Бесплатный фрагмент - Возвращение белых великанов, или Ещё одни сказки для Наташи
Есть вещи, при виде которых мы замираем. Как будто весь мир перестаёт существовать. Вернее, как будто ты начинаешь существовать в каком-то другом мире. Ну вот, например, ты выходишь на улицу, а там снег укутал все деревья в вязаные свитера, надел на них шапки и варежки такого белого воздушного цвета. И ты вдруг замер. Или звёзды. Ну, ты едешь в машине куда-то далеко, по какой-то лесной дороге, и тут выходишь из машины, смотришь в это небо августа, а там. Вау! Почему в городе я такого никогда не вижу? Или вот, например, пар над чаем. Или линии на ладонях. Или бесконечное множество вещей, о которых ты даже и не думала. И каждая из них завораживает. Каждая перемещает тебя в какой-то нетронутый этой обыденностью мир. А есть такие люди.
У тебя и должно быть не так как у всех — в этом и есть смысл. Знаешь, я когда-то начал просыпаться по утрам счастливым, каждое утро, да-да, именно каждое, и это стало нормой. Ну, есть и есть. И смотришь иногда на людей, которые не могут «похвастать» чем-то таким, и думаешь, ну почему у вас всё так сложно? И улыбаешься. А кто-то хмурится каждый день. И для него это тоже норма. И мы настолько все разные по этим самым нормам, что какое же это счастье, когда у тебя всё не как у людей! Это же значит, что ты живёшь! А внутри Солнце из-за дома показалось. И так тепло сразу.
Ну и чем же оно всё-таки пахнет? Это твоё утро. Моё, например, никогда не пахло Францией с круассанами или каким-нибудь другим всеми желанным утром. Помню, как в далеком детстве маминым манником пахло. А несколько лет назад, в лесу, оно пахло вспотевшим после ночи водоёмом. Пахло духами из коридора, мокрым асфальтом, таким, ну ты сама знаешь. Травой пахло. Свежескошенной. Цветами с клумб. Сгоревшей яичницей. Проехавшей мимо большой машиной. Ой, сколько же их было то, этих разными запахами набитых утр. Интересно, есть такое слово? Утр. Как будто монгол зовёт лошадь. Или говорит тебе: «нельзя!» Попробуй сама. Вслух. Сухо. Резко. Утр! Всё, теперь бы запомнить это и использовать как возражение. Можно я присяду здесь? Утр! А, ясненько.
Меня будил взвод солдат, хрустевший прибрежной черноморской галькой, возле моей палатки, мужик с газонокосилкой, ждавший, когда же у меня будет выходной. Соседи, забывшие ключи, набравшие в домофоне номер с одной неверной цифрой, будильник телефона, мама в школу. Но самое необычное, это когда тебя будит природа. Плавно нарастающим пением птиц, шумом ветра, Солнцем, ввалившимся к тебе без приглашения в комнату. Наверное, многие не любят, когда на них смотрят в момент пробуждения. И вот когда Солнце садится на стул, на котором небрежно висит пара футболок, он так невзначай спрашивает: «спишь?» «Спишь?» «СПИИИШЬ?» Да не сплю я! Ага, а почему такой сонный? И я начинаю делать зарядку, чтобы Солнце думал, что я уже давно проснулся. Нет, проснулся-то я давненько, а вот встал только после его заботливых вопросов. Он ещё потом, когда в другую комнату идёт, смотреть что на книжной полке поменялось, всегда так говорит: «да спал бы, чё, я уже всё равно ухожу». Ага, уходишь. Будешь целый день по квартире шастать — то цветы на подоконниках нюхать, то с котом играть, то в зеркало смотреться.
А я всегда думаю: «Как он там? Не заболел ли? Не случилось ли чего?», ну в эти, пасмурные утра. В такие дни я и сам готов встать пораньше и прийти к нему. Спишь?
Никогда не видел, чтобы он спал. У него столько дел, что ему просто некогда — это ведь всех потискать надо, всё посмотреть, всё подержать. А открытые книги, журналы, газеты? Он ведь не может пройти мимо — ему всё нужно знать. Вот только экраны телефонов и ноутбуков он не любит — сколько ни смотрит, тяжело говорит с экрана читать. Дикость, говорит, какая.
А вот только-только открыв глаза, первый раз утром, ты ведь видела не одну тонну секунд. Что было сегодня? Я обычно смотрю на штору, пытаясь определить погоду. На телефон, где пытаюсь найти экран, который будет показывать время. Иногда смотришь на того, кто спит рядом, и думаешь — как же тебе повезло, спишь ещё. А я уже всё. Не усну. Но это утро.
