Бесплатный фрагмент - Всего 1 раз…

«…так она сядет напротив всякого шатра и пред стрелою откроет колчан».

(Сир.27:15)

Счастье на балконе

1

Вечер субботы опустошил квартал; все, кто мог, разъехались по дачам, садам и огородам, ничто не нарушало тишину. Лишь подчеркивая ее, внизу тихо шелестела посадка пирамидальных тополей, оградившая бойлерную.

Ольга стояла обнаженная, опершись на парапет балкона. Сумерки сглаживали черты лица, она не опасалась быть увиденной ни со двора ни из соседних домов.

— Тебе не холодно?

Я положив руки на прямые, призывно белеющие плечи.

— Нет, что ты…

Ольга даже не поежилась.

— …Июль же! — сказала она. — Самая жаркая пора.

— Ну да, ну да, — подтвердил я. — Самая жаркая, кто спорит…

Вздохнув, я вспомнил, как давным-давно — в прошлой жизни — мы однажды гуляли с женой точно такой же июльской ночью. Стояла душная жара, на газоне за домами буйно цвел донник. Однако от недалекой реки веяло коварной сыростью. Одетая в прозрачную шелковую блузку, даже без бюстгальтера под ней, жена простудилась.

Остаток лета я ее лечил: делал уколы и ставил горчичники, абсурдные в такое время года.

Та жизнь и в самом деле осталась прошлой. Тогда мне было чуть больше тридцати, сейчас существенно перевалило за сорок. С женой мы развелись, а газоны теперь косили по несколько раз за лето. Донник больше не цвел.

От прежнего осталась лишь эта однокомнатная квартира: она была моей еще до женитьбы, ее не затронул развод. Впрочем, жена вернулась в свою трехкомнатную, где жила вдвоем с матерью при давно умершем отце, на жилье не претендовала.

Ничего этого я, конечно, не сказал. Ольга была слишком самодостаточной, чтобы открывать ненужные глубины души.

Я подался вперед. Я тоже был голый, напряженный половой орган попал в нужную ложбинку.

— О! как здорово! — отметила она.

— И еще как здорово…

Я вжался сильнее.

— …Будь моложе, кончил бы прямо так, между твоих чудесных полужопий!

— Не страдай насчет возраста, Костя!

Ольга раздвинула руками ягодицы, принимая меня еще крепче.

— Ты что? думаешь, у меня не было молодых любовников?

— Не знаю, Оля, — ответил я. — Если честно, на эту тему даже и не думал. А были?

— Больше, чем достаточно.

Она усмехнулась.

— Был однажды даже мальчик моложе моего сына.

— И… как?

К Ольге я относился разумно — то есть как к недолгой женщине, найденной на датинговом портале. Секс с ней нес радость новизны, иного не требовалось и даже не ожидалось.

Однако ощущать горячее потное тело и слышать про каких-то мальчиков-любовников, которые с ним упражнялись, было не очень приятно.

Я взял из-под мышек Ольгины груди — из которых левая была больше правой — потом скользнул вниз, пробежался по плосковатому животу с известным шрамом от кесарева сечения, опустился еще ниже, нашел колючий, недавно подстриженный лобок.

— И никак. Что они могут?

— А что?

— А ничего. Сунул, вынул, все дела. И сперма у них какая-то недозрелая, пахнет невкусно.

Ольга раздвинула ноги, нагнулась, поймала мою мошонку — уже готовую лопнуть от ожидания — сжала умелыми пальцами.

— Иное дело ты! Играешь на моем теле, как музыкант на инструменте.

— Сравнение избитое, но слышать приятно, — сказал я. — А тело твое я люблю.

В подтверждение слов я поцеловал сгиб между шеей и плечом.

— Особенно твою попу.

— А что ее любить? — возразила она. — Обычная попа. Не накачанная до шаровидного состояния, как у моделей.

— Я не люблю шаровидных поп. Что с ними делать? Играть в мяч? Твоя небольшая, аккуратная. Ничему не мешает. Вот прямо сейчас поднырну под нее и войду в тебя стоя. Хотя у меня совсем небольшой член.

