Бесплатный фрагмент - Вологжанка

Посвящается Ираиде и Александру

(Все имена, названия и события вымышлены. Любые совпадения являются случайными)

Перепечатка произведения возможна только с согласия автора, к которому вы можете обратиться на его странице.

Часть 1. Северная деревня

Поставьте памятник деревне

На Красной площади в Москве,

Там будут старые деревья,

Там будут яблоки в траве.

И покосившаяся хата

(Из стихотворения Николая Мельникова.)

В глухом вологодском краю, деревенька Свистуниха примостилась одним боком к лесу, который тянулся сплошной разноцветной, немного мрачноватой стеной далеко за горизонт, а другим упиралась в тихую речку с песчаным плёсом и мельницей. Высокие сосны с тонкими верхушками, красноватыми стволами и озорными раскидистыми шапками веток выделялись среди жёлто-зеленых берёз и елей.

Деревня просыпалась, лишь едва наступал рассвет. Осень, несмотря на начало сентября, уже нетерпеливо проявляла себя холодным пронизывающим ветром.

Крики горластых петухов будили всю округу, следом за ними слышалось из сараев нетерпеливое мычание и хрюканье разной живности.

В избе Никоновых первой встала хозяйка, подошла к огромной русской печи, которая была ещё тёплая и занялась ухватами, горшками, квашней и самой печкой. Невестка тоже проснулась в углу избы за своей занавеской, и слышалось, как ребёнок причмокивал молоко из её груди. Двое других детей, пяти и семи лет, тихо посапывали на полатях, досматривая сны.

Мужчины, трое сыновей хозяйки и муж выпив по кружке молока с хлебом, отправлялись на сенокос. Глава семейства, седой, кряжистый, с чуть сгорбленной спиной и мускулистыми руками, лет шестидесяти, тихо произнёс, наклонившись к самому уху хозяйки:

— Мы ненадолго, осень хорошая стоит, покосим немного. Сейчас сухо, день год кормит. А вы тут пока с едой заканчивайте. Божатка скоро придёт на подмогу. К обеду жениха ждите, да и мы вернёмся, вот и отпразднуем свадебку. Поговори ещё раз с Анной, а то характерная она, как бы чего не выкинула.

Мужчины быстро вышли.

Анна слезла с тёплой печи, взяла железный корчик с изогнутой ручкой на ведре и выпила воды, затем причесалась, глянула в осколок зеркальца и подошла к матери помочь в хозяйских заботах.

— Аня! В обед сваты приедут, приготовь праздничное, парчовое платье! Сразу и свадьбу справим, мы с отцом решили, время сейчас тяжёлое, чего тянуть, — повелительно сказала мать.

Дочка заволновалась и, посмотрев на неё серыми красивыми глазами полными слёз, воскликнула:

— Умоляю, не отдавайте за вдовца. Он же старый, ему сорок один год, а мне двадцать два. Дети у него, годик да шесть — второй. Его жена умерла при родах, а если он богом «меченый»? Вы же знаете, я Ваню люблю, он с отцом разговаривал, почему тот отказал?

— Замолчи, вздумала родителям перечить! Нищий он, да к рюмке любит приложиться. А Николай хоть и вдовец, но работящий, не пьющий, хозяйство у него знатное и смолокурня ещё, дом новый большой выстроил, грамотный и серьёзный человек. И где это видано, чтоб девки выбирали? Меня отдали замуж родители, сильно не спрашивали, вот и семья у нас хорошая, не бедствуем.

Понизив голос, Ефросинья зашептала:

— А время сейчас лихое — 1925 год. Царя-батюшку скинули, а антихрист Ленин, немецкий шпион, слава богу, помер, только земля не приняла. Говорят, его гроб в каменный дом поставили, мавзолей называется. Тяжёлые годины нас ожидают. Большаки душили продразвёрстками, помнишь голод в 1918 году? Еле выжили, белый мох драли в лесу да с мукой мешали, животы от голода пухли. Они не смотрели, что у меня пятеро детишек в доме, даже подушки забрали. Сейчас вроде послабление от власти вышло и работников можно нанимать, земли-то у нас хватает, её ведь тоже надо обработать! Полдеревни от голода разбежалось или умерло за эти годы. Что дальше будет? Страшно подумать!

Она погладила дочку по спине, прибавив:

— Николай не дерётся, не обидит, а то, что строгий, хорошо. Ты своевольная очень, а дурь в голове быстро пройдёт, как своих детей заимеешь. Главное, здоровьем тебя бог не обидел. Ты работница хорошая, а нам спокойно на душе, что ты в добрых руках. Потом спасибо скажешь! В крестьянской жизни порядок надо соблюдать, иначе быть беде.

— Матушка, милая, пожалейте! — Воскликнула девушка.

Ефросинья топнула ногой и, оттолкнув её, гневно возразила:

— А принесёшь в подоле? Кроме тебя ещё ого «ртов», отец на работе надрывается. Троим братьям нужно земли оставить, чтобы они хозяйством обзавелись, да детишек кормили, а у твоего Ивана десять соток на пятерых. Как жить станете? Значит, часть земли у братьев забрать?

Это была дородная светловолосая женщина, полногрудая с широкими скулами. Маленькие, немного раскосые глаза, небольшой чуть вздёрнутый нос, и крупные губы украшали миловидное лицо.

— Бери коромысло, да натаскай воды в чугун, запарь овса для лошадей! — Приказала она властно.

Анна вышла во двор.

Осеннее яркое солнце затопило заплаканные глаза и осветило её стройную фигуру с пышной грудью и тонкой талией. Поздняя, необычно тёплая пора стояла в этом северном краю. Лес вдали зеленел, но уже подёрнулся многоцветьем. Особенно берёзы постарались одарить напоследок ярко-жёлтым цветом листьев, как бы прощаясь с тёплым солнышком и подготавливаясь к суровой зиме.

Деревня запаслась вволю ягодами. Люди насушили малины, черники, грибов засолили, как водится, запаслись мукой да картошкой на зиму, наквасили капусты.

Девушка грустно шла к колодцу, вспоминая милого.

«Убегу с ним, куда он скажет», — решила Аня.

Иван уже поджидал её с ведром у колодца. Статный парень, кареглазый и темноволосый, первый плясун на посиделках очень нравился Анне, ни одна девк «сохла» по нему в деревне.

— Ванечка, сегодня жених со сватами за мной приедут. Родители спешат замуж отдать. Что же будет? Конец нашей любви? — Грустно спросила девушка.

— Надо подумать, ты спрячься в овине от него, а я вечером проберусь, как обычно, там и поговорим, решим нашу судьбу, — ответил он, глядя на неё растерянно и ласково.

— Ой, моя, крёстная Божатка, подходит, до вечера! — С испугом воскликнула Аня.

Иван взял своё ведро и быстро ушёл в сторону.

— Анютка, опять с Ванькой воловодишься? Мы с матерью уже пива наварили в горшках глиняных в печке, еды припасли, столы на свадьбу приготовили. Подумай хорошенько, где жить будете? У вас полный дом, и у него в хатёнке битком. Ну, поживёте в брошенной избе. Вон их, сколько заколоченных стоит. А как хозяева найдутся? К матери вернёшься да не одна, а втроём, дело молодое. В овин уйдёте? Там зимой холодно, на севере живём. В нём нужно лён сушить, да зерно обмолачивать, не для этого его построили, — наставляла её крёстная Ольга.

Девушка виновато опустила глаза, и слёзы опять покатились по скуластому лицу.

— Сердцу не прикажешь, — тихо произнесла она.

— Ничего, девка, не печалься, все мы такие были, да родителей затем послушали. Мы же о счастье твоём думаем. А это, муж работящий, достаток в доме и дети здоровые, да чтоб семью любил. Николай Крючков, аж с деревни Иваново за тобой едет, как увидел тебя тогда в селе Покров пять лет назад, к родственникам нашим ездили, помнишь? Так забыть и не может. Его мать заставила на Евдокии жениться, Николай не хотел, но не смог ей отказать. Теперь сам выбрал. О нём люди отзываются с почтением. Бери коромысло да пойдём, ещё много надо сделать дома, яйца сварить в самоваре, да картошкой пора заняться. Я матери пришла помогать, а ты иди за скотиной поухаживай. Вот и ладно будет.

Аня, накормив животных, вернулась в избу.

Девушка подошла к сундуку и достала праздничное парчовое платье, вспомнив о том, что раньше он еле закрывался. Как много хранилось в нём нарядов и шуб! Теперь сундук едва был заполнен до половины, три сарафана да четыре платья, ещё на дне лежала старая шубейка.

Вспомнила, как горько плакала мать, когда один солдат из продотряда в 1919 году забирал тулупы, шубы и платья. Ефросинья спросила не выдержав:

— А наряды девичьи, зачем вам? Что для Красной армии тоже нужно?
Мужик зыркнул на неё глазами и прошипел:

— Ты что против Советской власти? А ну замолчь! А то живо в лагере окажешься на лесозаготовке. Вы кулаки, а в списках середняков числитесь, по-родственному видать!

Анна оделась и причесалась. Маленькая, ладная, девушка глянула на себя в зеркальце. Небольшие скулы и немного раскосые, сейчас грустные глаза, маленький курносый нос, унаследовала она по женской линии.

Отец всегда подшучивал:

— И какой татаро-монгол догнал вашу предку?

Мать добродушно смеялась и отвечала:

— Об этом никто не ведает, да и не было их здесь, русичи мы.

Выставив на столы самое лучшее угощение, что имелось в доме, родители вышли встречать жениха.

Анна, в сильном волнении, спряталась в угол за пёстрой занавеской. Она видела недавно Николая на сговоре, когда мужчина приезжал к отцу просить отдать дочку в жёны. Мужчина не был ей противен, но сердце тосковало о милом Ванечке. Николай, коренастый, широкоплечий, русоволосый смотрел на неё тогда ласково и прятал улыбку в усы. Девушка засмущалась и убежала.

Родители и гости шумно вошли в избу. Позвали Аню и усадили за стол с женихом. Мужчина с любовью смотрел на невесту. Её щеки горели огнём, и глаз девушка не поднимала, теребя длинную густую косу. Довольные родители желали молодым счастья, наливая гостям пива и подвигая закуски.

На столе в изобилии расставили солёные грибы, плошки с квашеной капустой, варёные яйца, в чугунах картошка с мясом из баранины. Рядом лежали лук, чеснок, хлеб. Шаньги, рыбники, сметанники, хворост, плюшки, лепёшка с яйцом, ягодник с решёткой и другие пироги, которые занимали половину стола.

Вечерело. Анна поднялась.

— Куда ты? — Тревожно спросила мать.

— Надо мне, — опустив глаза, ответила дочка.

Убедившись, что во дворе никого нет, она быстро пробежала в овин и спряталась наверху. Через минут десять раздался шум чьих-то шагов.

— Анюта! Ты здесь? — Услышала она голос Вани.

— Да, — отозвалась девушка, — залезай по лестнице наверх.

Иван пробрался к ней, и они крепко обнялись.

— Милая, ты, моя! Ваша семья свадьбу празднует. Я отцу своему заикнулся, что тебя приведу, так он за мной с палкой кинулся. Еле убежал. Нету нам с тобой дороги. Девушка тихо роняла слёзы, опустив печально руки на колени.

— Не пойду отсюда никуда, — вдруг решительно сказала она, — а ты прощай, не судьба нам видать.

Поздно вечером хватились невесты и послали братьев Василия и Еремея на поиски. Заглянули в дом к Ивану, он сидел за столом и пил чай. Василий, старший брат Анны пригрозил ему:

— Смотри, Ванька, если твоих рук дело, пришибу, не дам позорить нашу семью!

