Бесплатный фрагмент - Вы отправляетесь в незнакомые страны…

Владимир Фетисов
«ВЫ ОТПРАВЛЯЕТЕСЬ В НЕЗНАКОМЫЕ СТРАНЫ…»

Две документальные повести о русских разведчиках XIX века

ПОВЕСТЬ ПЕРВАЯ

РУССКИЙ ДЕРВИШ.

ЖИЗНЬ И СТРАНСТВИЯ ПЕТРА ПАШИНО

Репродукция портрета Петра Пашино.

Художник Александра Шнейдер.

ПРОЛОГ

1873 год. Афганистан. По направлению к городу Маза­ри-Шариф медленно продвигается группа паломников. Их цель — мусульманская святыня «Хазрат Али». Там, по древ­нему преданию, находится могила халифа Али, тело кото­рого, всё по той же легенде, было выкрадено похитителя­ми и похоронено именно здесь. Среди паломников ничем, — ни одеждой, ни обликом, — не выделяется худощавый,

смуглокожий человек лет тридцати пяти. По документам — житель турецкой Смирны Шейх-Мухамед-Алба-Эфенди, он на каждом привале усердно молится, перебирая из яшмы чётки и ведёт со своими спутниками религиозные беседы, свидетельствующие о его глубоком знании Корана и других священных мусульманских книг. Ни один из его собеседни­ков даже не догадывается, что под маской благочестивого турка скрывается российский подданный Пётр Иванович Пашино.

Смуглость кожи достигалась втиранием в неё ослиного навоза, — вкупе с бородой и обритой наголо головой это де­лало Петра Ивановича неотличимым от азиатского жителя. Впрочем, однажды маскировка не помогла — в городе Дарк­хот к нему неожиданно бросился афганец, прошептавший: — Я узнал тебя. Ты русский, которого я видел однажды в Самар­канде с генералом Кауфманом. Если ты не дашь мне тысячу рублей, я разоблачу тебя перед вали (правитель города — В.Ф.). — Ты что-то путаешь, — ответил Пётр, — я бедный паломник из Смирны.

Через некоторое время Пашино был схвачен, однако, предчувствуя арест и возможную гибель, он успел передать своему верному слуге все деньги и бумаги, сказав при этом: — Если меня убьют, сразу отправляйся в Ташкент, сообщи властям о моей гибели и передай эти документы. Обяза­тельно сделай это, получишь большую награду.

Стражники привели русского путешественника во дво­рец.

Убелённый сединами правитель города сидел в боль­шом зале, окружённый духовными лицами. Ввели Пашино и доносчика.

— Мир вашему дому, да хранит его Аллах, — приветство­вал вали Пётр Иванович и, как подобает мусульманину, сел напротив, подогнув колени.

— Кто ты, чужеземец? — внимательно оглядев того, спро­сил правитель.

Пашино рассказал свою легенду, а затем стал наизусть читать суры Корана. Через некоторое время вали махнул рукой, показывая, чтобы тот убирался восвояси.

— Неверный не может так хорошо знать Коран, — объяснил он своё решение приближённым. Таким образом, удиви­тельное хладнокровие, знание языков и священной книги спасли русского путешественника от неминуемой смерти.

Кем же был этот таинственный странник?

Чрезвычайно и многогранно одарённый, проживший недолгую, но яркую, полную приключений жизнь — земле­проходец, дипломат, публицист, издатель, этнограф, педа­гог Пётр Иванович Пашино. Именно о нём и пойдёт речь в этой документальной повести.

Глава первая

НАЧАЛО

В 1836 году в купеческом городе Ирбите — ирбитская ежегодная ярмарка была второй в России после нижего­родской, — в семье певчего придворной капеллы Ивана Па­шино родился мальчик, которого назвали Петром. Отцу не довелось увидеть, каким вырастет его дитя — через два года он умирает, оставив жену с малолетним сыном на руках, практически без средств к существованию. В поисках луч­шую доли, мать с ребёнком уезжает в Соликамск работать на соляных копях, а ещё через четыре года отправляется в город Чердынь, расположенный на севере Пермского края. В этом городе мальчик был определён в Уездное учили­ще, в котором окончил все три класса. Уже здесь у Петра проявилась необычайная способность. Находясь в окру­жении татарских и киргизских детей, своих товарищей по детским играм, он быстро выучил их языки, умея не толь­ко свободно на них разговаривать, но и писать и читать. Чтобы продолжить обучение сына, мать переезжает с де­вятилетним сыном в Пермь, где тот поступает в гимназию. Но не успевает он порадоваться новенькой гимназической форме, как судьба наносит ему страшный удар — от чахот­ки умирает мать, и мальчик остаётся круглым сиротой. По­скольку Пётр, будучи сыном придворного певчего, имел определённые льготы, к тому же потерял обоих родителей, то он, по ходатайству директора учебного заведения, был немедленно зачислен на казённое обеспечение в Первую Казанскую гимназию, куда и поступил в декабре 1845 года.

Мальчику необыкновенно повезло — директором гимна­зии в это время был Николай Алексеевич Галкин, участник арктических экспедиций графа Ф. П. Литке и И. Ф. Крузен­штерна. Преподавая географию и историю, Галкин, расска­зами о своих путешествиях, полных романтики и приклю­чений, буквально заворожил маленького Петю, пробудив в нём интерес к далёким неизведанным странам.

Уже к четвёртому классу юный Пашино обратил на себя внимание преподавателей своими необыкновенными спо­собностями. К этому времени он свободно говорил и пи­сал на татарском, монгольском, киргизском (казахском) языках, овладел французским, немецким и латынью. За сочинения же на родном, русском языке, всегда выбирая исторические темы, неизменно получал высшие баллы. А вот поведение гимназиста Пашино оставляло желать луч­шего: во всех проделках и всевозможных дерзких выходках он неизменно выступал в роли зачинщика. Но, несмотря на частое прибывание в карцере, ему, как лучшему учени­ку, многое прощалось, а находчивость и остроумие часто избавляли его от наказаний. О талантливом ученике узнал попечитель Казанского учебного округа Владимир Порфи­рьевич Молоствов и стал приглашать его к себе играть со своими детьми. В этом гостеприимном доме Пашино по­знакомился с крупным историком, членом-корреспонден­том Петербургской Академии наук В. И. Григоровичем.

Эта встреча стала судьбоносной в жизни юноши. Виктор Иванович, заметив незаурядные задатки Петра, приложил немало усилий для его дальнейшего развития, став старшим другом и наставником будущего дипломата и путешествен­ника. Под влиянием Григоровича Пашино стал заниматься литературной деятельностью и уже пятнадцатилетним под­ростком был удостоен публикации в местной печати.

Деятели, сыгравшие значительную роль в становлении

П. И. Пашино: В. П. Молоствов, фотопортрет неизвестного мастера, В. И. Григорович, фототипия (архив РГБ) и российский востоковед, заслуженный профессор кафедры турецко-татарской словесности Петербургского университета И. Н. Березин, гравюра Барановского с фотографии неизвестного автора

Однажды в гимназию приехал профессор И. Н. Березин и, услышав на уроке турецкого языка перевод Пашино ка­кой-то статьи, был поражён сочностью языка переводчи­ка и предложил юноше перевести с татарского отрывок из книги Хальфина (татарский просветитель — В. Ф.). Будучи главным редактором «Казанских губернских ведомостей», Илья Николаевич опубликовал работу пятнадцатилетнего подростка под названием «Татарские сказания». Это был первый литературный опыт Петра Пашино.

В 1852 году Пётр успешно оканчивает гимназию и по­ступает на историко-филологический факультет Казанского университета по Восточному отделению. Началась студен­ческая жизнь, заполненная занятиями, кутежами, проделка­ми и сладостным общением со сверстниками. Весёлый нрав Петра, его любовь к шуткам и розыгрышам никуда не делись и в студенческие годы. Однажды это чуть было не привело к драматическим последствиям. На одном из городских балов всех покорила неизвестная девушка: красивая, весёлая, эле­гантная, хорошо сложенная. Молодые люди толпились около неё, соперничая друг с другом в борьбе за благосклонность красавицы. Вполне естественно, что лучшей маской стала именно она. Затем, по традиции, состоялся ужин. И тут кто- то из присутствующих узнал в «прекрасной незнакомке» пе­реодетого в женское платье студента Пашино. Этот эпизод дошёл до руководства университета, и только заступниче­ство Григоровича спасло юношу от отчисления. Талант ак­тёра и способность к перевоплощению впоследствии весьма пригодятся Петру в его многочисленных странствиях.

