Бесплатный фрагмент - Воспоминания старого шамана. Дух кочевой

---

Введение

Дорогой читатель! Книга, которую вы держите в руках, явилась продолжением романов «Путь Волка» и «Молодое поколение». Она о людях, об их мечтах и устремлениях. О силе, что заставляет человека двигаться вперед. Она о горце из древней притчи и о его пути; о молодых ребятах, которые пошли в свой нелегкий жизненный поход. Она о дальнем поселке, который затерялся на берегу холодного Сибирского моря, о судьбах людей того времени. Книга о пастухе, живущем в Великой степи, о его семье и ее истории. Она о деревенском мастере-печнике, о его последнем кочевом пути. Эта книга о Духе, который объединяет всех ее героев — о Духе кочевом.

Есть в ней и древние знания, сокрытые за кажущейся простотой, приключения и радость от реальной, настоящей жизни. Есть в книге тепло и забота предков, — всех тех людей, которые прожили поколения до нас.

Жизнь, наша, не стоит на месте, — она всегда прекрасна, ценна и по-своему уникальна! Ради нее и существует человек.
Вперед мой друг, смелее приступайте к чтению книги!
С уважением, Автор

Главные герои явились собирательными образами, вместившими в себя много поколений хороших людей и их характеров, сохраняющих традиции, язык и культуру своего народа. Все, о чем здесь сказано, все герои и события книги, являются художественным вымыслом, а любые совпадения носят случайный характер.

---

Горец (древняя притча)

Старец тяжело поднимался по тропе, переступая по выветренным, местами, разрушенным камням. Каждый шаг, его, отдавался гулко по всему немолодому телу. Путник остановился на мгновение, отдышался и посмотрел в сторону. Везде, насколько хватало его взгляда, окружали горы, а впереди, за дальними сопками, виднелся вековой ледник. Сверкая своей многотонной массой, он никогда не таял, как бы ни старалось короткое местное лето. Здесь, высоко в горах, оно не приносило ощутимого тепла. Порывы ветра бывали настолько неожиданными и резкими, что срывали случайных путников и животных с крутых горных уступов.

Силы будто выбирали: кого забрать на этот раз, а кого приберечь для следующего. Стихии перемежались: теплая солнечная прохлада сменялась внезапно ураганом со снегом или ливнем.

Бывало, стихии путались, — сбивали годовые циклы. Тогда в зимний и не очень морозный день, с небес проливался ледяной ливень. Попадая на скалы, он мгновенно застывал, делая непролазными и скользкими тропы между горными селениями.

Бывало в природе и по-другому. В летний нежаркий день, неожиданно налетала вьюга и затягивала все высокое небо. Сверху тогда сыпался снег, накрывая собой, редкие растения и молодые побеги.

Горцы, закаленные непогодой, были готовы к таким капризам.

Земля, промёрзшая насквозь, сохраняла в себе холод от прежних лет, она лишь незначительно, на короткое время, оттаивала и снова погружалась в застывшее состояние.

— Я иду за тобой, любимая! — мысленно обратился старец. Он переложил посох в другую руку, подкинул жилистым плечом вещевой мешок и двинулся дальше.

Когда-то давно, когда его тело было молодым и крепким, его ноги проходили этот длинный нелегкий путь, от начала и до самого конца. — Путь человека, ведомого силой, исполненного и движимого сильным духом, — Духом мужчины-горца. Это был путь его предков, его дедов и отцов. Все они проходили когда-то: обычно дважды в жизни, но кто-то проходил и больше.

В первый раз шел горец, в сопровождении старшего из рода. Второй — уже самостоятельно. Был он тогда моложе, и сил было много, а в голове у горца зрели большие планы.

Стоял он на большом валуне у самой глубокой пропасти, вечностью наслаждался и миром, что лежали у его ног. Жизнь казалась ему бесконечной, словно река, которая стекала с верховий и несла в своих водах прохладу от гор.

Как ни странно, но жизнь соглашалась: текла по берегам его судьбы. Она прыгала из одного русла в другое. На очередном повороте переваливалась через камни, окатывая острые углы непокорного и горячего горского характера. Падая с высокого уступа, очередной ошибки или неудачи, она разбивалась в мелкую пыль. Так долетая до самого низа и перемешиваясь с влажным воздухом, водная суть менялась на легкую и воздушную.

Жизнь его делала очередной поворот и взлетала вверх, как взлетают нагретые солнцем потоки и подхватывают собой гордых большекрылых птиц.

— Я иду к тебе! — крикнул старец, шагая по узкому уступу. Его неуверенные уставшие ноги скользнули по не ровной тропе, и чуть было не свалили старика в пропасть. Но крепкие жилистые руки все еще чувствовали силу и вовремя уперлись посохом, не дав ему упасть. Вещевой мешок скатился по острому плечу и повис, балансируя человека между жизнью на нашей земной тверди, и скользким и нелепым обрывом, в темную пугающую глубину.

Бездна глянула на старика своим холодным злобным оскалом. И он ей не понравился — старый и немощный.

— Не время, Старый, — не до тебя сейчас…, — прошептала Вечность и обдала его вечным холодом.

Старик отпрянул и поежился, — полжизни пронеслось у него в глазах.

Вечность была занята другим делом. Ею готовились трясения и камнепады, — явления страшные, неотвратимые. Редкий путник, застигнутый в горах, уходил от таких явлений. Вернее было сказать по-другому: он уходил — если небеса ему позволяли. Они оценивали каждую душу, пребывающую в эти суровые, не приветливые места.

Но зачем люди приходили сюда? — Никто и никогда не понимал. Поколениями следовали, один за другим. Точно так же как птицы следуют с севера на юг, как звери оставляют свои места и мигрируют, как рыбы проплывают многие километры вверх, по узким протокам и речкам. Но то птицы, животные и рыбы.

А что двигало человеком, какая сила? Что заставляло его проходить этот нелегкий и опасный путь? Путь откуда не все возвращались.

Люди словно застывали в горах, в этом вечном и непокорном странствии.

Старик ухватился крепче за посох, переступил ногами на твердое, — подальше от уступа. Он устало привалился к скале и прошептал:

— Нее..ет, погодь, — не время мне еще. Должон я дальше идти…

Так он стоял у отвесной скалы среди высоких и холодных гор. Дыхание его сбивалось: воздух разреженный не давал никакого насыщения.

                                          ***

Внизу в долине, он был другим. Порой появлялся крепкой жилистой тенью, — худой весь и высушенный. Со стороны казалось: в чем дух-то его держится? В другой раз, когда к нему приходили за делом или советом родные люди, он казался большим и сильным, сильней любого мужчины в Роду.

Порой, он становился как скала: такой же крепкий и суровый. Лицо его становилось похожим на горные камни, освещенные редким солнцем, выветренные ураганами и ливнями.

Старик посмотрел вниз, а потом наверх, отпрянул от холодной скалы, и двинулся дальше, по направлению убегавшей, еле приметной, каменистой тропы.

Обычный путь, пологий и длинный, шел в другом месте. Он начинался на много раньше, в другом селении, и проходил выше. По нему шли паломники — далекие чужестранцы, изредка появлявшиеся в этих затерянных краях.

Старик же выбирал короткий путь, крутой и опасный. Тот, по которому двигались, когда очень спешили. Когда не считались ни с силами, ни с возможным риском не вернуться из этого опасного путешествия.

Родное селение горца — высокое. Погода здесь солнечная, ясная, — не то, что в горах. Казалось бы: распадок и все то же самое, — ан нет. Живут здесь люди как у Бога за пазухой! Ни за что не переживают: и речка есть, с водой чистой как слеза, и трава сочная для скота, — работай только, да предков своих прославляй. Все что Богом создано, — все для жителей далекого предгорья.

Берёг Создатель селение горца, как дом свой небесный защищал. Хранил от камнепадов и от селей, снежные лавины спускал другими склонами. Ветры высоко поднимались, гоняли тучи по небу, чтобы землю влагой напоить. Сезонами время текло: весной ранней, летом и осенью.

Зимой же ветры спускались в селение, задували холодом, — воспитывали горцев. Всем характером ветреным показывали: не равнина здесь, а высокое предгорье.

Жизнь в этих местах — для крепких и сильных Духом, нет здесь места для лени и слабости.

Жили люди в труде и в гармонии: Бога прославляли, детей воспитывали. Радовались каждому небесному мгновению. Хранили традиции дедов и отцов. Не одним поколением придумано — но многими поколениями.

Недалекая молодость

Ушел из селения старец. Подалась его душа в горы: посмотреть высоко на небо, — на землю в последний раз взглянуть.

Шел пока, — вспоминалось прошлое. Как вместе с братьями и сестрами они гоняли скот, как помогали родным и близким. Вспоминал родителей своих: мать и отца, деда своего — старейшину. Как они жили дружно, всем миром дом строили, готовились к холодной ветреной зиме.

Как приходил торговый караван в селение. Как выменивали горцы у караванщиков нужные и полезные вещи.

Слушал тогда молодой горец чужие рассказы, про походы караванные, и про народ из дальних краев.

Вспоминал он, как сам ездил в другое селение, невесту себе выбирать. Как он, полный сил и энергии покорил красавицу из другого рода, и как получил согласие от ее родителей. Как целый год он работал, отцу помогал стадо растить, чтобы калым за невесту отдать.

Были в его жизни радостные моменты, были и будни серые — неприметные, было горе тяжелое — рана неизгладимая. — Все это прожил горец, всю свою ношу до самой старости донес. Оставил в памяти только светлое и только яркое. Темное и обидное по пути он сбросил, не стал свою душу чернью нагружать.

Дети у горца давно повзрослели, выпорхнули из родного дома. Обзавелись хозяйством, семьями и собственными детьми.

Раньше, много лет назад, жизнь была бурная — как весенняя горная река. Длилась она беспечно, пока не произошло одно событие. С тех пор все пошло по-другому.

Он сильно поменялся. Отдалился от многих своих товарищей, хотя и продолжал оставаться уважаемым в роду. Горец повернулся к детям. Раньше, за всеми заботами и делами, у него находились причины, чтобы отмахнуться от них. Теперь же, он сам искал любого повода побыть рядом, поговорить с ними, успокоить. А когда появились внуки, горец стал любимым дедом, — строгим и справедливым.

Жизнь снова соглашалась с горцем. Теперь она была размеренная и спокойная. Перестали волновать мелочи и прочие неурядицы. Споры и ругань среди других людей, он гасил мягко, но настойчиво. В нем появилась Мудрость Гор. Из крепкого, когда-то, молодого человека, со стальными мускулами и свободным ветром в голове, он стал сухим жилистым старцем, с сильным Духом и несгибаемой волей.

Шли к нему люди, в родном селении, с вопросами разными, конфликтами и кровными обидами. Все это он решал.

Нелегкий путь

Но, что горца повело на этот раз? Какую дорогу он выбирал? — Никто не знал этого. Да горец ни с кем и не делился. Поднялся однажды утром, что-то сыну старшему передал, простился с ним и ушел. Рано исчез из селения.

Пока шагал по жесткой каменной тропе — мыслями собирался. Приводил их в порядок в своей голове.

Окончил дела земные старец: что нужно — сделал, что должен — отдал. Дорогу выбрал крутую, скорую и опасную. Ту, куда редко кто уходил и возвращался назад. Вела она людей высоко, в самые небеса.

Не многие удостаивались этой дороги. И только на склоне лет. Кого-то из горцев хворь одолевала, не мог он больше в горы подниматься. Другой, не доживал до старости, — раньше времени пропадал. А кто-то и жил долго и силы у него оставались — но права он не имел, проходить путями священными.

Старик же, делами земными, заслужил этот путь. Заслужил он родных избавить от горя их и утраты.

Пробудился однажды древний Дух ото сна и повел старика за собой.

Создатель Великий писал свою новую картину. Началась другая история, — та, которая долго остается в памяти.

Другие события и другие люди собрались в этом месте. Пошли они в горы, путями паломничьими, путями праведными, чтобы укрепить свой Дух и усилить веру.

                                           ***

Шел дальше старик. Терзали горные духи его тело: ветрами насквозь продували, дождями холодными пронизывали до самых костей. Но, несмотря на все трудности и лишения, продолжал горец свой путь. Шел не оглядывался, только лицо прикрывал от шквального ветра, да изредка посохом упирался о землю, чтоб не упасть от порывов и от усталости.

Никак не могли духи понять, как он, старый, все еще держится, на каких таких жилах и мощах. Почему не свернет с пути, не сгинет вниз навсегда или назад не воротится. Не дано им было понять, что за немощным старым телом скрывается сильный Дух.

Дух, который вел старика по всей его жизни. Поднимал с колен, когда силы кончались, и жить становилось невозможно. Вытаскивал из мыслей черных. Давал веру, взамен ушедшей любви, заботу о ближних и детях, о внуках вновь народившихся.

Злились духи на старика, камнями кидали сверху, молниями в него метали, грохотали раскатистым громом. Всяко давили на горца: пугать пытались встрясками и обвалами. Падал старик, валился на землю, но потом все равно поднимался, и дальше шел, не смотря на преграды и на усталость.

Меняли духи друг друга в пути. Дождем поливали горца, ветром обдували. Туманы нагоняли на тропы, да так, что ничего не видно: не воздух кругом, а белое молоко. — Глянешь сверху — ни тропы не видать, ни собственных ног.

Все равно шел горец, посохом впереди стукал, — дорогу наощупь прокладывал.

Точно так, как и он сейчас, шли многие, по своей жизни, на ощупь и без наставника. Словно в полной темноте. Шарахались из стороны в сторону, поддаваясь на соблазны и уговоры, на чужие обещания. Но жизнь не была всегда яркой и сладкой на вкус, она бывала кислой и горькой, лишь изредка показывая свои светлые стороны. Такова она оказывалась, такова была ее цена: вечная дорога, вечная неуверенность и сомнения.

Била горца жизнь, испытания свои посылала. За каждым легким поворотом следовал тяжелый и опасный затяжной подъем. Потом вдруг судьба срывалась вниз, и казалось, ничто ее не остановит от неминуемой катастрофы. Но происходило нечто, что оставляло горца на этой земле. Цеплялся он за жизнь, изо всех своих сил. Цеплялся даже тогда, когда и шансов никаких не оставалось. Вселенная дарила ему один и единственный шанс. И как бы не падал и как бы не разбивался горец, все равно оставался жив и при своей памяти. Позже наученный горьким опытом он продолжал свой нелегкий, уверенный путь.