— Не за что, не виноват перед вами ни в чём, — ответил он хмуро.

Наступила ночь, и братья вернулись ни с чем. Николай сидел, как в «воду опущенный».

— Не уеду без моей невесты. Буду ждать, пускай сама откажет, — упрямо сказал он.

Его оставили ночевать в избе на соломенном матрасе. Младшие дети брата Василия забрались на печку и затихли. Родители ушли на свою половину дома, старший сын с женой в дальний угол за занавеской.

Утром мать вошла в овин и крикнула:

— Анютка, знаю что здесь, выходи! Если не хочешь замуж за Николая, иди, сама ему скажи, неволить не станем.

Девушка спустилась к ней. Они обнялись и поплакали вместе.

— Пойдём, доченька, неужто мы враги? Сама решай свою судьбу.

— А Николай, уехал? — Спросила девушка.

— Нет, упёрся: «Не уеду без моей невесты, пусть сама откажет», с характером человек. А, может, так сильно любит тебя»?

Они вошли в избу. Николай сидел рядом с отцом и братьями за столом.

Анна поклонились им, затем сказала:

— Простите, не пойду против воли родительской. Я согласна, бери меня Николай замуж, если не передумал.

— Вот и ладно, подумать, иногда тоже полезно, — обрадованно воскликнул отец и налил всем пива.

Николай радостно «засветился», взял из угла комнаты свой тулуп, подошёл к Анне, завернул девушку в него, взял на руки и вышел во двор. Он, посадив невесту в выездную, праздничную коляску, подвёл коня, впряг, потом поклонился родителям, попрощался и молодые уехали.

Анюта оглянулась. Мать долго стояла и крестила их вслед.

Первое время она часто навещала родителей. Николай понимал, жалел и любил Анну всей душой. Тяжело привыкать к другому дому и строгой свекрови Александре, по прозвищу Писариха, так как её бывший муж умел писать и читать. Он давно умер, но прозвище так за ней и осталось. Свекровь заправляла всем в доме. Физически крепкая, среднего роста, трудолюбивая и быстрая, Писариха сама много работала по хозяйству и других заставляла. Она недавно снова стала вдовой, в свои шестьдесят пять лет, после очередного «домовика», мужчины, которого приняла в дом три года назад.

Александра сказала с тревогой:

— Анюта, пожар в Покрове бушует уже неделю. Не могут остановить. Наша деревня находится в десяти километрах, неужели до нас дойдёт?

— Не беспокойтесь, соседка сказала, что вчера священники сделали обход Покрова с иконами, может, обойдётся.

На следующий день семья ждала известий.

Николай поехал продать двух овец, да картошки, которая хорошо уродилась в этом году, и он скоро должен был вернуться.

Женщины взяли ушат и пошли в колодец за водой. Он представлял собой длинную прочную палку, где посередине на цепи висела маленькая бочка, в которую помещалось четыре ведра воды. Хозяйство и семья требовали бесконечного физического труда с раннего утра до поздней ночи. Только вечерами при лучине можно было отдохнуть за прялкой. Анна не жаловалась, так как с детства привыкла к работе, помогая в доме, на огороде и ухаживая за животными.

С пяти лет мать учила её прясть лён или шерсть, вязать на спицах, а с семи лет она нянчила своих младших братьев и сестёр, да помогала готовить еду. В каждой семье было пять, шесть, иногда и больше детей, и все имели свои обязанности по дому и по хозяйству. Это был естественный, необходимый ритм жизни русских крестьян. Анюта помнила время, когда с матерью ходила на подёнщину, и нужно было сначала отработать на господском поле, а затем на своей земле.

Отец Анны, как и все крестьяне, просил у приказчика зерна на посев, так как своего не хватало. Обычно брали десять вёдер пшеницы, но отдавали тридцать. Были и такие кто долг не возвращал, их били батогами на скотном дворе.

Анютке было лет пять, и она хорошо запомнила, когда родители обсуждали, наказание Ивана, жившего в конце деревни, пьяницу и лентяя, который не смог вернуть зерно приказчику осенью.

Наконец, муж вернулся, заехав во двор на телеге. Анна бросилась ему помогать.

— Постой, я сам тяжёлое возьму, не тронь, побереги себя! — Ласково сказал Николай.

— Что же с пожаром в Покрове? — Спросила она.

Подошла Александра и с тревогой ждала ответа.

— Слава богу, председатель их разрешил молебен провести. Потушили, как только попы обход сделали, так и погасло помаленьку. Старики говорят, что пожар неспроста, быть голоду и лихому времени! — Ответил Николай.

— Да они правильно говорят, каждый день отдай в колхоз с одной коровы по ведру молока, яиц, а куры через день несутся. А если не в колхозе состоишь, так и зерна и сена, чего только не придумали. Где это видано? Спину гнём с утра до вечера, а новая власть одно заседает, о мировом коммунизме мечтают да ездят, как татары, дань с домов собирают! — Гневным голосом проговорила мать.

Павлин, сводный брат Николая, худой, темноволосый, с красным носом в форме капли, длинными жилистыми руками, помогал по хозяйству и выполнял наравне с ним всю крестьянскую работу. Он, трудолюбивый и спокойный по характеру, долгими зимними вечерами чинил упряжь. По осени, Павлин обмолачивал с братом собранное зерно в овине по-старому: они били его палками с цепью на конце, потом отряхивали, снопы складывали, а зерно бережно собирали.

Весной вместе с Николаем пахали поле, а летом заготавливали сено. Дрова рубили зимой, иногда по колено в снегу, затем складывали на санки и вывозили из леса к избе.

Главной страстью Павлина была охота, которая заполняла всё свободное время. Редкий день он возвращался с пустыми руками из леса, а чаще приносил птицу, иногда лис или зайцев. Один изъян у него был, любил выпить. Из-за этого и жил бобылём.

Со временем Аня открыла в муже ласкового, доброго человека и привязалась к нему всем сердцем.

Часто, ранним утром он говорил ей:

— Ты поспи ещё, я сам в печку дров подброшу.

Она полюбила его, расцвела бабьем счастьем и была довольна жизнью.

У Анны, через год, как и положено, родился ребёнок. Решили отпраздновать такое событие. Николай не помнил себя от радости. Даже Александра «оттаяла» и выставила на стол несколько бутылей самогона. У Павлина засверкали глаза.

— Вот это верно. Наследник родился, да такой крепыш, надо как полагается отметить, чтобы жизнь задалась, — сказал брат с довольной улыбкой, потирая руки.

Приехала семья Анны, чтобы поздравить с первенцем. Одарили нехитрыми гостинцами и сели за стол.

— Какое же имя сыну выбрали? Димитрий, как водится для первого мальчика? — Поинтересовалась Ефросинья. — Этот святой был покровителем нашего Вологодского края.

— Муж назвал Василием, — ответила дочь, со счастливой улыбкой, — когда священник в Замошье крестил, даже не пискнул, значит кормильцем и добрым хозяином вырастит. Батюшка окрестил тайно на дому, если большевики узнают, быть беде. В соседнем селе Никольское священника заживо в землю закопали, за то, что он молебен об упокоении царя Николая отслужил. Все церкви закрыли ироды. А нашу маленькую, по бревнам Колька Пименов растащил, потом волокушу привязал и завалил. Так через полгода, сам под ней и умер. Заснул пьяный на краю делянки, вот и расплата! Плакаты повесили: «Религия — опиум для народа, смерть попам». А кому они мешали? Как тяжело или беда случится, куда идешь? В церковь!

Раздался стук колотушки в ворота.

Они услышали, как кто-то крикнул:

— Вечером на собрание!

Мужчины заговорили о колхозе.

— Как у вас, сильно загоняют в это коллективное хозяйство? — Спросил отец Анны, Василий.

— Сил нет, душат. Не вступишь, коня и корову отдай. А у меня одна рабочая лошадь, другая выездная. Сами хорошо управляемся, не нужен нам колхоз! Они хотят весь уклад в деревне уничтожить. Как хорошо мы жили, всё свое имели, без колхоза прекрасно обходились. Меня к середнякам приписали. Спасибо Федорёнок, брат двоюродный — председатель, а то бы раскулачили. Ленивый мужик и балабол, известный на всю деревню, а теперь Фёдор Владимирович. Правда, пока, не шибко жмёт, но сказал, лошадь и корову приведи послезавтра. А как я на выездной работать в поле буду? Обещали трактором огороды вспахать. А когда он будет? Неизвестно. Одно заседают каждый вечер: стол красной матерей накроют, лампу трехлинейную зажгут и болтают невесть что, но больше о мировой революции на всём земном шаре. Важные стали, председатель, да секретарь его Максимёнок, — посетовал Николай.

— У нас такая же картина. Мои земли, сколько предки наживали? Отрезали полоску земли под огород, чтобы совсем с голоду не померли. Пригрозили — не отдашь колхозу лошадь и корову, раскулачим! А на такую большую семью из девяти человек одной коровы и лошади будет мало. Как выживем? Один бог знает! Соседскую семью арестовали вместе с детьми за то, что засомневались, хороша ли советская власть для крестьянина? Красный террор повсюду! — Горько посетовал дед Василий.

— А ну их! Расскажи лучше Василий, как ты медведя напугал, — перебил его Павлин.

Все заулыбались и приготовились слушать главу семейства в очередной раз.

Дед Вася вытер рукой усы, хмыкнул и начал рассказ:

— Решил я сходить за грибами и ягодами, полянку подметил, как с охоты возвращался. Лес за моим домом не так далеко. Взял корзину и пошёл. Набрал всего, вдруг слышу, в малиннике ветки сильно трещат. Сразу понял, что медведь кормится! Начал от него уходить. Я же, конечно, без ружья.

Аня спросила:

— Да как же ты без ружья в лес пошёл?

— Вот глупая баба! С ним, он бы меня разорвал. Зверь порох чует, если без собак, да прозевал, живым не уйдёшь!

— А-а, — протянула дочка.

— Ну, так вот, иду, он за мной, не отстает. Уже чувствую, сейчас догонит. Смотрю, поперёк дороги стволы деревьев поваленные лежат. Я забрался, снял штаны и опорожнился, и пердёж на меня напал, прямо как из пушки! Видно, от страха. Медведь вышел и остановился, потом понюхал, заревел и морду отвернул, чуть не плюнул, да назад ушёл.

Громовой хохот стоял несколько минут.

— Ай да дед, уморил! Таки плюнул? — Проговорил Павлин, подливая себе самогон.

Потом спросил брата:

— Николай, ты царю служил в первую мировую, а как же вы с немцами замирились?
Брат расправил усы и сказал:

— Сидим в окопах, на линии фронта, вдруг слышим, с немецкой стороны кричат: «Иван, рус, цап-цап на хаус», — и флагом белым машут, вот тогда мы и поняли, что конец войне!

Он погрустнел при этих воспоминаниях.

— Неделями сидели в окопах под холодным дождём, в жидкой грязи. Вши заедали, хорошо, что здоровьем бог не обидел, да закалка северная помогла.

Через минуту встряхнулся и произнёс:

— Ну да ладно о ней, войне проклятой, давайте нового человека в этом мире встречать, сына моего Василия Николаевича!

Наполнив чарочки, выпили за здоровье первенца. Незаметно спустился вечер. Родственники Анны собрались назад в деревню, благо Свистуниха находилась в четырнадцати километрах.

— Что-то не видно Павлина, уже два часа прошло, как он из-за стола вышел, — забеспокоилась Александра и послала брата его поискать.

