Бесплатный фрагмент - ВВ

Добрые рассказы, или Сериал на бумаге. 
ВВ

Дорогие читатели!

В хорошие времена хочется приумножить счастье, в плохие — подзарядиться им.

Серия добрых рассказов «ВВ» как раз нам в этом поможет. Здесь не про хорошее, прекрасное и чудесное. Вы почувствуете разное: и радость, и печаль, они же как сестры… По-доброму будет потому, что книга каждой своей частью дает надежду, чтобы идти и идти…

И, следуя к своей мечте, под взором говорящих молчунов, можно найти не только родственную душу, но и сосчастливца. А кто такой сосчастливец? Об этом вы сможете прочитать здесь.

Серия 1. После

«Эх, Валек», — щурясь от солнца, вздыхал Вася.

Он сидел на крыльце бани, недалеко от большого двухэтажного деревянного дома. Весеннее солнышко светило в глаза, словно хотело вытащить Васю из себя, отвлечь, поиграв с ним в жмурки.

«Кто бы мог подумать, что я буду сидеть на твоем месте, жить в твоем доме с твоей…» — продолжал размышлять Вася так же, как продолжал безуспешно бороться с лучами света и всматриваться вдаль.

А солнце никак не унималось. Дневное светило не давало разглядеть страдальцу выцарапанную на зеленом деревянном заборе надпись. А когда-то ограждение было бордовым. Это их рук, Васи и Валерия Николаевича, дело. Тогда Вася зажмурился от нахлынувших приятных воспоминаний.

Он хорошо помнил эти буквы и мог даже на них не смотреть. Достаточно было просто закрыть глаза — образы появлялись сами. Он хранил в голове каждый штрих, каждую стремившуюся сбежать извилистую линию, которую мальчишки пытались вернуть на место. Он бы и в кромешной темноте нашел это место и эти «милые каракули», как нежно называл их Валерий Николаевич.

«Осталось только ВВ», — вновь опечалился Вася.

Часть доски, на которой жила надпись, отсутствовала. Краска на этой планке немного облупилась, а уходя, так цеплялась за жизнь, что вырвала «+», который был выведен между буквами.

«Да так даже лучше. Теперь они будто ближе друг к другу. Или это бессовестное облезлое пятно словно пропасть? — Вася мучительно прикрыл глаза. — Нет, не пропасть, просто стерлось все лишнее, чтоб ничего нам не мешало быть вместе… хотя бы тут», — отвечал себе он.

Послышался знакомый звук. Вася открыл глаза.

«Коля», — улыбнулся грустивший.

Вот уже заборные часовые расступились, приветствуя и пропуская «ауди» серебристого цвета. Машина протиснулась. А вместе с ней зашла и радость. Вася всегда любил Колю, даже когда он, Вася, не был частью этой семьи.

Дома тоже услышали шорох шин и выглянули из-за двери. Мужчина вышел из машины, махнул рукой женщине и быстрыми шагами подошел к Васе. Потискал его, такого тепленького от солнца.

— Ну как ты, Василек? — ласково произнес Николай, затем перевел взгляд на Маргариту и уже стремительно направился к ней.

Через пару секунд мужчина стоял возле жены.

— Теперь твоя очередь. — Коля нежно обнял Маргариту и поцеловал.

Они всегда мило приветствовали друг друга и еще теплее прощались. Затем мужчина проскользнул в дом.

«Сейчас и меня пригласят», — прикидывал в голове Вася.

— Ва-а-ася-я! Пойде-е-ем обе-е-дать! — позвала Марго, кутаясь в теплую серую кофточку.

«Тепло стало, сегодня без куртки вышла», — обратил внимание греющийся на солнце.

Жизнь на улице научила его наблюдательности. В зависимости от погоды Маргарита меняла только накидки. На ногах в любой обстановке — зимой, весной, осенью — были прозрачные резиновые тапочки с цветочками. Но если было очень холодно, то, чтобы не заболеть, она заботливо утепляла ножки носками по сезону: в стужу — толстенькие, при легкой прохладе — тоненькие хэбэшки. Только летом она выгуливала босые ноги.

«Меня зовет… наша Марго. А ведь были времена, даже злилась на меня она. А теперь мы вместе».

Женщина стояла на крыльце и терпеливо ждала. Она знала, что Вася пойдет медленно — рана в теле заставляла замедлять движения. А та, что на сердце, заставляла и само время идти медленнее.

— Да иду я, иду, — бормотал Вася, подходя к крыльцу, где встречала его Маргарита.

Он поднялся по ступенькам и остановился в нескольких шагах от нее. Она стояла и нежно и печально смотрела то на подошедшего, то на банное крыльцо. Вася обернулся.

«Да, вчера мы там сидели вдвоем с Валерием Николаевичем», — вновь загрустил он.

Вася вспомнил, что вчера был такой же солнечный день. Он предложил Валерию Николаевичу поиграть:

— Валек, пойдем ловить солнечных зайчиков.

— А я, Васька, ловлю. Спиной только. Это медленная охота на живца. Придет время, и заяц, да такой упитанный, сам на меня напрыгнет. И тут уж я его не отпущу. Будем вместе с ним сидеть.

— Да ты не Валек, ты — Валенок! — засмеялся Василий.

— Не Валенок, а Валерий Николаевич так-то, — ответили с фальшивой обидой. — Так меня величают домашние. Ты же знаешь, что я Визард по паспорту, — важно, но мягко продолжил Валерий Николаевич.

— Да это все Коля. Я помню. Из-за него ты стал Валерием.

— Так и было. Но мне так больше нравится.

«Это было до, а сегодня — после», — покачал головой печальный Васька.

Маргарита, глядя, куда был направлен Васькин взор, тяжело вздохнула:

— Ну пойдем, Вась.

Рядом с Марго было тяжело и легко одновременно.

«Нужно держаться рядом», — подумал Вася.

Он, поворачиваясь к Маргарите, коснулся взглядом номера отдыхавшей с дороги машины.

«Три „В“. Где же ты, маленькая беленькая „В“?» — стал размышлять Вася.

---

— Ва-а-ась, — вывела его из раздумий Маргарита. — Пойдем?

Вася подошел к двери, куда уже отступила Маргарита. В это время выглянул Николай:

— Где там наш Василий Николаевич? (При этих словах Марго печально улыбнулась.) Заходи, Василек, заходи, сынок. Пошли обедать.

И Вася подошел к своим. Потерся им о ноги. Марго присела и протянула к нему руки. А он, накрутивши хвостом положенное число оборотов, скользнул в ее объятия.

«Люблю ее, Марго. Нашу с тобой Марго», — промурлыкал про себя Васька.

Серия 2. Время для любимых

В тот день после обеда Коля остался работать дома. Мог себе позволить и пользовался этим довольно часто. Николай, как считали некоторые эксперты жизни, а по совместительству соседи неподалеку, вообще любил прохлаждаться дома, то есть был писателем. А писать — дело непыльное.