А ещё я просыпаюсь часто по ночам. Сценарий примерно одинаков: я смотрю в окно, потом в темноту соседней комнаты, где растворяются плохие сны. Экран телефона слепит в первые секунды, но я смотрю на нём только время. А на кухне ночью, свет от вытяжки, создаёт какой-то особый волшебный уют. В такие моменты хочется, чтобы ночь была чуточку длиннее. Чтобы я и в окно посмотрел, на фонарь, например, и выспаться получилось. Но такое бывает крайне редко. Я не хочу, чтобы его заменили на новый, светодиодный. Он тогда станет как робот. А сейчас он живее всех живых. Ну, по крайней мере я вижу это именно так. И это мне несомненно нравится!
Нет, ну ты только представь, если бы вся жизнь была бы чтением огромного такого книжного шкафа? Где-нибудь в уютной комнате. Где-нибудь на втором этаже. Какого-нибудь загородного домика. Например. И ты читаешь эти книги, одну за другой, иногда спускаешься на кухню, хватаешь яблоко со стола, ну или пьёшь молоко прямо из холодильника. А о том, что уже пора, тебе сообщат по телефону. Причём, не какому-нибудь современному, сотовому. Тут этого нет, тут совсем другое время и совсем другая история. Твоя. И стоит такой чёрный телефон, и иногда звонИт так грооомко и протяяяжно. Ну, знаешь ведь, как это делают эти старые телефонные махины? А на этот телефон, кстати, может позвонить твой давний приятель Фред, ну или ещё кто-нибудь. А может и не Фред. Может быть, в самый разгар очередной главы, на самом интересном месте, ты, лёжа на диване, закинув ногу на спинку, невыносимо захочешь испить воды, ощутив неприятную сухость в горле, и уже почти дойдёшь до графина с водой, что гордо стоит на столике рядом, и уже нальёшь стакан этой самой воды, как вдруг раздастся очередной звонок, и ты снимешь второпях трубку. И тут ты всё поймёшь. Поймёшь, что уже пора. И не так, чтобы у тебя даже трубка из рук выпала. Или не выпала. Или ты так и не попил воды. Ты просто стоишь и думаешь: «Я же не дочитал! Не-до-чи-тал!» В голове промелькнёт столько картинок и историй, как это всё могло закончиться. Будто целая галактика звёзд! И ты будешь думать: да что же там, в книге-то! Как там всё это закончится? Ты будешь думать о неубранном со стола яблоке, о налитом, но не выпитом стакане воды, но ты не будешь думать об этом моменте, который прямо сейчас, происходит в чьей-то книге, где главный герой — это ты, и тебе вдруг позвонили! Уф, что-то я увлёкся. Кстати, который час? Телефон! В телефоне же есть часы. Хотя нет тут моего телефона. Тут только вон тот, чёрный, с крутилкой такой ещё. Главное, раньше пальцы туда влезали, но я до него не доставал, а сейчас наоборот всё. А ещё бумага. Я бы хотел написать это на бумаге, которая была бы отличной от этих бездушных «а-четыре». Или нет. Она ведь тоже может состариться. А было бы здорово, если книги никогда не старели. Ну, или оставались в голове. Навсегда. Но, только если сильно-сильно тебе понравились. И пусть это одни из самых странных букв, но я написал их. Теперь, когда ты дочитала до этого места, их не стереть, нет.
Сегодня ночью мне вдруг резко стало не хватать воздуха. Не так, чтобы как когда тонешь или пакет на голову, а как-то тревожно, что ли. Я едва успел открыть настежь окно, как сразу же на подоконник залетел прохладный воздух, который так же незамедлительно просыпался мне на ноги. На секунду мне стало холодно, но это лишь на секунду. А ты видела этот город в околочетырех утра? Солнце делает вид, что уже давно не спит. Он сейчас тоже, услышав, как я чуть слышно вслух проговариваю это, завалится ко мне в комнату ещё больше, чтобы послушать. Ох, и любопытный же он.