— На член свой тоже не гони, — Ольга хихикнула. — У моего мужа меньше, чем у тебя. И то живет, не тужит.

Упоминание о муже меня не тронуло. Он законно существовал на унылой планете, а мы незаконно неслись навстречу сладостной ночи.

— Давай, входи уже, а то перестоит. Или, может, пойдем на кровать?

— Нет, давай здесь, — предложил я. — Так прикольнее.

— Согласна. Любая нормальная женщина мечтает хоть раз в жизни потрахаться на глазах у всех. Жаль, уже темно и нас никто не видит.

Я отстранился, запустил руку под необильный Ольгин зад, пошарил в ее интимной щели. Губки были горячими и набухшими, изнутри сочилось: Ольга уже получила свое, очередь осталась за мной.

— Ну и как? — с усмешкой поинтересовалась она. — Проверил? Все на месте.

— Вроде бы все.

— Ну тогда действуй.

— А знаешь, Оля…

Я нащупал вход, остановился перед последним движением.

— …Когда мальчишкой узнал, что самое интересное место у женщины между ног называется «влагалище», то решил, что это значит: там всегда влажно.

— Смешно.

— Так вот, ты оправдываешь заблуждение.

Я наконец толкнулся внутрь.

— Ты вошел?

— А ты не чувствуешь?

— Если честно — нет. У меня там все еще зудит до такой степени, что можешь засунуть руку…

— Или ногу.

— …Или ногу. И я ничего не почувствую.

— А вот я чувствую, — сказал я.

— А что именно?

— Однажды я видел порносюжет, снятый внутренней микрокамерой.

— Какой-какой? Скрытой?

— Внутренней. Ее вставили женщине по влагалище и транслировали процесс полового акта.

— Нич-чего себе! Какие бывают порносюжеты!

— Бывают и не такие…

Я снова ухватил Ольгу за лобок. Ощущения от полового члена внутри нее и от руки снаружи умножались и росли до невероятной величины.

— …Так вот, оказывается, женское влагалище изнутри имеет ребристую структуру. Примерно как гофрированный шланг у пылесоса.

— Ну, Костя, ты даешь!

Ольга засмеялась, внутренние сотрясения ее тела отозвались во мне.

— Еще никто никогда не сравнивал мою пизду с пылесосным шлангом!

— Но это именно так. И вот мой член сейчас елозит туда-сюда, крайняя плоть задевает складки, сворачивается и разворачивается. Уздечка натягивается и ослабевает…

— Костя, ты поэт! Живо описал. Мне даже стало досадно, у меня нет полового члена. Стихи в детстве сочинял?

— Нет. Я же тогда еще не знал, как устроено женское влагалище.

— А вообще я, наконец, чувствую. Приятно…

— Мне тоже. Ты, Оля, вообще — женщина по мне.

— Спасибо за комплимент, но в каком смысле?

— В том, что рост согласован. Я могу заниматься с тобой сексом стоя и не напрягаться.

— Это радует.

Я помолчал.

Оксана, с которой мы встречались года три назад, тоже имела рост, позволяющий без судорог соединяться стоя. С ней были связаны эпизоды, не повторенные с другими женщинами.

Не ограничиваясь кроватью в моей квартире, летом мы выезжали за город. Там в процессе секс-хепенинга использовали и эту позу: как правило, у капота моего джипа, на который было удобнее опираться, чем на какое-нибудь дерево.

В такие моменты Оксана обожала «похулиганить». Хулиганство заключалось в том, что она принималась мочиться. Как это удавалось — не могу представить. Но горячая струйка, весело журча, сбегала по нашим соединенным гениталиям, лилась по ногам, брызгала во все стороны, обдавала нас обоих едким, пряным ароматом. И это было просто-таки невероятно приятно.

Сейчас я подумал, что с Ольгой можно было бы повторить любимый Оксанин трюк: прямо сейчас, никуда не выезжая. Но вряд ли она — обычная женщина без особых пристрастий — восприняла бы предложение адекватно.

— Ну все, Оля, я, пожалуй, буду кончать, — сказал я. — А то, ты, наверное, устала.

