и на этом все. Но там всего один пропуск. Но какое же ее ждало разочарование, Камила даже не подозревала об этом. Она ходила на отработку целых четыре дня всего из-за одного пропуска. Первый день она ждала у двери профессора три часа, а потом ей сообщили, что сегодня он не принимает студентов, пусть приходит завтра. Следующие два дня она так же прождала четыре часа под дверью. И всякий раз профессор выходила к ней в коридор и, поправляя очки на носу, оповещала, что у нее сегодня уже нет времени и пусть она придет завтра. На четвертый день Камила просидела под дверью пять часов и под конец стала плакать от досады и обиды. Столько времени ушло просто так. На улице уже давно стемнело, и она уже четвертый день ходит без обеда, ужинает поздно ночью. Торчит тут под дверью, как укроп в огороде. Едва она так подумала, как профессор вышла и попросила ее зайти. Когда Камила зашла, то слезы еще продолжали катиться по ее щекам. Преподавательница подала ей чашку с горячим чаем и салфетки. Камила удивилась такой заботе.

— Ты, наверное, еще не поняла, где учишься, — мягко сказала женщина, глядя на раскрасневшуюся студентку. — Ты ведь врачом хочешь быть. Твоя лояльность к себе или лень приведет к тому, что ты станешь не врачом, а убийцей. Ты думаешь, что это мелочи — один раз пропустить занятие. Нет, это то, из чего сложится твое отношение к работе. Думаешь, мне хотелось тебя так мучить? Нет, я просто хочу, чтобы ты поняла, насколько это ответственно — быть врачом. Ты не имеешь права быть халатной уже сейчас. Многие студенты думают, что на втором курсе можно валять дурака, а вот когда они поступят в интернатуру, так они уж точно возьмутся за голову. Кто так думает, тот всегда будет валять дурака. Это уж я по опыту знаю. Поверь мне. Ты на занятиях показываешь хорошие результаты, а на контрольную как смела не явиться? Даже не говори, что ты болела. Я сама вижу, что ты и сейчас температуришь. Но ты же не маленькая и знаешь, что нужно делать, чтобы сохранить себя здоровой. Даже то, как ты относишься к своему здоровью, уже показывает, насколько ты безответственна и недальновидна. По твоим глазам вижу, что ты добрая девочка, но, чтобы быть врачом, этого мало. Либо берись за ум, либо уходи из университета. А то потом, к старости, когда у тебя на совести будет кладбище из твоих же пациентов, будет уже поздно что-то менять.

Камила выпила чай, утерла слезы и посмотрела в ее глубокие серые глаза. В них было столько спокойствия и тишины, что Камиле вмиг полегчало.

— Спасибо, — ответила она, опустив голову.

— Контрольную ты писать не будешь. Я видела, что за эти четыре дня ты все выучила в коридоре, а это самое главное. Так что давай зачетку и иди.

Камила вышла на улицу и посмотрела на свои дырявые сапожки, которые уже протекали со всех сторон. В этот же день она позвонила маме и попросила передать ей валенки. Раньше ей было стыдно носить такую деревенскую обувь, но теперь она решила беречь здоровье и не вдаваться в то, как унизительно она будет смотреться на фоне богатеньких одногруппиниц.

На следующий день она пришла в больницу и сказала, что не выйдет на работу, пока не вылечиться, а если они не согласны, тогда она уволится. Санитарки нужны везде, она пойдет в другое отделение. Старшая медсестра немного смутилась от резкого изменения в поведении тихой Камилы, но все же согласилась. Короче говоря, это был для нее самый сложный семестр, но в конце сессии ее все же ждал приятный сюрприз.

Однажды, когда Камила в очередной раз шла на смену, то увидела, что у ворот больницы стоял тот самый Йохан. Только сейчас она смогла разглядеть его и была удивлена тем, насколько круглым было его лицо. Прямо как полная луна. Глаза выразительные, полные смирения и кротости. Линии губ были нечеткими, а уголки были приподняты, словно с его лица не сходила легкая улыбка. А нос был вообще как наперсток: маленький, аккуратный. Йохан больше походил на ребенка.

В этот день он подошел к Камиле и спросил, как она себя чувствует. Она ответила, что уже намного лучше. После пары дежурных фраз он сказал:

— Я ждал тебя тут. Боялся, что уеду и мы не увидимся больше.

Камила была в полном смятении и не знала, что ответить.

— Завтра я улетаю домой, в Германию. Хотел спросить… У тебя есть друг?

Камила покраснела. Так прямо ей еще никто не задавал подобного вопроса. Говорить, что она фиктивно замужем, и потом объяснять, зачем она на все это пошла, Камиле хотелось меньше всего. Поэтому она смущенно отвела взгляд и покачала головой.

— Да, есть.

