Бесплатный фрагмент - Выбор сильных

Над этой книгой о военных священниках мне пришлось работать почти пять лет. В 2013 году я решил найти тех из них, кто воевал в Афганистане и на Северном Кавказе до принятия сана или участвовал в бою, уже будучи священником. Найти таких батюшек было не просто: как выяснилось, их не так уж и много. Однако записать их рассказы оказалось ещё сложнее, чем их разыскать! Хорошо помню свой разговор по телефону с игуменом одного большого монастыря. В этом монастыре практически никто не знает, что их игумен воевал в Афганистане. Я почтой отправил в монастырь вышедшие ранее книги «Из смерти в жизнь…», а через некоторое время позвонил и попросил игумена рассказать о своей военной судьбе для книги. На моё предложение он ответил кратко и твёрдо: «Это было давно, я не хочу об этом вспоминать».

До этого прихожанка храма этого монастыря мне рассказала, что в Афганистане с игуменом, тогда ещё советским офицером, произошла страшная трагедия. В его подразделении в одном бою погибли все солдаты, в живых остался он один. Только те, кто воевал, могут по-настоящему оценить, что значит для командира потерять всех своих подчинённых… Офицер даже не хотел возвращаться к своим. Но ему явилась Пресвятая Богородица и сказала, чтобы он возвращался. И добавила: «Будешь служить Мне».

Мне очень хотелось написать ещё об одном явлении Пресвятой Богородицы нашим воинам в Афганистане. Во второй части книги «Из смерти в жизнь… Советские солдаты России» я уже приводил рассказ старшины Виктора Чередниченко о явлении ему перед боем Пресвятой Богородицы в мае 1986 года в Кабуле. Но на всё Божья воля… Значит, время ещё не пришло.

Та же прихожанка рассказала ещё об одном своём знакомом священнике, который тоже воевал в Афганистане. Я отправил ему свои книги, потом позвонил. Но и этот священник произнёс практически те же самые слова, что и игумен монастыря: «Я об этом вспоминать не хочу». Его судьба на войне сложилась ещё более трагично — в Афганистане он попал в плен. Даже трудно себе представить, что ему, молодому солдату, пришлось там пережить…

В конце концов всё-таки удалось найти четверых священников, которые рассказали о своих военных судьбах. Один из них шесть лет воевал в Афганистане снайпером армейского спецназа. После Афганистана он побывал почти во всех горячих точках на территории бывшего Советского Союза, осетино-ингушский конфликт, Абхазия. В январе 1995 — первый штурм Грозного и бои в горной части Чечни… Казалось бы, впереди его ожидает успешная военная карьера, основой которой должен был бы стать такой богатый боевой опыт. Но, неожиданно даже для себя самого, профессиональный снайпер спецназа ВДВ становится священником! Благословил его на это архимандрит Кирилл (Павлов). И уже как военный священник он около двадцати раз побывал на Северном Кавказе в командировках, не раз проезжая там по хорошо знакомым местам…

Другой священник во время срочной службы в советской армии почти два года воевал в Афганистане в знаменитом 781-м отдельном разведывательном батальоне, который дислоцировался в Баграме. «Ночные волки майора Николаева» — так по имени комбата, майора Александра Николаева, разведчиков 781-го батальона называли радиостанции Би-би-си и «Голос Америки». На счету батальона — десятки забитых «духовских» караванов. Будущий священник, а тогда рядовой, совершил в Афганистане более семидесяти боевых выходов. А после службы неожиданно для себя и для своих родных стал священником…

На долю двух других героев книги выпало участвовать в бою, уже будучи священниками. Один из них в марте 2000 года в составе знаменитого отряда спецназа внутренних войск «Росич» штурмовал село Комсомольское в Чечне.Другой в июне 2009 года в колонне внутренних войск попал в засаду у чеченского посёлка Элистанжи. В этом бою он был ранен.

Всех этих четырёх священников объединяет главное: они умеют и любят не только работать, но и просто общаться с военными. Это дается им легко потому, что и сами они в душе — люди военные. Я уверен, что боевой и основанный на нём пастырский опыт героев книги будет востребован как самими российскими солдатами и офицерами, так и теми военными священниками, которые работают сегодня в воинских частях уже на постоянной основе.

Имена героев книги и события были изменены.

СВЯЩЕННИК СПЕЦИАЛЬНОГО НАЗНАЧЕНИЯ

Протоиерей Л. рукоположен в сан иерея в 2004 г. В 2006 г. окончил духовную семинарию, с 2006 по 2009 год прослушал курс Санкт-Петербургской Духовной академии.

Является сотрудником Синодального отдела по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными органами и Председателем епархиального отдела по взаимодействию с казачеством Санкт-Петербургской митрополии.

По поручению Синодального отдела по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными командировался на Северный Кавказ для духовного окормления отрядов спецназа и подразделений разведки различных силовых структур, непосредственно участвующих в контртеррористических операциях.

С 2006 года совершил более сорока командировок на Северный Кавказ, крестил более 800 военнослужащих и сотрудников различных силовых структур. В 2008 г. в Южной Осетии духовно окормлял воинские подразделения, участвовавшие в операции по принуждению Грузии к миру.

Во время одной из командировок в 2009 г. был ранен в бою.

Награжден орденом Мужества, орденом Дружбы и другими ведомственными и общественными наградами.

Женат, четверо детей.

Дело было в конце июня 2009 года. Вместе с колонной спецназа протоиерей Л., будучи в Чечне, попал в засаду. Связи нет. Вокруг рвутся гранаты и свистят пули. Неизвестно было, сколько здесь боевиков и когда придёт помощь… А ведь если подумать, чем священник может помочь бойцам в бою, если он, по каноническим церковным правилам, не имеет права стрелять?.. Но, как выяснилось, он может значительно больше, чем просто снаряжать магазины патронами и перевязывать раненых. Он может благословить бойцов и молить Бога о помощи! В этой книге протоиерей Л. рассказывает от первого лица о бое под Элистанжи и других событиях своей военной судьбы…

Рассказывает протоиерей Л.:

Мне дважды довелось побывать в зоне, где интенсивно велись реальные боевые действия. Первый раз — в августе 2008 года, в Южной Осетии во время грузино-осетинского военного конфликта. А второй раз — в Чечне, когда я вместе с колонной внутренних войск попал в засаду. Произошло это в Чечне под селом Элистанжи в конце июня 2009 года. Об этом случае я и расскажу сначала, потому что здесь в бою я участвовал лично.

Засада

В начале лета 2009 года, по поручению Синодального отдела по взаимодействию с Вооружёнными силами и правоохранительными учреждениями, мне предстояла плановая командировка в Чечню. Обычно мы ездим на Кавказ два раза в год: осенью-зимой и весной-летом. Со мной был мой хороший друг и добровольный телохранитель, сотрудник военного отдела Санкт-Петербургской епархии Александр Рогожин.

В Ханкалу мы прилетели 25 июня 2009 года. Разместились в одном из отрядов армейского спецназа. Там встретили много старых знакомых. Они мне рассказали, что оперативная обстановка в Чечне сложная, и, похоже, дальше будет ещё хуже. Для меня начались священнические будни: прежде всего это многочасовые беседы с солдатами и офицерами.

Почти сразу мы побывали в Грозном. Выглядел он вполне презентабельно, практически не осталось разрушенных домов: здания или отстроены заново, или зашиты по фасадам.

Работали мы по заранее намеченному плану, согласованному с командованием Группировки. В плане указано, кто, куда и когда едет, кто отвечает за транспорт, кто — за охрану. Нам надо было объехать несколько подразделений в Веденском районе.

Первая дальняя поездка намечалась в посёлок Элистанжи. А как раз в это время из Элистанжи в Ханкалу прибыла небольшая колонна (бронированные «уазик» и «газель») из отряда спецназа внутренних войск «Меркурий».

Мы были у разведчиков Группировки, когда вошёл командир «Меркурия» и с ним майор Руслан Горбунов. Командир отряда остался в Ханкале по каким-то своим делам, а Руслан повёл колонну обратно. Вообще-то я не большой любитель передвигаться по Чечне в составе колонн. Намного удобней ездить с оперативниками ФСБ: легковой машине всегда проскочить легче, чем греметь тяжёлой бронёй. Но тут образовалась оказия, и нас отправили в Элистанжи с этой колонной.

Накануне этой поездки в воскресенье 28 июня мы с отцом Аркадием (Мамаем), настоятелем храма святого благоверного князя Димитрия Донского в Ханкале, отслужили литургию и молебен, причастились святых Христовых Тайн.

На следующий день перед выездом мы с Сашей помолились. Я благословил дорогу. До места добираться часа два. Мы с Сашей сели в «газель». Старшим нашей машины был молодой старший лейтенант Юрий Мигурский. Впереди в «уазике» разместился майор с двумя солдатами. Всего в двух машинах нас было девять человек.

Когда мы тронулись в путь, я завёл с солдатами разговор. Это были молодые контрактники лет по двадцать, почти мальчишки. Тут как раз мы проехали село. На его улицах не было ни души. Я помню, что, по рассказам людей бывалых, это очень нехороший признак: если на улицах никого нет и село словно вымерло, то дальше могут начаться неприятности. Ребята восприняли мои слова совершенно серьёзно: все стали смотреть по сторонам внимательней.

Было у меня что-то вроде предчувствия беды. Но так как перед каждой поездкой в нехорошее место в душе почти всегда поднималась тревога, и в этот раз я отнёсся к этому как к чему-то привычному. Ехать-то всё равно надо…

После долгого и нудного петляния по предгорьям и горам мы выехали на прямой участок дороги со стороны ручья Элистанжи. Дорога там гравийная, и камни постоянно стучат по днищу машины: дынь-дынь-дынь… И вдруг я обратил внимание, что стук пошёл почему-то со всех сторон и неожиданно зачастил, как будто посыпался горох. А когда уже полетели и искры, стало ясно, что по нам стреляют. И не просто стреляют, а попадают в машину…

По инструкции, при начале обстрела надо увеличивать скорость и продолжать движение. Но наша «газель» вильнула и остановилась у обочины. Только через несколько минут стало ясно почему: наш водитель объехал подбитый только что «уазик» и тормознул на обочине метрах в двадцати от него. Тем самым он избежал опасности превратить обе машины в одну общую мишень.

Мгновенно мы все высыпались из машины и прыгнули в кювет. Я сразу стал молиться: «Господи, спаси и укрепи ребят! Пресвятая Богородица, защити! Святые благоверные князья Александр Невский и Димитрий Донской, помогите!».

Огляделись: оказалось, что «уазик» выведен из строя, ехать не может. И тут можно с уверенностью говорить о чуде Божием: боевики сделали по «уазику» и «газели» три выстрела из гранатомёта (потом эти три пустые тубуса от гранатомётов РПГ-26 были найдены в кустах). Но, хотя боевики стреляли с пятидесяти метров, все три гранаты пролетели мимо нас!.. Если бы они попали точно в «уазик» или «газель», то внутри в живых вряд ли бы кто-то остался.

