Бесплатный фрагмент - Восемь-восемь

Часть первая

— –––––––––––––––––––––––––––––––––––––
1

Меня назвали Лехой в честь деда.

С самого детства я проявлял мистическое сходство со своим родственником. В привычках, предпочтениях, манере речи. Например, я никогда не делал закладок в читаемых книгах. Страницу запоминал, а абзац отчеркивал ногтем. Как дед. Никто не учил меня этому. Обыкновение проявилось само по себе. Будто вспомнилось. А еще я питал врожденную любовь к грузовым автомобилям. Я игнорировал собак и кошек, мне были до лампочки игрушечные автоматы, но когда я видел, как мимо меня, дымя сожженным маслом, проезжает горбатый «зилок», то бежал за ним на край света. И в этот момент по щекам моим текли слезы счастья.

Всю жизнь мой дед проработал шофером. Исколесил полстраны и, думаю, был мировым мужиком с кучей дорожных баек и анекдотов. Мою двоюродную сестру он звал Олегом, хотя она была даже не Ольгой. Так сильно дед хотел внука. Жаль, мы с ним ни разу не встретились. Он умер от опухоли головного мозга за несколько лет до моего появления на свет.

Однажды, бухая у Серого на квартире, мы заговорили об этом. О переселении душ и всем прочем. У нас имелся ящик пива и пятница, и мы были полны решимости разложить все по полочкам.

— Нет, — в конце концов произнес мой товарищ. — Я не верю в эту галиматью. Но знаешь, во что я действительно верю? Я верю, что умершие предки на самом деле определяют судьбу живых.

— Ты говоришь о генетике?

— Нет, черт подери, не только о ней.

Он был крайне импульсивным молодым человеком.

— И не о коллективном бессознательном, — заверил меня тут же он.

Удивительный тип. Отучился на повара, но взахлеб читал философию. Как-то раз я нашел у него на полу возле кровати «Закат Европы» Освальда Шпенглера. С черно-белой фотографией мыслителя на фронтисписе. Философ как две капли воды походил на Серегу. Только был на двадцать лет старше его. Во взгляде Шпенглера угадывалась пламенная непримиримость. Качество, которое долгое время после того четко ассоциировалось у меня со всем возвышенным и прекрасным.

— Так о чем же? — произнес я.

— Я говорю, твою мать, обо всех тех трансцендентных вещах, которые на ментальном уровне передаются нам по линии крови. Это не психология и не метафизика. Это биология в ее высшем смысле. У всякого рода есть дух. И все мы — единичные воплощения этого духа. Вот почему важно знать свою генеалогию. Изучая биографии родственников, мы постигаем и границы нашего общего с ними духа, а через это постигаем себя. Свои возможности и горизонты, свои заблуждения.

— Кажется, я понимаю.

— Твою мать, я не могу объясниться точней.

А ночью я вызвал такси. За мной подъехала старенькая «Тойота», в салоне которой стоял удушливый запах триллиона выкуренных сигарет. Машина безбожно скрипела, троила, чихала, но ехала. Упрямо и терпеливо, как старая лошадь. Водитель тоже, казалось, вот-вот двинет коньки. Таким он выглядел усталым и древним. Они, верно, состарились вместе. Он и машина. Я взглянул на одометр. Почти миллион километров. Можно было сгонять на Луну и обратно, по дороге заскочив на МКС. Я даже присвистнул. Эта парочка вызывала у меня уважение.

— Как, есть работа? — спросил я водителя.

— Работа найдется всегда для того, кто хочет работать, — произнес таксист, неспешно катя по дороге. Казалось, что он умирает и машина просто едет накатом. — Главное, есть ли у тебя деньги?

Я представил себя со стороны. Пьяный, футболка порвана после того, как мы с Серегой решили посостязаться в борьбе, на руках — ссадины. Вид как у разбойника с большой дороги.

— Держи, шеф, — сказал я, протянув сотку.

Таксист удовлетворенно убрал ее в нагрудный карман рубашки.

— Хочешь подработать в такси? — спросил он.

— А почему нет? — пожал я плечами.

Все дело в том, что недавно отец подарил мне старенький «Жигули», без дела ржавевший у него в гараже. Конечно, не «Зил», но для первой машины что надо. И я вправду подумал: «Почему нет? Сиди себе с книжкой у магазина да развози милых старушек с продуктовыми сумками по домам. Романтика, черт подери». Мысль стать шофером так неожиданно созрела в моей голове, что в этом можно было обвинить лишь покойного деда — его дух или гены, называйте как нравится, — нашептавшего мне эту идею.

— Студент? — поинтересовался таксист.

— Уже нет, — сказал я. — Ушел с последнего курса филфака.

— Отчислили, что ли?

— Да нет же. Просто трезво прикинул: максимум, что меня ждет после получения диплома, — работа школьным учителем за двадцать тысяч. А мне это не улыбается.

Я всем рассказывал эту историю. И в общих чертах она соответствовала действительности. Не говорил я только, что сначала ушел в академ. Несчастливая любовь, знаете ли. Не мог я сидеть над учебниками, когда мне хотелось бежать черт его знает куда, лишь бы не находиться наедине с самим собою. Я съездил на вахту на Сахалин, в Абакане поработал на стройке, а когда год истек, защита диплома показалась мне такой мелочью, что ради нее не стоило и заморачиваться. Не представлял я себе больше жизни, связанной с ведением бесконечных отчетов, журналов и ежемесячных листов самооценки. И все это под садистский диктат директора-неврастеника.

— Лучше устраивайся по специальности. Такси — это для пенсионеров и тех, кто не может найти себя в жизни. А ты еще молодой. Стоит попробовать себя по призванию.

— Избавляетесь от конкурента? — спросил хитро я.

Таксист рассмеялся. Нет, он был офигительным. Правда.

— Ни в коем случае.

— Хотите узнать мое мнение?

— Валяй, — сказал он.

— Как по мне, так вам давно пора на покой. Нянчиться с внуками, смотреть по кабельному «Семнадцать мгновений весны», а вечерами сидеть на лавочке возле подъезда, дышать воздухом и вспоминать все былое.

— Я еще не так стар, — смеялся таксист.

— Да, нужно освобождать дорогу для молодежи.

— Но не в таксисты же?

— В том числе и в таксисты.

Водитель, не переставая, смеялся. У него было превосходное чувство юмора. Большое и мягкое, как он сам. Расстались мы с ним друзьями. А на следующий день я пошел в таксомоторную фирму.

2

Я на всю жизнь запомнил свою первую смену.

В то время у нас еще не было «Убера» или «Яндекса», которые раздавали заказы через приложения на «Андроид». Компании работали по старинке, то есть по рации. А когда ты в такси первый день, город знаешь на уровне обывателя и общий твой водительский стаж — четыре с половиной часа, такая работа способна обратиться сущим кошмаром. В рации треск, голос диспетчера слышен так, будто звучит из самих чертогов Нерзула, и на то, чтобы сориентироваться, как, черт побери, далеко ты находишься от клиента, у тебя есть пара секунд. Самое большее.

— Мальчики, Пушкина, сто шестьдесят восемь, — сообщала диспетчер и тут же в ответ слышалось двадцать мужских голосов, во всю силу легких выкрикивающих свои позывные.

— Втор-пя-шестьдесят пер-двадца-седьмой, — примерно так звучала ответная какофония.

— Седьмой, — выдавала вердикт диспетчер.

— Почему седьмой? Первым был я, — пытался спорить один из водителей.

— Мальчики, вы так кричите, что только друг другу мешаете. Чей позывной я четко услышала, тот и получает заказ. Всем все понятно?

— Понятно, — хмуро отвечал завязавший перепалку таксист.

— А ты, двадцать третий, проверь рацию. Или встань в другом месте. У тебя помехи в эфире.

На то, чтобы получить первый заказ, у меня ушло часа три, за которые я успел порядочно известись. Я попросту не успевал вовремя жать на гашетку. Боже, выдай нашим таксистам оружие — и по сравнению с ними ДиКаприо из «Быстрых и мертвых» не годился даже на то, чтобы палить в небо. Да на Диком Западе они, верно, бы каждый день грабили по десять поездов, а шерифов убивали целыми пачками. Каждый из них, в конце концов, заработал бы по миллиону «зеленых», и никто б их не сцапал, если, разумеется, они сами, одного понта ради, не сдались бы властям. Но они жили в России, в самом начале двадцать первого века, и их сноровка ценилась недорого.

Как бы там ни было, удача все-таки мне улыбнулась.

Я стоял возле рынка. А так как эту часть города я более-менее знал и диспетчер, словно смилостивившись надо мной, назвал адрес не по номеру дома, а по названию магазина, среагировал я молниеносно.

— «Золотой дом», рынок, — послышалось в шипящем эфире.

— Восемь-восемь, — заорал я как полоумный.

— Восемь-восемь, — ответила диспетчер Маша. — Клиент ждет у главного входа. Поедешь до Черногорска, проспект Космонавтов, одиннадцать. Четыреста рублей.

Четыре сотки. Вот это удача! Одной заявкой я сразу отбивал весь простой, триумфально возвращаясь в игру. Наверное, ни один пассажир не видел такого счастливого водителя такси. Всю дорогу я держал себя так, будто вез самого президента. Для полного погружения не хватало лишь красной ковровой дорожки, к которой я с ювелирною точностью подрулил бы на адресе. От радости мне хотелось выкинуть что-нибудь этакое. Остановиться на светофоре и оббежать машину победной трусцой. Безумие? Знаю! Но я ничего не мог с собою поделать.

— Хоть дожди наконец кончились. Июль месяц, а настоящего лета еще не было, — зачем-то проговорил я, косясь в зеркало заднего вида.

Девушка переписывалась с кем-то по телефону.

— Ага, — проронила она, не подняв головы.

— Едете домой или в гости?

Тут она все-таки на меня посмотрела. Но посмотрела так, словно было без пяти минут шесть и ее только что попросили задержаться в офисе до полуночи. У меня даже пульс участился от жути.

