Бесплатный фрагмент - Волонтер. Казна Карла

«Волонтер: Казна К

Автор выражает свою благодарность: Дмитрию Светлову и Юрию Леухину, за идею, подкинутую на Интерпрессконе-2011. Автор выражает признательность всем участникам форума «В вихре времен» (www.mahrov.4bb.ru) за активную помощь в шлифовке произведения, новые идеи и технические консультации.

Пролог

Счастье в жизни предскажет гаданье,

И нежданный удар роковой,

Дом казённый с дорогою дальней,

И любовь до доски гробовой!

Карты старые лягут, как веер

На платок с бахромой по краям,

И цыганка сама вдруг поверит

Благородным своим королям.

Гадалка.

сл. Л. Дербенев

— Уезжаю в Ивангород по делам, — проговорил Андрес, поднимаясь из-за стола. — Вернусь только завтра. Ты, Линда, тут прибери. Закрой офис да ступай домой. Если что-нибудь изменится, я тебе позвоню.

Секретарша кивнула. Направилась к дверям, виляя попой. Ларсон проводил ее взглядом и вздохнул. Ей хорошо, у нее рабочий день, как таковой закончился. Как только он отъедет от офиса, Линда сразу же сядет на телефон. Позвонит подругам, и уже через каких-то минут десять уйдет. У него таких перспектив нет. День и так не задался, а тут еще эта сделка. Придется ехать самому. Юрист, что обычно совершал, на свадьбе сестры. Запретить, значит испортить отношения. Обычно, если такая ситуация происходила, ездил партнер Андреса, но в этот раз никого другого не послать. Партнер, как последняя скотина, кинул его. Хорошо, что с голой задницей не оставил.

Линда остановилась у дверей и взглянула на Ларсона. Тот явно был не в духе. Может, причиной такого настроения была его ненаглядная? Он ведь в ней души не чаял. Линда в этом ни капельки не сомневалась. Она ведь лично, еще в первый день, когда к работе приступала (пришлось за место побиться), попыталась его соблазнить да в пастель затащить. Не получилось. Хорошо, что Андрес ее не уволил. Дал второй шанс, но предупредил, что если такое еще раз повториться… Она, ведь не дура — поняла. В результате, как говорили ее подруги, отделалась легким испугом. Попыток больше не делала, так как не хотела рисковать доходным местом, а ведь ей Ларсон очень нравился.

Вышла в приемную и занялась делами. Начальник не заставил себя долго ждать. Отдал распоряжения и выскользнул в дверь, а она подошла к окну, и словно супруга, проводила его взглядом. Эх, если бы он был холост.

Ларсон затушил окурок и выбросил его в урну. Взглянул на небо и улыбнулся. Хоть какое-то светлое пятно за весь день. Направился к «Мерседесу», забрался внутрь и еще минуты две-три смотрел в одну точку. Вдруг что-то накатило. Хорошо, что слезу не пустил. Вытащил из бардачка фотографию жены (он ее туда утром запихнул, как только узнал об измене) и разорвал в клочья. Впервые за все эти годы выругался. Вылез из машины и остатки фотографии последовали вслед за окурком. Видел бы он в этот момент, как засветились глаза Линды. Еще немного и Андрес увидел бы, как она выскочила на улицу.

На душе Ларсона было паршиво, да еще эта чертова ария из «Мистера Х». Вот и подумаешь…

— Как она могла, — шептал он, — как могла. Да еще с кем…

Супруга изменила, да не абы с кем, а с его двоюродным братом.

Измена, сорванная сделка — одним словом черная полоса. Вот и приходится гнать автомобиль. Ну, а что делать? Не стоит еще одну сделку срывать. Русский бизнесмен со свиной фамилией — Боров, не простит. Тем более, что человек этот малоприятный во всех отношениях.

Мелкий и противный дождь начался неожиданно. Небо вдруг как-то в одно мгновение потемнело. Капля за каплей начала стучать по кузову автомобиля, выбивая какой-то непонятный ритм. Дорога за стеклом начала медленно исчезать, пришлось включить дворники. Андрес не удержался и взглянул на часы.

Время поджимало. Он явно опаздывал. Добавил скорость, и тут на дорогу выскочила косуля. Она вдруг остановилась, взглянула на него, и Андресу стало не по себе. Среагировал он быстро, но все равно из-за сырого асфальта автомобиль занесло. Дерево неожиданно возникло перед глазами. Еще мгновение, и… но машина замерла в каких-то сантиметрах. Ларсон облегченно выдохнул. Открыл дверцу и выбрался наружу. Оглянулся. Косуля исчезла. Андрес второй раз за день выругался. Несмотря на дождь, достал из кармана сигарету и закурил. Подошел к дереву и замер.

— Еще чуть-чуть… — прошептал он, — и можно «Реквием» у Моцарта заказывать.

Бросил окурок под ноги. Какая уж тут культура, когда еще несколько мгновений тому назад был на волосок от смерти. Сел за руль. Завел двигатель. Гнать больше не хотел. Жизнь не стоила тех денег.

— Ничего, — пробормотал Ларсон, — господин Боров как-нибудь переживет мое опоздание.

Но судьба в этот раз над ним словно насмехалась. Сначала одно, потом другое, затем третье и наконец… Уже въезжая в Нарву, он чуть не сбил цыганку. Старую женщину в перепачканной одежде. Прямо под колеса бросилась.

Ну, явно черная полоса. Вовремя затормозил. Теперь вот выбрался из автомобиля и к ней.

— С вами все в порядке, сударыня?

— Со мной-то все, — проговорила цыганка, — а вот с тобой-то, что случилось?

Ларсон чуть было не сказал, да только хитро прищурился. С чего это Андрес должен каждому встречному о себе рассказывать. А цыганке казалось, было все равно, что он скажет. Она взглянула ему в глаза и у Андреса по спине пробежали мурашки, и произнесла:

— Не говори… Сама знаю.

Она скинул с плеч платок. Раскинула его на капоте. Достала карты и перетасовала.

— Погадаем? — Молвила.

Он хотел было ответить — «Нет, я спешу», но не успел.

— Сейчас определим, на кого будем раскладывать, — провещала цыганка. Она оглядела Ларсона: — одного не пойму я… Ты светло-русый или блондин?

— Блондин, — неожиданно для самого себя, подсказал Андрес.

— Значит валет пик.

Карты легли на платок, прямо перед эстонцем. Тот невольно вздрогнул и взглянул на гадалку. Если так все и пойдет, он точно опоздает. А может, ну ее? Оставить машину и бегом? Поймать такси и к Борову.

— Что стоишь, как зачарованный принц, — проговорила цыганка, — снимай с колоды карты, да отложи в сторону. Причем сделай это два раза, чтобы образовалось три стопки.

Ларсон вдруг понял, что и в прям, словно околдован. Пошевелится, не может. Стоял и с колоды глаз не сводил. Затем словно по команде, машинально выполнил то, что просила гадалка.

— Теперь с третьей стопки, — продолжала женщина, — возьми часть карт и положи снизу под первой. Замечательно, — добавила она, когда эстонец выполнил ее просьбу.

Теперь цыганка начала собирать все карты обратно в колоду. Андрес даже удивился, зачем она это делает. Отметив, что происходило все в строгой последовательности. Первую стопку она положила на вторую, затем все это на третью, а потом и на четвертую. Эстонец уже думал, что та опять ее перемешает, но женщина ничего делать не стала.

Гадалка начала раскладывать, причем делала она это очень аккуратно в четыре ряда по восемь карт. Перед Ларсоном стал получаться рисунок. Он удивленно посмотрел на цыганку. Та улыбнулась, сверкнув своими золотыми зубами, подмигнула и проговорила:

— Подожди, милый. Сейчас я тебе все растолкую. Только запомни, что чем дальше карта от «портрета», — она указала грязным пальцем на бубнового валета, — тем меньше вероятность того, что событие, обозначенное картой — не случится.

Рядом с «портретом» Андреса было несколько карт, на которые гадалка тут же обратила свое внимание. Во-первых, четыре шестерки, откуда они взялись в цыганской колоде, где, обычно эти карты отсутствовали. Во-вторых, Десятка, девятка червей, последняя лежала около трефовой семерки. Эстонец заметил, как улыбка возникла на лице женщины. В-третьих, семерка бубей, а так же туз пик. В-четвертых, рядом с бубновм валетом, лежала дама пик.

— М-да, — пробормотала женщина, разглядывая расклад, — с чего и начать…

— С самого начала, — проговорил Ларсон, доставая из кармана сигареты. Ему вновь захотелось курить. Он вдруг заметил, что сейчас ему стало наплевать на русского бизнесмена. Да пусть тот со злости лопнет.

— Угости, мил человек, и меня, — попросила цыганка.

— Так они же крепкие.

— Этим ты меня не испугаешь, — улыбнулась она.

Ларсон пожал плечами, и достал из пачки еще одну. Протянул цыганке. Поднес огонь. После этого женщина вновь улыбнулась.

— Сначала, так сначала, — произнесла гадалка. — Ну, тогда начнем. Видишь, две карты — туз пик и семерка бубей?

Андрес кивнул. Еще бы не видеть.

— Думаешь к чему? Не говори, сама знаю, что не знаешь. Туз пик, это плохие новости…

— Это уже в прошлом, — перебил ее эстонец. Цыганка гневно взглянула на него:

— Не перебивай. Может и в прошлом, а может, и нет. Тем более новости эти от короля. Эвон он между двумя картами спрятался. Семерка — это поездка. Да не в соседний город, как ты думаешь, а куда подальше, об этом вот шестерки говорят. Дорога дальняя, и ждет тебя, скорее всего казенный дом.

Андрес улыбнулся. Тут и к гадалке не ходи. Он и без нее знал. Дорога дальняя — эвон удивила, да у него по жизни дорога такая. А дом казенный, в этом эстонец не сомневался, — это банк. Ларсон не сомневался, что сейчас цыганка о деньгах заикнется. И не ошибся.

— Даже ничего, не делая, ты будешь при деньгах. — Проговорила гадалка: — Об этом сейчас девятка червей и семерка треф, на всю ивановскую орут.

И тут, Андрес заметил карту. Она словно сама привлекала к себе внимание.

— А десятка червей? — спросил эстонец, указывая, на нее.

— Взаимная симпатия, которая может закончиться длительными и серьезными отношениями, возможно, даже браком.

Глаза от удивления у Ларсона вдруг стали большими. Он вдруг вспомнил, как взглянула на него Линда.

— Хочешь сказать… — начал, было, он, но цыганка перебила:

— Что все, что ни делается к лучшему? То да. Узнав секрет супруги, ты обрел свободу. Теперь у тебя появился шанс встретить ту, что будет понимать тебя, как никто другой.

— Линда, — прошептал он.

— Не знаю Линда или какая другая, но карты не врут будет у тебя симпатия…

Гадалка взяла в руку карту с дамой пик.

— Сексуальная брюнетка с зелеными глазами.

— У беды глаза зеленые, — пробормотал Андрес. На Линду эта сексуальная брюнетка да еще с такими глазами не подходила.

— Не всегда, у беды глаза зеленые, — усмехнулась цыганка. — Да и карты не говорят об этом. Беда — это смерть. А ее я сейчас рядом не вижу.

Ларсон вдруг вспомнил о Борове. А ведь он опаздывает. Тот и убить может. Андрес вздрогнул, а цыганка как будто прочитала его мысли.

— Если ты и умрешь, — проговорила она, закрывая глаза, словно пытаясь таким образом увидеть грядущее, — то не сейчас.

— А когда?

— Я не хочу этого говорить. — Сказала гадалка. — Ты сам узнаешь когда…

Цыганка словно что-то вспомнила и начала быстро собирать карты. Складывая их опять в колоду.

— Сколько я тебе должен? — поинтересовался Андрес.

— Нисколько, — проговорила цыганка, скрываясь во дворе.

Ларсон проводил ее взглядом. Удивился, тому, что цыганка повела себя как-то странно. Обычно те пытались навязать свои услуги и только для того, чтобы выманить из доверчивых людей как можно больше денег.

И все же складывалось впечатление, что она что-то не договорила. Он вдруг не кинулся за ней следом.

— Боров, — пробормотал он, вспомнив о сделке. — Он ведь ждать не будет.

Взглянул на часы и выругался. Да только прежде чем сесть в машину, обошел ее и убедился, что с ней все в порядке. Царапина, что осталась на капоте не в счет.

***

И все же навстречу, он опоздал. Видимо судьбе было угодно, чтобы день этот был черным. Тучный, жирный, воняющий потом русский бизнесмен с поросячьей фамилией — Боров, был очень недоволен. Орал, что разорвет контракт с таким не ответственным партнером. При этом бродил по кабинету, теребя в руках сигарету. Наконец он плюхнулся в кресло и Ларсон испугался, что оно сломается, но оно выдержало. Закурил.

— Чему я удивляюсь, — пробормотал он, — вы же прибалтиец.

Попытался намекнуть, что они люди медлительные. Чтобы подавить свой гнев и не упустить последний шанс, Андрес сдержался. Улыбнулся и еще раз попросил у русского извинения. Явно русскому нравилось, что эстонец унижается. Да только ведь сам виноват. Не нужно было цыганку слушать.

— Хорошо, — проговорил Боров, — будем считать, что инцидент исчерпан. Чтобы уж совсем убрать столь неприятный осадок, вы должны мне заплатить…

Он назвал сумму. Андрес побледнел. Товар явно получался дороже, чем рассчитывал эстонец. Придется тогда поднять цену и тогда не будет никакой гарантии, что он его продаст. Вот теперь стоило проявить свой талант. Уговорить этого русского, согласиться на извинения. Сперва даже показалось, что у Ларсона начало получаться. Неожиданно Боров улыбнулся, оскалив нечищеные желтые зубы, а затем… Затем в комнату вошли два здоровенных мужика в спортивных костюмах. Стали по сторонам и тоже оскалились. Андрес проглотил слюну.

— Хорошо, — прошептал он, — я согласен.

— Что? — словно не расслышав, переспросил русский.

— Я согласен, — громче проговорил Ларсон.

— Что?

— Я согласен! — прокричал он.

— Поздно… — усмехнулся Боров.

Ларсон побледнел. Русский увидел это и усмехнулся.

— Да пошутил я.

Он оскалился вновь.

— Ну, так сразу бы и сказали, а то шепчете что-то там. Сейчас мы подпишем документы, — проговорил Боров и склонился над ящиком стола. — Мои юристы тут кое-что подправили, так что ваши, — он смахнул бумаги Ларсона на пол, — уже устарели.

Он скрылся за столом. Минуты три рылся в столе, отчего у Андреса сложилось впечатления, что у того никакого порядка в делах. Наконец вылез и, протягивая документы, взглянул на эстонца. Ларсон взял бумаги, минуты две изучал, мог бы и дольше, если бы не ребята в спортивных костюмах. Они своим присутствием действовали на нервы.

Затем протянул руку к шариковой ручке и тут невольно взглянул на Борова. И ужаснулся. На него смотрел Александр Данилович Меншиков.