Николай вышел во двор. Небо заволокло тучами. Холодный, северный ветер обдавал своим ледяным дыханием, как бы предупреждая о скором приближении суровой зимы

Из-за угла овина виднелись ноги в сапогах. Он подбежал и увидел брата, лежащего на боку. Николай перевернул его и понял, что Павлин мёртв.

Горько заплакала Александра, узнав о смерти сына.

«Не заладится у внука жизнь, раз такое случилось», — подумала она.

Схоронив Павлина на деревенском кладбище, погоревали, и жизнь пошла по-старому.

Идеи коллективного хозяйства набирали силу. У Николая пригрозили забрать всю скотину, если не вступит добровольно в колхоз. Любитель лошадей, он видел как плохо и голодно их содержали. Ему предложили место конюха. Представить его любимого, выездного коня, которого он вырастил сам в колхозных работах, с разбитыми копытами, растёртой кожей до крови, не мог.

«Лучше утоплю в болоте, а им не отдам! Всё равно, потом сдадут на мясозаготовки, как замучают животину», — решил Николай.

Председатель предупредил:

— Я тебя по-родственному зову в колхоз. Мы получили строгое предписание, кто не вступит, того раскулачивать, выселять из дома и отправлять в район, как врага народа, а там разговор короткий, в тюрьму, а потом в лагерь, а куда, уж как повезёт. Могут и в Сибирь отослать. Ты это семье хочешь устроить?

— Да уж, пофартило тебе! Живёшь в бывшем доме купца, которого ты раскулачил, а он сам из крестьян здешних, и нам работу подбрасывал, не «живоглот», его люди уважали. А теперь, все тебя боятся. Может, и мне к вам с Максименком в подручные пойти? — Горько пошутил его брат.

— Поговори у меня! За такие шутки, сам знаешь, что полагается. Контра, ты! Подручные у палача, а мы служим трудовому народу и родной коммунистической партии.

Годы шли.

У Анны родилась дочь Райка.

И в будущем, каждые следующие два года, рождались по ребёнку: Надежда, Ольга, Валя и Владимир.

Дед Вася подшучивал:

— Ну и плодовитая ты, Анна, словно крольчиха!

Волей-неволей пришлось Николаю вступить в колхоз на должность конюха, голодно и тяжело жилось, несмотря на беспрестанную работу с рассветом и до самой ночи. Он работал в колхозе и на конюшне, и дома. Хороший плотник, построивший сам свой дом, он, как мог, ремонтировал крышу, стены конюшни, жалея лошадей.

Райка подросла, и повсюду сопровождала отца. Ехал ли он в большую деревню Замошье, или с поручением в другое село, зная, что отец обязательно купит пряник любимой дочурке, похожей на мать. Она была тут как тут, быстрая, сметливая, боевая.

Однажды Николай продал воз сена в Покрове и, вернувшись, потихоньку позвал жену в овчарню. Когда она пришла, муж вынул из-за пазухи полуботинки на каблучке.

— Вот примерь, Анютка, должны быть впору, а то давно уж тебе подарков не делал, — сказал он ласково.

Женщина расцвела, поблагодарила мужа и быстро надела один сапожок, но тут вошла мать. Она выхватила второй сапог из рук Анны и начала бить Николая по спине, приговаривая:

— Ах ты, сатана, чего удумал! Есть что зимой будете? Запасов нет никаких!

Анюта убежала стремглав наверх в овчарню по лестнице в одном сапожке, где обычно сушили лён.

В доме Александра так и осталась за главную хозяйку. Долго ещё вспоминали об этой истории Аня и Николай и смеялись вместе над её побегом в одном сапоге.

В памяти Райки осталось много воспоминаний из детства. Однажды девочка пошла в овчарню, где отец сушил лён. Он должен был всю ночь подбрасывать дрова в печку, что находилась внизу. А наверху, над ней, на полатях разложили лён для просушки. Вся крестьянская одежда была льняной. Анна пряла по вечерам, зажигая лучину, которую вставляла в светец, потом на ткацком станке готовила материал, из которого шила одежду. Зимой на снегу материал нужно было выбелить.

Приятно было сидеть Райке и смотреть на огонёк в печке рядом с отцом, и слушать его нехитрые сказки. Он запёк яблоки в печке. Большой урожай собрали с восьми деревьев в этом году, хоть яблоки и были мелкие. Предыдущая зима была снежная, но не слишком суровая, вот яблони и одарили, так что Николаю пришлось ветки подпирать палками, чтобы не переломились.

Положив ей в подол печёные яблочки, он велел дочке идти в дом.

Наступил вечер.

В это время корова Красуля зашла во двор. Почуяв запах вкусных яблок, корова подхватила рогами Райкин подол платья, девочка повисла головою вниз.

Она закричала.

Корова, испугавшись, выбежала на улицу и помчалась по деревне. Райка от испуга замолчала. Красуля потихоньку успокоилась и вернулась во двор, стряхнув ребёнка с рогов на крыльцо дома.

Отец прибежал следом, взял плачущую девочку на руки и занёс в дом.

— Что случилось? — Воскликнула Анна.

— Слава богу, обошлось, платье крепкое было. Но, надо забить Красулю, не дело, что она вытворила.

— А как же без молока? Что же есть будем? Корова наша кормилица! Мы за счёт неё и выживаем. От колхоза только палочки-трудодни на бумаге отмечают, иногда дадут немного зерна, чтоб вообще с голода не умерли! Хорошо, хоть огород выручает, за счет картошки и спасаемся, да грибы с ягодами помогают. Забрали в колхоз коров, лошадей и овец. Надо было уже и кур им отдать, да всем в гроб лечь, — горько причитала Анна.

— Придумаем что-нибудь, главное Рая жива. А что если следующий раз на рога не за платье кого-нибудь поднимет. Нельзя её оставлять. Помнишь, Полю не уберегли, когда мы только поженились? Два годика ей было. Мать оставила её со старшей сестрой Александрой на десять минут. Как Полюшка сама во двор вышла? А тут, чан с кипятком. Детей беречь нужно, это главное богатство в жизни! Купим другую корову, не тревожься, — сказал Николай.

Анна взяла на руки дочку, заплакала и села на лавку, поглаживая испуганного ребёнка по спине.

По ночам холодный, злой ветер всё чаще прилетал из седой Арктики, словно посланник с напоминанием о предстоящей суровой зиме, но осенняя пора никак не хотела уходить.

Хороша вологодская осень! Яркими разноцветными пятнами разукрасила лес. Анна шла по просеке и невольно любовалась золотым убранством берёз.

«Необычные среди всех, — подумала она, — красивые, что с наступлением весны в кудрявом, зелёном наряде, словно девушки с серёжками веселят взор, что осенью, в серые, сумрачные дни, как будто дарят ещё солнышко золотыми листьями. Да и зимой, хороши деревья! Не сливаются с белоснежным покровом. Ярко пестрят их чёрные отметины на стволах. Ветер, как бы не старался, не сломать ему берёзку, сильное дерево. Только гнётся ниже к земле, а стоит. Настоящий символ Руси. Жизнь нас бьёт, а мы держимся»!

Женщина набрала на болоте клюквы полную корзину и пошла домой. Чем дальше от него, тем гуще становился лес и мощнее деревья. Пройти пешком для неё десять километров, обычное дело. Если и болела иногда, лежать было для Анюты невозможно, привычное к работе тело требовало физической нагрузки.

Анна пришла домой, и следом заехал дед Вася.

— Здорово живёте, — сказал он весело, — дровишек продал, думаю, заеду внуков посмотрю.

Дед достал из-за пазухи тряпицу развернул и раздал печенье, которое испекла бабушка подбежавшей детворе. Хитрая Райка, любимица деда напросилась в гости.

— Поедем, только ненадолго, а то, кто матери по хозяйству помогать будет? Опять Васятка?

— А я, бабуле грибы чистить буду и за малыми братьями посмотрю, а тятя меня, потом, обратно заберет, — быстро нашлась, что ответить девочка.

— Ох и шустра! Будет с тебя толк, — улыбнулся дед.

Нравилось Райке гостить у бабушки. Добрая, подвижная, она всегда находила минуту, чтобы приласкать внучку. Вечерами на печке с двоюродными младшими братишками, девочка наблюдала, как бабушка мешала тесто на утро. Часто готовила она и рыбную начинку, благо речка Сямжена была недалеко. Все любили её рыбники и пироги с грибами, но особенно, ягодники с черникой или с яблоками. Их делали не часто, дорогой был сахар, и баба Шура старалась припрятать его к праздникам или особым случаям.

Закончив дела по хозяйству, бабушка брала спицы, садилась на лавку около печки и начинала рассказывать свои сказки о хозяине леса — медведе или про Ивана-царевича. Райка садилась рядом, и вязала наряды для тряпичной куклы. Младшие ребятишки лежали на тёплой русской печке и посепенно засыпали под ласковый бабушкин голос.

На смену серым безрадостным дням, постепенно приходила зима с обильными снегами и метелями. Земля застыла, будто уснула, укрывшись белой пушистой шубой.

Любят русские люди снег и прекрасно приспособились к холодам с вьюжной зимой. Умеют они тепло и удобно одеваться. Валенки, тулуп, шапки из меха и пуховые платки хорошо защищали от мороза и любой непогоды. На смену телеге появились сани. Тепло и уютно домашним животным в овине, обмазанном глиной. А в лютую стужу, подбросит дровишек хозяин в печку, где лён сушил, да побольше сена и холод не страшен.

Появилось больше времени зимой для отдыха. Молодежь всё чаще собиралась в избе на посиделки по вечерам. Девчата прядут лён или шерсть, некоторые вяжут, а ребята играют на тальянке да пляшут. Так подбирались пары. Присматривались мужчины, какая из девушек лучшая мастерица, подходят, вызывают на танец, пританцовывая: «Задушевный, мой товарищ, выходи на парочку». Если парень девушке нравился, она соглашалась потанцевать.

Хозяин избы выставлял угощение. Обычно это были овсеники-булки, шанежки, чулпан — пирог из овсяного теста. А из напитков, квас в глиняных горшках расставляли на столе в изобилии. Уважали вологодские хозяйки толокно из овса, за что в соседних краях их называли толоконниками.

Порой молодёжь приходила на посиделки из близлежащих деревень. Райка, в этот вечер, увязалась за старшей сестрой и, забравшись на печку с другими детьми, наблюдала за всеми. Сестра связала несколько пар носков за вечер, одни из них подарила Егору, высокому симпатичному парню, который приехал из деревни Починково. Голосистые девушки затягивали то одну, то другую песню.

Когда наступила поздняя ночь и местные разошлись по своим домам, приезжие девушки и парни расстелили тулупы на полу и улеглись спать. Долго ещё слышался смех да шуточки, но постепенно все засыпали: хозяйские дети и девчата на огромной печке, где можно было уложить до восьми человек, а сами хозяева за льняной занавеской в углу на кровати.

Всю ночь сильная вьюга металась по деревне. Завалила дома и дороги снегом. Утром дед Вася выглянул в окно. Солнышко светило ласково, и сосульки заплакали редкими морозными слезами.

— Успокоилась непогода, — сказал он довольным голосом, — как хорошо, что я вернулся вчера к вечеру. Два дня по лесу бегал на лыжах. Не отказало моё охотничье чутье.

Баба Шура поставила на стол пироги с грибами да овсяный кисель, семья собрались за столом. Взрослые его подсолили, а внучатам насыпали немного сахара и наполнили кружки молоком.

