Бесплатный фрагмент - Я был советским спортсменом

Предисловие

За восемь лет в составе сборной команды СССР по спортивной гимнастике мне довелось быть участником двух чемпионатов мира и принимал участие в

многочисленных международных турнирах и турне. Везде было по-разному, впечатлений было много.

Во время моей спортивной карьеры, приезжая домой, мне не всегда удавалось рассказать родственникам и друзьям о том, что со мной происходило, и детали того времени стали постепенно стираться из моей памяти.

Однажды моя дочь Настя в присутствии моего сына Дмитрия спросила меня:

«Папа, почему ты никогда и ничего не рассказываешь о себе? Нам интересно знать о твоем спортивном прошлом. Кроме того, у нас сложилось

противоречивое представление о Советском Союзе. Что же все-таки происходило? Как и чем вы жили тогда?»

Я задумался. Действительно, моя дочь родилась в 1990 году. Она выросла в другую эпоху. Кому как не мне поделиться впечатлениями о том времени, рассказать моим детям о том, что я чувствовал, будучи советским спортсменом, и как воспринимал происходящие события.

Наши дети вправе знать нашу правду о нас и о нашем советском прошлом. Размышляя об этом, я вдруг начал воспроизводить в памяти давно забытые события и сопровождающие их детали. Они никуда не пропали, они просто осели на дно моей памяти и всплывали теперь, словно навигационные буйки.

В моих воспоминаниях я не претендую на стопроцентную точность

воспроизведения событий, да это и не является моей целью. Их описание чисто субъективное, основанное на моем личном восприятии. Некоторые имена

изменены мной по определенным причинам, некоторые я просто уже не помню, со временем все смешалось — страны, соревнования, лица…

Сейчас многое видится по-другому. В памяти вдруг проявляются давно забытые случаи, которым я не придал важности тогда, а сегодня они мне

кажутся заслуживающими внимания. Мне бы хотелось передать обстановку, в которой мы находились, и рассказать о том, как и чем мы жили тогда.

Я посвящаю эту книгу моим детям, моим друзьям, моему тренеру и советским спортсменам.

Я был советским спортсменом

Глава первая

«На международный турнир в Соединенные Штаты Америки поедут Тихоньких и Бараксанова», — безапелляционным тоном сообщил старший тренер сборной команды СССР по спортивной гимнастике Леонид Яковлевич Аркаев.

Я вздрогнул от неожиданности, но не подал виду. Мы стояли, выстроенные в одну шеренгу, на гимнастическом ковре перед основной тренировкой и

привычно выслушивали монолог старшего тренера. Наконец он закончил, дал команду, мы повернулись направо и начали общую разминку.

«В Америку, так в Америку», — мелькнуло в голове. — «Значит предстоит снова перелететь через Атлантический океан. Это будет моя третья поездка в эту страну. Что ж, Бог троицу любит».

После разминки мы распределились по снарядам. Я начал тренировку с коня.

Мне предстояло за два часа выполнить целиком мою соревновательную программу в двойном объеме.

Когда я дошел до последнего снаряда вольных упражнений на ковре, сил не осталось. За плечами чувствовалась неделя ежедневных трехразовых тренировок. Я подошел к нашему молодому тренеру по акробатике Валентину Потапенко и негромко сказал ему:

— Валентин, сегодня суббота, конец недели. У меня остался последний снаряд и последний подход. Надежда только на тебя. Понимаешь?

— Леха, не беспокойся. Все понял, — весело ответил он. — Главное, сделай рондад фляк, а в остальном положись на меня.

Я знал, что мог на него рассчитывать. Я разбежался, сделал подготовительную разгонную связку и оттолкнулся ногами, взмахнув руками и закручиваясь в двухплоскостной крутке. Валентин поддал рукой в спину, добавляя скорости в сальтовом движении, помог в первом пируэте и, подхватив во втором, поставил аккуратно на ноги. Со стороны казалось, что я сделал все сам, на самом деле без его помощи я бы на ноги точно не приземлился. Я продолжил упражнение,

состоящее из менее сложных элементов, и закончил его акробатической связкой опять с помощью Валентина.

Старший тренер, следящий внимательно с самого начала за всей моей тренировкой, понимающе посмотрел на меня и на Валентина и засмеялся:

«Ничего, ничего, Алексей, держись! Это только первые пять лет тяжело!» — и после небольшой паузы добавил — «а потом еще тяжелее!»

