Бесплатный фрагмент - Воспоминания отца

Вступление от Редактора

За несколько лет до смерти Отца, когда ему было уже за девяносто, на одной из наших встреч, он передал мне рукопись своих воспоминаний о жизни и работе в ВВС (военно-воздушные силы), написанную от руки, и не полный экземпляр, напечатанный им, одним пальцем, на пишущей машинке, взятой в Совете Ветеранов, на тонкой, полупрозрачной бумаге и сказал:

— Лёша, что с этим делать я не знаю, печатать, а будет ли это кому интересно, да и времени и сил осталось слишком мало. Прочитал напечатанный текст, оставил массу пометок, дописать уже не успею. Возможно, это будет тебе интересно, или Антонине, внукам — ты мало, что знаешь о том, чем я был занят, и что сделал, работая испытателем авиационных систем, во всем была секретность. Сейчас я понимаю, говорил он, (а тогда был 2008-й год), что почти всё, что мы создали и чего достигли, будет не нужно — авиацию разваливают, к нам хлынуло западное авиационное оборудование и техника, а наши КБ и заводы закрывают. Жаль и больно на душе, ведь это вся моя жизнь… и за этим стоят жизни сотен испытателей.

Я получил в свои руки наследство отца в виде рукописи, набора писем, нескольких школьных тетрадей в клетку, исписанных карандашом и чернильной ручкой, сложил все это в папку и убрал на полку до лучших времен, будучи сильно занятым, как мне тогда казалось. А вот дочь моя, Антонина, нашла для себя время и начала читать записи деда, даже перевела половину страниц в электронный вид…

Но вот, время пришло, и я достал переданные мне бумаги, и начал читать. Я знал отца в семье, очень строгого, жесткого, требовательного, и любителя ловить рыбу, ездить по грибы и ягоды, человека военного, служившего в ВВС 29 лет и часто улетавшего в командировки на испытания. Читая, понял, что мало знаю о своём отце. Было время, когда я сильно обижался на него и мы подолгу не разговаривали, проживая вместе (я тоже не подарок). Но со временем стал понимать, что мать с отцом во многом были правы, хотя и перегибали частенько «палку», беспардонно вмешиваясь в жизнь детей… Их такими сделало время, но для нас они добились лучшего.

Я читал текст и думал, а что же делать с рукописью? На мемуары она явно не тянет — не дописана. Тогда я решил расценивать написанное отцом, как некое духовное наследие внукам, подобно тому, что оставил нам, внукам, Дед Алексей Митрофанович — отец моего отца Бориса Алексеевича, в четырех школьных тетрадках, о чем я и написал в книге «Старые Тетради» в виде мыслей Деда и своих комментариев к ним, как Редактора и родственника.

Думаю, это будет правильно. Отец был простым военным и прожил жизнь обычного человека на благо семьи и общества во времена СССР. Думаю, будет интересно, как жили и работали простые военные из НИИ ВВС им. Чкалова, как жили их семьи в поселке Чкаловский.

Отдельная благодарность за работу над книгой Владимиру Дарагану и Антонине Ушаковой.

ВОСПОМИНАНИЯ ОТЦА — 29 лет в Советской армии

ПРЕДИСЛОВИЕ

Сегодня, когда на улице пасмурно и идет дождь, и пришло щемящее чувство одиночества, я начинаю писать то ли воспоминания о своей жизни, то ли мемуары о военной службе, совершенно не понимая, что у меня получится, в надежде, что это будет хоть кому-то интересно. После «перестройки — развала СССР» ветераны и их мысли, и мнения, стали никому не нужны, но я решил написать о том, что осталось в памяти. А толчок к написанию воспоминаний мне дали два журналиста, что приходили и расспрашивали меня о моей работе в ГК НИИ ВВС, собирая материалы для книги о нашей работе.

У меня сохранилось много разрозненных воспоминаний, и даже дневники о своих детских годах, о том, чем я занимался в армии. Периодически я составлял записи своих планов и исполненных дел. Имеется опись писем и предложений в различные государственные инстанции. По результатам своей испытательской и исследовательской деятельности в области развития авиации, я представлял Государственной комиссии материалы на соискание научной степени кандидата военных наук и на соискание степени доктора технических наук по совокупности работ. Сделано было не мало. Так, например, находясь на испытательной работе в ГК НИИ ВВС, за 27 лет правел 48 Государственных летных, лабораторных и специальных испытаний опытных образцов авиационной техники! Выполнил в качестве руководителя 14 научно-исследовательских работ и военно-научных работ в качестве ответственного исполнителя, совместно с испытателями авиационной техники. Написал 26, опубликованных в научно-техническом сборнике ГК НИИ ВВС, научных статей, докладов и рефератов по специальному оборудованию самолетов и аэродромов, направленных на обеспечение безопасности полетов и посадки самолетов ночью и днем в сложных метеоусловиях!

Выступал много раз с докладами перед различными аудиториями и слушателями:

В Военной Академии имени Жуковского:

— перед слушателями,

— перед группой космонавтов,

— перед делегацией специалистов из Польши и Чехии.

В военной академии командного состава им. Гагарина в Монино.

На сборах технического состава воздушной армии по обслуживанию и эксплуатации вводимого в строй нового аэродромного оборудования для обеспечения полетов самолетов в сложных метеоусловиях.

К сожалению, присвоения мне ученой степени не произошло, по независящим от меня причинам: наша ВЧ (военная часть) перебазировалась из пос. Чкаловский в Ахтубинск, квалификационную комиссию расформировали, а работы на новом месте прибавилось — Холодная Война была в разгаре — и мне просто не хватило времени на переоформление материалов под новые требования новой Аттестационной Комиссии. Да и мои письма и походы в высшие инстанции мне не забыли, но об этом ниже.

О наградах писать не буду — награждали, как всех.

Почему ещё я стал писать?

Во-первых, мне кажется, что это будет интересно для прочтения тем, кто интересуется, как и кем создавалось всё, в частности в авиации, во времена СССР — лучшего времени нашей страны и нашего общества, я в этом убежден. Я знаю, о чем говорю, ведь родился 1916 году, а сейчас 2007-й. Я застал весь период становления и развития СССР, принял участие в войне с фашистской Германией, а потом занимался развитием авиации. Со временем пришло понимание, что воевали мы с объединенной Европой, что Немцам помогали и наши «союзники», в тайной надежде на наш разгром, а потом развязавшие против нас Холодную Войну. И я был, как военный, участником и этой войны.

Так получилось, что я долго живу и многое повидал, много с кем общался и сохранил память и трезвый ум. В последние годы ко мне часто приходили корреспонденты, собирающие материалы о работе НИИ ВВС им. Чкалова с расспросами. Сам я, вероятно, и не решился бы начать писать, но многие, кто слушал мои рассказы о жизни и работе, о испытаниях и подковерной борьбе, особенно корреспонденты, все говорили — «вы бы написали…». Одиночество и желание оставить что-то внукам подтолкнули писать.

Мой Отец и общество, в котором я рос и воспитывался, а воспитанием в те времена занимались все и везде, привили мне с малых лет основные черты моего характера — это: добиваться благополучия и успеха во всем, добиваться справедливости, быть честным, устранять недостатки в окружающей меня жизни, активно участвовать в общественной работе, быть неравнодушным. И при этом у меня совсем не было амбиций в карьерном росте. Я никогда не стремился к собственному выдвижению, так как в моем характере никогда не было не только тщеславия, но даже и честолюбия, не было и зависти. Да, мне, в большинстве случаев, удалось добиваться поставленной цели, но я не использовал результат, как трамплин для движения вверх. Нас воспитывали так, что коллективное на много важнее личного и собой можно жертвовать, не надо куда-то рваться, а надо просто работать — отсюда и все победы, и достижения СССР, победа в Отечественной войне — люди знали за что воюют, зачем напрягаются и идут на жертвы, в теории всё было народное. Лучшая мотивация людей духовная, идеологическая, когда они все заряжены и увлечены одними идеями и общей целью, а не деньги и должности!

Я всегда считал главными в жизни — это правда, компетентность, принципиальность и справедливость. Со временем я понял, что это дорого обходится тем, кто этого добивается слишком прямолинейно. Совесть и честность многим просто не по карману, да и духу им не хватает, а смельчакам дорого обходится. Да, хитростям общения и политесам меня не учили. Большую часть детства я жил без отца — жаль. А что из этого получилось по жизни я и хочу рассказать в настоящих воспоминаниях.

УЧЕНИК И НАСТАВНИК

В сентябре 1931-го года в 15-ть лет, после окончания семилетки, я по рекомендации отца, доцента химика, чтобы не болтаться без толку по улицам Костромы (а выше классов в то время не было у нас), сразу поступил на работу в «электромонтажную контору», при городской электростанции, учеником. Мне выдали одежду: брюки, пиджак и сапоги — с одеждой было очень плохо! Мне сказали. Что я буду считаться рабочим и иметь первую категорию на продовольственное снабжение, которое в то время и последующие годы выдавалось строго по карточкам, которые имели категории: рабочая, служащая и иждивенческая. Просто пойти и купить где-то продукты было сложно, да и стоили они очень дорого.

Теперь я считался работягой и мне положили жалование в двадцать восемь рублей в месяц! Много это, или мало? Могу сказать, что квалифицированный рабочий получал в то время от 100 до 240 рублей, а любое начальство в 4—5 раз больше. Военные получали от 600 до 2000 рублей. Что можно было купить на эти деньги? Зимнее пальто стоило 270 рублей, ботинки 110 рублей, сахар 5 р/кг, масло 16 р/кг, гречка 5 р/кг, мясо 8 р/кг, хлеб полтора рубля — такие цены сохранились в памяти.

Работал я по четыре часа в день, по возрасту: с 8 утра и до 12 дня. Набираться знаний и опыта меня прикрепили к авторитетному профессиональному электромонтажнику. Ему было более сорока лет — все называли его Наставник, или по фамилии — Ипполитов. На складе мне также выдали небольшой фанерный чемоданчик, в который я положил, выданные мне инструменты и некоторые электромонтажные расходники.

Каждое утро Наставник получал производственный Наряд, содержащий адреса и задание на выполнение работ. Взяв необходимое оборудование со склада, мы отправлялись в различные учреждения города для выполнения ремонтных и электромонтажных работ: устанавливали новые выключатели и электророзетки, меняли лампы и электропатроны, прокладывали электропроводку, устанавливали новые светильники, «искали пропавшую фазу».