— Ну, что граф, — проговорил он, — а ткань на кафтаны для гвардии вы поставили гнилую. Государь очень недоволен…

***

— Ааааа, — раздалось в комнате, одеяло соскользнула на пол и граф Золотарев проснулся.

— Что случилось, милый? — поинтересовалась Марта.

— Сон. Страшный и непонятный. Ревель, дорога, косуля, цыганка, Боров и наконец, Меншиков. И все это в одно мгновение, а я уже начал верить, что это реальность.

— Успокойся, Андрюшенька, — прошептала жена. — Лучше поспи. Все равно никто тебе этот сон сейчас не растолкует, а уж поутру, мы найдем кого-нибудь, кто окажется способен поведать все тайны.

Никто, мысленно согласился Золотарев. Зигмун Фрейд еще не родился.

— Утром, так утром, — прошептал он.

Встал с кровати. Вернул одеяло на место.

Приснилась — чушь. Товарами он давно не занимался. В России XVIII века, он был кем угодно, но только не торговцем.

Прошелся к столу, где у него стоял кувшин с холодной родниковой водой. Сделал несколько глотков, и только после этого вернулся к супруге. Не спалось.

Долго ворочался, наконец, уснул. Проснулся утром, когда в комнату бесцеремонно вошел Юстас Лемме.

Жизнь внесла коррективы. Прибыл гонец от Петра.

Часть 1. Туз пик и семерка бубей.

I

Начало 1709 года. Ставка Петра Первого. Горд Батурин.

1709 год начинался Великими морозами.

Уже на шестой день января, проснувшиеся утром жители Старого Света, обнаружили, что за окном резко похолодало. Затем трехнедельные трескучие морозы сменились недолгой оттепелью, а потом столбик термометра вновь рухнул вниз и прибывал там аж два месяца, словно пытаясь таким образом уничтожить всех жителей Европы. На улицу не было желания даже нос высовывать.

— Ну, и стужа, Алексашка, — Проговорил Петр, когда они с Меншиковым ввалились с мороза в теплую избу.

— Да уж, Мин Херц, — Прошептал фаворит, отряхивая снег с треуголки.

Он прошел через всю горницу к столу, что стоял у окна. Вытащил из огромной бутыли пробку и наполнил горилкой глиняную кружку. Одним залпом осушил.

— Ну, ты и горазд, — восхитился Петр.

— Так ведь холодно, государь.

Тут же плюхнулся на лавку, которая под ним заходила. Монарху показалось, того и гляди развалится.

— Эх, одно радует меня, Алексашка, — проговорил Петр, опускаясь рядом, — шведам, что сейчас стоят под Львовом сейчас не лучше нашего. Мы то еще у себя дома, а вот они…

Утверждение у «себя дома» довольно спорное. Не все казаки перешли на сторону Петра. Некоторые просто притаились и выжидают, кто из двух монарших особ в дураках останется. Да только не даром говорят: «Паны дерутся, а у холопов чубы трещат». И все же Карлу сейчас было хуже, чем Петру. Да и слова разведчика, что прибыл из-под Львова, были тому подтверждением.

— Эх, Алексашка, — проговорил царь, расстегивая епанчу: — если бы только у нас такие морозы стояли. Мы то к ним, как ни как привычные, так как мне тут давеча догладывали, да ты в роде и сам при том разговоре присутствовал, — Меншиков кивнул, — почти вся Европа… от Скандинавии на севере до Италии на Юге… от Франции на западе и Чехии на востоке — покрыта ледовым панцирем. Ты подумай, какого Людовику.

Меншиков сделал вид, что серьезно озадачился этой проблемой. Царь взглянул на него. Не выдержал и расхохотался.

— Ну, ты и горазд… — Встал, подошел к полке, что была приколочена на скорую руку к стене, и взял кисет. Пока набивал трубку — улыбнулся. — Это хорошо, Алексашка.

— Что хорошо, Мин Херц.

— Хорошо, что Европе сейчас не до нас. Чует мое сердце, что не будь таких морозов, что король Франции, что монарх Англии не выдержали бы нашего издевательства над Карлусом, да пришли бы к тому на помощь. Не удивлюсь я, Алексашка, тому, если мне скажут завтра, что по Швейцарским деревням в эту пору бродят голодные волки. Морозы держат нас, но они держат и Карла.

Петр этого не знал, а по Старому Свету уже пошел слух, что такой зимы Европа не помнила уже пять столетий. Не удивительно, что в Англии она тут же получила названия «Великий мороз». Относились к холодам настороженно, а вот предположить в тот момент и не могли, что лютая стужа станет уже летом причиной неурожая и голодных бунтов. Никто и представить не мог, что по льду Балтийского моря можно будет свободно ходить вплоть до мая месяца. Венецианцы катались на коньках по замерзшей лагуне, а в английской эскадре, стоявшей у западного побережья Италии, от холода сотнями умирали матросы.

Мерзли все. Природа не считалась ни с чинами, ни с регалиями. Замерзал в Версале французский король, а герцогиня Орлеанская писала своей тетке тревожные письма, описывая все ужасы своей жизни. Мерз и простой народ. И если первые кутались в соболиные накидки, да грели ноги в мешках, сшитых из медвежьих шкур, то последние просыпаясь по утрам, обнаруживали, что их ночные колпаки примерзали к изголовьям кровати.

Каноник из Бено, что родом из Бургундии, писал, что «путешественники замерзали в дороге, скот — в хлевах и стойлах, дикие звери — в лесах, а вино — в бочках. Для того чтобы согреть бедных, на площадях жгли общественные костры».

И это только Европа, что уж говорить о России, которой такие морозы должны, как многие на Западе думали, быть обыденной вещью. Ошибались. Таких зим и заснеженная Россия давно не помнила, а уж тем более — январского холода, который невольно взял да и внес изменения в планы русского царя. Вместо того чтобы с войсками покинуть казачий городок, Петр был вынужден задержаться в Батурине. И все же в один прекрасный миг царь не выдержал.

Как-то поутру, когда с момента приезда разведчика прошло несколько дней, он лично явился в комнату Меншикова. Растолкал сонного приятеля и сообщил, что они вдвоем (без гвардии) покинут город и уедут в Воронеж.

— Да как же так, Мин Херц? — Возмутился Меншиков.

— А вот так, Алексашка. Устал я тут от безделья маяться.

Александр Данилович взглянул на царя, но нечего не сказал. Ему прекрасно было известно, что нашел государь себе в тех краях кралю, что скрашивала ему вечера.

— А может тебе и тут, Мин Херц, человечка для поднятия боевого духа найти? — Попытался намекнуть Меншиков.

— Да, что ты, Алексашка. Скучно тут, скучно. Да и…

Не сказал, только рукой махнул, но и без этих слов Александр Данилович все прекрасно понял. Спросил только — когда собираемся в дорогу? Ожидал, что царь скажет — немедленно, но ошибся. Петр соизволил еще на пару часов задержаться, чтобы обсудить с военачальниками кое-какие вопросы, связанные с передвижением шведских войск.

— Хорошо, Мин Херц, — проговорил, Меншиков, вставая с кровати. — А с чего спозаранку-то? Может, сперва пообедаем?

— На сытый желудок разговор не пойдет, — уверенно заявил царь. Поежился, направился к двери. Уже собирался выйти, но остановился: — а вот горилки выпить можно. Иначе околеем мы тут с тобой от холода.

Меншиков пожал плечами и уже через час, облаченный в костюм, и кутающийся в епанчу он пришел в покой царя с вопросом — не передумал ли, Мин Херц?

Сапог просвистел в вершке от головы Александра Даниловича. Светлейший только и успел, что увернуться.

— Так бы и сказал, что не передумал, — проворчал князь, — зачем же сапогом-то кидаться. Или уже пил?

— Пил. — Петр вздохнул. — Как же. Ты же сделаешь все, чтобы я напился, и отъезд на пару дней отложили. Нет уж. — Царь потянулся за вторым сапогом, а Меншиков попятился к двери: — Обиделся?

Александр Данилович развернулся и ушел. Только дверью хлопнул.

— Эвоно как, — прошептал Петр.

Всякое желание ругаться с Алексашкой улетучилось. Так точно в Батурине на долго задержится. Ну, не бежать же… Петр встал и вытащил трубку. Закурить не успел, так как этот момент в комнату заглянул служивый с охапкой хвороста. Не обращая внимания на государя, что стоял у стола, несмотря на холод в камзоле и в одном сапоге, направился к печке. Тут же кинул охапку на глиняный пол.

— Замерз? — Поинтересовался Петр, взглянув на него.

— Никак нет, государь.

— Вижу, что замерз. Но потерпи, служивый, не век, же они длиться будут. День два постоят, да на убыль пойдут. Сам понимаешь, какая зима без морозов.

Сказал, а сам засомневался в своих словах. Какое-то странное предчувствие, что продлятся они куда дольше обычного. А чувствам государь в последнее время стал доверять. Он даже на мгновение пожалел, что сейчас рядом не было Золотарева. Эстляндец, человек из грядущего, вполне возможно знал, что происходило сейчас, и будет происходить в мире. Для Петра и его советников это большая загадка, а для него, рожденного через триста лет это уже прошлое. Государь вдруг подумал, а что если такой холод теперь будет всегда? Четыре всадника апокалипсиса уже летят по Земле… Плюнул в сердцах на пол. Невольно почувствовал себя тем самым антихристом, каким его изображали старообрядцы и ревнители старины.

Служивый подкинул хворост в очаг и тихо, чтобы не помешать государю, покинул комнату.

А между тем, размышлял Петр, его брат Карл XII хозяйничал в заснеженных украинских степях. Как раз рыскали в междуречье рек Ворксла и Псла. Попутно мародерствуя. Вот сейчас бы нагрянуть во Львов да показать Карлу, где раки зимуют. Да только из-за этого собачьего холода свои же войска поморозишь. Лучше уж отсидеться с ними в Батурина, а по весне и выступить.

Петр Алексеевич подошел к печке и вытянул вперед руки. За пять минут, что он простоял у стола, они вдруг окоченели. Удивительно, как у него еще получалось держать трубку? Попытался согреть руки.

— Ты бы кафтан хоть бы накинул, Мин Херц, — раздался вдруг за его спиной голос Меншикова.

— А — это ты, Алексашка? Вернулся? Что обида прошла? — Вопрос в пустоту. Взгляд на Светлейшего князя. По лицу Петр понял, что прошла. Алексашка ведь отходчивый. Привык к его причудам: — Ну, собрал офицеров?

— Да, государь. Как велел. В зале ждут.

— Все?

— Полковника Квятковского не нашел, — начал оправдываться фаворит.

— Да и бог с ним, — проговорил Петр, — он все равно с нами в Воронеж поедет.

— Эво как! — Усмехнулся Алексашка: — А ведь говорил, что вдвоем.

— Да куда я без полковника. Сам же знаешь, на нем весь Преображенский приказ держится.

Монарх взглянул на Меншикова. Поежился. Все же холод начал брать свое. Подошел к стулу и взял кафтан, накинул на плечи. Стало тепло. Чуть-чуть, но тепло.

— А где мой сапог? — Проворчал Петр.

— Там куда ты его, Мин Херц, кинул, — фыркнул Алексашка. Наклонился и подал царю.

— Чтобы я без тебя делал? — Пробормотал Петр.

— Ясно, что… давно бы в монахах ходил. Да если бы не я…

— Будет тебе. — Остановил государь.

Вспоминать бегство под стены Тройского монастыря в тот год, когда стрельцы взбунтовались, не хотелось. Не приятные были дни, что уж говорить.

Не вынимая трубки изо рта, напялил второй сапог. Потоптался на месте и только после того как убедился, что все удобно произнес:

— Пошли, Алексашка. Нас, небось, уже заждались нас с тобой генералы.

***

В просторной горнице собрались почти все генералы. Петр резким движением открыл дверь и оглядел присутствующих. Не вынимая изо рта трубки, произнес:

— Вижу, уже собрались. Вот и хорошо. Думаю, не стоит кота за хвост тянуть, и сразу перейдем к главному.

Быстрым шагом (Меншиков только успевал за ним поспешать) направился к трону. Сел на него и спросил, обращаясь ко всем сразу:

— Ну, и куда, по вашему мнению, господа, когда спадут морозы и закончится весна, выступит мой любезный Карлус?

Несколько колечек дыма устремились под потолок. Меншиков и офицеры пока молчали, то ли не знали, кому речь держать, то ли не ведали, что и сказать. Все косились друг на друга, решая, кто наберется смелости да возьмет и выскажется.

— Ну, господа!? — Разорвал возникшую тишину Петр. — Чего в рот воды набрали? Смелости не хватает?

— Да мы, государь… — Начал один из офицеров, но тут же замолчал.

Кто-то толкнул Алексашку в бок. Тот огляделся и увидел многозначный взгляд князя Долгорукова. Меншиков тяжело вздохнул, понимая, что первым говорить так или иначе, но придется ему. Он поднялся с лавки и подошел к карте, что лежала на столе. Минуты две разглядывал расположение войск короля Карла, наконец, улыбнулся и произнес:

— Одному Господу Богу известно, что на уме у Карла, Мин Херц.

Тут же ощутил на себе князь гневный взгляд государя. Даже пожалел, что взял слово. Незаметно для Петра пригрозил кулаком Долгорукому. Тот только в улыбке расплылся.

— Что значит одному Богу известно? — Вскричал Петр. Будь у него трость, чувствовалось, что не избежал бы сейчас Алексашка удара. Щека у царя задергалась. Он опустился на лавку и, взглянув на фаворита. Вытащил изо рта трубку и добавил: — Говори, шельмец, что ты по этому поводу мыслишь?

— Хорошо, — проговорил Меншиков, — я выскажу свое предположение, а уж ты сам государь решай — правильное оно или нет.

— И решу, — молвил монарх, стукнул кулаком по столу, — но гляди Сашка, если неправильное будет твое предположение — убью!

Алексашка побледнел. Ему вдруг в глубине души стало страшно. А если он ошибется и шведский король поступит совершенно иначе? Ведь один раз Меншиков уже промахнулся в прогнозах. Случилось это сразу же после сдачи Батурина. Небольшой отряд казаков, преданных только Ивану Мазепе, оказавшись в окрестностях гетманской столицы, почуял неладное. Тамошний атаман выслал в город разведчиков, которые сразу же после возвращения доложили, что за стенами цитадели скрываются несколько русских полков. Благодаря им, казавшаяся безупречной ловушка, не захлопнулась. Мышь, почуяв неладное, ушла. Вот только сделала она это слишком шумно. Вначале к городу Недригайлов выступил конный отряд шведского полковника Дукера. Попытался по мирному занять городок. Не получилось. Получили отказ. Попытались атаковать — не повезло. Город выстоял. Повторное предложение сдаться — вновь отвергли. Попытались атаковать. Последними новостями из-под Недригайлова были: шведские войска отступили, ограничившись малым. Петр тут же распорядился письмо местному кошевому отослать с благодарностью. Затем, уже 9 декабря, шведские войска совместно с казаками Мазепы около часа пытались штурмовать город Терны. В результате полковник Томас Функ в порыве гнева распорядился устроить резню, не щадя ни детей ни женщин. 11 декабря 1708 года отряд все того же генерала Функе подошел к земляным валам Чернух — небольшой укрепленной крепости. И вновь город был сожжен шведами. К концу декабря под натиском Карла XII пали Гадяч и Зеньков.