Но эта военная удача почти тут же сменилась трагедией: на простреливаемом пространстве между «газелью» и «уазиком» я увидел лежащего на спине майора Руслана Горбунова с пистолетом в руке. По положению его тела, по тому, как он лежал, стало ясно, что он либо очень тяжело ранен, либо убит. Упал он посредине дороги, где до конца боя так и пролежал на открытом месте. Вытащить его было невозможно: место на дороге, где он упал, простреливалось. Ранения у Руслана оказались тяжёлые: он был смертельно ранен в спину и ещё и в левое плечо. Уже потом, в госпитале, врачи увидели у него на спине маленькое входное отверстие от пули, которое на груди превратилось уже в большую рану. Он был без бронежилета… После прибытия в госпиталь Руслан почти сразу скончался. Он погиб как герой: в бою с оружием в руках.

Когда мы выкатились из машины в кювет, мне запомнилось внутреннее ощущение нереальности происходящего. Свистят пули, с резким звуком попадают в борта «газели»… Но страха почему-то у меня не было. Я ещё успел в самом начале бойцам сказать: «Ребята, Господь с нами! Надо отбиваться!». Думаю, Господь нас укрепил. Стрелять почти мгновенно начали абсолютно все. Причём цели они видели, ведь до боевиков было всего метров восемьдесят. И ещё мы «духов» хорошо слышали — они очень громко орали: «Аллах акбар!».

Я со своего мобильного телефона звоню в штаб Группировки и сообщаю: «Мы попали в засаду, ведём бой!». Обрисовал им обстановку, как видел её из канавы. Через пару минут мне перезвонили, что-то уточнили. В Группировке пошла работа по оказанию нам помощи.

Потом бойцы долго вспоминали, что с самого начал боя я запрещал им ругаться матом. Причём костерил я их за это очень громко и непрерывно: «Не материтесь, иначе промахнётесь!». Мне как священнику стрелять нельзя, поэтому я крикнул: «Все магазины и патроны бросайте мне!». Ребята мне целую кучу магазинов накидали. Я сидел и, как автомат, набивал в магазины патроны.

Тут и Саша Рогожин вспомнил свою десантную молодость (он срочную службу служил в Гарболовской бригаде ВДВ). Надел чью-то каску, выскочил с РПГ-26 (реактивная противотанковая граната. — Ред.) на открытое простреливаемое пространство и выстрелил в сторону леса, откуда по нам вели огонь. И почти сразу оттуда прилетела граната от подствольника. Слева от меня — взрыв!.. Оборачиваюсь и вижу — у солдатика, который рядом со мной был, всё лицо в крови! Тут я и у себя на плече дырку заметил — кровь течёт. Пошевелил пальцами — рука вроде нормально работает. Саша Рогожин с бойцами перевязал раненого в лицо и моё плечо заодно, несмотря на мои протесты. Я в горячке почему-то решил, что у меня просто царапина.

Продолжаю набивать магазины патронами и раздавать ребятам. Тут заметил, что чаще всего мне приходится снаряжать магазины для «винтореза» (ВСС, бесшумная винтовка снайперская специальная. — Ред.) Смотрю: а парнишка из этой винтовки бьёт очередями — магазин за магазином… Я ему: «Ты чего из винтовки, как из пулемёта строчишь? Ты же снайпер! Чему тебя учили?!. Ищи цель!». Прочитал ему такую лекцию короткую. Парень успокоился и начал стрелять уже осознанно.

С тыла нас прикрывал небольшой пригорок. Стрельбы с этого направления мы не замечали. Особенно меня почему-то беспокоила возможность обхода. Мне казалось, что нас могут обойти сбоку. Я крикнул: «Ребята, смотрите, чтобы нас не обошли с флангов!». И это подействовало, солдаты действительно стали смотреть в эту сторону.

Я думаю, что план у боевиков был такой: тремя выстрелами из гранатомётов они останавливают машины, а выстрелом снайпера из крупнокалиберной винтовки убивают командира. (Входное отверстие от пули калибра 12,7 мм на обшивке «газели» было как раз напротив командирского места, где сидел я. Это настоящее чудо Божие, что пуля оставила в металле брони «газели» всего лишь глубокую выемку, а броня выдержала и только дала трещины с внутренней стороны. Обычно такая пуля пробивает бронированную «газель» навылет. Стрелял снайпер, как потом показало расследование, примерно метров с восьмисот). После этого боевики обстреливают подбитые машины и идут добивать оставшихся.

Но получилось иначе. Во-первых, гранаты пролетели мимо. Пуля калибра 12,7 мм броню «газели» не пробила. В результате практически все успели выскочить из машин, заняли оборону и открыли ответный огонь. Идти боевикам по открытому месту к машинам уже не было смысла. Они же не самоубийцы, чтобы идти в атаку по открытой местности при такой плотности ответного огня. Короче говоря, фактор внезапности у них не сработал, засада не удалась. А когда завязалась перестрелка, наши шансы уравнялись.

Бой шёл уже где-то около получаса, когда подошла бронегруппа из Элистанжи. Но боевики продолжили воевать уже с бронегруппой, один наш офицер был даже ранен! Но тут уже силы были точно неравные не в их пользу (крупнокалиберные пулемёты БТРов — это не шутка). И через несколько минут огонь из кустов прекратился. Боевики отошли. Вскоре после этого появилась местная чеченская милиция.

Почти все ранения бойцы получили в первые минуты боя. В самом начале боя двое солдат и я были ранены относительно легко, а майор Горбунов получил смертельное ранение и умер потом при мне прямо на операционном столе.

Раненых солдат и меня с ними «вертушками» перебросили в госпиталь в аэропорт Северный под Грозным. Здесь мою рану на плече врачи осмотрели уже внимательно — кость оказалась не задета. Рану на руке обработали, перевязали. Ещё оказалось, что другой осколок чиркнул меня по правой щеке прямо под глазом. Но это уж точно была царапина. Командировку мне прерывать очень не хотелось. Спрашиваю докторов: «А можно без госпитализации?». Отвечают: «В принципе можно… Надо только регулярные перевязки делать». Услышав это, я из госпиталя и уехал: позвонил в Ханкалу разведчикам, и они за мной в госпиталь прислали машину.

После этого ещё три недели я с Сашей ездил по подразделениям. За это время крестил тридцать солдат и офицеров.

Хотя в каждом подразделении, где мы бывали, местные медики рану на руке мне обрабатывали и перевязывали, нельзя сказать, чтобы она заживала у меня быстро. Ведь мы постоянно ездили по грязи. Но я нисколько не жалею, что отказался лечь в госпиталь. Так что мы полностью выполнили всё, что намечали, и сделали то, что должны были сделать. И это главное.

Трудно утверждать определённо, но я думаю, что боевики охотились именно за этими двумя машинами. Во-первых, они видели, как утром «уазик» и «газель» уехали из расположения отряда. Значит, по логике, они должны будут возвращаться. Возможно и то, что у них была информация о том, что в одной из машин ехал командир отряда, который должен был вернуться. Может быть, они что-то узнали про нашу с Сашей поездку…

Потом мне рассказали о результатах расследования. В засаде было около пятнадцати боевиков в одном месте и человек шесть-семь в другом. Снайпер стрелял сверху из крупнокалиберной винтовки калибра 12,7 мм с расстояния метров семьсот-восемьсот. О потерях боевиков точно ничего не известно, на месте самой засады следов крови не нашли. Зато на пути отхода боевиков были обнаружены фрагменты окровавленного обмундирования. Но было замечено, что в этот же день в Элистанжи, по странному стечению обстоятельств, как отметили оперативники, хоронили двух молодых парней, якобы разбившихся на машине…

По опыту, не всегда подобные засады заканчивались так, как у нас. После нас подразделение местной милиции попало примерно в такую же ситуацию. Граната от гранатомёта влетела внутрь машины и разорвалась. В результате уже в первые минуты боя погибли восемь человек. Но мы помолились перед выездом, молились и во время боя. Думаю, поэтому всё пошло совсем по-другому: у боевиков ни одна их задумка не сработала. Это и есть проявление Божиего благословения на то дело, которое мы делаем.

Я сам видел, как достойно в бою повели себя наши молодые солдаты и офицеры. Не было ни одного, кто бы не справился с собой, растерялся или струсил. Воевали все до единого. И это при том, что для них для всех это был первый бой. Лично я считаю, что мы одержали главную моральную победу над врагами тем, что им не удалось сорвать наши планы.

Через два дня на вертушке я прилетел в расположение отряда спецназа «Меркурий» в Элистанжи, куда мы и ехали 29 июня. Саша Рогожин дожидался меня там. И вот что интересно: Саша мне рассказал, что почти сразу после боя все иконки и крестики, которые у него были с собой, бойцы разобрали буквально за считаные минуты. А я, когда прилетел, покрестил восемь человек. Получилось главное: врагу не удалось нас остановить, и мы сделали то, что и должны были сделать.

Во время самого боя я, как это ни странно звучит, ощутил состояние мира в душе. Не было никакого борения, никаких терзаний душевных, а присутствовала уверенность, что с Божией помощью мы обязательно отобьёмся. И ещё у меня было твёрдое ощущение, что я делаю именно то, что я обязательно должен был сделать.

Принуждение Грузии к миру

Теперь о другом, более раннем, случае, когда я оказался в зоне активных боевых действий. Это было в Южной Осетии в 2008 году. Начиналось всё так: в августе я находился в коротком отпуске у родственников в Белоруссии. О начале войны узнал, как и многие, из телевизионных новостей 8 августа. Ощущение было двоякое. Была, конечно, и горечь, что опять пролилась кровь. Но хорошо помню, как возникло в сердце и тревожное чувство: как на это ответит Россия? Ведь за последние двадцать лет мы так привыкли к плевкам, к тому, что нас постоянно унижают, и давно уже все, кому не лень, вытирают о нас ноги.

Именно тогда я чётко понял: если мы сейчас не ответим на агрессию, то это будет для страны началом большого конца. Это будет развалом уже не Советского Союза, а теперь уже самой России. Зная кавказский менталитет, уверенно могу сказать: если бы мы сдали Южную Осетию и Абхазию, то Кавказ рухнул бы весь. Следующие бои мы тогда вели бы уже где-нибудь в районе Владикавказа и Нальчика.

На Кавказе не прощают слабости и трусости. Те общеизвестные кадры, где запечатлено бегство президента Грузии от летящих самолётов, обрушили его рейтинг в глазах не только кавказских мужчин, но и женщин до абсолютного нуля. Его трусость — это невероятное унижение для кавказских народов. Ведь на Кавказе мужчина прежде всего воин. Так сложилось исторически. Здесь на очень небольшой территории собрано вместе огромное количество разных народов. И каждый клочок земли приходилось отстаивать дорогой ценой, ценой собственной крови.