— Вчера на охоте, как я зайцев набил, возвращаясь, наткнулся на берлогу с медведем, — произнёс глава семейства.

Сыновья Василий, Еремей и Павел отложили еду, внимательно на него посмотрели и приготовились слушать дальше. Мужчины были страстными охотниками.

— Бегу я на лыжах, — начал дед рассказывать, — вижу, моя лайка что-то странно ведёт себя: хвост поджимает и тихо повизгивает, ко мне жмётся. Думаю не дело это. Ружьё приготовил и осматриваюсь. Глядь, вдалеке над снежной горкой, тоненькая струйка пара поднимается. А, думаю, вот в чём дело! Медведь в берлоге спит. Сбегайте-ка сынки за Евлампием и Семёном, ну и кто из мужиков ещё пойдёт, да Миколку Крючкова надо позвать, он на медведя сколько раз ходил, человек опытный. Завалим косолапого зверя. Голодно стало совсем. Советы скоро и охотиться в лесу запретят, лесник должен приехать. А так до весны дотянем.

Вечером мужики собрались, и дед распределил места на охоте:

— Я, Николай и Евлампий — стрелки. Мои два старших сына и Семён — на подмоге с ружьями, в случае чего. Как утром придём, я вас расставлю, чтоб друг друга не перестреляли. Павлушку поставим недалеко с санями, возьму ещё слегу да оглоблю попрочнее, потревожим ими в берлоге медведя. Плохо, что снег не улежался как следует, рыхлый он, ну да ладно, наши короткие и широкие лыжи помогут. Ты, Евлампий, возьми своего волкодава, я, Лыска да лайку. Три собаки думаю, хватит. Давайте решим, чья первая травить зверя пойдет.

Евлампий сказал:

— Я пошлю мою собаку в берлогу. Карько сильный и злой, хорошо обучен, не подведёт. А как мишка вылезет, в три пули его уложим. Если что и ребята стрельнут из подмоги.

— Договорились, до утра. Ты, Миколка, оставайся у нас, если хошь, рано пойдём в лес, чего мотаться, — предложил дед Василий.

— Нет, я Анютку не предупредил, волноваться будет, мы рядом живём, четырнадцать километров не проблема, дорогу укатали, вернусь вовремя.

— Добро, — согласился дед.

Рано утром отправились на охоту. У кромки леса оставили младшего сына Павла с санями. Охотники углубились в лес.

— Ты, Василий, и рогатину с собой захватил, неужто с ней на медведя охотиться собрался? Я думал, всё-таки с ружьём сподручнее. Или может опять, как прежде тебя вперёд послать, возле берлоги облегчишься и духом своим от овсяного киселя из спячки его разбудишь и с места стронишь? — Подмигнув остальным, спросил Евлампий.

Мужики задавили смех, чуть хохотнув, а Василий ответил, не смутившись:

— Пошути пока. Мы вологодские толокном испокон века выживаем и овёс всему голова. А эту рогатину ещё отец мой с собой брал, когда ходил на медведя, она ружью не помеха. А что если заклинит? На охоте, тем более на хозяина леса, каждая секунда дорога, ни одну жизнь рогатина спасла. Мужчины замолчали.

Василий бежал на лыжах первым. Несмотря на возраст и беспрерывную, тяжёлую, физическую работу по хозяйству, это был ещё крепкий и сильный мужчина. Пробежав, километра два по лесу, тропами, известными только ему, дед остановился и сделал знак.

Распределив стрелков и помощников в десяти метрах от берлоги и спросив о готовности, он дал команду Евлампию раскопать лаз в берлогу. Тот, положив рядом оглоблю и ружьё, сделал подкоп короткой лопатой, затем сунул туда слегу и пошевелил. Послышалось глухое, сердитое рычание.

Хозяин собаки скомандовал:

— А ту его, вперёд Карько!

Евлампий быстро отошёл чуть дальше.

Собака яростно бросилась в прокопанный ход. Через минуту, она с визгом выскочила обратно с израненной шеей, сбив Евлампия с ног, который упал в глубокий снег, кобель помчался в сторону Василия.

Следом выскочил огромный медведь и, не обращая внимания на барахтающегося в снегу человека, бросился за собакой. Дед Василий выстрелили ему в грудь, медведь присел, затем поднялся и тяжело пошёл на него снова.

Прозвучали ещё выстрелы других охотников, дед ловко выхватил рогатину и приготовился к нападению, но тут медведь рухнул рядом.

Едва заехали во двор к деду Василию на санях с тушей медведя, как тут же следом торопливо вошёл председатель колхоза.

— Ты что же, Василий, сотворил?

— А ничего, вот только медведя завалили. Что с тобой Степан?

— Знаешь, что охота разрешена летом и осенью, а сейчас уже наступила зима, и потом, на это Советской властью надо иметь разрешение. Из района предписание пришло, что лесник назначен. Всё принадлежит новой власти и трудовому народу и лес, и зверье. Ты, расхититель государственного богатства. Хочешь, что бы и я тоже под суд загремел? А если чекисты приедут? Сейчас белофинны зашевелились, а ты одно по лесу шастаешь.

— Вот те на! Раньше помещик всем владел, нельзя было в лесу промышлять, теперь Советская власть. Я не пойму, изменения в нашей крестьянской жизни? А то, что мы в колхозе шапку зерна на мою огромную семью получили, тебя не волнует? Как до весны доживём? Землю моих предков вы забрали, работаю я в колхозе за пятерых, а получил за одного, — сказал возмущенно дед.

— Кулацкие замашки брось! Хоть ты и друг моего отца и на охоте жизнь ему спас, я не посмотрю на прошдые заслуги! Дели медведя на всех. Вон сколько несчастных живёт в деревне, бабы да дети малые, гражданская война село ополовинила. Ты знаешь, что неурожай был. Не только у нас, голод по всей стране.

Дед засопел и ответил:

— А когда моя семья с голоду подыхать будет, твоя власть поможет? Ладно, поделим, но охотникам больше оставим, мы жизнью рисковали. Ты, вот, не пошёл с нами, а всем предлагали поучаствовать.

Председатель обрадованно произнёс:

— Вот и хорошо, а если проверяющий товарищ приедет, скажем, за дровами пошли и необходимая самооборона. Сейчас, ты же знаешь, что творится, за колосок, сорванный на колхозном поле, да одну картофелину — сажают в тюрьму. Поосторожней с высказываниями дед, мой тебе совет по дружбе! Вокруг лагеря с колючей проволокой переполнены врагами народа. Я тоже каждый день по краю хожу и завишу от настроения старших товарищей по партии. Устал мотаться в район, ругают без конца, на чём свет стоит. Меня первого посадят. Вот плюну на всё и в город с семьёй подамся на завод, а вы, как хотите!

— Лады, — сказал Василий, — мы, не жадные, поделимся.

— Добро, — произнёс успокоенный Степан и вышел.

Суровая зима не хотела уходить, несмотря на начало марта. Припасы еды таяли с каждым днем. Анна с тревогой думала:

«Как мы дотянем до нового урожая»?

Николай с раннего утра до самого позднего вечера пропадал то в колхозной конюшне, то по другим работам, где требовались мужские руки. Боли в пояснице мучили его. Спасался только тем, что залезет в русскую печку, распарится, да отхлещет спину берёзовым веником, боль и отпускала. Во многих северных регионах России русскую печь использовали вместо бани.

Это было сердце дома и самая важная его часть. Для купания в печи после топки удаляли угли и золу, внутри подметали, клали солому или коврик из камыша, сверху их накрывали половичком, а то и просто сверху настилали душистого сена.

Любитель попариться отец, залезал в печь головой вперёд, там разворачивался и садился на солому. Ему подавали тазик с водой и веник, закрывали заслонку. Кирпичи в печи были горячими, от них исходил сухой жар. Парясь и похлёстывая себя берёзовым веником, он погружался в приятную атмосферу. Топку в русской печи делали такой вместительной, что два человека могли свободно сидеть, не доставая головой свода. А стенки находились на таком расстоянии, что можно было, смело хлопать себя веником. В печи распаривались, намыливались, поливая себя тёплой водой из ковшика в печке, где стоял чугун с горячей водой и ушат с холодной, а выливать нужно было в шайку, так и мылись испокон веку.

На следующий день, Анюта договорилась с соседкой Галей сходить в Шуйское за рыбой за пятнадцать километров. Тепло одевшись и взяв саночки, женщины отправились в путь. Соседка согласилась с просьбами десятилетней дочери взять её собой.

Анна ругала Галину:

— Зачем потакаешь? Силёнок у неё может не хватить. Нам надо туда пятнадцать километров пройти, но и обратно столько же! Сейчас зима, а ну, мороз сильный ударит? Вас ждать не буду, и волки очень лютуют, особенно по ночам, поэтому засветло надо вернуться.

— Ничего, я уж согласилась. А с ней мы рыбы больше притащим для семьи. Она старшая и приучена много работать и помогать. Убеждала её бросить затею, а она упёрлась, пойду с вами и всё!

— Как хотите, но я против того, чтобы дочку мучить.

Галя улыбнулась:

— Ничего, потихоньку, как-нибудь дойдём.

Они вышли из дома рано утром и направились в сторону Шуйской пристани. Дочка Оля радовалась и шла первая по дороге, показывая, какая она сильная.

Анна говорила:

— Не спеши, надо экономить силы, обратный путь будет сложный — самим идти, да тяжёлую рыбу тащить.

Перед селом Шуйское присели отдохнуть, избы уже виднелись вдали. Подойдя к ближайшему дому, попросились обогреться. Хозяева поставили самовар, и они выпили чаю, перекусив своими лепёшками.

Женщины удачно купили хорошей рыбы, увязали её на санках и поспешили в обратный путь, чтобы успеть до темноты.

Мороз усилился. Анна шла впереди, а Галя с дочкой начали отставать.

— Прибавляйте ходу, а то ночью волки нас загрызут, да, похоже, метель поднимается нешуточная!

— Ох, зачем мы набрали с дочкой столько рыбы? Вижу, устала она очень, бедняжка.

— Ну, давайте чуток посидим и снова пойдём, предложила Анна.

Отдохнув минут десять, снова отправились в путь. Поднялся сильный ледяной ветер, который усложнял их продвижение. С большим трудом, женщины и девочка уже прошли третью часть пути, но начало быстро смеркаться.

— Ты иди Анна вперёд. Мы с дочкой посидим, не так далеко осталось до нашей деревни. Совсем замучилась Оля, и почему я тебя не послушала?

— Хорошо! Только долго не сидите, а то замёрзните, посмотри, метель усиливается!

Анна пошла вперёд. Прошёл час, Гали с дочкой всё не было. Женщина повернула назад. Она уже не чувствовала рук и сознание было затуманено от усталости. Вскоре увидела вдалеке две сидящие фигурки на снегу, когда Аня подошла ближе, поняла, что они мертвы. Слёз не было, только огромное чувство отчаяния овладело ею. Женщина поняла, что тоже замёрзнет, если не будет идти вперёд.

Анюта направилась к деревне, изнемогая от усталости. Метель бушевала и бросалась большими пригоршнями снега. Женщина твердила про себя одно слово: «идти», упрямо передвигая ноги, которые не хотели слушаться.

Наконец, показалась первая, крайняя изба, Анна постучала, хозяин вышел и помог ей зайти внутрь.

— Ой, Аня! Совсем ты заледенела! Иди быстрее к печке и снимай одежду.

— Там Галя с дочкой в часе ходьбы, замёрзли, мёртвые они, — прошептала она непослушными губами.