«Можешь отвлечься и подремать или кино посмотреть», — особенно часто так думала о Николаевом труде добропорядочная и сердечная гражданка, дама в годах и за стенкой — баба Тома.

Окна кабинета у Шубских выходили на кухню Тамары Петровны. А рабочий стол Николая и Маргариты был вплотную приставлен к окну.

«Да еще и яблоня эта, будь она неладна!» — частенько переживала соседка.

Сколько же неудобств бабушке доставляла кучерявая красавица Шубских летом! Все пыталась своими веточками закрыть милые хозяйские окна.

«Я встала, а он уже сидит, яйца пожарила — еще и не поднимался, суп сварила — до сих пор на стуле, в магазин сбегала, а он и поныне… Интересно, обедал хоть, нет? И так не может, видимо, физически работать, только сидя кое-что делает. Бедненький, еще же хилее будет», — мысли подобного рода не раз крутились в голове у бабы Томы.

Бедная Тамара Петровна! Как тяжело ей было: участливой женщине приходилось видеть, как неправильно живут люди.

«Вот жена досталась ему. Не беспокоится о нем, не заставляет вставать да ноги разминать. Я вот своего Генку берегу. Увижу, например, что спит без подушки, дак обязательно разбужу, неудобно же ему. Или газету сидит читает. А я смотрю на него и чувствую, что ноги у него затекли. Заставляю встать и походить. Охилел бы без меня Геннадий. Повезло ему со мной, не то что Николаю…» — в тот день не переставала выражать сочувствие заботливая соседка.

Если бы баба Тома в тот момент выглянула в кухонное окно, то она бы обрадовалась — Николай перестал печатать. Васька, сладко дремавший под тихое постукивание клавиш, проснулся, не смог спать — мечтательно-зевательный ритм сбился. Николай встал, задумчиво походил по комнате, затем подошел к зеркалу.

На этого «хиляка» можно было долго смотреть. Высокий, стройный, при этом мускулистый, с широкими плечами, за которыми прятались все те, кому он помогал. Глаза небесно-голубые. Ничем не разбавленные, никаких других оттенков и штрихов они принять не могли. В этом был весь Николай — «одного цвета»: любил ясность и определенность во всем и сказочную честность. И этого же ждал от других.

Чистые глаза оформляли черные красиво изогнутые брови. Даже борода мужчины была очень красива. У него не было времени ее постоянно оформлять, а она это чувствовала и сама росла аккуратно, стараясь лишний раз его не тревожить. А вот волосы его, густые и темные, росли жестковатыми — ну хоть какая-то колючесть присутствовать была должна. Он же Коля, да и вообще человек.

С минуту посмотрев на себя в зеркало, Николай повернулся к Ваське. Хотел что-то сказать, но не стал. Недавно проснувшийся это заметил.

«Наверное, у него было желание…» — подумал Васька.

Николай подошел обратно к столу и сел. Снова взялся за ноутбук и стал отбивать ритм.

В тот момент Вася спать уже не хотел. Он смотрел на Колю и думал, что он вновь лежал… на мягком и теплом. Так же, как еще недавно у Антонины Сергеевны. У нее, кстати, тоже был ноутбук. И тут Васька вспомнил, как не так давно он и Валерий Николаевич пробирались в Колин кабинет.

— Может, не надо? — уговаривал тогда Васька Валерия Николаевича.

— Конечно, не надо, но необходимо. Хочу тебе кое-что показать. Вот мы с тобой часто говорим о стихах. Я тебе рассказываю, что помню из Колиного… или из Заречного. Давай же покажу, куда их Коля складывает. М?

— Что складывает? — не понял Васька.

— Ну стихи. Хочешь? — настаивал Валерий Николаевич.

— Очень хочу, Валек, но боюсь.

— Не бойся. Ты же бывший хулиган. Да и это ради искусства. Мы должны разбираться во всех тонкостях дела. — И они пошли на вылазку.

— Дак это же ноутбук! — заметил Васька.

— Да, а ты откуда знаешь? — удивленно спросил Валерий Николаевич.

— У Антонины Сергеевны дома такой. Она по нему звонит.

— По такой гигантской раскладушке? Кому? Великанам? — улыбнулся Валерий Николаевич.

— Нет, — расстроился Васька. — Детям и внукам.

— Да знаю я. Шучу, не обижайся. Коля тоже так звонит по делам. И бабушка с дедушкой еще нам звонят часто, хотят на меня посмотреть да на Макса с Сашкой. А кстати… Ты же говорил, что родные у Антонины Сергеевны живут недалеко?

— Да, так и есть, Валек, — грустно произнес Васька. — Здесь рядом. Да у них и машина есть. Но почему-то звонят только, а приезжают очень-очень редко. Я видел их только два раза за все время, которое я с ней живу. Каково моей сосчастливице, а? Я хоть и не сильный любитель объятий, но даюсь же. Ей необходимо внимание. Да и уважаю я ее.

— Во-о-от, Василек. В этом некоторые люди. Я вот при всей своей занятости всегда нахожу время и позволяю мальчишкам, Коле и Марго себя погладить. Это же четверых надо обойти! А если еще бабушка с дедушкой приезжают… Понимаешь, для любимых всегда должно найтись время. Всегда. Ты же еще помимо Антонины Сергеевны находишь время для Шустрика! А… ты не такой простой, Василий, — заметил Валерий Николаевич, — продвинутый — в технике разбираешься.

— Да, — смущенно и кротко промолвил Васька. — Почти за два года с Антониной Сергеевной я многому научился. А потом и ты, конечно, меня учишь.

Валерий Николаевич засиял и добавил:

— Спасибо. Я немного отвлекся. Вот в этом ноутбуке, Василек, стихи и живут. Коля пишет, затем мне читает. Люблю стихи… — мечтательно прошептал он.

Вспомнив тот случай, Васька улыбнулся.

Жаль, не было Валька рядом. Коля раньше все время читал Валерию Николаевичу то, что сочинил. Тот бы оценил. А Васька? Нет, он не тонкая натура, он только тянется к прекрасному. Он привык к холодным улицам. А на улице на стихи не выделить много времени. Это в настоящее время Васька уже кое-что понимает. А пару лет назад он знал только про поэта Заречного, хотя при этом так мало слышал из его творчества. Только Валерий Николаевич основательно познакомил Ваську с произведениями этого известного поэта, а до этого были в основном отрывки и пересказы.

Несмотря на то, что теплые руки и слова грели Ваську уже почти два года, не считая последнего месяца, год на улице оставил рубец на его сердце. Это с дедом Павлом он поменял улицу на дом, но длилось это недолго. А за пару лет тепла Васька был обязан уже своей сосчастливице Антонине Сергеевне. Ее он вспоминал с нежностью, благодарностью и грустью. Это она положила конец скитаниям маявшейся души — взяла его, годовалого парня, к себе.

А что было до? Васька был предоставлен сам себе. Он не помнил многого из своего детства, но при этом многое само автоматически врезалось ему в душу. Так, он смутно помнил маму. Вернее, только ощущения тепла, любви и спокойствия. А потом остался один. Почему? Он вспомнить не мог.

