Бесплатный фрагмент - За рекою кукушка

Бежали строчки в белые поля

Читая рукопись Виктора Серова, невольно вспоминаются строки Андрея Вознесенского «Стихи не пишутся — случаются, как чувства или же закат.» По жизни Виктор путешественник, даже скорее, одинокий скиталец, которому дано многое увидеть и пережить. И в пути случаются стихи-монологи, когда душа переполнена впечатлениями или «память застряла в сюжетном изгибе». И приводят его дороги на" Улочки давнего счастья,/ Где ещё память живёт», или просто на рыбалку, или в лес. В своих скитаниях он не одинок, ведь вокруг живая природа, которую он любит, понимает и умеет слышать, как" речка тихо о своём журчит,/ О бесконечном, вечном и нетленном…", как" Хнычут синицы в листве, словно малые дети…»

Неизбывное желание общения со всем сущим откроется строками, посвящёнными малой, неизвестной, певчей птахе:

«…Подкрашенной каплей минора

Словечко мне слышится — «Вить!»

И я бы хотел её имя

Сказать троекратно в рассвет,

Чтоб птаха с душой херувима

Меня поминала сто лет…»

Уходит поэт из дома на природу после бессонной ночи, когда» Где-то пёс в глухоночье выл, / В небо нервы тянул и рвал…» или» громко соседи ругались, / И казалось, что это не люди…". Уходит поэт туда, где «Бирюзовая Синь после серости ночи», где «Клёны дымят на рассвете бордовым туманом». Уходит потому, что мир людей часто наводит на трагические мысли:

…« Мир погибнет, но не от заразы —

Ненавидя родных и соседей…

Мы забыли о божеской сути —

Что всё сущее неповторимо,

Что добром измеряются судьбы…»

Есть у поэта особый дар путешествовать не только в пространстве своей жизни, но и во времени, ощущая своё кровное родство с героями былинных времён. И тогда звучат его стихи как сказы:

«В краю моём, в отрогах-берегах

Сокрыта мудрость древняя венедов,

Оберегают сосны сон в веках

Волхвов и дедов…

В краю моём струится из земли

Душа Руси прохладой родниковой —

Здесь Древний мир со мною говорит

Заветным словом…»

Сила его древнего рода, передала поэту ощущение того, что он“ отпрыск большой зари, / У которого вёсны в крёстных“; дар понимать „многомудрую Русь“; верить в то, что „зазвучит поэзия творенья, / Из родников ведической земли…“ Путешествуя в ведическое прошлое, он становится Первославом, который на „ты“ со славянскими богами, потому что весенним днём его с любимой венчал сам Лель, а потом Первослав „Травы в снопы вязал — отблагодарить Мокошь…", у Зимовея просил дать погоду потеплей. Памятью сердца он говорит: „Нас к дубу Велес приводил — знакомил с Родом…". Он верит, что «Сварожьим внукам на Земле, стезя — Бессмертье».

Как Первослав, он признаёт, что“ Время — всесильный жрец и вершитель знаний и дат“. Но, возвращаясь в настоящее, Виктор с горечью, видит что „сегодня жизнь равна зарплате, а день — уколу новостей…", потому и хочется вновь заглянуть в окно, „…где оставил детство — Лето поёт… / Там каждый день писалась про нас новелла…". А теперь он пишет стихи-воспоминания.

Он не теряет своих корней, не боится признаваться в своём деревенском детстве, с любовью пишет о бабушке и тёте. До слёз пронзительно стихотворение о брате «Рыжий». Самобытности его лирике придают и слова карельские или старорусские, ныне почти не употребляемые, но они делают более «вкусными» строки его стихов.

Первослав, конечно, первоклассный лирик, но бывают моменты, когда «Стихи пылают, шипят чернила…", когда «утром жизнь кипучая ночной стирает мир…", тогда он пишет ироничные стихи, как говорится, на злобу дня, о себе, о соседях, о знакомых, о незатейливом быте родного посёлка. Пишет с юмором, но по-доброму, и чаще, читая такие стихи, не хочется смеяться, а становится грустно от того, как правдиво отображена наша провинциальная действительность.

Обо всём пишет поэт, но только в любовной лирике его душа раскрывается в полной мере. Возможно, кому-то покажется старомодным такой стиль, когда Виктор признаётся:

«О, как прекрасно это чувство притяженья,

Когда с тобою ангел твой обожествленный!»

Но до этого возвышенного слога он долго шёл тернистым житейским путём, чтобы сказать любимой:

«Теперь весь свет сошёлся на тебе —

Я сбросил груз потерь и расставаний,

Босым прошёл по высохшей стерне,

Чтоб подарить тебе свои желанья;»

Так пишет поэт, у которого миг восторга, когда" рядом та, что мир в тебе рисует», сменяется долгими разлуками, в которых" будут литься стихи, как слёзы». И общение с любимой сузится до переписки: " Я в рифмах по тебе опять начну скучать…»,

«А потом я пришлю свой май,

Чтобы совью не слушать грусть…

Между строчек меня читай —

И мечты, и объятья чувств…»

Упоительны, но кратковременны встречи с любимой, момент прощания звенит строкой:

«Ты уедешь, погода испортится —

Ветер снег напророчит и дождь;

Безответною рифмой наполнится

Дом, в котором ты редко живёшь.»

А потом» бессонные ночи упрямые будут звать в …разговор», в признания:

«…Злюсь, понимаешь, я на одиночество —

Не на тебя, — на потерянность злюсь…»

Но и в одиночестве поэт умеет находить удивительные моменты:

«ночь была восторженно-красивой,

Когда я Осень провожал домой…»

Он умеет слышать ветер, который поёт карельскую «смолою пахнущую песню», мечтать под дождём, понимает грачиный и вороний грай.

Виктор Серов плодовитый поэт, жизненный опыт, богатство накопленных впечатлений, обострённое чувствование, желание быть услышанным рождают его стихи-монологи. Он мог бы признаться словами Анны Ахматовой:

«Моя душа закрыта ото всех,

И лишь стихи приоткрывают дверцу.»