Я улыбнулся и опустился на скамейку. Рядом сел мой тренер Геннадий Никифорович Столяров и сказал: «Ладно, хватит. Я вижу, ты на пределе. Все нормально. Ты готов. Такую неделю выдержал. Со следующего понедельника снижаем объем».

После тренировки мы направились в столовую на обед вместе с Геннадием Никифоровичем. Он заговорил первым: «Алексей, я пообщался с другими тренерами, в том числе с тем, который на этот турнир ездил в прошлом году. Он утверждает, что еще никому из советских спортсменов не удалось ни разу выиграть открытый Кубок Америки по спортивной гимнастике».

Я шел рядом и молчал.

Первые две поездки в Штаты для меня были не очень удачными. Из первой поездки в Техас я вернулся на костылях, травмировал левый голеностоп во время соревнований на первом снаряде.

Из зала тогда меня отвезли в больницу, там наложили гипс и вечером привезли прямиком в гостиницу. Я прилег и, видимо, под действием принятых

медикаментов уснул, не дождавшись возвращения ребят с соревнований.

На следующее утро в номер зашел шеф нашей делегации. Он поинтересовался моим самочувствием и перед уходом сказал:

— Алексей, мы вынуждены тебя оставить ненадолго одного. Американская Федерация организует поездку в Даллас на место убийства Президента Кеннеди. Вернемся к обеду.

— Хорошо. Не беспокойтесь, я буду вас ждать в номере, — заверил его я.

Про себя я подумал: «Странная экскурсия. Звучит как-то неестественно. На место убийства обычно выезжает оперативная группа, эксперты, следователь…»

Я взял пульт и уселся перед телевизором. Было непривычно смотреть телевизор, будучи прерываемым рекламой каждые пять минут.

Оставшееся до отъезда время пришлось провести в основном в гостиничном номере. Номер, безусловно, был комфортабельный, но после трехдневного пребывания в нем, практически не выходя, мне хотелось поскорее вернуться домой.

Вторая поездка была организованна студенческим обществом «Буревестник».

Наша команда, состоящая из гимнастов-студентов, провела несколько встреч против команд университетов на севере Соединенных Штатов. Я еще не совсем восстановился после травмы, поэтому выступал не на всех снарядах. Это вызывало у меня неприятное ощущение лишнего в нашей команде.

При встречах с американскими студентами атмосфера была праздничная, организаторы проводили совместные мероприятия, ужины, экскурсии.

Вопрос «Do You like America?» предшествовал любому диалогу. Казалось, что ответ на этот вопрос являлся паролем в таинственной международной студенческой игре. Причем меня удивляло то, что вопрос звучал так, как будто слово «Америка» было не названием страны, а именем какой-то девушки- студентки. Услышав в очередной раз вопрос, нравится ли нам Америка, мой друг Володя Симаков с усмешкой переспросил: «Северная или Южная?»

В итоге, словно желая освободить нас от поисков правильного ответа, в Филадельфии нам подарили белые футболки с надписью красными буквами «I love America», в которой слово «love» заменили изображением сердца.

— Формула интересная, сначала отборочный турнир, а на следующий день финал по многоборью и отдельным видам, — продолжал мой тренер. — Соревнования будут проходить в небольшом городке Фэрфакс штата

Вирджиния, недалеко от Вашингтона.

Я продолжал молчать и думать о своем: «Поживем — увидим. Главное — не было бы ошибок в передаче информации, а то иногда такое бывает. Вон два года назад приехали на Австралийские Игры. Огромная разница во времени,

перемена климата! На собрании по прилете выяснилось, что произошло какое- то недоразумение и даты проведения соревнований были сообщены неправильно.

Соревнования начинались на следующий день после нашего прилета! Мы с Сашей Погореловым и Наташей Юрченко переглянулись. Что ж, прекрасно! Хорошо, что не сегодня! Выбора не было. Двое суток в пути, 22 часа чистого времени полета в четырех самолетах: Москва — Дели, Дели — Сингапур, Сингапур — Перт, Перт — Мельбурн».

На все официальные соревнования, такие, как Олимпийские Игры, Чемпионаты и Кубки Мира и Европы, обычно делегации приезжали на несколько дней

раньше, чтобы у нас была возможность отойти от перелета, адаптироваться к новой обстановке, разнице во времени, климату…

На неофициальных международных турнирах эта практика не соблюдалась. Кроме того, иногда случались различного рода нестыковки перевода или толкования той или иной информации. Расхлебывать приходилось нам.

— Кто назначен тренером? — прервал я свое молчание, когда мы подошли к зданию, в котором находилась столовая.

— Я еду с тобой, — ответил Геннадий Никифорович.

