Бесплатный фрагмент - Взорванный город

Взорванный город

Роман

Пролог

И все-таки она обернулась: бетонная стена, колючая проволока…. Шесть лет. Душа Евгении окончательно потеряла былую невинность, возле губ первые горькие морщинки. Целых шесть лет.

― Спасибо, что не десять, ― печальная усмешка на красивом, чуть увядшем лице.

Взвизгнуло тормозами такси:

― Женька! ― Брат, похудевший, загорелый, обнял, потянул в машину. Сестра не сопротивлялась.

― Обратным ходом! ― Велел таксисту.

― Олежка!

― Увидишь наш дом. Всё изменилось: вокруг застройки. Э-эх! Жюльетта хотела приехать, но, увы, дела. Обещала вскоре присоединиться. Предложение насчёт Парижа в силе.

― Хочу увидеть Герхарда!

― Слышала о горе изобретателе и новом браке с миллионершей?

― Я не теряла Герхарда из виду. Он не виноват, что богачки вешаются на шею. Герхард слишком хорош для всего света. Лаборатория, институт ― всё для науки! Таков мой герой.

― Дядя Лёша опять загремел…

― Да, уж! Горбатого могила исправит. Как сынишка?

― Растёт. Чудный малыш. Жюльетт прекрасная мать.

― Рада за вас.

― Не ты, счастье не улыбнулось бы.

― Подруга на тебя запала, как увидела. До сих пор удивляюсь.

― Что нашла в малохольном?

― Не сердись.

― Честно, сам недоумевал. До сих пор чудится: проснусь, и всё, как было. Бред сумасшедшего!

― Мой брат никогда не был сумасшедшим.

― Хоть теперь признала.

Помолчали.

― Зачем тебе Герхард? У него своя жизнь. Шесть лет прошло.

― Хоть пятьдесят. За ним должок.

― Глупая, ― Олег осуждающе покачал головой, ― всё-таки шесть лет. Едем в Париж, оставь.

Женя упрямо покачала головой.

― Он и думать о тебе забыл.

― Не забыл.

― А, если так, беги прочь! Герхард ― ловец богатых тёток.

― Жюльетт тоже не бедная.

― Но я люблю её.

― А Герхард всегда любил меня.

― Даже не встретил.

― А это я запретила. Он слишком хорош для тюремной обстановки. Вот приведу себя в порядок, тогда…

― Ступишь на те же грабли, ― продолжил брат.

Евгения не ответила: что толку спорить? Возможно, Олег прав. Но ей терять нечего. Как она была счастлива десять лет назад! А сейчас жизнь кончена.

Десять лет назад

Динозаврик-почтальон Робби стучал в стекло: письмо! Дженни распахнула окно.

— Заказное в синем с полосками конверте, — каркнуло зелёное чудо, хотя у него и был всего единственный конверт.

Юная зеленоглазая брюнетка с прелестным голливудским носиком и белоснежной кожей, взяла пакет, и положила в карманчик на боку Робби пятидесятирублевую купюру. Динозаврик, устало помахивая крыльями, полетел в сторону калитки. Плюшевый робот, игрушка Герхарда, доставлял почту из ящика, что на резной калитке, в дом.

Тонкий аромат духов привел ноздри в трепет: оглянувшись, девушка обнюхала пакет. Без сомнения, Герхарду писала женщина. Заказным? Личные письма быстро и надежно переправляет электронная почта: отчего сердце Евгении бъется так, что кажется, грудь тесна?

Герхард называл её ласково, Дженни. Влюбленные не были венчаны, но милый друг обещал, что рано или поздно это произойдет.

На конверте почтовый индекс, город Майами, номер абонентского ящика. И всё.

В дверях, небрежно запахнувшись в светло-бежевый халат, привычная сигара в зубах, красивый и свежий после розовой ванны, улыбается Герхард.

С юных лет служа экономкой в доме, Евгения, наконец, стала полновластной хозяйкой. Любовь развивалась стремительно на фоне домашних дел. Она влюбилась в молодого хозяина, едва увидев. Герхард называл юное создание любимой женушкой, ангельским цветком, озорницей, хохотушкой и прелестью. В часы особой нежности, игриво обращался Душка-хохотушка, мой розанчик, Дженни.

— Дженни, прелесть, опять пакет? — пыхнув сигарой, вальяжно отмахнулся, — надоели заказчики, одна мелочёвка, ничего путного. Впрочем, ладно, давай сюда.

Надо сказать, Герхард был талантливым изобретателем, и не очень востребованным. Машиностроительные фирмы иногда пользовались его усовершенствованиями. Он мог все. Но страстью были роботы. Далеко ходить не надо: симпатичный почтовый динозаврик.

Герхард был гением. И, конечно, не богатым. Да и кто видел богатых изобретателей в нашей стране? Масса средств уходила на приобретения для удовольствия. Например, купив остров в Тихом океане на спонсорские деньги, он вбухал уйму личных и заёмных денег на строительство лаборатории, где мечтал воплотить в жизнь безумные идеи. Герхард утверждал, что идет впереди человечества, и, если не он сейчас, то другой ученый создаст настоящего киборга еще только через полвека. Амбиции возлюбленного заставляли произносить «киборг» с презрительной усмешкой. Герхарду предстояло создать нового прекрасного человека.

Великий творец стоял в домашнем халате, из ворота которого виднелась мускулистая загорелая грудь, мужественно покрытая чёрными завитками волос, и крепкая шея, с ямочками между ключицами. Он был необыкновенно хорош, излучал здоровье и силу. Дженни обожала Герхарда, да и он платил тем же за верность и преданность.

— Душенька, — говаривал изобретатель в тихие минуты душевной близости — даже, если я взорву этот каменный мешок с пятимиллионным населением, ты скажешь, что виноват сам город. Где я найду более преданного друга и такую милую очаровательную мордашку?

Далее, конечно, следовали поцелуи и уверения в любви.

Юная красотка нерешительно удерживала пакет, вопрос крутился на языке.

— Что же ты? — мужчина нетерпеливо протянул руку, — давай.

— Письмо от женщины.

Рука повисла в воздухе. Герхард нервничал, кусая губы. Именно по манере кусать губы в прелестной головке пронеслась догадка, что любимый этого письма ждал. Кровь прилила к груди, и перекинулась на щёки:

— Дорогой, обманываешь?

Вспыхнул и он. Рука дрогнула и опустилась вдоль туловища:

— Милая кошечка, ревнуешь? — тон игривый, с ноткой фальши.

— Нашел женщину более преданную, чем твоя Дженни?

Герхард подошел вплотную и заключил любимую в объятия:

— Глупышка. Раньше ты не реагировала на письма поклонниц.

— У меня здесь неспокойно, — приложила руку к сердцу.

— Ну, полно, полно, милая. Извини, спешу, — разжал объятия, в которых было так уютно, что казалось, Женя умерла в момент, когда отстранился. — Письмо оставь в кабинете. Вечером гляну.

Хлопнула дверь. Дженни рассеянно прошла в кабинет и нарочито небрежно бросила письмо на стол: «Другая? Кто сумеет любить Герхарда как я? Самозабвенно до отречения. Неделю, две от силы. А потом? Любимый требователен и капризен. А что он требует? Ничего. Я угадываю желания, когда Герхард сам о них не знает. Глупая Женька, ты просто служанка, вот и всё».

Горько заплакала. Всхлипывая, демонстративно не глядя на конверт, подошла к окну. В цветнике садовник обрезал куст смородины. Подумав, в каких указаниях тот нуждается, на секунду задержалась у кабинетной двери, подавляя желание вернуться и снова обнюхать письмо. Покачала головой и решительно вышла. Переодевшись в голубые бриджи, девушка спустилась в сад. Пожилой, на взгляд девушки, работник приветствовал новоиспеченную хозяйку почтительным кивком.

— Доброе утро, Максим. Хороший день сегодня. Не забудь срезать розы для хозяина. Большие, белые розы.

— Как обычно?

— Да, как обычно.

Он кивнул. Садовник на редкость сдержан и молчалив. Девушка постояла рядом, наблюдая за работой, и вздохнув, посетовала на немногословность Максима:

— Если бы платили за игру в молчанку, ты бы разбогател, не так ли?

Тот пожал плечами.

Печально вернулась в дом. Пролистнула газету, где иногда попадались объявления: требуется секретарь или горничная. Ничего подходящего. Да и Герхард не отпустит.

Любимый вернулся скоро, и быстро прошел в кабинет, где «его ждало письмо незнакомки», мысленно сказала себе Женя, нервно кусая ногти. Герхард вышел к ней спустя полчаса, как ни в чем не бывало, улыбаясь, насвистывая модную мелодию.

— Прочел письмо?

— Какое?

— То самое, от женщины.

— Считаешь, мне есть дело до любовных писем? Это после очередного отказа в банке.

Герхард беспомощен, как может быть беспомощен очень талантливый ученый перед финансовыми проблемами, и она не может помочь. Испытывая несказанную боль за дорогого мужа, Женя подошла и обняла его, мысленно представляя жизнь без денег: поменять огромный дом на квартирку, урезать расходы, отказаться от пятничных приемов.

— Что? Ты, верно, собралась голодать, Пташка? Не волнуйся, до этого не дойдет. — Он посмотрел на возлюбленную и вдруг рассмеялся, — Намечается работёнка, правда, едва рассчитаюсь с долгами, буду снова искать денег, детка.

— Прячешь интрижку?

— Интрижки? Какая блажь!

— Но ты ведь мужчина.

Он расхохотался. Глядя на него, рассмеялась и Дженни: нелепо подозревать Герхарда. Спрятала на груди любимого пылающее лицо: глупая, недоверчивая. Герхард всё работает, работает, а она, неблагодарная, подозревает милого в измене. Он погладил хорошенькую головку: «Ну, всё, всё, успокойся. Никого, кроме тебя. О кей?» Энергично закивала, подражая китайскому болванчику.

— Теперь, дорогая, боюсь, огорчу. Через пару дней отчалю на Евгению (остров в Тихом Океане назван в честь любимой). Поскучаешь в одиночестве.

— Обязательно без меня?

— Обязательно, душечка. Буду работать, а ты затоскуешь. Угрызения совести овладеют мной, начну думать, как развлечь драгоценную.

— Уже тоскую. Когда вернёшься?

— Боюсь не очень скоро. Откуда знать? Работа, милочка.

— Работа, работа. Никогда не знаю, увижу через месяц, через год. Другая ждать не станет.

— За это и люблю именно тебя. Милая всегда со мной.

— Думаешь, так будет вечно?

— Да.

Что могло ответить юное, влюбленное по уши создание неотразимому, талантливому красавцу? Евгения всегда будет ждать потому, что без него и света нет.

Герхард уехал. Она заперлась в своем одиночестве. Изредка открывала шторы, чтобы взглянуть день или ночь, полностью сосредоточившись на тоскливом ожидании Герхарда. Однажды он войдет и скажет: «Моя затворница, как ты с ума не сошла?» Она ответит, что сойдет с ума, если захочет любимый, умрет, если прикажет. Сколько дней прошло без него, месяцев? Может, прошли годы, и она уже не Дженни, а Сольвейг. Ощупывала лицо: морщины. Мечталось, что тоска преждевременно состарила некогда прекрасную девушку, и она безумно жалела себя. Но зеркало показывало юную, пышущую здоровьем красотку.

Иногда звонил.

Как-то её навестила подруга Герхарда, Наталья, пышная кареглазая насмешливая шатенка. Молодая женщина вела раздел «Скандалы и сплетни» в популярном журнале «Светские хроники», и, между прочим, могла бы разбогатеть, печатая в ней рассказы о своих любовных похождениях. Скрепя сердце Женя приняла молодую женщину. Наталья хотела подружиться, но Дженни подозревала её в любви к Герхарду и жутко ревновала.

— Герхард велел?

— Ты о чём, красотка?

— Навестить меня. Вижу, звонит тебе: «Натали, проведай мою ласточку, а то одичает и упорхнёт».

Наталья рассмеялась:

— А если так? Только насчет «упорхнёт» не говорил.

— Конечно. Куда ж я денусь?

— Подруга, не пойму, любишь или ненавидишь?

— Ненавижу всё, что отбирает у меня Герхарда: работу, вечные отлучки, поклонниц. Когда приедет: через месяц, год? Делает, что хочет.

— Как насчет пятничного приёма на следующей неделе?

— Что мне приём? … Как, как ты сказала? Герхард?

— Да.

— Герхард. Герхард возвращается к своей Дженни!

— Ты задушишь меня, Женька! Приедет, приедет.

Казалось, Натали счастлива не меньше, но кого её чувства волновали? Женя плакала от радости. Возлюбленный будет рядом. Если бы не отпускать.

— Почему не позвонил? Разве от этого я была бы менее счастлива?

— Ты плохо его знаешь.

— Наталья, причуды Герхарда удивляют. Согласись, разве радость была б не полной, сообщи о приезде? А?

Натали пожала плечами.

— Хотела и я быть уравновешенной. Ты когда-нибудь любила беззаветно, страстно?

— Думаю, нет. Хотя влюбляюсь каждые два-три месяца, — Наталья покачала головой и вздохнула, — и, слава Богу.

— Жаль тебя. Счастье быть с любимым, жить его жизнью. Эх!

— А если случиться что-нибудь. Если он уйдет? — Она засмеялась, — Нетушки. И так хорошо.

Евгения загрустила. Зачем Наталья говорит об утрате? Наталья встала и, подойдя вплотную, положила руку на голову подруги. Уткнувшись в её живот, Женя разрыдалась.

— Ну вот. Это и называется радостью предвкушения встречи с любимым? Эй, красотка, выше нос!

— А вдруг Герхард покинет свою Дженни? — всхлипнула та, — или умрет? Зачем жить тогда, лучше сразу в могилу.

Натали рассмеялась.

— Чтобы, увидев хладный труп возлюбленной, Герхард пустил себе пулю в сердце. И будут два трупа лежать обнявшись. А новый Шекспир создаст роман «Герхард и Дженни».

— Ну, ты и язва, Натали. Желаю тебе влюбиться без оглядки. Тогда поймешь, как насмехаться над чувствами.

— Вряд ли получится, дорогая. Я слишком холодна и расчетлива.

— И, похоже, гордишься собой.

Наталья резко отошла и опустилась в кресло, стоящее у нетопленого камина, разинувшего черную голодную пасть. Наступило молчание. Слёзы Жени высохли. Она пожалела о словах, брошенных в запале. Присев на подлокотник кресла, в котором Натали смотрелась маленькой, беззащитной девочкой, Женя обняла подругу. Натали припала щекой к юной груди:

— Если бы ты знала! — Вырвалось из уст девушки, — если бы знала!

— Герхард? — отстранила подругу.

— Нет. Я.

— Ты и Герхард?

Она вновь стала насмешливой и холодной:

— Похоже, милочка, весь мир крутится вокруг вас с Герхардом. В твою хорошенькую головку не приходила мысль, что мне глубоко плевать на ваши любовные интрижки? Не знаю почему, искренне люблю тебя. — Она хохотнула, — ой, как испугалась. Думаешь, я..?

— Не знаю.

— Я — урод. Робот. Смеюсь, конечно.

Гостья подошла к бару и налила виски в хрустальный стакан до половины.

— Содовая там же, в баре.

— Да, знаю я, Женя, Женечка, подружка милая.

Выпила залпом, и, крякнув по-мужски, отрезала дольку лимона.

— Хочешь, сделаю бутерброд с икрой?

— А! Не стоит.

Подруга ласково посмотрела на Женю, снова берясь за бутылку.

— Погоди, а то опьянеешь. — Женя взялась за приготовление бутерброда. — Признаться, я дико ревновала Герхарда. Думала ищешь дружбы, дабы узнать, что нашел в простушке красивый и талантливый мужчина.

— Было. — Она лихо тряхнула головой, — на минутку потеряла голову от обаяния этого парня, когда увидела Герхарда в коротких шортах и белой майке. Красавец! Увы, минутка прошла, и чувства улетучились, как утренняя дымка под действием солнца. А тут ты, зеленоглазая кошечка, ласковая, нежная. Ну, как устоишь? А, милашка?

Наташа запрокинула голову и рассмеялась. Евгения подвинула к ней тарелку с бутербродом. Гостья опять выпила виски, передернулась и, судорожно схватив бутерброд, откусила:

— Ну и гадость. Срочно перехожу на коньяк.

— У нас есть коньяк.

Натали не ответила и, подойдя к окну, с интересом стала смотреть вниз:

— Хорош, чёрт возьми!

— Садовник? Стар и безобразен, как смертный грех. К тому же, нем, как рыба.

— Нем? Я бы не сказала. С кем он так оживленно беседует?

— Да?

Женя в недоумении подбежала к окну: красивый загорелый брюнет, одетый в белоснежные брюки и рубашку с коротким рукавом и открытым воротом, показывал садовнику на розовый куст. Последний размахивал руками. что-то горячо доказывая.

— Ну и ну!

— Кто это?

— Понятия не имею. Идём!

Схватив Натали за руку, девушка, смеясь, потянула подругу вниз по лестнице.

— Куда, чумовая?

Хохоча, выбежали в сад. Вблизи незнакомец оказался ещё привлекательней. Сердце Жени забилось, будто увидела произведение искусства или вещь, которую хотела бы обязательно иметь у себя, руки дрожали. Посмотрела на подругу. Та была сражена. Мужчина кивнул:

— Эдуард. Можно — Эдд. Нельзя — Эдик. Мой отец сорок лет выращивал розы. Теперь я. Вот, доказываю садовнику, что так не поступают с цветами.

— Понятно, — сделала шаг назад Женя, невыносимо скучая.

— Интересно, — прожурчала Натали.

Женя удивленно подняла бровь, обласканная негой, звучащей в голосе подруги. Эдуард взял Натали за руку, и, подведя к цветнику, начал читать лекцию по разведению роз. Садовник раскрыл рот и заслушался. Юная хозяйка, горестно вздыхая, вернулась в дом. Похоже, сегодня она потеряла и подругу. Жаль раньше внимание Натали вызывало досаду. Теперь, впервые очнувшись от одиночества в отсутствие Герхарда, девушка снова оказалась в вакууме. Взяла бутылку, из которой наливала подруга и прильнула щекой к стеклянному боку.

— Ах, Натали! Милая, Натали. Будь счастлива, но все-таки возвращайся когда-нибудь.

Теперь чудилось, не случайно Герхард выбрал ей в подруги именно Натали. Он любил Наташу, как друга. Открыв виски, вдохнула запах. Нет, виски, ну их. И правда, коньяк лучше.

Спустя час Евгения рыдала, обнимая бутылку. Зазвонил телефон.

— Похоже, я втюрилась, красотка, — сообщила Натали.

— Угу, — шмыгнула носом Женя.

— Дженни, плачешь?

— Я пьяна в стельку. Да, плачу. Буду рыдать, пока не умру. Все меня бросили.

— Ты просто сошла с ума. Ложись спать, утром навещу.

— Правда?

— Обещаю.

Обессиленная, Дженни доковыляла до кровати, и в одежде завалилась поверх покрывала. Последней мыслью было: «Видел бы Герхард свою душечку».

Пятничный прием

Накануне приема, вечером в четверг, когда Дженни окончательно извелась, Герхард позвонил и радостным голосом сообщил, что задерживается и будет лишь к началу вечеринки.

— Понимаю, домой не торопишься, — голос Дженни уныл и бесцветен.

— Звучит упреком.

— Я отменю раут.

— Ни в коем случае. Дорогая, я заслужил отдых в своем доме. Если тебе не подходит мой образ жизни…

— Не продолжай.

Повесила трубку. Последняя фраза Герхарда казалась угрозой, впившейся в мозг, которая росла подобно раковой опухоли. Окончание сложилось само собой: никто не держит. «Если тебе не подходит мой образ жизни, никто не держит». Вот оно. То, о чем говорила с Натали. Герхард уходит. Раньше это был их дом, уютное гнездышко, теперь Герхард отрывал Дженни от того, что было ценным.

Лежа в кровати без сна, вспоминала, как были счастливы вместе, и пыталась представить жизнь брошенной женщины. Образ куклы, сломанной, надоевшей и выброшенной на помойку рисовался ясно и жестоко.

— Я не позволю играть чувствами. Твоя Дженни — не кукла», — яростно шептала, стараясь подавить отчаянье. Утром забылась на час, обнимая, как последнюю надежду, скомканное одеяло.

Гости начали собираться в половине восьмого вечера. Несмотря на бессонную ночь, юная хозяйка выглядела отлично и себе нравилась. Подготовка вечеринки захватила и отвлекла от горьких мыслей. Предстоящая встреча с Герхардом была желанной. Дженни стосковалась по объятьям.

— Привет, Евгения! Не вижу нашего красавчика. — Товарищ мужа по покеру, Владислав, полный блондин средних лет, галантно поклонившись, стоял рядом, озираясь.

— Скоро будет.

Подошел официант, держа на подносе бокалы с шампанским.

— О нет! Мне покрепче, фига мазать по губам. — Владислав чудовищно смешивал речевые стили.

— На столике коньяк.

— Тебе захватить?

— Пожалуй.

Через минуту Владислав протягивал бокал. Дженни сделала маленький глоток, и, почувствовав знакомый аромат духов, обернулась: Натали. Подруга не одна, Эдуард, новый знакомец, приветливо улыбнулся:

— Добрый вечер, мадемуазель Дженни.

— Эдд, будьте как дома.

Владислав откланялся. Натали обняла её:

— Эдд, просто чудо! А где хозяин, милочка?

— Едет.

— Все ещё едет? — внимательный взгляд на Женю, — что-то случилось?

— Не знаю, — заморгала та, морща нос.

Натали обняла девушку за плечи:

— Не переживай. Герхард не бросит. Забудь о моих словах-воробышках.

— Разве влезешь в этих мужчин? Сегодня любит, а завтра нет.

— Герхард особенный.

— Как знать.

— Главное верить.

Эдуард стоял, не вмешиваясь в разговор. Натали обратилась к возлюбленному:

— А что скажет мужчина по этому поводу? Можно ли верить «вашему брату»?

— Нужно.

Женя горько усмехнулась:

— Мужчина.

Гостей собралось человек двадцать, не было самого хозяина. Шум голосов напоминал жужжание осенних назойливых муз, усыпляя и раздражая одновременно.

— О! Кого я вижу! Бабуля Агнесса с новой пассией. Где старая вешалка берет красавцев? Молодой альфонс не даст скучать читателям сплетен! Пойду знакомиться.

Натали умчалась, прихватив принца Эдуарда и оставила Дженни скучать в компании пожилого банкира. Найдя свободные уши, тот разглагольствовал на темы неинтересные девушке, страдающей любовной лихорадкой. Бармен, специально приглашённый на светский раут, лавировал среди гостей, держа поднос, уставленный напитками и канапе на кончиках пальцев. Вот он почтительно посмотрел на юную управляющую банкетом, и та кивнула. Навязчивый собеседник с легким поклоном передал Жене рюмку коньяку, сам же, словно не поеный конь, начал хватать бокалы один за другим, жадно опрокидывая в рот, окруженный трехдневной щетиной: он явно стремился быть похожим на героев вестернов. «Для вечеринки мог и побриться», — подумала Евгения. Банкир рыгнул, и засмеялся.