Я познакомилась с Виктором Серовым в Бежецке. В 2023 году Бежецк получил статус Литературного города России, но уже много лет привлекает поэтов «Днями Ахматовой», «Гумилёвскими фестивалями», поэтому неудивительно, что у всех поэтов, кто бывает в Бежецке, есть стихи-посвящения семье Гумилёвых, памятным местам, связанным с ними. Неизменно гости города фотографируются у памятника Анне Ахматовой, Николаю и Льву Гумилёвым. Приходилось не раз слышать мнение, что памятник кажется эклектичным, а вот как своё видение выразил Виктор:

«А в Бежецке памятник странный стоял

Отлитый, как будто, из трёх обстоятельств…»

И это определение, наверное, лучше всего отражает идею этого памятника семье из трёх талантливых, неординарных людей, проживших три трудных судьбы и оставивших нам богатое литературное наследство.

Каждый, кто посещал дом Гумилёвых в Градницах, не мог остаться равнодушным к его истории и старине и мог бы повторить вслед за Виктором Серовым:

«И пела грусть во мне неизъяснимо,

Что сберегалась домом много лет…»

Уверена, что каждый читатель найдёт в поэзии Виктора созвучные себе мотивы и строки, или наоборот, захочет подискутировать с автором. Мне близки его лирические зарисовки состояний природы, его стихи любимой женщине.

Я желаю поэту Виктору Серову, чтобы чаще «бежали строчки в белые поля», на» Островок босоногого детства», чтобы попытаться «сберечь миг краткосрочного чуда» и написать об этом новые стихи-монологи, которые приоткроют дверцу его души для любимой, друзей, его читателей.

Елена Бурчилина,

член Союза писателей России.

9 декабря 2023г.

Елена Бурчилина
Виктору Серову

Я не вписалась в грусть твоих стихов,

Я не вчиталась в объяснения чужие…

Меж нами топи и леса глухие,

И высота летящих облаков.

Я знаю вкус невыплаканных слёз

И одиночества звенящие моменты…

И потому легко на комплименты

Сойду. И пожелаю, чтоб сбылось

Всё то, что намечтал ты под зонтом

Под тихие напевы дождевые.

Пусть чувства ваши жаркие, живые

С любимой согревают общий дом!

И будет сладким, мирным счастье в нём!

09.12.2023г

Об авторе

Виктор Алексеевич Серов — творческий псевдоним на просторах интернета «Первослав». Член Союза писателей России.

Родился в мае 1971 года в посёлке Максатиха Калининской (ныне Тверская) области. С малых лет отец привил любовь к природе и тягу к рыбацкому бродяжничеству по реке — даже представить не могу, как бы я жил без реки моей, Мологи и её малых рек-сестёр Волчины и Ривицы.

Первая проба пера, так сказать, произошла в седьмом классе, когда апрель месяц принёс отголоски ледохода с Тверцы и мы всем классом прильнули к окну, чтобы хоть как-то разглядеть буйное пробуждение реки. Девчонки расталкивали мальчишек у окна и было очень весело наблюдать за всем со стороны, была там одна… Ей были первые мои стихи. А дальше — мне понравилось, как реагируют одноклассницы на мои послания, и я писал, писал… Даже в школьную стенгазету…

После окончил Максатихинское проф-тех-училище по специальности шофёр-тракторист и пошёл служить в армию. После демобилизации получил дополнительное образование: диплом по силовой электро-механике. В период службы было исписано несколько тетрадей стихами, которые исполнялись под гитару на популярные в начале девяностых годов мелодии и иногда на собственные «дворовые» мелодии. С 1995 и, наверное, по 2010 почти ничего не писалось — тяга к стихам возвращалась не сразу, по душевному состоянию, но в один момент «накрыло», и строки стали проситься в тетрадь… И вот — пишу, — пока пишу…

В настоящее время являюсь руководителем Максатихинского межрайнного творческого объединения «Молога»

Создатель и руководитель творческой группы в сети ВК «Сосновые берега». Постоянный член жюри детско-юношеского музыкально-поэтического фестиваля «Юный Орфей» г. Борисоглебск Воронежской области, член жюри детского-юношеского поэтического фестиваля-конкурса «Проба пера» с. Старая Криуша Воронежской области.

Соавтор и выпускающий редактор проекта «Тверские перекрёстки» — областной альманах поэзии и прозы.

Издано четыре авторских сборника стихов: сборник разных лет «Очень хорошие стихи»; «Этот мир, на реальный похожий…»; «Ты гражданин» и сборник лирики «…под соломенной стрехой»

Публиковался в СМИ Тверской, Кемеровской, Воронежской, Волгоградской и Ростовской областях. Публикации в СМИ Краснодарского края, Республики Бурятия, Украины и Белоруссии.

Судьбу себе не выбирают

Снится мне Русь

Часто мне Родина снится:

Зелень колхозных полей,

Ветер качает пшеницу,

Шелест листвы тополей;

Снится река и таёжный

Край без шумов городских,

Где закликают тревожно

Гуси детей озорных;

Крик петушиный с зарёю,

Выгон на пойму коров,

Дева, что лебедь — не скрою,

Частая гостья у снов.

Русская снится деревня —

Говор чудных стариков,

Сладостный запах варенья

И с творогом пирогов.

Снится мне Русь, где есть воля,

Вера в людей и любовь,

Но просыпаюсь и в горле

Ком за пролитую кровь

Братьев украинцев, сербов,

Братьев армян и грузин;

Боль за Россию, что серым

Цветом покрылась руин…

Правда иль сон был неверный,

Как же народ всё забыл…

Где ж ты, родная деревня,

Кто же тебя погубил?

Улочки давнего счастья

Думалось, что неуместно

Вспомнились судьбы людей,

Живших на улице детства

Родины малой моей.