Хозяйка всплеснула руками

— Ах, несчастье! Зачем же она дочку взяла? Ты попей горячего чаю, и ягоды вот кушай, я сейчас сына старшего пошлю за Николаем. Метель страшная началась, ну и погода, не повезло.

Часть 2. В поисках лучшей жизни

Дороги — всегда это чьи-то прощания
И чья-то тревога и грусть,

И данные в спешке родным обещания

— Вы ждите, я скоро вернусь.

(Из стихотворения Нины Стрелковой «Дороги»)

Весна 1934 года принесла новую беду и трудности. Умерла Александра. Тяжело было прощаться с ней. Ни один раз её мудрость помогала выживать в трудное время. Похоронив её рядом с Павлином, глава семейства задумался, как жить дальше.

Дети ослабели от голода и часто болели. Особенно сдала Надежда, средняя сестра Райки, кашель душил её беспрестанно. Еда заканчивалась, несколько десяток картошек на целую семью, вот и всё, что было из припасов. У Николая ещё оставалось ружье, хотя в лесу запретили всякую охоту, да и патронов было в обрез, он решил попытать счастья. Едва рассвело, Николай отравился в лес, но надо было успеть на работу и он, проходив два часа смог подстрелить на последнюю дробь только сойку и лесного голубя, но и они помогли протянуть несколько дней. В колхозе посчастливилось выпросить две горсти зерна. Так дети с приходом весны начали, наконец, выздоравливать.

«Надо как-то менять жизнь. Иначе следующую зиму не протянем», — печально подумал глава семейства.

Уже многие, бросив всё, получая паспорта всякими хитростями, уезжали из деревни: одни в Вологду, другие в Архангельск.

Николаю поручили отвезти выбракованных лошадей и коров с двумя помощниками в Вологду. Им выдали паспорта. Каждый колхоз выполнял свой план по мясозаготовке, несмотря на то, что сами еле выживали. Долго добирались мужчины через перелески и по разбитым дорогам.

Закончив дела, решили сходить к речке Сухона посмотреть корабли, людей и новую жизнь.

Николай увидел женщину, которая несла в руках большой каравай хлеба.

— Извините, гражданочка. А чтобы купить такой хлеб нужно ли для этого паспорт?

— Вы, что товарищ? Вон через дорогу хлебный магазин, заходите и покупайте!

Николай смутился, но не мог же он объяснить, что в городе не был несколько десятков лет.

Его напарник Иван сказал:

— Другая жизнь, видно неплохо у них. Мы работаем, как крепостные, света белого не видим, а голодаем. Как семью содержать? Порушила новая власть устои деревни. Мои родственники в Рикасиху поехали, а на Северной Двине город закладывают, Судострой называется. Они очень довольны, так как нашли работу и платят хорошо. Я подумываю сняться, там хоть рыба есть. Брошу колхоз, будь он неладен и к ним уеду. Охотиться не дают, землю отобрали, а детей не прокормишь за их трудодни.

Мужчины купили дешёвого хлеба, и пошли к лошадям готовиться в обратный путь.

Вернулся Николай в деревню, тоска охватила его сердце.

«Неужели и дети мои не узнают лучшей жизни, так и будут на работе ломаться и голодать»? — Подумал он с горечью.

— Анютка, — обратился Николай, — паспорт у меня есть теперь, хочу с места этого уходить, нету жизни больше в деревне. Еле-еле вытянули нынешнюю зиму, и мать потеряли, а следующую ещё хуже будет. Колхоз создали, чтоб крестьянство погубить, сама видишь, как мы бедствуем. Давай корову продадим и уедем в Рикасиху. Рядом новый город Судострой начинают возводить. Я нашёл знакомых с Никольской. Они зовут нас, хвалятся, что неплохие деньги платят в Рикасихе, это районный центр, а если плохо будет, в Судострой переберёмся, там большое дело затевают, корабли будут строить. Как думаешь?

Анна заплакала, помолчала, потом ответила:

— Надо поехать из-за детей. Здесь жизни нет, совсем оголодали. Хочется, чтобы их судьбы лучше сложились на новом месте. В колхозе как проклятые работаем, а толку нет, всё план повышают, страну кормить надо, а мы кто тогда? Николай обнял её и произнёс:

— Лапушка моя, авось не пропадём. Дети старшие уже подросли, как-нибудь устроимся. Директор школы хотел давно купить корову, вот ему и продам, а Федорёнку лошадь с телегой предложу. Надо попросить его, чтобы он с нами до Шуйского поехал, так и доберёмся к пристани. А там и по реке до Вологды доедем, оттуда поездом до Архангельска, Рикасиха от него недалеко.

Анна вздохнула и сказала:

— Уйдём из деревни, силы ещё остались, а будущее покажет, правильно ли мы сделали. Никто не знает где лучше, но тут от голода погибать не хочется. Я завтра пойду тоже за паспортом, скажу, что попробую устроиться поваром в соседнее большое село Воробьёво. Надеюсь, твой брат не подведет и выдаст мне документ. Скажу, что только на месяц наймусь на работу. На том и порешим.

Анюта получила паспорт, но на работу не пошла, объяснив это тем, что заболела. Они начались готовиться к отъезду.

Дети обрадовались, оживились, не могли дождаться, когда же поплывут на пароходе, а затем сядут в поезд. Они видели железную дорогу только на картинке в школе и мечтали о предстоящем переезде. Старшая Александра, которой уже было семнадцать лет, особенно была довольна и планировала устроиться на работу в новом городе. Василий хмурился как взрослый и говорил, подражая родителям:

— Чему радуетесь? Неизвестно, что нас ждёт на новом месте.

Шустрая Райка была счастлива совершенно. Она так любила перемены в жизни, что возразила брату:

— В другую школу пойдём с городскими детьми, а там столько интересного будет, я уверена. Школьные книжки дадут на каждого и с картинками! Может и сумка будет у меня красивая, а то хожу с холщовой.

Ольга с Надеждой держали младших на руках Валю и Вову, слушали их перепалку, но в разговоры не встревали.

Прибежала Божатка, запричитала:

— Как же вы дом хороший оставите, сам же строил! Здесь хоть и голодно, но всё знакомо. С Родины нельзя уходить, подумайте хорошенько.

— Ничего, — ответила Анна, — как все, так и мы. Сколько людей уехало, а никто не вернулся. Надо попробовать, муж дом заколотит, а будет совсем плохо, приедем назад.

Стали потихоньку собираться. Федорёнок, как узнал о планах брата, начал ругаться, что его обманули, и теперь могут быть неприятности из-за их паспортов, но помочь Николаю согласился, повторяя при этом:

— А что, если меня из-за вас посадят в тюрьму? Вернёшься ещё в родную деревню! Попомнишь моё слово. Разбегаются, как тараканы. Работать, кто будет? С вами социализм не построить, трудностей испугались, всей стране не просто. Надо было точно тебя раскулачить!

Николай не вступал с ним в перепалку, думая про себя:

«Вот ты зад оторви от стула, да работай и строй свой социализм, а то всё в разъезде или агитацию в клубе проводишь, знаю я, тебя хлебом не корми, дай языком помолоть»!

Фёдор ещё больше распалялся, видя молчание брата.

— А что люди скажут? Брату и его жене паспорт выдал, и тот уехал в город. Сейчас меня за глотку возьмут! Вы, несознательные элементы рушите деревню, и тормозите наш путь в светлую эру коммунизма!

Николаю надоело слушать, и он сказал:

— Хорош агитацию разводить, ты что забыл? Не на собрании! Поехали вместе, я не против. Федорёнок вспомнил, что и правда, слушателей нет.

Он «угас» и хмуро сказал:

— Ладно, предупреди, как будете выезжать заранее, а то меня могут в район вызвать и напиши, как устроишься.

Анна перед отъездом пошла к соседке Катерине.

— Как здоровье? — Спросила она, — скоро ли тебе рожать?

— Слава богу, хорошо! Думаю, может месяца через два, — с радостной улыбкой ответила, ещё довольно молодая, симпатичная женщина.

— Уверена, будет сын! Вот мне счастье привалило! А то уж думала так и буду свою вдовью долю горькую и дальше тянуть. Я у Фёдора жёны не отбираю, знаю как тяжело одной, детей-то у неё нет, а мне ребёночек только и нужен.

Аня улыбнулась и погладила её по плечу:

— Правильно, узнаешь счастье материнства, нечего одной куковать! Дети хоть и тяжело достаются, но это радость и смысл жизни. Мужиков в деревне почти не осталось, война гражданская здорово подкосила, а от Федорёнка не убудет. Ты пойди, можешь взять у нас в доме что-нибудь для хозяйства. Колыбелька у нас хорошая осталась. Я своё отражала, уезжать мы собрались в Рикасиху, здесь наших детей не поднимем, голод замучил.

— Не боитесь переезжать? Ну да с Николаем, ты словно за каменной стеной. Повезло с мужем, работящий он, серьёзный, не пьёт и не курит. Бог вам в помощь! — Сказала соседка.

— За домом присмотри, хорошо? Кто знает, как распорядится судьба? Будет совсем плохо, вернёмся в это колхозное рабство, куда же деваться? Александра, старшая, начала невеститься, лучше уж в городе пусть жениха ищет, может её доля лучше будет? — Грустно произнесла Анна.

— Может ты и права! Сколько годов я жила одна? В деревне туго с мужиками, не дай бог пропустишь свою пору или овдовеешь как я, то и всё, одиночество задушит. А в городе бы я жила, так давно бы себе и мужа нашла, и детей кучу родила. Ну, счастливо вам, зайду позже.

Весеннее солнце обогрело теплом, лес манил, предлагал грибы ягоды, но и появившаяся мошкара одолевала нещадно.

Старшая Александра предложила:

— Райка, Вася, а пойдёмте в лес! Я полянку в прошлый раз приметила, земляники наберём, а мы с матерью пирогов испечём, да грибов поищем, можно посушить и в дорогу взять.

Любила Шура лес, в свободное от крестьянской работы время, часто уходила по ягоды. Первая певунья на вечеринках, не любила она работать в огороде, ни ухаживать за животными. В такой большой семье трудиться приходилось, как взрослой.

Девушка всё повторяла:

— Как выйду замуж, так не больше двух детей рожу. Столько ртов кормить, что за жизнь!

Анна посмеивалась:

— Не говори раньше времени! Своя ноша не тянет, как с мужем повезёт, а то и пятерых захочешь. Наш отец всем отцам пример, я бы и ещё родила, коли могла.

Лес приветливо встретил раскидистыми ёлками, соснами, да зелёными берёзами. Вскоре подошли к болоту, Шура знала дорогу через него и строго приказала:

— Берите слегу, да за мной след в след, Вася, а ты замыкающий, присматривай за Райкой!
Огромное болото подсохло, дождей последнее время не было, и они шли, словно по пуховой перине. Через пару километров у Райки заболели мышцы ног, и приятное ощущение от ходьбы ушло, хотелось скорее дойти к островку с деревьями, передохнуть и посидеть на твёрдой земле. Наконец, они дошли до редких деревьев, и болото плавно переходило в лес. Рая вздохнула с облегчением.

Александра быстро нашла полянку, усыпанную земляникой. Они наелись и набрали полные корзинки ягод. Отдохнув немного, отправились в обратный путь к дому.

— Опять это болото! — Сказала Райка.

— Не забудь слегу, — напомнила сестра.

Рая и правда о ней забыла. Обратно они, уставшие, но довольные шли медленно. Уже виднелись берёзки и болото заканчивалось. Довольная Райка прибавила ходу. Вдруг она резко провалилась сразу же по пояс, едва сделав шаг в сторону. От испуга, Рая закричала, ухватившись за спасательную слегу. Шура повернула назад, но Василий уже лёг на живот и схватил девочку за руку.