Поскольку в 1930—1935 годы принадлежностей по электрике не хватало, а некоторых типов и не было вовсе, приходилось ремонтировать снятое, или, как говорил наставник, восстанавливать работоспособность старых деталей, или придумывать что-то своё. Мой чемоданчик тяжелел день ото дня, т.к. наставник отдавал всё старьё мне, но рассказывал, как ремонтировать. И по вечерам, после работы, я занимался ремонтом снятого оборудования, давая ему вторую жизнь.

Одновременно с началом моей производственной деятельности, я поступил учиться на подготовительные курсы в Костромской Индустриальный техникум. На курсах мы учились с семи до одиннадцати часов вечера. Было по четыре урока. Словом, болтаться по улице в свои пятнадцать лет было некогда. Работа, учеба и домашние обязанности.

Вспоминая работу с наставником, не могу не рассказать пару случаев из моей практики «учеником электромонтера». Наставник был строг и требователен ко мне и скидки на мой возраст не делал!

Получили мы как-то наряд на работу в загородную машинотракторную станцию для выполнения работ по освещению в здании содержания тракторов. Здание было железобетонное, со сводчатым потолком. В таких зданиях электропроводка прокладывается по потолку и стенам на изоляторах, крепящихся на крюках, вмазываемых в потолок и стены гипсом или алебастром.

Вот мой Наставник и приказал мне взять стремянку, молоток с зубилом и выбивать в стенах и сводчатом потолке отверстия для крепления крюков под изоляторы. Я начал работать. Было и не удобно, и тяжело, и страшно грохнуться со стремянки на бетонный пол. Стремянка была не очень надежная, но высокая, и все равно в некоторых местах я с трудом дотягивался до нужного места, ноги от напряжения дрожали, стремянка дрожала, и я часто промахивался и попадал молотком не по зубилу, а по пальцам рук. Пыль и кусочки бетона попадали мне в глаза, нос и открытый рот. Было больно и противно. Часто я падал со стремянки. После нескольких таких падений не выдержал и заплакал — ругаться, как лихие мастера я ещё не умел, и просто плакал. Мой Наставник только посмеялся и сказал:

— Ничего, терпи, ловчее будешь! Привыкай зарабатывать свой хлеб!

И я терпел!

Так я работал почти месяц, но все же многому научился и приобрел навыки, знания и закалку.

Как-то нам выдали Наряд на большую работу по электропроводке и освещению в цеху завода. Мы начали работать. Мастер только говорил, что и где надо сделать, ходил по цеху и смотрел, как у меня идут дела. Я по инструкции выполнял монтаж, а рабочие цеха то и дело лезли с советами и замечаниями. Когда работа была выполнена, наставник сказал мне:

— Запомни на всю оставшуюся жизнь: трудностей у тебя в жизни будет еще немало, но терпи и преодолевай их, доводи начатое до конца и делай все на совесть, тогда и добьёшься успеха, станешь настоящим человеком! И ещё запомни, в деле, которое ты делаешь, сам решай, что и как, и дураков со стороны не слушай.

Для меня Наставник был авторитетом выше некуда, и я запомнил его слова на всю жизнь! Когда нас учили и воспитывали, никто не говорил о карьере, о цели в жизни, требовалось просто учиться и добросовестно вкалывать на своём месте. Цели нам ставили начальники и я почти всегда добивался того, что требовали. Интересы дела были для меня значительно важнее каких-то личных желаний и удобств. Нам прививали ответственность перед обществом и материальное стояло не на первом месте — и такими были многие, наверное, большая часть работавших вокруг меня людей. И ещё, очень важно, в то время все были на равных везде и имели равные возможности, у всех жизнь была определена на годы вперед. От этого и учились, и вкалывали на совесть, и результаты пятилеток были.

В стране было такое время, что слова ОГПУ, НКВД многих сразу приводили в трепет и ужас. И вот дали нам Наряд на работу по замене электропроводки в кабинетах здания ОГПУ. Наставник нахмурился, посерьёзнел, скомкал пачку папирос и сунул её в карман.

— Ну, Борис, не подведи, сам понимаешь, если что, нас…

Что, если что, я тогда не понимал.

Явились мы с Наставником к начальнику ОГПУ\НКВД, представились, показали Наряд, нам показали, что и где надо сделать, и мы приступили к работе. Меня Мастер послал заменить электропатрон в кабинете самого Начальника ОГПУ! Я начал нервничать, сам не знаю почему. Дежурный офицер, сопровождавший меня, доложил начальнику и тот на время моей работы вышел из своего кабинета, оставив меня одного. Так как лампа свисала прямо над столом начальника и была довольно высоко, (даже в НКВД не было светильников — с потолка свисал провод с патроном и в нем лампа, всё — неприятное ощущение это вызывало) то я поставил на письменный стол табуретку и влез на нее, думая, что возможно придется просто поменять лампу, но лампа была цела. Начал разбирать патрон, а выключить, что на стене при входе в кабинет, выключатель не подумал, и меня ударило током. От неожиданности я выронил из рук плоскогубцы, они упали на стекло, закрывавшее столешницу, и оно разлетелось на мелкие осколки. Ноги мои подкосились, и я с грохотом полетел на пол.

Тут же в кабинет вбежал дежурный и хозяин кабинета — начальник ОГПУ.

Он увидел разбитое стекло и начал «нести» меня на чем свет стоит. Потом сказал дежурному:

— Отведи этого паршивца в камеру, пусть посидит там в темноте с мышами и подумает, как надо работать в кабинете начальника!

Отвели меня в камеру. Там было темно, сыро, дурно пахло. Тогда я впервые задумался о своей судьбе. Я понял, что не следует ждать подсказок, а надо до всего додумываться самому. Примерно через пол часа меня вывели из камеры, и доставили в кабинет начальника, который сказал:

— Наставник за тебя поручился, доделывай свою работу, и запомни, что в другой раз можешь стать «вредителем», ставя табурет на стекло, роняя пассатижи и падая на пол, мозгами шевели!

Вот такие были у меня университеты в 15 лет.

От Редактора.

В свои пятнадцать лет я учился в девятом классе школы, ходил в различные кружки, занимался спортом и жил в семье в хороших условиях и мечтал стать, или физиком, или хирургом. Родители стремились не просто дать нам хорошее образование, но и приучить нас (меня, брата и сестру) к труду. Например, меня Отец постоянно брал в гараж и грузил разными заданиями, учил работать с инструментом, рассказывал, как устроен автомобиль (у нас тогда была ВОЛГА ГАЗ 21) и просил помогать ему в ремонте, подавая различный инструмент, выполняя отдельные работы. Отец был очень строг, часто кричал, а иногда и отвешивал мне затрещины, что доводило меня до слез и обид на него. Со временем я понял, что Отец, хоть и «зверствует», но был прав, донося до меня такие понятия, как хорошо и плохо, добросовестность, справедливость, совесть, честь, квалификация. А ещё, он учил меня всё называть своими именами, как есть, а не искать мягкие формулировки. Пошло ли мне это на пользу по жизни, думаю да, но сделало меня жестким и грубоватым. И Мама, и Бабушка часто просили что-то делать по дому, ходить в магазин, и конечно, на субботники со всеми жильцами дома. Больше всего я любил помогать раскатывать тесто, а потом есть готовые пирожки. Как правило, дети многое перенимают от родителей. И я перенимал. Однозначно могу сказать, что детей надо не только учить, но и правильно воспитывать, чаще своим примером, чего в нынешнее время не очень заметно. От воспитания все устранились. Раньше в основе лежала идеология и коллективизм и приоритет общественного, и я это застал, а сегодня индивидуализм/эгоизм и приоритет частного, многие понятия размыты — нет общей цели, как во времена СССР, каждый сам за себя и: «хочу, я считаю, и мне нужно» на первом месте при том, что руками почти никто ничего и не может сделать, да и в головах такое месиво при отсутствии хороших знаний. Уровень школ упал. Каждый стал считать себя личностью с кучей амбиций требований к окружающим, не понимая, что до «личности» надо тернистый путь пройти. Смартфон стал главным инструментом и «генератором» мыслей, а не мозги. Мы из школы выходили, имея по 2—3 рабочих специальности, устойчивое мировоззрение, все шли в инженеры, врачи и ученые что-то создавать, а сейчас дефицит таких кадров — все менеджеры по оптимизации без какой-либо ответственности за результат — разрушать не строить, главное «поиметь» больше денег, которые стали целью, мерилом успешности. А мы стремились что-то сделать. Не понимаю, как сейчас можно эффективно работать, не имея общей Цели, только если корпоративная, или на свой карман. Вот и не видно последние 30 лет развития в стране, только потребительство. И ещё, внедряемая сейчас везде толерантность в отношениях разрушает и личность, и коллектив, общество, которые становятся равнодушным, беззубым, пассивным, терпимым ко всему — толерантным и слабым большинством, подчиненным агрессивному либеральному меньшинству, для которого интересы общества ничего не значат — люди для них просто ресурс для использования. Наши отцы и мы боролись за правду и справедливость, в своё время, сейчас эпоха тотальной лжи и фальсификации, многие ценности прошлого уходят. Если раньше шла война за территории и сырьё, за власть, то теперь за Души людей, за духовную свободу, сознанием людей манипулируют вне их воли.

НАДО УЧИТЬСЯ

Поработал я учеником электромонтера год и понял, что мне необходимо учиться! Профильных знаний не хватало и продвинуться без образования было нельзя. Начал готовиться к вступительным экзаменам в техникум, на что у меня было три месяца. (Со временем понял, что учиться, совершенствоваться нужно всю жизнь, больше читать, развивать кругозор — нет лишних, не нужных знаний! Естественные науки надо знать всем, как и философию, логику!)

В техникуме, в то время, работал мой отец в химической лаборатории. Но у отца были не очень хорошие взаимоотношения с Директором Техникума, что чуть не сказалось на моём поступлении. На вступительных экзаменах, на устных ответах, я где-то ошибся пару раз, и тогда Директор Техникума сказал: «А надо ли Ушакова принимать с такими знаниями?». Моему расстройству и обиде не было предела и это состояние очевидно отразилось на моем лице, и тогда присутствующие члены Приемной Комиссии, листая мои бумаги и характеристики, заметили: «Ушаков все же работал год учеником Электромонтера! Прошёл хорошую практику. Имеет хорошие характеристики. Его следует принять». Вопрос решали голосованием и меня приняли. В 1933-м году я стал студентом техникума, где и проучился почти четыре года! Нельзя сказать, что для меня это было просто и легко. Жизнь вокруг бурлила, всё быстро менялось, у всех был эмоциональный подъем. Каждый стремился во всем участвовать и ничего не пропускать. Круговерть жизненных событий всех засасывала в воронку новой жизни!