— Послушайте, у меня был трудный день, и я хочу помолчать.

— Хорошо, помолчим. Ваше право.

Я включил радио. Не скажу, что мое настроение испортилось. Ведь я все-таки получал свои четыре сотки. Но музыка в машине звучала несколько громче, чем требовалось, да и вместо попсы играл тюремный шансон.

Вернувшись в город, я принялся брать все подряд. Только слышал знакомую улицу — тут же кричал свой позывной. Я не дожидался, когда диспетчер назовет номер дома, придя к заключению, что город наш небольшой, и в каком бы конце его клиент ни находился, все равно он будет где-то поблизости. Однако на деле подобная тактика выливалось для моих пассажиров в десятки минут ожидания, по истечении которых они готовы были меня растерзать.

Экономя время, я летел по улицам как угорелый, проезжая светофоры на желтый. Если мне требовалось развернуться, я бросался, словно атлет с шестом, через двойную сплошную. По кочкам проносился как по автобану. На проспектах и вовсе развивал сумасшедшую скорость. Тогда я имел весьма смутное представление об амортизации и таком тонком моменте, как соотношение цен на бензин и пройденном за день пути, поэтому в первый день, а возможно, и весь первый месяц работал почти что впустую.

— Я жду вас двадцать минут! — кричала разъяренная пассажирка с бешеным взглядом серийной маньячки. — Если бы я не торопилась, разве вызвала бы машину? Включите логику, умоляю!

— У нас аншлаг, дамочка, — успокаивал я ее, закладывая особенно лихой вираж. Мне казалось, что так я больше похож на таксиста. — Солнышко светит, и людям не сидится на месте.

— Тогда сказали бы сразу, что машин нет. Я вызвала бы другое такси.

— И отдать вас конкурентам?! Пристегнитесь, пожалуйста. Я доставлю вас к месту быстрей истребителя.

Дорога до пассажиров была сплошным лабиринтом. Это сейчас у каждого в телефоне есть навигатор, который любезно подскажет короткий маршрут до любой точки мира. Тогда приходилось пользоваться собственными скудными знаниями. Перед выходом на работу я купил в книжном подробную карту города. Разворачивая ее каждый раз, когда мне нужно было сверить свое местонахождение в пространстве, я клал карту прямо на руль, пытаясь одновременно управлять автомобилем и ориентироваться на местности. Наблюдая эту картину, люди открывали от изумления рты. Они, верно, думали, что я им мерещусь. На то, чтобы удостовериться в происходящем, у них попросту не хватало времени. Я пролетал мимо, как кролик Бакс-Бани из уолт-диснеевских мультиков. Мгновение спустя они приходили в сознание, но я уже был далеко, минимум за два перекрестка, не досягаемый для их эмпирических изысканий.

Стоит ли говорить, что у моей навигации была масса серьезнейших недостатков. Попробуй, например, с перепугу найти какой-нибудь маленький, Богом забытый проулок в районе «Космоса» или «Гавани», где их нашпиговано больше, чем в бразильских фавелах.

— Маша, где у нас улица Восьмого Марта? — спрашивал я диспетчера.

И она отвечала:

— Между Павшими и Цукановой.

Я разворачивал карту. Целых пять минут у меня уходило на то, чтобы найти злосчастные Павших Коммунаров с Цукановой и с ужасом осознать, что между ними находилось три добрых десятка улиц поменьше, которые безбожно змеились, ветвились и черт знает что еще делали во все направления сторон света, включая северо-северо-запад и юго-юго-восток.

К тому же в городе было полно «хитрых» улиц, которые никаким особенным образом на карте не отмечались. Такая улица могла упереться, например, в стадион или по непонятным причинам вдруг оборваться посреди чистого поля. И я думал: «Ну что ж, здесь я управлюсь по-быстрому. Всего двадцать дворов». И начинал искать нужный адрес на этом коротком, до дыр изъеденном шинами отростке асфальта, выбивая нанопыль из подвески, в полной уверенности, что клиент где-то рядом. Я проезжал улицу один раз, второй, третий, но так и не находил нужный дом. Тогда я снова разворачивал карту. Скрупулезно изучал каждый ее сантиметр, вчитываясь в мельчайшие буковки шрифта, и вдруг натыкался на продолжение своей улицы, объявлявшейся в другой части города. Словно пуля, вошедшая в тело в районе груди и вышедшая из него в пояснице, «хитрая» улица продолжалась в том конце Абакана, где ее никак не должно было быть. Логическому объяснению это не поддавалось. Видимо, «хитрые» улицы необходимо было попросту выучить, подобно исключениям из правил русского языка. А пока что мне приходилось в буквальном смысле слова ступать по минному полю. Часто мне попадались плевые улицы, но после них рано или поздно прилетала и «хитрая». И тогда на то, чтобы добраться до адреса, расположенного в каких-нибудь двух сотнях метрах, мне требовалось пятнадцать минут драгоценного времени.

Наконец, бумажная карта не показывала моего текущего местонахождения. Особенно остро недостаток сказывался в частных районах города или на дачах. Стоило проплутать там пару минут, как я совершенно терялся в пространстве. Не каждый хозяин коттеджа утруждал себя повесить на забор табличку с адресом. Порой требовалось проехать улицу до самого последнего дома, чтобы элементарно выяснить, как она называется. Когда же стемнело, разобрать, куда именно я подрулил, вовсе сделалось невозможно. Приходилось то и дело отстегивать ремень безопасности, вытаскивать свою задницу из машины и под оглушительный лай дворовых собак рыскать в округе в поисках хоть какого-нибудь указателя. В определенный момент у меня даже сбилось дыхание от подобной гимнастики, хоть с недавнего времени я и ограничивал себя пятнадцатью сигаретами в день.

— Вы что, толкали сюда машину через весь город? — решил пошутить над моей одышкой клиент на Орбитовских дачах.

— Нет, тащил ее на спине, — произнес я в ответ.

Наверное, несколько резче, чем требовалось. Во всяком случае, больше этот умник шутить не осмеливался, промолчав до самого выхода.

На восьмой час безостановочного мотания по городу я вымотался до предела. Честно признаться, я немного иначе представлял себе труд таксиста. Непыльная работенка, так принято про нее говорить. Полная чушь! От долгого сидения за рулем у меня смертельно болела спина. Да что там спина. Болела даже пятка правой ноги, потому что я постоянно упирался ей в пол, выжимая педали газа и тормоза. Выбравшись из машины, чтобы размяться, я попросту не смог разогнуться. Меня скрючило так, будто я весь день просидел в ящике Дэвида Копперфилда. Колени скрипели, словно несмазанные петли ворот, а спина, стоило мне потянуться, отозвалась таким громким хрустом, что раздайся он ночью в лесу, из того сбежали б все звери.

Нет, правда, если б я разгрузил вагон угля, а потом перерубил поленницу дров, то, наверное, устал куда меньше, чем проехав двести километров по городу на автомобиле, не оборудованном гидроусилителем руля и автоматической коробкой переключения передач.

Это было вождением на пределе возможностей. В автошколах не учили такому. Невозможно было пережить этот опыт, и используя автомобиль в частных целях. Тот ежедневно совершаемый обывателем десяти километровый пробег из дома до офиса и обратно, пусть даже с заездами в детский садик, на маникюр и в суши-бар за любимыми роллами, не открывал всех нюансов управления машиной. Можно было десять лет проездить в этом лайтовом режиме, но так и не научиться сдавать по двору задом или парковаться на забитой до отказа стоянке. Только в такси ты действительно преодолевал сопротивление дороги, а не катился себе по инерции. Никаких осточертевших, набивших оскомину маршрутов. Все время приходилось быть начеку. Вот я ехал на речку в компании подвыпивших зэков, осиливая метровые кочки и бескрайние лужи, донную карту которых еще не составил ни один мореход, а следующий заказ вел меня прямо на дачи с заросшей кустами полыни дорогой. И неизвестно, ни где впереди лежачие полицейские, ни за каким деревом видеокамера. Любой светофор с отсвечивающей в лучах заходящего солнца стрелкой мог преподнести массу неприятных сюрпризов. Например, вынести под несшийся на всех парах «Ланд Крузер», одна лишь фара которого вместе с ксеноновой лампочкой стоила дороже однушки в Саяногорске.

Порой жизнь усложняли и сами клиенты, чьи непредсказуемые, лишенные всякой логики комментарии вносили немалую путаницу в процесс ориентирования на дороге.

— Вон за тем магазином поверни направо, — спокойно вел меня к адресу один такой пассажир. — А сейчас поверни налево, — продолжал он своим усыпляющим голосом.

И вдруг ни с того ни с сего заорал, словно резанный:

— А сейчас направо-направо-направо!

Я нажал резко тормоз, одновременно сверяясь по зеркалам: нет ли сзади помехи. Тут же выкрутил руль до упора в правую сторону, целясь в едва приметную тропку, уходящую под уклоном, прямо перпендикулярно дороге. И только тут понял, насколько отвесный передо мной спуск. Но уже было поздно. Машина на всем ходу зарылась вниз носом, с металлическим лязгом ударившись защитой об огромный валун, торчащий из хребтины уклона подобно горбу на спине Квазимодо. От удара у меня лязгнули зубы, во рту появился солоноватый вкус крови. Но времени на то, чтобы прийти в себя, не оставалось. Спуск заканчивался глубокою яминой, преодолей которую я по центру — и легко остался бы без переднего бампера. Бешено вращая рулем, я держался самого края земляной насыпи, балансируя на ней, как на канате. Машина накренилась в бок градусов на шестьдесят. Еще чуть-чуть — и я бы перевернулся на крышу, продолжив спуск верх ногами. Не знаю, как мне удалось удержать автомобиль в равновесии. Разве что своей пятой точкой. Серьезно! У меня было полное ощущение, что сдвинься я хоть на миллиметр в сторону — и изменявшийся центр тяжести немедленно увлечет «Жигули» в головокружительный сальто-мортале. Наконец, стукнувшись правым колесом о неприметную выбоину на краю ямы, автомобиль выровнялся, заскакав по колдобинам, как газель по саванне.

