Бесплатный фрагмент - Золотые сновиденья

Внуку Адаму посвящается.

Поэзия, идущая от сердца…

(штрихи к творческому портрету самобытного чеченского поэта Ильмана Юсупова)

Я давно собирался сказать слово о творчестве чеченского поэта, прозаика и журналиста Ильмана Юсупова, внёсшего значительный вклад в развитие и популяризацию литературы в целом, и чеченской, в частности. Границы его творческого влияния на читателей простираются далеко за пределы его малой исторической Родины — Чечни. Однако, в первую очередь, Юсупов является уроженцем этого красивейшего уголка Северного Кавказа и поэтому не удивительно, что в современной чеченской литературе поэзия И. Юсупова занимает особое место. Об этом хорошо знают все, кто сколько-нибудь знаком с литературой. Ильман — поэт с большой буквы, редкого таланта.

Многие почитатели таланта И. Юсупова думают, что его творческий путь с самого начала был усыпан розами. Но это совсем не так, если не сказать наоборот. Первая рукопись книги стихов поэта под названием «Пасека времени» в ожидании своего часа пролежала в стенах республиканского книжного издательства в городе Грозном целых десять лет. За этот отрезок времени в этом учреждении сменилось несколько главных редакторов. Но каждый из них сохранял упорное молчание, как будто этой рукописи не было в природе. В 1991 году каким-то чудом книга увидела свет. Такая недооценка со стороны чиновников республиканского уровня, конечно же, нанесла определённый ущерб моральному состоянию И. Юсупова, ибо он, как поэт, глубоко переживал за будущность своего литературного детища и вообще творчества в целом.

Поэзия И. Юсупова стоит в одном ряду с поэзией таких выдающихся поэтов современной Чечни, как Лечи Абдулаев, Апти Бисултанов, Султан Яшуркаев, Саидбек Дакаев и других. Он в постоянном поиске художественных образов, точного слова… Очень требователен к себе. Ильман никогда не ищет лёгких путей. Я знаю, что И. Юсупов с не меньшим успехом пишет в жанре прозы и имеет в своём литературном багаже ряд интересных и увлекательных произведений. Однако, мы, его современники, в первую очередь, знаем его как самобытного поэта, поэтому в данной статье я хочу ограничиться анализом поэзии И. Юсупова.

Все, кто знаком с его творчеством знают, что стихи Ильмана безупречны, основательны. Основательны во всём, начиная со структуры и заканчивая композицией и архитектоникой стиха. Анализируя стихи И. Юсупова, невозможно не оценить его работу над глубокими своеобразными философскими образами, ритмикой как звуковой организацией стиха и другими средствами художественной выразительности.

Ильман не пишет ради количества. Он ярко индивидуален и стилистически ни на кого из поэтов не похож. В своём абсолютном большинстве произведения поэта являются в высшей степени профессиональными, классическими образцами литературы. И здесь нет никакого преувеличения.

В течение многих лет мы восторгались его великолепными творческими работами как на чеченском, так и на русском языках. Но немногие знают, что Юсупов сегодня на профессиональном уровне пишет и на шведском языке. И это не предел его таланта. Он очень упорный человек в достижении поставленной цели, и не сворачивает на полпути, как это происходит со многими из нас.

В чеченской литературе И. Юсупов является основоположником таких специфических жанров, как: сонет, венок сонета, рондо, глосса и газель. Очень много писал в жанре сонета и чеченский поэт, драматург и бард Гапур Алиев. Но он, как известно, пришёл в чеченскую литературу в начале второго тысячелетия, тогда как летопись поэзии И. Юсупова берёт своё начало с далёких семидесятых годов двадцатого века. Только за период с 1991 года по 1999 годы увидели свет три книги его стихов на чеченском языке: «Пасека времени», «Не уходи, песня!» и «Колодец памяти», первая из которых вышла в республиканском книжном издательстве города Грозного в 1991 году. В них поэт большими циклами представил свои сонеты и венки сонетов.