По совету отца вел дневник с детства. Это очень многое даёт. Приучает думать, анализировать и формулировать мысли, видеть главное, что в итоге структурирует твою жизнь, помогать понять смысл событий. Жалею, что не вел дневники всю жизнь. Были времена, когда вести дневник было опасно. Сохранились некоторые записи.

В Техникум я поступил на электротехническое отделение. Занятия проходили с восьми часов утра и до шестнадцати часов вечера ежедневно. Успеваемость моя была средняя — не хватало усидчивости, постоянно хотелось спать и есть. Я всегда старался занять место в аудитории за первым столом, чтобы лучше слушать преподавателя, и лучше видеть, что он пишет и чертит на доске, но не всегда всё сразу понимал, многое просто записывал механически, а дома пытался разобраться, но не всегда получалось, а подсказать было некому.

В техникуме я вступил в пионерскую организацию! Часто Совет Пионерской Дружины давал задания, и каждый пионер обязан был их выполнять. Сейчас уже и не помню, что мне приходилось делать, кроме листовок и стенгазет. Но мы работали, и пионерия была школой общественного и идеологического воспитания, что делалось в СССР настойчиво, системно, продуманно и касалось всех сфер жизни, а главное, давало ощутимый результат для общества в целом — из масс делали общественный монолит.

У нас велась начальная военная подготовка, в основном теоретическая. Военрук иногда устраивал для «старшеклассников» ночные тревоги. Связные ходили по домам и вызывали студентов в техникум. Там военрук проводил с нами беседы на военные, политические, идеологические и спортивные темы. Мы изучали тактику боя в обороне и в атаке. Затем мы выходили в поле и проводили имитацию военных действий с имитацией стрельбы с помощью деревянных трещоток. Было очень интересно (мы же детьми были), и мы старались как-то отличиться. Военрук учил все делать старательно, вдумчиво, тщательно и ответственно, помогать друг другу во всем, говоря, что все вместе мы сила, а по одиночке «каждого соплей перешибить можно». Думаю, на фонте это многим помогло.

На первом и втором курсах техникума мы проходили производственную практику в слесарно-токарных мастерских, при которых был и кузнечный цех. Нас учили многому, давали специальность. В кузне, например, вначале надо было обрубить зубилом брусок чугуна, или стали, потом обработать его рашпилем и добиться, точно по угольнику, прямых углов между всеми сторонами бруска. Потом напильником брусок доводился, чтобы получить совершенно точно девяносто градусов между всеми сторонами бруска и гладкие поверхности, и нужный размер. Эта операция требовала очень много времени и вырабатывала в ученике терпение и тщательность в работе. Технология обучения и воспитания. Иногда просто опускались руки, когда приходилось шабрить отдельные точки на бруске по десять-пятнадцать минут, помеченные мастером краской.

Потом были работы на токарном, фрезерном и на строгальном станках. Мастер знакомил нас с чертежами, учил их читать, учил пользоваться измерительными приборами: металлической линейкой, штангенциркулем и микрометром. По чертежам мы делали детали, а Мастер потом проверял за нами размеры и заставлял переделывать, если находил ошибки. Тогда я понял, что такое точность измерений, что такое «допуски» и «посадки» при сопряжении деталей. Эта практика мне пригодилась, когда, будучи инженером, я делал чертеж детали, или прибора, и потом заказывал их изготовление на опытном производстве. Мне было проще этим заниматься, зная возможности станков и рабочих, точность измерений.

Самой эмоциональной была работа в кузнечном цехе — в горячем цеху, как говорил мастер. Основной практикой для нас была ковка раскалённого в горниле бруска до нужной формы и размера. Мы поочередно колотили брусок кувалдами и молотками, добиваясь необходимого размера. При этом каждый работал поочередно то молотобойцем, то правильщиком. Раскалённый брусок при этом клещами поворачивали разными сторонами под удары кувалды. Тяжкая работа.

Были и происшествия.

Как-то Мастер начал обрабатывать раскаленную до красна в горне заготовку для металлического молотка, поставив меня молотобойцем. Он поворачивал щипцами на наковальне заготовку, а я должен был бить по ней кувалдой по тому месту, которое показывал мне Мастер своим маленьким молоточком на длинной ручке.

В кузнице стоял сильный шум от горна и раздувающих его мехов, от ударов паровых молотов и работы других кузнецов. Мастер что-то кричал мне, но я его плохо слышал. Я замахивался через плечо кувалдой и бил ею по накалённой заготовке в то место, по которому постукивал мастер своим молоточком. Кувалда была такой тяжелой, что я еле делал замахи. Мастер вроде крикнул: «Крепче!». Я сильно замахнулся кувалдой и ударил ею по заготовке. В это время Мастер крикнул мне: «Легче!», но я не понял и собрал все свои силы и через плечо со всего маха ударил по наковальне в то место, где только что лежала заготовка. Видя мой замах, и поняв, что я не услышал его, Мастер сдернул заготовку с наковальни, и мой молот со всей мочи опустился на пустую наковальню, ручка сломалась у основания, осталась у меня в руках, а молот подскочил под потолок кузницы. Мастер закричал: «Берегись!» и студенты, стоявшие вокруг, начали разбегаться. Я успел отскочить в сторону от падающей кувалды. Кусок красной окалины отскочил от наковальни и попал за ботинок стоявшему рядом студенту! Студент закричал от боли, присутствующие кинулись к нему стаскивать ботинок! Я же почувствовал сильную боль в ладони правой руки. Возле основания среднего пальца.

Мастер мне что-то говорил, но я не реагировал, и он крикнул: ты что оглох? Я кивнул, и Мастер освободил меня от работы в этот день!

Каждое посещение цехов мы потом обсуждали на переменах. Оказалось, что не только я ломал ручки кувалд и молотков. Нам просто не хватало сил. Не даром Мастер говорил нам, чтобы мы ходили в спортивные секции. А ещё, мы просто недоедали. Поесть «от пуза» было мечтой.

А с рукой получилось всё не просто. На другой день после работы в кузнеце я почувствовал усиление боли в ладони! Она распухла. Через день у основания среднего пальца начал назревать нарыв!

Я попросил маму отвезти меня к хирургу! Но она сказала, что еще рано — пусть нарыв созреет. Через два дня ладонь распухла и боль распространилась по всей руке. Тогда мама испугалась и повела меня в больницу к хирургу!

Врач, увидев мою руку покачал головой и сказал:

— Если бы пришли на один день позже, то ваш сын мог бы лишиться правой руки от заражения крови.

Мне сделали операцию и что-то там удалили. Шрам от разреза сохранился на ладони правой руки у меня на всю жизнь!

МОЁ, СВОБОДНОЕ ОТ УЧЕБЫ, ВРЕМЯ

Помимо учебных занятий в техникуме проходила и моя личная жизнь, как подростка, старающегося как-то полнее и разнообразнее проводить свои молодые годы с друзьями и товарищами — мы же были ещё дети.

Кострома стоит на реке Волга, и большую часть свободного времени все ребята проводили именно на реке. Основным было: ловля рыбы, а её было очень много, и она шла, как продукт питания. А ещё катание на весельных лодках, часто наперегонки, и плавание. Все пацаны ловили рыбу на удочки. Большей частью, удочки и оснастку делали сами, ничего купить было невозможно, да и денег на это не было. А ещё я любил кататься, и даже немного путешествовать, по округе на велосипеде, который мне оставил Отец, переехавший в Ярославль. Велосипед был хороший, для взрослых, и я с трудом доставал до педалей. Единственной проблемой были частые проколы шин, которые я научился заклеивать кусками тонкой резины.

В то время у меня было два друга: Благовещенский и Полетаев, (ныне, когда пишутся эти строки, уже покойные, земля им пухом). Мы вместе гоняли на велосипедах, рыбачили, катались на лодках помогали друг другу, переплывая Волгу, чтобы оказаться на пустынных песчаных пляжах. Несколько раз мы отправлялись в г. Ярославль на теплоходе, где жил мой отец. (Он жил отдельно.) Это было хорошее время. Отец встречал нас, водил на экскурсии по городу и на свою работу, где мы сытно ели в заводской столовой. Из дальних путешествий на велосипеде самыми интересными были поездки в историческое и живописное селение Плес, что тоже стояло на берегу Волги. Там много храмов, дома старого уклада архитектуры. Излюбленное место для многих столичных художников, которые селились тут на лето, находили для себя интересные местечки и рисовали с натуры, делали этюды. Смотреть за их работой можно было бесконечно.

Были у нас игры и во дворах домов и на улицах. У нас была популярна «лапта» — для этой игры мы сами делали «чижики» и «биты». В «городки» мы играли мало — не было специальных бит, которыми надо было выбивать городки с «площадки». Но за этой игрой, как и за волейболом, мы больше наблюдали, как играли взрослые на специальных площадках, куда нас играть не пускали. Футбол я не любил. Да в моём окружении и не было ребят, у кого бы был мяч. Летом, в каникулы, мы играли в «казаки-разбойники», разделившись на две команды, куда входили и девочки. Подолгу играть нам не удавалось — у каждого были обязанности в семье (принести воды, уложить дрова, сбегать в магазин по мелочи, наловить рыбы к ужину, и другие) и их надо было исполнять.

Я рос и мужал от трудностей не только в учебе и от практики в Техникуме, но и от нервозных взаимоотношений матери и отца, что-то у них там не клеилось, но я в этом тогда ничего не понимал. Как потом оказалось, отец мой работал в Техникуме пока я там учился, опасаясь репрессий для меня со стороны Директора, которому курс химии для учащихся казался совершенно ненужным, от чего и был конфликт отца-химика и Директора Техникума.

В 1935-м году я закончил учиться, и отец с мамой сразу развелись. Отец окончательно перебрался из Костромы в Ярославль, где поступил на работу в Химическую лабораторию «Резиноасбестового Комбината», где занимался созданием искусственного каучука и потом шинного завода, известного на всю страну.

