Бесплатный фрагмент - Выпускные дни

Татьяна Мохова
ВЫПУСКНЫЕ ДНИ
Роман

2024 г.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Переполох

«Неужели это уже в третий раз? Может быть, сегодня всё-таки получится?»

Несмотря на раннее апрельское солнце, прохладный неспокойный ветер нещадно трепал борты плаща, холодил шею, щеки и руки. Разговаривать на крыльце становилось всё неуютнее.

— Вы с какой планеты свалились?

К таким незамысловатым колкостям Марина Евгеньевна подготовилась заранее, поэтому отреагировала на столь невежливое приветствие охранника с королевским спокойствием.

— Вы знаете, я не была здесь достаточно давно…

— Елена Александровна уже сто лет в этой школе не работает, — голос седовласого мужчины смягчился, и он обвел бессмысленным, немного смущенным взглядом школьный вестибюль, игнорируя прямой взгляд гостьи.

— Но, может быть, остались какие-то контакты? Мне очень нужно найти Елену Александровну.

— Девушка, я кто, по-вашему? Справочное бюро? — несмотря на мимолетный приступ неловкости, охранник не мог сразу же лишиться естественной для него прямолинейности поведения, но, выпалив неприятную сентенцию, тут же закусил кончик губы, что, впрочем, осталось незамеченным. Он окинул взглядом невесёлую посетительницу: элегантное платье, худощавый силуэт — как будто сама только окончила школу — дорогие часы, переливающиеся серьги… Да еще и приехала на дорогущей машине. Что ж она такая вся дёрганая и неспокойная, сейчас всё из рук уронит?.. И что им всё неймётся?

— Простите, я совсем не хотела вас утруждать, — Марина продолжала вертеть в руках объёмную синюю папку, из которой выглядывали пожелтевшие плотные листы машинописного текста, — но мне действительно очень нужно поговорить с Еленой Александровной.

Охранник вскинул брови и почесал подбородок.

— К сожалению, ничем не могу вам помочь, — произнёс он с жёсткой искренностью и, громко кряхтя, поднял с пола унесенную ветром подарочную красную ленточку.

«Хоть у кого-то сегодня праздник», — девушка мрачно выдохнула и унылым шагом направилась к своему новому блестящему синему Ситроену.

«Третий раз! Уже третий раз за пятнадцать лет! И когда наконец-то решилась… Нет, это немыслимо. С этим нужно что-то делать…»

В расстроенных чувствах она плюхнулась в кресло машины и еще раз пролистала прозрачные страницы папки с вставленными в них ветхими карточками. Марина пробежалась по уже до боли знакомым заголовкам и тяжело вздохнула. «Жизнь Бенджамина Франклина», «Свобода — это выбор», «Если бы я был мечтателем», «Почему ум не гарантирует мудрость?». Мечтательный взгляд остановился на одном небольшом рассказе: специальный отступ у края страницы, дырки для скоросшивателя… Может быть, эти эссе, с таким терпением и любовью «отбитые» когда-то на старой печатной машинке, стали бы впоследствии частью большого произведения? Они такие бесхитростные, такие простые и наивные, но всё равно… Сколько в них теплоты!.. И ведь кто-то их так бережно выбирал, вырезал, сохранял… «Никаких сомнений!» Марина уверила себя, что знала, кто это был.

Она еще раз громко вздохнула, встряхнула головой, как будто очнувшись после дремы, и порывисто бросила папку на соседнее сиденье. Листы жгли руки, странное чувство ненавистной любви подступило к горлу, и сразу же захотелось поскорее отсюда уехать. Бросив еще один тяжелый взгляд на ничем не примечательную серую обложку, девушка проигнорировала противное сверлящее чувство, надела красные кожаные перчатки, быстро завела двигатель и рывком тронулась с места.

***

— Лёша, я надеюсь, ослышалась? Ты понимаешь, что только что сказал?

Директор отдела по работе с ведущими авторами крупного издательского дома вскочила в офис, даже не заметив, что потеряла на ходу пальто, шарф и перчатки. В издательстве стоял невообразимый шум и гам, сотрудники с перекошенными лицами ковыляли туда и обратно, не находя в этом беспорядочном мельтешении хоть какой-то замысел. Новенький молодой сотрудник так разволновался, что картинно обмахивался кипой ещё пахнущих краской бумаг, стоя при этом под кондиционером.

— Марина Евгеньевна, к-клянусь вам, н-н-ничто не предвещало беды… — с трудом выговаривая слова, объяснял запыхавшийся парень. — Но его как будто подменили эти два дня, а я не решался вас беспокоить в поездке по такому поводу, всё надеялся, обойдется. Ну как с цепи сорвался, ей-богу: и гонорар, видите ли, его не устраивает, и условия-то у нас неподходящие, и погода в Москве его окончательно деморализовала! Ну, потерпел бы, этот эпикуреец, еще месяцок, в конце концов! Май же скоро! Пощёчина! Подножка! Хамство! Вы не поверите: до того обнаглел, что попросил себе отдельный кабинет, но обязательно с панорамным видом.

— Ш-ш-ш!.. Не так громко, Леша. И успокойся немного: у тебя уже вены на шеи вздулись.

— Всегда восхищался вашим самообладанием, Марина Евгеньевна! Да как он смел подставить нам такую подножку после того приема, что вы ему…

— Ладно, ладно, достаточно, — Марина Евгеньевна, всё еще продвигаясь к своему офису через скопления растерянных сотрудников, показала ладонью, что поток негодования можно прерывать. — Думайте сейчас лучше, как нам всем теперь выкручиваться. Господа, — крикнула она, добравшись до центра рабочей зоны. — Пожалуйста, пройдите все в мой кабинет!

Марина заведовала одним из самых оживленных отделов издательства. Она должна была искать новых авторов, заключать с ними контракты, организовывать конференции для писателей, готовить публичные презентации литературных новинок, а год назад к этим функциям добавился еще и поиск художественных переводчиков. Кроме того, нужно было контролировать работу корректоров, младших редакторов и иллюстраторов. Еще десять лет назад такая должность казалась ей далёкой мечтой, а сейчас нескончаемый поток ежедневных дел не всегда оставлял место на раздумья, поэтому грезить наяву уже не получалось, хотя справедливости ради добавим, что Марина нередко останавливалась в потоке дел, чтобы оценить успешно проделанный путь и, бывало, расплывалась в стыдливо-довольной улыбке. Однако этот день готовил первое серьёзное испытание на прочность.

Марине выделили отдельный кабинет всего полгода назад, хотя в издательстве она работала уже давно, сразу же после окончания университета. Главным достоинством небольшого помещения было, пожалуй, огромное окно от пола до потолка, благодаря которому в офисе никогда не было темно: даже вечером радостные неугомонные огни ночной столицы добавляли освещению особого блеска.

Сотрудники издательства, ещё не так давно напоминавшие лихорадочных муравьёв, спасающихся бессмысленным бегством от непредвиденной опасности, вдруг превратились в ленивых медведей и с трудом поплелись к кабинету начальника. Спустя долгих пять минут Марина смогла провести перекличку.

— Так, коллеги, утром позвонил Алексей и сразу вылил на меня ушат холодной воды. Андрей Веслов, наш переводчик, работающий над изданием последнего бестселлера, решил без предупреждения уволиться…

Пришедшая всего месяц назад двадцатилетняя корректорша не сдержала возглас удивления, за что сразу же получила лавину снисходительных смешков. Кто-то даже не сдержался и одарил её презрительным пустым взглядом, как если бы рядом пробежал назойливый шумный щенок, терпеть которого требовало только уважение перед хозяином. Доступ к главным новостям и слухам считался в издательстве само собой разумеющимся правилом существования в коллективе, и непосвященных в это правило просто не воспринимали серьёзно, при этом сама глава отдела даже не подозревала о тайных пружинах этого маленького мира.

— Да, Ирина, вы не ослышались. Андрей решил больше с нами не сотрудничать. Пожалуйста, поймите меня правильно: я сама узнала об этом только сорок минут назад. Да-да, вы можете мне не напоминать, что работа над этим изданием ведётся уже десятый месяц и что книга обещала побить все рекорды продаж даже без дополнительного продвижения… — Марина достала носовой платок и незаметно вытерла на лбу выступившие капли холодного пота. — Я сама вела это проект, хотя без вашей помощи такой результат был бы невозможен, — она набрала в легкие побольше воздуха и произнесла как можно более спокойным строгим тоном. — Однако сейчас мы все должны принять неприятный факт: мы оказались обмануты, переводчик ничего нам не оставил, ни одной главы, ни одной страницы…

— Как ни одной главы?! Мы же заплатили ему за два месяца вперед!

Все повернули головы в сторону правой руки ведущего редактора — её красивой бывшей однокурсницы Инны Калининой, под глазами которой давно залегли темные круги. Если бы не вынужденный отпуск в конце прошлого года, в кабинете ведущего редактора сейчас бы точно сидела она, а не Марина.

— Да, заплатили… Деньги он вернул переводом.

На несколько секунд в кабинете воцарилась мертвая тишина. Иллюстратор Денис никогда не ограничивал себя в выражении сложных эмоций, и сейчас его искривленная самодовольная улыбка говорила то ли о самодовольном признании собственной правоты, то ли о непреодолимом желании быстрее покинуть это собрание.

— Я вам сразу сказал, Марина Евгеньевна, что Веслов был подозрительным типом, — снисходительно выдавил он из себя, продолжая стоять, заложив ногу за ногу.

— Денис, сарказмом и сожалениями делу не поможешь, и я не принимаю фамильярности в адрес сотрудников, пусть и бывших.

Денис громко фыркнул, запрокинул голову и, имитируя губами свист, начал с отсутствующим видом обозревать серые стены кабинета.

— Коллеги, сразу перейду к делу, — продолжала Марина уверенным стальным голосом. — Нам необходимо найти переводчика. В самые что ни на есть сжатые сроки. Контракт с зарубежным издательством был заключен еще полгода назад, и, если мы не выполним в срок свои обязательства, отделу грозит в лучшем случае серьёзный штраф. Ну, а в худшем… Вы всё сами понимаете. Либо мы объединимся сейчас — и в кратчайшие сроки найдём лучшее решение проблемы, либо… Я бы советовала вам уже сейчас подыскивать себе другую работу.