Блондин, с лицом, побитым оспой, осведомился насчет Герхарда. Дженни пожала плечами:

— Обещался. Возможно, самолеты не летают, теплоходы не идут, а я вас вижу в первый раз.

— Как так?

— Не удивительно: списки гостей дает Герхард, а я рассылаю приглашения.

— Я ученик великого изобретателя.

— Тогда, что делаете здесь, на вечеринке? Почему не с учителем?

— Так велел мастер.

— Хоть имя скажите.

— Простите. Алексей Батраков. А вот и сам учитель.

Батраков устремился к двери, ведущей в залу. Под руку с дамой бальзаковского возраста шествовал Герхард, чинно раскланиваясь с гостями. Увидел Евгению, что-то сказал спутнице. Алексей Батраков пытался задержать его изъявлениями восторга, но любимый мужчина вовсе не заметил ученика, пройдя сквозь него, как сквозь стену.

— Здравствуй, Дженни. Познакомься с доброй «самаритянкой», Еленой. Она интересуется моими трудами и готова субсидировать новые разработки.

Елена протянула руку. Женя сделала вид, что не заметила, и окликнула Наталью, которая тут же подбежала. Перед глазами Евгении отчетливо предстала рубрика Натали с ярким заголовком: «Изобретатель бросает гражданскую жену ради новой пассии» или «Изобретатель в роли альфонса».

— Герхард, красавчик! Ужасно рада видеть! А это Эдд, мой бойфренд.

Мужчины обменялись рукопожатиями. Между ними завязалась беседа, обычная светская болтовня малознакомых людей. Женя исподтишка рассматривала знакомую Герхарда. Ей было лет сорок, и паутинные лапки возле глаз кричали о возрасте. Впрочем, это вовсе не портило красивого лица, наоборот, придавало изысканность и утонченность, некую сдержанность, свойственную настоящей леди. Пышная фигура и стройные ноги заставили маленькое сердечко Жени колотиться от ревности.

Мужская половина гостей с нескрываемым восхищением оглядывала даму, завидуя Герхарду. Подвыпивший банкир, недавний собеседник, подхватил хозяина дома под руку, громко зовя официанта. Натали испытующе смотрела на подругу. Та отвела глаза.

Банкир тем временем усиленно старался напоить Герхарда и Елену.

— Штрафную, ещё штрафную!

Разделились по тройкам: Дженни, Натали, Эдуард и Герхард, Елена, банкир.

Натали сказала:

— А Елена хороша!

— Старуха! — отпарировала юная ревнивица. — Лет через двадцать от нее останутся рожки да ножки. Рога и копыта.

— Через двадцать лет, милочка, будешь такой как она сейчас. Так что не ревнуй понапрасну. Для Герхарда это денежный мешок, что бы ты себе не выдумывала.

— На её стороне красота, зато на моей — молодость. С чего бы ревновать к старухе?

— Ты тоже не дурнушка. Твоя красота юная, не испорченная косметикой, её — зрелая, стремящаяся продлить былое очарование с помощью доступных средств. Время свое возьмет.

— Герхард не приведёт в дом любовницу.

— Это неразумно, — подтвердил Эдуард, до сих пор, хранивший молчание. Дженни подавила вздох: «Скорее бы прием закончился» и посмотрела на часы. Шел третий час ночи. Жена увезла пьяного в стельку банкира, домой, и вниманием Герхарда ненадолго завладел Алексей. Но учитель быстро охладил пыл ученика, сказав, что по пятницам (хотя уже началась суббота) наука отдыхает.

Гости потихоньку расходились. Около трех Герхард вызвал такси и отправил Елену в гостиницу. Натали с Эдуардом ушли последними. Герхард и Дженни остались одни. Герхард сиял:

— Наконец, я дома со своей Дженни.

— Кто она?

В ответ Герхард притянул возлюбленную к себе:

— Милая дурочка.

Зарылся носом в её волосах, жадно вдыхая запах.

— Будто в стоге сена с любимой. Опять шестнадцать, я прыщавый мальчишка с амбициями. Дженни, Женечка.

Мурашки пробежали по телу к ногам, внизу живота сладко заныло. Возлюбленный покрыл её личико короткими нежными поцелуями, и поймал губами приоткрытый рот. Она застонала, почувствовав жадный язык мужа. Естество жаждало плоти. Тесно прижавшись к его бедрам, Дженни ощутила насколько сильно желание Герхарда и потянула молнию на брюках. Теплая ладонь мужчины откинула юбку и поднималась по ногам к горячему гнездышку. Дженни плыла. Его пальцы погрузились в сочную мякоть. Стон удовольствия вырвался из груди:

— Войди в меня! Я хочу…

Любимый пригвоздил Дженни к стене, она обхватила ногами мужские бедра, подстраиваясь под ритмичные движения. Наслаждение излилось из женского естества, она не узнавала звуков своего голоса, идущего изнутри, из живота.

Герхард уронил голову на плечо Дженни, обессилев, но быстро пришел в себя и отстранился. Девушка села на пол и запрокинув лицо, посмотрела в глаза любимого. Они были черны и пусты, подобно ночи.

— Спасибо, — вдруг сказал мужчина.

— За что?

— Ты долго ждала беспутного изобретателя: целых четыре месяца.

— Я просто не живу это время. Всем существом жду милого принца, когда, наконец, явится и разбудит от векового сна.

— Но нельзя же так.

— Для меня невозможно иначе. Ты великий ученый, рядом должен быть преданный человек.

— Значит, доверяешь?

— Горю от ревности. Кто такая Елена? Что надо? Она — красавица. Говори, как равнодушен к другим, что безразлична красота Елены. Где встретил эту женщину?

— Майями, — задумчиво уронил, присаживаясь на корточки.

Женя поднялась на дрожащие ноги, ошеломленно пытаясь вспомнить:

— Но мы не были там.

— По приглашению. Ты сама передала письмо до отъезда.

— Значит, приглашение. А я думала, работаешь на Евгении.

— Я работал на Евгении. Потом заехал к Елене.

— К Елене? Так говорят о подругах.

— С ума сведешь ревностью. Думал о тебе каждый день, тосковал.

— И проводил время с Еленой.

Герхард выпрямился:

— Хочешь отравить радость встречи? Иду пить в бар.

Дженни схватила любимого за руку:

— Прости. Я сошла с ума. Но почему?

— Продолжается.

Высвободил руку, и ушел из дому, сердито хлопнув дверью.

— Ревнивая идиотка! Добилась? Разве можно так доставать мужчину? — Евгения, досадуя, выдернула несколько волосинок с макушки.

Примирение

Герхард вернулся утром: по тому, как возился с входной дверью, ясно, едва держится на ногах. Евгения заперлась в комнатке, которую занимала, будучи на службе в доме; не хотела, чтобы любимый видел в слезах. Сидела, напряжённо прислушиваясь к неуверенным шагам. Вот Герхард споткнулся и грохот показал, что не устоял на ногах.

— Сучье вымя! Кошка драная! Все вы, бабы, дуры!

Из чего девушка сделала вывод, что на пути выросла преграда в виде шкуры и головы тигра, на которой любил сидеть, потягивая французское, а в худшие времена молдавское вино.

После этих слов Герхард затих. Выждав с полчаса, тихо отворила дверь и на цыпочках прокралась в спальню.

Её мужчина лежал на шкуре, сунув руку в клыкастую пасть того, кто несколько лет назад наводил ужас на индусов, мирно посапывая. Как есть, в халатике, который все-таки надела после ухода любимого, завалилась на «супружеское» ложе.

Разбудил громкий храп возле самого уха. Приоткрыв глаза, радостно убедилась, что Герхард занял место рядом.

— Больше не сердится!

Женя была счастлива. Тихонько, дабы не потревожить сна любимого, встала и прошла на кухню сварить кофе и поджарить тосты. Голова гудела, тело требовало воды, и девушка решила в первую очередь принять душ. Стоя под прохладным «дождиком» вспоминала о том, как вчера любили друг друга, а потом она (идиотка!) все испортила ревностью:

— Дура, дура!

— И я хорош! — Герхард просунул всклокоченную голову, отодвинув занавеску.

Он выглядел таким взъерошенным и огорченным, что Дженни рассмеялась.

— Смейся, смейся! Твой безумный мужчина лакал с отморозками в баре водку с пивом, закусывая шоколадными конфетами. О, бедная голова!

— Прими аспирин.

— Приму, но не аспирин.

Скинув халат, Герхард присоединился к возлюбленной, фыркая и обдавая брызгами с ног до головы. Впрочем, она не осталась в долгу.

— Как дети!

— Мы и есть дети.

— Прости меня, милый.

— И ты прости. Я на твоем месте умер бы от ревности, хотя повел себя как чурбан бесчувственный. Помни, что бы ни случилось, я виновен пред тобой, дорогая, любимая.

Герхард припал головой к юной груди. Вода спадала с волос Дженни на его лоб, он ловил струи ртом, и не двигался, боясь нарушить ощущение нежности, сдерживая возрастающее желание. Наконец, Дженни опустилась на колени, и, испытывая жажду, слизнула воду с его бёдер. Капли имели необыкновенно сладкий вкус. Герхард присел рядышком на корточки, и нежно тронул её мокрые волосы:

— Совсем ещё ребенок. Давай помою тебя, будто маленькую девочку, доченьку.

— Я чистая.

— Неважно, — и взял в руки губку, — не спорь с папочкой. Вся извозилась во дворе, грязнулька. Вот тебе, — осторожно шлепнул по ягодице.

«Странные игры. Вылитый извращенец-маньяк». Лицо Герхарда показалось на миг незнакомым: «Откуда это? Может, развлекался подобным образом с той женщиной?» Тошнота подступила к горлу. «Зачем мучить, прогнал бы, если разлюбил. Неправда. Снова ищу причину для скандала».

— Дорогая, тебе плохо?

— Да, плохо. Я не знаю тебя, вот, что тревожно.

— Так, — отбросил губку, — опять чем-то недовольны.

Сердито отодвинув шторку, вышел из ванной.

Виновато скользнула в гостиную. Герхард стоял у зеркала, внимательно разглядывая отражение в зеркале:

— Иду в банк, милая дурочка. Что скажешь?

— Выглядишь на миллиард.

— Отлично. Дай поцелую.

Дженни подставила щеку. Громко чмокнув, вышел из дома. На несколько минут задержавшись с садовником, продолжил путь, не оглядываясь.

— Все-таки сердится, вот и рукою не помахал.

Солнце стояло высоко, по небу плыли облака, словно парусники в синем море. Юной прелестницей попеременно овладевала то дикая ярость, то жертвенная любовь. Она подарила бы себя Герхарду, потом разорвала бы любовника на части, чтобы не отдать другой женщине. При мысли об измене, кровь кипела в жилах и туманила разум. Страсть съедала полностью и бесповоротно девичью душу.

— Мой, только мой. Убью, но не отдам!

Зазвонил телефон. Натали.

— Привет, красотка! Может, заедешь?

— Пожалуй. Хочу поплакаться.

Неподалеку от дома заметила шашечки такси и помахала рукой в надежде, что водитель увидит призыв. Она не ошиблась: автомобиль развернулся и, лихо подкатив, скрипнул тормозами: таксист открыл дверцу.

Назвала адрес Натали, чуть поразмыслив, добавила:

— Через центр, пожалуйста.

Явное

Евгения увидела издали: да и невозможно было не заметить такую красивую пару. Они стояли у фонтана лицом к лицу, взявшись за руки, и казалось, мир перестал существовать для них. Подойти и устроить скандал? И тут будто гром: «Герхард не любит Елену. Всего несколько часов назад Герхард целовал меня. Это всё игра. Что задумал, хитрец? Боже, ясно, как день — она богата!»

Подруга? Ну её. Обратно домой, напиться до бесчувствия. Смутно помнила, что звонила Наталье и плакалась на предателя Герхарда. Подруга успокаивала, как могла.

Пришла в себя далеко за полночь. Неверный возлюбленный спал рядом, как ни в чём не бывало. Попытки вспомнить о его приходе и вероятном разговоре ни к чему не привели: в памяти зияла черная дыра.

Голова, словно огненный котёл. Сварила черного кофе, и с чашкой в дрожащей руке — на террасу. Ночной холод привел в чувство, кожа покрылась мурашками, и противный озноб овладел телом. Остатки хмеля улетучивались со скоростью, не менее той, с которой опьянение овладевало вечером. Девушка боролась, растирая руки так отчаянно, будто от этого зависело спасение души, а ведь можно просто вернуться в тепло дома. Ветер рвал с деревьев последние листья. Лишь продрогнув до костного мозга, покинула добровольную вахту, и досадливо качая головой, укрылась в гнезде.

Герхард проснулся, когда, окончательно протрезвев, Дженни пила третью чашку кофе. Всего шесть утра. Обычно Герхард вставал ровно в семь.

— Привет, пьянчужка! — насмешливо-презрительно бросил, подходя к буфету.

— Присядь. Сделать тебе кофе?

— Ну, сделай, — милостиво уселся напротив, и нахально уставился на подбородок девушки.

Она повернулась спиной, и, чувствуя затылком сверлящий взгляд мужчины, взяла кофеварку:

— Я видела тебя с ней.

— И?

— Изменяешь мне?

— Елена хороший друг. К тому же помогает деньгами и связями. Она готова вложить энную сумму в мои разработки. Глупая, ты даже не представляешь масштабов будущих изобретений. Я населю мир роботами-людьми. Они станут заниматься любовью, и рожать себе подобных. Открою новый мир, буду его творцом и Богом.

— Это невозможно. Ты сумасшедший. И киборгами занимаешься не один.

— Киборгами? Вчерашний день. Киборги — программа десятилетий, но я смотрю намного дальше. Я — Бог!

— В мире Герхарда, похоже, нет места для преданной Дженни. Богов не покупают, а ты продался вместе с потрохами.

— Моя любовь растет день ото дня. Чем больше тону в денежном болоте, тем нужнее и желаннее ты, любимая.

Он потянул девушку за руку, заставив присесть на теплое колено, и обвил талию сильной рукой. Другую руку положил на грудь Дженни, нежно сжимая сосок большим и указательным пальцами. Дрожь пробежала по ногам к бедрам, сладкой болью откликнулась в солнечном сплетении. Она пыталась устоять перед страстью, наказать неверного мужа, но Герхард был настойчив, почти груб. «Если не сдамся, возьмет силой». Эта мысль возбудила.

— Ты вся горишь, — прошептал любимый. — Хочешь?

— Нет, нет.

— Хочешь.

С этими словами он поднял Женю на руки и распластал на столе.

Часом позже, насвистывая незнакомую мелодию, уже одетый в светло-серый костюм, стоял перед зеркалом, любуясь отражением. Женя, молча, наблюдала.

— Мир?

Девушка пожала плечами: «Что он себе воображает? Если поддалась ласкам, то все прощено? О, я буду очень осторожна отныне в проявлениях любви. Посмотрим, как забегаешь, милый друг».

— Ты, конечно, по делам в такую рань.

— Разве секрет, что лежа на кровати не станешь успешным ученым. Или мало работаю? Может, ты продвигаешь мои изобретения? Знаешь, сколько препонов должно одолеть, чтобы продать разработки. И кому надо? Страна погрязла в долгах, а олигархи жиреют.

— Поэтому готов продать тело и душу богатой сучке.

— Почему нет? Ради нашего счастья.

— Спроси меня приму ли жертву?

— Потерпи немного, — подошел вплотную и, взяв за подбородок, долго смотрел в глаза девушки, словно ища понимания. Женя отвела взгляд. Вздохнув, Герхард отпустил её.

Ушел, не найдя поддержки у возлюбленной. Да и какая женщина поддержит мужчину в подобной ситуации? Евгения ничего не могла изменить, но наблюдать за развитием событий было в её власти. Мечта изобретателя о создании роботов-людей казалась невозможной, но Дженни верила в Герхарда, в юном понимании он действительно был почти Богом. Он уже сделал такого робота, мнилось Евгении. Зачем? Неужели лишь для того, чтобы потешить самолюбие? Нет, не таков Герхард-изобретатель. А что, если на Евгении уже живут люди, созданные гением? И разве мы не являемся механизмами, сотворенными Богом?

После ухода Герхарда девушка занялась составлением меню пятничного приема. Главным в еженедельной вечеринке был набор крепких напитков и коктейлей. О списке гостей: почти всегда основной костяк завсегдатаев, и новые знакомые, интересные хозяину. Люди, не оправдавшие расчетов, легко забываются. Как обычно, имена вновь приглашенных небрежно вписаны от руки в конце перечня. Пробежав глазами фамилии новичков, девушка отметила, что никого не знает. Правда, одно имя заинтриговало: вписана была лишь аббревиатура J.M. на латинице, из чего она заключила об иностранном происхождении гостя.

Приглашения готовы и отпечатаны на компьютере: лишь разослать по электронным ящикам. Работу прервал звонок Натали:

— Женя? Привет, дорогуша. Свободна вечером? Часа в четыре.

— Здравствуй, красавица. Только закончила со списком гостей на пятницу. Тебе ни о чем не говорит сокращение J.M.?

— Жду тебя в гости, красотка. Угощу коктейлями. Моё изобретение. Это что-то. Эдд, не гуди мне в ухо. Он тебе привет передает.

— Хорошо.

Натали отключилась, оставив подругу в неведении относительно загадочного J.M. Разослав электронную почту, Женя прилегла на пару часов: девушку вырубило после бессонной похмельной ночи.

Проснулась ровно в полдень. Холодлное осеннее солнышко заливало цветник, где неустанно работал садовник, формируя пейзаж будущего сезона. Сделав несколько упражнений, приняла душ и сварила кофе. Вечер обещал быть занятным в обществе Натали и гостей.

J.M.

Приехала к подруге раньше четырех, так уж заведено. Девушки уединились посекретничать, предоставив хозяйственные дела горничной, нанятой на вечер. Роман Наташи с Эдуардом был в самом разгаре, однако, как говорится «обжегшись на молоке, дуешь на воду», и молодая женщина ожидала скорого разочарования и неизменной развязки. К тому же, как она недвусмысленно высказалась, в постели избранник далеко не был «асом», что подвигало Натали на любовные утехи с «бывшими». Такие мелкие шалости Наталья, разумеется, не считала изменой, находя, что прежние любовники возымели некоторое право на её благосклонность. Юную Женечку такое отношение подруги к мужчинам нисколько не смущало, более того, втайне она завидовала легкости связей Натали.

— Где Эдд?

— На слёте садоводов Москвы. С самого утра. Правда обещал быть к ночи. Предупредила, чтобы не слишком старался: отдохнуть от назойливого любовника совсем не плохо. Так что пусть будет в Москве всю неделю.

— Назойливого? Быстро устаешь от любви. Так и судьбу можно прощелкать.

— Судьбу? Не такой хотела бы видеть жизнь с мужчиной. Секс, который оставляет досаду в теле. Разве здорово при каждом удобном случае искать объятий на стороне?

— Мешает большой интимный опыт. Иногда плохо знать чего хочешь. Вот влюбишься по-настоящему.

— Хватит обо мне. Как у тебя с Герхардом?

— Не знаю. Но в постели радует. Иногда против воли.

— О! Герхард — насильник? Возбуждает.

— Да.

— Больше не ревнуешь?

— С ума схожу. Вчера на пути к тебе видела у фонтана парочку. Елена и Герхард стояли лицом к лицу, держась за руки. Я чувствовала между ними связь. Не знаю, интимное, вернее, да, конечно, но я не о сексе. Что-то между ними. И это заставило взбеситься больше, чем, если бы Герхард переспал с женщиной на стороне. Страх в душе. Чувствую всей кожей: Елена отнимет его.

— Но спит Герхард с тобой.

— Да, откуда только замашки маньяка?

— Расскажи.

Женя честно поделилась с подругой наблюдениями. Наталью они рассмешили, да и самой Евгении теперь показались забавными.

— Дурочка ты. Обычные игры.

Позвонили в дверь.

— Вот и первые ласточки, — Натали поспешила встречать гостей.

Вечеринки у подруги напоминали встречу старых приятельниц, или своего рода девичник, если бы не то обстоятельство, что гостьи на праздниках давно забыли времена невинности.

Гомон доносился из гардеробной, и был похож скорее на трескотню сорок, нежели на щебет вышеупомянутых пернатых. Вот они переместились в гостиную.

— Дженни, дорогая!

— Ирен! Светлана!

Картинно расцеловались. В сторонке незнакомка, ожидая представления, внимательно разглядывала Евгению.

— Познакомься, милая. — Подоспела хозяйка вечеринки, — Жюльетт Моруа, француженка, но неплохо говорит по-русски. Долго работала на Ланком, теперь открыла свою линию косметики. Очень перспективная. А это Дженни, Женечка.

Женя протянула руку. Жюльетт задержала её в своей ладони:

— Чем занимаетесь, Дженни?

— О, моя подруга работает женой великого ученого, изобретателя, но главное, красавца-мужчины, — опередила Натали, — кроме того, она недавно выпустила небольшой сборник стихов, который разошелся по друзьям и знакомым.

Снова раздался звонок, и хозяйка квартиры упорхнула встречать очередных гостей. Пришли ещё три подруги, все хорошо знакомы и не очень интересны. Женя беспокоилась, что вечер окажется скучным и увязнет в разговорах о детях (две женщины имели маленьких детей), мужьях и покупках.

Наталья пригласила всех отведать коктейль. Напиток был легким и освежающим.

— Сразу чувствуется недостаток алкоголя, — с видом знатока объявила Евгения.

Хозяйка загадочно улыбнулась.

Жюльетт нашла коктейль чрезвычайно оригинальным, и попыталась назвать ингредиенты, но всякий раз Натали покачивала головой.

Женя ухватила второй бокал.

— Не торопись, — предупредила подруга, — напиток не такой и слабый.

— Зато чудный, — девушка отставила бокал, и присела на кожаный диван. Жюльетт присела рядом с коктейлем в руке.

Между ними завязалась беседа ни о чем, то есть сразу обо всем. Тем не менее, было нечто, влекущее к этой маленькой женщине, а именно, внутреннее обаяние и доброжелательность, которую та излучала. Евгения испытывала желание понравиться, и сама того не осознавая, немного кокетничала. От Жюльетт это не укрылось: она снисходительно и нежно улыбалась. Вот достала кружевной платочек с монограммой «J.M.» и Евгения обрадовалась: «Так вот кто загадочный J.M., чье имя так заинтриговало накануне».

Натали с другими дамами расселись вокруг, но девушки не замечали их, такими серыми они виделись. Женя сказала француженке, что была в недоумении, увидев инициалы в списке приглашенных на пятничный раут, и представляла себе солидного загадочного мужчину, путешественника, который будет рассказывать об удивительных и опасных приключениях.