Несмотря на свой солидный возраст, поэт и сегодня полон сил и энергии. Удивительно, как Ильману удаётся сохранить такую прекрасную форму! Ведь он выглядит гораздо моложе своих лет! Ответ прост: поэзия для него слишком много значит, если не сказать, всё! Вот она и даёт ему необходимую энергию, действуя на организм чудодейственным образом.

Недавно, в телефонном разговоре со мной И. Юсупов подчеркнул, что он полон оптимизма и рассчитывает в будущем, с божьей помощью, реализовать ещё не один творческой проект. Он признался, что вдохновение ещё от него не отвернулось и ему, как никогда, пишется легко и свободно.

Уединяясь с поэзией И. Юсупова, по-настоящему испытываешь состояние полёта, увлечённости, паришь, словно птица, в далёкой заоблачной дали, вкушая прелести возвышенной жизни. Стихотворение «Осинник постарел за две недели…», написанное четырёхстопным ямбом, является этому наглядным примером:

Осинник постарел за две недели.

К опушке жмётся лысая тропа.

Плащи сырые облака надели,

Приход поры холодной торопя.

Вдали холмов скукожились откосы,

Свинцовой лентой катится река.

И ветер дует медленно на росы,

Их каплями считая кипятка.

Исписана вороньими следами

Дождинками исклёванная пыль.

Тепло уже не бродит над садами:

Ушёл на юг его последний пыл.

Читая это стихотворение, наслаждаешься глубокими философскими мыслями, образами, метафорами и многообразием художественных красок. Образный ряд в стихотворении настолько плотный, что удивляешься, как вообще такое возможно:

Траву местами изъязвила глина,

В нее вползая поступью немой.

Стального неба хмурая махина

Тревожно наклонилась надо мной.

Надежду потеряли на спасенье

Листвы сухой последние часы.

Я отбиваюсь от хандры осенней,

Как будто от назойливой осы…

В стихотворении много красочных оборотов. которые увлекают читателя и оставляют в сердце неизгладимые впечатления. Это такие поэтические строки, как: «Осинник постарел за две недели»; «к опушке жмётся лысая тропа»; «плащи сырые облака надели»; «исписана вороньими следами дождинками исклёванная пыль»; «тепло уже не бродит над садами: ушёл на юг его последний пыл». Череду аналогичных строк можно продолжить, но, думаю, что в этом нет необходимости.

Несмотря на то, что И. Юсупов многие годы проживает в далёкой Швеции, он мысленно всегда находится в неразрывной связи с Чечней, которая воспитала и вырастила его в духе древних чеченских обычаев, и где прошли его молодые и зрелые годы. Редко у поэта рождается стихотворение, в котором он не напомнит читателям о своих этнических корнях. Каждый образ Юсупова дышит Отчизной и думами о ней. В подтверждение к сказанному можно привести примеры. Их много. Стихотворение «Ворует ветер листья в роще…», написанное трёхстопным ямбом, относится к одному из них:

Ворует ветер листья в роще,

И дарит их земле сырой.

Во мгле таиться солнцу проще,

Чем лик свой морщить над горой.

Чернеет в холоде ущелья

Скопленье мрачных валунов.

Не приспособлен для веселья

Суровый край моих отцов.

Родимых мест бессменным гимном

Журчит родник с тоской глухой.

И льнёт ко мне очажным дымом

Чеченский хутор Ригахой.

Лихие тучи, хмуря брови,

Из неба тянут сотни жил.

Я будто слышу голос крови

И вздохи дедовских могил.

Я жить не смог бы по-другому,

Когда судьба даёт под дых,

Без этой вечной тяги к дому,

Меня держащей средь живых…

И ещё один яркий пример. Стихотворение «В родном селе, у отчего двора…», написанное поэтом четырёхстопным ямбом, наполнено ностальгией по отчему дому и болью из-за своей непростой судьбы. Такое произведение заставит переживать самого сдержанного читателя, ибо оно насквозь пропитано чувствами одиночества, сострадания и тревоги.

В родном селе, у отчего двора

Давным-давно не тряс я шелковицу,

Не отправлялся на косьбу с утра,

Не видел птиц чеченских вереницу,

Не слышал лай знакомых мне собак,

Не ел в саду соседа абрикосы,

И без меня над высотой Маштак*

Шумят метели и сверкают грòзы.

