Бесплатный фрагмент - Витрувианский человек и Вероника

Вступительное слово от автора

Данное литературное произведение родилось не случайно. Собственно говоря, никакое творение, наверное, не рождается случайно. И тут автор может поспорить с великой русской поэтессой Анной Ахматовой, которая в своё время усмехнулась: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи…»

Эта история появилась на свет во второй год пандемии, нарушившей обычный ритм жизни миллиардов людей на планете. Как будто из гигантской машины жизни, вращающейся вслед за солнцем, выпал какой-то винтик, какой-то шурупчик, и всё пошло наперекосяк. Что-то случилось со временем. Для кого-то оно остановилось. Для других притормозило, а для некоторых людей обратилось вспять, отняв жизнь, тем самым вернув их в обратную точку отсчёта.

В Европе первой сокрушительный удар приняла Италия, колыбель европейской культуры. В данной книге автор упоминает некие общеизвестные имена и действуют некоторые реальные исторические личности в реальных исторических условиях, и даты исторических событий верны. Однако писатель предупреждает читателя, что роман не является документально-историческим и никоим образом не претендует на историческую достоверность описываемых событий, хотя автор самым скрупулёзным образом изучил данную эпоху с целью передачи её колорита и придания правдоподобности своему повествованию. Эта книга — художественная авторская интерпретация эпохи. Таким образом, рассказанная история не является историей в научном смысле этого слова, а лишь художественным вымыслом. Впрочем, о правдивости данного рассказа будет судить сам читатель.

Возможно, книга появилась на свет ещё и из-за тоски по путешествиям, временный запрет на которые явился ещё одним печальным следствием глобальной эпидемии. Человеческий ум изобретателен, и когда он не получает того обогащениями эмоциями и впечатлениями, которого жаждет и к которому стремится, он ищет другие пути насытиться, и тут включается воображение и пышным цветом расцветает фантазия.

С искренней любовью к Италии и итальянскому народу и с пиететом к бессмертным гениям Высокого итальянского Возрождения.

Глава 1

День, что называется, не задался.

Утром небо затянули тяжёлые свинцовые тучи, а Вероника не выносит дождь. Она, как кошка, увидев первые капли, падающие на землю, начинает испытывать стресс и тут же старается спрятаться в какое-нибудь уютное и элегантное местечко. Вероника — реальная женщина-кошка, но, разумеется, не в смысле героини хорошо известного фильма, которая не то спасает кого-то, не то кому-то мстит…

Движения Вероники плавны и грациозны, походка слегка пружинистая, а её голос завораживает, и тембр его приятен на слух, как кошачье урчание. Но она не белая и пушистая. Она может царапнуть и даже ранить, если больно затронуты сферы её интересов. Вероника — кошка, которая гуляет сама по себе. Она независима — как финансово, так и психологически — и уверена в себе.

В своё время родители Вероники чудесным образом одарили её самым подходящим именем. Оно происходит от латинского словосочетания vera icon, что означает «истинное изображение». По преданию, одна сострадательная женщина подала платок идущему на Голгофу Иисусу Христу, чтобы Он вытер лицо, обливавшееся кровавым потом. В вознаграждение на платке отпечатлелось Его лицо, а добрую женщину нарекли Вероникой (т. е. «истинное изображение». )

С раннего детства девочка рисовала буквально всё, что видела, и её изображение отличалось истинностью и подлинностью. С отличием окончив одно из престижных художественных учебных заведений столицы, Вероника поступила в Британскую высшую школу дизайна в Москве. Во время летних каникул родители снимали ей небольшую квартирку в Италии, она посещала там художественные школы и музеи и путешествовала по стране — и весьма недурно освоила итальянский язык. Последний год бакалавриата девушка уже обучалась непосредственно в Великобритании, в Хартфордширском университете в пригороде Лондона. Несмотря на то, что её специализацией был дизайн интерьера, по счастливой случайности она получила возможность в качестве преддипломной практики поучаствовать в команде разработчиков дизайна новой зубной щётки одного известного бренда. Её предложения по цветовой гамме продукта были учтены, после чего Вероника получила интересное предложение по работе. Проработав пару лет в одной из дизайнерских компаний, Вероника не только набралась профессионального и лингвистического опыта, но и успела разбить себе сердце в результате романтических отношений со своим боссом. (История хрестоматийная, но о ней позднее, либо она вовсе останется тайной.) Раненая, но не сломленная Вероника вернулась в Москву. Нужно ли говорить, что с подобным резюме она получила не одно предложение о трудоустройстве, выбрала лучшее и с головой погрузилась в работу. Довольно быстро приобретя престижные апартаменты в центре Москвы (вместо утренней пробежки — в Третьяковку!), Вероника пережила несколько скоропалительных романов в стиле «Любовь в большом городе» и дошла, а вернее, спустилась до той точки, которая называется пугающим словом «опустошение» или модным словечком «выгорание», причём не только в личном, но и профессиональном плане, что обескураживало её больше, чем что-либо другое.