— Жаль, разочаровала, увы, рассказать нечего.

— Неправда, — вмешалась Натали, — если человек обладает даром рассказчика, он всегда найдет тему, в конце концов, сочинит на ходу историю, которая захватит слушателей. Нам интересно было бы послушать не только о Франции, где мы все бывали не раз, а о вас. Пусть это будут простые биографические подробности, или байка. Всё равно.

— Что значит байка?

— История из жизни, не обязательно своей, которая может быть приукрашена вымыслом, рисовкой, преувеличением. Жизненный анекдот.

— Пожалуй, я подумаю над байкой, но, боюсь, не сегодня. Тугодумие, свойственное моему характеру, мешает сочинить историю экспромтом, — она взяла Женю за руку, — mon ami, принести коктейль?

— Лучше маленькую рюмочку коньяка.

— Дженни обожает коньяк, — пояснила Наталья.

— А я в восторге от коктейля. Натали, во Франции вы могли бы разбогатеть.

— Не хочу заниматься изготовлениями напитков всерьез. А составлять букет для близких подруг, и принимать от них похвалы, удовольствие. Как говорится: каждому свое.

Жюльетт вернулась с коньком для Жени и бокалом коктейля для себя. Дженни хотелось, чтобы француженка обняла, притянула, почувствовать упругость бархатистой щеки на губах. Нежность охватила юное существо. Что это было? Острая тоска по матери, которой лишилась в раннем детстве? Тоска одиночества захлестнула теперь. Она боялась потерять единственного близкого человека, Герхарда. Он был всем, и матерью — тоже. Но любимый ускользал.

Казалось, и Жюльетт испытывала нечто подобное.

В попытке сохранить чувство, Женя тихо засобиралась домой. Жюльетт вызвалась проводить до такси. Взявшись за руки, девушки стояли в ожидании машины и молчали. Когда Женя садилась в такси, Жюльетт подставила щеку, прощаясь. Женя прикоснулась к ней губами, испытывая священный трепет.

Пятничного приема оставалось ждать целых четыре дня. Воспоминания о милой француженке приятно грело, только страх разочарования преследовал, не давая расслабиться. Полюбила Натали, и она встретила Эдда. Не станет ли обузой для J.M. привязанность юной одинокой девушки? Сейчас Женя больше всего нуждалась в милом друге. Много переживаний выпало на её долю в последнее время, и виноват Герхард: мужчина, которому неопытная сиротка доверила жизнь.

В окнах горел свет: Герхард дома.

— Как вечеринка?

— О, ты помнишь?

— Звонил Веселый Роджер. Как обычно, под наркотой. Предлагал ширануться, и нагрянуть с визитом, как он выразился в цветничок.

— Когда звонил?

— Да с полчаса. Может, больше. А что?

— Ты ещё спрашиваешь. Каждый раз отморозок портит Наталье девичник. Я звякну, предупрежу.

— Брось. Сама справится с племянничком. Хотела бы, давно отвадила бездельника. Так нет, он хвастал, что она ему денег дает.

Набрала номер Натали. Увы, опоздала. В трубке было слышно ржание Роджера, он опять кого-то высмеивал.

Подруга поблагодарила за заботу, и уверила, ничего страшного не случилось.

— Роджер слишком дорожит денежным довольствием, которое получает от меня. А ты, подруга, что сделала с Жюльетт? Она в полном восторге.

— Я тоже. Можешь так и передать.

Натали положила трубку.

— Ну, что, я прав? — усмехнулся Герхард, доставая из холодильника банку пива, — хочешь?

Девушка кивнула, отвечая сразу на оба вопроса.

— Откуда ты знаешь J.M.?

— Натали попросила включить в список гостей. Сказала, не пожалеем. Очень, говорит, милая дама, и знакомых совсем нет в нашем городе. А что?

— Она была на вечеринке у Наташи. Не скажу, что красавица, но что-то такое особенное. Я сама не своя, просто влюбилась.

— Ну, ну.

Герард равнодушно пожал плечами, деланно зевая. Дженни чувствовала, он ускользает, и искала невидимую цепь, чтобы приковать любимого.

— После пятничного приема, уеду на Евгению.

— Один?

— Конечно.

— Возьми меня с собой. Честное слово, не ограничу свободы.

— Что ты называешь свободой?

— Ну, вообще, — замялась, — будешь работать, не обращая на меня внимания. Я не стану мешать.

— Милая моя, разве в этом дело? Мои мысли будут заняты работой лишь наполовину.

— Пожалуйста.

— Не могу. Натали и Жюльетт, надеюсь, не дадут скучать.

— Когда вернешься?

— Ну, вот. Еще не уехал, а уже когда вернешься.

— Да. Знаешь, как мне плохо без тебя, и насмехаешься.

— Дурочка, — Герхард притянул к себе, и, наклонившись, заглянул в глаза Евгении, — считаешь, развлекаться еду? Дженни!

— А разве честолюбивые планы стоят нашей любви?

— Я — ученый. И если придется положить на одну чашу весов любовь, а на другую работу, выберу последнее без сожаления. За это и любишь, сама того не ведая. Случись, потеряю интерес к науке, сяду дома у камина, укутавшись мягким пледом, располнею со временем, начну брюзжать, подобно старому ворчуну, глядя новости по телевизору, научусь жалеть потерянные годы, рассуждая о том, что был ленью сгублен великий ум. Кого, думаешь, стану винить? Да и не разочаруешься ли в своем Герхарде?

— Я не буду любить меньше. Никогда. Прости, знаю, как важна работа. Поезжай.

Герхард крепко поцеловал Дженни в губы, и разжал объятия.

Пятница перед отъездом

Наступил день пятничного раута, последнего перед разлукой. Вместе с радостью и весельем он печалил близкой перспективой одиночества. Гости те же, что обычно, но появилась новая муза — Жюльетт, которой молодая поэтесса уже успела посвятить несколько восторженных стихотворений. И ещё одно — не было на вечере Елены, и Евгения не преминула спросить у Герхарда о причине отсутствия. Любимый равнодушно пожал плечами, чем нисколько не обрадовал влюбленную девушку. Напротив, она заподозрила неискренность в его жесте, решив, во что бы то ни стало выяснить нынче же, куда делась Елена. А пока дала себе слово быть приветливой и очаровательной хозяйкой. Шутки сыпались из уст Жени, как из рога изобилия, она была в ударе. Герхард бросал на неё восхищенные взгляды, полные любви и желания. И юная соблазнительница не забывала кокетливо отвечать на них, делая вид, что перед ней вовсе незнакомый мужчина. Несколько раз Жюльетт касалась руки подруги, и странная нега бежала по телу. Натали удивленно и испытующе смотрела то на Женю, то на Герхарда, то на Жюльетт. В её взоре читалось:

— Ну, милочка Дженни, не ожидала такой прыти от ангелочка.

Пила мало, пары глотков коньяка хватило на весь прием. Гости разошлись поздней ночью. Проводив до двери Жюльетт, вернулась в опустевшую гостиную: Герхард у стойки бара наполнял бокал.

— Выпьешь?

— Каплю коньяка, — опустилась в кресло у камина, обмахиваясь веером.

Возлюбленный принес выпивку, и сел на ковер у стройных ножек, прильнув щекой к коленям:

— Дженни, любимая, я готов все сделать, чтобы тебе было хорошо.

— Не покидай.

Он тяжело вздохнул:

— Ты не понимаешь.

Настала очередь Дженни тяжело вздыхать. Девушка встала и повернулась спиной, делая вид, что намерена выйти из комнаты. Герхард догнал и обнял.

— Когда едешь?

— Завтра в полдень. Люби меня этой ночью.

Вдвоем сидели на тигриной шкуре. После жарких объятий Дженни не выпустила его руки, потому, что это значило бы отпустить Герхарда. Любимый глядел усталыми задумчивыми глазами, словно желая запомнить надолго, может быть слишком надолго. За окном брезжил рассвет, донося издалека шум проснувшихся автомобилей.

— Дорогая, свари крепкого кофе.

Мягкие губы коснулись её руки, прося прощения за следующий шаг — он высвободил ладонь.

— Нет, нет, — запротестовала Дженни против решительного, даже обидно решительного движения: он уже хотел уйти, душою далекий.

— Хорошо, сделаю сам.

Поднялся и направился к кухне. Женя тенью следовала за ним:

— Не пущу, — билась отчаянная мысль.

Герхард холодно усмехнулся:

— Похоже, объяснения проходят впустую.

— Боже! Но почему, почему не берёшь с собой?

— Вспомни, разве когда-нибудь ты ездила на Евгению? Кроме, разумеется, той, первой поездки, когда лаборатория ещё была в проекте.

Дженни схватила руку Герхарда и сжала в ладонях:

— Умоляю, дорогой, умру без тебя.

— Что ещё за фокусы?

Выпив чашку крепкого эспрессо, подошел к телефону и заказал такси на час дня.

— Ну вот, любимая, дело сделано, — обнял, целуя в глаза. — Опять солёные. Ладно, не надо плакать, у нас ещё достаточно времени, чтобы…, — потянул в спальню. — Думаешь, мне легко уезжать от Дженни-хохотушки, которая порою бывает несносно печальной?

Сколько надо времени, чтобы погасить пожар? Сколько надо времени, чтобы убить любовь? Дженни хотела удержать любимого, но отпустила. Почему? Ответ прост: боялась убить любовь в его сердце, потому отпустила. А если бы задержала — каким бы был ответ? Да, таким же: боялась убить любовь. И вдруг извращенная мысль ошеломила:

— Убить любовь в своем сердце, вырезать ножом!

Так неожиданна была идея, что в следующую минуту она назвала её идиотизмом ревнивицы.

Ровно в час Герхард покинул дом, и девушка проводила любимого спокойно, будто всего пару часов назад не умоляла, рыдая, остаться. Конечно, Женя не умрет в разлуке:

— Похоже, ожидание становится второй натурой.

Вечером позвонила Натали.

— Привет, Женечка! — голос подруги бодрил, — Недавно очнулась после обильных возлияний. А как ты? Проводила своего?

— Проводила, дорогая. Теперь опять свободна, снова одинока. Кстати, Наташа, ты не в курсе, почему Елены не было на вечеринке?

— Конечно, красотка. Она ещё в среду улетела в Женеву по делам. Герхард не сказал?

— Нет. Зачем докладывать о передвижениях дамы, которую я почти не знаю?

— И то, правда. Теперь спокойна?

— С чего бы? — Дженни мысленно послала подругу ко всем чертям.

Натали ответила что-то, но Дженни не слушала:

— Сначала Елена, следом Герхард. Дальше вместе на Евгению. Вот оно что! «Старушка» нужна на Евгении, а я — дома!

— Уснула? Почему молчишь? — Голос Натали далёкий, будто уши Жени укутаны слоем ваты.

— Нет, не сплю. Просто… Знаешь, поговорим в другой раз, у меня дела.

— Хорошо, милая. Пока.

Женя положила трубку и глубоко задумалась.

Звонок в дверь привел в чувство. Жюльетт! Лишь её одну сегодня можно бы вынести. Любовь и признательность отозвались теплом в душе.

— Дженни, дорогая, снилось, зовешь меня.

— А может это Натали? Близкая подруга не просила навестить?

— Как можно? — Жюльетт сморщила очаровательный носик, — если чуть и подсказала, то лишь потому, что я боялась помешать.

— Впрочем, не имеет значения. Очень рада. Как насчет выпивки?

— За, обеими руками.

— Есть коньяк, виски, бордо.

— А ты?

— Обожаю коньяк.

— Мне тоже. Капельку, Дженни.

Женя налила по капле коньяка и присела на диван, указав место рядом. Жюльетт коснулась ногой её колена случайно или намеренно, и кровь прилила к щекам.

— Похоже, здесь душно.

— Напротив, хорошо, — она положила на колено Евгении руку, заглядывая в глаза.

Дженни встала и подошла к окну, скрывая волнение:

— Так будет лучше, — в распахнутое окно ворвался ветер и задул занавеску.

Жюльетт подошла и обняла за талию:

— Не противься желанию.

— Нет. Нет.

— Вся горишь, — легко коснулась губами, пылающей щеки.

Женя отстранила подругу:

— Хочешь выпить?

Жюльетт засмеялась:

— Не откажусь ещё от трех капель.

Евгения облегченно вздохнула:

— А я выпью литр. Любимый покинул, только и осталось, что напиться.

— Есть Натали, есть я. Мы любим тебя, Женя.

Евгения взяла руку француженки, и поцеловала мягкую ладошку:

— Спасибо, Жюльетт, милая. Я не так поняла, прости.

— Ты поняла верно. А я надеялась на взаимность.

— Боюсь чувств, и не верю в женскую дружбу.

— Похоже, воображаешь убогих. Не волнуйся, моё отношение к тебе вполне нормально. Мы похожи.

— А Натали?

— Причем Натали? У нее есть бойфренд, и даже не один.

Жюльетт налила себе чуть коньяка и, покачивая бокал в руке, заняла прежнее место на диване. Немного поколебавшись, Дженни опустилась рядом, держа полную рюмку.

— Ого! Ты же опьянеешь. Не боишься, что воспользуюсь пьяной женщиной? — Жюльетт откровенно смеялась.

Дженни покраснела и отставила бокал:

— Нет.

— Знаешь, больно видеть, как изводишься. Необходим стресс, чтобы вывести из состояния близкого к шоку.

— Видела Елену, подругу Герхарда?

— Ну.

— Она любит Герхарда. А он — её миллионы. При долгах и неумении экономить, Елена лакомый кусок.

— А чувства?

— Разве можно доверять мужчине?

— Ну, вот что, дорогая, одевайся, едем в гости к моим друзьям, новая компания придется кстати. Хватит жить Герхардом и Натали.

— С некоторых пор Натали меня отодвинула.

— Милая, Натали не может долго оставаться верной ни друзьям, ни любовнику. Хотя, может быть, в этом её особый шарм.

— Как быстро ты разобралась в ней.

— Видеть людей не единственный мой плюс.

— Я мало с кем постоянно общаюсь. Те, кто бывают на пятничных приемах важны Герхарду, мне же глубоко безразлично, что с ними будет после того, как выйдут из дома.

— Такая откровенность не многим по вкусу. А мне импонирует. И плевать на всех. Выпьем!

Дженни чуть пригубила, памятуя сказанное:

— Знаешь, я и правда стала много пить. Увы, спиртное не решает проблем. Герхарду всё равно, если сопьюсь или заболею.

— А говоришь, любит.

— Не настолько, чтобы отказаться от денег, идущих в руки.

— Значит, не любит.

— Работа ему важнее.

— Ну, это не разговор. Ты живой человек.

— Он так не считает.

У друзей Жюльетт

Друзья Жюльетт оказались милыми людьми. Большей частью иностранцы. Поражала легкость, с какой эти люди попирали общепринятые нормы морали.

Подруга оставила Дженни с пожилой парой, сама же увлеклась беседой с молодым некрасивым мужчиной, который, видимо, расписывал нечто чрезвычайно интересное. Старая дама Виктория Владимировна, молодясь, просила звать по имени. Евгения с усилием преодолевала возрастной барьер.

Виктория, с видимым удовольствием рассказывала о присутствующих:

— Видите молодую женщину возле бара?

Кивнула.

— Извращенка. И муж такой. Сожительствуют с двойняшками. Брат и сестра из нищей семьи, едва исполнилось восемнадцать: всё. вроде законно. Сыты, одеты и выполняют сексуальные прихоти парочки. И ведь все знают, но молчат. Что и говорить, нынешнее общество мало чем отличается от первобытного: каждый готов сожрать ближнего.

Подошла женщина среднего возраста, чопорно поздоровалась с собеседницей и попросила представить Женю. Та назвалась просто именем. Незнакомка осуждающе глянула и высокомерно процедила:

— Графиня Мария Николаевна.

— Домохозяйка и поэтесса Евгения Наумова, из простых, — девушка усмехнулась.

Графиня возмущенно дёрнула плечом и отчалила к группе гостей, толпящихся у шведского стола.

— Скажите, графинька! Фу ты, ну ты! — Виктория презрительно фыркнула, — строит из себя королеву, а слышали бы, какими словами прислугу костерит. Самый пьяный сапожник позавидует. Между прочим, везде с собой альфонса таскает. Что-то не видно. Опять сменила?

Муж Виктории стоял рядом, не вмешиваясь в разговор, и внимательно следил за супругой, выжидая момента. Женя перехватила взор, тоскливо провожающий официанта, несущего поднос со спиртным. Похоже, жена не даёт пить. Но, кто ищет, тот найдет. Виктория неожиданно вообразила, что у нее лоснится нос, попросила обождать, и скрылась в туалетной комнате. Супруг, показав для своей комплекции невероятную прыть, умчался догонять официанта.

Минут через десять вернулась Виктория и не найдя мужа, возмутилась:

— Старая пьянь!

Дженни поняла, что дома того ожидает головомойка и посочувствовала в душе.

Подошла Жюльетт, Виктория ретировалась.

— Старая пройдоха! Не утомила сплетнями?

— Узнала массу нового. И ничего хорошего не скажу о высшем обществе.

— С чего решила, что оно высшее?

— Дворянское сословье.

— А! Да всё купленные дворянчики. Нувориши. Шваль. Правда, чрезвычайно испорченная. Бесятся с жиру.

— Извращенцы, я бы сказала.

— Ну да, извращенцы.

— Жюльетт, тебе нравится здесь бывать?

— Мне нужен успех, для этого важны связи. Хотела показать тебе свет.

— Мерзкие людишки! Корчат из себя чёрт знает что!

— Жюльетт! — заметно прихрамывая подходила коротко стриженая шатенка средних лет, оценивающе рассматривая Евгению.

— О! Виола, дорогая! — Жюльетт манерно приложилась щекой к щеке Виолы. — Познакомься, Дженни.

— Дорогая, как на тебя смотрит Ефрем Олегович! Вон тот интересный господин в темно-зеленом костюме от Диор. Просто глаз не сводит. Обязательно познакомлю.

Виола махнула рукой мужчине лет сорока, худощавому, среднего роста, который, в самом деле, смотрел на женщин. Тот не заставил долго ждать.

Дженни протянула руку, а кавалер галантно склонился над ней.

Виола утащила Жюльетт к каким-то общим знакомым, а девушка осталась наедине с Ефремом Олеговичем, который принялся усиленно поить коньяком.

После нескольких рюмок безудержное веселье овладело Евгенией, собеседник показался чудесным малым. «О, я отомщу Герхарду!». Поискав глазами Жюльетт, не увидела подруги, и решила, что никто не заметит её отсутствия. Поэтому, когда мужчина предложил испариться, то не встретил возражений.

Подъехали на такси к двухэтажному особняку, во дворе которого высилась статуя Самсона, раздирающего пасть льву. Только без фонтана.

— Ого! — воскликнула Дженни в душе, и решимость изменить Герхарду поколебалась.

Смешно сказать, но помпезное богатство нового знакомого родило чувство вины перед Герхардом. Ей казалось, что если сейчас уступить похоти олигарха, то продажность возлюбленного станет обычным делом. Всё-таки решила зайти в дом. «Посижу, выпью пару коктейлей, не изнасилует».

Налив гостье второй коктейль, олигарх решил перейти к действиям. Сел на подлокотник кресла, в котором милая девушка спокойно попивала напиток, и обнял за плечи. Женя молча сняла руку, заметив, что не готова к ухаживаниям первого встречного.

— Однако это не помешало отправиться в гости к встречному, — саркастически парировал он.

Затем поинтересовался, давно ли девушка знакома с Виолеттой. Узнав, что не более минуты, разочарованно протянул:

— Старушка Виола теряет нюх!

— Что это значит?

— Раньше она безошибочно чуяла девушек, ищущих спонсора.

— В таком случае, разочарую и вас, и Виолетту. Я замужем. Не скрою, есть причина, по которой оказалась в кругу данных людей. Скажу даже намеренно искала развлечений, дабы унять свою боль. Теперь поняла, не могу сделать этого.

— А если бы я подпоил и воспользовался?

— Неужели вы совсем не дорожите репутацией в обществе?

Он захохотал:

— В обществе? Сброд извращенцев — общество?

— Что вы там делаете в таком случае?

— Ловлю на крючок рыбку. А Виола находит девочек, желающих красивой жизни.

— Так ли она красива?

— Я много что могу предложить: дом, машину, яхту, украшения.

— И всё?

— Кому-то и этого много.

— Да, кому-то.

— Похоже, вам пришлось столкнуться с неприятностями.

— Слишком близко.

Ефрем Олегович покачал головой:

— Я не держу. Если хотела излить душу, выбор оказался неудачным, девочка. Мне глубоко плевать на чужие страдания. Постель сегодня пуста. Увы, вечер не удался.

— Не сочувствую таким, как вы, Ефрем. Вызовите такси.

Олигарх протянул телефонную трубку, и, отойдя к бару, налил себе водки.

— Может, передумаете?

Она мотнула головой.

Не прошло получаса, как машина затормозила у дома.

Ефрем Олегович даже не изволил проводить до дверей особняка.

Без Герхарда

Вечеринка разочаровала настолько, что Дженни решила ждать возвращения мужа затворницей. Натали несколько раз приглашала в гости, но девушка отказывалась, ссылаясь на выдуманные причины. Эти дни явились творческим откровением, подвигли на создание стихотворений, проникнутых горечью и тоской. Герхард звонил почти каждый день, что вовсе не мешало чувствовать себя покинутой. Тон его разговоров казался всё более холодным, и камень, лежавший у беспокойного сердца, вырос до размеров булыжника.

Однажды Натали заявилась без предупреждения и пожалела об этом. Впрочем, Дженни тоже корила себя за грубость, с какой выпроводила подругу. Отношения прервались.

Тем временем она сблизилась с Жюльетт, но потеря Натали не восполнилась новой подругой. Напротив, днем скучала о Натали, ночью лила слезы по Герхарду.

Наконец, в один прекрасный вечер рискнула навестить бывшую подругу. Натали встретила холодно, что говорило о не проходившей обиде.

— Наташа, милая, прости, если можешь! Я дурная, невоспитанная девчонка. Тоска о Герхарде заслонила все на свете, — выпалила Дженни, падая к её ногам.

Натали порывисто обняла девушку:

— Ну, будет, будет! Я люблю тебя!

— И я люблю тебя! Было так плохо одной!

— А Жюльетт?

— Знаешь поговорку «Старый друг лучше новых двух»?

— Милая… хочешь чаю? С сухариками?

— Чаепитие с лучшей подругой. Что милее на свете?

— Помни, ты не одна в мире. Кроме Герхарда есть близкий человек, любящий тебя не меньше всех мужчин.

Женя рассказала о рауте в высшем обществе и попытке переспать с олигархом, и они до слез смеялись над некоторыми представителями, которых Дженни изображала в лицах. Радостно видеть смеющуюся Натали: впервые за много дней счастье переполняло грудь.