— Но… но почему весь отдел должен отвечать за халатность одного человека? — круги под глазами Инны Калининой стали как будто еще темнее, а прочно обосновавшаяся где-то в глубине красивых глаз душевная понурость стала ещё заметнее.

— К сожалению, таковы принципы работы издательства, — со вздохом ответила Марина, опустив глава. — И я, увы, ничего не могу с этим поделать. Я всего лишь должна организовывать работу отдела, мне далеко до полномочий ведущего редактора. Если мы провалим сдачу проекта, то я первая буду за это отвечать. Понимаю, что это слабое утешение, но можно хотя бы порадоваться, что это не книга Игоря Игоревича — тогда о проблеме в нашем отделе непременно узнало бы всё издательство, и не было бы времени даже на второй шанс.

— Интересно, сколько еще будет продолжаться эта гегемония Греева? — выпалил Денис, ничуть не скрывая своё недовольство, и все без исключения сотрудники невольно многозначительно переглянулись. — По-моему, это уже просто несправедливо по отношению к другим авторам. Вы что, серьезно считаете, что эта его последней кни…

— Так-так-так, всё! — безапелляционно оборвала его Марина и закрыла при этом глаза. — Справедливо это или нет, вы сможете выяснить, как только у вас останется время на эти рассуждения. Я надеюсь, что всё-таки понятно донесла свою мысль: задача по поиску переводчика касается всех. Вы слышите? ВСЕХ. Денис, пожалуйста, перестаньте мотать головой, я прекрасно знаю, что вы нарисовали чудесные иллюстрации для «Звездопада на холме», но сейчас та самая форс-мажорная ситуация, о которой вас всех когда-то предупреждали на собеседовании: забудьте на время о своих прямых обязанностях и попытайтесь спасти отдел.

Обсуждать было больше нечего — пришло время для активных действий. Понурые сотрудники молча разбрелись по рабочим местам, и Марина закрыла за ними дверь своего небольшого кабинета, громко печально вздохнув в одиночестве.

***

Десять объявлений на платформах по подбору персонала, тридцать четыре сообщения в социальных сетях и десятки личных звонков — Марина допивала глубоким вечером уже третью чашку приторно-сладкого кофе из автомата и отупело обозревала вечернюю иллюминацию, которая резко диссонировала с сероватым оттенком её кожи. Оторвав наконец долгий отрешенный взгляд от огромного окна, она подъехала на колесиках кресла к большому деревянному столу и в очередной раз запустила пальцы в торчащие в разные стороны волосы. «А еще говорят, в стране безработица… Ну вот как это называется? Ни одного переводчика в радиусе ста километров». Очередной резкий отчаянный рывок к компьютеру — и раздался отвратительный звук падающего на пол пластикового стаканчика. Марина со стоном потянулась к влажным салфеткам. Не успев прийти в себя от инцидента, девушка содрогнулась всем телом от стука в дверь.

— Можно к тебе? — раздался тихий уверенный голос главной помощницы.

— Конечно, — прозвучал усталый ответ.

— Пока, к сожалению, негусто, но Костя обещал ещё завтра съездить в «Синюю лампу», чтобы поговорить там непосредственно с руководством, — выстраданным бодрым тоном сообщила Калинина; в её глазах затаилась глубокая апатия, удачно замаскированная идеальным макияжем.

— Поговорить, чтобы переманить конкурентов? — невесело усмехнулась Марина. — Ладно, пора нам уже собираться домой… Ты смотрела на часы?

— Да, мы с тобой одни в здании, только охранник на первом этаже дремлет.

Воцарилась небольшая пауза, после которой Марина вдруг патетически воскликнула:

— Инна, спасибо большое! — она посмотрела на коллегу покрасневшими слезящимися глазами, которые в этот момент казались неестественно округлившимися. Вдруг её накрыла лавина саднящего чувства вины, от которого даже замутило.

— Ну, мы же в одной команде, — успокоила её подруга.

— Кстати! — добавила она тоном выстраданной бодрости. — Ты ведь точно уже прочитала новую книгу Греева? Тебе не кажется, что это опять какая-то сплошная компиляция из его прежних исследований? Что-то странно всё это выглядит.

Марина недовольно скривила рот и ответила с прорывающимся холодцом в голосе.

— Мне так не показалось, — она поджала губы и углубилась в рассматривание текста на компьютере.

— Да? — простодушно удивилась Инна. — А мне кажется, он за тридцать лет написал, как следует две, от силы три полноценных книги. Я, может быть, не всё еще прочитала из раннего, но последние пять лет, что я здесь работаю у меня постоянное дежавю на его издания.

Девушка поймала напряжённый взгляд и быстро добавила.

— Ой, прости, он же твой кумир, я всё понимаю, — закончила она фразу суетливым смешком.

— Ненавижу это слово.

— Извини, Марин, я же не имела в виду, что ты его прямо боготворишь…

— Хорошо-хорошо, всё в порядке, — Марина еще раз вздохнула и напряженно помассировала лоб. Она действительно не обиделась, но продолжать этот разговор не было ни малейшего желания. Воцарилась неудобная пауза, которую уже не хотелось прерывать.

К счастью для Инны, раздалась резкая мелодия мобильного, и она поспешно вышла из кабинета, показывая жестом, что малейший посторонний звук будет для неё сейчас подобен грому. Треволнения этого дня высосали последние соки из Марины, и на то, чтобы придать значение этому позднему звонку, который мог, наверное, принести хорошие вести, у неё просто не оставалось сил. Вместо этого она продолжала смотреть перед собой и почему-то не могла избавиться от щемящего чувства неудовлетворения, прокручивая в голове слова своей верной напарницы об Игоре Игоревиче Грее. «Только две-три полноценные книги? — гневно повторяла она про себя. — Наглость! Она хотя бы понимает, что он написал?»

Игорь Игоревич Греев уже давно был для Марины беспрекословным авторитетом. Она с трудом бы вспомнила, что было первично: её страстное желание построить карьеру в издательстве или восхищение перед талантом и целеустремлённостью этого писателя. Когда-то, ещё будучи студенткой, она услышала его харизматичную лекцию о приёмах художественной выразительности и с тех пор поставила перед собой цель во что бы то ни стало работать в той же медиакомпании, где Игорь Игоревич ещё двадцать лет назад упрочил за собой славу ведущего автора. Она никогда не смогла бы забыть тот день, когда Греев с кокетливой улыбкой разрисовал ей своим размашистым автографом ещё пахнущую типографской краской первую страницу новой книги — «Печальные этюды о хороших людях». Это был сборник биографических эссе о знаменитых художниках двадцатого века, приправленный саркастической интерпретацией событий и как бы случайно попадающимися вольными отсылками автора к событиям своей жизни. Марине тогда было восемнадцать лет, она устроилась в издательство корректором на полставки. Книга Игоря Игоревича казалась ей шедевром.

А потом были разговоры в коридорах, восторженные отклики в социальных сетях, письма поклонников главной звезде издательства, отвечать на которые приходилось самой Марине, упоенной такой ответственной миссией. Постепенно она и сама не заметила, как преклонение перед талантом Греева давно переросло в какую-то незыблемую уверенность его превосходства. Как часто этот человек одним своим видом наполнял иссушенные утомительной работой резервуары вдохновения! И как быстро он мог пригвоздить к будничным заботам очередного рутинного дня — так, что воскрешение робкого порыва к мечте, затаившейся где-то на глубине души, казалось непосильной задачей.

Марина положила локти на стол и продолжила задумчиво смотреть в окно, прикоснувшись губами к скрещенным в замок пальцам. В коридоре раздавался непривычно громкий голос, но он не отогнал ни одну мысль, прочно укоренившуюся сейчас в её сознании.

«Две-три полноценных книги…» — возмущенно повторяла она про себя слова коллеги с компульсивной изматывающей настойчивостью. Девушка наконец встала из-за стола и подошла к огромному стеллажу, занимавшему почти половину пространства кабинета. Там, на самой дальней стеклянной полке, лежала небольшая синяя папка, в которую были вложены распечатанные листы, утратившее свою прежнюю белизну. Марина долго смотрела на эти страницы: её глаза напряженно бегали по строчкам, дыхание стало прерывистым, сердечный ритм участился. Иногда она отчаянно вцеплялась в волосы и что-то писала карандашом на полях, но через несколько секунд с лёгким вздохом стирала все это ластиком. Вот уже тринадцать лет она помогала авторам самых разных жанров находить своих читателей, разделяла восторг начинающих писателей, которые со слезами радости на глазах видели плод своих трудов на полках книжных магазинах, была и редактором, и литературным агентом, и психологом в одном лице, но ещё никогда ей не приходилось работать с таким сложным клиентом –– с самим собой.

«Завтра! Обещаю себе, что я сделаю это завтра», — произнесла она шепотом и направилась решительным шагом ко столу, чтобы положить папку на самое видное место.

Быстро укутавшись в плащ и теплый шарф –– Марина давно изучила коварство вечерней весенней московской погоды –– она вышла в большой открытый офис, где не оставалось никого, кроме измотанной Инны, которая сидела к ней спиной за самым большим рабочим столом и что-то судорожно строчила на компьютере. Обернувшись на шум, она посмотрела на подругу подслеповатыми от долгой работы, но довольными глазами. Так же смотрит изнурённый трудом человек на мягкое пуховое одеяло, готовясь ко сну, после которого его ждут ещё и долгие выходные.

— Я все-таки сделала это! — победительница ликующе затрясла кулаками.

Все еще погруженная в свои размышления, Марина не сразу проснулась от дремы и придавливающей усталости.

— Я нашла его! Ну, Марин, что ты замерла как истукан? Я нашла! Переводчика! Какой-то молодой, — Инна перебила себя нервным смешком, — ну… относительно… Одного с нами возраста парень. Только недавно перебрался в Москву из небольшого городка. Окончил иняз, преподавал в школе… Да ты меня вообще слышишь?

