Бесплатный фрагмент - Затмение

Пролог

Толпа высыпала из здания на улицу. Встревоженные, но заинтересованные лица знакомых и близких мне людей мелькали в ней. Атмосфера сдержанной паники витала в воздухе. День был в разгаре, но небо затянуло какими-то неестественно темными тучами. Прохладный, но в то же время приятный и освежающий ветер трепал волосы и одежды собравшихся, подгонял мелкие кусочки мусора по асфальтовым дорожкам и ровным газонам территории нашей базы. Создавалось ощущение как перед грозой, а если выразить картину, представшую перед нашими глазами более художественно — как перед концом света. Некоторые люди были в халатах. У нас на базе еще давно была введена послеобеденная «сиеста», и, видно, многих разбудила сирена тревоги, которая срабатывала крайне редко, на моей памяти не больше двух раз: в первом случае это была учебная тревога, во втором — крупный пожар в школе.

Прямо перед центральным входом в здание лежал предмет, который и привлекал всеобщее внимание. Мне и самой потребовалось не больше минуты, чтобы заметить его, оценив общую обстановку. Все взгляды были устремлены на эту крупную прямоугольную коробку. Но никто не подходил к ней ближе, чем метров на пять, и из-за отсутствия плотного кольца людей вокруг этой диковины ее можно было легко разглядеть. Походила эта штука на огромную микросхему, напичканную мелкими ампулами с темно-зеленым веществом, и ясность в предназначение этого механизма вносила только маленькая красная лампочка, мигающая на поверхности. Было тихо, никто не галдел, не возмущался и паники не устраивал, но ветер доносил до моих ушей обрывки фраз мистического содержания: «неужели время пришло?» или «сейчас все и случится…». При этом ни ужаса, ни отчаяния на лицах людей не наблюдалось, как, впрочем, и никаких других эмоций. У меня же к тому времени к горлу подкатил ком, неприятное предчувствие нарастало. Я прижалась к стоявшему рядом Жану, который все это время крепко держал меня за руку. Моя подруга Жанна положила руку мне на плечо и прошептала:

— Не бойся, видимо, мы пропустили что-то, пока были на волейбольной площадке, сейчас разберемся!

Она сделала несколько уверенных шагов вперед в направлении «неопознанного предмета» и уже было открыла рот, чтобы задать резонный вопрос, но в этот момент центральные двери здания распахнулись и на пороге появился Владислав — бессменный лидер нашей так называемой коммуны. Он сделал упреждающий знак рукой в направлении Жанны, давая понять, что ей не стоит подходить ближе. Из-за его спины появилась черноволосая девушка в латексном обтягивающем костюме с тугим конским хвостом — Карина, правая рука нашего «многоуважаемого» босса. Она отличалась особенной, собачьей преданностью своему «хозяину». Мы давно знали эту девочку, но близко к себе она никого так и не подпустила. По всему было видно, что она решила посвятить свою жизнь Владу, своему спасителю. И хотя таковым он, по сути, являлся для всех нас, мало кто относился к нему с таким придыханием, как Кариночка. Он держал ее при себе, и не только потому, что ему было приятно потешить свое самолюбие за счет ее преданности, но и по той причине, что она была ему очень полезна в каких-то его «важных» экспериментах. Карина была необыкновенно одаренной девушкой, особенно в области физики и естественных наук. Впрочем, это мало волновало мою здешнюю семью, которая, кроме меня, состояла из Жана и Жанны. Нас вообще мало интересовала вся эта общественная жизнь нашего закрытого общества. Возможно, именно поэтому только мы втроем и не понимали, что сейчас должно произойти.

Между тем Карина зло сверкнула на Жанку своими черными глазами — так, что та невольно отступила, — и со связкой проводов в руках двинулась к мигающему устройству. Подошла и ловко начала подсоединять их к прямоугольному изобретению.

Жан сильно сжал мою руку:

— Рит, эта штуковина вот-вот рванет.

— Это бомба? — шепотом спросила я, хотя ответ был очевиден.

— Что, черт возьми, здесь происходит! — тихо возмутилась Жанка.

— Это что, массовое самоубийство? — предположила я.

— Как это ни назови, но ничего хорошего данное мероприятие не предвещает. Видимо, нам следовало повнимательнее относиться к собраниям «партии» — все, кроме нас, уже обработаны и ждут, когда их поджарят заживо.

Говоря эти слова, Жан пятился назад, подальше от собрания людей и от бомбы, механизм которой, по-видимому, был запущен — Карина уже подсоединила последний проводок и наш слух уловил негромкое тиканье.

— Подожди, Жан, там же дети! Нам надо это остановить! — встрепенулась я.

— Уже поздно, механизм запущен. Бежим! Как можно быстрее!

Жан больно дернул меня за руку, второй рукой ухватил Жанку за куртку, тем самым выведя ее из оцепенения. Мы с ней, видимо, думали об одном и том же — как в размеренной жизни нашего городка, пусть и не самого обыкновенного, могло все так измениться в считаные минуты? Еще полчаса назад мы беззаботно играли в волейбол, а сейчас должны бежать сломя голову от бомбы, которая уничтожит все, что нам было дорого последние несколько лет, людей, с которыми жили бок о бок. Может, это какая-то ошибка, злая шутка, наказание нам за неповиновение всем здешним порядкам? Может, учебная тревога, сообщение о которой мы пропустили, занятые своими личными делами? Но здравый смысл подсказывал, что Жану стоит довериться. Уж он-то со своими знаниями и умениями отличит бутафорию от настоящей бомбы. Влад неоднократно прибегал к помощи Жана, и тот, возможно, знал не меньше Карины, но, в отличие от нее, никогда не повиновался нашему лидеру настолько, поэтому и Влад, в свою очередь, не считал нужным посвящать Жана во все подробности своих дел.

Между тем выражение лиц у присутствующих заставило убедиться в том, что мы здесь ни при чем, никто с нами не играет и наказывать не собирается. Смятение и неуверенность появились на лицах многих людей. Впрочем, некоторые в эту минуту, так же как Влад и Карина, уже стояли скрестив руки и опустив головы, словно ждали чего-то неизбежного.

Я не видела, что происходило дальше, мы втроем рванули с места что есть мочи и бежали не оглядываясь. Пару раз мелькнула мысль о том, что глупо бежать, когда тебя никто не пытается догнать. Хотелось остановиться и сказать: «Хватит, было страшно, но я сдаюсь — в чем подвох?» Но ноги развили немыслимую скорость, дыхание сбивалось, горло пересохло и горело изнутри, бок начало покалывать. Рядом бежала такая же изнемогающая Жанка, мы старались не отрываться друг от друга. Жан давно отпустил мою руку и бежал чуть позади нас, подгоняя и не давая сбавить скорость. Пару раз я все же оглянулась на Жана и краем глаза заметила, что и среди равнодушной толпы все же нашлись слабонервные, которые кинулись врассыпную, следуя нашему примеру, но их явно было меньшинство.

Так мы бежали минут пять, не больше, после чего за спиной прогремел взрыв чудовищной силы. Земля под ногами содрогнулась, мы потеряли равновесие и упали на дорогу. Сердце сжалось, маленькая надежда на то, что Жан ошибся и ничего страшного не произойдет, рассыпалась на мелкие кусочки. Я оглянулась, и сразу пришлось зажмуриться от яркого света, вернее от ослепительного красно-синего пламени, которое надвигалось на нас, обдавая своим жаром. В этот момент я ощутила такую неизбежную близость смерти, что тело мое стало ватным, оцепенение было подобно тому, которое настигает в ночном кошмаре, когда надо бежать от страшного чудовища, а ноги не несут, надо кричать, а голосовые связки тебя не слушаются, производя при этом только жалобный хрип. Я могла лишь смотреть на надвигающуюся лавину, которая уже поглотила сотни людей, а сейчас сожрет и меня, и Жанку, и Жана. Жан… он больше не заставляет бежать меня изо всех сил. Он присел на колени передо мной, обхватил мои плечи и посмотрел прямо мне в глаза. Его глаза… такие любимые, родные. Он пытался мне что-то сказать. Умом я понимала, о чем он говорит, — что нельзя сдаваться и что-то про озеро, про пламя. Но я думала только о том, что ни при каких условиях — даже под страхом смерти — я не готова отказаться взглянуть в эти глаза еще раз, увидеть в них любовь, любовь ко мне, а не тревогу и не страх, которыми они были переполнены в эту минуту.

— Что? Что ты говоришь, милый? Я слушаю, я все сделаю, я не сдаюсь.

— Марго, мы не сдаемся, слышишь? Через пятьсот метров будет озеро, главное — добежать до него и успеть нырнуть. У нас есть время. Я ошибся, это не обычная бомба, не обычная взрывная волна, посмотри, она надвигается, но медленно. Мы успеем добежать. Жанна, вставай, бежим! Слышишь, подруга? — Жанка все еще сидела на земле, но уже успела прийти в себя.

Она вскочила первая и кинулась в сторону озера. Мы поспешили за ней. На этот раз Жан не отпускал мою руку. Озеро находилось чуть левее, что для нас было не очень выгодно, но в окрестностях не наблюдалось никакого другого мало-мальски надежного укрытия. Мы хорошо знали окрестности, часто гоняли по этим широким полям на велосипедах. А когда между мной и Жаном только завязывались романтические отношения, ходили вечерами пешком до озера и устраивали ночные купания, потом разжигали костер и могли провести на берегу всю ночь до самого рассвета. Мало кто кроме нас далеко уходил от базы, это все-таки не приветствовалось, но нам как-то все сходило с рук. Влад журил нас, как нашаливших подростков, но серьезно не наказывал никогда, только лишь грозил пальцем и говорил: настанет день — и вы все будете меня слушаться, при этом подмигивал и отпускал нас с богом.

С новыми силами, неизвестно откуда взявшимися, мы бежали к своей цели. Небо, сгустившееся над нами, все-таки выдало порцию осадков в виде крупных капель дождя. Капли падали нам на лица, перемешивались с пылью, которая облепила нас, пока мы бежали по проселочной дороге. Сейчас же нам приходилось преодолевать препятствие в виде высокой травы. Я чувствовала, как она царапает ноги ниже колена, где они не были прикрыты джинсовыми капри. В голове мельком пронеслось: как хорошо, что это случилось во время игры в волейбол — на ногах были надеты удобные кроссовки. И я тут же горько усмехнулась этой мысли: «Как хорошо, что это случилось…» Но дальше размышлять не пришлось — настал момент, когда взрывная волна стала буквально наступать нам на пятки. Очень велик был соблазн остановиться и сдаться, не хотелось больше ни секунды испытывать этого липкого ужаса перед огненной лавиной, по сравнению с которой наши старания казались совсем напрасными. И тут, подняв голову, я увидела кусты, обрамляющие вожделенное озеро — прямо перед своим носом.

— Прыгаем! — донесся до меня голос Жана.

И действительно, аккуратно спускаться по крутому склону к озеру не было времени. Оставалось только повиноваться и с разбегу окунуться прямо в заросли каких-то невысоких деревьев. Жгучая боль пронзила все открытые участки тела, ветки исцарапали руки, ноги, лицо. Мы кубарем покатились вниз. Озеро было глубокое уже у самого берега, поэтому мы сразу же погрузились в воду с головой. Я инстинктивно замахала руками и ногами, почувствовав, что захлебываюсь, поскольку набрать воздуха в легкие не успела. Но вынырнуть на поверхность не удалось. Жан, видимо, глубоко нырнул и тянул меня вниз. Я понимала, что нужно было выдержать несколько секунд, пока взрывная волна минует озеро, и невольно подумала, что захлебнуться, видимо, лучше, чем заживо сгореть. Мне стало легко и радостно — еще и оттого, что я до сих пор чувствовала на своем запястье крепкую ладонь Жана, моего любимого Жана.

Часть 1

Глава 1

Все случилось за четыре года до взрыва, именно тогда моя жизнь кардинально поменялась. Я была вполне обычной двадцатилетней москвичкой с грандиозными планами на жизнь и, как мне тогда казалось, с грандиозной жизнью как таковой. В восемнадцать лет я поступила на вожделенный факультет журналистики МГУ — правда, на вечернее отделение, но зато прошла по конкурсу сама.

К тому же через пару месяцев я получила предложение работать в одном модном журнале, поэтому учеба по вечерам оказалась скорее даже плюсом. Еще спустя два-три месяца моими статьями заинтересовался главный редактор журнала — мегагламурный тип, главный московский тусовщик Павел Бой. Для меня это было удивительно, никогда не думала, что Бой при своем статусе так живо интересуется работами практиканток вроде меня. При взгляде на этого человека казалось, что для него занимать пост главного редактора — дело престижа и только. Однако, как потом выяснилось, он вполне соответствовал своей должности: серьезно подходил к каждой мелочи, засиживался на работе допоздна, шлифуя каждый номер журнала — своего родного детища под названием «БойТаун». Правда, на работу являлся не раньше полудня — начинать рабочий день раньше не позволяла бурная ночная жизнь, которая, впрочем, тоже была неотъемлемой частью его работы.

Весь наш дружный коллектив тайком посмеивался над эпатажным начальством, демонстрировавшим гламурные наряды — розовые платочки в горошек, фиолетовые лакированные ботиночки, кружева и рюши — и чересчур изысканные манеры. Никто не сомневался, что босс не совсем традиционной ориентации, несмотря на то, что у него за плечами долгий, счастливый до поры до времени брак и двое детей. Но при этом коллектив начальника уважал, преклонялся перед его талантами и многогранностью и даже немного побаивался. Никто не смел перечить Павлу или не подчиниться, хотя ни один сотрудник — даже из долгожителей коллектива — не мог припомнить случаев страшных расправ над неугодными подчиненными. Бой умело и ловко управлял коллективом, наказать провинившегося мог одним взглядом — да так, что тот готов был пойти на все, чтобы не удостоиться такого наказания никогда более. Я им восхищалась издалека, в глубине души не верила, что он спит с мужчинами, и вообще не верила ничему плохому, что о нем говорили. Для меня он был божеством, идолом моды и всего, чему я на тот момент поклонялась. Его одобрение было для меня выше всяких наград, и я его дождалась.

Бой вызвал меня лично, и я на трясущихся от волнения ногах, в туфлях на высоких шпильках прошла к нему в кабинет. Он пригласил меня присесть на мягкий кожаный диван, сам поднялся из-за стола, сел на другой край дивана и принялся расхваливать мои статьи. Детально разобрал все, что я успела написать за недолгое время работы в журнале, расспросил меня о всяких мелких подробностях, которые я опустила при написании статей, потом захотел узнать мое мнение по некоторым вопросам. Официальный разговор незаметно перешел в дружескую беседу. Я поймала себя на мысли, что, общаясь с этим Богом моды и гламурной жизни столицы, чувствую себя на равных с ним — и от этого прониклась еще большим восхищением к Павлу, к его умению располагать к себе людей. Я даже не заметила, как в моей руке появился бокал с мартини, а у Боя — тяжелый стакан виски со льдом.

Так мы беседовали почти каждый день. Обсуждали последние новости, делились впечатлениями от тусовок, он — от самых модных, я — от тех, на которые мне удавалось прорваться. И однажды ему в голову пришла замечательная идея. Подсознательно я ждала этого больше всего на свете, хотя и относила к области фантастики. Человек, которого я уважала и боготворила как никого другого в этом мире, предложил пойти с ним на самую престижную вечеринку в городе! И при этом сам долго сокрушался, как ему раньше в голову не пришла эта замечательная мысль.

Я собиралась на это мероприятие, задыхаясь от восторга. Голова кругом шла, когда я представляла, сколько знаменитых и интересных людей увижу воочию и, возможно, даже возьму у них интервью! В конце концов, кто сможет отказать спутнице самого Павла Боя?

Вечеринка превзошла мои ожидания. Я чувствовала себя на высоте, в центре внимания у интересных, знаменитых и красивых мужчин. По-дружески удалось потрещать с парой светских львиц о всяких мелочах. Голову распирало от информации, за весь вечер я позволила себе лишь один бокал вина — очень боялась забыть, упустить хоть одну деталь происходящего вокруг меня, услышанного в разговорах. Но самое главное — я ловила на себе одобрительный взгляд Боя. И более того, мне казалось, он смотрел на меня с восхищением.

С того времени мы часто посещали вместе подобные мероприятии, меня захватил круговорот новой жизни — работа, модные вечеринки, между которыми я порой уже не чувствовала грани. И этот ритм мне безумно нравился. Я даже успевала заглядывать в университет на сессии, которые успешно сдавала. Правда, совсем не оставалось времени на личную жизнь, хотя, возможно, я сама не давала возможности ей развиваться. Когда меня кто-то приглашал на ужин — как правило, это был какой-нибудь небезызвестный персонаж шоу-бизнеса или мира моды — я сводила весь разговор к подобию интервью. Такие мужчины были для меня лишь материалом — я выжимала из них как можно больше информации, которую потом на блюдечке преподносила Бою.

Спустя год после первого разговора в кабинете Боя он предложил мне переехать к нему. Это было неожиданно для меня, хотя все сотрудники и многие знакомые приписали нам роман уже давно, позабыв про «нетрадиционную» ориентацию Павла Боя. Я, впрочем, тоже уже давно видела в нем настоящего мужчину без тени «голубизны». Просто он галантен и доброжелателен к женщинам, он обожает их как вид. Его хорошие манеры часто принимают за жеманство, его стремление к прекрасному — за излишнюю женственность. На деле Павел очень мудр как мужчина, он знает подход к женщине, он понимает ее. Порой я ловила себя на мысли, что позавидовала бы девушке, которую он захотел бы завоевать. Однажды в задушевной беседе я позволила себе спросить у Павла, почему он не строит серьезных отношений с женщинами. Интересоваться насчет мужчин я и не думала — зная Боя так, как знала его я, каждый на моем месте понял бы, насколько абсурден этот вопрос. До глубины души меня поразил его ответ:

— Я сделал несчастной женщину, которую очень любил, — свою жену. Я испортил ей жизнь. Я выбрал свою работу, ночную жизнь и не смог сделать счастливой любимую жену и сохранить полноценную семью. И я бы никогда не хотел этого повторить, если влюблюсь снова. А как сделать женщину счастливой, я еще не понял.

