Бесплатный фрагмент - Заметки о неспортивном поведении

Про меня!

Был молод и силён, собою недурён

Приветлив и лоялен, и спортом увлечён!

И вот сейчас с годами, ослабли «удила»!

Сижу в своем подвале, а может все не зря!?

Суворовец

Часть 1

Начало зимних каникул. Ребятня на пруду играет в хоккей. СССР против Чехов. Две команды дружного поселка поделены на два лагеря. В те далекие годы эти сборные частенько противостояли за мировое золото. Перед игрой команды договаривались флаг какой державы, а вернее раскрашенная фанерка, будет за воротами. Нередко это решалось потасовками, которые не на шутку разогревали наш спортивный азарт. Имена прославленных хоккеистов распределялись уже намного проще в кругу своих команд. Коноваленко, Кузькин, Рагулин, Локтев, Майоров, Старшинов и Фирсов с одной стороны и Дзурилла, Иржик, Иржи и Голики с другой доставались старшим ребятам. А малышня обзывалась по-разному, но без унизительных кличек. Выигрывать надо у грозных врагов. Кто-нибудь из старших всегда комментировал наши турниры, придавая им красочность и, заодно, подбадривая нас на сражения. Он же одновременно выступал третейским судьей в спорных ситуациях на ледовом побоище.

Как обычно, после хоккейной баталии почти вся ледовая гвардия направилась к колонке, чтобы утолить жажду после почти двухчасовых стычек и потасовок у ворот противников. Уже дружная, но измотанная борьбой за победу, ватага мальчишек и девчонок брели к водопою. В тот день около колонки стоял незнакомый мальчишка суворовец, лет двенадцати. В черной длинной шинели с красными погонами и красной звездой на ушанке. Мы обступили его кругом и стали заваливать вопросами. Кто? К кому?! Откуда?

После вопросов и ответов, не сговариваясь, все решили играть в войну. Через несколько минут уже вооруженная гвардия нашего и соседнего двора согласовывали правила игры. Я, радостный, стоял рядом с соседом и одноклассником Саней. Мы с ним попали под руководство новоиспеченного командующего-суворовца и уясняли свою ответственность и задачи. У меня кортик и пистолет с пистонами, мой сосед Саня с ружьем из зеленой трубы от старой батареи, но с настоящим лаковым прикладом, придававшим ружью реально грозный вид. А зеленая труба позволяла в летних военных играх быть Сане снайпером, ведь такой ствол хорошо маскировался в кустах.

Набегавшись по крышам сараев, сугробам и наползавшись в канавах, мы сидели на остановке малоколейки, которая вела в соседний поселок. Единственный фонарь на дороге отбрасывал длинную тень от старой будки, служившей днем кассой по продаже билетов. Но мы знали, что билеты покупали только молодые специалисты с завода или какие-то приезжие. Местные взрослые ездили бесплатно по-братски, а малышня на подножках и зацепах, как грабители поездов из знаменитых вестернов. В темный, морозный вечер, под слегка качающийся фонарь, все завороженно слушали рассказы суворовца о буднях училища. О том, что на учениях им дают винтовки стрелять по мишеням, а старшим даже автоматы. Что будущие офицеры должны знать тактику военного дела и поэтому их учат работать с картами. Мы часто его перебивали просьбами разъяснить что-нибудь более доходчиво. Сидели мы долго, пока за кем-то не пришли родители и нас сразу разогнали по домам. Обычно такой морозец не располагал к долгим посиделкам. Но, всем было интересно послушать, как и чему учат в училище.

По дороге домой, растирая нос вязаной варежкой, я уже знал, что хочу дальше учиться в Суворовском училище и стать потом офицером. В голове уже прикидывал, какие мне мероприятия провести дома, чтобы родители отправили свое чадо в учебное заведение, где интересные и суровые, чисто мужские, условия для учебы. Я готов был объявить при отказе голодовку или кататься в истерике по полу, что на меня не было похоже. Но что не сделаешь ради своего бравого офицерского будущего.