В таком состоянии Вероника сидела в лаундж-баре в Moscow City, механическим кивком головы или вялой улыбкой приветствуя знакомых, снующих по заведению. «Никуда не скрыться», — с досадой посетовала она про себя.

Днём состоялся неприятный разговор с директором дизайнерской компании, в которой она работала. Они осуществляли разработку нового офисного пространства крупной иностранной фирмы, собирающейся обосноваться в столице. Директор, а если точнее, директриса (да не обвинят автора в сексизме!) была крайне недовольна уже третьим по счёту предложением Вероники. До невероятности напоминая героиню Мерил Стрип в фильме о муках издательского бизнеса в модной индустрии или умышленно подражая ей, Агата Амирановна, держа в руках бумажный вариант рисунка интерьера, забыла о приличиях и швырнула его на стол перед Вероникой, шипя сквозь зубы:

— Очередное фиаско! Что за цветовое решение? В таком офисе работать невозможно! Там находиться-то неприятно. Атмосфера гнетущая! Мрачно! Стены давят! У тебя депрессия, Вероника?

«Да, у меня депрессия», — подумала Вероника, но ничего не ответила. Собрав листки со стола, она пообещала доработать проект и учесть высказанные начальницей пожелания.

И вот она расположилась на уютном диване в лаундж-баре, но ей было неуютно и свет не мил, а вернее, вечер этого пасмурного, неудачного во всех отношениях дня. Дождь как зарядил с утра, так и стучал по асфальту до сих пор, и тёмные тени прохожих на улице сливались в неразличимую движущуюся живую массу, как на картинах импрессионистов — без голов, глаз и рук, обезличенные и сумрачные, как сгустившиеся сумраки. Расплатившись с официантом, Вероника заставила себя встать. Оказавшись в лифте, едущем на подземный паркинг на минус третьем этаже, она вдруг подумала: «Вот сейчас только застрять не хватает!» Несмотря на несколько лет работы в «Сити», она испытывала некий дискомфорт, оказавшись в одиночестве в холодной металлической коробке, спускающей её вниз уже в полупустом затемнённом здании — в катакомбы новой подземной парковки, претендующей на звание самой глубокой в Европе. Внешний вид лифта и сам по себе не отличался приветливостью; кроме того, он взывал к некоторым детским страхам Вероники. Будучи школьницей, она часто возвращалась домой одна. Семья жила на 30-м этаже высотки на Котельнической набережной. Входя в лифт, Вероника неуверенно нажимала на цифру 30 и тряслась все время его движения. Ей почему-то представлялось, что лифт не остановится на её этаже; не сделает этого и на последнем, 32-м, а взметнётся ввысь, пробивая крышу, и стремительно унесёт её к звёздам. «Только бы не застрял», — вновь промелькнуло у неё в голове, и в это самое мгновение свет в лифте погас и шум движения стих. Вздрогнув от неприятной неожиданности, она тем не менее не потеряла самообладания и на ощупь стала нажимать все кнопки подряд в поисках вызова аварийной службы. Лифт вдруг пришёл в движение, и даже включился свет, но совершенно необъяснимым образом он спустил её на минус шестой этаж, как бы развернув её детские страхи в обратном направлении. Минус шестой этаж находился ещё на стадии строительства. Двери распахнулись, и перед глазами молодой женщины предстала картина, напоминающая сцены из фильмов об апокалипсисе: огромное, покрытое строительной пылью необитаемое пространство с едва различимыми бликами света, проникающими неизвестно откуда, бетонными блоками, нагромождёнными друг на друга, витающими в пыльном воздухе обрывками бумаг и леденящей жилы тишиной. Вероника вскрикнула и нажала на кнопку «Вверх», но тут свет опять вдруг погас, и машина остановилась. Вероника нервно забила по всем кнопкам подряд и начала кричать в надежде, что её кто-то услышит, но напрасно. Она вспомнила про телефон, но он, конечно же, не ловил связь. Женщина начала судорожно перебирать в голове все возможные варианты выхода из ситуации. Дождаться, чтобы лифт опять непредсказуемым образом тронулся? Это практически означало ждать у моря погоды. «Впрочем, у моря было бы куда приятнее», — саркастически сказала она сама себе. Попробовать найти лестницу, соединяющую этажи парковки? Но она наверняка заблокирована или вообще не достроена. Да и как её найти в кромешной тьме? Используя свет от мобильника? Но Вероника тут же засомневалась в безопасности движения по совершенно тёмному строительному объекту, заваленному железной и бетонной арматурой. Тогда Вероника попробовала опять побарабанить по стенкам лифта в надежде шумом привлечь хоть чьё-то внимание наверху и даже стала кричать «Помогите!», но всё тщетно. Она устала и замолкла. Установилась как бы мёртвая тишина. Нереальная. Словно кто-то изъял Веронику из времени. Обессиленная, она сползла на пол и потеряла сознание.

