Бесплатный фрагмент - Жили-были старик со старухой…

ГЛАВА 1

Прятки

— Это что?

— Где? — старуха сняла с посудника большой горшок.

— Да вот, на столе у тя.

— А ты не видишь, что ли? Листья капусты.

— Куды ты их?

— Курам! «Куды»…

— Да ты что, старая?! Не станут они это жрать!

— Тогда в щи. Что у тебя, старче за вопросы-то спозаранку?

Старик взглянул на ходики, подошёл, потянул гирьку вниз:

— Где ж спозаранку-то? Семь почти.

В углу висели иконки и старик перекрестившись, вернулся к столу.

— Так я чего говорю, слышь?

— Да не глухая пока что, вроде.

— Ты вот что… В салки-то нам с тобой, конечно не с ноги. А вот в прятки, — в самый раз будеть.

Старуха престала чистить горшок и медленно отложив ёршик в сторону, уставилась на старика:

— Чего в прятки?

— Поиграем, — чего… — старик пожал плечами, и они чуть хрустнули. — Что ж в них ещё делать-то, Господи?

Старуха посмотрела на ходики:

— Ты выпимши, что ли?

— А чего я такого сказал — то?!

— В прятки? Ты сбрендил? Какие прятки? Мне щи ставить!

— А ты что сегодня, помирать собралась, что ли? — старик недовольно встал и пошёл к рукомойнику. — Успеешь ты ещё свои щи сварганить.

— Ну тебя к лешему, ей Богу! — старуха махнула рукой и вновь принялась за горшок. — Прятки придумал какие-то!

— Не я придумал. — старик сполоснул руки. — Народ придумал.

Он вытер руки полотенцем и повернулся к старухе:

— Тебе сложно, что ли? Отвернулась, глаза закрыла, посчитала, я спрятался, ты нашла. — голос старика подозрительно задрожал. — А потом я тебя.

— Ладно, — она дёрнула плечом, старик услышал лёгкий хруст, — Прячься, чёрт старый.

Старик довольно крякнул и потёр руки:

— Вот и лады! Встань в угол. Повернись к иконке и смотри, — не подглядывай!

— К окошку отвернусь. — старуха встала и подошла к ближайшему окну. — Нечего святых к твоему старческому маразму приплетать.

— А чего тут такого-то? Я ж не богохульствую! — он кивнул в красный угол на киот с иконами, — А Христу, может с Богородицей тоже скучно там!

Старуха резко повернулась к старику и подбоченилась:

— Ты, брякало сейчас сам спрячешься и сам искать себя будешь! Сказано — нет! Значит — нет!

— Что ты, старая, Господь с тобой! — не на шутку испугался старик. — Чего разбарагозилась? К окошку, так к окошку. Ты только…, не подглядывай.

Старуха повернулась к окну и так неожиданно громко стала считать, что старик вздрогнул.

— Что б тя! Чего орать-то так? Я ж не укокошил ничего!

Заметавшись по комнате, старик сначала попробовал залезть на полати, но потом передумав, кряхтя, с трудом забрался под кровать.

— …. 9, 10! Я иду искать! — старуха обернулась и нацепив на нос очки пристально оглядела комнату. Заметив торчащий из-под кровати лапоть, она тихонько подошла к печке, взяла ухват, вернулась и наклонившись, ткнула ими повыше лаптя.

— Ядрить-то ту! — завопил старик и выкатился из-под кровати, держась за пятую точку. — Ты ж меня проколола насквозь! Ужель ума не хватило, просто чуть ткнуть, ту-то вошь едрёную!

— Да мне и в голову не пришло… — старуха понимая, что врёт, с опаской взглянула на иконки, — Нашёл где сховаться!

— Врёшь, старая! У меня лапоть торчал!

— Что ж ты ногу не поджал, как следоват?

— «Следоват» — деревня, Тьфу! — старик в сердцах сплюнул. — Не успел! Ты ж зарядила, как пулемёт! Раз- два… тра-та-та! Прям, как в 43-ем. Где тут упрятаться по скорому-то?