Прежде чем войти в квартиру, мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы очистить себя от снега. Вытащив веник из перил, я сначала смел снег с валенок. Снял свою шубу и, предвидя возражения родителей на дальнейшие мои планы, я с силой колотил ею перила. Обида и злость, что меня не будут даже слушать, кипела во мне. Открылась дверь, мама укоризненно покачала головой. Когда я вошел в комнату, отец сидел за столом, читая газету. Переминаясь с ноги на ногу, почти со слезами я стал громко говорить им, что я хочу поступить в Суворовское училище. И что буду учиться на пятерки и стану офицером. Слезы уже катились по щекам. Отец посмотрел на меня поверх очков.

— Хорошо! Я думаю тебя возьмут. Но ты закончи четвертый класс, и мы вместе поедем туда. Поступают в училище после начальной школы. Мать, ты согласна? — он опять углубился в чтение, а мама, стоя в дверях, кивнула утвердительно головой.

Довольный, хлюпая носом я уплетал ужин и прогулянный обед. Я уже видел себя военным. Мама мне еще добавила жареного лука в гречневую кашу, приговаривая — военные должны хорошо есть!

Еще дня три мы играли в войнушку. Суворовец, погостив у своей бабушки, уехал. Мои друзья уже знали, что меня повезут после четвертого класса в Суворовское училище и некоторые даже завидовали. А в поселке на пруду опять возобновились ежедневные турниры по хоккею!

Часть 2

Закончились зимние каникулы. В школе объявили о весеннем областном спортивном смотре школ. Надо разучить на уроках физкультуры определенные гимнастические элементы и выступить. В нашей начальной малокомплектной школе, где было всего 4 класса, был маленький спортивный зал. Шведская стенка, несколько спортивных матов и теннисный стол — вот и весь спортивный инвентарь в этом маленьком помещении по площади чуть больше теннисного стола. Правда, в кладовой были лыжи для уроков физкультуры. Я не помню, чтобы кто-то носил свои лыжи в школу. Всегда занимались на школьных.

То, что надо было научиться делать, я, да и многие наши мальчишки, умели уже. Это были простые упражнения: отжимания от пола, подъем ног из положения лежа, приседания пистолетиком и кувырки. Правда, это надо было исполнять в определенной последовательности с конкретными переходами. Я старался это заучить и тщательно выполнял на любой перемене. А дома, когда отрабатывал элементы программы, отец мне подсказывал, где тянуть носочки, как стоять правильно между переходами, чтобы не было больших остановок. Остальные ребята выполняли это только на уроках физкультуры, как домашнее задание, лишь бы получить нормальную оценку. И когда наша учительница Галина Ивановна сказала мне, что я поеду выступать, я летал от радости и гордости, что буду представлять нашу школу, хоть и ученик третьего класса.

Родители мне купили новые чешки, белые носочки, черные трусы и белую майку. Дома отец попросил маму пришить мне белую шелковую ленту на трусы в виде лампасов. Я иногда открывал шкаф и смотрел на этот спортивный костюм. Я не мог дождаться того дня, когда поеду на соревнования.

В марте чехи опять взяли серебро, уступив нашей знаменитой хоккейной сборной. Мужики в поселке только и судачили о хоккейном турнире. Все переживали за нашу сборную. А я отрабатывал приседания пистолетиком, тянув носочек и с упорством стоял на руках в стойке, хотя для выступления мне это не надо было делать.

Наверное, впервые в жизни я был полностью сфокусирован и знал, что хочу выступить хорошо. И так был погружен в предстоящее выступление в Ленинграде, что оно отвлекло меня даже от спичечных этикеток, которые я собирал уже несколько лет. И около двух десятков интересных этикеток, которые привезла мне сестра из города, пока лежали не разобранные по альбомам в определенные тематики.