Отцовский край — кусок моей души,

Отрезанный незримою рукою,

В любой его затерянной глуши

Я вновь мечтаю зазвенеть строкою.

Но не ропщу я вовсе на судьбу,

С рожденья мне дарованную Богом.

Своих фантазий буйных ворожбу

Отныне я держу в режиме строгом.

И не хочу, страдая и скорбя,

В уме листая книгу лихолетья,

Просить у мига льготу для себя

И требовать от вечности бессмертья…

*Маштак — высота в Веденском районе Чечни.

Несмотря на то, что поэт смирился со своей судьбой и воспринимает жизнь на чужбине как божье предписание, всё же мы видим через его стихотворение «В родном селе у отчего двора…», как сильно он тоскует по Отчизне. Но при этом делает вид, как будто им не овладевает ностальгическое настроение, заявляя «но не ропщу я вовсе на судьбу». В том же стихотворении Ильман недвусмысленно подчёркивает: «Отцовский край — кусок моей души, отрезанный незримою рукою, в любой его затерянной глуши я вновь мечтаю зазвенеть строкою…» Всё это позволяет нам понять психологическое состояние И. Юсупова, как поэта со своим особым внутренним миром. И для нас становится очевидным, что умалчивать свою любовь к отчему дому — выше его сил!

В творчестве Юсупова каждое произведение отличается от другого своим почерком, композиционным рисунком, оригинальностью стиха, поэтическим слогом, философией, метафоричностью и многообразием чувств. Одним из таких трепетных его творений, которое заставляет читателя глубоко переживать вместе с лирическим героем произведения (лирическим героем здесь выступает сам поэт — примечание автора) является стихотворение «Сижу я на скамье в саду цветущем…», написанное четырёхстопным амфибрахием. По оценкам литературоведов, амфибрахический ритм как нельзя лучше подходит для стихов элегического порядка, способных задевать за живое. Наверное, поэтому амфибрахий преимущественно пользуется популярностью среди поэтов философского склада ума:

Сижу я на скамье в саду цветущем,

Где запахом поит меня сирень.

Но смею ли мечтать я о грядущем,

Продлить желая этот летний день,

Стремясь не отпускать своё былое,

Из дум своих печальных ни на миг,

Которому, идя сквозь время злое,

В стихах своих я памятник воздвиг?

И, быт суровый сердцем согревая,

Всегда я в снах своих бываю там,

Где отчий дом и башня родовая

Мой образ дружно делят пополам…

Стихотворение «Сижу я на скамье в саду цветущем…» наполнено множеством лирических красок, которые хорошо передают эмоции и настроение поэта.

Далеко не все современные поэты используют этот трёхсложный стихотворный размер. Причины самые разные. Одни считают, что амфибрахий не является такой музыкальной стопой как двусложные стопы — хорей и ямб, или трёхсложные — дактиль и анапест. Другие, наоборот, считают амфибрахий вполне певучим и пленительным.

Ильман Юсупов много сил и времени отдаёт творческой работе. И это не может не впечатлять. Как не могут не впечатлять плоды его литературной деятельности.

Только за последние одиннадцать лет из-под пера поэта в различных странах в жанре поэзии вышли 9 книг на чеченском, русском, шведском и грузинском языках: «Чеченский очаг», Бурос (Швеция), 2011 г.; «Песня и скитанье», Торонто (Канада), 2015 г.; «Искра твоего очага», Майкоп (Россия), 2015 г.; «Беседа с памятью», Майкоп (Россия), 2016 г.; «Отцовское слово», Дюссельдорф (Германия), 2017 г.; «Напевы тишины», Майкоп (Россия), 2021 г.; «Свет отчей земли», Тбилиси (Грузия), 2021 г.; «Первые итоги», Грозный (Россия) 2022 г.; «Небо вечно одно», Краков (Польша), 2022 г.

Всего же на сегодняшний день издано 12 авторских книг поэзии Юсупова, начиная с 1991 года.