— А? Да-да… Прости, пожалуйста… Какая прекрасная новость!

— Ну вот и я о том же, — продолжила с плохо скрываемой обидой Инна. — Договорилась с ним о собеседовании на завтра в десять.

— Ты просто гениальна! — простодушно воскликнула наконец отрезвевшая от своих мыслей Марина Евгеньевна. — Как же тебе это удалось? Где ты его нашла?

— Ты никогда не поверишь! — Инна, в предвкушении от эффекта, который произведут скоро её слова, запрокинула голову на спинку высокого кожаного кресла и с испытывающим лукавством посмотрела на коллегу. — Мне его порекомендовал сам Игорь Игоревич.

— Что? — Марина опешила. — Но как… как это возможно? Игорь Игоревич уже давно не занимается административными делами издательства.

— Не заниматься-то не занимается, а всё еще здесь числится как заместитель главного редактора.

Марина опустила глаза — к сожалению, это была правда. Игорю Игоревичу Грееву до сих пор каждый месяц выплачивалась внушительная сумма, тогда как его обязанности выполнялись большей частью другими сотрудниками издательства.

— В общем, помощь пришла, откуда её давно не ждали. Ты представляешь: Греев познакомился с этим переводчиком ещё три года назад на какой-то литературной конференции для молодых преподавателей и учёных. Подробности не стала выяснять, да он бы и не стал рассказывать, ты же знаешь Греева.

Из дальнейшего неторопливого рассказа Инны выяснилось, что Игорь Игоревич портфолио нового переводчика даже не видел, и вообще доподлинно было неизвестно, имелся ли у юнца хотя бы какой-то опыт работы с художественной литературой. Пламя энтузиазма Марины сразу сжалось до маленького огонька.

— Ну что ж… Это все равно уже что-то… По крайней мере, никому, кроме тебя, не удалось найти кандидата так быстро, — произнесла Марина с расстановкой и затеребила кончики шарфа.

— Что это с тобой? — Инна сразу же заметила её странное состояние. — Ещё что-то случилось?

— Слушай… Подожди, сейчас стул подвину… Помнишь, я тебе лет пять… или шесть назад говорила, что хотела бы… хотела бы сама что-нибудь набросать… ну, то есть начеркать… Написать.

— А-а… ну да. Что-то такое припоминаю, но, честно говоря, не думала, что ты это говорила серьёзно.

Внутри у Марины что-то перевернулось, и вдруг стало нестерпимо душно, но она собралась с силами и выпалила с притворной хладнокровностью.

— Да, серьезно. Помнишь, на лекции по рекламе на третьем курсе Лазейкин попросил нас всех написать на листочке, как прежде всего мы себя определяем?

— Э-э-э… Не очень.

Инна действительно понятия не имела, о каком эпизоде идёт речь, и даже с трудом могла бы вспомнить, кто такой Лазейкин. Университет они окончили уже десять лет назад.

— Ну, в общем… Знаешь, что я написала о себе тогда? Писатель, девушка, студентка.

Инна продолжала смотреть на подругу недоумевающими глазами, всё еще пытаясь уловить в неожиданном приступе откровения зачатки шутки.

Марина дипломатично умолчала о том, что преподаватель публично зачитывал потом ответы каждого студента, хотя сам опрос решил сделать анонимным. Когда очередь дошла до листочка с её словами, аудитория разразилась громким уничтожающим смехом, но, как ни странно, столь бурная реакция однокурсников на её обескураживающую искренность никак не сказалась на самооценке. Правда, была подруга, лучшая подруга, которой Марина могла доверить самые сокровенные переживания, страхи и сомнения, и, под бурю идиотских смешков, она тут же призналась ей с обезоруживающей прямотой, что тот самый «писатель», над которым с таким упоением смеются сейчас будущие магистры, — она сама. Но сейчас перед ней сидел не тот смеющийся курс, а Инна Калинина, и им уже было не по двадцать лет, когда Марине потребовалось набраться храбрости, чтобы поделиться тайными мечтами. Однако для Инны, оказывается, это опять были шутки, фантазии и глупости. Проклятье! Какой черт вообще её дёрнул рассказывать о своих надеждах?

— Ты что-то писала это время? — Инна вежливо находила вопросы для продолжения разговора, но ей становилось всё сложнее игнорировать усиливающуюся головную боль и сдерживать подступающую зевоту, что, конечно, не укрылось от её собеседницы. Она уже так жестоко пожалела, что завела этот разговор!..

— М-мм, да… Кое-что писала, — скрытую насмешку серьёзных глаз становилось всё сложнее выдерживать. — Хотела вот показать нашему Грееву. Я не знаю, в шутку или нет, но года два назад он предложил мне литературную консультацию. Не знаю, что выйдет, но попытаться, наверное, стоит…

Инна была образцовым работником: к каждому проекту, к каждой новой идее она подбиралась с выстраданной годами упорного труда тяжёлой основательностью. За десять лет в издательстве ей пришлось досконально изучить все стадии работы над книгой: от первого общения с дрожащим автором манускрипта до финальной верстки многообещающего издания. Обложка, форзац, иллюстрации, качество бумаги, шрифт, даже корешок — каждая деталь имела колоссальное значение, и она могла часами вести переговоры со специалистами, чтобы в конце концов всё-таки добиться задуманного. Словно знаменитый модельер, выпускающий наконец к показу свою новую шикарную коллекцию, она любовалась свеженапечатанным тиражом произведений, писала изобилующие высоколобыми терминами рецензии, публиковала фотографии красиво оформленных страниц в социальных сетях и называла плоды своих долгих стараний «любимыми книжечками» и «дорогими томиками». Популярная сентиментальная литература с хитрыми сюжетами и наивными добрыми персонажами провоцировала её на снисходительные колкости, а неуклюжие, хотя и наполненные честной свежей непосредственностью старания дебютантов часто вызывали приступы скрытого презрения. Инна была очень старательным, вдумчивым, чрезвычайно ответственным сотрудником.

— Попытайся, конечно. А о чём твоё произведение?

Марина впервые почувствовала особую радость человека, который дерзнул назвать себя писателем и даже с полным правом может философствовать о замысле собственной книги. Но она с ужасом для себя отметила, что сформулировать в одной фразе идею романа оказалось намного сложнее, чем написать сотни страниц. Разве можно пересказать главный посыл? Разве его не нужно еще и почувствовать? Пришлось неумело отшутиться.

— Ну… Какая-то смесь притчи и деревенской прозы.

Инна понимающе улыбнулась, изобразив вежливую заинтересованность.

— Это мой первый опыт, — неуверенно продолжила писательница, — но есть уже и другие идеи. Может быть, Греев что-то подскажет по стилю и подаче материала…

— Да, Марин… Но мы с тобой лучше других знаем, что такое издательский бизнес.

Начинающий литератор ждал этих слов, их было несложно предвидеть, но сила убеждения, высказанного вслух, так прямо, так сурово, так бескомпромиссно, всё равно неприятно поразила.

— — Если нет рекламного потенциала и нужной раскрутки, то, что бы ты ни написала… В общем, ты всё знаешь лучше меня. Идти сейчас в это направление — обрекать себя на многолетнюю каторгу с минимальными отдачами. Зачем тебе так мучиться?

Они познакомились ещё на первом курсе университета, пятнадцать далёких лет назад, и за это время Марина слышала сотни этих «зачем». Зачем продолжать учить английский после последнего экзамена? Зачем отправлять резюме через онлайн-рекрутмент? Зачем слушать лекции по античной философии? Теперь вот это новое «зачем писать»?..

— Единственное направление, куда я сейчас иду, — это моя квартира, — Марина вдруг резко оборвала разговор, и обе девушки сразу же почувствовали наплыв невыносимой усталости. — Завтрашний день, наверное, поконкурирует по стрессу с сегодняшним… Впрочем, остаётся надежда на талант этого таинственного молодого переводчика, — продолжила она с наигранной бодростью уже на последних ступеньках лестницы.

Дружеский обмен пожеланиями хорошего вечера, и каждая села в свою машину, готовясь ко встрече с грустными московскими пробками.

***

Вечерняя дорога домой редко дарила Марине заряд вдохновения, но делать было нечего: долгий вздох — и очередное погружение в вечернюю московскую пыльную суету. Девушка пристально смотрела на трассу, но как будто её не видела, мысли витали так далеко, что контуры рассуждений терялись, благо она могла отлично водить машину на автомате. Внезапный всполох молнии быстро вывел из полубессознательного состояния, и как раз вовремя: ещё немного, и пришлось бы уехать в другой город. Перекрёсток, резкий поворот налево, угрожающий скрип колес, действующие на нервы сигналы других водителей, обычная гонка наперегонки по московским дорогам, в которой не хотелось участвовать… Погода резко изменилась, и даже иллюминация на соседних зданиях как-то сразу поникла. На дороге, к счастью, заметно поредело, и через какое-то время пришлось включить дальний свет. Опять засверкало в небе! Марина переключила передачу и немного занервничала: в её планы путешествие под грозовыми тучами не входило. Она очень любила дождь, но предпочитала в таком случае наслаждаться природой не за рулем, а где-нибудь у окна уютного кафе. Раздался еще один тяжёлый раскат –– и дождь в ту же секунду хлынул стеной. Марина быстро отрегулировала датчик, стеклоочистители принялись усиленно сгребать крупные капли непредвиденного весеннего дождя. Чтобы немного взбодриться на ночной неприветливой автотрассе, девушка решила вспомнить забытое увлечение детства и юности — прослушивание радио. Последние десять лет в её автомобиле звучали исключительно аудиокниги, добрая часть которых благополучно поместилась в далекое подсознание, будучи лишь фоновым шумом, хотя сама водительница пыталась уверить себя в обратном. Держа руль одной рукой, Марина, уже изрядно раздражённая всем происходящим за день, другой — лихорадочно ощупывала аудиосистему и наконец нашла нужную кнопку. Она уже почти сдружилась с молниями, которые продолжали сверкать во всех направлениях, озаряя своим светом бульвары, летние террасы ресторанов, магазины и виднеющийся вдали мост. «Наблюдаю, как падают звезды… Миллион мечтаний рассыпался… Подумай о том, что у нас было…» Она вся вздрогнула: боже мой, какое забытое тёплое чувство — погрузить всё своё сознание в стихию такой вдохновляющей музыки!.. Что это за станция? Что за исполнитель? Марина нервно заёрзала и попыталась сконцентрироваться на отдельных словах, хотя мелодия так завораживала и погружала в медитативный транс, что делать это было очень непросто. Так грустно, что она может потерять это пленительное сочетание нежной грусти и теплоты в его голосе, которое уносило в какой-то забытый мир, теперь требующий возрождения. Неожиданное пробуждение давно дремлющих эмоций буквально пригвоздило к месту. «Вот это голос! Надо постараться хотя бы строчку запомнить», — подумала она про себя и с особой силой надавила на педаль.