Но не напрасно лазейки

Память свои выдаёт —

Вытянет с дальней ячейки

Образ и сердце ожжёт…

Шумные прежде проулки

Стали немы и тесны,

Сердце намеренно гулко

Бьётся в груди от вины,

Что вспоминаю не часто

И навещаю раз в год

Улочки давнего счастья,

Где ещё память живёт.

Птаха

«Свет снегириный… Память. Примета

Дальней, иной,

Светлой поры… Неужели всё это

Было — со мной?»

А.Г.Нестругин. «Свет снегириный»

Западный ветер в осень вплетает

Снежную мгу,

Лужи не мёрзнут — снова растает,

Но на лугу

Может и дольше: на глиноземье

И полежит…

Снегу неважно — время не бремя,

Если бежит.

Стайка синичья в старой кормушке

Ищет пшено…

Юркая птаха так простодушно

Смотрит в окно.

Припоминаю: было однажды

В детстве моём,

К ночи морозной голубь отважный

Впущен был в дом…

Спорятся птахи, в гроздьях рябины

Ищут приют,

Снежною пылью ветры под зиму

Землю метут.

…В дальнем сарае стрёкот сорочий —

Птичий ли знак? —

Стайку синичью кличут от ночи

Скрыться в чердак.

Птахи сорвались с места и дробью

Порхнули в лаз,

Смотрит одна лишь птичка со скорбью

В дом мой сейчас;

Лапку поджала — знает, что на ночь

Греться впущу…

Словно комочек, к печке прижалась,

Я же — молчу…

Картина — храню их немало…

Картина — храню их немало:

Тропа в разнотравье бежит,

А в детстве косили, бывало,

И делали маленький скирд.

Под соснами домик Серовых —

Над кручею береговой,

А вниз по реке рыболовы

Тягают подъязков удой.

И путает ноги в осоке

От стада отставший телок,

И смотрят на реку свысока

Витёк и малой Игорёк.

Чудные — по моде, в пилотках,

О чём-то под гору кричат,

Наверное, деду. А в лодку

Лещи заглянуть норовят —

И надо ведь, бок золотистый

Покажет под самым бортом…

А в речке и берег гористый,

И дедов, как в зеркале, дом.

И небо — бескрайние дали:

Я трогал их детской рукой,

Прохладой оно отзывалось,

Шепча мне о правде земной…

Я знал, что особое счастье

Мне Мокошью будет дано —

Что к Вечности буду причастен

И знания пить, как вино

Пьянея от счастья и боли,

За то, от судьбы что принял,

Вот только, что съем и пуд соли,

Об этом я правды не знал…

А правда… Кончается детство,

Тускнеет пейзаж за окном,

И прежний дружок по соседству,

Уже не заходит в мой дом.

И берег совсем не высокий,

И сосны не громко шумят,

А славное детство далёко,

Далёко — полвека назад…

Сюжеты… Виденья-картины

Назад возвращают меня,

Туда, где есть жизнь без рутины,

В тот мир, где остаться нельзя.

В тот мир, где живут ещё люди:

Родители, баба и дед…

А много ль картин ещё будет?

Судьба не подскажет ответ.

У Судьбы за пазухой

Тишина туманная за рассветы спорится,

Меркнут, как фантазии, звёзды в небесах…

У Судьбы за пазухой, знаешь, что находится? —

Бежецк и Максатиха прячутся в лесах.

А поодаль, к западу, где глаза озёрные

Спорят, чья небесная чище синева,

Там стоят высокие церквы золочёные

И вышневолоцкая слышится молва.

У дорог берёзоньки — весты бессловесные,

Кланяются по» ветру, смотрят долго вслед,

Словно змейка, вертится полем-перелесками,

С Волочка до Бежецка межевой завет.

Если выйти затемно летом за околицу,

Тайну заповедную можно обрести:

Что другим сокрытое, от тебя не скроется —

Ты услышишь вечную песню о Руси.

Справа с балалайкою, слева раззадористо,

Древнее карельское в сердце постучит…

У Судьбы за пазухой не смешно, не горестно —

Слышно, как туманная, тишина звенит.

По тропке забытого детства

«В ивняковых зарослях дождей

Вдоволь света, тишины, озона.

Будто здесь особенная зона…

Может, потому, что нет людей?»

А. Г. Нестругин.

По тропке забытого детства

Ты, память, меня проведи

К задирам-гусям по соседству,

К оврагу, что шепчет в дожди.

Под крышей сосновой — в осоке —

К плоту, где рыбалил отец, —

Туда, где скучал одиноко

Не знающий жизни юнец.

Веди меня, тропка, под кручу

К сырым ивнякам у реки,

Что так же к погоде плакучи,

Что стали в обхват велики.

Как воды бурлят переката,

Здесь память теряет покой,

И пламень вишнёвых закатов

Юнец провожает рукой…

За рекою кукушка…

За рекою кукушка всё поёт и поёт

Закликая Судьбу в небесах долгим эхом:

Если чёт накукует, то и Счастье придёт,

А запнётся на счёт… обзову неумехой;

И пророчить мне время не буду просить:

Знаю точно — соврёт, — насчитает лет триста,

А когда б нагадала, как ещё век прожить,

То сказал бы: «Кукуй! Даже если тернисто…»

***

Ночные тягостны тревоги —

Монах читает мне псалтырь…

— Нет, не пойду я той дорогой,

Что люди ходят в монастырь.

Пусть караулят жертву бесы,

А я — полями да рекой,

И после выйду прямо к лесу,

Где храм древнейший волховской.

Вокруг него дубы могучи

И сосны в небо, как персты —

Монашеское чтиво слушать

Волхвам тоскливо, а кресты

Они не ставят на распутьях,

А в камне оставляют след,

Так, чтоб заблудший видел путник,

Куда крещёным хода нет.

Мой храм — скала первозаветов,

В неё вмурован Алатырь,

Что затмевает силой Света

Любой монашеский псалтырь.

