Бесплатный фрагмент - Земля Кинешемская

Алексей Антипович Потехин

Возрождая имя А.А.Потехина

В 2019 год — год 190 лет со дня рождения писателя-беллетриста, драматурга, почетного академика изящной словесности, начальника репертуарной части Императорских театров Потехина Алексея Антиповича.

Так и хочется сказать «известного». Но нет… Автор 12 пьес, бытописатель, краевед, ученик и последователь Островского незаслуженно забыт современниками.

А зря. Его пьесы о произволе чиновников, падении нравов, развале деревни, о власти денег актуальны до сих пор.

Изучая творческую биографию А. А. Потехина, поражаешься многогранности его таланта, творческой плодовитости и глубокими знаниями народной жизни.

Ученик К. Ушинского, А. А. Потехин родился и вырос на Волге, участвовал в литературно-этнографических экспедициях и исследовал Поволжье вместе с другими писателями. Любовью к Волге и Кинешме пронизаны его очерки — «Путь по Волге», «Уездный городок Кинешма», «Забавы и удовольствия в городке», а также «Из неоконченного романа».

Печатаясь в «Современнике», писатель сдружился с Н. А. Некрасовым. Большой интерес к его творчеству проявлял Л. Н. Толстой.

В своих «мужицких драмах» А. А. Потехин решал нравственные проблемы, противопоставлял городской цивилизации крестьянский мир, широко использовал в своем творчестве фольклорные мотивы. Драматург принимал активное участие в театральных реформах. С 1881г. он был начальником репертуарной части Императорских театров, с 1882 по 1890г.г. — управляющим труппой Александринского театра. В 1900г. Российская Академия Наук избрала Алексея Антиповича почетным академиком по разряду изящной словесности.

Сочинения А. А. Потехина вышли в 12 томах в 1873—1874г.г. (еще при жизни писателя).

То, что некоторые его произведения пробыли под запретом 12- 15 лет, говорит о многом. Более того, брат драматурга Николай Антипович Потехин за связь с Герценом и Огаревым сидел в крепоти.

В последние годы своей жизни писатель тяжело болел. Скончался А. А. Потехин в Петербурге и был погребен на Никольском кладбище в Александро-Невской Лавре.

После смерти драматурга его произведения были забыты. Последняя премьера его пьесы «Нищие духом» состоялась на костромской сцене в предреволюционные дни семнадцатого года.

Писателя миновал ореол «мученика-эмигранта», поскольку он умер до революции. Однако сколь высоко оценивали его творчество современники!

Подробной биографии А.А.Потехина до сих пор не было издано. Поэтому материалы об этом удивительном человеке приходилось собирать буквально по крупицам.

Творческой группой сотрудников Кинешемской городской централизованной библиотечной системы была разработана программа сохранения культурного и литературного наследия Потехина А. А. «Потехин А. А. — летописец Верхней Волги». В ходе реализации программы удалось буквально всколыхнуть общественность города.

В Кинешемской газете «Приволжская правда» были опубликованы прозаические сочинения писателя о Кинешме.

Теме «А. А. Потехин — современник А. Н. Островского» была посвящена третья региональная писательская конференция «Писатели Поволжья на земле А. Н. Островского», прошедшая в Кинешме в 2008г.

На радио «Кинешма» прошли чтения глав романа А. А. Потехина «Около денег» в исполнении художественного руководителя Кинешемского ТЮЗ им. Раскатова — В.А.Баландина.

На сцене Решемского народного театра была поставлена пьеса «Брак по страсти».

13 ноября 2008 г. в центральной библиотеке им В. А. Пазухина прошли первые Потехинские литературно-краеведческие чтения, приуроченные к 100-летию со дня смерти писателя.

Среди выступающих были профессора, кандидаты наук и студенты Ивановского государственного университета, сотрудники Кинешемского художественно-исторического музея, Кинешемской городской централизованной библиотечной системы, краеведы.

Были представлены самые разные темы докладов: «А. А. Потехин — известный и забытый», «А. А. Потехин и М. П. Погодин», «Тема родительского проклятия в драматургии А. А. Потехина», «Тема греха в творчестве Потехина».

Много слов благодарности было высказано участниками чтений в адрес супругов Синельниковых — Дарьи Ивановны и Владимира Евгеньевича — инициаторов организации и проведения Потехинских чтений на Кинешемской земле. Эти пожилые москвичи неутомимы в своих исследованиях, ездят по России в поисках новых материалов о писателе, а также ведут переговоры о постановке в Москве пьес А. А. Потехина.

Но самыми яркими и плодотворными стали третьи Потехинские чтения. Они сотоялись 25 ноября 2011 года в Центральной библиотеке имени В. А. Пазухина. Участники представляли такие города, как: Москва, Санкт-Петербург, Иваново, Юрьевц, Заволжск, Шуя и Кинешма.

В рамках работы Чтений участники познакомились с краеведческими выставками центральной библиотеки, которые были посвящены местам, связанным с именем А. А. Потехина.

На Чтениях выступили с докладами :

— Е. А. Потехина — директор Кинешемской городской централизованной библиотечной системы, «История возникновения Потехинских Чтений», автор-составитель книги «А. А. Потехин и Кинешма».

— В. Е. Синельников — кандидат медицинских наук, краевед (г. Москва), «Как я пришёл к Потехину».

— Алексей Георгиевич и Владимир Георгиевич Потехины, прямые потомки А. А. Потехина (г. Санкт-Петербург), «Работа с семейными архивами». В прошлом — офицеры военно-морского флота России, они в течение многих лет занимались не только глубоким изучением и систематизацией семейных историй, воспоминаний, они создали настоящий частный музей, в котором представлены личные вещи, уникальные фотографии, документы, картины и рисунки из наследия семьи Потехиных. В 2013 году в Санкт-Петербурге они издали книгу «К истории рода Потехиных из Кинешмы», где поместили репродукции картин и литературные произведения своего деда (внука Алексея Антиповича Потехина — Владимира Николаевича Потехина).

— Л. Н. Титова — главный библиотекарь отдела краеведения Ивановской областной библиотеки для детей и юношества (г. Иваново), «Кинешма на литературной карте Ивановской области».

— И. А. Лебедев — главный редактор газеты «Приволжская правда» (г. Кинешма), «Внук писателя в дневнике кинешемца Н. И. Низова». С этим докладом связана очень интересная история, после публикации заметки о посещении Кинешмы потомками А. А. Потехина, в редакцию позвонила жительница города Г. С. Калинина. Она сообщила о том, что в её коллекции находится картина Владимира Николаевича Потехина, внука драматурга, и дневник Николая Низова, в котором сохранились воспоминания об удивительном обаянии самого художника, его домашней художественной студии и его учениках.

— И. И. Бабанова — директор Кинешемского художественно-исторического музея (г. Кинешма), «Имя А. А. Потехина в коллекции изобразительного искусства Кинешемского художественно-исторического музея». На время доклада кафедра Чтений превратилась в площадку художественной выставки, на которой экспонировались картины из основного фондового собрания Кинешемского музея: портреты Петра Петровича и Анны Фёдоровны Кондратьевых, родителей супруги А. А. Потехина, картины художника В. Н. Потехина и коллекция полотен Л. М. Чернова-Плёсского, ученика Владимира Николаевича Потехина.

— О. В. Владимова, методист Кинешемской городской библиотечной системы (г. Кинешма), «К вопросу о родственных связях и круге общения семьи Потехиных». Вниманию участников были представлены исследования генеалогического древа рода Потехиных с XVIII века, и обозначен вектор дальнейшей работы в этом направлении.

— В. А. Щукина — заведующая музеем истории драматического театра имени А. Н. Островского (г. Кинешма), «Драматург, брат драматурга — Н. А. Потехин». Рассказ о жизни и подлинно разностороннем таланте Николая Антиповича Потехина как будто вернул слушателей в дореволюционную Россию, на сценах которой шли потехинские пьесы, демократические образы которых формировали новое поколение гражданского патриотизма.

— В. А. Баландин — главный режиссер театра юного зрителя имени народного артиста СССР Л. В. Раскатова (г. Кинешма), «Урок Потехина». Он выступил вместе со своими студийцами, проведя аналогии между Потехиным и Толстым, Потехиным и Гоголем, буквально изумляя аудиторию актуальностью и глубиной восприятия драматизма творчества Алексея Антиповича. В. А. Баландин в своём выступлении расставил именно те акценты, которые были обозначены в ходе Потехинских Чтений, раскрыл А. А. Потехина на уровне должного восприятия, как автора гениальной драматургии, время которой пришло.

Дорогими гостями Чтений стали уже полюбившиеся в Кинешме актёры театра книги «Корноватка» Ивановской библиотеки для детей и юношества (г. Иваново) — Ольга Леонардовна и Александра Шишкины с постановкой отрывка из пьесы А. А. Потехина «Суд людской — не Божий».

Отдельного внимания заслуживает внеплановое выступление внучатого племянника Антона Степановича Аренского-Кондратьева Павла Андреевича, пианиста, композитора, президента фонда им. А. С. Аренского (г. Москва). Сам А. С. Аренский — из рода Потехиных, его мать — родная сестра А. А. Потехина.

Так, в день Чтений в центральной библиотеке г. Кинешмы впервые встретились потомки разных ветвей рода Потехиных. В заключение Павел Андреевич исполнил этюд А. С. Аренского, который является семейной реликвией. Это произведение Антон Аренский исполнял на слух, и вот уже более ста лет из поколения в поколении талантливых пианистов Аренских-Кондратьевых мелодия переходит от отца к сыну как наследие и память о великом предке.

В 2016 г. в Кинешме произошло другое знаковое событие. После столетнего забвения впервые на большую сцену вернули произведение А. А. Потехина. В Кинешемском драматическом театре им. А. Н. Островского была поставлена пьеса «Брак по страсти».

Родословная Потехиных

Алексей Антипович Потехин родился в городе Кинешма Костромской губернии (ныне Ивановская область) 1 (14) июля 1829 года в старинной дворянской семье, весьма многочисленной и богато наделенной талантами. В метрических книгах Кинешемской Благовещенской церкви за 1829 г. значится актовая запись №8:

«1 июля у Кинешемского уездного казначея титулярного советника Антипы Макарова Потехина от жены его Анфисы Алексеевой родился сын Алексей.

Крещен десятого. Восприемники: содержатель питейного кинешемского откупа, дворянин, титулярный советник Николай Степанов Карцев и помещичья жена, дворянка Варвара Николаева Яковлева».

Известно, что дед А. А. Потехина — Макар Федорович Потехин, подканцелярист воеводской канцелярии, имел троих сыновей: Антипа, Прокопия (коллежского асессора и кавалера, Кинешемского уездного стряпчего) и Бориса (титулярного советника).

Отец писателя, Антип Макарович Потехин 1782 года рождения, являлся кавалером орденов Св. Станислава 3 степени (1837г.) и Св. Владимира 4 степени (1838г.), жил в Кинешме, владел имением в д. Долгово Кинешемского уезда; служил Кинешемским уездным казначеем и коллежским асессором. Он имел 11 детей: старший сын Петр (г.р. не известен) был лекарем; Алексей (1829 г.р.); Владимир (1831 г.р.) и Константин (1832 г.р.) — обучались в Императорском Московском Университете; Николай (1834 г.р.) — писатель-драматург, актер, режиссер, антрепренер, театральный критик; Леонид (1837 г.р.) и Павел (1839 г.р.), как и Николай, обучались в Костромской губернской гимназии (Павел стал адвокатом); Анатолий (1847 г.р.) стал врачом; Людмила (1825 г.р.); Надежда (1833 г.р.); Софья (1841 г.р.).

Учеба в гимназии и лицее. Учителя и наставники

Учился А. А. Потехин в Костромской гимназии, где его наставником стал удивительный человек, преподаватель русской истории, словесности и географии Пермяков. Пермяков был пламенным поклонником Белинского, прочих светил литературы 40-х годов, энтузиастом своего дела. Пользовался большим уважением у своих учеников и оказывал огромное влияние на их становление, кругозор, вкусы.

Здесь же Алексей сблизился с С. В. Максимовым, будущим автором таких уникальных книг, как «Лесная глушь», «Бродячая Русь», «Сибирь и каторга». Потехин, будучи старше, руководил чтением Максимова, снабжал его книгами.

В 1846 году А. А. Потехин стал студентом Ярославского Демидовского лицея, где на должности и.о. профессора камеральных наук состоял Константин Дмитриевич Ушинский. Многое во взгляде А. А. Потехина на русского человека, его природу сложилось под влиянием К. Д. Ушинского. Идеи Ушинского, как добрые семена, падали на подготовленную почву детской и юношеской любви к родному волжскому краю. Общение молодого профессора со своими учениками не ограничивалось лекциями. Педагог вовлекал студентов и в научную деятельность. За 1847—1848 учебный год Совет лицея присудил две золотые медали за студенческие работы, выполненные под руководством Ушинского. Одним из медалистов стал А. А. Потехин. Под руководством молодого профессора им были выполнены две обстоятельные научные работы: «Образование присутственных мест при Петре Великом» (отмечена золотой медалью) и «Опека и попечительство».

В своих газетных статьях 1848 года Ушинский описывает озерную и болотную Волгу («Ярославские губернские ведомости»). А позднее в учебной книге «Детский мир. Хрестоматия» Ушинский публикует очерк «Путешествие по Волге», где рассказывает юному читателю о том, какую роль играет великая река в жизни России и русского народа.

А. Потехин прочно усвоил главный урок своего учителя — нужно изучать, исследовать родной край, описывать его, поскольку в русской литературе мало «путешествий», а читающая публика не знает не только окраин своей огромной Родины, но и русской равнины. Поэтому еще со студенческой скамьи Алексей Антипович начал знакомство с родным краем, избороздив пешком всю Костромскую губернию.

Со своим краем А. А. Потехин был связан в большей степени, чем А. Н. Островский. Живя подолгу в своем небогатом имении «Орехово», писатель сроднился с этими местами. Из-под его пера вылилось немало произведений, посвященных жизни края. В лучших крупных произведениях Потехина мы находим немало бытовых подробностей из прошлого нашего края: им описаны Тезинская и Бонячкинская фабрики, село Старая Вичуга и самые разнообразные Кинешемские и Юрьевецкие деревни, усадьбы и погосты.

Становление писателя. Кинешма и Волга в творчестве А. А. Потехина

Как было замечено выше, все творчество Потехина связано с родным краем. Первый его очерк «Путь по Волге» запечатлел юношеские наблюдения во время учебы в Демидовском лицее, когда студент Потехин совершал путешествие от Ярославля до Кинешмы. В этом дебютном произведении органично соединились документально-этнографические описания с поэтическими картинами-пейзажами, а также лирическими пассажами. Здесь Потехиным довольно живо зарисована волжская природа, судоходство середины ХIХ столетия, представлены типы волгарей-бурлаков, быт приволжских деревушек и многое другое. Гоголевский стиль описания великой реки делает это произведение немного пафосным, но в нем так много метких наблюдений и неподдельной любви и восторга Волгой. Написанный более ста лет назад, очерк А. А. Потехина и сегодня вызывает чувство восторга перед неизъяснимой красотой могучей Волги, перед силой и мужеством русских людей:

«Чудное зрелище представляет вам Волга, когда вы любуетесь на нее с высокого крутого ее берега: противоположный берег, видимый на огромное пространство, в одну общую картину сливает разнообразные виды, расположенные во всю длину его. Волга медленно и плавно течет под самыми вашими ногами, вдали сливаясь с горизонтом; тысячи разнообразных судов бороздят ее в разных направлениях, составляя с нею нечто целое, живущее одной жизнью, и мысль теряется в этом огромном видимом пространстве, и думаешь видеть перед собою чудо или обман зрения. Дивная, великолепная Волга, как не любить тебя!»

Многое в жизненных и художественных исканиях начинающего писателя, только что окончившего лицей, объясняет его письмо к родителям жены:

«Бесценные родители, Петр Петрович! Анна Федоровна! Прежде всего, позвольте мне принести Вам покорнейшую благодарность за именинный подарок: я получил его и надеюсь сшить себе нарядный халат.

Письмо Ваше, посланное с Кетовым, мы также имели удовольствие получить, но сам он не был у нас, потому что болел ревматизмом в ногах. Для того чтобы исполнить Ваше желание, добрая маменька, я ездил к нему и нашел в нем молодого человека вежливого, любезного, но, кажется, с большими претензиями на светскость и дендизм. Он занимает в Москве две маленькие, уютные комнатки с маленькой же, но хорошенькой прислужницей… Нас он еще не посещал.

Моя жизнь теперь несколько переменилась. Уставши переносить от Наз. тысячи неприятностей, которые он мне делал и чтобы избежать еще больших, я с позволения М., который, сказать, кстати, прислал мне самую нежную благодарность, решился рапортоваться больным впредь до получения другого места и вот уже целую неделю не хожу в контору и избегаю столкновений с моим гонителем.

Новое место предлагает мне М. и хоть не в Москве, но, по крайней мере, лучше настоящей моей должности. Зять М. — Зорин определен губернатором во Владимир на Клязьме; М. просил за меня, и мне предложено место помощника старшего секретаря во Владимирском губернском правлении. Должность эта в 9-м классе с жалованием 1200 р. асс. Я весьма благодарен за нее М., жалко только, что будет очень много дел и, что я должен буду жить во Владимире.

В настоящее время это для меня тем неприятнее, что, принявши участие в Московских Ведомостях, я пишу для них статьи, которые будут давать мне в месяц по крайней мере по 25 р. сер., если не более. Эти выгоды я должен буду непременно потерять. Потеря эта для меня чувствительна еще и потому, что я, вошедши в литературный мир, чувствую, что как будто родился для него, что деятельность этого мира слишком любезна для меня, чтобы снова расстаться.

Мои статьи о московской жизни помещены в №№116, 120, 123, 127, 132 и 133. Может быть, Вам не нравится, что я посвятил свое перо одному театру и тому подобным зрелищам, но характер нашей газеты таков, что не совсем охотно допускает в листы свои повести и легкие литературные рассказы. Впрочем, в скором времени, может быть, даже на этой неделе будет помещена статья о Волге, довольно большая, которая протянется, может быть, на несколько номеров Ведомостей. Задумываю я также в связи с этой статьей о Волге поместить другую о Кинешме: жалко только, что я не могу проверить теперь на месте некоторые свои воспоминания.

Хотя мне и совестно, но я решаюсь беспокоить Вас, неоцененный папенька, потрудитесь меня уведомить в нескольких словах, кто именно из купцов живет как бы отдельными усадьбами в стороне Кинешемского уезда, прилежащей к Вичуге и Голчихе, каким именно производством занимаются и на какую приблизительно сумму, а также куда они сбывают свои производства и как называются самые промышленные селения. Мне бы нужно было также знать, сколько человек рабочих на фабрике Фон-Менгдена и крепостные они его или наемные, на какую сумму простирается его производство и куда сбывается, а также откуда он выписывает пряжу и прочие материалы и за какую плату находятся на его фабрике рабочие.

Сделайте милость, не откажите мне в этих сведениях в сколь можно скором времени, а также потрудитесь прислать, если это Вас не обременит «Взгляд на историю Костромы» кн. Козловского — мне она нужна для некоторых справок, а здесь я не мог отыскать этой книги.

Также потрудитесь уведомить, если можно, на какую сумму приблизительно простирается каждый год ярмарочный торг в Кинешме.

Простите меня, что я так бесстыдно беспокою Вас, бесценный родитель, но я надеюсь, что, во-первых, из любви к своей стороне, а, во-вторых, и для пользы ваших детей, Вы не откажитесь исполнить мою просьбу.