Глава 2

Когда Вероника открыла глаза, она подумала, что ей пригрезился волшебный сон. Она решила, что ей снится галерея Уффици во Флоренции или залы Лувра. Она увидела множество лиц, большим кругом склонившихся над ней. На неё смотрели удивительнейшие персонажи с полотен гениальных старых мастеров, и Вероника с дотошностью художника начала их разглядывать.

У мужчин волосы были преимущественно гладкие, умеренной длины (приблизительно до плеч), горизонтально подрезанные на лбу. Подбородки выбриты наголо, и только остроконечные бородки нацелились на Веронику сверху тёмными клиньями. У представительниц прекрасного пола волосы были распущенными или заплетены в косу, которая венцом обвивала распущенный остаток. У некоторых косы укладывались спиралями над ушами или над затылком. Приглядевшись, Вероника заметила, что одежда окруживших её людей вполне соответствовала их удивительным лицам. Штанины-чулки на мужчинах были сшиты из эластичной ткани, и каждая штанина плотно прилегала к ноге, причём имела цвет, отличный от цвета другой штанины одного и того же владельца; либо одна штанина была гладкой, а другая полосатой. Штаны некоторых имели продольные разрезы, закрытые подкладкой из тонкой ткани и обтянутые шнуровкой. Некоторые штаны-чулки снабжались кожаной подошвой (!), а другие мужчины носили башмаки до лодыжек с отворотами белого цвета. Кто-то из мужчин накинул на голову капюшон плаща или кафтана, а на ком-то красовалась ступкообразная шапочка. Одежда на девушках и женщинах поразила её не менее. Платья имели короткие или длинные лифы с оcтроконечным вырезом; при этом вырез короткого лифа закладывался нагрудником. Кто-то из женщин носил плащ и беретообразную шапочку. На одной из них Вероника заметила жемчужные нити, щедро вплетённые в косу и проходящие дорожкой по лбу, а также вуаль. «Снится эпоха Возрождения!» — определила про себя Вероника и улыбнулась от удовольствия.

— Guardate, sorriso, e viva! Detto che e viva! — неожиданно услышала Вероника живую речь на одном из итальянских диалектов.

В первую секунду это её нисколько не смутило. Неисследованные лабиринты нашего подсознания способны создавать такие причудливые образы и такие явные, что порой, очнувшись от сновидения, мы всё еще можем осязать тепло приснившегося человека. Но в то же мгновение заговорили все окружившие её лица, и кто-то дотронулся до рукава её платья, невзначай царапнув её руку длинным ногтём, и это прикосновение причинило ей реальную боль.

— Может, она упала с лошади? Видать, нездешняя. Платье на ней странное. И волосы чуднó причёсаны. Должно быть, одна из заморских гостей герцога, — один из зевак высказал своё предположение всё на том же итальянском диалекте.

— Да нет, не может такого случиться! Гостья герцога была бы с сопровождением. Если бы она упала с лошади, её бы не оставили лежать на улице. Не может такого быть!

— Да это, наверное, одна из комедианток, что ставят новое представление во дворце герцога. Они могут кутить всю ночь напролёт, вот утром и не могут найти дорогу!

— Ну какая же это комедиантка! Платье на ней из невиданной ткани, да и скроено по-чудному.

Вероника мельком взглянула на своё Versace из вискозного трикотажа стрейч-дизайна и, к своему ужасу, начала догадываться, что сцена разворачивается наяву. Не найдя пока никакого удовлетворительного объяснения происходящему, Вероника решилась на самый банальный способ проверки реальности, а именно ущипнула себя за щёку, да так сильно, что вскрикнула от боли.

— Что болит у тебя? — тут же участливо поинтересовался кто-то и добавил при этом: — Ты кто? Понимаешь по-нашему?

Вероника заставила себя ответить:

— Non ricordo niente, — тем самым пытаясь дать себе время осознать происходящее.

— О, так это флорентийка! Говорит по-флорентийски! — (Вероника улыбнулась про себя, что не зря в своё время родители вкладывали средства в уроки итальянского с чудесным профессором лингвистики из Флоренции.) — Надо отвести её к герцогу! Точно вам говорю, это или его гостья, или одна из труппы комедиантов!

— Сможешь встать? — один из мужчин протянул Веронике руку. Она поднялась и осмотрелась вокруг.

— Где мы? — спросила она.

— Как это где? Там же, где и были вчера! — засмеялся один из толпы. — В Ферраре.

— А какой год? — c внутренним содроганием спросила Вероника.

— И правда, она ничего не помнит! Наверное, ударилась головой, падая с лошади. Тысяча четыреста восемьдесят девятый.

Глава 3

Италия заявила о себе как об унитарном государстве только в 1861 году, а в 1489-м на её территории насчитывалось большое множество разрозненных государственных формирований. После падения Западной Римской империи в V веке и разделения Италии полуостров охватила непрерывная борьба за воссоединение земель и восстановление национального единства. Приблизительно с XIII века его территория состояла из управляемых местными правителями городов-государств, которые сосуществовали с республиками Флоренции, Венеции и Генуи, а также с Папской курией в Риме.