— Проклятое болото, ну и коварное, — сказала Шура.

Василий вытащил плачущую Раю.

— Ничего, уже близко, не бойся, внимательно, иди след в след, — строго приказала она.

Благополучно добравшись домой, они получили взбучку от Анны, что не предупредили её о лесной вылазке.

— Шура! Ты же старшая в семье, — сказала мать, — почему так поступила? В Свистунихе на крайнюю избу у леса стая волков напала и всю семью загрызла! Сейчас охоту запретили, и много их развелось, опасно в лес ходить, особенно детям.

— На собрание! Лесник приедет! — Закричали у дома, постучав колотушкой по воротам.

Николай сказал:

— Напоследок схожу, послушаю, а вдруг охотиться разрешат?
Анна горько улыбнулась и ответила:

— Держи карман шире, дождёшься от них, скорее наоборот, ещё что-нибудь придумали, чтобы от леса отвадить!

Изба набилась людьми, все хотели увидеть нового лесника. Собрание открыл Федорёнок, произнеся, как всегда, пламенную речь о светлом будущем и коммунизме, затем передал слово леснику Григорию Ивановичу.

Худой, мужчина, со шрамом на лбу, был краток:

— Правильно сказал Фёдор Владимирович, наше будущее зависит от нас, партия и правительство прямо указывают в директиве:

«Необходимо беречь лес и всё, что в нём находится, это народное достояние».

А сейчас идёт хищническая вырубка леса на продажу, как и охота. Не бывать этому! Учтите, даже и за сломленную ветку будем штрафовать! А злостных нарушителей в тюрьму!

Раздались крики:

— А чем же печки топить, ну и ну!

— Помогайте сохранять лес, — продолжил лесник, — в сосновых делянках много хвойных иголок, большой слой под деревьями, от этого деревья гниют, вот и собирайте. Они прекрасно горят, да и деревьям поможете. На каждого человека будет норма дров, в деревне организуем бригаду, и можно будет пилить только сухостой или повреждённые деревья. Но шишки не собирайте, узнаю, кто шишками топит печки, оштрафую!

Люди молча стали расходиться с хмурыми лицами.

Николай пришёл домой и с порога, с возмущённым видом воскликнул:

— Вот дела, Анютка! Мало им что голодаем, так ещё теперь запрещено и ветку в лесу сломить, будут штрафовать, и тюрьмой пригрозили! Завтра же готовься к отъезду, не дают здесь жить. Нужно уезжать пока паспорта не отобрали, а то, мало ли что.

Горько покидать родное гнездо, тем более построенное своими руками. Уже сложили на телегу двухведёрный самовар, сундук, кое-что из нехитрой утвари. Непривычно и страшно было смотреть на открытые ворота пустого овина. Анна незаметно вытирали слёзы, концом своего платка. Дети сидели на телеге притихшие и немного испуганные. Младшие не могли понять, отчего так хмурятся родители, а старшие молчали.

Николай перекрестился, поклонился дому, закрыл дверь, приладил доску и стал её забивать. Ему казалось, что он бьёт гвозди не в дверь, а в своё сердце.

Грустная Анна стояла рядом с телегой и ждала мужа. Николай зашёл за угол дома, нежно погладил его брёвна натруженной рукой с раздавленными от работы пальцами и прошептал:

— Ты уж прости нас, домушко!

Затем повернулся и твёрдым шагом подошёл к телеге, взял вожжи из рук Анны и, не оглядываясь больше, выехал со двора Они медленно проезжали по улице. Все, кто был не на работе в этот час, а также старики, вышли с пожеланиями счастливого пути. Им махали вслед, а потом, пригорюнившись, возвращались обратно. Ольга-божатка долго смотрела на уезжающих родственников, смахивая слёзы.

«Ну, если Крючковы уехали, то и наш черёд скоро придёт», — подумала крёстная.

Семья подъехала к дому Фёдорёнка. Брат, увидев их из окна, вышел навстречу:

— Здорово! Собрались? Ну, в добрый путь!

Он молча пошёл рядом с Николаем, в душе расстраиваясь в ожидании грядущих перемен в привычной деревенской жизни, которая медленно, но неуклонно рушилась на его глазах.

В конце деревни у крайней заколоченной хаты, которая стояла почти у леса, вдруг, откуда ни возьмись, выскочил заяц, и стремглав перебежал им дорогу, скрывшись среди густых деревьев.

Николай улыбнулся и воскликнул:

— Вот и лесные жители нас провожают!

Дети оживились и заинтересованно закрутили головами, ожидая увидеть кого-нибудь ещё.

Анна вдруг подумала: «Не к добру это, но может, обойдётся»? Но вслух ничего не сказала, лишь слегка нахмурилась, отгоняя плохие мысли.

Фёдор спросил:

— А где жить-то будете в Рикасихе? У знакомых? Найдёшь ли там работу?

Николай ответил просто:

— Не знаю ещё. Вот и посмотрим, как твоя Советская власть поможет беднякам. Теперь, мы пролетарии, ничего не имеем кроме детей, самовара и сундука. Руки мои рабочие прокормят, на себя надеюсь, главное чтобы спина не подвела. Может детям дальше в жизни лучшая судьба улыбнется, и не будут голодать, как мы, да на работе ломаться за гроши. Едем за лучшей долей, а уж как судьба распорядится, один бог знает. В деревне и городе жизнь стала разная. Здесь Анна замучилась, со слезами белый, лесной мох с мукой мешать и пироги печь, это дело? Раньше, хоть дровишек продать можно было, сколь раз они выручали? И лес всегда помогал выжить, а теперь всё запрещено. Скоро и сам уедешь из деревни. Из трехсот домов, сколько осталось? Сто, а может и меньше! Город всех зовёт, чтобы выжить. Эх! Погубили деревню, как специально. Ваш вождь к чему призывает? Пролетарии всех стран соединяйтесь! Нету крестьянам места в России, ну вот мы и стали пролетариями. А не понимают, что тем и сильна была Расея-матушка, что крестьяне хорошо жили и всех кормили. То, что творится сейчас при народной власти, при господах не было.

Фёдор задумался, погрустнел, но ничего не ответил.

На пристани в Шуйском было многолюдно. Николай сгрузил вещи с телеги и попрощался с братом:

— Не поминай лихом, спасибо за помощь. Иногда буду в деревню наведываться, а ты за домом присмотри, огород мы Катерине отдали. Она рассказала Анне, что сына ждёт, поздравляю. Дети это ради чего мы живём и что оставим после себя. Прощай, авось, свидимся ещё!

Они обнялись. Ребятня радостно бегала по пристани, махая руками пароходу, который показался вдали. Небольшой летний дождик налетел, покапал и исчез.

— Хорошо, что дождь пошёл, добрая примета, — сказала Анна.

— Главное, чтоб плакать не пришлось, — горько пошутил Николай, тяжело отрывая от себя родную деревню, где прожил большую часть жизни.

Семья разместилась на палубе, усевшись на сундук. Они с интересом смотрели на проплывающие мимо окрестности.

Вдруг, Райка прижалась к матери и воскликнула:

— Мама, смотри, церковь плывёт, страшно!

— Вот глупая, — засмеялась Анна, — это пароход проплывает мимо, а она на земле стоит.

Добравшись до Вологды, старшие дети подхватили малышей, а Николай с Анной выгрузили нехитрое добро на пристань.

— Вот и речку Сухону с Вологдой узнали! А правильно, что перебираемся в другое место, смотри, сколь дети увидели, а то в деревне были как бирюки, — сказала Анюта мужу.

— Постой тут, пойду искать телегу и лошадь, надо до вокзала добраться, — ответил Николай и ушёл.

Через полчаса он подъехал с дедом, который согласился их довезти к перрону железнодорожного вокзала.

— Ох, у тебя и семья, детей много! Куда же вы следуете? — Спросил он, поглаживая седую бороду.

Николай улыбнулся:

— Богатый я! Без наследников, надеюсь не останусь, правда, состояния кроме вон самовара не имею, ну, дело наживное, было бы здоровье. В Рикасиху мы едем к знакомым, бежим из деревни от голода.

— Знаю, милок, сам к сыну переехал, как бабку схоронил. Погубили наш уклад, предками нам завещанный, антихристы, настоящие!

Так, беседуя с дедом, незаметно приехали на железнодорожный вокзал, чтобы продолжить путь дальше в Архангельск, а затем в Рикасиху.

Часть 3. Город корабелов

Где много лет на Белом море,

В краю лесов, болот, ветров, дождей
Никольский храм стоял в дозоре

Российских, вольных рубежей,

Там вырос город корабелов…

(Из гимна городу Северодвинску. Стихи А. Ипатова)

Долгое путешествие до Рикасихи завершилось, семья прибыла в районный центр почти без средств. Уставшие, но довольные дети столько увидели во время пути. Особенно их впечатлила поездка по железной дороге, о ней они без конца вспоминали.

На пристани в Рикасихе Николай нашёл мужчину с телегой. Худой, с жидкой бородкой, он запросил немного и Николай заплатил из последних оставшихся денег. Наконец они добрались до знакомых по адресу, но оказалось, что их там уже нет. Хозяева рассказали, что земляки перебрались в соседний, строящийся город Судострой.

Николай снова посадил малышей на телегу, расспросил у хозяев, где находится райисполком и решил поехать туда, так как платить за квартиру, он не мог, деньги были на исходе, впервые не зная, что делать в такой ситуации.

Он вошёл прямо в кабинет председателя райисполкома, оставив семью под окнами двухэтажного здания.

За столом сидел пожилой, сердитый мужчина с усами. Он что-то читал, и, увидев перед собой Николая, спросил:

— Что вам, гражданин? Почему врываетесь?

— Извините меня, но мы уехали от голода из деревни Иваново, гляньте в окно на мою большую семью. Хотели у знакомых остановиться временно, но они уехали в Судострой. Денег у меня больше нет, чтобы туда добраться, дайте работу, помогите.

Председатель, помолчав немного, спросил:

— Пойдёшь ремонтировать мостовую?

— Да, — обрадовался Николай, — я плотник хороший, не лентяй.

Мужчина взял лист и что-то написал:

— Младших отвези в детскую комнату на сутки около пристани, сам завтра выходи на работу, адрес я написал, а послезавтра освобождается место в бараке, тоже у пристани, там в одном углу цыгане живут, а из другого, как раз семья на твоё счастье переезжает в Судострой, вот и займёте их место.

Николай взял лист, руки его дрогнули от пережитого волнения.

— Спасибо, — выдавил он, повернулся и вышел.

В коридоре смахнув скупые мужские слёзы, он ощутил, как сильно бьётся его сердце.

Мало-помалу обустраивались в бараке. Николай сделал нары для детей. Со временем и Анна нашла работу в воинской части на складе с продуктами, устроившись сначала сторожем, потом и кладовщиком.

Однажды Николай чинил деревянную мостовую, рядом остановился интеллигентный полноватый мужчина с портфелем и спросил:

— Здравствуйте, товарищ! Каждый день хожу на работу мимо вас. Какой вы мастеровой и трудолюбивый, а скажите, как вы относитесь к лошадям?

— Очень уважаю, я деревенский, у меня всегда было две, порой и три лошади. Теперь, вот, скучаю без них.

— Меня зовут Игорь Сергеевич Цабон, я директор местного рыбзавода, переходите к нам работать. У нас конюх на строительство дома от предприятия требуется, много мусора собралось, а лошадь с телегой есть. Машина одна и не успевает вывозить.