Я попрошу Вас также, если можно, когда-нибудь на свободе в нескольких словах, в нескольких чертах передать мне сюжеты тех анекдотов, где выражается так хорошо веселая, добрая, готовая на самопожертвование душа русского крестьянина. Вы когда-то мне изволили рассказывать их, но я позабыл, а теперь у меня явилось желание облечь эти анекдоты в хорошенькую форму рассказа и поместить в Московские Ведомости. Ради Бога и ради тех высоких душ, не откажитесь исполнить и эту мою просьбу. Но я отвлекся от своего первого рассказа. Перекрестившись, я изъявил согласие на новую должность и теперь жду ее, чтобы снова быть поближе к Вам.

Благословите и Вы меня, неоценные. Будьте здоровы, покойны и не забывайте преданного Вам и покорного сына Вашего Алексея Потехина. Ради Бога, до времени не выдавайте моего секрета, что я хочу писать о Кинешме».

Присланные родителями материалы стали основой очерка «Уездный городок Кинешма» (1851) и своеобразным продолжением очерка «Путь по Волге»: в нем автор сосредоточивает внимание, главным образом, на географическом местоположении города, особенностях экономической жизни. Этнографический характер этого произведения Потехина диктовался к тому же политикой газеты «Московские ведомости», где оно было опубликовано.

Издание произведения «Забавы и удовольствия в городке» (1852) можно считать важным событием в жизни Потехина: очерк предстал перед читателями некрасовского «Современника». Так началось большое и плодотворное общение А. А. Потехина с Н. А. Некрасовым, которое продолжалось до самой смерти поэта и имело большое влияние на писателя, сблизило его с передовой и демократически настроенной интеллигенцией. Картина быта провинциального общества уездного городка в 40-х годах ХIХ века была написана живо, с юмором, что и отметил Апполон Григорьев, характеризуя манеру Потехина-рассказчика:

«Талант Потехина возбудил в нас большую симпатию уже и тогда, когда мы прочли „Забавы и удовольствия в городке“, нам было очень приятно заметить в этой статейке совершенное отсутствие претензий и насмешливого тона, с которым обыкновенно смотрят наши современные писатели на русский провинциальный быт. Автор рассказа высказывает теплое сочувствие этому быту, смотрит без иронии на его увеселения, сам желает от души ему веселиться и приглашает читателей разделить с ним это желание <…> Но особенно сильно выступает талант Потехина в его рассказах из крестьянского быта. Не говорим о надеждах, которые мы возлагаем на талант Потехина, не говорим также о недостатках, свойственных всякому еще не установившемуся таланту. Дело в том, что в лице Потехина литература приобрела нового талантливого, честного и плодовитого деятеля».

Значительное место отведено описанию удовольствий и развлечений высшего круга — помещиков и чиновников, и незначительное — низшему. Тут мы встречаем тщательнейшие зарисовки танцевальных вечеров, «званых вечеров с закускою», святочных развлечений с ряжеными, различными обрядами, песнями и т. п. Писателя едва ли можно заподозрить в искусственности изображаемых сцен. Перед нами в живых картинах предстает незатейливое, довольно пустое и безалаберное времяпрепровождение «верхов общества» одного из больших уездных городов губернии.

Волга со своей тихой величавостью, живописными картинами природы, ее городами заложила в душу будущего художника чувство глубокого преклонения, восхищения, крепкой связи с Родиной. Вот что говорит А. А. Потехин о Волге в своем автобиографическом произведении «Неоконченный роман»:

«Самые ранние детские впечатления его были о Волге и красивых окрестностях города. Он бессознательно, но страстно полюбил окружающую его природу, а особенно свою Волгу… видел и любовался ею, и в летнее время, когда она мирно и ласково несла на себе целые караваны вооруженных парусами судов, которые казались издали стадом больших белых птиц… или когда слышалась с этих судов тягучая песня бурлаков, которая почему-то трогала и щемила сердце. Восторгался он и трепетал от ужаса при виде мощи и силы во время бури, когда Волга сердилась и гневалась, вздымала и бросала белые разлетавшиеся брызги волн, крутила и кидала, как щепки, большие суда…»

Художественно-этнографические изыскания Потехина были продолжены после Крымской войны, когда по инициативе правительства начались масштабные исследования бассейнов крупных рек. В 1856 году А. А. Потехин принял участие в известной литературно-этнографической экспедиции, снаряженной по инициативе Великого Князя Константина Николаевича. Он исследовал Поволжье (а также и другие приречные и приозерные местности) и быт его берегового населения вместе с другими писателями — Писемским, Островским, Максимовым, Михайловым, Афанасьевым-Чужбинским.

В эту экспедицию Потехин был приглашен по личному указанию Великого Князя, имевшего случай слышать его мастерское чтение своих произведений. При распределении местностей, описание которых было задачей экспедиции, Потехин взял на себя изучение средней Волги от устья Оки до Саратова. Так ему удалось выполнить существенную часть замысла К.Д.Ушинского: описать лесную и торговую (очерки «С Ветлуги», «Река Керженец»), пустынную и рыбную (очерк «Лов красной рыбы в Саратовской губернии») стороны великой реки.

В очерке «Река Керженец» А.А.Потехин показал Заволжье реалистично, натурально изображая быт и нравы местных крестьян. Рассказал о старинном обычае: втайне от всех, даже от домашних, ставить не перекрестках дорог деревянный крест как исполнение святого обета, подобного скрытому приношению в Божий Храм. Кресты или часовенки автор видел довольно часто в самых глухих местах.

Лесные раздолья вокруг верхней Волги овеяны легендами, беспрестанно притягивают впечатлительных любителей девственной природы таинственных дебрей, заброшенных старообрядческих скитов… А особенно влечет к себе дивный Керженец, в красноватых от мхов струях которого словно отражается зыбкими и смутными видениями старая Русь с темными ликами икон, мудреной вязью кириллицы, позеленевшими застежками рукописных книг, слюдяными решетчатыми оконцами, обомшелыми срубами да голубцами-кровельками на запрятанных у опушек кладбищах.

Ниже тут места, что некогда обживались Святым Макарием, основавшим на впадении Керженца в Волгу прославленный монастырь, недалеко на восток — озеро Светлояр с затонувшим чудо-градом Китежем. А.А.Потехин отмечал:

«Столичный или степной житель с трудом представит себе и поймет ту глушь и дичь, которая царствует в здешних лесах теперь, в настоящее время, когда постоянная рубка и пожары сильно разредили прежние непроходимые лесные чащи, привольные места для медведей, оленей, раскольников и делателей фальшивой монеты, давших самому Семенову свою особенную местную пословицу: «Хорош город Семенов, да в нем денежка мягка!»

Верхнее Поволжье как исконное гнездо старой, «кондовой» Руси, дольше других русских областей сохраняло и еще продолжает сохранять старинные, вековые уклады народного быта, впечатления которого воспринимаются и действуют здесь с особенной силой и, будучи восприняты в действии, остаются на всю жизнь.

Сын писателя Валерий Алексеевич вспоминал:

«Еще со студенческой скамьи Алексей Антипович начал свое знакомство с родным краем, избродив пешком всю Костромскую губернию, затем также подробно ознакомился с Волгой на всем протяжении. Впоследствии ему пришлось побывать и пожить во многих местах центральной России <…> За исключением немногих этнографических очерков отца, которые были связаны со специальной командировкой его морским ведомством, все остальные его произведения (исключая пьесы из московской жизни) навеяны ему жизнью и природой… которые он мог наблюдать и изучать. <…> Первая половина его творчества относится к тому времени, когда он жил в усадьбе своих родителей на Волге, около города Кинешмы, а потому типы, образы и вся ситуация в повестях и романах, написанных им в этот период, почерпнуты из ближайшей окружающей среды…»

Убежденный реалист, Алексей Антипович, с особой симпатией относился к устоям народной жизни. И сам он был прежде всего природный русак, волжанин. Это ярко чувствовалось в его произведениях, да и в личной жизни — домашнем быту, привычках, наклонностях.

В кругу московских литераторов

В 1852 году А. Потехин сближается с «молодой редакцией» журнала «Москвитянин».

В своих воспоминаниях писатель об этом рассказывает: «Бывши в Москве, я познакомился и сошелся с кружком молодых людей, составлявших так называемую молодую редакцию „Москвитянина“. Это были Григорьев, Эдельсон, Филиппов и среди них, не как центр, но как предмет общего в то время поклонения, почти благоговейного обожания, А.Н.Островский. Я читал в этом кружке мои первые беллетристические опыты и мою первую драму… и был благосклонно и дружелюбно принят в их среду».

Выскажем предположение, что эта «благосклонность» определялась рекомендательным словом А. Ф. Писемского и успехами театральных и «московских» статей молодого провинциала в «Московских ведомостях». Статья Потехина «Несколько слов о бенефисе г. Шумского» стала первым опытом в этом роде. Затем, в течение года, почти в каждом номере появлялись рецензии, в которых он разбирал пьесы тогдашнего сезона и игру московских артистов: Ленского, Самарина, Леонидова, Щепкина. Он также вел отдел «Городская хроника», где публиковал очерковые зарисовки о московской жизни.

Первые беллетристические опыты Потехина — это «Тит Софронов Козонок» и «Бурмистр», повести из народного быта, замысел которых возник во время написания очерков о Волге. В письме к родителям Потехин просит присылать не только сведения о Кинешме и уезде, но и «сюжеты тех анекдотов, где выражается так хорошо весёлая, добрая, готовая на самопожертвование душа русского крестьянина…» поскольку у него «…явилось желание облечь эти анекдоты в хорошенькую форму рассказа». Это письмо свидетельствует также о поисках молодым писателем своего пути в литературе, своей темы. Изображение быта, нравов, а главное, «доброй, готовой на самопожертвование души русского крестьянина» принесло А. Потехину известность.

Повесть из народного быта «Тит Софронов Козонок» заслуживает внимания не только потому, что она была первым произведением Потехина в этом роде, тогда ещё совершенно новом в нашей литературе, но и потому, что в ней уже более или менее ясно сказывались главные особенности более поздних произведений писателя и его отношение к народу. Героем этого рассказа является сбившийся с пути дворовый, лентяй и пьяница. Рассчитывая что-нибудь раздобыть, он отправляется в уездный городок на ярмарку.

На дороге ему встречается молодой паренек, единственный внук зажиточного крестьянина, посланный дедом на ярмарку продать мед. Тит Софронов пристаёт к этому пареньку, насильно вваливается к нему в телегу, приезжает вместе с ним в город и там старается его споить, чтобы поживиться за его счёт. Когда же это не совсем удаётся, Тит, сговорившись с двумя такими же забулдыгами, как и он сам, подстерегает парня, уже успевшего продать мёд, на обратном пути и убивает его, чтобы ограбить. Но вид убитого приводит убийцу в ужас. Тит без оглядки бежит домой, предоставляя своим товарищам возможность пользоваться плодами злого дела, и скоро сознаётся в своём преступлении. Дед убитого, богобоязненный мужик, прощает убийц, и даже берёт к себе в дом его несчастную жену, а Тит, мучимый раскаянием, скоро умирает в остроге.

Таким образом, в этом первом рассказе Потехина из народного быта перед нами встают два типа людей, различные разновидности которых впоследствии нередко встречаются у нашего писателя. Это положительный тип мужика, крепкого, хозяйственного, богобоязненного и добросердечного, который умел переносить тяжелые жизненные испытания и при этом помогать другим стойко держаться против ударов судьбы. И отрицательный тип человека, лишенного прочных нравственных устоев, слабохарактерного, испорченного развращающим влиянием барской дворни или городской мастеровщины. Но и в этих отрицательных типах не совсем ещё погасла искра Божья: Она всё ещё теплится, до поры, до времени, где-то глубоко на дне их измызганной души, и в решительную минуту может ещё вспыхнуть ярким пламенем раскаяния и очищения…

Кроме того, в этом первом народном рассказе Потехина, как и во многих его поздних произведениях, довольно значительное место отведено чисто бытовому, этнографическому элементу, — поверьям, обычаям и т. п. (беседа баб о лихоманках и о разных способах лечения); автор дает здесь очень живое описание ярмарки в небольшом городке — описание, которое, собственно, в рассказе не составляет необходимой части, но придает ему бытовой интерес, а для того времени, когда оно было издано, стало, конечно, и новостью.

Ученик и соперник Островского, создатель «мужицких» драм

Здесь, в Москве, под влиянием Островского созрело решение попробовать себя в роли драматурга. Обращение Потехина к жанру драмы не случайно. При бедности тогдашней литературы и при отсутствии общественной жизни, огромное значение для всех образованных людей имел театр: это было единственное место, где еще можно было отвести душу, в особенности благодаря превосходному составу московской труппы, которая своим исполнением заставляла забывать о бедности, а подчас и нелепости тогдашнего драматического репертуара.

Знаменитая фраза Белинского: «О, ступайте, ступайте в театр, живите и умрите в нем, если сможете!» более чем когда-нибудь, сохраняла свое значение в то время, когда на московской сцене играли Молчанов, Щепки, Садовский и их знаменитые товарищи. Театр произвел на молодого Потехина сильное впечатление. После одного спектакля-бенефиса Шумского он не мог удержаться, чтобы не послать в «Московские Ведомости» небольшую статейку об этом театральном событии. Статья была напечатана 27 сентября 1851г. И редакция предложила молодому театралу писать постоянные театральные рецензии. Таким образом, Потехин сделался литератором и получил возможность сблизиться с кружком своих собратий, бывших, как и он, горячими поклонниками театра.

В 1850 году А.А.Потехин поступил на службу к костромскому губернатору. Тут-то и состоялось его знакомство с А. Ф. Писемским. Алексей Феофилактович служил в это время в губернском правлении и уже приобрел довольно известное литературное имя. Писемский был человеком ироничным, склонным к скептицизму, беспощадным в приговорах и насмешках.

«Ты, бесспорно, умен и берешь только умом, а таланта в тебе я не вижу», — со свойственной откровенностью говорил он Потехину. Однако относился к младшему коллеге с большой приязнью и всегда приветливо. Объединяло их как литературное дело, так и страстное увлечение сценическим искусством. Они не только считали обязательным посещать городской театр, но много играли в любительских спектаклях, пользуясь завидной популярностью у публики.

Об их игре в водевиле «Выдавали дочку замуж», сыгранном 14 января 1853 года, рецензент «Костромских губернских ведомостей» отзывался так: «Роль Кукушкина играл А. Ф. Писемский в особенности превосходно… он совершенно понимал свою роль и выдержал ее до конца… А.А.Потехин был очень хорош в роли Антона Васильевича Буланова, отверженного любовника. Мы искренне смеялись комической встрече его с Иваном Яковлевичем Кукушкиным. Антон Васильевич был потешно оригинален как в своих манерах, разговоре, страстной любви и упреках, которыми он осыпал Ивана Яковлевича, так и в своем костюме».

В драматической сцене «Тяжба» Н.В.Гоголя, представленной в тот же вечер, пальма первенства принадлежала А.А.Потехину.

«А.А.Потехин в роли секретаря Пролетова был бесподобен, и едва ли самый искусный актер мог бы лучше выполнить типическое лицо гоголевского чиновника», — отмечал очевидец. А вот Писемский в роли Бурдюкова хотя и был «очень хорош», но зрители «заметили в нем некоторую преувеличенность странности степного помещика».

Разыгранная в марте того же года «Женитьба» Н. В. Гоголя, участником которой являлся весь цвет костромской интеллигенции, (А.Ф.Писемский, А. А. Потехин, граф А. Д. Толстой, М. И. Готовцева, Е.М.Писемская, Н. П. Колюпанов и другие), так же вызвала восхищенные отзывы:

«…нельзя и опытному артисту вернее и лучше олицетворить этого нерешительного флегматика Подколесина, каким представил его Писемский, — писала губернская газета. — Хлопотун Кочкарев (граф Толстой) был преуморителен, и с таким искусством смешил публику он и моряк Жевакин (А.А.Потехин) в первом действии, что вся публика разразилась единодушным гомерическим хохотом».

Дружба А. А. Потехина с А. Ф. Писемским являлась одной из немногих отрад его костромского периода жизни. К созданию вокруг Потехина атмосферы безрадостности, подозрительности невольно приложил руку, выражаясь словами Островского, «преумнейшая голова, одна из тех голов, кои только и могла иметь Россия», а именно попечитель Московского учебного округа г-н Муравьев. Злые языки распускали о нем немало анекдотов, и довольно-таки язвительных. Будто бы ревностный попечитель просвещения, посетив однажды Университетскую библиотеку, взором императора окинул все шкафы и распорядился:

— Это что за беспорядок — поставьте книги в порядке: малые к малым, большие к большим. Да и на кой черт даете вы студентам книги из середнего шкапа. Пусть начинают брать с краев, небось ведь не перечитают всего.

Этого-то Валериана Николаевича Муравьева и перевели в Кострому губернатором, а тот, к несчастью, сделал Потехина чиновником по особым поручениям.

Костромское дворянство, возбужденное против губернатора его нелепо-солдатскими ухватками, одарило своею ненавистью и Потехина. Лишь благодаря настойчивому ходатайству Островского, с которым «затюканного» чиновника познакомил Писемский, Алексея Антиповича стали принимать в домах, закрытых для него дотоле по милости Муравьева.

Начали привечать Потехина и в первопрестольной, опять же с легкой руки Александра Николаевича, вокруг которого, по словам современника, «как планеты вокруг Солнца», объединялись тогда многие даровитые молодые писатели, художники, артисты: Иван Горбунов, Лев Мей, Сергей Максимов, Алексей Писемский, Павел Мельников-Печерский…

Члены «кружка Островского» считали русский быт «продуктом национального жизненного творчества», признавая его самобытным, красивым, оригинальным. Такую идею горячо и восторженно поддерживала «молодая редакция» «Москвитянина», где Потехин появился в 1851 году, принеся не только свои первые беллетристические опыты, но отменное и тонкое знание провинциальной России, особенно крестьянства.

Благосклонно и дружелюбно принятый в их среду, Алексей Антипович тем не менее был настроен не очень оптимистично. Натянутые отношения с костромским дворянством, ранняя женитьба, бедность и житейские тяготы — все это угнетало Потехина, порождало чувство неуверенности: «Я служу и занимаюсь литературой только в свободные минуты, отказываясь ради этого даже от общественной жизни, — писал он из Костромы Погодину в 1852 году, — Пожертвовать службою ради литературы я не могу, потому что первая в известной мере обеспечивает меня в материальном отношении, а на поприще последней я еще новичок, ничем не обеспеченный в будущем: ни материальными средствами, ни известностью и пониманием публики, ни даже личную уверенность в своем таланте».

Конечно же, Потехин причислял себя к «школе Островского», считая себя его учеником. Когда его пьеса из крестьянского быта «Суд людской — не Божий», которую он написал по подсказке Островского, была опубликована осенью 1853 года в журнале «Москвитянин» и с большим успехом поставлена в Петербурге, начинающий тогда драматург писал Александру Николаевичу: «Общество Ваше лучшая для меня школа: я чувствую, как взгляд мой на великое дело искусства развивается…»

В этом же письме А.А.Потехин называет великого русского драматурга «образцом и страшным судьею». Сближало их и то, что Алексей Антипович родился в Кинешме, где часто по долгу службы и проездом в свое имение Щелыково бывал А.Н.Островский.

В своих «мужицких драмах»: «Суд людской — не Божий» (1854), «Шуба овечья — душа человечья» (1854), «Чужое добро впрок нейдет» (1855), а также романе «Крестьянка» (1853) — Потехин решал нравственные проблемы, противопоставлял городской цивилизации крестьянский мир. Писатель поэтизировал патриархальный уклад, для этого обильно вводил фольклорные и этнографические мотивы.

Историк литературы Федор Батюшков, обозревая творчество Потехина, писал: «…в наше время тревожного решения проблемы морали, исканий тех или иных форм и концепций, после испытанных разочарований и смутно мелькающих надежд, чтение такого автора действует как-то успокоительно».