Какое естественное и гармоничное пение. Незамысловатая лирика, но такая мудрая! Губы как-то сами начали напевать полушепотом: «Как мне жаль, что всё так закончилось. Свой урок я усвоил — больше нечего сказать… Выпускной день…». Песня была сгустком тихой печальной радости, но в то же время кричащим напоминанием, что пора возвращаться к чему-то подлинному. Неожиданно Марина обнаружила, что капли, стекающие по стеклу машины, смешались со слезами. Но почему-то на душе стало так радостно!

«Как странно…»

Вдруг она вздрогнула от визга рекламы. Мечтательница выключила радио и сбавила скорость, продолжая задумчиво смотреть перед собой. Она не могла бы точно сказать, о чём размышляла в этот момент.

Прошлое стучится громче

Местами облупившиеся светло-голубые стены и пыльный пол актового зала экстравагантно контрастировали с развешанными повсюду воздушными шарами и белыми бантиками, которые беспорядочно прилепили прямо на стены и стулья. На деревянной сцене красовались милые надувные ромашки разных размеров и цветов. Рядом с двумя большими колонками стояло ведро внушительных размеров со слегка подуставшими розовыми и желтыми хризантемами в блестящей серебряной упаковке. Убранство не претендовало на изысканность, но в этом месте дышало искренностью и теплотой. Где-то в глубине зала, в дальнем ряду ярко-красных стульев, сцепленных друг с другом, сидела скучающая девочка и притворялась заинтересованной действием на сцене. Время от времени она пыталась наигранно шутить со своей соседкой, но та, казалось, обращала на подругу столько же внимания, сколько свисающая с её плеч подарочная ленточка. Девочка продолжала, с выражением упрямого раздражения на лице, что-то шептать отсутствующей статуе, а потом со вздохом откинулась на спинку и погрузилась в чтение какой-то брошюры. Это была Марина Арктурова.

Вдруг произошло то, чего она так опасалась: раздалась громкая фонограмма, и почти все присутствующие в зале поплыли на сцену. Марина всеми силами своей души попыталась не замечать происходящего, но было поздно — бодрые фигуры в красивых одеждах затянули жалостливую песню. Она так хорошо знала эту мелодию! Сколько уже раз в жизни её сердце разрывалось при первых звуках этого гимна испепеляющей сентиментальности! Она и любила, и ненавидела этот чувствительный мотив, который, казалось, проникал под самые ребра и высасывал из тебя всю стойкость и самообладание. Если бы кто-нибудь особо пронырливый подсуетился, то спокойно смог бы заработать кучу денег, споря на невозможность не заплакать в течение трёх минут этого слёзовыжимательного ужаса. Марина со вздохом обозревала дам средних лет с носовыми платками в руках. Они плотно обступили маленькую сцену, где ребята уже самозабвенно распевали злосчастную песню. В группе выделялась статная девушка в длинном черном платье и с щедро налаченными волосами. Видимо, ей принадлежала ведущая партия: она с такой самоотверженностью отдалась пению, что, наверное, уже не придавала большого значение собственно словам, иначе как объяснить её умильно — сладкое выражение лица, тогда как подавляющее большинство участников торжества стоически балансировало между глуповатой вынужденной отрешённостью и полнейшим унынием. Хотя верности ради отметим, что внимательный наблюдатель все-таки смог бы обнаружить и весёлые лица.

— Нет-нет, это приказ! — Марина искривилась, но продолжала бесстрашно упираться ладонями в подлокотники. — Это приказ, говорю я тебе, — продолжала твердить пышнотелая румяная дама в парадном бежевом костюме. — Песню должны спеть все, моя дорогая. Такие уж традиции, ничего не поделаешь, — и дама приправила свою сентенцию коротким смешком, который в сознании девушки прогремел беспощадной издёвкой.

— Елена Николаевна, почему должны? Я петь вообще не люблю… — она попыталась вежливо отстраниться и совладать со своим напряжённым лицом, но жизнерадостная учительница и не думала отступать и уже неустрашимо тянула девочку за руку.

— Что это значит — не любишь? Давай-давай, вставай скорее! Ты что? Это же гимн шк…

Настойчивые слова тонули в других звуках: где-то в отдалении раздалась тихая спасительная музыка, которую Марина уже где-то слышала. Она тоже пронизывала печалью, но голос исполнителя был настолько приятный и успокаивающий, что эта грусть парадоксальным образом вселяла в душу уверенность и примиряла с действительностью.

«Смотрю на падающие звезды…» — она не могла сдержаться и начала напевать полушепотом, но актовый зал так в очередной раз заголосил на припеве, а главная вокалистка так поднажала, взяв микрофон приступом, что другая мелодия безнадёжно расползалась, разлеталась, потонула… Несмотря на это, в голове продолжали раздаваться отдельные успокаивающие слова. Всё превратилось в сумасшедшую какофонию.

Внезапно Марина обнаружила себя на сцене среди поющих юных ребят.

Сно-ва невнят-ная

Кни-га пе-чат-ная.

Сро-чно уво-лить-ся, но — это

Толь-ко меч-та моя!

Марина сначала запела с воодушевлением, радуясь довольным лицам взрослых, которые одобрительно хлопали в ладоши, но постепенно её запал сошел на нет, и фантасмагорическое мелькание подарочных ленточек, цветов, надувных шариков, вырезанных из картона цветочков, полупечальных девочек и полурадостных мальчиков довело её до тошноты и головокружения. Оставаться здесь дольше не представлялось возможным. Она постаралась проскользнуть в подсобное помещение рядом со сценой, а оттуда уже выйти во двор и поскорее убежать, но прозорливая рука Елены Николаевны остановила её на полдороге.

— Еще куплетик, солнце моё!

— Я уже спела, как вы сказали. Я больше не могу…

— Сейчас будет обязательная общая партия, все же остаются, посмотри!

— Нет, не могу…

— Арктурова!

Чувство стыда и вины разрывало на части, но тошнота была сильнее, и Марине не оставалось ничего другого, как оттолкнуть непобедимую уговорщицу. Она вылетела на улицу в одном платье, и её тут же подхватили завывания снежной бури. «Странно, а я думала сейчас лето», — произнесла она вслух самой себе и продолжила прорываться сквозь стену мощного ветра и снега, который уже залепил глаза. Защищая рукой лицо от стихии и пробираясь по дороге ощупью, она наконец-то увидела свой синий Ситроен и из последних сил рванула к машине. Рывком открыв дверь, Марина свалилась в кресло и, не давая себе ни секунды отдыха, тут же завела двигатель. Автомобиль сорвался с места в непроглядную тьму и буран. «Боже мой, куда я еду?» В ту же секунду колёса предупреждающе заскрипели, и раздался страшный грохот. Марина закричала — и тут же проснулась в холодном поту. Её сердце колотилось.

***

День Инны Калининой всегда начинался с внушительного бумажного стаканчика кофе –– эту привычку они приобрели с Мариной сразу же, как только начали работать в издательстве –– и просматривания огромной папки с уже готовыми макетами, которые ещё предстояло долго согласовывать с авторами. Каждое утро Инна зачеркивала в календарике очередной рабочий день и мечтала о двухнедельном отпуске на море. Каждый раз в разговоре с подругами жаловалась на ненормированный график, не утихающие боли в спине и беспринципное начальство. Каждый вечер приходила домой, чтобы до полуночи успеть посмотреть какой-то модный глупый сериал и рухнуть в постель без мыслей, без чувств, без идей. Но проходили недели, месяцы, годы, а работу она свою не бросала, притупляя боль рутины высчитыванием трудового стажа и размышлениями о накопительной части пенсии. В разговоре с многочисленными знакомыми Инна уверяла: «Да, это сложная работа, но это всё-таки одно из самых известных в стране издательств. Уходить отсюда в какую-то непонятную контору? Да ни за что!».

— Марины Евгеньевны все ещё нет? — Инна вздрогнула от голоса вечно оживленного розовощекого корректора, который взял за правило передвигаться по огромному общему офису, странно подпрыгивая, как будто все его тело подчинялось движению волшебных скрытых шарниров.

Инна посмотрела на наручные часы и вздохнула. Действительно: уже десять минут первого, а ведь до собеседования они ещё запланировали совещание.

— Наши все собрались?

— Абсолютно все! — бодро отрапортовал Алексей и обвёл помещение уверенным взглядом. — Может быть, начнем пока собрание без Марины Евгеньевны?

Полтора десятка сотрудников нервно перешёптывались у автоматов с шоколадными батончиками и газировкой, кто-то невесело поглядывал на дверь главного редактора и закатывал глаза. Вчерашний разговор не прошел бесследно, и страх потерять рабочее место всё же перевешивал накопившееся раздражение. Наконец открылись широкие автоматические двери, и в офис ворвалась Марина Евгеньевна, бледная, небрежно накрашенная, с распущенными длинными волосами, хранящими следы вчерашней завивки, но её взгляд и размашистые движения говорили о непоколебимой решимости и жажде бороться за успех. Она быстро проскользнула сквозь ряды внезапно замолчавших подчинённых, не останавливая долгого взгляда ни на одном из сотрудников.