При разводе отца с мамой, Суд решил оставить меня с мамой — это было и моим желанием, но по жизни я понял, что ошибся, но примириться с тем, что отец «меня бросил» так и не смог.

Еще раньше уехала из дома моя единственная сестра Соня, которая была на два года старше меня. В Иваново она поступила учиться в Сельскохозяйственный Институт. Мы с ней были дружны и много времени проводили вместе, хоть она была и старше меня. Не понимаю почему, но у неё не сложились отношения с мамой и это стало основной причиной её отъезда. Потом я узнал, что в нашем Роду существовало проклятие, по которому: пока не родится умный ребенок — не отрицающий авторитет и значимость своих родителей, будут конфликты между родителями и детьми. В Роду был священник, который проклял сына, женившегося не на той девочке. Мистика, но «ненормальности» в семье были и у Деда, и у моего отца, потом и в нашей с женой семье. Может у детей будет лучше.

Я тосковал по сестре. Часто вспоминалось, как еще за год до окончания семилетки родители отправили нас летом в деревню Становщиково, что на Волге недалеко от Костромы. Там родители сняли для нас в крестьянском доме маленькую комнатку, в которой мы ночевали. Питались мы так: я ходил на Волгу и рыбачил, приносил в хату окуней, плотвичек, ершей и пескарей на всех, на нас с Соней и хозяев. Пескарь рыба, живущая только в чистейшей воде. Сейчас этой рыбы в Волге нет. А ещё мне приходилось ходить в соседний лес, в котором в изобилии росла дикая малина, земляника, черника, были и грибы. Всё это попадало на общий стол. Хозяйка часто готовила жареную картошку с грибами и это для нас был праздник. Никакого разнообразия и регулярного питания до сыта не было. Часто мы с Соней ходили в лес вместе. Я плутал по лесу и не мог найти путь обратно к дому, но Соня выводила нас.

По вечерам, когда коровы приходили с пастбища, я ходил в соседнюю деревню Шибаевка за парным молоком. Дорога от нас туда проходила среди посевов ржи, пшеницы и льна. Возле дороги росли семь высоких прекрасных сосен! Похожий пейзаж изображен на картине Шишкина, которая висит сейчас у нас дома. Я ежедневно любуюсь на нее и вспоминаю свое детство.

Один раз в неделю, на воскресенье, к нам приезжал на теплоходе из Костромы наш Папа — Алексей Митрофанович! Он привозил нам продукты. Мы гуляли по окрестным полям и перелескам, слушая его рассказы на разные темы. Так начиналась моя самостоятельная жизнь.

В детские годы я читал очень много книг. Это заложил во мне отец. Больше всего мне нравились книги, наверное, как всем мальчикам, про путешествия и различные приключения и я перечитал всего Жуль Верна, Майн Рида, Фенимор Купера, Конан Дойла и многих других писателей. Поэзия меня не привлекала.

Отец научил меня, при чтении книг, обязательно делать пометки в них карандашом, а в дневнике записывать: автора, название книги, краткое содержание и свои впечатления о прочитанном — понравилась или нет, и обязательно почему, важные цитаты. Надо сказать, что в жизни мне это сильно помогало. В мозгу откладывались интересные мысли, суждения, я привык анализировать прочитанное.

У меня и сейчас в кладовке лежат несколько тетрадей с записями о прочитанных мной книгах (к чему мы храним старые вещи?). Уже к 7-му классу, я прочитал порядка 600 книг!

«Подобные мои способности» помогали учиться в Академиях и после в работе. Эти мои навыки даже были использованы Чкаловской Библиотекой Дома Офицеров, заведующая которой поручала мне, как постоянному читателю, составлять краткие аннотации на поступающую в библиотеку художественную литературу. Это же было потом и в библиотеке Ахтубинска, где я проработал более пяти лет.

Подобный опыт критической оценки прочитанных мной книг, и технических, и художественных, очень пригодился мне в жизни. Я рос довольно любознательным и пытливым мальчишкой. Меня интересовало всё новое в окружающей меня жизни, особенно технические вопросы и географические.

Я не только читал книги о путешествиях, но и стремился сам совершать какие-либо походы, познавая окрестные места, а позже, когда была машина, и Страну. Очень любил бывать на «дикой» природе.

Так, например, прочитав книгу «Трое в лодке, не считая собаки», уже в первый год учебы в техникуме я организовал с друзьями путешествие на велосипедах из Костромы в Иваново и обратно. Потом втроем, с моим двоюродным братом — Владимиром Ковшиковым, осуществили плавание по Волге на четырехвесельном шлюпе от Костромы до Ярославля, где к нам присоединился парень из города Горький, и дальше до города Тутаево, а потом обратно в Кострому! Мы прошли этот путь без мотора и без паруса, только на веслах! Ночевали, приставая к берегу, часто строили шалаш, или приставали там, где он уже был, построенный кем-то. Очень любили подолгу сидеть у костра, наблюдая за проходящими пассажирскими кораблями, с которых доносилась музыка, и за баржами с толкачами, от которых сильно пахло соляром. На костре мы готовили каши, кипятили чай. Когда передвигались по воде, на фарватер не лезли, это было строго запрещено. Проходящие мимо нас корабли всегда подавали нам звуковой сигнал. Сплошная романтика.

На реке у нас было много разных историй.

Например, брали на водной станции Костромы на прокат шлюпку, выплывали на середину Волги. Один: прыгал в воду, нырял, а потом догонял уплывающую по течению шлюпку, влезал в неё, обязательно с кормы, а не через борт, так как тогда шлюпка могла перевернуться, а другой веслами удерживал лодку. каждый старался чем-то выделиться.

Как-то, вдвоем с товарищем, на взятой на прокат шлюпке, поплыли вверх по течению, навстречу идущему пассажирскому теплоходу под углом примерно в 45 градусов. Товарищ греб веслами, а я стоял на носу шлюпки и ждал сближения с теплоходом. Рулевой теплохода в это время подавал гудки и ругал нас по громкой связи, как только мог. Когда теплоход был уже рядом, я одним прыжком перескочил с носа шлюпки на корму теплохода!

Далее, по стойкам ограждения я влез на палубу, потом на перила ограждения и ласточкой прыгнул в воду. Всё это сопровождалось восхищенными возгласами пассажиров и руганью Капитана и рулевого теплохода! Матросы меня не трогали. И такое мы проделывали не раз.

С позиции сегодняшнего дня все это было с моей стороны не только хулиганством, но и безрассудством, так как я мог и не допрыгнуть до кормы и попасть в струи от винтов, и сорваться с ограждения, и потом прыгая в воду, угодить в плывун, которых по реке было много. К счастью, всё обходилось удачно. Такой риск был тогда свойственен пацанам моего возраста. Вспоминаю сейчас то время и меня оторопь берет.

Ну что же мы вытворяли еще?! А вот что!

Обычно втроем выплывали на шлюпке на середину Волги, привязывали весла и уключины к скамейкам, чтобы не утопить, затем раскачав шлюпку, переворачивали её вверх дном, при этом под лодкой сохранялся большой объём воздуха, которым можно было дышать. Мы подныривали под шлюпку и держась за скамейки, смеялись и разговаривали. А шлюпка плыла по течению, как бесхозная после аварии. Потом мы выныривали, и быстро переворачивали шлюпку. Один забирался в неё, а два других держали с разных бортов от переворота. Забравшийся вычерпывал воду ковшиком и потом в лодку залезали остальные.

Однажды нашу перевернутую лодку увидел сотрудник ОСВОДА и на моторной лодке подплыл к нам. Лодка стукнулась носом о шлюпку, и мы втроем сразу же выплыли из-под шлюпки наружу! Увидев нас, Инспектор с катера чуть не упал с перепугу в воду! Потом он нас ругал на чем свет стоит — материл. Надо теперь признать, что и по заслугам! Так как это уже граничило с хулиганством и нарушением всех норм. Моя мать всего этого, конечно, не знала.

Река Волга для нас была главным в тот период жизни. Однажды мы, три друга, Полетаев, Благовещенский и я осуществили благополучное путешествие на теплоходе, купив билеты 4-го класса, от Костромы до Нижнего Новгорода и обратно. Мы плыли 4-м классом, то есть просто на открытой корме теплохода под ветрами и под дождем. Обратно плыли уже вторым классом, на верхней палубе.

В это время, одновременно с нами, плыла труппа артистов из Ярославского театра имени Волкова! Мы смотрели все их выступления.

Но на подобные путешествия все же требовались деньги, и я с друзьями зарабатывали их кратковременной сезонной работой на Костромском лесопильном заводе. Мы помогали выкатывать бревна от плотов, что сплавляли по Волге, на берег с помощью лошадей и канатов. За такую работу нам — подросткам все же платили небольшие деньги.

Мы ничего не боялись. Отчаянными были. Я очень любил рыбачить с уже распущенных плотов у берега на короткую удочку. Однажды бегая по «живым» плотам, бревна которых свободно уходили из-под ног в воду, я провалился между бревнами! Обычно, провалившиеся тонули, даже взрослые, т.к. не было сил развести руками свободно плавающие бревна. Я спасся сам только благодаря тому, что в воде глаза никогда не закрывал. Увидел просвет между бревен и всплыл вверх в свободное пространство, глотнул воздуха, высунул наверх руки и чуть развел бревна. Вот такие были у меня происшествия в молодости!

Мы все учились через преодоление трудностей, опасностей, закалялись и мужали! Наши шалости, игры и путешествия воспитывали в нас волю, силу, бесстрашие, ловкость, но и рассудительность, расчет — всё это помогло мне потом на испытательной работе.

А ещё у меня были обязанности. По утрам подметал дорогу напротив нашего дома, находящегося в частном владении, чтобы не штрафовала милиция. Колол во дворе дрова для печки, центрального отопления не было. Ходил с ведрами и коромыслом на колонку за водой. Бегал в магазин.

Всего в жизни с годами не вспомнить. Если не считать ссор родителей и их развода, молодость у меня прошла счастливо. Отношения в семье важнейший элемент взросления для детей.

Родители приучили меня помогать слепым и престарелым переходить дорогу, помогать женщинам переносить тяжести — например, тазы со стиранным на Волге бельём. Водопроводов в те годы в большинстве домов Костромы не было и полоскать бельё ходили на берег Волги.

Вот такие были мои университеты в неполные 16 лет!