Казанский университет был одним из лучших в Россий­ской империи, и во время учёбы Пашино познакомился со многими будущими литературными деятелями: в част­ности, с П. Д. Боборыкиным, впоследствии известным пи­сателем и издателем. Через три года при Петербургском университете открылся Восточный факультет, отделение в Казани в связи с этим было закрыто и студенты, среди которых был и Пётр, переехали в столицу. Здесь юноша сближается с демократическими кругами, знакомится с Н. А. Добролюбовым и серьёзно начинает заниматься изуче­нием русской литературы.

Обучение в университете Пашино заканчивает в 1856 году и, как один из лучших студентов, сразу получает на­учную командировку для исторических изысканий и ар­хеологических раскопок в Болгарах на Волге, где когда-то располагалось древнее царство Волжская Булгария. Пётр с энтузиазмом приступает к делу, однако сразу же сталки­вается с препятствием в лице местного священника. Тот был категорически против каких-либо раскопок и убедил сельского старосту не давать для них рабочих, мотивируя это тем, что Пашино «кандидат», а, следовательно, уклоня­ющийся от военной службы. Петру пришлось приложить немало усилий, чтобы доказать сначала священнику, а затем старосте своё социальное положение. В конце кон­цов раскопки начались и принесли неплохой результат — было найдено множество редких монет, одна из которых оказалась уникальной — отчеканена во времена Дмитрия Донского. Возвратясь в Петербург, Пётр всю найденную коллекцию передал в «Императорское русское археологи­ческое общество».

В университете Пашино сделал доклад по результатам экспедиции и представил отчёт, который был засчитан как кандидатская диссертация. Юноша остаётся в университете для прохождения магистратуры, а после окончания курса поступает на службу в Азиатский департамент Министер­ства иностранных дел. Свой литературно обработанный от­чёт о раскопках Пётр отнёс в «Современник», где он и был опубликован. В дальнейшем на страницах этого популярно­го журнала появляются ещё три его рассказа из жизни волж­ских татар под прозрачным псевдонимом П. А. Шино.

Сотрудничая с «Современником», Пётр близко сходит­ся с его редактором И. И. Панаевым и Н. Г. Чернышевским, чьи взгляды были ему близки. Однако литературный труд больших материальных благ не приносил, и Пашино начи­нает писать сочинения для офицеров Академии Генераль­ного штаба, два из которых — «О торговле чаем» и «История Ост-Индской компании», были признаны достойными пе­чати. Гонорар составил 600 рублей.

В том же 1857 году Пётр приглашается в качестве пре­подавателя в Лесной институт. Он быстро завоевывает любовь студентов своим демократичным к ним отношением и вольным образом мыслей. Руководству института, на­против, это совсем не нравилось, и Пашино вскоре вынуж­ден оттуда уйти. К счастью, в 1861 году наконец сбылась юношеская мечта Петра: Министерство иностранных дел решило отправить его в Персию в качестве второго секре­таря посольства. И молодой дипломат начинает усиленно изучать страну, в которой ему предстояло служить.

Глава вторая

ПЕРСИЯ

О первом путешествии по Персии и службе в русском посольстве в Тегеране Пётр Иванович рассказал в вос­поминаниях, которые, к сожалению, не были изданы отдельной книгой. Написанные в форме писем к неиз­вестному адресату, они разбросаны по нескольким рос­сийским газетам и журналам того времени: «Санкт-Пе­тербургские ведомости», «Русь», «Русский инвалид» и другие. В них личные впечатления второго секретаря русского посольства перемежаются со сведениями, по­лученными им из разговоров со сведущими местными жителями из различных слоёв персидского общества. К примеру, многое Пашино заимствовал из своих бесед с младшим мирзой (писцом) русского посольства в Теге­ране, Абдул-Вегабом, «проехавшим все степи до Бухары». В столицу Персии молодой дипломат отправился из Эри­вана вместе с курьером, вёзшим в Тавризское генераль­ное консульство деньги. Ехали на лошадях по дорогам, не вполне безопасным — можно было подвергнуться на­падению разбойников. К счастью для путешественников, всё закончилось мирно. Подъезжая к персидской границе, путники встретили множество людей, направлявшихся в Россию на заработки — своего рода «гастарбайтеры» XIX века. «Это всё были персияне из Тавриза, Маранда, Арде­биля и даже из Урмии, которые ежегодно совершают по­добное путешествие в Эривань, Тифлис, Кутаис и другие закавказские города для заработков, — пишет Пётр Ивано­вич. — Должно быть не совсем выгодно в Персии положе­ние работников, каменщиков, столяров и проч., когда они маршируют за тысячу верст, чтобы заработать по одному рублю в сутки. Костюм их заключался в одной длинной ру­бахе, иногда совершенно разорванной, как решето, и в во­йлочной, наподобие горшка, шапке, которая вплотную об­тягивала их полувыбритую голову. За спиной ни котомки, ни пилы, ни топора, — признак недомовитости и крайней нищеты; в руке длинный посох вроде поповской трости».

Гравюра А. Даугеля «Виды и типы Персии. Мусульмане на пилигримстве к гробнице Али». Журнал «Всемирная иллюстрация» №248, 1874 г.

Поразил путешественника своим разнообразием базар в Тавризе — главном городе персидской провинции Южный Азербайджан. С огромным интересом прогулялся Паши­но по торговым рядам, впервые увиденного им восточно­го базара, наблюдая повадки торговцев и покупателей, с любопытством осматривая разнообразные великолепные изделия: оружие, ситцевые и коленкоровые ткани, посуду, зеркала, глиняную и хрустальную посуду, краски, пряности, ковры, сушеные фрукты, орехи и сладости.

Были товары и из России, однако, в своих записках Па­шино сетует на то, что у русских купцов нет еще той «сно­ровки и приспособления» к вкусам персов, как у англичан, которые рисунки для ситца и фарфора — товаров, предна­значенных для сбыта в Персии, — заказывают персидским художникам. Надо сказать, Пётр на протяжении всей своей жизни выступал сторонником русской экономической экс­пансии на Востоке.

Персидские города — Тавриз, Казвин, Тегеран — пред­стают в записках Пашино, словно сошедшие со страниц «1001 ночи» — окружённые роскошными садами, с зубча­тыми крепостными стенами, шумными базарами, узкими прохладными улочками.

В Тегеране, в июне 1862 года, произошла встреча русского дипломата с вы­дающимся путешествен­ником Арминием Вамбе­ри, который из Тегерана намеревался отправиться в путешествие по хан­ствам Средней Азии.

Пётр сразу обратил внимание на нового че­ловека, появившегося в Тегеране и остановивше­гося в турецком посоль­стве. Получив сведения о незнакомце как о челове­ке «весьма многосторон­не образованном, претендующем даже на знание русского языка», молодой русский дипломат решил с ним познако­миться. Интерес, как выяснилось, был взаимным — Вамбе­ри также заинтересовался русским, который был знаком с «бытом и языком восточных татарских народов». Они были похожи, эти два молодых человека. Обоими владела страсть к путешествиям, и тот и другой были увлечены Востоком и владели многими языками. Встреча произошла на обеде в английском посольстве. В своих записках Пашино пишет: «За обедом разговор вёлся по-турецки, потому, что англий­ский посланник г. Алисон великолепно владеет этим язы­ком и, кроме турецкой миссии, гостей не было».

Беседа шла в основном о языках. Вамбери интересовал­ся тюркскими диалектами, а также бытом и социальным положением волжских татар. Из Тегерана венгерский учёный отправился, как и за­думал, в путешествие по Средней Азии. В облике стран­ствующего дервиша по имени Решид Эффенди он посетил Хиву, Бухару и Самарканд, постоянно находясь на грани разоблачения. Пашино, рассказавший о встрече с Вамбери в «Санкт-Петербургских ведомостях», очевидно взял на во­оружение этот

Арминий Вамбери, фотопортрет способ путешествия «под прикрытием».