— А теперь до самого конца прямо, — снова спокойно сказал клиент, словно только секунду назад не орал как помешанный. — И осторожно. Впереди плохая дорога.

В общем, к полуночи я чувствовал себя настоящим гонщиком болида Формулы-1. Научился управлять автомобилем за один день по ускоренной программе Илоны Давыдовны. Входил в повороты, как истребитель пятого поколения в девяностоградусные виражи, а по дворам двигался только задом. Я даже начал позволять себя разные штучки, наподобие обгонов при ограниченной видимости. От преждевременной седины клиентов спасало лишь то, что под вечер они поголовно садились в машину бухими.

Они сами просили трюкачеств.

— Давай делай эту телегу, — отлипнув от пивной банки, закричал один такой пассажир.

Разве я мог не принять его вызов?

Встав на педаль газа всем телом, я прилип к самому бамперу впереди идущей машины, ловя разряженные потоки воздуха, как в каком-нибудь меланхоличном «Наскаре».

Затем вырулил резко на встречку, включив пятую скорость.

— Давай! Мы его дрючим.

На небритом лице пассажира застыл безумный восторг. Красные после нескольких дней оголтелой попойки глаза блестели в свете уличных фонарей, как у пенсильванского графа.

Но тут светофор впереди засветил желтым, и мне пришлось перейти на нейтралку. Добытое с таким трудом преимущество в пять корпусов стремительно таяло. Вот она — подлая стратегия обывателя. Не ударив и пальца о палец, он придет к финишу первым.

— Езжай. Я за все плачу, — прокричал пассажир.

Дважды просить меня не пришлось. Я врубил снова пятую и вылетел на перекресток. Крадучись, на него уже забиралась черная «Гранта». Отчаянно засигналив, я перестроился в крайнюю правую полосу, пролетев мимо, как Молния Маккуин.

— Красава. Дай пять!

— Ну и напугали мы бедолагу.

— Плевать, — доставая бумажник, парировал пассажир. — В следующий раз будет смотреть по сторонам. Преимущество было нашим. Мы завершали маневр, он должен был уступить.

Отсчитав мне две сотки, он вышел, а я засобирался домой.

Как-никак я провел четырнадцать часов за рулем. И так устал, что не чувствовал тела. И все-таки я был счастлив. Словно вспахал огород у бати на даче. Одним словом, сделал что-то полезное.

Сдав рацию, я подсчитал прибыль. С вычетом комиссионных и сожженного топлива, которое я буду вынужден снова залить завтра в бак, у меня в кошельке было тысяча триста сорок рублей.

Для первой смены неплохо.

3

На следующий день я решил побить свой рекорд.

Ворон я уже не считал, ввязавшись в борьбу за клиентов с самой первой минуты. К трем часам пополудни я сделал десять заявок, начав строить весьма амбициозные планы. Я прикинул, что, если дела пойдут так и дальше, я смогу перекрыть прошлый заработок минимум в полтора раза. Перед моим мысленным взором светились, словно неоновые, астрономические цифры будущих выручек. Полторы тысячи, две, две с половиной. Наконец я увидел буквально сиявшую, подобно названию казино в залитом электрическим светом Лас-Вегасе, сумму в три с половиной тысячи рублей. Это сколько же в месяц? Даже с двадцатью рабочими сменами я рисковал перекрыть заработок учителя средней школы минимум в три раза. А если поднапрячься и отработать двадцать пять смен, то каждые полгода я мог совершенно спокойно летать в Паттайю на двенадцать ночей. Я бессовестно грезил, как со мной часто случалось, искренне веря в свои безумные планы.

А потом мне прилетела заявка до Минусинска. Двадцать пять километров пути и пятьсот пятьдесят рублей чистой прибыли. Похоже, мне действительно сегодня везло. И это уже были никакие не выдумки.

На адрес я летел как полоумный. Все казалось, что диспетчер скажет сейчас: «Восемь-восемь, отбой. Клиент уехал с другим, слишком ты долго». Такого фиаско я бы себе не простил. Поэтому еще за два перекрестка до въезда во двор прокричал в рацию:

— Восемь-восемь на месте.

— Звоню, — спокойно произнес диспетчер в ответ.

«Успел», — решил я. И хотя клиент мог запросто уехать без предупреждения, на душе мне сделалось легче. Когда же, подрулив к дому, я увидел у одного из подъездов парня, нетерпеливо поглядывавшего по сторонам, меня вовсе поправило. Захотелось выпрыгнуть из машины и расцеловать пассажира. В том, что это мой пассажир, я не сомневался. Двадцатичасовой опыт работы в такси безошибочно мне говорил, что все подпирающие подъезд люди только и мечтают о том, чтобы куда-нибудь скорее свалить.

— До Минусинска? — спросил он, открыв дверь машины.

— Поехали-поехали, — скороговоркой произнес я, словно мы были на фронте и по нашему квадрату во всю била союзная артиллерия.

После спринтерской гонки со временем я чувствовал себя все равно что под энергетиком. Стоило клиенту усесться в машину, как я бешено рванул с места, выбросив из-под колес шквал мелких камешек.

— Боже, ну и переворачивает меня, — произнес пассажир.

— Гулял вчера, что ли? — спросил я, стараясь взять себя в руки.

Это было непросто. Со двора я вылетел, как снаряд из Т-34, и, подрезав тихоходную легковушку, неспешно катящую в сторону готового вот-вот заморгать светофора, выскочил на дорогу, безбашенный и агрессивный.

— Не то слово. Пять лет не виделся с другом.

— Пять лет? Был в отъезде?

— В Москве. Сегодня улетаю обратно.

Я присвистнул.

— Далеко тебя занесло.

— Кстати, если подождешь, поедем обратно. Мне только сумку забрать — и в аэропорт.

— Без проблем, — сказал я, заложив широкий вираж на перекрестке.

— Сколько возьмешь?

— Косарь туда и обратно.

— Вот что мне у вас нравится, так это расценки в такси. В Москве бы за такое взяли тысячи три в лучшем случае.

— Ну так столица! — произнес в ответ я.

То, что творилось у меня на душе, было неописуемо. Бог мой — косарь! Выполнив этот заказ, я мог сразу ехать домой. И будьте уверены, я бы нашел чем занять свободное время.

— Один московский таксист мне как-то рассказывал, — произнес пассажир. — Подобрал он приезжих на Курском вокзале. «Куда?», — спрашивает. «До Ярославского», — отвечают они. А Ярославский вокзал находится сразу через дорогу, — рассмеялся парень. — Посещал когда-нибудь Москву? Приходилось бывать на площади Трех вокзалов?

— Не бывал. Но представление имею.

— Так вот, таксист включил счетчик и давай катать пассажиров по городу. Провез по Третьему транспортному, по Садовому, прокатил по Набережной мимо Кремля. В общем, устроил экскурсию. В итоге, когда он остановился у Ярославского, счетчик накрутил семь рублей.

— И они заплатили?

— Заплатили. А куда денешься?

Я представил себе этих людей. Должно быть пожилые супруги. Мужчина худой, с желтым от никотина лицом, в старой истрепанной кепке из кожзаменителя. Женщина полная, в свободном, черного цвета, платье с выцветшими аппликациями. И у них были большущие сумки. Не пластмассовые с колесиками и выдвижными ручками, какие вошли сейчас в моду, а клеенчатые в разноцветную клеточку. Приезжие так испугались города, что не нашли в себе сил возразить бессовестному бомбиле. Возможно, эти семь тысяч были их последними деньгами и, прежде чем расплатиться, женщина долго держала купюры в руке, не решаясь с ними расстаться.

Я даже перестал гнать, так меня возмутила эта история.

— Да ладно, — угадав мое настроение, произнес пассажир, — ему вернется все бумерангом.

Я немного остыл. И попытался припомнить, когда кому-нибудь из знакомых прилетал бумеранг. Сразу же вспомнился случай, когда Серега не вернул продавцу лишние пятьдесят рублей сдачи и тем же вечером его обсчитали в пивной. Выходит, схема и вправду работала. В моем воображении сразу же закрутилась картинка, как московский таксист разбивает машину. Но сначала его грабят преступники. А перед этим изменяет жена. Сурово, конечно. Но подобные люди заслуживают судьбы Иова.

Тем временем я вырулил из Абакана. Провел машину по мосту через одноименную реку, спустился к Подсиненским дачам и снова пересек мост, на этот раз через реку Енисей. Теперь мы с пассажиром катили по Красноярскому краю. Кругом тянулись холмы с одинокими соснами. Постепенно сосны собрались в небольшой бор, но лишь для того, чтобы минуту спустя расступиться, открыв широкий простор, подернутый вдалеке синей дымкой.

Минусинск был прямо по курсу. Старинный и живописный. Новая его часть, с панельными пятиэтажками торговыми центрами и металлическими гаражами сменялась старым кварталом, где местами встречались вполне колоритные здания. Я не бывал в Питере, но почему-то всякий раз, когда проезжал Минусинск, на ум приходил именно этот город. Единственное, чего ему не хватало, — так это лоска. Старинные здания выглядели заброшенными и нежилыми. Казалось, они вот-вот рухнут, подняв в воздух такую древнюю пыль, что от нее у жителей города начнется эпидемия бубонной чумы, осложненной китайским гриппом.

Всю дорогу клиент, не умолкая, рассказывал про Москву. Он жил на Садовом, по соседству с Меладзе. Его квартира стоила пятнадцать миллионов рублей, и каждые полгода он летал за границу. Побывал в Египте, Турции, Испании и Франции. Я верил ему и не верил. И в конце пришел к выводу, что даже если это вранье, то красивое, а значит, безвредное. Все равно что фильм про любовь, где в конце все живут долго и счастливо.

— Ну, я пошел, — сказал клиент, когда мы остановились на адресе. — Возьму сумку и сразу же выйду. А ты пока развернись.

