Бесплатный фрагмент - Ворон белый

ПРОСТИТЕ МНЕ

Простите одиночество и робость,

Простите, что душа моя легка…

Простите, если где-то дрогнул голос

И если не послушалась рука…

Простите, что живу не очень смело,

За то, что не люблю считать года,

Простите мне все то, чего не сделал…

Все то, чего не будет никогда…

Простите, если вдруг кого обидел.

Простите, что когда-то я любил…

Простите, что порой друзей не видел

Средь тех, кто постоянно рядом был…

Простите мне, что ненавижу схемы,

Еще простите, что люблю я жить…

Я человек, такой же, как и все мы…

И вы меня обязаны простить…!

Книга 1 — Ворон белый…

Слышал, что когда у ворона появляются птенцы, то в первые дни своей жизни они — белого цвета.

Со временем, когда воронята подрастают, их оперение темнеет и становится серым…

И только взрослая птица имеет тот иссиня-черный окрас пера, какой мы все привыкли видеть…

Может быть, это всего лишь красивая легенда…

А может быть нет… Кто знает…

РОЖДЕНИЕ

Дитя во чреве мирно спит,

Чтоб в муках вырваться на свет…

Чтоб в муках жизнь свою прожить…

И чтобы в муках умереть…

Но, если знает эта мать,

Что уготован путь такой,

То как же это все назвать —

Благою весью иль бедой?

Будет день. Будет ночь.

Будут капли дождя…

Значит сын, значит дочь —

Продолженье тебя…

Ты приходишь в этот мир,

Чтоб стать его судьбой…

Чтоб людям подарить

Надежду и покой,

Чтоб слышать шум ручья

Чтоб плакать и смешить,

И чтоб под сталь гвоздя

Ладони положить…

Страх ушел. Боль ушла.

Только трудно вздохнуть…

Детских губ ждет тепла

Материнская грудь…

Ты приходишь в этот мир,

Чтоб стать его судьбой…

Чтоб людям подарить

Надежду и покой,

Чтоб слышать шум ручья

Чтоб плакать и смешить,

И чтоб под сталь гвоздя

Ладони положить…

Наивным и простым

Пусть будет детский сон…

На свет родился Сын…

И, значит, мир спасен!

Я ПОМНЮ

В каком возрасте я помню себя впервые? Наверное, лет в пять… Нечетко… Смутно… Словно вспышка фотоаппарата, которая выхватывает из темноты какие-то вещи, места, людей… На долю секунды, так что не успеваешь рассмотреть подробностей, только общие черты…

Помню, как дома через штору пробивается оранжевый солнечный зайчик, прыгает по стулу, ложится на старый, с желтой деревянной спинкой, потертый, дерматиновый, диван…

Мне так хочется потрогать этот зайчик руками…

Помню, как я бегу к нему через всю комнату, шлепая босыми ногами по крашеному коричневой охрой дощатому полу. Там, где от оконных рам на нем остались квадратики солнца — пол теплый…

Помню своего первого кота — Барсика — рыжего, с полосатым хвостом…

А еще — круглый, накрытый плотной скатертью стол, обосновавшийся посредине комнаты, полки и ящики старого буфета, допотопный пылесос «Ракета» и большого (как мне тогда казалось) глиняного коричневого льва, стоявшего на комоде рядом с радиолой…

Хочу вспомнить что-либо еще — и не могу… Память — не бумага…

СОЛНЕЧНЫЙ ЗАЙЧИК

Жил на свете Солнечный Зайчик,

Он веселым и ласковым был…

Был игрив он, как маленький мячик,

Он катиться и прыгать любил…

Был вначале размером с оконце,

Рос, и, в общем, не ведал того,

Что, наверное, вырос бы в Солнце…

Если б туча не скрыла его…

Дождь прошел. Капли падают реже,

Солнце светит, стоит мокрый лес…

Все осталось таким же, как прежде

Только Солнечный Зайчик исчез…

МЫ БЫЛИ ДРУГИМИ

Мы были другими. Нет, мы не были лучше, чем наши дети… Просто — мы были другими.

Да и весь мир вокруг нас– был другим. Другое общество, другая правда, другие идеалы — почти все другое было в те годы. Сейчас, когда я смотрю на теперешних школьников, то вижу одну особенность — в них совсем нет страха. Им нечего бояться. И, по-своему, это здорово!