Так что, если бы в августе 2008 года мы дали бы втянуть себя в затяжные переговоры, а вместо решительных действий стали бы дипломатически расшаркиваться, то народы Кавказа просто окончательно потеряли бы веру в Россию. А страшнее этого ничего нет. И наши настоящие противники на Кавказе — англичане и американцы — обязательно этим бы воспользовались. Да именно на это они и рассчитывали!.. А трезво оценивая их финансовые возможности, понятно, что цели своей они почти наверняка добились бы — превратить Кавказ во вторые Балканы со всеми вытекающими последствиями и для нас, и для Кавказа.

Со своей семьёй я срочно вернулся из Белоруссии в Санкт-Петербург. По наработанной схеме, благодаря которой мы официально ездим на Кавказ в наши воинские подразделения, я достаточно быстро решил все организационные вопросы. Через несколько дней после начала боевых действий мы прилетели почтовиком Министерства обороны в Беслан, а оттуда с нашими вертолётчиками — в Джаву (временная база российских войск в Южной Осетии. — Ред.). Впечатление примерно такое, как будто мы приземлились в Ханкале: огромное количество боевой техники, люди суетятся, вертолёты взлетают, вертолёты садятся…

Россия — вроде бы очень большая страна, но в Джаве мы встретили те же самые лица, что постоянно видели в Ханкале. Там нам организовали необычную экскурсию: показали трофейные американские джипы, другие машины. Запомнились мне трофейная американская техника, набитая военными шмотками, и дегустация американских сухпайков, приготовленных с учётом особенностей грузинской кухни, с лавашом. Но всё это для грузин оказалось бесполезно…

Сразу началась и наша работа: освятили вертолётчикам технику. Но наша группа военного отдела специализируется на духовном окормлении бойцов спецподразделений самых разных силовых структур. Прежде всего в Осетии мы стремились увидеть разведчиков армейского спецназа. Наши земляки из Пскова были уже на месте, где тоже мы увидели знакомые по Чечне лица. В этом же месте стояли и те отряды спецназа, которые непосредственно участвовали в боевых действиях. Побеседовали с солдатами и офицерами и тут же в миротворческом городке организовали крещение желающих. Тогда мы крестили около двадцати человек.

Из Джавы в Цхинвал я ездил несколько раз: и с местными ополченцами на легковой машине, и с нашими военными на бронетехнике. Пришлось проезжать грузинские сёла, стёртые осетинами с лица земли, как будто авиация ковровой бомбардировкой всё сровняла. (По дороге к Цхинвалу тогда невольно подумалось: начинают войны мерзавцы, а расхлёбывают невинные люди.)

Вообще приходили на ум кадры из фильмов про Великую Отечественную. Вдоль дороги техника сгоревшая стоит, тряпки со следами крови на земле валяются, хотя трупов людей не было. Видимо, уже успели убрать. Горько это осознавать, особенно когда вспоминаешь, что грузины-то — православные. А то, что грузины нам не чужие, видно было по тому, как наши десантники относились к мирному населению. Их жалели. Никто их как врагов не воспринимал, а наоборот, помогали, как могли. Военные врачи лечили грузин, выезжали по вызовам к больным.

Движение на дорогах было очень плотное: одни наши колонны идут туда, другие — уже обратно. Пробки постоянные. У какого-то села мы встретили генерала, который пытался всех на дороге построить. Генерал остановил наш «уазик», буквально вытащил из него офицера армейского спецназа, который меня сопровождал, и потребовал, чтобы тот помог ему навести порядок на дороге. Генерал своим генеральским голосом громко скомандовал: «Внимание! Со мной — командир отряда спецназа Главного разведывательного управления!».

У офицера того сразу плечи расправились, грудь богатырская поднялась. Вот так его в одну секунду произвели в командиры отряда! Покомандовал он, правда, недолго. Порядок навёл на дороге, и мы поехали дальше.

Когда в въехали Цхинвал, то в нос сразу ударил страшный трупный запах. Картина жуткая: животные расстрелянные кругом валяются. А это же август, жара… Этот запах преследовал нас постоянно. Но постепенно я к нему привык, а через день даже толком не замечал. Сопровождавшие меня военные предлагали сходить посмотреть: здесь двадцать-тридцать убитых солдат грузинских валяются, там… Идти было недалеко. Но никакого желания смотреть на трупы убитых не было.

В Цхинвале есть красивая гора с парком. Деревья фруктовые там на склонах растут. Как раз на этой горе стояли два отряда армейского спецназа: одни — наверху, другие — чуть ниже. Недалеко был и штаб Группировки. Нам с Сашей выдали красивую палатку. Солдаты тоже жили в небольших четырёх-пятиместных палатках. К вечеру костры загораются, вокруг природа красивая… Cо стороны это выглядело как лагерь из детских фильмов про индейцев.

Я занимался своей повседневной работой: крещение, беседы… Разброс тем для бесед самый широкий — от мировых проблем до смысла жизни. Много вопросов было собственно религиозных. Беда в том, что у многих бойцов раньше не было возможности напрямую общаться со священником.

И вот ещё что очень важно: вроде бы есть телевидение, есть газеты, а идеологической и информационной работы с нашими военнослужащими, как это когда-то происходило в советской армии, никто не проводил. Отсюда в головах у бойцов царил полный бардак. Например, в Чечне ко мне приходили солдаты и спрашивали: «Батюшка, а правда, что здесь мусульмане воюют с православными?». Или: «Здесь идёт столкновение двух цивилизаций…». Спрашиваю: «А откуда вы это взяли?». И начинаю с ними разговаривать, объяснять… О ваххабитах, о неоязычниках тех же и о других деструктивных религиозных течениях, которые проплачиваются западными спецслужбами. Пользуются эти спецслужбы прежде всего незнанием нашей молодёжью основ своей собственной веры. Когда мусульмане своей веры не знают, то тут как раз открывается широкое поле деятельности для ваххабитов. А когда православные своей веры не знают, то расцветают всевозможные неоязыческие организации, всякие там «готы» и «эмо». А чем это всё заканчивается, мы знаем из СМИ… Люди кончают жизнь самоубийством, легко идут на убийства невинных людей или даже в прямом смысле едят друг друга.

Мне кажется, что отсутствие целенаправленной и качественной информационной работы среди солдат на войне, да и среди молодёжи вообще — это страшная мина замедленного действия!.. И она обязательно рванёт. Никакие программы такой модной сегодня толерантности не помогут. (Толерантность вообще в некоторых из толковых словарей трактуется как потеря организмом иммунитета, потеря им способности к сопротивлению. А нам его сознательно преподносят как терпимое отношение ко всему чужому.)

Хотя исправить ситуацию можно достаточно просто. Ведь логично: если ты православный — у тебя должна быть возможность в школе изучать основы православной культуры. Если ты мусульманин, то у тебя должна быть возможность изучать основы мусульманской культуры. И тогда в результате человек будет не только знать свою веру, но уважать выбор и другого человека.

Удивительный факт: до недавнего времени в сегодняшней России в армии не было военного духовенства, хотя почти во всех армиях мира — от Канады до Южной Кореи — есть военные священники. И когда читаешь руководящие документы западных армий по этому вопросу, то становится ясно, что сегодня они только усиливают эту работу!

Давно известно, что великие дела может совершить человек, когда воюет за свои убеждения. А если воюет он за цели, которые находятся ниже пояса, — пожрать, поспать и, извините, посовокупляться, — то чем он отличается от свиней? Разве будет такой человек своей жизнью рисковать?

Когда-то мне довелось прочитать расшифровку текста переговоров наших профессиональных переговорщиков с боевиками в Дагестане. Бандитов блокировали, и переговорщик из какой-то местной силовой структуры стал уговаривать их сдаться. Говорит боевику: «Ну зачем тебе умирать? Смотри, какая жизнь хорошая! Можно вкусно есть, сладко спать, девушки какие красивые!..». То есть он вёл переговоры с общечеловеческой, либерально-демократической позиции — ешь, пей, гуляй, веселись… А молодой ваххабит отвечает ему: «А ты можешь мне дать ключи от рая? Если бы я не был готов умереть, я бы сюда не пришёл».

И всё. Переговоры на этом закончились. У того переговорщика с позицией ниже пояса не осталось никаких аргументов. А аргументы можно было бы найти. Они есть. Но для этого переговорщик должен был знать свою веру и уметь вести разговор на этом тонком уровне. А либерально-демократическая установка, основанная на человеческих инстинктах, и воспитание, основанное на том же, всегда проигрывают в критических ситуациях. Ведь человек, взращённый на этих ложных ценностях, не будет рисковать жизнью, он не пойдёт до конца.

И если мы будем солдат воспитывать на таких «общечеловеческих ценностях» или не воспитывать вообще, то получится так: пришёл боец из школы моральным валенком, в армии физически чуть подтянулся, а внутри-то себя таким же валенком и остался… Такие солдаты не способны выполнять настоящие боевые задачи. Мало того, они ещё и приветствовать противника будут с бутылкой пепси-колы в руках, потому что эту пепси-колу (которую он привык покупать) в той стране изобрели.

Такие воины не смогут победить не только потому, что у них не хватает каких-то физических или технических навыков или же они плохо вооружены. Они чисто психологически не смогут вести бой с людьми, внутренне готовыми идти до конца, теми, что, не задумываясь, отдадут жизнь ради своих убеждений.

Истинные убеждения в армию всегда несли военные священники. Причём в царской армии были и военные муллы, и военные раввины, и военные ламы, не говоря уже о военных православных священниках.

Выражаясь современным языком, солдату сегодня нужно дать мотивацию. Вот бойцы меня часто спрашивают: «А что такое национальная идея?». У меня всегда один ответ: «Национальная идея — это то, за что человек готов умирать».

Я думаю, что и сегодня в наших солдатах всё-таки осталось что-то неуловимое и невытравимое русское. Может быть, где-то на уровне подсознания. Обычно это наглядно проявляется, когда случается беда. Тысячелетняя история христианства на Руси даёт о себе знать, срабатывает какая-то генетическая память, что ли. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя». И то, что наши ребята, несмотря на отсутствие целенаправленной воспитательной работы, всё-таки идут в бой и выполняют поставленные задачи, говорит о том, что запас хорошего и доброго в нашем народе есть.

И срабатывает обычно эта генетическая память, когда прижмёт по-настоящему. Вот попадает боец в критическую ситуацию, и откуда-то изнутри в нём просыпается: «Господи, помоги!..». Ведь можно корчить из себя кого угодно, быть великим каратистом и последователем восточных учений философских, но как только пули засвистели — человек сразу: «Господи, помоги!»…

Любит нас Бог. Я рассказал как-то уважаемому петербургскому священнику Иоанну Миронову о случаях явной помощи Божией нашим бойцам на Кавказе. А батюшка знает о войне не понаслышке — прошёл Великую Отечественную артиллеристом. Он перекрестился и сказал: «Хранит всё-таки Господь детей Божиих».