Ильман Юсупов также печатался в литературно-художественных журналах «Нева» (СССР, Ленинград, 1976 г.), «Слово/Word» (США, Нью-Йорк, 2022 г.), «День и ночь» (Россия, Красноярск, 2022 г.), «Север» (Россия, Петрозаводск, 2022 г.), «Подъём» (Россия, Воронеж, 2023 г.) «ЛиФФт» (Россия, Нальчик, 2023 г.) «Писатель» (Россия, Грозный, 2023 г), а также в чеченских и азербайджанских СМИ.

Стихи Ильмана Юсупова вошли в такие антологии, как Малая поэтическая антология многоязыкой России «Мотивы гор» (Россия, Москва, 2018 г.), «Антология поэзии народов Северного Кавказа» (Россия, Пятигорск, 2023 г.)

Известная поэтесса и прозаик Елена Крюкова в своём предисловии к книге стихов Ильмана Юсупова «Отцовское слово» очень высоко отозвалась о его поэзии и назвала его чеченским Набоковым.

О своём знакомстве с поэтом И. Юсуповым и работе над переводами его стихов поэтесса и переводчица Ия Николаенко, ещё в советские времена в одной из грозненских газет писала: «С Ильманом Юсуповым меня познакомили чеченские поэты Абдулла Садулаев и Ямлихан Хасбулатов. Они очень высоко ценили его поэзию. По их просьбе я перевела на русский язык около 20 стихотворений Ильмана Юсупова. Было очень трудно переводить его стихи. Образы, которых хватило бы на одно-два стихотворения, он умудрялся вместить в четверостишие. Своеобразный поэтический стиль у него».

Характеризуя творчество самобытного чеченского поэта, грузинская переводчица и культуролог Нана Наморадзе в одном из своих статей о творчестве чеченского поэта пишет: «Несмотря на все преграды, которые возникали на пути Ильмана Юсупова, поэт продолжал творить в своей метафорической манере. Его творчеству не чужды и рамки классических форм поэзии, таких как сонет, венок сонетов, верлибр, глосса, рондо и т. д. Можно сказать, что он де-факто является их основоположником в чеченской литературе». По оценке Н. Наморадзе, И. Юсупов сегодня, как поэт, стал заметным явлением в литературном процессе Европы.

По свидетельству некоторых материалов из интернет-ресурсов, великий шведский поэт, лауреат Нобелевской премии по литературе Тумас Транстрёмер в одной из частных бесед высоко отозвался о творчестве чеченского поэта.

В 2006 году Ильман Юсупов принял участие в международном фестивале поэзии, который прошёл в шведском городе Хёрнессанде с участием ведущих поэтов страны. Феноменальной особенностью данного фестиваля стал тот факт, что один из фестивальных дней был полностью посвящён творчеству И. Юсупова. А ведь в то время он даже не был членом Союза писателей Швеции.

Примечательно и то, что известный шведский поэт и писатель Ян Вольф-Ватц, который перевёл на шведский язык большое количество стихов Юсупова, представляя чеченского поэта участникам и гостям фестиваля, сказал, что «шведская литература обрела себе новую сестру — поэзию чеченских гор».

В декабре 2015 года писательская организация Швеции нашла возможным принять в свои ряды талантливого чеченского поэта.

Ильман Юсупов является автором более 500 сонетов и венков сонетов на чеченском и русском языках. Учитывая, что этот сложный жанр требует от поэта большого и вдохновенного труда, такой результат можно смело назвать фантастическим. И конечно же, плоды такой деятельности Юсупова не остались незамеченными поэтами и литературными критиками. Сегодня сонеты И. Юсупова популярны не только среди российских читателей, но также и среди зарубежных ценителей поэзии.