— Ладно, води давай! — старуха похоже вошла в азарт. — Ступай к окошку и зенки прикрой.

— От баба! — старик попытался выхватить ухват из её рук.

— Нет! — воспротивилась старуха и спрятала ухват за спину. — Убьёшь ведь не перекрестившись.

— Видит Бог, — перекрещусь! — старик хотел осенить себя знамением, но поняв, что говорит что-то не то, примолк. — Чем мне тогда тыкать?

— Метла, вон в углу стоит.

Старик взял метлу, подошёл к окну и принялся сосредоточенно считать.

Старуха оглянулась, на цыпочках подкралась к печи, открыла заслонку и подобрав юбку забралась в печь, прежде чем старик успел окончить счёт.

— …10! — он развернулся.

Взяв метлу как винтовку, старик чуть пригнулся и медленно, озираясь направился к рундуку, где стоял большой сундук.

Неожиданно дверь распахнулась и на пороге возник сосед Кузьмич. На лысо бритый, с немного трясущейся головой и бутылкой водки в руке.

Увидев посреди комнаты крадущегося старика с метлой, голова у Кузьмича на какое-то время перестала трястись:

— Ты, Митрич чего? — он потряс бутылкой — Еть же ж ту-то Люсю! Меня не мог дождаться?

— Ш-ш! — зашипел на него старик приложив палец к губам.

Тут заслонка с печи глухо упала на дощатый пол, и из печи появилась старуха:

— Дёрнуло тебя, Кузьмич сейчас-то припереться!

Сосед перекрестился и молча исчез в дверях.

Старик подошёл к печи и помог вылезти старухе. Приобнял.

— Надо переиграть! — старуха была недовольна.

Но старик прям сиял:

— Эх, старая! Гляди, как тебе понравилось! А то, живём, как бобыли, — ни морали, ни духовных ценностей… Как вот к тебе ещё любовь проявить?

— Отворачивайся, давай… Ценность духовная. — старуха улыбалась.

ГЛАВА 2

Прятки (продолжение)

— Давай-ка, старче вертайся к окошку. Переигрывать будем!

— Может в уголок, к иконкам всё же?

— Мало что ли грехов собрал?! Иди говорю к окошку, считай!

— И чего те грехи-то мои? — старик пожал плечами. — Кабы я ими делиться с тобой собрался…

Проковыляв к окну, старик начал отсчитывать.

Старуха упёрла руки в бока и замерла посреди горницы задумчиво осматривая скудную мебель.

— Три… Ну ты, старая кумекать! Как телега не смазана. — старик улыбнулся. — Отседова слыхать, как мозги твои скрипят. Четыре…

— Да умолкни ты, твою-то душу!

— Пять, шесть!

— Куды ты, пулемётчик!? Застрочил-то! Видишь, не придумала ишо, — где сховаться!

— Так ты вынь из щей свою думалку-то! — старик хрипло рассмеялся. — Ладно, старая! Фору тебе даю. Один…, два…

Старуха суетливо подобрала подол и решительно засеменила к печке. Стараясь не шуметь она с трудом снова залезла в горнило.

— Шесть! … Семь! — неожиданно в окне старик увидел Кузьмича. Сосед тряс бутылкой и заговорщически подмигивая, указывал куда-то в сторону крыльца.

— Десять!

Ещё секунд пять старик смотрел на бутылку, потом повернулся к окну спиной.

Подслеповато щурясь он зачем-то осмотрел потолок и уже хотел было направиться к занавесям скрывавших полки с соленьями, как заслонка в печи вдруг качнулась и с грохотом упала на железный притопочный лист.

От смеха старика согнуло пополам. Он присел на табурет и развёл руки в стороны:

— Подивитесь, люди добрые! У старухи-то моей фантазия так и хлещет, — успевай черпать только!

— Да подсоби ты, чёрт старый! Вишь, — застряла! — старуха задом пыталась выбраться из печи.