В результате сопротивления армия шведского короля изрядно поредела. Ожидать, что тот предпримет нечто более существенное, сейчас было бесполезно. Карл, как считал Меншиков, скорее всего, дождется подхода резервов, а уж потом выступит. Вот только куда? Александр Данилович был уверен к Полтаве, городу которым сейчас командовал Алексей Келин. Захват города позволял взять под контроль дороги, шедшие к туркам и крымским татарам.

Меншиков вздохнул тяжело и взглянул на Петра. Решил рассуждать, как делал бы Карл. Вот куда бы швед пошел? Возвращаться в Швецию нельзя. Это как признание поражения можно признать, а тогда русский царь наберется смелости, да и выступит на Швецию. Посчитает, что король уже не тот. Армия его разбита, а значит дать серьезного сражения — не сможет. С другой стороны оставаться под Львовом бессмысленно. Войска и так уже разорили местность вокруг города. Простоять еще значит нажить врагов. Казаки и так волками на них смотрят. Не выступают против него, только благодаря стараниям Мазепы. Выходит идти нужно в Запорожскую степь. Батурин не подойдет. Тут почти все русские войска, а вот Полтава…

— Мне чается, государь, — проговорил Алексашка, вслух, — что Карл XII двинется на Полтаву.

— Полтаву? — Прошептал Петр, поднося ко рту трубку: — Любопытно.

Он выпустил кольцо сизого дыма в воздух и обошел стол.

— С чего ты так решил, Алексашка?

Меншиков выложил свои умозаключения. Петр выслушал и, взглянув на фаворита, произнес:

— Полтаву, говоришь?

— Да, Мин Херц.

— Что ж в твоих словах, что-то есть.

Петр Алексеевич задумался. Он уже не в первый раз слышал название Полтавы. Причем вначале его упомянул в личной беседе эстляндец. Правда, об этом офицерам, что собрались сейчас, знать не надобно. Не хватало, чтобы еще слухи пошли о необычных способностях золотаря. В прошлый раз словам Золотарева Петр значения не предал, как и несколько месяцев назад, когда посылал Меншикова занять гетманскую столицу. Ну, пошел Карл на Украину, так что из этого, а оно вот как выходило. Теперь главное, чтобы швед поступил, как говорил Алексашка, а не иначе.

И вот название Полтава вновь всплыло. Эх, как сейчас царю не хватало графа Золотарева. Андрей выпросил, как только город Батурин сдался, у Петра разрешение уехать в свое имение. Монарх попытался, вспомнить, но не смог. Из головы как-то вылетело. В последнее время не до пустяков было.

— А справится комендант города Алексей Келин, если шведы поступят, как ты говоришь, Алексашка, с осадой? — Неожиданно спросил у приятеля царь.

— Справятся, Мин Херц, — проговорил Александр Данилович и улыбнулся. — Четырехтысячное население, преданное тебе, государь, да гарнизон мне кажется, сумеют продержать до того момента, как мы подойдем с основными силами. И все же, Мин Херц, а может, мы переиграем и заставим изменить планы Карла?

— А зачем? — удивленно взглянул на него монарх.

Меншиков в недоумении взглянул на Петра. Покосились и офицеры. Реакция государя была непонятной.

— Сейчас все идет так, как и должно идти, — проговорил государь, оглядывая присутствующих, — если мы попытаемся вмешаться в уже известные мне, — тут Петр сделал ударение на слове «МНЕ», — события, то все может совершиться иначе.

— Что совершится? — удивленно спросил Алексашка.

Петр промолчал. Все-таки он явно сказал, что-то лишнее. Вот что теперь что им говорить? Поэтому и решил царь промолчать.

Неожиданно дверь скрипнула и все повернулись на скрип. В залу вошел полковник Квятковский.

— Дозвольте говорить, государь, — проговорил он.

— Дозволяю.

— Прибыл гонец от князя Ельчанинова.

Петр удивленно взглянул на Юрия. Фамилия явно была знакомая. Царь на мгновение задумался и вспомнил бравого офицера, что погиб под Орешком. Скорее всего, сейчас Квятковский имел в виду Ельчанинова старшего. Нежели по пустякам решил его отвлечь от дел государственных полковник? Хотя вряд ли руководитель Преображенского приказа стал бы беспокоить его из-за пустяка.

Петр оглядел присутствующих.

— Подожди, князь, — проговорил он, обращаясь к Квятковскому. Затем перевел взгляд на офицеров и молвил: — И, что будем делать с Полтавой, господа?

Посыпались предложения. Петр внимательно слушал, наконец, произнес:

— Вот, что, господа. Ждем, когда Карл к Полтаве выступит, и только после этого сами туда двинем. Чую, что будет это решающее сражение. — Взглянул на Квятковского. — А теперь господа все свободны.

Офицеры, один за другим стали покидать комнату. Меншиков минуты две колебался, но потом решился и направился к дверям.

— А тебя бы я, Александр Данилович, — официально произнес Петр, — я бы попросил остаться.

Когда дверь за последним офицером закрылась, монарх, взглянув на Квятковского, спросил:

— Ну, и где твой гонец?

— Одну минуточку, государь. Сейчас он придет.

***

— Князь? — переспросил Меншиков, когда гонец ушел. — Петр, ты дал эстляндцу титул князя, но почему?

Алексашка никак в себя прийти не мог, когда вдруг государь одним взмахом руки подарил Золотареву титул князя. По просьбе князя Ельчанинова, который находился в данный момент при смерти. У того наследников не осталось, и он решил таким способом отблагодарить эстляндца, с которым сын князя в свое время сдружился.

— Князь? — Вновь спросил Меншиков.

— Но ведь и у тебя тоже княжеский титул, Александр Данилович, — официально произнес государь, раскуривая трубку. — Да и я — государь! И своей волей могу давать титулы кому захочу!

Меншиков фыркнул. Прошелся по комнате, сел на деревянную лавку и, взглянув на монарха, сделал замечание:

— Та ты, Петр Лексеевич, княжеский чин мне не за красивые глаза пожаловал. Небось, за заслуги?

— За заслуги, — подтвердил государь.

— А другие еще в незапамятные времена свои получили, а тут первому попавшему да просто так. Мало ли, что умирающий князь Ельчанинов учудил. Он попросил — ты отказал. И на этом дело бы закончилось. Отказ твой старого князя бы не убил.

— Не убил, — согласился Петр.

Сейчас он взглянул сначала на Меншикова, потом туда, где еще час назад стоял, кутаясь в полушубок, камердинер князя. Тот вошел в кабинет, сначала взглянул на Квятковского, словно не зная, кому протягивать бумагу. Полковник попытался незаметно кивнуть в сторону государя, но от монарха это не ускользнуло. Правда, Петр сделал вид, что этого не заметил. Слуга князя быстро смекнул, что к чему и протянул конверт с письмом высокому человеку в солдатском мундире. Тот усмехнулся, послание взял, но тут, же протянул его шикарно одетому франту в сером кафтане с золотыми вышивками.

— Читай, Алексашка, — приказал царь.

Меншиков вскрыл конверт и прочитал. Пока он это делал, монарх его внимательно слушал. Затем вынул изо рта трубку. Вытряс на стол остатки табака. Хотел, было еще одну закурить, да передумал. Подошел к трону и сел.

Если бы не граф Золотарев, тот самый, что был, упомянут в письме, Петр, наверное, поступил бы по-другому. Отказал и все. Мало ли на земле московской разных князей. Всех и не упомнишь. Если Ельчанинов как-то примелькался в самом начале войны со шведами, то другие… И все они утверждали, что вели свой род от самого Рюрика. Впрочем, не удивительно, один только сейчас князь из конюхов, да и тот стоит сейчас и удивленно на него пялится. Петр взглянул на Меншикова. Усмехнулся. Ну, если один такой, так почему бы второму не быть. Царь перевел взгляд на гонца. Молодой парень, явно у старого князя на службе недавно.

— А как сам-то князь? — Поинтересовался Петр у него.

— Плох, государь-батюшка. Боюсь, эту зиму может и не перенести. Отдаст богу душу.

— Вон оно, что выходит. У князя, что вообще сыновей не осталось? — полюбопытствовал царь.

— Нет, государь. Старшие еще во время стрелецкого бунта головы сложили, а младший…

— Знаю, — проговорил Петр, — погиб под Орешком.

Царь взглянул на Меншикова. Видел, что тот ждет решения. А как поступить? С одной стороны старик просил титул графу Золотареву передать, с другой стороны княжеский титул заслужить нужно. Неслыханное дело — взять и подарить. Вот только это была последняя просьба умирающего князя. Отказать или…

— Бумагу, — проговорил Петр, — Алексашка, бери перо и бумагу.

Пусть Алексашка понервничает. Петр взглянул на фаворита и понял, что тот сильно удивлен. Явно не ожидал от него такого решения.

— Мин Херц… — начал, было, Меншиков, но царь перебил:

— Бумагу и перо, Алексашка, — затем рукой указал на небольшой стол, где обычно сидел дьяк, — садись и пиши.

Меншиков поступил хитрее. Ушел и через пару минут вернулся, но не один, а с писарем. Петр только усмехнулся. Александру Даниловичу ничего не сказал, зато, подойдя к писарю, проговорил:

— Пиши приказ.

И вот теперь, когда все разошлись, Меншиков решил высказаться. Его понять можно было. Александр Данилович считал, что такие титулы, просто так не дают. Золотарев в одно мгновение становился ровней государю, а этого быть (по мнению Александра Даниловича) быть не могло. Княжеский титул, человек простого роду (а эстляндец таковым являлся) не дают. Сам Меншиков его заслужил. Лично руководил взятием Орешка, Ниеншанца и Нарвы. Кров проливал ради государя. А что сделал Золотарев? Андлары? Так до этого мог бы додуматься и он. Обучал сына Петра? Так неизвестно, что тот вдолбил мальцу в голову за эти годы. Может на отца натравить царевича хочет? Сопроводил Алексея в Лондон? Так и это сделал абы как. Единственная заслуга Золотарева, по мнению Меншикова, разве что избежание бойни под Батуриным. Там думали убивать всех казаков, что были на стороне Мазепы, а граф остановил и уговорил сдать город без сражения. Так заслуга эта меркнет перед теми же Орешком, Ниеншанцем и Нарвой. Петр явно чудил.

— Хорошо, Алексашка. — Молвил царь. — Бумагу на княжеский титул я подписал, вот только…

— Что только? — уточнил Меншиков.

Петр поднялся с трона. Медленно подошел к столу, где лежала карта Украины.

— Только он вступит в силу после того, как граф окажет нам небольшую услугу.

— Какую, Мин Херц?

— А вот этого я тебе, Алексашка, пока не скажу, — вновь усмехнулся Петр, разглядывая окрестности Полтавы. — Придет время, сам узнаешь.

Царь подошел к окну. Сквозь бычий пузырь трудно было, что-то разглядеть, особенно сейчас — зимой. Зато прекрасно слышно, как бушует вьюга.

— Мерзкая погода, мой друг, — проговорил Петр. Затем взглянул на Меншикова: — Значит так, сегодня еще остаемся здесь, а завтра… Завтра поутру отбывает в Воронеж. Прикажи, чтобы приготовили к утру карету, Александр Данилович.

— Хорошо, государь.

На этом и расстались. Меншиков сначала хотел напомнить царю, что совет так ничем и не закончился, обсудили только Полтаву, а ведь Петр явно не собирался этим ограничиваться. Передумал. А стоит ли? Государь явно знает что-то такое, о чем другим не ведомо.

Петр вновь позвал к себе Меншикова во второй половине дня. Предложил на крепостную стену прогуляться. Алексашка отказываться не стал, рассчитывал, что может царь, возьмет да и поделится своими думами, но государь молчал. В итоге, Петр утром отдал распоряжения военачальникам и в сопровождении Меншикова и Квятковского покинул Батурин.

На следующий день ускакал и гонец князя Ельчанинова.

Через две недели, когда холод спал, вслед за Петром в сторону Воронежа вышли два полка.

Весна 1709 года. Ставка Петра Первого. Город Воронеж.

И все-таки, после продолжительных морозов, зима медленно, но верно начала сдавать свои позиции. Земля стала оживать. Все стало голубым и зеленым. Запели в лесах соловьи. Да и лица людей, после жутких холодов, стали меняться. Прогуливаясь по городу, монарх все чаще стал встречать влюбленные парочки, и если бы не война, сам бы пустился во все тяжкие и уже подумывал найти себе пассию из дочерей княжеских. Пока же коротал общество с девицей, да только она на роль супруги не годилась. Глупа была, а Петр мечтал о женщине наделенной хоть каким-то разумом. Когда в Воронеж приехал сразу кинулся к ней. Почти неделю не вылезал от нее, из-за чего заставил волноваться не только Меншикова, но и всех приближенных, что были сейчас с ним. Потом от безумных дней отошел, а затем события начали набирать новый оборот, и от дел влюбленных Петру пришлось на время отказаться.

В один из майских дней в Воронеж из-под Опошни вернулся Меншиков. Туда он был отправлен Петром по особому заданию. И доложил, что после успешного рейда на Опошню захваченный им комендант-полковник Тайбе. От офицера Александру Даниловичу удалось узнать, что от тридцати пяти тысячной армии короля Карла XII осталось каких-то девятнадцать тысяч. В ожидании подкрепления шведы остановились недалеко от Полтавы.

Прискакал Меншиков один. Его полк под командованием надежного офицера (как утверждал Александр Данилович) остался под Опошней. Соскочил с коня, который тут же оказался в надежных руках денщика и бегом вбежал в избу, где находился на постое государь. Без стука вломился в дверь комнаты, где (по мнению Меншикова) работал в это время Петр.

Александр Данилович не ошибся. Государь вновь корпел над картой. Что-то измерял, затем делал на листке белой бумаги записи. На шум открывающейся двери он повернулся. Увидел Алексашку и улыбнулся.

— Рад тебя видеть, мой друг, — проговорил Петр, откладывая стилет в сторону. — Какие новости ты привез?

Меншиков огляделся. Увидел кувшин с глиняными кружками. Подошел и налил квас, что был в сосуде в одну из них. Сделал глоток. Затем вытер оставшуюся пену с усов и тут же сел в кресло, вытянув ноги. Петр взглянул на перепачканные ботфорты фаворита.

— Не знаю, что и сказать, Мин Херц, — проговорил Александр Данилович: — Мое предположение оказалось верным, государь.

— Какое? — уточнил Петр, не понимая, о чем говорит его друг.

— О том, что Карлус двинется к Полтаве.

— И он двинулся?

— Он почти подошел. Стоит в нескольких верстах от города, в ожидании подкрепления.

— Значит, граф Золотарев не ошибся, — прошептал Петр.

Вновь вездесущий эстляндец, отметил Меншиков. Получается новость, которую он только что привез, для государя не была неожиданностью. Получается граф Золотарев еще задолго до его решения, там в Батурине, предвидел действия шведского короля. Но как? Чуть не спросил у Петра Меншиков. Сдержался, заметив, как светятся глаза монарха.