Отмечая выдающиеся успехи чеченского поэта, русская поэтесса и литературный критик Таня Дедич в своей статье о рукописи его книги «Сонеты для Элиф» пишет: «В 2009 году поэт, который творит на русском языке под псевдонимом Мансур Яниль, буквально взорвал поэтический интернет сонетами необыкновенной красоты (Мансур Яниль — литературный псевдоним И. Юсупова — примечание автора). Надо сразу оговориться, что сонеты — это только одна из граней творчества необычайно талантливого автора, который уже снискал себе славу Кавказского Шекспира. Помимо сонетов, Мансур Яниль использует и другие поэтические формы, в том числе верлибр. А русский язык — один из многих языков, на которых творит поэт. На мой взгляд, сонеты Мансура Яниля в духовном смысле намного богаче, чем у его английского предтечи. Будущим биографам кавказского поэта не придётся выяснять, кто именно вдохновил его на поэтические шедевры, как это было в случае с Шекспиром, который посвящал сонеты и другу-меценату, и юному другу, и смуглой леди. Для чеченского поэта чистый предмет любви — это всегда только женщина. Да и она может стать предметом восхищения лишь при условии чистоты и непорочности, которых требуют от представительниц прекрасного пола нормы чеченских обычаев. Поэтому любовная лирика чеченского поэта очень сдержанна, не допускает словесных вольностей, его лирический герой любит целомудренно и на расстоянии. Это очень важно для понимания высокой одухотворенной сути творчества великого кавказского поэта».

Сонеты И. Юсупова столь обворожительны, что раз увлёкшись их чтением, невозможно от них оторваться. В них много трепетных чувств, света, тепла и глубоких мыслей, которые озаряют сердца читателей и держат их в сладком напряжении. Одним из таких произведений является сонет: «Шуршат уныло белые берёзы…»

Шуршат уныло белые берёзы

Листвой лимонной на исходе дня.

Лаская взглядом плат небес белёсый,

Быть может, вспоминаешь ты меня.

Плывёт тумана дымка над полями

И грусть мою несёт на край земли.

Курлычут тучи вместе с журавлями

И, словно тучи, плачут журавли.

И шепчется о чём-то с далью серой

Клубок ещё не пройденных дорог.

Пускай сочится нежностью и верой

В твои шаги влюблённый мой порог.

Сквозь мельтешенье равнодушных лиц

Душа стремится в тень твоих ресниц…

Среди литераторов бытует мнение, что элементы литературной критики, выискивающей недостатки там, где их не может быть по определению, всегда должны присутствовать в статье, в которой исследуется творчество писателя. Я не считаю такой подход правильным и профессиональным. Критика действительно нужна и должна непременно присутствовать там, где в произведениях объективно имеются недостатки или пожелания автору. Но она не должна быть самоцелью литературной критики. Задавшись такой целью, можно определённо навредить литературе.

О творчестве Ильмана Юсупова можно писать долго и без устали, воздавая ему должные почести за его необыкновенный талант, ибо творчество этого удивительно искреннего человека, без всякого пафоса, является достоянием не только чеченского народа, но также и других народов, населяющих нашу планету.

Умар САИЕВ, поэт, литературный критик, член Союза писателей России.

* * *

Разрыв с тобой — итог моих тревог.

Он сердцу моему нанёс ушибы.

Но в стареньких сетях моих дорог

Твои следы шуршат ещё, как рыбы.

В себе твой облик сохранить смогла

Моих раздумий бережная сила,

Хоть дня разлуки горестная мгла

Давно слепым дождём отморосила.

И время беспристрастною рукой

Разъяло наших отношений звенья.

По прошлому грустить не так легко,

Когда к нему не видно возвращенья,

И глаз твоих далёкий синий свет

Не пробивает мрак туманных лет…

* * *

Пугая свистом сборище теней,

Дыханье ветра делается злее.

И мечется цепочка фонарей

Под снегопадом в парковой аллее.

Стеной отвесной падающий снег

И дна фонтана вздохи ледяные

Становятся сладчайшими из нег,

Кочующими в сердце не впервые.

Я знаю, что ты здесь была вчера,

И мне письмо следами написала.

Читать его я буду до утра,

Снежинки отряхнув с него сначала.

Душой светлею и добрею взглядом,

Когда мне мнится, что ты дышишь рядом…

* * *

Целуя землю сумрачным дождём,

Клубится осень клочьями тумана.

Не тешу я себя грядущим днём,

А прошлое свербит, как будто рана.

Плотнеет на душе сомнений слой,

Бегут часы, как скакуны шальные.

Моим вискам, чуть тронутым золой,

Всё снятся волосы твои льняные.