А ведь свежо. И тихо. Я поймал себя на мысли, что я так отчётливо слышу свой голос в голове сейчас, но из звуков лишь слышно как где-то играет музыка в машине, кто-то орёт что-то кому-то, ну и сердце. Оно так ту-дук. Ту-дуук. Ого! Ты когда слушала в последний раз, как оно бьётся? Твоё сердце? Вот прямо сейчас перестань читать занудные буквы и послушай, но не руками там или ещё как-то. А попробуй услышать! Ты же там не просто читаешь дальше? Блиииин, твоё сердце бьётся совсем не так как моё. Круто! Я не помню, когда в последний раз слышал, как бьётся чьё-нибудь сердце. Представляешь! Внутри тебя целая Вселенная, а значит абсолютно не важно, что происходит вокруг, если ты как огромная ядерная автономная подводная лодка, как его звёздное величество Арктур! Стоп.
Кстати, если вдруг будешь читать или готовить завтрак сегодня, а в комнату ввалится чуть больше света, обязательно скажи ему «привет». Обожаю, когда застаёшь его врасплох, и он начинает паниковать. Ну, я нахожу это забавным.
И хотя все дни недели для меня одинаково прекрасны, воскресенье имеет особый вкус: бабушка всегда варила с утра овсяную или манную кашу на молоке, а я добавлял туда сначала масло, которое как Арни во втором Терминаторе, а потом ещё и варенье, клубничное, земляничное или малиновое. Манка так ещё неравномерно всегда смешивалась — представляешь, как будто целая спираль галактики поместилась у тебя в тарелке. И ты один её видишь, а бабушка тебе: «не играй с едой, ешь, а то остынет». А ты такой — с краю, потому что там уже не так горячо. Я всегда любил есть каши чайной ложкой. Не то, потому что сам был маленький, не то просто любил. Как же это здорово — просто любить. Ни за что. Не за цвет глаз, не за вкус губ, не за какие-то там внешние признаки или недра внутреннего мира, а просто. По-настоящему. Здорово, когда у тебя с этим миром, в котором ты живёшь, есть такая вот настоящая любовь.
В одно из самых беззаботных и счастливых времён. Нет, не так. Это было детство, а оно само по себе такое. Без каких-либо сравнений. Так вот, в это самое время, моя бабушка жарила макароны так, как никто другой не смог бы. У нас тогда была, хотя до сих пор есть, эта чугунная сковорода с ручкой. У меня никогда не получалось сделать именно так, а сегодня, прямо сейчас, пока у меня появилась минутка написать пару строк, я решил перекусить. И вот, поставив между нами ту самую сковороду, я нащупал вилкой кусочек чего-то горячего и хрустящего. И тут я вдруг понял — получилось!
Если встать рано-рано утром, примерно, когда солнце уже проснулся, но ещё умывается, напевая что-то знакомое в ванной, то можно увидеть, как просыпается и весь остальной мир. Он, на самом деле, никогда не спит, он просто старается вести себя потише, когда спишь ты. Так уж здесь заведено. Но всё же, рано-рано утром, если выбросить из головы все эти дурацкие мысли о том, что ты уже взрослый, а это обязательно скучный и серый, и хотя бы на пару минут забыть про работу и социальные сети, то выйдя на улицу, пока все ещё спят, рано-рано утром, можно увидеть, как ветер, пока никто не видит, точно мой кот Арчи, играет будто со свисающими со спинки стула в моей комнате рукавами свитера, на улице. Он бежит, оставляя шлейф раскачивающейся спросонья и что-то кричащей ему в след травы, аккуратно играет с ветками, бельём на балконе, время от времени забываясь и подключая задние лапы, будто играет с клубком ниток, оставленных на кресле бабушкой, которая вязала носки. А его брюхо пахнет самым большим букетом, ведь на клумбах пригородных дач растёт много разных цветов. И это только ветер, а есть ещё целый мир, который так же живёт, вне зависимости от того, замечаешь ты его или нет.
Ты ведь тоже живёшь, зная, что где-то в Нью-Йорке живут тысячи людей, которые спешат на работу, где их ждут соты большого офиса, старый компьютер и телефон, и ведь они даже не знают про тебя, ведь они заняты работой.
Ой, смотри, это же черепаха, на которой всё строится, прячет голову в панцирь, а это значит, что люди просыпаются. Они опять всё испортили своими «ой, я на работу проспал!», «долго ты там ещё будешь в ванной?!», «у нас кончился кофе!». Эх, завтра обязательно проснусь чуток пораньше, чтобы подольше поиграть с Арчи.