Интуиция подсказала не отвлекать государя.

— И так все идет так, как и должно идти, — продолжал между тем Петр. Он вдруг замолчал, взглянул на Алексашку и произнес: — Жаль, что сейчас тут нет графа Золотарева. Он-то бы мог сказать, как закончится баталия, что будет учинена под Полтавой.

— Государь собирается дать сражение? — задал свой вопрос Меншиков, и только сейчас обратил внимание, что Петр по-прежнему именует князя Золотарева — графом.

— Не просто сражение, Алексашка, — сказал Петр, — а решающее сражение. Которое должно переломить ход войны.

Меншиков вновь встал и наполнил кружку квасом. Сделал глоток и произнес:

— А почему бы тебе, Мин Херц, не вызвать графа Золотарева в наш лагерь. С ним обсудить все. Заставить принять участие в сражении, и таким образом дать заслужить ему право носить титул князя.

Напомнил как-то неудачно. Петр удивленно взглянул на Александр Даниловича.

— Проклятье, — проворчал он, — а ведь я и забыл, что подписал бумагу на титул для графа Золотарева. Действительно, пожалуй, стоит вызвать его сюда. Вот только куда отправить гонца с бумагой?

— В Ярославль, в имение князя Ельчанинова. — Подсказал Меншиков.

— А ведь и верно, — согласился с ним Петр. — Писаря срочно ко мне.

Александр Данилович встал. Выскользнул за дверь. Отсутствовал несколько минут, затем вернулся, но не один. Петр тут же распорядился написать письмо графу Золотареву. Продиктовал быстро, но причины вызова эстонца в лагерь не указал.

Утром следующего дня молодой драгун ускакал в город Ярославль.

II

Май 1709 года. Город Ярославль. Именье князя Ельчанинова.

Гонец прискакал поутру. Его появления никто не ждал. Князь Золотарев уже свыкся с мыслию, что государю он, по всей видимости, в его услугах больше не нуждается. Исполнил свою миссию, доставил царевича на «Туманный Альбион», и вновь оказался в ссылке.

Вот только бездельем страдать не приходилось. Старый князь Ельчанинов в последние годы жизни совсем отошел от дел и отпустил все на самотек. Поэтому по приезде в славный город Ярославль сразу же бросил весь свой талант на организацию своего нового хозяйства. Собрал всех мужиков во дворе, попытался, было по-хорошему побеседовать, да только его кузнец Афанасий в сторону отстранил.

— Да, что вы, князь, — проговорил он. — Разве так надо с нашим братом разговаривать.

Кузнеца прихватил из своего имения, что находилось под стенами Воскресенского монастыря, что стоял на реке Шексне, специально. Чувствовал, что тот пригодится. Этакий «Кулибин». В деревеньке Феодосьево ему уже скучно стала, а когда появился эстонец вновь воспрял духом. Еще бы… Барин то идею за идеей подкидывает. То горелку на Андларе усовершенствует, то некую летательную машину придумает. Вот только пока что-то у них из этого не получалось. Не прихватил бы кузнеца Андрей в Ярославль, так все начинания псу под хвост. Рассчитывал на одно, а тут Афанасий и в роли оратора пригодился.

Вышел тот на крыльцо. Поправил кафтан. Прокашлялся, привлекая, таким образом, к своей персоне внимание, да и объяснил ярославским мужикам все по-свойски. А тут и без кузнеца всем было ясно, что новая метла по-новому мести будет. Поворчали мужики для проформы, но, увидев супругу князя Золотарева да детишек его малых, приутихли. Смекнули, что абы кому старый князь Ельчанинов свои земли за красивые глаза не отдал бы. Правда, в первые три дня недоразумения всё равно случались, а потом прибыл адъютант князя. Совсем еще молодой немец. Ему, как позже выяснилось, поручил Андрей заниматься финансами да с докладами являться, чтобы абы кто да абы как из-за всяких пустяков его не тревожил. С одной стороны это было и хорошо. Юстас Лемме тут же навел порядок, по европейскому, как считал эстляндец, образцу. Нашел человека, среди холопов, которому предстояло открывать ворота для приезжающих гостей. Только пока никто не желал приехать и почтить своим присутствием нового князя. Вот почему появление гонца стало для многих, в том числе и самого князя — сюрпризом.

Приискал гонец с юга. Спешился с коня, и после того, как поправил кафтан да снял сумку с седла, пошел к дубовым воротам. Двумя громкими ударами кулаком по створкам он известил о своем прибытии. На той стороне скрипнула входная дверь, и до кавалериста донесся отборный русский мат. Явно кому-то его приезд пришелся не по душе. Видимо спать помешал. Посланец сжал от злости кулаки. Гостей так не встречают.

Слуга явно не спешил.

— Кого еще нелегкая принесла? — Донеслось до гонца бормотание. — Нормальные люди ближе к обеду ездят.

Посланнику так и захотелось слуге по уху съездить, чтобы с почтением тот относился к гостям. Еле сдержался.

Наконец небольшая калитка в воротах открылась. Слуга в лиловой ливрее оглядел верзилу в васильковом кафтане и огромных ботфортах и спросил:

— Кто такой?

— Гонец от царя Петра к графу Золотареву.

— А!!!

Слуга оглядел служивого с ног до головы. Хотел, было сказать, что хозяин его князь, а не граф, но передумал. Взглянул на серую лошадку всадника.

— Ну, что стоишь, — проворчал гонец, — впускай. Да коня о коне моем позаботься мне еще на нем в обратную дорогу ехать.

Слуга словно и не расслышал его слов. Взглянул на солдата гневно и уточнил:

— А, ты, кто такой будешь, чтобы тут командовать? Гонец — гонцом, а имя то у тебя есть? Как князю докладывать?

— Федор Скороходов — гвардеец Семеновского полка. К графу Золотареву с письмом от государя. — Напомнил служивый. Показал бумагу. — Понял?

Слуга недовольно взглянул на гвардейца. Слышал же шельмец, что он хозяина князем назвал, а все равно твердит — граф. Впрочем, не его это дело. Обратил внимание на сжатый кулак. Не дай бог разгневает Федора, а тот возьмет да «по доброте» и отправит его к праотцам. Нет уже, пусть князь Андрей и растолковывает этому бугаю, что к чему. Вновь взглянул прямо в глаза гвардейца и произнес:

— Почивать барин изволит. До обеда просил его не беспокоить.

— Я тебе покажу обеда, — взревел служивый, и сунул прямо под нос холопу здоровенный кулак, отчего тот попятился. — Буди! Я тебе говорю! Дело срочное. Скажешь, что гонец от самого Петра Алексеевича приехал, так он и гневаться не будет. Да поспешай. А-то…

И вновь сунул под нос слуге огромный кулак. Увидев сие, тот тут же убежал в дом, но пошел не к князю, так как все еще опасался его будить. Один раз он уже сунулся, было, вот так вот без предупреждения в опочивальню. Огреб по полной программе. Поэтому сейчас слуга направился прямиком к Юстасу Лемме. Благо тот уже проснулся и сейчас занимался делами, связанными с хозяйством. Увы, но избежать неприятностей, как не старался слуга, ему не удалось.

— Что же ты, сразу не доложил, — проворчал немец, надевая фиолетовый кафтан. — Ты, что песий сын не знаешь, что государь просто так гонцов не посылает.

Хорошо, что от этого подзатыльник не получил. Зато испугался в один миг, что лишится доходного места. Отправят грязной работой заниматься.

— Так моей то вины, сударь, — залепетал слуга, — тут нет. Откуда мне было знать… К старому князю гонцы от самого государя-батюшки не ездили. А те, что наведывались, вначале отдыхали с дороги, и только потом спешили к Ельчанинову с вестями.

— Дурак! — Вспылил Лемме. — Сейчас порядки другие. Я для чего тебя вместо старого слуги на эту должность назначил?

Холоп даже испугался, что увидит перед своим носом второй кулак за день, но к его радости этого не произошло. Лемме лишь оттолкнул его в сторону и молнией вылетел из кабинета, где с самого утра возился над чертежами, кои в один из вечеров ему пихнул князь со словами:

— Нужно кое-что в доме изменить. Вот тебе чертежи покумекай, как это все дешевле сделать.

Ко всему прочему прилагался еще список, в котором указывалось из чего та или иная деталь была сделана. Вот и приходилось не спать.

Уже у дверей спальни Юстас поправил парик. Постучал и, не дождавшись разрешения, вошел внутрь. Князя он застал в постели с супругой. Прокашлял и отвернулся. Марта тут же одеяло на голову натянула, а Андрей приподнялся, присел и тут же спросил:

— Ну, чего там у тебя?

Золотарев прекрасно понимал, что просто так Лемме врываться в его опочивальню не стал бы. Дождался бы разрешения и только после этого вошел бы. Следовательно, были какие-то форс-мажорные обстоятельства, что заставили его поступить по-другому.

— Гонец от государя.

— Гонец, — прошептал эстонец, — проводи его в мой кабинет да скажи, что я сейчас подойду.

Лемме попятился к двери. Возле не остановился и поклонился.

— Да иди ты, — проворчал Андрей.

Юстас выскользнул в дверь, прикрывая ее за собой. Марта спустила одеяло, обнажив грудь. Взглянула на него недовольно.

— Потом родная, — молвил Андрей, вставая с кровати. — Гонец от самого Петра. Это тебе не хухры-мухры. — Словечко-паразит приобрел после общения с кузнецом, — Значит, что-то серьезное произошло. Задерживать не могу, да и права не имею. Сама прекрасно знаешь, каков государь в гневе. Против него пойдешь — отправит в Сибирь. Ты этого хочешь? Лично я — нет.

— Ты бы, Андреюшка, — прошептала она, — запор на дверь какой-нибудь сделал, а то сегодня гонец приедет, а завтра еще кто. А у меня нет желания, чтобы нас с тобой застали в непотребном виде.

— Ладно. — Отмахнулся Золотарев. — Афанасию скажу, он что-нибудь придумает.

Андрей слез с кровати и оделся. Причем сделал это так быстро, словно и не князь был, а обычный солдат из XX века. Некоторые, как понимал эстонец, сейчас могли бы ему позавидовать. Взглянул на себя в зеркало и остался, в какой-то степени, доволен. Увы, но от того бизнесмена, что попал несколько лет назад в XVIII век, ничего не осталось. Изменился. Обрусел, хотя европейская стать еще пока присутствовала. Вот только кто сейчас на эту его «европейскую стать» смотреть будет. Много сейчас на Руси таких вот как он европейцев. Андрей вздохнул тяжело, надел парик и вышел из спальни. Каким он был десять лет назад его уже никто и не помнит.

У дверей кабинета остановился. Он выбрал это помещения для своей работы только из-за того, что окна выходили на запад. Иногда Андрей отрывался от дел. Подходил к окну и смотрел вдаль. Вот и сейчас он дотронулся до дверной ручки. Выдохнул и вошел.

Солдат развалился в кресле, вытянув ноги. Курил трубку. Он даже глазом не моргнул, словно так все и должно быть, и не как не среагировал на появление князя. Андрей прокашлял. Тот нехотя взглянул в его сторону. Закончил курить и только после этого встал, давая таким образом понять. Я вас ждал, теперь вы уж, будьте добры, подождите. Поправил кафтан и только после этого извлек из дорожной сумки два конверта. (Слуге служивый показал скомканный лист пергамента. Для того чтобы страху на него нагнать.) Протянул конверты их князю. Золотарев взял и стал разглядывать. Первый был залит огромной сургучовой печатью и на нем красовался герб Московского царства, на втором она была меньше, да и вместо герба красовался вензель в виде буквы — К. От кого было второе письмо не трудно догадаться. Хоть и было желание прочитать его первым, князь все же вскрыл послание Петра. Государь был краток. Монарх в нескольких предложениях, правда, Андрею их удалось понять с трудом, приказывал графу прибыть под Полтаву. Где уже несколько месяцев шведский король Карл осаждал город.

— Почему граф? — невольно вслух произнес Золотарев, ни к кому не обращаясь.

— Может во втором письме есть разъяснение, ваше сиятельство, — раздался вдруг голос, молчавшего до этого гонца.

Золотарев взглянул на служивого. Затем вскрыл бумагу от князя Квятковского. Андрей действительно не ошибся, решив, что вензель на сургучовой печати принадлежал его другу.

Увы, но ничего существенного князь в своем послании разъяснить не смог. Там не оказалось ответа, почему Золотарев до сих пор носил титул графа, хотя еще недавно сам царь Петр пожаловал ему княжеский титул. Вполне возможно существовали какие-то нюансы, которые пояснить мог только монарх. Квятковский писал, что будет рад увидеть старого приятеля накануне, как считал Петр Алексеевич, решающей битвы. Государю Московскому зачем-то понадобился именно Андрей.

***

В реальность его вернул гонец. Он закашлял и князь вздрогнул. Взглянул ан него и произнес:

— Извини, служивый, но я как-то про тебя и забыл. Ты, наверное, голоден?

— Есть немного, Ваше сиятельство. Со вчерашнего вечера почти ничего не ел. — Признался гвардеец. — Опасался опоздать.

— Опоздать? — переспросил Андрей.

— Так точно, Ваше сиятельство. Петр в скором времени должен покинуть Воронеж.

Золотарев задумался. Взглянул вновь на гонца и спросил:

— Куда он собирается выступить? Может, мы туда направимся? Там его и перехватим.

— Не могу знать, ваше сиятельство, но даже если бы и знал, то все равно мы поедем в Воронеж.

Андрей ничего не понимал.

— Там нас будет ждать его Высокоблагородие князь Квятковский.

Эстонец удивился. Выходит, больше его желал увидеть Юрий, чем монарх. Неужели на него у главы Преображенского приказа есть на него личные планы? Или он может объяснить, для какой цели Золотарев понадобился царю? Ведь не все же можно доверить бумаге. Андрей вспомнил, что гвардеец голоден. Несколько раз громко хлопнул в ладоши. Тут же появился слуга, но не тот (как отметил гонец), а другой. И тоже в фиолетовой ливрее.

— Накормите служивого, — приказал Золотарев.

Слуга учтиво поклонился, посмотрел на солдата и сказал:

— Пойдемте со мной, ваше благородие.

Вдвоем они вышли из кабинета. Дверь за ними не успела закрыться, как в комнату вошла Марта. Сейчас она была так красива, что у Андрея перехватило дыхание. Он впервые за все эти годы видел ее такой. Супруга села в кресло, где несколько минут назад вольготно отдыхал, в ожидании хозяина дома, гонец.

— Что случилось, Андрей? — полюбопытствовала Марта.

— Петр приказывает ехать под Полтаву.

— Когда?

— Как можно быстрее. Скоро под Полтавой будет великое сражение и меня царь-батюшка желает лицезреть возле себя.

— А нельзя не ехать? Ведь убьют.

— Нельзя. Государь не иначе что-то задумал. А без моего совета он это осуществить не сможет.