В апреле, в воскресенье, Галина Ивановна повезла меня в Ленинград на спортивный смотр. Мы должны были встретиться на платформе. Я с портфелем, где была спортивная форма для выступления и бутерброд с докторской колбасой, пришел на пятнадцать минут раньше назначенного времени. Стрелка на больших часах билетной кассы двигалась медленно. Народ понемногу стал подходить на платформу. Вдалеке показалась и моя учительница.

В вагоне тепловоза я сел около окна. Солнце уже светило по-весеннему ярко, да и рубль с тремя десятикопеечными монетами на экстраординарные расходы подогревали мне настроение. От Финляндского вокзала мы доехали на трамвае до школы, где я должен был показать заданную программу.

Около школы и в самой школе было столько народу, что мне казалось в нашем поселке жителей, наверняка, меньше. Учителя, школьники и даже некоторые дети с родителями. Я переоделся в каком-то классе. Затем мы поднялись на балкон спортивного зала.

Я чувствовал, что нахожусь во дворце счастья. Мне все нравилось. Спортзал был огромный и светлый. Там были приготовлены несколько дорожек из матов для проведения соревнований. Около матов находились столы, за которыми сидели учителя или судьи. Галина Ивановна принесла мне матерчатый номер 34 и булавки. Я сказал, что это «ЗобаЧ» сокращенно. Она погладила мне чубчик и попросила не волноваться. И тут появилось волнение. Я пытался сконцентрироваться. Но волнение возрастало. Я выбежал в коридор, чтобы повторить некоторые элементы из программы, волнение немного ушло. Почти час я маялся на балконе, с нетерпением ждал своего выхода. Но в зал я не смотрел, с интересом разглядывал на стене большие фотографии известных чемпионов мира и олимпийских игр по гимнастике. Как я хотел в детские годы заниматься гимнастикой! Самостоятельно научился делать стойку на металлических брусьях, которые были на школьном дворе. С соседом Саней на перекладине мы крутили часто «солнышко», когда не было учителей поблизости. Я завороженно смотрел в спортивных журналах на фигуры наших знаменитых гимнастов. Но к большому моему сожалению, не было рядом с домом такой секции. Я и сейчас иногда вспоминаю с жалостью об отсутствии такой возможности.

Часть 3

И вот я стою перед матами. Зачитывают мою школу и фамилию. Я готов.

Передо мной встала женщина в спортивном костюме с бумажкой и ручкой. Она дала мне знак начинать. Я стал выполнять элементы моей программы, к слову сказать, эту программу делали все выступающие. Я старался тянуть носочки, как наказывал мне отец и не отвлекаться на разные звуки. Я не опускал головы до выполнения кувырка и видел, что женщина что-то помечает с улыбкой. После кувырка надо было встать и выполнить простые движения руками, но я так увлекся, что с ходу выполнил и колесо. И встал как вкопанный перед судьей. Женщина чуть отклонилась, широко мне улыбнулась и направилась к столу.

Галина Ивановна еще раз погладила меня по голове и отправила переодеваться. Поднявшись на четвертый этаж, я вошел в класс, где оставил свою одежду и портфель. Там находилось несколько мальчишек, они почти переоделись. Я с трудом нашел свои вещи, лежащие в куче уже на полу. Через минуту ноги несли меня по лестнице, огибая попавшихся мне на пути школьников и взрослых. Волнение исчезло, но нарастал дикий восторг. Моя учительница стояла с какими-то учителями. Она попросила подождать ее. Поехали домой вместе с группой учителей и школьников. Как оказалось, они были из Всеволожска. Несколько раз в вагоне учителя прикрикивали на нас, чтобы мы себя вели тише. А мы, радостные, бегали по вагону играя, не поверите мне, в прятки. В вагоне раздавался громкий смех, когда водящий натыкался просто на пассажиров, вводя их в недоумение и нервозность. До Всеволожска нас было не угомонить. Груз ответственности с нас скатился, видимо, сразу после выступления.