— Кончай. Потом сразу не выдергивай, я зажмусь. Еще лучше — выйди на минутку, принеси полотенце, подоткну. А то испачкаем твой несравненный балкон.

— Насчет балкона не волнуйся, — успокоил я. — Тут кафель. А если что — в понедельник придет домработница, все вымоет.

— У тебя есть домработница?!

В Ольгином голосе взвилось такое изумление, как если бы я сказал, что за домом на дворовой парковке стоит мой темно-синий «Мазерати Леванте», а на разбитом баклажановом «Гранд Чероки» мы ехали по забывчивости.

— Конечно, а что тут такого?

Я пожал плечами.

— По-твоему, я веду жизнь неохолостяка — принципиально не собираясь больше жениться — чтобы самому мыть полы и надраивать сантехнику?

— Ну тогда хорошо. Пусть будет, как будет. Люблю, когда сперма стекает по ногам.

Она счастливо улыбнулась.

— Потом принеси мне, пожалуйста, сигареты из сумочки. Буду курить, топтаться на месте, и чувствовать, как бедра слипаются и разлипаются. И продолжается жизнь.

* * *

— «…Увяли розы,

Уплыли грезы,

И над землею день унылый встает…»

Ольгин двор — замкнутый шлагбаумом, ограниченный чугунным забором — был заставлен машинами, каждая из которых была дороже моей квартиры.

— «…Минули годы,

И нет исхода,

И мать-старушка слезы горькие льет…»

— Какая мать? какая старушка? — встрепенулась Ольга. — Ты о чем, вообще?

— Да ни о чем, — отмахнулся я. — Так, вспомнилось. Отец когда-то пел и играл на гитаре. Он учился в Ленинграде, а в общежитии все пели и играли.

— А кто он? ну, твой отец?

— Не лекальщик, — я усмехнулся. — И мать — не повариха. Оба доктора наук. Работают в местном филиале академии. Он — в институте химии, она — в отделе физики. А что тебя интересует?

— Да ничего, просто так.

После душа, принятого у меня, от Ольги пахло только дорогим гелем. Ничто не намекало на происходившее час назад.

— А кто по жизни ты? — продолжила она. — О тебе я, кстати, тоже ничего не знаю.

— А что обо мне знать? — я пожал плечами. — В многом знании много печали. Я — никто. В смысле самый обычный айтишник в фирме, название которой тебе вряд ли известно. Даже говорить о том скучно. А ты?

— Я главный экономист «РТС». Муж — начальник договорного отдела «Облгаза», второй человек в системе. Папа — замминистра экономики. Мама не работает, ей это незачем.

— Понятно, — я кивнул. — Даже не думал, что ты так упакована — простая искательница приключений с датингового портала.

— Ты еще не знаешь, как я упакована. Видишь мой дом?

— Вижу.

В свете фар — желтых, так и не поменянных мною на ксенон — Ольгин дом казался нагромождением гигантских кубиков.

— Пять этажей, но электроплиты. И есть лифт. Всего два подъезда, буквы «Г» соединены углами. Потолки четыре метра и по две квартиры на площадке. В окнах трехкамерные стеклопакеты.

— Элитный дом, — подтвердил я.

— И еще какой.

Ольга поправила волосы, гелем запахло еще сильнее.

— Извини, Костя, что-то я расхвасталась. Не хотела тебя обидеть.

— С чего ты взяла, что меня обидела? — возразил я. — Каждому свое, на том стоит мир. Зато я занимаюсь реальным делом — и потому живу и не боюсь, что явится толстомордый башкирин, подвинет с должности и я окажусь среди разбитых горшков.

— Вот это ты точно подметил!

— Мне одно непонятно, Оля. Зачем тебе, такой успешно-обеспеченной, понадобился я?

— Зачем…

Она помолчала.

— …Если честно, сама не знаю. Нужен, или не нужен… Если бы мы могли ответить на все свои вопросы… Жить было бы куда как легче.

— Пожалуй, так, — согласился я.

— Но, наверно, все-таки нужен. Жизнь такая пресная. Не хватает остроты.

— И ты ее нашла.

— И еще как нашла.

— Я рад.

— Я тоже.