А в нас страх был. Вбитый крепко-накрепко. Казалось, что он выпит с молоком матери, прочитан с первыми словами в букваре, повязан узлом пионерского галстука. Он неразрывно связан с каждым уроком в школе, с разговорами родителей на кухнях, с рассказами стариков…

Я хорошо помню этот страх… Я, как нельзя более полно, его ощутил и прочувствовал… Потому что родители мои работали учителями в той самой школе, где я учился (средних школ в городке нашем было всего две). Потому что, будучи круглым отличником, я уже не имел права на «тройку». Потому что, сбегая с урока вместе с другими ребятами, я был заведомо виноват больше чем они (как же — «учительский сын»). Отвратительное это чувство — страх…

Причем, этот страх не за себя. Это страх подвести и опозорить близких и родных. Это страх быть хуже, чем от тебя ждут окружающие люди. Это страх чем-то выделиться из толпы. Это страх стать изгоем… Ведь в обстановке маленького поселка, где все друг друга знают, любое действие, несовместимое с ожиданиями окружающих, непременно должно было ударить не только по мне. Оно могло ударить (и, бывало, ударяло) по моим родителям и близким. А значит, порождало чувство вины и новый страх. И поэтому иногда мне было действительно по-настоящему страшно…

Надо отметить, что тогда система идеологического воспитания нас, подростков (тогда это называлось — «подрастающего поколения»), отлаженная годами, была по-настоящему плотной и стройной.

Нас крепко «обрабатывали» в школе. После школы — «воспитывали» в пионерских и комсомольских организациях («октябрята — будущие пионеры», «пионер — всегда пример», «будь готов — всегда готов» и тому подобная белиберда). Потом — дома, с экрана телевизора и из репродуктора радиоприемника… А ведь было еще и «общественное мнение»…

Это фактически был настоящий прессинг — по полной схеме. Но — понимаешь это только сейчас, спустя годы, умом взрослого человека. А тогда, в детстве, нам казалось все это привычным и обыкновенным. Да иначе в то время и быть не могло… Годы застоя — они ведь для нашей страны были еще годами кажущегося благополучия, стабильности, покоя («лишь бы не было войны»). Людей научили (а точнее –вынудили, заставили) радоваться простому и малому — банке шпротов и шампанскому на Новый Год (не считая «Иронии Судьбы» на черно-белом телевизоре), концерту художественной самодеятельности в доме культуры, почетной грамоте за успехи в труде и учебе…

И мы радовались. Учились. Дружили. Спорили. Читали. Дрались. Пели. Влюблялись. Мы — просто жили… И старались быть счастливыми…

Если и остались в памяти моей моменты, которые хочется вспоминать, то наверное, только потому, что в них были настоящие, живые человеческие эмоции…

ВОРОН БЕЛЫЙ — ВОРОН ВОРОНОЙ

С детства Бог мне не дал роста —

Я и нынче не высок…

Приходилось мне не просто,

Был несмел я, но жесток…

Ну а что прикажешь делать

Коль не вырос я большой…?!

Жил я словно Ворон Белый,

С искореженной душой…

Жизнь кружила и ломала.

Жизнь… Чего с нее возьмешь…?!

Было много… Было мало…

Было просто невтерпеж…

Вышел из невзгод и споров

Я нормальным пацаном.

Стал я — будто Серый Ворон,

С переломанным крылом…

Посмотри, как годы мчатся…

А итогом жизни всей —

Море бед и капля счастья…

И — с полдюжины друзей.

Вижу, новоиспеченный

Ангел машет мне рукой…

И теперь я — Ворон Черный.

Нет. Не черный. Вороной!

Вот такая, брат, загадка

Нерешенная моя…

Плачу, коль на сердце гадко,

И смеюсь, бывает, я…

И, не важно, что несмелый

Важно — в мире ли с собой

Белый Ворон, Ворон Серый

Или Ворон Вороной…

ПЕРВЫЙ КЛАСС

В первый класс я пошел в 1972 году. Костюм и брюки (школьная форма) — тогда иначе и нельзя было… Короткая стрижка, букет гладиолусов, белая рубашка — короче все как положено. Оказался по росту самым маленьким в классе. Как говорится: обидно — досадно — но ладно…

Фотографию, конечно, сделали, после праздничной «линейки» 1 сентября — на память. Пока я готовился к этой «фото-сессии» — какая-то девочка (Лена Качанова — она потом оказалась моей одноклассницей) внезапно встала рядом.

Так нас и запечатлели…

У ШКОЛЬНОГО ДВОРА

Есть в памяти моей далекие страницы,

Сожженные мосты, ушедшие года…

И только по ночам босое детство снится,

И старый школьный двор мне снится иногда…

У школьного двора мы по соседству жили

У школьного двора не знали мы преград,

У школьного двора дрались мы и дружили

Когда-то, много лет тому назад…

А время как туман — и многое забыто…

Уже не вспомнить лиц и стерты все углы,

Нечеткий силуэт, так смутно и размыто,

И только в снах могу я вновь туда уплыть…

У школьного двора — портфели и тетрадки

У школьного двора шумел фруктовый сад,

У школьного двора влюблялись мы украдкой

Когда-то, много лет тому назад…

Листаю календарь — нельзя ему перечить…

Жизнь делает свое — и это не игра.

И может потому, хочу назначить встречу

Я через столько лет у школьного двора…

У школьного двора — заботы и надежды

У школьного двора друзьям я буду рад,

У школьного двора мы встретимся как прежде,

Когда-то, много лет тому назад…

ВОВА, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ

С учетом моего роста, усадили меня за первую парту. Парты тогда были еще деревянные, крашеные (с открывающейся на петлях передней крышкой — когда, приветствуя учителя, класс вставал или садился — хлопали эти крышки громогласно). А рядом со мной (вот повезло!) посадили красивую девчонку –маленькую, худенькую, кудрявую, белокурую — кукла «Барби» рядом с ней просто «отдыхает»! До сих пор помню, что звали ее Ира Скворцова.

