Бесплатный фрагмент - Запад Беларуси: исторический пазл

Prologo

Читатель уже имел возможность заметить название этого вступления: Prologo. Это не что иное, как «пролог» на языке эсперанто. Данный выбор не случаен, ведь создатель эсперанто — Людвиг Заменгоф, как известно, был уроженцем Гродненской губернии Российской империи, работал также и в самом Гродно, а значит, его изобретение — часть того исторического пазла, который читатели смогут аккуратно собирать, перелистывая страницы данной книги. Во времена Заменгофа Запад нынешней Беларуси находился в составе одной административной единицы с центром в старинном Гродно. Именно о белорусском Западе и пойдёт речь в ниже представленных главах книги.

Издание не является туристическом справочником, и автор не ставил себе задачу рассказать о всех деревнях или даже крупных городах на белорусском Западе. Однако мы попробуем рассмотреть поближе историю этого края, найдя различия и схожесть в отдельных уголках Гроднещины и Брестчины, и прежде всего обратим внимания на крупнейшие города региона.

Брест и Гродно… Столетиями тут вершились судьбоносные для целых народов события! Гродно, вместе с Новогрудком и другими городами Понеманья, находился в эпицентре государственно-образующих процессов Великого княжества Литовского. Здесь заключалась одна из семи исторических уний ВКЛ и Польши: Гродненская уния 1432 года, а ещё ранее велась работа над Виленско-Радомской унией 1401 года. В Гродно проходили сеймы ВКЛ, сеймы Речи Посполитой, в том числе и последний сейм объединённой державы. В этом городе отрёкся от престола последний великий князь литовский и король польский.

В Бресте также проходили сеймы ВКЛ и решались важнейшие для народов Короны и Княжества вопросы. В Бресте была заключена знаменитая церковная уния 1596 года, а спустя несколько сотен лет тут заключили Брестский мир между российскими большевиками и так называемыми Центральными державами.

В данное издание вошли небольшие по размеру заметки, в рамках которых представлен довольно значительный объём цитат из исторических документов, что может быть интересно не только людям без исторического образования, но и коллеге историку. Перевод, в том числе и стихотворный, выполнен автором.

В книге показаны события самых разных лет… Седой и малоизвестный XIII век. Более исследованный XVI. Галантный XVIII. Затемнённый ужасом мировых войн XX. Но, как нередко бывает, из общей картины выпадает XXI век… И поэтому автор попробует исправить это упущение прямо сейчас, добавив в данный пролог личную историю!

Примерно за 10 лет до издания этой книги я гулял по Гродно с молодой девушкой, которая родилась в Пинске, но жила и работала, имея, к слову, творческую специальность, именно в Гродно. Этакая реальная связь Брестчины и Гродненщины в виде живой, темноглазой полешучки, влюблённой в архитектуру королевского города.

Я решил удивить гостью и отвёл её на маленькую улицу Малую Троицкую, куда редко забредают туристы, хотя выглядит улочка весьма колоритно и немного напоминает, на мой взгляд, старый Таллин. Девушка была довольна и живо спросила:

— А почему здесь Малая Троицкая, а там Большая?

Хороший вопрос, на который не так-то просто ответить краеведу.

— Потому что там большая улица, а здесь маленькая, — уверенным тоном ответил я, скорее не как краевед, а просто как персона, способная логично рассуждать.

Девушка многозначительно хмыкнула, и мы пошли дальше.

Вот такая небольшая интерлюдия, которая тоже является частью бесконечной, пёстрой ленты, под названием «Летопись Гродно», вбирающей все события, как значительные, так и не слишком.

Автор, как можно понять из вышеизложенного, не претендует на всеобъемлющее освещение всей многогранной истории Запада Беларуси. Главы книги — лишь отдельные кусочки исторического пазла, блестящие и разрозненные детали, будто мозаика из уничтоженного собора Александра Невского в Варшаве, когда-то созданная по эскизам выдающегося живописца Васнецова. Остатки этой мозаики поделены между Свято-Покровским храмом Барановичей и знаменитой гродненской Коложей, как бы ради формирования ещё одной из бесчисленных связей, проходящих между западными областями Беларуси.

Да, книга демонстрирует читателю лишь частички целого, но, как кажется автору, это достаточно яркие фрагменты, способные дать некоторое представление и обо всей, вне всякого сомнения, поразительной и масштабной картине.

Кластер 1. Гродно и (или) Брест

Фрагмент 1. Борьба за статус альтернативной столицы ВКЛ

Брест и Гродно — две столицы западных областей Беларуси. Но в своё время они были ещё и важнейшими городами ВКЛ, как бы конкурирующими в борьбе за статус альтернативной (второй или третьей) столицы Княжества.

В XIII веке Гродно, в отличие от Бреста, находился в эпицентре формирования Великого княжества Литовского и показан в источниках одной из главных арен противостояния литовских правителей и галицко-волынских князей. Можно уверено говорить о том, что Гродно вошёл в состав ВКЛ раньше Бреста.

Выделить некую базу для сопоставления политических статусов этих двух важнейших населённых пунктов державы можно, пожалуй, уже при князе Витовте, который владел обоими городами.

У исследователей есть основания осторожно утверждать, что при Витовте и его формальном сюзерене Владиславе Ягайло, город над Неманом чаще чем его «конкурент» над Бугом служил правителям для решения важных политических вопросов, к примеру, в Гродно Витовт заключал мир с крестоносцами и встречал чешских послов. Однако и в Бресте решались важнейшие для ВКЛ вопросы, в частности, как пишет Ян Другош, именно там состоялось специальное собрание, с участием Витовта и Ягайло:

«После выезда из Неполомиц, король польский Владислав отправляется в Литву, чтобы в Бресте Русском провести с князем Александром съезд, о котором уже давно предупредил его».

Встреча была устроена с целью подготовки общих действий против крестоносцев, которые в итоге привели к победной для Княжества Грюнвальдской битве.

В некоторых случаях Брест и Гродно вместе служили своеобразной сценой для драматической борьбы Витовта за власть. К примеру, в 80-х годах XIV века Витовт, по данным из Летописи Великих князей Литовских, находится с матерью Бирутой в Гродно, а после её отъезда в Брест, собирает в городе над Неманом силы для похода против своего двоюродного брата Ягайло. Именно в Бресте, согласно некоторым данным, Бирута была убита людьми вероломного племянника её мужа.

Под 1387 годом Ян Длугош упоминает Витовта в числе других князей, вызванных в Вильню королём Ягайло.

«По королевскому приказу собрались братья короля, троцкий князь Скиргайло, гродненский Витовт, киевский Владимир, новогородский Корибут…»

В перечислении князей Витовт назван именно гродненским князем, что можно трактовать как указание на большую значимость Гродно по сравнению с Брестом.

Во время очередного противостояния Ягайло и Витовта, первый решил нанести удар по вотчинным владениям противника. Быстро взяв Брест, король подошёл к Гродно, где осаждающих ждала долгая и упорная борьба с верными Витовту гарнизонами. В итоге осады 1390 года, воины польского короля всё же захватили гродненские укрепления.

Среди данных свидетельствующих о важности того или иного населённого пункта находятся и сведенья о строительстве различных оборонительных построек. Известно, что в Гродно Витовт разворачивает масштабное замковое строительство, подарив городу один из лучших фортификационных комплексов страны. На стыке XIV и XV веков в городе над Неманом существуют два каменных замка — Верхний и Нижний. Подобные системы двух каменных укреплений, находились лишь в некоторых важнейших городах Княжества: Вильне, Троках и, предположительно, Витебске.

Замок Бреста в это время оставался в основном деревянным, хотя, как предполагается, включал каменную башню волынского типа, так называемый «столп», построенный ещё в XIII веке.

В современной исторической литературе Гродно всё ещё часто называют «второй столицей Витовта», хотя какой город считался первой столицей, Вильня либо Троки, зачастую не уточняется. Так или иначе, даже если считать подобный статус города некоторым преувеличением, стоит отметить, что Гродно вне всякого сомнения, вместе с Троками, Вильней и Ковно, входил в перечень основных резиденций великого князя Витовта, а также часто принимал и польского короля Ягайло. Важной резиденцией правителей был также замок в Бресте.

Если при Витовте и Ягайло Брест скорее находится в тени Гродно, то при Казимире Ягеллончике город над Бугом уже можно назвать как минимум не менее важной резиденций польско-литовских монархов. По сведеньям польских историков, именно в Гродно Казимир получает предложение стать правителем Короны, а в Бресте соглашается взойти на престол Польского королевства, то есть в период правления Казимира, Гродно и Брест в очередной раз «делят между собой» важное историческое событие. Казимир Ягеллончик довольно много времени проводил в брестском замке, когда отправлялся из Кракова в литовские земли, а также возвращался из Княжества в Корону.

Важным показателем политического статуса как Гродно, так и Бреста можно назвать количество сеймов ВКЛ, проведённых в указанных городах державы. Сведенья исследователей об этих важнейших актах политической жизни государства довольно сильно разнятся. Существуют разные взгляды на начало сеймов, и зачастую именно Гродно объявляется местом проведения первого сейма, хотя некоторые исследователи отсчитывают историю созыва старинных парламентский ассамблей Княжества от собраний в Витебске, а другие от сбора знати в Вильно. Так или иначе, в большинстве публикаций столица ВКЛ — Вильно показывается городом, принявшим наибольшее количество сеймов страны, а вот второе место занимает Брест. Городу над Неманом достаётся лишь бронза в этой почётной гонке. Подобное возвышение Бреста было намечено, по мнению автора, именно в период правления Казимира Ягеллончика, который, однако, скончался в своей гродненской резиденции.

Таким образом, основываясь на статусе «второй сеймовой столицы» Великого княжества Литовского можно говорить о том, что Брест, в период правления Казимира Ягеллончика, а затем и Жигимонта Старого, как минимум не уступал Гродно политическим весом, а может быть и превосходил город над Неманом по своему значению.

Однако уже в конце правления Жигимонта Августа альтернативный Вильне центр политической жизни вне всякого сомнения находится в Гродно, где проходит приём крупных делегаций разных стран, запечатлённый на известной гравюре Гродно, авторства Матея Цюндта, и собираются сеймы страны, на которых король ведёт подготовку к унии Польши и ВКЛ.

После объединения стран в конфедерацию, правителем недавно созданной Речи Посполитой вскоре становится Стефан Баторий. Именно личный выбор этого монарха, выделявшего Гродно среди других населённых пунктов страны, в значительной степени предопределил будущее возвышение его любимой резиденции, и это в итоге позволило городу над Неманом обойти даже Вильню, став фактической столицей ВКЛ.

Баторий построил в Гродно, по воспоминаниям французского путешественника XVII века Дюпонта, «один из красивейших королевских домов в королевстве», что, разумеется, было существенным фактором, предопределяющим внимание следующих монархов Речи Посполитой к гродненскому замку.

Вектор возвышения Гродно, намеченный Баторием, укрепляет статус города, зафиксированный, например, в книге немецкого историка Цайлера, изданной в 1647 году. В ней Гродно называется «выдающимся» и «вторым после Вильни».

Основной резиденцией монархов в это время является Варшава. Гродно стоял как раз на активно используемой дороге между столицей ВКЛ Вильней и главной резиденцией королей и великих князей в Польше. При этом Брест оказался в стороне от кротчайшего пути правителей из фактической столицы Короны в столицу Княжества.

В 1673 году Христофор Пац добивается так называемой «литовской альтернативы», то есть проведения сеймов Речи Посполитой на территории ВКЛ. Сеймовым городом Литвы назначается Гродно. Подобно Бресту, который был некогда «второй сеймовой столицей» Княжества, Гродно превращается во вторую столицу всей Речи Посполитой. Теперь это главный город Литвы, хотя, в несколько парадоксальном ключе, он не имеет своего воеводства, которое есть у Бреста.

Тем не менее, в самом конце существования Речи Посполитой Гродно, вне всякого сомнения — фактическая столица ВКЛ, где и переворачиваются заключительные страницы существования Княжества, в частности, проходит последний сейм Речи Посполитой, после которого происходит восстание Костюшко, а после этого — плен последнего великого князя Станислава Августа Понятовского в городе над Неманом, и отречение злосчастного монарха от престола.

После присоединения Берестейщины и Гродненщины к Российской империи, статус Гродно был так высок, что изначально именно город над Неманом был назначен центром края, хотя вскоре столица переместилась в Вильно.

В созданной российской администрацией новой губернии Брест стал столицей уезда, а губернским городом — Гродно, хотя, город над Бугом был более-менее сопоставим с губернским центром по количеству населения.

Разделены Берестейщина и Гродненщина были в составе II Речи Посполитой. В 20-х годах ХХ века, поляки сделали Брест центром воеводства, а Гродно лишь центром уезда в составе воеводства со столицей в Белостоке.

В составе БССР Гродно и Брест получили свои области, таким образом сравнявшись в столичном статусе.

Центрами областей эти западные города являются и в составе Республики Беларусь.

На момент написания книги, Гродно — более крупный город, лидирующий в большинстве внутренних рейтингов самых красивых городов Беларуси, зато Брестская крепость принимает большее, чем любой гродненский объект, количество туристов, которые в основном едут из России.

Два центра на Западе Беларуси. Два таких близких, но в чём-то и таких далёких, прекрасных города. Их история — не только история своеобразной борьбы за политический вес, но и летопись как бы поделённых между двумя городами, эпохальных событий, имевших влияние на сотни тысяч предков современных белорусов. Поэтому города связанны особыми глубинными нитями, которые не всегда просто видеть обывателям, но которые и нельзя разорвать, пока человеческая цивилизация сохраняет приведённые выше исторические сведенья в своих обширных архивах.

Фрагмент 2. Имперские крепости в Бресте и Гродно

Знаменитая Брестская крепость, известная далеко за пределами Беларуси, вне всякого сомнения представляет собой впечатляющий архитектурный объект, с богатой историей. Строительство этого фортификационного сооружения, было, однако, сопряжённо с культурной трагедией города над Бугом, а именно: уничтожением всего старого города древнего Берестья. Осуществлялось строительство в 30-х и начале 40-х годов XIX века, позднее производились многочисленные «достройки» крепости.

Решение о строительстве достаточно масштабного и дорого объекта принял царь Николай I, лично приезжавший в Брест. Благодаря воспоминаниям жительницы старого Бреста, Полины (Паулины) Венгеровой известно, что местная еврейская община была в ужасе от проекта, предусматривающего уничтожение их города, хотя власти и обещали компенсировать убытки. Люди просили сохранять их дом, но никакие просьбы, разумеется, не имели эффекта и утверждённый высочайшим повелением план был реализован. Крепость поглотила один из самых богатых, в своё время, городов ВКЛ, который был одним из ключевых политических центров страны в период правления Ягайло и его потомков.

Гродненская крепость — значительно менее известный объект. Для малозаметности гродненского фортификационного комплекса на фоне брестского собрата есть целый ряд причин. Это и отсутствие широко известной героической истории — ведь гродненская крепость — это не история героического сопротивления, а как раз наоборот — история слишком быстрой сдачи. Важен и менее цельный, по сравнению с Брестской крепостью, облик, и, наконец, пребывание в тени более ярких и раскрученных объектов Гродно, способного предложить туристам сотни различных более или менее впечатляющих памятников архитектуры.

Гродненскую крепость собирались строить очень долго — так долго, что в итоге реально приступили к строительству только в конце XIX века. Некоторые проекты крепости предусматривали возведение укреплений в центральной части города, что, по итогу, закончилось бы для старого Гродно катастрофой, хотя, как можно предполагать, не такой масштабной, как в Бресте, но всё же чудовищной по своим последствиям для всей культуры белорусского народа. В итоге, в Гродно сделали то, что, несомненно, следовало сделать в Бресте. Объекты крепости возвели не в центре Гродно и, соответственно, они не повредили ценной застройке старинного города, а лишь дополнили его архитектурную палитру новыми красками.

Два города, две имперские крепости, две разные истории, лишь одна из которых сопряжена с гибелью ценнейших для страны культурных памятников. Так распорядилась судьба, и потомкам остаётся вынашивать проекты частичной регенерации старого Бреста (автор является приверженцем подобных идей) и пытаться усвоить уроки истории, чтобы последующие поколения как можно меньше сетовали на утрату прекрасных образцов архитектуры, созданных благодаря труду мастеров прошлых столетий.

Фрагмент 3. Старые центры Гродно и Бреста

Старые центры двух важных великокняжеских резиденций, Бреста и Гродно, имеют немало общего, но, разумеется, обладают и немалым количеством отличий.

Важнейшими доминантами исторических центров двух городов были храмы, в основном принадлежавшие католических монастырям.

Выделялись также королевские резиденции, а в случае Гродно, ещё и масштабные магнатские дворцы, построенные из камня в эпоху, когда город над Неманом был сеймовой столицей Речи Посполитой.

Стилистический анализ брестских храмов, принадлежавших различным католическим орденам, показывает немало общих черт этих построек, что позволяет говорить о некоей художественной программе, в рамках которой формировался своеобразный городской стиль, подобно тому, как это было сделано в Вильне или Витебске.

Храмы Бреста имеют массивные формы. Они лишены высоких, стройных башен, таких характерных для виленского барокко, но зато в композиции объектов зачастую подчёркнут фронтон. Возможно предполагать стилистическое влияние одного из наиболее ранних и знаменитых храмов Бреста, Свято-Николаевской церкви, связанной с заключением Брестской унии 1596 года, хотя наиболее убедительной версией будет предположение о прямом художественном влиянии так называемого люблинского ренессанса (renesans lubelski), который в Бресте был как бы «отполирован» влиянием развитого барокко.

Католические храмы Гродно, созданные в период с XVI — XVIII веков, представляли собой более разнообразный в художественном смысле ансамбль. Некоторые признаки использования в строительстве общих образцов можно проследить и в городе над Неманом, к примеру, возведение бернардинского храма, велось, как можно предполагать, с учётом художественных особенностей главного католического собора города, Фары Витовта, а доминиканские и иезуитский костёл изначально имели близкие по композиции фасады, но в целом, говорить о большой стилистической однородности гродненских костёлов, как это можно делать в случае ансамбля брестских католических монастырей, всё же нет оснований.

Рядовая застройка обоих городов, в период всего существования ВКЛ, включала большой процент деревянных строений.

Участь исторических центров Гродно и Бреста после окончательного уничтожения Речи Посполитой и появления российских градоначальников была не самой лучшей.

Царская администрация уничтожила важные доминаты Гродно — костёлы доминиканцев и кармелитов. Но значительно более печальная участь ждала центр старого Бреста. Тут стоит обратиться к воспоминаниям Юлиана Урсына Немцевича, уроженца берестейского воеводства, который описал свой визит в город, в 1816 году, когда до строительства крепости оставалось немногим более пятнадцати лет. Уже тогда Брест был в упадке, о чём с прискорбием сообщил литератор:

«В течение тридцати лет я не видел столицы моего родного воеводства и после столь длительного периода времени, с учётом того стремления, которое человеческий ум, и тем более руководство, должны были бы иметь для совершенствования своих дел, я ожидал приятного удивления, обнаружив эту столицу увеличенной, усовершенствованной, одним словом, цветущую богатством, и, о Боже, как печально я разочаровался в своих надеждах!

Во времена моей молодости Брест, хотя и не так был богат и не обладал таким количеством промышленных предприятий, как это должно было бы быть, но всё же был на своём уровне.

Сегодня же не столько вражеское оружие, сколько периодические, и это можно доказать, преднамеренные поджоги, захват домов для расквартирования военных, препятствия торговле, все профессии, все ремесла, все виды промышленности, отданные евреям, этот город сделали нищим и малообитаемым.

Два здания, когда-то украшавшие его, иезуитский костёл и Фара, стоят в печальных руинах, сожжённых огнём. Сожжённый доминиканский монастырь восстаёт только из пепла.

Августианский монастырь, роскошные монастыри иезуитов и бернардинцев, а также монастырь бригитток, обращены в военные госпитали, уничтожены, напоены заразой.

Я обошёл все монастыри, разорённые военными госпиталями. Кроме базилиан, которые держали школы, в монастырях никто не соблюдает устав, даже у бригитток, военные и монашки перемешаны».

Эта строчки, содержащие указание на преднамеренные поджоги, рисуют самую печальную картину, но худшее ждало старый город позднее. Как уже было сказано в предыдущей главе, старый город Бреста был уничтожен ради строительства крепости, занявшей его участок.

Старый город Гродно, который раскинулся вблизи от высоких, принеманских холмов, увенчанных замками и древней Коложей, этот важный для всей страны уголок старины, способный привлечь многие тысячи туристов, этот волшебный мираж королевской эпохи, как будто всё ещё хранящий многие черты той давней, запечатлённой в истории, столицы ВКЛ, этот город над Неманом, Город холмов — сохранился, хотя и далеко не полностью.

Но каким же прекрасным мог быть старый город Бреста, с его храмами и замком, вырастающими ввысь, и парящими над островами. Город укрытый маленькими, резными шкатулками — домами мещан… Теперь этот Брест живёт на страницах старых документов, и в волшебных, цифровых реконструкциях, созданных энтузиастами белорусской старины. Он не погиб полностью, ведь его культурный код, это и культурный код белорусского народа, столетиями жившего в одном из красивейших городов Великого княжества Литовского.

Кластер 2. На просторах Брестчины и Гродненщины

Фрагмент 4. История Кронона

Неман — одна из главных рек Беларуси, и не случайно в народе её издавна с особым уважением величают «Батька Нёман». Тут уместно поговорить как раз о самом слове Неман. Специалисты уже давно стараются объяснить загадочное название реки, которое не имеет легко читаемой основы, явно заимствованной из языков восточных славян. Зачастую истоки этого короткого и фонетически сильного речного имени ищут в языках прибалтийских народов. К примеру, существует версия, которая говорит, что одно из литовских названий черники «nemuogė» перешло, в несколько изменённой форме, на важнейшую реку литовских и белорусских земель. Литовское «miškelis», означающее небольшой молодой лесок, некоторые специалисты указывают в качестве возможной основы для известного ещё в Средние века названия Мемель, которым называли одну из крупнейших рек региона жители немецких территорий. Иногда специалисты находят истоки имени в иных языках. Латинское слово «nemus», которое означает чащу или рощу, также называют в числе прообразов имени «Батьки Нёмана». Финское «niemi» обозначает мыс. Не стоит забывать и одно из старинных названий реки: Кронон, которое связывают с Кроносом, богом-отцом Зевса Громовержца в древнегреческой мифологии.

В любом случае, какое бы происхождение не имело имя прекрасной белорусской реки, суть её от этого не меняется. Неман остаётся собой, то есть имеет определённые гидрологические характеристики. Река питается атмосферными осадками, талыми водами, а также родниками. Наибольший сток обычно бывает весной, но может быть и в другие сезоны. В тёплые зимы Неман может не замерзать, зато, по некоторым данным, в отдельные особо холодные зимы был покрыт льдом более 100 дней. Речная система Немана имеет признаки древовидного типа. Тут часто встречаются отмели, песчаные островки, перекаты и плёсы. Глубина реки 1,5—5,6 метра. Средний уклон составляет 0,08 м/км.

Богатая история «древнего Кронона», воды которого видели сотни ярчайших событий, конечно, может быть невероятно интересной.

Берега реки были заселены с момента отступления ледников. Существует археологическая культура (7 — 3 тысячелетия до нашей эры), которая получила название в честь Немана.

В Средние века на территории неманского бассейна шло активное взаимодействие балтских и славянских племён. Ещё в период XII — XIII веков в районе Немана оформляется ряд частично независимых древнерусских княжеств, главнейшим из которых, как можно предполагать, изначально было Гродненское. Богатая крепость на вершине наднеманского холма, известная как древний Городен, была важным центром славянской колонизации на землях Понеманья. Одной из естественных преград для атаки неприятеля на городенский детинец служил как раз Неман.

К периоду образования Великого княжества Литовского, в XIII веке, относятся упоминания о судоходстве на Немане, а во второй половине этого столетия на Понеманье нападают крестоносцы. Во время боевых действий рыцари часто переправлялись через неманские воды.

На более или менее близком расстоянии от реки, было построено множество различных укреплений, в том числе мощные замки в Троках, Новогрудке, Лиде, а также стоящие вплотную с Неманом, замки в Гродно и Ковне.

Весьма интересный военный эпизод, связанный с Неманом, упоминается под 1390 годом. Тогда войска Ягайлы осаждали гродненские замки, а Витовт пытался помочь своим гарнизонам, стоя на левом берегу реки. С этой целью он создал переправу в замок, но польские войска Ягайлы, по сведеньям историка Яна Длугоша, срубили вековые деревья и спустили их по течению, чтобы разрушить созданную Витовтом конструкцию. Этот остроумный трюк оказался для осаждающих успешным.

Ещё один интересный эпизод, связанный с рекой, зафиксирован в дневнике шляхтича Яна Храповицкого, под 1668 годом.

«Утром витина, нагруженная рожью, и с Милановским, как только она вышла напротив замка в Гродно, попала на яростный речной порог, по вине пьяного рулевого, потому что он не смог хорошо её направить, и едва не разбилась, даже речники все отчаялись и упали в воду. Чудесным образом её Бог спас».

Храповицкий упоминает тут весьма интересное судно, витину, которую принято считать особым, характерным именно для Немана, кораблём. Витины ходили по Неману и их длинна, по некоторым данным, достигала 42-х метров. Для сравнения, флагманский корабль Христофора Колумба «Санта-Мария», на котором он открыл Америку, был приблизительно в два раза короче.

В 1708 году Неман был свидетелем военного искусства отчаянного шведского короля Карла XII. Знатный шляхтич Кшиштоф Завиша писал об этом так:

«В Гродно шведский король лично вместе с шестью сотнями кавалеристов захватил мост и шесть московских полков из города прогнал. Сам царь и Меньшиков сбежали оттуда за несколько часов».

Во второй половине XVIII века «Батька Нёман» пережил особенное событие. В те годы бассейны Немана и Днепра были соединены посредством создания канала Огинского.

Воспоминания польской шляхтянки Уршули Тарновской, касающиеся 1796 года, могут показать читателю следующий интересный эпизод:

«Выехала я из Гродно в семь вечера в понедельник, но приехав к перевозу через Неман увидела, что дорога загромождена солдатами и экипажами московскими и они сказали мне, что Репнин находится на берегу и осматривает новый мост, а также недавно построенные корабли, на которых, вместе с прусскими и другими офицерами, он должен отправиться для определения границ на воде».

Эти взаимодействия прусских и российских администраций не были единственными. В 1803—1807 годах прусско-российская комиссия занималась проектом корректировки русла Немана.

Летом 1807 года Александр I и Наполеон Бонапарт, не желая войны друг с другом, встретились на мирных переговорах, которые прошли на плоту посередине Немана, рядом с городом Тильзит (Советск). Договориться тогда удалось, и правители заключили Тильзитский мир.

Однако в июне 1812 года огромная французская армия перешла Неман, чтобы в итоге взять Москву, а затем проиграть войну.

В 1839 году был завершён Августовский канал, соединивший Неман с Вислой.

В период Второй мировой имя белорусской реки увековечили в названии эскадрильи «Нормандия — Неман».

Вот некоторые вехи истории Немана. В непосредственной близости от этой замечательной реки расположено множество достопримечательностей, которые, вне всякого сомнения, стоит увидеть белорусским и заграничным туристам.

Фрагмент 5. Из истории Беловежской пущи: от сломанной ноги короля до особого самогона

Беловежская пуща расположена на территории двух стран: Польши и Беларуси, и внесена в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Ну а её белорусская часть как раз поделена между двумя областями, Гродненской и Брестской.

Когда-то, ещё до создания ВКЛ, на территории пущи жило воинственное племя ятвягов.

Название пущи образованно, очевидно, от некоей «белой башни», которой нередко объявляют именно старинную волынскую башню в Каменце, хотя точных сведений о происхождении названия именно от каменецкого «столпа» у исследователей нет.

На территории Польши находится условная столица пущи, деревня Беловежа.

Издавна пуща была охотничьими угодьями коронованных особ. Об охоте здесь короля польского и наивысшего князя (supremus dux) литовского Владислава Ягайло сообщается в работах знаменитого польского хрониста Яна Длугоша. Известно, что во время охоты в пуще Ягайло поломал ногу, которую позднее долго лечил. Видимо, именно правитель Польши и Литвы был одним из монархов-рекордсменов по количеству времени, проведённого в лесах Беловежи.

Пример благородного (по рождению, но не по характеру) предка переняли его потомки — Ягеллоны. К примеру, в пуще часто бывал Казимир Ягеллончик.

После Ягеллонов в пущу наведывались выборные монархи Польши и Литвы, например, король-охотник Стефан Баторий. Не сторонились от охоты в пуще и короли из династии Ваза, а позднее саксонские правители страны.

С Августом III Саксонцем как раз была связана масштабнейшая монаршая охота во время которой было убито, как можно прочесть на специальность обелиске, установленном в честь этого события в Беловеже, 42 зубра, а всего 57 особей из отряда копытных. К слову, уже во времена короля эта «резня» была осуждена современниками, и к подобному мнению может, спустя годы, присоединиться и автор, в целом негативно относящийся к убийству животных ради забавы.

Во времена Станислава Августа Поянтовского, в пуще распоряжался его всемогущий в ВКЛ сторонник, граф Антоний Тизенгауз. Полулегендарные сведенья польских историков XIX века, свидетельствуют о том, что неугомонный королевский фаворит чуть не зазвал на постоянное место жительства в пущу великого философа Жан-Жака Руссо.

После присоединения к Российской империи земель уничтоженной Речи Посполитой, русские правители довольно быстро приметили потенциал Беловежской пущи. Царь Александр III приказал возвести, примерно на месте двора польско-литовских правителей, своеобразный охотничий замок, вполне монаршего размаха. Размещался объект на окраине современной деревни Беловежа, и ныне от него сохранилось немногое, хотя туристы всё ещё могут увидеть эффектную «замковую браму» уничтоженной царской резиденции.

После того как дворец сгорел в огне Второй мировой поляки не стали восстанавливать объект, ассоциирующийся с периодом владычества России.

Ну а в белорусской части пущи после войны была построена знаменитая резиденции «Вискули» которая сначала играла роль охотничьего домика (если так можно назвать вполне солидный дом, в стиле сталинской неоклассики) для руководителей СССР, ну а затем именно в этом лесном уголке были подписаны знаменитые Беловежские соглашения, формально обозначившие распад СССР.

Известно, что местные жители изготавливают свой особый самогон, носящий яркое название «пущанка». В 2000-х годах автор, находясь в составе группы творческих работников, имел возможность навестить районный центр Свислочь, после чего принимающая сторона вывезла коллектив в пущу, ради организации своеобразного банкета, но просьбы угостить гостей именно «пущанкой» не были удовлетворены, так как хозяева, по их словам, не ожидали внимания работников культурного профиля к их самодельному продукту и поэтому не запаслись им, а сделали ставку на простую водку из магазина. Милые, личные воспоминания…

Вот такая вот краткая история знаменитой Беловежской пущи.

Фрагмент 6. Храм Волковыска и загадка коложской лопатки

Древнерусский храм в городе Волковыске отличается от имеющего сходную судьбу минского храма тем, что облик волковыской святыни исследователи могут реконструировать довольно точно. Возведение храмов Минска и Волковыска, по мнению историков, не было завершено и, во всяком случае, церкви известны только в раскопках. Однако храм Волковыска относится к Гродненской архитектурной школе, и более того, его план почти точно повторяет план так называемой Нижней церкви — древней святыни гродненского детинца, известного как Старый замок. Это даёт веские основания полагать, что церковь в Волковыске должна была быть похожа на гродненские церкви, представление о которых даёт, прежде всего, сравнительно неплохо сохранившейся Борисоглебскиий храм на Коложе.

Любопытная деталь связывает волковыский храм с гродненской Коложей. Западный фасад гродненского храма, как и аналогичный фасад волковыского, несимметричны. В правой части фасада Коложи находилась широкая лопатка, непохожая на соседние, а в волковыском храме в этом месте к фундаменту фасада примыкает фундамент отдельного прямоугольного объёма, позволяющего предположить, что древний зодчий собирался возвести там некую башню.

Странной коложской лопаткой, утраченной в результате обрушения стен храма, заинтересовался гродненский историк Андрей Вашкевич, предположивший, в своей публикации «Ці мела Каложская царква вежу-званніцу?», что здесь некогда размещалась звонница храма. При этом специалист предполагал, что сама звонница не сохранилась, а широкая лопатка представляла собой её внутреннюю стенку, то есть когда-то была закрыта внешними стенами. В доказательство этого предположения Вашкевич указывал на крайне скромный декор широкой коложской лопатки по сравнению с соседними, изукрашенными, согласно канону гродненской школы, полированными камнями и майоликовой плиткой.

Однако анализ высокоточных зарисовок Борисоглебского храма, созданных в середине XIX века, показывает, что, судя по деталям лопаток и порожка, широкая лопатка задумывалась зодчим именно как наружный, несимметричный элемент композиции. Да и малочисленные, но всё же использованные в декоре лопатки, камни, применялись в гродненской школе именно для внешней отделки фасадов. Кроме того, находившаяся со стороны Немана апсида Коложи, также декорирована беднее, чем противоположная ей северная апсида, а фасад со стороны Немана явно уступает северному фасаду в пышности отделки. Всё это наводит на мысль, что архитектор XII века выделил для себя своеобразную «мёртвую зону», в южной половине церкви, и при её отделке экономил камни и майолику.

Можно осторожно говорить о том, что широкая лопатка Коложи задумывалась видимой частью фасада, а не являлась внутренней стенкой, как предположил Андрей Вашкевич.

Обращает на себя внимание и небольшое окошко широкой лопатке Коложи. Подобные проёмы находились в тех местах, где внутри зданий помещалась некая витая лестница на верхние ярусы. Таким образом, широкая лопатка может быть внешним обозначением внутреннего объёма лестничной клетки, ведущей в верхний ярус церкви, например, в некий, накрытый куполком, барабан с арочными проёмами, где, теоретически, мог помещаться колокол.

Возвращаясь к храму Волковыска стоит заметить, что его строительство нередко относят к историческому отрезку после строительства гродненских Нижней и Коложской церквей. Подобный подход выглядит логичным. Некий член гродненского княжеского рода Всеволодковичей получил в удел Волковыск и решил построить главный храм на его детинце, по образцу главного храма гродненского детинца. При этом учитывался и опыт строительства Коложской церкви, имевшей внутреннюю лестничную клетку, спрятанную за той самой широкой лопаткой. Зодчий решил улучшить проект, сэкономив место внутри храма, и вынес лестницу наружу: с этой целью в проект и был внесён башнеобразный объём, фундамент которого открыт археологами в Волковыске.

Две башни с лестницами вписаны в композицию церкви Св. Васислия в Овруче, которая считается ближайшим аналогом гродненских храмов.

Говорить тут, разумеется, стоит лишь о гипотезах, но, как думается автору, довольно занимательных.

Фрагмент 7. Пинчуки и создание Великого княжества Литовского

Формирование Великого княжества Литовского в качестве своеобразного симбиоза балтских и славянских земель шло в XIII веке на территории княжеств Понеманья и собственно самой Литвы Миндовга. Зачастую именно государствообразующим процессам, идущим на территории современной Гродненской области, уделяют особое внимание исследователи. Между тем, весьма любопытную роль играли в этой истории князья Пинска.

Обратимся к Галицко-волынскому летопису (ГВЛ), который считается важнейшим источником информации о раннем ВКЛ. В этом историческом документе читатели могут заметить описание странноватого поведения пинских правителей, которые как будто проявляют некоторую симпатию к литовцам.

«В год 6755 (1247). Литовцы с Лугвеном воевали около Мельницы и взяли много пленных. Даниил и Василько гнались за ними до Пинска. Михаил Пинский предупредил литовцев. Они сидели в лесу за оградой, а Михаил послал им весть из Пинска. А Даниил и Василько преследовали их, и дворский Яков со своими воинами. Литовцы же не поверили Михаилу и вышли из станов своих».

Таким образом пинский Рюрикович Михаил почему-то помогает литовцам против других Рюриковичей, галицко-волынских правителей Даниила и Васильки. При этом и сами литовцы как будто не ожидают такой помощи и не верят Михаилу. Тут бы и предположить, что пинчане готовы активно поддержать литовские отряды, но далее летописец добавляет:

«По милости Божьей побежали литовцы и были перебиты, и пленные были отбиты, а сам Лугвен бежал, раненный. Пришла эта весть Даниилу и Васильку, и была великая радость в Пинске».

Несмотря на желание Михаила помочь литовцам, в Пинске почему-то радуются их разгрому, хотя текст как будто показывает, что радовались в Пинске именно Василько и Даниил.

Этот фрагмент наводит на мысль о «гибкой позиции» властителей Пинскогого княжества, которые формально оставаясь союзниками волынских правителей, склонялись к союзу с литовцами и не желали с ними воевать. Листая ГВЛ дальше можно найти ещё аргументы в пользу подобной догадки.

«В год 6761 (1253). Товтивил прислал к Даниилу Ревбу сказать: „Пойди к Новогородку“. И Даниил пошел с братом Васильком, и с сыном Львом, и с половцами, и со сватом своим Тегаком, и пришел к Пинску. Князья Пинские таили обман, их взяли с собою на войну неволею».

Вот оно! Даже скупые сведенья волынского летописца подтверждают нежелание пинчан воевать с литовцами. Разумеется, подобное поведение можно объяснять по-разному, в том числе и страхом перед литовцами, но можно предполагать тут и грамотный расчёт на обретение нового союзника в лице явно набирающей силу Литвы.

Несмотря на «затаённый обман» пинские Рюриковичи вне всякого сомнения стараются сохранять союзнические отношения и с правителями Галицко-Волынского княжества.

В 1262 году литовцы в очередной раз воюют с волынцами, в результате чего люди Миндовга терпят поражение. Летописец отметил и реакцию пинских князей:

«Услышав об этом, пинские князья Федор, Демид и Юрий приехали к Васильку с питьём и стали веселиться, ибо видели своих врагов разбитых, а свою дружину целой. Только один был убит из полка Василька — Перибор, сын Степана Родивича. Потом князья пинские поехали к себе, а Василько поехал во Владимир с победой и честью великой, славя и хваля Бога, сотворившего чудеса, бросившего врагов к ногам князя Василька».

Атмосфера постоянного заключения новых союзов и борьбы «всех против всех», когда вчерашний союзник уже был врагом, очень хорошо читается на страницах летописа, поэтому вихляния пинчан выглядят вполне логичными в данных, крайне напряжённых, политических и военных обстоятельствах.

Далее волынский летописец описывает убийство первого и последнего короля Литвы Миндовга, а затем упоминает и его сына-наследника Войшелка.