Я не могла надивиться наглости и изобретательности его бывшей жены, ведь наверняка именно она внушила ему это чувство вины. Я представила, как она жаловалась на свою нелегкую долю в доме на Рублевке, который Павел оставил ей и детям после развода, переехав в съемную квартиру в самом центре города. Она, ровесница Павла, молодая тридцатитрехлетняя женщина, имеющая все, что только может пожелать для себя и детей, благодаря экс-мужу — «мерзавцу», — жалуется на загубленную жизнь!

— Паша, как ты можешь так говорить? — не выдержала я. — Как можно быть настолько мягкотелым и так легко поддаваться на провокации бывшей жены, которая оказалась такой стервой? — Меня понесло, и я не стеснялась в выражениях, расставляя для него все точки над «i».

От моего монолога у Павла даже лицо прояснилось. А в конце я подытожила:

— Ты умеешь делать женщин счастливыми, и для этого тебе даже не нужно прилагать никаких усилий, ты рожден таким. Именно ты сделал меня самой счастливой женщиной на свете! И когда тебе опять полезут в голову эти бредни о твоей безнадежности — вспомни обо мне, если я хоть что-то значу для тебя.

Вот он и вспомнил. Возможно, именно те мои слова и подтолкнули его к этому решению — воссоединиться со мной не только на работе и тусовках, но и дома. Я с радостью и недолго думая приняла его предложение. Это казалось таким естественным развитием событий, мы были очень близки духовно, нам было интересно вместе. С ним иначе и быть не могло, но мне безумно льстило то, что и ему со мной не скучно.

Я думала, что уже имею все, что только может пожелать молодая амбициозная москвичка, но оказалось, что совместное проживание с Павлом Боем может привнести в мою жизнь еще больше красок и радостных ощущений. Павел был очень заботлив и нежен, никогда не высказывал претензий, не устраивал сцен ревности. Мы жили душа в душу, на одной волне. Но любила ли я его? Тогда я была уверена, что да, и только по прошествии нескольких лет я поняла — обожала, боготворила, но не любила, нет. Впрочем, это ни капли не омрачало этого периода моей жизни.

Так, казалось бы, играючи мы прожили почти год. Яркий, потрясающий, незабываемый год накануне моего двадцатилетия. Пару раз мы с Павлом отдыхали на экзотических курортах. Раза три в год он уезжал в командировки со своими друзьями модельерами и стилистами. Этих его деловых поездок я ждала, пожалуй, даже больше, чем нашего с ним совместного отдыха, потому что на время отсутствия Павла я негласно оставалась за главную в редакции. Официально это не объявлялось, но сотрудники все понимали и вели себя соответственно — обращались ко мне за советом, прислушивались и даже иногда побаивались! И в эти моменты я чувствовала, что весь мир у моих красивых ног в туфлях от Prada.

За две недели до моего юбилея Павел с сожалением сообщил, что не сможет присутствовать в Москве в день моего рождения, поскольку должен посетить очень важный показ в Милане. Но пообещал, что по возвращении устроит мне фееричный праздник. Я ничуть не обиделась: неделя моды в Милане — это святое! А пока, чтобы я не расстраивалась, он протянул мне ключи от своего шикарного желтого кабриолета и торжественно сообщил, что с сегодняшнего дня эта машина оформлена на мое имя. Подарок был как нельзя кстати в начале мая, и я прыгала до потолка от восторга.

На своей новой машине я лично доставила Павла в аэропорт. Мы тепло распрощались на две недели. А через неделю со мной случилось это.

В тот день я поехала в загородный дом одной известной супружеской четы, как обычно, взять интервью и сделать несколько снимков. Для этого дела взяла штатного фотографа нашего журнала. Закончили мы только к вечеру.

Когда на обратном пути пересекли МКАД и ехали по Ленинскому проспекту, уже смеркалось. Мы трещали о чем-то, делились впечатлениями о быте звезд. Вадик — так звали фотографа — между тем нахваливал новое авто и восхищался моей манерой вождения. Я хвасталась, что в восемнадцать лет сдала на права сама, с первого раза, а до этой шикарной тачки ездила только на восьмерке «Жигулей» и стареньком «Ниссане» с ручной коробкой передач.

За разговорами я не заметила булыжник посреди дороги или, возможно, приняла его за кусок грязи, поскольку погода была слякотная и весь день лил дождь. Правое переднее колесо налетело на камень, и раздался резкий хлопок — камера разлетелась на куски, по асфальту заскрежетало железо диска. На секунду я запаниковала и выпустила руль, затем, схватившись за него с новой силой, притормозила и, облегченно вздохнув, поспешила успокоить взволнованного Вадика:

— Не беспокойся, все под контролем, сейчас прижмусь к обочине.

Но этого мне сделать не дали. Тяжеловесная машина (я не разглядела марку) неслась в крайнем правом ряду, и, как оказалось, ее водитель не удосужился даже притормозить, невзирая на виражи, которые я выделывала на дороге из-за разорвавшегося колеса. Не сбавил он скорость даже тогда, когда я на аварийке направилась к обочине, вместо этого протаранив мне правый бок — так, что меня отбросило на противоположную сторону встречной полосы. Впрочем, то, что дело обстояло именно так, я узнала чуть позже.

Очнулась. Жива. Я ощупала себя с головы до ног. Цела, кажется. Немного дурно — видимо, сотрясение мозга. Лежу на больничной койке. В палате одна. Я вздохнула с облегчением, попыталась восстановить цепочку событий — до удара все помню прекрасно. Видимо, в момент удара я отключилась. Я с нетерпением принялась ждать, когда кто-нибудь зайдет и поведает мне продолжение этой невеселой истории. Также было интересно расспросить о состоянии автомобиля и фотографа Вадика. Ждать пришлось недолго, зашел доктор в белом халате:

— Пришла в себя? Ну, слава богу. А то уже два часа следователь дежурит в коридоре. Небольшое сотрясение, серьезных повреждений нет. Рекомендую постельный режим, но из больницы выпишем уже завтра. А дальше как они скажут. — На этом доктор закончил и собрался уходить.

— Кто они? — прохрипела я. В горле пересохло.

Доктор не удостоил меня ответом, а только сделал пригласительный жест человеку в форме, который через несколько секунд присел на стул рядом с моей койкой.

Все, что рассказал мне этот человек, никак не укладывалось в моей голове. Начал он, как мне показалось, довольно дружелюбно:

— Доброго здоровьица, госпожа Рассказова Маргарита Сергеевна. Рад, что отделались легким испугом. — Я хотела сказать «спасибо», но что-то мне подсказало, что его лучше не перебивать. — Позвольте поведать вам о том, что вы натворили вчера вечером…

После этих слов последовал рассказ, который, казалось, не имеет никакого отношения ко мне. Я слушала про погибшего пассажира желтого кабриолета Вадима Семенова, про двух студентов, стоявших на пешеходном переходе и сбитых насмерть тем же желтым кабриолетом. Про свертки кокаина и марихуаны, спрятанные под задним сидением этого злосчастного кабриолета.

По моему телу пробежали мурашки, мое затуманенное сознание начало складывать эти жуткие кусочки в одну цельную картину, историю, в которой я — именно я, Маргарита Рассказова, самая счастливая женщина на земле, — стала главной героиней.

Дальше все было как в тумане. На следующий день после больницы — следственный изолятор, потом суд. Взволнованное лицо Павла, который приходил ко мне на свидания каждый день, вещал про лучших адвокатов, про то, что не пожалеет никаких денег, сделает все, что в его силах.

Более всего он негодовал на своих приятелей, которые неизвестно когда, видимо по дороге на очередную тусовку, спрятали в его машине наркотики и чисто случайно про них забыли.

Адвокаты, нанятые Павлом, пытались добиться, чтобы дело о хранении наркотиков рассматривалось отдельно от дела о непредумышленном убийстве трех человек. Но обвинение беспощадно сваливало все в одну кучу. Родители погибших студентов оказались большими шишками, вращались в дипломатических кругах, и уж они-то постарались, чтобы обвинение работало на все сто процентов. Впрочем, их негодование было оправдано, и я покорно принимала их нападки в суде и плавилась под испепеляющими взглядами матерей, лишившихся по моей вине своих чад. Родители жертв, а под их напором и обвинение настаивали на пожизненном сроке, но мой адвокат добросовестно бился за мои права. Спасибо Павлу за то, что он оплачивал услуги именно этого специалиста — опытного, уверенного, а главное, неподкупного. Схватка между обвинением и защитой была серьезная, но я как будто отсутствовала на процессе, не могла сосредоточиться и была полностью погружена в свои мысли. Очнулась я лишь на несколько минут, когда выносили приговор — тринадцать лет женской колонии строгого режима.

Для меня этот срок был равносилен пожизненному заключению. Тринадцать лет! Годы, которые должны были стать лучшими в моей жизни. А может быть, я уже исчерпала свой лимит счастья к своим двадцати годам, думала я, лежа на жесткой койке в камере предварительного заключения. Может быть, я слишком упивалась тщеславием, властью, успехом? Слишком упивалась собой и теперь буду за все это жестоко наказана? Но, собственно, кому было плохо от того, что я была так счастлива? Я ни разу не перешла никому дорогу, не пакостила и не строила козней. Наоборот, была отзывчива к просьбам людей, поддерживала коллег, а в последние месяцы, получив хорошую прибавку к жалованью, помогала родственникам материально, в конце концов, изо всех сил пыталась скрасить жизнь замечательного человека — Павла Боя. Я пыталась успокоить себя, размышляя о том, что большинство людей за всю жизнь не испытывают того калейдоскопа эмоций, который получила я за свой недолгий век. Да, я уже смотрела на свою жизнь как на трагично завершившуюся сказку о прекрасной принцессе. Впереди тринадцать лет колонии строгого режима, которые будут тянуться целую вечность, а когда эта вечность закончится, я выйду из тюрьмы тридцатитрехлетней женщиной, у которой за спиной не будет ничего, кроме горького тюремного опыта и пары-тройки хронических заболеваний. Никто не вспомнит, какой умницей и красавицей была Рита Рассказова тринадцать лет назад, да и я сама вряд ли вспомню. Тринадцать лет — это вся моя сознательная жизнь — с того дня, когда я пошла в первый класс, и до той злополучной аварии. А лично для себя я неоднократно отмечала, что настоящая яркая жизнь началась только два года назад, с поступления на вожделенный факультет журналистики и выхода на работу — в редакцию лучшего модного журнала города. Конечно, в мыслях у меня было и создание семьи, и рождение детей, но я шутя говорила себе, что этому я посвящу свою «следующую» жизнь, лет через пять, когда прежняя мне надоест. Я ощущала себя кошкой с множеством жизней и множеством вариантов того, как можно их прожить. С такими темпами, как у меня, на каждую жизнь мне хватило бы лет пять-семь, и таким образом я бы уложилась в биологический срок, отведенный обычному человеку. Размышляя так, я дивилась, как бездарно некоторые люди проживают всего одну-единственную жизнь, не пытаясь ее приумножить и приукрасить. Теперь же мне предстояло долгое существование в заточении, полное страданий и сожалений, вдали от всего, чем я дорожила, мне была уготована жизнь, которую я никак не планировала проживать.

Возможно, было бы легче смириться со своей горькой участью, если б я чувствовала за собой хоть каплю вины за произошедшее тем злополучным вечером на Ленинском проспекте. Но я, вспоминая каждую мелочь, не могла признать, что хоть где-то допустила оплошность, что хоть где-то могла поступить иначе и предотвратить трагедию. Камень на дороге, джип, который протаранил меня и выбросил на пешеходный переход, — они истинные виновники случившегося. А я вовсе не убийца, а жертва, выжившая в этой трагедии. Однако, кроме меня и близких мне людей, так мало кто считал. Эта история бурно обсуждалась в СМИ, а интернет просто кишел различными версиями случившегося. Какие только заголовки не встречались! «Хладнокровное убийство на Ленинском»! «Наркоманская выходка светской львицы»! Надо же, «посмертно» я получила титул «светской львицы». Возможно, до этого было недалеко, однако в действительности стать ею я так и не успела. И вот, сделав мне «подарок» в виде высокого звания, общество в довесок наградило меня сразу двумя ярлыками — не только убийцы, но и наркоманки. Так уж случилось, что я никогда не попадала в компании, где мне могли бы предложить травку. Но обычные сигареты я иногда покуривала, как правило, тонкие женские, — и пары снимков, на которых я была запечатлена с сигаретой в руке, хватило обвинению, чтобы убедить суд в том, что Маргарита Рассказова вела разгульный образ жизни и употребляла наркотики. В понимании прокурора это было очевидно, учитывая места, где я работала и отдыхала, и личностей, с которыми я общалась. Действительно, среди знакомых Павла было немало людей, увлекающихся легкими наркотиками, и сказать что-либо в свою защиту по данному вопросу было крайне сложно. Бой, в свою очередь, перетряс всех своих знакомых в поисках того, кто мог оставить наркоту в его машине, но никто так и не сознался. Он даже предлагал кому-то круглую сумму, чтобы тот взял вину на себя, но ничего не вышло. Тогда Павел дал сбивчивые показания о том, что спрятал наркотики сам и забыл про них. Но никто почему-то эти показания даже к делу не подшил, настолько было очевидно, что Бой, не раздумывая, взял бы на себя вину абсолютно за все случившееся тем вечером. Возможно, конечно, Павел недостаточно усердно старался убедить суд, он тоже был растерян и подавлен и не мог так решительно рушить и свою жизнь вслед за моей. Но и я не готова была принять от него подобных жертв. Я и без того была безмерно благодарна ему за все, что он делал для меня, за его поддержку. До самого вынесения приговора Павел вселял в меня уверенность, что мы победим, добьемся условного срока и очень скоро окажемся дома и забудем эту историю как страшный сон. Я понимала, что эти слова утешения не имеют ничего общего с реальным будущим, но мне так приятно было слушать его версию нашей дальнейшей безоблачной жизни, что я не пыталась его переубедить и делала вид, что верю каждому его слову.

Теперь, в день вынесения безапелляционного решения суда, я лежала в темной камере и смотрела туда, где должен был быть потолок. Темнота в помещении была кромешная, точно таким мне представлялось мое будущее. Уснула я, лишь когда перегоняла в голове все самые ужасные мысли и моя подушка была мокрой от слез. В этой камере мне оставалось отбывать всего два дня. Два последних дня в родном городе. Два последних дня, когда мои близкие смогут прийти и попрощаться со мной на долгие годы. Наутро я проснулась с тяжелой головой, опустошенная и как будто даже больная. Походила по камере, попыталась собраться и взять себя в руки. Получалось не очень.

После обеда пришел Павел — серый и понурый. Ни веселых расцветок, ни привычных кружев в его одежде не наблюдалось, всегдашний огонек в зеленых глазах потух. Мы сели в комнате свиданий за стол друг напротив друга. Павел взял меня за руки, крепко сжал мои ладони и беззвучно заплакал. Глядя в его глаза, полные слез, я думала о превратностях судьбы: гений моды и стиля, кумир современной молодежи и не только — в замызганной комнате свиданий целует и заливает слезами руки осужденной преступницы. Мне было больно видеть его страдания. Я представляла, как он винит себя во всем случившемся — в том, что подарил мне этот злополучный кабриолет, что водил дружбу с наркоманами и подвозил их несколько раз на своем авто, и даже в том, что однажды позволил себе приблизиться ко мне, а это по цепочке привело к событиям, разрушившим мою только что начавшуюся жизнь навсегда. Я знала, что переубеждать его бесполезно. Он заговорил первым:

— Марго, дорогая, пожалуйста, помни об одном: я буду ждать тебя столько, сколько потребуется. Не забывай про амнистии, возможно, твой срок окажется совсем не таким большим, как ты сейчас представляешь. Но даже если ты уже приготовилась к худшему, то знай, что и через тринадцать лет я сделаю все, чтобы ты могла сразу вступить в полноценную жизнь, вернуться к любимому занятию. Я понимаю, что сейчас это мало утешает тебя, но я должен был успеть сказать это. — Речь Павла была сбивчива, я никогда не видела его таким. — И пожалуйста, Рит, не забрасывай свое ремесло, ты талантище, пиши, займись книгой. Ты же давно хотела попробовать что-то глобальное. Не в такой обстановке, конечно, но я по себе знаю, что это поможет тебе отвлечься и скоротать время. Не падай духом, живи, ты так любишь жизнь, ты умеешь ценить ее как никто другой. — На этом Павел резко остановился и обхватил голову руками, затем встал и нервно встряхнул руками: — Бред, какой бред я несу! Как неуместны сейчас слова!

Я с нежностью и удивлением наблюдала за ним — таким я его не видела никогда, несмотря на год совместного проживания. Передо мной, как загнанный зверь, метался настоящий брутальный мужчина — распахнутая рубашка, оголяющая широкую волосатую грудь и крепкую шею, которую обычно обрамляли столь привычные цветные платочки, бабочки и галстучки, трехдневная щетина, растрепанные волосы, на которых не было ни капли укладочного средства. Такой образ мне был очень по душе, и я, залюбовавшись, на секунду забыла, что таким он стал из-за глубокого переживания, связанного со мной. Тут же я встрепенулась от мысли, что и Павел никогда не видел меня в столь запущенном состоянии. Три недели я прожила в спартанских условиях, не имея под рукой даже намека на косметические средства. Только перед заседаниями суда у меня была возможность мало-мальски привести себя в порядок. Но, слава богу, Бою было сейчас не до оценки моего внешнего вида. Я попросила его успокоиться и присесть, мне захотелось поддержать его:

— Паш, послушай, тебе не обязательно что-то говорить сейчас. Я прекрасно поняла, что ты хотел донести до меня, и всегда буду помнить твои слова. Ты научил меня быть сильной, и я буду такой до конца, насколько хватит сил. А сейчас давай просто посидим еще немного, пока есть время.