От этой новости у меня сразу поднялось настроение. Видимо, турнир действительно был важным. Поехать на международный турнир с

персональным тренером — случалось не часто.

В этот день вечером я почувствовал, что перебрал с сегодняшней нагрузкой.

Кроме основной тренировки в субботу утром, после обеда нам проводили специальную тренировку, которая называлась «Круговая подкачка». После разминки каждый гимнаст занимал свое место на приготовленных тренерами снарядах и выполнял упражнение, направленное на развитие скоростно- силовых качеств. После этого он сразу же приступал к следующему без

перерыва и так далее по кругу. Такая система способствовала не только развитию физической силы и выносливости, она учила «упираться». К концу этой тренировки мы с трудом волокли свои ноги, руки становились неподъемными, и, казалось, что сердце не выдержит этого ритма.

После ужина я прогулялся на свежем морозном воздухе, принял теплую ванну, но это не помогло. Пальцы сжимались в кулак сами по себе, чувство

напряжения в мышцах мешало уснуть. Я утешал себя: «Все нормально, расслабься, подумай о чем-нибудь приятном».

Ничего не помогало.

Я осторожно приподнялся и сел на край кровати. На соседних койках слышалось ровное дыхание Саши Тумиловича и Валика Могильного.

Я вспомнил, что у Валика была привычка есть шоколад, когда он не мог заснуть. Он разворачивал плитку шоколада, завернутую в хрустящую фольгу, отчего я просыпался и не мог в свою очередь потом уснуть. На утро я говорил:

«Валик, я тебя умоляю, если ты опять ночью будешь есть шоколад, разверни обертку и приготовь его заранее!» Валентин, смеясь, обещал мне больше ночью шоколад не трогать, но через неделю ситуация повторялась.

Я посмотрел на него и на его тумбочку возле кровати и улыбнулся.

Подумать только, что полгода назад, мы, два гимнаста из одной спортивной школы города Ленинска-Кузнецкого, выступали вместе в одной команде на Чемпионате Мира в Монреале. Золотые медали висели на зеркале в нашем гостиничном номере четыре оставшихся дня, и у нас не поднимались руки спрятать их в чемодан.

Я встал с кровати, подошел к стеклянной балконной двери и прижался лбом к холодному стеклу. За окном, в центре занесенного снегом фонтана, в лунном свете виднелась статуя обнаженной девушки.

Я подумал: «В этом году мне исполнится 25 лет. В сборной команде старше меня уже никого не осталось. В каком же количестве международных

соревнований я участвовал за эти годы? Двадцать пять? Тридцать? Когда все это началось? Где и когда проходил мой первый международный турнир в составе сборной команды СССР? Если брать, начиная с молодежной сборной, то выходит в Кишиневе, столице Молдавии, где я впервые в мире соединил два перелета на перекладине? Точно, выходит так».

Тогда сестра рассказала мне по телефону, что после того, как родители прочитали заметку об этом в газете Советский Спорт, отец вырезал ее и отправил своему отцу.

Когда в очередной раз он отвозил меня из Междуреченска в Ленинск, я спросил его:

— Папа, почему я ничего не знаю о моем деде? Отец ответил:

— Потому что ты никогда о нем не спрашивал. Я внимательно посмотрел на него:

— Ну, тогда я тебя спрашиваю сейчас — кто твой отец и мой дед? — Он не отвечал.

— Папа? — повторил я укоризненным голосом.

Он еще некоторое время молча смотрел на дорогу. Затем вдруг, не оборачиваясь, с расстановкой, словно хорошо выученный наизусть урок, ответил:

— Твой дед Николай Прокопьевич Тихоньких живет в городе Балее Читинской области. До войны он работал учителем математики. В 1939 году был

награжден медалью «За трудовую доблесть и за хорошо поставленную учебно- воспитательную работу в школе». Медаль в Москве в Георгиевском зале ему вручил Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Иванович Калинин.

Николай Прокопьевич 4 августа 1941 года был призван в армию и направлен в Иркутское военное училище. После окончания училища участвовал в боях на Западном фронте. Был ранен. После выздоровления в составе группы советских офицеров был командирован в Польскую Армию. После войны Николай Прокопьевич вернулся в марте 1946 года в звании капитана. В течение пяти лет работал в Балейском педучилище в должности заместителя директора и преподавал математику. До ухода на пенсию руководил школой №1 города Балея. Был Награжден Орденом Красной Звезды, Орденом Отечественной войны, медалью «За отвагу».