От Редактора.

В моём детстве, в 60-е годы, у нас таких бурных событий и развлечений не было. Конечно, я рос в военном городке, рядом с летно-испытательной базой ВВС. Жизнь была более обустроена и ритмична. Продовольственных карточек уже не было. Газ в дома провели после полета Гагарина в Космос, и я ещё помню, как на кухне у нас стояли керосинки и примуса. На них и готовили, бельё кипятили. Духовок не было. Горячей воды в домах не было. Газ и горячую воду нам, например, провели в начале 60-х. Уже были школы десятилетки. Детей в городке было очень много. Для нас были организованы разные кружки, где мы учились работать руками, была масса спортивных секций, а вот реки, или озера рядом не было. Хотя, была река Клязьма, но вода в ней была грязная — выше по течению стояла Свердловская прядильная Фабрика, она сбрасывала стоки. На берегу реки стоял Детский Дом. После войны там было много сирот, собранных по подвалам — хулиганистые были ребята, и нам не рекомендовалось с ними «связываться».

Мы тоже играли в «лапту», в «казаки разбойники», мальчики в «расшибало» на деньги, а девочки в фантики, катались на велосипедах, играли в футбол, строили сами теннисные столы и играли в настольный теннис, но самостоятельно далеко от городка не отлучались. Самым опасными для меня были игры на чердаке дома, где мы лазали по стропилам, и на крыше, где мы имели укромные места для игры в карты, а такая игра категорически не приветствовалась.

Обязанности были, но не много, и главным было учиться, закончить школу и поступить в институт. Вот читал я гораздо меньше своего отца, о чем жалею. Много бегал во дворе, играя со сверстниками. Было очень много интересного, о чем я писал в книгах. Считаю, что наше детство было счастливым и более интересным, чем у отца — возможностей было больше. И рисков у нас было меньше в наших забавах и в жизни. Дети свободно гуляли во дворах и по улицам. У всех были добрые, теплые отношения, коллективизм и взаимопомощь. Все праздники люди стремились отмечать большими компаниями. Во всем чувствовалось единство — мы шли к единой цели счастливому будущему. Думаю, сейчас у детей менее интересное, свободное и насыщенное детство.

ДИПЛОМНАЯ ПРАКТИКА В ТЕХНИКУМЕ

Учеба в Техникуме близилась к концу! Настало время писать студентам дипломные проекты. Трех студентов, в том числе и меня, для преддипломной практики и написания дипломного проекта, направили из Костромы в Ленинград на Третью Государственную Кондитерскую Фабрику, которая располагалась на Петроградской стороне, во втором Муринском переулке. Жили мы в общежитии недалеко от фабрики.

На фабрике, для нас мальчишек, все было необычно и интересно! Во-первых, нас одели в белые халаты, на голову белые колпаки! Ходить по цеху с неприкрытой головой считалось неприличным, нарушало правила и запрещалось.

В первый же день пребывания на фабрике у меня произошел смешной случай. Шли мы четверо студентов по узкому проходу между станками, и я все время оглядывался назад, стараясь видеть своего напарника. Начальник цеха спрашивает меня: «Практикант, что ты все время оглядываешься назад?», я говорю: «Напарника потерял, он отстал где-то!», начальник цеха смеется и говорит: «Да вот же он за тобой идет! А ты его в белом халате и в белом колпаке на голове просто не узнал!», и все весело рассмеялись, что я еще не сориентировался в новой и необычной для себя обстановке!

На фабрике существовал строгий и необычный для нас порядок: ешь конфеты сколько хочешь, они лежали не только на столах, верстаках и станках, но даже валялись на полу и их никто не поднимал, и любые, и даже шоколадные. Но выносить с собой с фабрики, хотя бы одну конфету строго запрещалось! Вахтеры в проходной у двери с территории фабрики всех обыскивали, проводя руками снаружи по одежде! У заборов, огораживающих территорию фабрики, бегали на цепи по проволоке овчарки!

Мы конфеты походя есть перестали в первые же два-три дня, как и все работники фабрики. Вот только в столовую в обеденный перерыв мы ходили редко.

Набирали со столов в цехах разных конфет, особенно шоколадных и ирисок, клали их в стеклянные плафоны от электросветильников, заливали кипятком из титана, и через 15—30 минут получали вкусное и сладкое «какао». Выпивая это пойло, мы заедали его белым хлебом. Особым «вниманием» у нас пользовались шоколадные конфеты Радуга, идущие на экспорт.

В соответствии с дипломным заданием мы проектировали наиболее рациональное электропитание станков и машин в цехах. А также проектировали собственную электростанцию для фабрики, так как электропитание ее от городской электросети почти ежедневно отключалось из-за перегрузки в сети снабжения. И фабрика из-за этого не выполняла план!

Наша практика на кондитерской фабрике продолжалась около двух месяцев. И это была самостоятельная жизнь. Мы реально спроектировали электростанцию для фабрики и сделали Проект электроснабжения цехов и оборудования, что пошло потом после доработки инженерами в реализацию. А уж конфет мы наелись надолго.

По возвращению из Ленинграда в Кострому, в Техникуме мы защитили свои дипломные проекты, в которых были отражены наши предложения по модернизации электрохозяйства фабрики!

Я защитил свой дипломный проект перед государственной комиссией и получил квалификацию и Диплом Техника-Электрика!

Был январь 1936-го года! Министерство распределяло студентов-выпускников по предприятиям для дальнейшей работы. Меня распределили в город Омутнинск Кировской области для работы на Металлургическом Комбинате. Надо сказать, что вся страна строилась и училась — специалистов не хватало.

Провожали меня друзья, которых я собрал у нас дома. Я был первый из них, кто покидал родной дом и включался в работу всей Страны. Было много пожеланий, главными из которых были: держись, не сдавайся!

РАБОТА НА МЕТАЛЛУРГИЧЕСКОМ КОМБИНАТЕ

Сел я на поезд и через сутки он доставил меня в город Киров. Потом, на местном поезде — Кукушке, я добрался до города, а фактически Поселка городского типа Омутнинска.

Была зима. С железнодорожной станции до гостиницы, типа Дома Колхозника, меня довез какой-то «таксист» на лошади с санями.

В гостинице я прожил примерно две недели, а потом снял маленькую комнату в одном из домов Поселка — так было и дешевле, и удобнее.

На Металлургическом комбинате Омутнинска меня определили начальником электроцеха (совсем не было специалистов с образованием) по ремонту и эксплуатации электрооборудования комбината. А электрооборудование там было многочисленное и довольно разнообразное. Были установлены мощные электромоторы, приводившие в действие прокатные станы. Таких электромоторов и коммутационной аппаратуры по их управлению мне еще видеть не приходилось! Более того, вся проводка, розетки, светильники на комбинате, и что от них запитано входило в зону ответственности нашего цеха.

В электроцех входила также небольшая мастерская по замене обмоток статоров электромоторов. Кроме того, заместитель начальника комбината возложил на меня обязанности по проведению занятий по повышению квалификации электромонтеров и принятию от них экзаменов на повышение разряда. При комбинате была еще своя небольшая электростанция и котельная для выработки пара для прокатных станов. Вот, заботы о всём этом и легли на мои плечи. Теперь я нес персональную ответственность за работу всего этого хозяйства. Директор Комбината при моём назначении спросил: «Справишься? Тут до тебя несколько человек работало, где они даже думать не хочу. ОГПУ ими занималось!» Тогда я ещё не осознавал смысл сказанного.

Сначала я работал только в утреннюю смену, а в дальнейшем из-за нехватки специалистов меня перевели на трехсменную работу. В том числе еще на дежурство ночью — я был и начальником цеха, и сменным мастером, и просто электриком.

Осваивать новое электрооборудование, которое в техникуме я не изучал, мне приходилось на ходу, по брошюрам и техпаспортам. Понял, что помощи мне в работе ждать не от кого и я могу рассчитывать, чтобы не ударить в «грязь лицом», только на себя! И еще сказывалась на мне специфика работы на севере. Здесь были люди с несколько другими понятиями и правилами жизни и поведения. Я начал понимать их не сразу. А ко мне все относились, как к временщику, чужаку.

Местные практики-работяги сами рассчитывали на свое повышение по службе, поэтому к приезжим специалистам относились антагонистически, собственно, как всегда и везде — видят в чужаках «соперников» себе. Поэтому в первые же дни моей работы на комбинате мне пришлось выслушивать такие «высказывания» местных работяг, как: «Что приехал наши рабочие места занимать?! Мешать нам самим продвигаться!». Работяги старались как-то проверить мои знания, квалификацию, а иногда и просто подставить! Не «сорвусь» ли я в чем-либо и не опозорю ли сам себя? Было много подвохов и подстав. Я должен был быть все время «на чеку»! Работяги не понимали, что у меня профильное образование и распределение, а они просто рабочие.

И еще я должен был изучать «своих подчиненных» по электроцеху: могу ли я им доверять и опереться на них в своей работе? Наладить отношения с начальниками тех цехов, оборудования в которых мы обслуживали — весь комбинат.

Главный технолог комбината, он же заместитель директора, сочувствовал мне, но практически помочь ничем не мог. Он только твердил при каждой встречи с ним: «Будь во всем осмотрителен! Не подорви сам чем-либо свой авторитет! Совершенствуй свою квалификацию!».

И все-таки вскоре произошли два случая, запомнившиеся мне надолго! Оба случая произошли ночью. В мое дежурство по комбинату.

В первом случае я с честью вышел из сложной ситуации, когда дежурный технолог металлург распорядился обложить станину и корпус большого и мощного электродвигателя прокатного стана льдом, чтобы из-за его перегрева, якобы, не останавливать прокатку.

Я никогда не сидел в кабинете, а постоянно ходил с обходами по цехам. Хорошо вовремя оказался на месте событий во время обхода, разбросал лед, так как еще немного и обмотка электродвигателя сгорела бы. Дело дошло до конфликта с технологом. Я разбрасывал лед, а он пытался оттащить меня и мешал.

Я даже заорал на него: «Разве электрооборудование комбината в твоей компетенции? Я же не лезу в твою работу. Стан мог остановиться надолго, был бы простой, рухнул бы План, люди бы сидели без дела, а это уже дело разбора особистов». Такой выпад подействовал на всех в цеху.