Павел сел рядом со мной на потертую банкетку и приобнял за плечо. Так мы сидели минут десять, говорили на отвлеченные темы. Бой рассказывал о том, что происходило в редакции во время моего отсутствия, поделился парой светских новостей. Я уткнулась носом ему в грудь и вдыхала аромат его тела как в последний раз, хотя последнее свидание у нас намечалось только на завтра. В этот момент у меня возникла ассоциация с курортным романом, когда в предпоследний вечер перед отъездом можно еще прощаться не так пылко, как в последний раз, когда так подогревает осознание того, что ты больше не увидишь своего возлюбленного.

Мой надзиратель постучал в дверь, заглянул, не дожидаясь ответа, и попросил меня проследовать в камеру. Павел сдержанно поцеловал меня в макушку и прошептал:

— До завтра.

Я осторожно высвободила свою руку из его теплых ладоней и вышла из помещения, не оглядываясь.

По дороге в камеру я уже думала о том, какие слова скажу Павлу завтра на прощанье, во время нашего последнего свидания, не догадываясь, что оно уже позади.

Глава 2

Сидя в камере после свидания с Боем, я невольно начала прокручивать в голове возможный сюжет своей будущей книги. Павел был прав: я давно хотела заняться каким-то личным глобальным проектом. Для начала я собиралась выпустить что-то вроде сборника своих статей. По крайней мере, это не заняло бы столько времени, сколько написание отдельного романа, например, — а как раз времени у меня хронически не хватало. К тому же после публикации непременно последовали бы презентация и другие приятные мероприятия, связанные с выходом книги. Теперь же со временем у меня проблем не было, но ни одной презентации в ближайшие годы мне не светило. И от этой мысли мне снова стало не по себе. Лишь ненадолго думы о творческом проекте отвлекли меня от суровой действительности. Но углубиться в депрессивное состояние я не успела. Дверь камеры распахнулась, и появившийся молодой надзиратель прошипел:

— На выход, к тебе снова гости.

Что за проходной двор, подумалось мне. Кто бы это мог быть? Все, кого я планировала повидать, сегодня уже были у меня — с утра родители, а Павел ушел меньше часа назад. Надеюсь, никто из журналистов не просочился ко мне на свидание. До этого момента Павел и адвокат успешно оберегали меня от папарацци. Также мне не хотелось встречаться ни с кем из друзей и коллег. Не здесь, не в таком виде и душевном состоянии.

На прошлой неделе ко мне «в гости» забежала Верочка из редакции. У нас с ней с первого дня моего выхода на работу сложились теплые приятельские отношения. Первое время она была моей наставницей, объясняла, что к чему, покровительствовала и защищала от нападок со стороны матерых коллег, если что-то у меня не получалось. Вера, профессиональный визажист, работала в журнале не намного дольше меня, но, видимо, ей было приятно взять шефство над новой молоденькой сотрудницей. Впрочем, мы очень быстро сравнялись, я вскоре разобралась, что к чему, делала большие успехи и за короткий срок стала правой рукой шефа. Вера же по сей день вела свою маленькую рубрику о красоте и, видит Бог, завидовала мне не слишком-то белой завистью. Впрочем, это не мешало нам по-прежнему вести девчачьи задушевные беседы и вместе ходить по магазинам. На многие светские мероприятия я также брала Веру с собой. В общем, когда моя приятельница присела на банкетку напротив меня в комнате свиданий, мне хватило пары минут, чтобы понять: Верунчик пришла лишь для того, чтобы убедиться в старой, теперь подтвержденной еще и на моем примере истине — чем выше взлетишь, тем больнее падать. Я тогда поторопилась поскорее закончить свидание, сославшись на жуткую головную боль, и попросила Павла, чтобы он больше никому не сообщал, где и когда можно навестить меня.

На этот раз в комнате свиданий меня ожидал незнакомец, что уже само по себе радовало. Высокий худощавый мужчина средних лет встретил меня смешливым взглядом и легкой улыбкой. Так состоялась моя первая встреча с Владиславом Ждановым, человеком, который изменил всю мою жизнь.

Мужчина смотрел на меня с интересом, но профессиональное чутье подсказывало мне, что к прессе этот человек не имеет никакого отношения. Одет он был в черный костюм, без галстука, и темный плащ до колен. Симпатии этот тип у меня не вызывал. Я уже хотела было развернуться и уйти, но природное любопытство оказалось сильнее, что-то подсказывало мне, что этому человеку есть что сказать, и я уселась поудобнее на банкетке, приняв позу «вся во внимании». Человек в черном плаще присаживаться не собирался. Он слегка подпер стенку и заговорил:

— Добрый день, Маргарита Сергеевна. Меня зовут Владислав Жданов. Очень рад встрече с вами. — Он замолчал, продолжая с любопытством меня разглядывать.

Я смотрела на него выжидающе и в итоге не выдержала:

— Чем обязана, господин Жданов?

Он как будто пропустил мимо ушей мой вопрос и, не отпуская меня взглядом, произнес:

— Да вы еще совсем дитя, дорогая Маргарита.

Я и без его замечания прекрасно знала, что без косметики, дорогих костюмов, туфелек на шпильках, с забранными в тугой пучок на макушке волосами и растрепанной челкой могла спокойно сойти за школьницу.

— Это же преступление — лишить свободы и заточить в тюремные стены такое прекрасное создание, — продолжил посетитель.

— Владислав… — Я сделала паузу, в ожидании, что Жданов скажет, как называть его по отчеству, но он рукой подал знак, чтобы я продолжала. — Я была бы признательна, если бы вы прояснили для меня цель своего визита. У меня нет настроения болтать с вами о несправедливости в этом мире и о моей несчастной доле в частности.

— Я понимаю вас, — улыбнулся он. — Но дело в том, что я именно по этой части. В моих силах исправить последствия того решения, которое суд вынес по вашему делу.

— Я не знала, что есть такая профессия — восстанавливать справедливость, — удивилась я.

— По профессии я юрист, — продолжил он уже с более серьезным видом, видимо, заметив, что его снисходительная улыбочка вызывает у меня раздражение. — Работал по специальности, пока не занялся одним интересным проектом, который сейчас является делом моей жизни. Именно частью этого проекта я хочу предложить вам стать. На подробности сейчас нет времени, могу лишь сказать, что если вы согласитесь, то уже завтра покинете эти стены и отправитесь не в тюрьму, а в одно живописное место, где сможете спокойно работать на благо общего дела, а также реализовать свои личные идеи. Естественно, эта информация не будет доступна общественности, для всех вы официально будете отбывать положенный срок. Пожалуй, пока это все, что вам нужно знать, можете подумать ночь. Завтра я приду за ответом. Но мне кажется, вряд ли мое предложение может оказаться хуже, чем тринадцать лет женской колонии.

— Ну почему же? — возразила я, подавшись вперед. — Я с лету могу сказать, что может оказаться хуже! Быть распроданной по органам или отправиться в какую-нибудь страну третьего мира в качестве секс-рабыни. А в тюрьме хотя бы можно ждать и надеяться на светлое будущее, пусть и далекое.

Лицо Владислава снова расплылось в улыбке:

— В сутенерстве или торговле человеческими органами меня еще никто не подозревал. У вас действительно богатая фантазия, Маргарита. Видно, издержки профессии. Я прекрасно понимаю ваше беспокойство и недоверие. Но, как ни парадоксально, я не могу представить вам доказательств искренности моих слов, пока не буду уверен в вашем положительным решении. — Владислав наконец-то присел напротив меня и продолжил: — Могу лишь попробовать убедить вас в одном: для того чтобы осуществить то, в чем вы заподозрили меня, совсем не обязательно проявлять такую изобретательность. Поверьте, для этих грязных дел не стоит так утруждаться и проворачивать ту схему, которой пользуюсь я, чтобы буквально перехватить обвиненного человека на пути в тюрьму. Конкретного человека, Рита. Нас интересуют только талантливые и одаренные личности и только несправедливо осужденные, только те, которые не имели абсолютно никакого злого умысла, а стали жертвой стечения обстоятельств. Вы, несомненно, талантливая молодая девушка. Мало кто в вашем возрасте может похвастаться такими достижениями.

— Это точно, — иронично заметила я.

— Ну и, вне всякого сомнения, вы стали жертвой обстоятельств и уж точно не желали никому вреда. Вы хороший человек с острым умом — именно поэтому вы нам подходите.

Я окончательно запуталась в том, что говорил этот человек. Назрела масса вопросов, но я поняла, что сейчас не получу ответов на них. Сложнее всего было поверить во все эти небылицы про чудесное спасение несправедливо осужденных, на которое теперь и у меня якобы появился шанс.

Господин Жданов поднялся и поправил пальто:

— До завтра, Маргарита. И не ломайте долго голову, поверьте — для вас существует единственно верное решение, — подытожил он и направился к выходу.

В тот момент, когда рука Жданова потянулась к ручке двери, я вдруг очень заволновалась, что этот человек, моя последняя какая-никакая надежда, уйдет и больше не вернется, передумает, решит, что такой экземпляр, как я, в общем-то не представляет особой ценности для его «глобального проекта», — и не станет дожидаться моего ответа.

— Владислав, подождите! — почти крикнула я и тут же замолчала, коря себя за то, что выдала голосом все свое отчаяние. Особенно я пожалела об этом, когда он оглянулся и одарил меня самоуверенной улыбкой. Он знал, что я не дам ему уйти. Он и не собирался уходить без моего утвердительного ответа, который намеревался получить сегодня же.

— Зовите меня Влад, — сказал он с таким видом, как будто мы начинаем долгосрочное сотрудничество.

Да будет так, решилась я.

— Влад, я согласна, — сказала я уже ровным голосом и опустила голову, — заберите меня в ваше живописное место. И чем быстрее, тем лучше.

— Мне жаль, но переночевать тебе придется в стенах этого здания. Машина и самолет будут только завтра утром. Постарайся выспаться, путь неблизкий.

После этих слов Влад уверенно дернул ручку двери и удалился.

Глава 3

Какой же наивной дурочкой надо быть, чтобы после встречи с этим странным типом испытать такое невероятное облегчение! Неужели я поверила его словам? Почему я не чувствую страха перед завтрашним днем, когда моя судьба окажется в руках человека, который не вызвал у меня ни малейшей симпатии. Очень подозрительного человека, который говорил о непонятных вещах, который, возможно, рассказал мне небылицу, придуманную им за пять минут до встречи со мной. Любопытство — вот что двигало мной. Откажись я от этого сомнительного предложения, я бы извелась потом, думая: а что бы было, если б я тогда рискнула и пошла за этим человеком? Я знала себя. Когда он только начал говорить, я уже знала, что соглашусь даже на самое его абсурдное предложение. Но откуда он так хорошо знал меня? Так, размышляя над головоломкой, которая сегодня была мне загадана, я не заметила, как провалилась в сон — глубокий и безмятежный — впервые за последнее время.

Разбудили меня на рассвете. Я быстро собрала скромные пожитки, проследовала к выходу и, выйдя на улицу, сделала освежающий глоток утреннего июльского воздуха. Было часов пять, не больше. Влад встречал меня, стоя у бронированного микроавтобуса. Странно, но я была рада видеть этого малознакомого человека. Я поймала себя на том, что почувствовала себя свободной. «Не рановато ли?» — осекла я сама себя. Хотя в сложившихся обстоятельствах для меня понятие «свобода» стало относительным. Разве могла я сейчас хоть где-то стать по-настоящему свободной? Но все же в моей ситуации стоило признать, что и несвобода бывает разной. Какой она будет для меня, зависело сейчас только от Владислава Жданова, и я сделала несколько шагов к нему навстречу.

Влад распахнул передо мной дверцу автомобиля, предназначенного для перевозки заключенных, и галантным жестом пригласил пройти внутрь. Сам же он сел рядом с водителем, больше в машине никого не было. Жданов извинился, что приходится перевозить меня как заключенную, но это лишь для конспирации и ненадолго. И правда, через полчаса на МКАДе машина остановилась, Влад открыл мне дверь и помог выбраться из салона, снял с меня наручники и отпустил водителя. Тут же к нам подъехал черный седан, и на этот раз Жданов сел рядом со мной на заднее сидение автомобиля. Ехали молча. Грустные мысли снова полезли в голову. Что бы ни случилось дальше, я, возможно, уже никогда не увижу близких мне людей — родителей, Павла. Что будут думать они о моем внезапном исчезновении, какие меры в связи с этой ситуацией предпримет Влад?

Я заметила, что мы свернули со МКАДа в направлении Рязанского шоссе. Вчера Влад говорил про самолет, и, судя по направлению, в котором мы двигались, ждал он нас где-нибудь в Быково. Минут через сорок мои догадки подтвердились. Мы оказались на небольшом аэродроме. Естественно, ни регистрации, ни паспортного контроля мы не проходили, а сразу двинулись в направлении обособленно стоявшего, видимо, уже подготовленного к встрече пассажиров, маленького частного самолетика.

Я на таких никогда не летала, внутри самолет был обустроен как номер хорошего отеля. Кресла и диванчики обтянуты белой кожей, на стене большая плазма, посередине круглый стеклянный столик. Господин Жданов путешествовал с комфортом, отметила я. На борту нас встретил молодой стюард по имени Макс, вежливо поздоровался и предложил устроиться поудобнее. Капитан корабля, высокий широкоплечий мужчина лет пятидесяти, также вышел из кабины поприветствовать нас: крепким рукопожатием — Влада и галантным кивком — меня. Спустя пять минут самолет уже набирал высоту, а еще через десять нам принесли шикарный завтрак. Глазунья с сыром, мягкие булочки с маслом, блинчики с повидлом и ароматный кофе. Впервые за долгое время я поела с аппетитом. После трапезы меня неумолимо начало клонить в сон. Подъем в пять утра во все времена был для меня тяжелым испытанием. В обычной жизни я зачастую в это время только ложилась спать.

— Долго ли лететь? — поинтересовалась я.

— Не особо, но вздремнуть ты успеешь, — улыбнулся Влад. — Приляг на диван, он очень удобный.

Я не стала перечить, спать действительно хотелось невыносимо. Как только я прилегла, Макс принес теплый плед, в который я закуталась. И как только я уснула, мы приземлились. По крайней мере, мне так показалось, видимо, я так глубоко провалилась в сон, что пара часов лету прошли для меня незаметно. Да, судя по настенным часам, мы летели не более двух часов. Я попыталась прикинуть, куда мы могли прилететь за столь короткое время, но вариантов было множество, поскольку я понятия не имела, в какую сторону от Москвы направился наш самолет. Почему-то мне было спокойнее от мысли, что мы не очень далеко от моего родного города и при желании есть возможность добраться до столицы на машине в течение суток. Боже, одернула я себя, когда я начну привыкать к тому, что для меня уже не имеет значения, как далеко я окажусь от Москвы? Ведь дорога туда для меня закрыта, возможно, навсегда. И вероятно, мне было бы легче начинать новую жизнь в другой стране, на другом континенте, подальше от тех мест и от тех людей, при мысли о которых у меня так щемило сердце.

Мы вышли из самолета, и я первым делом окинула взглядом окрестности. Поля и леса, характерные для средней полосы России, несколько невысоких построек, по-видимому, относящихся к местному аэродрому. Погода вполне соответствовала летней московской, градусов двадцать пять тепла. Прямо к трапу самолета подкатил зеленый внедорожник. Вот это сервис, удивилась я, ни минуты бесполезного простоя и ожидания за все время пути! Влад все так же галантно открыл передо мной дверь и негромко сказал:

— Все вопросы на месте, а пока наслаждайся пейзажами.

— А долго до места? — тут же поинтересовалась я, забираясь на заднее сиденье внедорожника.

— Запасись терпением, дорогая, к ужину будем, — сказал Влад и захлопнул дверь.

А как же обед? Брешь в обслуживании, съязвила я уже про себя.

Устроившись поудобнее, я стала смотреть в окно. Любоваться действительно было чем. Нетронутая природа… Какое зрелище может быть более завораживающим? Поля, леса, живописные болотца. Где-то пробегает прозрачная речушка, где-то поблескивает лесное озерцо. Несколько раз я даже заметила в лесу копошение — медведи или лоси, подумала я. А зайцы выскакивали на дорогу чуть ли не каждые пять минут. Так мы ехали по асфальтированной, хоть и узкой, двухполосной дороге около двух часов. И если, сойдя с самолета, я была почти уверена, что далеко от цивилизации мы за два часа улететь не могли, то сейчас мне почудилось, что меня завезли в самый центр глухой Сибири, хотя там я тоже никогда не была.

Далее мы съехали на проселочную дорогу, которую местами можно было преодолеть только на таком большом внедорожнике, как наш, либо на тракторе. Когда машина выехала из очередного болотистого перелеска на более твердую дорогу, вдали справа показались небольшие деревянные постройки. Боже, да ведь здесь настоящее пастбище — коровы, овцы, козочки! По мере приближения к постройкам стало ясно, что это небольшая деревушка, самая настоящая старорусская деревушка! Разумеется, я, городская жительница до мозга костей, имела очень смутное представление о том, как выглядели деревни на Руси в старину — всплывали лишь воспоминания детства, когда меня, еще дошкольницу, отправляли на лето к прабабушке во Владимирскую область. Конечно, деревенский уклад вызывал во мне некоторый трепет, как у истинной патриотки своей Родины, но мысль о том, что здесь мне придется поселиться на много-много лет, приводила меня в тихий ужас. А вдруг это секта, какое-нибудь сатанинское сообщество? Или язычники, которые занимаются людским жертвоприношением и я лишь очередная жертва? Или людоеды? В таком случае мне точно не придется жить долго и счастливо в деревне, доить коров и собирать теплые яички из-под курочек.

Очнулась я от своих фантазий, лишь когда деревушка осталась далеко позади и Влад, сидевший на переднем сиденье, обернувшись ко мне, снизошел до пояснения:

— Это деревня Солнечная. Ее жители — наши ближайшие соседи, снабжают нас всем необходимым продовольствием для здорового питания. Но ты не бойся, в нашем меню присутствуют деликатесы и многих других народов мира. Раз в неделю даже суши к ужину подают. Ты любишь суши?

— Да, люблю.