— Нехило! — протянул я. — А почему он никогда не приезжает к нам, а мы не ездим в гости к нему?

— Это длинная история. — вздохнул отец. — Расскажи мне лучше, как у тебя с учебой в институте.

.

— В институте все нормально, мне разрешили свободный график посещения занятий из-за моих многочисленных сборов и соревнований.

Позже я узнал от матери, что мой дед, вернувшись с войны, не стал жить с женой и своими четырьмя детьми и женился заново. С новой женой у них родились дети. Время было голодное. Все было сложно. Мне не хотелось бередить старые раны моего отца, и я перестал его расспрашивать о нем.

Я еще немного постоял у окна и вернулся в постель.

«Завтра воскресенье — день отдыха. В любом случае смогу выспаться». — подумал я, поворачиваясь лицом к стене.

Утром после завтрака я взял у дежурной по залу лыжи и лыжные ботинки и направился к лесу. В лесу лыжня была уже накатанная, видно, я был уже не первый и далеко не самый ранний утренний лыжник.

Углубляясь все больше и больше в подмосковный лес, я чувствовал, как его непривычная тишина действовала на меня успокаивающе. Огромные неподвижные ели нависали своими придавленными снегом ветками надо мной и провожали меня хвойным запахом. Свежий снег придавал всему вокруг

чистоту своим непорочным белым цветом.

Мне вдруг вспомнилось, как на приеме в Советском посольстве в Пекине

китайский переводчик объяснял нам, что белый цвет для них является цветом

скорби. Им было удивительно, что в большинстве европейских стран невеста идет под венец в белом платье. В Китае один из самых любимых цветов —

красный, и невеста на свадьбе одевается в красное платье, поскольку для китайцев он символизирует счастье.

Стоящий рядом сотрудник посольства усмехнулся:

«Удивил! Мы тоже под флагами красного цвета до сих пор боремся за всеобщее счастье!»

Я оглянулся. Мужчина лет сорока насмешливо смотрел на меня. Мы познакомились с ним и разговорились, ожидая выступления посла.

Оказывается, что после окончания МГИМО основную часть своей жизни он прожил и проработал за границей.

В какой-то момент я участливо спросил его:

— Скучаете, наверно?

На что он со снисходительной улыбкой ответил:

— Алексей, ты же знаешь, жизнь коротка и прожить ее нужно ТАМ.

Я вопросительно взглянул на него и ничего не сказал. Как раз в этот момент посол зашел в зал в сопровождении руководителя нашей делегации, и все повернулись в их сторону.

Воскресенье пролетело быстро. Следующие два дня на тренировках мы в основном шлифовали программу и отрабатывали детали. Все было готово, и я был в хорошей спортивной форме.

В день отъезда в аэропорту Шереметьево нам раздали паспорта, и мы направились на таможенный контроль. Невысокий крепкий таможенник, напевая какую-то песенку, привычно шарил в моей сумке. Он вытащил из моей сумки резиновый жгут, которым я разминал плечи, удивленно покрутил его в руках, но ничего не сказал. Затем в его руках оказался тюбик с зубной пастой. Он отвинтил колпачок, понюхал и выдавил немного содержимого. Я молча наблюдал за его жестами.

Вот так же ловко дежурный сержант проверял содержимое моей сумки в прошлом году на пропускном пункте в мою воинскую часть. Не найдя ничего

предосудительного, он отправил меня переодеваться в солдатскую форму. По дороге в казарму я обратил внимание на порядок и чистоту на территории.

После обеда я услышал сигнал к общему построению на площадке возле нашего здания. Военнослужащие торопливо выбегали и строились. Наконец все были на плацу. Прапорщик торжественным голосом объявил:

«Сегодня я нашел окурок на территории. По традиции нашей воинской части и во имя поддержания чистоты в нашем расположении мы с вами должны устроить ему достойные похороны!»

Сначала я не понял, что именно он имел в виду, но когда увидел лопаты, кирки и очерченную зону для могилы, то не поверил своим глазам. Это был не сон!

Прапорщик приказал вырыть яму два метра на два шириной и два метра глубиной!

Мы разделились на несколько групп и начали поочередно вгрызаться в неподдающуюся высохшую землю. После двадцати-тридцати ударов киркой и бросков лопатой группы менялись. Яму копали больше часа. Затем

построились возле нее, и прапорщик кинул в нее окурок. Снова взялись за лопаты, забросали яму землей и утрамбовали. После того, как прапорщик произнес прощальную речь, мы продолжили наши ежедневные строевые занятия.