— Аня, зайдите ко мне в кабинет, пожалуйста! — бросила она на бегу и тут же закрыла дверь своего кабинета, зная, что нерасторопному секретарю понадобится не одна минута, чтобы оторваться от письменного стола и проследовать с затуманенными глазами до офиса начальницы. Искренняя до наивности, добрая до раздражающей простоты, часто витающая где-то в своих мирах, но очень ответственная и честная: нередко приходилось попереживать о дальнейшей судьбе Аннушки в издательском доме, который безжалостно отбрасывал всё, что не было хотя бы косвенно связано с харизматичностью, выгодой и прибылью.

Аннушка еле слышно постучала и вплыла в кабинет, тут же уронив из скоросшивателя два исписанных ручкой листа.

— Ну что, какие новости у нас сегодня? Вкратце.

Марина включала одной рукой компьютер, а другой пыталась удержать пластиковый хлипкий стаканчик, из которого отхлёбывала изрядно похолодевшее какао.

Задавая вопрос Аннушке Летовой, человек должен был отдавать себе отчет, что каждый раз нажимает на невидимую кнопку постепенного прогрева: мечтательной девушке обязательно требовалось время, чтобы как следует разогнаться и довести мыслительной двигатель до нужной кондиции. В дни, отмеченные печатью отважной стремительности, на это уходило в лучшем случае три-четыре секунды. В особенные периоды торжественной философии — минуты. Марина успела допить переслащённый напиток, разложить договоры с новыми авторами по трём стопкам, просмотреть электронную почту и даже ответить на одно сообщение, прежде чем до неё донёсся погружающий в дремоту протяжный речитатив.

— Мари-ина Евгеньевна, все вас уже заждались, совещание ведь назначили на девять.

Марина недовольно кивнула головой, показывая бесполезность напоминания об этом событии.

— — Корректоры вовсю работают, Алеша все макеты ещё вчера вечером подготовил. Верстальщики, как всегда, под контролем Инны Викторовны, она мне никогда не докладывает об их работе, предпочитает с вами напрямую разговаривать, вы же знаете, — Аннушка остановилась, чтобы перевести дух. — А! Денис попросил новые задания, мы ведь его иллюстрации ещё на прошлой неделе согласовали, и он сейчас сидит без дела.

— Ну, эта проблема легко решается, — саркастично отреагировала начальница, продолжая стучать пальцами по столу.

— Новенький переводчик еще не подъехал, — Аннушка поймала ход мыслей шефа и в восторге от своей проворности усиленно заморгала ресницами.

Марина поставила локти на стол и опустила подбородок на костяшки пальцев. Казалось, слова помощницы скользили где-то по поверхности её мыслей.

— Вы не забыли о моей вчерашней просьбе? — она посмотрела прямо в глаза, с надеждой, что её легкая тревога окажется незамеченной, но беспокоиться было не о чем: все силы осовелого в своём безмятежном гармоничном мире секретаря ушли на борьбу с волнением, вызванном новым неожиданным вопросом. Но сегодня Аннушка Летова была на коне, потому что отреагировала на столь провокационный выпад практически с минимальной задержкой.

— Если вы имеете в виду Игоря Игоревича, то ваше сообщение я ему отправила ещё вчера вечером, как вы и просили, — торжествующе растянула Аня, и лицо её руководителя выразило нервическое нетерпение. — Но ответа от него не получала.

— Вы пробовали ему позвонить?

— Звонила, но он не берёт трубку, Марина Евгеньевна.

Марина перевела дыхание и внезапно почувствовала странное душевное облегчение, в котором, однако, не хотела себе признаваться. Быстро поблагодарив и отпустив помощницу, она вспомнила, что в очередной раз забыла поинтересоваться её биографией и даже сделала себе пометку в блокноте, хотя тут же зачеркнула эту запись с раздражением на свою рассредоточенность.

На планёрке, которая длилась чуть больше сорока минут, выяснилось, что у двух стажёров возникли новые идеи по поводу поиска переводчика, что всех очень обрадовало. Марина Евгеньевна быстро записала их контакты, но времени на долгие изъявления благодарности и теплые разговоры по душам на этот раз не нашлось, и юные сотрудники отвернулись к большому окну с плохо скрываемым обиженным видом. Редактор уже была в вихре очередного приятного азарта, который обещал подарить новый продуктивный рабочий день, и, не обращая внимания на скучные завистливые взгляды некоторых коллег, быстро раздала всем поручения на неделю, вселила надежду на благоприятный исход дела, успокоила особо нервных паникёров и с примиряющим вздохом закрыла дверь за медленно уходящими сослуживцами. Сегодня в глубине души она почему-то была уверена в успехе. «Ну что ж, посмотрим на этого таинственного выпускника иняза, который так удачно подвернулся Игорю Игоревичу», — весело подумала она про себя и начала с энтузиазмом готовиться к важному интервью.

***

Рука сильно смутившегося Анатолия Талигова повисла в воздухе.

— Нет-нет, молодой человек, Марина Евгеньевна пока еще не знает, что вы пришли. Я её ещё должна предупредить. Вы пока подождите здесь, пожалуйста.

Аннушка кивнула головой в сторону повидавшего виды кожаного кресла в грустном закутке перед главным кабинетом отдела. — Хотите пока выпить чай? Кофе? Тут у нас ещё и слоеные пирожные завалялись…

Простосердечная Аннушка никогда не делала различий между действующими сотрудниками, важными гостями издательства и случайными посетителями, за что уже один раз получила выговор от высшего руководства, которому повезло зайти в их отдел именно в тот момент, когда эта неисправимая добрая душа с искренним рвением мастерила бутерброды с пармезаном и красной икрой для доставщика пиццы, прикинувшегося влиятельным представителем прессы. Марине Евгеньевне пришлось потом лично отчитываться перед начальством и доказывать, что альтруистические приступы её секретаря ограничиваются исключительно продовольственной сферой и опасаться за сохранность имущества компании нет никаких оснований.

Анатолий после такого предложения смутился ещё больше: это было первое собеседование в его жизни, где ему с таким радушием предлагали поздний завтрак. Аннушка сконфуженно потупилась, ловя себя на позднем сомнении, не ляпнула ли она ненароком чего-то лишнего. Не в состоянии обуздать любопытство, девушка не очень вежливо обводила внимательным взглядом худощавые плечи посетителя, его чуть сгорбленную спину, местами помятый коричневый костюм и потёртые пыльные ботинки. Внезапно поймав напряженный прямой взгляд, она почти в панике отвернулась и притворилась, что Марина Евгеньевна продолжает ей что-то объяснять в трубке, хотя их разговор закончился еще несколько секунд назад.

— Марина Евгеньевна примет вас через пять минут, — отчеканила она с наигранной серьезностью, бросила теперь уже быстрый, но пронзительный взгляд на нахмуренного гостя, приняла его прохладный кивок и сразу же зарылась в прошлогодние бумаги, прикусив губы.

Следующие пять минут прошли в томительном изматывающем молчании и вынужденном созерцании: Аннушка Летова рассматривала причудливые фигурки, нарисованные ею на полях самоклеящейся жёлтой бумаги, Толя Талигов — носки своих ботинок. Наконец дверь кабинета открылась, и Марина Евгеньевна встряхнула меланхоличного соискателя бодрым «войдите!».

Безукоризненный порядок кабинета и аскетизм просторного белого письменного стола, на котором самый внимательный глаз не нашёл бы ни единого предмета, кроме компьютера, причудливо сочетался сейчас с экзотичным ароматом лаванды и бергамота. Запах был настолько сильным, что молодой переводчик ту же зашелся в кашле. Марина Евгеньевна сжала руки в замок и принялась надавливать на костяшки пальцев.

— Э-э-э… Понимаете… Мы тут иногда проводим в офисах сеансы ароматерапии… Ну, знаете, есть ароматы, которые способствуют повышенной производительности, а некоторые даже в творчестве помогают…

Это было неправдой. Чтобы справиться с внезапно накатившим на неё волнением, Марина воспользовалась перед ответственным интервью советом давней подруги, погрязшей в эзотерике, и в спешке растирала маслом виски и запястье, но, не справившись с нервическим возбуждением, пролила всё содержимое флакона на пол. Сезон незапланированных медитаций можно было считать открытым.

Новоприбывший претендент на должность переводчика как-то неестественно долго оглядывался и усаживался на стул с непонятной задумчивостью. Марина Евгеньевна так волновалась в новой для себя роли делового интервьюера, что даже не успела как следует разглядеть молодого человека, но если бы она сделала это, то ей, наверное, пришлось бы поежиться от неприятного чувства, так как заметно повеселевший кандидат беззастенчиво смотрел прямо в глаза уже несколько секунд подряд.

— Марин, это ты? — произнёс наконец соискатель, и Марина с трудом удержала огромные папки с макетами, которые доставала в этот момент с полки стеллажа.

Это выражение лица нельзя было спутать ни с одним другим: глубоко посаженные чёрные глаза с большими ресницами, скрывающие душевную уязвимость и непрощённые обиды, узкое лицо, как будто ускользающее от прямого взгляда, чуть сгорбленные плечи и, самое главное, эта одному ему свойственная манера — произносить слова с язвительной полуулыбкой, которая то ли говорила о робости, то ли обнажала пронизывающий всё его нутро скептицизм.

— Толя? Толя Талигов?! — Марина забыла о деловом этикете и продолжала стоять, раскрыв рот в изумлении. Собеседование начиналось многообещающе.

— К-как? Что? — девушка продолжала ловить ртом воздух. — Как ты оказался в Москве? Я тебя сто лет не видела.

— Я думал, не узнаешь, — Толя показал свою фирменную вопрошающую полуулыбку с плохо замаскированной обидой, слегка покачивая при этом головой. «О господи, какой знакомый до боли жест!..» — подумала она про себя, все ещё безуспешно стараясь оправиться от изумления и настроиться на рабочую волну.

Марине пришлось в душе согласиться с этим укором, так как, несмотря на яркую мимику и особенности поведения, которые невозможно было стереть из памяти, её бывший худощавый одноклассник приобрел какую-то болезненную одутловатость, совсем не шедшую его подвижной натуре; на лбу у него уже можно было рассмотреть глубокие морщины, что мгновенно погрузило редактора в безотчетную печаль и глубокую задумчивость. Толя, напротив, казался воскресшим после нервической мизансцены в приёмной. Он теперь уже улыбался во весь рот и еле сдерживал радостный хохот.