Полтора года прослужил в Тегеране Пётр Иванович. Ка­залось бы, быстрая дипломатическая карьера ему обеспе­чена: знание языков (в университете он в совершенстве из­учил персидский и индустани), острая наблюдательность, умение в живой, увлекательной форме излагать на бумаге свои мысли, отличное знание истории и географии долж­ны были послужить хорошим трамплином. Однако среда, в которую попал молодой дипломат, — честный, с прямым характером и демократическими взглядами, — не приняла его, и пребывание в посольстве стало для Пашино нестер­пимым. «Служить бы рад, прислуживаться тошно» — девиз грибоедовского героя был близок и Петру. Льстить и заи­скивать он не умел и не хотел, и вскоре стал в посольстве «белой вороной». «Судьба меня втолкнула в неподходящую сферу людей, у которых прежде всего в виду были интри­ги, копанье выкапывание друг для друга» — писал Пашино в записках «Из воспоминаний секретаря посольства (О теге­ранской жизни)», опубликованных в двух номерах журнала «Колосья» за 1887 год. В сентябре 1862 года Пётр берёт от­пуск и возвращается в Петербург, объехав перед этим всю северную Персию. Начались тяжёлые дни безденежья. Об­ратно в Лесной институт устроится не удалось, жалованье в МИДе было мизерное, сбережения, большая часть кото­рых была потрачена на путешествие, подходили к концу. И тут, внезапно, его назначают первым секретарём всё в то же посольство в Тегеране. Пётр стал готовиться к отъезду, но неожиданно получает письмо от своего начальника Ф. Р. Остен-Сакена, в котором тот уведомляет, что поездка от­ложена.

Что же произошло? Среди газет, получаемых Пашино, оказались два экземпляра нелегального листка «Земля и Воля». Сейчас трудно сказать, были ли они кем-то под­кинуты или нет, но Пётр один экземпляр показал своему приятелю и сослуживцу по министерству персу Якубу, ко­торого считал человеком порядочным. Однако тот донёс в жандармское управление. К Пашино пришли с обыском, но ничего противозаконного не обнаружили. Тем не менее, назначение в Персию было отменено, — «ложки нашлись, а осадочек остался» — и Пётр остаётся в Петербурге, по-преж­нему считаясь прикомандированным к Министерству ино­странных дел. В это же время начинается обширная лите­ратурная деятельность Пашино. В российской прессе появ­ляются собранные им за время службы в Персии матери­алы исторического, этнографического и географического характера. Написанные ярким, живым языком: «Письма о Персии» в газетах «Русь» и «Русский инвалид»; «За Эрива­нью» и «Встреча с Вамбери в Персии» в «С.-Петербургских ведомостях» — они вызвали живейший интерес у читате­лей. Так бы, вероятно, всё и продолжалось, если бы не про­изошли события, ставшие причиной нового дипломатиче­ского назначения Петра Ивановича.

В июне 1865 года русскими войсками был взят Ташкент, и к Российской империи присоединяются новые земли, на которых создаётся Туркестанская область. Появилась необ­ходимость освоения новых территорий, для чего, в первую очередь, нужны были специалисты: управленцы, знающие Восток, и переводчики.

В конце 1865 года первый губернатор Туркестанской об­ласти, генерал Черняев, был вызван в Петербург «для окон­чательного разъяснения всех вопросов, относящихся до Туркестанской области и наших сношений с среднеазиат­скими соседями», а на его место назначается генерал-май­ор Д. И. Романовский.

Военный министр Милютин представил по этому по­воду доклад императору Александру II, в котором, в част­ности, писал: «Вашему Императорскому Величеству бла­гоугодно было Высочайше повелеть военного губернатора Туркестанской области вызвать немедленно в Петербург. Но как, на время отсутствия генерал-майора Черняева, управление областью должно быть возложено на другое лицо, опытность и способности которого могли бы служить правительству ручательством в успешном ведении дел, то я полагал бы необходимым командировать в распоряжение командующего войсками Оренбургского военного окру­га, согласно последовавшему уже на то предварительному соизволению Вашего Императорского Величества, состо­ящего при мне генерального штаба ген.-м. Романовского, который сопровождая в минувшем году ген.-адъют. Кры­жановского во время осмотра им Туркестанской области, достаточно ознакомился с положением наших там дел; причем разрешить командующему войсками Оренбург­ского военного округа, если признает нужным, отправить ген.-м. Романовского в Ташкент для исполнения должно­сти военного губернатора Туркестанской области, за отъез­дом ген.-майора Черняева.

Вместе с тем, принимая в соображение, что в Турке­станской области чувствуется ощутительный недостаток в лицах, знающих Восток, что особенно заметно ныне, при необходимости ближе ознакомиться с туземцами, их исто­рическою жизнью и гражданским устройством, в помощь ген.-м. Романовскому признается необходимым придать для собрания необходимых сведений лицо, специально из­учившее Восток и восточные языки.

Для сего может быть назначен драгоман (переводчик, В. Ф.) Азиатского департамента министерства Иностранных Дел коллежский асессор (соответствует военному чину майор, В. Ф.) Пашино, на что вице-канцлер изъявил уже свое согласие».

По всей видимости, в этом назначении большую роль сыграл начальник Азиатского департамента МИД Николай Петрович Стремоухов, который, кроме все­го прочего, озаботил Петра Ивановича, неким тай­ным поручением. Но об этом мы расскажем чуть ниже. В начале февраля 1866 года драгоман Пашино отправляет­ся к новому месту службы, в Ташкент.

Глава третья

ТАШКЕНТ

Путь в Ташкент начинался от Оренбурга, куда Пашино приехал 20 февраля 1865 года и стал ждать подорожную. Кроме того, возок — транспортное средство того времени — сломался в дороге и необходимо было время на его по­чинку. Три дня прожил в Оренбурге Пётр. Даром времени, при этом, он не терял. Заходя по делам в разные штабы и канцелярии, обедая и ужиная у «оренбургского Дюссо-Ан­тона Каретникова», молодой чиновник приобрёл много по­лезных знакомств. Отнёсся, правда, к своим новым знако­мым он с изрядной долей иронии: «Их прежде всего обуяла зависть, — пишет Пашино, — что я еду без них в этот обето­ванный край повышений и отличий, а потому в успокоение себя, они стали описывать мне самыми чёрными красками те лишения и опасности, какие ждут меня в дороге».

Своё путешествие из Оренбурга в Ташкент, Пётр Ивано­вич описал в путевых заметках «Туркестанский край в 1866 году», изданными в Петербурге отдельной книгой, прекрас­но проиллюстрированной молодым художником Дмитрием Вележевым — спутником Пашино по путешествию. К изда­нию также была приложена самая точная для того времени географическая карта Средней Азии, составленная астроно­мом и дипломатом К. В. Струве. Книга охотно раскупалась и вскоре стала библиографической редкостью. В ней впервые было дано подробное и добросовестное описание только что присоединённых территорий, поскольку кроме собственно описания самого путешествия, написанного весьма увлека­тельно, примерно треть книги посвящена детальному опи­санию торговли, экономики, вопросам образования и про­свещения Туркестанского края, обычаям и быту его жителей.

Критика того времени высоко оценила труд Петра Ива­новича, назвав его «дельным и очень любопытным со­чинением» и «бойким рассказом, живо передаваемыми впечатлениями». И, действительно, свои многочисленные встречи в пути с киргизами (казахами), Пашино описывает с юмором и нескрываемой симпатией к кочевому народу.

Приведу небольшой отрывок, ярко описывающий одну из таких встреч: «Подозревая в каждом русском знание медицины, они (киргизы, В. Ф.) приступили к вележевской фляжке с ромом и просили у него лекарства. Я играл при этом возложенную ими на меня роль толмача. Тот с злобною миною поднёс чарку больному. Лекарство это произвело не­ожиданное действие, — вдруг вся юрта превратилась в боль­ницу, веселые рожи скорчились в болезненные и все, муж­чины и женщины, изъявили непреодолимое желание изле­читься от какой-то неведомой немощи. Имея впереди форт №1, мы расщедрились; чарка пошла в круговую. Мужчины выпивали, чмокали губами, морщились, качали головами и приговаривали: „джаксы apaк!“- хорошая водки. Женщины же чаркой делились со своими детьми. Компания скоро по­веселела, а за юртою раздавалось уже киргизское пение».