Золотарев замолчал. Не стал говорить, что если не поедет под Полтаву куда быстрее лишиться жизни. И все же ему было интересно, для чего он понадобился Петру Алексеевичу? Может ему сообщили, что он пытается создать, вместе с кузнецом, более совершенные ружья? Еще в дороге он подкинул Афанасию идею. Видел, как глаза у того заблестели. Кузнец тут же пообещал все обдумать, но дальше идеи дело пока не зашло. Нужен был хороший токарь, что смог бы изготовить нарезное ружье. Кроме всего прочего Афанасий, уже в Ярославле продолжил работы по созданию мускулолета. Вот только пользы пока от всех этих изобретений — кот наплакал, а с Андларами государь мог бы разобраться и сам. Нет, тут явно было что-то другое, но вот что? Выходило только одно — Петр вспомнил, что он из будущего, а, следовательно,… Князь побледнел. Вот только не хватало, чтобы царь был уверен в будущем на все сто процентов. В противном случае события могут пойти совершенно по-другому.

— Не ехать нельзя, — проговорил Андрей, подходя к окну. — От меня многое в данный момент зависит.

Князь взглянул на свой двор. Небольшой уютный. Конюшня, баня, несколько домов для прислуги. Все это досталось от покойного князя. Воздушный шар, что сейчас был привязан к земле и возле которого дремал Афанасий. Кузнеца видимо осенило, он попытался поработать над модернизацией, но видимо быстро устал и тут, же свалился в весеннюю грязь, сморенный дремой. Перед отъездом с ним нужно переговорить, но прежде Афанасий должен привести себя в порядок. Мысль, отправить его на время своего отсутствия в Санкт-Петербург, возникла неожиданно. Квятковский в своем письме, а вернее в постскриптуме писал, что туда по приказу Петра уехал английский математик французского происхождения Абрахам де Мувре. Получается если к нему отправить Афанасия с письмом от князя Золотарева, то вряд ли тот откажет в маленькой просьбе старому товарищу по шахматам. Оставалось только послание для де Мувре составить. Неожиданно возникла в голове Андрея идея, которую могли бы осуществить совместно математик и кузнец.

И все же Золотарева сейчас больше волновал приказ Петра явиться ему под Полтаву. Неужели монарх все-таки решил перестраховаться.

Андрей покачал головой и прошептал:

— Он должен делать все так, словно меня и не было.

Золотарев вздохнул. Что он сам-то знает о предстоящей баталии? Время, место и результат. И все это может пойти совершенно иначе. Начало сражения можно перенести. Может Карл решит, что терять ему нечего и начнет битву на пару дней раньше. Или отступит, а тогда вынужденные их преследовать русские войска дадут сражения в другом месте. Результат? Даже если все сложится, как и было в его, прошлом он может быть непредсказуем. Причиной неудачи может стать Андрей. Почему? Да из-за того (тут эстонец вдруг понял, что знает причину своего вызова в русский лагерь), что он скажет Петру, чем закончится битва и тогда может произойти неожиданное. Тот же Меншиков, уверенный в правильности своих действий, ввяжется в сражение без присутственной ему осторожностью. А чего не рисковать, когда знаешь на сто процентов, что выиграешь. Если и говорить так не все.

— Так значит нельзя не ехать? — вернула его из размышлений Марта.

— Нельзя. — В третий раз повторил Андрей: — Иначе я бы и не поехал.

Княгиня недовольно взглянула на мужа. Она прекрасно понимала, что добром это не кончится и Андрей по воле монарха ввяжется в какую-нибудь необдуманную авантюру. В прошлый раз приезд князя Квятковского закончился отъездом графа за границу аж на целый год. Сейчас гонец. Привез приказ не абы куда, а на войну. Оттуда живыми редко возвращаются. И хоть муж ей и рассказывал, что битва предстоящая будет выиграна, а Карл бежит, она прекрасно понимала, что к Андрею эти события не относились. Это судьба Петра, Меншикова и всех остальных участников была известна, но не как не Андрея Золотарева. Он ведь посторонняя песчинка в этом мире и выкинуть ее могло в любой момент. Вот и не сойди в таких условиях с ума. Высказываться обо всем супругу она не стала, да тот и сам это прекрасно понимает. Развела руки в стороны — а что я поделаю, да ушла к себе в светелку с детишками возиться.

Золотарев вновь посмотрел в окно. Времени у него почти не оставалось. Нужно было собираться в дорогу. Одно хорошо, отправиться в путь можно было, по крайней мере, завтра с утра. Причиной, что давало возможность еще чуть-чуть побыть с семьей, было то, что гонец изрядно подустал, и ему требовалось хотя бы чуток поспать. Все-таки сил на обратный путь нужно было много.

***

Где-то часа через полтора в кабинет к Андрею пришел кузнец. Афанасию понадобилось время, чтобы привести себя в порядок, но пока он не догадывался, для чего потребовался князю. Кузнец вошел в кабинет Золотарева в сером европейском кафтане, коротких штанах (от которых тот всячески старался отказаться в первые дни пребывания в Ярославле), чулках и тупоносых штиблетах с серебряными пряжками. В руке Афанасий держал треуголку (отчего-то он не хотел с ней расставаться). Во всей этой, так несвойственной русским одежде, трудно было подумать, что это какой-то там кузнец. Чувствовалось, что Афанасию не хватала шаровар и лаптей.

— Вот, что, Афанасий, — молвил Золотарев, — ситуация чуточку изменилась.

Кузнец удивленно посмотрел на князя.

— Боюсь, что временно помочь тебе в наших с тобой изысканиях, увы, я не смогу. — Андрей положил на стол письмо от царя: — Государь требует, чтобы я немедленно прибыл в русский лагерь.

— На службу призывает? — Спросил Афанасий.

Андрей кивнул.

— Да вот только с собой я тебя взять не могу. Даже не имею права. Ты мне живым нужно, где еще в московском царстве найдешь такое дарование как ты. А ведь на войне и убить могут. — Кузнец хотел сказать, что смерти он не боится, но князь не дал: — Поэтому и решил я тебя отправить в Санкт-Петербург.

— За какие такие грехи, Ваше сиятельство, вы меня в гнилой город отправляете?

По Ярославлю вот уже год ходили слухи, что Санкт-Петербург проклят. Бог против того, чтобы царь строил на болотах город. Вот и мрут там работники, посланные на его строительство.

— Уж лучше на войну, Ваше Сиятельство, — взмолился кузнец. Андрей явно такого не ожидал. Золотарев покачал головой и тогда Афанасий просто спросил: — А, что я там буду делать, Ваше сиятельство? Тут у меня хоть кузница под рукой. А там? Я ведь никого там не знаю. Пропаду.

— Не пропадешь. — Уверенно заявил Золотарев. — Отыщешь там одного человечка. Передашь ему записку от меня. Он тебе поможет, — пояснил Андрей, глядя, как Афанасий вытирает платком выступивший у того на лбу пот. — У него и кузница должна быть.

— Кузнец? — С надеждой в голосе спросил Афанасий.

— Нет. Математик. Зовут его — Абрахам де Муавр.

— Немец что ли? — удивился кузнец.

— Француз. Математик. — Повторил князь, давая таким образом понять, что человек, которому он посылает его, большая шишка. — Он тебе поможет. Тебе нужно отыскать мастера по фамилии, — Андрей задумался. Фамилия, вертевшаяся последнее время навязчиво в голове, неожиданно куда-то улетучилась. — Вот незадача… — Проворчал он.

— Что, Ваше Сиятельство?

— Да фамилию этого человека позабыл.

— А математик ваш ведает?

— Боюсь, что нет… — И тут Андрея, словно по голове чем-то ударили, и он вспомнил: — Нартов. Он сейчас должен усовершенствовать токарный станок. Ты ему одну письмо от меня отдашь, и Нартов все поймет. Потом расскажешь о наших с тобой проектах. Будем надеяться, что он тебе поможет.

Проектов было много. Особенно Афанасию нравилась идея создать, как говорил князь, «нарезное ружье». В свое время он сам до этого додумался, но, увы, не получилось, а тут в село приехал граф. Выслушал его и сказал:

— Создать можно, вот только…

Затем последовал длинный рассказ, из которого Афанасий почти ничего не понял.

Плюс ко всему махолет и паровая машина. Они только-только начали изготовлять, а тут такое.

— Мне все ясно, Ваше Сиятельство. Математик, а затем Нартов. Когда мне отправляться в дорогу? Сегодня?

— Да не спеши ты, Афанасий. — Проворчал Андрей. — У тебя еще тут дела есть. Выедешь, когда тебе удобно будешь. Ведь не с пустыми же руками поедешь.

Кузнец понимающе кивнул. Нужно было прихватить с собой несколько уже начатых изобретений, но как выяснилось, и это было еще не все. Оказалось, что князь желал, чтобы он прихватил с собой и некоторые чертежи. Афанасий думал, что на сбор бумаг уйдет достаточно много времени, но у Андрея уже был приготовлен небольшой сундучок.

— Вот возьмешь с собой, — проговорил князь, указывая рукой на него.

— Хорошо, князь.

Афанасий направился и взял под мышку сундучок, хотел, было уйти, но Андрей его остановил.

— Да не спеши ты, — молвил эстонец. — Я же тебе еще письмо не написал. — И тут же поправил: — Правильнее сказать два.

Золотарев прошелся к секретеру. Достал бумагу и перо.

— Первое Абрахаму де Муавр, второе Нартову.

Писал Андрей долго. Немного повозился с гусиным пером. Он так и не смог привыкнуть к примитивному инструменту. Подумывал было усовершенствовать, да только не знал, как это сделать. Во-вторых, за время, проведенное в этой эпохе, Андрей так и не освоил устаревшие словосочетания. Устаревшая письменность давалась, несмотря на то, что Золотарев был полиглотом, достаточно сложно. И все же он справился, благо для де Муавра можно было написать и по-французски, а он его знал хорошо.

Когда закончил, подошел к Афанасию и вручил их.

— Только не потеряй. Теперь ступай.

Кузнец ушел. Оставалась еще маленькая деталь, о которой стоило позаботиться. Для Афанасия требовался охранный документ, позволявший тому беспрепятственно отправиться в столицу. Хотя правильнее сказать не ему одному. Андрей уже подумал, что кузнецу в дороге не помешает товарищ. Сейчас на дорогах все еще было опасно.

Паспорт должен был, выправит Юстас, а для этого тому требовалось сходить к местному воеводе. Андрей вызвал секретаря. В двух слова объяснил, что ему нужно делать (и не только насчет паспорта для кузнеца и его товарища, но и за время его отсутствия). Затем надел кафтан, тот самый, что подарили ему в Италии, и отправился на берег Волги. Там под огромной кроной раскидистого дуба, он собирался обдумать, предстоящие события. Ведь ехать в неизвестность не очень-то и хотелось.

***

Треуголка лежала справа. На коленях шлага. Кафтан расстегнут, глаза закрыты. Складывается ощущения, что подойди к Золотареву, и он ничего не услышит, но это не так. Андрей, прислонившись к дереву, слушал звуки леса и реки. Они ему нравились. На душе становилось хорошо и это помогало ему понять, что с ним в данный момент происходит. Ведь если так посмотреть, то вполне возможно, что сон, который ему приснился на кануне — вещий. Посланец, дальняя дорога и король. Вот они только протяни руку. Посланец это гвардеец, что прискакал утром, король, ну, это и коню ясно — Петр Алексеевич. Дальняя дорога? А разве это может быть чем-то иным? Тут все ясно, а вот другие карты цыганки? Ведь не зря же они фигурировали в его сне. Появятся потом? Гадать не хотелось.

В отношении сна все понятно. Зато не понятно поведение Петра. С одной стороны от него пришла бумага, закрепляющая за ним титул князя, принадлежавший когда-то роду Ельчаниновых, но с другой, обращение к нему в письме (да и гонец также назвал, чем ввел в ступор Андрея) — граф. С чем это связано? Неужто Петр взял свое слово назад и в одночасье вернул графа Золотарева с небес на землю. За какие такие прегрешения? Может быть, государь забыл? Все же приказ подписывал, когда у дверей швед стоял? Непонятно. Хотя с другой стороны вряд ли правители такое забывают. Выходит, существует какая-то иная причина. Неужто козни самого Светлейшего? Меншиков давно невзлюбил эстонца, с самого первого дня, как тот появился в русском лагере под Нарвой. А ведь Золотарев за все эти годы вроде бы (Андрей в этом не был сейчас уверен) дорогу Меншикову не переходил, хотя и испытывал к великому политику XVIII века недоверие. Князь вспомнил, что как-то в Москве при встрече с Петром тет-а-тет заявил, что Алексашка — вор. Монарх, слава богу, в лицо не рассмеялся, лишь только сказал: «Знаю». Мог Петр сказать тому? Мог. Да только пакостить таким бы образом Меншиков не стал.

Так почему же все-таки граф, а не князь?

Мысленно стал прокручивать события с того момента, как угодил в автомобильную аварию под Нарвой. Пленение, знакомство с Петром. Согласие на работу — золотаря. Невольно улыбнулся, он-то тогда думал, что ему ювелирное дело, а вышло совершенно иначе. Чуть не умер. Да только Петр сразу смекнул, что в качестве золотаря от эстляндца никакого толка. Отправил в Архангельск, вместе с князем Ельчаниновым. А там, будь оно не ладное шведское нашествие. То, что в те дни погибнуть мог, как-то не задумывался. В результате ухватил удачу за хвост. Да не просто ухватил, а еще и шведского лазутчика, что в учителя к царевичу Алексею устроился, вычислил. Неизвестно, чтобы тот натворил, оставшись в окружении наследника. Затем были Орешек, Ниеншанс и Нарва. В осаде последней Андрей лично принимал участие. Вот тогда-то он и насмотрелся… Русские и шведы, а так же попавшие под горячую руку эстляндцы, уничтожали друг друга беспощадно. В тот день под Нарвой Андрей и предположить не мог, что Петр своим указом назначит его комендантом города. Это уже потом угодил в опалу. Хотя опалой-то назвать сложно. Скорее немилость. А за что? Да все из-за того, что ослушался и не отдал приближающимся шведам город. А имел ли он право отдавать то, что было завоевано кровью? Андрей считал — нет. Поступил ли он сейчас по-другому, будь у него такая возможность? Нет. И все же Петр отходчив. Ссылка в заснеженную Сибирь превратилась поездкой в Европу. А затем была Украина. Батурин и неожиданная награда — княжеский титул. Пусть некоторые считали, что получил он его за красивые глаза, но он то верил, что причиной было бескровное овладение русской армией гетманской столицей.

Вот только титул оказался мыльным пузырем. Бац и лопнул.

Выходит, не за Батурин все-таки он был пожалован.

Вот тут и начнешь себя терзать мыслями и кто же я теперь? Граф? Или все же — князь?

Ответ мог дать только Петр, а значит теперь нарушать приказы — Нельзя.

Андрей взял лежавший камушек. Плоский, словно диск. Подкинул его. Поймал, а затем со всей мочи швырнул в воду. Тот несколько раз прыгнул и только после этого ушел под воду.

Вздохнул.