— Ну и отлично! Вообще, как вновь прибывшая ты будешь вправе запросить у шеф-повара любое блюдо на свой вкус.

— Суши — это было бы замечательно, — искренне отозвалась я.

Ну дела! Это что, пятизвездочный отель посреди лесной глуши? Или, может, любимое блюдо на ужин — это просто выполнение последней воли приговоренного к смерти? Как-то мне совсем не по себе стало. Даже то, что нашим пунктом назначения оказалась не та глухая деревня, не послужило для меня облегчением.

Между тем я увидела первые признаки цивилизации на нашем пути. Высокие железобетонные столбы стояли словно в ряд, на расстоянии примерно пятидесяти метров друг от друга. Нет, не совсем в ряд, скорее полукругом, как будто окружали некий объект, до которого мы еще не доехали. Столбы не были соединены между собой, поэтому не создавали препятствия на нашем пути. Однако водитель вынул из бардачка что-то вроде небольшого пульта и, направив его перед собой, нажал кнопку, после чего продолжил путь по дороге между двумя из столбов. Ну и закрыть за собой невидимые врата он не забыл, кликнув пультом, направленным назад по ходу движения. Ну вот, теперь я оказалась в настоящем заточении, не за колючей проволокой, конечно, но, как знать, возможно, за еще более надежной оградой.

Глава 4

Уже через несколько минут вдали показались первые постройки. В первую очередь мое внимание привлекло семиэтажное здание, а когда подъехали поближе, я заметила скрывавшиеся до этого за деревьями двухэтажные корпуса и пару современных коттеджей. Территория оказалась достаточно просторной. Чем-то напоминала детский оздоровительный лагерь. Тут тебе и детские площадки с качелями, и футбольное поле и волейбольные сетки.

Вот только, как я ни вглядывалась, ни одной живой души не разглядела. Как только мы приблизились к высотному, по здешним меркам, зданию, Влад обратился к водителю:

— Тормози у основного корпуса.

Вот как он у них называется, мотала я на ус.

Джип остановился, Влад открыл мне дверцу, подал руку. Навстречу нам из основного корпуса выпорхнула миловидная румяная девушка.

— Здравствуй, Влад! Тебя тут все заждались! Как поездка? Успешно? — защебетала она.

— Как видишь, — улыбнулся Влад, указывая на меня взглядом.

Мне показалось, что лишь тогда девушка обратила на меня внимание. Лучезарно улыбнувшись, она протянула мне руку для приветствия:

— Какое прекрасное создание! Ты, несомненно, будешь украшением нашей базы! — пропела она. — Меня зовут Лариса.

— Маргарита, — вежливо улыбнулась я в ответ и пожала мягкую ладонь девушки.

Лариса произвела на меня приятное впечатление. Дружелюбная, улыбчивая, ее даже можно было бы назвать красивой, если бы не излишней округлости формы, которые перечили современным представлениям об истинной красоте.

— Ларочка, я пойду передохну с дороги, — заговорил Жданов. — Проведи, пожалуйста, вводную экскурсию по базе для Маргариты. Покажи ее комнату, познакомь с народом. В восемь, после ужина, проводи ее в мой кабинет.

— Конечно, Влад, не беспокойся, я позабочусь о нашей вновь прибывшей, — продолжала мило улыбаться Ларочка.

Влад попрощался с нами вежливым кивком и сел обратно в джип, который повез его в сторону одного из коттеджей, оформленных в современном стиле.

— Ну что ж, — весело проворковала Лариса, когда мы остались наедине, — если ты не очень устала, можем быстренько пройтись по территории, я расскажу тебе, что к чему.

— Я выспалась во время полета. Поэтому думаю, что осилю небольшую экскурсию. Тем более мне невероятно любопытно, что это за место.

— Мне нравится твой настрой, Рита, — заговорила Лариса, увлекая меня за собой в сторону живописной аллейки. — Ты не представляешь, насколько скептически настроены многие из тех, кто попадает на нашу базу.

— Может быть, это не бросается в глаза, но мне тоже до сих пор немного не по себе, — искренне призналась я.

— Оно и понятно. Появлению здесь предшествует череда ужасных событий в жизни людей. Суды, приговоры, расставания с близкими. Многим требуется терапия. Я и сама, попав сюда три года назад, целый месяц находилась под пристальным наблюдением психолога. Пока не поняла, что эта база — самое безопасное для меня место, что никто здесь не сделает мне ничего плохого, потому что тут нет недоброжелателей, а базисты — так называют жителей нашей базы — такие же жертвы жизненных обстоятельств, как и я. Со временем я научилась быть благодарной нашему главному спасителю и миротворцу — Владиславу Жданову. Я почувствовала себя частью большой семьи, в которой он является бессменным лидером.

— Неужто ваш Жданов и впрямь так хорош и бескорыстен? — недоверчиво поинтересовалась я.

— Можешь не сомневаться. Впрочем, вечером, при личной беседе, ты сама в этом убедишься. Это обычная процедура — он вводит вновь прибывших в курс дела, рассказывает о предназначении нашей базы.

— Много ли базистов тут проживает? Кажется, что здесь так пусто.

— Да бог с тобой! — всплеснула Ларочка своими пухлыми ручками. — Сейчас же тихий час. Это у нас такой распорядок дня. Кто же в такую жару откажется отдохнуть пару часов после обеда? Тем более в основном корпусе всегда прохладно. Видишь, он почти весь находится в тени сосен. И, кстати сказать, корпус заполнен почти до предела. Несколько сотен человек проживают внутри. Базистам уже становится тесно, поэтому сейчас начинается активное строительство нового корпуса, а также коттеджей, наподобие того, в котором живет Жданов. В такие коттеджи будут переселять семейные пары с детьми.

— Есть и такие? — удивилась я.

— Да, но это семьи, образовавшиеся непосредственно здесь. База существует уже не одно десятилетие, но особо массовое заселение началось в начале девяностых.

— А у самого Жданова есть семья?

— Нет, он по жизни одиночка. Дни и ночи проводит в подземных лабораториях, руководит различными проектами. Также он несколько раз в месяц покидает базу, чтобы выбрать новых кандидатов для вступления в нашу общину. Здесь же он проводит еженедельные семинары для всех базистов. Есть у него одна ближайшая сподвижница, Карина. Она постоянно при нем. Но связывает ли их что-то больше работы, никто не решается с уверенностью предположить. Она очень одаренная девочка и по-собачьи предана Жданову. Это все, что нам про нее известно. С окружающими она замкнута и неприветлива. Так что если случайно встретишь ее в ближайшее время, не суди по ее поведению о всех жителях базы.

— Хорошо, спасибо за информацию. А что это за светло-голубое строение вон там? Похоже на детский садик.

— Да, так и есть. На первом этаже детский сад, на втором школа. Пока детей на базе не слишком много, поэтому хватает одного здания. А это летняя столовая. — Лариса указала на деревянное обветшалое здание. — Но с этого года она не используется. В главном корпусе на первом этаже открыли великолепный ресторан. Базисты предпочитают питаться там зимой и летом. Вон там котельная. — Ларочка кивнула в сторону небольшой белой постройки в глубине леса. — А вот здесь, на опушке, еще сохранились деревянные бараки, в которых жили первые базисты, когда основной корпус еще не был построен. Сейчас они используются как склады. А за бараками кладбище, — грустно улыбнулась она и пожала плечами, — Не без этого.

Меня слегка передернуло от упоминания о кладбище, но я не подала виду.

— Ларис, а чем я буду здесь заниматься? Насколько я поняла, у вас в цене ученые, врачи и химики. Какой толк от журналистки вроде меня?

— Не переживай, — улыбнулась моя собеседница, — Жданов любому найдет применение. Сегодня же вечером он определит круг твоих обязанностей. Вот я, к примеру, в прошлой жизни была довольно известной художницей. Да, три года назад я была так же молода и успешна, как ты. Вообще, среди базистов нет неудачников. Все они талантливые и достойные люди, судьбу которых не миновало страшное стечение обстоятельств.

Вот, например, год назад к нам попал танцор международного класса. Так что ты думаешь? Жданов выделил для него помещение, где тот обучает танцам всех желающих. А я, в свою очередь, занимаюсь оформлением плакатов и всевозможных стендов. Рисую картины, которые украшают номера основного корпуса, коттеджи, столовую.

В общем, ты сама скоро освоишься и будешь знать о жителях базы не меньше моего. Пойдем, я покажу тебе твою комнату. Ты примешь душ, отдохнешь. А перед ужином я зайду за тобой и провожу в нашу столовую-ресторан.

Лариса проводила меня в уютный номер на втором этаже основного корпуса. По дороге нам встретилось несколько человек, которые вежливо со мной поздоровались, оглядывая меня с ног до головы с нескрываемым интересом.

— У тебя же нет никакой одежды, кроме той, что на тебе, — констатировала Лариса. — У нас тут, конечно, нет магазинов, но все, что ты захочешь, можно заказать по каталогу. — Она указала на журнал, лежащий на тумбочке. — Заказы собираются со всех жителей и доставляются на базу раз в две недели. Так что поторопись оформить заявку. Я потом расскажу тебе как.

Раздав последние ценные указания, Лариса оставила меня одну в моем новом жилище. Я приняла душ и, закутавшись в пушистое полотенце, прилегла на чистую, выглаженную и накрахмаленную постель. Уснуть я не смогла. Слишком много новых впечатлений за один день, которые нужно было переварить. Кроме того, я то и дело выглядывала в окно, которое выходило не на лес, а на центральный вход в здание. Жизнь в этом странном городке закипела и забурлила по окончании тихого часа. Десятки людей ходили по аккуратно выметенным дорожкам базы туда-сюда. Каждый спешил по своим делам, известным ему одному. Пара-тройка ребятишек галдели на детской площадке. Компания молодых и не очень людей гоняла мячик по футбольному полю. Я даже невольно залюбовалась открывшейся взору идиллией.

От наблюдений меня отвлек стук в дверь. Лариса, как и обещала, пришла за мной — пора было идти на ужин. Я быстро надела единственно возможный комплект одежды, в котором этим утром покинула следственный изолятор в Москве, — синие джинсы и серую тунику — и вышла из номера.

По дороге в столовую Ларочка познакомила меня с парой мужчин, встретившихся нам по пути. Оба оказались физиками-ядерщиками. За ужином мы сидели за одним столом с семейной парой и их ребенком младшего школьного возраста. Родители весь ужин пытались накормить свое чадо, а Ларочка тем временем рассказывала мне вкратце про каждого базиста, появляющегося в нашем поле зрения.

Когда непослушный ребенок наконец съел свою порцию, мама с папой разрешили ему покинуть столовую, а сами принялись рассказывать мне прекрасную историю знакомства и любви, которая приключилась с ними на этой базе.

— Да, здесь люди сходятся и расходятся, — подытожила Лариса, — а иногда даже женятся и рожают детей. Мария с Алексеем — один из ярчайших примеров. Может быть, и ты, Риточка, найдешь здесь свою судьбу.

Я грустно улыбнулась и опустила глаза. Ларочка встрепенулась:

— Извини ради бога! У меня прямо из головы вылетело, что ты у нас первый день и тебе сейчас совсем не до этого! Прости, если затронула больную тему!

— Нет, ничего страшного. Пора привыкать, что мое будущее напрямую связано с этой базой. И чем быстрее, тем лучше.

Я взглянула на настенные часы. До встречи со Ждановым оставалось не более получаса. Я попросила Ларочку проводить меня к нему.

Его кабинет оказался в том же коттедже, где и его апартаменты. Лариса показала мне, куда пройти, и сообщила, в каком номере я потом смогу найти ее, если мне что-либо понадобится.

Я подошла к дубовым дверям кабинета Жданова и осторожно постучала.

— Войдите, — послышался его голос за дверью.

Я зашла внутрь. Владислав сидел за большим дубовым столом, листал какие-то бумаги. Молодая черноволосая девушка в черном платье, облегающем ее тонкую фигуру, склонившись над Ждановым, что-то обводила карандашиком в бумагах.

Увидев меня, Влад встрепенулся, собрал листы в стопку и отдал девушке.

— Кариночка, нам с Маргаритой нужно переговорить. Не оставишь нас?

Девушка молча проследовала к выходу, сверкнув черными змеиными глазами в мою сторону. Дверь за ней неслышно затворилась. Даже если бы Жданов не назвал ее по имени, я бы без труда догадалась, что это именно та Карина, про которую мне рассказывала Лариса.

— Присаживайся, душа моя, — улыбнулся Влад, на мой взгляд, довольно фальшиво. — Рассказывай, как прошел твой первый день на базе.

— Я думала, это вы мне собираетесь о чем-то рассказать. Информация, которую я получила от вас еще в Москве, довольна скудна.

— Непременно. Каждый, кто попадает сюда, имеет право знать, что это за место. Но я подумал, что и ты не будешь против поделиться своими впечатлениями. — Влад поднялся с кресла и подошел к окну.

Я в очередной раз отметила, что он был очень высок. В принципе, неплохо сложен, но, на мой взгляд, слишком худощав. Мне сложно было определить его возраст. То ли он был не по годам мудр и наделен лидерскими качествами от природы, то ли выглядел младше своих лет. Ему можно было дать и тридцать, и сорок. Для себя я решила остановиться на тридцати пяти. Влад успел переодеться с момента приезда на базу. На смену черным одеждам пришли рубашка оливкового цвета и желто-горчичный пиджак.

— Как тебе твой куратор?

— Что?

— Девушка Лариса. Кураторами у нас называют базистов, которые встречают вновь прибывших, помогают им приспособиться к местной жизни. Главное качество куратора — умение расположить к себе людей. Тех, которые буквально вчера потеряли все и с головой окунулись в неизвестность.

— Что ж, вы грамотно подошли к этому вопросу. Лариса очень легкий и приятный в общении человек. После беседы с ней мне стало намного спокойнее. Не знаю, правда, надолго ли.

— Скепсис — это абсолютно нормальная реакция в твоем случае. Но как бы странно ни выглядело наше сообщество со стороны, ты должна понять и поверить, что мы преследуем исключительно благородные цели.

Эта база была создана одним ученым в середине ушедшего столетия. В те времена многие выдающиеся гении нашей страны уезжали за рубеж или просто продавали свою интеллектуальную собственность за деньги. Помнишь такой термин — «утечка мозгов»? Так вот, именно эта утечка и стала причиной беспокойства основателя базы за нашу многострадальную нацию. Многие ученые того времени не выставляли напоказ свою деятельность. Но и скрыть ее совсем от посторонних глаз также не представлялось возможным. А государство кишело иностранными шпионами, которые выискивали именно таких непризнанных гениев, разнюхивали, какую ценность представляют они сами или их открытия, и использовали полученную информацию в своих целях. Причем такие люди скрывались и под масками мирных обывателей, и на самых верхах — в тогдашнем правительстве. Так вот, ученый, о котором я тебе говорил, решил собрать своих сподвижников и скрыться в укромном месте, чтобы беспрепятственно заниматься научной деятельностью, без риска утечки информации об их достижениях. Тогда среди его соратников, конечно, не было бывших заключенных. Данная схема начала действовать много позже.

Это место наш основатель выбрал неслучайно. Его детство прошло неподалеку отсюда, в деревне Солнечной. Он твердо был уверен, что цивилизация очень нескоро доберется до этого богом забытого уголка. И он не прогадал.

Первой группе своих сподвижников он позволил взять с собой жен и детей. Но очень скоро понял, что совершил ошибку. Жены вскоре начали выражать недовольство затворнической жизнью. Родственники, оставшиеся в городах, забили тревогу о пропавших без вести детях, братьях и сестрах.

Тогда наш основатель сам начал выискивать в городах и селах одаренных личностей и предлагать им поработать на секретной базе, объясняя при этом причины конспирации. Важным условием была готовность выпасть из жизни общества, оставить семью и родных на неопределенный срок. Конечно же, многих отпугивала такая перспектива. Но находились и одержимые, подобно нашему основателю, готовые на все ради вклада в науку.

Таким образом, за десять лет существования базы набралось пятьдесят добровольцев. Несомненно, они добились определенных успехов общими усилиями, но основатель понимал, что людей катастрофически не хватает. А тех, кого бы прельщало его сомнительное предложение, становилось все меньше и меньше.

Тогда основатель начал размышлять над тем, как поставить человека в такое положение, чтобы тот не смог отказаться примкнуть к базистам. Решение пришло совершенно неожиданно. Подвернулся случай, так сказать. Одного известного в то время доктора наук осудили за непредумышленное убийство. Срок дали не пожизненный, но на его век вполне хватило бы. Основатель, у которого остались неплохие связи в судебных кругах, договорился о передаче ему данного заключенного. При этом со своей стороны он поручился, что об этом человеке никто и никогда больше не услышит. Ну а нашему доктору наук отказываться было не резонно.

Так худо-бедно начала работать схема, действующая и по сей день. Я стал преемником основателя сразу по окончании юридической академии в Москве. К тому моменту все необходимые связи для осуществления в дальнейшем вышеупомянутой схемы были налажены.

Само собой, еще тогда, при основателе, было ясно, что докторов наук не судят каждый день. И должен признаться тебе, иногда, когда ему был необходим определенный человек, приходилось искусственно создавать ситуацию, при которой этот нужный человек шел под суд. Благо таких случаев было немного. И лично мне за них стыдно. Поэтому моя политика такова: если основной костяк был создан еще при основателе, то наша задача — находить достойных преемников — умных, талантливых, одаренных личностей. А несправедливо осужденных в наше время более чем достаточно. Но, к сожалению, всем им на базе делать нечего.

— Прошло столько лет, — наконец заговорила я, — Многих из этих талантливых людей, наверное, уже нет в живых, а народ так и не узнал об их трудах. Сколько поколений должно смениться, прежде чем научные достижения базистов наконец-то послужат стране?

— Я мечтаю, что это случится на моем веку, — улыбнулся Влад. — И конечно же на твоем.

— Мечтаете — и только?

— Ну, для этого есть серьезные предпосылки. Собственно, нам уже сегодня есть чем похвастаться перед мировой наукой, есть что противопоставить самым передовым ее достижениям. Но, понимаешь ли, Рита, просто хвастаться не интересно. Хочется всколыхнуть мир. А для этого потребуется еще не один год. И всем нам надо набраться терпения.