По поводу премьеры пьесы Потехина «Суд людской — не Божий», с успехом прошедшей в 1854 году в Александринском театре, состоялся прием автора великим князем Константином Николаевичем.

Вот что писал об этом впоследствии сам Потехин: «Воспоминание об этом вечере до сих пор наполняет меня чувством глубокой благодарности. Чтение продолжалось более трех часов и было выслушано с глубочайшим вниманием. По окончании его, меня осыпали похвалами и поощрениями и Великий князь, и Великая княгиня, и все это было так просто, так гуманно и искренне, что я ушел совершенно очарованный и счастливый… Великий князь тотчас же приказал написать от себя шефу жандармов с просьбой немедленно рассмотреть в цензуре мою пьесу…»

С пьесы «Суд людской — не Божий» началась новая страница в творчестве писателя. Именно драматургия принесла ему известность и звание «первого драматурга-народника». Имя Потехина стало неразрывно связано с упрочением на сцене драмы из народной жизни и с цензурной борьбой за право русскому мужику появляться в правдивом виде перед зрителем на театральных подмостках и заявлять отсюда о своих радостях и горестях жизни, и заявлять притом чисто народным языком. В бытовых пьесах Потехина слышится собирательный голос той среды, в которой он вырос. У него нет ни идеализации, ни игрушечного «мужичка», ни мужичка вообще, что «смирением велик». Перед нами впечатления, непосредственно воспринятые чуткой душой, и переданные с той любовью к быту, во всех его проявлениях, которая составляет отличительную, характерную черту писателя.

Другая характерная особенность Потехина — его язык: это не условная книжная речь, а чисто русский красивый и образный язык, простой и вместе с тем художественный, не сочиненный, а подсказанный самой жизнь; он выработался у него как-то сам собою, в постоянном общении с живыми источниками народного словесного творчества. И весь склад мысли, этим языком выражаемой, совершенно народный, бытовой, а не «городской». Оттого-то он и является несомненным мастером русского слова, свободно отдаваясь своему художническому чутью, которое никогда его не обманывало.

Апполон Григорьев совершенно верно определил то направление, в котором впоследствии окреп и развился талант Потехина. Именно народническое содержание почти всех позднейших романов и повестей нашего писателя, а также некоторых из его драм, взято из крестьянского быта.

В это время Островский уже успел занять выдающееся место в литературе своей первой комедией «Свои люди — сочтемся» (1850) и на сцене своими пьесами: «Бедная невеста» и «Не в свои сани не садись» (1852–1853г.г.).

На сцене повеяло новым духом, появилась надежда на создание нового, самобытного, русского драматического репертуара, расцвели выдающиеся артистические силы Садовского, Никулиной, Шумского…

Вполне естественно, что и молодой талантливый писатель почувствовал влечение к театру и решился попробовать свои силы в драме. Пример Островского и собственный литературный вкус указали ему то направление, в котором следовало теперь работать для русской сцены, — направление бытовое.

Но в отношении Потехина понятие «школа Островского» весьма условно. Как бы не желая повторять Островского, драматург, в своих пьесах, делает героями крестьян. Но, несмотря на подчеркнутое «расподобление» с Островским, пьеса «Суд людской — не Божий» множеством нитей связана с пьесами Островского 50-х годов. При внимательном прочтении, это произведение оказывается своеобразным ответом Потехина на комедию « Не в свои сани не садись».

На страницах «Москвитянина» возникает некий диалог между Островским и Потехиным о «грехе», «воле» и неприспособленности людей патриархального склада к современной жизни. И пусть у Островского мы видим глухой уездный купеческий городок, а у Потехина — крестьянскую деревню и село на проезжей дороге; но и в том и в другом случаях усилия писателей направлены на раскрытие нравственного уклада этого мира, поиск той опоры, на которой каждый ощущает себя частицей общего.

Потехин ищет свой путь в драматургии. Для создания «мужицкой драмы» требуется особый материал: сказки, легенды, поверья, устные рассказы, песни, обряды. Необходим русский характер — дикий, необузданный и кроткий, смиренный. Именно на поверье о детях, проклятых родителями, распространенном в Костромской губернии под названием «Проклятое дите», «Проклятая дочь», строится первая драма Потехина «Суд людской — не Божий».

В народной драме обрядовые формы, песни становились средством раскрытия быта, среды и характера, принципом организации сюжетного действия. Без народной песни драматурги 1850-х годов не мыслили создания народной драмы. Пьесы Островского, Потехина, Писемского способствовали становлению национальной оперы.

В основу коллизии драмы «Суд людской — не Божий» положено событие, выходящее за рамки христианской и общественной (патриархальной) морали: молодые люди «слюбились» без родительского благословения. Потехин изобразил нарушение не только бытового запрета (хотя и это страшно, так как грех, совершенный до свадьбы, был ничем не смываем), но и Божьего закона.

Но обратимся к Островскому. Мир комедии Островского человечен и добр, все участники проявляют в критической ситуации лучшие стороны своей натуры. Потехина же словно не устраивает мера тех испытаний, через которые Островский проводит своих героев. Он все ситуации заостряет, драматизирует, он посылает своим героям искушения в «чистом», «библейском» варианте и требует от них аскетических нравственных идеалов доступных далеко не всем. В пьесе Потехина явно используется механизм притчи: грех — проклятие — наказание.

В первой же своей пьесе Потехин вывел на сцену крестьянский быт, с его характерными особенностями и подлинной народной речью. Это была драма в 4-х действиях «Суд людской — не Божий», написанная в 1853 году и поставленная весною 1854 года. Пьеса эта написана в несколько приподнятом и отчасти мелодраматическом тоне. Отец проклинает дочь за то, что она влюбилась в парня, и это проклятие потрясающим образом действует на ее рассудок. Все потрясены, отец во всем обвиняет теперь только себя и не знает, как вернуть сбежавшую из дома дочь. Вместе с ее женихом, старик идет на богомолье в Киев. На обратном пути на постоялом дворе он находит свою дочь в виде странницы, прощает ее и благословляет… Но девушка уже не хочет идти замуж за своего избранника. Она решила служить Богу и отцу и всю жизнь замаливать свой грех. Узнав о ее решении, жених ее также решает послужить царю и отечеству и идет в солдаты. В целом пьеса производит тяжелое впечатление. Но ее резкость объясняется желанием автора подчеркнуть тот факт, что в деревне живут такие же люди, как и в городе, так же способные тонко чувствовать и переживать.

Тогдашняя жестокость нравов не допускала этой мысли. Мужика в то время даже по имени не называли, а уничижительными кличками, не признавая в нем образа Божия.

«Мое горе — от души, да от сердца, — говорит в драме Потехина молодой парень проезжему барину, который издевается над крестьянской чувствительностью, — а по тебе — какое-де у мужика сердце, какое де у него чувствие»…

И барин побежден неожиданной для него развязкой пьесы: «Трогательная история! — восклицает он, утирая слезы. — Именно наши крестьяне… удивительный народ!.. с душой!..» Раньше он об этом очевидно не догадывался.

Почти одновременно с этой первой драмой Потехина из народного быта появился в «Москвитянине» его роман «Крестьянка». Здесь девушка крестьянского происхождения, воспитанная, как родная дочь, в семье доброго немца-управителя и получившая хорошее образование, влюбилась в молодого барина, который, однако, хотел только позабавиться с нею.

Подавленная и разочарованная, измученная клеветой, девушка возвращается к своим настоящим родителям. Они встречают ее недоверчиво, устанавливают над нею строгий надзор и даже сватают ее за неприятного ей человека. Жизнь в родной семье становится невыносимой. Единственным человеком, который ее понимает, становится ее брат Зосима. Зосима уже взрослый женатый мужик, которого все считают глуповатым и который, не находя в своей жизни никакой радости, пьет горькую. А потом с детской покорностью переносит брань жены и даже побои отца.

Этот человек, с самого начала несправедливо униженный, под влиянием сестры меняется. В нем пробуждаются светлые силы. Но девушка не может более оставаться в доме родителей, где чувствует себя совершенно чужой и уезжает, чтобы поступить на службу гувернанткой в помещичий дом.

Продолжением этого повествования о «крестьянке», где автор хотел показать взаимоотношения простого народа с жизнью других слоев общества, стала комедия «Брат и сестра», поставленная на сцене только через 12 лет после ее появления в печати под измененным названием: «Хоть шуба овечья, да душа человечья». Здесь героиня пьесы все та же «Крестьянка» Аннушка — живет у помещицы в качестве гувернантки ее дочери и терпит всевозможные унижения за стремление отстоять свое человеческое достоинство: хозяйка, у которой она забрала вперед деньги, чтобы выкупить своего брата Зосиму, хочет ее насильно выдать замуж за глупого и пьющего чиновника.

Один из постоянных гостей в доме, грязный волокита, не дает прохода несчастной девушке, прислуга за нею шпионит и доносит барыне и т. д. И только один молодой помещик, искренне полюбивший Аннушку, выступает постоянным ее защитником. Он, в конце концов, решается предложить ей руку. Пьеса заканчивается словами Зосимы: «Господи! Кабы побольше было эких людей на белом свете! Вот барин, так барин!»

Таким образом, первые повествовательные и драматические произведения Потехина из народного быта, в которых автор обнаружил не только знание народной жизни, но и теплое, вдумчивое к ней отношение, проникнуты были желанием пробудить в читателе доброе чувство к народной массе, униженной и бесправной, указать на светлые стороны, заслуживающие внимания и поддержки. Молодой писатель явился в своих произведениях не простым наблюдателем, а несколько тенденциозным изобразителем народного быта. С другой стороны, следуя общераспространенному в то время вкусу публики, которая от повествователей требовала прежде всего «романа», т.е. изображения непременно любовных приключений и вызываемых ими происшествий, Потехин должен был и для своих повестей из народной жизни придумывать «романтическое» содержание, а это, конечно, вело к известной доле преувеличения сентиментального элемента.

Этим объясняются такие стороны ранних произведений Потехина, которые читателю нашего времени представляются недостатками, хотя в свое время далеко не казались такими: в то время литература еще не отучилась от некой придуманности, приподнятости тона, искусственности.

Вслед за первой пьесой в 1855 году появляется вторая — «Чужое добро впрок не идет». Она также ставится в Петербурге в Александринским театре и получает еще большее одобрение зрителей.

Письма из провинции. Переписка А. А. Потехина и М. П. Погодина

На становление мировоззрения Потехина в пору московской жизни большое влияние оказал редактор «Москвитянина» М. П. Погодин. Много лет спустя он напишет о том, какую роль в его судьбе сыграл «друг Пушкина и Гоголя». Этот факт наставничества Погодина находит отражение в переписке его и Потехина.

Письма А. Потехина, адресованные М. Погодину, богаты и разнообразны по содержанию. В них открываются малоизвестные страницы его жизни, прослеживается путь становления писателя, поиски своей темы, героев. Обнаруживается возникновение замыслов повестей, романов, драм и окончательное их воплощение, перипетии цензурной судьбы его произведений.

Письма эти помогают понять своеобразие миросозерцания писателя, особенности его таланта. Из писем видно то характерное, что относится к творческой индивидуальности Потехина, а также и то, что определяет лицо целого литературного поколения «пятидесятников» (выражение П. Боборыкина). В отечественную словесность они принесли свой взгляд на мир, убеждение в том, что нужно глубже узнать русскую землю, русский народ, они явились зачинателями «народного реализма», создали новые жанровые формы: повесть из народного быта, крестьянский роман, «мужицкую драму».

Предположительно, что знакомство А. А. Потехина и редактора «Москвитянина» М. П. Погодина состоялось в 1852 году. Переписка же их завязалась с конца 1852 года, когда М. Погодин приветствовал появление в «Москвитянине» произведения А. Потехина под названием «Глава из романа».

Содержание писем показывает, какую роль сыграл Погодин в писательской и человеческой судьбе Потехина. Тон писем обнаруживает благоговейное отношение Потехина к Погодину. Это отношение ученика к учителю, определявшееся, по признанию самого Потехина, тем, что Погодин был другом Пушкина и Гоголя.

Милостивый государь,

Михаил Петрович!

Искренне благодарю Вас, во-первых: за присланные деньги, во-вторых, за доставленную корректуру моего Питальца. Признаюсь, предыдущее письмо Ваше, где Вы уведомляете, что эта повесть моя не пропущена цензурой, очень меня огорчило. Сделайте милость, Михаил Петрович, защитите мое бедное произведение от незаслуженного им изгнания из русской литературы.

В самом деле, в нем нет ни одной цели, ни одной мысли, ни одного слова, которые были бы противоцензурны: вся цель моя — сказать доброе слово о нашем добром крестьянине, все желание — защитить его от многих ложных на него взглядов, показать его так, как он есть, не щадя дурных сторон, не скрывая хороших. Ни одной социальной или утопической мысли, ни одного философски — надуманного обличающего большие претензии, нежели сочувствие или знание вопроса — вы не найдете в ней. Я не знаю, имеет ли достоинства мой рассказ, знаю только, что он написан с доброй благородной целью, а доброе намерение никогда не имеет вредных последствий. За что же восстала на мою повесть цензура? Впрочем, я надеюсь теперь, что она и смилуется.

Оба мои рассказа из крестьянского быта я отдал в редакцию «Москвитянина» без всяких условий именно потому, что они возбудили общие похвалы всех Ваших сотрудников. Я и теперь не хочу назначать этих условий, но надеюсь, что Вы достойно вознаградите мои произведения, которые понравились Вам самим, как Вы мне писали. Со своей стороны, в таком случае, я объявляю себя Вашим постоянным и усердным сотрудником. Недели через две я непременно пришлю к Вам первую часть своего нового романа, который от многих заслужил здесь очень лестные отзывы.

Иванов посылает свою новую повесть вместе с корректурой моего Питальца. Ради Бога, и ради искусства, глубокоуважаемый Михаил Петрович, переведите этого молодого и талантливого человека в Москву: вырвите его из Костромской глуши, которая начинает и меня уже тяготить. Иванов был некогда учителем уездного училища и теперь с большою пользою мог бы занять это место, он отличный педагог (по предмету русского языка). Если бы Вы поставили ему место учителя в Москве, он вечно был бы благодарен Вам и, надеюсь, не мало принес бы пользы «Москвитянину» своими постоянными трудами. Если успеет, то теперь же, а в противном случае в скором времени, он пришлет к Вам свое рассуждение о преподавании русского языка. Если найдете удобным, потрудитесь напечатать, а не то оно будет служить некоторою рекомендациею его перед Вами.

Мне очень интересно было бы знать: на сколько увеличилась в нынешнем году подписка на «Москвитянина» собственно из Костромской губернии. Я много хлопотал об этом и, кажется, не безуспешно. При случае потрудитесь уведомить, потому что я начинаю интересоваться всем, что касается до «Москвитянина». И желаю ему всякого добра и блага.

Пронеслись было радостные слухи, что в «Москвитянине» нынешнего года будет печататься несколько глав Гоголя, но слухи эти к несчастью замолкли.

Сделайте милость, прикажите поддержать еще раз корректуру Питальца: опасаюсь, что при постепенном просмотре могли вкрасться какие-нибудь ошибки. Страницы 92,93 и 94 перепутаны; в корректуре я это заметил, но как бы не упустили из виду. Имя Афиногена я заменил Сергеем, но может быть, в иных местах где-нибудь пропустил и оставил старое. Надеюсь, что вторая корректура все это поправит.

С чувством искреннего уважения и глубочайшей преданности честь имею быть Ваш, Милостивый Государь, покорный слуга А. Потехин. 10 февраля 1853г. Кострома.

В настоящее время я пишу новую повесть из крестьянского быта, которой заглавие будет «Ученье — свет, неученье — тьма». Две трети этого произведения уже написаны, оставшуюся надеюсь окончить с Божию помощью в скором времени.

Эта повесть моя, по мнению читавших ее, нисколько не уступает двум предыдущим; и мне приятно обещать ее «Москвитянину». Между тем меня очень интересует судьба моего Питальца, который во истину, хотя и по ошибке, назван в «Москвитянине» Скитальцем.

Никто из сотрудников не потрудился уведомить меня о его судьбе. Читал ли его Владимир Иванович или нет и что сказал о нем? Если он пропущен, то, вероятно, будет напечатан, по Вашему сообщению, в 9-й книжке «Москвитянина». В таком случае прошу Вас покорнейше приказать отпечатать для меня около 25 (а если нельзя, то и меньше) отдельных оттисков. Если же Питалец не пропущен, то пустите, пожалуйста, в 9-й книжке Козонка. Я надеюсь, что вы исполните мою покорнейшую просьбу и тем воодушевите меня к новым трудам.

Роман мой я до времени оставил и теперь исключительно занимаюсь новою повестью: мне хочется, чтобы она понравилась Вам и Вашим сотрудникам.

Ради Бога уведомьте меня о Питальце, а также о том, есть ли Иванову какая-нибудь надежда получить место учителя.

А. Потехин.

21 апреля 1853 г. Кострома.

(…) Но в то же время я такой бедняк, что вся моя надежда в отношении поддержки существования, возлагается на одну литературу. Я участвую в «Москвитянине», потому что направление его нравится, но крайняя необходимость может заставить меня обратиться к другому журналу, тем более, что я уже на слуху.

Скажу еще больше: я послал свой роман в «Москвитянин» только потому, что уважаю этот журнал, что схожусь с ним в направлении, наконец, потому что считаю себя Вам обязанным. По этим же самым причинам я решаюсь взять с «Москвитянина» меньше, нежели сколько дал бы мне другой журнал: я прошу у Вас 40 р. сер., тогда как «Отеч. Зап.» и «Современник» дали бы мне 60 и больше за лист, ибо от последнего журнала я имел уже неоднократные приглашения и в последнее время через Писемского.

Итак, Михаил Петрович, я уверен, что Вам мои условия не покажутся значительными, потому что все считают их очень ограниченными. В настоящее время мне крайне нужно приехать в Москву, чтобы хлопотать о постановке на сцене двух драм, которые я написал и которые принадлежат «Москвитянину», если только он меня не отвергнет. Одну из этих драм, по-моему, худшую, я посылаю сегодня и брату Николаю, которому и позвольте прочитать ее себе. Он слышал в моем чтении три первых действия, а, следовательно, может легче уяснить характер действующих лиц драмы.

Знаю, что в этом произведении много недостатков, уверен, что строгий суд откроет еще больше, нежели нахожу я сам, но знаю и то, что кому ни читал его — все приходили в восторг; не увлекаясь крайностями, выбирая середину, успокаиваюсь на мысли, что произведение не дурное.

Вторая драма из крестьянского быта, по моему собственному убеждению гораздо лучше первой. Мне очень хочется в течение нынешнего сезона направить на сцену хоть одну из них, но для этого мне необходимо приехать в Москву.

Ради Бога, избавьте меня от нового займа и пришлите мне денег: от 100 рублей серебром уже ничего не осталось, потому что я расплачиваюсь с долгами и должен был потратиться на переезд в Кострому по обстоятельствам, которые передам Вам, если угодно, при личном свидании, а теперь отвечу на вопрос об Иванове. Он в страшном горе, что не пропущена его первая комедия «Голенький ох, а за голеньким Бог», он в страшной бедности, потому что не получил место; впрочем, ни горе, ни страшные лишения не помешали ему написать новую и, по моему мнению, хорошую комедию «Терпи казак — атаманом будешь», которую он должен прислать к Вам. Слава Богу, он отрешился совершенно от натуральной школы. Ради всего святого, ради любви к человеку и добру, помогите ему: дайте какое-нибудь место. Он умеет помнить добро и быть вечно благодарным.

Историей я непременно хочу заняться, по Вашему совету, а особенно теперь в свободное время. Да, многому, очень многому нужно мне учиться, слава Богу, что есть трудолюбие и сознание недостаточного развития. Внутренний голос беспрестанно твердит мне: вперед; вперед!

