Бесплатный фрагмент - Женщины. Ню

Алёна. Сластёна

Халва подсолнечная, халва тахинная, халва с фисташками — похожая на мрамор с прожилками, сладкая, рассыпающаяся на языке миллионами песчинок, и в то же время слегка липкая — блаженство.

Воздушные облака ванильного зефира, с лёгким яблочным оттенком, невесомые, белоснежные, эфирные, зефирные.

Пряники имбирные, мятные, тульские, с повидлом и без — ароматные, плотные и в то же время мягкие, ни с чем не сравнимые, покрытые сладкими разводами белой глазури, дразнящие заморскими благовониями корицы, гвоздики, имбиря, душистого перца, мускатного ореха, и в то же время такие родные, традиционные, русские.

Овсяные печенья — вкус детства, слегка тягучие, с вкраплениями изюма внутри и нерастаявшими кристалликами сахара снаружи, цвета тёмной карамели, с неповторимым вкусом и ароматом, не поддающимся описанию.

Квадратики простого песочного печенья, сложенные в восхитительный сэндвич с прослойкой из сливочного масла — любимое лакомство из детства, и никаких изысков не надо.

Курабье — восточный восторг, печенье-пирожное, печенье-праздник — сливочное, рассыпчатое, песочное, благоухающий цветочек с серединкой из абрикосового джема.

Плюшки, которые обожал Карлсон, которые пекут мамы и бабушки — румяные завитушки, слегка хрустящие сахарной корочкой снаружи и пушистые внутри, скрывающие сокровища из грецких орехов, изюма, корицы в сердце золотистых завитков.

Булочки московские, свердловские, сахарные, ванильные, с маком, со штрейзелем — манящие, румяные пуховые подушечки да с топлёным молочком, ммм.

Пироги яблочные, ягодные, сливовые, грушевые, абрикосовые, творожные, с вареньем — такие уютные, домашние, открытые, закрытые, решётчатые, как лесные лукошки полные ягод и фруктов.

Тортики — дразнящий рыженький ароматный Медовик; многослойный хрустящий праздничный Наполеон; нежный бисквит с клубникой и сливками; Чёрный Лес — иностранец, а в доску свой — пьяный, шоколадный, с вишенками; простенький, но со вкусом тортик на сгущёнке с масляным кремом и с орешками; нежный творожный торт Неженка с любимым заварным кремом; Мишка на Севере, Рыжик, Сметанник, Прага, Птичье Молоко, Зебра, Графские Развалины, Киевский, Подарочный — фантазия без границ, блаженство без тормозов.

Только русская женщина может себе позволить торт на завтрак (пусть даже раз в году на день рождения), и булочку с молоком на ужин.

Лола. Быть женщиной

Лоле нравилось быть женщиной. Она презирала мужские радости в виде футбола и пива, с брезгливостью относилась к мужскому пи́санью мимо унитаза, с недоумением смотрела, как мужчины могут часами лежать на диване и смотреть телевизор. Ей нравилось хлопотать по дому, особенно на кухне, носить юбки и платья, встречаться с подружками на кофе и ходить в театр.

Но Лола не чувствовала себя стопроцентной женщиной. Она не любила косметику, маникюр, украшения, и наряжаться. Ей нравились ухоженные, элегантно или модно одетые женщины, но она смотрела на них с восхищением и без зависти, просто любуясь, как любуются павлинами или лебедями. Её жизнь совсем не омрачало отсутствие причёски, макияжа и туфель на высоком каблуке — всё это она с лёгкостью и удовольствием предоставляла другим, предпочитая комфорт и независимость.

Однако, была у Лолы тайная грусть — будучи женщиной по сути, она была не совсем женщиной по форме. Женственная грудь почти полностью отсутствовала. Она не была нужна Лоле для соблазнения мужчин глубоким декольте или крошечным бикини — эта сторона вопроса её совсем не интересовала, но любой женщине нужна грудь — чтобы хорошо сидела одежда, чтобы не приходилось скрывать её отсутствие толстыми жаркими лифчиками, чтобы, наконец, чувствовать себя уверенно. Ну и, конечно, стоит отдельно упомянуть биологическую функцию груди — для выкармливания потомства. И это самое потомство, вернее его отсутствие было ещё одной тайной болью Лолы, ещё одним комплексом неполноценности.

Когда, после нескольких лет попыток забеременнеть, врачи сказали ей, что она не может иметь детей, это было последней каплей, разрушившей хрупкий мир мечтаний о семье и женском счастье материнства. Сдерживая слёзы и глотая обиду, она поздравляла своих подруг с их беременностями, покупала игрушки и сладости их детям, корила себя, предлагала мужу развод, но жизнь шла своим чередом, и Лола приняла то, что нельзя было изменить. Иногда она даже радовалась тому, что у неё нет детей, что ей не приходится переживать об их здоровье и счастье, что она свободна как птица, как чайка, лететь куда и когда ей угодно. Но глубоко-глубоко, в тайниках своей души она понимала, что никакие сокровища мира не заменят улыбку младенца.

Вера. Вегетарианка

Вера всегда была всеядной девочкой. Родителям с ней жутко повезло — никаких хлопот: что давали, то и ела — мясо, рыбу, овощи, фрукты, булочки, пирожки, борщи и каши. Золото, а не ребёнок. Причём ела и не толстела — хорошая генетика от мамы с папой.