Как-то я разговаривал с одним из командиров десантников из Пскова — командиром 104-го полка 76-й дивизии ВДВ полковником Геннадием Владимировичем Анашкиным. Он рассказывал мне о наиболее остром моменте операции, когда грузинские подразделения атаковали наших бойцов. Десантникам было и тяжело, и страшно. Но они выстояли. И эти здоровые мужики потом с такой любовью говорили, что им в боях помог действительно Бог! Их рассказ настолько поучителен, что я постараюсь передать его максимально точно.

Почти сразу после прибытия в Цхинвал командование поставило псковским десантникам задачу: действовать в передовом отряде. В районе села Хетагурово они должны были пересечь административную границу с Грузией, совершить бросок на расстояние около шестидесяти километров уже по территории Грузии и захватить установленный рубеж у северо-западной окраины города Гори.

Все свои колёсные машины тылового обеспечения десантники были вынуждены оставить на окраине Цхинвала. Брать их с собой было нельзя, так как было понятно, что предстоит реальная боевая работа. Тем более, что вся колёсная техника — не бронированная. Данных о противнике было очень мало, поэтому они не знали, что и кто находится перед ними. На усиление десантникам были приданы два батальона: батальон специального назначения ополчения Южной Осетии и чеченский батальон армейского спецназа «Запад». Часов в двенадцать дня одиннадцатого августа все три батальона одновременно начали движение в направлении Хетагурово. Двигались в боевом порядке.

Тут их атаковала грузинская авиация. Для грузин этот налёт закончился неудачно: с двух сторон колонны по самолётам выпустили одновременно две ракеты из ПЗРК. Один штурмовик был сбит, поэтому самолётам отработать по нашей колонне не удалось.

За три километра до Хетагурово (его южная окраина — это уже практически граница с Грузией) к полковнику Анашкину подъехал командир чеченского батальона «Запад» и сообщил, что личный состав его батальона в бой идти отказался, и поэтому он как командир принял решение возвращаться в Джаву.

Теперь из трёх батальонов осталось два. Не доезжая километр до Хетагурово, к Анашкину подъехал теперь уже южноосетинский генерал и попросил послать батальон осетин вперёд: «Мои ребята отомстят за своих отцов, матерей, порвут всех…». Полковник Анашкин испытал некоторое облегчение. Подумал: «Хорошо, что хоть этот батальон остался. Пойдут впереди, хотя бы прочистят всё перед нами». Ведь в осетинском ополчении взрослые мужики, в зрелом возрасте. А псковские бойцы, хоть и контрактники, но по возрасту по сравнению с ними — мальчишки.

Когда два батальона вышли на южную окраину Хетагурово, осетинский батальон специального назначения развернулся, укрылся за домами и открыл огонь в сторону границы с Грузией. Полковник Анашкин спешился, подбежал к ним и спрашивает: «Что вы делаете? Куда стреляете? Какая цель?». — «Мы видели танк». — «Ну и что, что танк! Нам надо выдвигаться и как можно быстрее идти вперёд». И тут осетинские командиры решили, что они дальше не пойдут. Как причину они выдвинули опасение: а вдруг грузины остались где-то на территории Южной Осетии? Поэтому им надо срочно идти туда и прочёсывать близлежащую местность.

Ситуация складывалась критическая: впереди Грузия, и нет никаких точных данных о противнике. У Анашкина осталось всего две роты десантников неполного состава, около двухсот человек, на БМД-1 (бойцы их в шутку называют «алюминиевыми танками»), а вся огневая мощь — это артиллерийская батарея из четырёх самоходных орудий «нона» (2C9 «Нона-С», самоходное артиллерийское орудие — Ред.) да три БТРа, на которых установлены зенитки ЗУ-23. Но приказ командования, несмотря ни на что, надо было выполнять. Буквально в течение нескольких секунд полковник Анашкин переговорил с комбатом и отдал приказ: «Продолжаем движение!». (Геннадий Владимирович признался, что потом, уже когда всё закончилось, они с комбатом вдруг осознали, что билеты у них в этот момент были только в один конец…)

Первым пошёл батальонный разведвзвод, дальше двинулись остальные. Как только десантники перешли административную границу Южной Осетии и Грузии, которая проходит по каналу, с правой стороны их стали обстреливать. Но колонна продолжила движение. Всё произошло мгновенно. И было непонятно: была ли это артиллерия или это действительно стреляли танки. Разрывы снарядов ложились прямо рядом с колонной. Противника наши не видели, но по разлёту комьев земли можно было определить, откуда стреляют.

Анашкин сразу дал команду развернуть зенитные установки направо и открыть ответный огонь в ту сторону. Справа от нашей колонны было поле сухой травы и высохшие деревья. Снаряды ЗУ-23 мгновенно это поле подожгли. Всё вокруг заволокло дымом. Стрельба почти сразу прекратилась. Скорее всего, за дымом противник потерял цель. Это помогло батальону молниеносно проскочить этот опасный участок.

Десантники продолжили движение вдоль русла реки в сторону Гори и вскоре вышли к населённому пункту Вариани. К этому моменту было пройдено уже километров сорок–сорок пять из тех шестидесяти, которые надо было преодолеть до Гори.

Конечно, здесь их никто не ждал. Люди собирали персики на своих огородах, по которым на полной скорости летела колонна. Увидев российских десантников, народ обомлел и, преодолев первый шок, очень быстро разбежался в разные стороны. Легковые машины на огромных скоростях тоже мчались куда глаза глядят. Ещё в самом начале полковник Анашкин предупредил: «Ни в коем случае не открывать огонь по местному населению! Стрелять только в том случае, когда стреляют в нас».

И тут комбат докладывает командиру полка, что его разведвзвод справа от себя наблюдает военную базу противника с большим количеством техники и личного состава. Спрашивают разведчиков: «На каком расстоянии от базы вы находитесь?». Их ответ просто ошеломил: «Сорок-пятьдесят метров…». Оказалось, что разведчики двигались вдоль железнодорожной насыпи, заросшей вокруг кустарником. Когда они приостановились, чтобы уточнить место, повернули голову направо — а там в трёх шагах от них огромная военная база!.. Здесь грузинские военные гуляют, грузы грузят-разгружают, здесь же снуют солдаты и кругом море техники… В самый первый момент грузины разведчиков не засекли. Но когда наша колонна начала разворачиваться в сторону базы, то их заметили и сразу открыли огонь. Начался бой…

Минут через двадцать после начала боя штабной БТР десантников переезжал дорогу. И тут слева прямо на него вылетела колонна грузинских джипов, на которых были установлены ПТУРы (противотанковые управляемые ракеты. — Ред.). Конечно, по всем правилам, командир полка в первую очередь должен был управлять боем. Но случилось неожиданное: расстояние до противника было всего метров сто-двести, так что тут и самому Геннадию Владимировичу пришлось пострелять из автомата. Полковник Анашкин со своими офицерами и солдатами первый грузинский джип с ходу сожгли. Остальные джипы дожгли те бойцы, которые шли следом.

Как потом выяснилось, база в Вариани была создана для тылового обеспечения передовых частей грузинских войск, наступавших на Южную Осетию. На этой базе скопилось огромное количество техники, оружия, боеприпасов, продовольствия, снаряжения… Бой продолжался около двух часов. За это время десантники уничтожили всё, что там находилось. После этого база горела ещё дня два…

Тут надо сказать, что ещё до окончания боя на базе возникла критическая ситуация с девятью десантниками, оставшимися позади километрах в пяти. Дело в том, что одна машина отстала — вышел из строя двигатель. Вслед за колонной шла машина технического замыкания. Ну как это наши технари могут что-то бросить? Нет, они обязательно всё притащат с собой. Вот они и подцепили сломавшуюся БМД и потащили за собой. С ними шла ещё одна БМД прикрытия. Остановились на перекрёстке — и тут прямо на них вылетает колонна грузинских джипов и грузовых машин!.. В них грузины численностью до батальона, человек около двухсот. А наших-то в этой ситуации было всего двое офицеров и семеро солдат. Плюс к этому одна БМД-1 на ходу, другая — сломанная.

Первым колонну увидел наводчик-оператор. С криком: «Грузины!» он запрыгнул на броню БМД и из «мухи» (реактивная противотанковая граната РПГ-18. — Ред.) подбил первый джип. Потом прыгнул в башню на своё штатное место и в течение двух минут сжёг ещё пять машин. Остальные бойцы за это время развернулись и приняли бой. Силы были, конечно, неравные: девять против двухсот. Минут через сорок командир взвода вышел с полковником Анашкиным на связь и доложил, что у них заканчиваются боеприпасы, а грузины уже начали обходить их с флангов.

Вслед за батальоном 104-го полка шёл 693-й мотострелковый полк из 58-й армии. Их командир, полковник Казаченко, был однокашником Геннадия Владимировича по академии и раньше служил в десантных войсках. Кстати, их, возможно, обстреляла та же самая батарея, которая стреляла и по псковичам. У мотострелков подбили танк и БМП, появились погибшие и раненые.

Когда батальонно-тактическая группа 104-го полка ещё только начинала свой бросок вперёд, Анашкин полковнику Казаченко сказал: «Родной, только не бросай меня далеко впереди себя!». Вышел на Казаченко по рации: «Сам нашим помочь не могу, связан боем! Спаси моих ребят, иначе им точно конец!..». Казаченко берёт танковую роту, мотострелковую роту, с ними отрывается от своего полка и идёт на выручку десантникам. Когда подлетели к месту боя, то танки Казаченко сделали всего один залп. Этого оказалось достаточно, чтобы оставшиеся к тому моменту в живых грузины просто разбежались. В этом бою грузины только убитыми потеряли более пятидесяти человек. Почти вся техника у них была сожжена. А у наших девяти десантников ни одной царапины. Вот такое настоящее чудо…

Десантники подсчитали свои потери: четыре человека ранены. Было очевидно, что ночью по чужой территории продвигаться вперёд нельзя. К тому времени к ним уже подошёл танковый батальон 693-го полка. Вместе с полковником Казаченко приняли решение занять круговую оборону. По логике ведения боевых действий, грузины должны были нанести по нашим ответный удар. Ну а если бы на наших десантников пошли грузинские танки, то ясно, что они их просто-напросто раздавили бы. Ведь находились-то наши на ровном месте!

Никого не надо было подгонять и подробно объяснять ситуацию. Все всё сразу поняли. Подходит Анашкин к окопу и видит: солдат зарывается в землю в полный профиль. У него на бруствере лежат «муха» и РПГ-7 (ручной противотанковый гранатомёт. — Ред.), стоит АГС-30 (автоматический гранатомёт станковый калибра 30 мм. — Ред.), автомат, снайперская винтовка, куча гранат, сухпайки… Набрал солдат всего, чего только мог взять, и готов вести бой вечно!.. Говорит: «Командир, не беспокойся. Через меня никто не пройдёт!..».

Ночью десантникам снова пришлось повоевать. Как и предполагалось, разрозненные группы противника предприняли несколько попыток прорваться. Тогда у псковичей двоих солдат легко ранило, а у одного солдата ранение было очень тяжёлое (позднее в госпитале он скончался от потери крови). Однако массированной атаки грузины почему-то так и не предприняли.