— Погодь, старая. — старик от смеха заикал. — Вишь, скрутило меня, — не подняться.

Старуха дёрнулась раз, другой… Наконец ей удалось самостоятельно спуститься на пол.

— Ну вот, видишь, — сама справимши! — старик отсмеялся. — Рожу-то умой.

Старуха молча пошла к рукомойнику.

— Всё-то тебя в пекло тянет. — старик почесал шею. — Ты б ещё в трубу залезла!

— Да куда ж мне ещё?

— Ну ты даёшь! — старик перестал икать. — А под лавками, а чулан? А подпол? Сени! Мало тебе?

— А рази можно было?!

— Да кто ж супротив-то?! Кузьмич, что ли?!… Умылася? Иди считай!

— Что-то я, старый примаялась дюже.

— Вот те раз!

— Вот те два. Да и щи ставить надо.

— Ну, последний раз! … Не на палати ж зову.

— Ладно. — старуха вытерла лицо и повесила полотенце.

— Ты… — старик вдруг замер. — Ну-ка в зеркало-то глянь.

— А чего?

— Ты ж морщины все стёрла!

— Чего?!

— Да шучу я. Ладно. Ступай к окошку.

— Тьфу, леший! — старуха с досадой взглянула на зеркало. — Я ж порадоваться вздумала…

— Чему радоваться-то? Косая давно уж по пятам ходит.

— Типун тебе на язык, чёрт лысый! Сплюнь!

— Сплюнь… То же скажешь. А еже ли я на неё попаду? Не… Считай давай!

Старуха повернулась к окну:

— Раз!

Старик на цыпочках прокрался к дверям, тихо отворил и вышел в сени.

Внизу лестницы ведущей на чердак он увидел Кузьмича. Рядом, на развёрнутой газете лежали огурцы и хлеб. На ступеньке выше стояли в ряд три бутылки. Одна уже была на половину опустошена.

— Тс-с-с! — старик предупредительно приложил палец к губам.

Кузьмич понимающе кивнул и тихо прошепелявил:

— Ты, етить-то Люсю, куда запропал-то? Ждать тебя, етить, уж мочи не было. Вишь, — он кивнул на бутылку, — в один рыльник пришлось.

Кузьмич взял бутылку и протянул старику:

— На-ка, етить-то, хлебни не чокаясь.

Старик взял бутылку и замер:

— А чего? Хороним, что ль? … Погодь, Зинка твоя, что ли Богу душу…?!

— Да етить — то ту Зинку! — отмахнулся Кузьмич. — Она ж дуб переживёт! Пей давай! Кто-нить сегодня, один чёрт где-нить, да крякнул! А ты не тяни, помяни, в стопку душу-то!

Старик выпил:

— Повеселее не мог что-нибудь выдумать?

— А тебе, я гляжу, не навеселиться никак? — сосед кивнул на дверь. — Взбрело ж тебе свою в печь засунуть…

— А… — старик мотнул головой, — То мы в прятки со старой вздумали сыграть.

— В чего?!

— Восемь! Девять! … — донеслось из-за дверей.

Старик вздрогнул и схватив все три бутылки стал карабкаться на чердак. Кузьмич собрал в охапку газету с закусью и испуганно полез вслед за стариком.

— Десять! — неожиданно громко выкрикнула старуха.

Нога Кузьмича тут-же соскользнула со ступени и он с грохотом покатился вниз.

Дверь распахнулась.

— Ах ты, ирод! Пьянь блудливая! — старуха склонилась над распластанным Кузьмичом, — Нешто тебе повторять надо!? Погоди, я повторю сейчас! Ухват тока возьму! — она скрылась за дверью.

— Беги!! — прошипел сверху старик. — Убьёт!

Кузьмич с трудом поднялся на колени и пошатываясь, но довольно быстро, выполз во двор.

— Где шлында эта?! — в проёме появилась старуха с ухватом. Она посмотрела наверх и увидела торчащую с чердака голову старика.

— Сховался? А ну-ка… — она поманила старика пальцем.

Тот осторожно стал спускаться.