Николай на следующий день вышел на новую работу и был доволен.

Конь напоминал ему о деревенской жизни, он всячески ухаживал за ним и старался подкармливать. Дела в семье пошли хорошо. Дети ходили в школу, старшая Шура уехала на работу в Судострой и устроилась официанткой в столовую на пароходе, где жили комсомольцы, строившие город будущего.

Осенью, он решил проведать родню, съездить в деревню, увидеть дом, который ему снился часто, особенно сад и его яблони. Райка увязалась за ним.

— Тятя, возьми меня с собой, я тоже хочу в деревню съездить!

Отец никогда не мог ей отказать, он побурчал немого и согласился.

Добравшись до деревни, Николай первым делом направился к дому. С большим волнением, он оторвал доски от входной двери, затем вошёл внутрь. Тяжёлыми шагами приблизился к лавке возле печки, присел, и вспомнилась ему вся его жизнь, тоской охватило сердце. Непривычная тишина висела в доме, не бурлила жизнь, не слышались детские голоса.

Вбежала Рая.

— Тятя! Пойдём к Божатке сходим. Почему грустный такой сидишь?

— Я нашу семью вспомнил, как жили раньше, — ответил Николай.

— Сегодня на посиделки пойду, можно? Хотела моих подружек увидеть. Я, ведь, теперь городская! Катя Никитенкова, мы с ней за одной партой в школе сидели, так она, как заметила мой красивый беретик, так обзавидовалась! — Возбуждённо затараторила дочка.

— Ладно, шагай, тарахтуха, тётя Оля, крёстная уже ждёт нас. Вечером сходи на час, но не больше, — строго сказал отец.

Божатка обрадовалась их приходу, выставила нехитрое угощение и забросала Николая расспросами про жизнь на новом месте.

Вечером Рая отправилась на гулянье.

Вся молодёжь, собравшаяся в доме, стала её расспрашивать о городской жизни. Девчата поснимали платки и мерили, одна за другой, её красный беретик. Гордая Райка, как взрослая, степенно отвечала на вопросы. Спустя час, она забрала свой берет, попрощалась и вышла. Следом за ней выскочил Антонин, симпатичный парень лет пятнадцати.

— Рая, можно я тебя провожу? — Спросил паренёк.

Хоть он сильно ей нравился, от неожиданности и смущения девочка испугалась чего-то неосознанного и волнительного в душе, и стремглав убежала от него без единого слова.

Перед домом Божатки была яма, заполненная дождевой водой. В темноте Райка свалилась в неё, затем выбравшись кое-как, мокрая и грязная вошла в избу к крёстной.

— Ох ты, дитятко, что с тобой приключилось? — Запричитала Ольга.

— Яма у вас перед забором, я и не увидела, бабуля помогите, а то отец заругает, — попросила Рая.

— Ничего, вот переоденься, сейчас замою, да на печку брошу, всё и высохнет к утру, лезь на печь, погрейся, а я к отцу схожу, надо и его позвать, что он там один в холодном доме, — ласково сказала Божатка.

Прошло три года.

Семья Раи в Рикасихе получила комнату в новом доме от рыбзавода. Но вскоре, районный центр упразднили и перенесли в Архангельск. Стало плохо с работой, опять наступали тяжёлые времена.

Райка подросла, ей было уже тринадцать лет, а Василию четырнадцать, он старался во всем помогать отцу и ходил вместе с ним на работу. У него появилась мечта стать моряком, море являлось его стихией. Василий грезил устроиться на работу в Лайдок, куда по речке Лая заходили торговые корабли на ремонт. Симпатичный, русоволосый, с серыми глазами и высоким лбом, физически крепкий, он выглядел старше своих лет. Николай любил и гордился им.

Анна всё приговаривали, глядя на него:

— Хороший у нас сын вырос, добрая душа и трудолюбивый!

Непоседа Райка очень хотела посмотреть, где работает Шура. Однажды сестра через знакомых попросила её принести готовое платье в Судострой, которое сшила портниха, когда она в прошлый раз гостила в семье в Рикасихе. Шура начала получать хорошую зарплату и ей нравилось красиво одеваться. Девушка познакомилась с Иваном, который работал водителем на скорой помощи, у него была комната на улице Беломорской, и он считался завидным женихом. Степенный, серьёзный, добрый, мужчина очень нравился Александре. Из всех сестёр, она была самая симпатичная, с большими серыми глазами, полными губами, которые всегда улыбались ласково.

— Мама, мы с Анфисой Попович пойдём к Шуре, отнесём платье, хочется посмотреть город Судострой, — сказала Рая.

Хмурая Анна подумав немного, согласилась и произнесла тихо:

— Уже переименовали его, он называется Молотовск, далеко идти, километров восемнадцать. Возьмите еды и воду. Может и правильно, здесь опять жизнь трудная, расскажешь как там, может и нам придётся перебираться, кто знает? Шура хвалится, что и воду провели, а то пили болотную. Дома, школу, котельные построили. Мечтают быстрее закончить цеха и начать спускать на воду корабли.

Девушки шли с хорошим настроением, тёплая тихая осень падала разноцветными листьями им под ноги.

— Знаешь, Фиса, я мечтаю увидеть огромные морские корабли, представь, Молотовск строят комсомольцы и вечером поют, танцуют, весело! Моя сестра работает в столовой официанткой. Вообрази, стоял на краю болота один Николо-Корельский монастырь в устье реки Северная Двина, а дальше тундра. Вдруг на пароходе прибыло шестьдесят молодых парней и девушек, разместились в монастыре, а кто на пароходе. Поставили на палубе железные кровати, сверху брезент, и первое лето спали там, ожидая постройки бараков, а выйти на сушу можно было только с палкой в руках, перепрыгивая с одной кочки на другую, вокруг трясина, не было даже воды! Мне Шура говорила, что они приспособились очищать и пить воду из болота. Работали не покладая рук, а сейчас уже много чего построили, есть и школа и дома на сваях, ремонтно-механический завод, базу и порт для кораблей заложили, город растёт, вот это романтика!

Почти к вечеру добрались Рая и Анфиса в Молотовск. В городе уже можно было ходить не только в высоких болотных сапогах. По главным улицам проложили на сваях деревянные настилы-тротуары. Вокруг центра ещё простиралась болотная жижа, а дальше необъятная тундра.

Девушки нашли столовую в городе и Шуру, которая работала в ней официанткой. Она очень обрадовалась, когда их увидела.

— Как наша семья поживает? — Спросила Александра.

— Плоховато, отец потерял работу, его контору перевели в Архангельск и стройка закончилась. Мама просила узнать как у вас, может сюда нам перебраться?
Шура задумались, потом ответила:

— Подождите, бараков много, но спешат закончить до зимы и строят из сырого леса. Вода только в одном месте, дают по талонам на работающих и детей. Лучше к лету, здесь пока тяжело. Комсомольцы не успевают, нашего Кирилкина Ивана Тарасовича ругали из центра страшно и арестовали в конце концов. Людей не хватает, условия тяжёлые и не все выдерживают, стало много больных. Хорошо, что на Яграх этих несчастных заключённых «впрягли», много они делают, и просеки рубят, и болота вокруг осушают, дома и бараки строят, комсомольцы одни не справляются, везде ручной труд. Мы уважали Кирилкина, благодаря ему такой прорыв сделали, если бы не он, так бы в монастыре и жили, а сейчас настоящий город прорисовывается! Он по вечерам, помню, когда ещё жили на пароходе, и было особенно трудно, придёт в красный уголок, да как сыграет на гармошке, да начнет рассказывать про будущий город, и с таким воодушевлением! Мигом, хандра и усталость уходила, хороший человек, жаль его!

Жизнь в семье Раи становилась всё труднее. Отец не спал по ночам, думая о том, как найти работу. Он уходил с самого утра, но поиски так и не дали результатов, перебивался небольшими заработками, благо плотник был отменный.

В Рикасихе разрастались лагеря с «врагами народа». Вскоре открыли для них лазарет, так как нечеловеческий, рабский труд, косил людей десятками человек в день, кроме того свирепствовала цинга и дистрофия. Бесплатная рабочая сила прорубала просеки и строила дорогу к Молотовску. В зоне лагерного отделения были свои мастерские, где самые слабые и пожилые люди шили, ремонтировали одежду и обувь, изготовливали всякий ширпотреб для насущных нужд. Заключенных хоронили в двух километрах от деревни, в общей безымянной могиле.

С началом весны, решили уехать к Шуре.

Она вышла замуж за Ивана и у него была комната на улице Беломорская. Перебравшись на новое место, отец нашёл работу по ремонту и мощению деревянных мостовых, так как город находился на огромном болоте.

Муж Шуры, Иван, добрый и спокойный человек, работал водителем на машине скорой помощи и вошёл в трудное положение. В комнате четырнадцать квадратных метров прибавилось, кроме молодожёнов, ещё девять человек.

Василий повзрослел. Ему уже исполнилось семнадцать лет. Однажды утром принесли письмо от брата Николая.

— Отец, — сказал Вася, — дядя Фёдор приглашает на работу, он устроился на пароход «Крылов» матросом, что курсирует Вологда — Тотьма, там кормят, и деньги платят. Может, мне к нему поехать?

Николай задумался, затем произнёс:

— Что же, хорошее дело, будешь с дядей. Он хоть и «балабол», но проныра, бросил всё-таки свой колхоз и тоже ушёл, а кому же он теперь речи пламенные о светлом будущем и коммунизме говорить будет? И как ему удалось из деревни уйти? Но благодаря ему нас не раскулачили, мы середняки были, а в то время загребали и кулаков, и середняков. Хорошее хозяйство у нас было крепкое, спасибо ему, прикрывал нас, как мог, а то были бы в лагере «врагов народа» сейчас, а ребятишки наши в детдоме. Сам думай, сын, я не против твоего решения.

Василий улыбнулся, собрался, тепло простился с многочисленной семьёй. Мать плакала горькими слезами, защемило её сердце, долго она не отпускала сына.

— Ну что ты так расстраиваешься? Рано или поздно, дети от нас уходят, не на войну он идёт, будет работать с Федорёнком, это же мой брат, — успокаивал её муж.

Василий тоже не сдержался и тихо вытер скупые слёзы. Сильно он был привязан к семье и сросся со всеми накрепко.

Райка, которой исполнилось четырнадцать с половиной лет, воскликнула:

— Я тоже пойду работать, Шура мне сказала, что люди требуются в порт. Сколько мы можем жить впроголодь? Там деньги платят, и карточки дают на еду и воду, да и вам легче будет.

Солнце не слишком щедро одаривает теплом Архангельский край. В сентябре вроде бы и светит ярко, да только не даёт настоящего жара, лишь в некоторые недели вдруг полыхнёт, как будто извиняется за скупость. Седая Арктика тут как тут, проснётся и задует ледяным дыханием, показывая, кто здесь хозяйка на самом деле.

Рая с подругой Кларой Опоковой, которой исполнилось шестнадцать лет, стройной, тёмноволосой девушкой, с зелёными глазами и вздернутым носиком, пошли в отдел кадров порта.

Они старались казаться взрослыми, нарядились в самую лучшую одежду. Александра дала сестре своё красивое платье, шубку, муфту и сказала к кому обратиться.

Клара, как только подошла к конторе, достала помаду и зеркальце и быстро накрасила губы.

— Возьми, — сказала она подруге, — и ты накрась, помада в тон нашим красным беретам.

— Не буду, я никогда не красилась.

— Мы городские и взрослые, идём на работу устраиваться, так что бери и намажь губы помадой, — приказала Клара.