Ветвями машут голые леса:

Под игом ветра жить невыносимо.

Когда смотрю я долго в небеса,

Ты будто в тучах возникаешь дымом.

А грусть у нас с тобой одна и та же,

Нам к ней и привыкать не надо даже.

* * *

Затих ночной реки покатый плёс,

Устав от ожиданья нашей встречи.

И кроны желтокудрые берёз

В осенней тьме погасли, словно свечи.

Тоска моя, бросая сердце в дрожь,

Струится, как поток разлуки, в жилах.

На плоских крышах топчущийся дождь

Увидеть ночью радугу не в силах.

Дождинок шаловливая гурьба

Вцепилась в землю зябнущую прочно…

Не ладит наша общая тропа

С моей такой прогулкой одиночной.

Твои давно ушедшие следы

Полны слезами дождевой воды.

* * *

Течёт по жилам пламенная нега,

Надеждою рождённая в крови.

Мои мечты нежны, как хлопья снега,

Летящие на волосы твои.

Я каждый день в небесной чаше синей

Твой свет ловлю, глаза свои слепя.

Ты — птица, устремлённая к вершине,

А я — как камень, брошенный в тебя.

Над тишиною северного края

Мой быт суровый длань свою простёр.

Горит в моих раздумьях, не сгорая,

Твой образ, как негаснущий костёр.

Сжигаю я на нём свои сомненья

Без лишней суеты и сожаленья…

* * *

Я в беспокойном шуме листопада

Ищу строку, чтоб образ твой воспеть.

Моей мечте резвящейся не рада

Сомнений обездвиженная сеть.

Как души, тихо отлетают листья

От мрачных тел страдающих осин.

И начинаю мысли грустью грызть я,

Узрев на небе журавлиный клин.

Осенний дождь обрёл привычку литься

Над жёлтыми ошмётками травы.

Разлука — смерти энная частица,

И мы в какой-то степени мертвы.

И лишь надежды призрачная нить

Стремится нас с тобою оживить…

* * *

Весна опять приходит без тебя,

В моих раздумьях хаос воскрешая.

И о тебе, речную гладь рябя,

Поёт мне ветер северного края.

Но дней разлуки толстенный клубок

Нам размотать не суждено вовеки,

Хоть в снах моих нашла ты уголок,

Где каждой ночью пьёшь напиток неги.

Ты помнишь наш особенный язык?

Он в виде взглядов был освоен нами.

На нём я с образом твоим привык,

Волнуясь, разговаривать часами.

Ты, может, слышишь этот диалог,

Когда страдаешь в обществе тревог…

* * *

Космическому холоду назло

Ты ищешь теплоту в небесном чане.

Мне мнится, что весь мир — одно село,

Что мы с тобою в нём односельчане.

Вот падает, как яблоко, звезда

За дальним лесом, в жгучую крапиву.

Где ключевая катится вода,

Где лунный запах будоражит ниву.

Мне, ждущему свидания с тобой,

Удары сердца кажутся громами.

А Млечный Путь мне видится тропой

Меж нашими влюблёнными домами.

Когда зову я с севера тебя,

Ты с юга отвечаешь мне, любя…

* * *

Грусть привыкает мой покой колоть,

В него втыкая иглы высшей пробы.

Чтоб изучить мою живую плоть,

Приходят, как учёные, хворобы.

Хоть мне совсем неведомо — доколь

Продлит свой бег моей судьбы кривая,

Я чувствую нешуточную боль,

От сердца дни и ночи отрывая.

Сегодня же без лишней суеты

Я мерю луг весёлыми шагами,

И осторожно обхожу цветы,

Боясь задеть их лепестки ногами.

Пока я не лишён дыханья Богом,

Жить не хочу в отчаянье убогом…

* * *

С трудом смиряя хищную натуру,

Бесшумно колкий снег идёт, как рысь,

Как будто гневный ветер сбросил вниз,

Содрав с сырых небес, большую шкуру.

Досталось также дремлющему лугу

От этой стылой белизны с лихвой.

Бойцы-десантники зимы лихой —

Снежинки — в жёсткий плен берут округу…

Я сильных холодов атаку чую,

Как резкий марш-бросок слепой тоски.