К XV веку сформировались крупные государственные образования, правители которых имели смелые имперские планы. На юге укрепились королевства Неаполя и Сицилии, в которых господствовали арагонские правители из Испании. На севере простиралось богатое и влиятельное Миланское герцогство ломбардское. Некоторые другие государства — Феррара, Урбино и Мантуя были сравнительно малы, но с помощью дипломатических талантов, военного мастерства и покровительства наукам и искусствам добились поднятия своего престижа и политического веса. Несмотря на внешнюю разрозненность и независимость, ведь города-государства создавали и развивали свои формы государственного управления и обычаи, они были связаны прочными узами — как политическими, торговыми и дипломатическими, так и супружескими. Более того, будучи чрезвычайно талантливыми в коммерции, финансовом и банковском деле, а также в дипломатии, итальянские княжества смогли установить тесные связи с иностранными государствами, такими как Франция, Германия, Испания и Бургундия.

Большинство правителей городов-государств играло роль кондотьеров. Это название происходит от итальянского слова condotta — кондотта, что означает контракт на ведение военных действий. Дело в том, что некоторые из вышеупомянутых государств не могли похвастаться богатством местных промыслов и ресурсами и потому за довольно высокую плату предоставляли свои войска более могущественным правителям, т. е., по сути, их правители являлись командирами наёмных солдат. Вот почему знание военного искусства и умение ездить верхом приобретало особую ценность для правителя и всех готовых поступить к нему на службу. Некоторые кондотьеры настолько прославились своими победами в военных операциях, что другие герцоги отправляли к ним своих отпрысков на обучение. Кроме того, с середины XV века правители начали особенно ценить гуманистическое образование, вбирающее в себя христианские добродетели, рыцарские идеалы отваги, чести и славы, а также знание античного искусства управления и военной стратегии. Понятие «гуманизм» напрямую связано с «гуманитарными науками» — риторикой, грамматикой, поэзией, историей и философией. Достойным уважения является тот факт, что даже в те далёкие времена нередко и жёны правителей имели доступ к гуманитарному образованию и играли активную роль в принятии решений в политической и художественной жизни, делая художникам серьёзные заказы, тем самым внося свою лепту в развитие эпохи Возрождения.

Что поражает ещё более, любой человек, стремящийся к идеалам добродетели и благородства, мог достичь того же положения в обществе, которое иным было гарантировано их знатным происхождением или титулом. Профессия служила ключом к успеху и могла существенно поднять человека вверх по социальной лестнице. Талантливый и упорный финансист, юрист, врач или художник мог получить дворянский титул. Соответственно, можно легко прийти к умозаключению о глубокой врождённой демократичности итальянского сознания.

Данный период также отмечался бурным расцветом придворной бюрократической машины. Двор герцогства Феррары, например, насчитывал около 500 человек, держащих в своих руках изящные нити филигранной системы правления. В этом городе-государстве проживало прогрессивное сообщество поэтов, учёных, ораторов, художников и педагогов. Именно под влиянием этого сообщества правитель-гуманист, выстраивая стратегию и тактику своей политики, брал за эталон античных государственных деятелей, всецело подражая им в выборе нравственных идеалов и способов государственного управления. Таким образом, этому небольшому княжеству, которым управляло семейство Эсте, удалось создать свою, необыкновенно яркую и самобытную культуру, и некоторые историки осмеливаются называть Феррару столицей Ренессанса.

В 1489 году Феррарой правил герцог-кондотьер Эрколе д’Эсте, законный сын своего предшественника. (Случаи, когда незаконнорождённые дети приходили к власти при загадочных обстоятельствах или путём хитроумных интриг, были нередки.) Более того, наличие детей вне брака являлось довольно-таки распространённой, почти обыденной ситуацией. Однако следует отдать должное мудрости и великодушию многих государей, которые воспитывали своих незаконнорождённых потомков вместе с законными детьми; более того, всячески стремились их пристроить в благопристойные браки с титулованными вельможами, таким образом смывая их позорное клеймо «бастарда». Итак, Феррарой управлял законный правитель Эрколе. В своё время он весьма разумно женился на Элеоноре Арагонской, дочери неаполитанского короля, что в значительной мере повысило престиж небольшого княжества Феррара. В 1489 году супружеская пара уже имела трёх взрослых детей — Беатриче, Изабеллу и Альфонсо, и намечался брак одной из дочерей с представителем другого княжества.