Я включил радио и принялся ждать, напевая под нос сладкие, как варенье, слова популярных хитов. Я и не заметил, как прошло десять минут, а пассажир так и не появился.

Наконец я занервничал.

— Маша, у меня клиент ушел за деньгами, — пробубнил я. — И не возвращается. Набери его номер.

— Клиент недоступен, — ответила Маша минуту спустя.

— Набери еще раз, пожалуйста.

— А какой смысл? Я уже раз семь набирала.

Я запомнил, в какой подъезд он зашел, но что толку? Пять этажей, на каждом пролете минимум по три двери. Не буду же я долбиться во все квартиры подряд, как член избиркома?

Сукин сын так хорошо меня обработал, что я не потребовал денег. Побоялся обидеть столичного гостя. А тот, возможно, с детства жил в какой-нибудь Селиванихе и сейчас умирал со смеху, рассказывая корешам, как обвел меня вокруг пальца.

— С почином тебя, восемь-восемь, — грустно сказал по рации один из таксистов.

4

— Скорей на железнодорожный вокзал. Я опаздываю, — крикнула женщина, запрыгнув в машину.

Я тронулся с места с таким прошлифоном, будто вознамерился побить рекорд ускорения до сотни. Пассажирка чуть было не кувыркнулась в багажник. По Озерной, изогнутой, как неправильный вопросительный знак, я выжал восемьдесят, выбив днищем сноп искр о лежачего полицейского. Свернув же на Тараса Шевченко, переключился на пятую, принявшись планомерно укладывать стрелку спидометра.

Три дня я мечтал о клиенте, который куда-нибудь бы торопился. До этого я был единственным, кто спешил в этой машине. А это, сами понимаете, попахивает принадлежностью, хоть и не к сексуальным, но все же меньшинствам. Ты не мчишься на пределе возможностей. Тебя сдерживает отсутствие благой цели и гнетущая атмосфера молчаливого неодобрения. Клиент, возможно, только отужинал или провел приятный вечер с милою девочкой. Он умиротворен и вызывает такси, чтобы, погрузившись в приятный мысли, насладиться картиной вечернего города. А потом спокойно лечь спать. И тут он попадает в настоящий парк аттракционов. «Пристегнитесь, пожалуйста! Вы купили билет на американские горки».

Нет, торопиться в одиночку — все равно что идти на рыбалку с человеком, который видел природу в гробу. Удовольствия никакого. Но когда твой клиент и вправду опаздывает, тут твои навыки управления автомобилем развиваются до восьмидесятого уровня. Чувства обостряются тысячекратно. Глаза фиксируют каждую тень, мелькнувшую на обочине, каждый ухаб впереди. Мозг с компьютерной точностью высчитывает расстояние до светофоров, чтобы, ни дай Бог, не остановиться на красном. Проносишься сквозь перекрестки, будто ты одно целое с городом, его кровь или лимфа, и зеленый, мигающий подобно сокращениям сердечной мышцы, с устрашающей силой выталкивает тебя в очередную аорту проспектов и улиц. Твои руки становятся придатком автомобиля, его неотъемлемым механизмом, как коленчатый вал или помпа. Левая вцепилась в руль управления, правая в шаманском экстазе кружит над рычагом. Четвертая, пятая, нейтралка, четвертая, пятая. Замысловатому танцу рук вторят ноги, выжимая педали. Все чаще стрелка тахометра подползает к четырем тысячам. Мотор надсадно ревет, содрогаясь в экстазе газораспределительных взрывов. И каждый из них через ладони, через ступни ног передается твоему телу, вибрирующему, как струна, в один такт с машинным.

Я мчался по городу, как доставщик суши восьмого марта, и женщина на заднем сидение притихла. Она сама была уже, верно, не рада, что попросила меня поспешить. Но поезд не ждал ее на перроне, и остановить она меня не решилась. Похоже, на вокзал ей нужно было кровь из носу. Какой-то вопрос жизни и смерти. Как это часто бывает.

С Тараса Шевченко я залетел на улицу Пушкина. Здесь меня вовсе ничто не держало. Дорога прямая, точно ее укладывали по компасной стрелке, и светофоры настроены таким образом, что, угадав с одним перекрестком, остальные ты получал в качестве бонуса. По ночам машины летали по Пушкина как по автобану. И сейчас, выжав сто десять, я с удивлением обнаружил, что кто-то обошел меня как стоячего. Я зацепился за гонщиком, но мне катастрофически не хватало мощности. Мотор соперника гудел, как у реактивного самолета. Казалось, он и вправду решил взлететь в небо. Я гнался за ним, набирая стремительно скорость, но гонщик все равно от меня уходил. «Чайзер» с трехлитровым движком. Против него у меня не было шансов.

— Идет сто пятьдесят, — сказал я пассажирке.

В ответ она только прокашлялась. Тихонько, как мышка.

Я оставил позади улицу Вяткина и Щетинкина, пересек Карла Маркса и, заложив тошнотворный вираж, выехал на Привокзальную площадь. Пролетев сквер с памятником павшим солдатам, я ткнулся в бордюр. Да так сильно, что из-под правого колеса послышался хруст.

— Спасибо, — прохрипела женщина, выскочив из машины.

До чего же эпично она бежала. В одной руке два огромных пакета, во второй — сумка. И все это лихорадочно билось о ноги, норовя свалить ее на тротуар. Вот бы мне хоть раз в жизни захотелось так куда-нибудь попасть.

Я зажег свет в салоне. На переднем пассажирском сидение лежала тысячная купюра. Ни одной складки, словно появилась тут по волшебству. Такую не грех положить под стекло, на долгую память.

5

— Сит даун, плиз, леди.

— Спасибо, вы так любезны, мой герцог, — сказала жена.

— Ну что вы, мадам, это лишь малая толика того, что я действительно хотел бы сделать для вас.

Мы стояли возле машины и несли эту чушь. Я держал дверь а-ля столичный франт образца одна тысяча восемьсот двадцать первого года, пока жена устраивалась на переднем сиденье. Живот у нее был размером с баскетбольный мяч. Словно его надували шесть месяцев и скоро должны были забросить в кольцо. С таким обременением даже обычные вещи, как, например, посадка в машину, делались трудновыполнимыми миссиями, по которым прямо сейчас снимай голливудские блокбастеры с Брюсом Уиллисом и Джоном Траволтой в главных ролях.

— Подарите мне тогда бриллиантовое ожерелье.

— Бриллиант — это камень. А их носили неандертальцы во времена динозавров. Закажите лучше себе украшение из зубов льва, чтобы совсем походить на пещерного человека.

— Фу-у. Я думала, вы настоящий герцог.

— Я и есть герцог, мадам. С прогрессивными взглядами.

— Вы просто нищий, вот кто.

— Увы, мадам. Но именно нищета и ниспосылает нам мудрость.

Несусветная глупость, конечно. Но мы так придуривались. Брачные игры и все в этом духе. Жена у меня юморная. Причем ей было не обязательно что-нибудь говорить, чтобы я вдруг расхохотался, как умалишенный. Умилительная. Пожалуй, лучше про нее и не скажешь. Этакий маленький лесной зверек с гладкой шерсткой и большими глазами-прожекторами, которыми она светила во тьме. Ничего не поделаешь, жизнь в лесу — сложная штука, и ночью нужно видеть как днем. Эволюция в чистом виде.

Стоило просто приметить, до чего потешно у нее округлялись глаза, когда она удивлялась или была чем-то захвачена, и двадцатиминутный приступ хохота вам обеспечен. За это я прозвал ее Лупоглазом. Каждый месяц я давал жене в среднем по одному прозвищу. Со временем многие из них выходили из обихода, другие привязывались надолго. Никаких зайчиков, кисок, собачек и прочей вызывающей аллергию живности. До такой посредственности я никогда не позволил бы себе опуститься. Киска! Какая вульгарность… Сколько кисок обитает на улицах Абакана — не сосчитаешь. Это как если бы женщины всего мира ходили в одинаковых платьях. Из-за этого можно и устроить скандал. За киску — неделя без секса, за зайца — развод. Ну а за крокодила и вовсе смертная казнь, без права помилования.

В общем, мы с женой сели в машину. В свой выходной я решил свозить ее в кинотеатр. Я сразу почувствовал что-то неладное, когда опустился на кресло. Из-под правого колеса послышался враждебный металлический хруст. А когда, прогрев двигатель, я тронулся с места, этот хруст стал повторяться при каждом повороте руля. Все внутри меня обмерло. Сломался не автомобиль, а я сам, и Бог его знает насколько серьезно.

— Милый, что это за звуки? — спросила жена.

— Не знаю! — произнес мрачно я.

С герцогом было покончено. И судя по всему — навсегда. За один краткий миг я миновал декабристов, Октябрьскую революцию, нашествие немцев и кукурузу Хрущева.

— Будто вот-вот отлетит колесо.

— Не думаю, что это действительно может случиться.

— И тем не менее по звуку очень на это похоже.

День был безвозвратно испорчен. Фильм я смотрел с каменным выражением лица, не следя за сюжетом. А после сеанса отвез жену к дому и покатил в мастерскую.

— Капец правой шаровой, — произнес мастер.

— Много с ремонтом возни?

— Да нет, минут двадцать, не больше, — произнес беззаботно мужчина, вылезая из ямы, на которую я, как на операционный стол, загнал свои «Жигули».

Для него это было плевое дело. Он был привыкшим, ясное дело. Как хирург, каждый день отрезающий людям кучу конечностей.

— Сходи в магазин за запчастью. А я пока сниму неисправную.

— Хорошо, — сказал я.

Вечно я говорил «хорошо», когда хорошего ничего не было.

6

— Вот бабы дуры.

— С подружкой, что ли, поссорился? — спросил я пассажира.

— Причем тут подружка? Я вообще говорю. Видел бы ты, сколько к нам приходит баб за обналичкой маткапитала? Каждый день по двадцать–тридцать мамаш. Знаешь же фирму «Женское счастье»?

— Не знаю. Но продолжай.