— Тока не трепи мне, что Кузьмич пустой пришёл! Давай спускай сюда всё.

Старик поднялся, прихватил бутылки и спустился окончательно.

— И чего замер? Доставай соленья! Стоит он тут…!

Старик в недоумении посмотрел на старуху. Та едва заметно улыбалась.

— А щи, чего же?

— Я что ж по-твоему, сегодня помирать собралась, что ли?

Они сидели за столом и каждый раз чокались.

Позади, то в одном, то в другом окне маячил несчастный Кузьмич.

— Да зови уж, чего там. — старуха махнула огурцом на вилке. — Скомороха своего.

Это было другое, какое-то удивительное утро.

ГЛАВА 3

Сон

— Сон мне намедни приснился…

— …

— Слышь-ка, старая, чево говорю…

— …

— Да ты жива ли, хоть?!

Старик подошёл к старухе, молча стоящей у стола. Заглянул через плечо. Перед ней стояла большая коробка.

— Ты оглохла, что ль?!

Старуха вздрогнула:

— Ошалел, ирод!

— Я ж говорю тебе! Ты хоть реагируй, что ли!

— Куды мне реагировать-то?

Старик хмуро взглянул на коробку:

— Это чего?

— Кузьмичу внук присламши. А он говорит, — ему без надобности.

— Вот же баба, ешь тя мухи с комарами! В коробке-то чего, говорю?!

— Комбайн, говорит какой-то…

Старик помолчал.

— А ты пшеницу, что ль вздумала растить?

— Ну тя к лешему, пень старый! КухОнный комбайн-то! Режет сам чистит, перемешиват…

Старик сел за стол и прищурился:

— Да ты никак, старая перемешивать разучилася?

Старуха подбоченилась:

— Ты сон свой блудливый будешь рассказывать? Или ты ёрничать уселся?

— А, да! — старик стал сворачивать папироску. — Сон-то! Будто мы с тобой вышли в поле, взялися за руки, да и полетели.

Старуха усмехнулась:

— Бес в ребро, сон в руку. А ну-ка ступай за мной.

— Куды это? — старик поднялся и кряхтя вышел вслед за ней из избы.

Старуха взглянула на небо, послюнявила палец, — проверила откуда ветер дует.

— Дай-ка руку свою.

Старик взялся за сухую ладонь и тотчас оба взлетели высоко над землёй.

— Едрить-то тебя, холера! — завопил старик и свалился с кровати.

Старуха привстала на локте, глянула вниз:

— Напужал ты меня, хрыч, господи.

— Да бесовщина снится всякая. — старик забрался на кровать, приобнял старуху.

ГЛАВА 4

Труба

— Вот ведь зараза, совсем тянуть перестала! — старуха вымела последнюю золу с пода печи и отставила помело в сторону. — Слышь, старый! Ты когда последний раз трубу чистил?

Старик сидел на лавке у окна и усердно толок пестом зёрна в ступе.

— Он, видите ли, не слышит. — старуха повысила голос. — А выпить моя плешь, случаем не хочет?

— Ась? — старик с весёлым удивлением замер.

— Дымоход говорю, когда последний раз чистил? –старуха сняла платок, прибрала волосы и повязала снова.

Рот старика чуть приоткрылся. С минуту он молча смотрел на старуху, словно та вдруг стала обратно молодой. Потом моргнул, тряхнул головой и видение рассыпалось.

— Ну у тя и вопросы.

— А я чегой-то просто и не припомню даже.

— Да как же тебе припомнить, коли не было такова. — старик усмехнулся.

— От тя в корень-то! Гляньте-ка не него! — старуха обратилась к иконкам в красном углу. — Он ещё и усмехамши!

— Вот же ж баба. — дед покачал головой, опустил ступу на пол и достал папиросу. — Тебе от меня-то что надобно?

— Не тянет, говорю ж, совсем! И жара нет. А сколько на готовку уходит! Там же поди на стенках сажи, как лишайника на дубе! Подыми зад-то свой, да поди прочисти!