— Как Эдуард?

— Наша любовь не вынесла испытания временем. Сначала охладела я, а Эдуард, кажется, не заметил. Потом и его любовь сошла на нет. Мы встречались всё реже, потом перестали. Безболезненно и никаких сожалений и угрызений совести.

— Значит, не любили.

— Легкое увлечение, — кивнула подруга. — Выпить хочешь? За примирение.

— Поводов много, я — одна.

— Да или нет? — достала бутылку шампанского из музыкального бара.

— Давай!

Потягивая шампанское из высоких фужеров, непринужденно болтали, забыв о времени. Натали будто хотела спросить о чем-то, но не решалась. Евгения сама затронула наболевшую тему:

— Герхард звонит часто, но будто, и говорить не о чем. Отдаляюсь. Вопросы о доме, о здоровье. Будто я по-прежнему наёмный работник, управляющая, горничная. Где он, на Майами, на Евгении?

— Ты звонила на Евгению?

— Герхард строго-настрого запретил. Сам звонит исключительно с мобильного скайпа.

— Я бы попробовала соединиться с Евгенией.

— Решит, что проверяю.

— И пусть. Ты должна знать, где муж.

— Официально я не жена.

— Гражданский брак тоже считается. Если совесть на месте.

— Боюсь узнать слишком многое, но и дурой быть не хочется.

— Вот и реши, что перевешивает. Лично я бы проверила, и будь что будет.

— А если разлюбил?

— Развей сомнения. Впрочем, твое дело.

— Я думала, может, что-то знаешь.

— Мы с Герхардом не так близки, хоть и друзья.

Уходя от Натали поздней ночью, Женя дала себе слово позвонить на остров.

С приходом следующего дня решимость улетучилась. Раз за разом брала телефонную трубку и снова опускала на рычаг. В надежде, что алкоголь прибавит храбрости, выпила несколько рюмок коньяка. К вечеру смелость набрала её рукой код острова, после чего девушка как улитка спрятала рожки, притворившись, что внезапно забыла дальнейшие цифры. Рука вновь потянулась за бутылкой, произвольно, без малейшего на то указания хозяйки.

Но, как говориться, на ловца и зверь бежит. Поздно вечером телефон издал решительную трель, и Дженни в пьяной красе, откликнулась:

— Алло! Резиденция Герхарда. Оператор Евгения Наумова на связи.

— Так, Евгения Наумова, — голос мужа был зловещим, и несчастная девушка сразу протрезвела, — запасам коньяка грозит опасность.

— Дорогой, твоя любимая сходит с ума! Приезжай, я тоскую!

— Послезавтра дневным рейсом. Готовься к неприятному разговору.

— Что случилось?

— Ничего хорошего, — Герхард сделал паузу, после чего тихо добавил, — для тебя…

Короткие гудки настойчиво врезались в мозг, который ничего не хотел понимать. Тупо смотрела на трубку, сжатую в руке. Наконец, дошло: Герхард убьёт. Заезженной пластинкой звучали последние слова:

— Ничего хорошего… для тебя.

Фраза обрастала невиданными образами, глумившимися над телом, распростертым на заплеванном цементном полу помещения, которое она знала. Гараж из далёкого воспоминания. То, что Дженни не хотела помнить. Кого не хотела видеть.

Старший брат

— Олег! — голос мамы звенел от негодования. — Олег, сколько можно говорить, котёнок не игрушка? Тебе что, два года, простых вещей не понимать!

Услышав крик, девчушка выбежала на террасу. Перегнувшись через витые перила, мама обращалась к тупо ухмыляющемуся подростку. Снизу доносился писк.

— Мишка! — девочка помчалась выручать питомца.

Брат стоял на коленях возле куста сирени. В его руках извивался чёрный пушистый комочек.

— Что ты делаешь? Отдай моего Мишку! — младшая сестрёнка заплакала.

Олег протянул котёнка, и она прижала трепещущее тельце к груди. Слава богу, котик был жив, но очень испуган. Брат смотрел на подошедшую мать.

— Смотри, отцу пожалуюсь.

— Я ничего не сделал. Просто поиграл. Разве нельзя просто поиграть?

— Мишка мой кот. Заведи своего и играй, — девочка надула губы.

— Шестнадцатый год пошёл. Пора задуматься о чем-то полезном, а не котят мучить, — сказала мама.

Олег пожал плечами.

Это был рослый парень, не по годам развитый физически. К тому же старше сестры на десять лет. Мама относилась к Олегу с чувством досады, считая оболтусом и недорослем, тем не менее, любила слепо, и Жене казалось, незаслуженно. Сестрёнка побаивалась брата, он вечно насмехался, дразнил, и не упускал момента, чтобы пребольно ущипнуть, пока родители не видят. За что бывал строго наказан. Папа считал сына трудным подростком и маленькая Женя слышала, как он говорит маме, что Олег отбился от рук и того гляди пойдет не по той дорожке. А по какой, малышка не знала.

Мама ожидала раннего возвращения отца со службы; как-никак дочери шесть лет. А это означало приближение взрослой жизни ещё на год.

Пирог с палтусом стоял на столе, готовый мгновенно оказаться в духовке. Несколько разновидностей салатов, украшенные экзотическими цветами из морковки, свеклы и огурцов, пестрели в тонких фарфоровых салатниках на белоснежной скатерти. А на плите издавало соблазнительный аромат жаркое из оленины. Казалось, прибудет большое количество гостей. Однако, кроме отца никого не ждали.

По случаю праздника девочке прикололи гигантский сиреневый бант на макушку, и одели в белое с сиреневыми манжетами платье. Отец появился на пороге с большущей коробкой:

— А это для принцессы! Для самой любимой девочки в мире!

Женя повисла на его шее.

Огромная кукла, умеющая ходить и говорить слова «мама, кушать, дай, гулять». Магнитофончик внутри игрушки записывал новые слова, что давало возможность обучать куклу словно ребенка. Девочка давно мечтала о ней, и теперь визжала от радости.

Папа умылся, переоделся, уселись за стол. Олег поел на удивление быстро и, получив разрешение мамы, умчался в сад. Имениннице не терпелось поиграть с новой игрушкой в дочки-матери, а также похвастаться ближайшей подружке подарком.

— Мама, — сказала девочка, — можно, позову в гости Лину?

— Можно, но не сегодня.

— Почему в День Рождения дочке не позвать подружку? — спросил папа. — Дорогая, делай, что хочешь.

Мама пожала плечами, и, приняв сей жест за согласие, девочка убежала звонить подружке в холл, где находился телефонный аппарат. Лина, аппетитная толстушка, сверстница, не заставила себя уговаривать, и, получив разрешение, скоро пришла. Женя потащила её в детскую. Увидев куклу, Лина пискнула от восторга. Женя гордо подняла нос.

— Мне купят ещё лучше! — похвасталась Алина.

— Лучше не бывает! А потом твоему папе денег не хватит. Знаешь, сколько такая кукла стоит?

— А ты знаешь?

— Папа сказал, что миллион рублей! Вот.

— И врёшь! Игрушка не может стоить миллион. Врушка и задавака!

— Ты завидуешь, потому, что у тебя никогда не будет такой куклы. Вы бедные, а твой отец нищий. Вот! — Женя высунула язык.

— Ага! Только папе вчера предложили работу за миллион. Мы будем богаче всех теперь! — Лина состроила нос, приложив растопыренные веером пальцы к самому кончику.

Женя толкнула Лину в грудь так, что гостья чудом устояла на ногах.

— Ах, так?

Подружка вцепилась имениннице в волосы. Та взвизгнула и стала звать папу.

Отец появился на пороге, и Лина отпустила.

— Девочки, что за ссора? Не хотите играть мирно, Лина уйдет домой.

Лина всхлипнула.

— Только сначала угости подружку пирогом и тортом. Да, извинись перед гостьей.

Женя надулась и запыхтела. Ещё чего?

— Полно. Так не годится. Надо быть приветливой. Помиритесь, ну! — отец взял дочку за руку и подтянул к подруге. — Теперь обнимитесь и поцелуйте друг дружку. Вот так! Евгения, где Мишка? Поиграйте с котёнком.

Чмокнув дочь в щёку, отец вышел из детской. Злость улетучилась, Лина тоже забыла о недавней ссоре.

— Женя, покажи Мишку. Он вырос?

— Конечно. Маленькие котята растут каждый день. Бежим!

Взявшись за руки, помчались в гостиную, где родители праздновали шестилетие дочери.

— Доча, вам столик накрыт в уголочке.

Только сейчас девочки заметила низкий столик, на котором стояли соки и лимонады, фрукты и конфеты, кусочки любимого пирога с корицей и профитроли. Лина жадно смотрела на лакомства, и Женя сглотнула слюну. Не сговариваясь, подружки уселись за стол. Потом убежали играть с новой куклой. Время пролетело незаметно, и только мама в самый разгар веселья открыла дверь детской:

— Лина, за тобой пришел отец! Домой!

— Мама! — заныла Женя, — Скажи ему, пусть Лина ещё побудет, на самом интересном… ну почему?

— Милое дело! Девятый час. Спать пора!

Подружка нехотя простилась, обещав завтра продолжить игру.

Женя, с разрешения мамы проводила Лину до порога и помахала рукой.

— Чистить зубы и спать!

Подчинилась, проворчав, что вовсе не уснет, что ещё рано и уже шесть лет, она взрослая. Тем не менее, едва коснулась головой подушки, провалилась в сон, где продолжила игру с Линой, а говорящий Мишка просил:

— Дайте и мне куклу подержать, — при этом тянул широкие лапы с растопыренными когтями.

— Негодяй, урод, как ты объяснишь сестрёнке? — голос отца доносился откуда-то снизу, и был еле слышен. Брат взвизгивал и что-то отвечал.

Женя вскочила с ощущением надвигающейся беды. Мамы дома не было, верно ушла с утра по делам дамского общества, в котором активно работала.

Голоса доносились из гаража. Бегом спустилась и тихо приоткрыла дверь в холодное помещение. Отец держал одной рукой брата за шею, в другой руке болтался подобно тряпке котенок Мишка, которым папа тыкал Олегу в лицо. Брат мямлил, размазывая сопли по щекам. Женя притаилась, испытывая отчетливый страх перед неведомой угрозой.

— Садист, маньяк! Я удавлю тебя! — Папа откинул Мишку, и начал бить Олега по щекам ладонью. Брат завопил:

— Мама! Мама!

— Мать не поможет убийце!

— Я не виноват, это Серега, это всё Серёга!

— Ты мой сын, и заплатишь за преступление!

Олег хватал отца за руки, но тот был непреклонен. Тумаки так и сыпались на парня: по спине, по груди. Не выдержав, Женя громко заплакала. Отец обернулся и, увидев дочь, отпустил Олега.

— Милая, не плачь, мы возьмем другого котёнка! Утри слёзки. Пойдем, пойдем.

Взяв на руки, папа понёс дочку в дом.

— Мишка! что с моим Мишкой? Он умер?

— С чего ты взяла глупенькая? Просто котёнок убежал в лес, ему там лучше.

— Неправда, я видела кровь. Что ты сделал с моим Мишкой?

— Ну вот, ещё не хватало! Разве папа сделает любимой доченьке плохо?

— Это Олег, он ненавидит Мишку! Где мой котенок? Я хочу видеть своего Мишку, — рыдания сбивали вдох, и нижняя губа судорожно дёргалась.

— Родная, не плачь, мы возьмем ещё лучше, самого красивого котика. Купим, какой понравится.

— Я Мишку люблю! Умру без него!

Руки отца подрагивали, казалось, он едва сдерживал слезы. Девочка навсегда запомнила его бледное несчастное лицо.

— Доченька, доченька, что говоришь? Папа не переживёт, если с тобой случится беда.

— Выгони Олега! Я не хочу такого брата! Пусть будет как у Лины! Сашка любит её, защищает. А Олег щиплет пребольно!

— Я ему руки обломаю!

— Обломай!

— А мама? Олег и её сын. Она любит его. Ты хочешь, чтобы мама умерла?

— Я маме всё скажу про Олега, и она разлюбит.

— Доченька, тебе шесть лет, разве ты маленькая? Давай не расстраивать мамочку. Она не должна знать, что её сын жестокий и глупый.

— Нет, пусть знает!

— Ладно, ладно, только успокойся, милая.

— Зачем ты унес меня в дом? Мишка остался лежать в гараже, я видела. Ему плохо. Дай Мишку! — Женя забилась в детской безутешной истерике.

Напрасно отец уговаривал, она хотела видеть котёнка, во что бы то ни стало.

Маленькое тельце погибшего котёнка — первое столкновение с жестокостью мира. Нет, она не могла смириться с тем, что смерть может оказаться у порога в любой час. Отец взял дочь на руки и стал убаюкивать. Всхлипывания затихали, наконец, она уснула, схватившись за сон как за соломинку. Думалось, что пробуждение всё исправит, подобно ночному кошмару, уходящему с рассветом. И действительно, когда проснулась, воспоминания были лёгкими, и напоминали утренний туман, хотя она не ощущала времени. Приоткрыв дверь, услышала голоса внизу: спокойный мамин и возмущенный папин. Изредка вклинивался голос Олега, плачущий и высокий. Реальность вылилась на маленькую девочку со всей безжалостностью. Но гибель котёнка сейчас не была связана с реальностью: Мишка, думалось, жив.

Родители замолчали как по команде. Красное лицо брата говорило о перенесённом наказании. Олег с ненавистью смотрел на сестру и отца. Мама обняла его и, легко подтолкнув, ласково произнесла:

— Ничего, дорогой, видишь, всё уладилось. Разве мама даст сына в обиду кому бы то ни было?

— Кто бы то ни было, надо понимать, твой муж, и, между прочим, тоже родитель. Или я стал врагом?

— Ты слишком строг с Олегом, жесток. А с Женькой сюсюкаешь, как с маленькой.

— Разве она взрослая, моя малышка? Сын старше на десять лет, должен защищать сестренку, а не обижать.

— Разные бывают братья. Вспомни свою семью.

— У меня нет брата.

— А чей тогда по-твоему Олег?

Отец, приложил палец к губам, призывая к молчанию:

— У меня никогда не было брата.

Мама замолчала обескураженная и вышла следом за Олегом. Папа обнял меня:

— Хорошо поспала?

— Да. Сейчас вечер?

— Нет, дорогая, день.

— Папа, мне приснилось, что Олег убил Мишку?

— Да, милая. Котёнок ушел гулять с вечера и пока не вернулся. Не беспокойся, придёт.

— Что опять натворил Олег?

— Подрался с Сережкой.

— Сережка ведь маленький.

— За это ему и попало от меня.

— А мама?

— Ты знаешь, как слепо любит мама твоего брата.

— Ну и глупо!

— Согласен! Ты умница!

— Папа, почему Олег такой плохой?

— Ты умнеешь с возрастом, а он не хочет взрослеть, думает, всё сойдет с рук, пока мамочка прикрывает.

— Мама любит Олега больше, чем меня.

— Дочка, ты не права: и ты, и твой брат — вы наши дети, мои и мамины.

— Но ведь ты не любишь Олега.

— Почему? Люблю, конечно.

Почудилась фальшь в словах отца, и девочка внимательно посмотрела на своего кумира. То, как он выдержал взгляд (подчеркнуто честно и открыто) показало её правоту.

— Нет, не любишь.

Папа отвел глаза в сторону:

— Дорогая, тебе надо пообедать, и, может, пойдем Мишку искать? Ведь котёнок маленький, вдруг заблудится.

— А что на обед?

— Супчик с фрикадельками твой любимый и отварная треска с овощным пюре.

— Я хочу супа.

— Он ещё горячий.

Уписывала суп, а отец сидел напротив, и, подперев щёку рукой о чем-то сосредоточенно думал.

Наконец, отставила тарелку.

— Больше ничего не хочешь? — Папа встрепенулся.

— Я объелась. Пойдем искать котёнка.

Естественно они не могли найти Мишку, ведь котёнок был мертв, и, видимо пока спала, отец убрал остывшее тельце. Но Женя была слишком мала, чтобы разобраться во всём. Единственно возможным было то, во что девочка верила и чего желала. Смешиваясь, явь и мечты создавали некий сказочный симбиоз, в котором страшные фантазии обретали безжалостную реальность, а нежелательные жестокие события окружающего её детского мира обретали мифические черты. Неудивительно, что виденный труп убитого котенка, она вычеркнула из реального. Осталось неясное воспоминание, взятое из темноты снов, наводящих порой безотчетный ужас, но с рассветом бесследно уходящий, подобно утреннему туману.

Два голоса: басистый отца и тоненький девочки резали воздух то широкими ломтями, то прозрачными рассыпчатыми кусочками. Мишка всё не шел и после двух часов поисков вернулись домой. Женя ожидала, что котёнок уже прибежал, но, увы, его не было. Не вернулся он ни этим, ни следующим вечером. И каждый раз, придя домой с работы, папа терпеливо отправлялся с дочкой на поиски.

С наступлением осенних заморозков папа с дочкой звали котика все реже, а потом и вовсе перестали. Женя смирилась не с тем, что Мишка умер, а с тем, что его взяла другая девочка, девочка, у которой нет старшего брата, а может, вообще нет брата, как у папы. Здорово не иметь брата! Почему мама с папой не родили вторую девочку, вместе бы играли в куклы? Женя просила подарить большую черную овчарку, страшную клыкастую, верную хозяйке. Папа обещал поговорить с мамой. Время шло, Женя пошла в первый класс, где подружилась с девочками, и досуг с одноклассницами заменил многое. Почти не было свободного времени. Самую близкую подругу звали Сольвейг. Ее отец имел норвежские корни, вот и дочку назвал необычным именем. На День Рождения Сольвейг пригласила её и еще трёх девочек из класса к себе в гости, согласовав данное событие с родителями. Женя ещё никогда не праздновала вне дома, поэтому готовилась особенно тщательно. Так хотелось быть красивой, самой красивой на вечере. Тогда будут хвалить, восхищаться. Голова кружилась в желании успеха.

Папа одобрял капризы дочери, потакал им. Он тоже хотел гордиться дочкой. Но убеждал девочку в том, что самой красивой должна быть именинница. Скрепя сердце Женя признала доводы убедительными. Олег внимательно наблюдал за ними, и презрительная усмешка не сходила с губ подростка. Женя старалась не видеть злость, не обращать внимания на зависть, уродующую его правильные, точеные как у девушки черты.

Так отучилась первое полугодие. Начались зимние каникулы, которым предшествовал любимый праздник — Новый Год с нарядной ёлкой и Дедом Морозом. Отметки хорошие, без троек и она была счастлива. Даже поведение Олега не могло омрачить радости. Папа, казалось, радовался не меньше, мама же больше времени уделяла Олегу, чем Жене с отцом. Она постоянно выручала брата из неприятностей, как девочка поняла из разговоров с отцом. Какие именно неприятности случались с Олегом — от неё тщательно скрывали. Однако, Женя росла не в вакууме, и подружки порою знали больше из разговоров своих родителей, о чем охотно с ней делились. Так она услышала, что Олег подстерегал и безжалостно расправлялся с кошками. Через некоторое время перекинулся на небольших собачек. В дом стали приходить люди, которые видели брата возле места преступления, и мама отчаянно выкручивалась, нагло и беспардонно обвиняя во всех грехах хозяев животных. Однажды, в самый канун следующего Нового Года, Олега поймали на месте преступления: он резал отчаянно вопящую кошку, кровь лилась рекой. Его товарищ убежал, а брата без лишних сантиментов потащили в полицейский участок и составили протокол. Олегу было семнадцать.

Отец уплатил большой штраф и брата отпустили. Люди стали обходить дом стороной. Отчуждение коснулось и Жени. Бывшие подруги отвернулись, и девочка осталась одна. Надежды на веселый школьный карнавал рухнули, она распростилась с мечтой встретить Новогодний праздник шумно и беззаботно. Родители, заглаживая вину, нарядили шикарную елку, отец пригласил Деда Мороза в дом. Девочка очень жалела папу и изо всех сил старалась делать вид, что всем довольна. И именно в ночь на Новый год разразился огромный скандал между папой и мамой. И причиной, конечно же, послужил Олег, которого отец не простил. Все сидели за столом, отчаянно изображая беззаботность и веселье, и смеялись над шуточками краснолицего Деда Мороза, который что-то очень часто подходил к столу и опрокидывал рюмку-другую в рот. Женя уже знала в свои семь лет, что дедов морозов в природе не бывает, но любила получать подарки, поэтому радовалась, как маленькая. Брат явно скучал, но теперь находился в постоянной опеке папы и мамы. Олега тяготило такое внимание к своей персоне, и он, развлекая сам себя, ковырял вилкой конец скатерти. Дед Мороз напился допьяна и городил чушь. Отец повел его наверх проспаться. Мама подсела к брату, и они начали шептаться. Тут вошел отец:

— Вы похожи на заговорщиков, — молвил он.

— Олегу скучно, ведь теперь он в заточении.

— Ой, ой! бедный невинный мученик! Мамочка, подотри мальчику сопельки! — кривлялся отец.

— Знаешь, я подозреваю, что ты предал брата не из-за него. Проблемы на самом деле у тебя.

— Угу. Я вешаю кошек, издеваюсь над собаками и всему этому научил, так называемого, сыночка.

— А в кого он, по-твоему? Это ведь у тебя брат Алексей маньяк-убийца.

— Да нет у меня брата! — папа умоляюще смотрел на маму, едва заметно кивая на дочку, чтобы оградить от беды.

— Какие у сына гены? У мальчика переходный возраст и вместо понимания отца, он получает ненависть. У Олега нет отца, как у тебя нет брата. Отказаться легче всего, а вот поддержать…

— За что ненавидишь? В то время, как сюсюкаешь с этим выродком, я целиком и полностью воспитываю твою дочь.

— Вот-вот — выродок! Между прочим, мы взяли Олега, чтобы в детдом не попал: мамаша сбежала, отец в тюрьме. Да мне памятник надо ставить! И зачем только вышла за такого чурбана. Теперь пожинаю плоды. Предупреждала мама, царство ей небесное, так нет же, засвербило… А наследственность не скроешь! Признавайся, кто ещё в твоем проклятом роду душегуб? Дед, бабка? Ну, говори!

— Дед Дракула! — отец нарочито зловеще расхохотался, — И сэр доктор Франкенштейн! Довольна? Угораздил же бог жениться на идиотке! Хотелось бабу под бок, знал бы, холостяком остался.

— Ах так! И остался бы, невелика радость постель делить с импотентом.

— Ты от импотента дочь родила? А не сплю с тобой теперь, потому как ты антисексуальна. Поясняю для дуры, что не хочу тебя более. Пожалуй, разведусь, идиотка!

— Что? — голос мамы сошёл на визг, и она набросилась на отца с кулаками.

Женя громко заплакала. Папа бросился к дочке и, взяв в охапку, выбежал на террасу.