— Да оно и не важно. Главное, что обналичивается лишь часть суммы. Но это никого не останавливает. Бабам позарез нужны бабки. И куда они их, по-твоему, тратят? Все до последней копейки спускают на водку. Еще мамашами называются, курицы. Что за больное поколение, а?

При этих словах он достал телефон и принялся фотографировать все, что попадалось ему на глаза. Мой бардачок с иконками православных святых, гипермаркет, который мы проезжали, припаркованные у тротуара машины. Когда же его фантазия иссякла он принялся крутить телефон в руках, как игрушку. Казалось, он просто не может сидеть спокойно на месте.

— «Сони Эриксон». Старенький, но камера охрененная. Шесть мегапикселей. Есть стабилизатор, вспышка и все дела. Фотает лучше профессионального оборудования. Вот, зацени.

Телефон был безбожно затертым, словно по десять раз на дню кочевал из кармана джинсовых брюк в ломбард и обратно. На крохотном экране фотографии выглядели как иконки на рабочем столе Windows XP. Но мой пассажир с невозмутимым видом листал их одну за другой. Вот кто-то жарил шашлык на берегу озера, потом возник некто в кепке с золотыми зубами, и, наконец, моему вниманию предстал групповой снимок: ребята в спортивной одежде обнимали друг друга на фоне железнодорожного вокзала.

— Чисто из-за камеры его и держу. Иначе бы давно поменял. Постоянно по работе гоняют: сними то, сними это. Сегодня отправили заснять дом. Клиенты отдают его нам в залог.

— Вам в «Женское счастье»? — спросил я.

— А чему ты удивляешься? Нужно же как-то крутиться.

Вскоре мы были на адресе. Дом оказался старым покосившимся зданием с облупившейся краской. Завалившийся на бок забор подпирало несколько прогнивших брусков. Дунь в его сторону — и вся постройка завалится к чертовой матери. Но пассажир, выбравшись из автомобиля, принялся деловито фотографировать ветхую собственность, то приближаясь к дому, то отходя от него на почтительное расстояние для лучшего ракурса. Сделав несколько снимков, он уверенно залез рукой в разбитую форточку. По всей видимости, с той стороны, на подоконнике что-то лежало. Спрятав находку в карман, клиент скорым шагом направился в мою сторону.

— Двигаем, — сказал он, оказавшись в машине.

Я тут же дал по газам, а клиент продолжил упражняться в своем ремесле. Он снимал пешеходов, снимал голубей и перистые облака. На одном из светофоров возле нас остановился «Марк II». Из открытых окон била громкая музыка. Что-то про стрельбу на ночных улицах и продажных ментов. Водитель, молодой парень в балахоне, слушал трек с окаменевшим лицом вождя североамериканских индейцев. Было впечатление, что буквально минуту назад он выкопал из земли топорик войны.

— Какой серьезный молодой человек, — произнес пассажир.

И сфотографировал его на свой телефон.

Несколько минут спустя мы подкатили к строящейся многоэтажке. У забора из рифленого металла гнил древний «Скайлайн». Со спущенными колесами и разбитыми фарами. Пассажир принялся фотографировать и его. Он обошел машину несколько раз, щелкая ее с разных углов, будто хотел выставить на продажу. Потом дернул переднюю дверь и, забравшись внутрь, зашарил по салону руками. Да он затаривался на неделю, не меньше. Видимо, хотел устроить себе праздник души, обкурившись до поросячьего визга.

— Тачка — просто огонь, — вернувшись, заговорил он, пока я выруливал на проезжую часть. — У меня самого когда-то такая была. Двести пятьдесят на ней шлепал по трассе — и хоть бы хны.

— Да, жаль «Скайлик».

— Руки бы оторвал людям, которые…

В следующий миг пассажир выскочил из машины. Скорость была небольшая, я как раз притормаживал у светофора. Он выскочил и побежал что было дури. С прямой, словно доска, спиной и методично работающими в такт друг другу конечностями. Каждый шаг переносил его сразу на три метра вперед. Не бег, а прыжки в длину, как на соревнованиях по легкой атлетике. Через металлическое ограждение тротуара высотой с третьеклассника-переростка он перепорхнул, даже не шаркнув ногами перил. Лишь чуть-чуть покачнулся при приземлении, но, элегантно поймав равновесие, ринулся во дворы еще непринужденнее, чем прежде. Если бы он не торчал мне три сотки, я б на него засмотрелся. Честное слово.

Воткнув машину в ближайший карман, я побежал следом. Но мои мышцы занемели от долгого сидения за рулем. Через ограждение тротуара, которое у пассажира не вызвало никаких трудностей, я перевалился словно мешок с картошкой и, тяжело плюхнувшись на асфальт, захромал дальше.

Клиент тем временем уже сворачивал за угол.

— Стой, стреляю! — прокричал я в отчаянии.

Когда я забежал во двор, там уже никого не было. Я рванул по пешеходной дорожке между домами, еще смутно надеясь поймать беглеца, но то ли он скрылся в одном из подъездов, то ли знал тайную лазейку на улицу. Во всяком случае, когда я выбежал на проезжую часть с противоположной стороны жилой зоны, след пассажира простыл.

Я лихорадочно крутил головой во все стороны. Улица шла с юга на север, ни где не сворачивая, и просматривалась, наверное, на километр в обе стороны. Я упустил его, это понятно. И никому вокруг не было до этого дела. Никто не кричал: «Я его видел, он побежал направо. За ним». Всем было плевать на меня и мои деньги.

— А я думала, таксисты уже на развалюхах не ездят, — заявила богатая дамочка, усевшись в машину.

На ней было платье из фирменного бутика и прическа, напоминавшая Пизанскую башню, вокруг которой выросли Альпийские горы. Надушена, как сам дьявол из ночного кошмара Кристиана Диора.

— А я думал, у британской королевы есть свой личный водитель.

— Безобразие, — не оценив юмора, продолжала она. — Едешь словно в консервной банке. И бензином воняет, как на заправке. Мы хоть до места доедем или развалимся по дороге?

— Доедем. Терпеть ваше общество, пока вас заберет другая машина, я не собираюсь.

На какое-то время женщина замолчала. Но я слышал, как она вздыхала на заднем сидение. Это было ужасно. Она вздыхала на каждой кочке, на каждом светофоре, где мы останавливались. На нервы это действовало просто убийственно. Понятное дело, я пропустил поворот. Когда ты везешь нервную бабу, у тебя обязательно пойдет что-то не так.

— Куда вы меня повезли? Вот же был перекресток, — еле сдерживая себя, чтобы не перейти на крик, зашипела фригидина. Видимо, она только и ждала чего-то подобного.

— Там сейчас пробки. На следующей улице будет быстрей.

— Послушайте, я всегда езжу этой дорогой, и никаких пробок на ней никогда не бывает.

— Это потому, что вы не ездили другой улицей.

— Что же вы мне говорите такое? Да я город, лучше вас знаю. Всего три светофора — и мы были б на месте. А теперь придется толкаться по переулкам. Там же сейчас не продохнуть. Время обеденного перерыва.

Спорить с ней желания не было. Но, видит Бог, не я начал первым.

— Я проезжаю этой улицей раз двадцать на дню и знаю, что делаю. Вы бы сначала доехали, прежде чем говорить.

— Зачем мне доезжать? Я и так знаю, что на этой улице пробки.

— Ну и где же они? — воскликнул я. — Где?

Этот последний мой довод несколько выбил женщину из колеи. Ибо улица, по которой мы ехали, против обыкновения действительно была абсолютно свободной. Однако вместо того, чтобы заткнуться, пассажирка снова принялась обсуждать техническое состояние моего автомобиля.

— Понаберут развалюх и идут работать в такси, лишь бы сэкономить на комфорте клиентов. Ведь явно передвигаться на этой машине опасно. Вспыхнет того и гляди, или колесо оторвет. Вы хотя бы показывали свой автомобиль, когда устраивались на работу?

— Дамочка, звоните в такси премиум-класса, раз так заботитесь о своей безопасности? У них одни иномарки.

— Безобразие. Работает в одной фирме, а рекомендует другую.

— Рекомендую, потому что знаю: вы скорее удавитесь, чем поедете по их ценнику. Не жгите мне нервные окончания. За семьдесят рублей вам «Мерседес» никто не подгонит.

Не знаю, вцепилась бы она мне через пару минут в волосы или нет, но, слава богам, мы были на адресе. Дамочка молча протянула мне сторублевку. Но если вы думаете, что ее молчание было золотом, вы ошибаетесь. Даже с закрытым ртом она действовала мне на нервы. Воздух вокруг нее вибрировал, как вблизи трансформаторной будки. Честное слово, я никогда так не радовался, что у меня есть мелочь на сдачу.

— Что я вам говорила? — победоносно сказала она, подойдя к моей двери. — У вас заднее колесо спущено. Просто чудо, что мы доехали до сюда живыми и невредимыми.

Нет, видно, наш мир окончательно погряз во зле и несправедливости, раз подобные этой женщине люди в конце концов всегда побеждают. Колесо было действительно спущено. Не знаю, быть может, моя машина готовила идеальное убийство. Что-нибудь в духе фильма ужасов «Пункт назначения». Шина спускалась, автомобиль накренялся, женщина вываливалась из неожиданно открывшейся двери, и тут по ней на всей скорости проезжал многотонный Белаз. Но дамочка вышла быстрей, чем цепочка коварных случайностей успела оформиться в смертоносный финал. Мне же теперь, ко всем бедам, предстояло менять покрышку. На тридцатиградусном солнцепеке, под раздирающий душу аккомпанемент диктуемых диспетчером заказов.

— Мальчики, Тельмана, сто восемьдесят пять.

— Черт, это же совсем рядом, — матерился я, остервенело срывая баллонником гайки.

— Некрасова, тридцать один «А».

— Шесть два заберет.

— Шесть два. Принято. Крылова, семьдесят девять.

— Оставляй за два восемь, красавица.

— Два восемь, заказ за тобой.

Она словно играла в морской бой, обстреливая соседние клетки.