Прошли годы, прошли не нужные метания и ложные цели. Силы, с возрастом, становилось все меньше. Однако оставалась непоколебимая вера в Создателя, и в то, что какой бы темной не была темная ночь, после нее всегда наступит рассвет и новый наполненный жизнью день.

Закалялся характер горца, укреплялся его Дух. Знания его становились опытом, а опыт мудростью. Пришло его время делиться.

Шли к нему молодые: спор рассудить или помощи в деле просить. Давал он советы и делом помогал. Разрешал споры сильные, ругани и обиды выслушивал. Судил по справедливости, становился на сторону слабого.

Сам был когда-то молодой и горячий, сам понаделал ошибок, обид причинил по глупости, по упёртости своей молодецкой.

Люди предгорья

Жил в то время в селении другой уважаемый старейшина. Ставил он справедливость на первое место — наказывал горца молодого за дела неправедные. По-полной наказывал, безо всякой пощады, — в назидание другим.

Видал горец и чужие ошибки, и собственные. Их, в особенности, собственной шкурой чувствовал. Учился он законам негласным, суть естества постигал, суть справедливости родовой и природной.

Была у горца жена красавица и умница, нарожала она детишек, воспитала их правильно. Достойным примером стала для детей. Покорной с мужем была и покладистой. Помогала ему, поддерживала в делах и в разных вопросах. Когда сомневался ее мужчина, сердился, она успокаивала по-женски, советы ему давала.

Получались они рассудительные, с обеих сторон взвешенные, — решения, которые горец принимал.

Разное повидали вместе: и хорошего и плохого. Учила жизнь молодую семью, показывала все прелести и невзгоды. Наговоры показывала соседские, зависть и несправедливости. Через многое они прошли, много чего испытали. И, несмотря на горячий характер горца, на вспыльчивость и обиды, которые в ярости мог нанести, прощала молодая женщина мужа. Оставалась верной спутницей по всей его не спокойной жизни. Разделяла заботы и хлопоты, тягости и все испытания.

Когда приезжали гости в селение, горцы принимали их. Стол накрывали, песни веселые пели, разговоры вели душевные. Оставляли их на ночлег. А после, перед отъездом гостей подарками их одаривали и их ребятишек.

Не баловала жизнь молодых, жестко порой воспитывала. Края предгорные — не простые. Лениться здесь некогда и долго отдыхать: все, что руками и ногами, навыками своими заработаешь, то и твое. Еще и природа вмешивалась в планы, свои коррективы вносила.

Научила жизнь радоваться самому малому: солнцу и ветру, дождику, новым ягнятам в стаде, траве зеленой на склонах, — самым простым человеческим вещам. Удивлялись люди всему, что их окружало, и делали это искренне, с чистой и детской наивностью.

Трудились они не покладая рук: на кусок хлеба честно зарабатывали, на чужое никогда не зарились.

Учила жизнь

Шел старый горец по тропе, большие усилия прилагал, чтобы к цели добраться. Гудели ноги от усталости, но руки продолжали крепко держать деревянный посох. Иногда он останавливался ненадолго, отдыхал.

Не баловала погода горца: то дождик «накатывал»: мочил с ног до головы. Трудно тогда приходилось, — никуда не спрятаться от дождя.

После, ветер налетал, гудел, завывал как зверь. Начинал по-своему старца испытывать: влажную одежду порывами рвать, пронизывать до самого его естества.

Но, несмотря на преграды погодные, шел горец, — путь свой уверенный продолжал.

Волосы седые развивались на холодном ветру. Лицо без света солнечного казалось еще суровее. Несли, его, ноги по каменистой тропе, посох опирался о твердь земную, не давая запнуться или упасть.

Снова туман напустился, опять все затуманил. Однако горец не остановился, — пробивался своей дорогой.

Тяжелел туман, насыщался. Опускался он все ниже и ниже, пока не открыл Небеса, — такие близкие и такие родные.

Остановился горец, глянул на небо: высоко в облака, — туда, где когда-то светило солнце.

— Я иду к тебе, любимая, — повторил он тихим голосом. На его лице проступила скупая мужская слеза. Не выдержал он от накатившей горечи, оперся на свой посох, склонился.

Где-то рядом, недалеко в тумане, прокричала птица. Холодом обдало старика. Он отпрянул в сторону, едва не уронив свой мешок. Присмотрелся внимательно, но ничего не увидел.

— Еще немного…, совсем немного…, — проговорил он еле слышно. Подкинул мешок повыше, глубоко вдохнул и распрямил сгорбленную от усталости спину.

                                           ***

Далеко, в своей молодости, он был высокий и статный, широкая кость и мышцы налитые. Руки его были цепкие, как будто стальные, глаза глубокие и пронзительные. Силы было много у горца. Много работал он, далеко ходил своими ногами, познавал жизнь через природу предгорную, через свое ремесло. Ошибки свои собирал собственные, — не слушал ни чьих советов.

Учила жизнь, его, порою жестко. Сильно стукала с разных сторон: валила с ног, ломала непокорного. Но вынес горец ее учебу. Много ошибок накопил с годами. Наступал этап все исправить. Стал горец принимать наставления от старших, к советам начал прислушиваться. Правы были старейшины, правильно все советовали. И жизнь продолжалась, — не стояла на месте.

Подрастали дети, уходили в горы старики, покидали родные и близкие. Мало чего осталось, с того времени, от молодого статного горца. Разве, что руки такие же цепкие, и пронзительный взгляд, на испещренном от морщин суровом лице.

Пока он стоял, вспоминал свою молодость, с удивлением начал замечать, что туман вдруг рассеялся. Услышали Духи его намерения, выпустили молодой сильный ветер. Разметал он белую пелену и полетел дальше, пыль по горным склонам гонять и вихри закручивать. Растворились остатки тумана, осталась лишь дымка, нависшая над самыми пиками гор.

Две дороги

Солнце выглянуло из-за облаков, осветило склон, по которому шел старик, лицо его осветило.

Утер слезу горец, успокоился и дальше побрел, мимо острых камней и огромных скал. Шел уже осторожно, боялся до места не дойти, раньше цели упасть и не подняться, оступиться и пропасть в темной бездне. Прошел до развилки, где тропа становилась шире. Здесь сходились вместе две дороги. Пути местных горцев, — по крутым и опасным уступам, и пути не местных паломников, — пути пологого, не такого крутого и опасного. Здесь они встречались, и двигались вместе. Но потом их дороги расходились, словно две речки текущие с одной высокой горы.

Недалеко на широкой площадке лежали пирамиды рукотворные из камней. В двух из них, самых крупных, были воткнуты деревянные шесты, обвязанные синими веревочками. Здесь останавливались паломники, здесь же молился их провожатый. Просил у духов местных, у гор высоких разрешения пройти, — путь нелегкий продолжить. Отсюда начиналась новая жизнь у паломника, здесь и решалась его судьба.

Были и у горцев свои священные места, но не сходились они с паломничьими. Другая у них была вера и другая история. Горец прошел мимо куч, мимо шестов, осмотрелся, но никого не увидел.

«Бывает и так» — подумал он. — «Не каждый день сюда ходят». Перехватил заплечный мешок и двинулся дальше, — вверх по каменной тропе. Позади горца снова начал сгущаться туман. Он словно снегом укрывал горы, обволакивая нижние уступы и склоны, прятал от глаз посторонних котловины и пропасти.

Поднимался старик, превозмогая боль и усталость. Волей одной поднимался без сил, Духом крепким себя вытягивал.

В одном месте, на пути появился ручей. Он падал с верхнего горизонта, разбрызгиваясь в падении и разбиваясь о крепкий монолит. Тропа обрывалась с одной его стороны, и снова появлялась на другом «берегу».

«Вода сильнее камня» — подумал горец. «В любом месте выход себе найдет». Он осторожно перебрался по поваленному деревцу на другую сторону.

Спустя десятки метров вышел на небольшую площадку с широким валуном у самой пропасти. То было священным местом у горцев. Здесь они молились, здесь обращались к Создателю, благодарили его за свою жизнь за все испытания, за семью и своих родных.

От этого места тропа уходила дальше за поворот, и двигалась прямиком к священной горе, — цели других людей, не горцев, но пришлых паломников. Для горцев она была священной. Знали ее от самого рождения, легенды разные слагали.

Побаивались горцы говорить плохо о той горе, потому как она все слышала и наказывала неугодных. А появляться поблизости и вовсе считалось великим грехом, почти что осквернением святыни.

Прекрасная вечность

Остановился старик, опустил заплечный мешок, и сел на широкий камень. Поднял взор высоко, в самые облака. Туда где были все его предки.

— Ну, вот я и пришел к тебе, — сказал горец и расплакался. Не вынес больше без родной души. Долго ждал он момента, когда снова поднимется в гору, и полетит вслед за своей любимой.

Слезы лились из усталых глаз, — слезы всей его долгой жизни.

Ветер поднял их и понес высоко в небо.

Закрутились вихри, закружили тучи. Гром загрохотал, молнии засверкали, разрезали тучи своими линиями. Пошел с небес теплый дождик, — благословенный, согреваемый солнечными лучами.

— Я иду за тобой, любимая, — поднялся старик уверенно, пригладил свою седую голову, подошел к краю широкого камня и приготовился сделать последний шаг…

                                           ***

Для местных людей — дорога в горы была священной. Путь всей их жизни: путь молодого мужчины в молодости, путь зрелости — в зрелые годы, и путь последний, — величественный.

Для пришлых паломников этот маршрут был праведным. Вверяли они свои судьбы в руки Создателя. Уходили отсюда далеко за перевал, к священной горе. Как первые, так и вторые могли пройти все, от начала и до самого конца. Могли назад вернуться, к привычной мирской жизни, обновленные и одухотворенные. Но могли и не вернуться: оступиться по дороге и свалиться в бездну, замерзнуть или сильно заболеть по пути.

Самые зрелые среди них и духовно возвышенные, те, кто окончил земные странствия и дела свои, воспаряли в глубокое синее Небо. Прощались оттуда с близкими, махая руками с белоснежных кораблей-облаков.

Уходили их души в свой последний рейс, в последнее плавание по нашей прекрасной Земле.

Внизу, под ними, проплывала волнами жизнь: еще одно рождение, один утренний рассвет и вечерний закат.

Старый Художник-Создатель писал очередную картину на своем холсте, — новые земные пейзажи и новых молодых героев. Менялось время: старое поколение уходило в историю, уносило за собой целую эпоху.

Радовалась Вселенная стараниям Создателя, — любовалась она земной красотой.

Гармония и любовь проявлялись в душе у людей: с каждым из них, в это время, общалась Великая Вечность…

Стоял горец у самой пропасти, мгновения его разделяли от последнего шага. Время сжалось, — вдавилось в горный гранит. Вернуло оно горца в прошлое: в момент, когда они были вместе с любимой женой. Молодые, полные сил и своих надежд.

Солнце светило им по-особому, и каждый новый день представлялся открытием. Даже за хлопотами, за делами, было счастье рядом, любовь была с ними. Был в их доме мир и покой.

Но что их разрушило, почему все пошло супротив? — Не мог ответить на это горец.

Пришла беда в их дом, заболела хозяйка, занемогла сильно. Быстро угасала она у горца на глазах. Из молодой и цветущей женщины она превратилась в немощную. Догорела свеча ее и быстро угасла. Остались у горца дети, и тяжелая незаживающая рана в душе. Ни что не могло удержать его на этом свете: ни рассветы яркие, ни закаты, ни планы не сбывшиеся, ни дороги обещанные.

Ходили к нему старейшины, разговаривали. Вразумить пытались от шагов необдуманных. Разговоры, те, для молодого горца казались бессмысленными, как и его собственная жизнь. Все померкло с уходом жены. Не к чему дальше стремиться, некого больше любить. И помочь ему тоже некому, детей поднимать и воспитывать. Погоревал молодой горец и одумался. На детей своих внимание переключил. И родные тоже стали ему помогать. И дети подросли, отцу по хозяйству, в работе его помогали.

Вот тогда-то и дал он себе слово: как поднимет детей, как на ноги их поставит, так и продолжит путь далекий, отцов своих и дедов. Пойдет в горы, к своей единственной и любимой, пойдет за своим прошлым и покинутым счастьем.

Стоял горец у последней черты, воздухом свежим наслаждался. Ветер обдувал его легкими порывами, седые волосы развивал на его голове. Однако не трогал ветер старого, никуда не подталкивал.

Старик распрямился наконец-то, сделал последний вдох и шагнул навстречу Вечности, навстречу его единственной и любимой…

Подхватил ветер горный старика, его легкое тело, и понес высоко-высоко, — в самые небеса, на одно единственное облако. Туда где он наконец-то встретится со своей любимой, с той, что даровала жизни детям, и ему самому даровала смысл в жизни.

Плакала Прекрасная Вечность, теплым дождем плакала, землю слезами своими орошала. Вспомнила вечность свою юную и чистую любовь.

                                           ***

Время бежало, не останавливалось. Пролетел и его, горца, последний день. И настал вечер, а за ним и ночь пришла. Зажглись на небе две новые звезды. Горели они ярко, освещая путникам дорогу, и служили для них ориентиром в долгом и нелегком пути.

Запомнил народ ту историю и слагал легенды про два верных и любящих сердца…

Не время еще…

Но не все так просто казалось в истории. Не любо было Создателю старика отпускать. Оставались дела не выполненные, люди не прощенные оставались у горца. Не суждено ему раствориться в горах, но в родных стенах и в теплой постели: в окружении любящих людей, детей своих и близких.

Хотел старик шагнуть в пропасть, но поднялась оттуда птица неожиданно, большая, — та, что в тумане прокричала и обдала старика своими крыльями.

Растревожил горец своей историей душу у Вечности, до самых слез ее довел. Не позволила она уйти старику за отцами и дедами. Птицу большую подняла из долины. Торопилась птица, старалась поспеть за стариком. В тумане летела за горцем. Перед самым камнем из пропасти поднялась. Махнула крыльями, напугала горца. Отшатнулся он от пропасти, упал на большой валун, рядом со своим посохом и мешком.

Птица прокричала пронзительно и повисла в воздухе. Она вглядывалась в глаза старика, широко раскрыв свои крылья. Сильный ветер подхватил из долины нагретые солнцем потоки воздуха. Поднялись они вверх вдоль высоких скал, вдоль горных хребтов и уступов. И сейчас, у широкого камня, держали потоки большую сильную птицу, сохраняли ее в равновесии.