— Папа, мне страшно! Что-то будет? Мама уйдет от нас?

— Это мы уйдем от неё.

— Я люблю маму. Почему она меня не любит? Чем Олег лучше? Может, я не родная?

— Это Олег не родной. Но я ведь твой, только твой папа. Нам никто не нужен. Пока я жив, у тебя будет всё, что пожелаешь!

— А большую зубастую собаку?

— На днях поедем и выберем. Самую грозную и самую верную!

— Обещаешь?

— Клянусь! Замерзла?

— Да.

— Пойдем в дом.

Девочка замотала головой: хотелось ещё побыть наедине с папой. Теперь, когда мама разлюбила, в душе поселился страх потери единственного близкого и родного — отца. Отныне Женя будет испытывать сиротский холод всегда, когда его не будет рядом, даже если просто уйдет на работу.

— Папа? — робко спросила дочка, — сможешь взять меня с собой на работу? Буду сидеть тихо, как мышка.

— Милая, — отец прижал её к себе и заглянул в глаза, — прости, не могу, не положено, — он чуть не плакал.

— А как я?

— Никого не бойся.

— Ты всегда будешь возвращаться?

— Пока жив. Клянусь!

Ребёнка качнуло при мысли, что отец может умереть. Тогда его не будет вообще! Как уложить такую мысль в детской головке. Котёнок Мишка. Но он есть где-то у другой хорошей девочки. Папа умрёт и тоже будет папой для другой хорошей девочки. Женя спросила об этом у отца.

— Когда умру, буду на небесах!

— Там есть девочки? Ведь если там есть папы, то есть и дочки.

— Нет, милая, на небесах буду жить один.

— Подождёшь, когда приду к тебе? Да ведь?

— Да. Только, если не будешь спешить. Я очень люблю ждать, просто обожаю. Тогда можно мечтать о встрече, считать минутки, часы и дни.

Девочка обняла папу за шею: прекрасный, сильный, добрый! Как любит такую некрасивую, что даже мама… Слезы хлынули из глаз. Отец покачал дочку как маленькую.

— Успокойся, тебе не идут опухшие глаза и красный нос.

— Все равно. Мама не любит, потому что я урод?

— Ты красавица! И мама любит тебя, просто она жалеет Олега, ведь тот болен.

— Болен? — Искренне удивилась Женя. Олег был здоров, как бык. Он сроду не болел. Разве, что однажды съел что-то. Тогда вырвало и всё.

— Конечно. Здоровый человек станет мучить собак?

— Не знаю.

— Доча, у него не так с мозгами. Он болен головой.

— Соль и Дашутка сказали Олег сумасшедший. Так?

— Не думаю. Но лечить надо. Теперь идём в дом!

— Папа, оденемся теплее и прогуляемся?

— Хорошо, кроха.

Они бродили по нарядным улицам городка, любовались разряженными елками и сверкающими гирляндами. В утренний ранний час Нового Года безлюдье окутывало папу с дочкой. Жители крепко спали в теплых постелях, и призраки счастливого будущего нашёптывали им на ухо сладкие обещания. Девочка уже не верила в чудеса этой ночи и за каждым поворотом видела маньяков-убийц из телевизионных новостей, у всех были лица брата. Рука отца сжимала детскую ручонку крепко и надёжно, тем не менее, страх кружил рядом, нащупывая лазейку в хрупкой обороне семилетнего ребёнка.

Вернулись домой подгоняемые утренним крепким морозцем, и Женя сразу забралась под одеяло. Морфей обнял и защитил ребёнка от действительности.

В ту новогоднюю ночь кончилось безоблачное детское счастье. Казалось, мать с отцом находили особое удовольствие в ненависти друг к другу. Каждый вечер детская подушка была мокрой от слёз. Женя молилась незнакомому богу без надежды на чудо. Олег ходил гоголем и открыто насмехался. Они постоянно шептались с мамой, и как папа говорил, были в тайном сговоре.

Шли зимние каникулы, но девочки не дружили с Женей из-за брата, и было тоскливо, особенно днями, когда папа уходил на службу. В один солнечный морозный денёк папа торжественно объявил, что присмотрел в приюте отличного друга.

— Ты, верно, уже отчаялась?

— Я ждала. Каков он?

— Увидишь, — папа таинственно улыбнулся и подмигнул.

В субботний день отправились в приют. Женя очень волновалась, что не понравится новому товарищу. Папа положил в мешочек ароматную косточку, купленную в зоомагазине. Ещё выбрали накануне красивый ошейник из натуральной коричневой кожи с блестящими металлическими заклепками, разноцветные миски и поднос-подставку.

Собаки, большие и мелкие, с надеждой взирали на посетителей: каждая хотела обрести дом. Многим не повезло с прежними хозяевами, но это не отняло у большинства доверия к человеку. Наконец, отец остановился возле немецкой овчарки и посмотрел на дочку:

— Ну, как? Хорош! Верно?

— Да…

— Ответ звучит неубедительно.

Девочка во все глаза смотрела на собаку в соседней клетке, и папа перехватил её взгляд:

— Не знал, что тебе нравятся доберманы.

Пес приветливо махнул хвостом.

— Папа, я хочу его.

Умные глаза животного покоряли. Отец кивнул:

— Хороший выбор. Да и пёс хочет к тебе.

Так взяли Верного. Кличка простая, избитая, но казалось, она отражает главную черту будущего характера собаки. Верный сразу невзлюбил Олега, чем заслужил ненависть мамы. Олег делал вид, что ничего не имеет против пса, но красивые губы становились тоньше, а в глазах пылала дикая злоба. Женя с отцом водили Верного к дрессировщику, и пес быстро усвоил основное правило: не брать лакомство из чужих рук, в том числе Олега. Теперь была уверенность, что брат не отравит четвероногого товарища. Верный сопровождал Женю всюду, и отчасти дружба с животным заменила подруг. Шло время, а отношения отца с матерью лучше не становились. Наконец, отец объявил, что устал жить в атмосфере ненависти, поэтому подает на развод. Мама устроила истерику. Она кричала, била посуду, даже пригрозила, что покончит с собой. Папа был неумолим:

— Дети не могут жить в аду. Ты отрицаешь всё, что связано со мной и дочерью. Можно подумать, не ты родила Женьку.

— Я защищаю сына, которого никто не понимает.

— Тогда покажи его психотерапевту.

— Покажу, если перестанешь грозить разводом.

— Одно не исключает другого. Меня достала жизнь с ведьмой. Что стало с девушкой, которую любил?

— Только и можешь травить мальчика собаками. Зверюга готова сожрать сына. Не удивлюсь, если завтра псина покусает Олежку. Тогда собственными руками расправлюсь с бешеным животным.

— Тебе тоже необходима помощь психиатра. Милая, ты не заметила, как спятила. Как говорится, с кем поведёшься… Олега надо было удавить, а не усыновлять.

— Идиот! Брат маньяка! Пожалеешь, и это случится совсем скоро… — правильные черты маминого лица исказила злая гримаса.

Женя испугалась за отца:

— Папа, не надо, не ругайся с мамой!

— И то верно. Толку никакого, а настроение испортишь на месяц. Эта женщина не может взять в толк, что сына потеряла из-за своей тупости, а дочь слишком мала и нуждается в материнской любви и защите. Я давно бы запер великовозрастного садиста в клинике. Олег ещё доставит кучу дерьма всем нам, да и не только. Жена, — он презрительно хмыкнул, — только чья ты сатана?

— И разводись. Мы с Олегом обуем тебя по полной. Да и Женьку не получишь, закатай губу.

— Ну, ну…

Женя взяла папу за руку, и он безропотно пошёл следом. Почему мама с папой враждовали, и как они жили бы, будь Олег совершенно другим мальчиком? До сих пор можно думать и гадать, но ответа не найти. Скорее всего, родители не догадывались, что давно разделили между собой детей потому, что не было у них той искры, без которой совместная жизнь при данных обстоятельствах превращается в общий кошмар. Мама была права в том, что только близость отца к сыну могла отвратить, казалось неизбежное. Ненавидящий своего брата Алексея, отрёкшийся от него, папа не мог принять сына-садиста. В ту пору Жене было всего семь лет, а она уже полной ложкой черпала дёготь, в поисках меда. Одиночество, стыд за брата и родителей рано сформировали чувство ущербности. Девочка познала отчаяние и ночные кошмары, горькие слезы и отверженность, как если бы была прокаженной. Сестра желала брату смерти и не скрывала этого. Хватит для маленького существа, чтобы не вырасти вовсе?

Тем не менее, она росла и крепла, подобно упрямому сорняку в огороде деятельных крестьян. Вот уже исполнилось девять. Девочка научилась избегать встреч с братом: заслышав его шаги, пускалась бегом по лестнице, и закрывалась в своей комнате. Верный не отходил ни на шаг, и спал рядом с кроватью, оберегая. Отец так и не ушел из семьи: за несколько лет он осунулся и постарел, что дочери тогда казалось естественным, а ведь ему было чуть за сорок. Теперь он лишь устало огрызался в ответ на мамины упреки. Папа большую часть времени сидел, запершись в своей комнате, и даже дочь порою не могла расшевелить его. Взрослел и Олег, что отражалось на его юношеской внешности, ведь ему исполнилось девятнадцать. Он научился заметать следы, и теперь никто не мог обвинить его в издевательствах над животными.

Приближалась долгожданная пора летних каникул. Прошлым летом родители отправили Женю в летний лагерь, и она надеялась снова попасть туда. Жизнь вдали от родительских распрей и брата-садиста казалась сахаром. Появились новые подруги.

Папа обещал взять путёвку. Жалко оставлять Верного, но отцу тоже нужен преданный друг в отсутствие Жени. Круг интересов Олега скорее ограничивался собакой, нежели взрослым мужчиной, а именно отцом. Шестое чувство говорило, что в какой-то момент брату надоест мучить собак и кошек, что в поле его зрения неизбежно попадёт человек, и первым может стать отец.

Каникулы

Наконец, Женя в лагере. Папа приезжал каждый выходной, иногда с собакой, и они уходили на лесное озеро. Девочка бывала счастлива в такие дни, прошлая горькая жизнь казалась не более, чем страшным сном. О маме не говорили, хотя простой вопрос вертелся на языке: почему не навещает Женю в лагере. Подружки спрашивали о матери, но Женя вынужденно лгала, что мама в длительной заграничной командировке.

Отец, казалось, испытывал такое же счастье; молодел на глазах: купались, играли в бадминтон и не вспоминали о городе. Верный ластился к юной хозяйке, напоминая, что тоже скучал. Хотелось задержать время, но наступал вечер, и папа прощался. Тогда Женя не сдерживала слёз, делая папе больно.

Закончилась первая смена, но к удовольствию Жени, она осталась на вторую. Подружкой в отряде была Вика, ладная, быстрая, как лань, девочка. Отец её был известным театральным актёром, мама снималась в сериалах. В выходные Вика частенько оставалась с отрядом. Однажды Женя предложила папе взять и её на озеро. То-то весело! Верный принял девочку, и носился вокруг с палкой в зубах, показывая всем видом, как доволен. Потом объедались клубникой, обильно посыпая сахарным песком. На следующие выходные папа обещал снова приехать и провести время с девочками, если Викины родители будут на гастролях.

Но он не приехал. Женя решила: что-то случилось, ведь папа не обманывал. Напрасно воспитательница уговаривала не волноваться, девочка не находила места. Чтобы успокоить, разрешили позвонить домой.

— Алло! — ответил Олег.

— Я хочу говорить с папой.

— Я не могу позвать отца, — Олег замолчал, соображая.

— Что случилось?

— Ничего хорошего, — голос показался зловещим, — для тебя…

Короткие гудки. Снова набрала номер: тишина. Что-то произошло. Но мама бы сообщила. И почему молчит папа. Беспокойство росло. Верно, папа заболел, попал в больницу, а мама не хочет волновать. Так и есть, отец выздоровеет и приедет сам. Такие соображения показались вполне реальными, и Женя вернулась к обычным лагерным делам и играм, ожидая следующих выходных.

На следующий день стояла жаркая солнечная погода, и дети отправились купаться на залив. Женя с Викой, взявшись за руки, радостно запрыгали в волнах под присказку «Баба сеяла горох». Вдруг с берега раздался крик:

— Наумова! Евгения! Вылезай из воды, мама приехала!

Воспитательница стояла на берегу одна и махала рукой. Девочка выскочила из воды, как ошпаренная и подбежала:

— А где? Где мама?

— Она ждет у директора лагеря. Собирайся, поедешь домой.

— Почему?

— Мать скажет.

Горе

Женя лихорадочно собирала вещи, когда в палату вошла мама. Лицо бледное, напряженное:

— Все собрала?

— Почти. Мама, почему папа не приехал?

Мать порывисто заключила девочку в объятия:

— Доча, такое горе, такое горе!

— Где отец, скажи!

— Папа чинил машину в гараже, собираясь к тебе. Олег спустился к нему позвать на обед. Отец лежал под машиной, не двигаясь. Напуганный, Олег прибежал ко мне. Бедный Максим! Казалось, он не дышит. Я вызвала скорую. Врач констатировал смерть. Сердечный приступ…

— Я хочу видеть папу. Папа не мог умереть!

— Умереть может любой: и ты, и я.

— Нет! Нет! Мне надо видеть! Я позову, и папа вернётся!

— Милая, это невозможно! Твой отец, мы… похоронили его вчера!

— Нет, нет! Скорее домой!

Мамина машина стояла у ворот лагеря. Женя была словно в тумане, сознание будто отключилось, в голову лезли пустяковые мысли: с кем Вика играет в «баба сеяла горох»? или: что будет в лагере на обед?

Ехали немного больше часа. «Папа водит быстрее и с ним весело».

В доме пусто. Женя вбежала на второй этаж, громко зовя отца, потом кубарем вниз, в гараж. Никого. Поднялась в гостиную. Мама стояла у бара с большой рюмкой в руке и что-то пила. Рядом открытая бутылка. «Бренди» — надпись на этикетке.

— Не кричи так громко! Мы одни в доме.

— А куда делись брат с отцом?

— Папа умер. А Олег? Дай вспомнить…

У мамы мертвые глаза. Женя такие видела в ужастиках. Холод объял девочку:

— Папа умер? Что это значит? А Олег? Тоже умер?

— Нет, нет. Мой сын в лагере.

Мама сошла с ума. А ей, что делать девятилетней девочке? Одна в доме с сумасшедшей женщиной некогда бывшей матерью. Мать налила второй бокал бренди, и обессилено рухнула на стул, который застонал под тяжестью упавшего тела. Голова упала на грудь.

— Мама!

Мать медленно подняла голову. Пьяная ухмылка ползла по губам:

— Думаешь, мать рехнулась? Твой папик умер, несчастный, бедный папик. Когда-то я любила, но… он ненавидел собственного сыночка! Бедный, бедный Олег! — Она зарыдала в голос, поочередно вскрикивая, — Бедный Максим! Бедный Олег! Бедная красавица Роза!

Женя взяла большую кружку, наполнила водой из-под крана и вылила на подвитые кудри, мгновенно возненавидев мать.

— Неправда, Олег чужой, папа сказал.

— Сучка! — вскричала мама, — вот я тебе! — приподнялась и снова рухнула: пьяные ноги отказывали.

— Где брат, где папа? Говори, если ты мать!

Рука женщины потянулась к спиртному. Женя опередила и отодвинула бокал:

— Хватит пить!

— Дай!

— Получишь, когда ответишь где папа и где Олег?

— Папа на небесах. Олег в санатории, отдыхает.

— На каком кладбище похоронен отец?

— На «Южном».

— Проспись, потом покажешь, — придвинула к ней бутылку с рюмкой, и поднялась в спальню, чтобы разобрать вещи.

Едва коснулась чемодана, сильная дрожь, скорее судороги, охватили члены. Женя забилась в истерике:

— Папа, папа, не оставляй меня!

Когда пришла в себя, был вечер. Желудок скрипел от голода, и Женя вспомнила, что в последний раз ела утром в лагере. С тех пор прошла вечность. Подошла к двери, прислушалась: тихо. Спустилась в гостиную. Мать спала на полу, верно, свалилась со стула. Брезгливо обойдя её, как обходят грязного, дурно пахнущего бомжа, открыла холодильник в поисках съестного. Ага, йогурт, сосиски, в морозильнике пельмени и пицца. Выбрала последнюю, сунула в микроволновку. Включила электрочайник.

Насытившись, пыталась привести в порядок мысли. Кабинет! Открыла дверь отцовского кабинета. Ничего не изменилось, словно хозяин вышел на минутку. Рука потянулась к ящику стола. Закрыт. Глазами поискала ключ. Неожиданно взгляд остановился на портрете юноши с ясным взором, висящим на стене: отец, после окончания школы. Рядом одинокий ключ на маленьком гвоздике.

В ящике находились деловые бумаги, которые девочка осторожно сложила на стол. Под ними лежала тонкая папка, с газетными вырезками. Ничего интересного. Одна привлекла внимание, с вырезанной фотографией. Заметка: «Суд над серийным убийцей вынес суровый вердикт». Пробежала глазами, увидела свою фамилию, дважды вернулась: «Наумов Алексей, Алексей…». Алексей. Все-таки мама права: у отца был брат Алексей. И его судили за убийства! А где фотография? Ответ прост: папа вырезал. Но зачем? В уголке газеты заметила год, номер и название. Когда-нибудь Женя узнает всю правду.

Вырезку взяла себе, остальное аккуратно сложила, и убрала на место. Ключ повесила обратно на стену. Юный папа улыбался с фотографии. Сняла. Пусть улыбается только ей. А спросит отец, Женя скажет, на время, уж очень он хорош.

Вдруг что-то толкнуло Женю в грудь, да так сильно, что она едва удержалась на ногах. Папа мёртв и никогда ни о чём не спросит. Волосы на голове зашевелились: папа в темной сырой могиле, глубоко под землей. Разум отказывался верить, а чувства противоречили сами себе. Громкий стон заставил девочку вздрогнуть: пьяный голос пересыпал матом слова:

— Олег, … принеси выпить… своей… матери! Олег, Олежек!

Дальше хныканье. Потом громкий храп.

Жене не давала покоя мысль: когда мама определила Олега в санаторий? Был ли брат на похоронах отца? Но это можно узнать от матери, когда она проспится, наконец. Женя редко видела мать в таком состоянии: может пару раз после девичников. И вот теперь она напилась в одиночку. Почему? Что мама хотела заглушить спиртным? Вину перед отцом, или перед детьми?

Спустилась в гараж. Обе машины, мамина и папина, стояли на месте, словно дожидаясь поездки. Всё было как обычно, только вещи, казалось, осиротели, и веяло холодом. Детский мир рухнул, и жизнь катилась по предназначенной судьбой трагической колее. Женя присела на потёртый табурет и, словно впервые огляделась: что расскажут стены помещения? Они молчали. Табурет был теплым, точно отец недавно поднялся с него.

— Папа вернется с работы, и я расскажу, как надо мной подшутила мама. Интересно, в каком санатории отдыхает Олег? Верно по горящей путевке со скидкой. Однажды всей семьей ездили в Испанию за полцены. Мама сняла поездку на видео и выложила в интернете. Неужели мы с отцом больше не поедем на море, а моя рука не спрячется в надежной ладони? Ничего, ничего, вот мама проснется и я, наконец, выясню до конца правду. Почему похоронили без меня, куда спешили и что хотели скрыть?

Она снова вспомнила папиного брата. Отец не хотел говорить о нём, и тот рассчитался с папой. Алексей отомстил по-своему. Женя ничего не знала о судьбе дяди, жив ли и где находится, но чувствовала, подозрения о причастности брата-убийцы к событиям не лишены основания. До последнего времени. Видимо мама не нарушала договора с отцом, пока в доме царил лад. Но стоило Олегу проявить дурные наклонности, тут-то мама и нашла крайнего. Голова шла кругом от недетских мыслей. Как не хватало Жене отца, спокойного, понимающего и надежного! Не хватало его любви к дочке. И как понятна папина ненависть к повторению брата-маньяка. Только мама не в состоянии простить мужа. Почему? Ответ напрашивался: она не любила и ревновала к дочери за себя, и за Олега. Потому что Женя была папиной дочкой. И представляла угрозу её маленькому благополучию.

Тщетно Женя силилась понять связь всего вышесказанного с гибелью отца. Нет, конечно, мать с Олегом не могли убить папу, но причастность их к смерти она ощущала кожей. И решила дождаться пробуждения мамы. Домыслы так утомили, ведь она была всего десятилетним ребенком, что стала клевать носом, и, сдавшись желанию поспать, поднялась к себе и забылась тяжким сном. Тяжким, потому, что снилась страшная трагедия.

Спустилась в гараж, откуда доносились мучительные стоны и яростные вопли. Поостерёгшись обнаружить себя, приоткрыла дверь так, чтобы видна была лишь та часть, где находились люди. На полу, покрытом сплошь грязью, кровью и слизью, лежал обездвиженный отец. Возле него стоял Олег, со злобным рычанием пиная ногами в живот. С каждым ударом, изо рта папы извергался сгусток крови, который медленно полз по щеке ближе к уху, и тягучей каплей нависал над цементным покрытием. Стоны, испускаемые отцом, говорили о невыносимой телесной и душевной боли. Забыв страх, Женя резко распахнула дверь и с воплем маленького беззащитного существа бросилась к папе. Олег замахнулся, мать закрыла лицо руками.

Проснулась, дрожа и обливаясь потом. Во рту сухость такая, что еле отлепила язык от воспалённого нёба. Неужели сон? Долго лежала, не понимая. Наконец, надежда сначала робко затеплилась, затем постепенно перешла в радостную уверенность: от начала до конца всё сон. Смерть отца, необъяснимое поведение матери, отсутствие Олега — сон, и ничего более.

С улыбкой сбежала по лестнице.

…Мама лежала на полу, и она почти споткнулась, не заметив её из-за опрокинутого стула. Рядом валялась пустая бутылка. Был ли кто на свете несчастнее Жени? Она ненавидела мать за то, что та родила детей. Единственный, кто девочку любил, находился по ту сторону, как говорили взрослые, в потустороннем мире, и никто, кроме Господа Бога не мог вернуть его. Всем сердцем Женя желала туда, к нему, в мир иного бытия.

Подняла стул, и уселась. Лицо было мокрым, и она не сразу ощутила, что по щекам, независимо от воли катятся слезы. Причем не поодиночке, а потоком, остановить, который не хватило сил. Сидела и молча слизывала их с губ. Как теперь жить?

Мама стонала в хмельной отключке. Хоть бы Олег появился! Теперь всё равно, какие у брата недостатки, должен кто-то объяснить случившееся.

Разговор

Утром проснулась с первой мыслью о приезде любимого. Сердце радостно забилось: сегодня увижу!

Тело тосковало по объятиям Герхарда. Вспомнила о неприятном разговоре, и под ложечкой засосало:

— О чем Герхард будет говорить? И как дождаться вечера?