Впереди вдруг замигали габаритные огни. Кто-то собрался куда-то ехать на ночь глядя, завел машину из окна.

— Ну ладно, Костя, мне пора.

— Иди, Оля, иди, — сказал я. — Не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

— Целовать тебя не буду, — деловым тоном продолжила Ольга. — Помаду размажу.

— Не целуй.

— И, пожалуйста, здесь меня не высаживай. Не хочу, чтобы кто-то увидел, что меня привезли. Выедь обратно за шлагбаум, там выйду, вернусь из-за угла.

— Хорошо, Оля, как тебе будет удобнее.

— А на неделе созвонимся.

— Конечно созвонимся.

Я включил заднюю передачу, кузов содрогнулся от гидроудара АКПП. Еще неделю назад эффект был не столь сильным. Мой джип рассыпался на глазах. Купленный при жене, он когда-то был почти новым. Теперь ему исполнилось десять лет — срок, убийственный для американской машины при нашем климате на наших дорогах.

«Гранд Чероки» давно следовало поменять на что-то более живучее и экономичное. Но я тянул: старая машина хранила последнюю память о жене, которую я, кажется, до сих пор любил

Дождавшись, пока поднимется блестящая рейка шлагбаума, я выполз задним ходом из элитного двора. Ольга выскользнула и не оборачиваясь, не помахав на прощание рукой, поспешила к своему Г-образному подъезду.

Я развернулся, остановился, перевел селектор на «Драйв». Двигатель взревел и захлебнулся, стрелка тахометра медленно успокоилась на нуле.

Симптом был известен: отказал электробензонасос. Такое случалось уже не раз. Я провернул тяжелый руль, выбрался наружу, со сдавленной бранью дотолкал свой джип до ближайшего поребрика, включил трансмиссионный тормоз, захлопнул дверцу и щелкнул сигнализацией.

Сегодня было уже поздно что-то предпринимать, домой приходилось возвращаться на такси. Завтра предстояло найти «Газель» и отбуксировать машину в сервис, а потом — кое-как «подшаманенную» — наконец продавать, пока не сломалось что-то еще, более серьезное.

2

— В общем, накаркала насчет «нас никто не видит», — с невеселой усмешкой подытожила Ольга.

— И что — там что-нибудь было видно?

Спросил я для порядка: если бы ничего видно не было, она бы не вызвала меня на беседу. Впрочем, Ольга меня не вызывала, просто написала сообщение в тайном мессенджере — и я сам сорвался с места, чтобы встретиться и обсудить проблему.

Встретились мы в гадкой рюмочной на краю квартала, где располагались «Региональные Теплосети»: это было ближайшее место, где можно уединиться от посторонних глаз. Ничего лучшего нам не оставалось.

В сервисе меня, мягко говоря, не обрадовали. Бензонасос, который до сих пор удавалось реанимировать, умер окончательно. Мне поставили другой — такой же старый, с авторазбора — и честно предупредили, что это ненадолго. Кроме того, на подъемнике обнаружилось, что у меня лопнул задний стабилизатор поперечной устойчивости. Я этого до сих пор не заметил лишь потому, что давно не ездил по грунтовым дорогам. Передний — в просторечии именуемый «панарой» — тоже дышал на ладан; машина вот-вот могла сделаться неуправляемой.

Взвесив все факты, я принял кардинальное решение. Из сервиса я поехал прямиком на мойку. Там мне вычистили салон, до блеска вымыли и покрыли воском кузов, убрали гудрон с дисков и аккуратно зачернили шины. Сейчас мой «Гранд Чероки» стоял на дворовой парковке перед подъездом. А я отвечал на звонки, надеясь рано или поздно найти какого-нибудь подростка, позарившегося на некогда культовый джип, отдающийся за бесценок. Я знал, что серьезных денег не выручу — но лучше было получить хоть что-то для первого взноса по автокредиту.

Так или иначе, последние дни я ходил пешком и проклинал незадачливую судьбу. Но оказалось, что Ольга — еще незадачливей.

— Не «что-нибудь», а все вообще, — ответила она. — У этого типа был бинокль ночного видения с записью. Можно различить мельчайшие детали. Включая мою асимметричную грудь, правый сосок — всегда вытянутый, и каре родинок вокруг левого.