Горец поднялся и сел. Стал он рассматривать чудо природное, тот единственный знак, сильнее которого он в жизни не видел. Слезы потекли из его старых глаз…

                                           ***

Совсем рядом прошли паломники. Они, как и горец перешли горный ручей, а чуть раньше, останавливались на большой площадке, где помолились своим богам.

Теперь, перед ними возникала картина: седовласый путник сидел на широком камне, одной рукой он сжимал деревянный посох, а другой утирал слезу. Напротив парила большая черная птица. Кончики крыльев, ее, колыхались от воздушных потоков. Было в ней, что-то мистическое. — Словно Дух Горный поднялся в небо и предстал пред горцем…

Смотрели они друг на друга, и молча о чем-то общались.

— Еще не время, — ветром прошумел Создатель.

— Не время еще, — эхом повторила Вечность.

Птица «повисела» напротив горца, потом резко взмахнула крыльями, и, в большом развороте, поднялась высоко-высоко, — в самые высокие облака. Там она «растворилась», посреди глубокого синего неба.

Старик передал что-то мысленно птице. Поднялся и пошагал назад, — вниз по каменистой тропе. В родное селение, к своим любимым и близким людям.

Очистились небеса от туч и тумана. Засияло солнце над горными пиками, горы осветило своими лучами. Другую страницу открыл Создатель: не было в ней ни грусти, и ни горя, но было в ней счастье и большая земная любовь…

                                          ***

Он был давно в таких местах.

Паломником когда-то шел в горах:

Шел за ведущим по тропе.

Дух Кочевой позвал его к себе.

Там испытал любовь и радость,

Лишения, холод и усталость.

Моменты грусти и печали,

Все с первым солнцем отступали.

Пред ликом Божьим помолясь,

Его защиты попросясь,

Паломники пошли вперед,

Туда, где солнечный восход,

Им горы тайны открывали,

В сопровождение знаки подавали,

Дух Кочевой узреть успел,

Небесной птицей пролетел,

Их души он сопровождал,

Паломника на камне дал.

Природа их предупреждала,

Детей своих оберегала,

Постигнуть истину в горах,

И, несмотря на жуткий страх,

Случайности, трагедии в пути,

Они сумели обойти.

Благодаря Ведущему и Вере

Назад вернулись без потери.

Родным, историю поведав,

Уверовав сильнее в Бога.

Дух Кочевой тянул вперед,

Водил он кочевой народ.

Пройдут века, истории пройдут,

И поколения целые уйдут,

Эпохи и столетия сгинут,

Но нашу землю не покинет

Один, единый и живой,

В движении вечном Кочевом.

Народ он снова позовет,

И за собою поведет.

Другим он назовется именем,

Но эту Вечность не покинет.

Живой, как прежде, и родной,

Для них, Дух, тот же — Кочевой!

(Дух кочевой)

Глава 1. Ежегодный переход

Волнующее чувство охватило суть,

Он поднимался долго в горы,

Туда, где обиталища всех душ,

Под облака, — в бескрайние просторы.

Закончив этот путь земной,

Они назад летели, выше,

Взор, устремляя в небо, свой,

Домой туда, — откуда все мы вышли!

(Божественная суть)

Раз в год они выбирались, подгадывали свой отпуск, кто-то отгулов подкапливал про запас. Деньжат собирали, а потом скидывались «в общий котёл». Как-никак, переход долгий: и продуктов надо накупить и снаряжение собрать, технику отремонтировать и бензином ее напоить. — Без топлива она не поедет, — заупрямится техника.

Сговаривались загодя, и после сборов, на военном вездеходе, поднимались к егерю, до его заимки. А дальше, со снаряжением, уходили далеко в самые верховья.

Сперва их егерь вез на конной телеге, до первого зимовья. Там они останавливались и ночевали. Наутро выдвигались дальше, а егерь возвращался к себе на заимку.

Собачки — лаечки, сопровождали своего хозяина. Шли за ним по дороге, кормом подножным промышляли: где мышек полевок ловили, а где и птичек зазевавшихся. Однажды, они загнали зайца-рысака.

В разное время ходили в этих местах. Зимой по лесным заснеженным тропам. По замерзшей реке, на груженых снегоходах, с вещами да с прицепами. Но, то было зимой: в крепкий мороз и в глубокий снег.

Летом же — совсем другое дело. Тепло, солнце над головой, мухи, правда, досаждают, да гнус с комарами. Но если на такие мелочи не обращать внимания, то места здесь красивые, чистые, — самой Природой бережённые.

Вот так, куда бы ни поехал в наших землях, или не пошел, в любое время года есть своя романтика и своя прелесть.

Края знатные: несколько лет назад уже проходили здесь с командой, когда охотились на медведя шатуна. Все тогда побывали, за исключением Савы — старшего сына Андрея — деревенского механизатора.

Сава — сын Андрея

Сава — крепкий парень, рослый, весь в своего отца! Ни в чем не отставал от бати.

Хвалили его старики деревенские, так говорили про него:

— Толковый мужик вырастает из Савы, с хорошей головой и с руками мастеровыми. Его бы направить вовремя, и кое-что подсказать.

Когда он немного подрос, — профессии освоил столярные и слесарные. С плотником практиковался. Мог работать топором — пазы выбирать, шканты сверлом сверлить и с рубанком хорошо управляться. Замки однако плотницкие не получалось у него делать, «руку пока еще не набил».

Мог Сава сруб ложить в помощниках. Сараи они с батей колотили, стайки. Как-то летом, баню перебрали.

Покосило ее от времени, на одну сторону под завалило.

Андрей расстраивался от предстоящего ремонта:

— Как подумаю, сколько работы предстоит, руки опускаются. Это ж денег еще надо и материала.

Но Степан подбадривал его:

— Да не боись, ты, Андрюха, — нижние венцы прогнили, — вот она и накренилась.

— Так всю же перекладывать!

— А ты не кипишуй раньше положенного! На домкратах поднимем ее, проверим, — может пару-тройку венцов, и поменяем. Только аккуратно поднимать будем, равномерно. И, да…, крышу придется переделать.

— Так я, ее, и сам хотел менять. Старая, шифер посыпался, обрешётка местами по сгнила. Еще бы стропила проверить.

Когда собрались мужики, ближе к делу — так все сразу и проверили.

Венцы нижние совсем прогнили. Первым оказался сосновый, — не пригодный для первого ряда. Так обычно не кладут, а в бане — тем более. Лиственничный первый ряд ложат, могут и два и три положить. Не гниет такая древесина от влаги.

Начали работы по порядку. Сначала крышу сняли. Шифер, как решето — за небом можно наблюдать, — за звездами сквозь дыры в шифере.

Между трухлявыми стропилами, на уцелевшей обрешётке, лесные осы свили свое гнездо. Пока там жили — никому не мешали, никто и не знал об их существовании. Но когда их потревожили, — они напали на Андрея. Всего искусали. Благо, день еще рабочий, и Степан оказался на мотоцикле.

Они быстро доехали до медпункта. «Больного» Андрея до самого места доставили, — широкоплечего, почти под два метра ростом.

— А по тебе и не скажешь, что осы покусали! — удивилась Мария, деревенская медсестра.

— Лицо только оплыло слегка.… Хотя… мне кажется, оно у тебя и раньше было таким! — улыбалась она, набирая лекарство в шприц. — Вот, если бы кого другого искусали, — так он бы помер, наверное! — подначивала она с издевкой.

— Кулаки-то, свои, убери со стола. Мешают они мне, — обзор загораживают.

Андрей убрал руки со смущением.

Не зря побаивались его деревенские. Не кулаки у Андрея, а головы! Характер у него, хотя и терпеливый, но только до времени. Не было у Андрея полутонов в отношениях: все были или свои или чужие.

Если не трогали его, не подначивали, так и он спокойно к ним относился. А коли цепляли в разговоре, подшутить пытались, — он сперва терпел и никак не реагировал. Но когда его терпению приходил конец, Андрей поступал просто: подходил к «непонимающему» и сразу бил, без предупреждения.

Силы был немеряной, «могучий как его трактор» — говаривали старики про Андрея.

Мария поставила ему укол и сделала положенные процедуры.

— Ну, все мужики, давайте назад, к пчелам своим возвращайтесь!

— Да не пчелы это, а осы! — возразил ей Степан.

— А мне почем знать, чем вы там промышляете, может пасека у вас на крыше.

— Андрей, а ты лицо им больше не подставляй, а то опухнет и треснет как арбуз!

Андрей насупился на нее, обиделся, но ничего не ответил.

«Был бы мужик на месте Марии, — врезал бы. Но она женщина, — нельзя женщин обижать!» — успокаивал сам себя

На обратном пути, Андрей со Степаном заехали на работу за плотником Михеичем. Там пересели в рабочий трактор, а домкраты тяжелые в телегу погрузили. Да так и покатили с телегой до дома.

К ремонту они загодя приготовились: бревна к бане свезли, ошкурили их аккуратно, болонь целую сохранили.

Сава мох на болоте насобирал, чтобы баню проконопатить.

Можно было, конечно и паклю на ферме взять, да птички пакостят, вытягивают ее из сруба, в гнездо себе тащут. Щели от этого образуются. — Ветер сквозь них сочится и гуляет потом по всей бане.

Мох же если положить, — так совсем другое дело. Он птичкам непотребный: пока с ним до гнезда долетишь — весь по дороге растеряешь, — столько силы зря потратишь.

Вот так и приходилось, деревенским, считаться с Природой, во всей своей повседневной жизни.

Плотник с Андреем, Савой и Степаном принялись за работу. Сруб подняли на домкратах, фундаменты проверили.

Нормальный фундамент целый оказался, почти по уровню выставленный. Сгнившие сосновые венцы и доски подоконные, заменили на новые — на лиственничные. Таким влага не страшна — долго они прослужат. По ходу половые доски заменили на новые, струганные. Листвяк — тяжелое дерево, дорогое, если его покупать. Однако в банном деле оно незаменимое.

Пар, вода и сырость — будто сама Природа создала лиственницу для таких условий.

Когда с венцами да с полами закончили, — крышей занялись.

Восстановили крышу: стропила возвели, решетку сверху набили. Закатали ее рубероидом. Шифер Андрей купил, — и весть перестелил на новый. Не вышло закончить за одни выходные, еще и отгулы пришлось прихватить.

На следующих выходных решили потолочину поменять: — раз уж взялись делать, то все до конца надо довести!

Потолочину перебрали: опилки на ней промокли, и щиты просели от времени. Балки, как ни странно, оставались целыми.

Пришлось все выгрести в огород, щиты по новой сколотить и на них засыпать опилок сухих с пилорамы. А сверху, как Михеич сказал, глины положили, и водой глиняной пролили. Глина всю влагу вытянула и высохла, стала монолитным слоем. Ничего теперь не разлетается, и тепло лучше сберегает. Для искры, случайной, потолочина безопасная стала.

Так за пару недель баньку подновили, стала, она, как новая у Андрея.

Михеич по случаю, полог свежий изготовил, да скамейки сколотил.

— Ровные они, шлифованные, не занозишься на таких, отдыхай — не хочу! — говаривал плотник своему товарищу.

Уважал Михеич Андрея, — помогал тот ему.

— Ежели дров из лесу привезтить или землю вспахать в огороде, — не к кому обратиться окромя него! — говорил Михеич про молодого тракториста.

Хороший опыт получился для Савы. Столько работы новой переделал, столько тонкостей узнал. Не каждый день доведётся баню перебирать.

Бывало время, просился парнишка поработать с дядей Мишей — деревенским сварщиком.

Андреев друг любил Саву как сына своего. Учил его делу сварочному, обмазкам и электродам. Показывал как прямой шов варить, как боковой, наклонный, как потолочину. Сава месяц практиковался на ремонте, — считай, начальный уровень прошел.

— Уж наляпать-то как попало и прислюнить завсегда сможет, — говорил про своего ученика Михаил.

— А с годик потренируется, — понимать начнет в сварочном деле

Андрей хвалил за это Саву, поощрял по-отечески:

— Смотри, мать, какой сын у нас растет, — весь в меня!

А супруга его недоумевала:

— Зачем мальчишку так нагружаешь, мал еще для тяжелой-то работы. Вот надорвешь его, а потом сам рад не будешь!

На что Андрей ей отвечал:

— Ладно тебе ругаться! Мужик растет — не девчонка! Самостоятельный, — сам же обучаться хочет! Зачем порыв у него отбивать? — А я помогу, подскажу как лучше.

Так Сава и рос: силы набирался и навыков новых. Батя помогал ему, подсказывал. Домашнюю работу, хозяйскую тоже делал.

По сезону они ходили в лес по грибы и по ягоды. На покос за деревню ездили, сено на зиму заготовить. — Во всех делах Сава участвовал.

Бывало, отдыхали с отцом на природе. Он тогда на лодке научился плавать и рыбу ловить. Андрей за старшего был спокоен, как за себя самого:

— Если чего и случится, так не пропадет сын, — на кусок хлеба всегда заработает своими руками.

Когда пришел Савин очередной день рождения, Андрей по-отцовски подарил ему нож. Хороший нож, рабочий. На все случаи подойдет: что хлебу нарезать с салом, что тушу свежую разделать. Бриткий нож, шкуру таким удобно снимать и жилы резать. Гвозди им не расколотишь, как в деревне шутили, но древесину настругать запросто. Удобный, лежит в руке как влитой.

Когда приходили Андрей с Савой к Шаману, тот учил молодого:

— Ты ремень носи в штанах, — так оно положено. Не ходи без ремня. В нем вся сила мужская. А на ремень ножны одевай, когда на обряд идешь. Нож это символ твой Родовой и оружие.

С тех пор Сава так и поступал. Купил батя ему ремень. А когда они на обряд собирались, Сава ножны одевал. Со своим ножом появлялся на обряде, уже как взрослый мужчина. Пацаны деревенские видели Саву — завидовали ему.

Савина мама оберег ему дала — маленький серебряный медальон на веревочке.

— Носи его, особенно когда тяжело, или в дорогу когда собираешься, в поход длинный. Он тебя охранит и от беды отведет. Бабушка мне его передала, а я тебе передаю.

Сильная у тебя была бабушка, людей умела лечить руками своими и отварами разными. Она высоко сейчас на небесах. Смотрит на нас оттуда и желает нам всем добра. Если ей помолишься и о помощи попросишь, тогда она придет к тебе и поможет.