Повзрослев, Вера узнала о разных странных людях: сыроедах, вегетарианцах, веганах — они наперебой старались убедить всех, что их диета — самая лучшая. Вере нравились вегетарианцы, нравилось их моральное убеждение — не убий. Веганы были уж слишком строги — никаких животных продуктов: ни тебе молока, ни сыра, ни творожка, ни яиц, ни даже мёда! Сыроедение Веру тоже не привлекало — для чего же человек открыл огонь? Огонь — это комфорт и уют. Горячий супчик холодным зимним днём, чашка ароматного чая со свежей выпечкой — не могло быть и речи от этого отказаться.

И хотя вегетарианцы ей импонировали больше всех, и она разделяла их убеждения, Вера не планировала стать вегетарианкой в ближайшее время — слишком сильна была её любовь к пельменям, плову и фаршированным перцам. Но постепенно, с возрастом, незаметно для себя, Вера стала есть всё меньше мясного. Ей просто не хотелось. А она привыкла слушать своё тело. Она верила, что организм сам знает, что ему нужно. Постепенно из её рациона исчезли бекон, колбаса, котлеты. Изредка она баловала себя пельменями. Борщ она начала готовить без мяса — постный, и с удивлением обнаружила, что так ей даже вкуснее. Плов она стала готовить с курицей — и это тоже было очень вкусно! Вскоре она перешла исключительно на курицу и рыбу один раз в неделю, и этого было больше, чем достаточно.

Ей было неприятно дотрагиваться до сырой плоти — ведь люди тоже состоят из плоти и крови. А что, если бы эволюция пошла не тем путём, и мы бы оказались пищей для животных. И они бы готовили человечину с такой же изобретательностью, как мы научились готовить их плоть, кровь, мозги, желудки, языки, печень, почки, крылья, и даже копыта и хвосты. И они бы писали кулинарные книги и придумывали праздничные блюда — какой-нибудь «младенчик табака» или «блондинка под шубой», и продавали бы парную, копчёную, варёную, жареную и запечённую человечину.

Вера не была воинствующей вегетарианкой — она понимала, что человека невозможно убедить, пока он не готов — он сам должен прийти или не прийти к осознанию того, что для него важно и ценно. Она сама была не идеальна и изредка позволяла себе есть братьев наших меньших, но всегда выбирала наименьшее из возможных зол — рыбу или птицу вместо млекопитающих; она никогда не покупала целое животное, так как просто не могла смотреть им в глаза и расчленять их холодные безжизненные тела.

Со временем, постепенно, Вера незаметно становилась вегетарианкой. Ей было вкуснее есть овощи, злаки, крупы, фрукты, зелень — это была еда, несущая радость и лёгкость, а не чувство вины и тяжесть в желудке. Вера верила и надеялась, что и она сама, и все люди и звери на Земле постепенно и сознательно станут вегетарианцами. Её кумиром был слон — если он может быть таким большим и сильным и жить так долго на вегетарианской диете, то чем мы хуже?

Катерина. Кошка, которая гуляет сама по себе

Катерина была ласковая, белая и пушистая, пугливая и независимая, как кошка. Она любила гулять в одиночестве, ходить в кино, театр и на концерты одна, путешествовать самостоятельно, чтобы никто не портил ей отдыха требованиями пойти куда-то или сделать что-то, что ей неинтересно. Ей не нужна была компания. Ей хорошо было самой с собой.

Но Катерина не была отшельницей, она любила жить среди людей. Люди ей нужны были как воздух, который вокруг, но которого не видно. Её устраивали люди, которые не лезут в душу и не набиваются в друзья. Она избегала толпу, но любила наблюдать за людьми.

Она любила своих подруг, родственников, мужа, но принимала их как лекарство — дозированно. Она быстро уставала от общения, от проявлений любви и заботы, от привычек, правил, требований и компромиссов совместного проживания. Передозировка делала её нервной, раздражительной, и ей хотелось от всех убежать, уехать, улететь и побыть одной, перезарядить батарейки, послушать себя, а не других. Но такие паузы были недолгими — она опять скучала по любви, дружбе, общению, заботе и возвращалась к людям, но всегда оставалась кошкой, которая гуляла сама по себе и делала, что ей вздумается.

Инга. Иллюзия

Меня нет. Я иллюзия. Я всем кажусь.

Маме я кажусь маленькой девочкой (это в мои-то 40 с хвостиком), которую надо воспитывать и учить жить.

Мужу я кажусь умной и красивой, но немного сумасшедшей и истеричной.

Подругам я кажусь всем разной — кому-то депрессивным нытиком, кому-то смелой и жизнерадостной, кому-то странной.

Кому-то кажется, что у меня очень интересная жизнь: сегодня здесь, завтра там.

Сегодня я кажусь знакомым и незнакомцам в России, завтра в Америке, через год я уже кажусь всем в Англии, а через два — где-нибудь во Франции или на Канарах.

Иллюзией быть очень хорошо скажу я вам: не надо самоутверждаться, доказывать какая ты на самом деле. А никакая. Всегда разная, потому что тебя нет. Ты — иллюзия.

Полина. Назад в прошлое