Бесплатный фрагмент - Вездесущий

Вездесущий
(Фантастическая повесть)

Ветер, завывая, кружил, драчливо наскакивая на сухие стебли полыни, сбивал остатки семян на пористый грязный снег. Швыряя обрывки бумаг на капот машины, злился. Хмурый февраль рано сдавал свои позиции. Стужа и позёмка резко сменились на слякоть, пришедшую с тёплыми ветрами и жаркими по-весеннему лучами солнца. Но, этот день не радовал ясной погодой. Злой февраль решил покуражиться напоследок; дрожал от ненависти, путаясь в голых ветвях тополей; ломал трухлявые сучья, бросая их к корявым корневищам старых великанов. Рваные облака стремительно неслись по грязному серому небу, создавая впечатление, словно ты летишь в неизвестную чужую зыбкую даль. Порывы ветра ударяли с разных сторон, покачивая машину, навевали сон. От этой кружившей голову гонки было тоскливо.

Андрей, грустно смотрел на стремительно пролетающие бесформенные облака: низкие, мрачные, убегающие за далёкий горизонт, размытый сигаретной дымкой и думал: «Неужели жизнь, так неразрывно связана с природой?» Состояние души и общий настрой, ностальгия по какой-то другой, неизведанной жизни, тоска от прозябания, похожая на эту пасмурную, неуютную погоду, навевали глубокие мысли, с вуалью пришедшей неведомой доселе философии. «Неужели, неужели?»

Андрей закрыл глаза, стараясь увидеть мир другими глазами. Мечтая о какой-то несбыточной фантастической жизни. Дремотное состояние наливало веки свинцовой тяжестью.

Клиент, которого он доставил сюда, не спешил возвращаться. Он уже подумывал, не смотаться ли с этого неприветливого места…. Но, хороший аванс и обещание щедро расплатиться удерживали его на месте. Последнее время с работой не ладилось, и финансовое положение заставляло Андрея иногда подрабатывать извозом.

Окинув взглядом пустырь и старые склады, похожие на заброшенные сараи, выложенные из красного кирпича с уже облезшей со стен серой штукатуркой, и только собирался удобнее расположиться на сиденье, как увидел человека, выбежавшего из-за угла старого убитого временем здания на пустырь. Это был клиент, которого Андрей привёз сюда полчаса назад. Движения у него были, как у раненого зверя. Он припадал на ногу, держась за бок правой рукой, с тревогой оглядывался назад. Движения его были торопливы и методичны, словно он делал специальные упражнения, стараясь выполнить их, как можно быстрее.

Выстрелы грохнули неожиданно. Следом за парнем выскочили два человека спортивной наружности. Они быстро приближались к раненному парню, волочившему за собой дипломат, обляпанный грязью.

Андрей понимал, что раненый стремится к машине, он был уже рядом, глаза его, умоляли — не уезжай! Андрей завёл двигатель, боясь, что тот заглохнет, прибавил газу. Он не был трусом, и первое желание было помочь человеку совершенно беспомощному в этой патовой для него ситуации.

Грохнул ещё один выстрел, прошивший парня насквозь. Пуля, вырвав куски мяса с одеждой и кровью, тенькнув где-то по кузову рикошетом, взвизгнув, ушла вглубь пустыря. Парень споткнулся и упал лицом вниз. Судорожно дёрнувшись, замер.

Андрей смотрел на распластанное тело широко раскрытыми глазами, его собственное тело словно парализовало, он не соображал, что делает. Выстрелы, произведённые по его машине, заставили очнуться. Парни приближались, стреляя на бегу. Двигатель взревел, и машина, развернувшись на месте, понеслась на преследователей. Зачем Андрей это делал? Одному Богу известно.

Он увидел расширенные зрачки врага и чёрный провал дула направленного прямо в его переносицу. Ствол резко дернулся, шею обожгло, и острая боль пронзила всё его тело. Нога бесконтрольно надавила на газ, и машина стремительно понеслась, надрывно ревя всеми своими оборотами на высокий фундамент старого здания.