Эрколе, получивший свой титул по закону, чрезвычайно гордился своим высоким статусом и, являясь истовым католиком, считал свою власть исходящей от Бога; и на монетах представлял себя не иначе, как Divus, т. е. «божественный». Демонстрировал он свой высокий титул через «великолепие». Следует отметить, что теория Аристотеля о великолепии стала чрезвычайно популярной во времена Возрождения, как и многие другие концепции и идеалы Античности. «Великолепие» подразумевало достойное оформление церкви и превосходящие все похвалы устройство и декорацию утопающего в роскоши дворца, а также разнообразные общественные проекты и помпезные церковные шествия и празднования. Таким образом, являясь рьяным приверженцем этой теории, Эрколе стал претенциозным меценатом и выделял щедрые суммы на развитие искусства и архитектуры, и его супруга Элеонора полностью разделяла как религиозные верования мужа, так и его любовь к различным искусствам и поддерживала его бесчисленные пожертвования на украшение церквей и монастырей. Его масштабное меценатство началось с создания одного из крупнейших в Европе церковных хоров. Эрколе нисколько не скупился при осуществлении своего грандиозного проекта, и ему удалось выманить лучших певцов из-за границы: из Нидерландов и Франции и других европейских государств, — а те уже в свою очередь разбредались на поиски местных талантов. Но Эрколе также продвигал и светское искусство. Популярная в то время франко-нидерландская музыка стилизовалась, и традиционный придворный танец обогащался новой ритмикой движения; в результате чего создавались не только религиозные драмы, но и светские постановки. Особую популярность снискали впечатляющие intermezzi — небольшие, но чрезвычайно выразительные музыкальные пьесы между актами театрализованного представления. Неудивительно, что при дворе Эрколе имелась собственная театральная труппа, исполняющая различные театрализованные представления для увеселения герцога и членов его семьи, а также для развлечения многочисленных гостей, посещающих его.

К сожалению, в претворение в жизнь его прогрессивных нововведений вторглась разрушительная война с Венецией, длившаяся с 1482 по 1484 год. Многие здания города и некоторые виллы подверглись разрушению. Постепенно приходя в себя после поражения, которое нанесло не только существенный экономический ущерб герцогству, но и унизительный удар по его репутации правителя, Эрколе принялся за восстановление и укрепление и первого и второго.

Был обновлён фасад Палаццо Скифанойя (чьё название буквально означает «бегство от скуки» или «презрение к скуке»), который по сути являлся важным загородным административно-развлекательным ансамблем. Затем Эрколе начал осуществлять масштабный проект расширения города, пролагая улицы за его пределами в сельской местности и продавая участки для городской застройки. Проект был призван решать как экономические, так и оборонительные задачи; также герцог вынашивал и другие, не менее грандиозные планы.

В то время, когда Вероника самым необъяснимым образом оказалась в герцогстве, стоял месяц апрель, и в княжестве готовилось театрализованное действо под названием «Страсти Христовы», ввиду приближающейся Страстной недели и Пасхи. Во дворе герцогского Палаццо Скифанойя был установлен огромный помост, на котором расставили пять не до конца иллюстрированных деревянных конструкций, заменяющих декорации. Вокруг кипела работа! Местные художники дорисовывали Голгофу, актёры репетировали роли; другие мастера изготавливали маски и создавали костюмы.

К постановкам часто привлекали и странствующих комедиантов — например, ввиду внезапной болезни одного из постоянных членов герцогской труппы, либо по другим обстоятельствам, или просто потому, что герцогу и его окружению приглянулся кто-то из гастролирующего балагана. Поэтому совсем не удивителен тот факт, что Веронику в её необычном для местного глаза одеянии приняли за актрису, собирающуюся принять участие в театральной постановке, и повели в резиденцию влиятельного герцога, где и проходила подготовка к знаменательному событию.

Глава 4

Когда несколько участливых, а может, любопытных (чем дело закончится?), а возможно, и просто бездельников сопровождали Веронику в Палаццо, она старалась отмалчиваться и не отвечать на вопросы, судорожно пытаясь соединить в своём мозгу нити произошедшего и происходящего. Удивительнейшие свойства имеет человеческая память! Проходя по улицам города, она мгновенно удостоверилась в том, что он является именно Феррарой, а не каким-то другим поселением. Дело в том, что современный облик города, который Вероника неоднократно посетила во время своих студенческих каникул в Италии, создавался именно на рубеже XV–XVI веков под неусыпным руководством герцога Эрколе и благодаря выдающимся работам архитектора Россетти, а также других замечательных зодчих и художников. Вероника ступала по камням недавно вымощенной улицы Корсо Эрколе д’Эсте, задуманной в качестве главной артерии города и ведущей с юга на север, однако женщина умозаключила, что они движутся в противоположном направлении. Чуть поодаль Вероника заметила только что возведённую по проекту архитектора Альберти колокольню кафедрального собора, выполненную в классическом ренессансном стиле. Она увидела грозный дворец герцога, Палаццо д’Эсте, который уже приобрёл современные формы и размеры. Шествуя далее, Вероника узнала могущественный и неприступный замок герцогов д’Эсте, Кастелло, с мощными башнями и стенами и окружённый рвом с водой. Как ей сообщил «по секрету» один из сопровождающих, по повелению герцога уже соорудили подземный переход, соединяющий Палаццо с Кастелло, призванный защищать герцога и его окружение от возможных мятежей, бунтов и заговоров. Приближаясь к сельской территории, на которой уже активно возводились новостройки, Вероника отметила про себя, что всемирно известный Алмазный дворец (Палаццо деи Дьяманти), облицованный рустом, как бы «огранённым» алмазами, ещё не построен, но уже заложили фундамент. Она узнала и другие достопримечательности Феррары, но её память самым упрямым образом отказывалась предъявить ей тот момент, когда из своей действительности Вероника перешла в другую, абсолютно осязаемую реальность, в подлинности которой она уже ни на миг не сомневалась. Последнее, что Веронике удавалось довольно чётко воспроизвести в памяти из прежней жизни, так это неприятный разговор с директрисой, недовольной её офисным дизайном. Также она смутно припоминала, что вроде бы провела какое-то время в лаундж-баре, где поразмышляла о своем неудачном дне и проваленном проекте. Но тут её воспоминания обрывались, и её память ставила некий барьер, который ей никак не удавалось преодолеть. Руководствуясь непреложной истиной, что молчание — золото, она хранила его практически всю дорогу, отнекиваясь фразой, что ничего не помнит, и внимательно впитывала информацию, которая могла бы ей помочь в её необыкновенном положении.