Рая вздохнула и неумело, кое-как, накрасила губы.

Девушки отыскали контору и вошли прямо к начальнику.

— Кем же вы хотите работать в порту? — Спросил с улыбкой мужчина, лет сорока с очень усталыми глазами, разгладив густые усы.

Смелая Райка ответила:

— Лебёдчиками!

Мужчина, которого звали Алексей Иванович, хохотнул и произнёс:

— Ну и ну! Прямо на корабли я вас так и пустил! К нам иностранные суда бывает, приходят. Хотите, чтобы таких красавиц заграницу увезли, а меня посадили, как «врага народа»? Нет! А вот поработайте сначала операторами на телефонной станции, поучите английский язык и месяца через три, может, переведу вас приёмопередатчиками. Мы начали строить четвертый и пятый причал, вот ты самая шустрая туда и пойдёшь. Остова уже вбили, настил бросили, а подругу можно на третий, или иди ко мне секретарём, а то одолели меня эти бумажки, надо всё в порядок привезти и вовремя отвечать на них, а времени нет, хоть ночью сиди!
Рая обрадовалась и спросила:

— А когда выходить?

— Да, хоть, завтра! Утром приходи оформляться с документам. Можешь сходить в пятый трюм, найдёшь Толика — он на кране, занимается разгрузкой, всё и объяснит, будете с ним в паре работать, а Мария, твоя сменщица тебе под расписку товары сдаст. Но, через три месяца! В основном, работа бумажная — получаешь грузы, ты должна всё чётко зафиксировать и сдать сменщице. Анатолий краном переместит ящики из трюма на палубу, а дальше, уже другой кран доставляет на берег, правда кранов не хватает, спасаемся, пока, ручным трудом грузчиков. Так что, вы с Толей будете отвечать за содержимое в трюме, он за сохранность ящиков, а ты за товары, поняла? Сейчас, я выпишу пропуск для Паши Ободовко, скажите, что идёте знакомиться с будущей работой. Подойдите ко второму причалу, там работает Паня Яголенкова или можно Марину Кокорину из первого трюма спросить, она как раз в пятом трюме помогает, запарка у нас, не хватает людей. Поспрашивайте, они вам лучше на месте объяснят и покажут, что надо делать. И последнее. Здесь строго, учтите, ремонтная военно-морская база, тоже тут находится, не только торговые корабли заходят, должна быть дисциплина и серьёзное отношение к делу, так что осваивайте профессию, работы много. Да будьте поосторожней, заключенные работают на ручной разгрузке у кораблей, близко к ним не подходить и одеваться по-рабочему, понятно? Есть вопросы?

— Всё ясно, спасибо! — Ответила довольная Рая.

Девушки вышли на улицу. Белые кудряшки облаков проплывали в чистом сероватом небе. Казалось, судьба улыбалась им.

— Что ты решила? — Спросила Рая у подруги.

Клара задумалась на минуту, затем ответила:

— Не знаю ещё, секретарём тоже хорошо, спокойнее, хоть и платить будут меньше. Пойдём, познакомимся с Анатолием, поговорим с этими женщинами, о которых он рассказал, а там и решу, что выбрать.

Девушки подошли к проходной порта и увидели на вахте пожилую женщину, обмотанную плотным шерстяным платком на пояснице. Рая, показав ей пропуск, с нескрываемой радостью объявила, что завтра она выйдет на работу оператором на телефонную станцию, а затем, через три месяца приёмопередатчиком.

Тётя Паша грустно глянула на неё и спросила:

— А лет-то тебе, сколько?

— Будет пятнадцать, скоро! — Гордо ответила Рая.

Вахтёрша сочувственно посмотрела на неё, и тяжело вздохнув, пропустила в порт.

Девушки прошли на территорию и увидели огромный корабль более ста метров, вокруг которого как муравьи сновали люди. Длинная цепочка грузчиков, человек двести с тачками тянулась к складу и грузовикам. Одни тачки были огромные, впереди их тянуло двое мужчин, третий толкал сзади, были тачки и чуть меньше, тогда её вёз один человек.

Слева от кормы корабля, работала широкая транспортная лента, на неё женщины заключённые грузили апатит, который затем попадал в трюм. Рая немного оробела от увиденного, а Клара вообще чувствовала страх. Они отошли на безопасное расстояние от женщин на ленте, но те увидели их и начали насмехаться:

— Что испугались? Да мы зэчки из Одессы! А ну, подойдите поближе, мокрощёлки наряженные!

Девушки быстро пробежали к кораблю и дежурному солдату возле него, предъявили записку начальника отдела кадров, рассказав, что хотят познакомиться с будущей работой и спросили Марину Кокорину и Анатолия.

Охранник пропустил их на палубу. Марина выбралась из трюма и познакомилась с девушками.

— Вот хорошо, а то несколько суток здесь нахожусь, у меня двое малолетних детей одни дома брошены, спасибо соседка присматривает. Выходи поскорее, но три месяца, больно долго.

— А где предыдущая сменщица? — Спросила девушка.

— Так посадили! Нина, звали её, платья и часы стащила. Муж туберкулёзник при смерти, да двое маленьких детей. Она нуждалась очень. Обыск дома сделали и нашли украденное. Теперь на лесозаготовке в лагере будет горбить лет пять, а ребятишек в детский дом.

Рая погрустнела.

— Вот и Анатолий! — Сказала Марина, представив подошедшего к ним парня.

— Здорово, малышка, так с тобой в паре будем работать? Сколько же лет тебе, что-то уж ты мала ростом! — Произнёс он, глядя на неё с доброй улыбкой.

Высокий, светловолосый, худой паренёк лет семнадцати смотрел покровительственно.

— Будет пятнадцать, скоро! Я не малышка, если что, так двину, мало не покажется, — смело воскликнула Рая.

— Ты что с Вологды? Там боевые девчата! Значит сработаемся!

Рая вернулась домой и гордо закричала матери с порога.

— Мама! Меня взяли оператором на телефонную станцию, и там буду учить английский язык три месяца, потом приёмосдатчиком переведут, завтра на работу!

Анна всплакнула, обняла дочку и сказала:

— Милый ты мой воробушек, вот и твоя пора настала улетать, да в жизнь страшную впрягаться! Ты смотри, ничего не бери! Будь осторожна. Слышала я, что приёмосдатчики часто меняются, ловят на воровстве, за тряпку или пачку масла в лагерь отправляют, а это всю жизнь поломает!

Первые три месяца промчались стремительно, хоть Рая упорно и учила английский язык, но мечтала поскорее стать приёмосдатчиком на кораблях.

Наконец этот день настал, и потекли тяжёлые трудовые будни. После первой недели по двенадцать часов в день, Рая еле доходила до дома и падала замертво от усталости. Ночью она видела в тревожном, коротком сне бесконечные ящики и мешки с яичным порошком, мукой, маслом, огромные трубы, какие-то моторы и механизмы. Всё это бесконечно крутилось в уставшей голове. Со временем девушка втянулась в трудовую жизнь порта.

Вскоре семье выделили комнату на улице Беломорской недалеко от Шуры. Жизнь налаживалась, младшие пошли в школу, с едой стало лучше и уже не голодали, как раньше.

За хорошую работу, Рая тоже получила крохотную комнату в маленьком бараке для работников порта. Там стояла кровать, тумбочка, стол, печка-буржуйка.

Маленькие дети её сменщицы часто болели, иногда девушке приходилось ночевать в конторке на пристани. Прошагать два километра до города к своему бараку, не было физической возможности от усталости, если смену нужно было принять через два или три часа. Поспав немного, она снова выходила на работу. Рая похудела, но постепенно втянулась в работу, быстро повзрослев, чувствуя большую ответственность. Несмотря на трудности, Рая сохранила оптимизм. Молодость брала своё и жизнь, порой, рисовалась в голове разноцветными красками.

Часть 4. Война

…Да разве ж об этом расскажешь
В какие ты годы жила!
Какая безмерная тяжесть

На женские плечи легла!

(Из стихотворения М. Исаковского «Русской женщине»)

Пришел июнь 1941 года. Война смешала все планы. Мирная жизнь рухнула, и город оказался без продовольственного снабжения совершенно. Магазины были пусты и даже детям перестали выделять хлеб, оставили карточки только для работающего населения. Все ближе подходила северная осень с колючими ветрами, заморозками и холодными дождями.

Николай сказал жене:

— Давай, Анютка, возвращаться в деревню, Молотовск в продовольственной блокаде и будет хуже, пока детей не лишились, уезжать надо! Даже мобилизованным грузчикам в порту стали выдавать четыреста грамм хлеба. А им строем шесть километров до порта дойти надо, двенадцать часов отработать, у них норма пять тон на человека за смену и снова шесть километров обратно. Райкa рассказала — сначала пригнали заключённых уголовников в порт, что называют себя «друзья народа», кинули на разгрузку оставшихся продуктов со склада, так они начали коробки вскрывать и есть, разбили, что могли, пришлось внутренние войска вызывать. Вот теперь только мобилизованные грузчики в порту и остались работать. Василий на пароходе устроился у него бронь от демобилизации, а я уже старый, как-нибудь в деревне переживём войну проклятую. Может, попробую и я к ним на пароход устроиться?

Анна заплакала и обняла мужа:

— Нету нам счастья, всё мы в дороге, словно цыгане! Когда уж прибьемся к какому-нибудь берегу?

— Эх ты глупая! Главное, все живы и не в лагере! Пол страны сидит за колючей проволокой в нечеловеческих условиях. Старшие дети работают помаленьку, жизнь ломают. Не печалься, это ещё не горе, вместе преодолеем невзгоды. А немчуру проклятую мы победим, не впервой нам их колошматить, вот увидишь, и будет у нас много радости впереди, надо верить, а иначе, как жить?

— Как подумаю о Рае, сердце сжимается, тяжёлая доля ей выпала, работает по двенадцать часов, а бывает и сутками в порту, в конторке поспит несколько часов и опять на работу, одно её на подмену ставят, она безотказная! Сколько так выдержит? Ей пятнадцать годков всего! — Горестно сказала Анна.

— Ничего, она среди рабочих людей, закалится духом, я в неё верю, зато жизнь не сломит в будущем, кто знает, что ей суждено пережить? Она ведь старшая среди сестёр, если что с нами случится, ей за семью отвечать. Главное Василия сберечь, а он поможет всегда, хорошо, что бронь у него от мобилизации. Капитан его хвалит и хочет сделать своим помощником. Не переживай, лапушка, моя, уладится всё, — ласково гладил Николай жену по спине, успокаивая потихоньку.

Задули холодные арктические ветра, льдом схватились лужи и болота. Рано пришла осень и жёстко заявила о себе как полноправная хозяйка, не давая никому расслабиться, то ледяным дождём пройдётся, то колючим, пронизывающим до костей ветром. Деревья сразу сбросили листья. Болотные кочки обозначились красной клюквой, а лес поник, как будто осиротел без цветастого наряда и стыдился оголённых веток, лишь мохнатые ели спокойно стояли во всей красе, раскинув зелёные пушистые лапы, да гордые сосны свысока покачивали головами проходившей Александре. Она посильнее запахнула шубейку и убыстрила шаг.

Наконец, женщина подошла к проходной порта.

— Здравствуйте, тётя Паша! Можно сестру увидеть? Мать очень беспокоится, как там она, подросток ведь совсем и почти нет известий от неё.

— Пропуск нужен, а то военное время, сама знаешь!

— Есть у меня бумага, подруга её Клара, выписала, я была в отделе кадров, — сказала Шура и протянула разрешение.