Андрей не почувствовал удара, и не видел, как лимонка, пробив лобовое стекло закрутилась на коврике возле пассажирского сиденья — он был без сознания. Мощный взрыв буквально разметал машину по пустырю. Тело Андрея отбросило далеко от машины. Неестественная поза и разодранная в клочья одежда, залитая кровью — всё говорило о страшной нелепой смерти.

Парни, упав на землю, смотрели на полыхавший остов машины. Первым поднялся коренастый брюнет. Осмотрев грязную одежду, грубо обругал владельца полыхавшей машины.

— Ну и придурок — мать его. В грязь сука нырять заставил. Урод ненормальный! —

Высокий, крепкий блондин расхохотался, глядя на своего кореша.

— Ну и чума ты болотная, всю машину уделаешь! Как задницу выпачкать умудрился? — и он вновь затрясся от безудержного хохота.

— На себя посмотри — красавец! Сам весь в таком же дерьме, — брюнет вразвалку подошёл к парню, пнул по руке, мёртвой хваткой сжимавшей ручку дипломата.

— Ну, ты что кореш вцепился как в своё собственное, — и он с трудом разжал холодные посиневшие пальцы, коченеющего на холодном ветру трупа. -Смотри! Вот жадность человеческая, и на том свете с баблом расставаться не хочет!

Блондин тревожно окинул место трагедии, оскалился зло.

— Ты давай пошевеливайся, двигай своей грязной жопой. Не дай бог, сюда кто-нибудь нагрянет! Я тебе самому башню снесу. Понял?

Брюнет давно привык к резким переменам настроения блондина, но они всё больше и больше раздражали его. «Надо когда-то кончать с этим придурком. Какого хрена он о себе возомнил? Над „филином“ никогда никого не было и не будет!» Он выхватил из-за пояса ствол, и буквально на долю секунды опередил своего кореша, выстрелив ему прямо в лицо. Блондин, падая, судорожно нажал на спусковой крючок, выстрелы, прозвучавшие дуплетом, ещё раз разбудили притихшую округу, сорвав с тополей стаю чёрных птиц, заметавшихся по небу с надрывным криком обиженного огромного животного.

Прижав крепко, грязный дипломат к груди, брюнет быстро побежал к припаркованной за складами машине. Взревев надрывно двигателем, старенький автомобиль рванул с места с пробуксовкой, выбрасывая густые клубы черного дыма, скрылся за поворотом.

Живой труп

Что за гул в ушах и неимоверная боль во всём теле? Тихий разговор и жуткая темнота. Где он? Попытался шевельнуться, но острая боль, бросила его сознание обратно в небытиё, и снова провал на долгие часы, выброшенные напрочь из его жизни.

Он и представленья не имел, что врачи, вот уже неделю бьются за его жизнь, сменяя друг друга и разводя руками от усталости и бессилия. «Этот парень безнадёжен, мы зря тратим на него драгоценное время. Больница забита пациентами, которым нужна реальная помощь, а это — просто кусок мяса без костей», констатировал пожилой хирург с лохматыми нависшими на глаза седыми бровями. «Хотя бы пальцем шевельнул, тогда бы другое дело! А так?» — и он безнадёжно махнул рукой.

«Что это он говорит, о ком, не о нём ли?» Андрей попытался открыть глаза, но что-то давило на лицо, на всю голову, на конечности, на всё ноющее тело. Ему хотелось крикнуть: «Эй, кто вы? Снимите же с меня эту тяжесть, освободите от давящих крепких пут». Но, его губы, казалось, просто чуть дрогнули.

— Мать его приходила — бедная женщина — на ней лица не было, ели откачали, после того, как сына увидела, — произнесла пожилая медсестра. — Объявить ей, что он не жилец — язык не повернулся.

— А крепкий парняга, другой бы давно загнулся, а у этого сердце как часы пашет, — восхищённо произнёс второй хирург. — Где видано, чтоб у простого смертного, сердце билось так ровно — с неизменной частотой всего — 46 ударов в минуту.

