Бесплатный фрагмент - За завесой обычной реальности

За пеленою зыбкого марева

Матёрый медведь грузной поступью выбрался из глухой чащобы на обочину лесной дороги, внимательно огляделся, чутко пронюхал воздух и окутался пеленою зыбкого марева.

Когда пелена марева рассеялась, на том месте, где только что был медведь, грузно топтался тяжеловесный немолодой мужик, высокий, кряжистый, бородатый.

*

Дорога была пустынной, но когда мужик дошёл до большого замшелого камня, перед которым она распадалась на два «рукава», перед ним, как из-под земли, возникли два разбойника с тяжёлыми дубинами в руках. За спиной мужика раздался оглушительный свист.

Обернувшись на этот свист, мужик увидел ещё двух разбойников с дубинами.

Все четверо разбойников медленно и зловеще стали надвигаться на путника, беря его в плотное кольцо.

Самый крупный из разбойников певуче и притворно жалобно прогундел:

«Мил человек! Подай сирым и убогим на скудное пропитание…»

Физиономии у разбойников были сытые, на них блуждало выражение наглости, звероватости и насмешливой глумливости. Им нравилась их игра с одиноким, безоружным путником. Они угрожающе помахивали дубинами и кривили губы в хищнических ухмылках.

«С паршивой овцы — хоть шерсти клок», — читалось в их требовательных взглядах.

Но не «паршивой овцой» оказался тот одинокий путник. Он окутался пеленою зыбкого марева, а когда марево рассеялось, там, где он стоял, появились четыре матёрых секача, каждый из которых застыл перед ближайшим к нему разбойником. Глаза у кабанов были налиты кровью, что указывало на приступ бешеной ярости и готовность к атакующему рывку.

Такая встреча с диким кабаном — это неминуемая смерть.

Дубиной от такого зверя не отмахнуться, бегством от него не спастись.

Разбойники выронили дубины и стали медленно пятиться.

Кабаны выжидали, раскаляясь от кипевшей в них ярости.

*

Что было дальше разбойники вспомнить потом не могли. Они простояли в бессознательном оцепенении до тех пор, пока дорога вновь не опустела.

Откуда вдруг появились и куда исчезли секачи?

Куда делся тот путник, с которого они хотели бы содрать «хоть шерсти клок»?

*

На рыночной площади цыгане развлекали зевак номерами с огромным ручным медведем.

Зеваки обступали зверя со всех сторон и галдели, указывая на косолапого монстра пальцами:

— Смотри-ка, какой огромный!

— А вид у него добродушный!

— Вид у него обманчивый: медведь не собака, морду от сердитости не оскаливает. Он, если разозлится, мазнёт тебя лапой по башке — из тебя и дух вон. А вид у него в это время будет всё такой же добродушный.

*

В кабаке неподалёку от рыночной площади тоже шло веселье: там гуляли возвращавшиеся с ярмарки купцы. Гуляли по-купечески широко, залихватски.

— Эй! Кабатчик! Водки на всех!! Угощаю!!! — буйствовал захмелевший купец, высокий, осанистый, толстопузый.

Он обходил всех посетителей кабака, как милостивый царь обходит своих верноподданных на пиру в его честь, проверяя, все ли сыты-пьяны. И всюду слышал он тосты и хвалу ему, всюду его «царственному» взору отвечали восторженно-умиленные взгляды.

И вдруг взор его споткнулся о немолодого мужика, тяжеловесного, высокого, кряжистого, бородатого. Он не сливался с общей биомассой веселящихся в хмельном угаре «верноподданных». Сидел спокойно, как скалистый утёс среди разгулявшихся морских волн, смотрел на удивлённо застывшего перед ним «милостивого царя» твёрдым, независимым взглядом.

— А ты, приятель, почему не пьёшь вместе со всеми за мой счёт? — набычился купец.

— Потому, что я пью всегда только за свой счёт и никогда иначе, — спокойно ответил мужик.

— Ну нет, голубчик, сейчас ты будешь пить за мой счёт! — взвинтился купец. — Эй! Кабатчик!! Пришли сюда рюмку водки!!!

В ту же минуту с рюмкой водки на подносе к купцу подбежал половой:

— Извольте, Ваши милость! Мы для Вас завсегда…

— Ему поднеси! — указал купец на мужика твёрдого, как «скалистый утёс».

Мужик положил деньги на поднос, взял рюмку и выпил.

— Да ты никак брезгуешь моей щедростью?! — взревел купец.

— Вовсе нет. Я своею щедростью горжусь, — спокойно возразил ему упрямец.

Лицо у упрямца оставалось добродушным, как у медведя, который не как собака: морду, осердившись, не оскаливает.

— Да я тебе за твоё ко мне неуважение! — купец вывел свой могучий кулак на широкий замах и… свалился от удара упрямца, который всё с тем же добродушным видом, как медведь лапой, мазнул купца открытой ладонью по голове. Потихоньку мазнул, в четверть силы, и купец свалился не замертво, а в глубоком нокауте.

Среди «верноподданных» купца мгновенно поднялся переполох:

— Да это супостат!

— Хватайте его! Вяжите!

— В полицейский участок его, мерзавца!

Толпа мстителей за поругание их «милостивого царя», тряся кулаками и изрыгая страшные угрозы, двинулась на «супостата», но тот окутался пеленою зыбкого марева, а, когда марево рассеялось, перед «мстителями» предстал полицейский, да не простой, а в генеральских погонах.