Сколько он уже здесь? Лет восемь? Восемь, кажущихся бесконечными, лет в непривычном для него мире. Событий за эти годы не так уж и много. За эти годы он многое увидел и узнал. Андрей вспомнил Нарву, Москву, Архангельск, Орешек и Батурин. Города Европы. За эти годы он сделал вывод, что люди здесь разные. Категорически заявлять, что вот этот — злодей, а это герой — нельзя. Да и русские оказались не такими, как Андрей представлял себе в своей эпохе. Они еще были светлые и не затуманенные, как это произошло в конце XX века, жаждой наживы.

Неожиданно Андрей понял, что в какой-то степени начал разбираться в русских. Взять хотя бы гвардейца. Рубаха парень, который за своего царя, да за бога в которого верит, душу отдаст. Или Меншиков. Вор…

Вновь вздохнул. Впрочем, дело не в этом. Неожиданно Андрей понял, что проблема в том, что он сейчас не князь, а граф находится в будущем. Он попытался проанализировать предстоящие события и вдруг понял, что все вертится вокруг Полтавской баталии. Ведь не зря же Петр приказал прибыть ему под Полтаву. Событие значимое, вошедшее в историю, как и России, так и Швеции. Русские тогда выиграли. Произойдет ли это теперь, Андрей сомневался. Он уже вмешался в грядущие события. Пусть и не существенно, но вмешался. Золотареву вдруг вспомнились события весны 1701 года, когда Андрей разговаривал в царских палатах с Петром. Тогда сообщил, что в 1709 году состоится битва под Полтавой, но вот кто в ней выиграет, монарх даже и слушать не пожелал. Сейчас видимо передумал.

— Ох, и хитрец, царь-батюшка, — прошептал Золотарев, — ох и хитрец.

Получается причину вызова его в лагерь русской армии, он выяснил. Уже хорошо. Само собой вдруг понял, что монархи обычно так титулы за красивые глаза не дают.

— Значит, просьбы князя Ельчанинов была напрасной, — вздохнул Андрей. — Получается, Петр не хотел своим отказом обижать старика.

Но с другой стороны указ подписал? А может он вступит в силу в определенных обстоятельствах?

— Чего гадать, — вздохнул эстляндец, — приедем в лагерь, там глядишь, Петр сам все разъяснит.

Золотареву вновь вспомнился давешний сон. Он усмехнулся.

— Ну, вот, началось.

Андрей почему-то был уверен, что, несмотря на то, что титул временно был снят, у него все еще существовала возможность его себе вернуть. Своим вызовом Петр давал ему шанс.

— Я должен, как-то доказать, что имею право его носить, — проговорил он вслух. Поднялся и побрел вдоль берега. — Не иначе это связано с будущей битвой. — Тут граф задумался. На дворе была весна, а битва должна состояться летом, а в этом случае у него почти не осталось времени. Ружья с нарезным стволом не готовы, махолет так и не взлетел. Да плюс ко всему дорога да Полтавы. Андрей прикинул, сколько ему понадобится времени, чтобы добраться до лагеря Петра и присвистнул. — А времени-то впритык. Значит, уезжать нужно или сегодня вечером, или завтра поутру.

На ночь глядя, не хотелось, несмотря, что во время путешествия в Воронеж будет сопровождать гвардеец. Золотарев не сомневался, что у того было именно такое указание.

Андрей поднял с песка еще один плоский камень и кинул в воду.

— Один, два, три, четыре, пять, — считал он до тех пор, пока тот не ушел на дно.

III

1709 года. Дорога на Воронеж.

Гвардеец держался в седле уверенно, словно рожден он в нем был. С первого взгляда можно было понять, что дорогу от Ярославля до Воронежа драгун знал превосходно. Казалось, он был уверен, что никаких неожиданных атак местных разбойничков за все время следования до нужной цели не предвидится. Его карабин, свисал по правую сторону от седла, с левой болталась сабля. Всю дорогу из рук Федор Скороходов (уж дал бог фамилию, подумал Андрей) не выпускал замысловатую трубку, как утверждал драгун подаренную самим Петром.

Увы, но предложение Андрея ехать прямиком под Полтаву гвардеец отмел сразу, как не старался его граф уговорить.

— Вас там и его Высокопревосходительство князь Квятковский ждет, — пояснил Федор, — да и государя, вполне вероятно, сможем в Воронеже застать.

Вот во что, а в это Золотарев не верил. Будет как же дожидаться царь какого-то эстляндца, когда на кону судьба будущего сражения. Сейчас нужно оперативно действовать и стягивать основные силы под Полтаву, пока Карл не очухался и не предпринял это первым. С другой стороны не хотелось вот так вот портить отношения со служивым. Тот хоть не из знатного рода, но сразу видно с головой. Таких солдат как он Петр любил. К тому же, как понимал Андрей (он прекрасно помнил, когда именно началась баталия) у него есть в запасе несколько дней. Лишь бы Карл, а главное Петр не нарушили ход истории. В противном случае не видать Золотареву княжеского титула как своих ушей. Ежели Петра они все же застанут в Воронеже, то у Андрея появится возможность поговорить с государем тет-а-тет, в более спокойной обстановке, а не под градом пуль и картечи.

О том, что в России нет нормальных дорог, а есть направления, Золотарев был наслышан еще до провала во времени, и так уж получилось смог ощутить всю прелесть асфальтовых дорог на своей шкуре. Сейчас об асфальте и бетонных плитах, оставалось только мечтать.

— Вся Россия ваша болото, — ворчал то ли в шутку, то ли в серьез граф, когда им с драгуном приходилось слезать со своих коней и вести тех в поводу.

Служивый только косо поглядывал в его сторону, да удивлялся и чего этот франт забыл в такой дикой стране. Золотареву только и оставалось, что улыбаться. Как-то раз он подумал о том, как замедлилось бы их путешествие, отправься Андрей в Воронеж, не говоря уж о Полтаве, в карете. Так что граф был доволен, что в свое время прислушался к совету Скороходов и отдал ее кузнецу.

— Вам, Ваше Сиятельство, — проговорил тогда Скороходов, — ее все равно придется оставить в Воронеже.

Андрей на него удивленно взглянул, но ничего не сказал. Понял, что в чем-то гвардеец прав. Вот и оставил ее Афанасию. Пусть отвезет на ней приспособления и изобретения в Санкт-Петербург.

Первые два дня ночевали там, где их заставали сумерки. Драгун разводил костер и пытался вывести графа на откровенный разговор. Изредка служивому казалось, что это у него получалось. Андрей вспоминал события восьмилетней давности, оборону Архангельска, но на этом все и заканчивалось. На вопросы Федора, зачем граф понадобился Петру, Золотарев лишь разводил руки в сторону. Не хочет говорить, решал служивый, так и настаивать он не будет. Может и в самом деле дворянин не знает причин такого чудного поведения монарха. За эти два дня, что они провели в дороге, драгун сделал вывод, что ничего выдающего из себя граф не представляет. Обычный дворянин, коих при дворе царя-батюшки пруд пруди. В итоге после беседы, что длилась всего-то от силы час-полтора, их интерес к друг другу сходил на — нет. И тогда драгун или брался за свою трубку, или начинал насвистывать незнакомый для Андрея мотивчик.

В итоге Золотарев просто заваливался спать.

На третий день пути погода испортилась. Майское тепло неожиданно закончилось. Подул холодный ветер. Он же нагнал на небо черные тучи. В воздухе повеяло предстоящей грозой, и Андрей не выдержал и процитировал русского поэта:

— Люблю грозу в начале мая,

Когда весенний первый гром,

Словно резвясь и играя,

Грохочет в небе голубом.

Федор удивленно взглянул на него. Ему еще не приходилось видеть людей, которые так складно могли говорить. Почти, как… Скороходов попытался подобрать сравнение, но не смог.

— Эко ты, граф, учудил. — Неожиданно для Андрея проговорил он: — Люблю грозу, понимаешь, — драгун улыбнулся, — это хорошо. Вот только небо, к сожалению не голубое, да и гром, вряд ли будет развиться, а уж тем более играть. Нам бы поскорее к какому-нибудь придорожному трактиру подъехать, да там бы непогоду и переждать. У меня лично нет желания мокнуть.

Вот только до трактира явно было далеко, а ливень не заставил себя ждать. Сначала сверкнула молния, а потом прокатили раскаты грома. Капля начали падать начали падать на землю одна за другой, постепенно нарастая свой темп. Одежда за пару минут стала мокрой. Андрей даже пожалел, что в отличие от драгуна не накинул на плечи плащ. От неожиданности он остановил коня. Федор гневно посмотрел на графа и проворчал:

— Чего ждем, ваше благородие. Пришпорьте коня, да поспешайте за мной.

Скороходов дожидаться не стал. Пришпорил гнедого и поскакал. Хорошо Золотарев быстро среагировал. Хлестнул своего плеточкой да устремился за гвардейцем.

Он неслись как угорелые. Брызги из луж, под копытами их коней разлетались в стороны. Андрей даже испугался, что их гнедые просто устанут от такого ритма, он даже погладил своего по гриве.

Где-то через версту драгун прокричал:

— Еще немного, ваше благородие, и будет трактир.

Немного это как выяснилось «совсем рядом». Вскоре Андрей различил в дождливом полумраке свет исходящих от одноэтажного дома, что стоял на опушке леса. И тут вновь грохотнуло, где-то вдали явно блеснула молния. Конь встал на дыбы, и Золотарев вылетел из седла. Когда грохнулся в лужу, понял, что теряет сознание. Перед глазами тут же пролетела вся жизнь.

— Эко как вас угораздило, ваше благородие, — донеслось до него, когда он стал приходить в себя.

Открыл глаза и увидел, что над ним склонились двое. В одном признал Скороходова. Второй явно был хозяин заведения. Пошевелился и понял, что кафтана, как впрочем, и сапог на нем нет.

— Я уж опасаться начал, — проговорил трактирщик, — что ты, Ваше сиятельство, богу душу отдали. Уже хотел, было помолиться за вашу душу, а потом смотрю — дышите. Хорошо ваш товарищ помог, иначе вернуть вас с того света я один бы и не смог.

Тут же Золотарев краем глаза заметил, что к нему, кто-то подошел. Повернул голову. Над ним с намоченной тряпицей склонилась девица. Приложила компресс на башку и ушла.

— Что это было? — Прошептал Андрей. — Видение. Ангел дивной красоты?

— Моя дочь, — ответил трактирщик. — Я так погляжу с вами все в порядке, э…

— Граф, — подсказал Золотарев, понимая, что именоваться титулом князь, до личного распоряжения государя он не имеет права.

— … граф, — продолжил трактирщик, — я найду для вас комнату, и вы сможете переждать непогоду и подлечиться.

— Надеюсь, я встану на ноги, как можно быстрее, — проговорил эстонец и попытался подняться. Сильная боль пронзила ногу.

— Вы неудачно пали, Ваше сиятельство, — молвил Скороходов. — Подвернули ногу. Жить будете, а вот для того чтобы встать на ноги, думаю, вам понадобится минимум два-три дня.

— Меня это не устраивает. — Пробормотал Андрей. — Сам знаешь… Мне нужно как можно скорее прибыть в Воронеж, иначе… Иначе Петр покинет город раньше, чем мы туда приедем. Я начинаю жалеть, что отказался от кареты.

Насчет кареты гвардеец промолчал, зато по поводу Воронежа высказал свое мнение.

— Понимаю, ваше благородие. Меня тоже беспокоит, что мы можем не успеть к Петру. Если не удастся прибыть в Воронеж раньше, то придется скакать без отдыха всю оставшуюся дорогу до Полтавы…

Замолчал.

И все же Андрей нашел в себе силы и уже к вечеру поднялся с ложа. Попытался пройтись, но не получилось. Нога заныла. Золотарев взвыл. Выругался. Сделал вторую попытку и чуть не упал. Хорошо, что в это мгновение в комнату, где он лежал, зашел Федор. Успел подбежать и подхватить того. Хотел, помочь сесть, но Золотарев категорически отказался.

— Я хотел бы попробовать пройти. — Проговорил он.

— А как же нога?

— Я постараюсь вытерпеть. Мне нельзя лежать. Нужно выехать как можно быстрее в Воронеж, — напомнил Андрей.

С помощью драгуна сделал несколько шагов. Боль была невыносимая, но он вытерпел. Понял, что справится, и оттолкнул служивого. Тот отлетел в сторону, благо не обиделся, улыбнулся, видя, как шагает граф.

— Думаю, завтра все будет в порядке. — Сделал вывод Андрей.

Федор недоверчиво взглянул на графа. Он уже подумал, как облегчить страдания его сиятельства.

— Жрать хочется, — проговорил Скороходов, снимая оружие. Положил на кровать и, взглянув на графа, поинтересовался: — Как насчет того, чтобы поесть, Ваше сиятельство?

— Да отужинать было бы не плохо.

Скороходов кивнул и ушел. Вскоре вернулся, грохнулся на кровать и добавил:

— Минут через двадцать принесет ужин.

Вытянул ноги и закрыл глаза. Андрею показалось, что тот уснул.

Трактирщик притащил ужин. Скороходов заказал у него на свое усмотрение, и как выяснилось, эстонца это вполне устроило. Золотарев как-то отметил, что с момента пребывания в восемнадцатом веке он совсем перестал прибегать к лекарственным препаратам, а если, и вынужден был лечиться, то в основном народными средствами. Вначале Андрей из-за скудности местной пищи в основном с животом маялся, а потом привык. Скучал только иногда из-за картошки. Мечтал вновь в Голландию уехать да отведать там ее с селедочкой. Сейчас лечебным средством стало — горячее, простое, столовое вино. Служивый наполнил кружки и тут же одну протянул Андрею. Золотарев взял и сделал глоток. Отвык он от этого напитка. Дома предпочитал пить только медовуху, благо один из холопов князя Ельчанинова хорошо ее для прежнего хозяина варил. Это вино ни капельки не уступало медовухе. После третьего стакана граф просто вырубился. Уснул тут же за столом. Хозяин только головой покачал. Вдвоем с гвардейцем они отнесли эстляндца в комнату и продолжили трапезу.

Утром, когда Андрей проснулся, граф неожиданно понял, что после вчерашнего голова у него не трещит. Обычно его сразу же начинала мучить мигрень. Башка просто раскалывалась. А тут словно и не пил вчера. Поднялся и подошел к окну, и только сейчас сообразил, что и боли в ноге не ощущает. Сон хорошее лекарство вспомнил Золотарев.

— Замечательно, — проговорил Андрей, ступая на травмированную ногу, и улыбнулся. — Значит можно выезжать.

И тут дверь в комнату скрипнула. Золотарев предполагал, что товарищ после вчерашнего спит, как убитый, а оказалось, нет. Поутру, когда пропел петух, Федор встал и отправился в качестве благодарности помочь хозяину трактира. Наносил воды и наколол дров. Этакая трудотерапия позволила драгуну придти в себя.

— Со мной все в порядке, служивый, — проговорил Андрей и вновь улыбнулся.

— Вы уверенны, Ваше сиятельство? — Спросил Федор, присаживаясь на кровать.

— Да!

Скороходов встал и проверил оружие.