В форт №1, ставший через год городом Казалинском, путники въехали на рассвете, но как оказалось комендант крепости уже встал. Приведя себя в порядок Пашино и Ве­лежев отправились к нему представляться. Начальником форта в то время был Михаил Павлович Юний, известный всей России, герой обороны Севастополя, один из муже­ственных защитников Малахова кургана. Путешественни­ки «были приняты по-русски, по-старинному». После бани обед, который «понравился бы и сытому, до какой же сте­пени пришелся по вкусу он после двухнедельного говенья».

После обеда комендант устроил гостям нечто вроде экс­курсии по своему хозяйству и показал диковинку — слона, обитавшего в помещении из сырца на самом берегу реки. Это был подарок бухарского Эмира русскому Императору, задержавшийся в пути.

История появления в Киргизской степи экзотическо­го животного такова. После включения Ташкента в состав России британцы, пошумев, в конце концов, успокоились. Не мог смириться с этим лишь бухарский эмир Сейид Му­заффар. Однако, понимая, что силой оружия отвоевать у русских Ташкент весьма проблематично, он попытался сделать это с помощью интриг.

Вначале бухарский властитель, не мудрствуя лукаво, по­требовал передать Ташкент ему, на что Черняев, диплома­тично объяснил, что это невозможно. Тогда эмир отправил в Петербург посольство, которое должно было добиться согласия русского императора на передачу Ташкента под юрисдикцию Бухары. Вероятно, главным аргументом и должен был стать живой слон, предназначенный в подарок Александру II.

Черняев посольство со слоном пропустил, но дальше Оренбурга оно не прошло. По требованию главы диплома­тического ведомства Горчакова, генерал — губернатор Н. А. Крыжановский бухарцев задержал. Директор Азиатского департамента П. Н. Стремоухов писал оренбургскому ге­нерал-губернатору по этому поводу: «Ради Бога, избавьте нас от бухарского посольства… Князь (Горчаков, В.Ф.) слы­шать равнодушно не может об этом посольстве, да ещё со слоном». Тогда, оскорбившись, эмир придумал хитрость. Осенью 1865 года к Черняеву прибыл посланец из Бухары, с сообщением, что туда из Кабула прибыли три британских офицера, с некими антироссийскими предложениями. Эмир, считая себя другом русского императора, поспешил об этом предупредить и предложил Черняеву прислать в Бухару своё посольство. Это было явное коварство. Как писал известный военный историк и востоковед того вре­мени М. А. Терентьев: «Не надо быть глубоким политиком, чтобы сразу же заметить всю махинацию, подведённую бухарцами. До тех пор никогда ни один азиатский владе­тель не просил ещё прислать к себе соглядатаев, если не нуждался в докторе… или разведчике минералов… Бухара же, грозившая до сих пор смертью каждому европейцу, пы­тавшемуся в неё проникнуть, тем менее, заслуживала дове­рия. Хитрый бухарец, чтобы вернее поймать нас на удочку, выдумал каких-то европейцев, прибывших к нему через Афганистан, зная, как мы ревнивы в этом направлении! Бухарцы не ошиблись, приманка была чересчур соблазни­тельна, да к тому же в просьбе прислать посольство как бы проглядывало косвенное согласие на ведение переговоров в Ташкенте, а не в Петербурге. Как бы то ни было, но азиат­ское коварство восторжествовало…».

К сожалению, Черняев не был искушённым полити­ком и приманку проглотил. Ко двору эмира были от­правлены астроном Струве, один из офицеров Главного штаба, топограф и горный инженер. По прибытии в Бу­хару все они тут же были схвачены, став заложниками. Узнав об этом, Черняев потребовал объяснения, на что получил дерзкий ответ, где эмир, обращаясь к генералу без всяких титулов, просто «Михаил Черняев», обещал освободить заложников, если его посольство со слоном доберётся до Петербурга. Разозлённый Черняев в нача­ле января 1866 года, во главе большого отряда (14 рот пехоты, шесть сотен казаков, 16 орудий, караван в 1200 верблюдов) переправился через Сыр-Дарью и двинулся к бухарскому городу Джизаку.

Брать зимой крепость, окружённую двойными сте­нами, было явной авантюрой и после недельного стоя­ния и небольших стычек с бухарцами, Черняев принял решение отходить. «Он предпочёл пожертвовать своим именем, но не кровью солдат», — пафосно писал об этом эпизоде современник.

Эта неудача, а также неприязненные отношения Черня­ева и Крыжановского, и привели к тому, что «Лев Ташкен­та» был смещён со своей должности и отозван в Петербург. При слоне состоял меднокожий лагорец, с которым Паши­но, тут же вступил в беседу. Разговор шёл на персидском языке, и Пётр узнал, что вожак слона восемь лет назад был подарен англичанам и кашмирскому магарадже, затем им отправлен в подарок владыке Афганистана Дост-Мухам­мед-Хану, а тот переподарил его своему соседу, бухарскому эмиру. Все эти переселения слон совершил вместе со своим вожаком. На вопрос Пашино, чей он подданный, лагорец, к удивлению Петра, ответил:

— Я подданный Белого царя.

Комендант форта, после перевода ответа, также удивил­ся и стал требовать объяснения, полагая, что тот или ког­да-нибудь попал в неволю, иди попросту авантюрист из персидских провинций Закавказья. Оказалось, всё проще.

— Я был английским подданным, — сказал слоновий на­чальник — и меня со слоном подарили магарадже, я стал его подданным. Потом был нукером Дост-Мухаммед-Хана и Эмира, а теперь я слуга Белого царя. Однако, ни слону, ни его вожаку не удалось побывать в Петербурге. Через некоторое время экзотический подарок был возвращён эмиру.

Что касается задержанного в Бухаре русского посоль­ства, то после ряда поражений, нанесённых генералом Романовским бухарским войскам, эмир его отпустил с ми­ром. Позже, в 1870 году, Струве вновь побывал в Бухаре в качестве посланника. Впрочем, это уже совсем другая исто­рия. А мы возвращаемся к нашему герою.

Наконец, долгая дорога через степь осталась позади и перед путниками показалась долгожданная цель путеше­ствия — Ташкент. Столица Туркестана, поразила Пашино, уже при въезде, о чём он поведал в своих заметках:

«День был очень жаркий, солнце палило, как в июле в Петербурге.

— Да скоро ли же будет Ташкент?

— Да замолчи ты, тюря! — отвечал мне киргиз ямщик. — Вот сейчас, как с горки спустимся, и увидишь Ташкент. Гнать я не могу: лошади устали. Господи, да скоро ли, дума­лось мне, и я томился с детским нетерпением увидать его поскорее.

— Анду (вот) Ташкент, — сказал ямщик, обращаясь ко мне, когда мы начали спускаться с горы. Где же Ташкент, поду­мал я, тут ничего нет, кроме бесконечного сада. Я сообщил ямщику мое недоразумение, и оп расхохотался.

— В садах-то и есть дома, — сказал он, и долго после этого смеялся.

Действительно, каждому русскому показалось бы стран­ным встретить сад, которому нет конца края, называю­щийся городом, без всяких следов построек. Лес этот стоял величественно, ни один листок не шевелился, потому что ветра совсем не было. Пока мы подъезжали к нему, спра­ва и слева открывались небольшие постройки с пашнями, орошаемыми арыками, которые часто перебегали нашу дорогу. Вон направо небольшой дом двухэтажный и около него бахча, обведённая со всех сторон стеной. Этот домик мне так напомнил благодатную Персию с её бала-ханами, верхними этажами, что я невольно предался воспоминани­ям о стране, в которой так приятно провёл полтора года». Но если в Персии Пётр Иванович прослужил хотя бы полтора года, то в Ташкенте, чуть более четырёх месяцев. В июне 1866 года Пашино покинул Туркестан. Покинул не по своей воле.

Глава четвёртая

НЕБЛАГОНАДЁЖНЫЙ ДРАГОМАН

В «Предписании от 24 июня 1866 года», подписанным генерал-майором Романовским говорилось: «Коллежский асессор Пашино отправлен мною из Туркестанской области в Оренбург к генерал-губернатору по неблагонадежности, и следующему при нём уряднику Уральского войска Блоч­кину строжайше приказано наблюдать, чтобы Пашино не входил ни в какие объяснения с туземцами и вообще не по­зволял себе никаких противослужебных разговоров. Если же коллежский асессор Пашино позволит себе нарушить данное ему по сему запрещение, то Блочкин обязан это от­крытое предписание предъявить ближайшему коменданту или воинскому начальнику, которых прошу тотчас же при­нять Пашино под свое наблюдение и отправить в Оренбург, уже под строжайшим присмотром офицера, с которым дол­жен следовать и урядник Блочкин, и меня тотчас же о сём уведомить».