— Хорошо, допустим так. И чем же лично я могу поспособствовать процессу? В чем будет заключаться моя миссия на вашей базе?

— А ты будешь работать в библиотеке, — выпалил Влад, как будто эта безумная идея пришла ему в голову только что. — Не удивляйся. Это для начала. Пока привыкнешь, пока обживешься. Ты не волнуйся, придет время, когда твой потенциал и потенциал каждого базиста будет раскрыт в полной мере.

— В библиотеке… — эхом вторила я ему, с трудом скрывая нотки разочарования в голосе — так буднично это прозвучало из его уст на фоне всего вышесказанного.

— А я думал, тебе понравится эта идея. Ты же любишь книги, не так ли?

— Да, люблю. Я, собственно говоря, не против, но что конкретно мне нужно будет там делать?

— Сейчас наша так называемая библиотека находится в ужасном состоянии. Книги буквально свалены в одну кучу. Наряду с художественной литературой, там немало и научной. Так вот, когда в ходе важного эксперимента вдруг срочно нужна какая-нибудь энциклопедия, ее просто нереально вовремя отыскать в этом хламе. Кроме того, множество книг находится на руках у базистов. Нужно будет пройтись по всем номерам, собрать книги, вернуть в библиотеку. Заведешь карточки на каждого базиста. По ним можно будет вести учет — кто какую книгу взял и надолго ли. Суть ясна?

— Более чем. — Я даже немного оскорбилась. Мне только что на пальцах объяснили, как должна работать библиотека, а ведь еще совсем незадолго до этого относили к разряду одаренных и талантливых личностей. — Надеюсь, я справлюсь, — серьезным тоном произнесла я.

Влад усмехнулся, уловив мою иронию.

Глава 5

На следующее же утро, сразу после завтрака, я получила у местного «завхоза» ключи от библиотеки. Лариса проводила меня к двухэтажному зданию, которое находилось на противоположной от основного корпуса стороне аллеи.

— Вот здесь, на первом этаже, твоя библиотека, а на втором — медпункт. Обустраивайся, осваивайся, в общем — удачи!

— Спасибо, Ларочка, — ответила я.

Повернув ключ в двери, я оказалась в просторном, но пыльном и неубранном помещении. Вдоль стен стояли полупустые стеллажи, а основная масса книг, как и предупреждал Жданов, валялась на полу в одной большой куче. Какое кощунство, возмутилась я про себя. Мне искренне захотелось навести здесь порядок.

Таким образом, целый день я провела с ведром и тряпкой. К вечеру комната блестела. Имеющиеся книги по алфавиту были аккуратно расставлены на стеллажах.

Я возвращалась в главный корпус вечером, когда уже смеркалось. Уставшая, но довольная проделанной работой. На аллейке, обрамленной голубыми елями, мне повстречался Жданов.

— А я к тебе, — весело улыбнулся он.

— Да, что-то случилось?

— Нет-нет, просто тебя не видно целый день.

— Я ходила в столовую. А все остальное время провела в библиотеке. Можете принимать результаты первого рабочего дня. Не понимаю, как можно было так запустить эту замечательную библиотеку! Там столько необычных книг, можно сказать эксклюзивных! Анатомические атласы, старинные энциклопедии — таких сейчас днем с огнем не сыщешь!

— Каюсь-каюсь! — рассмеялся Влад. — Это было моим упущением.

— И, кстати, не хватает стеллажей для всех книг.

— Это не проблема, завтра же скажу плотнику, чтобы настругал пару штук.

Я пригляделась к Жданову. Светло-розовая рубашка идеально выглажена, светлые пиджак и брюки. Аккуратно причесан, благоухает дорогим одеколоном. Впрочем, Влад всегда очень опрятно выглядел, но такой свежий вид с утра и до самого вечера не мог бы сохранить никто — значит, принарядился он совсем недавно. Я же рядом с ним, в одежде, которую не меняла с самого суда, чувствовала себя сущей замухрышкой.

Но, несмотря на это, мне показалось, что Жданов смотрит на меня чуть ли не влюбленными глазами.

— Куда-то собрались? — поинтересовалась я.

— Просто вечерний променад. Обхожу свои владения, как говорится.

Нет, теперь он смотрел поверх меня, как будто в одно мгновение, потеряв интерес к моей персоне.

— Ну что ж. Всего хорошего, — поспешила я попрощаться, используя представившуюся возможность.

— Погоди, Рит. — Жданов обхватил своей широкой ладонью мое плечо, привлекая к себе. В нос мне еще сильнее ударил запах его одеколона. Я испугалась, что он учует, как, должно быть, неприятно пахнет от моей одежды или от меня самой. Я же целый день занималась уборкой в душном помещении. Он прижал меня к себе настолько близко, что его густая щетина неприятно защекотала мой висок.

— У тебя правда все в порядке? Ты держишься на удивление хорошо для первых дней пребывания на базе.

— А что тут удивительного? Со мной же не происходит здесь ничего плохого, — ответила я, немного отстраняясь. — Хорошие условия, человеческое отношение. Но если вам интересно… — На мгновение я запнулась. — Сегодня ночью моя подушка была насквозь мокрой от слез. Воспоминания о прошлом нахлынули. Но это пройдет. Нужно время.

Влад, улыбнувшись, провел ладонью по моим волосам. Я уже не знала, куда деваться от столь навязчивого внимания с его стороны.

— У нас в актовом зале по выходным показывают кино. Сегодня суббота. Хочешь, сходим? Начало в десять. Собирается почти вся база.

Этого еще не хватало! Жданов приглашает меня в кино.

— Спасибо. Но я очень хочу спать. В другой раз.

Я осторожно высвободила руку, которая до сих пор оставалась в его ладони, и пошла прочь. Я чувствовала на своей спине взгляд Влада, которым он провожал меня до самых дверей основного корпуса.

Следующий день выдался куда более насыщенным. Я взяла большую тетрадь и отправилась по всем номерам собирать разбазаренную библиотеку, при этом записывая имена базистов, чтобы потом завести на каждого библиотечные карточки. Таким образом, за неполный день я познакомилась с большинством жителей базы. Почти с каждым завязывалась непринужденная беседа, непременно следовали приглашения на чай или кофе.

В свой первый полноценный рабочий день я наметила подклеить несколько ветхих, но очень интересных и редких книг. Но не успела этого сделать, поскольку библиотека превратилась в проходной двор. Ко мне постоянно кто-нибудь заглядывал, преимущественно мужского пола. Одни делали вид, что им срочно понадобилась какая-либо книга или энциклопедия, другие же не скрывали, что зашли просто поболтать и поближе познакомиться.

Мне начинала нравиться моя нехитрая работа, а к доброжелательным обитателям базы я испытывала все большую симпатию. Здесь царило умиротворение и спокойствие — именно этого мне не хватало в последние годы. Теперь же у меня появилась хорошая возможность насладиться жизнью без суеты и лишних хлопот.

На пятый день моей работы ажиотаж вокруг библиотеки немного спал. Но около полудня входная дверь медленно со скрипом отворилась и раздался звонкий женский голос:

— Тук-тук, к вам можно?

В дверях появилась улыбающаяся молодая женщина с длинными каштановыми волосами. На ней было воздушное полупрозрачное светлое платье, а поверх накинут миниатюрный медицинский халатик. Ярко-красные туфельки и такого же цвета губы сразу бросались в глаза. Моя гостья была высокой и стройной. Залюбовавшись ее картинной красотой, я даже не сразу нашлась что ответить.

— Да-да, разумеется! Проходите.

Женщина уверенной подиумной походкой зашла в библиотеку. Неужели и моделям Влад нашел применение на базе? — пронеслось у меня в голове.

— Ну что ж, я поняла, что не дождусь твоего визита, поэтому пришла знакомиться сама, дорогая моя соседка! — отчеканила гостья.

— Что вы! Я понятия не имела, что меня где-то ждут! — всполошилась я.

— Ну, ладно, на первый раз прощаю, — кокетливо улыбнулась девушка. — Я работаю прямо над тобой, на втором этаже, в медпункте. Меня зовут Жанна.

— Маргарита. — Я протянула руку своей гостье.

— Да, я уже в курсе. А ты и вправду редкая красотка!

Кто бы говорил, подумала я. Но вслух лишь поблагодарила Жанну за комплимент.

— Знаешь, почему Жданов привозит на базу таких, как мы с тобой? — заговорщически подмигнула моя новоиспеченная соседка. — Потому что красота спасет мир! А все его опыты — это второстепенно, — хихикнула она.

Шутка была глупая, но мне от души захотелось над ней посмеяться, поддержав мою новую знакомую.

— Ритуль, ты заходи ко мне вечерком. Я закрываюсь в девять. Угощу тебя вкусным чаем, поболтаем, посплетничаем.

— Непременно! — искренне отозвалась я.

Это неожиданное знакомство как-то сразу согрело мне душу, в отличие от остальных, которые были весьма поверхностными и шаблонными. Так, с первых минут встречи между мной и Жанкой возникла взаимная симпатия, которая в дальнейшем переросла в многолетнюю дружбу.

В тот же вечер мы с моей новой знакомой распивали чай с конфетами в маленькой подсобке медпункта. Жанна много рассказывала про здешний уклад жизни. Про то, как ей тесно в этом маленьком обществе. Как мало ее волнует вся эта общественная жизнь, семинары, проводимые Ждановым, в которых он призывает всех трудиться на благо общего дела.

— А с мужчинами просто беда! Это же тебе не Москва, милая моя. Всех достойных, мало-мальски привлекательных мужчин на этой базе можно отнести к разряду моих бывших. Я уже сижу затворницей в этом медпункте, чтоб не попадаться лишний раз им на глаза, не провоцировать, понимаешь ли? — снова хихикнула Жанна.

Нужно быть самой непосредственностью, чтобы с такими внешними данными, как у нее, изо всех сил подчеркивать свои достоинства и при этом говорить о том, что она не желает кого-то провоцировать. Но я лишь умилялась, слушая ее. Общение с ней приносило невероятное удовольствие. Я наконец смогла расслабиться и быть самой собой. Еще в Жанке подкупало то, что она не желала жить по здешним правилам, как все остальные, высмеивая порядки, установленные Ждановым. А меня всегда привлекали подобные бунтарские натуры. Мне самой никогда не хватало мужества идти одной против всех, но если появлялся такой человек, то я без оглядки готова была к нему примкнуть.

Решив поддержать доверительный тон беседы, заданный Жанной, я решила спросить, не проявлял ли Жданов и к ней недвусмысленных знаков внимания, например в самом начале ее пребывания на базе. Мне все не давал покоя его повышенный ко мне интерес. Но в то же время я была уверена, что и такой девушке, как Жанна, он наверняка не давал прохода и так же сверлил ее своим пристальным взглядом.

— Бог с тобой! О чем ты говоришь? Жданов — это дохлый номер. Я сама поначалу бросала на него томные взгляды — все без толку. Он как машина — весь в своей науке. Есть у него Кариночка для удовлетворения естественных потребностей, и больше ничего ему не нужно.

Ответ собеседницы меня не убедил, но свои доводы на этот счет я решила пока оставить при себе.

На следующий вечер я пригласила Жанку попить чаю к себе в библиотеку. Та явилась с бутылкой мартини, предложив по-человечески отметить наше знакомство.

Мое предположение, что Жданов увел ее прямо с подиума, вызвало взрыв звонкого Жанкиного смеха. Отсмеявшись, она убила меня наповал своим ответом:

— Вообще-то до заключения под стражу я была нейрохирургом.

— Вот это да! Сколько тебе лет, Жанк?

— Мне двадцать восемь. Сюда я попала год назад. А практиковать в частной клинике начала в двадцать пять. Довольно рано, согласна. Но потому я и попала сюда, в место для самых одаренных и талантливых, — подмигнула она.

— Не понимаю, почему ты тогда сидишь в этом медпункте? Максимум, что ты здесь можешь сделать, — это померить давление. А как же твой потенциал? Почему Жданов его не задействовал.

— Да он предлагал мне примкнуть к научной группе. Но зачем мне это надо? Сидеть, не разгибая спины, в подземных лабораториях целыми днями? Да еще за бесплатно! Здесь никто никого ни к чему не принуждает. Хотя Жданов как-то обмолвился, что мой потенциал непременно будет задействован, но пока меня никто не трогает, и меня это вполне устраивает.

Когда я вкратце поведала Жанке о своей прошлой жизни, та чуть ли не прыгала до потолка от восторга, умоляя меня рассказать подробности. Она поверить не могла, что я целый год жила с таким гигантом мира моды, как Павел Бой. Про него она выспрашивала у меня все до мелочей. Помимо этого, оказалось, что журнал, в котором я работала, был ее настольной книгой очень долгое время. Так, переходя от одного к другому, я рассказывала ей про Боя, про свою бурную жизнь и не заметила, как выложила свою печальную историю, в результате которой я оказалась здесь.

Сначала я немного замялась, хотела сменить тему, ведь здесь не принято распространяться о трагических событиях, предшествующих первой встрече со Ждановым. Но, уловив изменения в лице подруги, я почувствовала, что эта девушка, которая всегда не прочь была весело похохотать, готова также по-человечески выслушать и понять — и я решила поведать свою историю до конца. К тому же правило неразглашения прошлой жизни распространялось на покорных базистов, к коим мы себя больше не относили.

В ответ на мою откровенность Жанка поведала мне свою историю:

— В клинику, где все случилось, я попала по распределению, прямо из института. С моим красным дипломом и аспирантурой меня с руками оторвали. Ты знаешь, медицинская наука вообще давалась мне очень легко. Если бы было иначе, я бы не добилась таких успехов — слишком уж я неусидчивая. А после того, как в клинике мне доверили провести первую сложную операцию, я сразу пошла на повышение. Назначили на хорошую должность, положили достойный оклад. Руководство очень дорожило мной. Мало в чьих руках скальпель был так податлив, как в моих.

В общем, по жизни мне все давалось легко, пожалуй, даже слишком. Как и в твоем случае, удача сама текла ко мне в руки. И так же, как и тебя, меня это ни разу не насторожило.

Правда, в личной жизни был какой-то бардак. Но такова, видно, моя судьба, — усмехнулась Жанна. — Я вышла замуж за однокурсника в девятнадцать лет. Он оказался неудачником и заядлым пьяницей. На третьем курсе его отчислили и он повис на моей шее. Через год после свадьбы у нас родилась дочь. Я терпела попойки и даже побои мужа в общей сложности лет пять. Но, едва закончив институт, сказала: «Хватит!» — и погнала его в шею. Развели нас удивительно быстро, чему я была несказанно рада. Однако, когда мой бывший супруг напивался и у него как обычно сносило крышу, он начинал обрывать мне телефон, пару раз являлся ко мне на работу и закатывал сцены ревности.

А в клинике и правда большая часть мужского коллектива волочилась за моей юбкой. Преимущественно, конечно, старые козлы, имеющие жен и троих детей. Но были и молодые медбратья, пожирающие меня глазами, но на их знаки внимания я отвечала крайне редко. Не мой уровень. В общем, то там, то здесь находился достойный персонаж для недолгого романа. Но не более. Когда трагические события вторглись в мою размеренную жизнь, рядом не было близкого человека, готового оказать поддержку.

Тот день не предвещал ничего плохого. Я, как обычно, встретила дочь после школы, помогла ей с уроками, съездила в магазин за продуктами и засобиралась на ночную смену. В больнице меня ждал пациент с плановой операцией. Очередная высокопоставленная шишка или какой-нибудь деятель шоу-бизнеса. Простые смертные в нашу клинику не обращались. Не по карману.

В тот день моя ассистентка заболела. Я взяла на операцию молодую практикантку Марину. Когда я уже сделала разрез в области позвоночника, зазвонил мой мобильный. Я никогда не отключала его даже во время операции, потому что на время моих ночных дежурств дочь оставалась дома одна — мало ли что случится. И вот случилось. В трубке раздались рыдания дочери. Сквозь слезы, приглушенным шепотом она сообщила мне, что кто-то ломится в дверь нашей квартиры, пытается ее буквально выбить. При этом человек за дверью грозится убить ее, если она не откроет. Я попросила дочь спрятаться в укромном месте и ждать моего скорого приезда.

Медлить нельзя было ни минуты. Дверь в нашей квартире была хлипкая — так и не дошли руки поставить железную. Я судорожно соображала, как быть. Показав медсестре, в каком месте держать зажим, я позвонила своей коллеге Надежде, опытному врачу того же профиля, что и я. Благо она оказалась в клинике. Я вкратце объяснила ей ситуацию и попросила срочно меня сменить. Не помня себя, слетела вниз по лестнице, выбежала из клиники прямо в халате, запачканном кровью пациента. Милицию я все же вызвала, хотя знала, что доберусь до дома раньше. Моя квартира находилась неподалеку от клиники. По пустым ночным улицам на машине мне удалось доехать за пять минут.

Взлетев на шестой этаж на одном дыхании, я обнаружила у своей входной двери мирно посапывающего бывшего мужа. Облегченно вздохнув, я переступила через него и с трудом открыла покосившуюся входную дверь. У этого пьяного придурка не хватило сил снести с петель даже такую хлипкую конструкцию.

Я нашла трясущуюся от страха дочь под кроватью и успокаивала ее до самого утра. Нарушителя спокойствия забрала милиция.

Как только мы с моей Юлькой задремали, меня разбудил звонок из клиники. Это был главврач.

Требовал срочно явиться к нему. Я понимала, что моя вчерашняя самодеятельность чревата выговором и, возможно, даже увольнением, поэтому покорно отправилась в клинику.

В кабинете главврача меня ожидала целая толпа народу. От неприятного предчувствия подкосились ноги. Там были какие-то незнакомые люди, взирающие на меня с неприкрытой ненавистью, пара человек в форме с холодным, ничего не выражающим взглядом, моя коллега Надежда сидела, опустив глаза, в углу кабинета, а рядом с ней — всхлипывающая ассистентка Марина.