Я прихожу и припадаю

К нему и телом, и душой,

И мудрость Предков принимаю —

Вот Храм вовек исконно мой!

…Я у костра, под звёздной крышей —

Уды не дремлет «сторожок».

Путь потеряв, на берег вышел

Монах — к ухе на «огонёк»

Всё, что далось…

«Завтра, конечно, всё будет иначе:

круче, ясней.

Сбудется день колоритней и ярче,

впору весне!»

О. Лукашева. «Реминисценции дальнего эха долго звенеть…»

Завтра — конечно… Память, что волны,

бьются о брег:

Каждый тычок о прошлом напомнит —

чем пренебрег.

Предал ли вечер, иль на рассвете

скворушкой пел.

Может быть, знал желания ветер,

но… был не смел.

Время — всесильный жрец и вершитель

знаний и дат;

Прошлого волны, не окропите

слёзно мой взгляд…

Всё, что далось к познанью судьбою —

блажь и юдоль, —

Память порой приносит прибоем,

чтоб помнить боль…

Бескрылый

Бессонна ночь. Не разуму тревожно,

А было чувство, словно не один…

Незримый он — я был его заложник —

Ко мне он прежде чаще приходил.

Всесильный он… усталый мой воитель,

Мой древний Дух сегодня был со мной:

Оберегал мой город и обитель,

И завлекал межзвёздной глубиной.

Он мне шептал, что есть миры иные,

Земных миров намного красивей,

Что если б крылья были молодые,

Покинул дом, как славный Одиссей.

Просил он крылья дать ему на время:

За триста лет свои он потрепал.

Дух говорил, что все мы лангольеры*,

Что бог премногим крылья оборвал…

Я возразить хотел, но зверю я подобно,

Рычал, как будто был немым теперь,

И дар небес — летать — ему не отдал,

И указал рукой ему на дверь…

Но древний Дух, меня он не покинул —

Он, сбросив крылья, мною утром стал,

И дал обет испить со мной судьбину,

Чтоб без него я звёзды не познал…

лангольеры* — пожиратели времени

Сон. На бранном поле

Мой сон:

Я в месте незнакомом,

Разлилось небо по земле,

И тело битое ознобом,

В сырой застыло тишине;

И не живой я, и не мёртвый —

А на засечном рубеже,

Моя потерянная рота,

Лежит под пеплом на меже;

И воют дикие собаки

По павшим воинам в бою,

А мне… не вспомнить даже драки,

Как будто не был я в строю.

Но обретая пульс сознанья,

Я тяжесть чувствовал в руке

И братья павшие вставали,

И взвился стяг невдалеке;

И меч в руке моей ожившей

Холодным блеском очи жёг —

Вскричал я страх переступившим:

«Не я ли вас не уберёг?!

Не спите — мы ещё живые,

Ещё не время пепел есть,

Сожжём тела в кострах немые,

Кто пал героем в битве здесь!»

И в бой мы шли, и песню пели,

И пел свинец, несущий смерть.

Земля вздымалась и горела,

Но мы поклялись страх презреть.

И верил я — на бранном поле,

Врагам не стану зло прощать:

Когда на бой идут герои,

То нужно только побеждать!

…И я проснулся. Вожделенный

Струился в окна тёплый свет.

Мне мнилось: «Всё же во Вселенной,

Как на земле, рассветов нет,

Туманов нет, и зим, и вёсен,

И нет ночных ревущих гроз…

Но мы в церквях защиты просим,

А в войнах пьём со смертью злость…»

Покровитель свечи

И не ветер слушать хочу

И не сов, что кошек пугают —

Я Луну в окно не пущу,

Пусть свеча танцует нагая.

Наказав метелям, их стынь

Разбросать на скаты речные,

Намечтаю звёздную быль

И миры, невхожие ныне.

Приглашу на чай домовых

С околотка жжёного тленом,

Принесу дровец смоляных,

Кину в топку пару поленьев,

И наследный чайник «седой»

Напою студёной водицей,

Пусть гудит огонь озорной,

А плита ему станет жрицей.

Будут разум сонный пленять

Очага хранителей речи,

Будет свет свечи танцевать,

И ласкать нам очи и плечи;

А когда вода забурлит

На плите в наследной латуни,

Позову я чай всех испить,

Что мне друг привёз из Батуми…

Когда утро в окна войдёт,

Разойдутся добрые гости,

И февральский ветер начнёт

Задувать под крышу от злости —

Я ж не слушал песни его

И метели танец не видел,

Только что мне с ветра того,

Если я свечи покровитель.

На грани сна

Словно совьи глаза,

свет фонарный в окне мерцает —

ночь со мною стихи читает

на границе у сна.

Знаю, строфы мои,

но из прошлого вьётся строчка,

словно образ был дан в рассрочку,

чтоб меня опоить.

Силуэты дворцов

и ажурных мостов горбатых,

а видения, словно вата —

я копил их для сов.

Где-то конь вороной,

встретив призрак, в галопе бьётся…

и внезапно строка свернётся,

предо мною стеной.

…Размыкаю глаза —

серый сумрак рассвет пророчит, —

стих последний порваться хочет,

сон в окно унося.

Спросило небо…

Спросило небо:

— Ты летал?

— Летал. — ответил я. — Не важно…

Орлом всесильным я не стал,

И не был соколом отважным;

Взлетал… Ты знаешь, что без крыл

Лететь живому невозможно,

Но я «на грани» жизни был,

А там, ты знаешь…

— Всё возможно.

— В твоих объятьях темнота, —

Продолжил я ответ свой небу. —

Земная жизнь — не суета,

А умирать не тянут жребий…

Зачем? Вот, ангелы твои,

Они и с крыльями — но живы?

Когда отец их сотворил,

В них было больше перспективы…

Летают птицы (но не мы)

И те, кто жизнь прожил земную,

Но не уснул на грани тьмы,

И людям зло не вылил всуе.

С тобой мы встретимся потом,

Когда Сварог вернёт мне крылья.