Пока я пытался написать первую книгу, я впервые вытаскивал какие-то штуки, которые я раньше не вытаскивал, из головы, и прежде чем напечатать их, мне нужно было составить буквы в ряд, и чтобы они были связаны смыслом как минимум. Обычно в моей голове действуют совсем другие алгоритмы обработки информации, но я скажу так: пока я писал какие-то абстрактные вещи, я как будто заново учился жить, я как будто родился и дожил до сегодняшнего дня за один этот миг. Я действительно стал ощущать другое отношение ко многим вещам, и сегодня, когда я шёл утром на работу, танцующий перед самкой голубь вызвал у меня такую сильную улыбку, что я аж засветился. А когда я шёл домой на обед, передо мной шла пара бабушек, так вразвалочку, медленно. И я вдруг подумал, что жизнь — она как актовый зал, где все смотрят на сцену, целая толпа людей, всех, что одновременно живут на планете. Они стоят перед этой сценой, иногда смотрят друг на друга и по сторонам, иногда уходят куда-то в сторону без возврата обратно, потом приходят другие, они все такие разные, это так здорово, а я взял и сделал шаг назад.
И вот я стою позади всех, и я уже вижу не только сцену, но ещё и всех этих людей, это как будто ты смотрел сериал с самого детства, а тут тебя пригласили на съёмку серии, и ты увидел и съёмочную площадку и сценарии, и всё-всё-всё! Это как покупать корабли в бутылках, а тут сидишь и смотришь, как мастер её прямо внутри собирает, или как картину рисует художник.
Очень часто, когда каким-нибудь людям в телевизоре или большом актовом зале, или ещё где-нибудь, где все такие нарядные, улыбаются, да и место само по себе имеет довольно праздничный вид, вручают какие-то награды или предоставляют слово, приглашая на сцену, передавая в руки микрофон, или всё это вместе, в кучу, эти самые люди, все как один, говорят слова благодарности другим людям, которые были с ними всё это время, поддержали их в нужный момент, дали денег на проект, да там целый список всего, но в конечном итоге все эти слова обращены к людям.
Это был последний день моего отпуска. Я шёл на тренировку по берегу. Это ничуть не быстрее, чем по городу, просто здесь людей меньше. Там обычно всегда несколько луж и немного грязно, но мне нравится ходить тут. Отсюда видно речку. А ещё домишки, по ту сторону моста. И лес. И песчаную косу. Зимой там видно, как дым идёт из труб. Представляешь? Дым из труб деревянных домиков. Но это всё зимой. А сейчас, я уверенно топчу задремавшую грязь, которая приняла формы протекторов колёс нескольких проезжавших тут последними машин. Когда я выхожу на бетонные плиты, после этой полосы препятствий, то всегда топаю несколько раз, чтобы грязь с подошвы осталась на перроне. И вот, сделав это в очередной раз, я посмотрел на свои кроссовки и подумал: «А какие они по счёту, за всю мою жизнь?» Я даже сбавил ход. «Они прошли со мной так много! Я несомненно им благодарен! Сколько шагов, ступеней, луж, километров они прошли! Они никогда не говорили, что замёрзли, устали, промокли. Они всегда шли со мной до конца!» — продолжал я думать, поглядывая на кроссовки, которые в свою очередь улыбались мне, мол «Это ж как тебе в голову такое пришло? Но да, мы такие!»
А наушники? Сколько треков мы с ними переслушали? Они и сейчас полувоткнуты в мои уши, напевая какую-то песню из моего плеера. Их же тоже было много. Их если в одну линию выложить, получится аж до горизонта, наверное. А очки? Ну, такие, тёмные, они же вместе со мной спасались от палящего солнца в летние дни, смотрели на закат, прятали мои глаза от пыли и ветра. Мы с ними — как Майк и Маркус из «Плохих парней». Ну, или две точки буквы «ё». У тебя ведь тоже есть такие вещи? Плед, который кутает тебя от всяких бед, не первый год, футболка, в которой можно спать, туфли, с которыми вы каждое утро шумите по дороге на работу, тыкая тротуар, будто проверяете его на готовность, как пирог, а он всё никак не испечётся. По пути в другой мир, где любая вещь станет человеком, что бы ты взяла с собой?