И размышлений о тебе полки

Теперь и я сполна мобилизую.

Судьбой в какой же мне дано сезон

Разбить разлуки мощный гарнизон?..

* * *

Когда-то даст непоправимый сбой

Бегущих дней размеренный порядок.

И я уйду оборванной строкой

В клубок из неразгаданных загадок.

Мои надежды превратятся в птах,

Снующих меж восходом и закатом.

Я стану вздохом на твоих устах,

И растворюсь в твоей душе, как атом.

Луной лимонной с горестным лицом

Твоё окно я караулить буду.

В твой сон явлюсь я ласковым словцом

И приобщу тебя к былому чуду.

И в качестве прививки от скорбей

Тебе оставлю память о себе…

* * *

Ветра, как книгу, рощу пролистали.

Исходят соком ягоды во рву.

Ложатся слёзы журавлиной стаи

Как росы, в предосеннюю траву.

Уходит лето, тропы грёз разбиты.

И дней моих весёлых срок истёк.

Впадает в океан твоей обиды

Моей тоски холодный ручеёк.

Я чую одиночества упадок,

И слышу злых сомнений голоса.

Как цветовая гамма сотен радуг,

Лишь в памяти цветут твои глаза.

И твой заветный образ в белом платье

Разлуке нашей шлёт своё проклятье…

* * *

Осенний день безропотно потух.

С реки приходит холодок колючий.

В свинцовом небе ветер, как пастух,

Вовсю пасёт упитанные тучи.

Стареет на глазах лесной массив,

Вдохнувший запах юности однажды,

Где листопад, землёю закусив,

Дождинками спасается от жажды.

Мне мнится, что тоски тяжёлый нрав

Вселился в посеревшую округу,

Что души влагой угнетённых трав

Познали нашу горькую разлуку.

И маются мои воспоминанья

В ненастье, словно в зале ожиданья…

* * *

Роняет вниз хвоинки, словно жала,

Таинственно шуршащий ночью бор.

Тревожа нить, что нас с тобой связала,

Я мысленно веду с тобою спор.

И чую, как с конца другого нити

Идёт ко мне души твоей тепло.

Созрев средь тихой неги и наитий,

Зерно надежды в грусть мою легло.

Твой яркий образ освещает дали,

Луною обернувшись надо мной.

Мне в нашем споре не нужны детали,

Мне важно только слышать голос твой,

И чтобы звёзды, гладя небеса,

Мигали нежно, как твои глаза…

* * *

Сокровище, которым я владею,

Гордясь, и им любуясь — ты одна.

Хочу свернуть разлуке нашей шею,

Испив свои страдания до дна.

Как солнца мощный ореол в зените,

Ты сердцем греешь мой угрюмый быт:

Твой чудный образ дарит мне наитье,

Что даже сказка может вечной быть.

Пусть ожиданья жертвенная птица

Всегда тебе щебечет обо мне.

Ведь если ты мне перестанешь сниться,

Я опасаюсь умереть во сне.

И я желаю относиться к грусти,

Как лик столицы к видам захолустий…

* * *

В багровый балахон оделся день,

И сразу стал загадочным и мудрым.

Мечтая стать им братом желтокудрым,

Слоняюсь средь берёз я, словно тень.

Как старый сыч, вздыхает листопад,

Сухой душою чуя непогоду.

Хоть я стихи шепчу ему в угоду,

Не в силах он вернуть тебя назад.

Но, если этот мир покину я,

То только так, как этот день осенний:

Не торопясь, без лишних опасений,

Хватая грусть из глаз небытия.

И ты, быть может, вспомнишь обо мне,

Как лунный вечер об ушедшем дне…

* * *

В  разлуку мы вошли, как будто в лес,

Смакуя одиночества начало.

И сузился над нами свод небес,

И золотого солнца стало мало.

Корнями достигая наших душ,

Нас вдруг деревья грусти обступили.

И нас клюёт дождя лесного душ,

Мечтаний светлых омрачая шпили.

Растут вокруг сомненья, как грибы.

Боль в сердце рдеет, словно земляника.