Вечером, выходя из столовой, я увидел на асфальтовой дорожке принесенный ветром конфетный фантик. Я оглянулся и, никого не заметив рядом, подобрал его и бросил в урну.

Воинская служба в Советском Союзе была обязательной для всех мужчин. Срок этой воинской повинности зависел от рода войск. В сухопутных войсках служили два года, на флоте три. Для спортсменов создавались специальные спортивные роты с особенным распорядком дня, позволяющим больше заниматься спортом.

На службе я практически не появлялся. Выступал на соревнованиях за Вооруженные Силы СССР и приносил необходимые очки нашей спортроте в течение двух лет.

— Куда едем, молодежь? — весело спросил таможенник, отодвигая мою сумку.

— В Соединенные Штаты, — ответил я.

— Спортсмены что ли?

— Да. Гимнасты.

— Хорошо. Можете забрать ваши вещи. Проходите. Счастливого пути. Я застегнул молнию на моей сумке и пошел сдавать ее в багаж.

Когда я подошел к кабинам паспортного контроля, передо мной стояло уже несколько человек. Все терпеливо ждали. Подошла моя очередь. Я положил заграничный паспорт и посадочный талон на стойку. Пограничник по другую сторону окошка, едва поздоровавшись, пристально посмотрел на меня, затем на фотографию в моем паспорте. После этого он полистал паспорт, по всей видимости сравнивая визу с какими-то другими документами, находящимися в его распоряжении.

Каждый раз этот внимательный взгляд проверяющего в военной форме вызывал во мне ощущение беспокойства. Мне казалось, что в любую минуту все может обернуться неблагоприятным образом и найдется что-то, не

позволяющее мне пройти в зону вылета.

«Проходите», — сказал пограничник беспристрастным голосом, подавая мне документы.

До вылета оставалось почти полтора часа. Я присел, ожидая других членов нашей немногочисленной делегации.

Рядом со мной оказался солидно одетый мужчина среднего возраста. Он мельком взглянул на меня и углубился в чтение толстого литературного журнала «Новый Мир».

Мне был знаком этот журнал. Именно в нем я прочитал первую публикацию повести Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича».

Мой отец принес этот журнал домой в конце семидесятых. Оказывается, он уже полгода ждал очереди, чтобы прочитать эту повесть, передающуюся из рук в руки среди его сослуживцев. Напечатанная в 1962 году с разрешения Хрущева после его отставки она была повсеместно изъята из публичных библиотек и уничтожена, но изданные ранее экземпляры продолжали передаваться из рук в руки.

Повесть произвела на меня тяжелое впечатление. Не верилось, что этот мир, описанный Солженицыным, существовал.

Мне вспомнилось, как два года назад в Мельбурне, после посещения зоопарка, я заметил возле двери нашей комнаты стопку книг. Взяв в руки одну из них, я сразу понял, что это была запрещенная в нашей стране литература.

Мое внимание привлекла небольшая книга карманного формата «Технология власти» Авторханова о Сталине. В Советском Союзе тогда было невозможно найти какую-либо информацию о Сталине. Тем не менее этот человек руководил нашей страной почти 30 лет. Любопытство не позволило мне пройти мимо возможности приоткрыть таинственный занавес, опущенный советской

партийной элитой перед этой исторической личностью.

Я с интересом прочитал ее. Правильно говорят, что запретный плод сладок.

Информация такой анти-Сталинской книги воспринималась мной как абсолютно достоверная. «Иначе, почему она была недоступна рядовому советскому

гражданину?» — думал я.

Сегодня, обладая множеством подтвержденных исторических фактов о том времени, я понимаю, что рассматривать эту эпоху нужно объективно и в ее контексте. Даже сам Авторханов, невинно пострадавший во время массовых

репрессий 1937 года, был все-таки оправдан в 1942 году, то есть еще в период Сталинской диктатуры. Значит, что бы ни говорили, система правосудия существовала.

Я откинул голову назад и закрыл глаза.

В Москве на днях начался двадцать седьмой съезд Коммунистической партии. С приходом к власти Горбачева в обществе почувствовалось ожидание

перемен. Вместе с экономическими реформами в стране развернулась мощная антиалкогольная кампания, и, как ее следствие, на юге страны почему-то начали вырубать виноградники. Вчера я краем уха услышал, как тренеры обсуждали какое-то смелое выступление на съезде секретаря Московского городского комитета партии Ельцина.

Я открыл глаза. Думать не хотелось. Теперь все это отодвигалось на второй план, сегодня я улетал заграницу, и мои мысли были направлены на то, что меня ждет за океаном.