8 октября 1853 г.

Кинешма.

(…) В настоящее время я прислушиваюсь к тому, что говорят в деревне о войне, — и все больше и больше люблю русского человека. У меня есть несколько писем от солдат к своим родным в деревню: иные из них невольно выжимают слезы из глаз. Как Вам нравится, например, следующее место из письма, которое теперь в моих руках? Выписываю из слова в слово:

«О себе я Вас уведомляю, что я прибыл в Кронштадт благополучно и здоров, и стоим теперь в крепости и ожидаем себе с часу на час приготовленных Аглечан, и наш булатный штык готов заменить веру, царя и свое любезное отечество и прикрыть Вас своею белой грудью безбоязненно будет поставлена против пуль, ядр и штыков вражеских и я с радостью готов пасть на поле брани, на полях чужой и дальней стороны, то паду любящим вашим сожителем и запекшие кровью уста мои произнесут имена и последний вздох вылетит из груди моей и полетит к вам и на мою милую родину, к милой моей сожительнице письмо, а не получишь по окончании войны нашея письма, то поминай за упокой Вашего милого супруга.

Писал Ревельского егерьского полка 5-го резервного батальона, 14 роты рядовой Михайло Котов».

Что тут больше? Веры, надежды или любви? Или лучше: чего тут нет?

18 апреля 1854 г. Кинешма. А. Потехин.

(…) Я теперь живу в деревне настоящим схимником: ни с кем не знаком, ни к кому не езжу, меня посещают только родные да мужики, дружба с которыми у меня скрепляется час за часом.

Чем больше живу в деревне, тем ближе знакомлюсь с бытом и натурою крестьянина, тем больше люблю его, удивляюсь богатству его нравственных сил и убеждаюсь, как мало знают его и дурно понимают городские жители. Не забыть мне фразы одного цивилизованного дикаря в модном пальто, которого я встретил в Москве:

«Жаль, что вы тратите ваш талант на такой быт, из которого нечего черпать, — сказал он мне, — что вам за охота поэтизировать невежд, которых вся жизнь проходит среди коров, овец, лошадей, которые ничего не понимают и вряд ли умеют чувствовать по-человечески, потому что выражают любовь свою побоями». Вся душа моя перевернулась от этих слов (…).

Кстати, я познакомился здесь с одним однодворцем, который, по своим документам, прямой потомок князей Бельских. Этот однодворец жил до некоторого времени как простой мужичок, женат на дочери вольноотпущенной девушки, не умеет ни читать, ни писать, владение его всего девять десятин земли; человек он от природы добрый, честный, смирный, но не очень умный. Жил он просто, по-крестьянски, работал, пахал землю, не стыдясь, вел хлеб — соль с мужиками; но вот ему растолковали, что он дворянин, что род его коренной дворянский, чуть ли не семисотлетний. Что же вышло? Востосковался однодворец о своей бедной доле, стыдится работать бок о бок с крестьянами, не занимается хозяйством, взвалил все на свою бедную жену: «Ты, дескать, такой крови, что тебе надобно работать, а моя кровь не такая»; шляется по помещикам, чтобы позаняться уму, рядиться каким-то шутом в платья, полученные от щедрот помещиков, беспрестанно жалуется на свою бедность и на трудность работы, которою ему заниматься де не пристало.

А между тем дочь его, премилая и преумная девушка, влюбилась в крестьянина, славного, лихого парня, и вышла за него замуж; отец стыдится этого брака, несмотря на то, что зять и умнее и зажиточнее его, а семья зятя корит бедную женщину ее дворянством, с которым ее отец носится каждую минуту и живет бездомным, и требуют от нее двойной работы: что ты, дескать, брали тебя в дом не за твое дворянство, а пошла к нам в дом, так будь у нас работницей, а дворянство свое забудь.

Вот Вам роман — без глубокомысленных, философских задач, но с очень глубокомысленным заглавием: «Кто виноват?»

Надо еще прибавить одну черту: вся деревня и семья, в которую попала дочь однодворца, и семейство последнего — суровые и бестолковые старообрядцы.

4 июля 1854 г. Кинешма. А. Потехин.

Ваше превосходительство, Милостивый Государь, Михаил Петрович!

Я окончательно выбран и назначен в ополчение: с 30-го марта начинается моя служебная деятельность; и я обращаюсь к Вам, Михаил Петрович, с покорнейшей просьбой: ради Бога, ради всего святого пришлите мне для экипировки и пр. целковых 150. Может быть, мне нужно будет купить лошадь, да и жене оставить хоть что-нибудь… Ради Бога, Михаил Петрович, не медлите, а то мне придется среди русских ратников щеголять в кургузом фраке <…> Умоляю Вас: не подвергайте меня стыду недостатками и лишениям. Вторая часть романа у меня почти уже окончена. Я уверен, что вы исполните мою просьбу: поспешите высылкою денег.

С готовностью иду я в Ополчение, но боюсь, очень боюсь, что здоровье мое не вынесет трудностей военной службы. Нельзя ли, Михаил Петрович, похлопотать о должности в Московском министерстве; я был бы Вам навсегда благодарен. Я полагаю, что, если мне дадут место в этом министерстве, то можно будет перейти из Ополчения, теперь же, нигде не служащему, отказаться от общего дела не станет духу: совестно и стыдно. Если бы Вы, мой благодетель, потрудились только написать Головину о моем желании служить под начальством Его Высочества, сказали бы о слабости моего здоровья, которое не вынесет трудов военной службы, в которую я иду теперь, и прибавили бы, что после «Суда людского» я не сидел, сложа руки, и написал драму и роман, то мне кажется, я мог бы надеяться на получение должности под покровительством Великого князя. О роде должности я не забочусь: буду доволен всякой, какую укажут, если бы мне приложить к делу свои способности и иметь средства к существованию. Сделайте для меня это доброе дело…

30 марта 1855. А. А. Потехин.

Кинешма.

Ваше Превосходительство, Милостивый государь, Михаил Петрович!

Давно я уже не беседовал с Вами, давно не получал от Вас ни какой весточки… Я уже подпоручик и адъютант Дружины №148. Дружина наша стоит в заштатном городке Костромской губернии Луху, бедном, скучном и грязном. Две церкви, три каменные, остальные деревянные дома, огромные огороды, где сажают лук — предмет главного или вернее — единственного промысла города. Вал неизвестно кем и для чего построенный, ибо им можно защитить только клочок реки, к которой он обращен своими боковыми отраслями, и весьма удобно бомбардировать город, над которым он возвышается, базар по понедельникам несколько оживляющий обычную тишину городской жизни, — вот Лух. Местность весьма дурная: низкая и болотистая, река Лух вся заросла камышом и осо- кой, весьма тиниста, и оттого, вероятно, рыба, в ней находящаяся, имеет дурной вкус и запах.

Предание говорит, и ему нельзя не верить, что некогда здесь были места непроходимые и необитаемые человеком, покрытые лесами дремучими или бездонными болотами, обиталище бессчетного множества комаров и прочих гадов, пока не поселился здесь преподобный Тихон и своими молитвами, иссушив болота, удалил нечистых и вредных животных, дав место человеческим жилищам. Этот угодник основал в пяти верстах от Луха монастырь, где почивают под спудом и его мощи. Рассказывают, что св. Тихон был слугою князя Бельского, который имел за несколько верст отсюда усадьбу и жил в ней, находясь под опалою у Иоанна Грозного… Убедившись в святости слуги своего, князь отпустил его на волю, и теперь св. Тихон жил как покровитель всего здешнего края.

Вот все, что я могу рассказать о месте своего пребывания. Что же сказать о нашей дружине, о ее ратниках? И здесь, как везде, русский дух, русское сердце.

Вот, например, приводят в приемную назначенного в ратники, лекарь осматривает новобранца, тот жалуется, что он не здоров, лекарь посмотрел — находит, что болезни никакой нет, раздается: годен! И ратник, который за минуту как будто желал уклониться от службы, идет, крестится и говорит: «Слава тебе Господи, что изгодился».

Этот пример не единичный. О том нечего и говорить; как часто брат бездетный просит себя поставить за брата, обремененного семьей, отец идет за сына и сын за отца.

По должности адьютанта я должен управлять дружинной канцелярией; в писцах недостаток, отыскиваю из ратников, умеющих писать, к моему счастью нахожу двоих, которые служили частными писарями у станового пристава, объявляю им, что они поступят в дружинную канцелярию.

К удивлению моему оба начинают всеми средствами уклоняться от писарской должности, уверяют, что дурно пишут и что страдают глазной болезнью. Я долго не мог понять этого упорства: оказывается что же? Мы пошли в службу охотой за общество (они из мещан); не взяли никакого вознаграждения, говорят они: мы хотели служить царю, идти на супостата, а писать-то нам в становой квартире надоело.

Но что меня более всего удивляло в настоящем наборе — это совершенное отсутствие слез и привыканий: я не слыхал их нынче: ни ратники не плакали, расставаясь с семьей своей, ни семья не плакала, расставаясь с ратниками.

И надо посмотреть своими собственными глазами, чтобы вполне убедиться, как беззаботно веселы ратники и с какой готовностью учатся военному делу. Я говорю без всякого преувеличения, но, только видевши, можно поверить и оценить слова мои.

29 апреля 1855 г. А. Потехин

Петербургский период жизни и творчества А. А. Потехина

Большая часть комедий и сцен А. А. Потехина печаталась на страницах некрасовских журналов «Современник» и «Отечественные записки» («Новейший оракул» 1859г. №10; «Закулисные тайны» 1861г. №3; «Вечеринка у бедной родственницы» 1863г. №9; «Отрезанный ломоть» 1865г. №10; «Рыцари нашего времени» 1869г. №2; на сцене Александринского театра шла под названием «В мутной воде»; «Вакантное место» 1869г. №11). Почти все комедии долгие годы не дозволялись к постановке на сцене.

В пьесах «Мишура» (1858), «Отрезанный ломоть» (1865) и др. под влиянием общественного подъема 60-х годов, А. Потехин обличал крепостников, чиновников, решал проблемы «отцов и детей», ратовал за свободу женщин. В одной из самых удачных комедий «Вакантное место» (1859) А. Потехин высмеивал сановный либерализм, использование новых идей для защиты старых порядков.

Помимо этих произведений Потехиным в других журналах был напечатан ряд повестей и романов. Среди них «Бедные дворяне» — лучший его роман, изображающий старинную помещичью семью с ее приживальщиками и шутами. А также — «Крушинский», повесть «Бурмистр» и др.

Третий период творчества писателя (1875–1885 годы). В произведениях этой поры продолжено художественное исследование русского народа, крестьянства, русской деревни. Как и в первый период своего творчества, он пристально изучает жизнь русской провинции — Кинешмы, Вичуги. Почти все персонажи его повестей, очерков и романов, их сложные трагические судьбы взяты из жизни.

В это время проявляется интерес писателя к маленькому человеку (очерки «Крестьянские дети»). Потехин показывает, как земледельческий труд придает детям силу, уверенность в себе, помогает преодолевать трудности и лишения сиротства, закаляет и облагораживает душу и сердце.

Наибольший интерес для исследователей представляют последние по времени написания романы: «Около денег» и «Молодые побеги». В них отображено становление капитализма в текстильном крае, показано положение рабочих, которые еще не окончательно разорвали связь с землей, с крестьянским хозяйством.

Во второй половине 70-х годов А. А. Потехин опубликовал свои произведения в «Вестнике Европы». В «Вестнике Европы» Потехин дебютировал повестью — «Хай-девка» (1875), затем издал повести «Хворая» (1876), «На миру» (1878–1879), «Деревенские мироеды» (1880) и роман «Около денег» (1876). Повесть «Крестьянские дети» с рисунками Н. Каразина выходили несколько раз: в 1881, 1885 и 1890 годах.

Заявляя себя в литературе одним из первых и выдающихся беллетристов-бытописателей, А. А. Потехин с самого начала своей литературной деятельности обнаружил особое тяготение и любовь к драматическому творчеству и сцене, которой он и отдался всецело, начиная с 1880 года.

Плодовитость Потехина в области драматургии удивительна. Им написан целый ряд пьес. Но постановка их на сцене почти всегда сопровождалась крупными недоразумениями с цензурой. Трудно найти другого русского драматурга, который бы так много претерпел в этом отношении. Цензурные незадачи Потехина были введены его современниками в поговорку. Пьесы его находились под запретом годами, а иногда и десятилетиями. Перечитывая их теперь трудно понять, чем они вызвали такие гонения. Иные его пьесы подвергались урезкам и изменениям. Причиной такого положения дел во многом являлась присущая творчеству Потехина обличительная тенденция. Он был действительно злободневный писатель, чутко откликавшийся на всякую неправду окружающей жизни, стремясь разоблачить и искоренить ее. Для наших дней разоблачения писателя кажутся невинными. Но в свое время они производили эффект достаточный, что и препятствовало их выходу на сцену.

Успех А. А. Потехина как выдающегося драматурга был оценен и привел его к тому, что еще в самом начале 80-х годов ему был предложен трудный и ответственный пост заведующего репертуарной частью столичных Императорских театров. На этой должности он состоял несколько лет и успел в значительной мере освежить репертуар казенной сцены, упорядочить сценические постановки. Как театральный деятель Потехин содействовал проведению в жизнь полезных начинаний: обновил трупу Александринского театра; пригласил из провинции 27 актеров (Мичурина, Долматова, М. Писарева, В. Свободина, В. Давыдов и др.), в Малый театр был приглашен Сумбатов. Следил Потехин за пополнением репертуара классикой — произведениями Пушкина («Борис Годунов»), Лермонтова («Маскарад»), Шекспира, Шиллера, Мольера. При содействии Потехина была поставлена «Власть тьмы» Л. Толстого. В дореволюционной театральной России было расхожим и устойчивым мнение, что Потехин вслед за Островским явился реформатором и создателем русского национального театра: он — автор многих популярных в то время пьес, с начала 80-х годов возглавлял репертуарную часть драматических трупп в Петербурге и Москве, с 1897 года был председателем Русского театрального общества.

Позднее Потехин возглавил общество помощи сценическим деятелям. Этой работе он посвятил более десяти лет. Благодаря его настойчивости было открыто общежитие для престарелых артистов, а само общество разрослось и преобразовалось в Императорское Театральное Общество. В дальнейшем А. А. Потехин был председателем Театрально-Литературного Комитета при дирекции Императорских театров.

В 1873–1874 г.г. вышло собрание сочинений в 7 томах. Полное собрание сочинений А.А.Потехина издавалось в 1903—1905 г. в Санкт-Петербурге в 12 томах. Многие произведения Потехина издавались отдельно для народного чтения в специальных изданиях, например, Комитета Грамотности были изданы избранные произведения писателя. В советское время в г. Иваново дважды издавались романы «Около денег» и «Молодые побеги» (1938, 1960). В 1984 году в сборнике трудов Московского государственного университета были напечатаны пьесы «Суд людской — не Божий» и «Мишура».

Талант Потехина отмечали такие маститые писатели, как Григорович, Писемский, Лесков, Тургенев, Некрасов, Островский. Свидетельством большого интереса современников к личности и творчеству Потехина является и тот факт, что его портрет создал выдающийся русский художник Н. Н. Ге. Это полотно хранится в Государственной Третьяковской галерее. В свою очередь Илья Ефимович Репин признавался в письме к Потехину: «Глубокоуважаемый Алексей Антипович… Сколько раз вы производили на меня потрясающее впечатление Вашими творениями со сцены! Они проходили для меня не бесследно».

Театральная и общественная деятельность А. А. Потехина. Конфликт с Островским

Именно известность Алексея Антиповича, как знатока русской сцены, упроченная с годами, привела к тому, что в 1882 году он был назначен управляющим драматическими трупами Александринского и Малого театров, чему много содействовал А. Н. Островский.

В то время на императорской сцене господствовали весьма своеобразные обычаи. По свидетельству современников, талантливые русские артисты должны были петь и «кривляться» в развлекательных представлениях, вроде «Мадам Анго», «Прекрасная Елена», «Чайный цветок»… Получали артисты так называемые «разовые», то есть вознаграждение по спектаклям. Кроме того, артисты выходили на вызовы и кланялись публике, а в режиссерском журнале все отмечалось: кого сколько раз вызывали, в соответствии с чем делались прибавки к жалованию.

Поэтому иметь как можно больше ролей, добиться большего числа вызовов — для каждого артиста являлось делом первостепенным. С другой стороны, количество «нахватанных» ролей приводило к тому, что учили их плохо, а чтобы иметь больше вызовов публики, «выкидывали кренделя». Декорации ограничивались традиционными диванчиками или двумя готическими креслами со стороны сцены.

Таковым предстало перед Потехиным состояние «образцового» императорского театра. Заступив на место управляющего, он круто повернул направление русской сцены в сторону жизненности, художественности и литературности. При Потехине на сцене Александринского театра стали появляться произведения новых авторов. Были у Потехина и чистые радости, когда выдастся удачное представление новой пьесы, которую он провел через все мытарства и поставил наконец. Не избалованный лестью окружающих, он был чуток к похвале.

В бытность Алексея Антиповича управляющим труппами, репертуар пополнился произведениями Пушкина, Лермонтова, Толстого, Шекспира, Шиллера, Мольера. И, конечно же, Алексей Антипович не забывал Островского, осознавая непреходящее значение его произведений для русского театра.

«Шесть пьес твоих я уже возобновил на петербургской сцене», — извещал он Александра Николаевича 1 ноября 1882 года.

Будучи управляющим, Потехин вместе с Островским работал над реформой казенных театров, помогал ее претворению в жизнь. После того, как Алексей Антипович сложил с себя высокие обязанности, опять же вместе с Островским, он принял участие в учреждении Общества вспомоществования сценическим деятелям (ныне — Союз театральных деятелей России) и десять лет являлся его председателем.

Вот выписка из послужного списка А. А. Потехина: беллетрист, драматург, с 1881 г. — начальник репертуарной части Императорских театров,1882–1890 г.г. — управляющий труппой Александринского театра, с 1886 г. — начальник репертуарной частью петербургских Императорских театров.

Мы видим, что по иронии судьбы ученик и почитатель таланта Островского становится как бы его начальником, ведь именно А. Потехин утверждает теперь репертуар Императорских театров, решает кадровые вопросы, а так же устанавливает содержание актеров.

Из письма А. Н. Островского А. А. Потехину (Щелыково, 23 июля 1882 г.), мы видим, как Островский настойчиво рекомендует свой кадровый состав актеров и размер их жалованья:

«Любезнейший друг Алексей Антипович, вчера я получил от Ивана Александровича известие, что переговоры с московскими артистами поручены тебе. Сделай милость, попомни то, о чем я хлопотал всю прошлую зиму! Я прошу тебя во имя справедливости исполнить просьбу, с которой я обратился к директору, т.е. назначить жалованье Никулиной 9000, Садовскому 6000, Садовской 5000 р. и принять Васильева-Запольского. Теперь я тороплюсь и пишу коротко, скоро ты получишь от меня пространное письмо о том же.

Искренне любящий тебя

А. Островский».

Театр отнимал у А. Потехина очень много сил и времени, причем зачастую возникали ситуации, требующие выбора — совесть, справедливость, разум или чувство долга и верность традициям.

Вот выдержка из Записки Островского (1884):

«Потехин позволяет себе учить на репетициях — кого же? — Стрепетову! Да еще покрикивает на нее».