На следующий день я не пошел в школу. Утром рано отец, сестра и я поехали в Ленинград. Людмила учиться, а я с отцом в магазин за новой швейной машинкой. Мы получили открытку, что пришла очередь на покупку швейной машинки «Келлер «Зиг-Заг», мама давно мечтала о такой покупке. По дороге в город сестра немного донимала меня, то обнимет, то ущипнет. Она мне не давала смотреть спокойно в окно, я же не каждый день ездил в Ленинград. В вагоне, где мы ехали, ее многие знали, здоровались с ней, улыбались ей и нам. Она, наверное, радовалась весне, было уже сравнительно тепло и на Людмиле был новый плащ, который мама недавно сшила ей. Меня же интересовали картинки, пробегающие в окне.

Приехав на Финляндский вокзал, Люда пошла в метро, а мы с отцом поехали в магазин на автобусе.

Машинка оказалась в какой-то дубовой тумбочке. У нас дома была полностью металлическая «Зингер», еще из Норильска. Я нередко сам садился за нее. Мама даже мне позволяла прошивать кое-какие выкроенные вещи по прямой. И часто меня хвалила, шов я держал уверенно. Я частенько шил себе погоны. Которыми отец хвалился своим знакомым. Погоны шились двусторонними, разного цвета и ранга. Для придания жесткости погонам я вставлял картон, вырезанный из пачек «Казбека». Картон был хорошей плотности и глянцевый на ощупь. Пустые пачки от папирос, купленные к празднику или по другому особому случаю вроде премий, доставались мне от отца.

Тумбу завернули нам в серую бумагу, а отец еще одел на тумбочку ремни, которые взял с собой из дома. На улице папа поймал машину, и мы вдвоем загрузили покупку на заднее сиденье, куда и я уселся. По дороге отец о чем-то шептался с водителем. Через некоторое время мы остановились, отец вышел из машины и открыл передо мной дверцу. Я стоял около ограды и не понимал, зачем здесь нам понадобилось остановиться. Только приглядевшись, я увидел мальчишек в военной форме с лопатами и метлами, убирающих вдалеке территорию. Это было Суворовское училище. Но в моем, детском еще сердечке, почему-то ничего не екнуло. Соревнования оказали на меня такое сильное впечатление, что мечта о Суворовском училище как-то потускнела. Отец, глядя на меня, поулыбался и мы сели опять в машину.

На следующий день на школьной линейке директриса попросила меня выйти из строя. Ну все, — подумал я, — опять меня будут ругать за пропуски. Я стал быстро перебирать, что мне соврать на этот раз (ведь даже после Нового Года я уже не раз прогуливал школу): зуб уже болел, сломанный замок уже был, а если температура, то почему один день, все не подходило. И я медленно плелся к середине, где стояла тумба с бюстом Ленина. Но интуиция меня подвела. Директриса своим властным голосом, который на нас нагонял иногда панический страх, за что мы ее боялись даже встречать на улице вне школы, объявила о моем великолепном выступлении на спортивном смотре и наградила меня альбомом для рисования и набором цветных карандашей.

Дома по этому поводу приготовили мои любимые драники. А отец попросил меня еще раз пересказать, как я выступил.

Крестоносцы

Рассказ я посвящаю всем, кто вырос во дворах. Кто с детства знал, что жизнь не сказка.

«И пытались постичь

Мы, не знавшие войн,

За воинственный клич

Пpинимавшие вой,

Тайну слова «пpиказ»,

Hазначенье гpаниц,

Смысл атаки и лязг

Боевых колесниц.»

В. Высоцкий

Для пацанов моего поколения война — это игра. Были разные военные игры, и вот мое повествование о том, что осталось в моей памяти и не раз я пересказывал своим знакомым.

В начале шестидесятых мы, пацаны, да и взрослые тоже, были зачарованы польским фильмом «Крестоносцы». Естественно, во дворах сразу появились местные «крестоносцы». И наш двор, а вернее ребят с нашего двора тоже впечатлил фильм с его историческо-героической фабулой.

Младшие все сваливали на меня. Мол, это я сказал о булавах и подначил их на применение оных в споре с благородными рыцарями-крестоносцами. Но я, честно, не помнил, кто подал эту идею. Меня бить или обижать было нельзя и это все знали. Но это совсем другая история. Так и осталось в разговорах ребят, что я промолвился о булавах, «булавы пользовались большим уважением у всадников — нет коня, но есть булава», твердил, мол я.