Но прежде дел не счесть в земном

Быту, где дни, как диафильмы.

Вздохнуло небо:

— Как сказать… —

Закрапал редкий дождь солёный. —

Мне трудно ангелов считать,

Но хуже крылья рвать крещёным…

По небу прокатилась дрожь,

И вечер весь, и ночь, и после

Не прекращался нудный дождь —

Как будто лично мне был послан…

О нужде и морали

«Дорогу осилит идущий» —

Восточный мудрец говорил,

Но поиска истины сущей

Он путь указать позабыл.

С тех пор и хотят пилигримы

Найти свой «священный грааль»,

Но все не сойдутся в единой

Дороге с названьем «Мораль»;

И каждый какого-то бога

Таскает в суме за спиной.

А истинный путь — от порога —

С чего-то назвали «Нуждой»…

Недописанный сюжет

Был сюжет, но не писался так, как надо —

Оставались незаконченными строки, —

Залипали у невидимой преграды,

Как уставшие от истины пророки…

Отчего-то становилось даже страшно —

От потери неизвестной и никчёмной?

Иногда ломался грифель карандашный,

И точился снова с чувством обречённым.

Рвались мысли жить на мятую бумагу,

Где уже бывали строфы лет прошедших,

Но писать их не хватало мне отваги,

Знал — сочтут их позже бредом сумасшедшим.

День рождался, и карябал невпопад я

Тот сумбур, что мне привиделся сегодня.

Но, когда проснулся, было всё ж досадно,

Что с начала тот сюжет никак не вспомнить.

Но ты живёшь…

Пусть нелегко судьбу благодарить

И принимать от жизни мудрый опыт:

Тяжёл тот груз, но выбор верный — жить,

Не становясь никчёмным мизантропом.

Но нелегко тянуть житейский воз,

И гуж порою рвётся от натуги,

И жизнь несёт, как поезд под откос,

Что по судьбе даётся за заслуги.

И жаль того, кто спину надорвал,

Да и того, кто ждал всю жизнь подсказки:

Судьба — не блажь для разных приживал,

И не в хомут впряжённая савраска.

Неведом путь и слог её строки,

Как и объём, записанного свыше,

Да и порой шаги не так легки,

Но ты живёшь, раз небом был услышан.

Запах отпусков

Дороги с юга пахнут дыней,

Арбузом пахнут и вином;

Дороги северные — рыбой,

Грибами, клюквой и костром;

А в городах совсем иначе:

Впиталась гарь в житейский быт,

Туман, остыв, соляркой плачет,

Когда сквозь смог рассвет спешит.

Но есть особый — современный —

У пассажирских поездов:

В вагон вселяясь, непременно

Вдыхаешь запах отпусков;

И много позже, вспоминая

Свой туристический «вояж»,

Нам ясно память проявляет

Вагонно-ролтонный купаж:

Нарезок сырных и колбасных,

Салатов пряных и яиц,

И тел вспотевших, понапрасну

Салфеткой пот стиравших с лиц…

Бежит по рельсам память лета —

Плацкартов душных и сует,

Едою пахнущей бюджетной

В душе оставив тёплый след.

Тверь — Борисоглебск. Август, 2023 год.

Вот такая весна

— Вот такая весна — то мороз, то оттепель. —

Разглагольствует дед, лёжа на печи,

— Я наверно схожу к детям, там хоть потчуют,

А ты тесто поставь всё ж на калачи…

Завтра ж праздник тебе! Что, забыла старая?

Выставляй свою снедь, что ли, ко столу.

Внуки, может, зайдут, вкуснотой побалуем,

А под вечер, глядишь, и бока помну…

— Ах ты, перец сухой — эвон, что задумал-то!

Я сейчас вот ухват у печи возьму

И устрою тебе «сладость» полоумному,

Будешь год вспоминать праздник и весну…

Бабка села к окну поглазеть на улицу:

— А и впрямь, ты смотри, вон сосед идёт,

А с ним Валька-жена, и совсем не хмурится,

И цветов он букет, глянь какой, несёт.

Что расселся, стручок? — бабка подбоченилась, —

Завтра жду от тебя праздничный обед

И… наверно молчи, чтоб я не обиделась,

И цветов подари завтра мне букет…

А назавтра, чуть свет, печь уже протоплена,

Стол салфеткой накрыт… свечи и цветы,

На тарелках салат луково-картофельный

И ещё на пару тянутся манты…

— Вот такая весна: то мороз, то оттепель. —

Разглагольствует дед с внучкой у печи, —

Надо бабку будить, праздничным попотчевать,

А потом уж и чай, мёд да калачи.

К осочникам некошеным, к туманным берегам…

Осочники не кошены — туманами дымят,

У речки ходят лошади, как много лет назад.

Под вислыми берёзами трескучий костерок —

Там юные «философы» сторожат котелок:

Минуток через несколько уха и «подойдёт»…

А над родными весями малиновка поёт,

А купол неба звёздного и миром не объять:

На север — жёлто-розовый, рассветному под стать.

Прохладой тянет дымной от неспящего костра,

Мимо коней пасущихся пройду к «своим» местам —

Туда, где в ночь июльскую гулять выходит лещ,

Где в пору давней юности любил картошку печь…

Нет, ни сейчас, ни загодя тропу к реке я плёл —

Стреноженною памятью мой Дух меня привёл

К осочникам некошеным, к туманным берегам —

В «ночное» — там, где лошади по пойменным лугам…

Фестивальное

Фестиваль «Калитвянский причал».

Турбаза «Казачья застава». 2019 год

Гитара устала, уснули стихи,

Костёр остывает, с рассветом не споря,

Енот доедает остатки ухи

Забытой в пылу разносолов застольных…

Когда расходились, уже рассвело,

И спать не хотелось под птичьи распевы.