— Тогда… — он запнулся, сжал губы и снова заговорил: — Это хорошо. Может быть, мы еще увидимся, когда я снова сюда прилечу.

— Увидимся, — ответила она. — Спасибо за персики.

— Я провожу тебя до отделения? — смущенно спросил он.

— Хорошо.

— Если хочешь, то ты можешь устроиться на другую работу, — сказал Йохан, когда они медленно зашагали в сторону хирургического корпуса. — У моей русскоязычной тети есть знакомые врачи. Она может помочь тебе, если хочешь.

— Нет, все в порядке. Из-за скандалов увольняться я не стану. Тем более я же знаю, что это не навсегда. Немного можно и потерпеть.

— Ты ведь пастора Иосифа ученица? — неожиданно спросил он.

— Откуда ты знаешь?

Йохан улыбнулся.

— Его жена во Франкфурте состоит в нашем приходе. Я недавно виделся с ним. Ты вела себя в том конфликте как настоящая христианка.

— Ты меня плохо знаешь, — сказала Камила, смущенно потупив взгляд.

— Так и есть, но все равно ты необычная. Наверное, только в России позволительно такое отношение к санитаркам, в Германии эту медсестру арестовали бы. Вот станешь ты врачом — и покажешь им.

— Нет, — слабо улыбнулась Камила. — Я больше не хочу быть мстительной.

— А ранее была?

Камила снова вспомнила случай с Баян, и ее охватил стыд.

— Еще как, — ответила она с грустью. — Но вера в Христа, которую передает пастор Иосиф, постепенно меняет людей. Я хочу надеяться, что я изменилась.

— Надеюсь, мы еще увидимся? — спросил Йохан, когда они дошли до входа в корпус.

— Если сильно захотеть, то можно.

Йохан протянул белую ладонь, и Камила в одну секунду разглядела его изящные длинные пальцы, аккуратно остриженные ногти, нехотя пожала ему руку и тут же отдернула. Не успела она коснуться его ладошки, как она тут же ощутила его мягкую и нежную кожу, и стало вдвойне стыдно за свои руки, огрубевшие от мозолей и постоянного соприкосновения с хлоркой и другими моющими средствами.

— Тогда… — смущенно сказала Камила, — увидимся?

— Обязательно.

Камила поправила рюкзак на плечах, помахала ему рукой и скрылась за стеклянной дверью.

Глава 9

Марго встретила Камилу и Аннель с таинственной улыбкой.

— Угадайте, что я вам купила на эту весну? — с порога заявила она.

— Что?! — обрадованно воскликнула Аннель.

Марго не стала долго томить дочерей. Она ввела их в комнату и приказала им закрыть глаза.

— Спрошу сначала Камилу, она же старшая, — сказала Марго. — Камила, открой глаза. А ты, Аннель, не подглядывай.

Камила послушно открыла глаза. Марго держала в обеих руках две толстовки. Одна была светло-серой с капюшоном, а вторая была черной с золотистой молнией.

— Выбери, какая тебе больше нравится.

Камила в такие минуты долго не думала. Она инстинктивно протянула руку к черной вещи, не потому что она ей особо приглянулась, а потому что большая часть одежды в ее гардеробе была черной.

— Тогда это тебе, Аннель, — радостно сказала Марго и протянула ей серую толстовку.

Аннель открыла глаза. Улыбка сразу же сошла с ее лица, когда она сравнила свою обновку с сестринской. Аннель тут же примерила свой подарок, а потом сестрин. Долго стояла у зеркала, разглядывая себя то в одном, то в другом облачении. Разочарование вытягивало ее лицо все сильнее и сильнее. Под конец она пощупала обе вещи и поняла, что ткань у черного подарка куда мягче и приятнее. Она совсем расстроилась, и на лбу у нее образовалась едва заметная складка. Камила и Марго это сразу же заметили.

— Тебе не нравится? — спросила Марго. — Когда я покупала, то так и рассчитывала, что тебе серый больше подойдет. Ты же любишь светлые вещи.

Аннель ничего не ответила, она все еще крутилась у зеркала, разочарованно смотря на себя то с одной стороны, то с другой.

— Тебе эта больше идет, чем черная, — заверила ее Марго. — Как раз уже апрель на дворе, уже можно сейчас носить.

Аннель еще раз посмотрелась в зеркало и уже с полным осознанием, что ей досталось не то, что хотелось, сняла с себя подарок и, надув губы, завернула обратно в пакет.

— Даже спасибо не сказала, — обиделась Марго.

— Спасибо, — тут же пробубнила Аннель надутыми губами и поцеловала маму в щеку.

— А что такая недовольная? — сердито сказала Марго.

— Тебе черная больше нравится? — спросила ее Камила.

— Угу.

— Но черная Камиле больше подходит, — возразила Марго.