И вот как-то после урока, потихоньку, под партой, сует она мне в руку записку на клочке бумаги, оторванном от промокашки: «Вова я тебя люблю». Это было первое в моей жизни признание в любви. Долго прятал потом эту записку в своем пластмассовом пенале для ручек и карандашей… Не хотел, чтобы кто-либо другой ее прочел… Это была наша тайна…

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Ах, как шутит небо над нами подчас…

Пусть простым и добрым мой будет рассказ.

Первая любовь нам дается лишь раз…

Просишь — получай!

Но кричали в парке ночами коты,

И мои признания были просты,

Целовались мы не боясь темноты…

Словно невзначай…

И смотрели звезды на нас с высоты

И свою любовь подарила мне ты,

Детские сбываются редко мечты…

Здравствуй и прощай…

Первая любовь нам дается лишь раз…

Фонари стыдливо не видели нас,

От дождя внезапного вовремя спас

Старенький трамвай…

Но кричали в парке ночами коты,

И мои признания были просты,

Целовались мы не боясь темноты…

Словно невзначай…

И смотрели звезды на нас с высоты

И свою любовь подарила мне ты,

Детские сбываются редко мечты…

Здравствуй и прощай…

Не смогли расстаться с тобой до утра,

Хоть в висках давно простучало «пора»…

И теперь я знаю, что жизнь — не игра

Радость и печаль…

Но кричали в парке ночами коты,

И мои признания были просты,

Целовались мы не боясь темноты…

Словно невзначай…

И смотрели звезды на нас с высоты

И свою любовь подарила мне ты,

Детские сбываются редко мечты…

Здравствуй и прощай…

СЕВАСТОПОЛЬ

Родная сестра моего отца, тетя Римма, жила в те годы в Севастополе. Поскольку родители мои работали учителями в школе, отпуск им полагался только летом и размером целых два месяца.

Эти два обстоятельства (так удачно совпавшие) позволяли нам всей семьей, каждый год, почти на целый месяц (обычно с середины июля по середину августа), ездить в Севастополь — и в гости, и на море!

Это было не просто здорово! Это был целый ритуал. Все начиналось сбором чемоданов и подготовкой к поездке, продолжалось ожиданием поезда на утреннем, еще не проснувшемся, вокзале, с пропахшими битумом шпалами… Затем были плацкартный вагон и жареная курица… И еще мелькающие за окном незнакомые города и деревни… Такой кайф лежать на верхней полке и, почти высунув голову в окно, смотреть на пролетающие мимо деревья, овраги, полустанки и мосты. Постепенно менялся внешний вид за окном — начинались пирамидальные тополя и южные деревья — а это значит, что уже едем по Украине (и что приятно — никакой таможни — Советский Союз).

А затем — Севастополь — казавшийся мне, простому обычному деревенскому пацану, огромным и красивым, с монументальными «сталинскими» домами, с троллейбусами и трамваями, с целой бухтой настоящих военных кораблей…

И, конечно, море!!! Глубокое и синее.

Может быть, именно с тех пор я очень люблю море… А любое путешествие для меня, как и тогда, начинается уже с того момента, когда перрон поплыл за окном…

ЗВЕЗДОПАД

В черном небе — облака.

Не вернуться им назад.

Ночь проходит, а пока

Над землею звездопад.

В черном небе — белый дым.

Звездный омут — словно клад.

Горизонт вдруг стал седым —

Над землею звездопад.

Звездопад над всей землею,

Над тобой и надо мною,

Звездопад над всей землею,

Звездопад, был звездопад…

Я ответил звездной ниве,

Пусть немного невпопад,

Что могу я быть счастливым

Если вижу звездопад.

В небе яркие полоски —

Колосками там и тут…

Люди звездные колосья

Звездопадом назовут.

Звездопад над всей землею,

Над тобой и надо мною,

Звездопад над всей землею,

Звездопад, был звездопад…

В черном небе — облака.

Не вернуться им назад.

Эта звездная река

И зовется звездопад.

Я смотрю и вижу в ней

Бесконечности каскад:

Миллионы лет и дней

Длится этот звездопад…

Звездопад над всей землею,

Над тобой и надо мною,

Звездопад над всей землею,

Звездопад, был звездопад…

БОЛЬШЕ НЕ БУДУ

Вдоль по улице зеленой

От листвы берез и кленов

Будто птица, окрыленный,

Твой портфель я в школу нес.

Ты любви моей сначала

Словно и не замечала.