Противоречивые чувства раздирали сердце: с одной стороны — ликование, с другой — острое предчувствие грозящей катастрофы. С отвращением глянула на початую бутылку коньяка: нет, уж, сегодня буду трезвой. Сварила кофе и уселась писать дневник. Исписала восемь страниц. Взглянула на часы: только за полдень! Позвонила Натали, долго болтали, казалось, всем перемыли косточки, обсудили текущие городские новости, моду будущего лета, а прошло лишь сорок минут. Села в кресло, кусая пальцы, неотступные мысли раздирали мозг, раскалывая голову надвое. Закрыла глаза, наблюдая черные точки, и неожиданно отключилась.

Отец лежал на цементном полу и стонал, брат стоял рядом и, улыбаясь, приглашал присоединиться к папе. Постелила куртку, и тихо заняла место рядом с папой. Олег занес ногу над её животом. Женя закричала и проснулась.

Стукнула входная дверь. Герхард! Бросилась ему на шею, но Герхард холодно отстранил:

— Оставь сопли!

Женя застыла на месте. Холодные мурашки пробежали по спине:

— Герхард, что произошло?

— Я женился на Елене. Ты знаешь её. Но пока живи в доме на правах экономки. Веди хозяйство.

— Не может быть, не верю, что за несколько месяцев ты забыл свою любовь!

Руки Герхарда дрогнули, отвел взгляд, пожав плечами.

— Скажи, скажи, что шутишь! Ты, ты не разлюбил, не мог…, — Женя задохнулась. — Это она, она виновата со своими миллиардами. Ты продал любовь за богатство, — Девушка уронила лицо в ладони, отказываясь видеть предателя.

Герхард положил руку на её плечо. Ладонь была теплой и вибрировала, лихорадка сотрясала тело возлюбленного, выдавая истинные чувства.

— Зачем? И зачем только приехал на мою голову?

— Прости, я слаб, и устал бороться с кредиторами. Мне нужен остров.

— Скажи, что любишь по-прежнему свою Дженни!

— Да, люблю.

Герхард притянул её в объятия:

— Гори оно синим пламенем? Сейчас, я здесь, с тобой, дома!

Дрожь желания пробежала по ногам, сладкой болью сковала низ живота, смешиваясь с жалостью. Губы слились в горячечном поцелуе отчаяния и безысходной неги.

— Гори! — эхом повторила слова любовника, — а там, пусть хоть смерть, но в твоих объятиях. О! Как я хочу умереть!

Руки срывали одежду с безупречного тела возлюбленного. Он восторженно принял дар прощения, шепча молитву веры и любви до последнего вздоха.

Лежали молча, не имея сил говорить. Да и зачем? Слова лживы, а тело, руки, глаза и губы твердят о любви, о страсти. И ещё о страхе. Что делать? Взглянув на любимого, увидела тот же вопрос.

— Не знаю.

— Ты простишь? Через два года брака отхвачу кругленькую сумму отступных, разведясь с Еленой. Если, конечно, буду верным супругом.

— Ты изменяешь мне, а не ей. Разве можно изменить нелюбимой?

— Согласен, но не думаю, что Елена разделяет нашу точку зрения.

Дженни отметила про себя, что Герхард по-прежнему объединяет себя с ней и отделяет супругу.

— Мы и она, — задумчиво протянула дувушка, — кто такая? Причём она, зачем вошла в нашу жизнь?

— Если умрёт, то…

— То?

— У неё один наследник — муж! Я — муж!

— С чего бы Елене умереть? Не старуха, да и здоровье. Она больна?

— Нет, но разве любой из нас не может заболеть, попасть в катастрофу?

— Дорогой, глупо на это рассчитывать. Будем ждать два года, если не научишься сам зарабатывать.

— Сможешь каждый день видеть меня с ней?

— Разве вы будете жить в моём доме?

— В моём доме!

— Здесь каждая вещь знакома моим рукам, перетёрта миллион раз, вымыта, вычищена. Хочешь привести жену сюда, где мы были так счастливы?

— Тебе, дорогая, куплю квартиру самую лучшую. Там будешь ждать меня. Верь. Я не оставлю, обеспечу всем, что только пожелаешь.

— Обеспечь меня любовью, собой, своими поцелуями, близостью тел и душ. Дай мне это, и я готова ждать не только два года, всю жизнь.

— С радостью! — он покрыл лицо и руки девушки поцелуями, — любовь моя! Нет никого преданнее тебя, моя Дженни, и даже, если я взорву этот зловонный город…

— Я скажу, что во всем виноват проклятый мегаполис!

Он закрыл её рот поцелуями. Сладкими, горячими, невыносимо лживыми. Сладкий яд измены! Они исступленно любили друг друга, и в душе зарождалось новое чувство обмана, её обмана. Но Дженни пока не осознавала, считая себя жертвой предательства.

Он ушёл в сумерки, оставив после себя измятую постель. Герхарда ждала другая, та, что забрала душу продажного героя в плен. Что ж, посмотрим, какие изобретения ждут великого учёного.

С квартирой решили не спешить. Евгению назовут мазохисткой, но девушка готова была терпеть боль, видя новоиспеченную семейную парочку ради того лишь, чтобы ежедневно держать в поле зрения своего Герхарда. Он снимал номер в лучшем отеле, и звонил. Ну, а Женя, очертя голову мчалась к его ласкам и объятиям, подобно наркоману, страдающему от ломок. Потом возвращалась домой, вспоминая, и то с тайной жалостью, а то с еле скрываемой завистью, граничащей с ненавистью, прислуживала Елене. Последняя относилась уважительно, и Женя заподозрила, что она в курсе её прошлых отношений с Герхардом. У богатства свои законы, и для неё бывшая пассия мужа была всего лишь служанкой, удостоившейся чести являться некогда интрижкой муженька: ведь себя с Герхардом она относила к элите, а Женю к обслуге.

Так, словно в угаре, прошел год, который Женя с Герхардом тайно отметили в лучшем отеле. Привыкнув жить в доме, она не заикалась о квартире, обещанной Герхардом. Так они и существовали втроем. Ревность за год притупилась, жалость взяла верх. Жалела ли она Елену? Да, конечно. Елена тоже была жертвой Герхарда, его жадности к деньгам.

Евгения Наумова считала дни, часы, минуты, а время шло всё медленнее, и она начинала подозревать, что в конце последнего месяца часы вовсе остановятся.

Как ни странно, за год брака с Еленой Герхард ни разу не выбрал времени для посещения острова Евгения. Он развлекался, как мог, войдя в круг избранных, и всё реже говорил о работе. Единственное, что делал регулярно, это встречи с возлюбленной. Казалось, страсть, доля которой прежде приходилась на изобретения, обрушилась на девушку с неистовой силой. Евгению же раскаляли ненависть к миллионам, ревность и мечты о будущем. Герхард не стремился больше покорить мир при помощи роботов, теперь, когда он стал богат, то понял, что деньги дают власть, причем, без особых усилий.

Малышка Дженни любила не такого Герхарда, лишь надежда вновь увидеть горящие глаза изобретателя, питала любовь. В один из радужных дней, оставшись наедине с возлюбленным, Женя заговорила о дальнейших планах:

— Изобретения? — он засмеялся, — дорогая, когда-нибудь мной будет создан уникальный человек-робот, дай время.

— Время? Его всё меньше. Бездельничаешь второй год. Брак плохо влияет. Кажется, я ошиблась в тебе.

— Подожди год и всё изменится.

— Получишь отступного, и будешь тратить. А потом, когда деньги уплывут, найдешь новую дуру с толстым кошельком?

— Я не держу тебя, милая. Отступись, коли не веришь.

— Нет.

Евгения сидела на гостиничной кровати и смотрела, как Герхард одевается. Огромный бриллиант сиял на пальце мужчины, играя со светом.

— Выглядишь франтом!

— Я и раньше любил красиво жить, забыла? — Герхард изящно поднес руку с часами Буре к глазам, — о, ты, верно, нужна хозяйке. Поспеши.

— Ты тоже нужен хозяйке.

— Без намеков, дорогая.

Бросил на стол ключи от номера и подошел к двери.

— Герхард, не обижайся.

— Увидимся, — закрыл дверь.

Стоя возле окна смотрела, как Герхард выходит из отеля. В груди чернела пустота. Как тогда.

Мама

Год потери отца мама переживала трудно: пристрастилась к спиртному и катилась вниз по наклонной. Женя поняла лишь позднее, что чувство вины перед мужем не отпускало маму до конца. А конец был близок. Спустя десять месяцев бедная Роза погибла нелепо и случайно: переходила улицу по зелёному сигналу, а пьяный водитель не остановился. Так девочка попала в сиротский приют.

Временами Женя с тоской вспоминала жизнь в семье, но, странное дело, брат теперь рисовался не плохим, даже напротив, и она скучала. Олег стал единственным близким человеком, всем, что осталось после счастливой жизни с родителями, с отцом. А вестей о брате не было. Воспитатели уходили от детских вопросов, пожимая плечами, словно недоумевали, о чём идет речь, и сирота подозревала, что они намеренно скрывают правду.

Жене исполнилось двенадцать, когда в группу пришла Анечка, прелестная, хрупкая и очень ранимая. Девочки сразу подружились, и возле сердца затеплилась искорка надежды.

Почему судьбе угодно лишать ребенка самого дорогого? Она не смогла ответить, как бы не пыталась. Вскоре родная тётка по матери изъявила желание взять опеку над племянницей. Женя трогательно простилась с Анечкой, пообещав, что никогда не забудет.

Итак, чужой дом. Тетя Мара относилась жалостливо, называя сироткой, несчастной жертвой глупости родителей. Однажды, в минуту особого расположения, девочка спросила:

— Вы слышали о брате, Олеге? Что с ним?

— Охо-хо! — Тётя покачала головой, — Лучше не знать тебе вовсе, бедная сирота! Господь возложил тяжелую ношу на хрупкие плечи ребёнка. Грехи тяжкие!

Такой ответ не удовлетворил Женю. Поняв, что тётя многое скрывает, она решила узнать, во что бы то ни стало о брате.

— Расскажи о маме. Какая мама была в детстве?

— Роза? Роза была баловнем родителей. Не знаю, какие надежды они возлагали на твою мать, но всё лучшее в нашем доме было для Розы. Последний ребенок, мы с братом намного старше, Роза была всеобщей любимицей. Брат обожал малышку, я же порой ревновала, но тоже души в сестре не чаяла. Увы, она вышла далеко не за принца. Фамилия Максима, твоего отца, прогремела тогда на всю страну в связи с одним страшным делом.

— Алексей?

— Ты знаешь?

— Мама не раз напоминала отцу о брате. Но папа отказывался признавать.

— Наш с Розой отец, твой дедушка, был вне себя. Он пытался всеми силами противиться выбору любимой дочки, но тем самым сделал запретный плод еще желаннее. Роза вышла замуж без одобрения родных, отрезав себя от семьи.

— Поэтому бабушка никогда не приезжала в гости?

— Да. Кроме того, мама не простила Розе того, что нашего папу (твоего деда) хватил инсульт от переживаний. Он так и не оправился полностью. Стал инвалидом. Оставшиеся годы подволакивал ногу, а одна рука так и не распрямилась.

— Я не знала, что мама так любила моего отца.

— Максим умел добиваться чего хотел. Он был очень красивым юношей. Таким загадочным, романтичным, с бледным трагическим лицом. Просто неотразим! Будь я моложе, возможно потеряла бы голову. Он выбрал твою маму, своевольную, избалованную девицу. Роза была прехорошенькой.

— Да, неумно, — кивнула Женя.

Тетя расхохоталась:

— Причем тут ум? Твоя мать думала другим местом!

Девочка вспыхнула, потому что кое-что уже знала от подруг сирот.

— Пришло время, а принц Максим был тут как тут. Влюбленный, нежный красавец, с не очень хорошей родословной. Роза, привыкшая к потачкам, сделала по-своему. Она ушла с твоим папой, в чём была, без приданого. Даже не взяла личных вещей.

— Дедушка простил когда-нибудь?

— Папа не держал зла на любимую дочь. Он ждал возвращения младшей дочери всю жизнь. А Роза ни разу не навестила отца. Папа умер, глядя на дверь, с именем Розы на устах.

— Мама была счастлива с моим папой. Они стали ссориться, когда Олег вырос. Тетя Мара, вы знаете почему?

— Нет. Роза не общалась с нами, с тех пор как вышла замуж.

— Ни разу?

— Ни разу. Мама послала ей телеграмму, когда отец заболел, но Роза не откликнулась.

— Верно, бабушка прокляла Розу, поэтому они с папой возненавидели друг друга.

— Не думаю, чтобы прокляла, ведь её очень любили мы все. Тебе, девочка, не надо смотреть триллеров и ужастиков. Зря Роза выбрала твоего отца в мужья. Алексей повлиял на вашу с Олегом наследственность.

— Я не убийца. А за Олега не в ответе. Он уже совсем взрослый, и почему не навестит родную сестру?

Тётя хмыкнула:

— Твой брат повредился рассудком. Когда Роза вызвала скорую Максиму, Олег вовсе рехнулся, кидался на отца, тряс, выкрикивая угрозы. Его изолировали, то есть отправили в психиатрическую клинику.

— Мама позволила?

— Да.

— Откуда вы знаете?

— Когда решилась забрать тебя из приюта, узнала всё, что смогла.

— В какой клинике Олег? Можно навестить брата?

— Уверена, что хочешь видеть?

— Хочу.

— Не знаю, пустят ли, ведь ты мала. Впрочем, ладно.

— Тетя, папа похож на Алексея?

— Близнецы.

— Близнецы? Ты знала?

— Фото Алексея обошло газеты. Одно лицо! Да, Роза бросила вызов семье, связавшись с Максимом.

— Как могла!? Девочки из школы избегали меня. Правда, Алине родители не запрещали дружить. Папа не запятнал себя. Он был хорошим, очень. Я любила отца больше мамы. Тетя, жаль, ты не знала отца. Папа говорил, что у него не было брата. А мама попрекала родней. Папа был самым лучшим человеком на свете! Он сильно страдал из-за Олега, предупреждал маму, что Олег болен. Но мама не слушала.

— Бедная Роза! Сестрёнка не вынесла боли. Как поверить, что сын растет маньяком по вине любимого мужчины?

— Папа не виноват! Почему он должен нести кару за брата?

— Он не виноват в том, что сгубил Розу? А что испоганил жизнь любимой дочке, сыну? Не виноват, говоришь? Чем Максим лучше брата-убийцы?

— Это несправедливо! Папа не делал плохого. Он не отвечает за брата. Тётя, правда, что олег мне не родной?

— Максим не имел права на обычную жизнь, на женитьбу, рождение детей. Нет, не имел. Он убил Розу! Убил моего и Розы папу, сделал несчастной твою бабушку. Чем же лучше Алексея?

— Но почему, тётя, почему?

— А Олег? Бедный парень!

— Его лечат?

— Лечат. Только лучше бы сделали лоботомию. Говорят, запретили.

— Ах, тётя, разве можно так говорить? Скажи, и мне нельзя заводить семью, детей?

— Да, нельзя. Род Наумовых не должен продолжаться. По-честному, я и Олега не выпускала бы из клиники, даже, если признают здоровым. Наоборот, заперла бы ещё тщательнее.

— Олег мучил кошек и собак. Он не убивал людей.

— Всему своё время. Прошел «хорошую» школу, теперь легко убьёт человека.

— Брату двадцать два года. Он стал умнее. Если выпустят, я помогу встать на ноги. Знаю, сама ребенок. Но любовь сестры вылечит Олега, верю. Я не уйду от проблемы, как отец, и потакать не стану, как мама.

— Милая Роза! Ей не хватило божьего благословения. Но тебя пусть Господь не оставит заботой, девочка моя! Молись чаще, будь искренна в молитвах.

Тетя Мара обняла горячими полными руками, и девочка растворилась в обширной массе. Только теперь Женя поняла, что виной всему, не папа, а любовь, такая вот коварная штука. Мамино чувство было настолько сильным, что ни минуты не сомневаясь, она связала судьбу с отцом. Любовь не только зла, но слепа, и глупа.

— Никогда не полюблю безрассудочно, слепо, как мама. Или полюблю настоящего парня, верного и доброго. Разумеется, с хорошими предками, — Женя прижалась крепче к надежной толстой Маре. — Клянусь!

Тетка покачала племянницу, словно баюкая:

— Да, моя хорошая! Пусть Бог поможет.

— Тетя, я похожа на маму? — отстранилась, чтобы она могла внимательно рассмотреть лицо. — Когда приходили в дом люди, то всегда говорили, что я вылитая мать, но папа считал меня своей дочкой.

— Ты похожа на отца чертами, но, кинув беглый взгляд, любой скажет, что ты вылитая Роза.

— Как? Разве бывает такое?

— Да. Мимика, улыбка, даже то, как морщишь очаровательный носик — Роза. Глядя на тебя, вижу сестрёнку и далёкое детство. Также прижималась (я еще была худышкой) и спрашивала, на кого больше похожа на маму или на папу. И ей хотелось услышать, что на папу, которого боготворила.

Девочка зажмурилась:

— Как мама познакомилась с отцом?

— Однажды Роза таинственно вошла в мою комнату и, округлив глаза, прошептала:

— Мара, не поверишь! Я встретила парня мечты! Его зовут Максим. Только родителям ни слова. — Почему? — Спросила я. — Не знаю. Но пусть пока это будет нашей с тобой тайной. — Я пообещала молчать. Мне было лестно, что Роза доверилась мне, а не папе.

— Тётя, мама уже знала о папином брате?

— Уверена, знала. И не желала раньше времени открываться родителям. Роза была скрытной девочкой: мы не догадывались, что она способна молчать о сокровенном. Ах, если бы она попросила совета, призналась! Но нет, Роза дала себя утянуть в омут большой любви.

— Она не хотела, чтобы кто-то вмешивался в её чувства.

— Да, милая, она ухватилась за этого парня, будто за последний шанс. А ведь, захоти, толпы поклонников окружили бы нашу Розу. Не то, что красавица: само обаяние. Максим недостаточно любил её.

— Неправда, папа очень любил маму, пока она не начала говорить ему гадости. Очень. Я всегда считала, что мама плохо относится к нему. Папа был слишком терпелив и редко обижался.

— Что ж, тебе лучше знать. Только будь любовь Максима настоящей, он отказался бы от Розы.

— Тетя Мара, звучит странно. Подумай. Сам Дракула добивался Мины, помнишь фильм Копполы? Там ещё играет Вайнона Райдер. Любовь спасает душу вампира, подарив успокоение в смерти.

— Мина остается жить, а Роза мертва.

— Но и папа не вампир. Я любила маму. Только мама разлюбила дочку. Ах, тетя, я так несчастна! Никого не осталось, кроме брата. Неужели по вине самого близкого человека, папы?

— Ты ещё встретишь настоящую любовь. И поймешь маму, растерянную бедную Розу, углядевшую в приёмном сыне тень маньяка. Максим точная копия брата, и Олег — одно лицо.

— Знаешь, тётя Мара, однажды я нашла у отца вырезку из газеты. Там говорилось о маньяке-убийце с фамилией Наумов. Фотография была выдрана из нее. Кажется, отец возненавидел себя в обличье брата. Бедный папа, жил, чувствуя себя, как доктор Джекил и мистер Хайд одновременно.

— Детонька, ты преувеличиваешь. Не надо читать подобных вещей, тогда меньше дикостей будет приходить в маленькую головку. Полно, зачем только ввязалась в подобную беседу? Теперь всю ночь не засну, совесть заест.

— Тетя, не кори себя. Рано или поздно, я бы выведала про Олега, маму. Пусть уж лучше от тебя, чем от плохих соседей-сплетников.

— Лапушка, рано девочке мучиться такими проблемами. Ложись-ка спать. Отдохни, дорогая.

Женя проследовала в свою комнатку, но долго не могла уснуть. Самые нелепые мысли приходили на ум. Казалось, она знает, отчего у мамы ничего не вышло с Олегом. Мама слишком была снисходительна к проделкам брата, списывая на подростковый период. Надо быть жестче, не спускать парню вспышек ярости и ненависти. Но как? Брат далеко не мальчишка, теперь это взрослый мужчина. Олег обязательно полюбит младшую сестру, когда поймет, что нужен. Это сработает. Любовь и терпение излечит брата. Придя к утешительному выводу, Женя спокойно заснула, и что в последнее время редко случалось, не видела снов.

Спасение

Едва девочке исполнилось тринадцать (вскоре после Рождества) тёте Маре, наконец, разрешили навестить Олега. Накануне Женя долго не могла уснуть; воображение рисовало радужные и не очень картинки встречи с братом. Когда сон сморил, она не почувствовала, продолжая проворачивать варианты свидания. Утром тётя разбудила, и девочка встала с тяжелой головой.

Приехали в знаменитую клинику Скворцова-Степанова, основанную, как выразилась тётя Мара, при царе Горохе. Посетительниц провели в кабинет главврача, с отчеством, поразившим необычностью. Пожилой доктор внимательно рассматривал сестренку, Женя даже смутилась.

— Так, так, — протянул он, — эта девочка хочет забрать брата домой.

— Очень хочу. После гибели родителей остался только брат. Мама очень любила Олега и одобрила бы решение.

— Милая девочка, тебе всего тринадцать, а Олег взрослый молодой человек. Он абсолютно здоров и должен сам заботиться о младшей сестре. Но кто заставит? Как подействует свобода, он ведь отвык от самостоятельности.

— Я помогу Женечке, — вмешалась тетя Мара, — парень адаптируется, если, конечно, какое-то время будет под наблюдением психиатров.

— Лечащий врач выпишет справку с рекомендациями. Районный психолог не оставит вниманием. Очень хорошо, что вы следили за судьбой Олега: молодой человек вернётся к семье, а не будет предоставлен себе. Завтра в одиннадцать встречайте. Возьмите вещи по сезону.

С этими словами доктор поднялся, давая понять, что аудиенция окончена.

— Доктор, — осмелилась Женя, — если можно, хочу повидать Олега сейчас, прежде чем вернемся домой.

— Подождите в коридоре, вызову сестру, чтобы проводила в рекреацию.

Со смешанным чувством ожидала свидания с братом: с одной стороны радость переполняла сердце, с другой — опасения по поводу того, разделяет ли чувство Олег.

Наконец, он вошёл в сопровождении медсестры и широко улыбаясь, раскинул руки:

— Привет, Женька! Ну, обними брата, малышка!

Девочка повисла на шее молодого человека. Тётя стояла в стороне, умильно сложив на груди руки. Медсестра тихо вышла, притворив дверь.

— Наконец, будем вместе. Не верь никому, детка, брат защитит от злопыхателей, не даст в обиду. Клянусь, стану лучшим на свете братом!

— Верю!