Тут подоспели рабочие-металлурги и поддержали меня: ведь они остались бы без работы, если бы двигатель вышел из строя! Этот случай мой авторитет укрепил! В цеху поняли, что я берегу оборудование, как своё и, хоть и молод, не прогибаюсь.

А вот второй случай подорвал мой авторитет, но только перед главным инженером, который сам был электриком. Ночью, когда я дежурил, меня подозвали к работающей динамо-машине открытого типа, у которой возник «круговой огонь» от искр на коллекторе. Дежурный технолог спрашивает меня: «Что делать?». Я прочистил коллектор бензином и шкуркой, но искрение и огонь на коллекторе не прекратилось. И тогда я дал команду — остановить машину. Вскоре на комбинате начался рабочий день, пришел главный энергетик комбината, пожилой старичок. Он пожурил меня: «Что же ты, милок, не догадался повернуть против вращения якоря машины траверс со щетками?! Ведь он просто сместился со своего места». «Не допер» — был мой ответ, что было воспринято положительно с улыбкой: «Со всеми бывает».

Траверс поставили на место, чуть повернув его против направления вращения вала машины. Да, теоретически я это знал и сам, но вот практически с этим явлением, да еще ночью, я столкнулся впервые. Скажу так: работа в ночную смену не идет ни в какое сравнение с работой днем — нервное напряжение, постоянная дерготня, повышенная ответственность. Любой прокол в работе могли расценить, как вредительство. Больше подобных случаев в мое дежурство не возникло, так как я приходил в цех раньше своей смены и проверял работу оборудования, принимая смену. Аварии и сбои сократились. Начальство это оценило и внедрило такой порядок в общую работу.

Учитывая стремление местных работяг электриков из моего подчинения побольше зарабатывать денег, я постарался им помочь в этом вопросе, ведь, с моим приходом аварий стало меньше, ремонтов меньше, денег у работяг меньше. Я придумал для них работу, осуществление которой давно требовалось в городке и на территории комбината, что укрепило и мой авторитет. Было такое время, когда каждый должен был постоянно всем доказывать свою компетентность и право командовать людьми.

По улицам поселка проходили натянутые на столбах провода уличного освещения. Линия устарела, были обрывы в подводке, не работали светильники, часть которых просто раскачивалось на ветру, часть столбов покосилась. Система освещения требовала замены. Я произвел расчет сечения необходимых проводов и спроектировал расположение столбов, согласовав с местным руководством места установки уличных светильников. Совместно с главным инженером комбината пробили фонды на оборудование и заказал новые светильники, провода, арматуру. Работу по замене электролинии поручил электрикам из моего цеха, которые заработали на этой работе большие деньги! И в городке, и на Комбинате все остались довольны результатом — не стало проблем ходить по улицам и между цехами в темное время суток.

Тенденция работяг на чем-нибудь заработать денег объяснялась просто: в поселке было довольно сильно распространено пьянство. Север, жуткие условия труда и жизни. Проблемы в семьях. Людьми вне работы там никто не занимался — учиться негде, кинотеатра, клуба нет, оставалась водка. А на водку и гулянки нужны деньги. Все искали подработку. После выпивки рабочие зачастую не выходили на работу. И заменить их было некому! В таких случаях на комбинате обычно говорили: «Ну Иван сегодня запировал!» Пробовали в эти мероприятия вовлечь и меня, но я оказался довольно стойким и не соблазнился! Я вообще не любитель выпить. И то, что я оказался стойким, тоже укрепило мой авторитет, особенно у начальства.

Но однажды я все-таки не уберегся от выпивки и произошло следующее. в Омутнинске праздничные дни отмечались довольно своеобразно. В теплые по погоде праздники директор комбината выделял специальные транспортные средства для того, чтобы рабочие со своими семьями имели возможность добраться до красивых природных окрестностей, где, расположившись семьями или группами могли позагорать на солнце, искупаться и, конечно, же выпить и закусить с друзьями. Транспортные средства состояли из небольшого пароходика с баржой на буксире (местное озеро было очень больших размеров).

Однажды в воскресение, и я принял участие в подобном мероприятии на природе. Все отдыхающие высадились с пароходика в одном из красивых мест побережья озера. Кругом девственный и загадочный таёжный лес полянки, рядом вода. В изобилии ягоды и грибы. Бегают даже зайцы!

И началось, по сути дела, просто пьянство! Просто гуляли, купались в озере и пили горячительные. Я присоединился к работягам своего цеха, которые стремились подливать мне в стакан водки! На Севере пили стаканами, а не рюмками. Я и выпил больше, чем следовало. Сделав два-три глотка водки, я отставлял свой стакан подальше и старался получше чем-нибудь закусить, но мне подливали и подливали — шла моя проверка, справлюсь с водкой, или нет?

Вечером, уже в сумерках, все отдыхающие на веселе возвращались в поселок на том же пароходике, но не все могли сесть на него самостоятельно, кого-то заносили на руках под аплодисменты остальных.

В поселке по краю озера шла дамба. Я высадился с пароходика на этой дамбе, снял рубашку и брюки, отдал их ребятам, а сам пошел по деревянному лотку, по которому вода из озера сливалась в речку. Решил ещё раз окунуться для трезвости прежде, чем домой идти. Лоток от воды был очень скользким.

Когда я подошел к краю лотка и посмотрел вниз, далеко ли поверхность воды в речке, я поскользнулся и не удержавшись, полетел вниз в речку! Хорошо еще, что я не ударился о столбы, торчащие из воды. Упав в воду, я поплыл к берегу, но чувствуя, что устал, вылез на небольшой островок и сел на нем отдохнуть. Видя это мои работяги закричали мне: «Борис не плыви дальше к берегу, отлежись как следует, а уж потом плыви!» но я не послушал их, вошёл в воду и поплыл к берегу, как раз к тому месту, где стоял дом, в котором я квартировался. Видимо я тоже сильно набрался. Доплыв до берега, прямо по крапиве в рост человека пошел к забору, перелез через него и оказался во дворе. В этот момент на крыльцо вышла дочь хозяйки. Я попросил ее принести мне ведро воды. Помылся, черпая воду ковшиком. Всё тело было в волдырях от крапивы — жжение было жутким. Я получил урок и после этого случая, в Омутнинске больше никогда ни с кем не пил!

Но были и такие случае, когда отвертеться было сложно. Я же был начальником цеха, какое никакое, но начальство с материальной ответственностью за комплектующие по электрике. Довольно часто разного рода начальники подходили ко мне и предлагали выпить за дружбу, за хорошие отношения, а по сути, просил оказать услугу по устройству электрики у них дома. Ещё когда я приехал и предстал перед начальником комбината, он меня строго предупредил, чтобы я никогда и ни с кем на подобное не шёл, и я этому следовал. Кроме того, шёл 1936-й год и уже начались «посадки» за опоздания на работу, за простой оборудования, за воровство, за «подработку» с использованием чего-либо государственного.

В наше время всем руководила Партия, а тогда говорили: партия Ленина. Партийцы отвечали за «воспитание», уровень образования и досуг трудящихся. Следили за условиями работы и результатами труда бригад и отдельных рабочих, за их досугом и отдыхом, стремясь развивать возможности, как учиться, так и повышать свой культурный уровень. Даже были соответствующие документы Партии. Вот и у нас в поселке был организован Клуб. По субботам и воскресениям устраивались танцы, в которых, естественно, принимал участие и я, как мелкое начальство. Был у нас и учитель танцев, и я практиковался. Могу похвастать, что пользовался у девушек успехом, многие из которых, стремились привлечь к себе мое внимание. Приезжие молодые люди появлялись в поселке довольно редко и на них шла охота — у девушек была мечта вырваться из этих мест. Я познакомился на танцах с красавицей, которую звали Анфиса. Она усиленно приглашала меня прийти к ней домой в гости. И в очередное воскресение, я зашел. Она познакомила меня со своими родителями. Жили они в квартире из двух комнат и кухни, что было редкостью (в основном были коммуналки, или частные домики). Родители были рады нашему знакомству и тоже приглашали меня заходить к ним чаще и даже по вечерам ужинать.

Делать то мне по вечерам после работы было нечего. Зайти поесть куда-то некуда. Вот и был соблазн. Правда, дома, где я квартировал, хозяйка часто приглашала меня к столу, две её дочери часто заходили ко мне поболтать. Одна девушка, а другая разведенная. Мир не без «добрых» людей и мои приятели усиленно старались меня предостеречь: «Смотри Борис, не дай девчонкам охомутать себя! Рано тебе ещё жениться! Ты нам ещё пригодишься.» Да, в то время всем было до всего и советчиков было много.

В поселке была молодежная футбольная команда, которая выезжала на соревнования даже в город Киров. В эту команду приняли играть и меня. Это было общественной нагрузкой. У меня сохранилась даже фотография нашей команды! Я не очень хорошо играл в футбол, но надо было чем-то заниматься, а игра в команде шла, как общественная работа.

ВРЕДИТЕЛИ, ДИВЕРСИИ и РЕПРЕССИИ

В 1937-м году, когда я находился в Омутнинске, по стране прокатилась волна всевозможных вредительств и диверсий в народном хозяйстве. Произошло это и на нашем металлургическом комбинате. С комбината внезапно уволился начальник котельной. А котельная не только отапливала помещения, но и снабжала паром прокатные станы цехов комбината. Получаемая на комбинате, сталь расходилась по многим заводам страны, в том числе требовалась и заводам оборонной промышленности.

Над Комбинатом нависла угроза разбирательств со стороны НКВД для поиска виновных с последующим их публичным наказанием, как это происходило в других местах.

Директор комбината вызвал меня к себе и заявил, что назначает меня временно исполняющим обязанности начальника котельной при сохранении за мной и обязанности начальника электроцеха. Я пытался отказаться, так как, хотя и изучал в техникуме работу паросилового хозяйства предприятий, практически с этим дела не имел. Начальник и слушать не хотел. «Комбинат должен работать, нашу сталь ждёт страна. Партия приказывает тебе обеспечить работу на двух фронтах. Иди и работай!»

Конечно, денег мне платили уйму, и за 2-х начальников цехов, и за дежурства и за переработку, и премии директорские, но разве в деньгах было дело — я боялся запороть дело, а отвечать потом своей головой.