Ну а если исчезала,

Я грустил, как верный пес…

Больше не буду, больше не буду верить я в слова твои,

Больше не буду, больше не буду я просить твоей любви,

Больше не буду, больше не буду я тебя в подъезде ждать,

Чтоб не быть обманутым опять…

Больше не буду, больше не буду забывать своих друзей,

Больше не буду, больше не буду тенью вечною твоей,

Больше не буду, больше не буду имя нежно повторять,

Чтоб не быть обманутым опять…

Вдоль по улице зеленой

От листвы берез и кленов

Я, тобой завороженный,

Провожал тебя домой.

Провожал — ну что ж такого,

Полюбила ты другого,

И ему дала ты слово,

Стать решив его женой.

Больше не буду, больше не буду верить я в слова твои,

Больше не буду, больше не буду я просить твоей любви,

Больше не буду, больше не буду я тебя в подъезде ждать,

Чтоб не быть обманутым опять…

Больше не буду, больше не буду забывать своих друзей,

Больше не буду, больше не буду тенью вечною твоей,

Больше не буду, больше не буду имя нежно повторять,

Чтоб не быть обманутым опять…

ТЕ ДНИ ПРОШЛИ

Вот лето подошло к концу,

А с ним и наши встречи,

Где на скамье, лицом к лицу

Встречали каждый вечер…

Их время затянуло мглой,

И к ним не прикоснуться…

А так мне хочется порой

Хотя б на миг вернуться…

Те дни прошли, те дни прошли, их не вернуть назад.

Стрелой неудержимою промчались.

Но в памяти моей прекрасной музыкой звучат

Дни наших встреч, разлуки и печали…

А что же остается мне?

Мне остается память

О нашей встрече при луне,

Грустившей вместе с нами…

Ведь, расставания порог

Переступив однажды,

Нещадный вынести урок

Едва ль сумеет каждый…

Те дни прошли, те дни прошли, их не вернуть назад.

Стрелой неудержимою промчались.

Но в памяти моей прекрасной музыкой звучат

Дни наших встреч, разлуки и печали…

СКАЗКА

Сказки бессмертны, они бесконечны,

В них доброта живет.

Жизнь к сожалению так быстротечна,

Словно звезды полет…

Сказки порою нам открывают

То, что не знали мы…

В жизни добро не всегда побеждает —

Вот что мы знать должны.

Да, сказка — ложь, но должен каждый, каждый должен знать

Все то о чем, все то о чем гласит она:

Любить людей, любить людей, смеяться и мечтать

Лишь только сказка, только сказка учит нас одна.

В сказке полны мы мыслей высоких,

Чтоб не случилось вдруг…

В жизни так плохо быть одиноким —

Нам очень нужен друг

В сказке мы можем петь и смеяться,

Звезды достать рукой…

В жизни бывает трудно остаться

Просто самим собой…

Да, сказка — ложь, но должен каждый, каждый должен знать

Все то о чем, все то о чем гласит она:

Любить людей, любить людей, смеяться и мечтать

Лишь только сказка, только сказка учит нас одна.

ПЕСЕНКА ПРО ВЕЧНУЮ ЛЮБОВЬ

В городке приморском, среди пыльного квартала

Плачут друг о друге скрипка и рояль…

Будто бы из детства, тихо песня прозвучала

И куда-то улетела вдаль…

И когда я слышу звуки песни этой

Словно возвращаюсь в дни, где счастлив я…

Эта песня про девчоночку-девчонку,

Ту, которая, всегда смеялась звонко…

В платье, легче шелка, и с фигуркой тонкой…

Я такой ее запомнил навсегда.

Эта песня про мальчишечку-мальчишку

Хулигана и заядлого воришку,

Про таких, как он, не часто пишут в книжках…

Эта песня про счастливые года.

С тех пор как встретились они

Летят часы, проходят дни

И в целом мире лишь одни

И влюблены…

Эта песня про девчонку, ту, что летом

На балконе распевает песню эту.

А на улице с заката до рассвета

Зачарованный мальчишка очень ждет.

Эта песня про мальчишку, что однажды

Соберется с духом, честно и отважно,

Той девчонке про любовь свою расскажет

И в подарок свое сердце принесет.

С тех пор как встретились они

Летят часы, проходят дни

И в целом мире лишь одни

И влюблены…

Эта песенка кварталов запыленных

Эта песня про любимых и влюбленных…

Эта песня для любовью окрыленных!

Эта песенка про вечную любовь!

И, пусть, допета песня эта,

Но в душе любовь всегда жива!

ДЕТСКАЯ ДРУЖБА

Удивительная вещь — детская дружба… Порой необъяснимо, по каким критериям мы в детстве выбираем в друзья-приятели тех или иных людей. Хотя, если честно, конечно догадываюсь…

Был у меня в школе лучший друг. Сергей Слюсарев. Выше меня на две головы, толстый как бочка… Смотрелись рядом мы, наверное, удивительно комично. Как Винни-Пух и Пятачок. К тому же — я –«отличник», он — «троечник»… Ну, казалось, ничего общего… А вот дружили все десять классов.