— Дождь закончился, Ваше сиятельство, — проговорил он. Затем взглянул на графа и спросил, словно не слышал, что сказал до этого Андрей: — Ну, что, ваше благородие, собираемся?

Золотарев кивнул.

1709 года. Воронеж.

Дверь со скрипом открылась, и Андрей, прихрамывая, вышел от воеводы. Зря они гвардейцем в Воронеж поехали. Не было тут государя. Уехал Петр Алексеевич вместе с войском из города. Опоздали. Золотарев считал, что из-за того, что у него вновь разболелась нога. Пришлось заезжать по пути в ближайшую деревню и искать знахарку. Так день и пропал.

— Эх, не нужно мне было драгуна слушать, — прошептал эстлндец, надевая треуголку. — Надо сразу под Полтаву. Свалял дурака. Ну, так в следующий раз наука будет.

По приезде в Воронеж они со Скороходовым расстались. Федор помог слезть с лошади графа. Сказал, что есть еще дела и ушел, как понял Андрей, искать свой полк. Графу же посоветовал отправиться на корабельную верфь, где обычно проводил в городе время царь. Золотарев, недолго думая, отправился туда. Для того чтобы найти дорогу пришлось у прохожих расспрашивать, в итоге ближе к обеду увидал Золотарев корабельные мачты. Потерял часа два ели не больше.

Увы, от местных мастеров корабелов он узнал, что Петра в Воронеже нет. Причем ушел государь с двумя полками, а это значило, что сослуживцев Федора тут нет. Скорее всего, бродил сейчас и разыскивает графа, так как был за него в ответе перед государем.

— Вот незадача, — проворчал Андрей, — всего-то на пару дней опоздал. Вот что теперь делать? Искать Федора?

Задача не из легких. Особенно, когда два человека ищут друг друга. Если идти в определенное место то встретятся. А вот куда теперь монарх уехал, это уже другой вопрос? Под Полтаву? Вполне, но может Петр переменил планы и выехал, допустим, в тот же — Батурин. Узнать ответ на свои вопросы можно было только у воеводы, а с ними общаться Андрей уже научился, как-никак сам продолжительное время был комендантом Нарвы.

Дом воеводы отыскал сразу. Огромный каменный особняк в центре города, выделяющийся среди сотни деревянных изб. Мимо такого пройти сложно.

***

Такой наглости воевода Панин не ожидал. Немец без разрешения ввалился к нему в кабинет, когда он трапезничал. Отчего Осип Савич чуть не подавился солененьким грибочком. Закашлял. Наконец пришел в себя и спросил:

— Тебе чего, супостат, нужно? Али в кандалы захотел?

Немец только улыбнулся. Причем улыбочка его явно воеводе не понравилась. Тот уже собирался позвать слуг, когда гость незваный протянул ему бумагу. При виде подписи царя-батюшки гнев сразу же улетучился. В глазах промелькнул страх и воевода показал на стул, что стоял по противоположную сторону стола и произнес:

— Присаживайся, граф.

Золотарев грохнулся на стул, отчего тот скрипнул и воевода побледнел. Не из-за того, что граф мог упасть, а скорее оттого, что стул под столь знатным вельможей может сломаться. А он чай не казенный, денег стоит. Не спрашивая разрешения, Андрей взял стоявший пустой кубок и наполнил вином. Воевода аж поперхнулся. Покосился на пришельца, но ничего не сказал, а даже наоборот, тарелочку с солененькими грибочками ближе пододвинул.

— Чем могу служить, граф? — Пролепетал воевода.

Золотарев взглянул на него пренебрежительным взглядом. Не любил он таких. Княжеского рода, а перед графом с бумагой подписанной самим монархом на коленях готов ползать. Сапоги лизать. Небось, за место боится.

Андрей в двух словах изложил сложившуюся ситуацию. Воевода выслушал, облегченно вздохнул. Граф явно не по его душу приехал. Изложил кратко все, что знал о предстоящих планах государя.

Во-первых, выяснилось, что Петр покинул город еще в начале апреля, когда после допросов участников Булавинского восстания.

— В Тавров? — переспросил Золотарев.

— Да, Ваше Сиятельство, в Тавров. — Подтвердил Панин.

Андрей задумался. Вот и пойми, куда потом Петр поедет, ясно только одно, лично ему ехать нужно прямиком под Полтаву. Раз уж все равно государь туда собирается.

Во-вторых, выяснилось, что Петр оставил в Воронеже Преображенский приказ, а значит, вполне возможно князь Квятковский находился сейчас в городе. Оставалось его разыскать.

Под конец воевода начал жаловаться на свою жизнь. Даже на колени перед графом упал.

— Замолвите перед государем словечко, Ваше сиятельство, — лепетал он, — век благодарен буду.

Андрей пообещал. Поднял с колен воеводу. Наполнил кубок вином и протянул градоначальнику. Тот одним залпом осушил его. Взглянул с надеждой в глазах на эстляндца и чуть не заплакал. Видимо держал государь правителя в ежовых рукавицах. А-то и понятно. Требовал от воеводы то одного, то другого.

— Да где я людишек-то возьму, Ваше сиятельство. Государь и так почти всех на верфь согнал. В полях даже не знаю, кто работать будет, а тут еще рекрутов требует. Ну, где я их возьму?

Андрей пообещал и покинул дом воеводы, но уйти, далеко не удалось. Его кто-то окликнул по имени. Голос показался знакомый и эстонец вздрогнул. Здесь его по имени (воевода не в счет) знали двое. Драгун да князь Квятковский. Развернулся и обомлел. Перед ним во всей красе стоял Юрий.

— Здоров будь, старый друг, — проговорил князь, подходя к Андрею, — давно тебя не видел. — Обнял приятеля: — А государя здесь нет.

— Знаю. — Проговорил эстонец: — Воевода сообщил, что он в Тавров уехал.

— Уехал, — подтвердил генерал. — Сначала в Тавров, а потом… Впрочем, пойдем, Андрей, в другое место и там поговорим. Тут ушей слишком много. Думаю, что у тебя есть вопросы.

— Есть, — подтвердил Золотарев, — но к Петру.

— Не переживай, я тебе отвечу за Петра, тем более, что государь-батюшка сам приказал тебе разъяснить ситуацию. А теперь говори, что там тебе воевода наплел.

Андрей взглянул на Квятковского. А что еще можно было ожидать от полковника Преображенского приказа.

— Да жаловался, что государь с него рекрутов требует, а у него их нет, — проговорил граф.

— Я ему покажу жаловаться! — Вспыхнул Квятковский. — Он у меня в раз забудет, что это такое.

— Остынь, Юрий. — Молвил Андрей. — Ведь ничего страшного не произошло. Ну, поплакался старик Панин на судьбу, так что тут такого. Да и прав он в какой-то степени…

— Экак ты заговорил, граф, — проговорил Юрий, Андрей даже вздрогнул: — Да ладно не бойся. Я ведь не так страшен, как обо мне говорят. Жалуется, пусть жалуется. Это глядишь, на пользу государству пойдет. Хуже если в себе замкнется, да пакостить исподтишка начнет. Знаем, что негде народ в рекруты набирать. Рассчитывали, что воевода возьмет да и подыщет резерв. А у него, я так понимаю, кроме инвалидов больше никого не осталось…

Квятковский замолчал. И Андрей невольно оглядел князя. Тот за последнее время сильно изменился. Во-первых, ходил с тростью, чего ранее за ним не наблюдалось. То ли князь стал такой важной персоной, что для пущей солидности стал с тросточкой ходить, то ли ранили где. Во-вторых, важный стал, не иначе ему Петр очередной чин жаловал. Квятковский словно нутром почуял. Остановился. Взглянул на Золотарева и сказал:

— Когда людишек Булавина пытались утихомирить — ранили. Вот и получил две отметины… одна в виде генеральского чина, а вторая вот. — Князь продемонстрировал трость. Кстати, — добавил он, — мы пришли.

Они остановились у калитки ведшей во двор двухэтажного дома, с резными наличниками. Квятковский отворил дверцу и пропустил графа вперед.

Во дворе никого. Прямиком, по деревянной мостовой в дом. Князь отворил дверь и пропустил приятеля. Затем вошел сам и произнес:

— Ступай за мной, граф.

Миновали сени, поднялись на второй этаж. Вошли в горницу. В ней двое, в одном Андрей признал драгуна.

— Федора Скороходова вы, Андрей, знаете, — проговорил Квятковский, присаживаясь, — а это — казак Фрол Забейворота.

Казак был лихой. Запорожский. Темно-синие шаровары, коричневые, перепачканные грязью, черевики, красная, расшитая замысловатыми узорами жилетка, на правой стороне кисет, сама же люлька во рту. Слегка чадит. Андрею так и захотелось чихнуть. Сдержался. С левой стороны у казака на привязи старая турецкая сабля. Но больше всего произвели впечатления на Золотарева длинные усы, да черный, как смоль, чуб.

— А его ты, граф, знаешь, — проговорил Квятковский.

Андрей улыбнулся. Сразу стало понятно, что Скороходов специально уговорил его через Воронеж ехать. Знамо указание было от князя Квятковского привезти эстонца сначала к нему, а затем к Петру под Полтаву.

— Ну и зачем этот цирк нужно было устраивать? — Спросил Золотарев, поворачиваясь к Квятковскому.

Князь удивленно посмотрел на графа. Он так и не мог понять, к чему это произнес эстонец.

— Цирк? — Переспросил Юрий.

— Балаган, — нашелся Андрей.

Он как-то не сразу сообразил, что цирка в его понимание этого слова еще не было. Ему приходилось встречать на улице Нарвы бродячих артистов, но в основном это были скоморохи с медведями, да кукольники, что веселили народ различными представлениями.

Князь усмехнулся.

— Вот ты о чем. Думаешь, мы тебя словно скоморохи, как медведя по улицам водили. Ладно, думай что хочешь. Вот только я тебя не для этого позвал. Садись. — Квятковский показал рукой на стул, что стоял у длинного стола. — Разговор у нас будет долгим.

Андрей опустился на стул. Рядом примостился казак, напротив князь и драгун.

— О том, для чего тебя позвал Петр, я с тобой опосля поговорю, так как догадываюсь — о чем будет речь. Работа у меня теперь такая, что многое приходится просчитывать на несколько шагов вперед.

Генерал протянул руку к бутылке из темного стекла и пододвинул к себе. Вытащил зубами пробку и налил ее содержимое в бокалы.

— Зачем? — Удивился Андрей. — Тайны как таковой нет. Я только догадываюсь, для чего позвал меня Петр.

— Верно, уразумеешь, — подмигнул Квятковский. — Петр ведь, как Батурин взял, все места не находил. О грядущей Полтавской баталии думает.

— Место встречи изменить нельзя, — прошептал Андрей.

Князь это заметил и улыбнулся.

— Верно, подметил. Не изменить. Я догадываюсь, что тебе известен результат битвы.

Андрей кивнул.

— Если, ничего не изменится, — проговорил Золотарев, — Петр разгромит шведов.

Казак и драгун переглянулись, словно услышали нечто неожиданное. Андрей даже предположил, что они в отличие от князя, ни о чем не догадывались. Но не ради этого решил перехватить его генерал. Вот и спросил у старого приятеля прямо в лоб. Квятковский вновь усмехнулся.

— Не ради этого. Если ничего не изменится, то все так и произойдет. — Согласился он. — Допустим, Карл будет вынужден — будет бежать. Если во время схватки не убьют, то побежит и Мазепа. А вместе с ними и казна.

— Все так и будет, — согласился Андрей. Вздохнул: — Нам бы дирижабль.

— Дирижабль? — Переспросил князь.

— Воздушный шар, летающий не по воле ветра, а за счет мускульной силы рук.

— Любопытно. — Проговорил Юрий. Вспомнил, что не для этого он приказал доставить в Воронеж графа и сказал: — Впрочем, сейчас не об этом. О новом виде воздушных шаров мы с тобой потом поговорим. Так вот Карл, Мазепа вынуждены будут бежать. И скорее всего в Турцию, — эстонец кивнул. Эти события он прекрасно помнил. В школе волей-неволей, а рассказать о них были вынуждены. Вот только рассказ сей был со знаком минус в отношении русской армии. А то и понятно. — Вам троим, ну и еще двоим, тем, что присоединятся под Полтавой, нужно будет захватить и короля и гетмана.

— А мне-то, с какой стати в этом участвовать? — Полюбопытствовал эстонец.

Квятковский взглянул на вновь испеченных товарищей Золотарева и произнес:

— Оставьте нас, братцы. Мне нужно с графом с глазу на глаз переговорить.

Оба служивых поднялись и вышли из горницы.

— Вот что, Андрей, — проговорил генерал, когда они остались вдвоем. — Я же знаю, что тебя сейчас беспокоит только одно. Ты в душе спрашиваешь, почему Петр тебя все еще в графиях держит? Спрашиваешь?

Золотарев кивнул.

— Вот-вот. А ведь хочешь, наверное, князем быть? — Андрей кивнул. — Я так и думал. Думаешь, княжий титул Петр за красивые глаза дает?

— Не думаю!

— Правильно и делаешь. Чтобы князем стать тебе нужно подвиг совершить. Вот короля и гетмана схватишь… тогда ни Алексашка, ни кто другой тебя не попрекнет, что титул ты не по праву носишь. Так, что выбирать тебе, граф, не приходится. — Квятковский вздохнул.

— А тебе то, ваше сиятельство, какой резон от этого?

— Мне? — Переспросил генерал. Андрей кивнул. — Мне за державу обидно. — Прозвучало как-то «пафосно» и князь понял, что эстляндец не поверил. — Хочу, чтобы исполнилась воля покойного князя Ельчанинова.

Аргумент явно был полновесный.

— Я так понимаю, — проговорил Золотарев, — выбора у меня нет.

— Правильно понимаешь.

Квятковский встал. Прошелся к окну, затем обратно к столу. Коснулся рукой плеча Андрея и продолжил:

— Значит так. Сегодня отдыхаешь, а завтра в сопровождении казака да драгуна отправляешься в русский лагерь. Отдашь там письмо государю.

Что в нем Андрей догадывался.

Квятковский вдруг замолчал. Запустил руку в карман кафтана и вытащил еще один конверт.

— А это для князя Чистякова. Он в курсе. Поможет, чем сможет.

Неожиданно Андрей побледнел. Боль пронзила ногу.

— Вам плохо, граф? — Спросил Квятковский.

— Граф упал с лошади, — ответил за Андрея гвардеец.

— Так, что же ты молчал, Андрей? Лекаря немедленно. Федор сходи за лекарем.

IV

1709 года. Полтава.

Перед решающей битвой события развивались следующим образом. Где-то за месяц под Полтаву, для оценки ситуации и подготовки будущего сражения (Петр I решил не искушать судьбу и не менять место грядущей битвы) выехал граф Шереметев. Ситуация была довольно щепетильная, а государь вот-вот должен был подъехать. Полководец ожидал, что тот прибудет в начале месяца, но в указанный срок Петр с новым подкреплением так и не появился. Вместо него прискакал адъютант Меншикова и привез послание от монарха. Капитан-бомбардир задержался в Воронеже и выступил позже. Срок не указывался, но дозорные уже числа 12 доложили, что в сторону Полтавы движется русское войско. То, что это идет Петр, Шереметев не сомневался. Подтверждением стало появление гонца от самого монарха. Тот доставил для князя письмо. Пётр писал, что принимаются меры для спасения гарнизона.

— Это бы письмо не мне, а полковнику Келину, — проговорил граф Шереметьев и тут же распорядился приготовить пушку.

Через час пушечное ядро, начиненное государевым письмом, оказалось в Полтаве. О том, что произошло за стенами города, можно было догадаться по радостным крикам защитников.

Последующие дни потянулись рутинно. Было ясно, что обе стороны готовятся к решающей схватке. Время от времени дозорные доставляли в русский лагерь шведских дезертиров. То, что в шведском войске скудность в провианте князь Шереметев, а уж тем более Петр были наслышаны. Огорчало только одно, что Карлус намеривался увести по этой причине свои войска к Днепру. Ни Петра, ни его полководцев это не устраивало. Царь тут же распорядился хлеб из тех мест вывозить, а скотину выгонять в леса.

И если русские пытались сделать все, чтобы шведы завязли под Полтавой, то Карл, еще до появлениях в окрестностях Петра, попытался еще раз овладеть городом. В тот момент был первый и, как потом оказалось единственный, удачный штурм. Пока гарнизон занимался тушением пожара, шведам удалось взобраться на крепостной вал и даже водрузить знамя, но на этом все и закончилось. Фортуна в который раз отвернулась от них. Русские контратаковали и сбросили их.

Между тем с появлением Петра ситуация изменилась. У солдат и горожан, что защищали город, словно проснулось второе дыхание. Гетман Скоропадский по приказу царя в день их прибытия под Полтаву тут же занял переправы на реках Псёл и Хорол, лишая тем самым возможности Карла отступить в Польшу.

В связи с тем, что в Полтаве начались проблемы с продовольствием и боеприпасами, 13 июня Петр созвал генеральный совет. В шатре собрались все. Государь повелел разложить на столе карту и подозвал полководцев.

— Вот, что я предлагаю применить, господа, — проговорил монарх, — произвести демонстративное нападение на шведскую армию. — Петр вытащил изо рта трубку и с помощью нее места для боевых действий: — Тут и тут.

Царь обошел стол и закурил. Минуту молчал, определяясь кому поручить столь ответственную миссию. Затем взглянул на фельдмаршала Шереметева.

— Я думаю Скоропадский, Генскин и Ренне справятся.

Названные офицеры заулыбались.

— Я надеюсь таким образом, — проговорил Петр, — мы заставим Карла оттянуть основные силы от города. Я доверяю вам, господа, — добавил он.

14 июня Скоропадский произвёл нападение на деревню Жуки, отряд Генскина атаковал Сенжары, а отряд Ренне отбросил шведов от деревни Петровка. После их действий шведы были вынуждены оттянуть войска, но как бы то не было, Карл осады с Полтавы не снял.

На военном совете 15 июня русские генералы решили ещё раз попытаться приблизиться апрошами к Полтаве, но и эта попытка окончилась неудачей. А между тем сложившаяся обстановка, по мнению Петра, диктовал необходимость решающего сражения. Царь считал, что Полтава вот-вот падет, а это не сулило ничего хорошего ни для него, ни для армии. Уставшая после длительной осады шведская армия, просто могла своими успехами поднять себе моральный дух, а это значило, что Северная война вышла бы на совершенно иной уровень.

И тут неожиданно выяснилось, что Петр вдруг потерял контроль над ситуацией. Меншиков отметил, что царь был явно не в духе. На вопрос: что случилось? Монарх отвечал:

— Боюсь я, Алексашка, что проиграем мы с тобой сражение, которое должны по всем правилам выиграть.

На вопрос, что бы это значило, Петр молчал, да только Александр Данилович понимал, что связанно это было с графом Золотаревым. Ведь не зря же государь повелел, чтобы тот приехал. И если сначала все было нормально, то теперь Петр просто стал нервничать. Почти каждый час требовал, чтобы ему докладывали о приезде эстонца.

— Будь оно неладно, — прошептал Меншиков, но предпринимать ничего для поднятия боевого духа монарха не стал. Решил подождать хотя бы недельку. Несмотря на то, что Полтава вот-вот падет, обстановка была еще в их пользу.

17 июня, по приказу Светлейшего, отряд Ренне был переброшен на правую сторону реки Ворскла. Там, у деревни Петровка, был возведён прикрывавший переправу тет-де-пон.

21 и 22 июня шведы возобновили ожесточённые штурмы Полтавы. Но героический гарнизон с помощью местных жителей и на этот раз дал им отпор.

25 июня в русский лагерь прибыл, в сопровождении драгуна и казака, граф Золотарев. Меншиков лично сообщил об его появление Петру.

— Немедленно ко мне, — приказал государь.

Александр Данилович пулей вылетел из шатра. Подбежал к первому попавшемуся солдату и скомандовал:

— Немедленно найти графа Золотарев и передать, что его к себе требует государь.

Служивый недоуменно посмотрел на Меншикова и тут же убежал выполнять приказ.

Примерно через полчаса Андрей Золотарев, уставший, прибыл в шатер Петра.

***

— Зело ты меня расстроил, Андрей, — проговорил Петр. — Я думал, ты мне поведаешь, как Карл будет нас атаковать, а ты только о том, что я сражение выиграю и знаешь. Так об этом я и без тебя знал. Карл сейчас не тот, что осенью 1700 года был. Ослаб братишка, ох ослаб. Эвон Полтаву взять штурмом не может.

Золотарев отметил, что монарх о действиях Карла XII явно был прекрасно осведомлен. Не то разведка, не то недовольные шведами казачки, доводили до государя о передислокации шведской армии. А может, в чем Андрей не был уверен, в штабе короля действовал русский шпион. В итоге на данный момент расклад был примерно таким: весной, когда силы шведской армии значительно уменьшились, пытаясь создать для себя выгодные условия, Карл XII решил быстро овладеть небольшим украинским городом Полтавой. Отчего уже в середине апреля выступил под его стены. 30 апреля, после неудачного быстрого штурма, король вынужден был начать длительную осаду.

— В итоге, — констатировал Петр, — с апреля по оный день, Карлус попытался аж двадцать раз взять неприступный городок штурмом. Брата даже не смутило моё присутствие, когда я с армией подошел к городу.

В результате русский государь, после военного совета, что состоялся в середине июня, все же решился дать генеральное сражение. Отчего он тянул, Петр умолчал. В результате в тот же день, отряд под командованием графа Юсупова, форсировал речку Ворсклу севернее Полтавы и обеспечил возможность переправы основных сил Петра.

Вот и стояли они сейчас возле Семеновки. Государь вдруг утратил весь пыл и приказал ждать. Чего ждать? Все гадали. И только, когда в лагерь в сопровождении драгуна и казака прибыл граф Золотарев, поняли. Меншиков лично сопроводил эстляндца в шатер государя. Петр радостно встретил Андрея, и Александру Даниловичу показалось, что в глазах монарха вспыхнула все та же искра, кою он видел, когда государь штурмовал Орешек.

Вспыхнула и тут же угасла, как только узнал от Золотарева, что о подробностях битвы эстляндцу ничего не известно.

— Государь, — проговорил Андрей, когда пыл Петра сошел на — нет. Щека перестала дергаться. — Государь! Позволь мне в оправдание свое сказать?

— Ладно, — махнул рукой монарх, — говори. Даю тебе последнее слово.

Золотарев побледнел. Взглянул на Меншикова. Сейчас этот человек, в котором Андрей видел всегда конкурента, оказался на его стороне. Эстонец это прекрасно чувствовал. Пока Петр говорил, Золотарев смотрел на Алексашку. Фаворит то и дело недовольно качал головой, словно не видел сейчас перед собой того правителя, что еще несколько лет назад взял да и перевернул с ног на голову целую страну. Своими указами ломал привычный для русского человека образ жизни.

Андрей понимал, что причиной столь странного поведения Петра был именно он. Государь был бы сейчас куда решителен, если бы не знал, о своей грядущей победе. Монарх просто опасался, что вовремя битвы он сделает что-нибудь не то, и решающее сражение будет проиграно.

Золотарев еще раз взглянул на Меншикова. Улыбнулся. Он прекрасно понимал, что его сейчас, скорее всего, поддержит Александр Данилович. Не сразу конечно, а после того, как убедится, что в словах Андрея есть разумное зерно, а оно, в этом эстонец не сомневался, будет. Поэтому, переведя взгляд с фаворита на царя, проговорил:

— Петр! — Обратился граф к государю по имени. Монарх вздрогнул. Не привычное Мин Херц, не Твое Величество, не государь, а именно Петр. — Петр, а как бы ты поступил, не появись я в конце 1700 года? — Заметил, что царь задумался на мгновение. — Небось, не стал бы ждать, того момента, пока кто-нибудь тебе там разные советы давать начал? Скорее всего, и слушать бы не стал, а начал действовать, как сердце и разум подсказывает. — Петр утвердительно кивнул. Вытащил из кисета трубку и закурил. Пока слушал не перебивая. Ведь хотел понять, к чему клонит пришелец из грядущего. А между тем Андрей, видя, что царь его не останавливает, продолжал: — Так и не жди моего совета. Поступай, как подсказывает твой разум, ведь один раз в моем прошлом ты уже победил под Полтавой шведов. И в той битве я не участвовал.

— Я согласен с ним, Мин Херц, — подал голос Меншиков. — Ты же не спрашивал его советов, когда брал штурмом Орешек и Нарву! Ты же не интересовался, как закончится тот или иной рейд. Так что возьми себя в кулак и начни действовать, не дожидаясь ничьих подсказок и советов.

— И твоих тоже? — Вспыхнул Петр.

— И моих. — Алексашка задумался, улыбнулся. — И этого совета тоже не слушай. Ты же государь. Да, кто мы такие, чтобы тебе советовать?

Петр вначале посмотрел на Меншикова, потом на Золотарева. Андрей понял, что вновь государь стал тем прежним царем, из головы которого были выметены метлой ненужные сомнения и мысли.

— Скажи спасибо Меншикову, — проговорил монарх. — Уж, какой раз он здраво рассуждает. Прав он, что-то я уверенность потерял. Со мной никогда такого не было, а виной ты. — Петр взглянул на Меншикова, затем посмотрел на Андрея и добавил: — Будем считать, что ничего и не было. — Государь вновь посмотрел на Александра Даниловича: — Значит так… — Встал, подошел к карте, лежащей на столе, и ткнул пальцем в точку. — Выступаем к деревне Яковцы. А насчет просьбы князя Квятковского, я подумаю. Ответ получишь после боя. Хотя нет, во время боя.

***

По приказу царя свободное пространство между двумя рощицами было преграждено шестью редутами.

Андрей еле успевал за Меншиковым. По приказу государя тот должен был посвятить в подготовку к сражению.

— Четырехугольные земляные укрепления построены, — объяснял Золотареву князь Светлейший, — на расстоянии ружейного выстрела.

Кто предложил сию хитрость Андрей допытываться у Александра Даниловича не стал. После того, как Золотарев неожиданно нашел товарища в лице Меншикова, отношения между двумя значимыми (по мнению эстонца) для монарха «советниками» улучшились. Александр Данилович вдруг понял, что от действий эстляндца сейчас может многое зависеть, о чем свидетельствовал кризис, возникший на пустом месте.

После того, как они покинули шатер Петра, Меншиков обратился к графу с просьбой держать язык за зубами.

— Не нужно вселять в государя уверенности в предстоящих событиях. — Пояснил Александр Данилович: — Знание в данной ситуации может просто повредить, а незнания заставят действовать интуитивно. А такие действия могут оказаться правильными.

— Я полностью с вами согласен, Ваше сиятельство, — проговорил Золотарев.

— Так что по рукам? — Сделал предложение фаворит.

— По рукам.

На том и договорились. Единственное, что должен был говорить Петру Андрей, так это о том, какое событие может произойти в том или ином месте.

— Да я впрочем, теперь не уверен, так ли все будет, как мне известно, — проговорил эстонец. Меншиков удивленно взглянул на него. — Ты же, Александр Данилович, знаешь, откуда я прибыл? — Князь кивнул. — Мыслится мне, что те знания, коими я владел в тот год, когда прибыл сюда, потеряли цену. Вполне возможно, что мое присутствие уже повлияло на историю. — Золотарев тактично умолчал о том, что под Орешком сначала увел Марту из-под носа вновь испеченного друга, а, следовательно, и у царя. Вот и получалось, что в данный момент единственный наследник государя это его сын — Алексей. — На битву под Полтавой, — продолжал Андрей, — я вряд ли повлияю. События пока идут, так как и должны идти. — Граф задумался: — Разве что на поле боя появятся воздушные шары. — Меншиков смотрел на эстонца и не понимал, к чему тот клонит. — А вот в отношении Алексея, — тут князь был «все внимание», — история изменилась.

В нескольких словах разъяснил князю ситуацию. Меншиков выслушал и лишь только поправил Андрея:

— Это еще бабушка надвое сказала. Еще неизвестно, каким вернется царевич из Англии.

— Тогда все мои усилия пошли прахом.

— Не корите себя, граф. Петр, может быть, после победы женится. Он уже и девицу на роль царицы подбирает.

Андрей ничего не сказал, а лишь подумал, что свято место пусто не бывает.

Между тем они продолжали осматривать укрепления. Впереди перпендикулярно первым шести редутам возводились еще четыре. На двух из них еще возились солдаты.

— Именно с помощью редутов и леса, что был с двух сторон, Петр и рассчитывал загнать Карла в определенные рамки. — Пояснил Меншиков: — Стесненные шведы просто не смогут развернуть в полную силу свои силы. К тому же их одновременно встречал и фронтальный и фланговый огонь.

Андрей понимающе кивнул. Он и предположить не мог, что когда-нибудь лично будет не то, что наблюдать за предстоящей баталией, но еще в ней и участвовать. Золотарев знал, что причиной именно такой стратегии стала тактика действия неприятельской армии. Карл XII предпочитал вести бой в линейных боевых порядках и не хотел, отходит от таких действий. Его армия выстраивалась в две линии, по три шеренги в каждой. Пехота обычно располагалась в центре, конница по флангам. Артиллерия впереди фронта. Такие действия позволяют развить мощь ружейного огня, но при этом не позволяют маневрировать. Редуты самое то, как считал Петр, чтобы захватить инициативу в сражении. К тому же теперь государь мог с помощью Андларов мог наблюдать за всем полем сражения с высоты. У Карла таких воздушных кораблей не было. Петр знал, что шведский король кусает от досады локоть.

Поэтому уже 26 июня два Андлара поднялись в голубое небо Полтавщины. На одном был сам царь. С высоты птичьего полета он лично желал осмотра передовых позиций, которые уже заканчивали возводить два батальона Белгородского пехотного полка, под командованием подполковников Неклюдова и Нечаева.

— Хорошо-то, как, Алексашка, — проговорил Петр, — десять редутов. Задержим с помощью них шведов, и быть виктории!