— Мне больше черная нравится, — надулась Аннель. — Там даже ткань мягче, а моя выглядит как-то бедно.

— Вот ты бессовестная! — завелась Марго. — Значит, тебе все только самое лучшее подавай, а как сестра будет выглядеть, тебе все равно.

Камила легонько толкнула Марго в плечо.

— Да ладно, мне вообще все равно, — прошептала Камила. — Если тебе так нравится, то возьми черную. Мне серая, честно говоря, больше нравится.

— Не ври! — не унималась Марго. — Ты же сначала выбрала черную. Она тебе очень идет. Зачем ты ей уступаешь? Видишь, она уже привыкла, что у нее должно быть все самое лучшее. Она даже не думает о тебе.

— Мама, не делай так. Пусть возьмет. Мне же все равно, а ей нет. Аннель, возьми мою толстовку, а мне давай свою.

Аннель, которая молча выслушала диалог Марго и Камилы, нерешительно подошла и взяла из рук сестры черную толстовку.

— Вот и все. Можно ужинать, — облегченно сказала Камила.

Они двинулись к кухне. Теперь у них была кухня, зал и одна спальня. Одна третья часть дома была выстроена, и они из маленькой кухоньки этой весной переселились в новый дом. Марго была мастерица на все руки. За одну неделю она превратила голые стены в уютные комнатки. Но большая часть дома все еще стояла с оголенными стенами, без отопления.

— Ты знаешь, я Андрею невесту нашла, — сказала Марго, когда они вошли в кухню.

Камила последовала за ней, а Аннель задержалась в спальне.

— Какую невесту? — заинтересованно спросила Камила, заглядывая в холодильник.

— Месяц назад, когда Андрей еще был дома, мы пошли на день рождения к нашей соседке. Там была девушка, тихая, с длинной косой. Хорошенькая такая.

— Это кто такая?

— Мила ее зовут.

— Ой! — воскликнула от неожиданности Камила. — Я поняла, кого ты имеешь в виду. Но ведь она же его на целых девять лет младше. Вообще еще школьница.

— Она сейчас в десятом классе. Как окончит школу, так сразу они и поженятся. Андрей сейчас все равно работает. Мы к тому времени дом полностью выстроим.

— Так ведь рано ей еще замуж выходить.

— Ничего не рано. Вообще в корейских семьях принято девочек рано замуж выдавать. Сразу же после школы. Еще моя бабушка говорила, что кореянки должны выходить замуж и рожать детей. Муж будет зарабатывать, а жена должна следить за домом и детьми.

— А что, жене не нужно учиться или получать профессию?

— Раньше вообще вопрос об этом даже не стоял. Женщинам не обязательно быть умными и уж тем более долго учиться. Это ты у нас какая-то не такая. Решила пойти в университет, да еще и в медицинский, где надо учиться десятилетиями. Так я внуков от тебя не дождусь.

— Но ведь это было раньше. Сейчас время изменилось. Сейчас многие кореянки тоже учатся и делают карьеру.

— Вот доиграешься ты со своей карьерой. А детей надо в молодости рожать.

— Но ведь ты тоже работала.

— Я работала, потому что папа твой умер и меня нужда заставила. А так, думаешь, стала бы я работать?

— Зато все тебя любят и уважают за твои золотые руки.

— Эти руки теперь каждую ночь болят. Не знаю, что делать. Поэтому лучше для женщины сидеть дома с детьми и печь пироги. Кстати, строительство дома скоро заканчивается, и я могу снова устроиться на работу. Там у вас в городе нет ателье, где требуется швея?

Камила рассмеялась.

— А потом ты удивляешься, почему я такая карьеристка, — сказала Камила.

— Одно дело работать, и совсем другое — учиться. Никто из твоих двоюродных сестер не учился. Замуж вышли и все тут. Не зря меня сестры предупреждали, чтобы я за тобой следила и не позволяла тебе так много читать. Вот начиталась своих книг. Умная слишком стала, что вон даже матери перечишь.

Камила засмеялась. Марго снова подняла эту тему, но в ней уже не было той сердитости, как раньше. Камила чувствовала, что в глубине души Марго гордится ею. Камила стала разливать суп по тарелкам и спросила:

— Так что Андрей сказал на это?

— А Аннель тебе не рассказала, что ли? Я ему сказала, чтобы он просто обратил на нее внимание и понаблюдал за ней. Он так и сделал. А вечером он попросил Аннель достать ее номер телефона. Ведь наша бродяжка Аннель такая шустрая. Она сразу же все разузнала, так что они увиделись разок. Потом Андрей уехал в Москву, и они теперь созваниваются.

— Надо же, как интересно… Аннель! Ужин готов! — весело позвала она сестренку.