Петух за рекою горнил на село,

И плотный туман растекался в кочевье…

Всего лишь мгновенье, и радужный сон

Зарылся в усталом от мира сознанье,

Теряли храпевшие тестостерон

В палатках соседних под бабьи страданья…

А кто-то со всеми не пил за столом,

И даже не пел, а лелеял глазами

Донскую казачку — и впрямь, и тайком,

И нежно шептал о любви ей губами.

Кому было дело, что юный поэт

Купаться сведёт черноглазую деву —

Любовь ненавязчиво явится в свет,

Но выбрав, любимчикам дарит посевы…

К полудню, понурый похмельный бомонд

Хрипя, выползал из кряхтящих палаток:

— А всё же удался наш творческий слёт,

И дали б диплом ещё лауреата. —

Слегка в стороне седовласый поэт

Прокашлявшись буркнул, к реке направляясь.

— Идёте купаться?

— Уж скоро обед.

Поплавал уже. — был ответ, — Отпиваюсь…

Гитара запела опять за столом,

И к рюмочным стукам цеплялись цитатки —

Хотелось ещё прогуляться на Дон,

Но надо рюкзак паковать и палатку…

Про летнее варенье и чай

В бор поеду с утра: наберу себе лета

И домой принесу, чтоб варенье сварить,

Чтобы долгой зимой вспоминались рассветы,

Когда чай самоварный с чабрецом буду пить.

Будет в доме моём аромат земляничный

Разливаться и ветер в долгих соснах шуметь,

А в морозном окне к берегам моим Млечным

Ночью каждой являться заповедный медведь.

Я ему буду петь, а сверчок неустанный

Наиграет мотив о прекрасной земле,

Что укрыта во льдах, на широтах полярных,

Что однажды откроет допотопный секрет…

Будут все вечера пахнуть солнечным зноем,

Навевая порой запах буйной грозы,

И цветов полевых, и покосом с росою,

И прекрасной девицей неземной красоты.

Очень терпким сварю, дюже вкусным, варенье —

Назову его «летним» и, как мёд разолью

По кастрюлькам, бадьям и отдельно — в контейнер,

И Загадке гостинец свой на пробу пошлю.

Приоткроет она бандерольку из лета,

Что зимой почтальонша ей домой принесёт,

Будет вечером чай пить и думать, что где-то

Её добрый романтик очень любит и ждёт.

Огонёк

За Мологою, речкой широкой,

Сиротинкой горит огонёк…

Где-то путник в ночи одинокий

Затерялся в распутье дорог.

Затерялся и ищет родную,

По которой к порогу придёт,

А неладную, горько-хмельную,

Никогда уже не изберёт.

Ни к чему ему горькие годы,

Ни о чём ему сладкая блажь —

Как с телеги, грехи у порога,

Незадачливый свалит багаж.

Постучит, призадумавшись в сенях,

Не дождавшись ответа, войдёт,

И увидит, что прежде в виденьях —

Там отец у окна его ждёт…

За рекою Мологой широкой,

Споря с ночью, горит огонёк.

Ищет путник в ночи одинокий,

Среди сотен чужих свой порог.

Зачем Париж, зачем Монмартр…

Зачем Париж, зачем Монмартр,

Зачем мне Эйфелева башня?

Мой край красотами богат —

Во много раз заморских краше!

И даже Кипр, и Шарм-эль-Шейх…

Сберу в рюкзак чего съестного,

И скроюсь где-нибудь от всех —

Быть может, где-то у Лесного…

А что, ну разве не курорт?

Свой колорит — мошка, озёра,

И спину солнцем не ожжёт,

Да и народ весьма весёлый.

Любой приемлем здесь язык —

Где на карельском, где и матом, —

Болтаешь, в общем, как привык,

Хоть на японском… «автоматом»…

Вот где красоты — и тайга,

Грибов немерено да ягод.

Пусть иностранцы на югах —

Мне что попроще, то приятней.

Старатель

Поступки — совести мерило,

Цензура памяти — печаль.

А то, что прежде заносило,

Так жизнь не в струнку магистраль.

Пытливый взор отыщет правду,

Но неформатный кругозор —

Король на троне авангарда,

Что затевает с нею спор…

Сегодня жизнь равна зарплате,

А день — уколу новостей.

Как жить при чуждых постулатах,

Когда нет правды и идей?

И путь тернист, но всё ж понятен,

Хоть отвлекает внешний сбой…

Остановись — пусть твой старатель

Возобладает над тобой.

Рифмы о правде

Слова коверкать совсем нетрудно,

Но чаще правду писать хотелось,

А в воскресенье, почти с полудня,

Благие мысли в башке вертелись,

И всё просились на лист бумажный,

И было в доме вначале тихо,

Но в дверь к соседям стучались дважды,

А после выло полночи лихо.

Какие мысли, какие рифмы —

Смешались строки в сознанье с матом

И бились гневно волнами в рифы,

И вырывались на свет… откатом.

А утром сверху затихло будто,

Но нервы с ночи звенели сильно,

И правда думой была беспутной,

Как будто влили в неё обильно…

Упав на койку, кричали мысли,

А тело, скорчась, подушку мяло,

И время на день почти зависло,

Но оказалось под вечер мало,

И дальше — ступор до полуночи:

Сознанье после по-волчьи взвыло,

И показалось, что рифма хочет

На свет родиться, но как — забыла…

Через неделю опять случилось —

Писать о правде хотелось очень,

Но… позвонили и всё забылось, —

Как мячик пнули в траву обочин.

Как будто правда кому мешает —

Боятся, что ли, её влиянья?

Но ночью снова, как в стену шарик,

Стучались рифмы в моё сознанье.

Берега-косогоры

Косогоры, леса, луговины речные,

Воды тёмные катит чрез пороги река.

Затянул борщевик деревеньки пустые,

Да нудит по ночам с комарами тоска.

У ворот старики, свой закат провожая,

На Мологу свою, на калиновый куст

Смотрят, тихо молясь… Может завтра? Кто знает…

Кто ж тогда понесёт на погост тяжкий груз?

Новый век… Не шумнут за окном ребятишки,

Не погонят гусей у бурлящей реки.