Утром нашим бойцам уточнили задачу: выйти на господствующие высоты на окраине Гори и захватить телецентр. Одну роту усилили танковым взводом. Командовал этой группой командир батальона гвардии майор Олег Грицаев. Они совершили бросок к телецентру, но не по шоссе (десантники вообще не любят двигаться по дорогам), а через гору. Телецентр — огромная вышка с телевизионными ретрансляторами и ретрансляторами мобильной связи — на склоне этой горы как раз и стоит.

Наши подошли к телецентру, посмотрели вниз и видят: стоит грузинская противотанковая батарея. Солдаты спокойно уничтожают сухпайки, никого из наших не видят. Как раз в это время начальник артиллерии 104-го полка начинает наши «ноны» куда-то наводить. Анашкин спрашивает его: «Какая цель? Куда стрелять собираемся?». Отвечает: «Комбат запросил». Залп!.. Попадание — как в копеечку. Наши сверху уничтожение батареи только завершили. А когда Геннадий Владимирович к ним подъехал, то они трофейные пушки уже на свои позиции поставили, снаряды приготовили. Тут же десантники вывели из строя телецентр. Как следствие в этом районе перестали работать телевидение и сотовая связь.

Осмотрелись: на расстоянии полутора километров внизу — город Гори. Но тут по радио передали, что Президент России объявил об окончании боевых действий. Так что война на этом закончилась. Появилось немного времени, чтобы осмыслить то, что произошло за эти два дня.

И в первый, и во второй день псковские десантники взяли много пленных. От них узнали, что у грузин прошла такая информация: две российские десантные дивизии перешли в наступление, они сжигают и уничтожают всё на своём пути. Именно поэтому в Гори никого из военных и властей не осталось. Грузины бросили технику, побросали оружие и разбежались.

Полковник Анашкин мне сказал, что главным фактором нашей победы в Осетии была внезапность действий. Грузины никак не ожидали, что кто-то вообще перейдёт границу и пойдёт вперёд. Эта дерзость у них вызвала просто шок. И когда уже через пару часов после перехода границы наша батальонная группа на расстоянии около пятидесяти километров в глубине их территории разгромила базу в Вариани, то это их окончательно добило. И в себя они так и не пришли.

Да и контрактники 104-го полка отработали на сто пятьдесят процентов. Один выстрел со стороны противника вызывал с нашей стороны море огня из всех видов оружия. Поэтому любая попытка огневого воздействия заканчивалась практически мгновенным уничтожением этой огневой точки. Времени у грузин, чтобы опомниться и принять какое-то решение, не было. Командиры, которые находились на месте ведения боя, были либо уничтожены, либо деморализованы. А старшие командиры, наверное, ничего так и не могли понять. Ведь плотность нашего огня и особенно те непрекращающиеся взрывы на базе в Вариани действительно могли создать впечатление, что наступают две полноценные десантные дивизии.

Но Анашкин отметил, что нельзя сказать, что противник сопротивлялся хаотично и беспорядочно. Ведь когда начался бой у базы, почти сразу в бой были брошены грузинские резервы. Их командование в первую очередь вводило в бой те подразделения, которые были рядом. Они подходили с одной стороны, с другой… Но эти резервы были десантниками молниеносно перемолоты в первый же момент, на марше. А что делать дальше, грузинские командиры, судя по всему, просто не знали. Для них было ещё обидней, что всё это происходило на фоне того, что боеприпасов, оружия, техники в этом районе было собрано просто невероятное количество!.. (Это стало понятно, когда наши десантники подсчитали свои трофеи.)

Прорвавшимся к Гори десантникам чисто психологически стало немного легче, когда к ним подошёл батальон Ивановской десантной дивизии. Впереди батальона ехал комдив 76-й дивизии генерал Колпаченко, «батя», как его в дивизии называли. С ним был заместитель командующего ВДВ генерал-майор Вячеслав Николаевич Борисов. Потом подошли ещё войска. Это была уже реальная сила.

Геннадий Владимирович признался, что никогда не забудет тот самый страшный момент, когда лично ему надо было принимать решение: переходить границу и идти в бой. Из трёх батальонов (чеченского, южноосетинского и российского) к тому моменту у него остался только один, а задача-то оставалась прежней. И в то время, когда десантники с единственным батальоном в двести с небольшим человек на двадцати машинах перешли границу Грузии, им, по их собственным словам, оставалось только молиться. И Геннадий Владимирович абсолютно уверен, что задачу, да ещё и с минимальными потерями, они выполнили только потому, что с ними был Бог. И когда полк вернулся к месту постоянной дислокации, то все — солдаты, офицеры с жёнами — пошли в храм Божий. Это говорит о многом.

Если человек искренне обращается к Богу, ставит Его на первое место в своей душе, тем самым он исполняет первую и главную заповедь «Возлюби Господа Бога своего» и старается жить по заповедям, тогда Господь помогает. И бойцы реально ощущали в Осетии эту силу.

Вот очень характерный пример. Мы уже несколько дней были в Осетии. Как-то смотрю — в штабе все какие-то озабоченные ходят. Спросил, в чём дело. Сказали, что грузины у себя в тылу попытались блокировать две группы наших разведчиков. В то время по двадцать американских «геркулесов» в день садились на грузинских военных аэродромах. Не знаю, за этими ли самолётами наблюдали наши разведчики, но грузины их обнаружили и попытались окружить.

Поговорил с несколькими старшими офицерами спецназа. Они показали свои трофеи — штурмовые винтовки A2. Я с ними про винтовки поговорил. (Я всегда следую принципу: если хочешь что-то реальное сделать, то должен понимать, что за тобой никто бегать не будет. Можешь, конечно, ограничиться какими-то официальными мероприятиями или ждать, когда всех соберут в одном месте. Но ведь для многих священник — это что-то среднее между шаманом и клоуном Олегом Поповым. Кто-то из солдат его в первый раз вблизи видит. Поэтому этот ледок обязательно надо растопить. А как? Надо самому искать возможности для общения.) Тут солдаты стоят, я с ними пошутил-поболтал. Потом так же докопался уже до старшего офицера разведки. В разговоре выяснилось, что он некрещёный. Я ему говорю: надо креститься. А он мне вдруг в ответ: «Тяжёлая ситуация, батюшка, у нас сейчас. Наших разведчиков грузины блокировали, пытаются в плен взять. Если все живые выйдут — я крещусь». Я сразу откликнулся: «Помоги, Господи, нашим бойцам! Защити их!».

Проходит день-два. Как-то снова пошёл вниз. Вижу: ребята-разведчики оружие сдают. Уже привели себя в порядок, переоделись. Но у многих ноги бинтами перевязаны, руки. Это оказались те самые разведчики, которых грузины блокировали и пытались в плен взять. Спрашиваю их: ну как? Отвечают: «Батюшка, мы бегали так, как никогда в жизни не бегали! И молились так, как никогда в жизни не молились!». Вот такой чёткий ответ я получил на свой вопрос. Поговорил с ними, крестики раздал. Двое оказались некрещёные. И тут же, возле палатки, я покрестил этих двух солдат и вместе с ними и полковника из Управления…

Этот пример — сильнее тысячи проповедей. Конечно, и проповедь нужна. Но когда человек получает реальную помощь Божию, когда он обращается к Богу и получает ответ, причём практический, то этого не забыть никогда.

Господь всегда готов помочь. И я нередко бойцам говорю: «Ребята, почитайте Суворова, и узнаете, какие он моральные установки своим солдатам давал и каков был результат». У Суворова солдат ощущал силу Божию и действительно становился непобедимым. Такой солдат — на самом деле чудо-богатырь!

Через пару дней поехал в 98-ю бригаду десантную. Было ещё неспокойно: мародёры по селам шастали. Кое-где постреливали. Десантники выловили несколько осетин, любителей чужого имущества. Были подозрения, что они даже убили кого-то. Мародёров всё равно пришлось бы отдать местным, а те их наверняка отпустили бы. Но как-то вразумить же их было надо!.. Я и посоветовал десантникам, чтобы они мародёрам сказали, что согласно договорённости с грузинской стороной, если мародёров выловили на грузинской территории, то их обязаны передать грузинским властям. Пусть ночку посидят, поразмышляют. Может, их религиозность немного повысится?

В 98-й дивизии я собрал всех желающих креститься. Где крестить? Вижу — рядом арык. (Запомнил, что он весь оброс ежевичными кустами. А ягоды сладкие-пресладкие!) Жара стояла в августе страшная! Я сам зашёл по пояс в воду и всех в арыке и окрестил. А потом с себя облачение снял и в этом арыке искупался. Такие вот маленькие военные радости…

Позже в Джаве тоже надо было крестить десантников. Я, по опыту 98-й бригады, решил их в арык окунуть. Но арыка поблизости не оказалось, только была небольшая речка. Заставил ребят раздеться по пояс, пошёл с ними в воду. А вода холоднющая, аж мышцы сводит! Это же горная река! Встал на колени, погружаю их в воду, а руки у самого немеют от холода. А каково же парням было в этой речке?!.

Всё случившееся в Осетии невольно заставляет задуматься. Как человек, часто бывавший в Чечне, я могу ответственно утверждать, что если бы сейчас на месте грузин были чеченские боевики времён Первой и Второй чеченских кампаний с их уровнем озлобленности, с их уровнем подготовки, с их желанием драться до конца, нам пришлось бы очень туго.

А грузины, на наше счастье, отвоевали печально. Ну не готовы они были воевать!.. Не научили их американцы контактному бою, когда надо биться лицом к лицу. Тактика у грузин была такая: уничтожить всё живое перед собой артиллерийским огнём и пойти вперёд уже по трупам. Существенную роль сыграло и то, что последние годы в Грузии господствует либерально-демократическая идеология. (Они нас на этом пути, слава Богу, серьёзно обогнали.) И именно это сыграло с грузинами злую шутку. Их, конечно, психологически обрабатывали и готовили. Но мотивации по-настоящему идти до конца, желания умирать за идеалы свободы и демократии у них почему-то не было. Да, у Грузии есть многолетние претензии к Осетии. Но эти претензии — не повод брать оружие и убивать всех подряд: бойцов, женщин, детей…

И ещё один очень жуткий, но характерный факт. Всем, кто был в то время в Южной Осетии, особенно тяжело приходилось из-за трупного запаха. Дело в том, что грузины побросали почти всех своих убитых солдат и офицеров. Они валялись повсюду. Значит, такое воспитание у них было, дух такой у них был. И вывозом тел погибших спустя какое-то время занялась Грузинская Православная Церковь. Священники приезжали на небольших рефрижераторах и забирали своих убитых солдат.