Наконец, она жахнула прямо по тому место города, где я менял шину.

— Ивана Ярыгина, пятьдесят восемь.

— Да что же это такое? — подскочил я, буквально вырвав с проржавевшего барабана спущенное колесо. Да так, что машина грозно качнулась, едва не свалившись с домкрата.

Оставалось прикрутить лишь запаску. Я орудовал баллонником быстрей, чем вращался электрический гайковерт. Даже пыль поднялась с асфальта. Закрутившись воронкой, она полетела куда-то в сторону Соединенных Штатов Америки. Вот они удивятся, когда через два дня ни с того ни с сего над их западным побережьем разразится торнадо.

— Щетинкина, сорок восемь, — послышался голос диспетчера.

Я запрыгнул в машину и нажал на гашетку.

Из подъезда, перекрывая певшего по радио Шевчука, послышался душераздирающий вопль. Таким воплем, наверное, еще первобытные люди отпугивали от своих пещер саблезубых медведей. Меня продрало морозом по коже от одной мысли, что это кричит пассажир.

И как в стельку пьяным людям удавалось только вызвать такси? Ведь это достаточно трудоемкая операция. Если не верите, я мог бы вам рассказать обо всех тех клиентах, которые отправляли машины к соседним домам или подъездам, путали пункт назначения с адресом, откуда их нужно забрать. Некоторые ошибались городами. Один раз, например, я битый час искал пассажиров, которые заказали такси из Нижнего Новгорода. И все это трезвые люди. Пьяные до белой горячки, к сожалению, ошибались критически редко.

Вопль повторился опять, на этот раз ближе. Кто бы не подавал эти страшные звуки, он целенаправленно спускался по лестнице, явно намереваясь выйти на улицу. Я неотрывно следил за металлической дверью подъезда. Какое-то время стояла зловещая тишина. Потом раздался удар. Что-то бахнуло в дверь с другой стороны, как таран. Удар был внушительной силы. Дверь широко растворилась и тут же, увлекаемая пружинами, возвратилась обратно, со звоном церковного колокола стукнувшись о косяк.

— А-а-а, — закричал кто-то с той стороны.

Очередной мощный удар распахнул дверь настежь, и я смог разглядеть вопящего человека. Им оказался лысый мужик в серых трико и майке. Он стоял на четвереньках, крепко вцепившись жилистыми руками в бетонный порог. По его голове текли струйки крови.

— Еб твою мать, — проорал он, пока дверь, исчерпав сообщенное ей ускорение, совершала движение в обратную сторону. — Порву на ремни, суки. Отвечаю, ебана в рот.

Выставив левую руку вперед, мужик остановил дверь. Затем, опираясь на три конечности, принялся пролазить наружу, выполняя какие-то скачкообразные движения телом. Выглядело это все как новая Олимпийская дисциплина, крайне зрелищная и экзотическая.

Оказавшись наполовину на улице, мужик расставил широко ноги и начал подтягиваться на ручке двери. Но дверь была ненадежной опорой. Она норовила отстраниться все время в сторону, опрокинув мужика на асфальт. Однако тот, видимо, был подготовлен. Он балансировал на ногах, упорно держа равновесие. Иной раз дверь распахивалась так широко, что мужик вытягивался по струнке в попытке ее удержать. В конечном счете он прижал дверь к стене дома и, огласив окрестности своим невменяемым воплем, с усилием поднялся на ноги.

— Т-А-К-С-И! Т-А-К-С-И! — проорал он, не отпуская дверь, как спасательный круг.

Повернув ключ в замке зажигания, я выжал сцепление.

Из подъезда тем временем вышли еще двое пьяных типов. Таких же красивых, как первый. Один — с огромным, в половину лица, синяком, второй — в разодранной на лоскутки летней рубашке.

— Эй, подожди, а! — промычал избитый мужик.

— Плывите дальше, — сказал я, дав по газам.

Справа от меня стояли припаркованные автомобили, слева тянулись клумбы с геранями и отцветшей сиренью, прямо по курсе же, еле передвигая ногами, шлепала древняя бабка в разноцветном халате. Вокруг нее разыгрывалась еще никем неизданная драму Шекспира, а она этого не осознавала, погруженная в свои мысли.

Я засигналил, но она даже не вздрогнула.

Я ехал, буквально наступая старухе на пятки, а за мной гнались трое разъяренных типов. Укради у них деньги, попользуй их женщину, отбери выпивку — они бы пришли в куда меньшее негодование, чем сейчас. От них уезжало такси! Еще никто так не гадил им в душу.

Они бежали, спотыкаясь на каждом шагу. Редкое зрелище. Бег через препятствия на сто метров, воспроизведенный в замедленной съемке. Был момент, когда тип с синяком на лице чуть было не забрался в машину. Он уже открыл заднюю дверь, приготовившись нырнуть внутрь, но тут, видимо, не совладав с настигшим его головокружением, резко изменил направление движения, как подбитый зенитным огнем самолет, и, отбежав в сторону, грохнулся в клумбу с цветами. Вскоре с дистанции сошел и тип с окровавленной рожей. Споткнувшись о высокий бордюр, он плюхнулся задом в желоб сточной канавы, да так и остался в ней с задранными кверху ногами.

Теперь за мной гнался только мужик в драной рубахе. Приблизившись к машине вплотную, он принялся требовательно бить рукой по багажнику, надеясь, по всей вероятности, достучаться до моего здравого смысла.

— Стой, — прокричал он. — Сука, стой.

Я резко надавил на педаль тормоза. Машина встала как вкопанная, мой же преследователь, не ожидавший такого маневра, со всего маху наскочил на багажник, ударившись головой о капот, и медленно повалился на землю.

Старуха наконец-то свернула с дороги. Я выжал газ в пол, юркнув за угол дома, в надежде вырваться со двора. Но меня ждал сюрприз. Кто-то предусмотрительный перекрыл проезд бетонными блоками, выкрашенными в красные полосы. Выматерившись, я включил заднюю скорость. Да так, что машину вышвырнуло из проезда к чертовой матери. Раздался удар. Мою голову рвануло назад, вдавив в подголовник. Клацнули зубы. Во рту появился солоноватый вкус крови. Гараж! За каким лешим ты тут стоишь? Я снова выжал сцепление, решив, если потребуется, раздавить сукиных сынов, сколько бы лет мне потом за это ни дали.

— Ну, гандоны, пизда вам, — прошипел я.

Я рванул с места, целясь аккуратно в типа с окровавленной рожей.

Пьянчуги отпрыгнули прочь за мгновение до того, как я пронесся мимо на скорости шестьдесят пять километров в секунду. Я даже не взглянул на них в зеркало заднего вида. Плевать. Пусть бы даже они расшибли свои безмозглые головы и теперь умирали, дергаясь в предсмертных конвульсиях возле желтых гортензий. Любой суд присяжных меня оправдал бы, отпустив на свободу с овациями.

Вылетев со двора, я остановился осмотреть повреждения. Все во мне клокотало, как в адском котле. Но на машине не было ни царапины. Только чуть-чуть погнуло кронштейны крепления бампера.

Считай, тюнинг, навроде заниженной посадки и спойлера.

Не прошло часа, как у меня начались вновь проблемы.

Гребаные беляши, купленные в ларьке у узбеков. В животе так бурлило, что, наверное, было слышно на МКС. Космонавты приняли эти звуки за сигналы инопланетян. Завтра новость разлетится по всему миру. Аудиозапись моей перистальтика воспроизведут в эфире таких телеканалов, как «CNN», «Russian today» и «НТВ». В программе о паранормальных явлениях.

Я выполнял заявки одну за другой, а волнение внутри нарастало, пока в конце концов у меня не начало срывать днище. На клапан давило, будто я проглотил перед этим пудовую гирю. Позывы то отпускали, то накатывали с новой силой, и каждый раз, когда мне легчало, я отправлялся по очередному заказу, чтобы потом, с выпученными от натуги глазами, с перекошенным от напряжения лицом, нестись по городу сломя голову, спеша высадить клиента прежде, чем облажаться.

Вот в какие моменты начинаешь звереть от российских дорог. Нет, правда, у них существует только два агрегатных состояния. Первое — отвратительное по причине того, что асфальтовое покрытие последний раз обновлялось в середине позапрошлого века. И второе — опять отвратительное, потому что ремонт дороги производился прямо сейчас, в эту минуту. Третьего состояния в природе было не зафиксировано. Господи, даже незначительную выбоину я замечал за километр. Она надвигалась на меня, как цунами. Я покрывался холодной испариной от напряжения, прислушиваясь к своим ощущениям. Мамочки родные! Чтобы не тратить драгоценные силы, я просто зажмуривался. И там, в бурлящей пищеварением темноте, меня подбрасывало на неровности в воздух вместе со взбесившимся в кишках цирком и потом жестко опускало обратно, встряхивая это все, как коктейль.

Удар, настоящий удар кулаком изнутри чудовищной силы. Дерьмо наваливалось на сфинктер всей массой. Не единожды мне казалось: все кончено. Шоколадный батончик вылез из-под обертки. И только неимоверным усилием воли, сжавшись до размера пятирублевой монеты, я запихивал его внутрь, как яблоко в новогоднюю утку.

«Последний заказ — и домой, на толчок», — обещал я себе, переведя дух. И снова мчался за пассажирами.

Тут-то ко мне и села троица пьяных рабочих.

Пока один поджидал меня у дороги, остальные лежали в высокой траве, прямо за пригорком из стеклянных бутылок и кирпичей, полностью сливаясь с ландшафтом. Я заметил их только после того, как державшийся на ногах тип поставил в салон кейс с перфоратором — дорогущим Makita, скрывшись с которым, я вполне мог пойти по статье.

— Смотри, дружище, не уезжай никуда. Я оставил у тебя инструмент, — сказал он, отправившись поднимать спящих товарищей. — Серега! Димас! Просыпайтесь, карета подана!

— Мы никуда не поедем, Толян, — пьяно промычали друзья.

— Рота, подъем, говорю.