Аннель вышла из спальни, держа в руке свою черную толстовку. Она выглядела подавленной, а глаза уже начали блестеть от слез.

— Камила, возьми его, — грустно сказала Аннель, протягивая сестре вещь. — Что это я, в самом деле, так себя веду? Почему это ты должна носить вещи из плохой ткани?

Камила даже села от неожиданности.

— Но ведь мы уже решили. Оставь как есть, — растерянно сказала она.

И только она это сказала, как Аннель залилась слезами, которые крупными каплями прямо выпрыгивали из глаз.

— Возьми, — сказала Аннель. — Я должна измениться. Нельзя, чтобы я так дальше жила. Все мне уступают, а я так наглею, что уже совсем нет стыда.

Камила прослезилась и взяла у нее черный сверток.

Аннель обняла ее и заплакала еще сильнее.

— Прости меня, — сказала Аннель. — Ты для меня ничего не жалеешь. Во всем помогаешь, а я такая эгоистка. Какие-то жалкие тряпки жалею для тебя. Но теперь я так не буду. Теперь я буду следить, чтобы и ты хорошо выглядела. Вот, если хочешь, возьми мою зеленую рубашку. Она же тебе нравится.

— Не надо… — возразила Камила. — Это же твоя любимая рубашка.

— Нет. Возьми. Я буду теперь себя приучать делиться. И делиться самым лучшим.

— Значит, и портфель ты мне свой можешь подарить? — улыбнулась Камила.

— Портфель? — Аннель посмотрела на нее своими мокрыми глазами. — Нет, наверное, пока не подарю, — сказала она и засмеялась.

— Ха-ха! — Камила похлопала сестренку по спине. — Я пошутила. Это чтобы ты больше не плакала.

— Хотя, если хочешь, забирай и портфель.

— Вот еще! Не надо. Я свою драную сумку ни на что не променяю.

— Завтра зеленый снег выпадет, — цинично добавила Марго, которой надоело быть простым наблюдателем. — Как это так?

— Ой, все, — нетерпеливо сказала Камила. — Я голодная. Хватит уже.

— Телячьи нежности, — усмехнулась Марго, садясь за стол.

— Да уж… Телячьи нежности, — пробурчала Камила.

«Телячьи нежности», — повторила Камила про себя. Когда Аннель так ласково ведет себя с ней, она вообще не знает, как на это реагировать. Она обычно старалась перевести тему, а с другой стороны, ей так не хватало в жизни этих телячьих нежностей.

— Завтра мы с Камилой пойдем в колледж, — прервала ее мысли Аннель.

— Зачем? — спросила Марго.

— Аннель будет учиться дальше, — ответила Камила. — У нее же неполное среднее образование. Так что она пойдет в колледж.

— А на какой факультет?

— На дошкольное образование. Я буду воспитателем в детском саду, — гордо ответила Аннель. — Правда, еще поступить нужно.

— Может, Камила пойдет и за тебя сдаст экзамены? — усмехнулась Марго.

— Нет, Аннель все сама сможет. Она у нас неглупая. Справится сама. Я с ней только пойду узнавать завтра о поступлении. Потом мы соберем документы и подадим их, а Аннель придет на экзамен и все сдаст. Да, Аннель?

— Угу.

— Какие-то вы странные в последнее время, — буркнула Марго. — Зачем тебе учиться? Ты же уже работаешь парикмахером.

— Пастор Иосиф сказал, что образование в жизни очень важно, — ответила Аннель.

— Хотела бы я посмотреть на вашего пастора, который вас там учит учиться, делиться. Что еще он вам там говорит?

— Говорит, что те, кто почитает своих родителей, живут хорошо и долго, — ответила Аннель. — Он еще сказал, что мы должны из своей зарплаты выделять десятую часть для родителей.

— О, тогда это хороший пастор. Мне он точно нравится, — засмеялась Марго.

— Вот, кстати, тебе моя десятая часть, — сказала Камила и вынула из кармана смятые купюры.

Марго округлила глаза. На столе лежали три сторублевые купюры, четыре пятидесятирублевые и несколько монет.

— Ты чего это? — словно громом пораженная, спросила Марго.

— Это от зарплаты и от стипендии. Только десятая часть. Когда у меня будет зарплата побольше, тогда и десятина для тебя будет более весомая.

— Вот когда у тебя будет зарплата побольше, тогда и будешь давать мне десятую часть. А сейчас не надо. И так тебе сложно.

— Ты должна взять. Потому что я приучаю себя заботиться о тебе уже сейчас. Когда я буду старше и богаче, для меня это уже будет как должное — отдавать тебе десятину. Да к тому же в Библии говорится, что Бог благословляет долготой дней и благополучием тех, кто забоится о своих родителях. Так что возьми, или ты не хочешь, чтобы я долго жила и была богатой?