От своих спутников она узнала о готовящемся театрализованном представлении Страстей Христовых в Палаццо Скифанойя и сделала правильный вывод о том, что они направляются именно туда. Изначально Палаццо был задуман как загородный охотничий дворец семейства Эсте, резиденция для отдыха на лоне природы, соответственно, находился за пределами города. Когда Вероника и её сопровождающие оказались в сельской местности, по дороге им встретились два стражника, ведущие человека в охотничьей шляпе с пером. Руки его были сомкнуты цепями, но по его весёлому и довольному виду никак нельзя было предположить, что его волокут в темницу.

— Кто это? — не удержалась от вопроса Вероника, давшая себе обещание хранить молчание, настолько необъяснимым ей показалось поведение человека.

— Так это один из придворных егерей, — ответил один из спутников.

— А куда его ведут? — полюбопытствовала Вероника.

— Как это куда? На суд, конечно! — воскликнул спутник. — Эти ребята втихаря подторговывают фазанами из герцогских охотничьих владений. По сельским дорогам много кто проезжает, и есть желающие полакомиться фазанчиком за малую цену. На рынке-то такого не купить за один сольди!

— А что это он такой беззаботный, если его на суд ведут? — не унималась Вероника.

— А чего ему печалиться, — усмехнулся собеседник. — Страстная неделя настаёт. Так каждому известно, что герцог отпускает разбойников, арестованных накануне Святой недели. Проявляет, так сказать, милосердие и великодушие!

«Тоже мне, Понтий Пилат нашёлся», — усмехнулась Вероника про себя и опять замолчала.

Вдали уже замаячила длинная стена Палаццо, и Вероника внутренне сжалась от тревожного ожидания того, что притаилось для неё за протянутыми стенами дворца.

Глава 5

На удивление Вероники, совершенно беспрепятственно войдя в просторную арку, вся компания очутилась в широком внутреннем дворе дворца, где мгновенно в глаза бросился сооружённый помост для театрального представления. В тени нескольких широкоствольных дубов, росших во дворе, что-то мастерили какие-то люди; а по просторам двора с достоинством прогуливалось несколько павлинов, как бы присматривая за всеми и всем происходящим.

Один из сопровождающих, по имени Фабрицио, явно чувствовал себя довольно уверенным в этой местности, потому что, как выяснилось, был одним из местных художников, нанятых для строительства и украшения декораций. Он окликнул по имени какого-то человека в странном одеянии — видимо, актёра, репетирующего роль, а тот, в свою очередь, на несколько минут удалился. Вернулся он в сопровождении высокого, статного, но уже немолодого человека, который и являлся управляющим герцогской труппы.

— Нет, это не наша девица, — сразу закачал головой управляющий, — никогда и не видел в городе, — и уже захотел уходить.

Вероника в тот же момент смекнула, что её и так незавидное положение может в следующую секунду стремительно ухудшиться до катастрофического; и она рискует остаться совершенно одна, без крова, пропитания и какого-либо покровительства в чужом городе, да ещё и в другом столетии! И неожиданно для себя она вдруг выпалила:

— Я отстала от своей труппы… Как — не помню. Но я умею выступать, а ещё я помогала иллюстрировать декорации.

В то же мгновение она испугалась из-за сказанного, так как засомневалась, не утратила ли она способности художника при невероятном путешествии во времени.

— Ты гляди, память вернулась! — воскликнул один из её сопровождающих.

Услышав её речь, Адриано, управляющий, обернулся и даже дружелюбно улыбнулся.

— Да ты славно говоришь на флорентийском языке! И зубы какие белые! — не постеснялся он сделать ей прямолинейный комплимент. «Да уж, знал бы ты, сколько денег я отвалила за процедуру отбеливания в клинике Belle», — усмехнулась про себя Вероника.

— Сколько тебе лет? — продолжал Адриано. — Не больше двадцати трёх ведь так?

Вероника, которой было немного за тридцать, мысленно поблагодарила его ещё за один комплимент. Однако он тут же добавил:

— Ну, конечно, уже не очень молодая (в ту пору расцвет женской молодости приходился примерно лет на пятнадцать), — тут же он подлил ложку дёгтя в бочку с мёдом. — Но ладно, так уж и быть, оставайся, пригодишься. Что-то Беатриче (вероятно, одна из актрис) неважно себя чувствует, как бы не разболелась перед представлением. Оставайся! Тебя как зовут-то?