— Оказался почти случайно. Меня Елена Александровна, — при этом имени Марина вздрогнула, — почти насильно отправила на конференцию в Питер, представляешь? Я до этого только у нас околачивался. Ну, я там с каким-то докладом и выступил, — Толя почесал затылок, как будто стесняясь этого факта. — А потом так получилось, что познакомился на этом мероприятии с одним человеком, которому пообещал бесплатно перевести пару-тройку рассказов… Ты что, его знаешь?

— Да-да, — поспешно ответила Марина и жестом попросила Толю продолжать, в очередной раз ругая себя за неумение сдерживать эмоции.

— Он мне сначала каким-то подозрительным показался, да и бесплатная работа… Что-то не до этого мне было. Но уж очень он красочно обещал протекцию в крупных издательствах. Я и согласился. Надежда была очень нужна, — добавил Толя со вздохом и посмотрел давней знакомой прямо в глаза, избавившись наконец от находившей на него временами привычки изучать свои шнурки во время разговора.

— Та-ак… — Марина открыла большую папку и притворилась, что в очередной раз внимательно изучает четыре строчки резюме своего потенциального сотрудника. В этот момент она напряжённо пыталась переосмыслить услышанное.

— Елена Александровна? — решила она начать с менее сложного. — Наша школьная учительница английского? Ты что, всё еще с ней общаешься?

— Конечно, а как же? — в этих непосредственных интонациях Талигова уже как будто улавливалась незлобная насмешка, и она невольно поёжилась, давно отвыкнув от любой фамильярности. — Я в школу после выпускного заходил несколько раз, встречал учителей, рассказывал о себе… Помнишь, я тебе как-то предлагал вместе заскочить? — Марина сдержанно улыбнулась и кивнула головой. Это была правда: Толя действительно приглашал её проведать преподавателей, но сколько лет назад это было! Девять? Десять?

— Ты всё время отказывалась. Видимо, занята была…

Марина продолжала осторожно вглядываться в черты лица этого мужчины, который, судя по всему, вот уже тридцать минут пытался добиться от неё какой-то другой реакции. «Бог мой, какая фантастическая непосредственность в общении! И это человек, который претендует на работу в крупнейшем издательстве Москвы? По крайней мере, держит он себя так, как будто его уже взяли. Чёрт возьми, а может, он и прав. Можно подумать, у меня сейчас остался выбор…» Вслух удалось произнести только следующее:

— Хорошо, мы сможем потом с тобой это обсудить, — еле заметный сдержанный вздох и звук пролистываемых бумаг. — М-м… Я вижу, у тебя нет опыта перевода художественной литературы? Или?..

— А как же рассказы Игоря Игоревича? — воскликнул Толя, безусловно сохранив в тридцатилетнем возрасте не только контакты со школьными учителями, но и детскую свободу в общении.

— Тогда это нужно было чётко указать в резюме, — Марина наконец-то вернула себе безопасную отстранённость и строгость делового этикета.

Еще пять секунд оба помолчали.

— Не буду скрывать, что мы тебя пригласили на это интервью по рекомендации Игоря Игоревича Греева.

— Кхе-кхе, наконец-то!

Марина подняла брови. Надвигалась буря.

— I beg your pardon?

— Ну… Работу-то я ему отправил уже три года назад, а протекция, которую он мне обещал, только сейчас подоспела.

Марина не нашлась что ответить на выпад. Всё это было правдой.

— Кстати, классно выглядишь, — прервал он наконец неудобное молчание, чуть заметно покачиваясь на стуле.

Марина не знала, как реагировать на столь бесхитростный комплимент, от этого пришлось уже давно отвыкнуть. Она действительно ещё ни разу не позволила себе прийти на работу в небрежной одежде, тщательно следила за состоянием волос и кожи и тренировалась в спортзале каждые выходные.

— Спасибо, — сказала она, не глядя на Толю, а затем встряхнула головой, возвращая себя к главной задаче дня.

— Ну, расскажи, пожалуйста, о своём опыте. Мы ведь так и не встречались с выпускного, да? — Марина поняла, что собеседование все равно уже пойдёт не по тому плану, который она наметила накануне, поэтому решила немного расслабиться и забыть об условностях.

Толя опять загадочно ухмыльнулся и неторопливо лаконично пересказал основные факты трудовой биографии, периодически подглядывая в резюме, которое лежало у него на коленях, и каждый раз при этом чуть подергивал головой и улыбался, как будто иронизировал над самим собой. Марина слушала вполуха, будучи не в силах остановить поток воспоминаний, немилосердно накрывший её в тот момент, когда она распознала в этом серьёзном мужчине в скучном костюме цвета коричневой глины весёлого и когда-то совсем юного одноклассника.

— А-а-а… м-да… Так значит по поводу сроков перевода… — прервала она наконец недолгое молчание, не уловив ни слова из недолгой речи Талигова о своём образовании и опыте работы. — Толя, ситуация у нас действительно критическая, скрывать не буду. Книгу необходимо выпустить уже к концу лета, такова была договоренность с литературным агентом писателя. Прошлый переводчик, как, наверное, тебе уже рассказала по телефону Инна Викторовна, неожиданно нас бросил. Да-да, не смотри так. В прямом смысле этого слова. Единственная хорошая новость: книжка необъёмная, и опытному переводчику, — Марина смущённо скосилась на послужной список соискателя и сразу поспешила добавить в свой взгляд бодрой надежды, — опытному переводчику будет по силам уложиться в этот срок. Естественно, мы выплатим аванс.

Марина ожидала после этих слов заверений в ответственности, высокой производительности и уникальном таланте, но увидела только сдержанную улыбку и знакомое подёргивание плеча.

— Хорошо, всё сделаю, — ответил Толя после небольшой паузы, не глядя в глаза.

Марина не могла игнорировать голос разума, который настойчиво твердил о сомнительности успеха этого предприятия, но иррациональное чувство всё-таки взяло верх — она понимала, что другого выбора, кроме как взять Толю Талигова на работу, у неё просто не оставалось.

— Ты говоришь, что бываешь в нашей школе? — спросила она неожиданно.

— До переезда в Москву регулярно бывал, потом стало сложнее. Но как только получу отпуск, приеду домой и опять навещу учителей.

Марина всё ещё не могла понять, шутит он или говорит серьёзно. Поверить в то, что взрослый мужчина действительно собирается опять наведаться в школу только для того, чтобы увидеть своих прежних педагогов, было практически невозможно. Тут же она почувствовала отвратительный моторчик, который начал с методическим садизмом сверлить её душу.

— Признаюсь, немного удивлена… Помню, как ты на выпускном чуть ли не разругался с Ириной Юрьевной из-за того, что наотрез отказался участвовать во всех этих странных конкурсах и выступать с песней на Последнем звонке…

— Ты помнишь, что я отказался петь на Последнем звонке?

Марина Евгеньевна замерла от поразившего её саму факта.

— Да… Действительно… Сама не понимаю, как я это вспомнила. Столько времени после выпускного прошло, страшно сказать, — зачастила она в неприятной задумчивости и начала массировать лоб.

— Здорово, что ты помнишь… Но с тех пор многое изменилось. Я был тогда совсем другим человеком, — Толя опять посмотрел на свои ботинки и продолжил нехотя. — Не любил показывать свои чувства. После того последнего звонка мне потом стало как-то не по себе… Эмоционально не по себе…

— Неужели ты плакал?

Марина готова была провалиться сквозь землю, когда Толя покорно кивнул на её неудачную попытку разрядить невесёлую обстановку плоской шуткой.

Обезоруживающая откровенность этого человека в очередной раз потрясла её. Она уже приняла решение, но разжигающие душу вопросы, которые хотелось задать новому сотруднику, не исчезали. Марина опять потёрла лоб, чтобы придумать наиболее уместную реакцию на столь искреннее признание, но не успела начать фразу, вздрогнув от деликатного стука в дверь.

— — Марина Евгеньевна? — в дверном проёме показалось круглое веснушчатое лицо Аннушки Летовой со всё теми же осоловелыми безмятежными глазами. — Вам только что позвонил Игорь Игоревича. Вы просили доложить в любое время.

Анатолий Талигов был потрясён мгновенным преображением своей собеседницы: её ярко-розовая кожа в мгновение ока приобрела болезненный белый оттенок. Девушка зашуршала несколькими экземплярами резюме, потом сложила листы пополам, глубоко вздохнула и посмотрела на новоиспечённого коллегу с принуждённой широкой улыбкой.

— Добро пожаловать в издательство!

Творческий отпуск

— Как долго он ждёт?

Марина вылетела из кабинета, стремительная и полная нервической энергии, как-то сразу позабыв о Толе, который всё ещё неуклюже переминался с ноги на ногу в приёмной и внимательно изучал дверную петлю.

— А… Э-э… — уголки рта Аннушки Летовой мгновенно опустились: её чувствительная натура болезненно воспринимала любую резкую смену настроения окружающих, а этот вопрос, судя по исказившимся чертам лица шефа, не предвещал ничего хорошего. Она испугалась.

— Я сказала Игорю Игоревичу, что вы сразу же перезвоните, как только закончите разговаривать с новым соискателем. Я поступила неправильно? Вы бы хотели с ним поговорить сразу?

— Бог мой, Анна! Сразу! Конечно, сразу! Неужели вам нужно тысячу раз повторять одно и то же?!

— Да, но позавчера, когда звонили из отдела закупок…

Секретарь еле сдерживалась, чтобы не заплакать.

— То был раздел закупок, а не звонок от Игоря Игоревича! Вы что, не помните наш вчерашний разг… — Марина Евгеньевна запнулась на полуслове в страшной догадке. –Аня, я надеюсь… Вы же… Вы же точно сегодня отправили к Игорю Игоревичу курьера с посылкой?!

Это был удар в спину. Да, Аннушка не отличалась фантастической скоростью обработки информации и способностью молниеносно реагировать на изменения психологического климата в коллективе, но усомниться в её ответственности! В её добросовестности и надежности! Усомниться в её преданности! Нет, это уже было слишком.