— Езжай, Толян, мы останемся.

Солнце светило вовсю, неподвижное, точно плаха, а я изо всех сил сжимал булки. Я был обессилен борьбой, все равно что тунец на крючке у папаши Хемингуэя, но пьяный рабочий все никак не мог разбудить собутыльников.

Подняв одного, он брался за следующего, но пока ставил второго на ноги, первый медленно опускался на землю, снова растягиваясь на траве. После трех безуспешных попыток мужик решил изменить тактику. Он поднял Димаса, невысокого, по-цыгански смуглого парня, и, отряхнув его от земли, повел в мою сторону. Парень спал на ходу. Толян закинул друга на заднее кресло и двинулся за Серегой, чтобы повторить операцию.

— Ну и отъели вы задницы, сукины дети, — усевшись на переднее место, произнес он.

— М-м-м? — послышалось сзади.

— Говорю, за такси деньги давайте.

— Сколько? — покорно спросил друга Димас.

— По сто пятьдесят с рыла.

Позади началось ленивое шебаршение. Серега давил мне в спинку коленом, пытаясь просунуть руку в карман джинсовых брюк. Адская мука. Как у Дьявола на пыточном кресле. Но отстраниться вперед я не мог. Пудовая гиря снова давила на сфинктер. Да так, что пот прошиб тело.

— Куда ехать? — простонал я.

— Димас, ты где сегодня ночуешь? — поинтересовался Толян.

— Я не знаю, — печально ответил Димас.

— Ко мне точно нельзя. У меня дома целый выводок баб. Нарожал на свою голову. Теперь и шагу не сделаешь, чтобы ненароком не наступить на чьи-нибудь трусы или куклу. Эй, Серега, слышишь меня? — прокричал он так, словно Серега сидел на дальнем конце стадиона.

— Да.

— Димас поедет сегодня к тебе.

— Машка будет орать.

— Не сожрет тебя твоя Машка. А Димас даже заплатит. Так ведь, Димас? Заплатишь Сереге?

— Заплачу, — снова покорно ответил товарищ.

Похоже, он был согласен на все. Я и сам уже был готов кому-нибудь здесь заплатить.

— Машка будет орать, — не унимался Серега.

— Подкаблучник.

— Кто?

— Дед Пихто, еб твою мать, — ответил с досады Толян.

От нечеловеческого напряжения на глазах у меня выступили слезы, а в ушах зазвенело. Еще немного — и у меня мог лопнуть сосуд в голове. Кровоизлияние мозга — это не шутки. Я боролся за жизнь, а придурки в машине никак не могли определиться, куда им сегодня пристроить Димаса.

— Ладно, — сказал примиряющим тоном Толян, — пока что съездим за пивом, а там порешаем, как дальше быть. Эй, на галерке, вам пиво взять? Слышите? Или уснули?

— Бери, — ответил Серега, будь он неладен.

— Бери, — буркнул Толян. — А вы бабки дали, чтобы я взял?

Сзади снова началось шебаршение. Все повторялось, как циклы истории. И я находился в самом центре этого проклятого круга событий. Как князь Болконский на Бородинском сражении.

Семь минут ушло на покупку трех литров «Джоя», еще пять минут — на проведение референдума «Где ночует Димас», и целых двадцать минут я прорывался по вечерним заторам в «Четвертый микрорайон», к дому Сереги. Я проклял все деньги мира. Честное слово. Уж слишком тяжелым трудом они доставались. А еще я снова и снова задавался вопросом: «Почему, черт побери, при нынешнем уровне развития технологий человечество до сих пор не изобрело летающие автомобили?» Ни светофоров, ни геморроидальных колец, проехать которые в час пик сложней, чем верблюду пройти сквозь игольное ушко. Я ехал в потоке, переключаясь с первой скорости на нейтральную и обратно, и посылал чуму на нефтяников, упрямо лоббирующих свои антигуманные интересы в ущерб свободного развития человечества.

— А теперь Павших Коммунаров, шестьдесят девять, — сказал Толян, когда его друзья вышли.

Я снова влился в автомобильный поток, тянувшийся, казалось, до самого края земли, когда началась исповедь. Толян устал. Устал возиться с напарниками, этими беспробудными алкашами. Трудно поверить, но Димас был когда-то боксером. Теперь он обычный пьянчуга. Он развелся, лишился квартиры, машины и даже водительских прав. И все это за каких-то полгода. Толян устал учить его жизни. Но больше всего он устал ишачить. У него три дочурки. И старшая уже в возрасте, когда на день рождения просят не куклу, а новый айфон. Весь его месячный заработок меньше стоимости телефона, а ведь дочерей еще нужно кормить, поить, одевать, собирать в школу, покупать украшения, тампоны и памперсы. Четырнадцать лет он работал без отпусков. И за все это время нажил гастрит и четыре кредита.

Грустно, конечно. Но меня эта история совершенно не трогала.

— Остановись-ка вон у того магазина. Куплю, пожалуй, чекушечку водки, — прервал Толян свой монолог. — Завтра как-никак выходной. Имею полное право нажраться.

Я чуть не взвыл от отчаянья.

— Смотри, только дождись. Я оставил у тебя инструмент.

И я не выдержал. Видно, у меня дрогнул глаз или скула, как бывает, когда надежда всей твоей жизни рушится, и этой малости было достаточно, чтобы в моей обороне появилась узкая брешь. В общем, я бросился в магазин вслед за клиентом и, пробежав торговый зал, вломился в подсобку.

— Молодой человек, сюда нельзя! — проорала полная девушка, загораживая мне проход, заставленный коробками из-под товара.

Я налетел на нее, как игрок регби на чужого игрока регби.

— Где у вас туалет? — проорал в ответ я.

Вид у меня, похоже, был еще тот, потому что девушка обомлела.

— Там, — указала она рукой куда-то в конец коридора.

Я метнулся вперед. Я словно нес в решете воду, надеясь доставить домой хотя бы на донышке, а эта чертова дверь оказалась закрытой. Я лихорадочно дергал на себя ручку, вырывая дверь с косяком, пока, наконец, меня не осенило, что она открывается внутрь. Вот до чего я дошел!

— Парень! — услышал я вечность спустя, идя по торговому залу.

Я обернулся. Две девчонки, еле борясь со смехом, показывали мне пальцами на задницу.

— У вас там бумага прилипла.

Я провел ладонью по джинсам. Так и есть. Клочок туалетной бумаги болтался у меня на штанах, заправленный под ремень, как рубашка. Если бы я не был так сильно измотан, то, верно, смутился бы. Но не сейчас. Я бросил бумагу в коробку для чеков. Теперь этот уголок магазины выглядел как инсталляция современного искусства в какой-нибудь Третьяковке.

— Спасибо, — произнес я.

Девчонки прыснули смехом. Одна из них, схватив подружку под локоть, потащила ту в глубину торгового зала, куда-то в отдел собачьего корма и памперсов. Там они захохотали во всю силу легких.

Поздним вечером я стоял на парковке у «Наутилуса», ожидая, когда люди ломанутся с сеанса. Мне нравилось прохлаждаться возле кинотеатра. Хлебное место. Взять пассажира здесь было значительно легче, чем вырвать заявку по рации. И, в отличие от вокзалов и торговых центров, куда я уже пытался залезть несколько раз, кинотеатр не был поделен между бомбилами. Ты мог спокойно тягать клиентов одного за другим, и никто не подошел бы к тебе с просьбой исчезнуть подобру-поздорову.

Я сидел в машине, любуясь афишами кинофильмов, уверенный, что неприятности на сегодня закончились. И тут откуда-то из подворотни ко мне вышел тип в замызганной куртке.

— Закурить не найдется, — произнес он.

Я молча протянул сигарету, дав подкурить.

Но тип стоял и не уходил, уставившись на меня немигающим взглядом. Я никогда не видел подобного. Казалось, в его глазах тушили окурки. Вместо зрачков у него зияли черные дыры с рваными кромками.

— Латинский язык, — вдруг сказал он серьезно.

— Какой латинский язык?

— Всем встать. Началась лекция. Выйти из аудитории.

— Ты в своем уме, дядя?

— Индоевропейская семья, Италийская ветвь. Германский язык, итальянский язык, английский язык, румынский язык, восточно-романские языки Балканского полуострова.

Рука сама потянулась к замку зажигания, но ключа там не оказалось. Незадолго перед появлением сумасшедшего я выходил из машины размяться, а когда вернулся — оставил ключ в кармане джинсов. Теперь это обстоятельство выходило мне боком. Приготовившись к тому, что мужик вцепится зубами мне в горло или что-нибудь в этом духе, я сжал кулаки. Копаться в штанах в столь напряженный момент я посчитал неблагоразумным.

— Тишина, когда я разговариваю. Всем встать.

— Дядя, плыви отсюда, понял?

Похоже, мне читали лекцию. В двенадцатом часу ночи. При этом на небе светила луна в полной фазе. Ученая жуть, да и только.

— Выйти из аудитории.

Неожиданно тип развернулся и пошел прочь. Я провожал его совершенно ошарашенным взглядом. Наконец, достав ключ, я завел двигатель и сдал задом с парковки, чуть было не протаранив такси конкурирующей фирмы.

На сегодня с меня было достаточно.

7

— Привет, Алексей.

— Здорова, Рома. Здорова. Рад тебя видеть.

Мы пожали друг другу руки. Большой и мягкий, как плюшевый медведь, Рома расплылся в лучезарной улыбке. Он улыбался, словно ребенок, впервые увидевший рассвет. За это я его и любил. Мы учились на параллельных курсах филфака в моей прошлой жизни. И он единственный, кто не осудил моего решения бросить учебу. А это о чем-нибудь да говорило.

— Чем сейчас занимаешься? — спросил я, провожая друга на кухню.

В принесенном им целлофановом пакете звенели пивные бутылки. Ради приезда товарища я решил выкроить выходной.

— Торгую, — произнес Рома загадочно.

— И чем? Неужели минусинскими помидорами?