Старик раскурил папироску, задумчиво посмотрел в окно.

— Помнится, батя мой осину жёг, чтоб сажа сгорела… А дед, — так просто дрова солил… и угли.

Рука старухи медленно потянулась к ухвату:

— Я те ведь знаю, где посолить…

Старик испуганно отодвинулся:

— Ты чего, старая? Ты не дури… Мне почём знать, как их чистют?! Или что, по-твоему в могилу к бате залезть да спросить, как он это деламши?

— В могилу надобности нет. — старуха кивнула в печной угол. — Возьмёшь тама щётку, залезешь на под, снизу пошкрябай. Потом я те гирьку дам. Залезешь на крышу, — сверху ею и пробьёшь дымоход-то. Делов то.

Старик не мигая уставился на старуху.

— Ты, старая пошла бы… Да проспалась как следует, что ли?

Старуха молча прошла в угол, достала с полки жестяную щётку и небольшую круглую гирьку на длинной верёвке. Положила всё перед дедом:

— Ты жрать любишь?

— Кто ж не любит? — буркнул он исподлобья взглянув на старуху.

Та наклонилась:

— Так вот, причуда. Вычистишь, тады и сготовлю– старуха сняла передник, повесила на крюк.

Старик молча наблюдал, как она подошла к рукомойнику, сполоснула руки и тщательно их вытерла.

— А еже ли я сорвусь и ноги себе поломаю?

— Ты как-то на пять годков подшился, а через пять часов сорвалси. Ничего, -пережила. — старуха пересыпала из ступы отмолотые зёрна и взяв сито, стала просевать от шелухи:

— Ты чего прилип-то? Я уж скоро в муку перетру, хлеб мне где печь?!

— Ещё замесить надо. — буркнул старик, взял жестяную щётку и побрёл к печи. — Ведь жили как-то, едрёна вошь!

— А вот чтоб не «как-то», а как все люди, — не скули, а займись!

Старик кряхтя залез в печь. Скоро послышался громкий скрежет и тихий мат.

Старуха закончила просеивать, взяла мельницу и ссыпала зёрна на жернов.

— Япона мать раскудрить твою черешню!!! — старик отчаянно кашляя, выпал из печи и повернулся к старухе.

Она перекрестилась:

— Рогов тока не хватает!

Весь чёрный от сажи, старик встал и споткнувшись о лоханку, покачиваясь пошёл к сеням.

— А гирьку-то позабыл чево?

Старик вернулся за гирькой и с ненавистью посмотрел на старуху.

— Ой, ухайдокает щас свою старую! — старуха шутливо прикрылась руками.

Старик молча развернулся и скрылся в сенях. Старуха подошла к печи, чуть залезла, глянула:

— А не трухляв пень-то! — она чихнула, улыбнулась и принялась выгребать ошмётки золы.

Старик вышел из сарайки с длинной стремянкой. Приставил её к дому:

— Ну, не приведи Господи. — прошептал он и осторожно стал подниматься.

Очутившись наверху, он добрался до прибитой к крыше лестницы, которая вела к коньку. Моля Бога о том, чтобы прохудившаяся крыша под ним не провалилась, старик медленно подобрался наконец к трубе.

Сильный порыв ветра ударил в спину.

Сев верхом на охлупень, он перевёл дух и огляделся:

— Ух, а красота-то кака, чтоб я сдох!

— Етить-то ту Люсю, раздерить тя, напугал! — услышал он позади себя и, вздрогнув, оглянулся.

За трубой сидел Кузьмич. Перед ним на аккуратно расстелянном полотенце, лежала бутылка самогона, огурцы и консервы со шпротами.

— Ты?! Чего здесь …?

— А ты сам-то скумекай с трёх разов-то, еть ту Лю! Авось и…

— От своей, что ли прячешься? — сообразил старик и закашлявшись, рассмеялся.

— Да тише ты, ирод! — зашипел на него Кузьмич. — Сейчас всю мою схоронку рассекретишь!