Затем он, малыш, встретил их. Сколько их было, Васька точно не знал.

Серия 3. Бесхвостые и огонек для ноября и жизни

Некоторые члены «Неуловимых», как называл их Том, менялись. Постоянных проказников, включая Ваську, было две передние лапки — десять.

Валерий Николаевич как-то отметил:

— Понимаешь, Василек, вот у нас на каждой передней лапке по пять пальцев. Четыре из них расположены рядом — мы ими пользуемся постоянно, а один палец… вот этот, который чуть выше остальных, — тут он встал на задние лапки и показал свой пальчик на правой передней лапке, — мы бережем. Он для особых случаев. Ну ты и так это прекрасно знаешь.

Валерий Николаевич сделал паузу. Затем, некоторое время помолчав, он продолжил:

— Это все так похоже на тех хулиганов, про которых ты рассказывал. Эти два пальчика, стоящие особняком на левой и правой передних лапках, как Том с Хвостом — для лазанья по деревьям, заборам, спуска с высоких построек, то есть хождения по наклонной. А в остальное время данные пальчики бездействуют. А эти товарищи, надо сказать, морально сильно опустились, — Валерий Николаевич закончил свою мысль и тяжело вздохнул. — И жизнь на улице не оправдание. Ты же знаешь Тимофея, Потапыча — не в ласке они воспитывались, много бед в жизни повидали, но не обозлились.

Васька тогда в очередной раз поблагодарил судьбу за встречу с другом. Какой мудрой и чуткой была его родственная душа.

Валерий Николаевич был прав. Том и Хвост всегда были словно поодаль от остальных. И это понимал каждый член банды, маленький и взрослый, с большим числом болячек и с маленьким. Даже он, малыш Васька, которому на тот момент, когда он встретил Тома, было шесть месяцев, сразу понял, что к чему.

Васька до сих пор помнил эту встречу. Именно с этого знакомства продолжались его воспоминания, которые обрывались на мгновениях жизни с мамой.

Малыш Васька спешил к Зинаиде Павловне — одной из добрых подкармливающих его бабушек. У него так сильно урчал и ныл живот. Он ни о чем думать не мог: «Лишь бы успеть. Поскорей бы закончился этот парк». Баба Зина наверняка оставила ему что-нибудь поесть, но на съедобное на улице большая очередь. Обед не ждет, он исчезает через минуту после появления.

Подбегая к очередной скамейке, Васька заметил женщину, кормившую светло-серого котенка. Через секунду его настиг он — божественный запах счастья, то есть сосисок! Васька устоять не смог.

«Вот же она, еда! А до бабы Зины еще бежать и бежать. Да я быстро…» — подумал рыжий комочек и подбежал к манящей лавочке.

Васька посмотрел на женщину и котенка. Женщина улыбнулась, а светло-серый пушистик испуганно взглянул на Ваську, а затем быстро перевел взгляд куда-то в сторону деревьев.

«Странно», — мелькнуло в голове у Васьки.

К сожалению, у малыша гудел живот. Не до чужих взоров было ему. Голодное урчание заглушило все мысли и опасения.

Женщина положила половину сосиски и рядом с Васькой. Он ее жадно проглотил. Затем оприходовал еще одну щедро выданную половинку. Наскоро засунув в себя сосиску, Васька подошел к доброй душе поближе и дал себя погладить.

Когда Васька терся о женские ноги, то заметил, что светлый пушистик съел только четвертинку сосиски, а все остальное оставил, хотя было видно, что он хочет есть.

Добрая женщина успела провести по мягкой рыжей шерстке пару раз, как ее окликнули. Она быстро встала, взяла пакеты с сосисками и хлебом, положила их в сумку, надела перчатки и пошла навстречу девочке и мужчине. Кормилица хвостиков сделала пару шагов, затем всплеснула руками и вернулась — положила еще по сосиске для каждого мурлыки. Затем добавила и немного батона. Потом она ушла уже насовсем.

Пока Васька смотрел на уходящую благодетельницу, сзади подошли двое. Вот на него уже смотрели трое: рыжий, черный и светло-серый хвосты.

Рыжий подошел ближе остальных и медленно спросил:

— Как относишься к бесхвостым?

— К кому? — не понял Васька.

— К людям! — злобно фыркнул рыжий. — Сколько бесхвостых можешь обходить за день?

Васька долго смотрел на рыжего и черного котов. Их глаза не выражали ничего, но воздух при этом был наполнен тревогой, а лапки подкашивались. Затем Васька перевел взгляд на светло-серого — тот опустил глаза.

Как потом узнал Васька, в банде было принято ненавидеть людей и за этим тщательно следилось. Основной закон «Неуловимых» гласил, что у бесхвостых можно только брать.

Сердце Васьки сжалось, и он едва слышно произнес:

— Троих.

Рыжего кота звали Том, как в мультфильме «Том и Джерри».

Лариса в детстве была без ума от игривого и озорного бело-серого мультяшного кота. Свое восхищение ее любимым персонажем она передала и дочке — Катенька постоянно смотрела на проделки Тома по телевизору и мечтала завести такого же хулигана.

Катюша долго просила у родителей котенка и очень огорчилась, когда мама принесла рыжий, да еще и не слишком пушистый комочек. Но что ж было делать — Катеньке очень хотелось играть с каким-нибудь малышом, а рыжик был хоть и не таким, как надо, но очень милым. Пришлось тискать солнечного котейку.

А когда Том подрос, то у Кати он уже не вызывал нежных чувств — он же был уже большой. Тома оставили на улице и взяли для Катеньки нового мурлыку — правильного, то есть маленького, пушистенького и серенького.

Том, уже будучи взрослым, в отличие от многих других когда-то бывших домашними котов не стал менять себе имя — это бы означало достать часть занозы и, возможно, со временем немного утихомирить свое сердце. Он выбрал другое — наказывать людей и только брать, ничего не давая взамен.

Валерий Николаевич потом показал Ваське настоящего Тома — у Шубских в кладовке была картинка с изображением серого шаловливого, но неудачливого ловителя мышки. Уличный кот оказался совсем не похож на кота из мультфильма. И не потому, что был рыжим. Просто или совсем сложно, но Том из «Неуловимых» сильно и безнадежно осерчал на жизнь.

Когда «неуловимый» Том вместе со своим подлапным Хвостом сидел в кустах и следил за выполнением задания членом своей банды, он видел, что маленький Васька, как и малыш Тишка, вызвал умиление у женщины.

«Такая же, как та бесхвостая», — со злостью подумал Том тогда.

На Ваську он не злился — им с Тишкой оставили еще по одной сосиске. Значит, с ним можно работать — будет для них умилять коварных бесхвостых.

Когда Васька рассказал Тому про тех, кто его кормит, главарь банды произнес:

— Пойдешь с нами? Будешь сыт — будешь по десять бесхвостых оббегать. Тебя как зовут?