Д. В. Вележев. Ташкент. Рисунок из книги П. И. Пашино

«Туркестан в 1866 году»

Что же произошло? Нам представляется, что в истории с удалением Пашино из Ташкента могли сыграть два фак­тора. Либо оба вместе, либо один из них.

Мы уже упоминали, что своим назначением в Турке­стан Пётр Иванович, скорее-всего, был обязан П. Н. Стре­моухову, директору Азиатского департамента МИД России. Думаем, кроме официальных обязанностей драгомана (переводчика), Стремоухов поручил Пашино быть его не­гласным информатором. Получать сведения, так сказать, из первых рук, не приглаженных цензурой военного губер­натора. Приведу письмо Пашино Стремоухову, содержание которого косвенно подтверждает эту версию.

«Милостивый государь, Петр Николаевич! Имею честь донести вашему Пр-ству, что 21 числа февраля я приехал в Оренбург и на другой день представился начальнику края. Об этом моем представлении я не имею ничего особенно интересного сообщить Вашему Пр-ству, разговор мой с г. Крыжановским ограничился обыкновенными фразами. За­сим, до сегодняшнего вечера я успел повидать почти всех влиятельных особ Оренбурга. Каждый из них, конечно, раз­говаривал со мною о делах наших в Средней Азии вообще и на Сыре в особенности. Приводя всё услышанное мною в систему, я теряю голову: до сих пор я имел некоторое пред­ставление, гадательное, конечно, о положении дел наших в Азии и о самих ханствах, теперь же все слилось в одно туманное пятно или в быстро вертящийся хромотроп (све­товой калейдоскоп, вид зрелища — В. Ф.), в котором все цве­та сливаются; словом, здесь каждый говорит своё: партия Черняева — одно, Крыжановского — другое. Крыжановский, по моему мнению, знает настолько Азию, насколько успел сам познакомиться с нею во время поездки в Ташкент. С ним никто здесь ничем не поделится, просто по русской лени, а если Крыжановский сообщит кому-нибудь свое мнение или соображение, то тот непременно поддакнет, потому что это легче и выгоднее, ибо вслед за сим является к генералу просьба о каком-нибудь сынке или племяннике. Раболепие ужасное, хотя, по-видимому, Крыжановский его совсем не ищет и, однако, не замечает. Между новостями, только что полученными с Сыр-Дарьи, первое место зани­мает, конечно, поход Черняева против Бухары на выруч­ку своего посольства; потом освобождение обывателями Туркестанской области всех невольников во славу русско­го Царя-Освободителя, между которыми большинство ку­пленных туркмены и персияне. Это всё, конечно, Вашему Пр-ству будет известно официальным путем раньше на­стоящего моего письма. Более новостей, подтверждаемых официальными донесениями из Ташкента, здесь нет или, хотя, быть может, и есть, но до меня не дошли. Впрочем, еще одно; вчера Романовский делал смотр 4-м батальонам, выступающим в Ташкент на всякий случай. Теперь позволь­те сообщить Вам кое-что о бедном Струве. Вчера вечером Д. И. Романовский со мною делал амикальный (дружеский — В. Ф.) визит бухарскому посланцу. В разговоре с ним, как с приятелем, он узнал, что г. Струве с компанией находится в самом городе Бухара заарестованными на том основании, что во 1-х у них не было письма к эмиру от государя, во 2-х, что в Оренбурге задержан его посол, отправленный с гра­мотами к Русскому двору, и в 3-х, что в России задержано до 700 человек бухарских купцов; г. Струве с 21 своим спут­ником и 7 русскими купцами, оставленными в бухарских владениях, по словам посла, не раньше будут освобождены, как по освобождении купцов бухарских и допущении послу следовать в Петербург. Такой обмен посланец предлагает произвести в Казале. Генерал Романовский объяснил ему, по-приятельски, что всё, что он говорит, вздор, что Бухара должна иметь доверие к нам и без всяких церемоний долж­на освободить всех русских, иначе дело примет неприят­ный для Бухары оборот, и что, кроме этого, эмир обязан в скорейшее время согласиться на меры, предлагаемые нами для упрочения торговых сношений на основаниях между­народного права, чтобы впредь избегнуть навсегда каких бы то ни было недоразумений. Потом господин Романов­ский объявил им, что уже Бухара вынудила дружественную ей державу принять более сильные меры, чтобы понудить выполнить её требования, что Черняев перешел Сыр-Да­рью и что, сделавши этот шаг, Россия не остановится до тех пор, пока желания ее не будут удовлетворены, что понятно, что этот шаг вызван не желанием приобретать бухарские земли, а единственно с целью понудить эмира уважать за­конные требования русского правительства. Ко всей этой речи бухарец остался совершенно равнодушен, всю при­чину неудовольствий сваливает на Россию и говорит, что теперь действительно война неизбежна с обеих сторон. Он говорил, что не бухарцы первые заарестовали купечество русское, а наоборот; не бухарцы заарестовали первые по­сла, хотя господина Струве он не считает и послом, ибо ге­нерал Черняев, по его мнению, не имеет права отправлять посольства к коронованной особе и, что если бы какой-ни­будь бухарский токсаба (военачальник — В. Ф.) прислал к рус­скому царю своего чиновника, то, наверное, его не приня­ли бы за посла — и посмеялись бы, если бы не обиделись. Беседа в таком роде продолжалась дольше часа и в конце концов бухарец настаивал на обмене, а господин Романов­ский говорил, что теперь уже поздно и, что кроме обме­на есть еще более важный вопрос о назначении в Бухару русского консула и упрочении торговли на будущее время. Посол остался равнодушен ко всему; потому мне кажется, что ему все равно, что бы ни случилось с Бухарой и его эми­ром. Он живет в Оренбурге отлично и, пожалуй, очень был бы рад приписаться к какой-нибудь гильдии. Более от себя прибавить я не осмеливаюсь ничего, потому что, не побы­вавши на линии, считаю себя еще весьма мало знакомым с этим делом. Здесь говорят, что причина всех бед — сам г. Струве, потому что г. Черняев не думал отправлять его в Бухару, но он сам напросился; насколько это справедли­во, конечно, скоро разъяснится. Господин Крыжановский 5 марта полагает оставить Оренбург. Теперь он заботится об участи голодающих и мрущих, как мухи, башкир. В од­ном уезде, в течении какого-нибудь месяца, осталось кру­глых сирот 1500 детей, которые находятся на попечении Оренбургского общества, обувающего и одевающего их на частные пожертвования. Новая экспедиция Черняева под­няла на ноги здесь все воинство, все рвутся туда, забыли и об Кунграде, и об Аму-Дарье, каждый желает отличить­ся, даже я видел во сне, что получил Георгиевский крест. По слухам, могу сообщить Вашему Пр-ству, что здесь по­лагают учредить ученую комиссию для изучения Азии, во главе которой полагают поставить Н. В. Ханыкова (извест­ный русский востоковед и дипломат — В. Ф.), изъявившего будто уже на это со своей стороны полное свое согласие.

Вот всё, что я имел написать Вам; надеюсь на Ваше снисхождение за многословие, недомолвки, дурной по­черк и прочее, потому что Вы мне это снисхождение обе­щали. Я буду ставить на моих письмах №№, чтобы знать, все ли они будут аккуратно доходить до Петербурга. Извините, Петр Николаевич, что перед отъездом я не успел поблагодарить Вас за всё, что Вы для меня сделали. Вы сде­лали много, это знает весь департамент и все мои знако­мые; я не нахожу слов для благодарности и только прошу Вас верить, что я сознаю, насколько обязан Вам, и постара­юсь оправдать доверие Ваше всеми силами.

С глубочайшим почтением и искреннею преданностью имею честь быть Вашего Пр-ства покорнейшим слугою.

Пётр Пашино.

Что это, как не донесение агента? И последняя фраза: «постараюсь оправдать доверие Ваше всеми силами», — го­ворит о многом.

Вероятно, Романовский каким-то образом узнал, что рядом с ним находится соглядатай Стремоухова, и поста­рался от него избавиться.