Мне рассказали о том, к чему привела моя самовольная отлучка из операционной. То, что произошло, можно назвать не иначе как роковым стечением обстоятельств. Надежда, поспешившая меня сменить, застряла в лифте между вторым и третьим этажом. Тревожная кнопка запала, а мобильный в лифте не ловил. Она просидела там несколько часов. Правда, поначалу она не сильно переживала по этому поводу, так как была уверена, что я не покину пациента, не дождавшись ее. Тем временем у медсестры, которую я оставила с больным, случился приступ астмы. Оказалось, что она умолчала о своем хроническом заболевании, поступая к нам на практику. Ее нашли спустя пару часов в туалете без сознания.

Пациент скончался на операционном столе спустя полтора часа от потери крови. Понимаешь, если бы все эти события происходили днем, то трагедии можно было избежать. Неисправность лифта быстро заметили бы, да и медсестру в туалете обнаружили бы довольно скоро. Но ночью народу в клинике мало, и некому было вовремя обратить внимание на эти два обстоятельства. Только лишь когда родственники пациента поставили на уши всю клинику, пытаясь узнать об исходе операции, персонал зашевелился и обнаружил бездыханное тело больного, все в крови, с разрезом на спине. Несчастным оказался известный тележурналист.

Ну и пошло-поехало. Суды, угрозы, обвинения. Несмотря на то что преступление, совершенное мной, можно было классифицировать не более чем «убийство по неосторожности», прокурор убедил суд приписать мне умышленное убийство. В итоге и срок мне влепили убийственный — пятнадцать лет колонии.

Голос моей собеседницы дрогнул, и она замолчала.

— Я помню это дело, — откликнулась я. — В новостях целую неделю шли дебаты на эту тему. Воронцовский? Верно?

— Да, так звали моего пациента, — всхлипнула Жанна и затем продолжила: — Самым тяжелым было расставание с дочерью. Ее забрала моя мать к себе в глухое село. Как живет моя девочка, что с ней будет дальше — мне не известно.

История Жанны была зеркальным отражением моей собственной. Вот только мне сложно было предположить, насколько тяжело человеку навсегда распрощаться со своим ребенком, не имея при этом возможности оберегать его и обеспечить ему надежное будущее.

Я положила свою руку на Жанкину — с ровными красивыми пальцами, украшенными аккуратным красным маникюром. А спустя секунду мы, уже изрядно подхмелевшие от выпитой бутылки мартини, обнялись и немного поплакали.

Через пять минут Жанка уже взяла себя в руки. От женщины с трагической судьбой не осталось и следа. Она снова воодушевленно заболтала, то и дело весело посмеиваясь. Потом вдруг, сорвавшись с места, сбегала к себе в медпункт и принесла еще бутылку шампанского.

— Гулять так гулять! — весело пропела она.

Разлив игристое вино по граненым стаканам и прихватив с собой бутылку, мы отправились на прогулку по ночной базе. Не знаю, слышан ли был спящим базистам наш заливистый смех, а позже и песнопения. Нам было все равно. Ощущение полной свободы и безнаказанности переполняло нас той ночью.

Глава 6

Расплата не заставила себя долго ждать. На следующий же день Жданов вызвал нас к себе в кабинет.

Мы с Жанкой, как две нашалившие школьницы на ковре у директора, сидели напротив дубового стола Жданова и ждали, какое последует наказание.

— Ну что ж, девушки, я рад, что вы нашли друг друга, подружились. Мне не понаслышке известно, как трудно в не столь большом коллективе найти родственную душу.

Жданов смотрел как будто сквозь нас, не проявляя особого интереса ни ко мне, ни к Жанке. Я даже подумала, не почудился ли мне тот вечер на еловой аллее, когда Жанов пытался пригласить меня в кино.

— Но как бы вы ни были счастливы обрести друг друга, у меня большая к вам просьба — не нарушать установленный на базе режим дня, — продолжал Влад. — И еще, Жанна, это вопрос, скорее всего, к тебе: откуда взялось спиртное? Да еще в таком количестве, что на вас обоих до сих пор лица нет?

Жанка, свободно развалившись на стуле, помахивала своей прелестной ножкой в белой туфельке.

— А это надо спросить у моих бывших кавалеров, — спокойно ответила она, рассматривая свои ногти, — которые пытались соблазнить меня с помощью горячительных напитков.

— Ясно. Девочки, я вот что подумал. Чтобы от вас и вашего союза была какая-то ощутимая польза для нашей базы, я решил назначить вас кураторами для вновь прибывших. Встречать вы будете исключительно мужчин. Я думаю, что при виде двух столь очаровательных дам у любого нашего новобранца сразу поднимется настроение.

— Обязательно поднимется! И не только настроение! — заметила Жанка, подмигивая Жданову.

Я легонько толкнула ее в бок. Жданов, тяжело вздохнув, закатил глаза.

В этот момент дверь отворилась и в кабинет зашла Карина. Надо было видеть ее выражение лица, когда она нас заметила. Казалось, из ее глаз вот-вот посыплются искры, направленные на наше изничтожение. Она практически швырнула какую-то папку на стол Жданову и тут же удалилась.

Жанка прыснула. На этот раз и я не смогла сдержать улыбки. Жданов многозначительно кашлянул и вернулся к делу.

— Значит, вы согласны?

— Почему бы и нет? — хором ответили мы.

— Ну, спасибо за одолжение, — улыбнулся Влад. — Рита, ты заказала себе новую одежду и все необходимое?

— Да, но пока ничего не привезли, меня выручает Жанна.

— Отлично! На следующей неделе мне уже понадобится ваша помощь. А пока вы свободны.

Жанка быстро поднялась и, игриво виляя бедрами, направилась к выходу. Я последовала было за ней, но Жданов окликнул меня. Поднялся, подошел поближе и, коснувшись моего плеча, тихо сказал:

— Маргарита, прошу тебя, только не нахватайся всей этой пошлости от своей новой подруги.

— Господин Жданов, — серьезным тоном, глядя ему в глаза, ответила я. — Я не так-то легко поддаюсь чужому влиянию, как вы могли подумать. — И, дернув плечом, направилась к двери.

— Ну, это мы еще посмотрим, — усмехнулся Жданов мне вслед.

Теперь сомнений не оставалось. Тот эпизод на аллее не был миражом. От того вечера Жданов ждал многого, а ушел ни с чем. И одному Богу известно, чем это теперь для меня обернется.

Но время шло, а возмездия за уязвленное самолюбие не наступало. Сама не знаю, почему я была так дерзка с ним. Влад подарил мне, как и многим другим, возможность продолжать наслаждаться жизнью и ни разу ничем не обидел с самого дня знакомства, никогда ни в чем не ущемлял, а, напротив, давал полную свободу для действий и личностного развития.

Собственно, этой предоставленной мне свободой я и решила воспользоваться в дальнейшем. Немного освоившись и почувствовав себя полноценным членом нашего тайного общества, я выступила с инициативой выпускать еженедельную газету о жизни базы. Назначив сама себя главным редактором, я оповестила жителей базы о том, что любой из них может приносить ко мне в библиотеку собственные статьи, очерки или фотографии. Если на базе появлялся новобранец, это также обязательно отражалось в газете.

Подобное нововведение было встречено базистами на ура. Первый номер газеты, который вышел небольшим тиражом, расхватали в считаные минуты. А потом эти ценные экземпляры еще долго «ходили по рукам».

И вообще на базе всегда было чем заняться. Иногда мы с Жанной заглядывали в танцевальную студию, чтобы размяться и выучить несколько па. Порой захаживали в театральный кружок. Мастер-классы вел один известный в девяностых годах режиссер.

По выходным ходили в кино. Фильмы крутили современные, в том числе и те, которые вышли в прокат после моего заключения. Таким образом базистов пытались хоть немного приобщить к современной культуре и действительности. Однажды, при просмотре одной молодежной комедии российского производства, в массовке я заметила знакомое лицо. Это был Павел. Увидев его на экране, совсем не изменившегося, я вся подалась вперед.

— В чем дело? — Жанка долго тормошила меня, пытаясь добиться ответа. А я как будто дар речи потеряла. Только прошептала:

— Ты видела? Это был Бой.

Когда после показа мы возвращались в корпус, моя подруга все никак не могла понять, что именно меня так поразило.

— Ну да, известных личностей частенько просят засветиться в массовке. Что ж в этом такого?

— Не знаю, Жанк, сложно объяснить. Как будто бы я совсем не ожидала, что жизнь там будет продолжаться без меня. Или, может быть, дело в том, что я только что увидела место, где я могла бы быть, если бы не оказалась здесь. Паша, несомненно, взял бы меня с собой в эту массовку.

— Ритка, ты странная такая. Зачем тебе эта массовка? В какой-то дурацкой, низкого пошиба комедии?

— Да нет, не в этом дело. Мне просто захотелось к нему, к Бою. Я поняла, как соскучилась по нему. А еще мне стало немного обидно, что он там живет себе как ни в чем не бывало. И по его лицу совсем не было заметно, что он скучает по мне. Напротив, как будто совсем забыл, — договорила я, и слезы брызнули из глаз.

— Ну ты и дурочка! — Жанка обняла меня. — Ты что же, ждала, что он тебе привет передаст прямо с экрана? Конечно, он думает о тебе, конечно, не забыл. А то, что он продолжает жить, возможно, даже радоваться жизни, — это неплохо. Тебе же тоже тут хорошо живется? Признайся, ты, наверное, не часто о нем вспоминаешь?

— Да, ты права. Это смена обстановки так повлияла. Но сейчас я поняла, как мне его не хватает. — Я плакала, утирая слезы. И вдруг мне стало стыдно. На этой базе все в одинаковом положении, всем есть по кому тосковать. А женщина, не ведающая ничего о судьбе собственного ребенка, еще и пытается меня утешить.

В тот вечер я, сославшись на головную боль, ушла в номер раньше обычного. Было неловко показывать окружающим, даже своей близкой подруге, свою слабость. А поплакать все же очень хотелось.

Подобные депрессии со мной случались нечасто и не были продолжительными. Рядом с Жанной вообще было сложно подолгу грустить. Мы уже привыкли к тому, что все жители базы воспринимали нас с ней как единое целое. У мужского населения мы всегда были в почете, а вот некоторые женщины, к сожалению, не могли скрыть своей зависти.

К своим кураторским обязанностям я и Жанка подошли ответственно. Теперь на базе была оборудована вертолетная площадка. Прямо на ней мы и встречали Жданова с очередным новобранцем. Нам было хорошо известно, как выгодно смотрятся на ветру, искусственно создаваемом вращающимися лопастями, наши развевающиеся воздушные платьица и распущенные длинные волосы. Как говорится, еще не приземлившись, «клиент был уже готов». Жданов ограничивался одобрительным кивком в нашу сторону и удалялся, оставляя нам на попечение нового жителя базы.

Новобранцы были разными. Но каждого из них мы обсуждали и оценивали как мужчину. Между собой даже шутливо называли их женихами. Про молодых Жанка говорила, что они для нее еще слишком прыщавы и на их губах не обсохло материнское молоко. А встречаться здесь, в обществе, лишенном каких-либо материальных ценностей, с кем-то старше своего отца Жанка вообще не видела смысла. Она считала, что здесь можно руководствоваться лишь зовом тела и души. Однако сама пока руководствовалась одним лишь телом.

Романы у Жанки случались часто. Но большинство из них были весьма поверхностными. Чаще всего Жанке надоедал очередной кандидат еще до того, как начиналось что-либо серьезное. Сама она от этого сильно страдала, а я призывала ее быть разборчивее, пока она не заработала себе дурную славу.

Жанка в свою очередь постоянно пыталась сосватать мне то одного, то другого мало-мальски симпатичного типа. Я, в принципе, была бы не прочь окунуться в новые романтичные отношения, но ни один из предложенных подругой кандидатов не разжигал во мне той самой искры, без которой для меня бессмысленно даже первое, ни к чему не обязывающее свидание. Подруга говорила, что я ничего не понимаю в мужчинах, и старательно пыталась своими силами «разжечь» ту самую искру, но никак не выходило.

Между тем самой Жанке можно было даже позавидовать. Она постоянно была в кого-то влюблена. Пускай и недолго. А меня не волновал никто из окружающих. От этого иногда становилось очень скучно.

Так, очень незаметно пролетел первый год моего проживания на базе.

Глава 7

На дворе стояло начало июня, но было уже совсем по-летнему тепло и солнечно. Я и Жанка направлялись встречать очередной вертолет.

Мы привычным жестом закрыли уши ладонями, когда вертолет опустился совсем низко. Из приземлившейся летающей машины, как обычно, первым спустился Жданов. За ним — молодой человек с мешковатым рюкзаком на плече. Парню было не больше лет двадцати пяти, и он был очень хорош собой. Темно-русые, слегка растрепанные волосы, грустные карие глаза, правильные черты лица. На нем были потертые голубые джинсы, клетчатая рубашка, а поверх нее — легкая светлая ветровка.

— Жанка, глянь, — толкнула я ее в бок. — Какой симпатичный. Молоденький, но, обрати внимание, совсем не прыщав, и во взгляде отнюдь не детская серьезность.

Подруга не успела ответить, так как мужчины подошли уже совсем близко к нам.

— Здравствуй, Влад, — обратилась я к Жданову.

— Добрый день, девочки. Познакомьтесь, это Жан.

Молодой человек с редким красивым именем едва заметно кивнул. При этом смотрел он куда-то в сторону, не обращая на нас с Жанкой никакого внимания.

Мы в свою очередь тоже представились и предложили Жану провести для него небольшую экскурсию по базе, а затем проводить в его номер в основном корпусе.

Жданов тем временем попрощался с новобранцем, напомнив, что будет ждать его вечером у себя, и, спрятав руки в карманы, легкой походкой отправился в сторону своего коттеджа. За спиной у парня Влад неожиданно обернулся и сделал подбадривающий жест руками, как будто давая понять, что с этим экземпляром нам с Жанкой придется нелегко.

— Если можно, я бы предпочел сразу в номер, — заговорил серьезный молодой человек, по-прежнему не глядя на нас. — Основной корпус вон там, насколько я понимаю? — Он указал в сторону семиэтажного здания и, не дожидаясь ответа, быстрой походкой направился к нему.

Мы с Жанкой недоуменно переглянулись и посеменили вслед за ним.

— Ты посмотри, какая магия имен! Жан и Жанна. Похоже, это судьба! Но тебе будет непросто найти подход к этому экземпляру, — шепнула я Жанке, так чтобы молодой человек не услышал нас.

— Не мне.

— Что?

— Не мне, а тебе, Риточка, — улыбнулась Жанна.

— О чем ты? — удивилась я.

— Он, несомненно, хорош, но все же слишком молод для меня. А главное, я заметила, что он тебе приглянулся. И он, кстати сказать, заинтересованно посмотрел на тебя. Так что никакой магии, — покачала она головой.

— Жанна, у тебя галлюцинации. Во-первых, я не могу так с ходу, за несколько секунд проникнуться симпатией к человеку, а во-вторых, он вообще ни на одну из нас даже не взглянул.

— Рита, ты дилетантка в таких вопросах. Послушай профессионала. Он — твой!

Мне все еще казалось, что подруга бредит, но от ее последних слов приятная дрожь пробежала по моему телу, хотя на улице не было ни малейшего ветерка.

У основного корпуса Жанка взглянула на часы и, театрально ахнув (курсы актерского мастерства не прошли даром), сообщила, что ее ждут в медпункте. Затем, извинившись, что ей срочно придется нас покинуть, она удалилась.

Но наедине с Жаном мы оставались недолго. Я лишь проводила его до номера, успев по пути провести небольшой стандартный инструктаж. На пороге своей комнаты он сообщил, что не спал трое суток и не прочь бы отдохнуть до беседы со Ждановым.

Больше в этот день мы не виделись, но я никак не могла выкинуть этого человека из головы. Вечером за ужином я высказывала Жанке все, что о ней думаю.

— Как ты могла оставить меня наедине с этим угрюмым необщительным типом?!

— Что ты, Ритуль! Мне, напротив, показалось, что это на меня он смотрит волком. Поэтому и поспешила удалиться.

— Ладно, нечего больше о нем говорить. Только имей в виду, твоя проницательность гроша ломаного не стоит! Ему до меня нет никакого дела. Он не знал, как поскорее избавиться от моего назойливого присутствия.

— Что я вижу! — улыбнулась Жанка. — Неужели кто-то наконец зацепил нашу Снежную королеву. Я-то думала, твоей разборчивости нет предела.

— Дело не в этом. Просто я оказалась в дурацком положении благодаря тебе. Поверила, что ты уловила его симпатию ко мне, и в итоге заволновалась и раскраснелась перед ним.

— Тебе симпатизирует больше половины мужского населения базы. И ты об этом прекрасно знаешь. Но, несмотря на это, я не видела, чтобы румянец хотя бы раз коснулся твоих щек, — продолжала Жанка с озорной улыбкой.

— В общем, завтра не отходи от меня ни на шаг. Мне непривычно в одиночку выполнять кураторские обязанности.

— Нет, дорогая моя. Я, как настоящая подруга, близко к вам не подойду.

— Пожалуюсь Жданову! — Я не на шутку завелась.

Жанка звонко расхохоталась в ответ.

— Жан, ну ты пойми, он даже не в моем вкусе, — продолжала я настаивать на своем.

— Дорогая, не волнуйся ты так. Поешь хотя бы, — указала она на мой нетронутый ужин. — Или аппетит уже пропал?

Я судорожно, назло подруге, начала глотать на удивление безвкусную еду.

— Чем же он не в твоем вкусе? — поинтересовалась Жанка.

— Я не привыкла искать подход к мужчине. Мне нравятся инициативные, раскрепощенные люди с хорошим чувством юмора, — уверенно ответила я.

— А мне, наоборот, кажется, что ничто не заводит больше, чем соблазнение неприступной крепости, — мечтательно промурлыкала Жанка.

— Это точно не для меня, — угрюмо буркнула я.

— И потом, — оживилась подруга, — не делай поспешных выводов. Человек только прилетел. Позади трагические события, суд, приговор. У него наверняка душевная драма, депрессия. Не будет же он с первых минут заигрывать с тобой и сыпать шутками.

