Бесплатный фрагмент - Зарисовки из музея — 2022

ИРАДА РИЗВАНОВА
В «БЕЛОКОННОМ» ЗАЛЕ

Сотрудница музея Танечка, хорошенькая миниатюрная женщина, скучала, сидя у стены Белоколонного зала. Коронавирусная пора, март, утро, народу нет, жизнь практически замерла. А Танечка не любит тишину и скуку. Они уносят её из роскошных интерьеров дворца в дебри собственных мелких коммунально-бытовых проблем, навевая тоску.

Танечка уже почти заскучала, как в зал вошла «особая штучка» (в Таниной терминологии — это посетительница с особо выдающейся внешностью). Штучка прошлась по залу, демонстрируя непривычно загорелые для начала весны руки и плечи, точеные ноги и упругие ягодицы, чуть прикрытые выгодно подчеркивающим волнующие формы платьем.

В ней было все: слишком пышная для обезжирено–спортивного тела грудь, розово-окуневые губы, копна наращённых платиново-белых волос… По принципу «в человеке должно быть всё прекрасно… оттюнинговано». Утомлённое же выражение лица создавалась за счет нереально длинных и густых накладных ресниц, которые, возможно, просто тяжело носить.

Штучка остановилась в центре зала, указывая алым акриловым коготком в сторону мебельного гарнитура.

— Золото? — спросила она неожиданно низким голосом.

Танечка подскочила к посетительнице:

— Здравствуйте. Уточните вопрос, пожалуйста.

— Я, вроде, здоровалась, — лениво пробормотала Штучка. — И вопрос задала точно: это всё золото? — Она обвела пальцем в воздухе предметы.

— Что это? — непонимающе переспросила Танечка.

— Ну, блин, — недовольно пробурчала девица — мебель эта и всё такое.

Догадавшаяся, наконец, о сути вопроса Танечка начала свою речь, вплетая в неё словосочетания, типа, «гений Росси», «ценные эскизы», «уникальное позолоченное дерево», «сусальное золото».

— Тормозите, всё понятно, — разочаровано прервала её заскучавшая Штучка. –Я думала это золотое. — В голосе девицы звучала почти обида.

Танечка откланялась и мелко засеменила к своему стулу. Штучка же подошла к информационной табличке «Белоколонный зал» и, шевеля надувными губами, несколько раз прочла название, видимо, стараясь запомнить. Затем зевнула, достала телефон, начала интенсивно двигать большим пальцем левой руки, проворно проталкивая ленту чьей-то жизни в картинках. Минуты через три в зал вошёл невысокий плотный мужчина, тоже загорелый, но слегка обрюзгший.

— Гееееера, где ты так долго? — протянула штучка, — Задолбалась тебя ждать. Час стою, читаю про этот белоконный зал.

— Какой-какой? — удивлённо спросил этот самый Гера.

— БелоКОНный. Так написано на той табличке, — капризно протянула она.

— Почему белоконный?

— Откуда ж я знаю? Может, сюда только на белых конях въезд разрешался? Ну типа дресс-код такой. Видишь, какие дверные проёмы высокие? Это, типа, если ты на лошади…

Штучку понесло:

— Представляешь, я, в белом шикарном платье, на белой лошади въезжаю в этот роскошный зал.

От немыслимой красоты воображаемого момента у Штучки перехватило дыхание. Она нежно взяла своего Геру под руку и потащила в следующий зал.

— Гера… Герасим, — пробормотала им вслед ошарашенная Танечка, — Герасим и его Муму. Или нет, его Лошадь. Белая.

ИРАДА РИЗВАНОВА
ГИБЕЛЬ ПОМПЕИ

Жаркий летний день. Утомленная Танечка сидела в академическом зале Дворца, обмахиваясь хлипким китайским веером. Система кондиционирования- вентилирования не справлялась, духота раздражала, хотелось пить.

В практически пустой зал быстрым шагом вошла молодая женщина со взбитыми в пушистый ореол обесцвеченными волосами. Женщина энергично шла по направлению к Танечке, а мягкое облако её волос странно пружинило. Танечка про себя уже прозвала посетительницу «пергидрольным облаком».

За женщиной, стараясь не отставать, плелась усталая девочка лет десяти. «Сейчас „облако“ начнёт приставать с вопросами», — подумалось Танечке. И она не ошиблась. Вообще Танечка очень любила свою работу и на вопросы посетителей отвечала пространно и неформально. Но сегодня… Сегодня было невероятно жарко, в горле пересохло, и обычная словоохотливость улетучилась.

Дама подошла к Танечке.

— Нам нужна «Гибель Помпеи». Говорят, это самая крутая картина в музее. Где тут она?

— Вот, перед вами работа Карла Ивановича Брюллова «Последний день Помпеи», — механически проговорила Танечка и ленивым жестом указала на огромное полотно.

Женщина секунд тридцать внимательно рассматривала картину, затем обернулась к Танечке.

— А что с ней случилось? — грустно спросила она.

— С кем?

— С Помпеей этой. Отчего погибла-то?

— Извержение вулкана, — коротко ответила Танечка.

— Да ну! Это у нас было?

— В смысле?

— Ну, на Руси? У нас на Руси это произошло?

— Нет конечно.

— А где?

— Ну… в Италии.

— Все равно её жалко, — торопливо проговорила посетительница.

Женщина-облако повернулась к устало-безразличной девочке и затараторила:

— Видишь ту красивую тётю, которая лежит в центре картины? А рядом ребёночек? Видишь? Тётенька была итальянка. Она умерла. Вулканом её убило. И звали тётеньку Помпея. Художник про это картину написал. Так и назвал — «Гибель Помпеи».

В зале было душно. Но Танечка перестала обмахиваться хлипким китайским веером…

ИРАДА РИЗВАНОВА
В ОТСУТСТВИИ АЙВАЗОВСКОГО

Жарким летним днём 2021 года Ирина, миловидная рыжеволосая женщина-смотритель средних лет и весьма приятной наружности, работала в «зале Айвазовского».

В начале 2021 года увезли морские пейзажи Айвазовского. На выставку увезли, в Испанию. На время испанских «гастролей» популярные работы «Волна», «Девятый вал» и другие морские пейзажи великого мастера были заменены на малоизвестные «сухопутные» картины.

Посетители музея, ожидавшие увидеть в академическом зале буйство морской стихии, терялись, перебегали в соседние залы, возвращались, непонимающе озираясь по сторонам, и, в конце концов, обращались к смотрителям с вопросами типа: «Куда делся настоящий Айвазовский?».

В тот знойный день в середине лета поток негодующих не иссякал. Посетители сетовали на то, что на сайте музея нет информации об «отсутствии Айвазовского». Некоторые скандально утверждали, что в кассах музея должны предупреждать, что «главных работ» музея нет…

Усталая Ирина Васильевна всю музейную рабочую смену жестами объяснялась с посетителями: разводила руками, прижимала ладони к груди, втягивала голову в плечи, делала кроткий потерянный взгляд…

Одна крупная брюнетка, возглавлявшая группу армянских туристов, вообще заявила: «Мы прилетели посмотреть море великого арррррмянского художника, а моря нет! Безобразие! Будем жаловаться! Ведите меня к руководству!». Ирина Васильевна мягко объяснила негодующей армянской предводительнице, что обеспечение доступа к руководству не входит в обязанности смотрителя.

К концу дня перед Ириной возникла странная пара — юркая пожилая женщина в вязаной шляпке и полный мужчина средних лет. Тонкая морщинистая шейка старушки была кокетливо повязана алым платочком.

— Это Коля, мой друг с одноклассников. Коля любит море Айвазовского. Он приехал ко мне в гости ради посещения Русского музея!

— Я понимаю вас, — непонимающе проговорила Ирина Васильевна. Разница в возрасте этой пары школьных друзей была очевидна. О социальных сетях типа «Одноклассники» Ирина Васильевна имела весьма смутное представление.

— Мы с сайта «Одноклассники», друзья, — уточнила продвинутая проницательная старушка.

— У вас ко мне какой-то вопрос? — Ирина Васильевна по-прежнему не понимала для чего старушка представила ей обожающего море Колю.

— Да. Где Айвазовский? Ни «Волны», ни «Девятого вала»? Прошлым летом всё было тут! — и пожилая дама указала пальцем на стену.

— Да, в прошлом году — да. В этом году работы на выставке в Испании.

Старушка замерла на несколько секунд, затем неожиданно истерично начала высказывать своё мнение о сотрудниках музея, позволивших вывезти без предупреждения шедевры Айвазовского.

Ирина Васильевна вжалась в стул. Кого и как должны были предупреждать сотрудники музея она не понимала, и не собиралась уточнять, но согласно кивала головой, в надежде, что немолодая посетительница скоро выдохнется и оставит таки ее, Ирину Васильевну, в покое.

— Но ведь у вас есть возможность увидеть редкие работы великого мастера, — тихо пролепетала она.

— Чьи работы? Айвазовского?

— Да, да, Айвазовского! — радостно закивала головой Ирина Васильевна и стала показывать на несколько картин в другом конце зала. — Это удивительная возможность, уверяю вас!

Старушка решительно засеменила в противоположную часть академического зала, «одноклассник» Коля послушно побрел за ней. Ирина Васильевна выдохнула. «Ну сейчас полюбуются на то, что есть и пойдут дальше», — подумала она. На душе стало чуть легче, но голова по-прежнему болела.

Не успела Ирина Васильевна насладиться наступившей тишиной, как перед ней снова возникли «одноклассники».

— Это не настоящий Айвазовский! — вопила старушка. «Одноклассник» Коля молча кивал в знак согласия.

— Не похоже на Айвазовского! Там нарисованы какие-то кавказцы на осликах у обрыва! — восклицала посетительница.

— Это Пушкин. И он на коне… в горах, Ай — Петри вообще-то, — пролепетала Ирина Васильевна.

— Безобразие! Тут всегда был Айвазовский! А теперь его нет! Где он? Где Айвазовский? Где море? Я вас спрашиваю, где оно? Вы, как учреждение культуры, должны заботиться об отечественном потребителе! — пафосно восклицала пожилая дама. — Где Айвазовский? Где, я вас спрашиваю?

Посетительница ещё несколько минут говорила о том, что она думает о сотрудниках музея, допустивших такую ситуацию с Айвазовским. Наконец старушке наскучило скандалить, воцарилась долгожданная тишина.

— И все-таки сам-то Айвазовский где? — вдруг тихо произнёс молчавший все это время «одноклассник» Коля.

— Сам Айвазовский??? — Ирина Васильевна подняла на него свои грустные зелёные глаза и всхлипнула. — Печально, но… Сам Айвазовский скончался… Я сожалею…

ИРАДА РИЗВАНОВА
ГИТАРИСТ-БОБЫЛЬ

В один из залов вошли два мальчика. Скорее всего, братья. Старшему лет двенадцать, младшему около десяти. Симпатичные умные лица. Мальчики затеяли занимательную игру — старший становился у одной из картин, стараясь заслонить табличку с названием, младший вначале рассматривал картину, а затем пытался дать ей своё название. И, если название приближалось к авторскому, получал очко в игре.

Ребята подошли к картине Перова «Гитарист-бобыль».

Младший мальчик рассмотрел работу и стал описывать увиденное удивительно точно и тонко.

— Тут на картине одинокий и очень несчастный мужчина. И играет он от тоски на гитаре…

Тем временем в зал вошли три девушки неопределённого возраста — от двадцати до сорока… Были они ну очень, как сегодня говорят, оттюнингованно-гламурные. Смотреть — одно удовольствие.

Одна из них встала между мальчишкой и картиной, которую он рассматривал и громко прочла название «Гитарист-бобыль». Причём в слове «бобыль» сделала ударение на первый слог.

— Девочки, — лениво пробормотала она, — вы знаете чё это за гитарист это такой? Называется бобыль? Я не знаю. Гитарка у него маленькая такая. Это может как укулеле? Гитарист-укулель. Но нет — бобыль… не знаю чё это.

Мальчик, обзор картины которому заслонила дама, воскликнул, обращаясь к брату:

— Я почти угадал! Бобыль! Одинокий человек!

— Да ладно, — почти хором воскликнули девушки.

Повисла пауза. Мальчик повернулся к девицам и тихо произнёс:

— Бобыль — это одинокий мужчина, человек без пары…

ИРАДА РИЗВАНОВА
ЕСТЬ ЖЕНЩИНЫ В РУССКИХ… МУЗЕЯХ

В Белоколонный зал вошёл приземистый мужчина в цветных шортах и футболке с логотипом «Газпрома». Шёл он медленно, вразвалочку.

— Ну привееет! Ну ни фига себе цари жили! — произнёс он и тихо присвистнул.

Наталья Васильевна, музейный смотритель, симпатичная аккуратная женщина элегантного возраста, насторожилась, встала со своего смотрительского стула и заняла оборонительную позицию. Стаж работы у Натальи Васильевны большой, она тонко чувствует «сложного» посетителя, а это особый смотрительский талант.

В левой руке посетителя болтался полиэтиленовый пакет, в правой он держал небольшую пластиковую бутылку с оранжевым содержимым.

— Блиииин — протянул мужик и глотнул из бутылки.

Благовоспитанная Наталья Васильевна содрогнулась. Заметив, наконец, её, стоящую в центре зала и пристально за ним наблюдающую, мужик произнёс:

— Здравствуй, мать! Это я красоте так удивляюсь. Красота прям дикая!

— Здравствуйтттте — ответила Наталья Васильевна, делая акцент на «ттте».

Мужик тем временем подошёл к смотрительскому стулу, тяжело плюхнулся на него, и, вздохнув, отпил из своей оранжевой бутылки.

— Уберите, пожалуйста, бутылку, — обратилась к посетителю Наталья Васильевна.

— Куда?

— Куда-нибудь. Куда хотите.

— А я никуда не хочу. Я пить хочу.

— Нельзя. Спрячьте жидкость, пожалуйста.

— Мать, это ж сок. Апельсиновый. От него одна польза.

— Я не мать. Я музейный смотритель.

— Не мать? Жаль. А такая симпатичная была б мать. Не познала, значит, радости материнства, — проговорил мужчина и снова глотнул из бутылки.

— Всё я познала! Спрячьте сок! — чуть громче повторила просьбу закипающая Наталья Васильевна.

— Все познала? Прям всё-всё? А с виду не скажешь. Такая правильная вся с виду…

До Натальи Васильевны стало доходить, что посетитель, видимо, в состоянии подпития. Она глубоко вдохнула и широким шагом конькобежца заскользила по паркету к мужику… Но тот вдруг встрепенулся, выбросил руку с соком вперёд, и, натягивая маску по самые глаза, воскликнул:

— Мать, коронавирус, держи дистанцию!!! Мимо тебя тут сотни больных… ты, может, носитель бессимптомный… а мне ещё домой лететь…

Наталья Васильевна застыла в недоумении. Возникло желание вызвать охрану, но посетитель номинально ничего плохого не сотворил и, возможно, не пьян даже. И потом, этот любитель сока к приходу охраны может испариться, а ей объяснительную начальству писать… Она встала неподалёку от мужика, периодически поглядывая на его бутылку.

— Тоже, небось, пить хочется? — перехватил её взгляд посетитель, — вижу, как на бутылку мою засматриваешь… тесь. Жарища такая. Я вот в майке вспотел весь, честное слово…

Мужик приподнял руку, демонстрируя темный круг подмышкой. Стойкая Наталья Васильевна мужественно проигнорировала демонстрацию интенсивного потоотделения. Единственное, что её на данный момент волновало — бутылка с соком, которую небрежно держал в руке посетитель. «Буду стоять рядом, если что, закрою собой консоль», — героически подумала Наталья Васильевна. Консоли Белоколонного зала — её любимые многострадальные экспонаты.

Посетителя явно задевало показное безразличие Натальи Васильевны.

— А вам не жарко? Стоите вся такая… в костюмчике строгом, в колготках даже! Я бы ни за что в такую жару колготки не надел! — произнёс мужик и хлопнул себя по круглой голой коленке.

Чаша терпения Натальи Васильевны переполнилась.

— А обычно, когда не жарко, вы в колготках ходите? — отчеканила она.

— Ты чё, мать? Я ж мужик, закаленный, с севера!

— Значит, почти всегда в колготках, — заключила Наталья Васильевна, — на севере не жарко.

— Вам палец в рот не клади, — удивлённо буркнул мужик, поднимаясь со смотрительского стула.

— И не кладите. Не надо.

— Да… Есть женщины в русских… музеях!

ИРАДА РИЗВАНОВА
«ЗДЕСЬ БУХАЛИ»

Белоколонный зал. Наталья Васильевна сидела у окна на смотрительском стуле, как обычно. В центре зала, спиной к ней, — пара влюблённых. Они переговаривались, щебетали о чём-то, любовались изящными диванами и креслами, мраморными столешницами и вазами, паркетом и консолями.

Девушка вдруг томно проговорила:

— Здесь бухали.

Акустика в зале великолепная, и до Натальи Васильевны долетели нежные интонации, с которыми были произнесено это «здесь бухали». Наталья Васильевна напрягалась.

— Да, бухали, — согласился молодой человек.

— Шампанское… — мечтательно проворковала девушка.

— Дамы — шампанское. Гусары — водочку, — поправил юноша.

«При чем тут гусары?» — подумалось Наталье Васильевне.

— Нет, все пили шампанское, — настойчиво промурлыкала девица. — И дамы, и кавалеры. Видишь карточные столы? Они ж в карты тут играли. А какая игра после водки? Ты вот после водки только спать…

«Это музыкальная гостиная, тут не бухали и не резались в карты!», –хотелось воскликнуть Наталье Васильевне, но она сдержалась.

Девица, обиженно оттолкнув от себя спутника, повернулась к Наталье Васильевне:

— Я правильно понимаю, тут шампанское пили, в карты играли? Это типа карточные столы? Так?

— Нет. Не так, — коротко ответила Наталья Васильевна. — Это музыкальная гостиная. Тут музыку слушали.

— Музыка — само собой, для фона, а столы для чего? Люди же за столами чем-то занимались? — не унималась девица.

— Сидели они за столами. Сидели на диванах, креслах и стульях. Просто сидели и общались. Музыку слушали. И вообще… Не пили они тут!

— Да уж прям… Не пили они… Любят у нас идеализировать прошлое, — заключила девица. И, обращаясь к спутнику: — Пошли дальше, дорогой. Ты, наверное, прав. Тут и водку пили!

ИРАДА РИЗВАНОВА
КАК ЕГО ЗВАЛИ?

Людмила Андреевна посматривала на часы. Понедельник, половина восьмого вечера, заканчивался долгий десятичасовой рабочий день.

К картине Репина «Садко» подошёл интеллигентного вида молодой мужчина. Он громко и отчётливо произнёс:

— Красиво как! Цвета какие! Какие краски!

Людмиле Андреевне всегда было приятно слышать восторженные отзывы посетителей, и она автоматически закивала головой, как бы соглашаясь.

— А что это за картина? — обратился к ней мужчина.

— Это «Садко», работа Ильи Ефимовича Репина — ответила Людмила Андреевна.

— Понятно… — протянул мужчина — А что за Садко? О чём это?

— О Садко — растеряно произнесла Людмила Андреевна.

— Ну что это такое, короче?

— Вы о чем? — не поняла Людмила Андреевна.

— Ну что это за Садко?

— Вы серьезно? — Людмила Андреевна решила, что посетитель шутит, или даже издевается, и отвернулась, пожимая плечами.

— Ну как же так? Мне же интересно, о чём такая красивая картина!

— Я не экскурсовод, молодой человек, и вообще я сегодня работаю десятый час, мне не до шуток…

— Мне и правда хочется узнать, честное слово, не шучу, — грустно произнёс мужчина.

— Так вы былину о Садко вспомните, сказку! — посоветовала Людмила Андреевна.

— Да не помню я такой сказки, — грустно признался молодой человек.

Отзывчивая по натуре Людмила Андреевна смягчилась и коротко поведала о былинном герое-гусляре Садко и его приключениях в подводном царстве, и что всю эту историю попытался изобразить великий Репин.

— И ещё один вопрос: как его звали?

— Кого? — Людмила Андреевна застыла в недоумении.

— Гусляра этого… Садко этого.

— Садко? Саааадкоооо, — протянула Людмила Андреевна, прикладывая руку ко лбу.

— Ну Садко ж — это его фамилия? Типа украинская… А звали-то его как? Ну Иван или Пётр? Или как?

Ход мыслей Людмилы Андреевны на тот момент непередаваем…

ИРАДА РИЗВАНОВА
ЛЬВИЦА

Стоял пандемический февраль 2021 года. Холодно, скучно, редкие посетители. Бывшая титулованная гимнастка, а ныне музейный смотритель, Танечка ходила по длинному залу парадной гостиной дворца, позёвывая и кутаясь в тёплый палантин.

Неожиданно на пороге зала появилась невысокая плотная ярко-рыжая женщина, чем-то напомнившая Танечке штангиста–воздыхателя из прошлой спортивной жизни. Широченные плечи, крепкие мускулистые руки, большая упругая грудь, подскакивающая при ходьбе… Все это добавляло рыжей даме тяжелоатлетической убедительности. Короткие ярко-розовые штаны, называемые в народе велосипедками, туго обтягивали мускулистые ляжки.

Танечке, закутанной в меховой палантин, стало зябко.

Однако, самым чудесным элементом в образе дамы была тонкая туника из ткани с так называемым 3D эффектом. Объемная печать отображала голову львицы в натуральную величину. Красивая бархатная морда с удивлённо-выпученными глазами пялилась на Танечку. Морда выражала изумление, потому как медовые глаза львицы приходились на самую выпуклую часть груди рыжей дамы. Эффект растягивания глаз создавал наивно-восторженное выражение, не очень-то свойственное львиной породе.

Танечка была очарована. Как загипнотизированная смотрела она на пучеглазую львицу.

Рыжая дама пересекла зал. Танечка, решившая посмотреть ей вслед, невольно ойкнула от изумления… На спине женщины красовалась та же морда, но теперь уже не удивленно-наивная, а какая-то ехидно-хитрая. В силу физиологических особенностей, при ходьбе гусеничные складки дамской спины захватывали то левый, то правый глаз львицы. Львиная морда непрерывно подмигивала Танечке! Кроме того, подмигивающая львица яростно двигала пастью, ибо мощные бёдра дамы перемещали нижнюю половину львиной морды влево-вправо. Когда же дама останавливалась, её внушительные ягодицы затягивали в себя тонкую ткань.

— Глотает… — тихо произнесла впечатленная Танечка. — Жуть!!!

ИРАДА РИЗВАНОВА
ЭТО ФАВН

Рабочий день близился к концу, и Танечка, хорошенькая блондинка без возраста, в прошлом титулованная гимнастка, а ныне музейный смотритель, настраивалась на прогулку по Михайловскому саду. Вечер был дивно тёплым, а настроение прекрасным. Начало сентября…

Совершенно неожиданно, минут за десять до закрытия музея, к Танечке подошла посетительница. Это была немолодая грузная дама с очень жёстким, каким-то «плакатным» лицом. Такие плакатные женщины всегда призывали с чем-то бороться и очень настораживали мягкую Танечку.

— Почему у парня хвост? — странно начала беседу посетительница.

— Вы о чём?

— Ну вот, у того парня, — дама указала на статую Гальберга «Начало музыки».

— Это фавн.

— Так его звали, что ли?

— Нет. Это существо такое. Мифическое.

— С хвостом?

— Да.

— Кентавров знаю. В них все красиво: и мужик сверху, и лошадь снизу. А это — безобразие. Я бы отпилила хвост. Получился бы красивый мужчина. Вы так не считаете?

— Нет. Не считаю. Это фавн, — почти прошептала Танечка.

— С хвостом это какой-то уродец. В школе, помните, учили про рудимент? — не унималась дама.

— Не помню. Это фавн.

— Скульптор мог бы убрать этот никчемный хвостик. Для красоты. Тем более, что он маленький такой… ни то ни се… не то, что у кентавра.

— Автор специально сотворил хвост. Подчеркнул, что это фавн.

— Для чего уродство подчеркивать? Художник должен делать натуру краше! Вы согласны?

— Нет. Не согласна. Это не уродство. Это фавн.

— Вот вы думаете, ребёнок, который на это посмотрит, не ужаснётся?

— Нет. Не ужаснётся. Ему объяснят, что это фавн.

— Он не поймёт! Он удивится!

— Искусство должно удивлять. И это фавн.

— Не думаю, что народ хвостами удивлять надо. Я бы его оторвала на хрен, этот хвост.

— Не стоит. Это фавн.

— Что вы заладили: «фавн, фавн»? Надо же глубже смотреть на такие вещи! Вы же не на базаре семечками торгуете! Вы же в искусстве сидите тут! Надо вникать в природу и суть вещей!

— Это фавн, — прошипела мягкая Танечка. — А я — смотритель. Это фавн. Он с хвостом. А я — смотритель. Без семечек. То есть семечками не торгую, а слежу за тем, чтобы вы не оторвали ему, фавну, хвост. Мы с ним сидим тут в искусстве — фавн и смотритель. Вам понятно?

Да… Несколько минут назад у Танечки было прекрасное настроение…

ИРАДА РИЗВАНОВА
«СТРАННОЕ» ЗАДАНИЕ

Группа мальчиков-школьников лет одиннадцати-двенадцати подошла к женщине-администратору.

— Вы не могли бы нам помочь? — обратился один из них. — Нам дали задание по литературе. Сочинение пишем по картине, написанной геем. В каком зале можно найти картины художника гея?

— Чьи картины??? — переспросила оторопевшая дама-администратор.

— Художника… гея, — повторили мальчики.

«Надо же, какие странные задания нынче в школе», — подумала немолодая интеллигентная сотрудница музея.

— Я вряд ли смогу вам помочь — произнесла она, краснея.

— Почему? Картины художника точно в этом музее. И они очень известные.

— Я понимаю, но… Совершенно не разбираюсь в этих делах. У меня нет информации… такого типа… И потом я не интересуюсь…

— Как это не интересуетесь? вы же работаете в музее! Странно…

— А название картины? Может, я по названию? — попыталась реабилитироваться дама.

— «Пётр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе,» — хором отрапортовали мальчики.

— Так это же Ге! Николай Ге!

— Ну да, нам и нужны Гея работы.

ИРАДА РИЗВАНОВА
СМОТРИТЕЛЬСКИЙ СТУЛ

Высокая женщина-экскурсовод вошла в зал, ведя за собой большую разномастную группу слушателей. Экскурсанты уже усталые, замученные обширной информацией и долгим стоянием, вяло перебирали ногами.

Хлипкий мужчинка отделился от группы, резво подбежал к смотрительскому стулу и схватил его с целью переместить в центр зала. Миниатюрная быстрая Танечка, бывшая титулованная гимнастка, а ныне служительница музея, растерялась, но, к счастью, вовремя сообразив, тоже взялась за спинку стула, не давая мужичку его утащить.

— Оставьте стул, — проговорила она, — это смотрительский стул. Куда вы его несёте?

— И что? — возразил он. — Это же не экспонат.

— Нельзя стулья перемещать, — ответила Танечка, — поставьте его на место.

— Вам что, жалко? Это же обычный замызганный стул. Что ему будет? — продолжал мужичок, крепко держась за стул.

— Не положено! — прошептала Танечка. — Должен стоять где стоял.

— У меня жена беременная, устала, ей сесть надо, — не унимался мужик.

— Так подведите жену сюда и усадите, — предложила Танечка.

— Она стоит рядом с экскурсоводом, слышит плохо, а тут ей совсем не слышно будет.

— Нельзя, молодой человек. Все равно нельзя. Такие правила.