Тетя Мара вытирала слезы: вероятно, картина выглядела по сериальному трогательной. Они тепло простились с Олегом, пообещав встретить из больницы. Женя была полна счастья: наконец, не одна! Конечно, была сестра мамы, но она так далека от воспитания детей! Тётя Мара не обзавелась семьей, откуда ей знать про детей, а тем более подростков! Она казалась старухой, ведь ей было уже под пятьдесят.

— Олег совсем взрослый, — сказала тётя, — тебя это не смущает?

— А что может смущать? Он же брат.

— Почему никогда не спрашиваешь о доме?

— О каком доме?

— Дом, где ты жила с родителями, закрыт. Ключи у меня. Олег в любой момент может забрать. С тобой иначе. До восемнадцати ты под моим крылом. Я вроде матери, и отвечаю за твоё счастливое отрочество.

— Тётя, а не хочешь переехать вместе с нами в дом? Ведь с братом не разместиться в твоей квартирке. Там всего две комнаты.

— Ну, во-первых, я работаю здесь, в центре Питера. Легко ли мотаться из пригорода, хоть и ближнего? Во-вторых, дом не мой. В-третьих, Олег, как совершеннолетний, может жить один.

— А он дееспособен? (Женя где-то слышала такое).

— Доктор сказал, что Олег полностью здоров. Ему выдадут справку. Впрочем, завтра узнаем.

Женя проснулась, не было восьми. Приняла душ, сделала зарядку и, впервые в жизни уселась перед зеркалом, внимательно разглядывая себя. Присутствие в доме красивого юноши, хотя бы и брата, возбудило желание нравиться. Олег должен понять, что перед ним юная девушка, и вести себя соответственно. Возможно, она была чуточку наивна, но взросление началось тогда, когда умер отец, следом мать. Девочка попала в приют, затем к тете. Быстрая смена трагических событий так повлияла на неё, что Женя перепрыгнула ту пору, когда девочки начинают интересоваться мальчиками. Сестра не считала Олега злодеем, в детских воспоминаниях он виделся взрослым, и то, что отец воспринимал сына как порождение дьявола, выглядело по меньшей мере смешным. Желание папы уйти от проблемы с трудным подростком привело родителей к гибели, Олега к психбольнице, а дочь к сиротскому приюту. После такого вывода рушилась любовь и вера в отца, и папа рисовался до тошноты жалким и беспомощным неврастеником, смотрящим на мир через розовые очки.

Девочка-подросток жаждала прислониться к сильному и надежному плечу и таким надеялась видеть старшего брата.

Тётя зашевелилась в соседней комнате, встала, прошла в ванную.

— Скоро, скоро привезем брата! — ликовала Женя.

После завтрака, наконец, поехали на метро до станции Удельной. Лечащий врач Олега дал тёте рекомендации и вручил рецепт с психотропными препаратами от практически невозможных рецидивов какой-то психопатии.

— На ваше счастье признаков шизофрении не просматривается, поэтому излечение считаю полным, а юношу готовым к здоровой жизни. Помните, срыв нежной психики мальчика был связан с обстановкой в семье, школе, обществе.

— Отец умер на глазах мальчика, — сказала тётя.

— Да, конечно, и это сыграло плохую роль.

— Отец, который ненавидел сына, — подумала Женя, но промолчала, не желая раскрывать семейной тайны.

Затем доктор сказал подождать внизу у выхода. Ждать пришлось не долго. Олег обнял Женю и тётю:

— Наконец, буду дома, с любимой сестрёнкой.

Девочка была на седьмом небе. Брат выглядел растерянным и напуганным, когда вошли в тётину квартиру. Чувство Жени было точно таким же, когда переступила этот порог после приюта. Теперь, сестра наблюдала поведение брата, находя его естественным.

— Мы с Женечкой поживем пока вместе, а твоя комната вот эта, — тетя Мара распахнула спальню, приготовленную совместными усилиями для Олега.

— Что с нашим домом?

— Готов к проживанию.

— Почему не переехать туда?

— Тётя Мара работает рядом, — ответила Женя за тётю.

— Олег, тебе надо немного привыкнуть к окружающему миру, подумать о работе, если хочешь самостоятельной жизни. Так что пока живи у меня, а там посмотрим.

— Ладно, — нехотя согласился брат.

Елена

Евгения вернулась в дом Герхарда еще не вполне остывшая после ссоры. Возлюбленный казался довольным, словно не вздорили пару часов назад. Елена кивнула на часы:

— Милочка, пора подавать ужин.

— Я не прислуга.

— А кто ещё? Разумеется прислуга. Я — хозяйка, Герхард — хозяин, остальные — слуги.

— За столом всегда прислуживала Вера.

— У неё заболела мать, и я отпустила.

— А на что вы держите ещё и кухарку?

— Разговорчики! — прикрикнул Герхард, — будешь пререкаться, премии лишу.

Елена одобрительно посмотрела на мужа и ласково улыбнулась:

— Наконец-то, мой друг, ты понял, что совсем распустил работников.

Герхард взял руку жены, и поцеловал в ладонь. Сердце Евгении трепыхалось.

— Что стоишь? Подавай! — Велела хозяйка.

— Слушаюсь, госпожа, — церемонно склонила голову.

Герхард фыркнул.

— Она изволит кривляться, — Елена покачала головой.

— Мне нравится. Дорогая, пусть теперь все слуги так разговаривают с господами. Какие мы хозяева? Господа — звучит. А?

— Вычурно и устарело. Но раз любимый хочет, пусть так.

Евгения поплелась на кухню. От злости жар охватил внутренности, язык стал шершавым, словно покрылся мехом.

— Госпожа, знала бы, как меня любит твой муженек, какие горячие ласки дарит! — шептала в горячке, — и этот гусь хорош, командует, как на параде. Ну, я тебе покажу!

Жажда мести овладела ею, и девушка чуть не вылила на голову Елене горячий соус. Теперь Женя мечтала о безвременной смерти хозяйки.

— Кончилась бедная добрая Дженни, — шептала она, — кое-кто заплатит за страдания.

За две недели Герхард не назначил Евгении свидания, и та поняла, что задела любимого. Он не видел Женю, глядя в упор. Планы, казалось, вновь овладели возлюбленным, и девушка надеялась, что творческие. Женя радовалась, а Елену невнимание супруга раздражало. Наконец, он позвонил, и влюбленная «дурочка» вырвалась на свидание, хотя стоило большого труда отпроситься на вечер. Впервые, Елена не хотела отпускать управляющую. Неужели заподозрила в связи с Герхардом? Ну и пусть. Почему Женю должны волновать миллионы, которые светят любимому? Бедный Герхард ей милее продажного.

Когда вошла в номер, возлюбленный сидел в огромном кресле,. Кивнув головой, указал на второе кресло. Пожав плечами, села, жадно разглядывая милого. Казалось, он осунулся и похудел.

— Любовь моя! — голос девушки дрогнул, — единственный мой. Ты не виноват. Прости.

— Превратился в мерзкого нувориша. Стал паразитом, альфонсом. Сам себе противен. Дорогая, я снова работаю. Ты рада?

Дженни опустилась на колени и припала к его ногам. Он вмиг очутился рядом на полу. Она приоткрыла рот, ожидая волнующего поцелуя. Любимый приник к губам, её глаза закрылись, и озноб желания прошел по телу к ногам.

— Хочешь?

— Нет, нет, — сопротивлялась, чтобы помучить любимого, но недолго, — возьми меня! Сделай больно!

Герхард застонал. Он любил грубые утехи.

Лежали не в силах унять слабость в членах. Наконец, Герхард вновь потянулся к Дженни:

— Разреши полюбить нежно. Чтобы в разлуке помнила меня разным.

— Ты уедешь? Один?

— Да. И нет. Наталья едет в кругосветное путешествие на купленном теплоходе. Я отправляюсь на Евгению. Голова полна планов. О, знаю, что делать! Жена открыла мне счёт в банке. Круглую сумму с него оставляю тебе, чтобы полгода ни в чём не нуждалась. Кроме того, я оформил на тебя страховку.

— Какую? Мне ничего не надо.

— А если я умру?

— И мне не жить. Люблю тебя прежнего.

Руки Герхарда не находили покоя. Он ласкал тело Дженни, пока она не потребовала, чтобы вошёл. Он не спешил, и девушка взмолилась:

— Скорее, любовь моя.

Властно и нежно, он поднял её и положил на кровать:

— Я возьму тебя, но старайся не шевелиться. Лежи тихо, — он уставился на Дженни, дрожа, — милая, я любил тебя пока ты жила, а теперь ещё сильнее. Как холодна ты нынче, могильным холодом веет от той, которую любил больше всего на свете.

С этими словами он сильно и нежно раздвинул её ноги, и погрузился в дрожащую, очень живую плоть.

Несмотря на скорую разлуку, душа пела: он снова прежний, она любит его! Герхарда не будет с ней долго, может быть полгода, но и с богатой супругой он не будет!

Два дня до отъезда прошли в угаре сборов. Елена выглядела недовольной, хмурилась и почти не разговаривала с Герхардом. Дженни понимала её, сама прошла через одиночество. Возлюбленный был очень доволен, глаза блестели, улыбка не сходила с лица. Он радостно потирал руки. Как-то забывшись, обмолвился, сказав Дженни:

— Любовь моя, выпьем по рюмочке.

Елена, решив, что Герхард обращается к ней, хотя смотрел он на управляющую, ответила:

— В такое время? С чего бы?

Герхард украдкой подмигнул, и Дженни поняла, что в сговоре против Елены. Очень приятное чувство.

— Если не хочешь, сам выпью.

— Сейчас полдень.

— И что? Я сказал, что выпью, пусть хоть утро. Дженни, составь компанию хозяину.

— Если госпожа разрешит.

— Вот, вот, пей со слугами, спи со служанками.

— Дорогая, это классика. Господа иногда спят со служанками, ничего нового здесь нет, а их жены спят с мускулистыми садовниками или работниками по чистке бассейна. Так ведь?

— Уволила и того, и другого. А ты, что сделал для меня? Так и таешь при виде куколки-управляющей, невооруженным глазом заметно.

— Я изначально не собирался обходиться без Дженни. Она с шестнадцати лет в моём доме служит, и доросла до управляющей.

— Через какое место?

— Что-о-о?

— Через какое место доросла?

— Тебя не касается. Ты знала всё, что я счел нужным сказать. И захотела меня. И получила. Что ещё? Хочешь испортить настроение? Не получится. Решил ехать на Евгению и точка! Мне не нужны круизы. Дженни, милая, налей скотча две рюмки. Я хочу выпить с тобой.

— Ну, ну, — Елена вышла, хлопнув дверью.

— Видела семейную сцену? — Герхард усмехнулся. — Женщины! Ревность и ни капли здравого смысла.

Выпили, и теперь Герхард сам наполнил рюмки:

— Давай по-второй. Будет грустно без тебя. Может, приедешь на остров?

— Раньше не приглашал.

— Да, когда была мне женой, не приглашал. Теперь приглашаю.

— Приеду, если действительно захочешь. Но сейчас тебе нужно работать, восстановить форму. Боюсь помешать.

Герхард поцеловал ей руку:

— Спасибо, любовь моя.

Раздались хлопки:

— Браво, дорогой!

Елена стояла в дверях. Герхард захохотал и низко поклонился супруге:

— Тебе понравилось, Елена?

— Очень. Почти поверила. Актер пропал в тебе, милый.

— Рад, что позабавил, — подошел к жене и чмокнул в щеку. — Ну, я выиграл пари? Гони монету!

Елена вынула из сумочки, что держала в руке, пачку банкнот, и протянула деньги мужу.

— Более бескорыстной, верной и преданной дурочки не видела.

Она повернулась к Жене и добавила:

— Чем заслужил это мой Герхард?

— О, тут особенная история. Давняя и грустная. Как-нибудь ты узнаешь. — Герхард улыбнулся Елене.

— Гнусный предатель! — вертелось на языке, но Евгения смолчала.

На следующий день они уехали. Сначала Женя ненавидела Герхарда, но через неделю стала скучать, а потом простила, обвинив во всем Елену, которая превратила возлюбленного в раба. Несчастный алчный молодой человек. Любой другой продался бы с потрохами и за меньшую сумму, твердила Евгения.

Наконец, вспомнила о Натали, и позвонила подруге.

— Сколько лет, сколько зим! Совсем забыла.

— Да, нет, просто столько всего случилось!

— Ну, подруга, и досталось же тебе! Как пережила измену Герхарда?

— Он по-прежнему любит, просто деньги любит немного больше. Мало кто не соблазнился бы.

— Да, всё покупается в мире! И не таких, как Герхард ломало богатство. Он вечно бился за право работать, изобретая то, что кажется более интересным для ученого, а не безделушки на потребу толстосумов. А тебе пора жить своей жизнью. Впрочем, не мне советовать. Приходи в гости сегодня же. Посидим вдвоем, покалякаем. Знаешь, Жюльетт уехала в Париж.

— А у тебя что нового?

— У меня опять новая пассия! Художник из Москвы. Впрочем, не думаю, что понравится тебе, слишком занят своей персоной. Но любовник!

— Счастлива за тебя!

— Приезжай! Не то сама приеду!

— Уже собираюсь.

С огромной радостью позвонила в знакомую дверь. Наталья распахнула её настежь, и кинулась на шею подруге.

— Может, войти позволишь?

— Заходи, помни, здесь всегда тебе рады. Коньяк?

— Как обычно.

— И я за компанию.

Она принесла две рюмки, наполнила их до половины, и одну из них протянула Евгении.

— Давай переберемся в кресла. Так удобнее.

— Ну, рассказывай, Женька.

— Что рассказывать? Тайные встречи с любимым, неиссякаемая страсть. Я как на вулкане: то люблю, то ненавижу. Елену то жалею, то хочу, чтобы сдохла.

— Найди другого мужика. Ты красавица, за тобой любой побежит.

— Да не больно. Не поймешь, какого рожна надо мужчинам. Во всяком случае, не красота. Сейчас все больше хотят богатых баб. А что могу дать я, кроме смазливой внешности, да сомнительной родословной?

— Ладно тебе. Мы тоже не из баронов. Прадед под крылом у Берии невинных душ сгубил немерено. Тот ещё, душегуб.

— Так ведь за идею!

— Какая идея? Власть над людьми, чтоб боялись. Он, думаешь, не получал удовольствия от пыток? Садист, на голову больной. А ты, говоришь, сомнительная родословная. Давай, напьёмся, и по мужикам! Плевать на твоего Герхарда, и моего самовлюбленного художника. Давай?

— А что? Давай. Наливай по полной!

Выпили ещё и ещё. Женька говорила о брате впервые за свою жизнь. Натали слушала внимательно. Потом спросила:

— Где он теперь?

— У Олега своя жизнь. Но, кажется, у него наладилось после второго срыва. Давай не будем сейчас об этом. Мы решили напиться и загулять, так давай, наливай.

— Видишься с братом?

— Нет, даже не созваниваюсь. Мы — чужие. Мое участие не принесло пользы ему, и облегчения мне. И все — точка! Забудем!

— Тебе не приходило в голову, что можешь потерять и Герхарда.

— Я и так много теряла в этой жизни, Хватит! — Евгения Наумова поднялась, — так что, идем в бар?

— Идем!

Бар, в который повела Натали, оказался неподалеку, и подругу там знали.

За столик девушек моментально присели двое мужчин, и один стал ухаживать за Женей, а другой, разумеется, избрал её спутницу. Натали громко хохотала над грубоватыми шутками мужчин, Женя пожимала плечами, находя их весьма плоскими. Наконец, ей до тошноты надоело присутствие данных ухажеров, и девушка предложила подруге сменить бар.

— Если мы вам не подходим, скажите прямо, — обиженно поджал губу тот, что пытался веселить Дженни, — вон там появились клёвые девчушки.

— До свидания, — весело молвила Натали, и подмигнула спутнице, — и не обязательно искать другой бар. — Бармен, ещё по коньяку, и дай, что ли, жареного арахиса.

— Знаешь, не хочу никого клеить. Пошли отсюда!

— Сначала выпьем.

— Ну, выпьем, ну напьемся. Ты подклеишь очередного кобеля, я вернусь домой на автопилоте, проблююсь, а наутро охватит такая тоска по милому, что повешусь на кушаке от халата.

— Джен, послушай старую шлюху (засмеялась, видя, как та возмущенно замотала головой от неожиданности). До смерти боишься потерять Герхарда, а пусть сам почувствует, что может потерять тебя. Наставь рога. Честно, станет легче.

— Я не могу. Да и с кем?

— А я найду отличного любовника, красавца с хорошим телом.

— А как насчет ума?

— Ой, ну ты размечталась! Ума! Зачем тебе ум?

— Терпеть не могу глупцов!

— Ладно, поищем умного. А если найду, согласна?

— Найди, чтоб и понравился.

— Вот так задача!

— Сама заговорила. Выпьем, а то коньяк прокис, и я трезвею с каждой минутой.

— Думаю, коньяк балованный. Эй, Кирилл! Что за пойло?

— Дамы, что за сленг!

— Мы пришли пьяные, выпили конины и протрезвели. Объяснись, а то не заплатим.

— Вы уже заплатили! Вот спиртомер. Что скажете?

— Ну, ладно. Мы уходим. Хотя, что за чёрт? Женька, на кого ты пялишься? А он ничего…

— Похож на Герхарда улыбкой.

— Хочешь, познакомлю?

— Но он с дамой.

— Попытка не пытка. Главное, не щёлкай!

Наталья наполнила бокал вишневым соком, и пьяной походкой направилась к столику, где сидела парочка.

— Линка, оторва, привет! — Она потянулась обнять незнакомку, и неуклюже запнувшись, выплеснула содержимое на бледно-розовую кофточку.

Незнакомка взвизгнула, и, подскочив на месте, разразилась нелицеприятной бранью:

— Мразь, кошка драная, уродка фригидная, плесень болотная, — лились помои на бедную голову пьяной подруги.

Не выдержав оскорблений, Женька поднялась с места, и, приблизившись вплотную, добавила сока из своего бокала на розовую кофту, после чего толкнула спутницу незнакомца. Бармен схватил за плечи Натали, и потянул в сторону. Женя вернулась на своё место.

Облитая соком подруга понравившегося Дженни мужчины, переключилась на спутника:

— А ты, что пялишься? Твою женщину поливают грязью в прямом смысле, а ты даже заступиться не в состоянии, идиот никчемный!

Она схватила салфетку и судорожно стала тереть особо запачканные места. Мужчина стал помогать.

— Дима, отпрянь, лучше сиди и жди! Иду в бабский сральник!

Продолжая изрыгать ругательства в адрес подруг, она двинулась прочь. Кирилл силой усадил Наталью за столик, и принес две больших рюмки коньяка:

— Девчонки, угощаю! — он подмигнул Жене, — даёт, подруга!

Та не поняла о ком говорит, но кивнула.

Дима подошел к девушкам, и восхищенно сказал:

— Вы когда-нибудь слышали такую отборную ругань? Какова тёлка! А?

Евгения посмотрела на него потускневшим взглядом: невыносимо скучно. От мужчины повеяло нечистоплотностью. Он повернулся к Натали:

— Ловко ты её облила! Оставь телефончик, созвонимся. Хочешь классный куни?

Женю затошнило, лицо приобрело зелёный оттенок:

— Если ты не уберешься, меня вырвет! — Она поднялась из-за стола, и исполненная дурных намерений, приблизилась вплотную к Диме.

Тот спешно ретировался за свой столик, и оттуда покрутил пальцем у виска.

— Омерзительный тип, — сказала Натали.

— У… бок, — добавила Женя.

Засмеялись.

— Пойдем-ка домой. Может, выпьем чаю у меня? — предложила Наталья.

— Я к себе. Только поймаю тачку. Доберёшься одна?

— Конечно. Родной район, каждая собака знает. А вон такси!

Подружки обнялись.

Евгения села на заднее сиденье и назвала адрес. Таксист кивнул, и машина плавно тронулась с места. Круглый затылок водителя вызывал неприятное ощущение: где-то видела похожий. Внезапно словно током ударило: затылок отца и Олега. Точь–в-точь. Такой же, верно, у дяди Алексея. Безумная мысль овладела ею: а что, если за рулем дядя-маньяк. Да, он специально выследил, и хочет отомстить за предателя брата. В висках застучало, и кровь хлынула из носу. Поспешно зашарила в сумке, ища платок. Таксист обернулся мельком, и притормозил:

— Вам нехорошо? — Достал из бардачка бутылку прохладной воды, и, взяв у Жени платок, смочил. — Закиньте голову, и на переносицу, положите платок на переносицу!

— Нет, не он! — Девушка облегченно вздохнула, прикладывая влажный платок.

Машина плавно тронулась. Вот парк. Скоро и дом. Внезапно попросила остановить:

— Я здесь выйду, — протянула купюру, — сдачи не надо.

— Все хорошо?

— Отлично.

Водитель помахал рукой.

Светало. Слабый туман дрожал над полянкой. Голубые ели казались призраками, размахивающими руками-лапами под слабым ветерком. Шла напрямик, не соблюдая дорожки, желтеющей крупным, словно политым краской песком. Вдруг что-то увидела под ёлкой и остановилась, напряжённо всматриваясь. Наконец, убедившись, что объект не движется, подошла, всё больше изумляясь.

Деревянная фигура, длиной около полуметра, лежала между корней. Оглянувшись по сторонам, присела на корточки, чтобы разглядеть.

Круглые глазницы темнели на топорном лице то ли филина, то ли человека. Острые ушки выточены основательно, и почему-то ассоциировались с рогами. Туловище короткое, безногое принадлежало не человеку, но было в то же время человеческим. Три понятия всплыли в голове — идол, дьявол, чёрт:

— Нет! Чёртик. И он — мой!

Провела по шершавой голове фигуры, и та ответила теплом на ласку. Затем бережно подняла с травы, покрытой росой, и, прижав к себе, как дитя, понесла домой.

Дома было тихо и душно, но одиночество больше не смущало. Поставив чёртика на стол, сварила кофе и уселась с чашкой в руке напротив деревянной фигуры. Идол глядел пустыми глазами, загадка таилась в его присутствии, в том, что магнетическая сила с каждой секундой увеличивалась. Трудно отвести глаза, но сделав усилие, она переключила внимание на бутылки, стоящие в открытом настежь баре: что-то не помню, когда открыла створки.

Словно ища поддержки, сказала, обращаясь к чёртику:

— Дурная манера пить по утрам. Хотя, если поразмыслить, что тут дурного? Если выпью, то ведь и закушу.

Ожидала кивка или иного знака, но идол пытливо уставился глубокими глазницами.

— Изучаешь? — С молчаливого согласия нового приятеля, налила рюмку коньяка, и отломила кусочек шоколада, от начатой вчера плитки. — Думаю, мы подходим друг другу, иначе, ты остался бы лежать под деревом. За дружбу! — Женя чокнулась рюмкой с крючковатым носом и выпила до дна. Передёрнулась:

— Нет, все-таки пить утром не очень приятное дело. Надо имя тебе дать. Дэмиан, как в фильме «Омен». Тебе подходит? Вижу, очень нравится. Надеюсь, Дэмиан, ты будешь мне хорошим другом, так сказать Ангелом-хранителем. — Громко рассмеялась, — дьявол в роли Ангела, забавно? Очень. А что скажешь, если назову Анджелло?