Я тяжело вздохнула.

— Вот что, — продолжала она. — Завтра приглядись к нему повнимательнее, заведи разговор. А я пока избавлю тебя от ненужного груза в своем лице.

Жанка дала понять, что ее решение не подлежит обсуждению, и мы отправились на вечернюю прогулку перед сном.

Ночью я спала очень беспокойно, а поутру отправилась к Жданову.

— Какие будут дальнейшие инструкции по поводу новичка? — с деланым равнодушием поинтересовалась я. — Каков вообще его профиль?

— Жан — физик. Но пока я решил отправить его в автомастерскую. Ему нужно немного обжиться на базе, прежде чем он сможет примкнуть к научной группе.

— Что же он там будет делать? У нас на всю базу всего пара автомобилей.

— Ну и мастерская у нас всего одна. Будет ремонтировать и любое другое оборудование, которое выйдет из строя.

— А он уже проявил желание работать по своему профилю в дальнейшем, когда освоится?

— Пока нет, — равнодушно ответил Влад, протягивая мне ключи от мастерской. — Он пока абсолютно инертен. Расшевелите его, пожалуйста, он может быть мне полезен.

С ключами я отправилась к Жану в номер. Отворив дверь по моему первому стуку, он пригласил меня войти. На нем были те же джинсы и распахнутая рубашка, накинутая на голое тело.

— Как спалось? — вежливо поинтересовалась я.

— Спасибо, неплохо, — довольно холодно откликнулся Жан.

— Если ты уже готов, пойдем, я покажу тебе твою мастерскую.

— Да, конечно. Одну минуту. — Он затянул потуже ремень, застегнул рубашку, накинул ветровку. Затем едва заметно улыбнулся: — Можно идти.

До мастерской шли молча.

У деревянного строения, походящего на ангар, Жан взял у меня ключ и сам открыл тяжелый навесной замок.

Мы зашли внутрь, и в нос нам ударил спертый, но приятный запах залежавшегося сена. Весь пол автомастерской был усыпан золотистой соломой.

— Здесь что, раньше был курятник? — усмехнулся Жан.

— Вряд ли. Вся продовольственная база находится в деревне Солнечной. Это в нескольких километрах отсюда.

Жан без особого интереса оглядел помещение. Прошелся вглубь ангара, взглянул на имеющиеся инструменты и какие-то станки.

— Жданов сказал, что ты физик, — попыталась я завязать беседу.

Жан кивнул.

— А я журналист.

— А твоя подруга, наверное, с обложек тех самых журналов?

Надо же, сразу о ней вспомнил. Меня это задело? Или показалось?

— Нет, Жанна — хирург.

Жан присвистнул.

— Она тебе понравилась? — с трудом скрывая ревностные нотки, ответила я.

— Да нет, просто неожиданно. Такой диссонанс между внешностью и профессией. Она красивая. Но очень холодная и неестественная. Как будто не человек, а ходячая глянцевая обложка.

Мне полегчало от этих слов. Но за подругу стало обидно.

— Такое определение несправедливо по отношению к ней. На самом деле Жанна очень тонкая, глубоко чувствующая натура. Она вынуждена надевать маску, как в некоторой мере и все мы, оказавшиеся здесь волею судьбы. Ты изменишь свое мнение, когда узнаешь ее получше.

— Думаешь, стоит?

— Это неизбежно. Мы тут живем одной большой семьей. Довольно скоро ты будешь неплохо знаком с каждым ее членом.

— И мне тоже придется надеть маску?

— А разве сейчас ты не в ней? Не в оборонительной маске?

— Главный маскарадчик — это ваш Жданов. — Жан не посчитал нужным ответить на мой вопрос.

— Что ты имеешь в виду?

— Надел маску добродетеля, а сам задумал бог весть что. Но ты, конечно, и его будешь защищать.

— Нет. Мне ни к чему его защищать. Тем более Влад и у меня очень долгое время не вызывал особого доверия. Здесь у каждого свое, сугубо личное отношение к этому человеку. Правда в том, что от этого ничего не зависит. В любом случае все будет так, как решит Жданов. Так что, если хочешь облегчить себе жизнь на базе, лучше научись доверять ему. Так спокойнее. А участвовать ли в общественной жизни базы и насколько, решать тебе. Не захочешь присоединиться к научной группе — будешь спокойно трудиться здесь, в мастерской.

Наконец-то Жан посмотрел на меня внимательно, как будто пытаясь понять, говорю ли я с ним от души или это «домашняя заготовка» для всех вновь прибывших.

— Мне бы хотелось верить тебе. — Лицо молодого человека наконец приобрело более мягкие черты. Это говорило о том, что он сделал правильные выводы. — Тебе, не ему, — уточнил он.

От этих слов или от тона, которым они были сказаны, по моему телу вновь пробежали мурашки. Я никак не могла поверить, что ветреная, легкомысленная Жанка так безошибочно, намного раньше меня определила, что этот человек меня зацепил. Я пока сама не понимала, как это случилось, но что-то поменялось в моем мироощущении с того момента, когда наши с Жаном взгляды впервые встретились. Жизнь приобрела некую полноту. А в сердце поселилась неведомая тревога.

В школьные годы я бы, не задумываясь, определила это состояние как влюбленность. Но, только будучи малолетней глупышкой, можно было влюбиться, купившись на приятную внешность. Сейчас, когда я, несмотря на весьма юный возраст, уже имела представление о множестве самых разных мужчин, просто невозможно было предположить, что я влюблюсь вот так, с первого взгляда. Да, мне встречались умные, красивые, достойные, но в каждом из них после недолгого общения я непременно разочаровывалась. Исключением стал лишь Бой. Но с ним было все совсем по-другому.

— Ну что ж, — встрепенулась я, как будто отгоняя от себя нелепые мысли, посетившие меня в последние секунды. — Сейчас мне пора идти. Встретимся в столовой за обедом. Мы с Жанной сидим за столиком у окна в дальнем правом углу зала. Ты без труда найдешь нас.

— Спасибо, Маргарита. До встречи.

Жан не появился ни в обед, ни к ужину. Вечером начался сильный дождь, зарядивший, похоже, не на один час.

— Что же за упертая натура! — негодовала Жанка. — Ты же сказала, что мы будем ждать его?

— Сказала. — Я тяжело вздохнула. — Может быть, он до сих пор в мастерской и пережидает там дождь? — предположила я.

— Посмотри на небо. Просвета не видно. Сколько он, по-твоему, намерен ждать?

— Ну, я не знаю, — пожала плечами я. — Судя по всему, он просто не нуждается в компании, тем более нашей. Хочет побыть один.

— А вот этому не бывать! — Жанка взяла тарелку с нетронутым ужином, предназначавшимся для Жана, накрыла ее другой, пустой тарелкой и протянула мне. — Ты не дашь ему умереть с голоду. Что за безобразие, парень не ел весь день.

— Жанна, — простонала я. — Он взрослый человек, сам знает, что делает. Тем более ты сама говорила — у него стресс. Следовательно, и аппетита нет. Я не пойду.

— Маргарита, не дури. Я обещаю тебе, если он будет по-прежнему холоден и неприветлив, то я завтра же отстану от тебя. Будем вместе приобщать парня к жизни на базе. А сейчас иди. На, накинь дождевик. — Жанна протянула мне целлофановый плащик.

Спорить было бесполезно. Тем более воодушевило обещание подруги завтра же покончить с этим нелепым сводничеством. Накинув дождевик, я взяла тарелку, с укоризной взглянула на Жанну и направилась к выходу.

У дверей Жанна догнала меня и сунула в карман моей толстовки бутылку красного вина.

— Вот, только что выпросила в баре. Пригодится!

— Ты с ума сошла!

— Все-все! Иди.

Пока Жанке в голову не пришла очередная сумасшедшая идея, я поспешила нырнуть на улицу. Именно нырнуть. Дождь стоял стеной. И стало очевидно, что небрежно накинутый дождевик меня не спасет.

Во мне еще теплилась надежда, что Жан давно покинул мастерскую и спокойно отсиживается в своем номере. Но тусклый свет, льющийся из окон ангара, говорил об обратном.

Приблизившись к ветхому строению, я услышала некий посторонний звук, сливающийся с шумом дождя. Доносился он изнури. Подойдя поближе к двери и хорошенько прислушавшись, я различила гитарные аккорды. И голос. Мужской, глубокий, потрясающе красивого тембра голос. Сердце замерло, когда я представила, что принадлежит он Жану. Чтобы подтвердить свои догадки, я свободной рукой приоткрыла дверь ангара на пару сантиметров и заглянула в образовавшуюся щель.

Жан сидел на высоком табурете с гитарой в руках. Его пальцы ловко перебирали струны, зажимали аккорды. Он исполнял какую-то неизвестную мне, но невероятно мелодичную и красивую песню. В ней было что-то про дождь и про то, что кого-то нет рядом.

На несколько секунд я замерла, заслушавшись. Затем, оценив, как нелепо я могу смотреться со стороны, прильнув к дверям мастерской с тарелкой в руках и бутылкой наперевес, я решила, что пора обнаружить свое присутствие.

Однако что-то меня останавливало. Я как будто боялась вклиниться в чужой разговор. Хотя Жан был в помещении один. А вдруг он поет эту песню и вспоминает о возлюбленной, с которой был разлучен не так давно. Конечно же! Это объясняет и его понурый вид, и полное отсутствие интереса к нам с Жанной. И как же я раньше не догадалась!

Раздосадованная столь очевидным открытием, но в то же время испытывая чувство облегчения, я собралась уходить, как вдруг порыв ветра буквально распахнул приоткрытую мной дверцу. Раздался скрип несмазанных петель. Мое присутствие было обнаружено.

Мне уже ничего не оставалось, кроме как зайти внутрь. Плотно прикрыв за собой дверь, я, мокрая, как губка, взглянула на Жана. Он не переставал играть, несмотря на мое внезапное появление. Я вдруг порадовалась возможности дослушать дивную песню до конца, не прячась за дверью, а в непосредственной близости от исполнителя.

Я поставила тарелку с ужином на невысокий импровизированный столик, сложенный из досок, взобралась на такой же высокий табурет прямо напротив Жана, легким жестом убрала с лица мокрые волосы и, не отрывая восхищенных глаз от исполнителя, принялась наслаждаться звучанием его голоса. Между тем молодой человек поднял глаза, и наши взгляды, встретившись, как будто зацепились друг за друга. В этот момент мне показалось, что мир за пределами этого покосившегося ангара перестал существовать. Я тонула в его глазах, а он не смел отвести взгляда. В этот момент уже невозможно было предположить, что песня была посвящена некой старой возлюбленной.

Гитара и песни под ее аккомпанемент всегда были моей слабостью. С самой юности меня можно было очаровать с помощью пары аккордов. Однако я наивно полагала, что и эта моя блажь осталась в прошлом. Но теперь, когда он взял в руки гитару — этот человек, который, пусть и по непонятной причине, был мне уже небезразличен, — я вдруг поняла, что ничего не изменилось. Меня по-прежнему можно сразить наповал и гитарным перебором, и мелодичным голосом.

У меня вдруг появилось непреодолимое желание обнять Жана. Или просто прижаться к нему. Почему-то сейчас он уже не выглядел подавленным, нуждающимся в поддержке. От него веяло некой уверенностью и надежностью. А мне так долго не попадались эти качества в мужчинах. Казалось, именно Жан смог бы обеспечить мне тот тыл, ту мужскую защиту, без которой существование женщины теряет естественность.

Мне захотелось поселиться в сердце именно этого человека, став его единственной музой и вдохновительницей. Меня совершенно перестало волновать, что я ровным счетом ничего о нем не знаю. Я была уверена: каким бы он ни оказался, я приму его любым. Он уже был близок мне, как никто другой.

Глава 8

Когда я уже окончательно поняла, что пропала, Жан отложил гитару в сторону.

— Браво, — улыбнулась я. — Где ты достал инструмент? Неужели он завалялся среди этого хлама? — Я обвела взглядом неприбранное помещение автомастерской.

— Нет, что ты! — Жан рассмеялся. Меня поразило преображение, случившееся с ним, обычно таким угрюмым и серьезным. Его улыбка не была ни самоуверенной, ни надменной, а, наоборот, какой-то извиняющейся, как у нашкодившего ребенка. Чувствовалось, что, несмотря на весьма привлекательную внешность, он не относился к тем самовлюбленным индюкам, которых я уже достаточно повидала на своем веку. Он как будто даже не подозревал о том, что может пользоваться дикой популярностью у женщин. Удивительный пример неиспорченности в наши дни.

От этих мыслей сердце мое еще сильнее сжалось. Чем больше он мне нравился, тем сильнее я боялась получить от него очередную порцию равнодушия.

— Я днем выходил прогуляться по территории, — продолжил он, — встретил парня с гитарой. Тот сказал, что у них тут намечается создание любительского рок-коллектива. Я попросил у него инструмент до вечера. Захотелось вспомнить молодость. На самом деле я не брал гитару в руки со школьных времен. Много воды утекло — а пальцы все помнят.

— Было бы здорово, если бы ты присоединился к этой группе. У тебя замечательно получается. Для каждого базиста очень важно найти здесь занятие по душе. Но не у всех получается. Может быть, ты еще не осознал, но теперь вся твоя жизнь будет сосредоточена на этой базе и ты не сможешь сидеть вечно затворником в этом ангаре.

— Спасибо за заботу, Маргарита. Я обязательно обдумаю твои слова. Пока меня не тянет в места большого скопления людей, но мне приятно, что ты пришла.

— Кстати, — встрепенулась я. — Твой ужин! — Я пододвинула к нему тарелку и вилку. — Еще не совсем остыл.

— Спасибо. Но у меня целый день не было аппетита.

— Ты только попробуй! Здешние повара просто волшебники.

Вид жареного цыпленка, приправленного оригинальным ароматным соусом, с гарниром из молодого картофеля, очевидно, выглядел и впрямь соблазнительно. Он взял вилку и стал жадно поглощать блюдо.

Чтобы не смущать его, я в это время прошлась по мастерской в поисках подходящей тары для вина, поскольку бокалы к бутылке не прилагались. Среди здешнего хлама, к счастью, нашлись две пластиковые кружки, которые я отправилась ополоснуть прямо под дождем.

— Ну вот, — ставя емкости на столик рядом с бутылкой, торжественно начала я. — У нас есть возможность отметить наше знакомство.

— Здесь все так делают? — подняв на меня удивленные глаза, поинтересовался Жан.

— Не знаю, — честно ответила я. — Мы с Жанкой делали, и нам эта традиция пришлась по душе.

— Что ж, рад за вас. Но я не пью. Никогда и ничего.

— Совсем? — погрустнела я.

— Да, не принимай на свой счет. Идея неплохая, но я просто действительно совсем не пью. И не пил, — уточнил Жан, уловив мой подозрительный взгляд. — Дело в том, что мой отец умер от рака печени в возрасте тридцати двух лет. Он был заядлым пьяницей. Все происходило на наших глазах, когда мы с братом были еще детьми. Несложно представить, какие впечатления у меня остались от этого кошмара. Поэтому я поклялся себе никогда не притрагиваться к этому адскому пойлу.

— Мне очень жаль, — посочувствовала я. — Но это же всего лишь красное сухое вино. В небольших дозах полезно для здоровья, улучшает кровообращение.

— Ну хорошо. Чисто символически я могу тебя поддержать. — Жан взял бутылку и отправился на поиски чего-нибудь, что могло бы послужить штопором.

Когда с неподатливой пробкой было покончено, он наполнил мой «бокал» и плеснул немного себе.

— Маргарита, — начал Жан. — Я рад нашему знакомству. Мне приятно проводить с тобой этот вечер. И мне бы хотелось, чтобы он открывал вереницу тех прекрасных вечеров, которые мы проведем в обществе друг друга.

Я не верила своим ушам и даже не нашлась что ответить. Мы чокнулись. Жан пригубил немного из кружки, а я сделала несколько больших глотков.

Я не знала, как расценить его слова. Имеют ли они романтический подтекст или это не более чем благодарственная речь.

— Ты знаешь, — продолжил он, — поначалу мне показалось, что ты и твоя подруга являетесь преданными последовательницами Жданова. Я был уверен, что вашей миссией будет обработать меня в соответствии с его требованиями. Я даже смирился с тем, что это неизбежно, но очень хотелось взять хотя бы небольшую отсрочку. Но сегодня, когда ты так внезапно появилась буквально из дождя, такая естественная и милая, мне вдруг безумно захотелось поверить в искренность твоих побуждений. И мне это удалось. Без особых усилий. Достаточно было взглянуть в твои глаза, когда ты присела напротив меня. Я редко ошибаюсь в людях. А ты, как мне кажется, просто не умеешь притворяться.

— Мне и незачем делать это. Здесь никого ни к чему не принуждают. Никто никому не обязан. Даже Жданову. Я сначала боялась, что по просьбе этого человека мне придется делать то, что мне не по душе. Но я здесь уже год и живу только в свое удовольствие. Уже и забыла, насколько это может показаться странным со стороны.

— Скорее всего, это потому, что ты не имеешь отношения к научной сфере или медицине. Но тогда зачем он привез тебя сюда?

— Понимаешь, Жан, здесь все-таки общество. Пусть далеко не самое обычное, но с комфортными условиями для существования. А общество тем совершеннее, чем оно более разностороннее. Здесь художники и музыканты, танцоры и писатели. Для науки люди бесполезные, я согласна. Но для создания атмосферы тепла и уюта для научной группы — они незаменимы. Мне это видится так. Более того, тебя даже никто не будет заставлять заниматься наукой. Если у тебя и впрямь золотые руки, в чем я не сомневаюсь, то ты будешь полезен и здесь, в мастерской.

— Ты права. В это очень сложно поверить.

— Даже не нужно далеко ходить за примером, — продолжала я. — Жанна, будучи хирургом высокого уровня, имея тонкое профессиональное чутье, отказалась от вступления в научную группу. И вот уже два года спокойно сидит в своем медпункте. Выдает лекарства и делает элементарные перевязки.