Мне было тогда двадцать лет уже. Я и не думал, что котельная станет для меня испытанием на прочность. В ночное время работы котельной, как правило, дежурил сам. Не прошло и недели моей работы, как однажды ночью я обратил внимание на то, что изменился звук, исходящий от котлов. Котлы как-то по-особенному загудели. Я сразу же побежал по металлическим лестницам вверх к водомерным стеклам, которые были установлены над котлами. Они показывали, что уровень воды в котлах растет прямо на глазах! А откуда вода? Странно!

Раздумывать дальше было нельзя! Я предположил, что водомерные стекла врут. Но почему?! Что с ними случилось?

(В последствии было установлено, что кто-то умышленно вывел из строя все водомерные стекла на котлах!)

Я бросился по лестнице вниз к топкам котлов. Раздумывать дальше было нельзя. Закричал своему помощнику и бывшему рядом рабочему: «Скорее хватайте шланги, открывайте пожарные краны и дверцы топок котлов, заливайте огонь в топках! Быстрее, быстрее!» Я предположил, что воды в котлах нет и они вот-вот взорвутся! Но, почему котлы без воды? Если будет взрыв, Котельная на много месяцев выйдет из строя и комбинат остановится! А это — страшно было подумать, что будет дальше со мной и персоналом, ведь, это моё дежурство.

Это был очень и очень трудный момент в моей жизни. Он прибавил седых волос на голове. А вдруг я ошибся?! Что тогда будет? Тогда вредителем буду я сам! Даже когда пишутся эти строки, я не могу вспоминать без волнения, что я тогда пережил!

Мы открыли топки и начали заливать огонь из шлангов. Котельная окуталась паром. Работать было сложно — из топок вырывался перегретый пар, благо он поднимался под потолок. Полный аврал! Жуткая картина. Я не ошибся.

На комбинате обнаружили вредителя. Он имел, как выяснилось позже, сообщников среди кочегаров котельной. На другой день вредителя арестовали. Я сам видел, как его под охраной увозили с комбината. Потом арестовали и кочегара.

Меня отметили в Приказе по комбинату, и лично начальник благодарил меня за бдительность и решительные действия, спасшие котлы, а всему начальству свободу. Мне прочили повышение в руководители.

В это время моя мать прислала из Костромы два письма: мне и директору комбината. Мать написала, что она сильно заболела, одинока и ей некому помочь. Тогда в стране существовал порядок: если женщина сильно больна и у неё сын один, то с любого места работы его разрешалось отпускать домой к больной матери! А вообще, если человек увольнялся по собственному желанию с места распределения, то он должен был отработать свою учебу в течении трех лет.

Директор комбината, уговаривал меня искать варианты, но вынужден был дать согласие на мое увольнение, но просил отработать пару месяцев и подготовить себе замену. Уезжать мне не хотелось, я чувствовал, что здесь меня приняли и мне светит хорошая должность. В то время каждый молодой специалист о таком только мечтать мог — попасть на инженерную должность. К сожалению, я не сразу понял, что письма мамы были простой манипуляцией и проявлением её эгоизма, желанием чтобы сын обеспечивал её жизнь, был рядом.

Все бы ничего, но местная футбольная команда пригласила меня сыграть матч в футбол с приехавшей командой из города Кирова. В команде меня ценили за то, что я быстро бегал, хоть и играл плохо. В сборной команде Омутнинска я играл центр форварда. И вот во время игры я забил первый гол в ворота противника, а через 10—15 минут, получив хороший пас от нашего игрока, пошел на прорыв к воротам противника, и вдруг меня как будто бы что-то сильно ударило по пояснице. Я мгновенно согнулся и упал вперед на руки, пробежав по инерции «на четвереньках» еще несколько метров под хохот зрителей. Встать сам я уже не мог. С поля меня унесли на носилках.

Диагноз врачей: мгновенный летучий ревматизм и ишиас позвоночника от перенапряжения (в том числе, наверное, и нервного в последние дни в котельной). Я и сейчас не понимаю этого диагноза.

Директор комбината, учитывая, что я вероятно надолго вышел из строя, и еще не известно, чем может закончиться мое лечение в местной больнице, а также учитывая просьбу моей матери, дал согласие на мое срочное увольнение с комбината и на отправку меня в Кострому. А ведь мне прочили там хорошее продвижение. Прощаясь со мной, Директор комбината выдал мне отличную характеристику: «Жаль, что ты уезжаешь, мать — понимаю, вот держи, с этим устроишься на любую работу».

ПОИСКИ НОВОЙ РАБОТЫ

В больнице мне дали санитара, который сопровождал меня до города Кирова, так как даже встать с нижней полки в купе вагона я не мог без посторонней помощи. Не мог я также и нести свой чемодан с «пожитками». В Кирове в вагоне меня поручили попутчикам до Костромы. Попутчики мне и помогали в поезде. Люди были добрые, внимательные к чужой боле и проблемам. Это вам не сейчас — когда все стали равнодушными.

Когда я приехал в Кострому и добрался с трудом до нашего дома на улице Шагова дом №5, моя мать вызвала врача на дом. Врач поставил диагноз: «летучий ревматизм плюс ишиас». Сговорились они что ли?

Меня положили в Центральную городскую больницу. Всю мою одежду мать забрала домой, чтобы не пропала, как она сказала. Первые два дня она меня навещала, а потом пропала куда-то и больше не приходила. Меня усиленно лечили электропроцедурами и уколами, что тоже было мучением.

Через две недели мне стало лучше, и врач сказал: «Пожалуй, через пару дней мы тебя выпишем! Пусть мать принесет одежду!».

Прошло два дня, потом четыре, а мать все не приходила! Главврач предложил: «Ну что же, придется тебя выписывать в больничном халате! Не голым же выпускать!». Но мне повезло — мать наконец-то пришла, а через два дня и одежду принесли, и я с палочкой побрел по улицам Костромы к себе домой с болью в спине, думая, что там дома происходит. Я жалел, что оставил комбинат и вернулся домой — этого мать и боялась.

А уже через неделю началась моя обычная жизнь: ходить за водой, подметать по утрам дорогу против дома и ходить колоть дрова. Физически я поправился и окреп. Теперь надо было думать и о работе. Надо было зарабатывать деньги, иначе не на что было жить! Хотя отец и присылал из Ярославля немного денег и были небольшие накопления. Хотелось уехать.

В Костроме, в местной газете «Северная правда» появилось объявление: «В Москве образована организация „ТРАНСЭНЕРГОКАДРЫ“, суть деятельности которой сводилась к обучению техминимуму рабочих предприятий: электромонтеров, мотористов, лифтеров и других смежных специалистов. Работа разъездная по 20—30 дней в различных районных городах Ярославской и Костромской областей».

Контора «ТРАНСЭНЕРГОКАДРЫ» и ее администрация находились в Москве, а в Костроме, Ярославле и других городах были ее филиалы. Я подал заявление представителю этой конторы в Костроме. Меня сразу приняли на работу инструктором. Условия такие: один месяц работы инструктором на производстве с группой новобранцев, вызов обучаемых в Москву для принятия комиссией экзаменов у обучающихся, вручение им удостоверений о прохождении техминимума для дальнейшего продвижения по службе, и мне премия за каждого сдавшего экзамен.

Как преподаватель я получал зарплату по 30 рублей с обучаемого человека, но только за того ученика, который успешно сдал экзамен комиссии из Москвы. Группа обучающихся была в пределах 20 человек.

И вот я начал свою работу в качестве инструктора-преподавателя, разъезжая по фабрикам и заводам и, даже, совхозам Ярославской и Костромской областей.

И конечно же, почти везде не обходилось без каких-либо происшествий. Выпускные экзамены о прохождении обучения техминимума, как правило, проходили успешно, так как я всегда старался вложить свои знания в каждого обучающегося. Но был один единственный случай, когда я не получил свои заработанные 30 рублей. Женщина обучалась в группе мотористов. На экзамене член комиссии спросил ее: «Какой рукой следует включать рубильник электромотора на 500 вольт в чугунном распределительном ящике?». Она ответила: «Правой рукой!», «А почему же?» — спросил член комиссии. Она ответила из озорства, что в окошечке рубильника видит своё отражение! Ей поставили двойку, и денег за ее обучение я не получил! А следовало ответить, левой рукой, когда лицо моториста не находится против стеклянного окошечка чугунного распределительного ящика, могущего взорваться при коротком замыкании в электромоторе — ручка рубильника так установлена.

Был у меня еще один случай на текстильном комбинате.

При дистанционном включении электропитания одного из цехов завода, произошло мгновенное выключение масленого трансформатора, что плохо, на высоковольтной электроподстанции. В это время я, как раз и находился на этой электроподстанции.

Я быстро сориентировался и вручную, без автомата, включил выключившийся трансформатор. И не дал ему выключиться вновь. Дежурный заорал: «Что вы делаете? А вдруг короткое замыкание? Трансформатор может взорваться!». Я спокойно ответил: «Никакого короткого замыкания в трансформаторе нет вот приборы! Просто случайно замкнуло два провода системы дистанционного включения». И я оказался прав!

Директор комбината похвалил меня и спросил, а как я догадался, что это не аварийная ситуация. И я сказал, что, приезжая на очередные заводы или фабрики для обучения группы электромонтеров, предварительно тщательно изучаю все электрохозяйство предприятия, и поэтому знаю все нюансы не хуже самих работников данного предприятия.

И этот принцип меня ни разу не подвел!

Проработав так почти год: по месяцу в каждом городе или поселке, я понял, что мне необходимо учиться дальше! Знаний, полученных в техникуме, мне стало мало. Иногда мне задавали такие вопросы, что я сам терялся с ответом.

Я поехал сдавать вступительные экзамены в Политехнический институт в Ленинград. К сожалению, в институт я не поступил. Не мог, по своим знаниям тягаться с теми, кто только что окончил школу. А подготовился к экзаменам я плохо, времени не хватило!

Завалив два экзамена, я забрал свои документы и вернулся в Кострому.

Ну если уж быть полностью откровенным, в своих повествованиях, то я должен признаться, что была ещё причина: мне не очень-то хотелось расставаться с первой своей девушкой, которая осталась в Костроме! эх, молодость.

По возвращению домой, я поступил работать сменным электротехником на городскую электростанцию имени Дзержинского. Хорошие характеристики снимали все вопросы при поиске работы. Работать надо было в три смены, в том числе и ночью.