— Баба Зина зовет Мишкой, баба Катя — Мурзиком, а Настя — Тишкой, — пояснил Васька.

— Тишка у нас уже есть. Будешь Прошкой. Пошли.

И Васька-Прошка пошел, сам не зная почему. Том шел впереди, Тишка рядом, а позади — черный Хвост.

Тишка, увидев, что Васька-Прошка рассматривает его, на ходу сказал:

— Я за тобой пригляжу.

Светло-серый комочек побежал вперед, все так же смотря на маленького рыжика. И так увлекся разглядыванием нового члена банды, что врезался в очередную скамейку. Васька-Прошка подбежал очень быстро. Увидев, что с Тишкой все хорошо, рыжий хвостик немного отступил назад и, улыбаясь, ответил:

— Это за тобой нужно приглядеть.

Малыши улыбнулись друг другу. Тишке никогда не требовалось время, чтобы прийти в себя. Он переключался мгновенно — вот он уже был снова готов бежать и играть.

— Смотри, как я могу! — воскликнул Тишка.

Он был озорным, любил крутиться и вертеться. Светло-серый пушистик встал на передние лапки.

— Не выпадет сосиска? — пошутил Васька-Прошка.

— Нет. — И они засмеялись.

— Знаешь, Прошка, я всегда укачиваю сосиски после еды — кручусь, встаю на передние лапки. Том говорит, что бесхвостые нас кормят только самыми вредными сосисками. Вот я с ними и играю — качаю. Они становятся добрыми и не вредничают у меня в животе.

Васька-Прошка посмотрел на Тишку — он не шутил. Какой же он был милый и непосредственный. Да, он был маленький, почти такой же, как и сам Васька-Прошка. Но тот свет, который жил в Тишке, просто не смог и не сможет погаснуть от условий жизни на улице. Его душа вмещала столько тепла, что казалось, и Том мог оттаять. Том это чувствовал и держал Тишку на расстоянии — общался только по делу. Рыжий «неуловимый» не мог допустить, чтобы его израненное сердце обнажилось снова.

Вот так Тишкино тепло начало греть и Ваську-Прошку. Это напоминало запуск людьми отопления в холода. Для маленького рыжего хвостика отопительный сезон начался поздно. Но он начался. А это было крайне необходимо — на дворе стояла промозглая, снежно-сырая ноябрьская осень.

Серия 4. Согревающие песнопения

Вот уже несколько недель Васька-Прошка жил с «Неуловимыми». Первую неделю вливания в уличную команду он ходил на задания с Тишкой. Два малыша так сильно умиляли своих кормильцев, что вдвоем за день могли собрать недельную норму запасов на один хвост. Следующую неделю Васька-Прошка выходил либо с Тишкой, либо с Мишкой — братом своего личного огонька. Однако Том и Хвост всегда были где-то неподалеку.

Только через месяц маленькому рыжему хвостику доверили совершать обход без Тишки и Мишки. Однако иногда они могли работать и вместе.

Часть собранной провизии доставалась малышу, а часть в виде похвостного налога — банде. Такая повинность не только поощряла «два отдельно стоящих пальца», но и позволяла приглядывать за теми хвостами, которые не могли позаботиться о себе сами.

Вот Васька-Прошка обходил за день уже по пять бесхвостых: за хорошие результаты ему оставили бабу Зину и Настю, а от бабы Кати пришлось отказаться — она была на территории другого хвоста. Зато ему вручили еще троих продовольстводателей.

Да, рыжий хвостик обходил тогда немало бесхвостых, но и на улице уже царила зима — красивое и опасное время года. Зимой было сложно, и не только из-за холода. Хвостикам нужно было собрать привычное количество еды за меньший промежуток времени. А люди меньше бывали на улице, и даже когда появлялись, то, укутанные до самого кончика носа, быстро шагали и ничего не видели вокруг — о себе бы позаботиться, не до других в такое время.

Начиная с того времени Том и Хвост уже не сидели в кустах и не смотрели на маленького рыжего хвостика при каждой вылазке. Лидеры банды не хотели лишний раз выходить на улицу, тем более у них было трое работающих малышей — дела шли куда лучше обычного.

Лишь изредка Хвост, правая лапа Тома, сопровождал Ваську-Прошку — обычно в самые сильные морозы. Руководящий хвост боялся, что малыш попросту замерзнет и не донесет собранных запасов до дома, поэтому и отправлял товарища их страховать. «Наклонисты жизни» в жуткие холода всегда отправляли работать именно малышей, оставляя в тепле большинство взрослых хвостов — бесхвостые в стужу реже отказывали именно маленьким беззащитным комочкам.

Что касалось Хвоста, то он вроде и не был плохим. Но он так боялся Тома, что страх заставлял его делать дурные вещи. На самом деле хвоста не было, вернее, был маленький обрубок: зеленоглазый черныш потерял его в драке с собакой. Просто гладкошерстный уголек, пытаясь выслужиться перед главарем банды, все время ходил за ним по пятам, поэтому черныша и стали называть Хвостом.

По вечерам уставшие хвостики грелись и слушали рассказы Аристотеля — все свободное время лежавшего, то есть думавшего, хвоста-мыслителя. Вообще-то изначально Аристотель был обычным Барсиком. Именно на одной из вылазок кот-философ встретил того, кто определил его судьбу.

Как-то жарким летним деньком Барсик возвращался с полезной прогулки и встретил волнообразно идущего мужчину. Джентльмен тогда остановился, внимательно посмотрел на Барсика, поприветствовал его и отметил:

— Умный ты. Прямо Аристотель, — а затем пошел дальше.

Даже трофейная сосиска выпала изо рта у Барсика.

Сей дальновидный капитан пошел по волнам жизни дальше, а Аристотель начал размышлять о зигзагах бытия с еще более умным видом. И это тот случай, когда имя выбрало себе хозяина. За счет имени, словно прослойки клея, произошло образование очень прочной связи между соединяемыми поверхностями — жизнью и котом. На всю жизнь, как говорится. Барсик был умным котом и знал о мудром бесхвостом философе. А через пять минут и вся округа знала, что Барсик стал Аристотелем.

Аристотель столько размышлял о том, что есть и будет, что казалось, именно от большого количества мыслей и рос его живот. Это было странно для уличного кота, но мысли же не остановить!

Сам котик был кареглазый и серенький — всю яркость мира он узнавал из стихов. Он очень любил стихотворения Заречного. Однажды серому хвостику удалось повстречать неизвестного, но талантливого юнца, а по состоянию на ту зиму уже выдающегося зрелого поэта, и послушать его песнопения. Аристотель тогда остался под впечатлением и с тех пор у всех незнакомых котов спрашивал о новых творениях одаренного автора.

Стихи Заречного и правда были прекрасны. Их любили и уважали многие члены банды. Даже Том, делая вид, что спит, наслаждался той частью творчества известного поэта, которую помнил Аристотель. Аристотель слышал так много, но рассказать наизусть мог так мало. Он иногда просто по-своему излагал то, что ему удалось уловить.