Второй возможной причиной явились, думаю, демо­кратические взгляды Петра Ивановича и его отношение к чинопочитанию. Как пишет исследователь биографии П. И. Пашино, Е. В. Гневушева: «В Туркестанском крае Пашино пробыл недолго: с отвращением относился он к грубым приемам царских чиновников, не скрывая ни от кого сво­их взглядов, и вскоре был выслан из Ташкента под конво­ем казаков за „неблагонадежность“, выразившуюся в том, что он разоблачал перед местным населением злоупотре­бления и, по его мнению, неправильные действия высшей царской администрации». А возможно, как было сказано выше, сыграли оба фактора.

Во время пребывания Пашино в Ташкенте туда прибыло посольство из Кашмира, чтобы договориться об оказании покровительства кашмирским купцам. Правитель индий­ских княжеств Джамму и Кашмир Рамбир Сингхам, узнав о занятии русскими войсками Ташкента, отправил туда мис­сию из четырёх человек, из

Махараджа Джамму и Кашмира которых до Ташкента добра­лись лишь двое — Абдуррахман

Рамбир Сингх. Фото 1877 г. -хан ибн Сеид Рамазан-хан и Серафаз-хан ибн Искандер-

хан.

Переводчиком при индийцах был назначен Пётр Ива­нович. Сохранилось письмо посланцев махараджи русско­му императору в переводе Пашино, в котором в частности говорилось:

«Господь Вседержитель!

Белому Царю да умножит Господь милость свою и про­длит жизнь его.

Мы, Абдурахман Хан и Серафаз Хан, посланцы махарад­жи Рамбир Сингха, восседающего на престоле в Джаму и владетеля Кашмира, дерзаем доложить Всемилостивейше­му и самодержавнейшему Царю всея России и Туркестана, величием и могуществом равному Александру Македон­скому, Величайшему Императору Александру Николаеви­чу, что когда дошел слух до державного уха нашего повели­теля, что русские войска вошли в Кокандские пределы, он отправил нас к начальнику победоносной армии, чтобы мы заявили ему поздравление с победами и, возвратясь назад, сказали, что мы видели, дабы вслед за сим отправить к осо­бе Вашего Величества посольство с дарами в знак дружбы и привязанности».

Дипломатическая миссия кашмирского посольства за­вершилась безрезультатно. МИД России, осторожно отно­сившийся к подобным контактам, и не желая осложнений в отношениях с Англией, не рискнул пойти на обсуждение каких-либо политических вопросов с представителями махараджи. Пробыв в Ташкенте семь месяцев и получив лишь заверения в стремлении развивать торговые связи, они в июне 1866 года уехали обратно. Практически одно­временно с ними отправился в Петербург и их переводчик. Уехал с клеймом «человека неблагонадежного и вредного для службы в Туркестанской области по своим объяснени­ям и сношениям с туземцами, а равно и суждениям о делах здешнего края и лиц, здесь находящихся».

Несмотря на краткость пребывания Пашино в Туркестан­ском крае, результат в научном плане был впечатляющим. Кроме издания книги, о которой мы уже упоминали, им был сделан обстоятельный доклад Русскому географическому обществу — «Записка о производительных силах Туркестан­ской Области», извлечение из которой «О фабричной и тор­говой деятельности в Туркестанской области» было опубли­ковано в «Известиях Русского Географического Общества». Интересно, что судьба, как пишет Пашино в своей книге «Вокруг света», еще раз столкнула его с посланцами маха­раджи Кашмира, но об этом мы расскажем чуть ниже.

Глава пятая

ИЗДАТЕЛЬ

Вернувшись в Петербург Пашино принимается за обработ­ку своих материалов по Средней Азии. Однако, внезапно его настигает страшная болезнь, то, что сегодня называется ин­сульт, а тогдашняя медицина именовала «апоплексическим ударом». К счастью, полного паралича удалось избежать, но и после лечения Пашино прихрамывал, подволакивал ногу, не мог писать правой рукой. Болезнь задержала выход книги, од­нако железная воля, ежедневные утомительные тренировки помогли перебороть недуг и Пётр Иванович возвращается к активному образу жизни и даже в 1869 году вновь посылает­ся Министерством иностранных дел в Туркестан, в качестве переводчика при генерал-губернаторе Кауфмане. Почему для этой должности был выбран больной человек, практически инвалид, неясно. Возможно, было какое-то государственное дело, которое кроме Пашино никто сделать не мог.

В беседе, больше похожей на допрос, с секретарём пра­вительства Пенджаба Торнтоном, состоявшейся 29 марта 1874 года, русский путешественник рассказал следующее. В 1870 году он был отправлен в Ташкент, с заданием от­правиться оттуда в Кашмир, чтобы передать письменный ответ его высочеству магарадже, на то письмо, которое Па­шино переводил в 1866 году. Отправившись с этой миссией в Индию, он вновь встретился там со своим старым знако­мым, посланником магараджи, Абдул Рахман Ханом. Пись­мо русский эмиссар передать не смог, так как магараджа находился под постоянным наблюдением британцев. Об этой поездке мы знаем только со слов Пашино, никаких документальных подтверждений, что она действительно состоялась не найдено. Возможно путаница с датами и речь идёт не о 1870-м, а 1873-м годе.

Служба Пашино в Ташкенте оказалась хоть и более дли­тельной — больше года — но закончилась столь же плачевно — высылкой. Вновь Пашино не смог ужиться с «господами ташкентцами», не желая приспосабливаться к их нравам, но выслали его, однако, по более серьёзному поводу — за нару­шение тайны служебной переписки. Подробности этого дела неизвестны, но учитывая характер Пашино, его болезнен­ное стремление к справедливости, представляется, что слу­чилось нечто подобное современному делу Сноудена.

Здесь следует обратить внимание на ещё одну стран­ность. Несмотря на то, что Пётр Иванович вновь и вновь признаётся неблагонадёжным: 1862 год — отмена по этой причине назначения в Тегеран, 1866 год -высылка из Таш­кента и в 1870 году вторая высылка, всё с той же форму­лировкой, он остаётся в штате Министерства иностранных дел и выходит в отставку коллежским советником, что со­ответствовало чину полковника.

То ли Пашино действительно ценили, как незаменимого сотрудника, то ли у него была мощная поддержка некоего влиятельного лица.

В августе 1870 года Пётр Иванович возвращается в Пе­тербург, продолжая числиться в штате Министерства ино­странных дел. В конце 1871 года он, чтобы получить посто­янный источник дохода и расплатиться с долгами, решил заняться издательской деятельностью, для чего задумал выпускать журнал «Азиатский вестник».

Однако, несмотря на то, что в редколлегию были пригла­шены такие популярные литераторы того времени, как Глеб Успенский, В. С. Курочкин, Н. В. Шелгунов, В. В. Лесевич и ряд других, вышел один единственный номер. Историю этого несостоявшегося проекта поведал в своих мемуарах писа­тель, поэт, литературный критик И. И. Ясинский, бывший в то время секретарём редакции «Азиатского вестника».

По его словам, деньги Пашино получил благодаря гра­фу И. И. Воронцову-Дашкову, который выдал субсидию на издание журнала из средств Кабинета Его Императорского Величества. Очевидно, Илларион Иванович, добиваясь суб­сидии, предполагал, что журнал будет направлен на про­паганду русских завоеваний и колонизации Центральной Азии и Дальнего Востока. Возможно он заблуждался, а ве­роятнее всего, его ввёл в заблуждение Пашино, который, напротив, в своём журнале «предполагал обличать всё азиатское, от чего страдает Россия». По словам Ясинского Воронцову-Дашкову Петра Ивановича, представили знакомые. Это, конечно, не так: они знали друг друга ещё по Ташкенту, где граф был начальником штаба при военном губернаторе Романовском. Более того, на титульном листе книги «Туркестанский край в 1866 году», читатели могли прочесть: «Графу Иллариону Ивановичу Воронцову-Даш­кову в знак искреннего уважения. Автор».