— Ладно-ладно, не стоит так… Извините, Аня, я погорячилась. Боже мой, да не принимайте вы всё это на свой счет!

Секретарь отвернулась к окну и высморкалась.

— — Конечно, вы не забыли о моей просьбе, я в этом уверена. Но когда Игорь Игоревич будет звонить в следующий раз, всё-таки немедленно переключайте меня на эту телефонную линию и не медлите, пожалуйста.

— Хорошо, — произнесла Аннушка уже куда более спокойно, гордо выпрямившись на стуле. Уверенность в её пунктуальности придала ей сил и вдохновения.

Весь этот недолгий диалог Толя Талигов продолжал изучать незамысловатое убранство офиса и решился напомнить о себе, только когда бывшая одноклассница чуть ли не захлопнула дверь прямо перед его носом. Вовремя опомнившись, разгоряченная энтузиастка в ужасе встряхнула головой.

— Боже мой, Толя! Так ты еще здесь? — она запустила руки в волосы. — Прости меня, пожалуйста. Какая-то череда безумных дней… Я совсем закрутилась. Пожалуйста, дойди до Леши, то есть нашего корректора Алексея Игоревича… Аня тебе все покажет. Так вот. Леша вручит тебе распечатанную оригинальную рукопись. И в добрый путь!

Анатолий прекрасно видел и чувствовал, что мысли его давней знакомой уже витают где-то в другой галактике, и только понимающе кивнул, сохраняя свою невозмутимую сдержанность, за которой скрывалась пучина мучащих вопросов и бездна ещё не переосмысленных воспоминаний.

Пролистывая длинный список контактов, холодные пальцы Марины дрожали, но замечать это она отказывалась. С замирающим сердцем она услышала немного осипший голос. Потратив минуту-две на профессиональные экивоки и пресное изъявление дружеского участия, страдалица наконец перешла к вопросу, который раздирал её душу с самого утра.

— Игорь Игоревич, я так понимаю, вы мне звонили по поводу рукописи?

— Какой рукописи, Мариночка? — разговаривая по телефону, господин Греев имел обыкновение понижать голос до гипнотического шёпота, если того требовали обстоятельства. Этот приём действовал безотказно практически на всё его окружение, погружая собеседников в успокоительную дремоту. Тем не менее внутри Марины Евгеньевны сразу что-то оборвалось.

— М-м… Анастасия. Мой секретарь… Она должна была предупредить вас вчера вечером о курьере с посылкой… с рукописью, — добавила она еле слышно, как будто стыдясь сказанного.

— А-а-а, это! — Греев неохотно оживился. — Да-да-да, кто-то действительно сегодня приходил. Вы, Мариночка, лучше бы сами меня предупредили. Ну да ладно, давайте поговорим об этом после, — в груди Марины начался камнепад. — Я звоню вот по какому поводу. На время мне придётся оставить обязанности заместителя главного редактора. Скорее всего, в издательстве в ближайшие полгода я не буду появляться совсем.

Не в состоянии поверить в сказанное, Марина Евгеньевна бросила печальный взгляд на огромный стеклянный стеллаж, где на самом видном месте красовались книги Игоря Игоревича, уже истрепанные от пристального чтения.

— Как же так, Игорь Игоревич? Вы же ведущий автор нашего издательства! Вы же говорили, что у вас ещё две книги в планах! А как же литературные вечера для ваших поклонников? А конференции и семинары? На эти встречи ведь приходило столько людей!

— Спокойно-спокойно, Мариночка. Я просто ухожу в творческий отпуск, чтобы написать сборник эссе, а потом хотелось бы поездить по всей России с лекциями. Вы же знаете, как давно я планировал обобщить весь свой накопленный опыт. Правда, есть техническая формальность: чтобы получить гонорар и командировочные на этот вояж, придётся поучаствовать в какой-то премии. Не понимаю, зачем только нашему издателю понадобилось проводить меня через эти утомительные процедуры, но ничего поделать с этими условностями не могу: говорят, надо дать другим участникам хотя бы призрачный шанс.

Марина немного помолчала, все ещё не догадываясь об истинной цели звонка.

— Скажу вам откровенно, что за последние лет пять-семь я не встречал более усердного и талантливого сотрудника, чем вы, — Марина вспыхнула, и в её душе опять затеплилась надежда, — поэтому уверен, что у вас есть множество интересных идей для текстов и…

— Первый текст этой рукописи я написала еще девять лет назад, поэтому, конечно, приходится сгорать от стыда, когда замечаешь стилистические огрехи… — Марина замялась в приступе непритворной скромности. — Но я все равно решила оставить этот опус, чтобы вы потом обратили внимание на прогресс…

— О чём это вы толкуете?

— А разве… Разве вы говорили не о моих текстах? — выдавила несчастная упавшим голосом.

— Да научитесь вы когда-нибудь меня не перебивать? Дайте же мне договорить!

В мастерстве переходить от приторного подкапывания до неприкрытой агрессии и чванства Игорь Игоревич Греев не знал себе равных, но эти переходы были такими непредсказуемыми и молниеносными, что Марина, несмотря на долгие годы общения с этим господином, всё еще не могла к ним привыкнуть. На этот раз вспышка литератора буквально прибила её к месту.

— Я говорил не о ваших тестах, а о своих. Точнее… — Греев замялся и чуть смягчил тон, — о моих будущих работах. Для участия в этой бестолковой премии всё-таки понадобится предоставить пару-тройку новых вещиц. Конечно, у меня уже есть достойный материал, — при этих словах Марина внезапно вспомнила неутешительную тираду верной напарницы о «двух-трех полноценных книгах» звезды издательства и прикусила язык, — но я решил приберечь эти ценные изыскания для куда более серьёзной цели. Конкурс этот, я уверен, не что иное, как позёрство и школярство да желание привлечь побольше подписчиков в наши социальные сети. Modernitéé oblige! Но что делать? Через этот этап не перескочишь.

Марина в очередной раз попала под чары непоколебимой уверенности писателя в своей правоте, не найдя в себе силы пропустить эту информацию хотя бы через слабейший фильтр критицизма. Однако сквозь пелену обожания ей все-таки удалось обратить внимание на весьма настораживающие местоимение «мы», проскользнувшее в заманчивую речь тихой сапой.

— Я решил, что у нас получится отличная кооперация. Вы — со своей гиперответственностью и усердием, я — с внушительным литературным багажом и самобытным стилем. Уверен, что наш тандем ждет успех.

— Простите… нам?

— Да, нам, конечно, — невозмутимо продолжил Игорь Игоревич. — Я работаю сейчас одновременно над тремя книгами, поэтому времени на редактирование не остаётся совсем. В вашем профессионализме и дотошности не сомневаюсь нисколько, поэтому вижу эту работу так: раз в неделю буду отправлять несколько страниц текста, а вы уж там доведете всё до нужных стилистических кондиций, — Греев выдержал небольшую паузу, а затем продолжил с тем же невозмутимым спокойствием. — А если у вас ещё и появятся свои идеи, это будет совсем замечательно. Я готов внимательно изучить каждую из них.

По замыслу бравого наставника последняя фраза, судя по всему, должна была Марину Евгеньевну осчастливить, но она молчала дольше обычного, и Греев, не дожидаясь ответа, дополнил воодушевляющий посыл.

— Подавать заявку на премию может только один человек от издательства, поэтому над сборником, конечно, будет стоять моё имя, но… — Греев опять понизил голос до опасного шёпота, — я буду помнить о вашем участии и обязательно вам потом помогу.

Как именно господин планировал помочь обескураженной помощнице, он решил не уточнять. Достаточно было его не терпящего сомнений тона.

Если вы решили, что Марина Евгеньевна возмутилась, то будете очень далеки от истины. Если полагаете, что просьба импозантного литератора задела её самолюбие, то и здесь не угадаете. Не было в её душе ни гнева, ни злости, ни даже проблеска обиды. Она лишь… обрадовалась!

— Вы готовы рассматривать мои идеи для ваших рассказов и эссе? Мои наработки? Игорь Игоревич, я же вот как раз сегодня прислала вам свои работы. Вы не представляете, как долго я не решалась это сделать!.. Мне всё казалось, что эти наброски недостаточно хороши для человека с вашим опытом. Вам… вам удалось их пролистать?

— Да, посмотрел, — голос Греева мгновенно приобрел натянутость и какой-то стальной отзвук, отчего по спине Марины пополз невыносимый холодок. — Неплохо.

— Неплохо, — повторил он. — Но необходимо дальше шлифовать ваш стиль. Ему не хватает внимания к мелочам и тонкости обработки фабулы. Для первого раза, впрочем, это простительно, но если вы хотите продолжать, то… А что вы, собственно, хотите с этой рукописью делать?

Марина почувствовала, что рука, которой она держала трубку, как будто немного каменеет. Уже было неважно, что он скажет после, уже не имеют значения слова, которые она произнесёт в ответ на его вопрос. Её сердце было разбито. Три года, три года бесплодных попыток подступиться к этой величине, вдохновившей на творческие поиски. Три года изматывающего сомнения и нервического ожидания. Три года борьбы с собой, когда душа так хотела писать, а голова без конца твердила, что это затея самонадеянна и глупа, и вот когда она наконец-то решилась… Нет тонкости обработки фабулы… А как же добиться-то этой утонченности изложения? Что же ей делать, чтобы наконец появилась эта ювелирность литературной отделки? Нет, все эти вопросы уже не имеют смысла. Она ноль и ничтожество, и ещё спасибо Игорю Игоревичу, что он так мягко об этом сообщил. Даже стыдно подумать, что эту писанину кто-то вообще мог всерьёз рассмотреть к печати.

— Ничего не хочу, — редактор вновь обрела свою спокойную интонацию. — Это просто хобби.

— Понимаю-понимаю, Мариночка. Но все-таки пока советую сконцентрироваться на главной задаче. Возможно, чуть позже я вернусь к вашим зарисовкам, чтобы внимательнее изучить… детали. Так что скажете по поводу моего предложения?