Кот-философ баловал публику и стихами собственного сочинения. Под его мурчание всегда сладко спалось. А что еще делать зимой? Слушать песнопения и ждать весну.

Так, однажды серенький мыслитель поделился стихами собственного сочинения о «неуловимых» малышах:

— У Тишки, Мишки, Прошки

Пуговки-ладошки

Да маленькие ножки,

Но больше всех кормежки —

Сосисок да лепешек —

Приносят наши крошки.

Не шедевр, конечно, но красивая и трогательная забота, которая была так нужна малышам с большими и добрыми сердцами. Тем более тогда Мишке отдавили лапку, и нужно было утихомирить боль — немного его отвлечь.

Нужно отметить, что тонкая и ранимая душа пузатого хвостатого поэта каждый прожитый вечер заканчивала стихами Заречного о весне. Это были те самые единственные строки, которые он знал на память:

— Будет лучше, знаю, будет,

Зима придет и боль остудит,

От зла округу обезлюдит.

Весною птицы нас разбудят,

Цветы дыханием окрутят,

И тьма уйдет, и свет пребудет,

Надежда силы раздобудет,

Кормильца милого добудет.

Аристотель, конечно, схитрил и заменил одну из строк усатого поэта. Но так было нужно. Иначе бы он не смог познакомить хвостов с творчеством для жизни.

И как же в свое время обрадовался Валерий Николаевич, когда узнал, что именно эти стихи зажигали надежду в сердцах покинутых, но не сдающихся!

В свободное от заданий время Васька-Прошка обычно гулял с Тишкой. Иногда они брали с собой Мишку.

Когда маленький рыжий хвостик впервые увидел Мишку, то подумал, что тот «пахнет» Тишкой. Два брата были очень похожи: с желтыми глазками-огоньками — доброго озорства и тепла души у них было не отнять. Но также имели и существенные отличия: Тишка жил сердцем, а Мишка — по большей части умом, он умел переключаться с холодного на горячее и обратно. Только у Мишки была черненькая шерстка. Два маленьких родных комочка, светлый и темный, были двумя противоположностями, дополняющими друг друга.

Однажды в теплую зимнюю погоду три маленьких хвостика сидели на крыльце дома, под козырьком подъезда, и смотрели на медленно спускающиеся с неба снежинки.

— Проша, Миша, надо загадать желание, — тихо и задумчиво сказал Тишка.

— Какое желание? — спросил Васька-Прошка.

— Скоро Новый год. Говорят, что Новый год — это волшебный праздник. Можно попросить все самое заветное. Хоть что… — задумался Тишка.

— А что обычно просят? — поинтересовался рыжий комочек.

— Знаешь, Прошенька, я… еще не просил, — замялся Тишка. — Я только однажды, когда мы были на улице, слышал об этом от Аристотеля. И от бесхвостых тоже. Нельзя об этом говорить при всех… Я хочу найти добрых бесхвостых для Мишеньки, тебя и себя, чтобы нас гладили теплыми ручками, кормили почаще.

— А еще… — тихо добавил Мишка, — вы же понимаете, что с каждым месяцем у нас все меньше шансов найти добрых бесхвостых. Так что просите поскорее, ребята. Чтобы нам хватило.

— Знаем, Миш, — ответил его брат. — Вот я уже и попросил.

— И я еще добавлю, — тут желтоглазый черныш загадочно улыбнулся, — двадцать сосисок! Всем по две! Наелись бы до отвала!

В ту теплую зимнюю погоду малышам стало еще теплее от их улыбок друг другу.

— А когда желание исполнится? — поспешно уточнил Васька-Прошка.

— Может быть, даже в самый Новый год, — ответил Тишка.

— А когда он придет? — продолжал расспросы рыжий хвостик.

— Аристотель говорит, — медленно начал Мишка, — что Новый год наступит, когда время от появления и до ухода солнышка уменьшится примерно на двадцать бесхвостовых минут. — Затем он сделал паузу и продолжил: — То есть на время нашего спокойного вечернего умывания.

Васька-Прошка посмотрел на друзей, а потом на небо. Он закрыл глаза и представил… большой дом, добрых женщину и мужчину, милых мальчишек. И всех голубоглазых, чтоб глаза были, как у красавицы Рыськи. Ну и друга рядом.

Серия 5. Приветливые огоньки и четырехцветный джентльмен

Глаза Рыськи были произведением искусства. В ту голубую бездну душа погружалась без остатка и, сладко качаясь на игривых, но ласковых волнах, забывала обо всем на свете.

Это малыши звали черную и озорную кошечку Рыськой, делая звучание ее имени милее для своих ласковых сердец. Руководящие хвосты называли ее Рысью.

Хвостатая красавица была очень бойкой и прыткой: она могла за секунду залезть высоко на дерево и также быстро спуститься вниз, ни разу не издав звука. А лапой от нее ребятам попадало как? Хвосты даже не успевали мяукнуть. Но все было по делу. Шаловливая девчушка была строгая, но справедливая.

Именно поэтому у нее никогда не было мира с Хвостом и Тихоном. Но она была нужна банде по той же причине, что и малыши — свое восхищение ею бесхвостые выражали в большой порции кормежки.

Тихон, с кем не ладила умная красавица, был еще одним подлапным Тома. Тихон и Том сначала долго выживали одни. Но «третий кот» банды был очень больным созданием, поэтому, будучи приверженцем идей главаря «Неуловимых», он не мог быть его первым заместителем по состоянию здоровья.

Тихон был даже внешне похож на организатора зла и доставки продовольствия. Он был черно-рыжим с желтыми, как у Тома, глазами — словно отливал воззрениями своего единомышленника. А ходил двухцветный хвост бесшумнее остальных — не мог наступать на лапу, которую ему специально отдавил бесхвостый. И с этой отдавленной лапой из него выдавилось все доброе и светлое, остались только боль и желание навредить.

Обязанностью Тихона было следить за хвостами дома. Хоть черно-рыжий участник банды и был непривередливым уличным котом, желудок которого мог многое переварить, но его нутро никак не принимало врожденное чувство справедливости Рыси.

Рыська, все-таки будем называть ее так же, как и малыши, обладала даром — могла лечить. Непонятно, как ей это удавалось, но она своим мурчанием и теплыми лапками облегчала страдания мающихся хвостиков, а иногда и вылечивала их, причем даже тяжелых. Так, Мишкина лапка зажила, стоило только Рыське несколько вечеров подряд пообнимать малыша.

Малыши помимо работы по-прежнему успевали развлекаться на улице. В предпраздничный новогодний период они обычно играли больше: им удавалось собрать дневную норму продовольствия раньше — бесхвостые были счастливы в ожидании скорого чуда и охотно делились своим счастьем с другими.

Больше всего маленькие хвостики любили ловить хвостами снежинки. В снегопад они обычно сидели на крыльце дома, высовывали из-под козырька подъезда на пару секунд свои хвостики, делали ими один полукруг, а потом быстро прятали их обратно под крышу. Затем проверяли «добычу»: чья снежная кучка была меньше, тот и более ловкий, а значит, победил.