Для чего? Тихо здесь, только воздух и книжки,

Да ещё самокат, что от деда Луки…

Для чего было всё? О величье забыли.

Прогуляли, продали, а остатки гниют…

Радиола в плену паутины и пыли:

Песни слушать любил — так теперь не поют.

Старый бабушкин дом… Тополя да крапива.

Лишь бревнушки торчат, не истлели ещё.

Так и не дождалась, не увидела сына,

Не шепнула ему наставленье своё…

Холмогоры, поля, перелески и рощи —

Всё как будто не то, и река уж не та,

Не галдит ребятня и бельё не полощут,

Только чайки кричат, и вокруг пустота.

Уж истлела скамья, где, забытые всеми,

Провожали последний закат старики,

Что деревне своей жизнь вернуть не сумели:

Не под силу двоим, а кто мог — далеки…

Может, время придёт, снова люди вернутся

Обживать берега, вспомнив корни свои,

Снова песни Руси над рекой разольются,

Будут петь до зари о любви соловьи.

Может… знаю — не то. Надо, чтобы вернулись.

Как прожить без корней, потеряв и себя?

Чтоб потомкам с небес старики улыбнулись,

Что живёт наконец-то родная земля.

В моём краю

В моём краю туманы и дожди,

И трав в полях задумчивых прохлада,

В краю моём, куда ты не пойди,

Везде услада.

В краю моём не спорят с тишиной

Не птичий хор, не ветры озорные —

Здесь судьбоносной Мокоши покой

Царит доныне.

В краю моём, в отрогах-берегах

Сокрыта мудрость древняя венедов,

Оберегают сосны сон в веках

Волхвов и дедов.

В краю моём, сокрытый до поры,

Великий Китеж дремлет подо мхами,

На Камень-синь кладут свои дары

Богам веками.

В краю моём струится из земли

Душа Руси прохладой родниковой —

Здесь Древний мир со мною говорит

Заветным словом.

Звёздный шёпот

Я в небо бездонное ночью на звёзды смотрю

И слышится, будто ушедшие предки мне шепчут,

Что я не однажды ещё постою на краю,

А после мне станется жить и спокойней, и легче.

Мне видится, что я орлом над землёю лечу —

Орлам не бывают препоной моря и границы —

И людям внизу по-орлиному звонко кричу,

Что в мире не станет светлей, если спрятаны лица.

Восходит Луна, и в мистический красятся цвет

Леса и поля, и туманы над поймой речною,

И стражи стоят за туманом, встречая рассвет,

Качая своей непокорной седой головою.

Те стражи, я знаю, они из далёких времён,

Они только там, где о предках сердечно радеют.

Мне слышится шёпот от славных родных мне имён,

Когда-то ушедших на небо, где звёзды алеют.

Ночное

Вот и роса блестит– туманы день теснят,

Шкворчат подъязки на калёном камне,

Дымит, потрескивая в углях головня,

Утята с кряквой вылезли на плавни.

Звенит назойливо в осоке комарня,

Судак под берег шумно гонит мелочь…

Версталась здесь как будто жизнь моя

И у костров со мною зрела, зрела;

И вот вцепилась крепкой пятернёй,

Чтоб не отдать другим страстям мужицким,

Свенчав меня с Мологой и с зарёй,

Сгрузив в рюкзак босяцкие пожитки.

А что и нужно — чайник вон кипит,

Дошла и рыба с черемшой и хреном,

И речка тихо о своём журчит,

О бесконечном, вечном и нетленном…

Туманной Сваргой млечная стезя

Торит меж звёзд пути перерожденья —

Там где-то есть тропинка и моя,

Которой я пойду, закончив время.

Сравнялся берег с мокрой пеленой,

В осоке тёмной цапля прокричала…

Вся жизнь и быт за пазухой земной

С рожденья и до нового начала.

Зарделась в небе новая заря —

В ночь не спалось, выпь на болоте пела.

А, может, бделось вовсе и не зря —

В рассвет хватала щука ошалело…

Говорят…

Говорят, не любим я Родиной —

С детства ласкою обделён,

Словно плюнул в меня юродивый,

Иль напрасно оговорён.

От рождения — брошен-руганый,

С нареченья и будто в скит;

Не с того ль, что не стал хапугою,

Что за правду душа болит?

А спросить у Судьбы — не матушка:

Не ответит — сильней нагнёт.

А ведь я за душой ни камушка

Не ношу — пусть, как есть, везёт…

Но скажу: мне любима Родина

За подсказки, как надо жить.

Может, просто рождён особенным,

Чтоб стеснялся о чём просить?..

Остров «Память»

Островок босоногого детства,

Вечный страж тополиных ветров,

Ты ведь помнишь, как я по соседству

«контролировал живность» дворов?

Ты ведь помнишь, как кошки бежали

От собак в твой спасительный плен

И как осенью вороны грают,

Накликая больших перемен?..

Что-то сбылось, а что-то исправить

Став взрослей, почему-то не смог,

Только остров с названием «Память»

Не исчез на развилке дорог.

Ещё ветры «поют» вечерами,

Залипая в листве тополей,

И опять он меня привечает,

Словно в детстве, под сенью своей.

О правде

Нас время неподкупное рассудит,

Кто был из нас чужим, а кто своим,

Не стоит уповать, что мы забудем —

Мы правду никому не отдадим;

Её мы сохраняем не в тетрадях,

Не в книгах зашифровываем суть:

В России за седьмой печатью память —

В людской душе её не сковырнуть.

Об эволюции, ненависти и о соседях

Что Земле ожидать — эволюций? —

Люди бредят лишь баней кровавой,

А я думал, что чаяньям сбыться

О России овеянной славой.

Обретёт человечий наш разум

Торжество в наступившем столетье?

Мир погибнет, но не от заразы —

Ненавидя родных и соседей…

Возомнив себя богом всесильным,

Мы забыли о божеской сути —

Что всё сущее неповторимо,

Что добром измеряются судьбы.