Так Сава и поступал, хранил оберег в надежном месте. А если куда-то в дорогу собирался то надевал его на себя, на всякий случай, для маминого спокойствия.

Егерь и Бато. Хал

Был у Егеря товарищ хороший — Бато. Учились они вместе в одной школе. Потом, правда, раскидало их, одноклассников, по разным училищам да институтам. Кто-то работать пошел после восьмилетки и коротких курсов. Многие из уехавших вернулись в деревню Родовую и в поселок. Устроились на работу, каждый по своей специальности. Шло время, молодые знакомились, семьями обзаводились, детишек рожали. Раз в год они приезжали на обряд в Милхаеву деревню, предков своих помянуть, земле родной поклониться.

Как-то появилось увлечение у Егеря с Бато, в горы ходить, в походы длинные. Собирались они со своими товарищами и шли несколько дней в верховья, а потом возвращались оттуда уставшие, полные впечатлений. На весь год эмоциями заряжались. Видели там таких же увлеченных, из других городов приезжавших, с мешками, лодками надувными.

Вот и пришла Бато идея: а не сплавиться ли нам по реке. В одну сторону прошел, поработал ногами, а обратно на плоте: быстро и с приключениями.

Бато тогда начальничал и зарплату хорошую получал. Помог ему Егерь по-дружески, в приобретении плота надувного. Сложно такой было купить, только по великому блату.

Бато, как только купил катамаран, так сразу, еще новенький, его модернизировал. — Почти наполовину облегчил. Легкий стал плот, мобильный. Далеко с таким можно ходить: в горы подниматься и сплавляться оттуда по горной реке.

Бато даже имя придумал для плота — «Хал».

Когда переделывали с Андреем, механизатором деревенским, многое предусмотрели. Сначала раму с каркасом замеряли, чертеж сделали. Чертеж этот — спаяли в целлофан и положили в непромокаемую сумку. Все лишнее оттуда убрали. Упаковали поплавки, крепеж тяжелый заменили на веревки.

Так в горы поднимались, со всем своим снаряжением. А перед самым сплавом, рубили палки березовые по размеру, вместо каркаса и рамы. Потом их веревками связывали с надувными поплавками.

Сава — Андреев сын, любознательный парень был, всем интересовался.

— Дядя Бато, а расскажите про ваш «корабль»! Почему вы его «Хал» называете?

— Ну, так…! — Мужик — потому что!

— Хала по-бурятски — означает плот. Только звучит вроде как — женщина, стройная и легкая. А у меня Хал — большой и сильный! — Четыре человека могут плыть на нем со своими вещами.

— А без вещей сколько? — уточнил Сава.

— Если без вещей поплыть и осторожно, то думаю, он шестерых выдержит. Хал у меня собранный, компактный, — двухкорпусной.

— А почему?

— Потому, что два корпуса у него, — два поплавка, — катамараном еще называется. Раньше он был тяжелый и большой. Стальная рама у него была и обвязка из металлических трубок. Навеска для мотора и пол из крашеной фанеры.

Мы с Егерем, этот Хал сновἀ брали. Все в нем продумано: и веревка с якорем и сумки прорезиненные, для переноса плота и для вещей.

Мотор мы тогда хотели купить, — да денег не осталось. А сейчас я не жалею, не нашлось бы ему применения, мотору-то. Мы же в верховья ходим, на своих ногах. Бывает, раз получится за год, а бывает и реже.

— Дядя Бато, а Хал тяжелый?

— Тот, который раньше был — совсем не подъемный.

Мы лишнее оттуда убрали. Весла поменяли на складные, они короче, и не такие габаритные. Жилеты спасательные заменили на надувные. Они меньше места занимают. Вместо пола фанерного, сетку плетеную натянули, с мелкой ячейкой. Она, правда, воду пропускает, — но ничего, зато легкая. А вещи у нас в мешках резиновых спрятаны — не намокнут от воды.

— Дядя Бато, а он крепкий, не развалится?

— Крепкий! Проверено. Вот сходишь с нами, сам все и узнаешь.

— А мы ружья с собой возьмем? — переключил разговор Сава.

— Зачем тебе ружья? — удивился тот.

— Ну как, вдруг зверя увидим, сохатого, например, — тогда стелим его.

— Ну, во-первых, не сезон сейчас на зверя ходить. Во-вторых, не к чему. В горы идем, природу смотреть, и себя испытывать. — Не нужна нам охота.

— А если волк или медведь? — Как тогда?

— Нас же много, — шапками закидаем! — улыбнулся Бато.

Сава напрягся, — не понял старшего.

— Да ладно, пошутил я. — Не будет там ни медведя, и ни волка. Сохатого может, и услышим, или козла, как он гавкает. А вообще, Сава, давай готовься к походу, тренируйся. Да бате скажи своему, чтобы кормил как следует, мясом свежим — бараниной.

В горах, брат, сила нужна! На себе все тащить приходится, по тропам крутым. Руки-то у нас две всего и ноги две, а спина вообще одна. Не нагрузишь больше положенного.

Долгожданный поход

Собрались однажды в горы, и Саву молодого взяли с собой.

Егерь не смог к ним присоединиться, только до зимовья сопроводил. Свои дела у него — таежные, его не спрашивают, по порядку текут.

А Саве от этого — в самый раз. Он парень крепкий смышленый, и руки у него на месте и голова хорошо варит.

Собрали мужики свою амуницию, Продуктами запаслись, консервами. Приготовились, как положено и выдвинулись к Егерю на заимку. Оттуда поднялись до первого зимовья на телеге. Там переночевали и дальше сами пошагали, пешком, — уже без Егеря и его собачек.

Шли размеренно: не быстро и не медленно. В таком деле осмотрительность не лишняя, даже полезная. Нужно силы сохранились до конца похода, чтобы к сроку назад вернуться.

Мелочей здесь не бывает. Один шаг неосторожный на камнях, и вывих, или травма. — А это всё! И походу конец, и назад возвращаться. Хорошо если товарища на себе тащить. Однако не всегда такое возможно. Разное случается в горах.

В тот раз, вначале, хорошо все было. Поднимались по пути, сильно не рисковали. Хотя места и знакомые, но времени достаточно пролетело, что-то уже и под забылось. Ребята будто заново проходили маршрут.

— Зря Егеря не взяли с собой, — сказал Бато. Он остановился накоротке, чтобы немного отдохнуть. — Сейчас бы нам байки лесные травил.

— Так занятый он. Свое хозяйство, — не убежишь от него ни в город, ни в деревню, как мы с тобой убегаем, — ответил Андрей

— Интересный он человек, — подтвердил подошедший Сергей. — Столько прожить и все в лесу: ни тебе воды из крана, ни электричества, ни телевизора. Как его жена еще терпит. Подолгу ведь пропадает без семьи.

Я сам могу в лесу месяц прожить. Только Туяна меня запилит. А после той охоты на медведя, я надолго в лес не хожу. Лишний раз не хочу с ней ругаться.

— А ты как хотел? Женщина на то и есть, чтобы ты внимание ей уделял, — откликнулся Бато. Он распутывал шлевки от плота и вещевого мешка. — Об детях, об ваших не чтобы заботился. Тебя не останови вовремя, так ты про своих девок совсем забудешь.

— Не, не забуду, у меня они тута, — показал Сергей пальцем на свою голову. — Помню я о них, даже в лесу помню.

Подошел Сава. Он нес свой рюкзак и скрученные веревками весла.

— Ты, паря, не отставай от нас, а то здесь тропок много, можно и плутануть, — сказал ему Бато.

— Ага, лучше за батю веревкой привяжись, чтобы не потеряться, — вставил свои словеса Сергей.

— Ладно, чего к мальцу привязались, — откликнулся Андрей. — За собой лучше последите.

Каждый из команды, в походе, нес и свои вещи и общие. Андрей тащил на себе палатку. Бато и Сергей поплавки от катамарана в резиновых сумках. Жилеты спасательные были у каждого в сложенном состоянии. Снасти взяли с собой рыбацкие, Андрей спиннинг прихватил, чтобы по ходу рыбу ловить.

Хорошая рыбалка в верховьях, азартная. Вода здесь прозрачная чистая, все насквозь видно. Да и рыбу тут некому ловить кроме редких людей.

Мишка косолапый, если только, придет на камушках пошурудить, когда она на нерест поднимается. Любит он рыбку свежую.

Однако и она не проста. Не дается, — выскочить норовит, и хвостом своим по бурой морде вмазать.

Сердится медведь, ревет на нее. А ей хоть бы хны. — Не боится она медведя. Это в лесу он хозяин, — страшный и лохматый, а в реке — он никто.

В реке рыба сама по себе: плавает тихо, жизнью наслаждается! Не нужно ей реветь без умолку, некого пугать под водой и силу свою доказывать.

В нерест, в самый, «закипает» вода в речке, — бурлить начинает. В такие моменты природа радуется, плодородием рыбным одаривает. Тут и птицы могут прилететь, полакомиться. И серый может из лесу прибежать, у скал поохотиться.

Рванет мордой в холодную воду, ухватит крупную рыбину, и тащит ее назад голод свой утолять.

— Так она, природа наша, распорядилась, что в каждой стихии есть свои жители и свой хозяин, — говаривал внукам Милхай.

— На земле человек и животные хозяйничают: понимают друг друга.

В стихии водной — другие жители. Не вмешиваются они в земную жизнь. И дела у них совсем по-другому обстоят.

А вот в воздушной стихии — там птицы правят. Свой порядок у них и закон.

Не может человек или рыба в небо полететь, или птица не может под водой плавать. Тут, понимаешь, каждому свое дано!

Постояли мужики передохнули немного и дальше двинулись.

Первым пошел Бато, за ним Сергей, а после Андрей с Савой вышагивали. Дорогой, под ноги смотрели, обувка легкая на ногах, а в рюкзаках сапоги резиновые у каждого, если по воде бродить придется. Местами тропа каменистая попадалась, сухая, с песком и глиной, другими, — травяная влажная и высокая.

Дожди нынче прошли, и солнце прогрело землю. Там где почва хорошая, — трава уродилась. Для скотины, для выпаса самое лучшее дело.

Радуются пастухи дождю и солнцу, потому как это забота об них и об их семьях. Трава высокая — значит, скот на выпасе вес хороший наберет, и шерстью густой обрастет. Будет достаток в семье: и пища, и одежда и денежки на прожитье.

Что тянуло ребят в такие походы? Зачем они собирались каждый год? Совсем не понятно. Какое-то щемящее чувство подступало под самое горло, и хандра невыносимая одолевала. Не мог сидеть человек на месте, работу свою работать или отдых домашний отдыхать. Как будто кто-то вытягивал все жилы из его души и не отпускал пока не уходил человек в поход не близкий в высокие горы, известными тропами, хожеными с самых давних времен.

— Вы прям как птицы перелетные, кажный год перелетаете, — говорила супруга Бато, своему мужу. — По вам прямо часы можно сверять! Тянет вас кто-то, или сами туда тянетесь? Чего вы там нашли? Может и мне сходить проверить, чем вы там занимаетесь? — говорила она недоверчиво.

— Оно конечно можно, только вот не выдержишь ты, до конца не дойдешь. Силы надо иметь, чтобы до конца дойти и назад вернуться. Мы за этот поход, каждый под десяток кило в весе теряем. Сможешь с таким усилием справиться? А еще рюкзаки, и плот и палатка, и все это на своих плечах. Не одним днем, топтаться придется. И бани там нету и туалета теплого, удобства все под кустиком: присел, оправился, лопушком утерся и дальше поскакал как заяц!

— Нет, не понимаю я вашего увлечения, — отвечала супруга Бато. — Тут уж меня увольте! Я лучше дома по хозяйству по кашеварю, да приберусь и повяжу.

«И правда, чего нас куда-то тянет?» — задумался Бато, вспоминая пред походную беседу с женой.

Чего нас тянет в горы…

— Мужики, а кто скажет, чего мы прёмся каждый год в эти горы? — остановился Бато и перехватил свою поклажу. ­– Там мёдом намазано, что ли?

Ребята догнали его и остановились.

— Чего встали-то? — поинтересовался подошедший после всех Андрей

— Ась? — не понял его Сергей, шедший чуть спереди.

— Чо встали, говорю? — Только что отдыхали, пошли уже!

— Да Бато тут всех достал своими вопросами. — Философ, едрёна капуста! День не прошли, а его уже на высокое тянет, — ответил Андрею Серега.

— Бато, ты, когда успеваешь, — в тихушку глыкнул что ли? Мы же вроде не наливали, — поперхнулся Андрей.

— Да идите вы! — сжал губы тот, как обиженный ребенок. Щеки у него надулись, лицо покраснело, а лоб покрыла испарина. — Я тут, панимаишь, смысл в жизни ищу, а они — глыкнул…, философствуешь…

— Дальше-то идти, помните куда? — он стоял на развилке. Впереди лежал большой валун, а за ним три тропки убегали вглубь. Две поуже, менее хоженые, среди крупных старых деревьев, и одна пошире, по натоптаннее, посреди молодняка и кустарника.

— Ясно дело, — вот эта! — указал Серёга на широкую тропку.

— Откуда ты взял? — недобро глянул на него Бато.

— Так понятно же, — он послюнявил палец и поднял его вверх. — С потолка, откуда же еще! — Само точно всегда получается!

— Дурак ты, Серый, и метод у тебя дурацкий! Если по ней пойдем, в аккурат к реке спустимся, а зачем туда, если нам вверх надо?

— Ладно вам спорить, как петух с индюком, — урезонил их Андрей. — Пошли уже. Скоро обед готовить, а мы еще, «за огороды не отошли».

Сергей оказался прав. Дорожка уходила вниз к реке, и дальше, вдоль русла поднималась вверх. Там у реки они и сделали остановку.

«Расчехлились», обед на скору руку сготовили.

Сидят на камушках, суп едят, да чайком швыркают. Красота!

Только обманчиво это, камни-то сверху от солнца прогретые, а внутри, от земли холодом тянут. Не усидишь на них долго. Того гляди — ревматизьму заработаешь.

Не усидел Серега, пошел по берегу бродить. Пока остальные чай допивали у костра, он уже весь берег облазил, да обувку свою где-то умудрился промочить. Пришел к костру и начал шарить в рюкзаке.

— Ах ты корень ты мохнатый! ­– Сапоги дома оставил резиновые! ­– Разошелся о с досады Серый. — Говорил ей положи. Так нет же, сам не проконтролируешь, — ничего не сделает!