Практически в каждом фильме есть промежуточные эпизоды — наборы видеокадров, которые не так важны для обычного зрителя. Это такие своеобразные паузы для осмысления предыдущих диалогов, сцен, историй. Так вот, в моей жизни они тоже есть. В отличие от фильмов, для меня моя жизнь имеет смысл каждый миг. Правда, я не всегда её пока ещё понимаю в эти самые паузы. Здорово, когда у тебя весь мир — одно сплошное «хюгге». Когда ты понимаешь что-то новое в мире, который тебя окружает, это равносильно тому, как будто каждое утро ты моешь до блеска по одному окну в своём замке (это я только что придумал), и мир внешний из любой комнаты моего замка становился прекраснее, или правильнее сказать, я вижу его настоящим. Через чистые стёкла. Вот и созрело у меня ощущение, что мне не нужна комната, где далее по списку будут предметы, которые в свою очередь будут указывать на созданный в ней «хюгге». Мне для «хюгге» подходит и бревно на берегу реки на закате, и вкусный, горячий чай. Это как с печенькой, только с хорошим человеком.
О, а ты знаешь, как работает лакмусовая бумажка? Ну что ты опять улыбаешься? И ничего я не умничаю. Я просто спросил. Я сам-то не до конца знаю, как это всё работает. Я помню, что она меняет цвет в зависимости от среды, в которую её помещают. А ещё катализатор. Это чтобы процесс быстрее прошёл. Нет, ну ты только представь, если бы нам в школе не объясняли законы физики, а мы сами их искали до самой старости. А вот в старости, может быть, нам и рассказывали. Средневековье какое-то. Ты рассказал им про электричество, а тебя сожгли на костре. Хы. Но сейчас не об этом. Вот эта вот школа, в которую мы так не хотели ходить, это тоже своего рода катализатор! Так, тогда и люди тоже. Каждый — каждому. Потому что нет таких людей, у которых всё точь-в-точь, если это не шоу по телевизору. Да и вообще, если понимать, где в мире вокруг тебя эти катализаторы, лакмусовые бумажки и тексты учебников, жизнь становится другой. Проще — это навряд ли. И ни чуточки не спокойнее. А вот интереснее — это да. Нет, ну ты посмотри, чего все хотят — много денег, новую машину. А тут совсем другое. Помнишь, как в школе, на уроках химии, когда в одну пробирку на столе попадала пара капель из другой, шёл дым? Ну, или цвет менялся. Ну, или и то и то. Или всё вместе. Вау! А сейчас тебе покажи такое, ты даже брови не поднимешь.
Теорема: если человека N поместить в среду R, то при выборе нужного катализатора из таблицы совместимости веществ, участвующих в реакции, N меняет свойства на N (R). Нет, я конечно эту теорему не думая написал, но. Вот есть человек, у него уже есть привычки, характер, ну и куча других свойств. И вот приходит к нему вдруг друг. А этот друг вдруг, ну он для него как катализатор, но включает лишь определённые кнопки. И нас таких целый мир. Не обязательно, чтобы человек менялся на глазах. Он может в голове меняется или ещё как-нибудь. И вот знаешь, не ясно даже, кто для кого этот катализатор. Все учат какие-то науки, а надо людей. Их знаешь сколько? Целый мир! Кофе, утро, песня, кеды, уф, целый мир! И это бесконечно здорово!
Но если бы ты только знала сколько я видел людей, похожих на других людей. Внешне. Я не знаю, как он это делает, но мой мозг определённо знает больше, чем я. Мне встречался один электромеханик точь-в-точь как профессор из фильма «Назад в будущее», а одна моя знакомая похожа на одну популярную актрису. Ну или вот Грю в лице Витали из Ёбурга. Они все — как близнецы: пока ты их не знаешь — совершенно одинаковые, но стоит сделать лишь шаг навстречу им, и ты понимаешь, что это совсем разные люди. Как близнецы, которые прошли мимо. В таблице Менделеева сейчас сто восемнадцать или сто двадцать шесть элементов. В физике порядка пятиста формул, а река Ла-Плата достигает двухсот двадцати километров в ширину. Но вот этих вот людей, их комбинаций и свойств — нескончаемо много. Как же всё-таки волшебно быть человеком. Но ещё волшебнее — понимать.