Ольга оглянулась. По раннему часу в рюмочной было пусто, лишь в углу за дальним столиком тихо переборматывались два пожилых татарина. Я понял, что ей донельзя хочется выпить — но статус главного экономиста всемогущей конторы не позволял вернуться на рабочее место нетрезвой.

— Вот урод, — сказал я. — Ну ладно — снял. Но зачем было выкладывать в «Подслушано Забельск»?

— Для прикола. Ты же знаешь, что там выкладывают? Потерянные собачки и детские праздники во дворах. А тут такое видео! За три дня — двенадцать тысяч пятьсот восемьдесят девять просмотров. И почти столько же лайков.

— И на работе у тебя неприятности?

— Нет, на работе все нормально. Бог миловал. К счастью, у меня усредненное лицо, в толпе не выделяюсь. К тому же была ненакрашенная и с распущенными волосами. А голой на работе не появлялась, мою грудь никто не видел. Но для мужа — абсолютно узнаваема.

— Это какой-то злой рок, Оля…

Я вздохнул.

— Ты ведь можешь представить, сколько женщин перебывало на этом моем балконе?

— Могу и даже без труда.

— Как мы там только не трахались! И стоя и сидя, и на матрасе, который вытаскивали, когда хотелось воздуха, но не было времени ехать на природу.

— Уж представляю! В тебе, Костя, не сомневаюсь.

— А одна женщина — тоже, как и ты, Ольга — отрывалась не по-детски. Ты же видела, у меня весь балкон выложен плиткой? Когда квартиру ремонтировал, сделал: раз и навсегда, ничего не нужно красить.

— Видела, да.

— Так вот, та Ольга брала фаллоимитатор на присоске, прилепляла к стенке и наслаждалась полной свободой. Во дворе визжат дети, лают собаки, мамаши кудахчут у колясок. И никто не догадывается, что она стоит и смотрит на все это сверху, а сама в это время трахает сама себя.

— Жуть, но здорово!

— И ведь самое главное, Оля! Четвертый этаж, с соседних девятых балкон как на ладони. Это особенно заводило. Но никогда не возникало никаких проблем. А тут — на тебе… Появился зритель с биноклем.

— Именно что. Это мне поделом за свои грехи.

— Скандал большой? — уточнил я.

— Не очень. Можешь себе представить: мы вместе двадцать лет, живем прекрасно, хотя друг другу надоели до смерти, а муж до сих пор даже не подозревал, что я хожу на сторону.

— А теперь заподозрил?

— Трудно сказать…

Ольга опять оглянулась. Будь я при машине, предложил бы ей выпить, а потом куда-нибудь уехать до конца дня. Но сейчас такой вариант не проходил.

— Хоть в одном повезло. В кадре тебя нет — только я, стою и курю, голая выше перил.

— Я был на кухне?

— Наверно. Потом меня позвал, я докурила и ушла, а ты так и не появился. В общем, отболталась, что была у подруги, выпили лишку, разделись на жаре.

— И он заподозрил тебя в лесбиянстве?

— Кажется, нет. Моему мужу такое в голову не придет. Он из такой правильной семьи, что скулы сводит.

— И то ладно.

— Но не знаю: поверил или не поверил. Во всяком случае, что-то изменилось. И не уверена, смогу ли дальше продолжать свою, так сказать, привычную вольно-семейную жизнь.

— Послушай, Оля…

Я вздохнул, помолчал.

— …Твою вольно-семейную жизнь надо спасать. И я знаю, как это сделать.

— Как?

— Элементарно. Вы с мужем придете в гости к твоей подруге и он увидит, что все правда.

— К какой… подруге? Если честно, Костя, у меня и подруг-то особо нет. Больше люблю мужчин.

— В том сюжете только крупный план твоей асимметричной груди, или балконы тоже? — спросил я.

— Сначала балконы. Потом приблизилось.

— Тогда все в порядке.

— Поясни.

— На пятом этаже, как раз надо мной, висит спутниковая тарелка. Большая, нестандартная. Она попала в кадр?

— Кажется, попала.