«Чуть позже вернётся к зарисовкам…» — Марина повисла на этой мысли, как человек на надломленной ветке дерева.

— Прекрасно! — и в этих словах не было ни грамма лицемерия. — Я буду рада помочь вам. Когда нужно приступить к работе?

Игорь Игоревич расплылся в довольной широкой улыбке, видеть которую его собеседница, к сожалению, не могла, иначе травмирующий инцидент удалось бы забыть быстрее.

Они договорились быть на связи до церемонии вручения литературной премии. Греев обещал прислать тексты на редактирование уже завтра.

***

Пока Марина Евгеньевна распутывала якорные цепи в разговоре со своим наставником, её подопечные забыли на время о своих прямых обязанностях и обступили несчастного Анатолия Талигова, только что получившего в своё распоряжение просторный письменный стол, компьютер и большую светодиодную лампу. Группа задорных развеселившихся сотрудниц не отходила от огромного автомата с кофе и шоколадками — устройство оказалось лучшей точкой наблюдения над новым загадочным сотрудником. Девушки перешёптывались, обменивались задорными смешками и провожали Толю заинтересованными взглядами.

— Ну как, парень, уже чувствуешь свою великую миссию по спасению человечества? — у письменного стола уже добрых пять минут околачивался иллюстратор Денис, полный своего неизменного иронического запала.

Надо признать, что чувство юмора и умение погружаться в закрытый мир полунамеков отнюдь не являлись отличительными чертами Анатолия Талигова, поэтому столь многозначительная сентенция почти не произвела на него впечатления: он лишь вскинул брови и молча вперил в бодряка вопрошающий взгляд.

— Ну… ты же, наверное, знаешь, что все тут еще вчера ходили по краю пропасти?

Толя продолжал молчать, беззастенчиво погрузившись в свой перевод, однако столь неслыханное нарушение этикета общения ничуть не смутило неунывающего Дениса, и он упрямо продолжил поток саркастично-благожелательной речи.

— Еще вчера Марина напугала всех увольнением, если мы не успеем добить этот проклятый «Звездопад на холме». Обзвонили всех переводчиков, а результата ноль. Я уж сам, признаюсь тебе, так испугался, что в три часа ночи полез размещать резюме на ХедХантере. И тут ты! — Денис принялся картинно подпрыгивать вокруг стола новоиспечённого коллеги, изумлённого такой раскрепощенностью. — Наше послание небес, наш добрый светоч в тёмном небе!

Толя оторвался от кипы бумаг и посмотрел на развеселившегося иллюстратора тяжёлым недвусмысленным взглядом.

— Всё-всё-всё, понял-понял, дружище. Не мешаю вашему высокоблагородию исполнять высокую миссию по спасению заблудших ударников издательского производства.

— Что здесь происходит? — у Марины Евгеньевны слух был идеальным, поэтому она улавливала из своего кабинета тончайшие изменения интонаций и каждый раз не ленилась потом проверять, всё ли было в порядке.

— О господи! Ты точно уже успел утомить нашего нового переводчика, я тебя знаю, — Толя при этих словах лишь шмыгнул носом и продолжил что-то невозмутимо набивать на клавиатуре. — Не волнуйся, я нашла для тебя новое дело: вот готовые макеты от Инны Владимировны: тебе придется проверить, все ли иллюстрации на месте и правильно ли верстальщик скомпоновал листы. К своим прямым обязанностям сможешь приступить совсем скоро: у нас тут столько проектов намечается, что не заскучаешь. А сейчас марш отсюда и не смей мне тут портить рабочий настрой, подлец!

Денис любил этот притворно повелительный тон своей начальницы, поэтому тут же скорчил заискивающе извиняющуюся физиономию и сложил ладони в молитвенном экстазе.

— Слушаю и повинуюсь и продолжаю отдавать этому святому месту все неистощимые запасы моего неизъяснимого мастерства. Слушаю и каюсь, Марина Евгеньевна. Слушаю и повинуюсь!

— Пошёл вон, негодяй! — скомандовала Марина Евгеньевна без тени жалости и проводила радостно подпрыгивающего Дениса улыбкой.

Отчитывая удивительно талантливого и от этого не знающего стеснения художника, Марина осторожно скосила глаза на утонувшего в своей работе Анатолия. Тот факт, что он не произнёс ни одного слова за всё время непродолжительного диалога и не потерял ни толики своей концентрации, её поразил и обрадовал. Ещё некоторое время она продолжила осторожно наблюдать за ним, пока очень медленно закрывала дверь своего кабинета, опасаясь малейшим шумом спугнуть столь похвальный азарт.

***

Марина вздрогнула от громкого сигнала мобильного телефона и уже хотела сразу удалить раздражавшую рекламу, но в этот день что-то заставило приглядеться к объявлению.

«Всё тот же летний фестиваль! Опять они навязывают этот музыкальный хаос!» Марина еще раз вздохнула и раздражённо бросила телефон на кожаный диван. Уже целые три недели по дороге на работу она вынуждена была лицезреть огромные яркие билборды с утопающими в счастье поющими и танцующими людьми, которых, судя по всему, должен был привести в такое упоительное состояние духа вечерний концерт, приуроченный ко дню летнего солнцестояния. Эти рекламные щиты и брошюрки, раздаваемые около её дома уже целую неделю, стали однажды причиной эмоционального коллапса. Мероприятие одновременно притягивало и отталкивало. Она знала, что не выносит спонтанность подобного увеселения, бессмысленность блуждания по парку, громкие голоса, детские крики, суету, беспорядок, толпу. Но в то же время непосредственность этой радости манила, возможность впервые за многие годы предаться бесполезной непрагматичной праздности казалась соблазнительной. Как только в руки Марины попал первый зазывающий проспект, она сразу же побежала к своему парню с восторгом засидевшейся над учебниками школьницы, но тот отнёсся к неожиданному желанию со скепсисом и бескомпромиссно уверил, что ничего интересного в предстоящем представлении не будет.

И вот уже прошёл целый месяц, и Марина вспоминала о своей причуде с саркастичной улыбкой, а последние несколько дней и вовсе перестала думать о надвигающимся на их окрестности концерте. И тут опять эта назойливая реклама!

Она нехотя встала из-за письменного стола и удалила сообщение.

Когда стрелка часов приближалась к восьми вечера, в огромном общем офисе издательства не оставалось, конечно, никого, кроме ведущего редактора и её верной напарницы Инны Викторовны Калининой, которая могла входить в кабинет руководителя в любое время без стука.

— Очередной безумный день подошел к концу! — простонала Инна и со вздохом долгожданного облегчения повалилась на маленький кожаный диван в углу кабинета. — Впрочем, сегодня я довольна. Новость о бегстве Веслова все-таки дошла до нашего издателя… Нет-нет, не надо так волноваться, Марина! Ты вся белая! Если мы с тобой продолжим в том же духе, то вряд ли вообще доживём до выпуска этой злосчастной книги, так что пора, по-моему, немного сбавить обороты. Всё уже нормально. Скажи мне спасибо, что вчера таким счастливым образом мне подвернулся этот волшебный переводчик. Я три часа назад созвонилась с издателем и Вениамином Георгиевичем и заверила, что работа над «Звездопадом» идёт по плану, но уже с новым… как там у нас обычно в этих случаях говорится? Высококвалифицированным и суперпрофессиональным переводчиком, — Инна изобразила скептическую гримасу. — Ты знаешь, я всегда умела успокаивать начальство, да и много им не надо: побольше пустых пафосных слов и железной уверенности в голосе…

Инна закончила свою утешительную речь выразительным наклоном головы и довольной улыбкой.

— Ты что, и Зубареву звонила?

— А с каких пор мы не предупреждаем о таких перестановках самого издателя?

Марина молча согласилась, в очередной раз отметив удивительную способность коллеги запоминать все формальности.

— Ну так, кстати, как он? Наш долгожданный спаситель? — Инна наконец блаженно распрямила плечи, налив себе из кофейника Марины долгожданный заслуженный напиток.

Марина Евгеньевна взяла неловкую паузу, и подруга, научившаяся за долгие годы совместной работы улавливать все нюансы её настроения, сразу же заподозрила недоброе.

— Почему ты молчишь? Он оказался не тем, за кого его выдавал Греев? Опыт-то у него, надеюсь, есть?

Марина побледнела и еще немного помолчала.

— Судя по всему, его опыт перевода художественных текстов ограничивается эссе Игоря Игоревича, которые…

— Он пока не опубликовал! –– закончила Инна с ядовитой усмешкой.

— Ну, опыт-то всё равно у него есть… — растерянно подытожила Марина Евгеньевна, стараясь не обращать внимания на округлившиеся глаза Калининой и её затаившуюся ярость. Она повернулась к большому окну и рассеянно созерцала радостные огни неугомонной вечерней Москвы.

Инна медленно отставила в сторону чашку кофе и напряженно выдавила:

— Ты… ты хорошо подумала?..

— Да, — ответила Марина, не поворачиваясь. — Он уже сегодня начал переводить «Звездопад на холме» и… мне кажется, работа продвигается неплохо.

Инна без всякого стеснения подошла к письменному столу и среди немногочисленных бумаг без труда отыскала лаконичное резюме Анатолия Талигова.

— Диплом по специальности «преподаватель английского языка»? Три года работы в частной школе?

— Не возмущайся, пожалуйста, — Марина Евгеньевна отошла от окна и усталым жестом провела по волосам. — Я знаю, что это выглядит безумием, но мы всё равно больше никого не нашли. К тому же Толя… Анатолий… В общем, он мой бывший одноклассник.

Инна хлопнула в ладоши и расхохоталась с истерическим блеском в глазах.

— Ты знаешь, нам с тобой, по-моему, срочно нужно взять отпуск, — произнесла она, продолжая содрогаться от язвительных смешков. — Потому что мы такими темпами сойдём с ума. Что с тобой происходит? Ты понимаешь, в каком издательстве работаешь и что сейчас говоришь? Какой ещё одноклассник? У тебя всё в порядке с головой? Ты что, ждёшь, чтобы всех нас в конце концов уволили?