Старик, зажав рот рукой продолжал трястись от смеха.

Кузьмич налил в стопку, протянул:

— На-ка, трясогузка, уймись!

Старик залпом выпил.

— Я отседова уж с час гляжу, как меня Зинка ищет. — довольно произнёс Кузьмич. — В жизнь не сыщет! Пошла к пристани искать, курица! — он усмехнулся и налил себе.

— Куда ж я табурет подевамши? — старуха задумчиво потёрла переносицу. — На верх, что ли с дуру снесла?

Она вышла в сени и поскрипывая поднялась на чердак.

— А знаешь, у меня ж енто… прям была чуйка, что ты здеся нарисуешься!

С этими словами Кузьмич налил себе и вынул откуда-то из сердца вторую стопку:

— Тока сам загрузи себе.

— Я вообще-то на крыше своей собственной хаты-то нарисовался.

— Так я об чём и толкую! — Кузьмич недовольно крякнул. — Чуйка, — великая сила!

Старик взял у него пустую стопку и потянулся за бутылкой.

Всё произошло в секунду. Конёк неожиданно треснул, доска под стариками проломилась и оба полетели вниз.

Когда клубы пыли рассеялись, старик поставил бутылку на дощатый настил и огляделся.

Кузьмич лежал напротив с не разлитой стопкой в руке. Между ними с табуреткой в руке стояла его старуха.

— О, Петровна! — Кузьмич охнул и сел. — А вот про тебя чуйка моя чевой-то смолчала. — он повертел головой. — Зато здесь не дует.

— Вот я тя сейчасас табуретом-то подтяну, пьянь козлиная! — старуха замахнулась.

— Погодь, старая! — старик придержал её за колено. — Не буянь. Кузьмич-то ни при чём. Подо мной провалилося…

Старуха опустила табурет, медленно села на него:

— Что ж вы окаянные наделали-то?

— Да починим мы, етить-то! — Кузьмич улыбнулся и выпил. — За час крышу справим! Чего там? — он взглянул наверх. — Пару-тройку досок, да и покроем!

Старуха с сомнением тоже посмотрела на дыру в крыше:

— Да ты уж справишь…

— Я те Петровна, крест даю! — Кузьмич истово перекрестился. — Нальёшь апосля?

— У тебя ж есть! — старуха кивнула на самогон.

— Так то ж на скорость работы!

Сверху послышался тихий шорох. В следующее мгновение небольшая круглая гирька упала прямо на бутылку и разбила её в дребезги.

С минуту все молча смотрели на растекающуюся по доскам прозрачную лужу.

Первым не выдержал и расхохотался старик. Кузьмич пару раз икнул и хлопнув себя по коленям, присоединился. Старуха тяжело поднялась с табуретки:

— Ладно. Олухи.

Она пошла к лестнице прикрывая краем платочка старческую улыбку:

— Плесну вам чутка… Для скорости.

ГЛАВА 5

Телевизор

— Тебе чего? — старуха подозрительно смотрела на внезапно появившегося в сенях Кузьмича.

Не смотря на то, что солнце взошло уже пол часа назад, он был ещё трезв.

— Вот видь, етить-то ту Люсю! Мне чего?! Твой же сам позвал!

— Мой? — старуха насупилась. — Когда это он тебя позвать успемши? Вродь, под глазом у меня всё-время.

— Так вчерась, когда! — Кузьмич почесал ухо. — Приходи, говорит, утром. Глянь телевизер.

— Ах, ты вона про что! … Телевизер, да. Глянуть надо. — старуха посторонилась. — Не фурычит чего-то.

— Где купили? — Кузьмич подняв плешивую голову, по-хозяйски вошёл в горницу.

— Да где мы купим-то?! — старуха зло воткнула вопрос в спину Кузьмича. — На что? На похоронки-то не отложить никак! А это-то старый в лото выиграл.

— Везёт же дурням.

Кузьмич встал посреди горницы и огляделся:

— А где ж..? — Кузьмич хотел снова поковырять ухо, но забыл где оно и замер с поднятой рукой.