— Это ты чего на жену, что ли разошелся? — удивился Бато. — Ну, ты паря как малый ребенок, без мамки никуда.

На вот тебе, перчатки мои резиновые!

— На кой они мне, на голову их что ли одеть?

— На ноги напялишь, как утка с перепонками, заместо сапогов! Крякать-то хоть умеешь? — улыбнулся Бато широкой улыбкой.

— Я посмотрю, как ты закрякаешь, когда мы в гору поднимемся, — ответил Сергей и снял обувь. Он переодел носки, а мокрые повесил подсыхать на палку у костра.

— Хороший шашлычок у тебя, с душком! — подтрунил его Андрей.

— Да тут не душок, а духан настоящий, убирай их подальше скорее, — вонища, аж слезу прошибает! — за возмущался Бато. — Ладно, пошутил я, пускай висят, потерпим уже, — смягчился он.

Они сидели у костра, доедали свой суп, и попивали чай, а на ветке сохли носки незадачливого Серёги. Своим ароматом разбавляли природную идиллию.

— За теми горами, за перевалами, далеко с обратной стороны — долина. Большая она, — там люди живут. Источники целебные из-под земли бьют, вода в них хорошая, лечит разные болезни. Санаторий там в наше время сделали.

— Так там мы были с женой, ездили подлечиться на курорт. Помню старик в долине, будущее смотрел и прошлое. Народ к нему шел, кто на воды приезжал.

— А ты к нему ходил? — спросил Бато, наливая себе новую кружку чаю.

— А то! Побывать в той долине и к нему не зайти! — Как же!

Общались мы, про жизнь разговаривали. Знают его и местные и приезжие наслышаны. Все говорит как есть и сны объясняет, если попросят. Но в основном он сам все говорит: откуда ты приехал, что у тебя на душе и на вопросы отвечает. Хотя прямо не говорит. Как-то пространно: истолковать можно и так и эдак.

— Такие люди как тот дед никогда прямо не скажут. Иначе получится, он сам тебе дорогу закрывает! — поправил его Бато. — Предупреждает тебя и выбор дает, а как поступать решаешь ты сам. Оно и правильно. И старики наши говорят и Милхай, тоже так говорит.

— Ну да, Милхай, — его порой сложно понять. Где прямо ответит, а где уклончиво. Вроде как ответил, а вроде нет. Как хочешь, так и понимай его, — подтвердил Сергей.

Я хоть и не в деревне живу, но к Милхаю доводится приезжать. Успеваем поговорить иногда. Это ведь он меня вытащил с Егерем и с Андрюхой после охоты.

— Угу, — махнул головой Андрей. Он налил вторую тарелку супа и еще не разделался с картошкой и куском разваренной тушенки.

— Ладно, доедай спокойно, прожевывай, — подбодрил Бато.

— Хорошо как у нас! Хочешь в горы пойти — вот тебе горы! Море если хочешь, — вот тебе море, поехать рядом на автобусе или на машине. Холодное, правда, Сибирское, зато самое чистое и пресное!

А кому захотелось, на воды лечебные или на грязи, — так оно за теми горами. Все для нас в одном месте. Зачем другие места нужны, — у нас у самих все есть! — разошелся Бато.

— А я б поездил по стране, посмотрел бы ее родимую!

— отозвался Сергей.

— В Москве никогда не бывал, только по телевизору видел, да по рассказам слышал.

— Ну, поездить это дело хорошее, посмотреть. Только все равно лучше нету места, чем наши земли. Это я вам говорю, а мне довелось много где побывать, — отвечал ему Бато.

Андрей дожевал свой суп, и теперь попивал неспешно горячий чай. Рядом сидел его Сава, и все внимательно слушал.

— Наелся Андрюха? Слово-то хоть молви! — раззадорил Бато.

У Андрея, на этот счет своя история имелась.

— Я с моей супругой там, на водах познакомился. Родители возили меня еще подростком. Вот я ее и встретил. Подружились, на танцы бегали вечером. В столовую в одну ходили, за разными столами только сидели. Я тогда напросился, и нас посадили рядом, за один стол. Гуляли мы в парке, до водопада поднимались. Мостик там еще есть такой, где желание все загадывают. Ну, мы и загадали! Потом на экскурсии поехали: по музеям и по долине.

А потом я назад вернулся, домой. Мы друг другу письма писали. Я в армию сходить успел, отслужить. Как вернулся из армии, поехал свататься. Так и мы познакомились и поженились. К нам в деревню переехали.

Я уже на тракторе работал. Мы с батей, моим, на пару дом сложили для будущей семьи. Почти вся деревня строить помогала. Кто материалом, кто техникой, а кто руками своими, навыками плотницкими. Женщины наши народ работный кормили и поили. Всем миром сложили хату, благодаря батиному авторитету.

— Весёлое было время, — посетовал Бато. — Ну, так чего? Поднялись и пошли дальше? — спросил он у других.

— Пошли, — подтвердил Сергей.

Они затушили костер, собрали вещи и двинулись вверх, по проторенной тропе, вдоль русла.

Пока шли, — внимательно смотрели по сторонам.

Птички чирикают, вода плещется, солнце пробивается сквозь густые заросли.

— Пубух… бух… бух… бух… бух… пшшш… шш… шш… шш, — прогремело где-то рядом, сильно сотрясая землю, и, с брызгами упало в воду.

Ребята растерялись от неожиданности. Сава даже присел с испугу и чуть не повалился под тяжестью своей ноши.

Андрей схватил сына за рюкзак, удержал от падения.

— Не боись, Сава, — успокоил Бато. — В горах не такое случается!

— А что это было? — спросил тот.

— Так ясно море! — Камень большой с горы полетел и в воду плюхнулся, — ответил Бато. — Шалят Духи местные, балуются, нас с тобой пугают.

— Вот на счет пугать…, — включился в разговор Сергей. — Как-то мы не по-нашенски поступаем, не по-бурятски. Капнуть надо было. Если не сделать, тогда второй камень в аккурат по нам проедется! — С такими вещами здесь не шутят.

— Ладно, — ответил Бато. Он снял свой походный рюкзак и поставил сумку на землю. Достал фляжку с тарасуном, налил полную крышку. Чего-то не громко пробурчал под нос и распылил содержимое по ветру. Налил вторую, капнул на землю и пригубил. Отдал фляжку своим товарищам. Они повторили, как это сделал Бато. Сава же, пригубил, глядя на отца и вернул ему крышку. Андрей дополнил до краев, сказал несколько фраз по бурятски, капнул наземь и остатки выпил.

— Ну, вот и порядок! — оживился Бато. — Теперь можно смело шагать, нас никто не тронет на этой земле.

Они поднимались вверх по каменистой тропе: с одной стороны росли высокие деревья и кустарники, с другой, местами, возникал обрыв, где далеко внизу бежала шумная горная речка.

— Бывают случаи, — развернулся Бато к своим товарищам. — Там выше протока есть, в речку впадает. По той протоке три года назад, каякеры сплавлялись своей компанией. Погиб один из них, утонул. Закрутило на порогах, перевернулся он, головой об камень ударился, и каска не помогла.

Так его товарищи, спустя год, специально пришли на то же место, доску повесили памятную.

— И как они после случая? — спросил Сергей. — Бросили, небось, свою затею.

— Да где там! Помянули товарища, и теперь каждый год приезжают, чтобы заново пройти весь маршрут, — ответил Бато. — Я и говорю, — будто тянет кто-то в эти походы, в опасные приключения.

— Хорош мужики о плохом. Давайте ходу прибавим, а то закат скоро, — нам до места добраться, лагерь еще разбить, — осек их Андрей.

Они проползли очередной крутой подъем, и после короткой передышки, начали спуск к реке.

Бато спускался первым, за ним Сергей с Савой, и последним Андрей.

Стоянка у реки

Прошло время. Не далеко от берега стояла палатка, а рядом горел костер. На костре шкварчал горячий походный ужин.

День выдался длинный утомительный. Все устали и сильно проголодались.

В таких походах, из продуктов, обычная тушенка — самая практичная. Не портится, можно ее и жарить и варить, и места она занимает не много.

— Сегодня заночуем, а завтра можно порыбачить, глянуть какая тут рыба, — сказал Бато, пробуя на вкус наваристый бульон из котелка. — Картошка сыроватая, пускай покипит еще, — пробубнил он так, что его никто не услышал.

— Горячее — не сырое! — оживился Сергей, облизываясь и потирая руки. Он протянул Бато свою закопчённую алюминиевую чашку.

— Да ты чего, оголодал что ли? — грозно посмотрел Бато. — Потерпи пять минут и все вместе поедим. Он раскрыл сумку, достал оттуда целлофановый пакетик с приправой, отсыпал немного в пригоршню и кинул в кипящий суп. Вытянул пару листов лаврушки, из магазинского кулька, и тоже отправил в котел. Сверху прикрыл крышкой.

До ребят донесся аромат распаренной зелени и наваристого жирного бульона.

Забурлил суп в котелке, вспенился. Часть его выбежала наружу.

— Стоять! — Куда пошел! — крикнул Бато вдогонку убегающему супу. — Команды не было еще! Он открыл крышку, достал паломник и тщательно перемешал. Отодвинул котел от огня.

Ребята в это время сидели рядом и с нетерпением поглядывали то на костер, то на кипящий суп, то на своего шеф-повара — Бато.

Андрей нарезал хлеб, лук репчатый покрошил на тарелку, почистил головку чеснока.

— Ну вот! А теперь налетай пока горяченькое! — сказал Бато и начал разливать суп.

Загремели ложки по тарелкам. — Молодые здоровые организмы с благодарностью принимали чистую, свежую пищу, приготовленную в мужской компании у таёжного костра.

— Ай-ё! — хлопнул по лбу себя Бато.

Сергей от неожиданности чуть не поперхнулся:

— Чего, ты? — Чо орешь так? Поесть не даешь спокойно.

— Чего я? — И вы тоже хороши! Сели есть, а капнуть не капнули первой пищей.

— А зачем? Мы же тарасунили сегодня! — Еще что ли нужно? — удивился Сергей.

— Вы как хотите, а я старший в Роду, — мне положено. Он зачерпнул ложкой гущины из тарелки и капнул на огонь, мысленно проговаривая имена предков и свою благодарность. После набрал в ложку бульона и заново повторил.

Мужики перестали есть и уставились на Бато.

— Ну, все, теперь можно! — смягчился тот и продолжил трапезу.

Смеркалось. Заметно похолодало. Такое оно, — лето Сибирское: пока солнце светит — жарко как на юге, а чуть за тучи спряталось, — прохлада сразу пришла. Но если оно на закат склонилось, тогда холодно в лесу, хоть свитер одевай!

— Что поделаешь! — Мерзлота у нас вечная, — говорил Милхай, когда был в лесу. — За лето она не отходит, тянет холодом снизу. Если в лесу ночуете, лапник сосновый подкладывайте. От земли защищаться нужно, чтобы не простыть.

Слушали, Милхая, ребята и делали, так как он говорил.

Место, ребята, хорошее выбрали: в большом распадке, почти у реки. И козырьков не видать каменных, — нечему на голову падать. Тихо вокруг, спокойно. Ветер только бегает по верхам, макушки у деревьев колышет. Не достает до самого низу.

Солнце на закат пошло, рыбу в реке взбудоражило. Играет она, плещется, ­– из воды выпрыгивает.

— Видал, Сава…. — Рыба как веселится! — улыбнулся Бато, потягивая остывший чай.

— А мы ее будем ловить? — спросил тот.

— А как же! Вот выспимся, уды свои настроим и сразу рыбачить!

Андрей с Сергеем поели, попили, и пошли дров заготовить на ночь.

— Дядя Бато, а мы дежурить будем ночью? — поинтересовался Сава.

— Зачем? — удивился Бато. — Спокойно тут, никому мы не нужны, чтобы дежурить. Место хорошее, никто сюда не сунется. А если сунется, тогда камнями загромыхает на спуске. Мы сразу и проснемся! Как он сказал, так и поступили. Улеглись все враз, — угомонились после долгого утомительного дня. За ночь ни разу не проснулись.

Наутро Бато первым «продрал» глаза:

­– «Вроде не тарасунили вчера, а лицо заплыло», — он попытался глянуть пошире. — «Застудился я что ли? Да вроде, нет, нормально все».

Он поднялся еле, распалил затухший костер, согрел чаю, и стал собирать снасти для рыбалки.

К тому времени поднялся Сергей. Сходил до ветру. Стоит возле дерева, свое дело делает, а сам наслаждается видами да воздухом чистым утренним.

Солнце уже поднялось и отражалось ярко в реке. Птички пели, чирикали, вода журчала прохладой и спокойствием. Она, как живой организм: днем шумела, бурлила, песок перекатывала и камни, а ближе к ночи успокаивалась и стихала.

Поднялись Андрей с Савой. Сходили, оправились, потом в речке помылись по-рыбацки: глаза водой намочили, да горло сполоснули,

Красота кругом! — Лепота!

— Ну, чо мужики, — отвлек их Бато.

— Давайте чайку, да кто куда: кто по рыбу, а кто по грибы!

— Пап, какие грибы? — удивился Сава.

— Да шутит он так, шутит, — улыбнулся Андрей, расчехляя свой спиннинг и прикрепляя к нему катушку.

Сергей тоже взял спиннинг. Один Бато только со снастями. Удилище вырубил из ивы, прикрепил леску с крючком, с грузилом и поплавком. Нацепил наживку. Плюнул три раза на нее, крякнул как утка и побрел вдоль берега, по течению, в своих сапогах.

Так весь день они и прорыбачили: рыбы наудили и на уху, и на жареху, и даже подсолить на вечер набралось.

Сава тоже рыбачил. У отца спиннинг взял: закидывает, тянет постепенно: все повторяет, как отец его учил. Вышагивает по камням, присматривается.

Неожиданно что-то дернуло за крючок и сразу отпустило. Потом снова дернуло и опять отпустило. У Савы глаза округлились, заблестели. Проснулся в нем хищник, охотник проснулся! Руки сами по себе стали работать, ноги сами, а в голове мысли появились совсем другие.

«Есть!» — подумал Сава, прокручивая катушку.

«Теперь главное, чтобы не сорвалась». Он медленно поднимал удилище, а потом закручивал леску, опуская при этом спиннинг.

«Опять дергает! — Ух, как сильно!» — он весь напрягся, ощущая рывки. Леска сматывалась на катушку, вытягивая добычу все ближе и ближе к берегу.