Конечно, если с маленькими комочками шла прогуляться Рыська, то победителя знали заранее. Но на нее никто не злился. Как можно было обижаться на того, кто честно заслужил первое место и при этом еще устраивал «звенящие» танцы? А когда красавица с черной шерсткой побеждала, то она радовалась так звонко, что лапки всех участников соревнований бросались в пляс от такой чистосердечной музыки.

На улице не бывает много радости. Но предновогоднее настроение вытаскивало радость из всех. Надо сказать, что праздник ощущался в каждой живой душе. Этот особый день в году нельзя пропускать, даже тем, кто живет на улице — надежда на светлое будущее нужна всем.

И вот, когда до очередного нового старта жизни оставался всего один день, руководители банды объявили о ночном задании. Та вылазка, по словам Валерия Николаевича, впоследствии узнавшего о ней со слов Васьки-Прошки, была вторым крупным злом «двух пальцев». Первым злом была, конечно, работа малышей в мороз. Но было, к сожалению, и третье…

На последнюю для того года ночную вылазку пошли Том, Хвост и Васька-Прошка как самый маленький, способный пролезть куда угодно, или тот, кого наверняка не стали бы наказывать бесхвостые. Остальных малышей не взяли. Совести много было брать нельзя, поэтому самые отъявленные хулиганы позволили себе только треть.

На улице не было ни одной живой души. Три хвоста дошли до нужного места быстро.

«Холодно, наверное, им — спешат», — подумал еще тогда Васька-Прошка.

Деталей операции малыш не знал.

Ночных посетителей встретил большой деревянный дом с огромной территорией. Дом был обнесен высоким металлическим забором. Ворота вокруг оказались приоткрытыми.

— Прошка, — скомандовал Том, — слушай внимательно. Смотри, здесь есть щель. Зайдешь, подойдешь к тому дому. Вход в него через подвал. Одно из подвальных окон, вон то, разбито и прикрыто металлическим листом. Зайти в дом можно именно там. Поднимешься по лестнице. Затем протиснешься в дверь — она не будет заперта. И поищешь там мешки. От них будет очень вкусно пахнуть! Тебе нужно найти неполный мешок, один… или два — мы их возьмем с собой, они не должны быть тяжелые. Убедись, что в нужном нам мешке есть корм — такие небольшие ароматные шарики. Ты его уже несколько раз пробовал. Как только его найдешь, то беги назад тем же путем. Вылезешь — махнешь хвостом влево и вправо по два раза. И жди нас с Хвостом. Не найдешь — сразу к нам. Дальше мы сами. Ты нас потом просто жди… И смотри, чтоб тебя никто не заметил. Если увидишь бесхвостого, то мяукай как можно жалобнее. Не бойся, тебя никто не тронет — ты маленький. Ты понял? — закончил Том.

Васька-Прошка ничего не понял. Особенно страшно ему стало при словах, что пугаться не нужно. Зачем ему ночью лезть за шариками? И в какой-то непонятный дом… Песнопения уже были, ему спать пора. Маленький рыжий хвостик чувствовал что-то неладное — гнусное дело и пахнет дурно.

— Ты меня понял?! — уже злобно фыркнул главарь банды.

Ваське-Прошке было не по себе. Чудовищные мысли носились у него в голове. Последние слова Тома, сказанные довольно резко, так испугали маленького рыжика, что тревожные образы быстро сгинули прочь — кто куда, оставив только страх. Но маленький рыжий комочек оказался один наедине с теми, от кого было бессмысленно просить не то что помощи, а объяснения и поддержки. И малыш пошел на дело.

Васька-Прошка сделал все так, как велел Том: он нашел мешки, от которых пахло радостью и текли слюнки. Большой удачей было то, что один из мешочков был не до конца заполнен вкусными «кругляшками». Васька-Прошка не мог налюбоваться на это сокровище. Но через минуту он опомнился.

Вот он уже выбежал и подал знак хвостом. Его подельники зашли. Вскоре они появились вместе с заветным мешком, волоча его в зубах. Большие хвосты так и тащили трофей до самого дома вдвоем, а маленькое «большое сердце» просто бежало рядом.

Это не была удача. Это было хорошо спланированное преступление. У Тома был кот-осведомитель, и он знал, что с приходом зимы новые, поменянные только осенью автоматические откатные ворота тех, кого они хотели ограбить, стали плохо закрываться до конца.

Обычно тем, кто обслуживал это здание, помогало закрывание ворот вручную, но не в тот раз — им пришлось сдаться и оставить полотно ворот мерзнуть в одиночестве, без объятий с приемным коробом. Страдающие питомцы страдающей организации никуда бы не выбежали — в самом доме была двойная калитка, чтобы случайно не выпустить хвостиков. Свои бы не вышли, а вот чужие зайти могли, что они и сделали. Причем «наклонисты жизни» тогда воспользовались этим обстоятельством уже не в первый раз.

Когда на следующий день Васька-Прошка возвращался с утренней вылазки, он отметил, что остальные хвосты на улице как-то странно на него смотрят. Но он торопился домой — в тот день был Новый год.

Ваську-Прошку дома встретил Тишка.

— Ты как, Проша? — мягко и тихо сказал малыш, искоса поглядывая на Тихона.

Светло-серый хвостик очень старался, чтобы черно-рыжий не слышал их разговора.

— Нормально, ну сегодня не такой хороший улов, но все-таки кое-что есть. Да и Новый год — значит, хорошо, — бодро, стараясь заглушить недоброе предчувствие, ответил маленький рыжий хвостик.

— Я не об этом. Как ты себя чувствуешь после ночной вылазки? Аристотель нам все рассказал, — продолжал Тишка.

— Мы принесли ароматные шарики, Тиша… Наверное… это нам подарки… на Новый год, — сбивчиво прошептал маленький рыжик с уже тревожно стучащим сердцем.

Он ничего не спрашивал. Он все видел по беспокойным глазам друга.

— Возможно, Прошенька. Но ты знаешь, откуда вы их взяли? — уточнил Тишка.

Рыжий комочек молчал, его сердце сжалось. Казалось, он и сам от этого стал еще меньше.

Тишка немного подождал, сглотнул и закончил:

— Вы… ограбили приют для кошек.

Васька-Прошка не мог поверить ушам. Он сделал плохо тем, кто и так уже достаточно пострадал — он же знал, что среди жильцов приюта бывает много глухих, слепых и даже тех, кто не может пошевелиться. Маленький рыжик причинил вред таким же искалеченным душам, как и он сам. И лапки малыша подкосились. Он сел — грусть на него давила с такой силой, что он не мог некоторое время стоять.

— Прошенька, мы так и думали, что ты не знал…

Васька-Прошка больше ничего не слышал. Он резко встал на лапы и выбежал на улицу. Он бежал и бежал, слыша крики, издаваемые Тишкой, Рыськой и его собственным сердцем. Рыжий хвостик летел, не оглядываясь. Он отдалялся от дома, как от прокаженного места. Мчался так, что даже Рыська не смогла его догнать.