Теперь я догадываюсь, что мы сознательно тянулись друг к другу. Какое-то было и во мне, и в нем ощущение неполноценности, ущербности… У меня из-за маленького роста, у него — из-за того что толстый. Очень хотелось нам это преодолеть. Видимо вместе это было проще сделать. Дети — они ведь, по сути своей, в силу недостатка жизненного опыта, очень жестоки в отношении сверстников… Это только взрослые умеют тщательно скрывать свои мысли и не высказывать их прямо. Это у взрослых называется «чувство такта». А у детей все гораздо примитивнее и проще — если ты маленький и слабый — тебе так и скажут. И не только скажут — но еще и обзовут, и подтвердят затрещиной. И путь тут один — надо становиться сильным.

А с Серегой Слюсаревым мы и сейчас раз в год встречаемся, когда я приезжаю в Кантемировку. Сидим, вспоминаем, за жизнь разговариваем, водку пьем…

ДЕТСТВО

Так, как много лет назад,

Где-то журавли кричат…

Слышен шум речной волны,

С ней не раз встречались мы…

Так, как много лет назад

В парке листья шелестят…

Но, в воспоминаньях — боль,

К нам не возвратится вновь

Наше детство…

Так, как много лет назад,

Там весной ручьи журчат,

И поляна за горой

Поросла густой травой.

Нам не снятся детства сны,

Ведь другими стали мы.

Жизнь не повернется вспять

И не встретить нам опять

Наше детство…

Так, как много лет назад,

Дом родной, забор и сад…

На пороге нас опять

Как всегда встречает мать.

Только седина слегка

Вдруг блеснет из под платка.

Это значит — шли года

И уходит навсегда

Наше детство…

НАША ПЕСНЯ

За минутами — минуты, день за днем идут года…

Поколение сменяет поколенье…

Даже песня — наша песня — нам не сможет никогда

Дни прошедшие вернуть ни на мгновенье…

В этих днях заботы наши, наша радость, наша боль…

В них начало нас и дружбы нашей корни.

Только песня — наша песня — нам напомнит это вновь,

Только песня юность нашу нам напомнит…

Вот к концу подходит песня… Значит — музыке конец

И с друзьями скоро будем мы прощаться.

Только песня — наша песня — не покинет их сердец…

Значит, песне этой вечно не кончаться…

ПИСТОЛЕТИК

Не знаю, как сейчас, но в мои школьные годы любимым занятием многих пацанов была игра «в войнушку». Благо мест для этого было предостаточно — дворы, стройплощадки, парки, фруктовые сады…

Правда с «экипировкой» возникали проблемы — ведь в то время в магазинах со снабжением было «так себе», в том числе и с игрушками. Поэтому зачастую «оружие» для «войнушки» мы мастерили сами. Ну, а если кому-либо выпадало счастье стать обладателем заводского игрушечного пистолета или автомата — это был просто шик!

Правила игры были простыми: бегай, прячься, стреляй… Даже в «плен» захватывали друг друга и водили «на допрос» и «расстрел».

В связи с этим вспоминается одна история. Было мне тогда лет восемь, наверное… Все началось с того, что мой отец, уж не знаю где, надыбал пистолет-зажигалку. В магазине такую было ни за что не купить! То ли подарил ему кто-то, то ли в школе у кого из старшеклассников отобрал за курение… Шикарная вещь. Уникальная. Просто чудо!

Маленький, аккуратный, с черной пластиковой ручкой и коротким серебристым стволом — он помещался в ладошке и был незаменим для игры «в войнушку». Такой — даже в носок спрячь — возьмут тебя «в плен» — обыщут — в жизнь не найдут. А это значит, что в самый неподходящий для противника момент, ты мог его внезапно вытащить и повернуть дело в свою пользу. Жутко полезная для игры вещь!

Кое-как, уж не помню какими уговорами, но сумел я этот пистолетик у отца выудить. Вот это был праздник!

Надо заметить, что жили мы тогда с родителями на улице Буденного в частном одноэтажном домена три семьи, у каждой свой отдельный вход, перед домом — забор — штакетник, во дворе — грядки, сараи, курятники и туалеты (типа — «сортир»). Дальше шли огороды, садовые деревья и овраг. Короче — целое «поле для битвы». Вот в этом дворе я впервые со своим новым приобретением и вступил, как говорится, в «неравный бой с превосходящими силами противника».

После «продолжительных боев», как обычно, следовал обед. Ребят позвали их родители. Пошел обедатьи я. Минут через пятнадцать — смотрю в окно — ребята еще не вернулись. Дай, думаю, пока перерыв, схожу «по большому». Оружие — с собой. Зашел в туалет, дверь — на крючок, автомат — в угол, расстегнул брюки… И надо же такому случиться — пистолетик мой возьми да и упади из заднего кармана в дырку сортира. Плюх — и нету его… Как будто и не было… Ну не нырять же?! Обидно — не передать словами, даже заплакал от досады… А что толку то?! Растяпа…

Вот так я потерял свое уникальное «оружие»… А ведь хороший все-таки был пистолетик!

ТОПОЛИНЫЙ ПУХ

Улыбаясь на ходу,

Я по городу иду,

Наизусть я знаю улочки эти.

Мне сегодня девять лет,

Дома ждет велосипед,

И меня счастливей нет в целом свете…

А бреду я как всегда,

Ниоткуда — в никуда…

Город детства, в нем всего — десять улиц…

Жизни радуясь своей,

Я пугаю голубей,

Тех, которые еще не проснулись…

Тополиный пух лежит белой простынью,

Незаметно жизнь идет — стали взрослыми…

Тополиный пух летит — не кончается

Мне сегодня те года вспоминаются.

Семьдесят четвертый год,

Нет проблем, и нет забот,

А с экрана чушь несет вечный Брежнев:

Пионер всегда пример…

Жив еще СССР,

Мы в хоккее — чемпионы — как прежде…

А вчера через забор

Забрались мы в школьный двор

С одноклассником, что жил по соседству…

Перешли мы в третий класс,

И каникулы у нас…

Впереди есть целых восемь лет детства…

Тополиный пух лежит белой простынью,

Незаметно жизнь идет — стали взрослыми…

Тополиный пух летит — не кончается

Мне сегодня те года вспоминаются.

А на небе облака…

И не думал я пока

О далекой, как Москва, жизни взрослой.

И на станции, с моста

Провожая поезда,

Мне казалось, что легко все и просто…

Борщ горячий на обед,

Живы бабушка и дед,

Папа с мамой на работу шли рано…

Я чуть-чуть передохну,

И к друзьям — играть в войну…!

И стране — еще пять лет до Афгана…

Тополиный пух лежит белой простынью,

Незаметно жизнь идет — стали взрослыми…

Тополиный пух летит — не кончается,

Мне сегодня те года вспоминаются.

Тополиный пух — метель,

Жизнь — шальная карусель…

Разбросает, разменяет, разделит,

Растревожит, рассмешит…

И заставит просто жить…

И надеяться, и помнить, и верить!

И изменит насовсем,

Все, что дорого нам всем,

От названий улиц и до погоды…

Неизменно лишь одно,

Что в открытое окно

С тополиным пухом лето приходит.

Тополиный пух лежит белой простынью,

Незаметно жизнь идет — стали взрослыми…

Тополиный пух летит — не кончается,

Мне сегодня те года вспоминаются.

АФГАН

Кажется, я учился в восьмом классе, когда в поселок наш пришли первые цинковые гробы из Афганистана… Рушились чьи-то жизни, разбивались чьи-то судьбы и надежды на счастье… Об этом не говорили (нельзя было говорить), а все больше — шептались…

А через некоторое время появились и те, кто эту войну прошел… Искалеченные физически и морально… Это были пацаны всего то на два-три года старше меня, но уже повидавшие кровь, смерть, боль… А с ними появились военные «афганские» рассказы и песни… Непривычные… Жестокие… Тогда это казалось чем-то запредельным. Мурашки бежали по коже…

Я ВЕРНУЛСЯ

Смерть за горло нас брала рукой,

Пули вились, как пчелиный рой,

От усталости лежал порой

Без сил…

Разрывалось сердце на куски,

Угрожали утопить пески,

Волком, чтоб не умереть с тоски

Я выл…

Я вернулся, я вернулся,

Только по ночам мне снова снится бой.

Я вернулся, я вернулся,

Я вернулся навсегда к себе домой…

Пот ручьем холодным по спине,

Нет надежды на спасенье мне,

Остается лишь пропасть в огне…

Беда…

Если выжить не осталось сил,

Просто их у Бога попроси!

Было так и будет на Руси

Всегда!

Я вернулся, я вернулся,

Только по ночам мне снова снится бой.

Я вернулся, я вернулся,

Я вернулся навсегда к себе домой…

Цену жизни знаю я теперь,

И распахиваю в небо дверь…

Страшных мне не возвратит потерь

Война…

Пусть друзья ко мне приходят в дом,

С ними сядем рядом за столом,

За погибших полную нальем.

— До дна!

Я вернулся, я вернулся,

Только по ночам мне снова снятся сны…

Я вернулся, я вернулся,

В этих снах осталась память той войны…

БАБУШКА

Очень любил я свою бабушку Наташу (маму моей мамы). Вырос у нее на руках (меня ведь даже в детский сад не отдавали никогда). Мне казалось — что она была всегда и должна быть всегда. Как что-то по-настоящему незыблемое и вечное…

Помню ее руки, узловатые, натруженные колхозными работами, с плохо гнущимися пальцами — она всю жизнь проработала в колхозе, в полях. И как только она ухитрялась руками этими и огород обрабатывать, и вязать, и готовить… А какие пирожки она умела печь, а какие вареники с капустой и картошкой она лепила. Вкуснятина! Объедение! Я с тех пор таких нигде не пробовал. Боюсь, что теперь уже и не попробую никогда…

Когда бабушка умерла (было мне лет 20 в то время) — я плакал навзрыд, как ребенок, и никак не мог успокоиться — наверное, потому, что в этот миг кончилось мое детство…

ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ ИЮНЯ

      Нашим Бабушкам  и всем выпускникам школы 1941 г. — посвящается…

Во дворах сидели люди,

Во дворах шумело лето…

И война, возможно, будет,

Но никто не верил в это…

И, вдыхая запах вербы,

Любовались ночью лунной,

В ту субботу, в сорок первом,

Двадцать первого июня…

Выпускные сшиты платья.