Следы тревог, как приговор судьбы,

На глине троп читаются, как книга.

И подавая нам свой голос вещий,

Дух сожаленья бродит, словно леший…

* * *

Летят по небосклону журавли,

Поля и горы крыльями листая.

Я вижу, как растаяла вдали

Последняя рыдающая стая.

Мои раздумья жалостью обвив,

Она ушла в стремительные дали.

И как морзянка в камере любви,

Твои шаги по тропке отстучали.

И я стою, как будто в забытьи,

Застряв душой в летучей паутине.

Черты лица заветные твои

Остались только в памяти отныне.

И, углубляя боль мою вдвойне,

Угрюмый ветер скачет по стерне…

* * *

Искрится небосвод озёрной гладью,

Луна ушла, как рыба, в тину туч.

Мой ум волнуя горделивой статью,

Ты в памяти мелькаешь, словно луч.

Растерзано реальностью и снами

Былых свиданий наших волшебство.

И растянулся Млечный Путь над нами,

Как грусти бесконечной торжество.

Сумятицу в моих раздумьях чуя,

Звучат тревожно птичьи голоса.

По родственным галактикам тоскуя,

Сверкают звёзды, как твои глаза.

И мнится мне, что в темноте лесной

Разлуки дух смеётся надо мной…

* * *

Берёзы прячут сумрачные лица

Во мгле, стволами белыми светя.

И туча, как языческая жрица,

Вершит над миром ритуал дождя.

Спешат с небес мистические капли

Вонзиться в гладь морщинистой реки,

Пока объятья грусти не ослабли

И блики солнца слишком далеки.

Взволнован я ненастья горьким плачем,

Как таинством твоих далёких слёз.

Сезоном одиночества охвачен,

Я затерялся средь сырых берёз.

Воспоминаний тысячи минут

Мурашками по памяти бегут…

* * *

Зари рассветной узкой полосой

Край небосвода на востоке ранен:

Вот почему красивый голос твой

В моих воспоминаньях так печален.

Как битое стекло, лежит роса,

И тишине бродячей режет ноги:

Вот почему, как дальние леса,

Все думы о тебе так одиноки.

Над пропастью шиповник молодой

Завис, как кровью, истекая соком:

Вот почему мне кажется бедой

Тревога за тебя в краю далёком.

Когда же, муку на куски дробя,

Я отпущу из памяти тебя?..

* * *

Давай смотреть на вечер сообща:

Ты — где-то там, я — здесь, в далёкой дали.

Чтоб пережить разлуку, не ропща,

Нам небеса помогут цвета стали.

Ты видишь тучу чёрную вдали,

Чей вид похож на человечье тело?

Чтоб встретиться мы взглядами смогли,

Ты посмотри туда, где солнце село.

Пусть наши души щедро кормит с рук

И тускло освещает нам дороги

Немой свидетель наших общих мук —

Заката час, рождающий тревоги.

И пусть наш спиритический сеанс

Для нашей встречи превратится в шанс.

* * *

Глухая ночь крадёт мои следы,

Тенями наступая мне на пятки.

И от моей тоски, как от беды,

Твой образ убегает без оглядки.

Холодным равнодушием полны

Далёких звёзд серебряные кучи.

Уткнулись в бок сияющей луны

Бессонницей измученные тучи.

Но душ тепло не ценят небеса,

Их не смутить ни мукою, ни стоном.

Но, помня как цветут твои глаза,

Веду беседу я с речным затоном.

И плачет надо мною Млечный Путь,

Как будто потерял кого-нибудь…

* * *

Я в памяти копаюсь, как в мешке,

Набитом до отказа хламом буден.

Ищу я, словно золото в песке,

Твой голос, возвестивший мне о чуде.

Ищу я сон, в котором образ твой

Грустил всю ночь падучею звездою,

В душе моей рождая зов святой,

Способный биться с ложью и бедою.

Ищу твои тревожные следы —

Разлуки нашей горестные знаки.

И даже — пусть и не поверишь ты —

Ищу твои обиды-забияки.

Штрихом былого стала ты давно,

Но память ворошу я всё равно…

* * *

Влекут меня орбиты внеземные: