Бесплатный фрагмент - Внезапное и стихийное

Спасибо тем, кто помог мне это писать и решился это прочитать

***

Детству конец с надетой в морозы шапкой.

Надетой сознательно, без наставлений мамы.

Вдруг первый снег не кажется зыбкой сказкой,

а добавляет проблем и ломает планы.

Детству конец, когда Дед Мороз — не волшебник,

а просто актер, которому заплатили.

В душЕ ты, конечно, ищешь простых решений

и просишь в подарок на море виллу.

Просишь (конечно в шутку) закрыть кредиты,

отдых на Кипре, повысили чтобы ставку.

И добавляешь шепотом, чуть сердито:

«Пусть мама снова заставит напялить шапку».

К А.Н.

Не Моя разноцветная девочка,

с кем ловила ты утренний ветер?

Мне хотелось бы знать все до мелочи

о тебе. С кем и где ты?

Не Моя, кто в кофейных глазах твоих

ищет выхода или победы?

Кто опишет тебя сонатами,

отражением лунного света?

Не Моя, ты не вспомнишь и имени,

я пишу тебе через лето.

Ты, пожалуйста, уж прочти меня

и оставь меня без ответа.

***

Бессмысленные попытки буквы собрать в слова.

Я даже, боюсь, под пыткой, под пулей, пред зверем прытким,

сказать смогла бы едва, так правильно, так красиво, как это дано другим.

В них, в этих других, есть сила,

до дрожи и до надрыва

В душу вплетать стихи.

Касаться узором слова чужих и родных сердец,

пошатывать все основы, решать застарелые споры,

и просто заставить петь

Все чувства закрыты крепко в сплетенные тюрьмы слов.

Не били б они так метко по прутьям душевной клетки,

открыла бы я засов.

***

Есть внутри какая-то пустота,

всё никак не выходит выразить на бумаге.

Мне казалось, что жизнь — как игра, проста.

На любовном фронте, к примеру, ты собираешь фраги.

А семья — стратегия реал-тайм,

на работе — квесты и левел-ап.

Что до улицы — файтинг. Не бьют —

ударь.

Только вовремя скрой небылой азарт.

Но на деле всё оказалось куда сложней.

Осознание этого очень старит:

Мы играем сами и учим играть детей

в ту игру, в которой не знаем правил.

***

Мне протянет руку Она —

сероглазая, средних лет.

Для кого-то — ночной кошмар,

для кого-то — оплот надежд.

Чуть коснётся моих волос —

побелеет за прядью прядь.

Будет время и под откос

полетит молодая стать.

Мимолетной своей рукой

поведет за собою в след

в мир, где льется с небес покой

будто мягкий, игривый свет.

И исчезнет застывший шрам,

и забудется все, что есть.

Где состарилась и душа,

Сероглазой приходит Смерть.

***

И не будет мне чувства иного,

кроме бьющего с левой под ребра,

выбивая из лёгких со стоном

все, что мне бы хотелось запомнить.

И не будет мне сердца чужого,

а своё не собрать по осколкам.

Не сказали заветного слова,

за молчанье пожертвовав стольким.

Не помогут молитвы, обряды.

Не прижечь отболевшее спиртом.

Надо справиться как-нибудь с ядом,

с твоих губ мной когда-то испитым.

***

Я люблю ощущать своё сердце,

все извилины шрамов и трещин,

все забытые просьбы согреться

у костра, осветившего вечность.

Между сомкнутых век пляшет месяц,

тень бросая на чувство немое.

Я люблю ощущать своё сердце.

Вот бы

так

ощутить

и чужое.

***

От единственной мысли, похоже, схожу с ума.

Сигарет не хватает, как впрочем и воздуха в лёгких.

Зарекалась ведь, да только она что хмельной дурман,

опьяняет так, что падет самый стойкий.

От единственной мысли бежать на свет,

загудел в ночи запоздавший поезд,

не забудь, кричат, оплатить билет,

говорят про суд и слепую совесть.

А от мысли этой не убежать,

не укрыться в тамбуре с сигаретой,

мою душу поздно теперь спасать,

это будет нашим с тобой секретом.

Я схожу с ума, не могу уснуть,

там, на верхней полке, упершись в небо.

До меня по каплям, похоже, доходит суть,

не доходит только ее нелепость.

Моя мысль будто проклятый дар —

от неё не спится, и я спиваюсь.

А в груди плюс сорок — смертельный жар,

мне бы выжить, да только вот я не стараюсь.

И у мысли моей кофейного цвета глаза,

нежный голос, и руки такие родные.

И, пожалуй, мне нужно тебе сказать,

что у мысли твое беспощадное имя.

***

И на край света с тобой пойду,

босой по камням за тобой бежать

буду, шептать тебе милую ерунду,

и что там влюбленный должен пообещать?

Звёзды с небес, патроны в твой пистолет,

верность, покорность, преданность навсегда?

В общем я обещаю весь этот скользкий бред,

ну и, конечно, сердце тебе отдать.

Только, пожалуйста, дай мне хоть раз пожить,

дай мне почувствовать бабочек в животе.

Можно я буду тихо тебя любить,

чтоб без разборок, страданий, ну и тэ дэ?

Чтоб не хотелось выйти из кожи вон,

делаться кем-то, кто мне по натуре враг.

Не открывать в груди двадцать третий фронт,

не собирать потом всю себя в кулак.

Не заковать потом всю себя в металл,

и не разыгрывать глупых слезливых шоу.

Должен же выпасть шанс, хоть один из ста,

что это

будет

последний

на сердце

шов.

***

По граблям, да с особой прытью

скачешь, чтоб уж наверняка.

Жизнь твоя — как немой учитель

для глухого ученика.

Очень рьяно ножом-надеждой

вырезаешь в себе узор

Жизнь твоя — как слепой невежда,

расширяющий кругозор.

В бесконечном ряду одиночеств

каждый раз выбираешь своё.

Жизнь твоя — как поток пророчеств,

что Кассандра другим поёт.

Каждый раз в середине ночи

давишь в сердце тоскливый вой.

Жизнь твоя — постоянная точка,

обернувшаяся запятой.

Жизнь твоя — как безрукий боцман,

оказавшийся в шторм у руля.

Так задайся хоть раз вопросом:

Жизнь

действительно ли

твоя?

***

Как надоело, черт бы вас всех побрал!

Этот никчемный, вечный двадцатый вал

в море из пафоса и «неземной любви»,

топящий адекватности корабли.

Как же достала двусмысленность дел и фраз!

Что же, мать вашу, вгоняет вас всех в экстаз?

Ваше любимое: «Я — гордый волк-одиночка»?

Бред. Волк выживает в стае. Dixi. Точка.

Так надоело лбом прошибаться в двери

в глупой надежде и бесконечной вере,

что где-то есть те, кто умеет проще…

С чего

ты

решил,

что ты

действительно

стоящий?

***

Диалект пространства весьма богат

и понятен каждому, если нужно.

Под отборный утренний птичий мат