«После убийства Миндовга Войшелк побоялся того же, и убежал в Пинск, и там жил».

Важнейшее сообщение, которое показывает роль Пинска в ранней истории ВКЛ! Но дальше следует ещё более значимый эпизод! После убийства великого князя Треняты, происходит следующее:

«Услышав об этом, Войшелк пошел с пинянами к Новогородку, а оттуда, взяв с собой новогородцев, пошел в Литву княжить. Литовцы приняли с радостью сына своего господина».

Это важнейшее сообщение достоверного источника, которое показывает, что предки белорусов выступали политическими акторами в создании ВКЛ, а не некими безмолвными объектами завоевания могучих литовских племён, которые, к слову, в столкновениях с галицко-волынскими князьями представлены летописцем не слишком успешными воинами. Пинчане и новогородцы поддерживают литовского князя в установлении его власти на территориях Литвы Миндовга, показывая, таким образом, политическую субъектность предков белорусов во время формирования ВКЛ, внося один из важных камней в фундамент белорусских прав на наследие Княжества.

Вот такой эпизод, связанный с историей одного из красивейших белорусских городов — Пинска, причём важный в контексте истории всего белорусского народа.

Фрагмент 8. К вопросу столичности Новогородка: анализ статьи Т. Банараускаса

В этой заметке автор попробует рассмотреть статью известного литовского историка Томаса Баранаускаса под названием «Новогрудок в XIII веке: история и миф». Писалась эта статья давно, более 20 лет назад, и её автор, вне всякого сомнения, прогрессировал с тех пор в плане своей профессиональной деятельности, но и теперь ещё эта работа Баранаускаса нередко фигурирует в качестве источника информации в различных публикациях, поэтому стоит рассмотреть данное произведение поближе. В рамках научно-популярного издания автор не ставит себе задачу соблюдать формальные правила написания критических работ — ниже точно не представлена классически оформленная рецензия. Вместо этого использован, скажем так, свободный подход, позволяющий донести суть критических замечаний в желаемой для автора форме.

Приступим к сути и обратимся к цитатам из упомянутой выше статьи.

«1238 г. стал роковым для Руси и Литвы. На Русь навалилась волна монгольского нашествия, вскоре превратившая в руины многие цветущие города. В Литве же, наоборот, прекратились междоусобицы и утвердилась единоличная власть Миндаугаса».

Это вполне обоснованный вывод литовского специалиста, который пишет далее:

«Каким образом Новогрудок оказался под властью Литвы, можно судить по рассказу о сыне Миндаугаса Вайшалгасе: ″Воишелкъ же нача княжити в Новегородече, в поганстве буда, и нача проливати крови много, убивашеть бо на всякъ день по три, по четыри; которого же дни не убьяшеть кого печаловашеть тогда, коли же убьяшеть кого, тогда веселъ бяшеть. Посем же вниде страхъ Божии во сердце его, помысли в собе, хотя прияти святое крещение. И крестися ту, в Новегородце, и нача быти во крестьянстве″. Этот текст отражает насильственное вокняжение Вайшалгаса в Новогрудке, за которым следовали жесткие репрессии».

С данным выводом Баранаускаса о репрессиях тоже можно согласиться, хотя сам эпизод летописи напоминает каноничное для христианских легенд преображение язычника в христианина, с явным изменением его морального облика, однако принимая достоверность сведений Галицко-Волынской летописи стоит быть последовательными, соответственно, можно принять и вывод о репрессиях. Литовский специалист не уточняет на кого именно были направлены эти «репрессии», что выглядит логичным, ведь и летописец ничего не сказал о том, кого именно убивал Войшелк. Впрочем, дальнейшее рассмотрение работы Баранаускаса покажет, что жертвы Войшелка литовскому историку, как можно предполагать, хорошо известны.

Далее он пишет:

«В дальнейшей борьбе Новогрудок теряет свое значение. К нему внимание вновь обращается, лишь когда Таутвилас потерпел поражения у Ворутского замка (1251 г.) и в Жемайтии. Тогда он снова обращается к Даниилу: ″Тевтивилъ присла Ревбу река поиди к Новугороду. Данило же поиде с братомъ Василкомъ, и со сыномъ Лвом, и с Половци со сватомъ своимъ Тегакомъ, и приде к Пиньску. Князи же Пиньсцеи имеяху лесть, и поя е со собою неволею на воину″. Видно, вместе с Новогрудком в зависимость от Литвы попал и Пинск».

А вот здесь вывод Баранускаса о зависимости странный и по сути ничем не обоснованный. Нежелание пинских князей воевать с Литвой, о котором идёт речь, совсем не говорит о зависимости Пинска от Литвы. За несколько лет до описанных событий Михаил Пинский пытается предупредить литовцев о наступлении галицко-волынских войск.

«Михаил Пинский предупредил литовцев. Они сидели в лесу за оградой, а Михаил послал им весть из Пинска».

Это говорит о том, что пинский князь искал неких контактов с литовцами, но совершено не свидетельствует о зависимости пинчан от Литвы.

После описания малоуспешных для литовцев столкновений с волынянами, в результате которых Миндовг и Войшелк отдали князю Роману Даниловичу Новогрудок, а также информации о борьбе волынян с ятвягами, Баранаускас делает полностью необоснованный вывод о Новогрудке:

«Ятвяги входили в состав Литвы как периферийное, не совсем полноправное и неокончательно интегрированное в структуру государства племя, однако, тоже на более-менее добровольных основах. Они противились изменению их статуса, но ненастойчиво. Новогрудок же был включён в состав Литвы путём насилия, и поэтому не оказывал никакого сопротивления передаче города представителю традиционной для него династии Рюриковичей. Жители Новогрудка от такой реформы лишь выигрывали».