Но сегодняшний день провожая,

Я подумал — вдруг завтра не будет?

Нынче громко соседи ругались,

И казалось, что это не люди.

Посленовогоднее

Январь сырою мглой укутал мой посёлок;

На грязь засоленных дорог не липнет снег.

Какой-то чудик нарядил скелеты ёлок

Пивными банками (постпраздничный хай-тек).

Салюты кончились — вороны объявились,

И псы «бесхозные» в помойках мусор жрут…

В газету жалобу напишут — обленились! —

Ведь сами мусор тот в контейнер не кладут.

Застыло время в закоулках междузимья;

Подарко-винный спал на нет ажиотаж;

На лицах сонных продавцов следы унынья,

Что всё ж «удачным» новогодний был кураж…

Есть индивиды, что покрепче — те на лыжи,

А основной народ внимает «теле-шум», —

Туман сегодня над посёлком, как в Париже,

Но только наш, январский, более угрюм.

Нынче вечер холодный был

Нынче вечер холодный был —

Млечный путь на дома упал.

Где-то пёс в глухоночье выл:

В небо нервы тянул и рвал…

Кто-то, видимо, спать хотел —

Не стерпел, и гулять ходил…

Жалко пса — он ведь просто пел,

А тот «кто-то» его закрыл.

А под утро пришли коты,

У подъезда невестам петь.

И мороз-то — такая стынь,

Что вздохнёшь и начнёшь хрипеть.

И я слышал, как «кто-то» пса,

Что на звёзды романсы выл,

На котов «от души» послал,

И… опять погулять ходил.

Мне всё думалось: «Спит ли он,

Или просто любитель в ночь

Нагулять аппетит на сон?»

Я, вот честно, поспать охоч.

И ругнувшись: «Да чтобы вас…

Допоётесь ведь, вашу мать…»

Я в который уж за ночь раз,

Попытался улечься спать.

Нам бы помнить вчера

На Руси всё одно — что вчера, что потом, —

Если жизнь не прижмёт, то и память глухая,

И цинично, наверно, охаять дурдом —

Что вошло в обиход, не сотрётся веками.

Чернотой вековой многомудрая Русь

Изводила свой Дух и нутро потравила…

Отчего? И когда? Да и сможет ли трус

Отвергая свой крест, не вдыхать и кадило?

Чем глупее сейчас, то случится едва ль

Возродить, что убил «солнцеликий Владимир»,

Если память людей, словно чёрствый сухарь,

То и дни, что потом, не случатся своими…

Нам бы помнить вчера, да назавтра бы впрок

Накопить в закрома, что в заветах от предков,

То покинул бы Русь присосавшийся Рок,

То и верно кресты потопили бы в реках,

Да и «чёрных служак», что с кадилом и дурь

В прежде умный народ, распевая внедрили,

Но сегодня силён под крестом «дымокур»,

Что давно уже ждёт, чтоб «вчера» мы забыли.

Слово. Люди и числа

Туман затмит серебряное слово,

Сожгут в кострах поэтов славный век,

Но возрастёт на зольниках былого

Всесильный дух несущий русский свет;

Очнётся мир от мнимого величья

И обратит на Русь пытливый взор,

И сбросив сор с себя псевдо-античья,

Вернёт язык, что чтился испокон.

И зазвучит поэзия творенья,

Из родников ведической земли —

Никчёмный сор межъязыковых прений

Сойдёт на нет, как прежде короли.

Не будет войн — Земля себя очистит:

Больных излечит, злобных заберёт…

Но гибнут люди обращаясь в числа,

Слова поэтов не беря в расчёт.

Пичуга чудная

Чуть свет, и пичуга чудная

О чём-то протяжно поёт —

Две ноты, но, кажется, знаю,

Кого эта кроха зовёт;

И пусть ошибаюсь я скоро:

В той песне стремящейся жить,

Подкрашенной каплей минора

Словечко мне слышится — «Вить!»

И я, окликаясь охотно,

Шепчу ей походу — «Я тут…»,

И думаю: «Матерь-Природа,

А как это чудо зовут?

И я бы хотел её имя

Сказать троекратно в рассвет,

Чтоб птаха с душой херувима

Меня поминала сто лет…»

Но шепчет в берёзах мне ветер

Что пташкам имён не дают,

Что только в стихах у поэтов

Они на две жизни живут,

И только в людской величают

Их именем весты своей,

А в птичьей их так — окликают,

Чтоб помнилось дольше о ней.

К дороге в Борисоглебск

Оставлю печаль у порога

И быт одинаковых дней —

Беги по России, дорога,

В объятия лесостепей;

К Хопру, где исхожены тропы,

В подсолнечный Борисоглебск —

Беги, но в Твери синеокой

Дождись верхневолжский экспресс:

Везёт он мою Жозефину,

Отраду мечтаний моих —

Я с ней хоть в Пекин, хоть в Афины,

Хоть в поиск миров неземных.

Мы встретим полуночный «скорый»,

Заселимся в сонный плацкарт

И к югу, навстречу авроре,

Помчимся во тьме наугад…

А сегодня не пишется — мается…

Без эмоций стихи не сплетаются,

Только проза, и та с чернотой…

Говорят, надо в церкви покаяться,

Иль водою умыться святой.

Но к чему? — не у всех под рубахою,

На верёвке болтается крест,

Да и я не воспитан монахами,

Хоть и знаю, где прячется бес…

Я люблю, когда дымка туманная

Скроет реку своей пеленой,

И когда наполняется праною*

Дом с капельною ранней весной —

Этим чудом душа восторгается

И рождаются строки стихов!

А сегодня не пишется — мается, —

Просто вечер дождливый таков.

Прана* — жизненная энергия, жизнь

Где ты, ветер перемен?

Где ты, ветер ураганный

неотложных перемен?

Залечить бы надо раны,

да нет кровушки у вен;

Не вдыхает полной грудью

покалеченная Русь —

что же с ней, родною, будет?