«Генерал» строго погрозил толпе пальцем и величественно проследовал к выходу. Толпа безмолвно и раболепно расступалась перед «генералом», освобождая ему проход.

Не доходя до двери, «генерал» вдруг растаял в воздухе, оставив толпу гадать:

Откуда вдруг появился и куда исчез генерал?

Куда делся тот супостат, который обидел купца отказом от его угощения, а потом ещё едва не убил его?

*

Тяжеловесный немолодой мужик, высокий, кряжистый, бородатый вошёл в лесную чащобу, окутался зыбким маревом и под покровом густой его пелены превратился в матёрого медведя.

Он выстоит и окрепнет

Миха поднялся на вершину огромного пологого холма. Вершина горбилась чахлой низкорослой травой среди которой раскинулась обширная картина тесного лабиринта, обозначенного небольшими серыми булыжниками.

«Прочь сомнения!» — мысленно подстегнул себя Миха.

Он знал, что вход в лабиринт может обернуться бедой, предугадать которую человеческий разум не в состоянии, а преодолеть — и тем более. Но выбор для себя он сделал до того, как отправиться в этот поход. Теперь, перед входом в таинственный лабиринт, тревога заявила о себе в полный голос, и если не вырвать её из сердца немедленно, она разрастётся в панику.

Миха «визуализировал» свою тревогу в виде тонкого колючего стебля, тянувшегося цепкими корнями к середине его сердца, чтобы овладеть его волей. Миха вырвал из себя этот стебель и с омерзением зашвырнул его подальше от себя.

«Теперь — вперёд!»

У колдовского лабиринта три тропы:

Одна — видимая, принадлежащая нашему материальному миру. Идти по ней — пустое время препровождение.

Другая, по заклинанию слабой силы, уводит в мир лёгкой мистики. Там всё может казаться прежним, но это — обман глаз, обман ума.

А на третьей тропе, по самому сильному заклинанию, может открыться весь ужас мистического пространства, сводящий людей с ума. Только знающий многие тайны того страшного мира и укрепивший себя теми средствами, которые даются лишь избранным, имеет шанс выйти живым и невредимым из того убийственного ужаса.

Уж лучше побывать в стране обмана.

Она ближе к нашему миру, в котором тоже многое обманно.

Миха произнёс заклинание слабой силы и…

…Он шагнул в лабиринт, и его сознание мгновенно переместилось в другой эшелон восприятий, переключившись на «автопилот». Его тело потеряло чувствительность, ноги вели его, подчиняясь мистическим повелениям лабиринта. Здесь, внутри лабиринта, его размеры разрослись на несколько порядков. Михе стало уже казаться, что лабиринту не будет конца, как вдруг он вновь оказался в своём дворе.

Навстречу Михе из-за угла вывалилась компания отморозков, которые терроризировали весь район, ведя нескончаемую войну с такими же ублюдками из других компаний «за асфальт». Каждая встреча с ними — это пытка унижением и побоями.

— Миха! Респект тебе от всей нашей братвы! — радушно выкрикнул «центровой».

Вслед за «центровым» вся кодла ощерилась приветливыми улыбками, кинулась к Михе «ручкаться» и обниматься.

Когда их компания откатилась от Михи, спеша по своим дурацким делам, Миха окутался плотным туманом недоумений:

«Что это было? Откуда такое уважение ко мне от этих полоумных чертей?»

— Миха, привет! — перед глазами Михи возникло личико самой красивой девочки в мире. — Пожалуйста, проводи меня. А то тут где-то крутится кодла Храпа. Они мне прохода не дают. А тебя на районе все шпанюги боятся.

«Мне это снится», — подумал Миха.

— Ради тебя, Танюша, я готов сразиться со всем мировым злом вместе взятым, — скупо улыбнулся Миха, внутренне поражаясь тому, как свободно он чувствует себя перед девочкой, от одного присутствия которой он всегда терялся в словах и становился неуклюж в движениях.

Танечка благодарно схватила Миху под руку, прижавшись к нему, как к своей «каменной стене».

— Мне нужно в магазин за продуктами. Заодно я прикуплю чего-нибудь к чаю. Хочу угостить тебя кое-чем вкусненьким.

«Если это сон, то я не хочу просыпаться до конца своей жизни», — подумал Миха.

Он ещё не освоился со своей новой ролью в этом так счастливо изменившемся мире.

…В мире сладостного обмана.

*

Танечка — самая красивая девочка в мире, самая недоступная даже для робких мечтаний — дарила Михе свою любовь.

Все носители негатива были неизменно радушны с Михой.

Все житейские трудности решались сами собою.

Это был настоящий «мышиный рай», созданный когда-то для малой группы этих подопытных грызуном в лабораторных условиях для изучения отдалённых последствий существования в таком невероятном блаженстве.

Миха знал, чем окончился тот сладостный на вкус, но гибельный в отдалённых последствиях научный эксперимент.

«Прочь от этого наваждения!»

*

Миха произнёс заклинание для возвращения из мира сладкой лжи и оказался в своём дворе.

Навстречу Михе из-за угла вывалилась компания отморозков, которые терроризировали весь район, ведя нескончаемую войну с такими же ублюдками из других компаний «за асфальт». Каждая встреча с ними — это пытка унижением и побоями.

— Эй! Чучело! Стоять! — крикнул Михе самый мелкий из этой оскотинившейся от собственной расхлябанности своры.

Миха резанул его взглядом, звенящим, как отточенная сталь.