В мои обязанности входило следующее: помогать по работе сменному дежурному по пульту управления, по наблюдению за приборами и записью показаний, а их было очень много. Надо было ещё записывать каждый час в книгу дежурств о всех изменениях в работе пульта, контролировать в машинном зале работу трех турбогенераторов: нагрев подшипников и систему их охлаждения, контролировать подачу торфа по транспортеру в котельную, контролировать работу трансформаторных подстанций, помогать дежурному по пульту при включении двух турбогенераторов на параллельную их работу. Все мы делали руками, автоматики не было. На пульте полно тумблеров, приборов, рубильников, переключателей и надо знать последовательность включения/выключения каждого, а ещё сбегать и во всем убедиться глазами и ушами — как работает.

При ночном дежурстве всегда смертельно хотелось спать, хотя и старался я перед заступлением на дежурство поспать дома. Ночью, чтобы не уснуть, ходил по машинному залу, чаще контролировал множество приборов и делал записи.

Однажды ночью произошел такой случай: на одном из работающих турбогенераторов, на токосборных кольцах на валу возник круговой огонь. Ни дежурные в машинном зале, ни дежурный по пульту, ни тем более я сам, не могли понять, почему возник круговой огонь? Температура нагрева генератора стала резко расти. Решили остановить неисправный турбогенератор. Для этого было необходимо сначала снизить нагрузку на нем, переводя потребители на второй турбогенератор, но он принять на себя всю нагрузку города не мог.

Стали отключать подачу электроэнергии на некоторые фабрики и заводы города. Был список важных и второстепенных объектов электропитания. Выключили все уличное освещение Костромы и второстепенные потребители. Город погрузился во тьму! На электростанцию срочно прибыл главный инженер.

Оставшуюся нагрузку необходимо было снять с неисправного генератора, переведя ее на исправный. Делать это надо было медленно. На пульте, по приборам обнаружили, что с неисправного турбогенератора нагрузка снимается, а на исправный не переходит! Никто не мог понять, в чем же дело?

А до этого сам главный инженер принял решение снижать нагрузку не постепенно, а сразу перевести оставшуюся нагрузку на исправный турбогенератор, что было серьёзным нарушением Инструкции. Генератор и коммутаторы скачек нагрузки не выдержали, и по току автоматы на пульте отключили всё электроснабжение, и даже на самой электростанции. Машинный зал погрузился в темноту. Все заметались, ища и включая аварийные фонари, потом включили аварийное освещение пульта. Сразу выяснили, что перегорели предохранители на приборах пульта. В машинном зале в темноте гудят турбогенераторы, воздух аж вибрирует, полутьма. Нервозная обстановка. Я доложил главному инженеру, что буду сам заменять сгоревшие детали, достал ЗИП, и с фонариком полез в недра пульта управления.

В этот момент раздался телефонный звонок. Звонили из НКВД (чего мы все и боялись больше самой аварии): «Почему город в темноте? Сейчас приедем сами и решим, кого сажать за решетку за вредительство!»

Не трудно понять, каково было нервное состояние дежурного персонала и Главного Инженера, который взял команду на себя. К приезду представителей из НКВД мы уже сами разобрались в чем дело. Оказалось, что в системе охлаждения турбогенератора возникла воздушная пробка. Охлаждение генератора прекратилось. Токосъемные кольца на валу турбогенератора расширились и при вращении вала стали тереться о войлочную прокладку генератора. Войлок загорелся и возник круговой огонь. Сейчас пишу, кажется, всё просто, а тогда все забегали. После звонка из НКВД поняли, если исправить не успеем, кто-то сядет, кого-то расстреляют.

Я заменил сгоревшие предохранители, приборы, почистил подгоревшие контакты реле. Потом мы с бригадой устранили неисправность в системе охлаждения турбогенератора, промыли трубопроводы, удалили воздушную пробку, и запустили генератор в работу.

Успели. Но всё это далось таким усилием и напряжением нервной системы, что меня колотило. Когда приехали люди в кожаных куртках, в городе везде был свет, а у нас всё оборудование работало. Главному Инженеру и мне, как сменному мастеру, пришлось объясняться. Выяснилось, что начальник не сильно разбирается в электрике, но ответственность с себя не снимал, а мои объяснения причин, следствий и наших действий вполне удовлетворили приехавших.

Когда проверяющие уехали, Главный Инженер вытер со лба пот и пожал мне руку, сказав: «Спасибо, молодец, сам понимаешь, могли сесть.» Такое было время. До этого страна была лапотной и неграмотной, а ей предстояло выживать и развиваться, вот всех и учили ответственно работать.

Даже просыпаясь ночью дома, я спрашивал мать все ли в порядке. Мать смеялась и говорила: «все в порядке, спи, спи!». На работе я постоянно сталкивался с отказами оборудования. Например, если лента транспортера, подающего торф и уголь в котлы, вставала, могли остановиться генераторы, а дальше и весь город. Надо было все делать бегом. Такое орево стояло, мат! Нервы были на пределе. Такая работа и ответственность сопровождали меня долгие годы и наложили отпечаток на мой характер и нервную систему, что потом сказалось и на отношениях с детьми.

Я понял, что мне следует сделать перерыв в работе и еще попытку для сдачи вступительных экзаменов в институт. Выбрал Энергетический Институт в городе Иваново, который был на хорошем счету. Преподаватели «старой школы» уезжали работать в провинцию — так было меньше шансов попасть под репрессии — и в Иваново собрались лучшие.

Хорошо, что мне удавалось ещё как-то отвлекаться от нервной работы.

Часто встречался с парнями, с кем учился в Училище. Ребята звали меня с собой на танцы, или в Клуб, в кино. Они знакомили меня с девушками, окончившими педагогический институт и тянули в Дом Учителя. Там постоянно устраивали вечера танцев, работали разные кружки, проходили самодеятельные представления, и вообще, была возможность общаться между собой. Меня постепенно приняли в компании.

Это была моя разрядка от работы и от разногласий, всё чаще возникавших, с матерью дома, которая требовала от меня жить по её правилам, и вообще, сидеть рядом с ней. А я был молодым парнем, вся жизнь впереди, были и мечты, тянула работа, хотелось учиться.

При Доме Учителя организовали драматический кружок. Его возглавил артист костромского театра имени Островского Ярчевский — яркая и талантливая личность. Конечно, и я сразу стал там заниматься, было интересно. Ярчевский не только учил нас «играть», он нас образовывал, воспитывал.

Мы репетировали маленькие водевильчики, сценки из спектаклей и играли их в каком-либо институте или в Доме культуры. У меня в водевилях получалось довольно неплохо. Со мной рядом был мой друг по техникуму Валерий Благовещенский.

Костромской драматический театр решил поставить пьесу «Платон Кречет», главную роль Кречета поручили играть мне! Я долго и упорно репетировал, входил в роль. Меня проверили в театре, и режиссер сказал: «С ролью справился. Получается неплохо!» Но за три дня до спектакля заболели сразу три актера, и пьесу пришлось снять с программы. Так я свою роль в театре и не сыграл. Может и хорошо. Позже, в Московских театрах я увидел, как играют настоящие актеры.

Интересный вопрос, а какую роль мы играем в реальной жизни. На мой взгляд лучше быть самим собой, но всегда хочется казаться лучше, (а надо быть лучше) и тогда играешь чужую роль, главное, не вживаться, а оставаться самим собой. Повидал я потом чиновников с масками на лице людей значимых и вроде умных, а на самом деле дураки дураками, играющие роль «начальник», а дела тормозили, и глупые решения принимали, а кто-то расхлебывал за них. Не в свои сани не садись!

Иногда по вечерам я ходил на городскую водную станцию. Это вроде большого дебаркадера, с множеством лодок и с большим для танцев залом и столами для игры в домино. Да, вот такие сочетания были. Сидят лихие парни с папиросами в уголке рта, стучат костяшками по столу, ругаются, а вокруг танцы, пары кружатся и вдоль стен «девчонки стоят, платочки в руках теребят».

В выходные дни, с компанией знакомых ребят и девчат, я переправлялся на шлюпке на другую сторону Волги, на пески, где купались и загорали на солнце. Я всегда брал с собой свой фотоаппарат — Фотокор и делал снимки. А дома в чулане их проявлял и печатал фотокарточки, а потом раздавал их своим друзьям.

Между прочем, эти фотографии в дальнейшем послужили основой для создания домашних фотоальбомов, в которых отражена жизнь нашей семьи до последних дней.

Вспоминая сейчас то время, я не могу не упомянуть о странном для меня факте: девчонки зачастую проникались ко мне доверием. Они стремились поделиться со мной сокровенным, посоветоваться о каких-то своих девичьих секретах. Меня называли «свой в доску», «всегда поможет и даст дельный совет». И возможно, по-этому среди девчат я пользовался успехом. Вообще, со мной многие дружили. А вот в семье доверительных отношений мне добиться не удалось — характер, нервная работа. И потом на службе друзей было мало. Я был требовательным, а про меня говорили — у него характер плохой. Мало кто хочет слышать правду.

НАДО УЧИТЬСЯ, УЧИТЬСЯ, УЧИТЬСЯ

К экзаменам готовился самостоятельно. Это было сложно, т.к. надо было знать много того, что я и в школе не учил, и учебники найти. Да еще и лето выдалось жаркое. Товарищи забегали и тянули с собой — то на реку, то на танцы, то на рыбалку. В то время учиться было трудно во всех отношениях.

По приезде в Иваново, абитуриентов селили в общежитии. Ночами мы не могли спать: нас одолевали клопы в матрацах, и мы их ночью выкинули все в окно во двор. В общежитии этого даже никто и не заметил, нам ничего не сказали. Спали мы просто на голых сетках, подкладывая одежду. Для нас жизнь была, как бой, или марш по пересеченной местности.

Экзамены я сдал. Но нам не говорили оценок, а только сдал, или не сдал. Кто сдал, шёл сдавать дальше. В конце все были в нервном ожидании.

Приемная комиссия наконец-то повесила на стене списки принятых в институт, где и собралась толпа ожидавших своей участи абитуриентов. Через их головы, подпрыгивая, и вставая на носочки, я увидел в списке свою фамилию!

Моей радости не было границ! Наконец-то я добился чего так хотел и к чему стремился в душе все последние годы — я студент института!

С первого сентября 1938-го года я, как студент, начал заниматься на первом курсе Ивановского Энергоинститута. Отец был очень рад за меня, сказал, что поможет.

Но летом 1937-го года Отец был репрессирован.