Вот, в прозрачной воде, он увидел силуэт, то и дело поблескивающий на камнях.

У Савы дух перехватило.

«Какая рыбина!» — Он осторожно скручивал леску, вращая маленькой деревянной ручкой.

Андрей заметил сына, его сосредоточенное лицо, и сразу все понял. Достал из рюкзака складной сачок, расправил его и приготовился опустить в воду.

Сава перебирал ногами, подходя все ближе и ближе к воде. Он неожиданно запнулся о торчащий камень и чуть не упал. Спиннинг каким-то чудом не упал на землю. Сава поднялся, и принялся заново скручивать леску.

Рыба — вот она! Андрей завёл под нее сачок и вытащил ее на камни.

Радости Савы не было границ! Его первая добыча в походе, еще такая большая. Он подбежал к сачку, достал оттуда рыбу и стал освобождать ее от крючка.

Чешуя блестящая, хвост оранжевый, голову поворачивает, рот свой открывает. Не хватает воздуха рыбе. Она жабры растопырила, в руках у Савы, и кааа… аак даст ему хвостом по лицу.

Сава от неожиданности отпустил руки и выронил рыбу.

Упала на камни, подскочила несколько раз, вся извиваясь, попала на отмель, резко забила телом и хвостом и ушла на глубину.

Вот это досада! У Савы даже слезы на глаза навернулись.

Андрей заметил такое дело и стал успокаивать сына.

— Да ты чего расстроился? — Да таких рыб знаешь, сколько у тебя будет! Не переживай, наловим мы еще. Всю, которая есть в этой речке!

Сава шмыгнул, утерся рукавом и улыбнулся сквозь слезы.

— А как она тебя… по мордасам-то стукнула! — схохмил подошедший Сергей.

— Такие они — харюзяки хитрющие! Прикинется тихим и смирным, потом кааа… аак даст, а сам из рук и в воду. А там ищи его… в воде-то! Даже руками, если, под водой схватишь, — все равно выскользнет, не попрощается.

Такая она, рыба, — нету в ней благодарности никакой. Успокоились ребята и продолжили свое рыбацкое дело.

К обеду у них уже готовилась уха, а к ужину жареха из рыбы и малосолка вкусная, с растительным маслом и с луком. Решено было ночь переждать, силы набраться, а уже на следующий день штурмовать гору. — Дойти до самых первых ледников. Пока сидели у костра разговаривали, и вечер незаметно наступил, облачный прохладный, а к ночи дождик заморосил.

Хорошо спится в дождик, барабанит он по палатке, как будто успокаивает. По речке булькает, пузыри на воде надувает.

Ближе, под утро, ветер разгулялся. Тучи подразогнал, но все равно не раскрыл небо. Хмурится оно — небо, солнце на восход не пускает.

Так оба и проспали восход. А там и новый день.

Разъяснилось. Тучки остались, правда. Да оно и к лучшему. По жаре горы штурмовать тяжело. А тут как по заказу: прохладно, дышится легко и шагается весело.

Поднялись ребята, как обычно, позавтракали, вещи свои собрали. Решено было поплавки и весла катамаранные у берега оставить, чтобы в гору с собой не тащить. А как обратно спустятся, ночевать на старом месте. Сложили вещи тяжелые с поплавками у самого уступа, под большой корягой. Сверху ветками привалили. Издали пройдешь, — не заметишь, а вблизи, тем более не видать.

Выдвинулись с рюкзаками, пошагали вверх по крутой каменной тропе.

Штурм

Впереди Бато идет, на палку упирается, как на посох. За ним Сергей, — нипочем ему такие подъемы. Он хоть и жалится на усталость, но сам здоровый как лось, — ему хоть в гору прыгать, хоть под гору — разницы никакой.

За Сергеем, Андрей с Савой поднимаются. Идут ровно, уверенно, без рывков и остановок, силы свои рассчитывают. Поднялись они выше леса на каменистый склон. Тропка петлять начала, резко вверх подниматься. В одном месте она прервалась. Уступ узкий, — если вниз посмотреть — страшно делается. Далеко лететь, если оступишься.

В этом месте, очень давно, землетрясение было. Часть скалы разломилась и вместе с уступом вниз сорвалась. С тех пор появился провал.

— Ну, чего остановился? — уткнулся Сергей в спину Бато.

— А куда дальше? — Дороги-то нету впереди!

— Так ты у нас главный! — Придумай чего-нибудь, — уколол его Серый.

— Чо думать-то, я ж не птица тебе, через пропасть летать.

— М-да. — Тут резон или низом пройти, снова к реке, тогда мы одним днем не обернемся. Или верхом, как муравьи карабкаться.

— Чего стоим, кого обсуждаем? — спросил подошедший к ним Андрей.

— Да вот думаем: птицей наверх полететь, или камнем туда…, — бросил взглядом Сергей, в сторону пропасти.

— Как по мне, так лучше наверх, — улыбнулся Андрей.

— Тогда лети, тока сына не забудь с собой взять.

— Ладно, трепаться, давайте другую дорогу поищем. Должна она быть по любому. Люди ведь ходят сюда.

Сава с Андреем повернули назад. Шли, посматривали в сторону уступа. В двадцати шагах от провала, едва заметная каменная тропа круто взмывала вверх.

— Ну, я же говорил! — подтвердил Бато. — Народ сюда ходил и ходить будет.

— Да неужели? — засомневался Сергей.

— Небеса если разверзнутся, тогда люди в облаках дорогу протопчут, и все равно придут, ­– ответил Бато. Он задрал свою голову вверх, в сторону самого солнца.

— А чего народ тянет в эти горы? — спросил Андрей.

— А почем я знаю? — ответил Бато. — Птицы же есть перелетные и зверь переходной. Видать и у людей так: время пришло — пакуй чемоданы и на выход.

— На счет — «чемоданы паковать», — отозвался Сергей. Рано еще туда. Молодые мы, аднака, с чемоданами на выход собираться. — Уж лучше в поход каждый год, чем один раз на погост.

— Ладно, вам! Идем, что ли дальше? — оборвал Бато и полез по крутой тропе.

За ним с кряхтением и не довольствами стал карабкаться Сергей. Андрей с Савой чуть подождали, чтобы пыль не глотать после них, и так же полезли по тропе.

Долго карабкались, высоко. Вниз посмотришь — сердце сжимается и дух, от высоты, захватывает. А наверху солнце светит, склоны освещает. В одни места с оно желанием приходит, а в другие редко заглядывает, нехотя и хмуро.

Большое солнце, всем светит, теплом своим обогревает. — Много забот у него. Посветило оно и скрылось за облаком, а тут ветер неожиданно налетел. Обдал случайных туристов своей прохладой. Закружил пылью по склонам, вихрями заплясал.

— Фу, дышать не возможно, — закашлялся Бато, сплевывая серую мокроту.

— Чего ты там пыхтишь все время! — отозвался сзади Сергей. — Десять метров еще не отошли, а он пыхтит как самовар. Серый тоже остановился и огляделся вокруг. Впереди и ниже, освещенная сторона гор, была выветренной и высушенной, светло-серого цвета. Сторона же северная, не освещенная, была темной, влажной, почти, что не оттаявшей. Наверху, далеко впереди, виднелся ледник.

— Дядя Бато, — обратился к нему подошедший Сава.

— А скажите, ледник этот никогда не тает?

— Тут так сходу и не скажешь, — ответил тот. — Год от году зависит. Бывает и весну держится и лето и осень. И солнце ему не указ, и ветер с дождями. Стоит, как хрустальный сверкает. Речки с ручьями водой своей напитывает. А бывает по-другому. Сходит весь почти, совсем, не остается ничего от ледника. В это время катаклизмы случаются: камнепады, сели в долину приходят. Что попадается на их пути, — сносят, не спрашивают никого.

— Дядя Бато, а ледник часто сходит? — спросил Сава.

— Не часто. На моей памяти однажды. А вообще, старики рассказывали, что два-три раза за сто лет, ледник умирает полностью и заново рождается.

Пока Бато объяснял, Андрей с Сергеем отдыхали и слушали его.

«Не поймешь Бато, где он врет, а где правду говорит», — подумал Андрей про себя. «Раз уже Саве рассказывает, то пускай будет так…».

— Бато, а ты сам-то, чьих будешь? Каких кровей? — спросил он вслух.

— Я-то — так бурятских, восточных. Батя у меня оттуда, по направлению приехал,. При знакомился с матушкой, нас, детей своих нарожал. Да здесь и остался, — не поехал назад в Бурятию. Если по бате, — у меня вся родова там осталась: и дяди и тети, и старики наши тоже там. Вот, родился я здесь, в этих краях, в шаманских. Тут для меня и родина, и друзья мои здесь. А туда я езжу, раз в три-пять лет, родственников навестить.

— Так ты же говорил, — самый старший в роду? — вспомнил Андрей.

— Ну, может и не в роду, но в родовой ветке, точно! — выкрутился Бато.

Они постояли, поговорили и двинулись дальше. Перед глазами вырастала малая долина. Тропа превратилась в прерывистый путь: из крупных камней и валунов, по которым все время приходилось прыгать. С большой осторожностью и внимательностью, чтобы между ними не угодить, и не повредить себе ноги.

Когда путники наступали на камни, они шевелились, издавали рокочущие звуки. Нестабильность появлялась, неуверенность в ногах: нету опоры крепкой.

Идти в долине хоть и полегче, чем в крутую гору, однако неустойчивость сильно напрягала. Путники выматывались и быстро уставали.

Старый «летник»

­ — Вон там, видите впереди, — показал Бато на старую прогнившую избушку.

— Интересно, кто ее здесь построил, ни лесу рядом, ни речки? — спросил Сергей. — Да и жить тут как: каменюки кругом, — скотину не разведешь и огород не посадишь.

Они подошли поближе. Старая, без полов и без крыши, все, что можно от времени провалилось, только остов мохом покрытый, и проемы трухлявые еле держатся.

— Есть у меня знакомый из этих мест. Так вот ему старшие говорили, что сюда, в малую долину, пастухи раньше скот пригоняли на все лето. Трава здесь была сочная, и деревья росли. Еще ручьи протекали с ледника. Вот тогда и построили летник, чтобы самим располагаться, и за скотом следить. И все было хорошо, пока оползень не приключился. Сель сошел с гор. Ручьи передавило, они теперь в другом месте текут. Деревья с растительностью — смешало с камнями. Как изба эта уцелела не понятно. С тех пор перестали сюда пастухи заглядывать. Земли нет и травы, — одни камни, и до воды теперь далеко. Еще говорили, что после оползня, беглые тут поселились. Народ простой не ходил сюда, — незачем ему. А беглым, самое то, — подальше от чужих глаз.

— А сколько они тут были? — спросил Сергей.

— Сколько были, куда пошли, — никто не знает, да никому это знать и не надо. Пришел человек попользовался, жизнь свою сохранил, и на том спасибо. Вот избушка после беглых одна осталась. Жил в ней человек — и она в порядке была, а ушел когда, — и она в запустение: покосилась сразу и разрушилась. Нету живой души у избушки.

— История…, аднака…, — сказал на шаманский манер Андрей. Дружен он был с Милхаевским сыном. В гости к нему приходил. Набрался шаманских словечек.

— Слушай, вот ты говоришь, пастухи поднимались, еще и со скотиной. Мы-то еле заползли с рюкзаками, — спросил Андрей. — А они как?

— Мы, по крутой дороге поднимались, — от речки. А от местного селения, дальняя дорога идет, — пологая. Она с другой стороны приходит. Не были мы там.

— Может капнуть, — спросил Сергей. — Жилье как-никак, огонь, небось, разводили.

— Не капают здесь! — жестко ответил Бато. — Местные мне сказали. Дальше от летника лесина должна быть сухая. Вот там пастухи и капали, духов своих задабривали.

— Так мы идем или стоять будем? — почесал он в затылке, поднял рюкзак и пошагал по камням отрывистыми прыжками. За ним, как горные туры, поскакали Сергей с Андреем и Сава позади.

К леднику вела одна дорога из долины, заваленная крупным камнем и валунами. Здесь было легче проходить, чем в крутой подъем от реки карабкаться. Добрались ребята до указанного места. Лесину здоровую веревочками повязали за сухие ветки. Постояли малость, поразмышляли и пошли дальше.

Молодой ледник

Наконец перед их взором вырастал молодой ледник. Большой, — далеко раскинулся. Близко посмотришь, и не скажешь что лед. Снег обычный крупнозернистый. Только если прислушаться, то можно услышать, как он тает, трескает изредка, капли капают, мелкими ручейками стекают вниз, под камни.

— Вот Сава, смотри, запоминай все! В эти местах, не многие взрослые побывали, а таких ребят как ты почти тем более, — сказал Бато. — Отсюда, с этого ледника ручьи начало свое берут. Дальше они нашу речку питают, только устье у нее в другом месте, на других склонах.

— А он везде такой, как будто из снега? — удивился Сава, пытаясь докопать до льда своей ногой.

— Есть места, где он прозрачный. Можно чуть дальше пройти, чтобы увидеть, — ответил Бато.

— Как, вы? — Никто не против?

— Пошли уже, — подтолкнул его сзади Сергей.

Они ступили на поверхность, «заботливо посыпанную» природой крупной крошкой изо льда. Пока что ледник больше походил на весеннюю снежную шероховатую поверхность. Идти по нему лучше, чем по камням прыгать, ноги, правда, начинают подмерзать: холод снизу тепло из человека через ноги вытягивает.

Обувь хорошая у ребят для гор, по сезону приспособленная. Но для ледника — холодная, — не может долго тепло сохранять. Проваливается поверхность под ногами, проседает понемногу.

Шли ребята вперед, снегом ледяным хрустели, смотрели на сверкающие далеко, далеко вершины. Местами, бывало, скалистая поверхность сменяла ледник, словно щетина не бритая и жесткая. Но ступать по ней было уверенней, не хрустела она под ногами, не проваливалась. Остановились, дух перевели, рюкзаки подкинули и дальше, к вершинам. Идут вперед, а вершины будто отдаляются, облаками крутят над макушками самыми.

— Бух, — раздался сильный глухой звук где-то внутри.

— Живые, они, горы-то, и ледник тоже живой, — трещит, напоминает о себе! — отозвался Бато.

— Слушай, а эти живые нас не проглотят случаем? — спросил Сергей. — Че он трещит-то, поди, не в гости нас зовет.