Ученик выходит из повиновения учителя, что начинает раздражать Островского. Вероятно, между ними происходит разрыв. Об этом свидетельствует довольно жесткое письмо Островского Потехину (апрель 1885), где Островский обвиняет адресата в профессиональной непригодности:

«Любезный друг Алексей Антипович. И меня прости, что я причиняю тебе письмами огорчения и разочарования; не я того хотел, я весьма неохотно возобновил и так же неохотно продолжаю переписку, зная наперед, что из этого никаких (практических) дельных результатов не выйдет, а останется только одно мозолие, как говорили в старину. Я должен отвечать тебе и на второе письмо; иначе я могу ввести тебя в заблуждение; ты (можешь), пожалуй подумаешь, что письмо твое было убедительно и что перед твоими доводами я принужден был замолчать. А писать мне вдвойне (горько) неприятно; приходится и свои раны растравлять и тебе говорить горькие истины; да и затруднительна для меня переписка с тобой: мы стоим на разных ступенях понимания изящного вообще и сценического искусства в особенности, вследствие ли твоего упрямства, или уж я не знаю чего; я должен объяснить тебе такие положения, которые объяснения не требуют, и доказывать такие истины, которые уж стали аксиомами.

Ты пишешь, что ты привык уважать людей, достойных уважения, но мыслить и действовать всегда позволяешь себе независимо и самостоятельно. И прекрасно, на твою самостоятельность действий никто и не посягал; сделай милость, действуй самостоятельно. Но не в том дело!

Ты выступил на служение русскому искусству и обществу в должности очень ответственной, требующей твердых, определенных теоретических знаний — и, главное, знаний опытных, знания тех поистине мудрых артистических приемов, какими просвещенные (патриоты) деятели, подметившие редкую способность лицедейства в русском народе, — открывали эту способность, воспитывали ее и потом постоянным наблюдением и руководством уже на сцене развивали и доводили эту способность в артисте до возможной степени совершенства и создали в Москве небывалую в мире труппу; при таких серьезных требованиях (заявлять) вместо откровенного признания в своей несостоятельности, в своем бессилии удовлетворить им, заявлять о том, что ты привык независимо и самостоятельно думать, — небольшая заслуга, а хвастаться тут нечем.

В деле науки и искусства, где есть непреложные основы, где есть последовательное преемство добытых истин, составляющих постепенные завоевания ума человеческого, игнорировать основы и всю сумму приобретений, добытых исследованием и опытом, и доходить до всего собственным умом — есть самодурство, которое и в домашней–то жизни неприглядно, а уж в публичном служении никуда не годится.

Возьмем астрономию: уж на что самостоятельнее и независимее думать, что не земля вертится вокруг солнца, а солнце кругом земли и что земля стоит на трех китах. Да только эту думу надо думать про себя и держать для домашнего употребления; а ни на кафедру, ни на обсерваторию лазить с ней не следует.

Ты, может быть, скажешь, что это сравнение преувеличено? Нисколько. Разве твоя несчастная заветная мысль, что неумелые и неуклюжие любители лучше актеров, не те же киты? Если только хорошенько проникнуться этой мыслью, то вот и довольно, чтобы погубить самый лучший театр с отличными актерами и ансамблем. И откуда попала к тебе эта несчастная мысль, какими неведомыми умственными махинациями могло сложиться в твоей голове такое убеждение?

Ты пишешь, что действуешь по внушениям «совести и сознанного долга». При чем тут совесть? Чего нет в сознании, того нет и на совести; если ты не сознаешь вреда, который ты причиняешь своими действиями, так тебя и совесть не тревожит. А вред-то между тем все-таки остается, и никому от того не легче, что твоя совесть покойна. Что же касается сознания долга, я могу сказать, что степени сознания у разных людей различны. По-моему, чем ответственнее, важнее должность, за которую берешься, тем требования долга должны быть строже. В управление сценическим искусством в двух (главных) столичных императорских театрах, которые должны служить образцами для всех театров России, ты вступил совершенно неподготовленный, не зная этого искусства ни теоретически, ни практически, потому что нельзя же считать за практику постановку нескольких своих пьес. Для того, чтобы хорошо изображать жизнь, надо ее видеть и слышать. Ни близорукий, ни глухой или человек с фальшивым слухом не могут быть актерами».

А вот что перед этим А. Н. Островский пишет своему брату Михаилу (апрель 1885):

«…вдруг получаю письмо от Потехина. Надо тебе заметить, что уже полтора года мы не видимся и не переписываемся. Вот что он пишет: « Я люблю тебя как человека и уважаю как писателя, творца целой школы, патриарха современных русских драматургов, и ожидаю от тебя только сохранения любви твоей и прежней приязни. В доказательство чего посылаю к тебе дочь мою, новую актрису Московского театра, которую ты должен, во имя нашей продолжительной приязни, сердечно благословить на предстоящий ей тернистый артистический путь».

Чтобы ты понял всю прелесть этого манифеста, я объясню тебе, что за актриса Раиса Потехина. О негодности и дрянности побуждений, вызвавших это распоряжение, распространяться нечего, это само собой ясно. Всеволожский знает, что за актриса Раиса, его Григорович еще два года тому назад возил смотреть ее игру в какой-то клуб, кажется в Немецкий. Это был ее дебют в Петербурге. Несмотря на то, что Григорович и Потехин единомышленники, что, ко вреду русскому театру, они действуют по соглашению и, как говорят юристы, с заранее обдуманным намерением, Григорович не скрывал впечатления, произведенного на них неуклюжестью Раисы, говорил об этом громко, при свидетелях, при Всеволожском, и тот хоть и не поддакивал, да зато и не отрицал ни одного слова в неодобрительных отзывах Григоровича.

Если директор полагает, что у Потехиной явился талант, так и оставил бы ее для петербургской сцены, и Раису там мало знают (для нас же и талантливая будет лишняя, потому что будет четвертой; а бесталанных у нас и без Раисы хоть пруд пруди). А Москва знает Раису хорошо: она целую зиму играла у Бренко, которая по доброте (и по глупости) приютила ее, да потом чуть и не взвыла с ней: публика смотреть ее не желала, а актеры отказывались играть с ней. (Раиса мало того, что бездарна, а еще зла, капризна и лютая интриганка.) Она принесет московской сцене много вреда своими интригами, а еще более — тем, что испортит нам репертуар. Во-первых, она переиграет все главные роли в пьесах своего отца; значит, в третий раз перед московской публикой возобновится полный комплект скучных и всем надоевших произведений Потехина; во-вторых, откроется легкий доступ на сцену пьесам бездарных писак <…> всякий понимает, что стоит только отдать главную роль Раисе — и пьеса будет одобрена Комитетом, и последует приказ от директора немедленно ставить ее… да не одна Потехина, на масленице принята еще серия любителей (и им тоже за семь месяцев даром жалованье отдадут).

…Принимают (всякую дрянь) с улицы, а своих, готовых и ловких, увольняют, и они голодают, чуть не умирают с голоду. Господи, когда же кончится издевательство над русским драматическим театром! Пора уж несчастным московским артистам и отдохнуть от разных мытарств, от злых и неразумных мудрований сначала Потехина, а потом Черневского и Погожаева…»

Письма Островского историки литературы и театра толкуют довольно однозначно: Островский прав, а Потехин оказывается непорядочным человеком, более того корыстным. Думается, все было сложнее: великого драматурга одолевали страсти: первенствовать в театральном деле он хотел безоговорочно, да и о своей выгоде он пекся не менее конкурентов.

Однако Потехин, как театральный деятель, современниками воспринимался по-иному, нежели Островским.

Вот что говорит Л. Н. Толстой в одном из писем А. А. Потехину 18 февраля 1887 года (драматург, по словам окружающих, более всего дорожил лестным признанием его литературного труда со стороны Л.Н.Толстого):

«Полагаю, что в драматическом и театральном деле после Островского нет знатока лучше Вас; то же, что в деле народного быта нет знатока равного Вам, это я уж сам знаю; и потому за все, что вы делаете, распределяя роли, ставя, изменяя, сокращая пьесу, я буду Вам всей душой благодарен».

Речь в этом письме идет о постановке в Александринском театре пьесы Л. Н. Толстого «Власть тьмы» и участии в спектакле известной актрисы М. Г. Савиной, которая готовилась к бенефису и выбрала для этого одну из ролей в новой пьесе Толстого (вскоре по указу Александра III постановка была запрещена).

Более того, не щедрый на похвалы Лев Николаевич пишет в том же письме, что:

«Дорогой Алексей Антипович… Я всегда чувствовал близость с Вами по Вашим произведениям, которые любил и люблю, и по коротким и случайным встречам у меня составилось о Вас представление как о вполне близком и родственном человеке <…> Будьте так добры, делайте во всем — в изменениях, в назначениях ролей, как вы найдете нужным и удобным…»

Артистка Александринского театра в Петербурге М. Г. Савина сообщила Потехину о полученном ею разрешении Толстого на постановку в ее бенефис драмы «Власть тьмы» и о просьбе Толстого, чтобы все изменения и сокращения, которые могут потребоваться ввиду цензурных условий, были бы сделаны Потехиным по его усмотрению.

Вот это письмо:

«Посылаю вам, Марья Гавриловна, свою пьесу. Очень желал бы, чтобы она вам понравилась. Боюсь, что она покажется петербургской публике и вам слишком грубою. Четвертый акт с того места, где отчеркнуто красным карандашом, много изменен. Вариант этот, если не будет готов нынче печатный, то я пришлю его вам завтра. Все, что найдет нужным театральная цензура изменить, чтобы смягчить, я на все согласен, если такие изменения будут одобрены А. А. Потехиным, которому я вполне доверяю. Роль ваша мне представляется — Марина. Желаю быть вам полезным и приятным».

Драмы Потехина бесспорно оставили свой след в истории русского театра и драматургии. Они дали возможность проявить драматические дарования таким великим актерам на комические роли, как П. М. Садовский (Николай Спиридонович в драме «Суд людской — не Божий») и А. Е. Мартынов (Михайло в драме «Чужое добро впрок нейдет»). Роль Матрены в «Суде людском» была одной из первых драматических ролей Л. П. Никулиной-Косицкой в современном русском репертуаре, подготовившей ее к созданию образа Катерины в «Грозе».

«Мужицкие» драмы Потехина находятся в ряду произведений Некрасова, Тургенева, Даля, Григоровича. По сравнению с фальшивыми фигурами, нарисованными предшественниками Потехина, по сравнению с карикатурно-анекдотическим изображением простого люда в водевилях типа «Филатки и Морошки», драмы Потехина означали значительный шаг вперед.

Да, в истории русского драматического театра отношение к драматургии А. А. Потехина было не однозначным. Н. А. Добролюбов, нещадно высмеивавший комедии Соллогуба и Львова, отдавал должное достоинствам «Мишуры», хотя и ясно видел ограниченность идейно-эстетических позиций Потехина.

Потехин показал, что взяточничество не только не единственное, но даже и не главное зло в мире чиновной бюрократии. Герой его комедии молодой и преуспевающий карьерист Пустозеров взяток не берет из принципа:

«Высоко наслаждение чувствовать себя бескорыстным, — самодовольно заявляет он в самом начале комедии. — Для этого чувства я готов все перенести, готов умереть, но и существовать на 900 целковых в годы самой пылкой молодости… поставленному на вид в целой губернии, развитому и образованному человеку, видеть беспрестанно возможность обогатиться и отталкивать все соблазны с презрением — это не последний подвиг».

Отказываясь от предложенной ему взятки, он восклицает:

«Когда же, наконец убедится этот дикий народ, что могут быть на Руси чиновники совершенно неподкупные?»

Для Сологуба или Львова этих фраз было бы достаточно, чтобы герой мог претендовать на симпатии зрителей. Потехин же показывает Пустозерова человеком сухим, эгоистичным, равнодушным к делу, жестоким, способным на любую подлость ради карьеры. Привычка к лицемерию настолько вошла в его плоть и кровь, что он лицемерит даже наедине с самим собой.

Так, обольстив дочь своего секретаря, он оправдывает себя в собственных глазах высокими побуждениями: «Жениться на ней? А карьера, а служба, а общественная польза, для которой живу…»

Критика того времени считала, что пьесе Потехина повредил налет «мелодраматизма», вообще свойственный манере этого драматурга.

Совершенно в духе мелодрамы звучат, например, в финале пьесы слова обесчещенной Пустозеровым Дашеньки: «Пусть же мое проклятие преследует тебя всю жизнь, на каждом шагу».

Потехин, по словам Добролюбова, посвятившего «Мишуре» обстоятельную рецензию в «Современнике», «воспитал в душе своей чувство желчной ненависти к тем гадостям, которые вывел в своей комедии, и подумал, что этого достаточно. Однако комедия вышла горяча, благородна, резка, но превратилась в мелодраму».

1860–1870 годы — это период расцвета русского театра. В эту пору Островский и Потехин были самыми репертуарными драматургами. Своими пьесами они сформировали канон русской реалистической сцены. Один из основополагающих — центр спектакля — актер, актерский ансамбль. Потехин принимает участие в формировании репертуара театра. Прекрасно распознавая творческую природу актеров, Алексей Антипович часто сам намечал исполнителей, нередко содействуя тем самым выявлению новых сторон их таланта.

Немалую роль он сыграл в сценической биографии Александра Астафьевича Мартынова, раскрыв в знаменитом комике трагический талант, настояв на исполнении им роли Мишани в своей пьесе «Чужое добро впрок нейдет». Герой драмы Потехина «Суд людской — не Божий», крестьянин Николай Спиридонович, стал первой драматической ролью Прова Садовского.

С произведениями Потехина связано выдвижение и таких выдающихся артистов, как Модест Иванович Писарев и Мария Гавриловна Савина.

В эти годы в пьесах Потехина были задействованы талантливые актеры. Актер Малого театра С. В. Шумской (ученик Щепкина) играл в пьесе Потехина «Новейший оракул» (1861) гипнотизера-шарлатана и обедневшего барона, пытающегося поправить свои дела женитьбой на купчихе в пьесе «Дока на доку» (1861г.). В «Выгодном предприятии» С. В. Шумской сыграл роль Ковырнева, приживала из дворян. Он сквозь «какую-то детскую и чрезвычайно смешную веселость, безобидность и душевную простоту» давал почувствовать «правду этой жалкой личности».

Н. Г. Федотова, дебютировавшая в 1862 году в Малом театре. Она исполнила с большим успехом роль Верочки в «Мишуре» Потехина, где сохранила сценическую правду даже в передаче заключительных трагических сцен, в которых Верочка понимает, что обманута любимым человеком. Федотова утверждает стиль реализма.

Яркой игрой отличалась Ю. Н. Ленская — актриса Александринского театра. Современники считали, что ее «талант, более разнообразный, чем все женские дарования, какие действовали до того на русской сцене». Ленская играла в пьесах Потехина «Отрезанный ломоть», «Виноватая», «В мутной воде». Она легко перевоплощалась, выводя на сцену разнообразные современные характеры, меняя и походку и манеры, и голос, она находила жизненно достоверные и в то же время театрально яркие комические черты.

Некоторые успехи имел в этот период П.И.Зубков. Он — актер рассудочного типа, тщательно отрабатывал свои роли, но не отличался глубиной исполнения. Он тяготел к простоте, которая иногда превращалась в монотонность. Сильные стороны его характера раскрылись в драматургии. Удачной стала для него роль квартального в «Новейшем оракуле» Потехина.

Роль Каролины Ивановны, фаворитки помещика Хазиперова, в пьесе Потехина «Отрезанный ломоть» сыграла актриса Александринского театра Е. М. Левкеева. В ее исполнении возник заостренный комедийный образ героини, вынужденной судиться в мировом суде со своей бывшей крепостной горничной.

Молодые роли в пьесах Потехина играла М. П. Лелева. В.Н.Давыдов играл в Александринском театре Кутузкина в «Виноватой» Потехина. Много позднее М.П.Садовский играл злобного Тявкина в «Отрезанном ломте» Потехина.

С 1861 по 1863 г.г. на сценах императорских театров одна за другой появляются ранее запрещенные к представлению пьесы, осуждающие недавние крепостнические порядки: «Воспитанница» Островского, «Горькая судьба» Писемского, «Шуба овечья, душа человечья» Потехина. Ставятся пьесы, написанные в 50-х годах, в которых обличается дореформенное чиновничество: «Доходное место» Островского и «Мишура» Потехина. На театральной афише в эти годы одна за другой появляются пьесы, в которых деспотичным помещикам, бесчестным чиновникам и светским бездельникам противопоставляются скромные труженики, представители интеллигенции.

Тема маленьких людей, обойденных судьбой, отстаивающих свое человеческое достоинство, отчетливо звучит и в драме Потехина «Отрезанный ломоть» (1865), где сочувственно изображен молодой человек Николай Хазиперов, порвавший со своим отцом — закоренелым крепостником. Он сам называет себя «отрезанным ломтем».

После премьеры драмы Потехина «Виноватая», состоявшейся в 1867 году в Александринском театре, критик «Отечественных записок» В. А. Слепцов пишет:

«В последние два года написано и разыграно несколько так называемых „современных“ пьес и в каждой такой пьесе есть непременно одно лицо, одна такая роль, которая по всем свойствам своим нашла наилучшее воплощение свое в господине Никольском. И все эти роли как две капли воды похожи одна на другую, несмотря на то, что в одной пьесе лицо это является мировым посредником, а в другой — управляющим, в третьей — так себе, просто молодым человеком; но, в сущности, все эти лица действуют совершенно одинаково; все они большей частью низкого происхождения, однако кончили курс кандидатами университета; все говорят одно и то же, тем же самым языком и употребляют совершенно одинаковые выражения…»

Критик «Отечественных записок», метко охарактеризовав важнейшие признаки героя «новейшей драмы», выступил не против воплощения в театре демократического героя, а против его однообразного штампованного изображения. Сам факт появления нового сценического амплуа всегда симпатичен.

У Потехина в «Виноватой» Никольский играл Шаброва, честного молодого человека, который служит управляющим у богатого откупщика, но, узнав истинное лицо своего хозяина, бросает службу у этого негодяя.

Он задумывается над несправедливостью устройства общественной жизни, видя главную причину во всеобщей инертности.

На вопрос любимой женщины:

«Кто же в этом виноват?»

Шабров отвечает:

«Да все, без исключения».

На другой же ее вопрос:

«Но что же, что же нужно делать, чтобы выйти из этого положения?»

Он отвечает в растерянности:

«Что нужно делать мне и всем другим виноватым, что нужно делать всему обществу, признаюсь, я не знаю… Наше поколение счастливо уже тем, что осознало свои недостатки, почувствовало необходимость исправления, выработало себе определенное правило: трудиться и идти ко благу, к счастью; но как? Какой дорогой? Оно еще не знает… Будущее, сама жизнь должны научить нас…»

Мы видим, что автор ставит во главу угла нравственное усовершенствование. Во всяком случае, все симпатии автора отданы честному труженику, принадлежащему к новому поколению, которому предстоит искать ответ на главные вопросы эпохи: кто виноват? Что нужно делать?

Это же в полной мере относится и к молодому герою другой пьесы Потехина — комедии «Выгодное предприятие» (1877), где кандидат университета Скворцов, приехавший на лето в имение помещика на должность репетитора его сына, оказывается самым честным и деятельным героем этой комедии нравов.

Положительный герой — молодой ученый из разночинцев Осипов показан также у Н.А.Потехина (брата писателя) в драме «Злоба дня» (1874). Представителям интеллигенции из среды разночинцев обычно противопоставлялись фигуры ретроградов.

Сравним ситуации у провинциального помещика Квашнина из «Выгодного предприятия» А. Потехина и петербургского аристократа Градищего из «Злобы дня» Н. Потехина. Они сходны: к дочери первого сватается учитель его сына — Скворцов, к дочери второго — учитель его сына — Осипов.