Ясинский весьма экзотически описывает первую встре­чу со своим издателем: «От Курочкина я пришел на Артил­лерийский плац к Петру Ивановичу Пашино и увидел блед­ного черноволосого господина, жующего какие-то пахучие лепешки и приволакивающего ногу, очевидно, после удара. Прислуживал ему старенький карлик, желтый, как лимон, безбородый». Что это были за пахучие лепёшки, сейчас трудно сказать. Ясинский в дальнейшем ещё раз упомина­ет о них: «Пашино чуть не каждый вечер приезжал ко мне на Симеоновскую улицу, куда я перебрался с Кронверкско­го проспекта, и тягуче рассказывал азиатские анекдоты, угощая меня и Веру Петровну своими пахучими лепешка­ми. После двух или трех угощений мы почувствовали от­вращение к лепешкам, от них странно кружилась голова, и явь становилась кошмарной: то стол качался, гравюры, висевшие на стене, спускались до полу; то губы Веры Пе­тровны принимали вертикальное направление; то Пашино делался горбатым, между тем как слова в разговоре полу­чали особый таинственный смысл».

Вероятно, это был какой-то наркотик. То ли насвай, к кото­рому Пашино мог пристраститься в Туркестане, а то и гашиш, в этом случае нужно помнить, что Пашино полтора года про­служил в Персии. Думаю, это средство помогало Петру Ивано­вичу переносить физическую боль во время болезни.

Наконец первый номер «Азиатского вестника» вышел в свет. В нём были опубликованы: рассказ Ядринцева «На чужой стороне», статьи Шелгунова «Французы крайнего Востока» и «Что такое Азия?». В последней автор резко вы­ступал против колониальной политики царизма, утверж­дая при этом, что «только развитие производительных сил и основных внутренних источников, благоприятные усло­вия для труда и свободной экономической деятельности, рациональное народное хозяйство — источники процвета­ния народов». Там же была развёрнута программа журнала: «преследовать всё тёмное, застоявшееся, одряхлевшее, ази­атское, что мешает прогрессу, светлой жизни, свободе, ци­вилизации». Едва выйдя журнал тотчас был закрыт. Цензура усмотрела в нём расхождение с официальными установка­ми и высказала опасение, что «Азиатский вестник» может стать проводником «социально-демократического учения».

Александр II, которому Воронцов-Дашков рассказал о новом журнале, попросил посмотреть первый номер. Прочитав несколько страниц, он вернул его графу, сказав с неприкрытым сарказмом: «Поздравляю!». Тираж второй книжки был арестован в типографии и уничтожен, и более журнал не выходил.

В 1881 году, Пашино, забыв о своём фиаско с «Азиатским вестником», вновь попытался заняться издательской деятель­ностью и стал хлопотать о передаче ему газеты «Кавказ», вы­ходившей с 1846 года. Это было частное издание, издававше­еся по инициативе наместника князя М. С. Воронцова. Газета пользовалась поддержкой правительства, поскольку способ­ствовала политике русификации окраин, «предназначенный для распространения в крае полезных сведений и современ­ных известий… для ознакомления России с особенностями жизни, нравов и обычаев племен, населяющих Кавказский край». В Тифлисе в это время находился университетский то­варищ Петра Л. Н. Модзалевский, с которым Пашино вёл про­должительную переписку по этому поводу. Однако, и этому намерению не суждено было осуществиться.

Потерпев неудачу с изданием журнала, Пашино воз­вращается к своей давней мечте совершить путешествие в Индию. В марте 1873 года он представляет свой проект в Министерство иностранных дел и после долгих хлопот, добивается научной командировки через Индию в Турке­станский край для сбора сведений «о современном поли­тическом настроении в этих местах и для изучения быта населения и его характера».

Поставив в известность Русское географическое обще­ство, членом-сотрудником которого он был, Пашино, 10 июня 1873 года, отправляется из Петербурга в итальянский город Триест.

Глава шестая

ИНДИЯ

Прибыв из Триеста в Александрию, Пашино, приняв об­лик турецкого купца Шейха Магомеда Аяда Эффенди Бен Хасан Беги, отправился в Бомбей, где появился 18 июня. Здесь турецкий купец не задержался, а сразу проследовал в Хайдарабад, а затем вернулся обратно в Бомбей. Отсюда, взяв билет на поезд, поехал в Амритсар, где провел около месяца. Затем под видом арабского чиновника направился в Джамму. Отправился на весьма экзотическом транспорте — в корзине, которую нёс на спине носильщик, называемый иекке — существовал в Индии и такой вид транспорта.

Войдя в город, русский путешественник сразу отправил­ся в канцелярию, находящуюся прямо у городских ворот.

— Кто вы? — спросил сидевший за столом чиновник.

— Я доктор Шейх-Мухаммед-Аяд-эфенди — последовал ответ.

— Зачем приехали в Джамму?

— У меня послание к магарадже, но поскольку он сейчас находится в Кашмире и занят отправлением в путь англий­ского посольства в Яркенд и Кашгар, хочу представиться местному начальству.

Город Лахор, старинная фотография.

На этом формальности закончились, и Пашино в сопро­вождении слуги отправился в город. На другой день, русский путешественник отправился во дворец раджи, во дворе ко­торого встретил множество индусов — военных и граждан­ских чинов, вооружённых саблями. Немного полюбовав­шись этим зрелищем, Пашино поинтересовался, где нахо­дится полномочный визирь магараджи Джамму и Кашмира Лачман Дас. Визирь, как оказалось, жил рядом и, сразу же стал настойчиво интересоваться целью его приезда. Пётр Иванович рассказал, что «восемь лет назад магараджи от­правил посольство в Ташкент, чтобы поздравить русских с новым приобретением и пожелать успеха их оружию, что эти посланцы пришли без всяких письменных видов и были радушно приняты; что вот и я, рассчитывая на радушие их, приехал, чтоб им отдать этот визит, хотя правительством на это не уполномочен и бумаг при себе не имею, и повидать бывших посланников магараджи в Ташкент». Визирь, по­благодарив Пашино за визит, пояснил, что бывших послан­ников в Джамму нет: они в настоящее время в горах. Затем Лачман Дас потребовал, чтобы Пашино присягнул, что он не англичанин, что тот и сделал, поклявшись на русском и пер­сидском языках. Несмотря на это, разрешения проехать в Кашмир Пашино не получил, после чего отправился в Лахор, где попытался встретиться с магараджей или хотя бы полу­чить от него письменный ответ. Потерпев в этом неудачу, Пашино решает расстаться с маскировкой и под своим име­нем является к британским властям. Появление русского в британскойвотчине вызвало у соответствующих спецслужб нервную дрожь. И посыпались телеграммы:

Телеграмма от 17 ноября 1873 г.

От секретаря по международным делам, лагерь вице-ко­роля, Агра. Британскому посланнику, Тегеран.

Русский по имени Пашино в Лахоре утверждает, что он был назначен вторым секретарем русской дипломатиче­ской миссии в Тегеране в 1859 г., занимал этот пост в тече­ние двух лет и познакомился с несколькими британскими должностными лицами, в том числе с Томпсоном. Знаете ли Вы что-нибудь о нем?

Телеграмма, 17 ноября 1873 г.

От Его Превосходительства У. Тейлора Томпсона, по­сланника Ее величества, Тегеран.

Его превосходительству вице-королю и генерал-губер­натору Индии.

Сегодня я имел честь послать Вашему превосходитель­ству следующую телеграмму: «На телеграмму Вашего пре­восходительства от сегодняшнего дня. Русский, о котором Вы сообщаете, работал в русской Дипломатической миссии и вращался в местном обществе. Рональд Томпсон, сейчас находящийся в Англии, был в 1859 г. в Тегеране. Меня в это время там не было».

В начале ноября 1873 года Пашино встретился с секре­тарём правительства Пенджаба Т. Х. Торнтоном, который записал весь разговор с ним, тут же отправив запись ви­це-королю и генерал-губернатору Индии Томасу Берингу.