И вот, когда мы, детвора, вечером просто сидели на детской деревянной горке, Геша таинственным голосом позвал нас к своему сараю. Перед сараем мы все остановились и окружили какой-то накрытый предмет на снегу. Геша быстро сдернул мешковину и осветил его фонариком. Первые ряды попятились назад. Кто находился за спинами и не смог рассмотреть, тоже испугались реакции пацанов, перед которыми озарился шлем крестоносца. Если бы мы увидели голову профессора Доуэля, наш испуг был бы меньше. Минут пять мы приходили в себя. Геша знал, чем нас удивить. Мы всю неделю только и говорили, и грезили о крестоносцах. И вот тут, как бандерлоги, пацаны прилипли взглядами к шлему и стали протягивать свои ручонки, чтобы понять или ощутить его власть и непобедимость. Но тут же получили по рукам длинной рейкой.

Гешка купил в магазине, прозванном «Керосинка», небольшое оцинкованное ведро, проделал в нем дырки и из картона, обклеенного золотинкой, прикрепил рога. Ко дну ведра прикрутил два никелиро-ванных шара, наверное скрутил от старой кровати и нанес на ведро черной краской устрашающий орнамент. Создание такого шедевра предвещало великое дворовое побоище!

И на следующий вечер на сходке решили назначить великое наступление крестоносцев на крепость неповиновинных на воскресенье.

Генка жил в моем доме, или я в его, кто сейчас нас рассудит. Он уже учился в ремесленном училище в Ленинграде. Частенько помогал ребятне чинить велосипеды или показывал разные ножи и финки, которые они тайно делали в своих учебных мастерских. У него был младший брат Слава. Я со Славой дружил, хоть он и был старше меня на три года. Славка был спортивным парнем, у него был самый сильный и точный удар клюшкой не только в нашем дворе, но и, наверное, в поселке. Спорт в его жизни сыграет большую роль. В 25 лет он станет мастером спорта по тяжелой атлетике.

На сходке, конечно, старшие ребята были выбраны (не голосовавшей мелюзгой, хоть нас было как минимум в два раза больше) в доблестные рыцари, а мои ровесники остались, как всегда, народным ополчением.

И вот в субботу после учебы, пока еще было светло, мы пошли в лес и нарубили себе маленьких берёз. Чтобы сделать из них булавы. Я повторюсь, кто был инициатором, я не помню. Свое новое тайное оружие мы затащили в подъезд, спрятали около помещения Дворника, накрыв брезентом. А поздно вечером булавы были перенесены к крепости, зарыты в снег у основания ее со стороны защитников «Доблестного города мастеров», как мы себя прозвали.

Наш дворник, Дядя Дима Молчун, а иногда его некоторые называли Дима Дурачок. Но мама мне раз сказала, какой он дурачок, его просто судьба сильно ударила. Никто из ребят не знал сколько ему лет. Сорок или пятьдесят. Ходил зимой и летом в кирзачах, солдатской гимнастерке и галифе. Мылся под колонкой и летом и зимой, вызывая у парней иногда зависть своим богатырским здоровьем. Он жил в нашем доме в каморке под лестницей. Дверь в каморку никогда не закрывалась. И мы часто оставляли там клюшки или мячи, чтобы другие могли взять и поиграть в наше отсутствие, многие игровые вещи были общими дворовыми.

Дядя Дима Молчун у многих во дворе сыграл в жизни важные моменты. Витька-Трубача вытащил из-подо льда, когда тот по весне бегал по пруду. Спас Саньку, когда мы ему прострелили из дробовика спину. Дворник чудом оказался за сараями, отнес его к себе в каморку. Дал ему что-то выпить и при помощи опасного лезвия, раскаленного на керосинке, и ниток вытащил ему все дробинки. Замазал всю спину зеленкой, обмотал простыней и только потом послал нас за его родителями.