Квашнин:

«Эти вот все чиноши мелкие, разночинцы, учителишки разные, вся эта нищета безродная… Наберутся разных слов из книжонок своих, да и размазывают перед барышнями, что побогаче…»

Градищев:

«Учителишка, сын писаря какого-то уездного суда, дрянь, пустой фразер и осмеливается думать…»

Во все времена театр отображал явления современной ему жизни. Общественная депрессия, вызванная тяжелой политической реакцией начала 80-х годов, кризис народничества, дальнейшая капитализация деревни, разорение дворянских гнезд, разрушение патриархальных общественных и семейных связей, множество встающих на этом фоне психологических проблем, с доминирующими при этом мотивами одиночества, душевной растерянности, утери цели и смысла жизненного существования — все это определило собой тематику, содержание, общий дух большей части пьес.

Большим и ярким явлением в театре 80-х годов была постановка драмы В. А. Крылова (по роману А.А.Потехина) «Около денег» (1883г), имевшая подзаголовок «из сельской фабричной жизни». Авторы изображали пореформенную деревню, пьяную, нищую, дикую, фабрику с ее атмосферой и нравами. Инсценировка, как почти всегда это случается, была беднее романа, однако в целом близка ему. В центральной роли Степаниды исполнительницы ее — Ермолова и Стрепетова — смогли придать этому образу подлинно трагический масштаб. Глубокая религиозность Степаниды была той формой выражения духовного, гуманно-нравственного начала, с которым жестоко сталкивались инстинкты собственничества и обогащения, до крайности дико и уродливо проявляющиеся на деревенской почве.

Красивый фабричный мужик Капитон, с ведома и по уговору со своей женой, обольщает дочь фабриканта Терентия, Степаниду, обязанности которой — хранить дом и деньги. Цель Капитона — завладеть богатством хозяина, а для чего — он даже и не очень отдает себе отчет. Деревня тонет в пьянстве, в открытом циничном разврате. То же происходит и в доме Терентия, та же грязь в отношениях отца, невестки, сына. Острое одиночество, тоска по другой жизни, жажда возвышенных чувств побуждают Степаниду поверить любовным признаниям Капитона. После мучительных колебаний она соглашается на его уговоры бежать с ним и отдает ему отцовский «капитал». Завладев им, Капитон скрывается. Степанида понимает, что над ней надругались.

В полубезумном состоянии она поджигает избу Капитона. Загорается деревня. Приехавшие с торгов родные застают Степаниду в столбняке. Она приходит в себя лишь для того, чтобы покаяться перед всем миром в своей вине. Отец кидается на дочь с кулаками, но она уже ко всему бесчувственна, безучастна, умерла заживо. Когда с головы ее сбивается платок, все видят седую старуху. В таком виде, с седыми растрепанными волосами и остановившимся взглядом, изобразил И. Е. Репин Стрепетову — замечательную исполнительницу роли Степаниды в Александринском театре.

Во всём произошедшем старая нянька Анфиса усматривает борьбу Бога и дьявола. В известном смысле это и есть авторский угол зрения. Деньги — дьявол. Все согрешили, и отсюда общее несчастье, зло. Под влиянием дьявола светлая чистая любовь Степаниды, начавшаяся с совместных молитв в церкви, перерождается в низменную страсть, для которой уже нет никаких нравственных препятствий — ни Бога, ни чести, ни совести.

Падение Степаниды тем более трагично, что при этом происходит разрушение не только ее собственной личности, — поруган тот общезначимый народный идеал, которому она свято служила до того (среди общего одичания).

Атмосфера «тьмы» в драме предельно сгущена, особенно в сцене между Капитоном и Аленой и спаивания Ивана в доме Капитона. Нравственное разложение достигает здесь своего апогея.

По совету мужа Алена решает «разжечь» Ивана, брата Степаниды, от которого тоже можно кое-чем поживиться:

«А ты смани его, разожги так, чтобы тысячи не пожалел; а там и поворот от ворот, да что учить-то! Сама знаешь, как вас, баб, на это взять, — особливо ты».

Фабричный рабочий, оторванный от земли, Капитон презирает труд. Честный труд в его глазах обесценен:

«Слава Богу, всех в округе знаем, кто и как разбогател: либо фальшивые бумажки делал, либо хапнул, случай вышел, — да и концы спрятал, а то доверенность имел большую, хозяина обворовал… Ну а как забрался в силу, тут и совестью кривить не из чего и по правде жить не изъянно… гни бедноту да голь! Все тебе почтение… А мы чем хуже людей?»

Очень существенно отношение Капитона к религии, его притворство и циничная игра на религиозности Степаниды.

Для автора романа важным было показать развращающее влияние денег на народную душу. В его прежних пьесах «народная душа» — кладезь нравственных ценностей. С его точки зрения непосредственное чувство «добра», религиозное сознание, живущее в простом человеке и, особенно в крестьянине, всегда было той нравственной базой, на которой держалась жизнь русского общества в целом.

В круг обязанностей А. А. Потехина, назначенного 5 апреля 1882 года заведующим репертуарной частью входило: формирование трупы Александринского театра, составление репертуара, наблюдение за подготовкой спектаклей, систематический надзор за их уровнем. Фактически он стал художественным руководителем театра.

За время пребывания на своем посту Потехин обновил и укрепит труппу, пригласив ряд талантливых актеров из провинции.

Он выступал против строгого соблюдения сценических амплуа, настаивая на том, чтобы крупные актеры играли небольшие роли и эпизоды. При нем попало на сцену «Дело» («Отжитое время») А. В. Сухово-Кобылина, находившееся под запретом цензуры 20 лет, а «Ревизор» и «Горе от ума» были впервые поставлены в костюмах, отвечающих эпохе, в которую происходит действие пьес.

Спектакли стали более правдивыми в деталях. Постановочная часть стала работать при нем более слаженно, но приглашение провинциальных актеров вызывало в труппе напряжение и конфликты.

В 1895 году в Петербурге возникает первый, по-настоящему прочно укоренившийся частный театр — театр Литературно-артистического кружка, в дальнейшем именовавшийся театром Литературно-художественного общества, а чаще Малым или Суворинским (по имени его владельца).

В 90-е годы театр Литературно-артистического кружка сыграл определенную прогрессивную роль, выразив устремления широких слоев петербургской интеллигенции. Режиссером создающегося театра пригласили Е. Н. Карпова. Суворину нужен был театральный деятель с народническим прошлым, чтобы привлечь демократического зрителя.

Отличительной особенностью репертуара Литературно-артистического кружка в первый его сезон было почти полное отсутствие в нем многоактовых пьес современных отечественных драматургов. Современная российская действительность прорывалась на его сцену преимущественно через одноактовые пьески, где, как правило, играла талантливая молодежь.

Карпов не ставил ни своих собственных произведений, ни произведений тех авторов, которые группировались вокруг театра, ни пьес Суворина (кроме его одноактовой комедии «Биржевая горячка», значившейся на афише без имени автора). Обращаясь к многоактовой современной драматургии, Карпов отобрал лишь четыре пьесы: «Около денег» В. А. Крылова (по роману А. А. Потехина), «Чужие» и «Выдержанный стиль» И. Н. Потапенко и «Муравейник» С. И. Смирновой.

Наиболее значительным из них оказался спектакль «Около денег», в котором Карпов, как всегда, сосредоточился на бытовой стороне изображаемого и мастерски разработал массовые сцены.

После возобновления «Мишуры» А. А. Потехина критика утверждала, что александринцы «отлично понимают и играют авторов, которые старше их лет на 30, и очень плохо усваивают современных».

В предреволюционное время казенные театры Москвы и Петербурга жили в состоянии растерянности. В Петербурге она более всего ощущалась в решении репертуарных вопросов.

В возобновленной забытой пьесе А. Потехина «В мутной воде» зрительный зал находил перекличку с современностью, и финальные монологи против власти бюрократов «всегда покрывались громом аплодисментов».

Последние годы жизни писателя. Судьба наследия А. А. Потехина

Последние годы жизни (летние месяцы) А. А. Потехин проводил в сельце Орехово в небольшом именьице жены в 40 км от Кинешмы. Оно было подарено жене писателя Марье Петровне Потехиной в 1855 году её матерью — Анной Фёдоровной Кондратьевой. Кондратьевы — известная фамилия в Кинешемском уезде. Отец жены писателя — Пётр Петрович Кондратьев — офицер конной гвардии, полковник, участник Отечественной войны 1812 года.

В стенах ореховской усадьбы (ныне Родниковский район) были продуманы и созданы многие произведения А. А. Потехина.

Вот как сам Потехин описывал Орехово:

«Ряд вросших в землю темных низеньких крестьянских домиков, занесенных снегом… Мы вошли в бедную крестьянскую избу… жизнь крестьян сразу поразила нас своей неустроенностью. Едва мы вошли в избу, как бросился в нос удушливый запах гари, щекотавший в носу и вызывающий слёзы. Мы осмотрелись: изба была „курная“, где дым из печи выходил прямо в избу, а уже из избы через отдушину проходил на волю. Несмотря на вечер, своеобразный запах дыма стоял в доме, им пропахли стены, потолки, одежда и всё, что было в доме. Следы копоти покрыли весь дом. Все избы в деревне были такие же, как были много десятков лет назад».

В своих повестях и рассказах 1870–1880 годов Алексей Антипович отказался от приукрашивания народного быта. Крестьянская жизнь для него стала объектом критического исследования. Здесь, по неопубликованным воспоминаниям сына, писатель подолгу беседовал с крестьянами, записывал легенды, народные песни, обряды, присматривался. Он частенько ходил в расположенные неподалёку фабричные села Тезино, Бонячки, Новая Гольчиха (ныне они входят в черту города Вичуга), заводя знакомства с фабрикантами и изучая постановку дела на текстильных предприятиях, жизнь фабричного населения.

В 1901 году в честь 50-летия литературной деятельности писателя в селе была открыта школа, построенная на пожертвования А. А. Потехина и поклонников его таланта. Усадьбу посещали родственники, друзья, знакомые писателя, известные актеры.

В истории русской словесности А. А. Потехин занимает почётное место. Выросший на лучших художественных традициях гоголевского периода литературы и являясь представителем её реалистического направления, А. А. Потехин открыл своими беллетристическими произведениями новую эпоху в развитии русской литературы, которая получила название «народничество».

Насколько серьёзна и плодотворна была работа А. А. Потехина как бытописателя свидетельствует историк русской этнографии академик А. Н. Пыпин, извлекший из художественных произведений Потехина чрезвычайно ценный научно-этнографический материал. Первоклассный художник слова и признанный знаток народной жизни А. И. Эртель сказал (ещё при жизни писателя, в 1904 году), что первым и чуть ли не единственным знатоком народной жизни и настоящего русского языка он считает А. А. Потехина.

Дружеские чувства, духовная близость связывали А. А. Потехина и видного деятеля отечественной музыкальной культуры А. Н. Серова. Вот что писала об этом жена композитора Валентина Семеновна: «Серов не пропускал ни одного нового спектакля, так что мы все вечера проводили или в театрах, или у Потехина, а четверги в том же обществе у нас. Почти незаметно втягивались мы в споры, рассуждения об искусстве, драме и опере; отчасти на этих вечерах сложились у нас взгляды довольно единодушные на произведения того времени; тогда же впервые поднялась в образовавшемся нашем кружке речь о мужицкой драме. Потехину принадлежали всецело инициативы этого важного вопроса; он знал народ без излишней идеализации, любил его, и ему удавалось изобразить его в драме и повестях так талантливо и живо, что мы все были им восхищены и захвачены всецело».

Под влиянием «мужицких» драм Потехина композитор А. Н. Серов создал в 1871 году народную оперу «Вражья сила».

В 1901 году Российская Академия Наук избрала А. А. Потехина почетным академиком по разряду изящной словесности. Причем звание академика было присвоено Алексею Антиповичу одновременно с Чеховым. Оно стало наградой прежде всего за ту лепту, которую Потехин, вслед за Островским, внес в дело создания русского драматического театра. То была высокая оценка его заслуг на ниве многолетней деятельности русской литературы, признание многогранного и обширного его творчества.

В этом же году, 10 октября, в обеих столицах и во многих городах России был отпразднован 50-летний юбилей литературной деятельности А. А. Потехина исполнением на сцене его драматических произведений. А на квартиру его, в Петербург, несли и везли поздравления, подарки, адреса и телеграммы от многочисленных поклонников его таланта. Явившихся поздравить он принимал у себя дома и был особенно тронут приветствиями, присланными ярославским Демидовским лицеем и бывшим директором императорских театров И. А. Всеволжским, который телеграфировал Потехину:

«Вспоминаю долголетнюю вместе службу театру. Долго перо ваше отдыхало. Ознаменуйте начало полстолетия новым порывом творчества. Подарите сцене новую пьесу. В театральном комитете недород от засухи. Нужна скорая помощь».

Преклонный возраст и болезнь не позволили Алексею Антиповичу выполнить этот «творческий заказ». В последние годы своей жизни писатель тяжело болел. Скончался А. А. Потехин в Петербурге 16 (29) октября 1908 года и был погребён на Никольском кладбище в Александро-Невской Лавре.

Как отмечал в некрологе «Исторический вестник», «с Потехиным сошёл с жизненной арены последний видный представитель той московской литературной группы, которая в пятидесятых годах прошлого века открыла… настоящего русского мужика, вывела его на свет Божий напоказ всему миру и признала за ним все законные права на пребывание в литературе не в каком-нибудь подкрашенном виде или при искусственном освещении, а со всею его плотью, кровью, речью, потом и слезами, какими наградила его мать-природа».

После смерти Потехина его драматические произведения были забыты. Последняя премьера пьесы «Нищие духом» состоялась на костромской сцене в предреволюционные дни семнадцатого года.

Хорошо знавший писателя, проведший с ним два года — бывший учитель Ореховской школы — литератор В. А. Миндовский, очевидно, имел веские основания, чтобы писать об отражении местной жизни в произведениях Потехина:

«Читая, например, повесть „Иван да Марья“, мы встречаем на её страницах и знакомые черты старой родовитой усадьбы (Юрьевецк. у.), вичугские фабрики, подробное описание окрестных деревень; в рассказе „Старый покровский дьякон“, в некоторых частях романа „Около денег“ и других мы видим жизнь нашего сельского духовенства; в „Крестьянский детях“ находим целую эпопею быта трудовой костромской деревни; роман „Бедные дворяне“ уводит нас в старые дворянские гнезда, в помещичьи усадьбы, к последним годам их дореформенной жизни, а повесть „Молодые побеги“ рассказывает о новых наслоениях, появившихся в родном краю на развалинах крепостничества, о новых „гнездах“ — фабрично-купеческих, о „молодых побегах“ — первом сознательном пролетариате».

Изучение творчества Потехина представляет большой интерес и приобретает немаловажное значение в настоящее время. Являясь по преимуществу бытописателем крестьянства, обладая меткой наблюдательностью и живо откликаясь на волнующие темы, Потехин в своих произведениях даёт нам немало любопытных материалов о пролетаризации деревни, об избыточном деревенском населении, которое, силою нужды, принуждено идти на заработки на окрестные фабрики.

Во многих его повестях перед нами проходит и сама эта фабрика, с фабрикантами-хозяевами, конторой и служащими, системой штрафов, тяжёлыми условия труда, обысками и т. п. Такие его произведения сейчас особенно интересны, потому что документальных исторических данных о дореформенных фабриках нашего района имеется очень немного. В произведениях же Потехина мы встречаем и отдельные, порой удивительно любопытные типы рабочих, ещё так сильно связанных с деревней и далеко ещё не являющихся пролетариями в собственном смысле этого слова. С этой стороны особенно хочется выделить цикл рассказов писателя «Крестьянские дети». Тут, в очерках «На фабрике» и «Фабричный мальчишка», Потехиным довольно ярко и интересно описан процесс поступления деревенского мальчугана на фабрику, общежитие фабричных ребят, местные порядки, непосильные, изнурительные условия труда и многое другое. Через всё творчество писателя прослеживается нежное чувство любви к своей малой родине — к Волге, к Кинешме.

Как жаль, что мы не ценим своё «культурное наследие». Имя А. А. Потехина незаслуженно забыто современниками, как, впрочем, и имена многих других талантливейших писателей.

Однако сколь высоко оценивали его творчество прозорливые современники! Энциклопедический словарь А. А. Брокгауза и И. А. Ефрона видел в Потехине «обличителя дикости старого быта». Его драмы «имели шумный успех», что не могло не повлиять на пробуждение общественного сознания. Энциклопедический словарь братьев Гранат свидетельствует, что А. А. Потехин «продолжает заветы Пушкина и Гоголя, но в обновленном духе — более яркой симпатии к характерным устоям великорусской народной жизни». «Главные его произведения — драмы, — продолжают Гранат, — и теперь захватывают. Они сценичны, характеристики метки, язык живой, мягкий… В историю литературы Потехин войдёт как один из пионеров мужицкой драмы <…> всю жизнь Потехину пришлось бороться против цензурного гнета».

То, что некоторые произведения А. А. Потехина пробыли под запретом 12–15 лет, говорит о крайней реалистичности произведений автора.

Жизнь А. А. Потехина не была лёгкой. Об этом можно судить по письмам Алексея Антиповича сыну Валерию в родовое имение Орехово. Из года в год кочуют одни и те же проблемы, и прежде всего финансовые: как продержаться и не потерять поместье? Приходится приспосабливаться, искать новые формы отношений с крестьянами:

«Милый мой, бесценный Валя! Спешу ответить на твой вопрос о продаже десятины леса. Ты знаешь, как я не люблю продавать лес, считая его общим вашим капиталом, но если ты находишь, что цену дают хорошую, вырубка десятины не превышает процента на расстоянии всей лесной дачи, а деньги нам необходимы и на уплату повинностей, и на текущие расходы, то продавай с Богом. Конечно, желательно было бы получить побольше, то есть выторговать ещё хоть до 500 руб., но если нельзя, то продавай, пожалуй, и за 450. При этом, прошу тебя, половину, или хоть 200 руб. прислать сюда, ко мне, а остальное употреби на имение. Давно же я думаю и давно хотел поговорить с тобою о том, нельзя ли как-нибудь изменить систему нашего хозяйства, чтобы уменьшить денежные расходы и при этом сохранить в своих руках, не изменяя наше хлебопашество и весь оборот хозяйственный. Я, ведь вижу и очень хорошо понимаю, что ты, кроме забот и хлопот по имению, кладёшь на него всё своё жалование и не можешь освободиться ни от долгов, ни от недоимок и терпишь всякого рода недостатки и лишения. Нарушать хозяйство или заложить землю, в которую столько уже положено, ни ты, ни я, конечно, не захотим, но ввиду всё возрастающей дороговизны рук и вообще рабочей силы, при неимении оборотного капитала, мы не можем и надеяться, что когда-нибудь выйдем из того положения, в котором находимся… И вот я думаю, не найдёшь ли ты возможным согласить несколько благонадёжных крестьян, или, например, всего Малого Орехова на то, чтобы они взялись обрабатывать наши поля исполу, т. е. ты даешь семена на посев и, за исключением их, отдаёшь половину всего урожая с соломой, разумеется, на обработку и уборку и молотьбу. Причём крестьяне обязаны употребить — вывезти на наше поле, по твоему указанию, и весь навоз, кроме нужного для сада. Клеверы и сенокосы можно также давать на покосы за работу или в известной части по соглашению…

17 ноября 1902».

Вот что говорил Валерий Алексеевич Потехин об отношении отца к деревне Орехово:

«После романа „Бедные люди“ его внимание окончательно сосредоточилось на изучении и описании быта и типов района, прилегающего к усадьбе Орехово. Он навсегда и сильно привязался к этому глухому углу, сделавшемуся родным любимым местом его пребывания…».

Конечно же, строительство школы в д. Орехово и стало проявлением этой привязанности и заботы. Писатель М. А. Шошин в 1928 году разыскал в Орехове старичка, который помнил, как строилась школа.

О Потехине он рассказал:

«Сам-то всё ходит, глядит, кто ещё из деревни стариков приведёт, а те каждую планку, каждый вбитый гвоздик обследуют. Эта школа крепко построена. Умственный человек был».