— Валютой. Акциями. Опционами. Всем, что котируется.

Надо же, Рома стал спекулянтом. Такой улыбчивый человек и вдруг занялся азартными играми. А ведь это преступность, долги и наркотики. Одним словом, скользкая тропка для порядочного человека.

— Это не казино, — угадав мои мысли, произнес он. — Там все по-честному, никакого обмана. Главное, знать механизмы, по которым функционирует рынок, и уметь вовремя выйти.

«Механизмы», «функционирует»! Я не узнавал друга.

— Я сейчас тебе покажу.

Я не заметил, но Рома принес с собой нетбук. Расстегнув чехол, он поставил компьютер на стол и нажал кнопку питания. На экране появилось окно с графиками. Выглядели они очень внушительно. Как крутейшая экономическая стратегия девяностых годов, к которой прилагался толстенный учебник по теории государства и «Капитал» Карла Маркса.

— Все, что требуется, — определить тренд.

— Тренд? — недоверчиво переспросил я, отхлебнув пива.

— Направление движения котировки. Цена инструмента изменяется по определенным законам. Например, золото сейчас явно находится в бычьем тренде. График дважды оттолкнулся от линии поддержки и сейчас стремительно движется вверх. Значит, его нужно брать.

Он говорил, а сам в это время чертил на графике замысловатые схемы. Они пронизывали котировки во всех направлениях и вскоре стали походить на паутину, в которой, подобно мухе, конвульсивно трепыхалась свеча. По всему выходило, что деваться ей действительно некуда. Любое движение только затягивало силки надежней и крепче.

— Ставим Стоп Лосс, Тейк Профит. И вперед.

Торжественно улыбнувшись, он чокнулся со мной пивом.

— И что, мы уже выиграли?

— Не так быстро, мой друг. Не так быстро.

Я посмотрел на экран нетбука. На графике появились пунктирные красные линии. Если котировка дойдет до нижней отметки, как пояснил мне товарищ, сделка автоматически завершится с убытком, сведя наши потери до известной заранее суммы. Если же котировка коснется верхней разделительной линии — сделка закроется с выигрышем. Все просто, как теория относительности. Можно открыть сделку, а самому преспокойно пойти мыть посуду или, скажем, сесть за баранку такси. Впрочем, лучше об этом не думать. Хватит с меня китайских шаровых и спущенных шин. Игроманию мой более чем скромный бюджет уже бы не потянул.

— Рома, ты сколько денег поставил? — спросил я, разглядев в нижней зоне экрана колебания каких-то астрономических цифр.

— Тысячу долларов.

— Рома! — ошарашено выдохнул я.

— Спокойно. Все просчитано.

— Ты балбес. Это же целое состояние.

— Не думай об этом. Подобные мысли только мешают игре.

— Как не думать, Рома, черт тебя подери? Ты закинул тысячу долларов в какую-то мигающую хрень с цифрами. А вдруг брокер придумывает графики от балды и никогда не даст выиграть?

— Но пока что мы в плюсе. Сам посмотри.

Действительно свеча стремительно двигалась вверх. Котировка поднялась на двадцать пять пунктов за каких-то десять секунд. Еще десять пунктов — и она коснется линии Тейк Профита. В своем воображении я видел этот момент. И хоть деньги принадлежали Роме, мысленно я уже шел в магазин за бутылкой «Хеннесси». Но тут неожиданно цена откатилась назад, всего за мгновение сожрав нашу прибыль. Секунда и пламя спекулянтской свечи трепыхалось у самой отметки Стоп Лосса. Глупо, конечно, но я был уверен, что только напряжение всех моих внутренних сил не давало цене пересечь эту линию.

«Золотой кризис» продолжался долгие две минуты. После чего котировка так же неожиданно, как перед этим упала, вдруг поднялась, затрепыхавшись ровно на середине пути от точки входа до верхней красной отметки. Я не мог больше этого выносить. Лучше бы на моих глазах кого-то пытали. Пусть даже Рому. Я перенес бы это не моргнув глазом. Но тысяча долларов, буквально разрываемая на части явно садистки настроенной биржей, вот-вот могла довести меня до сердечного приступа.

— Закрывай, — процедил я сквозь зубы.

— Рано, — прохрипел Рома.

Только теперь я понял, что ему тоже несладко. Он побледнел, а его гавайской расцветки рубашка словно только что побывала под тропическим ливнем — он истекал потом, как кровью.

— Твою мать, Рома!

Я рванулся к нетбуку, твердо решив прекратить это безумие. Но Рома вцепился в меня медвежьей хваткой. Я никогда раньше не видел на его добродушнейшей физиономии столько страдания и ничем не прикрытой готовности мне что-то сломать. Шутить с ним сегодня не стоило. Каждая пора его сто сорокакилограммового тела источала насилие, флюиды которого, смешиваясь с запахом пота, рождали убийственный аромат. Я боднул Рому головой в грудь, но это было все равно что ударить подушку.

— Ладно-ладно, сдаюсь, — сказал я. — Отпусти.

— Ты больше не выкинешь глупостей?

— Нет.

— Обещаешь?

— Рома, мы же не в детском саду.

— Пообещай мне.

— Хорошо. Обещаю.

Его медвежья хватка тут же разжалась. Я распрямил затекшие плечи. Где-то между лопатками оглушительно хрустнуло.

«Хрен с тобой, гребаный игроман, — выругался мысленно я. — Мне вообще нет до всего этого дела. Проиграй хоть миллион долларов, я не моргну глазом». Однако стоило котировке вновь поползти вниз — и мне сделалось дурно. Я нервно присосался к бутылке. Вкуса пива я не почувствовал. И все потому, что бутылка оказалась пустой. Вот до чего я дошел! Я поставил пустышку на стол и сжал кулаки. Свеча на экране нетбука нервно мялась на месте, ни на что не решаясь. Как и миллионы невротиков по всему миру перед мониторами своих компьютеров. Они входили в сделки и тут же из них выходили, обремененные сотнями страхов. Страхом жизни и смерти, боязнью сглазов, полной луны, террористов и американского ядерного арсенала в Румынии. Движение котировки было прямым отражением людского психоза, с математической точностью показывающего чудовищную неуверенность истерзанной потребительскими идеалами человеческой души. Как-то так.

Я опять вцепился в бутылку, забыв, что в ней кончилось пиво. Но это уже не имело значения. Котировка буквально взлетала верх, перепрыгивая через пункты, как через ступени. Двадцать два пункта, тридцать и, наконец, тридцать шесть. Сделка закрылась. Я так и застыл с пустой бутылкой в руке. Облегчение, которое я испытал, было ни с чем не сравнимо. С меня будто сбросили двадцать тонн груза, отпарив перед этим хорошенечко в бане.

— Что я тебе говорил? — спросил меня Рома.

Актер, блин. Старался показать, будто ему все нипочем. Но я видел, как у него нервно подергивался уголок правого глаза, а улыбка была такой робкой, что казалось — он что-то скрывает.

— Ты чуть не угробил меня, медвежья ты задница!

— Я готов принести извинения, Алексей. Может, по пицце?

— Пиццы ты теперь будешь раздавать нищим на паперти вместо пятирублевых монет. А мы с тобой пойдем сейчас за бутылкой «Хеннесси» и дальневосточными крабами.

8

Из-под капота повалил белый пар.

Я взглянул на показания температуры двигателя — стрелка устрашающе ползла в красную зону. Опять что-то накрылось. Каждую неделю в этой машине что-то ломалось. В ней было столько деталей, что не хватило б и жизни, чтобы их все заменить, даже если бы пришлось работать без выходных, с утра и до поздней ночи.

— Что случилось? — заголосили девчонки на заднем сидение. — Почему мы остановились? Приехали, что ли?

— Сломались, — с нарочитой важностью сказала одна.

Почему-то это предположение вызвало у пассажирок волну веселого оживления. В салоне начался какой-то малопонятный сумбур. Девчонки елозили, шептались, перехихикивались и вообще вели себя так, словно случилась самая интересная штука на свете, которую они ждали все лето.

— Ну вот, пешком пойдем дальше.

— А я с самого начала предлагала пройтись.

— И как я пойду? Я ведь на каблуках!

— Ну, можешь остаться. Помочь дядечке водителю с ремонтом машины.

— И не только с ремонтом.

— Фу, какие вы дуры.

Девчонки захохотали. Никогда еще чужой смех не действовал на меня так раздражающе. Подобно скрипу гвоздя по стеклу. У меня даже задергалась правая лопатка от нервного напряжения.

— Дядечка водитель, а мы что, дальше не едем? — спросила меня одна из девчонок.

— Нет, — мрачно произнес я.

— Как будто и так не понятно, что нет.

— Откуда мне знать? Может, он сексуальный маньяк и остановился, чтобы нас изнасиловать.

— А ты этого только и ждешь.

— Ты больная? Нет?

— Во всяком случае, не озабоченная.

— Так! — по-комсомольски звонко заорала самая справная из пассажирок. — Выгружаемся, девки.

— Правильно, правильно. Выгружаемся.

Я тоже выбрался из машины, открыл капот. Как я и предполагал, порвался ремень генератора. А до мастерской три километра, не меньше. Похоже, мне предстояло прорываться к ней с боем.

Дав мотору остыть, я тронулся с места, глуша машину на каждом гребаном светофоре. Я ехал без света, чтобы сохранить заряд аккумуляторной батареи, почти не дыша, проклиная чертовы пробки. Почему-то именно сейчас, когда время было особенно дорого, вокруг меня все безбожно тупили. Впереди материализовался ржавый «Ниссан» родом из восьмидесятых годов прошлого века, тащившийся со скоростью тридцать семь километров в неделю. Я включил сигнал поворота, но ехавшие сзади автомобилисты, заметив, что им преграждают движение, тут же шли на обгон, не давая мне ни малейшей возможности совершить свой маневр. Поворотник моргал как придурошный. Но они обгоняли нас, не сбавляя скорости, и казалось, будто это мимо проносился товарный поезд длинной в пол-оборота Земли.