Затем, когда устал, он пошел, но все также не различая дороги и не останавливаясь, — при малейшей паузе вернулись бы мысли. Так продолжалось до тех пор, пока он не приблизился к ней — большой и сверкающей новогодней красавице, установленной всем на радость на центральной площади города. И только там он осмотрелся.

На улице было оживленно — все и всё были в ожидании праздника. Счастье приветствовали огоньками разных цветов, голосами разных типов и тембров и салютами разного масштаба величия. Внутри Васьки-Прошки было так тускло и грязно, не было привычно искрящейся радости. Внутренний свет был приглушен. Глазки малыша поблескивали только от печали да искусственных искорок и звуков вокруг.

Рыжий комочек сел. Он залюбовался красотой приветливых огоньков и царящей здесь гармонией душ. Он не заметил, как к нему подошел седошерстный джентльмен.

Тот кот с большим количеством лет за хвостом не был из числа особ голубых кровей, просто в нем чувствовалось благородство, почтение к окружающим, уравновешенность, спокойствие и жизнь по правилам души. Седой четырехцветный кот Яков уже издалека заприметил капельку печали в огромном океане радости. Когда он оказался рядом с маленьким рыжим хвостиком, то чуть слышно замурчал, чтобы завладеть вниманием малыша, но не напугать его, а затем спросил:

— Ты почему грустишь, малыш? Сегодня Новый год. И это праздник для всех: и для людей, и для нас… Как тебя зовут, пушистый огонек?

— Прошей… И я очень плохой, — совсем поник маленький комочек.

Кот почтенного возраста едва заметно улыбнулся и положил свою большую белую лапу на маленькую рыженькую. Затем старец посмотрел на чудо рядом внимательнее.

Рыжий хвостик, встретив взгляд, полный заботы и сочувствия, не смог сдержаться. Он без расспросов рассказал о том, что случилось, а затем добавил:

— Уйду я от них. Не хочу быть больше с такими котами.

— Для начала успокойся, Проша. Ты не сделал ничего плохого. Вернее, ты не знал… А то, что ты мучаешься, говорит о том, что ты на самом деле хороший. Очень хороший, — нежно мурчал четырехцветный кот. — Ты прав, тебе не место в этой банде, как и твоим друзьям. Но сердцу не обойтись без помощи головы. Сейчас зима, милый. Хочешь уйти — уйди весной. Если уйдешь сейчас, то сделаешь плохо только себе. Главари вашей банды просто найдут другого малыша. А ты… — тут он взглянул на Ваську-Прошку и остановился. Немного выждав, Яков добавил: — А ты можешь только замерзнуть… и не сможешь искупить свою вину.

Васька-Прошка смотрел на говорившего уже вопросительно.

«Подействовало», — подумал заботливый и внимательный кот. И почтенный хвост Яша, чтобы утешить малыша, рассказал свою историю:

— Проша, еще раз скажу тебе, что ты не знал, что поступаешь плохо. Подожди, сынок, не перебивай, дослушай. Если ты чувствуешь, что виноват, то судьба предоставит тебе шанс заслужить перед собой прощение. Так было у меня.

Серия 6. Суд над Яковом

— Однажды, когда я был еще молодым… ох и давно это было, мой милый дружок, — Яша поудобнее расставил лапки, — и не здесь, а много-много дней пути отсюда. Я не помог одному котенку. Я видел, что его окружили взрослые сердитые хвосты. Они на него шипели, пугали «колючками» из взъерошенной шерсти, волнами возмущения, изгибавшими их спины, выставляли напоказ парящие трубы-хвосты и вдавливали в землю злобою в глазах.

У малыша во рту была сосиска, и он не хотел ею делиться. Кольцо вокруг котенка сжималось — он пытался сжаться тоже. А многохвостная ярость, чувствуя страх мальца и свою силу, подходила все ближе и ближе. И я… струсил и убежал… Эх… Котов было много, и жестокости в их глазах — тоже. Они не видели ничего… кроме еды и их маленького обидчика.

Не знаю, что стало с этим бедным котенком. Я… его больше не видел. И больше никогда не возвращался туда. А когда проходил недалеко от того места, опускал глаза, боясь увидеть следы преступления. Но следы были, милый. С того момента они всегда были со мной. Хотя вроде уже прошло столько лет, сколько некоторые коты и не живут.

И я, в отличие от тебя, знал… Я жил, ел, гулял, играл, но каждый день думал о своем преступлении. Спас ли я тогда себя?

Конечно, на улице бывает много драк. Со временем ты даже перестаешь бояться ссориться. А как иначе можно выжить? Я был свидетелем и участником многих столкновений. Но только два из них остались глубоко со мной. Возможно, потому, что обижали котят, а может, потому, что я никогда не видел так много злобных искр, что уличные морды менялись до неузнаваемости. Но, скорее всего, потому, что именно в этих случаях я совершенно точно знал, правильно поступаю или нет…

Маленький рыжий хвостик взглянул на большого четырехцветного, и Яков это почувствовал.

— Сейчас, милый. Хочешь узнать про второй случай? — ласково улыбнулся кот-мудрец. — Наберись терпения. Я старый, мне торопиться некуда, да и кормилец с Машенькой отпустили меня посмотреть на праздник. Машенька — это милая моя, мы с ней уже пятнадцать людских лет вместе, — при этих словах почтенный кот засиял. — Не бойся, дружок. Второй случай куда приятнее первого…

Так вот. Чувство вины, Прошенька, не проходит само по себе — чтобы оно прошло, вину надо искупить. Судьба предоставила мне шанс утешить свое сердце — сгладить на нем рубцы.

Примерно год назад я возвращался домой к моей милой хвостатой. Ох, как много повидали мы, наскитались… А было это в трех днях пути от этого места. Услышал я жалобный писк. И бегом навстречу этому зову. Старые лапы тащили меня сами, причем так быстро, что молодые коты бы позавидовали. Улавливая ухом источник отчаяния, я быстро оказался на месте суда… над собой: маленький комочек был окружен двумя огромными голодными до крови… псами. И в этот раз я убегать не стал.

Это был шанс… не для него, для меня, моей души. Силы были не равны, комочек полностью спрятался за меня: две горы мускулов против троих… И у нас получилось. Как? Я не знаю. Чудеса случаются. И слабый физически может победить более сильного соперника, если его дух силен. Мы воевали втроем: я, мой дух и моя совесть. И мы победили, — почтенный хвост закончил свой рассказ и посмотрел на Ваську-Прошку.

Чего только не было на душе у маленького хвостика за время проживания исповеди большого: ужас, боль, сочувствие, поддержка и, наконец, желание все исправить и стать лучше.