Первым учителем Ореховской школы был Владимир Андреевич Миндовский, впоследствии собиратель и хранитель ценнейших архивных материалов, связанных с жизнью и творчеством А. А. Потехина. В этом богатейшем собрании обнаружились бумаги, фотоснимки с автографами.

Миндовский работал в Ореховской школе с 1901 по 1910 год, был с Потехиным в близких отношениях. Писатель очень тепло относился к учителю. Об этом свидетельствует дарственная надпись на фотопортрете А. А. Потехина:

«Милому и любимому учителю Ореховской школы Владимиру Андреевичу Миндовскому. А. Потехин. 3 февраля 1904 г.».

Архив В. А. Миндовского был обнаружен на подмосковной даче у его дочери Нины Владимировны. Впоследствии она передала в дар краеведческому музею г. Вичуга (Ивановской области) полное, 12-томное собрание сочинений А. А. Потехина, вышедшее под наблюдением автора 1903–1905 гг. в Петербурге (серия «Всемирная библиотека, собрания сочинений русских и иностранных писателей»). Это крайне редкостное на сегодняшний день издание.

В советское время публиковались лишь отдельные произведения Потехина, да и то малыми тиражами. Музей получил также неопубликованные рукописи воспоминаний сына писателя Валерия Алексеевича под названием «Краевые мотивы в творчестве А. А. Потехина» и воспоминания отца В. А. Миндовского.

Как же эти книги и архивные материалы попали на подмосковную дачу? Вот что засвидетельствовал хранитель архива и биограф Потехина В. А. Миндовский об Ореховской усадьбе и её обитателях:

«Летом 1901 года я получил от Юрьевецкой уездной земской управы сообщение о назначении меня на должность учителя в только что отстроенную Ореховскую школу при усадьбе А. А. Потехина, причем в письме управы указывалось, что назначение моё должно быть согласовано с самим г. Потехиным, а потому мне предлагалось лично побывать у него и получить согласие на это назначение.

Усадьба Потехиных находилась всего в 15 верстах от места моего проживания, и я отправился туда в один из тёплых июльских дней пешком. Через три с небольшим часа пути входил во двор усадьбы, представляющей из себя обширную, покрытую травой площадь, с положенной вдоль неё дорогой и тропинками, окружённую постройками и древесными посадками. Первым во дворе, около крыльца усадебной постройки, я увидел высокого, слегка сутулившегося старого человека с длинными седыми волосами, с большой бородой, одетого в домашний серый халат, с синими на нём отворотами и толстым шёлковым поясом. Человек этот кормил гусей. В нём я без труда узнал писателя Потехина. Все же, подойдя к нему и поклонившись, я спросил:

— Я вижу перед собой самого Алексей Антиповича?

— Да. Что вам угодно?

Я объяснил причину моего прихода и передал Потехину письмо уездной управы. Алексей Антипович пригласил меня в дом. Усевшись в большое глубокое кресло за длинным полукруглым столом и усадив меня поблизости с собою, он внимательно поговорил со мной, а затем послал посмотреть вновь отстраиваемое, в полуверсте от усадьбы, школьное здание.

По возвращении моём он познакомил меня со своей дочерью Ангелиной Алексеевной и, накормив обедом, отпустил домой, давши полное согласие на моё назначение. С того времени и в продолжение десяти лет я был как бы постоянным домочадцем ореховской усадьбы, свидетелем и участником различных её переживаний…».

Тогда же (в 1901 году) В. А. Миндовский укрепил на школе вывеску: «Школа имени А. А. Потехина», а в актовом зале школы поместил портрет писателя, хранящийся теперь в Родниковском районном музеё. Из его записок мы узнаём, детали усадебной жизни:

«Усадьба была расположена на берегу небольшой речки Галочки, по соседству с двумя деревеньками — Большим и Малым Ореховом… Постройки были деревянными, простой плотницкой работы. Сквозь редкие берёзки виднелся жилой дом. Вплотную к нему примыкала кухня с комнатой для прислуги, как называли по-старому — «людская». Правее дома и кухни — большой скотный двор. Далее находились сараи, амбар, небольшой флигель и ещё в некотором отдалении — овины и ветряная мельница. В жилом доме имелось пять просторных комнат с двумя прихожими. Стены и полы не крашены. В комнатах всё было просто. Украшали их только большие зеркала да красивые изразцовые печи с каминами. Имелась обширная терраса, выходившая в сад. Сад окружён белоствольными высокими берёзами, кедрами. Тут были и ореховые деревья, выращенные самим Алексеем Антиповичем. От усадьбы шла тропинка к речке Галочке, поблизости от которой был вырыт маленький колодчик с чудесной ключевой водой. Сама речка вилась в луговой зелени, местами совсем пропадая в высокой траве. За речкой, на небольшом пригорке, уютно разместилась деревенька Малое Орехово и далее, за перелеском, виднелись церковные колокольни торгового села Филисово. За скотным двором расположен был обширный огород с парниками, где в изобилии родились всякие овощи. Уже ранней весной на потехинском столе появлялась разнообразная огородная зелень. Огородное хозяйство вела деревенская женщина Прасковья Агафоновна, хозяйствовала незамысловато, по-крестьянски прилежно.

Окрестности, окружающие усадьбу, дышали той тихой, скромной прелестью, к которой с полным основанием можно отнести слова «милая мне русская природа…».

Много-много лет, обычно в конце мая, когда устанавливалась тёплая погода, Алексей Антипович из Петербурга приезжал в ореховскую усадьбу. Лишь в самые последние года из-за болезни и старческой немощи он прекратил эти поездки.

Встречать его на вичугскую железнодорожную станцию отправлялись два или три экипажа. Обычно встречал его и сын Валерий Алексеевич. Приезжал Алексей Антипович с дочерью Ангелиной Алексеевной, выполнявшей роль его секретаря. В усадьбе их уже дожидался обед, старательно приготовленный старой стряпухой Федорой Ефимовной. Если день был погожий, то обед накрывали на террасе, в окружении благоухающей природы. Надо заметить, что пища была слабым местом старика Потехина. Кушанья заказывал кухарке всегда лично он сам, подробно указывая, сколько и чего надо положить в стряпню, как поджарить, в каком виде подать.

На другой день после приезда к Алексею Антиповичу приходили всей деревней крестьяне Малого Орехова с поздравлениями по случаю благополучного прибытия. Хозяин же усадьбы одаривал крестьян деньгами на вино. Это была давняя традиция.

Алексей Антипович интересовался хозяйственной деятельностью усадьбы: полевыми работами, сенокосом, уборкой урожая. С особым пристрастием относился к саду и огороду. Большинство служителей усадьбы, как-то: приказчик, садовница, кухарка — жили тут многие годы и становились в доме как бы своими, домочадцами, близкими людьми. Некоторые из них и после ухода из усадьбы связи с Потехиным не прерывали.

О близости хозяев с крестьянами говорит и такой факт. На усадебном дворе устраивались деревенские гулянья. Девушки и парни в народных костюмах водили хороводы, пели, танцевали. Тут же проводилась и продажа сладостей: конфет, пряников, орехов. Подобные гулянья отображены Алексеем Антиповичем в пьесе «Чужое добро впрок нейдёт».

Не богата была Ореховская усадьба ни своими строениями, ни обстановкой, ни материальным достатком, но отличалась она радушием и хлебосольством своих обитателей. Проехать мимо, не завернуть в ворота Ореховской усадьбы как-то было не принято. Многочисленные друзья и знакомые нередко задерживались в гостеприимной усадьбе не на один день. Подолгу гостили родственники, они обычно приезжали с детьми.

Заглядывали к Алексею Антиповичу и столичные знаменитости той поры, известные актёры В. Ф. Грибунин и Н. А. Александров из Московского художественного театра, М. М. Климов — из Малого, Н. Я. Лядова…

С дочерью Ангелиной Алексеевной писатель иногда выходил в берёзовую рощу за грибами. Чтобы такие походы были для старика более привлекательными, она шла на маленькую хитрость: заранее обходила рощу, запоминала грибные места и затем наводила на них отца.

Часто Алексей Антипович с гостями совершал прогулки на богатую рыбой речку Возопль. Ходили они и по полям. Любил писатель показывать Ореховскую школу, построенную его почитателями. В классной комнате висел большой портрет Алексея Антиповича, выполненный в петербургском ателье Здобного. На наружной стене здания красовалась довольно крупная вывеска: «Школа имени А. А. Потехина».

В часы, когда старого писателя не особенно донимали недуги, он любил пошутить, посмеяться. Читал переводные романы, преимущественно английские. Удовольствием для него было кормление домашней птицы. Однако он не особенно жаловал собак, которых у его сына Валерия Алексеевича, заядлого охотника, было много.

Последний раз писатель посетил свою усадьбу в Орехове летом 1904 года. Тогда он получил известие о смерти А. П. Чехова и очень тяжело переживал утрату…

Долгое время в ореховской усадьбе проживал сын писателя, земский работник Валерий Алексеевич Потехин. В течение многих лет он здесь находился безотлучно. Выезжал из усадьбы только в уездный город Юрьевец на земские собрания, да к соседям, изредка — в Петербург или Кострому. Это был человек необычайной доброты, чуткости и сердечности, высокой интеллигентности. Среди окружающего населения пользовался заслуженной любовью и вниманием.

«В преклонном возрасте, — пишет Валерий Алексеевич, — из-за болезней и общего упадка сил отец вынужден был по совету врачей ездить на наши южные или заграничные курорты. Несколько лечебных сезонов он провел в Германии, Италии, Швейцарии, на юге Франции.

…Из своих путешествий за границу он вынес убеждение, что лучше, сердечнее и открытее, чем русские, нет на свете людей. Необходимость поездок на юг или за пределы Родины была для отца тяжёлым бременем. Его всегда неудержимо тянуло в наш скромный ореховский уголок.

Простые неоштукатуренные стены старенького дома для него были неизмеримо милей лучших отелей заграничных курортов. Его не могли не восхищать экзотические красоты южных морей, он не мог не видеть превосходство внешней культуры западных стран, но все эти впечатления не являлись глубинными, он быстро начинал тосковать о своём милом Орехове.

По несчетному числу писем ко мне, к великому горю моему, по разным причинам утраченных, видно было, как страдал отец от того, что болезнь и старость в последние годы лишали его возможности побывать в своей усадьбе. Эта страшная тяга к родным местам и тоска по ним особенно сильно сказывалась весной, в период наступления первого тепла и цветения. Провести это время в Орехове было самой большой мечтой его…»

Биограф Потехина В. А. Миндовский отмечал глубокую привязанность писателя к усадьбе:

«Многие повести, романы и драматические произведения писателем продуманы и созданы в стенах ореховской усадьбы, сюжеты заимствованы из окружающей местной жизни, например, „На миру“, „Порченая“, „Хай-девка“, „Хворая“. Соседний Вичугский фабрично-заводской район нашёл отражение в романах „Около денег“, „Молодые побеги“, в повести „Крестьянские дети“».

Летом 1902 года в ореховскую усадьбу издательством «Просвещение» из Петербурга были направлены корректурные оттиски нового 12-томного издания сочинений Алексея Антиповича для личного просмотра их самим автором. Это была его последняя литературная работа. В стенах старой ореховской усадьбы ему вновь пришлось проверить свои пятидесятилетние труды, вспомнить прошедшее, восстановить в памяти многое, здесь же пережитое.

Усадьба Потехина в Орехове в дореволюционные годы была настоящим центром культурной жизни. Здесь, в соседнем Батыеве, А. А. Потехин разыскал деловые бумаги А. П. Волынского, которые передал в хранилище актов историка Погодина (Волынский был потомком знаменитого воеводы Д. И. Волынского-Боброка — героя битвы на поле Куликовом).

В. А. Миндовский в 1942 году вспоминал:

«…Уже давно нет старой усадьбы. Двадцать лет назад потехинкий дом перевезен в соседнее село Филисово и передан на народный клуб. Заброшен и одичал старый сад. Только древние липы да высокие и не менее древние кедры ещё хранят воспоминания о былом. Всё ушло в далёкое прошлое… Но память о талантливом бытописателе прошлого века А. А. Потехине не может не сохраниться в народной памяти».

К сожалению, архив самого Потехина был безвозвратно утерян. Большевики не нашли в его творчестве «революционности», а потому усадьба писателя попала в разряд обычных помещичьих владений, в годы революции разграбленных и разорённых. Но, несмотря на это, в усадьбу была направлена губернская комиссия.

В «Иваново-Вознесенском Ежегоднике» в 1921 году были опубликованы материалы по результатам работы этой комиссии. Видимо, сознавая всю ответственность перед русской культурой, авторы статьи постарались быть объективными, отметили, что «произведениями Потехина зачитывалось целое поколение 1960—1970 годов».

Осмотрев осиротевшую усадьбу Потехиных, гости нашли в пристройке лишь семейство латыша переселенца. В самом доме царило запустение: паутина, иней, пыль…

«Стоят зеркала, мебель из красного дерева, пианино с раскрытой клавиатурой, два библиотечных шкафа с письмами, рукописями, грамотами и книгами. Часть книг взята учителями местной школы, часть ценного исторического материала, как говорят, утеряна и растрачена, между тем материалы могли бы осветить целую эпоху жизни и быта нашего края», — отметили члены комиссии.

Позднее дом А. А. Потехина разобрали и перевезли в село Филисово, где оборудовали из него дом культуры. Имением до 1914 г. ведал сын писателя Валерий Алексеевич, а в 1914–1915 гг. оно было передано в аренду уроженцу Курляндской губернии Якову Христофоровичу Скуренеку и после революции оставлено за ним для ведения трудового хозяйства. В 1921 г. имение было передано Филисовскому лесничеству для организации совхоза. В акте обследования усадьбы в июле 1922 г. зафиксировано, что «остатков архива совершенно нет, только в амбаре — в сундуке — удалось обнаружить незначительное количество переписки родственников А. А. Потехина и среди них 3 письма самого писателя и его заявление в Ярославское отделение дворянского банка».

По словам учителя Ореховской школы им. А. А. Потехина В. Н. Богданова, ему после революции было предписано (отделом народного образования) обследовать библиотеку и архив Потехина. Им были обнаружены две рукописи, много частной переписки, находившейся в беспорядке. Содержание рукописей и переписки Богданова не заинтересовало, а ценной библиотеки он не обнаружил. Позднее рукописи исчезли.

А в 1922 г. губархив докладывал в Иваново-Вознесенский губисполком, что «на розыск архивного материала усадьбы мало надежды: он, очевидно, в значительной мере использован окрестными крестьянами в качестве курительной бумаги». Официальные запросы результатов не дали, архив исчез. Остатки обстановки усадьбы решили сохранить в специально отведенной комнате. Портрет писателя был вывезен в Бурылинский музей Иваново-Вознесенска. В настоящее время в фондах Ивановского областного государственного архива находятся пять писем А. А. Потехина за 1900–1906 гг. Эти письма адресованы родным в д. Орехово.

Николай Антипович Потехин — младший брат писателя

Во второй половине XIX века сложилась новая русская национальная школа драматургии. В основу театрального репертуара легли характерные для русской сцены жанры: комедии и «сцены», которые разрабатывались многими драматургами из окружения Островского. Непревзойденным мастером комедии был сам глава школы, а в жанре театральных «сцен» удачно выступал драматург Николай Антипович Потехин (1834—1866 гг.). Н. А. Потехин был незаурядной и одаренной личностью, он сыграл заметную роль в истории русского театра и не только как драматург, но и как антрепренер, актер, театральный критик.

За величественной фигурой своего старшего брата Алексея Антиповича Потехина он был как-то менее заметен. Н. А. Потехин родился в Кинешме. Пошёл по стопам отца. После окончания в 1834 году гимназии поступил на юридический факультет Московского университета. В 1858 году успешно окончил курс, поступил на службу в качестве акцизного чиновника особых поручений.

Интерес к людям, живой ум, свободолюбивые устремления привели молодого юриста к знакомству с русскими эмигрантами в Лондоне. Царская жандармерия сочла это непростительным, и Николая арестовали и даже заключили в крепость на непродолжительное время. После этого Н. А. Потехин оставил службу и занялся по примеру старшего брата беллетристикой.

В 1859 году в журнале «Русское слово» было напечатано первое вызвавшее интерес произведение Н. А. Потехина — повесть «Бесталанный». Тогда же в журнале появился и очерк «Родительская суббота». Несомненная талантливость дебюта была по достоинству отмечена в литературной среде. Ему вскоре предложили постоянное сотрудничество с сатирическим журналом «Искра», выступавшем с революционно-демократических позиций против народничества. В этом издании, выходившем в Петербурге, Н. А. Потехин напечатал ряд рассказов, очерков и сцен: «Благотворители», «Выборное начало», «На Нижегородской ярмарке» и др.

О Н. А. Потехине сохранились достаточно скудные биографические сведения. Но даже по тем немногим фактам, что дошли до нас, можно говорить о том, что это был очень деятельный, инициативный и достаточно разносторонний человек.

Довольно продолжительное время Н. А. Потехин работал как режиссер и актёр в Харькове. Но после публикации в «Искре» его цикла «Наши безобразники» вернулся в Санкт-Петербург и занялся драматургией.

П. Д. Боборыкин, драматург и актер, вспоминал впоследствии:

«Из моих конкурентов трое владели интересом публики… среди них Н. Потехин. Он сразу пошёл так ходко, как и старший брат его Алексей».

Н. А. Потехин всецело отдался сценическому искусству. Выступал в театрах как актёр, режиссёр и драматург. Его перу принадлежат пьесы: «Мертвая петля», «Нищие духом», «Богатырь века». Эти и другие драматические произведения Н. А. Потехина пользовались у публики заслуженным успехом. Выступал он в печати и как театральный рецензент.

А. Н. Островский, глубоко почитаемый Н. А. Потехиным, относился к его пьесам довольно критически:

«..И я и все…, дорожащие достоинством императорской сцены, готовы умолять театральное начальство, чтобы пусть лучше шли пьесы Потехина и Крылова, всё-таки не будет кощунства, не будет сраму, всё-таки будет какой-нибудь театр…».

Н. А. Потехин был драматургом, хорошо знавшим законы театра, его пьесы были очень яркими, эффектными и зрелищными. Его драмы «Злоба дня» (1876 г.), «Богатырь века» (1876 г.), «Выгодное предприятие» (1877 г.) находились в первом ряду репертуарных пьес.

Популярнейшей была мелодрама «из простонародного быта» «Дом горя» (1863 г.), билеты на неё раскупались мгновенно, даже при высоких ценах.

«Н. А. Потехин обладал необыкновенным обаянием, прекрасной волжской внешностью, к тому же до конца жизни сохранил оттенок северного волжского выговора» (Боборыкин П. Д.).

Не меньшую славу и известность Николай Антипович приобрел как театральный критик. В 60-х годах XIX века он печатал свои театральные рецензии в «Петербургском листе» под псевдонимом «Зритель из первого ряда кресел», где выдвигал на первое место просветительскую миссию русского театра. В 1870-х годах на страницах «Санкт-Петербургских ведомостей» он утверждал, что «театр должен обновить все страницы жизни».

Н. А. Потехин был одним из первых теоретиков и практиков режиссерского театра в России. Но, отдавая дань театру актерскому, он изучал творческие биографии великих актёров своего времени, собираясь в дальнейшем увековечить их память. Пьесы Н. А. Потехина стали достоянием истории, литературы, но вот его «сцены», характерные как жанр только для русской драматургии, очень интересны для постановки и в сегодняшнее время.

Особенно это касается сцен из цикла «Наши безобразники». Небольшие одноактные пьесы из цикла «Наши в театре», «Наши в Париже» и сейчас составили бы честь любому театру.