Почти всё это время они держали злосчастный стул на весу. Наконец мужик сдался и отошёл к группе экскурсантов. Танечке стало совестно. Она оглядела слушателей, выделила стоящую рядом с экскурсоводом крупную пузатую даму, тихо подошла к ней и шепнула на ухо, показывая пальцем на другой стул, который был ближе к ней:

— Присядьте, дама, на этот стул.

Женщина подозрительно уставилась на неё и удивленно пролепетала:

— Чего это?

— Присядьте, — пролепетала Танечка, — вы же устали, наверное, вам присесть надо.

— Чего это? — повторила чуть громче крупная дама.

— Супруг ваш стул просил, — продолжила Танечка.

— Кто???

И тут Танечкин взгляд остановился на том самом мужчине, три минуты назад просившем стул. Он стоял, трепетно держа за талию тонкую бесцветную девушку с совершенно плоским животом.

— Беременность явно свежая… — беззвучно прошептала Танечка.

Дико озираясь на ошалевшую крупную даму, явно переставшую слушать экскурсовода, попятилась наша Танечка к своему смотрительскому стулу.

ИРАДА РИЗВАНОВА
КТО ТАКОЙ ЕВГРАФ?

Три симпатичные юные девушки остановились у портрета Евграфа Давыдова.

— Слушайте, вы в курсе, что такое «ев», — обратилась одна из них к подругам.

— Ты о чём?

— Ну что это за приставка «ев»? Вот, допустим, «вице» это если типа на втором месте, ну как вице-мисс или вице-мэр… Ну вот есть ещё «экс»…. Это как бы в прошлом… Как экс-чемпион… А «ев» это о чём?

— Не врубаюсь что-то, — произнесла вторая девушка.

— И я не в теме, — сообщила третья.

— Ладно, спрошу у сотрудницы музея, — и, повернувшись к смотрителю:

— Вы не могли бы ответить на один вопрос? Евграф от просто графа чем отличается?

ИРАДА РИЗВАНОВА. ВОЛАНЫ

Лето. Наступили первые жаркие дни. В чайной комнате было тихо, немноголюдно, прохладно. Смотрители и администраторы отдыхали.

— Ну почему у нас в музее нет дресс-кода для посетителей?! — тишину вдруг прорезал возглас Нины, работавшей смотрителем в зале старинной русской иконописи. — Почему в каких-то там ресторанах есть dress-code и народу входить в трусах и шлёпанцах запрещается, а в Русский Музей можно приходить в чем угодно? Ну администраторы могли бы делать замечания, отсеивать, так сказать, народ в нижнем белье!

— Конечно, у администраторов мало работы! Нам только и остаётся, что следить за трусами посетителей! — возразила немолодая женщина-администратор. — Мы весь рабочий день как проклятые гоняемся за рюкзаками, напитками, верхней одеждой… Не хватает только нижнее белье осматривать. — обиженно продолжила она. — И вообще, сегодня невозможно определить, что есть нижнее белье, а что — выходной костюм. Вот мне, например, многие платья на тонких бретельках, в вырезе которых можно обнаружить пупок, кажутся бельём, а это выходные платья! Поди определи!

— Бог с ними, с платьями… Но ведь есть абсолютно недопустимые вещи… Вот сижу я сегодня на стуле, в своём зале, среди икон, — перебила ее Нина. — А передо мной вдруг возникает практически голая задница… большая такая, белая и в красную пупырку местами. Ну почему эту задницу решили в таком виде выгулять в Русский Музей? Почему не начать хотя бы с пляжа у Петропавловки?

— Как это? Не может быть! Голая задница? — оживились пожилые дамы-смотрительницы, сидевшие за соседним столиком.

— Ну… не абсолютно голая. В стрингах.

— В стрингах??? — хором воскликнули удивленные дамы.

— Да. В стрингах. С воланами стринги, правда.

— Как это? С какими такими воланами? — продолжили любопытствовать смотрительницы.

— Ну воланы из легкой ткани к стрингам пришиты. Чтобы конструкция казалась шортами. Воланы предназначены ягодицы прикрывать. Хотя их сдувало сквозняком на фиг… кверху. Фактически по залам музея прогуливалась голозадая женщина с порхающими у пояса тонкими тряпочками. Кстати, они, эти воланы, красиво опадали назад на ягодицы, когда дама кланялась.

— А чего она кланялась-то?

— Ну как чего? Религиозная оказалась… Иконы в зале, она и кланялась. А когда разгибалась, воланы вообще пропадали, бессовестно всасывались задом куда-то…

— Не может быть! — снова хором воскликнули дамы за соседним столиком.