— Хирург высокого уровня… — задумчиво повторил за мной Жан. — А загремела сюда небось из-за врачебной ошибки.

Опять он интересуется Жанкой, подумала я, а ведь еще даже не поинтересовался, как я сюда попала. Но вслух ответила:

— Не совсем. Она сама тебе когда-нибудь расскажет свою грустную историю. Хотя это и не заведено среди базистов.

— Почему же? Ведь всем здесь известно, по какому принципу отбирают заключенных на базу.

— Да, ты прав. Но все люди разные и все равно возникали некоторые недопонимания. Несколько лет назад, еще до моего появления на базе, люди делились своими историями с окружающими. Так вот, находились те, у кого история соседа вызывала сомнения в его невиновности. Из-за этого начинались волнения внутри общества. Тогда Жданов четко постановил — не разглашать своих судебных дел. Базисты с радостью приняли новое правило. Ходили даже слухи, что некоторых особо ценных экземпляров Жданов перехватывал после зала суда, невзирая на степень их вины.

— То есть, вполне вероятно, среди нас ходят и истинные убийцы?

— Это только слухи. Сам понимаешь, — пожала я плечами.

— Ну а тебя за что судили? — Похоже, Жан не обратил внимания на правило неразглашения. Или же просто решил, что на нас оно не распространяется.

— За непредумышленное убийство троих человек. — Не раздумывая, ответила я.

— Как же так вышло? — участливо поинтересовался он, видимо, заметив, как я погрустнела и напряглась. — Хотя ты, конечно же, не должна мне ничего рассказывать, — опомнился он.

— Что ты. Мне абсолютно нечего стыдиться. Со дня аварии я так ни разу и не почувствовала себя виноватой. Даже не знаю, хорошо это или плохо.

Я в подробностях начала рассказывать Жану о событиях, повлекших за собой неутешительный судебный приговор, даже не подозревая, что будет так тяжело снова вспоминать аварию, суд — особенно проговаривать вслух все то, что тогда произошло. Последний раз я рассказывала эту историю год назад Жанне. На глазах моих проступили слезы. Заструившись по щекам, они падали на толстовку, и без того мокрую от дождя.

Жан, все это время подливавший вина в мой стакан, подошел поближе и участливо прикрыл своей теплой ладонью мою холодную руку. Когда я закончила, Жан заговорил.

— Тебе, несомненно, не в чем себя винить. Ты молодец, что так хорошо держишься. — Он взял и вторую мою замерзшую руку в свои ладони. — Ты такая холодная. Нужно высушить одежду.

Жан заботливо снял с моих плеч мокрую толстовку, приблизившись при этом настолько, что я чувствовала его теплое дыхание. Заметив, что я вся дрожу, он подошел еще ближе и прижал меня к себе, видимо, пытаясь обогреть.

Мне действительно стало теплее. Но от осознания того, что Жан так близко, что он обнимает меня, пусть даже с целью всего лишь согреть, дрожь в моем теле не унималась, а, наоборот, нарастала. С чем можно сравнить это состояние? Возможно, только лишь с самым первым поцелуем. С самой первой любовью. Пока я пыталась найти красочное описание своему мироощущению в этот момент, я почувствовала на своей шее мягкое теплое прикосновение — Жан коснулся меня губами. Я не могла поверить своим собственным ощущениям — настолько это было сказочно и волшебно. Впрочем, именно так, как я сама того желала.

Секунду спустя Жан так же нежно коснулся мочки моего уха. Очередной невидимый разряд пронзил мое тело. А еще через секунду он примкнул губами к моим губам.

В этот момент ушла дрожь, прошел страх. Теперь все так, как должно было быть. Не слишком ли быстро? Нет. Скорее это как раз то, чего я ждала очень долго. Слишком очевидно было взаимное притяжение, и не было никаких причин с ним бороться.

Не прошло и минуты, как моя мокрая футболка полетела на пол вслед за толстовкой. Стало совсем тепло. Жан снял с себя рубашку, накинул ее на мои плечи и взял меня на руки. Продолжая осыпать поцелуями мое лицо и шею, он опустился вместе со мной на пол, застланный толстым слоем соломы.

Лишь первые несколько секунд я чувствовала острые покалывания сухого сена на спине, даже сквозь рубашку Жана, служившую импровизированной простынкой. Но все последующие мгновения мне казалось, что я лежу на мягчайшей перине. Потому что рядом был Жан, человек, которому, несомненно, суждено было стать самым любимым и самым желанным на свете.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем закончился дождь. Уютно устроившись на плече Жана, я рассматривала балочную конструкцию, на которой держался купол ангара. Нам обоим было жарко, капельки пота проступили на наших загорелых телах. Мы несколько минут удовлетворенно молчали, прислушиваясь, как снаружи ветер шелестит мокрой листвой деревьев. Была уже глубокая ночь, о чем свидетельствовали громкие уханья лесного филина и голубоватый свет растущей луны за окном.

Наконец Жан потянулся за своими джинсами, которые лежали совсем рядом, и извлек из кармана пачку «Мальборо».

— Остатки былой роскоши, — улыбнулся он, открывая неполную пачку.

— Не волнуйся, на базе курить не запрещено. В каталоге, по которому базисты заказывают необходимые вещи, сигареты тоже есть.

— Мне все больше нравится ваша база. В таком случае я поделюсь с тобой папироской, — подмигнул Жан.

— Спасибо, не откажусь.

Закурив, мы помолчали еще несколько минут. Мне не терпелось задать Жану множество вопросов, но начала я именно с этого:

— За что тебя осудили? — негромко поинтересовалась я. В конце концов, я поведала ему всю свою историю. А про себя он не сказал ни слова.

— За предумышленное убийство, совершенное с особой жестокостью, — ровным тоном ответил Жан.

Меня передернуло от ответа. Вполне можно вообразить, как невинному человеку шьют предумышленное убийство. Например, как в Жанкином случае. Но как сюда можно было приплести «особую жестокость» и в чем она состояла?

— Тридцать пять ножевых ранений, — ответил Жан на мой молчаливый вопрос. — Учитывая то, что первый же удар в сердце был смертельным.

Я продолжала молчать. Теперь Жан просто не мог не рассказать мне, как все случилось.

Видимо, он и сам это понимал, потому что тяжело вздохнул и затушил сигарету, как будто собираясь с мыслями.

— Я бы и сам никогда не подумал, но эта история началась очень давно, еще в школьные годы, — начал Жан. — Во время учебы в старших классах я играл в школьной рок-группе. Причем не только играл, но иногда и солировал. Мы выступали на всех школьных концертах, не обделяли своим вниманием ни одну дворовую посиделку. Ты можешь себе представить, какой популярностью я и мои товарищи по группе пользовались у девушек. Кто-то из ребят просто упивался подобным успехом у противоположенного пола, но меня это не сильно трогало, скорее даже угнетало. Мне нравились прилежные девочки из интеллигентных семей. Такие не сидели во дворах или подъездах, не балдели от блатных аккордов. Они были горды и неприступны. Но это вовсе не значило, что мне трудно было завоевать их расположение. Они на меня не вешались, и это было главным их плюсом.

Завоевать-то я их завоевывал, причем без особых усилий. Но всегда находились сумасшедшие поклонницы и фанатки, которые могли затравить мою пассию так, что она без объяснения причин переставала со мной общаться. Впрочем, и от этого я сильно не страдал. К тому же у меня просто не было ни сил, ни желания разбираться с толпой одуревших малолеток.

Так вот, девушка Саша была как раз одной из них. Она училась на класс младше. Когда я уже окончил школу и ажиотаж вокруг моей персоны понемногу спал, она часто крутилась около моего подъезда. Поджидала, когда я выйду из дома, когда вернусь. Порой могла караулить меня на моей же лестничной площадке. А я как раз поступил на первый курс университета, закружился в студенческой суматохе, совсем забросил гитару и посиделки с друзьями.

Я узнал ее сразу. Никого бы из той толпы обезумевших фанаток я бы не вспомнил. Но ее невозможно было не заметить. Ярко-рыжие кучерявые локоны и яркий макияж на веснушчатом лице сразу бросались в глаза. Кроме того, она была явной активисткой и заводилой.

Но в моменты, когда она дожидалась меня у подъезда или квартиры, она становилась самой робостью. Мне это было на руку и давало возможность игнорировать ее в надежде, что ей вскоре надоест эта беготня. Но она не унималась. Оставляла мне письма, цветы, подарки.

В конце концов я решился с ней поговорить и расставить все по своим местам. В разговоре делал упор на то, что она совсем еще ребенок, а мне нравятся более зрелые, взрослые люди. Что ей нужно превратиться из девочки в женщину, изменить свой чересчур яркий облик, поступить в институт, успешно его закончить. Пытался донести до нее, что меня может привлечь только лишь состоявшаяся женщина. «Если я всего этого достигну, ты сможешь меня полюбить?» — Она смотрела на меня снизу вверх своими большими голубыми глазами. «Тогда вполне возможно», — уверенно отвечал я.

Таким образом, я, конечно, пытался выиграть время. Пока Саша будет стремиться к моему идеалу женщины, она и думать забудет про меня самого.

К моему удивлению и к моей безмерной радости, это сработало. Саша пропала из моей жизни. На долгие восемь лет.

А этой зимой она вновь возникла у подъезда моего дома. Был поздний вечер, я задержался в лаборатории научного института, в котором трудился после окончания университета. Не знаю, сколько она меня прождала тогда.

Только завидев вдалеке ее силуэт, высокий и стройный, совсем не такой, как в школьные годы, я почувствовал неладное. Достаточно было сделать еще несколько шагов в ее сторону, чтобы безошибочно ее узнать — рыжие локоны, широко распахнутые голубые глаза остались неизменными. Да это была она, но разительные перемены произошли во всем ее облике.

Одета дорого и со вкусом. Строгое пальто, деловая сумка, высокие кожаные сапожки. Я даже поймал себя на мысли, что такая девушка, встретившись мне на улице, могла бы вызвать у меня интерес. Но только не она, потому что слишком свежи были в памяти воспоминания, как эта рыжая девчонка стояла у меня поперек горла долгие месяцы.

Она вежливо поздоровалась, даже протянула мне тонкую руку в облегающей кожаной перчатке. Я ответил ей рукопожатием, сделал пару комплиментов и подивился случайной встрече спустя столько лет. В глубине души я все еще действительно надеялся, что она случайная. Как-никак мы до сих пор могли жить в одном районе.

Но Саша быстро опровергла мои предположения, четко и последовательно изложив суть сегодняшней встречи. Она намеренно приехала в этот район, чтобы увидеться со мной, сама же давно живет в новом элитном доме в куда более престижном районе. После школы поступила в институт туризма и управления. Стала в этой области высококлассным специалистом и открыла свое туристическое агентство, которое со временем начало приносить солидный доход. Последние годы проходила стажировки в разных странах мира, повышая квалификацию. В тот день она с уверенностью сказала мне, что достигла того идеала женщины, который я нарисовал для нее много лет назад.

Я даже не сразу понял, что поразило меня больше. То, что она восприняла мои слова всерьез и многие годы стремилась угодить моему вкусу, или то, как точно и безошибочно она действовала, создавая свой новый образ. Я ведь нарисовал абстрактную женщину, не говоря, на кого ей следует учиться, на что в своем внешнем облике обратить внимание.

Но суть не в этом. Как бы она ни старалась соответствовать моему идеалу, ей все равно не удалось заинтересовать меня настолько, чтобы я мог дать ей очередную надежду. Оставалось в ней нечто отталкивающее. В ее одержимом взгляде, в нервной речи.

Когда она открыла свою сумку-портфель и начала показывать мне свои дипломы, различные сертификаты и почетные грамоты, лицензии на ведение бизнеса, я понял, что пора уже остановить все это безумие.

Но Саша успела задать вопрос, ради ответа на который в тот день пришла. С надеждой в голосе она спросила: «Теперь я достойна твоего внимания? Теперь ты сможешь меня полюбить?»

Мне ничего не оставалось, кроме как уверенно сказать, что теперь я не достоин ее. С этими словами я развернулся и направился к входу в подъезд, давая тем самым понять, что разговор окончен.

«Смольянинов! — услышал я вслед неприятный шипящий голос. — Ты сильно пожалеешь, если сейчас уйдешь! Я все эти годы жила надеждой на эту встречу. Я много училась и работала, чтобы заслужить твое внимание. Без тебя в моей жизни не будет смысла. Я убью тебя, а затем себя, если мы не будем вместе, так и знай».

Последнюю фразу она почти провизжала. Я испугался, что соседи услышат ее вопли и, инстинктивно подняв голову, взглянул на светящиеся окна. Только одна занавеска колыхнулась. Это было окно квартиры, в которой жил я. С мамой и младшим братом.

Здесь я должен сказать пару слов о Вене. Вениамине. О моем брате, который сыграл не последнюю роль во всей этой истории. Мы всю жизнь прожили с ним бок о бок. Вместе переносили все жизненные тяготы и лишения. В детстве алкоголизм, болезнь, а затем смерть отца. А несколько лет назад заболела мама — у нее обнаружили онкологию. Но я никогда не мог с уверенностью сказать, насколько глубоко брат переживает то или иное потрясение. Дело в том, что он был болен. С ранних лет страдал психологическим расстройством — тяжелой формой аутизма. В детстве это было не так заметно. Веня походил на обычного мальчика, просто излишне замкнутого и немного отстающего в развитии. Впрочем, для того возраста это было вполне нормальным явлением. Все дети развиваются разными темпами. Мы просто ждали, когда он подрастет и распрощается с детскими комплексами. Но с возрастом ситуация усугублялась. Мы даже не смогли отправить Веню в обычную школу. К семи годам он даже не научился толком говорить. Когда похоронили папу, у мамы наконец появилось время показать брата специалистам. Врачи единогласно сошлись в диагнозе. Прогрессирующий аутизм. Дали несколько рекомендаций по «уходу за больным», но вылечить никто не взялся.

Так мы и жили втроем. Я много занимался с братом, разговаривал и вообще старался общаться с ним на равных. Приходя домой после школы, университета, а позже с работы, я непременно описывал ему свой день, делился впечатлениями, пытался обсуждать с ним последние новости.

Внешне Веня оставался отстранен и безучастен. Но если я вдруг, придя домой уставшим, заваливался на диван перед телевизором, то брат приходил, садился рядом и долго выжидающе смотрел на меня. Это было так трогательно, что я тут же поднимался, хлопал его по плечу и заводил непринужденную беседу. И хотя мой брат никогда не показывал своих эмоций, не говорил о том, что ему нравится, а что нет, одно я знал наверняка — он меня любил. Любил больше всех на свете. И так же любил его я, часто ловя себя на мысли, что Веня необходим мне не меньше, чем я ему.

Мечтой, целью всей моей жизни было вылечить брата. Я перечитал массу литературы на эту тему, добивался встречи со светилами современной психиатрии, даже разработал индивидуальную методику специально для Вени. Я верил, что смогу сделать из брата полноценного члена общества. Осложнялась задача лишь ограничением во времени. Мне очень хотелось, чтобы и мама успела стать свидетелем прекрасного исцеления младшего горячо любимого сына.

Но в тот злополучный вечер рухнули все надежды. Безнадежно и безвозвратно.

Я так и не обернулся, чтобы ответить Саше на ее безумную реплику. Зайдя в подъезд, я облегченно вздохнул и поспешил по ступенькам на свой третий этаж. Захотелось поскорей отгородиться от этой неприятной сцены, произошедшей во дворе. В тот вечер я намеревался ударно позаниматься с братом по новой методике.

Помыв руки и ополоснув лицо прохладной водой, я вышел из ванной. Чмокнул маму, которая что-то готовила на кухне, и прошел в спальню, чтобы переодеться. С улицы донесся какой-то сдавленный вопль. Я даже замер на мгновение. Но звук был кратковременным и настолько привычным для наших темных дворов, что я решил не придавать ему особого значения.

Переодевшись и пройдясь по квартире, я нигде не обнаружил брата. Меня это не на шутку взволновало. Веня никогда один не покидал квартиры. Я вернулся на кухню и спросил у мамы, где брат. «Да тут где-то! Где ж ему быть? Только что крутился тут, на кухне, — спокойно ответила она, не отрываясь от своих дел. Она явно что-то искала на кухонном столе и, не найдя, удивленно пожала плечами: — И куда подевался этот нож для рыбы!»

Я помедлил всего секунду. Достаточно было сопоставить три факта: шелохнувшаяся занавеска на моей кухне в тот момент, когда Саша выкрикивала угрозы в мой адрес, внезапное исчезновение Вени и пропажа кухонного ножа.

Отгоняя от себя ужасные мысли, я пулей вылетел на улицу. Прислушался. Мой слух уловил копошение в нескольких метрах за углом дома. В несколько шагов я преодолел это расстояние, и моему взору открылась ужасная картина. Невозможно передать словами то, что я почувствовал в этот момент.

Саша лежала на спине на заснеженной дорожке с широко открытыми, застывшими, полными ужаса глазами. Если бы я не понимал умом, что она мертва, я бы даже взглянул на небо, чтобы разглядеть то, что так сильно напугало девушку. Багровое пятно вокруг нее быстро разрасталось. Рыжие волосы распластались огненным полукругом над головой. Веня продолжал яростно орудовать кухонным ножом над несчастным телом девушки, при этом что-то самозабвенно бормоча и тряся головой.

Я кинулся к брату, выхватил нож и, крепко сжав рукоятку в своей ладони, приказал ему бежать домой и смыть с себя кровь. Брат медлил, с опаской глядя на свою жертву. «Она мертва, — насколько возможно твердо сказал я. — Ты можешь не волноваться за меня. Она больше не причинит мне вреда. Быстро домой!» — уже крича, скомандовал я. Веня поплелся в сторону подъезда. Я с облегчением выдохнул, надеясь, что мама догадается, как поступить.

Сам же я, не колеблясь ни минуты, сел в лужу крови рядом с Сашей и прижался грудью к ее окровавленному телу. Затем растер бурую кровь по рукам и провел ладонью по лицу.