Кинешма в произведениях А.А.Потехина

«УЕЗДНЫЙ ГОРОДОК КИНЕШМА» А.А.Потехин

Издали, с Волги, Кинешма представляется большим каменным замком, построенным на высоком берегу озера, потому что городок этот кокетливо выставляет на набережную все лучшие свои каменные здания, а Волга простирается в этом месте в ширину почти до 400 сажен. Первое благоприятное впечатление, производимое этим городком издали, не уменьшается, но ещё увеличивается, когда ваша лодка, скользя по поверхности глубокой в этом месте Волги, останавливается прямо против него.

Перед вами крутой правый берег Волги, на вершине его высится белая масса собора, прекрасная архитектура которого невольно привлечет ваше внимание; рядом с ним в одну линию виднеются два больших каменных корпуса присутственных мест, некоторые другие церкви и частные дома. У подножия этого крутого берега, в небольшой, но привольной, глубокой пристани стоит довольно много судов для того, чтобы дать нам самое выгодное понятие о торговле уездного городка.

Здесь с развевающимися флагами спокойно качаются на волнах не только барки и расшивы, но даже две или три машины коневодные, как верный признак значительных купеческих капиталов, находящихся в оборотах хлебной торговли.

Эта пристань, наполненная судами, придает ещё новую красоту, новый колорит местности. Главная и лучшая часть города расположена между двумя речками при впадении их в Волгу: текущая с восточной стороны называется по имени городка Кинешемкой, текущая с западной — Казакой. Из этого вы заключаете, что городок расположен на полуострове и не ошибаетесь в своём заключении, но не весь город, а только большая часть его, потому что за Кинешемкой находится его заречье и за Казакой принадлежащая городу Ямская слободка.

На углу, образованном впадением Кинешемки в Волгу, на самом берегу последней, вы замечаете Церковь Успения Божией Матери, которая, красуясь на высоком, покрытом зеленью холме, со всех сторон окружённая кудрявыми деревьями, составляет прекрасное зрелище, много прибавляющее к общему приятному впечатлению, производимому видом городка.

С другой стороны Ямская слободка, живописно раскинувшись не по крутому, но, тем не менее, картинному берегу Волги, увеличивает красоту местоположения. Вы залюбовались бы этим небольшим городком, подъезжая к нему через Волгу в час солнечного восхода или заката, когда заря покрывает все прибрежные здания своим пурпурным плащом и особенным блеском сияют кресты Божиих храмов, или ночью, когда при полусвете месяца и звёзд все предметы, покрывающие берег, как бы тонут во мраке, и одно лишь здание собора с его высокой колокольней в неясных чертах обрисовывается перед вами.

Идя по берегу Волги мимо города, мы дойдем до угла, образуемого впадением в Волгу Казаки. Остановимся здесь: это одно из любимых и мест, откуда кинешемские мечтатели любуются на природу. Вы на довольно высоком крутом холме: с правой стороны у вас широкая Волга, под ногами устье Казаки с тремя или четырьмя барками; против вас по ту сторону речки, у подножия довольно высокого холма, расстилается Ямская слободка, а вершина этого холма венчается двумя старыми толстыми разросшимися вязами; налево же, извиваясь зигзагами, прихотливо струится между своими крутыми берегами Казака. Вот спряталась она от ваших глаз под тенью густого кустарника, сбежавшего по скату берега к самой воде и прикрывшего её своими ветвями, вот вдруг блеснула серебряною полосой, а там дальше, у шумящего колеса водяной мельницы, разлилась широким прудом, живописно обсаженным купами деревьев и покрытого ближе к берегам болотными травами и цветами. Левый берег Казаки менее горист, как будто из подражания берегам Волги, и покрыт лугами и пажитями, напротив, правый высок, крут и совершенно скрыт от глаз густо рассаженным на нём ельником и сосняком. Нужно ли говорить, что речка эта не судоходна: картина, рисующаяся у вас перед глазами, объясняет это; вот корова самоуверенно и флегматично переходит через неё почти в самом устье, крестьянин в своей тележонке свободно переезжает через неё, не обмачивая в воду струпиц колес, а вот два купающиеся мальчика тщетно стараются погрузиться в воду, хотя рост каждого из них немного побольше аршина. Стоящие в устье барки ничего не доказывают, потому что они не в силах двинуться ни шагу вверх по речке и принадлежат Волге, а не ей. С другого противоположного берега Казаки вид на Кинешму также не лишен красоты и оригинальности. Перейдёмте же через речку по мельничной насыпи и, выбравши самую выгодную точку, взглянемте на город. С одной стороны вы видите на горе каменную ограду городского кладбища с его небольшою церковью, с его кудрявыми зеленеющими деревьями, а с другой высится перед вами один из самых старинных храмов города, церковь Вознесения, между ними крутой песчаный обрывистый берег Казаки, по которому изгибается широкая дорога, а ещё левее, в небольшом пространстве, обрамлённом берегами речки, как бы через широкое окно, виднеется Волга с несущимися по ней судами и синеющим вдали берегом.

Теперь мы сделаем переход через весь почти город, чтобы посмотреть на него с другой стороны, из-за реки Кинешемки; но не бойтесь, это дело весьма нетрудное, потому что протяжение города, между двумя самыми отдалёнными точками его, не более версты.

И так, пройдя всю главную улицу города — Московскую, миновав площадь его, мы подойдём к реке Кинешемке.

Чтобы перейти через неё, есть несколько путей: насыпь мельницы, небольшие мосточки, образованные из тоненьких жёрдочек, поставленных в воду козелками, на которые послано несколько тесинок, или наконец большой мост, составляющий главный путь для сообщения города с его заречьем. Кинешемка немного побольше и поглубже Казаки, но весной она широко разливается, особенно выше города, где левый берег её весьма плоск, и тогда потопляет не только мельницу и большой мост, но даже и прибрежные городские здания. Тогда для сообщения через неё нет другого средства, как на лодках, перевозящих и конных, и пеших. Но теперь лето, и мы смело можем идти по любому из помянутых путей сообщения.

Чтобы скорее достигнуть цели, мы пойдем через легкие мосточки, называемые здесь вообще переходами. Прежде всего нам бросается в глаза красивый вид противоположного берега реки. Близ самой Волги он обставлен довольно нарядными домами, между которыми виднеются даже каменные. Далее вы видите огромные каменные здания прежде существовавших, но ныне упразднённых уже полотняных фабрик. А там ещё далее маленькие, стоящие в одиночку, среди зелени, домики, окна в два или в три. И всё это разбросано так живописно, так небрежно, всё это кругом в зелени!

Перейдя через реку, вы должны будете подниматься, придерживаясь за деревянные перила, по лесенке, вырытой в горе. Этот путь приведет вас в старую сосновую рощу — к любимому месту гулянья кинешемских обитателей, к зданию, которое, вероятно, заинтересует ваше любопытство. Оно стоит в этой роще, хотя и недалеко от города, но довольно уединенно. Архитектура его напоминает вам обыкновенную деревенскую часовню, но в самом деле она весьма оригинальна и своеобразна. Здание это весьма уже ветхо; стены его кругом исписаны разными стихами и изречениями, преимущественно направленными против раскольников. В нескольких шагах от этого здания, носящего в городе название кельи, вы видите другое, построенное весьма недавно и представляющее из себя простую деревенскую избушку. Между ними три надгробные простые памятника, кругом несколько кустов малины, несколько грядок с овощем, и всё это обнесено старою, как и самое здание, деревянною оградой и густою чащей сосновой рощи, также старой, хотя и не дряхлой. Чудное спокойствие царствует в этом месте, несмотря на то, что оно близко от города. Это спокойствие нарушается только лишь шелестом древесных ветвей да жужжанием насекомых.

Прекрасный воздух вы вдыхаете здесь, наполненный смолистыми благовонными испарениями сосен: и отсюда-то, равно как и из ближайших мест, представляется то прекрасное зрелище, которым мы хотим полюбоваться. Но прежде зайдем в келью. Много десятков лет назад один кинешемский мещанин, побуждаемый религиозным чувством, искал уединения; но он, может быть, не в силах был в то же время расстаться со своим родным городом, и вот инстинкт указал ему самое прекрасное место, где он мог вполне предаваться уединенной молитве, жить почти пустынником и в то же время каждую минуту видеть тот город, в котором он родился, жил и состарился. Он-то и построил то оригинальное здание, которое поразило вас. Внутри оно также странно расположено, каким кажется и снаружи. Направо от входа в нижнем этаже маленькая комнатка, в которую пробивается свет только сквозь одно небольшое окошечко, остальное составляют темные сени. Ветхая и непрямая лесенка ведет вас наверх; там две тоже весьма маленькие комнатки, одна из них представляет в малом виде внутренность церкви со всеми её принадлежностями; в маленькой низенькой двери, ведущей в эту комнатку, врезано небольшое стекло призматической формы, через которое все внутренние предметы комнаты кажутся в радужной игре цветов. Это отделение, как и всё здание, было построено самим отшельником. Против этой комнатки — другая, столь же маленькая, украшенная множеством образов и картин духовного содержания; она, очевидно, была местом отдыха или спокойного размышления и молитвы отшельника.

Впоследствии место этого первого пустынника заменили другие, и их-то тела покоятся под теми надгробными камнями, которые мы видели. Во вновь построенной избушке живёт в настоящее время старичок, и каждый почти день можно видеть его сгорбившуюся от лет фигуру с посохом в руке, когда он идёт на молитву в собор: ни зимняя метель и стужа, ни осенняя грязь и непогода, ничто не останавливает старика! Но посмотрите: какая очаровательная картина представляется ему, лишь только выйдет он из небольшой рощи, которая окружает его жилище. Весь город с его церквами и домами виден как на ладони: можно указать каждое здание, назвать каждую церковь. С правой стороны рамой ему служит всё та же красавица Волга, с левой — густой сосновый бор, разросшийся позади самого города, а со стороны, обращённой к вам, подножие того пологого холма, по которому он раскинут, охватывается, как лентой, спокойною в своём течении, ровною в своей ширине Кинешемкою. Эта панорама меняет свою обстановку с каждым шагом, который вы делаете, как будто вы переменяете стекла, через которые смотрите на неё: то большое пространство Волги обрисуется перед вами, то на далеком протяжении видна извивающаяся Кинешемка, а Волга почти скрывается за деревьями, лишь изредка проблескивая сквозь их чащу; один лишь только город виден во всём его объёме.

Наконец вы знакомы с городом. Но чтобы дать вам понятие об его окрестностях, мы взглянем ещё на одну картину. Мы пойдём в тот сосновый лес, который лежит позади города, или бор, как его здесь называют. По известным нам тропинкам мы должны будем пройти чрез него около версты. Ваше внимание уже утомилось однообразием этих вековых, частых деревьев, которые тянутся так долго по обеим сторонам нашей дороги, но за то тем поразительнее эффект картины, которая вдруг и неожиданно разовьётся перед вами. Лес нисколько не разредел, но вдруг и он, и ваша тропинка прекратились у крутого обрыва голой песчаной горы. Вы смотрите вниз. Там расстилается обширная зелёная долина: по ней прихотливо вьётся та же Кинешемка голубою лентой, обведённою, как бордюром, мелким, но густым кустарником, растущим только по её берегам.

Но эта речка вдруг встретила препону на своём пути в мельничной плотине и разлилась широким, почти правильно круглым озерком, и там дальше, стекая в узкие ворота мельницы, с шумом крутит её колеса и потом снова течёт ровною голубою лентой. Гул от мельничных колес доходит до вашего слуха, лелея его своей неопределенною гармонией, особенно сладкой и понятной в те минуты, когда всё безмолвствует в окружающей вас природе. Далее за рекою долина изменяет свой вид, и переходит в холмистые возвышенности, которые окружают её и с левой стороны. На этих неровностяхраскидано в самом живописном беспорядке несколько деревенек с их неизбежными атрибутами. Вот чёрная полоса вспаханного пара врезалась в нежную зелень луга и упёрлась в кудрявый мелкий кустарник. Рядом с ней красуется целый холм, покрытый спеющею золотою жатвой, которая, как будто потоки растопленной меди, ручьями сбегает с краёв его и течет среди зелёных и чернеющих пространств невозделанного поля. Дальше невысокий, но ярко-зелёный перелесок берёзняка пересёк целое море жатвы, и кажется он вам оазисом среди песчаной пустыни. А вон пыльная дорога вьётся среди изгородей поля; она идёт или в лес, или в поле, или в соседнюю деревню; медленным шагом, едва двигая ноги, тащится по ней крестьянская лошадка, влача тяжёлый воз какого-то жита, или скачет она презабавным курц-галопом, понукаемая сидящею на ней верхом босоногою девчонкой. И самая речка не лишена некоторой жизни: вот два или три стада ищут отрады от жгучего летнего жара в холодных струях её, и флегматичные коровы и добродушные овцы, забравшись по горло в воду, равнодушно смотрят на чудную картину, не сознавая, конечно, как много они содействуют её красоте… Направо от вас долину ограждает продолжение той же песчаной возвышенности, на которой стоите вы, и в этой ограде есть своя прелесть. Смотрите: вот оборвалась она весьма крутым утёсом, вот выбежал изнутри её песчаный гребень, как будто контр-форс в каменных укреплениях, там дальше запала внутрь тёмною полосою глубокая осыпь, ещё дальше полукругом изгибается по ней, идя вверх, ровно вырезанная дорога и скрывается в чаще леса. В иных местах эта возвышенность в скатах своих остаётся совершенно голою, обнажённою, в других украшена от вершины до основания или высокими прямыми соснами, или прихотливо искривлёнными елями, или колючим мелким кустарником. Не правда ли, что всё это кажется вам миниатюрным отрывком из видов Швейцарии?

Но эта долина, очаровательная днем, при ярком сиянии солнца, наполнит вашу душу ещё большим восторгом, когда вы взглянете на неё вечером при солнечном закате, когда все цвета природы получают новые силы, новую прелесть, или в тёмные сумерки и даже ночью, когда даль сливается с небосклоном в тёмный непроницаемый мрак, и ярко блестят среди этого мрака зажжённые в деревнях огоньки, когда луна высоко всплывает на небо, серебрит поверхность реки, освещает ближайшие предметы и придает им бледный, матовый колорит, когда всё тихо в природе, и чудною гармонией говорит вашему слуху гул мельничного колеса…

Теперь, когда вы познакомились с местностью города, считаю не лишним сообщить несколько данных о его исторических памятниках и преданиях. Но их немного. Время основания города неизвестно: была ли тут прежде деревенька или какая-нибудь рыбачья слобода, образовалось ли из неё впоследствии торговое местечко, село, возведено ли, наконец, это село в степень городка, сначала заштатного, а потом и уездного, или Кинешма не проходила этих ступеней иерархии, но прямо родилась городом — всё это покрыто мраком неизвестности. Местные исследователи говорят, что в летописях наших имя Кинешмы встречается только в XV столетии.

С открытия губерний Кинешма причислена к губернии Костромской. События первой половины семнадцатого века оставили после себя незыблемый памятник в сердце самого города.

На площади его, близ Казанской или Крестовоздвиженской церкви, вы видите каменную часовню, представляющую собою форму островерхого шатра и увенчанную позлащённым крестом. Над железными решётчатыми дверями её вы замечаете голубую доску с какою — то надписью.

Вот содержание этой надписи: «В 1609 году разорена Кинешма при воеводе Фёдоре Бабарыкине паном Лисовским, и сия часовня устроена над избиенными. Начальная сшибка была в двух верстах от города, где и водружён крест. В 26-й день мая, т. е. в день события, каждогодно совершается здесь панихида, по преданию предков». По источникам более достоверным, это событие должно быть отнесено к 1608 году.

Город оказал сильное сопротивление неприятелям, и потому мог быть взят только приступом, причём многие из жителей погибли самою мучительною смертью. Той же участи подверглись жёны и дети. Первоначальная стычка, как сказано выше, происходила в двух верстах от города в известном уже нам сосновом бору. Жители города с благоговением останавливаются пред ветхим деревянным крестом, поставленным на этом месте. Тут же по близости находился, говорят, и неприятельский стан, между тем как стан защитников города лежал на другой, противоположной стороне, на правом берегу реки Кинешемки, близ известной уже нам пустыньки. На том и другом месте, указываемом преданием, отрыто несколько древнего оружия, в чем думают видеть факт, подтверждающий достоверность предания.

Часовня, поставленная над телами убитых, составляет для жителей место особенного благоговения. Ни один из них, отправляясь в путь, или возвращаясь из него, не проезжает мимо часовни, чтобы не зайти в неё и не прочитать свою молитву просьбы или благодарности пред древним массивным распятием. И какое отрадное чувство должно наполнять душу молящегося кинешемца, когда он распростирается на кирпичном полу часовни, над прахом неизвестных, но тем не менее славных подвигом и смертию, своих предков!

Хотя на вышеупомянутой нами надписи и сказано, что панихида в память убиенных совершается в часовне 26-го мая, но народный обычай перенёс это торжество на последнюю среду пред Вознесеньевым днем. Среда, торговый день в городе, созывает огромное число крестьян из окружных деревень, и они с верою и усердием молятся за упокой убиенных. Некоторые женщины, как бы в ознаменование печали по усопшим, повязывают в этот день свои головы белыми платками. Часовня эта принадлежит Крестовоздвиженской церкви, имеет очень много усердствующих вкладчиков и богомольцев, поэтому доставляет значительный доход церкви. По средам в ней обыкновенно совершается несколько молебнов усердными крестьянами, которые даже издалека приносят своих больных малолетних детей, чтобы у подножия креста испрашивать им исцеления и здоровья. В недавнее время часовня эта изнутри и снаружи обновлена и исправлена; но деревянный крест, поставленный на месте побоища, довольно ветх и от времени почти разрушился.

Некоторые исследователи предполагают, что город был прежде обнесен земляным валом и сухим рвом, следы которых ещё и теперь приметны, по мнению их, на высокой набережной города. Впрочем, туземные жители затеряли память об этом древнем украшении, своего города, и то место, где некогда проходил, вероятно, ров, называют попросту оврагом. Вот все исторические данные, которые известны относительно Кинешмы, вот все предания, сохранившиеся в памяти жителей; всё остальное о прошедшей жизни городка покрыто мраком неизвестности, а потому мы по необходимости должны обратиться к современному его состоянию.

Жителей в городке считается в настоящее время слишком 3 1/2 тысячи душ мужского пола. Все это народонаселение располагается в 300 домах с небольшим, из числа которых около 40 каменных, остальные деревянные. Вообще вид городка весёленький, чему много помогают Волга и две другие речки, так прихотливо украшающие и разнообразящие его местоположение. К тому же он не стеснён; умеет выставить на вид свои лучшие здания и спрятать где-нибудь сзади в слободах и переулках необходимые в уездных городах так называемые домики и лачужки. Немногочисленные улицы его широки и прямы, и все они сходятся на площади. Последняя почти вся кругом обставлена каменными зданиями и тремя церквами: Крестовоздвиженской (в простонародии — Казанской), Воскресенской (в простонародии — Никольской) и Благовещенской. Последняя из них существует с лишком 160 лет. Лучшее в городе здание — это его прекрасный собор. Он помещён, как уже было сказано, на высоком берегу Волги, и состоит из двух храмов — холодного во имя Успения Божией Матери, довольно древней постройки, и тёплого во имя Святой Троицы, недавно воздвигнутого. Последний весьма красивой архитектуры и вместе с высокою, стоящею совершенно отдельно колокольнею весьма эффектно обрисовывается на берегу, когда смотришь на него с Волги. Всех храмов в городе, считая в том числе соборы и церковь кладбища, девять. Самая древняя из них, вероятно, Вознесенская, что вы легко отгадываете по её архитектуре; впрочем, совершенно точных сведений в этом отношении, за неимением данных, мы сообщить не можем.