— Вероника, — выкрикнула радостная Вероника.

— Пока не очень-то радуйся! Когда приедет герцог, он посмотрит на тебя и утвердит — или не утвердит. А пока держись Фабрицио. Ему надо гору дорисовать. Пусть посмотрит, на что ты годишься. Может, хоть краски умеешь смешивать, женщина, — высокомерно усмехнулся Адриано и скрылся в небольшую дверь, которая, вероятно, вела в помещение, где проживали актёры, или в мастерские, где трудились оформители.

Некоторое время Вероника пробыла во внутреннем дворе замка. Она старалась ни на шаг не отставать от Фабрицио, который привёл её туда и в котором видела ту самую соломинку, за какую хватается утопающий. Она следовала его указаниям: то принести воды, то почистить кисти, и даже смешать два тона краски, что получилось у неё весьма неплохо и заслужило одобрительного взгляда её наставника. При этом женщина украдкой разглядывала окружающую её обстановку и людей.

День стоял весенний, солнечный, но ещё не жаркий. Чирикали весёлые птички, и в унисон пташкам, празднующим приход весны, задорно напевали люди, снующие по двору туда и сюда. Каждый занимался своей работой, и казалось, им и дела нет до Вероники после нескольких первых любопытных взглядов. Её необычайный вид никого уже нисколько не смущал. Видимо, комедианты успели насмотреться на всякое, занимаясь всю свою жизнь лицедейством; и ничто их уже более не удивляло.

Вероника даже успела внутренне успокоиться и утолить голод, после того как Фабрицио угостил её куском творожно-медового пирога, вероятно оставшегося с герцогского ужина, и кружкой укрепляющего красного вина. Приободрившись, Вероника начала свыкаться со своим новым положением, правда, была несколько шокирована санитарно-гигиеническими условиями, в которых она оказалась. Например, туалет представлял собой небольшое углубление в стене, закрытое, если так можно выразиться, развевающейся на ветру шторкой. Внутри углубления Вероника обнаружила скверно пахнущую сточную яму, представляющую собой не очень эффективную канализацию. Её также поразило ещё несколько бытовых нюансов; но выбирать женщине не приходилось, и она вынужденно смирилась со сложившимися обстоятельствами, теша себя надеждой, что обстоятельства эти носят временный характер и что в любую минуту может произойти магическое возвращение в её реальность. А пока она даже решила по максимуму воспользоваться своим необычным положением и впитывать каждый звук, каждое слово и вообще всё — зримое и незримое.

Не успела она немного успокоиться, как во дворе появился Адриано и огласил приезд герцога, который выразил желание лично взглянуть на новенькую в канун столь значимого театрального действа.

— Следуй за мной, — повелительно сказал Адриано и указал рукой на другую дверь, которая, очевидно, вела в помещение правителя.

Дрожащая Вероника послушно последовала за ним. «В конце концов, что это, первое в моей жизни собеседование по поводу новой работы?» — пыталась она поднять свой дух, шутя про себя.

Адриано поднялся по лестнице на второй этаж, где и размещалось семейство князя во время пребывания в Палаццо, и они шли какое-то время по длинной анфиладе. Дверные проёмы залов и комнат были расположены на одной оси, что создавало сквозную зрительную перспективу. Для усиления оптического обмана в конце анфилады размещалась картина с безбрежным морем и линией горизонта, что усиливало эффект бесконечности, и казалось: вот ещё один шаг — и идущий нырнёт в волны! Именно в конце анфилады и находился студиоло, или, иными словами, кабинет герцога.

Войдя, они обнаружили там одного из придворных, который любезно попросил их подождать герцога. Таким образом, у Вероники появилось время разглядеть кабинет.

Студиоло не отличался большим размером, но тут же поразил Веронику-дизайнера своим безупречным аристократизмом и изысканностью. Стены студиоло были украшены циклом живописных полотен с изображением муз. Их фигуры, изящные и грациозные, выполненные в лучших традициях античного искусства, в соответствии с модными течениями той эпохи, радовали глаз и возрождали античный дух. «Поистине, великолепие! Другого и слова не подберёшь!» — восхитилась Вероника вслух.

Но более всего её потряс шикарный гобелен, висящий на стене за дубовым инкрустированным столом Эрколе. В ту пору в итальянских княжествах распространилась особая мода на нидерландские гобелены, и каждый Синьоре жаждал их приобрести. Гобелен в студиоло Эрколе имел внушительные размеры и являл собой библейскую сцену, в которой Авраам, первый названный Богом патриарх еврейского народа, намеревался исполнить Божье повеление и принести в жертву своего единственного сына Исаака. С обезумевшим лицом Авраам занёс свой блистающий нож над Исааком, поднятым им в воздух над уже пылающим костром, но над ним вдруг возникает ангел, хватает его за волосы и предотвращает трагедию. Под ветхозаветной сценой на гобелене имелся красивый орнамент, отделяющий её от аллегорического женского образа со смиренным лицом и склонённой головой, и виднелась надпись на латыни, гласящая: «Повиновение». Аллюзия была очевидной. Герцог ещё раз напоминал подданным о «божественном» происхождении своей власти; он будто отождествлял себя с самим Богом и грозно требовал: «Повинуйтесь мне!»