Именно это и увидел Яков, растянулся в улыбке и добавил:

— До сих пор помню этот комочек: сам дымчатый, а ушко рыжее. И глазки такие добрые… медовые. Красивый такой, и душа у него красивая. Вы, кстати, похожи — ты тоже добрый малый, да и ушко у тебя серенькое — отличается от цвета остальной шерстки, рыженькой. Три лапки, правда, у тебя, малыш, беленькие… Один сапожок потерял, как сказали бы люди, — кот-мудрец улыбнулся. — Только тот малец тогда был чуть младше тебя — ему было шесть людских месяцев. Я почему это знаю? Тот маленький хвостик мне многое рассказал. А чуть позже он мне помог, вернее, еще раз помог… — и почтенный хвост снова пустился в воспоминания:

— Мы с тем малышом стали часто видеться. Он всегда угощал нас с Машенькой чем-нибудь вкусным. Вот однажды заболели у меня глазки, ходил я по поселку в поисках съестного, а найти ничего не мог. У душеньки моей лапка с молодости еще больная была, поэтому я много лет добывал еду сам. Ходит она, конечно, тихонько, только вот добытчик из нее никакой. Так тот котенок увидел меня через щель под забором, позвал свою кормилицу. Там полечили глазки-то мои, дали с собой припасов. И так много дней подряд: мой маленький помощник, когда я приходил, всегда звал меня лечиться и забрать еду. Ни разу я с пустым ртом оттуда не ушел — всегда уносил пропитание. А ели мы с Машенькой уже вместе. И так было, пока я не поправился.

Потом мы с милой моей ушли в другое место. Мы не привыкли в одном уголке долго сидеть… Причем… я тебе еще не сказал, породистый был тот малыш. А не всегда от благородных можно помощи дождаться. Как он, интересно, поживает?

— Породистый? — переспросил Васька-Прошка. — Нам с такими не разрешают водиться. Том говорит… — тут он замялся, вспомнив случившееся, — что они порой хуже бесхвостых: смотрят на нас свысока, на своих же сородичей внимания не обращают или даже относятся к нам с презрением, — закончил рыжий хвостик и опустил глаза.

В тот момент он понял, как не прав был Том. Во многих вещах не прав. Рыжий хвостик всегда это чувствовал, а тогда он знал это наверняка. Том был не знаком с историей кота-старца. А ведь даже одна история может изменить чью-то жизнь.

— Ты зря, Проша. Ты же слышал, как тот котенок себя повел. Хотя он был совсем маленький. Видимо… любят его. Хороший кот. Тебе бы он понравился.

— Наверное, — задумчиво произнес рыжий хвостик.

Он закрыл глаза и вспомнил о своем новогоднем желании: о доме, добрых кормильцах и их милых детях. И всех голубоглазых, с глазами как у милой Рыськи. А образ друга стал более ясным. Он был дымчатым и с рыжим ушком. Васька-Прошка очень любил Тишку, Мишку и Рыську. Но… ничего не мог с собой поделать — на него в его мечте смотрели ласковые медовые глазки.

— Да имя у него еще такое чудное было… Визард. Правда, по паспорту только. Мы называли его… — не успел закончить четырехцветный хвост.

А Васька-Прошка так сладко грезил, что ничего дальше уже не слышал. Лишь крики толпы заставили его вздрогнуть. Он немного растерялся, а затем уже четко услышал:

— Семь, шесть, пять, четыре, три, два, один! Ура-а-а!

Яша решил тоже отвлечь Ваську-Прошку, только ласково. Он спросил:

— Ты успел загадать желание, Прошенька?

— Да, еще много солнышек назад… Я загадал найти добрых кормильцев и… а ребята сосиски. Не сбылось. Ничего не сбылось, — грустно высказался Васька-Прошка.

— Не все желания сбываются сразу. Ты верь, как у нас, котов, говорят: «Будет лучше, знаю, будет…»

— Про-о-оше-е-енька-а-а! — рыжий хвостик услышал знакомый голос светло-серого друга. — Ты здесь! Как мы рады, что нашли тебя! — И Тишка запрыгнул на Ваську-Прошку, затем подбежали Мишка и Рыська. — Представляешь, желание сбылось!

— Что именно?! — со стучащим от волнения сердцем воскликнул рыжий комочек.

— Нам подложили двадцать сосисок! — ответили в один голос Тишка и Мишка.

Рыська сияла.

— И все, — грустно сказал Васька-Прошка.

— Начните с малого, ребята. И остальное сбудется. Видишь, Прошенька, все меняется к лучшему.

Серия 7. Печальное счастье

Вот так Новый год для малышей и Рыськи начался со знакомства с Яковом. И жизнь добрых хвостиков заиграла четырьмя новыми красками.

Надо сказать, что хвостам-старикам Яше и Машеньке после многолетних скитаний наконец-то повезло. Недавно ушедшей (на тот момент) осенью нашли они своего кормильца — доброго и почтенного старца, как они сами.

Дед Митя сначала долго кормил одного Яшу, а однажды вслед уходящему хвосту сказал: «В следующий раз, дружок, и друга своего приводи. Вижу же, что таскаешь кому-то еду. Пригрею обоих». Так и стали они неспешно жить втроем: кошачья семейная пара и дед Митя, даривший хвостам накопленную им за долгие годы любовь. Добрый дедушка жил недалеко от банды «Неуловимых», поэтому хвостатые друзья часто навещали милую возрастную семью.

Васька-Прошка стал все меньше задумываться о том, чтобы уйти из банды, и все больше о том, чтобы обосноваться в тех местах навсегда. Все потихоньку налаживалось. Никуда не хотелось уходить не из-за холода на улице, а от добавившегося тепла двух больших хвостов, закрывавших собой маленькие в трудную минуту.

Малыши уже подросли и из «комочков» превратились в самые настоящие «комки» добра и счастья. Юный рыжий хвостик за один раз обходил уже по восемь бесхвостых. Да и хорошее настроение позволяло усатым работать лучше: весна была уже на пути. Правда, она еще не имела силы, но все-таки ею пахло.

Однажды «неуловимые» хвосты один за другим возвращались с утренней вылазки. Тишка в тот день работал с Мишкой. Васька-Прошка раньше всех принес добычу домой, оставил ее Тихону и вскоре уже был на месте сбора друзей-хвостиков. Два хвостатых брата задерживались. Вдруг рыжий юнец увидел, как навстречу ему несется Ушик. Рыжик почувствовал неладное и вмиг бросился сокращать расстояние до гонца.

Ушик был скромным и задумчивым хвостом. Он старался не выделяться — даже его серые глазки и шерстка ему в этом помогали. Когда он появился в банде, Аристотель прозвал его Безуховым. Кот-философ в одном из стихотворений Заречного как-то слышал про такого людского книжного героя. Его образ в стихах очень понравился хвостатому мыслителю. Такое же приятное впечатление производил и новый серый хвост. И без уха был, как тот персонаж.

Хоть Валерий Николаевич позже и объяснил Ваське-Прошке, что ухо было ни при чем, но рыжий хвост остался при своем — Валек ошибся, наверное.

«А зачем тогда надо было так человека называть?» — размышлял потом, несколько лет спустя после одного происшествия, рыжий хвост.