Довольно любопытный, скажем прямо, документ, вы­зывающий очень много вопросов. В беседе с официальным лицом индо-британского правительства Пашино, расска­зывая свою биографию, щедро разбавил её небылицами. Довольно точно описав раннюю пору своей жизни: дет­ство, учёбу в гимназии и университете, службу в Персии, Пётр, очевидно, для придания себе большего политическо­го веса, начинает вставлять выдуманные эпизоды. Так, он рассказал, что в 1864 году вместе с капитаном Рейнталем выполнял политическую миссию в Кашгаре, затем был аре­стован, но бежал и добрался до Яркенда. Здесь, во-первых, перепутана дата, миссия в Кашгар капитана Рейнталя со­стоялась в 1868—1869 гг. Во-вторых, участие в ней Пашино вызывает некоторые сомнения. Впрочем, как раз в это вре­мя он служил в Ташкенте драгоманом, так что вероятность того, что это правда, имеет место быть. Далее, русский пу­тешественник поведал Торнтону, что он «в 1868 году тайно отправился в Кабул через Астрабад, Герат и Джеллалабад. В Кабуле был арестован и пробыл в тюрьме 46 дней по по­дозрению в том, что он англичанин. Был освобожден бла­годаря содействию Дилавар Хана и вернулся через Газни, Кандагар и Иезд. В 1870 году возвратился в Ташкент в каче­стве главного переводчика при штабе генерала Кауфмана и отправился в Самарканд с г-ном Федченко, который погиб недавно в Альпах, посетил Пенджикент и Варземинар, от­туда под видом турецкого купца один прошел по маршруту Колаб — Балджаван — Ростак — Бахрак — Файзабад — Лангур — Баскат-Ясин — Болер — Гилгит — Искардо — Лех и вернулся тем же путем». Этот рассказ будто вышел из-под пера ав­тора приключенческих романов, однако истины в нём не­много.

Далее в беседе Пашино, выразив сильное восхищение англичанами и их правительством, заявил, что: «хотя лю­бит свою страну и русский народ, стал питать отвращение к её правителям и особенно к их политике в Средней Азии». После чего предложил британцам свои услуги.

Что это было? Предательство? Вряд ли. На мой взгляд, большой любитель мистификаций и авантюр Пашино про­сто дурачил англичан с целью либо добиться для себя ка­ких-то послаблений в дальнейшем путешествии, либо вне­дриться к противникам своей страны, чтобы извлечь некую пользу. В дальнейшем разговоре, он стал сливать Торнтону информацию, которая на деле оказалась, выражаясь совре­менным языком, «фейком». Так, он рассказал, что в различ­ных частях Индии действует большое количество тайных русских агентов. Один из них, полковник, последние два или три месяца вёл переговоры с эмиром Кабула, который оказал ему очень тёплый прием; после этого под чужим именем путешествовал вдоль Дераджатской границы. Па­шино последний раз слышал о нём, когда тот под видом бухарского купца был в Сиалкоте. Другой русский агент ви­делся с ним несколько дней назад в Лахоре и сказал, что князья Бароды, Гвалиура, Джайпура, Патиалы и еще один наваб (титул правителей некоторых индийских княжеств — В. Ф.) имени которого он не помнит, выразили готовность принять верховную власть России. Далее, Пашино уверил своего собеседника, что Россия твердо намерена завоевать Индию и первым шагом к этому будет оккупация Афгани­стана.

Все эти сведения абсолютно не соответствовали дей­ствительности, но поскольку они отвечали настроениям английских должностных лиц, то Пётр надеялся, что эта де­зинформация поможет в осуществлении его замысла.

К чести англичан, наживку они не проглотили. Во всей дальнейшей переписке, касающейся русского путеше­ственника, Пашино именовался не иначе как «опасная лич­ность» и «русский шпион».

29 марта 1874 года состоялась вторая беседа Т. Г. Тор­нтона с Пашино. В ней английский чиновник дал понять, что от предложенных им услуг они отказываются. Тем не менее, Пашино вновь поделился некой «секретной инфор­мацией». В частности, он рассказал, что в поезде Мадрас­ской железной дороги по пути в Хайдарабад он встретил г-на Александрова (неустановленная, скорее всего выду­манная личность — В. Ф.), вместе с ним добрался пешком до Хайдарабада, где они остановились в караван-сарае. Он не знал, каковы цели г-на Александрова, но тот сказал ему, что получил письменное обещание всех князей Раджпутаны, Бароды, Непала и других признать власть русского прави­тельства. Сейчас он находится в Амритсаре и хочет полу­чить британское подданство.

Вновь рассказал о многочисленных русских агентах в Цейлоне, в Сингапуре, в Индии, но никаких имён при этом не назвал. Далее Пашино рассказал, что есть три пла­на завоевания Индии. Первый, сказал он, заключается в следующем: генерал Кауфман должен пройти через Мерв, Шахджехан к Герату, чтобы отдать его Персии; затем к Се­истану, который также передается Персии; далее он дол­жен идти на Кабул и Карачи. Вся операция рассчитана на десять лет.

Второй: генерал Фадеев, находящийся в настоящее вре­мя в опале, продвигается через Кашгар и Яркенд, Ладакх, Кашмир в Непал и Агру.

Третий: генерал Абрамов, губернатор Самарканда, под­нимает восстание в Коканде, продвигается в Файзабад че­рез Колаб, чтобы взять Ростак, затем через Ясин, Даркот, Шандер и Читрал продвигается в Пешавар.

Совершенно фантастические планы, причём трудно ска­зать, кто их сформулировал — Пашино или сам автор записи беседы Торнтон. Одно можно сказать точно, они абсолютно не соответствовали действительности. На самом деле ещё в октябре 1864 года министр иностранных дел А. М. Горчаков и военный министр Д. А. Милютин представили Алексан­дру II доклад, утвержденный впоследствии императором, в котором говорилось: «дальнейшее распространение наших владений в Средней Азии не согласно с интересами Рос­сии и ведет только к ослаблению и раздроблению её сил. Нам необходимо установить на вновь приобретенном про­странстве земли прочную, неподвижную границу и при­дать оной значение настоящего государственного рубежа». В 1872 году в Петербурге состоялось еще одно специальное совещание по среднеазиатскому вопросу с докладом гене­рал-губернатора Туркестана К. П. фон Кауфмана. На нем было решено нормализовать отношения с Бухарой. Ника­ких планов похода на Индию на совещании не обсуждалось.

Обмануть британцев Пашино не удалось, он возвраща­ется в Петербург и публикует в газете «Голос» целый ряд очерков под общим названием «Шесть месяцев в коровьем царстве», а 8 мая 1874 года делает доклад на заседании Рус­ского географического общества о результатах своей по­пытки пройти из Индии в Русский Туркестан через Кашмир и Центральную Азию. Доклад был выслушан с большим ин­тересом и в журнале заседания было отмечено, что путеше­ственник «проник в местности, доселе ещё не посещённые европейцами». «Самой любопытной частью путешествия г. Пашино, — говорилось далее, — было странствие его от Каш­мира в независимые владения Индии в горах Гималаев». В свою заслугу Пётр Иванович вменял описание полиандрии (многомужества) на территории, где расположен Гильгит, считая это открытие значительным.

Выступление Пашино на заседании ИРГО не прошло не­замеченным и для англичан. Помощник секретаря секрет­но-политического отдела Индиа-офис Р. Митчелл составил по этому докладу подробное резюме, где в частности отме­чалось, что «г-н Пашино готовится предпринять новую по­пытку, он намерен, несмотря на риск, пройти от Кашмира до Русского Туркестана».

И уже через полгода русский путешественник вновь от­правляется в Индию.

Глава седьмая

СНОВА ИНДИЯ И СНОВА ПЕРСИЯ

Весной 1874 года в российской прессе появилась ин­формация о подготовке нового путешествия Пашино в Индию. Газеты сообщали, что русский путешественник: «намеревается проникнуть через Лахор в страны, доселе не посещённые еще ни одним из европейских путеше­ственников, как-то: Баджаур, Суат, Миян, Килян, Дир, за­тем, перевалив через Гималаи, посетить Читрал и оттуда через Гиндукуш попасть в Бадахшан. Из Бадахшана Паши­но предполагает направить свой путь на Памир для осмо­тра истоков Аму-Дарьи и уже отсюда по Кокандской доро­ге, мимо озера Кара-Куль и через Ташкент возвратиться в Россию». На этот раз не было никакой маскировки: пред­полагалось путешествие в качестве туриста, с подлинны­ми документами и в европейском платье. Пётр Иванович прекрасно понимал — обмануть британскую разведку вряд ли снова получится.

28 ноября 1874 года Пашино вновь высадился в Бом­бее и по железной дороге отправился в Аллахабад. Здесь он узнал, что англичане обнаружили Нана-сахиба (Дхонду Панта) — приемного сына и непризнанного англичанами наследника последнего маратхского правителя — пешвы Баджи Рао и одного из руководителей восстания сипаев 1857—1859 гг.