— Да бывал я в этих капканах, ничего там особенного нету. Пустоты внутри, вот он и трещит, воздух из себя выпускает. Ты же воздух выпускаешь из себя после супа горохового! Вот и ледник…, чего тут удивляться?

— Чет не нравится мне все это, не ждут нас здесь, лишние мы тут, — сделал заключение Сергей.

— Вы же хотели на лед посмотреть, так, что идем дальше, — сказал Бато и пошагал вперед. За ним нехотя и с осторожностью двинулся Сергей, а Сава с Андреем только подошли к ним, и так же двинулись дальше, без остановок.

— Бух! — еще сильнее грохнуло под ногами, и даже слегка тряхнуло.

— Стой Бато! — крикнул Андрей. — Зачем на рожон лезть, и так посмотрели, чего нужно. Не нравится мне здесь.

— Да вы чего испугались, что ли? — сказал простодушно Бато. — Ну бухает, ну общается с нами.

— Бух, бух, бубубуххх….., — раскатами загремело впереди и внезапно площадь начала проседать на глазах.

— Назад! — крикнул Бато и первым побежал вниз. Полетел так, что ноги его сверкали до самой поясницы. Откуда только он силы столько сохранил. За ним рванули Андрей с Сергеем и Савой. Они убегали от неизвестного, явления, пока еще не понимая всей угрозы.

Быстро добежали до края ледника, остановились, переглянулись друг на дружки.

— Да я и сам хотел возвращаться, — протараторил Бато, оглядываясь по сторонам.

— Хватит нам и того, — на целый год вспоминать. До берега еще успеть вернуться, палатку поставить.

Никто не стал возражать, приняли решение быстро и единогласно. Как решили, так и сделали: пошли назад. Идут с камня на камень перешагивают, под ноги себе смотрят. Много прошли. Уже и изба, разваленная, впереди маячит.

Капризы природные

— Повезло нам с погодой, — пасмурно. По жаре-то в гору идти, — то еще испытание, — отметил Сергей.

— Ты так не говори, а то духи услышат, позабавятся над нами: нашлют дождик или снег! — поёжился Бато от нехорошего предчувствия.

— Нам еще дождя не хватало, — как намеренно проговорил Андрей.

— Просили? — Получите, — ответила им природа. Закружила, разбудила ветер от полудремы дневной. Разозлился ветер, погнал облака в тучи собирать, в плотные грозовые. Погода на глазах испортилась, похолодало сразу. Высоко над горой дымка появилась. Сперва прозрачная, едва заметная, потом белой стала и постепенно перешла в темно-синюю.

— Накаркали вороны серые! — Оглоблей вам в спину! — выругался Бато. — Ну, че, побежали теперь, пока не хлынуло! — развернулся и поскакал с камня на камень как горный козел.

Ребята стояли и смотрели в недоумении на удаляющуюся фигуру скачущего Бато.

Тут небо нахмурилось, сжалось в комок, натужилось со всей силы и как пролилось дождем над их головами. Дошли до них наконец-то слова Бато. И они поскакали за ним вслед, все мокрые.

Прыгать по камням дело не легкое, а по мокрым тем более, скользко: одно движение неосторожное и всё, — повреждение организма! Это в деревне просто: случись чего, дотащили до медпункта: хоть на себе хоть на мотоцикле соседском, а здесь, в горах кто на себе потащит, и куда? — Далеко до медпункта ближайшего, до деревни ближайшей хоть вертолетом лети, да нету, его — вертолета-то!

Вот так осторожненько до избы разваленной и допрыгали. Залезли туда, под единственной балкой, уцелевшей, укрылись. Дождик косой идет, под балку заглядывает, путников в любом месте мочит. Хоть прячься от него, хоть в чисто поле выходи — один результат получается. Да сильный такой, как специально поливает, мочит их с головы до пять.

— Смотри-ка, чего творится вокруг, — крикнул Сергей.

— Вон, там, на улице-то солнце светит, а тут как специально душем нас поливает, — он указал в проем Андрею с Савой.

Неожиданно тучи разлетелись безо всякого ветра. Напугала природа людей, чтобы мысли свои при себе держали, чтобы думали, прежде чем словами разбрасываться.

Дождик закончился, но урок получился хороший.

Мокрые насквозь мужики стояли в избе без окон и крыши с голыми трухлявыми стенами.

— И домом вроде называется, только не спрячешься в нём, — раздосадовано сказал Сергей.

— Давай рюкзаки проверим, сухо там, нет, а то вещи наши, если промокли, как сушить-то будем, — подсказал Андрей.

Они раскрутили веревки, достали вещи, — вроде все нормально. Дождик был сильный, но не продолжительный. Хотя проветрить пожитки не помешало бы.

— А где скакун наш? — спросил с ехидцей Сергей.

Тут в избу ввалился Бато в одних трусах и в обуви, со своими вещами, привязанными на палку, перекинутую через плечо, как и его рюкзак.

— Ну, вот явился, Елизар наш ­– Красно Солнце! Куда пропал-то? — осмотрел его Сергей.

— Так я чего? Накаркали вы погоду, вот она и пугнула. Я в эту избу побежал, глянул, — дыры везде, и за нее спрятался, от косого дождя. Да без толку. Вижу и вы от него не сильно укрылись.

— А чего разделся? — спросил Андрей.

— Так позагорать решил. И вы раздевайтесь, сейчас солнце выглянет, вещи посушит. Снимайте с себя все, чтоб не простыть, ­– ответил Бато и полез за порог.

В подтверждение его слов вышло из-за туч солнце. Сперва глянуло вниз, на путников беспутных, — одним глазом показалось, а потом и полностью вышло, во всей своей красе природной. Потеплело сразу, повеселело на душе.

В холоде да в сырости мокрые вещи нательные тепло еще держат, а вот в тепле да на солнце — холодить начинают. Чих нападает на человека, сопли и хандра невесть откуда берутся. Зачихали туристы, засморкалися, повылазили из избы на солнце, раздеваться начали.

И ледник им — не ледник, — Сибирскому человеку все без разницы!

Ветерок прилетел теплый, прохладу дождевую согнал.

Хоть и зябко было поначалу, в трусах одних шлепать по камням с рюкзаками, но все равно в движении да на солнце согрелись путники. Дошли они до крутого спуска. Остановились. Не сподручно спускаться вниз без одежды. Если оступишься вдруг, полетишь, — весь обдерешься. Постояли, посмотрели на пейзажи захватывающие, на ледник еще раз глянули — изумились величием природным.

Сухое достали из рюкзаков. Одели кто чего смог, и поползли по крутому спуску вниз, до самого уступа с тропой. Пока ползли, все по измазались в глине да в грязи. Из чистого зубы одни белые, да белки в глазах, остальное все серое или черное.

Речка вечер и костер

Спустились с крутого спуска, передохнули немного и дальше пошагали, по знакомой тропе, вниз до самой речки. Ближе к вечеру были на месте. Достали из-под коряги поплавки от плота. Подтащили их к берегу. Поставили палатку, развели костер. Вещи мокрые развесили рядом, на припасенной заранее веревке.

Бато сготовил ужин, тарасуну ребятам накапал вместо капель медицинских, чтобы организмы застуженные поправить.

— Давайте все к столу. Денек у нас выдался …, да… — Бато осекся на полуслове.

— Ладно, тебе, — поддержал Сергей. — Тут мы дома, палатка у нас, если что. А день был хороший: все, что хотели — увидели, куда сходить собирались — сходили. Теперь отдыхаем до завтра!

— Серёга, а давай я думать буду, а ты за меня говорить! — сказал Бато, наливая суп.

— А чего ты? — удивился тот.

— Так я запнулся, а ты мои мысли собрал и все их выговорил! — он поднял кружку с «лекарством», капнул на огонь, пробурчал себе под нос и выпил.

­– Вот эгоист. Нас даже не пригласил, хоть бы тостом поделился, — схохмил Сергей, повторяя все за Бато.

Молчавший доселе Андрей повторил за ними.

Сава глянул на старших и потянулся за своей кружкой.

— А тебе рано тарасунить, ты подрасти сперва, — сказал Андрей сыну. — Давай, вон, суп свой наворачивай.

В тишине послышался стук ложек о тарелки.

— Голод, понимаешь, — не сват деликатный! ­– Если схватит, — то не отпустит, пока не насытится, — сказал Бато прихлебывая жирным бульоном

Разыгрался аппетит у ребят, — целый день не жрамши, не пимшы. — Кто ж такое стерпит?

Съели супа по тарелке, добавку взяли. Сидят, ложки с супом закидывают, по сторонам поглядывают. То на костер смотрят, то на воду, то друг на друга. — Все под контролем у них.

Тихо вокруг, спокойно. Закат ясный выдался. Солнце заревом обагрило весь горизонт и всю речку.

— Так, наверное, только после дождя бывает! — сказал с восхищением Сергей.

— Как, — чуть не поперхнулся Бато. Он на все бурно реагировал. Был подвижный в эмоциях: хватал любые звуки, на любые реплики отвечал сразу. Всё его касалось, даже то, что к нему слабо относилось. Такой он был человек — импульсивный и не спокойный. Хотя и веселый.

— Закат нынче розовый! ­– ответил Сергей, продолжая медленно жевать картошку.

Бато отставил тарелку с супом и повнимательнее присмотрелся.

— Ну, все правильно! — хлопнул он себя по ноге.

— Природа лицо свое помыла, чище взгляд у нее стал, потому и закат розовый. Он придвинул назад тарелку достал сухарей из кулька и высыпал в суп.

Андрей с Савой ели молча, проголодались они сильно, некогда им закатом любоваться.

Как наелись все, отвалились немножко. Сперва дров натаскали к костру поближе, потом вещи прибрали: что высохло — по рюкзакам, что не высохло — другим боком к костру перевешали.

Висит одежда, влагой парит возле костра — сушится. — Хорошо одежде сухой быть!

— На завтра так: высыпаемся, завтракаем, плот наш накачиваем и поплыли, — озвучил свои намерения Бато. Он уселся возле костра на лесину, постелив на нее клеенку и сухую тряпку.

Сава тоже подсел к нему. Нравилась Саве взрослая мужская компания. Много можно узнать, чему-то поучиться. Интересные истории еще рассказывают.

— Дядя Бато, а вот мне говорили, что здесь, где мы — места особенные.

— А кто тебе говорил? — спросил его Бато.

— Да дед Колин, — он шаман.

— Если Колин дед сказал, значит так и есть. Природа здесь чуткая. Она за всеми следит, кого попало не пускает.

— А в чем сила у этих мест, — продолжил расспрашивать Сава.

— Сила такая: у кого хорошо в душе и в мыслях, тому здоровья прибавляется от походов, — заряжается человек на весь год.

— А если плохо?

— Если плохо, тогда болезни могут прицепиться, или случайности не хорошие. Тут ведь как? — Все ведь на виду. Это человек подумал плохо и забыл, вроде как спрятался. Но для другого мира, все его мысли как одежда грязная, — сразу видно! В лес нельзя ходить с плохими мыслями и разговоры плохие вести.

— Мудрено как у тебя, — сказал Сергей.

— Нету ничего тут мудреного. Вот мы с Савой не ругаемся и думаем правильно, — так природа нас охраняет! Даже если и случится чего-то, — природа руку протянет, из беды выручит.

Андреем с Сергеем управились со своими делами, и подошли к костру. Андрей расшевелил угли и подкинул дров. Озарился костер, все небо потемневшее осветил.

Сидят они, разговаривают, случаи разные вспоминают.

— Дядя Бато, а кто такой Улигершин? — спросил Сава.

— Какие ты вопросы взрослые задаешь, — удивился тот. — Понимаешь, Сава, у каждого народа есть свои традиции, история и культура. Потому народ и живой, что все свое сохраняет.

Это сейчас, в наше время, книжки пишут, учебники. А раньше как, в давние времена? Когда даже письменности не было?

— Не знаю, — ответил Сава.

— Так вот, были раньше люди, которые историю хранили в своей голове. Ходили они в селениях, стариков расспрашивали, запоминали. Передавали историю от старших молодым.

— Такие только у нас были?

— Не только, — у других народов тоже были такие люди.

— А сейчас они есть?

— И сейчас есть, и после нас тоже будут.

Вот у нас, у бурят, таких людей и называют Улигершинами. Они Улигеры слагали, рассказывали историю про наши края, про племена, которые здесь жили, про предков далеких. Очень важную работу они делали, чтобы мы с тобой знали про свой народ. Корни чтобы свои не забывали.

— Складно как все говоришь, — съехидничал Сергей.

— А ты зря ухмыляешься. Пока молодые, нас вроде ничего не касается. Но время быстро пролетит. Глаза закрыть не успеешь, а ты уже старший в своем Роду. И ответственность не только за себя, но и за других. Вот тогда и вспомнишь, о чем я тебе говорил.

— Бато, а ты сам как? — спросил Сергей.

— Как? — Нормально. Пока старшие были рядом, так и я вроде маленький: и жизнь мне нипочем, и до других дела нету. А как не стало стариков, так задумываться начал. Пошли ко мне за советом молодые. Но я же вроде и не старый, вроде как молодой старейшина! — он рассмеялся.

— Как судья третейский: споры ихние решаю, справедливость навожу. Мне поначалу смешно было: чего это они, — сами решить не могут? — Оказалось, — не все так просто.

Пояснили мне старики из другого Рода: так молодежь наша научена, совет со старшими держать. Не мной придумано, — не мне эти правила отменять.

С тех пор перестал я усмехаться. Вроде как взрослее стал, мудрее вроде, — как наши деды.

Шаман ваш, Милхай, мне так говорил: не ко всем она приходит — мудрость эта. Один человек седой уже и старый, но мудрости еще нет. Вроде как зря годы свои прожил.

К другому человеку она может прийти по случаю. Как у меня, например.

— Твою мудрость мы уже почувствовали! — съязвил Сергей.

— А чего, — это здесь меня знают как Бато-баламут. Зато среди своих людей я Батадоржо — уважаемый человек!

— Теперь и мы тебя баламутом узнали! — улыбнулся Андрей. — Как ты в избушке в одних трусах появился, еще и с палкой!

— А как он с горы скакал, — прыгал как горный козел! — поддержал Сергей.

— Да вы как хотите, думайте. У меня про вас свое мнение, — надул губы Бато.

— Ух ты, какой важный!

Конечно: кто ты, а кто мы. — Я — водила простой, Андрюха — тракторист деревенский, со своим сыном. А ты?