Задуматься о сугубо религиозных аспектах этой войны меня заставил один очень печальный случай. Помню, я как-то по делам пошёл к штабу. Возле него увидел большую кучу документов, где была и американская техническая документация на оружие, и карты. Пригляделся. Заинтересовался. Некоторые документы были в крови измазаны. Смотрю: карта с нанесёнными позициями грузинских войск. Поднял одну книжку, другую… И вдруг вижу в книжке на листах А4 текст, распечатанный на грузинском языке на принтере. А на листе — изображение блаженной Матронушки Московской! Я понял, что это акафист блаженной Матроне Московской на грузинском языке. Так грустно стало… Получается, что православные грузины молились святой Матроне, чтобы она им помогла. Какие-то мерзавцы сделали самое страшное, что можно было сделать, — попытались стравить два православных народа. И у меня возникло ощущение полной нелепости и фантасмагоричности ситуации. Свои воюют со своими! У нас у самих среди десантников был парнишка-офицер грузин, который теперь воюет с грузинами…

Я думаю, что на войне в конце концов побеждает тот, на чьей стороне духовная правда. И чем ближе мотивация человека к этой духовной правде, тем более он непоколебим в тех испытаниях, которые выпадают на его долю. И эта духовная правда заключается в том, что та страшная война, которая была развязана Грузией, изначально была несправедливой.

В Южной Осетии я разговаривал с высшими офицерами воздушно-десантных войск. И они мне рассказали, что перелом в боевых действиях наступил, когда грузины осмелились поднять руку на храм святого великомученика Георгия Победоносца в Цхинвале. Грузины его обстреляли, частично разрушили его колокольню. Именно тогда их армия и побежала. Когда люди такие вещи замечают, это дорогого стоит.

После осетинских событий я много размышлял о том, почему люди так по-разному ведут себя на войне. Одни, превозмогая себя, продолжают достойно воевать и даже, когда необходимо, идут на самопожертвование. А других страх морально ломает и превращает в жалких существ. Человек ведь не создан для смерти. Жить хочется — надо прятаться. Это срабатывает инстинкт самосохранения. И мужество и сила личности человека заключаются не в том, что он этого страха не имеет. В таком случае человек просто больной. А мужественный человек это естественное чувство страха преодолевает и ставит его под контроль, он страх превозмогает ради выполнения боевой задачи. Чтобы победить, чтобы выжили товарищи и выжить самому.

Непосредственно в зоне боёв я понял, что есть вопрос, который является принципиальным. Это отношение к своему страху в опасной ситуации. И если не только простой солдат, но и священник попадёт в опасную ситуацию, то ему тоже придётся преодолевать чувство страха. Не обязательно это может произойти во время боя. Большинством людей первый бой вообще воспринимается, как кино. Осознание приходит потом. Поэтому часто страшно не само событие, а ожидание события. Бывало, едешь в какое-то мерзкое место, где может произойти всё что угодно — от подрыва до обстрела, и тебе приходится это чувство преодолевать. Появляется тысяча предчувствий всевозможных, мыслей типа: а оно мне надо, ведь вроде всё выполнил уже? И надо брать себя за шиворот и ехать в то самое гиблое место, чтобы выполнить задачу.

Но естественное чувство страха можно побороть только ради достижения высшей цели. У священника это чувство должно рождать молитву. Молитву за себя и за своих товарищей. Главное оружие священника — это молитва. Священник, когда ему страшно, начинает осознанно и более внимательно молиться за себя и за своих товарищей. Молиться нужно всегда. И, когда едешь по горным дорогам, вместо праздномыслия нужно молиться.

Но когда ты целый месяц находишься в постоянном напряжении, то рано или поздно приходит усталость. И наступает такой момент, когда ты уже не можешь постоянно внимательно молиться, помимо воли расслабляешься. Но именно в такие моменты нужно себя понуждать к молитве, не ослабевать в молитве! И ты молишься не только за себя, но и за тех, кто вокруг. Подвиг физический часто там тоже нужен, чтобы не сдохнуть на ближайшем километре при переходе через горы. Но подвиг молитвенный не менее необходим!

Когда едешь по горам, то осознаёшь, что в любой момент тебя могут подорвать. И это бодрит, в первую очередь духовно. Молитва так хорошо идёт! А вот когда ездишь по горам неделю-вторую-третью, то начинаешь уже привыкать. И в этот момент нужно себя осаживать и всё равно молиться.

И главный здесь побудительный мотив — страх. Во-первых, постоянное памятование о Боге и непрестанная молитва, как правило, удел святых. А мы — люди не святые. Поэтому здоровое понуждение себя, опирающееся на страх и одновременно помогающее его преодолеть, — лучший способ не расслабиться и не получить «подарок» в самый неожиданный момент. А привыкание к опасности притупляет здоровый страх. Вот здесь память смертная и бывает очень полезна.

Всё в жизни бывает

В этой главе я постараюсь без особой системы рассказать о тех поучительных случаях, которые произошли со мной за время моих командировок на Кавказ. Как и в жизни вообще, на войне трагическое и комическое часто находятся совсем рядом…

Нефть и газ

Как-то я приехал в отряд спецназа. Передо мной там выступал очень уважаемый генерал. Он, кстати, и к вере очень хорошо относится! На встрече с солдатами и офицерами генерал рассказывал им о своём видении сути происходящих мировых событий. Но рассказывал он сугубо с материалистической точки зрения. Говорил о том, что в мире идёт война за ресурсы: туда нефть пойдет, газ туда не пойдёт… В результате про ситуацию с глобальным движением нефти и газа на планете очень всё толково разъяснил.

Я общался с ребятами сразу после того, как он уехал. Вижу — солдаты сидят какие-то обалдевшие, опустошённые… Помолчали, помолчали — и спрашивают меня: «Батюшка, а мы что, здесь за нефть, что ли, воюем?». Да, они были потрясены до глубины души. Но совсем не так, как предполагал генерал. Никто из них за нефть умирать не хотел. Сдалась сто лет им эта нефть… Ведь сразу логично возникает вопрос: а кому эта нефть принадлежит? И, может быть, пусть те, кто получает от этой нефти сверхприбыли, за неё и умирают?..

А вот у наших врагов на Северном Кавказе, которые с нами воюют не на жизнь, а на смерть, есть сильнейшая нематериальная мотивация. Она пусть и лжерелигиозная (ваххабизм — это не ислам, это людоедская сектантская идеология), но всё-таки религиозная! Поэтому и бьются такие идеологизированные террористы до конца, подрывают себя в безвыходной ситуации.

Не так давно брали банду Гакаева в Веденском ущелье. Наши зажали там одиннадцать боевиков. Так все бандиты, кроме одного, подорвали себя гранатами! Вот пример религиозно-мотивированной ненависти к нам. Это же серьёзное дело — пойти на физическую смерть, только чтобы не сдаться в плен! Ни за какие земные блага, нефть или газ человек убивать сам себя не будет.

И с такими фанатично настроенным людьми без истинно религиозной мотивации воевать невозможно. Ведь опытным путём давным-давно выяснили: автоматом против идеи сделать ничего нельзя. Идея всегда в таком противостоянии побеждает. И именно священник может и должен дать солдатам и офицерам истинную мотивацию драться и побеждать. Он должен чётко объяснить им, что они защищают, и почему они должны это делать даже с риском для собственной жизни.

Вооружение священника

Освящение, молебен просто так не проходят. Потом очень часто слышишь рассказы, как это помогло. Как-то я освятил машину. А через какое-то время в неё граната попала сверху! Но никто при этом не погиб, граната не взорвалась… А недавно был примечательный случай на литургии в Чечне. Служили мы её с отцом Григорием Куценко, настоятелем храма во имя святого благоверного князя Димитрия Донского в Ханкале. На литургию пришли около двухсот бойцов. И сорок из них во главе с командиром подразделения причастились. За полгода до этого мы здесь тоже служили литургию. Тогда было только пятнадцать причастников.

Был у меня характерный случай в Харачое. Приехал как-то в подразделение вечером, спрашиваю: «Кто хочет креститься?». Откликнулись двое. А после ужина в столовой задержался, поговорил с ребятами о вере, об Отечестве. Часов пять говорили. Разговариваю-разговариваю, а про себя думаю: «А мне ведь рано утром крестить тех двоих ребят надо…». Прихожу — а на крещение вместо двух человек одиннадцать пришло. Не поговорил бы, пришли бы даже эти двое — большой вопрос…

Вопрос времени на войне, к сожалению, часто оказывается решающим. Конечно, хорошо, когда у тебя есть своё воинское подразделение и ты находишься в нём стационарно. А если ты приехал всего на два-три часа? Или в лучшем случае с ночёвкой приехал. Собрали тебе солдат. Ты перед ними выступил. В таких случаях я в первую очередь обычно спрашиваю: «Кто хочет креститься?». Очень редко есть возможность перед крещением проводить оглашение. Конечно, хорошо было бы это всё-таки сделать, рассказать ребятам о вере, о крещении. Но если не получается заранее, то прямо перед крещением надо хотя бы немного рассказать о вере тем, кто крестится. Это услышат и те, кто вокруг стоят.

А иногда бывает и так. Ты проездом оказался на глухой заставе. В этих местах священник точно никогда в жизни больше не появится! Случается, что у тебя есть только тридцать минут. (А у меня один раз было вообще только десять минут!..) И никто ждать тебя не будет. Ребята пришли креститься, а ты за эти минуты крести их как хочешь… Приходилось и крестить, и благословить, ещё и доброе слово успеть сказать.

За други своя

Исходя из своего личного опыта, я попытался сформулировать для солдата некие духовные правила поведения. Ведь есть правила физической безопасности на войне: туда не ходи, сюда не суйся. Эти правила веками писались кровью. А правила духовной безопасности у нас не прописаны, хотя они реально существуют. Их надо обязательно доводить до бойцов. Они ведь их не знают.

В основе своей эти правила имеют простые истины: ребята, верьте в Бога и доверяйте Ему! Молитесь за себя, за своих товарищей. И, самое главное, ведите себя нравственно! Не совершайте грехов. (Но, чтобы не совершать грехов, ребята должны знать, что же такое грех. То есть они должны знать Закон Божий.)

Итак, правило первое: боец должен молиться. За себя и за своих товарищей. У отца Алексия Заварнова я взял на вооружение очень полезную вещь — распечатанные молитвы по соглашению. Туда вставлены слова именно о воинах спецназа внутренних войск, с которыми я часто работаю. И когда группа уходит на боевую задачу, их товарищи, остающиеся в воинском подразделении, молятся. Эти молитвы приносят ошеломляющие результаты!

Отец Алексий Заварнов мне рассказывал, что в отряде спецназа «Витязь», где ребята молятся друг за друга, группа ехала на БТРе, вдруг — подрыв фугаса! Но получилось так, что осколки все ушли в двигатель. А отсек, где находились бойцы, не пострадал, все остались живы. Ребята сами восприняли это как чудо Божие и до сих пор считают этот день своим вторым днём рождения.