Видно наши родители больше чувствовали жизнь. Они подкармливали дворника. Но только тогда ему приносили еду, когда он был занят работой на улице. И он приносил тарелки и кружки ночью и никогда не путал, оставляя их у нужной двери. Раз Славку вытащил ночью из заточения. Летом в лесу, а зимой в заброшенном здании Дома Культуры, мы подвешивали за ноги «врагов», пока они не признаются в том, на что могло быть способно в то время наше мальчишеское воображение. И иногда мы, наверное, переступали грань игры. В тот раз Славе мы не простили предательства. Он дворнику рассказал о предстоящей нашей вылазке за гильзами на завод. Правда то, что мы не пошли на дело в тот вечер, позволило родителям не отвечать за своих чад. В тот злополучный вечер ЧП со взрывом на одном заводском валу привело к оцеплению всего периметра соседними воинскими частями. Ну, а последствия с нашим задержанием могли бы быть непредска-зуемые.

И когда я учился в десятом классе и кроил себе туфли «лодочка» из 8 рублевых обычных туфель на три-четыре размера превышающих нужный, отрывая подошву, обрезая и загибая кожу, чтобы нос стал модно острым, Дима Молчун занес мне готовый, почти кипящий, столярный клей. Туфли у меня не только стали отличаться крепостью при носке, но и жесткостью носка. «Носок» стал хорошим ударным инструментом на танцплощадках. Мужики нашего двора часто с ним курили, просто сидя на скамейке напротив импровизированного футбольного поля.

Так вот, крепость в те годы строилась у нас во дворе почти каждый год. Наша крепость — это не простая снежная преграда. Присутствовали траншеи и потайные хода для отходов побежденного войска. В ход шло многое из подручных средств: ящики с ближайшего продмага и части мебели с помойки нашего и соседнего двора. На строительстве крепости иногда отрабатывали свой родительский оброк наши предки. И к Новому Году главная часть стены в высоту достигала почти двухметровый труднодоступный рубеж. Основные баталии совершались в зимние каникулы. Малышня, защищавшая крепость, всегда стояла на ящиках, чтобы глазеть в бойницы со страхом на штурмующих старшеклассников. Которые с криком, подбодрившись перед наступлением распитой за сараями бутылкой красного, бежали на крепость с мечами в руках. Оружие должно было лечь на наши спины или воткнуто в бляхи наших ремней на животах. Бить по голове не разрешалось, но никто из нас не владел филигранно техникой фехтования. И зеленка или йод частенько потом украшали наши лица или бритые затылки.

В назначенный день, утром, мы с деревянными мечами пришли на предварительное сборище, еще не было двенадцати часов. В овчинных полушубках, в валенках, нас сразу тяжело было распознать, кто есть кто. Щит у меня был сделан из крышки деревянной бочки. Отец мне отдал ее за ненадобностью. Он помог мне набить по периметру жестянку и заставил меня сплести ручку из сыромятной кожи. Четырьмя скобами он подогнал ремешок, чтобы мне было удобно держать и крутить этот импровизированный щит. Я потом усилил его елочным крестом. За что через год понес наказание. Выпуклый крест не только сдерживал доски, но придавал щиту солидный вид. Ведь я его покрасил золотистой краской, которой на заводе красили ободки снарядов. Этот щит делался тоже после просмотров фильма «Александр Невский». У мальчишек, в основном, щиты были сделаны из кусков фанеры, прямоугольные и размеры варьировались от возможности достать тот и ли иной кусок фанеры. Мы, малышня, во время таких баталий пользовались мечами. А вернее палками. В ответственных сражениях, как и перед этим боем, у меня болтался на поясе алюминиевый морской кортик, подаренный мамой в первый мой отъезд в пионерский лагерь, после окончания первого класса. Мы ждали с тревогой наших сегодняшних врагов. Еще вчера разведка, в лице Славы, доложила нам, что подбадривающей огненной жидкостью будет бражка. Старшие лазили в Пекарню и утащили у кочегаров бутыль.