Туфли мамины обуты…

Поцелуи и объятья —

Взрослой жизни атрибуты…

Этим счастливы безмерно,

Жизнерадостны и юны…

В ту субботу, в сорок первом,

Двадцать первого июня…

Слышен легкой паутинкой

Перелив аккордеона,

И заплакала пластинка

Под иголкой граммофона…

Как натянутые нервы

Застонали скрипки струны…

В ту субботу, в сорок первом,

Двадцать первого июня…

А пластинка все вертелась…

И от звуков этих стройных

Удивительно хотелось

Просто жить, любить и строить…

В мире хрупком, эфемерном,

У ненастья накануне,

В ту субботу, в сорок первом,

Двадцать первого июня…

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

9 мая — с некоторых пор считаю одним из самых важных праздников. В детстве — больше любил дни рождения, в юности — Новый Год, а сейчас понимаю — что 9 мая — это и есть настоящий Праздник. Он важнее. И честнее…

Оба моих деда воевали. Дед Андрей (отец мамы — Ткачев Андрей Трофимович) был комиссован в 1941-м по ранению, инвалид — правая рука пробита осколком, пальцы не сгибались. Дед Кузьма (отец папы — Стольный Кузьма Устинович) — пропал без вести в первый год войны. Долго о нем не было вообще никаких сведений. Да, предполагаю, в те времена опасно было искать любые сведения о пропавших без вести — мало ли что… Время было непростое… И только недавно, видимо после того как открылись какие-то архивы, нашел я запись о нем в Книге Памяти по Воронежской области. Мой дед Кузьма умер от ран в госпитале 8 июля 1942 года и похоронен в Калужской области. Я отыскал эту братскую могилу…

Выходит, что и меня коснулась та война…

ТРЕТИЙ ТОСТ

Вот край села, пригорок, хаты…

И скромный памятник простой,

Что неизвестному солдату,

Стоит, со ржавою звездой…

Никто забыть вас не посмеет,

Ведь, кто забыл — с того и спрос…

За всех, чьи звездочки ржавеют,

Мы подымаем третий тост.

Здесь шли бои, горело небо…

И жизни прерван был полет…

И пусть я с вами рядом не был,

Та боль во мне всегда живет.

Победный май листвы коснулся,

В поля тепло с собой принес…

За всех, кто с фронта не вернулся,

Мы подымаем третий тост.

Всем вам, кто смерть отважно встретил —

Земли окопной благодать…

А жены, матери и дети

Вас вечно дома будут ждать…

Село в тени цветущих вишен…

И на окраине — погост…

За тех, кто писем не напишет,

Мы подымаем третий тост.

Вот край села, пригорок, хаты…

И скромный памятник простой,

Что неизвестному солдату,

Стоит, со ржавою звездой…

Приходит в дом беда незвано,

Закон войны суров, но прост…

Кто с именем, кто безымянный,

За всех подымем третий тост…

МОЯ МАМА

Мама моя — Нина Андреевна (дай ей Бог здоровья и счастливой старости) — всегда была и остается человеком «волнительным». Она легко находит повод для волнений даже тогда, когда его нет и быть не может. Это — особый талант. Возможно (я даже уверен) — это такой способ проявления любви.

Выражается эта ее «волнительность» в самых разных мелочах — как то, например, выход к поезду за три часа до отправления («чтобы не опоздать»), или утренняя суета на кухне с приготовлением горячего завтрака — чтобы свежий и вкусный был (главное при этом, встать пораньше, приготовить и разбудить всех остальных, мотивируя — «а то остынет»).

Поскольку исправить эту черту ее характера уже нельзя — приходится с этим просто мириться… Это же моя мама…!

МАМА

На свет появился комочек живой

И он человеком растет.

А жизнью обязан он женщине той,

Которую мамой зовет.

Она самый близкий ему человек:

И мама, и друг, и судья…

И долг матерям — это долг наш на век.

О нем позабыть нам нельзя.

Заботою, нежностью, лаской своей

Давайте всю жизнь им платить.

Друзья, берегите своих матерей!

Старайтесь их крепче любить.

Чтоб прямо могли посмотреть им в глаза,

Душою своей не кривя.

Чтоб честно и искренне смели сказать:

Любимая мама моя.

Спасибо тебе за заботу твою.

Тебя называю любимою самой.

Еще раз спасибо тебе говорю

За то, что ты есть, моя милая Мама.

КЛЕН

Там, где над рекою клен шумит,

Там, где ночью звездочка горит,

Там, где птица вольная парит

В синих облаках,

Со щеки слезу смахнув рукой,

Потеряв и сон свой и покой,

Провожала мать на смертный бой

Сына казака…

Под горою — краешек зари.

Над горой летели журавли.