— Ты у нас Дарга, — начальника, панимаишь! У тебя конечно, мнение свое!

— Ну и пусть, — рассердился Бато. — Тебе-то какая соль, что я дарга. На кого учился тем и работаю.

— Ладно, мужики, спорить вам, — ввязался в разговор Андрей. — Давайте о чем-то другом.

Пока общались, разговаривали, — время за полночь перевалило. Рядом застрекотали сверчки. Речка, почти затихшая, булькнула своей водой, — перед сном попрощалась.

— Смотри чего! — неожиданно сказал Андрей.

— Ну? — спросил Сергей.

— Так ведь лето, — пар изо рта идет, — он показал. — Холодает аднака.

— Не от холода пар, — от влажности, — поднял Бато указательный палец. — Ночью влажно возле речки, мы еще у костра сидим, чай горячий пьем.

— А у меня свое мнение! — скопировал Сергей товарища. Он сходил в палатку, достал из рюкзака куртку и накинул ее на плечи.

— Да, похолодало, — согласился наконец-то Бато. Он тоже сходил в палатку и вернулся оттуда укутанный как колобок. — Не на югах мы живем, — в Сибири. Тут, в горах, любое время может снег пойти.

— Дядя Бато, а как определить, когда он пойдет? — спросил Сава.

— Это уже как Природа захочет, — капризная она. Особенно во второй половине лета. Так, что, Сава, мы почти «под снегом» ходим. Знать про это нужно, готовиться, чтобы ночью не замерзнуть.

Ребята негромко общались, посматривали то на костер, то на палатку, то куда-то в темноту.

Неожиданно, посреди ночного спокойствия, послышался громкий хруст.

Все замолчали, насторожились. Бато сделал факел из палки и старой ткани, закрутил проволокой и поджег. Он поднялся наверх по тропке, обошел всю округу, — никого.

Позже, утром, они разобрались. Это гора кинула свой камень, пожелать путникам «спокойной ночи».

— Не поймешь: пугает она тебя или добра желает, — пробурчал Бато своим товарищам. Он погрузился в странное, молчаливое состояние. Уставился на огонь и его переливающиеся угли.

Ночные бдения

Темно уже было. Уморились ребята, глаза у них слипаться стали.

Сава с Андреем пошли в палатку, залезли в спальные мешки. Минуты не прошло, как они захрапели.

Бато взбодрился, почерпнул в котелке настоянного крепкого чаю. Глотнул пару глотков и снова уставился на огонь. Прошло время, ничего не поменялось.

— Ты чего? — спросил его Сергей.

Бато молчал. Он словно смотрел в одну точку, и, со стороны было не понятно: толи он дремлет с открытыми глазами, толи размышляет. А может быть, с огнем общается.

— Бато, ты спишь? — переспросил его Сергей, подсел поближе и попытался заглянуть ему в глаза.

Тот резко отдернулся, как будто испугался чего-то.

— Тута я тута! Не видишь что ли? — Смотрю вот на огонь, мысли свои очищаю. Помогает он мне: в голове порядок наводит, — сказал Бато и начал накручивать на указательный палец.

— Ты чего там крутишь? — удивился Сергей.

— Да так, ничего, — отмахнулся Бато.

— Ну, серьезно! Мы же вместе, на одном плоте поплывем. Должны знать друг про друга.

— Предчувствие у меня не хорошее, Серёга. Что-то мы не то делаем.

— А чего пальцем крутишь?

— Да, в детстве, видал я разных, призраков темных и светлых. Пугали одни меня, а другие играли со мной. Я поначалу взрослым рассказывал, а они мне не верили. Говорили, фантазирую. А я не фантазировал, я их реально видел. Но никто кроме меня их не замечал. Только бабушка соседская как-то научила. Сказала мне так:

— Ты, говорит, чтобы призраки эти, тёмные, во сне в нижний мир не утащили, ниточку привяжи за палец, а вторым концом за кровать. Потащут они, если, — нитка дернется на пальце, ты и проснешься. Тогда ничего плохого и не будет.

С тех пор, когда сомнения, или когда мне боязно — привязываю ниткой за палец.

— И как, помогает?

— Помогало, до этих пор, — сказал Бато и затих. Он снова уставился на огонь.

Сергей собрал расползшиеся угли и подложил свежих дров. Разгорелся костер, растрескался сучками, осветил уставшие лица.

— Живой он, — чуть слышно сказал Бато.

— Чего? — не понял Сергей. — Громче скажи.

— Живой огонь, — так же тихо сказал Бато. — Смотрит на нас, — оценивает.

— Слушай, давай спать уже, а то померещится чиво-нить, сам не обрадуешься. Крути скорее свою нитку, да пошли. Завтра сплавляться будем, — силы потребуются и ясная голова.

— Как старики говорили в таких случаях:

День — для живых людей, а ночь — для мертвых, и для темных духов.

Сергей растормошил Бато и увел в палатку. Сам залез в спальный мешок и сразу уснул.

Ночь прошла спокойно. Ни комара не пролетело, ни зверя, ни рыба рядом не проплыла. И ветер спокойно спал, и речка отдыхала перед завтрашним днем. Убаюкала всех природа. Небеса мерно дремали, изредка поглядывая на Землю своими тусклыми звездами. Пролетали кометы и метеоры, оставляли яркие полосы за собой. Жизнь замирала ночью, чтобы снова ожить ранним солнечным утром. Время то вытягивалось, то сокращалось. Кому-то оно позволяло насладиться рассветом и новым днем, а кому-то становилось последней вспышкой, умещая жизнь человека в короткое мгновение.

Создатель, обо всех позаботился.

Был среди всех и Бато. Только спалось ему тревожно. Снились ему сны: белое полотно — скатерть на столе, чистая, как снежное поле после вьюги. Тут же символы древние не понятные проступают на ней. И все это с мутным предчувствием, тягучим и вязким. Вытягивают они из Бато, все его естество, словно жизненные соки из души тянут. А он пытается, но не может оторваться от скатерти, от символов непонятных. Проснуться хочет от всей этой мерзости, да никак не может.

Утро, сборы и поплыли!

Наступило долгожданное утро. Первым отошел от своего сна Бато. Пошел на речку, отмылся от вчерашних страхов и сомнений. Присел под куст как медведь косолапый: сидит думы думает, о жизни своей размышляет.

Тут и Сергей подтянулся. Он тоже поднялся, только чуть позже. Продрал глаза, сполоснул лицо и пошел к той же березе, ветром проветриться, по легкому. Стоит, штаны расстегнул, да как заорет от неожиданности:

— Ой, ой, ой! — И тикать оттудова с приспущенными штанами.

Вылез Бато из-под берёзы, отряхнулся и побежал на речку заново мыться, только теперь уже весь, — с ног до головы.

Тут ко времени Андрей с Савой проснулись.

— Чего это Бато, как морж с утра, в холодной речке?

— Да, уселся где не положено, теперь вот отмывается, — сказал угрюмо Сергей.

Бато вылез из воды, словно большой белый тюлень и пошел за полотенцем.

— Ты смотри куда льёшь, ётить-колотить, — злобно выругался он и показал кулак Сергею. ­– Глаза-то с утра открывай!

— Ладно, ругаться вам, — сказал Андрей. Пошли чай попьем.

— Нету у меня аппетиту, не хочу я чай твой! — сказал Бато и принялся распаковывать резиновые сумки с плотом.

Пока другие завтракали, он все разложил по местам, приготовил плот к сборке. Потом когда они разошлись, пришел к костру, налил чаю, взял сухарей и размочил их в кружке. Сидит надутый, кашу чайно-сухарную ложкой черпает, и молча по сторонам поглядывает.

Ребята разобрали палатку и сложили ее в прорезиненный мешок.

Отошел Бато от своего сердитого настроения, начал другим помогать.

Разложили плот, раскатали его по земле, прикинули что куда, и стали собирать. Сава и Бато — накачали баллоны, Сергей выстругал перекладины, закрепил их креплением специальным и связал веревками. Удобный получился, устойчивый корабль, с двумя большими поплавками по бокам. Два с лишним метра в ширину и почти четыре в длину. Хорошо на таком по реке ходить.

Стали к сплаву готовиться. Поверх одежды, жилеты одели спасательные. Речка горная, быстрая — опасно без жилета! Пока сплавляешься, может на повороте снести — об берег стукнуть; на волнах подбросить, когда через пороги проходишь. — Подстраховаться не лишним будет.

Вещи разложили в мешки непромокаемые. Привязали их хорошенько к каркасу, чтобы ненароком не унесло.

Плот спустили на воду, расселись каждый по своим местам, оттолкнулись от берега и поплыли.

Андрей с Сергеем, — сплавлялись впереди. Позади них сидели Сава и Бато.

Сергей, как и обычно, в начале пути — стоял и смотрел далеко вперед, словно заправский капитан на мостике, и даже тельняшка у него была как у флотского человека.

Андрей, однако, не рисковал, — сидел на коленях, сжимая баллон между ног. Бато с Савой сзади им помогали. Они «рулили» веслами, подгребая и выравнивая положение «Хала».

Сперва прошли небольшие заводи. Местами катамаран останавливался. Позабыли ребята навыки свои, — давно не выбирались в поход с командой. В таких случаях остановочных, приходилось на весла налегать.

Потом они выходили на быстрину и плыли по качающимся волнам. Большие поплавки, под весом седоков и груза, сглаживали водную поверхность: плавно огибали волны, оставляли «палубу» в ровном, почти горизонтальном состоянии.

Ребята опытные, — не первый раз сплавлялись, но бывало, что и промахивались. Выносило их течением на отмель. Тогда приходилось слезать с плота и выталкивать его на глубину.

Со временем, равнинная часть закончилась, и теченье поменяло свою скорость.

«Хал» теперь раскачивало и кидало из стороны в сторону. Вода в реке словно закипела: забурлила зашипела, превратилась из сине-голубой в белую мутную.

Стихия словно настораживала людей, посылая им первые серьезные испытания.

Впереди появились буруны и сильные водовороты.

— Садись, ты уже, Серега, — опасно дальше! — предупредил Андрей. Тот уселся на колени, крепко зажав поплавок ногами.

Вода, еще недавно тихая и спокойная, теперь с ревом понеслась вперед. Она ударялась о берега, пенилась и увлекала за собой песок и прибрежный грунт. Передвигала маленькие камни, окатывала своей массой валуны. Холодным неприятным душем брызгала на людей, не давая им расслабиться.

Хал прошел большую «быструю воронку».

— Смотри! — крикнул Бато Саве. — Видал!

Тот глянул в сторону и разглядел, как там сильно закручивается водоворот.

— Опасное место. — Для лодок особенно!

— А для нас? — крикнул Сава.

— У нас два корпуса — не страшно! — громко ответил Бато. — Перевернуться тяжело. — А вот вылететь запросто с плота! Ты крепко держись, давай!

Но не смотря на площадь и устойчивость, катамаран закрутило на порогах. Судно не вписывалось в протоки между рекой и крупными камнями, торчащими из воды.

«Хорошо, двойной корпус — защищенный!» — подумал Андрей. — «Столько раз о камни бились, — давно бы порвали поплавки».

Они и плыли вниз по течению, будто с длинной снежной горы. Скакали на волнах, проходя через пороги. Едва удерживались на крутых изломах и поворотах.

В «горячке», вода казалась не такой уж холодной. Под стрессом сердца у людей учащенно бились, мышцы сжимались, мысли собирались в единый сгусток. Приходилось интенсивно работать, сохраняя собственное равновесие: грести руками — веслами, выруливая и задавая Халу прямолинейный ход.

Хотя катамаран и был устойчив, но ошибки допускать все равно опасно. Могло развернуть поперед течения. Тогда на волне, с большим перекатом, можно было перевернуться.

— Серега, — «Ёшкино коромысло»! — Смотри, развилка впереди! — крикнул Бато. — Бери правее!

Но Сергей, увлеченный, не расслышал его. Их понесло по течению влево.

— Андрюха — к берегу гребем! — сильнее крикнул Бато.

— Чего? — тот тоже не расслышал.

«Вот-же два тетерева, — „Едрен батон“! — Сидят как глухари на току!»

— Туда! — показал Бато и начал сильнее работать своим веслом.

Все сразу поняли его и как по команде стали подгребать к берегу. Никто не сообразил в чем дело, и почему Бато так забеспокоился.

Они причалили, подтянули «Хал», закрепили его веревками.

— Чего случилось-то? — недоумевал Андрей.

— Так это… — Егерь меня предупреждал, правее идти. По левой протоке не пройдешь, — заломы там впереди. По большой воде деревьев нанесло, — стоит река слева!

— А чего раньше не сказал? — спросил его Сергей.

— Так я тебе кричал, а ты не слышал.

— Ладно вам…, — поздно выяснять. — Андрей немного успокоился. — Выбираться нам надо, назад идти.

— Легко сказать! — По камням-то в гору, да «баркас» этот, на себе тащить! — высказался недовольно Сергей.

— А что ты предлагаешь! — спросил его Бато.

— Да ничего, раз надо — то надо.

— Папа, а что такое заломы? — спросил Сава у Андрея.

— Заломы появляются по большой воде. Русло у реки забивает: деревьями и кустами разными. Тупик там образуется. Вода медленно течет, невозможно проплыть на лодке.

— И как тогда?

— Как… как? — ждать до следующего половодья, авось и разнесет.

— А это только на маленьких речках бывает?

— И на больших тоже, где сплавом леса занимаются. Если речка судоходная, промысловая, — тогда заломы разбирают. Лесины на распил идут, а лес в заторе растаскивают, может даже тяжелой техникой.

— Теперь понятно. — Сава отвязал непромокаемую сумку со своим рюкзаком от катамарана.

Мужики взгрузили на себя вещи, придавили сверху резиновым «баркасом», и двинулись вперед. Мало, самим с рюкзаками по камням пробираться, так еще и его на голове тащить.

Шли медленно, часто останавливались, отдыхали.

Солнце уже подкатилось к зениту и поглядывало сверху на усталых путников. Надо было поторапливаться, темнеет здесь быстро, а мест, подходящих для ночевки, все нет. Берега высокие скалистые, — близко не подойдешь. Приходилось подниматься верхом, иногда спускаться, и тропу выбирать пошире, чтобы с плотом пролезть между густым кустарником и деревьями.

Бывали узкие места. Тогда путники снимали рюкзаки, ставили катамаран на бок, вертикально, и осторожно протискивались сквозь препятствия. После, возвращались назад за вещами и снова продолжали путь.