— Может… — устало-безразлично выдохнула Нина. — Может! Ибо мы не ресторан! И нету в нашем супердемократичном музее дресс-кода…

ИРАДА РИЗВАНОВА. ВРУ… БРУ…

Молодой юркий паренёк быстрым шагом подошёл к женщине-администратору музея:

— Мы с девушкой на Брумеля пришли. Где тут у вас этот Брумель висит?

— Брумель? У нас? Висит? — удивлённо переспросила дама.

— Да, Бру-мель, — по слогам произнёс юноша. — Он точно у вас тут где-то.

— Бру-мель… — задумчиво, тоже по слогам повторила сотрудница. — Может, Бру-ни? — в манере собеседника предположила она.

— Не… Не Бру-ни. Точно. Бру-мель. Или может… — задумался он… — Может… Вру? Да. Точно! Вру!

— В смысле?

— В смысле… Вру? Ну, Вру-мель! — снова отчётливо и по слогам произнёс он.

— А… А может, не мель, а бель?

— Это как?

— Ну как-как? Не Бру, а Вру, не мель, а бель. Итого — Врубель!

ИРАДА РИЗВАНОВА. ЗАВТРАК В МУЗЕЕ

В академический зал музея вошла миниатюрная пожилая женщина. У входа, как и многие посетители, она подняла глаза вверх, восторженно выдохнула, оглянулась по сторонам и побрела к бархатному диванчику в центре зала.

В зале было тихо, прохладно, народу немного — утро буднего дня. Несколько минут старушка вглядывалась в картину Брюллова «Смерть Инессы де Кастро», затем вдруг засуетилась, вынула из своей сумочки клетчатую салфетку, разложила ее на коленях, достала бутерброд с сыром, половинку яйца и кусок огурчика.

Натюрморт на коленях старушки заинтересовал музейного смотрителя, деликатную Ирину Васильевну. Она подошла к пожилой посетительнице и тихо произнесла:

— У нас тут не принято принимать пищу. Не разрешается. Запрещено. Пожалуйста, уберите еду.

— Но мне надо позавтракать. Я не завтракала ещё, — добрые голубые глазки старушки просительно-наивно уставились на смотрительницу.

— Тут есть нельзя. Пожалуйста, уберите всё в сумочку.

Старушка уже жевала бутерброд.

— У меня пенсия очень маленькая. Минимальная, — проговорила она.

— При чем тут пенсия?

— Как при чем? Я не могу позволить себе кафе или даже столовую! Это же центр города! Все так дорого!

— Но тут запрещено…

— Я так давно хотела в музей, потратилась на билет… И мне надо поесть…

— Я понимаю, но такие правила, — снова проговорила Ирина Васильевна.

— У меня нет денег. Пенсия мизерная.

— По поводу пенсии — не к нам вопрос, — смотрительница начала терять самообладание. — Уберите еду, пожалуйста, иначе…

— Вы меня пугаете, — тихо произнесла старушка, её морщинистые тонкие губы задрожали. — Так нельзя, я пришла порадоваться, а вы… вы огорчаете меня, — старушка тихо всхлипнула.

Ирина Васильевна застыла в растерянности.

— Понимаете, в музее есть правила, которые нужно соблюдать, — проговорила она.

Старушка тем временем уже дожевала свой маленький бутерброд, озорно улыбнулась и запихнула в рот половинку яйца.

— Ну вот и всё! Все убрано! — пробубнила она с набитым ртом.

На салфетке ещё оставался одинокий кусок огурца. Старушка схватила его морщинистой рукой и торопливо сунула в рот. Затем отряхнула лежавшую на коленях клетчатую салфетку, аккуратно сложила её и поместила в сумочку.

— Я больше ничего не нарушаю?

— Уже больше ничего, — растерянно пролепетала Ирина Васильевна.

ИРАДА РИЗВАНОВА. ПАМЯТНИК

Светлана Викторовна, симпатичная миниатюрная блондинка, работала в 17-ом зале. Раннее утро, несмотря на время школьных каникул, зал был ещё пуст. Мальчик лет семи в сопровождении бабушки и папы вошёл в зал с работами Кипренского. Бабушка огляделась по сторонам, Кипренский её не заинтересовал, и она засеменила через вестибюль к «иконам». Папа мальчика был увлечён перепиской с кем-то в телефоне и на произведения искусства вообще не обращал никакого внимания. Да и на мальчика, в принципе, тоже.

«Воскресные папа и бабушка,» — подумала Светлана Викторовна. Глаз у неё намётанный, острый.

Мальчик, восторженный и любознательный, переходил от картины к картине, восклицая: «Класс! Как живые!». У работы Кипренского «Портрет Альбрехта» малыш обратился к отцу:

— Папа, правда, этот дядя похож на циркового фокусника, который кроликов из шляпы достаёт? А кто это на самом деле?

— Не знаю, прочти на табличке, ты же читать уже умеешь.

— Тут написано «Портрет Альбрехта».