Дэмиан смутился, конечно, в её воображении.

— Ладно, ладно, Дэмиан. Рад? Как там? «Цветок останется цветком, хоть розой назови, хоть нет». Обряд крещения проведем прямо сейчас.

Налила в маленькую рюмочку несколько капель напитка, и снова наполнила свой бокал. Обмакнула два пальца в коньяк и помазала лоб идола:

— Нарекаю тебя Дэмианом. Во имя Отца и Сына, и Святого … — запнулась, и начала снова, — Отца и Сына, и…

Зазвонил телефон.

— Да, слушаю!

— Где ты бродишь? — крикнул Герхард, — звоню весь вечер и ночь. Загуляла?

— А если и так?

— Выпорю, когда приеду!

— Ревнуешь, никак?

— Делай, что хочешь, только не на моей территории. Ну и как любовничек?

— Супер!

Он растерянно помолчал, потом взволнованно спросил:

— Ты, правда, изменила мне? — и закашлялся.

— Мастер ты сочинять сказки. Вот, пришла от Натали, сижу, опохмеляюсь.

— Фу! А пить по утрам брось, гнилое занятие!

— Что прикажешь делать? Променял любимый на мешок с баблом, ещё и место застолбил! Одно осталось — спиться от тоски-печали!

— Тебе не идет арго. Приезжай на остров!

— Прислуги не хватает?

— Мне не нужна прислуга, нужна моя Евгения! Приезжай! Сдай дом под охрану, и ко мне! Закажи авиабилет на завтра до Гаваны. А там встречу на своём катере.

— Правда? — Дженни моментально протрезвела, — по-прежнему любишь?

— Конечно. Знаешь, осталось ждать около трёх месяцев, и подам на развод.

— Я приеду! — с этими словами положила трубку на рычаг.

Сердце пело. Набрала авиакассу, заказала билет. Как просил, на завтра. Собирать было почти нечего: любимые вещи уместились в небольшой баул. Дэмиан недоверчиво косил глазом. Поставила его на окно в спальне и завесила портьерой.

Позвонила Натали. Радовалась за подругу и даже выпила бокал шампанского за здоровье Дженни, стукнув им по телефонной трубке.

И вот самолет сел в долгожданной кубинской столице, но девушке было всё равно. Куба или Африка, только бы рядом с Герхардом. В группе встречающих сразу увидела любимого, потому что другого такого нет. Он стал ещё красивее:

— Здравствуй, милая! — обнял и поцеловал в губы, — как долетела?

— Не знаю, да какая разница? Вижу тебя после долгой разлуки. Чего ещё можно желать?

Получили багаж, и вышли из здания аэропорта.

— Стой, надо такси поймать! — Машина нашлась быстро, и Герхард скомандовал, — Отель Гавана.

— Отель? Почему отель? Не поехать ли сразу на Евгению?

— Тебе надо отдохнуть с дороги, принять ванну, выпить шампанского за нашу встречу. Кроме того, мне не терпится побыть наедине со своей возлюбленной.

— Только в этом дело?

— Да, дорогая. А ты, что вообразила?

— Не знаю. Думала сразу к причалу, и на остров.

Такси остановилось возле отеля, и метрдотель приветливо распахнул дверь!

— Добрый вечер, мистер Джерхард.

— Добрый вечер, Рауль! Эта дама со мной!

Рауль низко согнулся в приветствии.

Герхард забрал ключи от номера, и они поднялись на лифте.

Номер был шикарным и состоял из двух спален и большой гостиной. Едва переступили порог, Герхард взял любимую за плечо, повернул лицом к себе и осыпал жадными поцелуями:

— Как я соскучился! Милая, милая Дженни!

Ноги Евгении дрожали, она закрыла глаза, трепеща в неге. Но жажда любоваться милым, его совершенным лицом, мускулистым телом одержала верх. Чувственный восторг смешался с эстетическим.

— Ты прекрасен, ты — мой бог!

Герхард самодовольно улыбнулся, подталкивая любимую к широкой кровати, и на ходу раздевая. Оголив грудь, ласково провел языком по затвердевшим соскам, поиграл ими губами. Дженни застонала. Тыльная сторона пальцев прошлась, ноготками поглаживая по задрожавшему животу. Низ живота испытал сладкую истому, пронзительная тоска ножом поразила сердце:

— Не могу ни дня без тебя! О, любимый! Люби меня, бери всю, делай, что хочешь. Хочу боли, восторга, экстаза!

Герхард опустился на колени перед кроватью и, с силой раздвинув колени любовницы, развернул к свету.

— Дай посмотреть! — властно произнес он. — Ты не смущена?

— Что?

— Смущайся, разыгрывай недотрогу. Давай поиграем.

— Ты хочешь быть старым сатиром?

— Молодым извращенцем.

Она приняла игру. Дженни испытывала огромное удовольствие от всяческих любовных затей, и Герхард знал, потому, что тоже обожал играть.

Потом лежали без сил, приходя в себя. Наконец, она встала и, открыв холодильник, достала бутылку пива:

— Хочешь?

Герхард кивнул:

— Именно пива не хватало для абсолютного счастья.

Сидели на кровати, попивая холодный напиток, болтали о том, о сём, пока Женя не спросила?

— Когда едем на остров?

— Видишь ли, милая, — помялся любимый, — на Евгении тебе придется исполнять обязанности помощницы управляющего, а то и горничной. Хозяйка не знает, что пригласил, но я так соскучился по своей Дженни. Прости, дорогая, маленькую ложь. Лучше всего тебе оставаться здесь, а я буду навещать и любить. Прекрасная идея, не правда?

— Ты всегда был эгоистом и думал только о себе. Купи обратный билет, и это будет лучший выход. Там у меня хоть есть Натали, а здесь никого. Только чужой мужчина.

— Ты обнимала чужого мужчину? Любила чужого мужчину?

— Любила того, кому нравится мучить.

— Имеешь в виду себя? Какое тебе дело до моей жены?

Теперь он назвал Елену своей женой. Дженни отодвинута на второй план.

— Я так понимаю, у тебя ничего хорошего для меня?

— Вот именно.

Он оделся, положил на стол пачку денег.

— Делай, что хочешь! — и вышел на балкон.

Евгения собралась, и через полчаса катила в аэропорт, не простившись.

Дэмиан

Ангел-хранитель глядел сочувственно и печально, когда, бросив сумку на пол, Женя открыла шторы и повернула его лицом:

— Мы снова одиноки! — разрыдалась, упав лицом на постель, — Господи, за что муки? Если испытываешь меня, господи, то разве я провинилась перед небесами. Отец, мать, Олег — этого мало? Почему отнимаешь и Герхарда. Возьми мою жизнь!

Телефон оторвал от горестных стенаний, и подарил надежду, что Герхард раскаивается в том, что натворил.

— Герхард!

На другом конце провода послышался смешок:

— Ха, ха! Твой Олежек вспомнил о милой сестренке! Ты рада? Или нет? Ну, не скромничай! Слышал, муженёк бросил красавицу Женечку: нашел смазливей или богаче? О, мне сразу не понравился вальяжный красавчик! И что дурочки находят в красавцах и альфонсах?

— Ну и?

— Решил повидать сестренку. Представь себе, соскучился! Ты же знаешь, я абсолютно здоров и стою возле дома. Открой дверь родственнику.

Повернув Дэмиана лицом к окну, задвинула штору.

— Что ж, входи, Олег!

Брат не изменился с тех пор, как сестра видела его в последний раз, только выглядел небритым.

— Бороду растишь?

— Возможно. Не видела брата целый год, и спрашиваешь о бороде. Глупо.

— Рассказывай, что привело к сестре. Ты ведь никогда не пылал ко мне братской любовью.

— Ты тоже.

— Я мечтала о настоящем брате, чтобы защищал и оберегал.

— Просто нам не повезло с родителями. Папаша шизофреник, мамаша истеричка, ослепленная жалостью к сыну с плохой наследственностью по линии отца. Сама помнишь, как часто мать упрекала отца. Мне тридцать лет и я стал умнее и лучше наших предков. А что ты скажешь в оправдание?

— Мне не в чем оправдываться. Я не жестока и не зла. И, если помнишь, очень хотела жить с тобой, когда тетя взяла из приюта. А кто настаивал на свидании в клинике?

Олег тихо засмеялся:

— Доктор сам желал видеть родных, чтобы сбагрить меня под присмотр. Так что получить свидание не составило труда.

— Я благодарна тете Мааре: ты не мог заботиться обо мне, находясь в клинике.

— Но ведь потом смог? — вопросительно заглянул сестре в глаза, и та растерялась.

— Думаю, отчасти. Ты сам казался не приспособленным к самостоятельной жизни, к миру, полному разных людей. К тому же, не такие мы и родные, как оказалось…

— Но справился, скажи, ведь справился?

— Не было времени доказать. А потом нашла дом, куда взяли горничной совсем дитя.

— Твой хозяин был извращенцем? Обижал? Ты никогда не жаловалась.

— Герхард полюбил меня всем сердцем.

— И обманул. Должен был жениться, вместо этого сломал жизнь бедной девочке. Но ничего, у тебя есть брат, хороший взрослый братец, который больше никогда не позволит обижать сестрёнку.

— Не надо. Герхарда долги заставили принять решение о браке с денежным мешком.

— Да, видел я, вовсе не дурнушка, даже очень интересная дама. В светской хронике показывали свадьбу. Помнится на каком-то острове.

— На Евгении?

— Точно. ― Женя нервно кусала ногти, ― На Евгении. Мой остров, куда мчалась недавно, но куда не пустили.

— Сочувствую. Теперь ближе к делу. Ты ведь одна теперь. Дай недельку покантоваться. Клянусь, не помешаю.

Подошел к бару, по-хозяйски открыл дверцу:

— Ого! — присвистнул, сложив губы трубочкой, — неплохо. Разрешишь?

— Конечно. Бар в твоем распоряжении. Налей мне рюмочку коньяка. Так расскажешь?

— Не сегодня. А я хочу виски!

Олег протянул сестре рюмку коньяка, а себе налил виски в стакан, и уселся на пуф, возле кресла, в котором, естественно, сидела Дженни.

— За встречу! — звякнул стаканом о рюмку.

— За встречу!

Снова налил:

— За взаимопонимание!

— Так что привело тебя?

— Нужна всего неделя, чтобы Дунька убралась восвояси!

— Дунька??

— Дина, кто ж ещё?

— Поругались?

— Мы-то? Я слишком мягок и терпим к дуре. Как папаша к чокнутой матери. Нельзя быть таким добрым. И так, и сяк, Душечка моя, сю-сю, му-сю. А она только хвостом туда-сюда, вертихвостка! Возомнила королеву Шантеклеру из себя!

— Изменила?

— Да уж, куда дальше. Рога в небо упираются! Достала такая «радость». Кто бы ей глотку перерезал, шлюхе драной. — Брат зловеще скрипнул зубами. — Что смотришь? Ну, нет! Охота мараться, и срок мотать из-за дряни? Я, по-твоему, совсем спятил?

— Где она?

— Просила неделю, чтобы собрать манатки. И ещё вопрос: может, продадим родительский дом — плохая аура мне не дала жить, и никому из нас не позволит? Продадим, а деньги поровну. А? Прикинь: половина твоя. А я бы маленькую квартирку приобрел. Давай.

— Пожалуй, но я немного все-таки подумаю.

— Конечно, подумай. Разве я гоню? Дом хороший, большой, да и город рядом. За вырученные деньги купить две двухкомнатные квартирки, ещё и на мебель останется. Думай. Хочешь, на тебя оформим? Будут дети — всё им, твоим крохам. А говоришь, брат у тебя плохой. Раньше был плохой, что, правда, то, правда. Когда это было? То-то. Запомни, люди меняются! Выпей со мной.

Теперь она выпила.

— Я тебе верю, Олег. Живи пока. Только, если вернется Герхард…

— Всё, понял.

— Идем, увидишь спальню для гостей.

— А где ты спишь?

— Рядом спальня Герхарда, а за ней — моя!

— Вот так баре!

— Официально я числюсь управляющей.

— Классика! Барин спит с обслугой, но жениться для него низко! Таков Герхард! Продажная душа.

— Ты не можешь судить!

— Очень даже могу! Покажи твою спальню!

Женя распахнула настежь дверь. Дэмиан смотрел одним глазом в просвет между неплотно задвинутыми шторами.

— Как так? Был к окну повёрнут!

— В доме завелся барабашка? — спросил Олег, — да ладно, не пугай. Машинально задернула штору, а его оставила так. Всё просто, если учесть твое состояние! А виноват Герхард! Сделай ему плохо.

Олег взял чёрта на руки:

— Отменная работа! Дьявол водил резец мастера. Скульптура теплая, а у меня мороз по коже. Жуть!

— Его зовут Дэмиан! Мой ангел-хранитель!

Брат протяжно свистнул:

— Ну, дела! Дэмиан! Как в фильме «Омен»? — (Женя кивнула). — Глаза его глубоки и пусты. Сделай их голубыми или серыми. Краски есть? акварели или гуашь?

— В кабинете Герхарда, кажется, есть.

Нашла коробку акварелей, и протянула Олегу:

— Пусть они будут небесно-голубыми.

— Здорово. И мне занятие. Хочешь, смотри.

Он налил воды в пластмассовый стаканчик, и изрядно смочив кисточку, окунул в голубой колер. Небесно-голубые с чёрными зрачками, глаза изумлённо глядели на мир. Дэмиан превратился в куклу. Дженни растерялась.

— Н-да…, — протянул брат, и снова свистнул, — раньше было лучше. Вымыть?

— Нет, оставь. И не свисти в доме!

— Не замечал суеверия в тебе.

— Раньше многое было иначе.

— Опять о своем. Успокойся, избранник не женится на тебе. Лучше поищи другого парня.

Женя мотнула головой.

— Отказываешься признать очевидное, дорогая сестричка. Герхард жаждет власти, которую дают деньги, а не чистая любовь провинциалки.

— Я не провинциалка.

— И не светская львица, хоть бываешь, чёрт знает в каких высоких кругах.

В дверь позвонили.

— Откроешь?

— Садовник доложит о визитере.

Домофон издал трель.

— Мадам Натали. Впустить?

— Это подруга.

— Не волнуйся, мешать не стану. С твоего разрешения прилягу.

— Хорошо, дорогой, — погладила брата по щеке, и он издал некое мурлыканье.

Натали удобно расположилась в гостиной, чувствуя себя как дома:

— Звонил Герхард. Что произошло?

— Он ещё и звонил. Артист. Все, злодей, подстроил, а теперь овечку из себя корчит. Ненавижу! — до крови закусила губу.

— Вот так страсти! Может, нальешь водочки? О, у тебя были гости! — теперь Наталья увидела стакан с недопитым виски.

— Брат. Оле-е-г! Ты не спишь?

Олег в одно мгновение нарисовался из темноты лестницы:

— Я мечтал под журчание прелестных созданий, — скатился вниз по перилам.

— Что за детство?

— Я взрослый мальчишка, — галантно поднес к губам руку Натали. — Олег, родной брат нимфы, — кивнул на Женю, играя обольстительной улыбкой.

— Я и не знала, что у тебя красавец брат. Хотя, посмотреть на сестру! — Развела руками, не находя слов, — Очарована.

Женя наполнила бокалы.

— За знакомство!

Выпили. Олег по-свойски заглянул в холодильник, достал и нарезал ветчину, сыр и помидоры. Натали не сводила с него глаз, но сестру мало беспокоило; мужчины долго не задерживались, сердечные волнения подругу особо не ранили. Чувства же противоположного пола с некоторых пор вызывали у Евгении только недоверчивую ухмылку. Тем временем Олег поспешил вновь наполнить бокалы:

— А теперь за хозяйку дома! — Брат значительно подмигнул подруге, и та залилась очаровательным смехом, который сводил с ума многочисленных поклонников. — Сирена! — Восхитился Олег, — Понимаю команду Одиссея, — прикрыл ладонью руку Натали, и нежно сжал.

Серые глаза подруги тотчас стали голубыми: она снова потеряла голову. Евгения предостерегающе глянула на брата, но тот сделал вид, что не понял.

Выпили ещё, и Женя почувствовала себя лишней.

— Пойду спать! — но её не слышали.

Встала, намереваясь откланяться.

— Олег проводит меня, — объявила Наталья.

Они, как пьяные (правда и выпито было немало) поднялись, и, взявшись за руки, вышли из дому. Женя затворила дверь, не без основания решив, что брата ждать не стоит. Слишком хорошо знала подругу: если брат окажется хорошим любовником, неделя в доме Натали ему обеспечена.

Опять одна

Находясь в доме Натали, Олег не оставлял сестру в покое. То ли подход к любовным делам не позволял ежедневно баловать подругу своим присутствием, то ли, в чужом доме было не с руки, но так или иначе, он поселился у Жени. Натали стала звонить чаще, подолгу беседовала с подругой, пока та, наконец, не звала брата. После двух-трех фраз Олег быстро одевался и исчезал на несколько часов, а то и на ночь.

Истерзанный мозг нашей героини постоянно ворошил прошлые отношения с Герхардом, стараясь понять, когда возникло отчуждение любимого. Однажды, после очередной попойки в обществе подруги, решившей отметить незначительное событие, наутро проснулась с больной головой и сразу поняла: что-то изменилось.

Дэмиан глядел с подоконника черными глазницами, наводящими жуткое ощущение беспомощности. Рот светился изнутри: казалось, он силился говорить. Наконец, грубый шёпот заставил волосы на голове колыхнуться:

— Слушай Олега. Он знает правду: Герхард никогда не любил, Герхард использует людей.

Женя привстала, изумленно внимая идолу.

— Не может быть! Куклы не говорят!

Свет, идущий изо рта, померк. Идол стоял, молчаливо глядя черными дырами глаз.

— Что это? Белая горячка? Кто перекрасил глаза Дэмиана?

Олег? Дженни встала и подошла к двери брата: храп. Вернулась в спальню и перевернула фигуру, внимательно рассматривая, нет ли где микрофона. Нет. Послышалось, померещилось, нафантазировалось. С больной-то головы.

Спустилась на кухню сварить кофе. Достала из холодильника упаковку перепелиных яиц, и, подавив рвотный рефлекс, выпила четыре штуки. Намазала ломтик зернового хлеба маслом, и съела с хрустящим малосольным огурчиком. Полегчало. Чашка дымящегося кофе, любимое кресло и газета, принесенная садовником. Политика, стихийные бедствия, крушения, аварии, убийства, исчезновения людей. Страсти-то какие. Взгляд выхватил нечто, привлекшее внимание. Знакомая фамилия. Наумова Авдотья. Авдотья? Дуня, Дина. Заявление матери о пропаже. Ушла из дому три недели назад и не вернулась. Олег сказал, что Дина собирает вещи. Сколько прошло времени? Чуть более недели. А моё какое дело? Но брат солгал. Зачем? Итак: жена наставляла рога, но это не повод, чтобы убить. А с чего решила, что Олег убил гулящую бабу? Развлекается с очередным хахалем, а мамаша беспокоится.

Олег, покашливая, занял место на пуфе:

— Башка трещит! Пиво есть в этом доме?

Женя кивнула в сторону холодильника. Тяжело вздыхая, Олег достал банку и опять уселся на пуф. Молча, протянула газету.

— И что? — Брат небрежно откинул прессу на столик. — У человека голова раскалывается, а ты газету суёшь.

— Дина твоя пропала, ушла из дому три недели назад и не вернулась. Мать ищет.

— Пусть ищет. Дочка-шлюха зависает у очередного е..ря, а мамаша ищет. Кошёлка старая. Хочет меня напрячь, дескать, виноват, что дочь проститутка. Последний раз Дунька загуляла, так я её два месяца не видел, а карга выгораживала, прикрывала, врала, что жена на что-то обиделась и пришла к ней плакаться. Я поначалу верил, а потом увидел, хахаль высаживает супругу возле дома тёщи. Та ещё сводница.

— Точно хахаль? А может, подвёз кто?

— Скажешь. Подвёз? За лоха меня? Подвёз и дожидался, пока шлюха одёжку сменит. А она начипурилась, и скок в машину. Только пыль столбом, да шлейф духов за машиной. Стоял дубом и вдыхал её запах.

— Олег, ты обманул меня, что Дина осталась в доме вещи собирать. Зачем?

— Ну, обманул. Пусто в доме, как в склепе. Не могу один сейчас, вот и придумал. А ты что вообразила? Убил, в землю закопал и надпись написал: У лоха была Дуняша? — засмеялся, но как-то невесело. — Не одной тебе в любви вместо поцелуев неприятности да измены, — потер указательным пальцем переносицу.

— Да, кстати, когда Дэмиану глаза перекрасил?

— Глаза? Дэмиану? Ну и ну!

— Теперь у моего ангела глаза не голубые, а чёрные, зловещие, и он больше на чёрта смахивает.

— Ничего я не красил! Мы с тобой вернулись с приёма у Натали, я попил воды и ушел спать.

— А я не помню, как очутилась в кровати, но не сама же красила будучи в полной отключке!

— Хотел бы глянуть на истукана.

— Пойдем, глянешь.

Поднялись в спальню. Штора неплотно задвинута, а Дэмиан в том же положении, в каком Дженни оставила, то есть повернутым к окну. Олег взял его на руки, рассматривая:

— Хм. Пожалуй, так лучше. Больше суть отражает.

— Суть?

— Но ты ведь изначально не считала, в самом деле, демона своим ангелом-хранителем? Вот и имя дала соответствующее.

— Была идея назвать Анджело, но не прижилось.

— Вот видишь, не случайно. Больше не зови ангелом-хранителем, зачем гневить Бога и насмехаться над дьяволом.

— Моё дело! — сестрёнка массировала пальцами виски.

— Опохмелись, — посоветовал брат, — пивка хлебни.

— Нет, до обеда не буду.

Он вернул Дэмиана на прежнее место, и сестра с братом сошли в гостиную.

Олег взял из холодильника вторую банку:

— Беру последнюю.

— Бери, бери. Только не забудь пополнить запас.

— Ухожу, наметилась клевая халтура.

— Ограбить банк?

— Почти, — он засмеялся, — банковская охранная система устарела, просят сделать по новейшим стандартам.

— Ясно. Каковы намерения с Натали?

— Мне нравится: девушка без комплексов, веселая. С ней легко.

— Смотри, глубоко не увязни! Не обольщайся, что будет хранить верность. Люблю Натали, восхищаюсь, но и судьба милого братика волнует.

— Хватит опекать старшего брата! С тех пор, как забрали из клиники, прошло много времени. Прошлое не довлеет надо мной.