— Ты чо? — старик ткнул в огромную чёрную плазменную панель стоящую у стены. — Зенки-то раскрой.

— Ту-то Люсю в ячмень… Это чего?

— Ну ты туман, Кузьмич! — старик хрипло рассмеялся. — Это и есть телевизер. Сони.

— Соньки?! Егоркиной, что ль? — он повернулся к старухе. — Ты ж говорила, что в лотерею выиграли?

Старик от смеха зашёлся в кашле.

— Ты болтать будешь или чинить? Лотерея … — старуха взяла вёдра.

— Да я ж ума не проложу, с какой стороны и подступиться-то к нему!

— Слышь, старая? — Старик едва говорил. — А Кузьмич-то… по ходу… всё возле революции где-то… шоркается!

Старуха не сдержав улыбку, отвернулась.

— Ну … — Кузьмич наконец отыскал ухо, почесал.

— Ты не нукай. — старик перестал кашлять. — Ты ж, монтёр!

Кузьмич кивнул головой:

— Монтёр, да. Так не телевизеров же, а путей.

Старик прищурился и мотнул головой в сторону старухи:

— Ты ж, старой примус чинил!

Кузьмич довольно улыбнулся:

— Примус чинил! Как-же, помню. Было дело!

— Он как починил, так мы тем примусом … — старуха вздохнула и громыхнув вёдрами пошла к дверям. — Только и пользуемся, ядрить-то. По пяти раз на дню! Монтёр хренов!

Дверь за старухой захлопнулась и изба вздрогнула.

— Чего это она? — Кузьмич перестал улыбаться и взглянул на старика.

Тот покачал головой:

— Эх, Кузьмич… Он же нам в тот же вечер чуть всю хату не спалил. Старуха без бровей да ресниц осталася.

— Вот оно как … — протянул Кузьмич и тяжело вздохнул. — Етить то ту… Ну, извиняйте. — тут он снова разулыбался. — Так коли не сгорела, отметить надо!

Старик опасливо посмотрел на дверь:

— У тебя чего, с собой, что ль?

— А то! — Кузьмич подмигнул и вытащил из-под рубахи чекушку. — У меня ж, еже ли у сердца не плещется, так оно и не стучится вроде. Твоя-то до колодцу?

— Ну.

— Тады не жмёмся. Успеем. — Кузьмич протянул чекушку.

Старик ещё раз глянул на дверь и быстро выпил половину.

— На-ка. — Кузьмич протянул конфету. — Что б не воняло.

Старик передёрнулся и закусил, а Кузьмич припал к бутылке.

— Это чего? — он допил и кивнул на лежащий шнур под плазмой.

— Где? — не понял старик.

— Ох, тетёрки. — Кузьмич встал, подошёл к шнуру и воткнул тот в розетку.

— Ах ты ж, господи! — старик взял со стола пульт, приблизил его к самым глазам, нашёл кнопку.

Телевизор ожил и засветился.

— “ … а стоит сурикатам остаться одним, они тут-же начинают волноваться и вытягиваться во весь рост, пытаясь рассмотреть вдали своё будущее.» — донеслось из плазмы.

— Чего рассмотреть? — у дверей стояла старуха.

— Будущее своё. — усмехнулся Кузьмич.

— Ты чего же? — старуха поставила вёдра на пол. — Ужель починить сумевши?

— Ну дык! — Кузьмич развёл сухими руками. — То ж не примус.

Старуха покачала головой и плеснула из ведра в рукомойник:

— Думала, на старости уж ничему не подивлюсь. — она подошла к плазме и любовно погладила экран. — Глянь-ка, как живые.

Кузьмич сел за стол. — Ну чего? Так и будем сидеть, на сурикатов таращиться? Или я не заслужил?

Старуха оторвалась от экрана и взглянула на старика:

— Ну, чего сел пнём-то? Знаешь же где. Ставь на стол, уважить надо монтёра-то.

— А! — встрепенулся старик. — Так то я мигом! — он вскочил и поспешно захромал к комоду.