Ты видела, как цветёт болото? Не вода в бочке на даче, не лилии в пруду. Болото. Настоящее. Сибирское. Это похоже на то, как будто лето укутало его, взяв самой пушистой нежности у самых лёгких перистых и кучевых облаков. Ну, знаешь, когда лето в самом разгаре, солнце печёт людей в парках, на улицах и пляжах. А если ехать на машине быстро-быстро, открыв окно и высунув туда руку. Лето. Знойное. Доброе. Твоё. В мире столько всего, на что мне не хватит и всех кашемировых жизней для того, чтобы насладиться этим всем — рассветы, закаты, интересные люди, книги, пирожные, облака, музыка. Ну же, помогай мне, что там ещё есть? Да их целая бесконечность! Нет, не так! Бесконечность бесконечностей! Или вот, например, бесконечность несовместимостей. Опять же, например, красивое и опасное. Как эти болота в лесу — оно просто переполнено нежностью в это время года, как будто там её целый самосвал высыпали. Но подойди ближе, и оно заберёт тебя, всё с той же наивной нежностью и сибирским нетронутым гостеприимством. Нет-нет, ему совсем не хочется тебя прятать от Солнца. Просто такие правила. Или вот эти яркие мадагаскарские лягушки. Ну, или где они там водятся? Они же ядовитые! Смертельная красота с ценником в целую жизнь за миг высшего наслаждения ей. О, теперь я понимаю фразу «увидеть Париж и умереть!» Хотя, это как-то глупо. Там же живут люди и не умирают. А ты приехал, увидел и всё. Это как у голливудских супергероев суперспособности. Только они у всех и каждого есть — видеть и наслаждаться самыми прекрасными вещами в мире. Ну, или просто видеть. Или чувствовать.
Вот был целый океан радости. Моей радости. Океан, который вызывал улыбку, как когда тебя обнимает ребёнок. Такой, от которого внутри меня становилось тепло. Как от глотка хорошего чая. Большой такой. Бескрайний. Не столько отдающий солью, сколько оставляющий на тебе счастье. А потом он испарился. И стал белыми облаками. И эти облака ветер разнёс по всему миру. И там, где эти облака нашли себя, появилась бесконечность вещей, которые радуют меня всё с той же силой того самого океана. Мне очень нравятся разные безделушки. Статуя Будды, где тлеют самыми разными ароматами разноцветные комочки, чайник из необожжённой глины с выведенными на нём по бокам чьей-то набитой на этом деле рукой узорами, гирлянда, разбросанная по стене рядом с моей кроватью. Их очень много. Какие-то из них есть у меня, какие-то у тебя, какие-то я видел только на картинках, но они все вызывают у меня такой восторг! Мне нравится держать в руках, слышать, смотреть, чувствовать такие вот моменты. А ещё знаешь эти нитки с пяльцами? Ну, ловцы снов. Но я бы сказал, что это ловцы плохих снов. По крайней мере, назначение у них именно такое. Все эти штуки мастерски собирают в себе изящность эстетики и глубокий смысл. Правда, наряду с лентами социальных сетей и кучей выдуманных проблем, мы не всегда замечаем это. Ты, наверное, давно не летала во сне? Это неописуемо круто! Я всегда просыпаюсь зановородившимся, когда мне это удаётся. Вообще, когда ты спишь и понимаешь, что это сон, это довольно необычное чувство. Это как выйти в открытый космос, ни разу не смотрев на небо.
А оставлять следы на песке пляжа? Вечером, на закате. Когда через пару мгновений волны сотрут все твои старания. Переписывай! Когда у тебя было такое? Когда ты в последний раз смотрела на оставленные тобой следы? Когда сжимала в руке мокрый песок? Наверное, очень давно. А видела, как утром Солнце тоже рисует такие следы между домами? Такие яркие широкие линии на земле. А потом их становится не видно, но они остаются там надолго. Если не веришь — найди такую линию, а потом потрогай её — она будет ещё тёплой. Это, наверное, очень здорово, оставлять после себя тепло. На ладонях, внутри.
Весь день пытался заставить себя разобрать специально устроенный мною беспорядок, чтобы всё разложить по полочкам, убрать, и вот только сейчас решился на это. Сижу в свете своих светлячков, а из окна ещё так прохладой. И свет такой меееедленно. Круто. Чего бы ты хотела сейчас? Посмотреть на мир через сетку-рабицу, фокусируясь то на неё, то на вечерний оранжевый горизонт где-то за тем берегом реки. Или через дно пол-литрового стакана, допивая вкусный квас. А я пол-литра, кстати, написал правильно сразу. А ещё, а ещё, можно смотреть на мир через окно между двух горшков с фиалками или через волосы того, кого обнимаешь. Хотя нет, тут нужно закрывать глаза и изо всех сил пытаться услышать, как бьётся соседнее сердце. В последнее время я смотрю на мир через линзы своих солнцезащитных очков. Они делают мир чуть контрастнее. О, а если бы ты видела в них закат. А на работе я не вижу ничего, дальше окна в своём кабинете. Нужно будет обязательно в него посмотреть.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.