Гобелен был соткан из шёлковых, серебряных и золотых нитей. Под лучами проникающего в студиоло солнца он переливался сверкающими красками, а языки пламени костра, казалось, вот-вот сойдут с гобелена и охватят весь кабинет. «Настоящий шедевр!» — восхитилась про себя Вероника.

Под сильным впечатлением от увиденного, Вероника на мгновение забыла о судьбоносном характере предстоящей встречи с герцогом, но вдруг отворившаяся дверь заставила её очнуться.

Когда герцог вошел в студиоло, Веронике мгновенно пришла на ум старинная европейская поговорка, кажется, английская: «Если ты хочешь быть королём, ты хотя бы должен выглядеть как король». Правитель являлся живым олицетворением этого высказывания.

Мужчина был довольно высок по тем временам, с уже седеющими волосами, пышной седой бородой и богатыми усами, и достаточно корпулентный или казался таковым в пышных одеждах. Длинные чулки поднимались выше колена и дополнялись набедренными штанами, завязанными атласными лентами под коленями, поверх чулок. Бархатный камзол шоколадного цвета, искусно прошитый золотыми нитями, снабжался собранными в правильные складки полами. Великолепный нагрудник из бархата чуть более светлого тона облегал шею. На нагруднике красовалась массивная золотая цепь, усыпанная драгоценными камнями. Поверх камзола герцог носил длинный кафтан, отороченный красивым мехом, рукава которого были вздуты у предплечья и сужались к кистям. Его стать и весь его внешний облик излучали самодовольство, внутреннее спокойствие и полную убеждённость в своей непогрешимости и высочайшем статусе.

Вероника выдохнула и поклонилась. Выслушав вкратце изложенную Адриано историю о её загадочном появлении, герцог вдруг шутливо поинтересовался, не является ли она шпионом вражеского государства. «Века сменяют друг друга, а люди остаются всё те же», — с грустью подумала Вероника. Неожиданно Адриано вдруг вступился за неё, подтвердив, что она уже успела потрудиться и показать, что может быть полезной. Герцог дал ей листок бумаги, спросил, умеет ли она читать, и, получив утвердительный ответ, попросил прочесть несколько строк из предстоящей пьесы. Вероника исполнила его повеление. Он остался весьма довольным её флорентийским произношением и одобрил её в качестве нового члена труппы. Воздав правителю полагаемые ему почести и раскланявшись, она и Адриано покинули его кабинет.

По пути обратно Адриано объявил ей, что кров и ночлег ей выделяли в специальном помещении в Палаццо, отведённом для труппы; провиант два раза в день, состоящий из кружки вина, куска хлеба и сыра или каких-либо остатков от трапезы княжеской семьи и её окружения. Более того, ей даже полагалось некоторое жалованье за выполненную подённую работу, в том числе исходящего дня. Получив несколько мелких монет от члена труппы, который выполнял функцию казначея, Вероника, у которой уже всё совершенно смешалось в голове, незамедлительно отправилась спать и мгновенно уснула блаженным детским сном на не очень удобной деревянной кровати, покрытой пучком соломы и какой-то материей. Проваливаясь в глубокий сон, она всё же успела подумать, что завтра она каким-то фантастическим образом проснётся в своей комфортабельной постели в новомодной квартире в фешенебельном районе в центре Москвы, но этого не произошло. Пропели первые петухи. В довольно душное помещение актёрской гильдии проникли первые лучи нежного весеннего солнца, и она услышала голос Адриано: «Ребята, вставайте! Скорее! За работу!» Вероника открыла глаза и, совершив незамысловатый утренний туалет в виде протирания влажной тряпочкой, вышла в залитый светом двор.

Глава 6

Прошло несколько дней, не особо отличающихся друг от друга. Вероника постепенно стала обживаться в необычной обстановке герцогского дворца. Она, по правде говоря, очень страдала от непривычных бытовых условий, каждый раз сталкиваясь всё с новыми и новыми неприятными деталями. Например, «чистка» зубов представляла собой довольно странную процедуру: для этой цели использовался кусочек твёрдой шероховатой материи, после трения которой рот полоскали уксусом, оставляющим кисловато-горьковатый привкус практически на целый день. Что совершенно возмутило её, так это то, что тряпочкой могли воспользоваться несколько человек! Также она столкнулась и с другими, не менее обескураживающими подробностями окружающего её быта, о которых в приличном современном обществе даже как-то неловко рассуждать. Но Вероника старалась, что называется, «абстрагироваться» от подобных вещей, поскольку понимала всё своё бессилие изменить что-то.