Правило второе: на войне нельзя грешить. Грех вообще ведёт к смерти, а на войне — тем более. Например, на войне нельзя ругаться матом. Тем более это актуально для армии, где есть печальная присказка: мы матом не ругаемся, мы им разговариваем. Общепризнанно, что мат — это язык нечистой силы. Материться — это впрямую призывать бесов на свою голову. Мы с батюшками и бойцами вывели такую формулу: нечистые слова притягивают нечистые вещи. И это подтверждено опытом.

Во всех ОБРОНах (отдельная бригада оперативного назначения. — Ред.) внутренних войск были группы спецназа. Как-то я разговаривал с ветеранами такой группы из 33-й бригады — бойцами спецназа «Гром». Они мне сказали: «Мы однажды вспоминали всех своих погибших ребят. И получилось, что некоторые из погибших ребят не особенно следили за своим языком». То, что они сами пришли к такому выводу, дорогого стоит.

Как-то в Интернете я стал искать записи переговоров экипажей самолётов, терпящих катастрофу. Нашёл и прослушал несколько десятков таких записей, включая совсем недавние аварии. И вот что меня поразило! Возникает нештатная ситуация — лётчики начинают материться. А результат — гибель… Страх — это естественное чувство человека, проявление инстинкта самосохранения. Но когда страх превращается в панику и овладевает человеком, то он начинает в этот момент материться (мат в такой ситуации — это следствие внутренней паники). А молитвы нет…

Не научены наши люди, что в опасности сразу надо начинать молиться. А есть ведь огромное количество примеров, когда в нештатной ситуации человек просто скажет про себя: «Господи, помоги!» — и дальше всё идёт совсем по-другому. Раз-раз-раз — и как бы сама собой рассосалась почти безвыходная ситуация… Поэтому я в разговорах с ребятами постоянно им говорю: «Что бы ни случилось, ни в коем случае не материтесь! Первые слова должны быть «Господи, помоги!». А дальше — автомат в руки и действуй, как положено!

И я часто замечал, что через некоторое время в подразделениях, где работают военные священники, ребята начинают меньше материться, а больше молиться. А если это происходит, то Ангел Хранитель им помогает. Бог не только сохраняет их от вражеских пуль. Он помогает бойцам вести себя в данном месте в данное время правильно и в военном отношении. И тогда человек побеждает врага и сам остаётся живым. Молитва чудеса творит.

Вообще любой грех на войне — мародёрство, издевательство над мирным населением, воровство — лишает человека защиты. И тут не поможет ни крест на груди, ни иконка в кармане.

Как-то я разговаривал с одним уважаемым генералом. В подразделении, которым он командовал, в своё время погибало много военнослужащих. У некоторых из них были иконки, крестики. Он с недоумением меня спрашивал: «Почему же так происходит?». Конечно, вопрос этот очень сложный и неоднозначный. Господь забирает к себе и тех, кто готов к Царствию Небесному. Но тогда я генералу в том числе сказал и так: «Наличие крестиков и иконок — это не решение вопроса. Они ведь не талисманы. Зла лукавый не может тебе сделать, если ты защищён благодатью Божией. А когда ты совершаешь грехи, то эта защита уходит. И тогда может случиться непоправимое».

Суеверия

В одной из командировок я поставил себе задачу разрушить все суеверные установки, которые есть у военных на своём личном примере. Сделал я это для того, чтобы люди поняли, что все эти придумки — бред сивой кобылы… Если где-то об этих суевериях слышал — специально нарушал. Лётчики говорили: перед взлётом нельзя фотографироваться! Я фотографировался. Кто-то сказал: перед выездом на задачу бриться нельзя! Я брился. Конечно, нарушая эти суеверные правила, я молился Богу. И командировка прошла как по маслу! Теперь я могу уверенно говорить: если молишься Богу, то ничего из суеверий не работает. Проверил на себе. И вместо строго соблюдения суеверий лучше получить благословение в дорогу.

Насколько важно получить благословение, я убеждался неоднократно. Как-то приехал в Старые Атаги. Поговорил там с ребятами-милиционерами из СОБРа, благословил и уехал. Они через несколько часов сорвались и уехали на задачу. По дороге — подрыв фугаса! (Часто ставят сразу два фугаса: один закапывают в землю, другой подвешивают на дереве.) Тот фугас, который взорвался, был подвешен на дереве. Но «духи» при установке развернули его так, что все осколки ушли в противоположную от машины сторону! Никого даже не зацепило. Сами ребята расценили это как чудо Божие. Батюшка приехал, благословил — и их Бог защитил. Неверующему человеку бесполезно это объяснять — он скажет, что боевики случайно фугас неправильно подвесили. А вот верующий человек всё поймёт правильно.

Другой пример: поехал я в Веденский район в отряд милиции. До глубокой ночи исповедовал их, крестил. Ушло на это часов пять. Но остаться на ночёвку я не мог, уехал. На следующий день утром они выехали на задачу. Их обстреляли. Но все в машине остались живы. Я думаю, что дело здесь в молитве и благословении. Таких случаев было очень много. Господь ребят охраняет. А почему? Потому что они, когда к ним приехал священник, сделали правильный выбор — пришли помолиться.

Лейтенант

Какие могут быть удивительные результаты от посещения священником тяжелораненого можно увидеть на таком примере. Лейтенант Евгений В. из разведроты внутренних войск во время тяжёлого боя в Веденском районе получил ранение в промежность. Для мужчины это трагедия. Его перевозили из госпиталя в госпиталь. В конце концов доставили в Реутово, там расположен Центральный госпиталь внутренних войск. Там как раз был дьякон Алексий Заварнов.

У лейтенанта — страшные боли! Но обезболивающие средства уже не работали. Врачи даже боялись их дальше вкачивать — могло не выдержать сердце. У Евгения до этого уже было несколько клинических смертей. Отец Алексий позвал батюшек, сказал Евгению, что надо обратиться к Богу, к вере. А у лейтенанта надежды больше никакой, кроме как на Бога, не оставалось. Евгений причастился святых Христовых Таин и искренне уверовал в Бога. И произошло чудо! Боли ушли. В госпитале к Евгению отнеслись бережно, внимательно, как будто Господь заботой его окружил. Главком внутренних войск выделил денег на сложнейшую операцию.

Финал такой: Евгений полностью поправился, медицинской комиссией признан годным к несению службы. Сейчас он продолжает служить во внутренних войсках. И в личной жизни произошли изменения — он женился на медсестре из госпиталя. Недавно, когда я приезжал к ним на Кавказ, Евгений подошёл ко мне и говорит: «Батюшка, как причаститься хочется!». Мы отслужили литургию, он пришёл, причастился. Такая радость была! Смотришь — человек просто светится верой! Вот оно — настоящее чудо Божие. Священники пришли, помолились, человек обратился к Богу — и из абсолютно безнадёжной ситуации не просто вышел, но ещё и вернулся в строй!

Только в одиночку

Мне приходилось выезжать на Кавказ в составе группы священников. Честно скажу, дело это очень трудное. Как-то, когда мы с Сашей Рогожиным поехали в очередную командировку, нам в Синодальном отделе поручили взять с собой батюшку из другого региона. И когда пришло время ехать по воинским подразделениям в горы, я решил его с собой туда не брать. Я его прикрепил к одному воинскому подразделению, где он постоянно находился. Кроме того, он ещё работал и в подразделениях в ближайшей округе. По просьбе местной епархии он работал и в близлежащем храме, где в то время вообще не было священника. С этими задачами он справился. А вот насколько успешной была бы его поездка с нами в горы, я не знаю… Ведь человеку, который не имеет никакого опыта работы с военными, очень трудно сразу войти в очень сложную обстановку.

Спросите любого военного: что для него самое страшное? Многие ответят: «Молодого солдатика погибшего к его родственникам везти». Возможно, именно поэтому многие священники предпочитают ездить на войну в одиночку, в том числе и я. Часто священники меня просят: «Батюшка, возьми с собой!». Но я всегда отказываю и еду один…

Равнодушие

Как-то раз так получилось, что при мне в подразделение спецназа прибыло молодое пополнение. В массе своей эти молодые ребята к вере были равнодушны. Так мы утомились в бесплодном взаимном общении! А один молодой лейтенант вообще мне сказал: «Я современный молодой человек. И в вашу религиозную чушь я верить вообще не могу!». Они меня настолько достали, что как-то в сердцах я им сказал: «Ребята, таким равнодушным отношением к вере вы какую-нибудь беду на свою голову накличете». Я во время бесед вообще практически всегда ребят предупреждаю, что нельзя на войне пренебрегать верой, это заканчивается кровью. Это на Большой земле воздаяние за грех среди большого количества людей иногда не заметно. А на войне это всё хорошо видно.

В этот раз современные молодые люди меня, как я и опасался, не услышали. Но ведь через священника говорит Бог! Иногда бросишь слова вроде просто так, а потом оказывается, что на самом деле ты не просто так что-то сказал — это через тебя Господь людей предупредил.

Через какое-то время под Автурами с этими молодыми ребятами произошло страшное событие. Подразделение попало в засаду. Они в нарушение всех правил несколько раз из одного и того же места эвакуировали свои группы. Боевики их тут и подловили… Есть видеозапись этого боя, сделанная боевиками. В ответ на огонь боевиков никто из наших не стрелял…

Рядом с местом боя находилось оперативное подразделение ФСБ. Я потом разговаривал с их командиром. Он мне в подробностях рассказывал, как один из командиров попавшей в засаду колонны, молодой офицер, от места засады в их СОГ (специальная оперативная группа. — Ред.) прибежал. Фээсбэшники вытащили ребят, раненых привезли к себе в СОГ. Просили спецназовцев дождаться «вертушек», чтобы быстро эвакуировать раненых. А те решили везти раненых в отряд под Шали в колонне. В результате некоторые раненые скончались. Не довезли их до госпиталя. Итог этого страшного боя — восемь погибших. Вот вам и прямая связь между пренебрежительным отношением к вере со стороны «продвинутых», считающих себя очень современными, молодых людей, и результат такого отношения — страшная трагедия…

Ряженые

И здесь, на Большой земле, хватает людей, которые под видом священства играют на религиозных чувствах наших сограждан. Под именем священства, играя на сострадательности и милосердии людей, они пытаются построить свой бизнес. Конечно, при этом они действуют против Церкви и хулят её пастырей.

На войне такие люди попадаются тоже. Но это очень легко проверить практически. Любой священник, который едет на войну, имеет командировочное предписание. Если ты сомневаешься в конкретном человеке, то всегда можешь позвонить в Синодальный отдел и уточнить. И если выясняется, что человек, который выдаёт себя за священника или монаха, на самом деле не является чадом Русской Православной Церкви, надо прежде всего поставить в известность священноначалие. Ещё надо потребовать от военных, чтобы те полностью перекрыли этому человеку доступ к личному составу и в воинское подразделение.

Военные в этом деле — люди неискушённые. Был в Чеченской республике «монах» босоногий, который по воинским подразделениям на велосипеде катался. Никаких свидетельств, что он является монахом Русской Православной Церкви, нет. Личностью он был довольно-таки известной. Всегда ходил босой, даже по снегу зимой.