Старуха вынула из-под лавки банку с соленьями. Вскрыла. Достала стопки.

Кузьмич чувствовал себя барином. Откинувшись на спинку стула, он достал папироску, задымил и прищурившись уставился в окно.

Где-то вдали он старался рассмотреть своё будущее…

ГЛАВА 6

Подсолнух

— Это чегой-то?

— Где? — старуха недовольно посмотрела на деда.

— Да вот, лежит. — старик ткнул корявым пальцем в стол.

— Вот тя вошь-то съедает. Да тут овощи лежат! Ты про что?

— Да вот же! Урюк, что ли?

— Тю! Урюк! Курагу Зинка принесла.

— Кака Зинка?

— Ну тя, олух! … Кака Зинка. Така, что в соседней избе 70 лет живёт.

— А! Зинка, что ль? Она мне сегодня на перроне семян продала.

— Чего?

— Да что ж ты чевойкаешься-то? У тебя ж слух, как у филина!

— Та не глухая поди. — старуха глянула в зеркало. — И не старая. Я, спрашиваю, ты откедова деньги взял? Филин.

— Брешешь, старая! Не было такого вопросу!

— А ты не юли! Где гроши взял, спрашиваю?

— Да какие там гроши..?! Тьфу! Семена купил. Вот! — он протянул кулёк.

— Вот же, послал Господь! Какие семена ещё? Зинка же, поди с четверть века семками торгует!

— Ну, дак а я о чём толкую! Посажу семку! Будет на подоконнике расти, да глаз радовать!

— Чей?

— Чего?

— Глаз

— Мой и твой! Вот же, — ступня!

— Так. — старуха уставилась на кулёк. — Ты что же, старый? — она недобро перевела взгляд на старика. — Подсолнухи собрался растить?

— Во, дошло-то то до корыта! Я уж с час о чём толкую!

Старуха молча подошла к окну и растворила настежь створки:

— Ну-ка, подь сюда. Глянь, чего там?

Старик суетливо подошёл, выглянул:

— Чего?

— Того! — взорвалась старуха. — У нас весь огород в этих желтушных сорняках! А ты удумал ишо в хате эту дрянь приютить?!

Старик кивнул в окно и обижено засопел:

— Так то ж сорняк. Они ж дикие.

— Ди-ки-е? — старуха подбоченилась. — Вон о как!? А твои семки в кульке, ты думаешь, — Зинка сама родила, что ль?

— Скажешь тоже! — старик усмехнулся и почесал плешь. — Зинка сказала, что у неё редкий вид. Как там? … — старик закатил глаза и покопался в остатках мыслей. — А, во! Вспомнил. У-ни-каль-ные.

— Вот уж кто здесь уникальный, так это ты, олух старый. Сколько она содрала с пня трухлявого?

— С какого пня? — не понял старик.

— С того, что стоит предо мной.

— А! С пня-то… 50 целковых.

— Тю! Вот, дурень! Лучше б чекушку купил!

— Так что ж?! — старик оживился. — Можно и чекушку! Я бы сбегамши!

— Сиди уж. — отрезала старуха. — Расти свой подсолнух. Сбегамши он… От окошка до печки с час ходит, а тут он сбегамши…

Старик наклонился и потрогал ноготь:

— Ладно. Горшок дашь?

— Так, в посуднике возьми! Нешто не знаешь, где горшки?

Старик тяжело вздохнул, поднялся с лавки:

— Так память-то седая уж. Угонишься за ней рази?

— Как за чекушкой, — так он сбегамши … — усмехнулась старуха. — А за памятью… Эх, могила. Навозу-то присыпь к земле, прежде, чем сажать!

— А? — старик оглянулся. — Да? Навозу, да. Можно.

СПУСТЯ МЕСЯЦ

— Вот ведь каков, а! — старуха недовольно поморщилась. — Скоро совсем ума-разума лишиться со своим подсолнухом.

— Чего? — старик бережно смазывал ваткой лепестки невысокого подсолнуха.