И на счастье горсть родной земли

Сыну мать дала…

Как она в ту горсть смогла вложить

Шум дождя и запах спелой ржи?

Дом родной и часть своей души,

Как вместить смогла?

У того младого казака

Верный глаз и крепкая рука,

И булат червленого клинка

Молнией блестит…

Рано утром шпорами звеня,

Он в лугах росой поил коня,

И поля широкие хранят

Музыку копыт.

Может быть, погибнет он в бою,

Защищая Родину свою…

Вдруг казачье сердце на скаку

Повстречает сталь…

Значит, не дождется мать сынка,

Своего лихого казака,

И от слез соленая река

Убегает вдаль.

А быть может он придет домой,

Пусть устал, изранен, но живой…

И обняв здоровою рукой,

Поцелует мать.

Значит, будет хлебом пахнуть дом.

Значит, будут гости за столом.

Знать, невесту скоро будет он

Женою звать…

Было это все, а может, нет…

Кто расскажет, кто найдет ответ?

Неисповедимые пути

Что прикажут ждать?

Сын казак уходит на войну,

И, взмахнув платочком вслед ему,

И, взмахнув платочком вслед ему,

Тихо плачет мать…

СОН НОЧНОЙ

Этот сон давно знакомый

Часто снится мне теперь,

Будто вышел я из дома

За собой прикрывши дверь.

Будто ночь была прекрасна,

Ветер дул со всех сторон…

Жаль, что это все напрасно,

Это был все лишь сон…

Сон ночной,

Снишься зачем ты мне, сон ночной?

Мне приснилось алым небо

И сиреневой вода,

То, где был я и где не был,

Где не буду никогда…

Голубые чудо-кони

С седоками на спине…

А когда проснулся — понял

Это было лишь во сне.

Сон ночной,

Снишься зачем ты мне, сон ночной?

Оттого в душе тревога,

Оттого на сердце грусть,

Что взрослеем понемногу,

Начиная жизни путь.

Открывая в счастье двери,

Предстоит тебе и мне

Понимать, любить и верить

Наяву, а не во сне…

Сон ночной,

Снишься зачем ты мне, сон ночной?

СТАРЫЕ ГАЗЕТЫ

Новые обои. Старые газеты.

Те, что пролежали тридцать лет на чердаке…

Клею их на стену — рядом — ту и эту…

И читать пытаюсь ту, которая в руке.

Вот газета «Правда» — толстая такая —

Шесть страниц колхозов и боев за урожай…

Правду из газеты вряд ли мы узнаем,

Но былых читателей мне почему-то жаль…

Вот еще — чуть тоньше. Лозунгов — не меньше —

Сборник агитации под названьем «Труд».

Обнаружить сплетни про красивых женщин

Мы, при всем желании, не сумеем тут…

Есть погода. В рамке. Солнечная очень.

Жалко только то, что это тридцать лет назад…

Днем — плюс двадцать восемь и семнадцать ночью…

Было все же лето — вот что в прессе говорят…

Старые газеты — новые обои…

Дней минувших летопись. Этих дней не счесть…

Вспомнил я какими были мы с тобою,

И увидел в зеркале то, какой я есть…

Мне порою стыдно, что читаю мало,

Вместо книг на полке — стопка видеокассет…

А в квартире нашей чуть теплее стало.

То ли от обоев, то ль от стареньких газет…

ДЕТСТВО НАШЕ

Детство наше — оно как одежда, из которой вырос. Эта одежда, казалось бы и целая, и красивая, и нравится — носил бы и носил еще — ан нет! Уже мала стала…

И только в уголках нашей памяти да на старых, пожелтевших от времени фотографиях остаются годы, которые минули, люди, которых уже нет, места, которые давно изменились…

Но, несмотря ни на что, где-то в глубине моей души, есть ощущение, что это не они исчезли бесследно — это просто ты сам, как будто бы, переехал навсегда жить в другой город…

А там, где-то далеко-далеко, в стране, называющейся твоим детством, все это, такое родное и близкое, существует до сих пор… И, очень хочется верить, что там — все живы и счастливы…

ЖУРАВЛИ

Меж облаками синими,

В заоблачной дали,

Красивые и сильные

Летели журавли…

Зачем летите в край родной? —

Решил у них спросить…

— Летим туда к себе домой,

Там легче петь и жить…

А ты, вожак, что их ведешь,

Остановись на миг…

Что сделал в жизни? Чем живешь?

К чему зовешь других?

— Не забывал я никогда

О совести своей…

Всегда был первым, и всегда

Умел ценить друзей…

Но вот последний мой вопрос,

Что обращаю к вам…

Его прошу принять всерьез,

Прислушаться к словам…

Мне, буду очень я просить,

Вас дать один совет…

— Умей смеяться и любить…, —

Услышал я в ответ.

И стаю, рвущуюся ввысь,

Я взглядом проводил…

Зачем дана мне эта жизнь,

Я для себя решил…

Прекрасен мир. Мой счастлив дом.

И все в моих руках.

А журавли, взмахнув крылом,

Исчезли в облаках…