Как-то подходит ко мне один из офицеров Главного разведывательного управления и говорит: «Батюшка, тут у нас монах босоногий ходит. Я его побью». Спрашиваю: «А что случилось?». — «А он у меня из холодильника кусок колбасы с бутылкой водки спёр!». Я объяснил офицеру, что этот деятель к Церкви никакого отношения не имеет. Пришлось через командование ОГВС положить конец его «велопробегу» по воинским подразделениям. Больше я не слышал, чтобы он в частях появлялся.

Есть известный фильм «Живи и веруй». Там выступает человек, называющий себя архимандритом. Личность очень известная, его многие знают как Киприана-Пересвета. Но он — сам по себе, самосвят. Он не был в Русской Православной Церкви рукоположен в священники, хотя носит священническое облачение и ходит с крестом на груди. Общение с ним очень вредно. А с богословской точки зрения то, что он говорит, вообще ни в какие ворота не лезет! Есть ещё другой фильм — «Софринская Богородица». Там этот же «архимандрит» тоже свои сказки рассказывает. Такие лжемонахи, или лжесвященники, — это настоящие волки в овечьей шкуре. С ними надо жёстко бороться.

Среди таких деятелей могут быть и духовно болящие люди. Кто-то из них, может быть, находится в прелести, в самообольщении, кто-то может преследовать и материальные цели. Но здесь уместно вспомнить, как Лоуренс Аравийский, знаменитый агент английской разведки, в начале XX века в лохмотьях ездил по арабским землям под видом бродячего дервиша. Тогда Ближний Восток почти весь был под властью Османской империи. Этот «дервиш» мастерски натравливал часть арабских племён на турков, лично пускал под откос турецкие военные железнодорожные составы. И при самом деятельном участии Лоуренса Аравийского англичанам удалось добиться к 1923 году окончательного падения Османской империи. В Турции Лоуренса Аравийского до сих пор считают одним из главных врагов, который своей разведывательной и диверсионной деятельностью нанёс турецкому государству непоправимый урон… Памятуя об этом, я прямо говорил командирам: вот есть тут у вас непонятный человек, путешествует по войскам, общается с офицерами, получает определённую информацию. А куда эта информация уходит? Ребята, смотрите, кого вы пускаете и чем это может закончиться!..

Цена праздношатания

Когда ты находишься в зоне ведения боевых действий, праздношатания, празднохождения нужно полностью исключить. Не надо создавать проблемы себе и военным, у которых ты находишься. Ходить можно только в те места, куда тебе сказали, что ходить именно туда можно. Не надо шастать по рынкам, не должно быть никаких самостоятельных поездок на такси. Добром это не заканчивается.

Вот трагический пример, свидетелем которого я был. Отряд спецназа закончил выполнение боевой задачи. Его выводили железнодорожным транспортом из Хасавьюрта (Дагестан). В Хасавьюрте сержант и солдат, будучи в военной форме, решили пробежаться до магазина, а их расстреляли из проезжавшей машины… Потом мне пришлось лететь в вертолёте вместе с телом одного из погибших. Глядя на чёрный мешок, который лежал у нас под ногами, я примерно представлял, как рассуждали эти ребята: командировка-то уже закончилась, можно и расслабиться! Забыли, где находятся, вышли за пределы части — и трагедия. Ещё я думал: он ведь мог так же, как я, сейчас ехать домой. А вместо этого лежит в чёрном мешке у нас под ногами…

Первая командировка на войну

В первую мою командировку в Чечню я отправился со своим многолетним помощником Александром Рогожиным. Дело было зимой 2006 года. Конечно, перед поездкой мы очень волновались — ехали ведь в первый раз. Как будет? Что будет?.. Набрали подарков — крестиков, небольших иконочек. Взяли с собой ещё и икону побольше с изображением Спасителя. Обычная икона, недорогая, в пластмассовом киоте.

Ехали мы в Чечню с молодым пополнением 33-й бригады внутренних войск. В командировку из бригады должны были ехать двести восемь человек. Из них отказников оказалось только пять. (Отказники эти — плод деятельности организации «солдатских матерей». Бригада отвоевала и вернулась. И теперь вот представьте, как будут до конца жизни чувствовать себя те пятеро, которые сломались, испугались и не поехали…)

Приехали мы с Сашей в бригаду вечером. Заночевали в госпитале. Я там, воспользовавшись удобным моментом, больных ребят покрестил.

Утром отряд построили. Мы с Сашей тоже на построении присутствовали.

И когда ребята проходили мимо нас торжественным маршем, было заметно, что все они очень волнуются…

Погрузились, колонной двинулись в Пушкин, на аэродром. Саша поехал впереди на машине гаишников, а я сел в кабину одной из грузовых машин. Когда прибыли в Пушкин, самолёта ещё не было. На улице холодновато, солдаты по аэродрому ходят, подпрыгивают — греются. Я зашёл в помещение, где ждали вылета старшие офицеры. Согрелся немного, чаю с ними выпили. А потом я вышел на улицу и пошёл к солдатам. Так и ходил от подразделения к подразделению, шутил, смеялся, анекдоты

безобидные рассказывал. Мне было заметно, как ребятам непросто скрывать свою тревогу…

Наконец-то прилетел борт. Опять построение. Я всех благословил иконой Спасителя. Быстро загрузились и взлетели. В салон все набились плечом к плечу — как селёдки в бочке. Мне повезло — пилоты пустили меня в кабину. Я так на месте штурмана весь полёт и просидел.

Через несколько часов приземлились в Моздоке. Выгрузились, построились и пошли на милицейскую пересылку. Пересылка устроена была в палатках. На железных кроватях ни белья, ни матрасов нет. Ложишься прямо на голые металлические решётки. Внутри палаток печки дымят страшно! Так что выбор у нас был небольшой: либо задохнуться от дыма, либо задубеть от холода на улице (ночью стало ощутимо прохладно). Короче, был это не сон, а какое-то сплошное полуобморочное состояние: дыма в палатке наглотаешься, на улице побродишь, снова зайдёшь внутрь, опять дыма наглотаешься… Молодые офицеры, которые остались на пересылке с солдатами, этот вопрос просто решили — сидят себе гурьбой, потихоньку водочку попивают!..

Мне предлагали поехать со старшими командирами, где можно было бы уютно расположиться, но я отказался.

В ту самую первую командировку мы себе поставили задачу: пройти с молодыми ребятами весь путь бок о бок. Как они, так и мы.

Утром снова построились и колонной пошли на железорудный вокзал к бронепоезду «Козьма Минин». А впереди колонны шли мы с иконой! Местные жители нас долго провожали взглядами… Такого они ещё ни разу в жизни не видели: идёт колонна солдат с оружием, а впереди — батюшка с иконой! Потом мне рассказывали, что они спрашивали военных: «А что, в России всё изменилось? Революция произошла, что ли?».

Бронепоезд оказался совершенно не похож на те бронепоезда, которые мы видели в кино про гражданскую войну. Это было нечто невообразимое… Бронепоезд состоял из платформ с танками, пулемётами и нескольких обшитых железом обычных вагонов. Набились мы внутрь под завязку, руки не поднять. Ребята мучаются — в туалет не сходить (а ехать нужно было пять-шесть часов). Вроде и были где-то туалеты, но чтобы до них добраться, надо было очень долго и мучительно, в прямом смысле по головам, ползти. По дороге сделали только одну остановку. Все выскочили из вагонов по нужде как ошпаренные.

Я задремал. Тут меня кто-то в плечо легонько толкнул. Обернулся — это мне молодые лейтенанты стакан водки и кусок колбасы с уважением передали. Я водку выпил, колбасой закусил, чтобы ребят не обидеть.

Мне показалось, что тряслись мы в этом скотовозе целую вечность. Наконец-то доехали до станции. Ребят пересадили в «уралы», кто-то сел на БТРы сопровождения. Мы с Сашей заскочили в «уазик» заместителя командира БТГ (батальонно-тактическая группа. — Ред.). Поехали дальше. Запомнилось, как по дороге местные мальчишки в наш «уазик» камнями запульнули. На это один из офицеров философски заметил: «Хорошо, что не гранатой…». Это сейчас всё с юмором вспоминается. А тогда, помню, точно было не до смеха.

Приехали, расположились. У меня как-то сразу сложились отличные отношения и с замполитом, Олегом Петровичем Литвинчуком, и с командиром, Владимиром Владимировичем Поликарповым. Для меня этот командир — пример настоящего офицера. Человек слова и дела: сказал — сделал. А за ребят — вообще готов в огонь и воду. Но и требовал он от подчинённых по полной программе.

Мы с замполитом Олегом Петровичем Литвинчуком обошли все подразделения. Я крестики ребятам раздал.

А потом на плацу я за один раз крестил больше ста пятидесяти человек. Через некоторое время у меня уже правая рука не поднималась, когда помазывал ребят. Приходилось её левой рукой поднимать. Потом на следующий день ещё крестил, ещё крестил, ещё крестил…

Началась кропотливая работа. В один батальон поехали, в другой, технику здесь освятил, там освятил. И до сих пор помню беседы и разговоры до самого позднего вечера.

Как-то решил: надо отслужить молебен о тех, кто служит, и панихиду по погибшим. Командирам поставил условие — не надо никого насильно сгонять. Попросил: просто объявите по бригаде. Кто сам захочет — пусть приходит. Начал служить. Стою. Молюсь. Саша Рогожин рядом. Про себя думаю: ну придут человека три-четыре. Максимум — пять-шесть. Все же своими делами заняты. Слышу — сзади какая-то суета, шум. А когда во время молебна назад обернулся — человек двести ребят стоит… И солдаты-срочники, и офицеры. Сами пришли.

С Владимиром Владимировичем мы завели новую традицию. Каждое утро мы с Сашей выходили на построение и выносили с собой икону Спасителя. Саша с иконой стоял впереди перед строем. А когда в конце построения все проходили торжественным маршем, мы всегда впереди колонны с иконой шли.

В течение нескольких месяцев я в 33-ю бригаду в Чечню приезжал несколько раз. Казалось бы, прошёл всю вдоль и поперёк. Все подразделения обошёл, до самых дальних закоулков части добрался. Но не тут-то было! Как-то в очередной свой приезд все дела свои закончил. Присел около штаба на автомобильную шину, которая в землю вкопана. Рядом часовня, погода хорошая, солнышко светит. Лепота… Вижу — мимо чешет молодой парень. Я ему: «А чего в часовню-то не зайдёшь?». Он: «Так я некрещёный!». Ничего он не видел, ничего не слышал. Покрестил я и его. Получается, что как ты ни напрягайся, всегда найдётся кто-то, кто ничего не видел и ничего не слышал. Вот такой армейский закон…

Когда мы уехали, традиция выносить икону на утреннее построение в бригаде сохранилась! Парнишку, сына священника, который служил в бригаде срочную, назначили каждый день утром выносить икону. Потом в бригаде построили часовню. Икона в ней постоянно находилась.