И вот показались доблестные рыцари, пока еще добрые, в предвкушении очередной победы. После которой опять можно за сараями, перебивая друг друга за кружками остатков «живой воды», делиться впечатлениями покорения очередного поселения «диких лесных» в звериных шкурах, вернее овчинных.

На первый взгляд, рыцари отличались своим вешним видом очень сильно. Но, естественно, они представляли выходцев из благородных семей, имеющих свои знатные гербы и моду. Воспитание, палитра обмундирования и фасон бережно хранили принадлежность к своему знатному роду. Вот почему вид их вместе казался очень разноперым.

Генка, в длинной ремесленной шинели, со шлемом в руках. Сегодня его звездный час. Он был главным крестоносцем-предводителем. Шлем с рогами олицетворял его власть и могущество.

Николай, который учился в ремесленном училище вместе с Гешей, как и в основных сражениях, был в бескозырке и бушлате старшего брата, который работал матросом на переправе в Петрокрепости. Николай часто назначался адмиралом, когда мы ходили в походы на соседнии акватории (а в поселке в то время было около десяти прудов и несколько карьеров) на захват плотов или возвращение своих родненьких в нашу гавань.

Вовка чуть младше Геши и Кольки, но повыше ростом, в своей неизменной «Буденовке» и брезентовом фартуке на спине, позаимствованном у нашего дворника за пачку папирос «Звезда» во временное пользование, походил на чапаевского бравого сотника.

Еще шесть парней старшеклассников из соседнего дома с мечами и большими щитами, как минимум, в мой рост.

У старших были такие же мечи как и у всей маленькой братии. Но они часто ходили в бой, имея еще клинки. Клинки были уже произведением мальчишеского искусства по сравнению с мечами. Вырезались ножами и дорабатывались наждаками и пилками. Когда клинки появлялись у малышни, и они нравились старшим, то хозяин оружия по уставу двора менялся. Если, конечно, старшие братья или родители своим властным повелением не возвращали вещи своим законным владельцам. Иногда, вместо мечей шли в бой с клюшками. Которые заготавливались летом вместе с вениками из березок.

Преамбула договора о предстоящей битве длилась не долго. Геша нас угостил леденцами. Мы разошлись. Нам дали пятиминутную готовность.

Слава, как самый старший из мелюзги, и, наверно обиженный, что его старшие не взяли даже в оруженосцы, а оставили в ополчении с малышней, хотел доказать, что он достойный сын Отечества или хотя бы просто герой двора. Мы единогласно выбрали его на роль Дениса Давыдова. Он дал нам последнее указание. Когда мы заняли свое место в крепости, сразу достали почти метровые кривые, но клиновидные булавы.

Сигнал горна, найденного в заброшенном ДК еще года три назад, возвестил о начале «Дворового Крестового Похода». Трубил Витька, он учился в музыкальной школе, хотя играл на баяне, но для нас он был Витек–Трубач. Полненький, в толстых очках, он вызывал у нас жалость и его никогда не обижали, все пацаны считали, что он и так обиженный. Хотя с годами он вытянулся и забросил музыкальную школу, поступив в Железнодорожный техникум.

Из бойниц мы смотрели на медленно наступающего врага, шагающего на нас широкой, слегка клиновидной шеренгой. Солнце светило врагу в глаза, а наши спины обливал холодный пот. Несмотря на то, что под шубками у нас были толстые свитера, плотно завязанные шапки-ушанки, поднятые воротники обмотаны шарфами, все это должно было хоть как-то смягчить неприятельские удары по нашим тщедушным тельцам. Но приближающиеся солнечные блики от рогов шлема, армейских кокард и горящих глаз, подбодренных бражкой, быстро навел на нас ужас и мы в страхе стали орать «за Родину», сжимая крепко свои булавы. Крестоносцы быстро преодолели первую преграду, служащую нам редутом и остановились у стены крепости. Голоса наши затихли, мы сопя, ждали, когда враг полезет на крепость.