— Да, не иначе, как спортсмен! Кости с мясом срастаются на удивление быстро, а мозг сильно повреждён, и трогать нельзя. По снимкам видно — бесполезный вариант. Если только ради эксперимента… — покачал головой пожилой хирург. — Можно было бы его в клинику Назарова, да там, очереди, годами ждут…

— А что, если созвониться с самим Федором Михайловичем, может, заинтересуется нашим феноменом. С этим организмом, мне кажется, можно всё что угодно делать — всё выдержит! — и молодой хирург с надеждой посмотрел на своего старшего коллегу.

Андрей с трудом, но уловил смысл дошедшего до него разговора. Больше всего, его взволновали слова о матери, он уже понял, в каком он находится состоянии, и память отрывками, рваными фрагментами, восстановила недавнее прошлое. Особенно врезалось в память искажённое страхом лицо и чёрное жерло направленного на него ствола. Он понял, почему он ничего не видит — его голова, была плотно забинтована. По прохладному воздуху он определил, что от бинтов, свободны только ноздри и рот. Как же он сейчас выглядит? Его воображение, рисовало самые страшные картины…

— Эй, что за чудеса? — Все приборы ожили и показывают чёрт те чего! Что с парнем? — воскликнул кардиолог.

Все, кто был в палате, бросились к Андрею. Он чувствовал их дыхание и запахи. Затем, стали прорисовываться силуэты. Они странно нагромождались друг на друга, смешиваясь прозрачными студенистыми овалами, то уплотняясь до реальной видимости, то размываясь неопределённой жидкой массой по всему пространству. Андрей никак не мог сосредоточиться и понять, что у него со зрением?

Он прекрасно понимал, что глаза у него закрыты, на них плотная повязка, и видеть, он не может. Но тогда почему все находящиеся в этом помещении люди, ему до боли знакомы? Ведь он их ни разу не видел. А может быть, его привезли сюда в полном сознании и сейчас, он их прекрасно представляет? Ведь у него такое богатое воображение! Нет, стоп. А это, что такое? Прямо над его лицом склонился пожилой очкарик. Выпуклые линзы очков с чёткими отпечатками пальцев резко выдавались вперёд. За ними, на Андрея смотрели любопытные выцветшие бледно-голубые глаза. «Что это: сон, мираж, или явь?» этот вопрос не потребовал ответа.

Смотревший на него мужик, больно ущипнул Андрея за живот, и произнёс тоном великого знатока.

— Ну, что все задёргались? — Обыкновенный перепад напряжения — только и всего!

«Вот это да! Он, оказывается, видит с завязанными глазами!» Тут же вспомнилась байка о том, что перенесшие клиническую смерть, якобы видели себя со стороны и всё происходящее рядом с ними. «Может, он уже умер, и это его душа, передаёт в ещё теплящееся сознание то, где она витает, и скоро его Андрея, совсем не будет». Эта мысль омрачила сознание, и он вновь погрузился в туманное безмерное пространство, с ощущением боли и горечи.

— Его нервные окончания, не посылают в мозг никаких сигналов, или мозг их, вовсе не воспринимает. Жаль парня! — Если даже он когда-нибудь будет соображать, то, вряд ли захочет жить с таким обезображенным лицом. — Никакая пластическая операция не поможет, — печально изрёк очкарик.

«Не поможет, не поможет», крутилась в голове Андрея страшная фраза. Он почувствовал, что сильно устал и хотел спать.

Ощущение тяжести и неопределённого состояния, передалось во сне в диких кошмарах: Невообразимые монстры возникали в его воображении. Постепенно они превращались в людей, одетых в зелёные халаты, выпачканные кровью, с огромными скальпелями в окровавленных руках. Они склонялись над ним, шептали, о чём-то совещаясь.

Свет фонарей в операционной, больно резал глаза. Андрей зажмурился, и панорама резко сменилась: Речка с искристой прозрачной водой, и далеко уходящий пирс, маленькая лодка с вёслами покачивалась на волнах. Он несмело ступил на дно лодки, взял вёсла и оттолкнулся от берега. Лёгкое кружение головы от покачивания на волнах, яркое солнце и в лёгкой дымке лазурь неба, такого родного и близкого, что сердце защемило.

Белая песчаная коса берега удалялась, унося с собой образ матери, протягивающей к нему свои руки, умоляющие его вернуться назад к ней. Он какое-то время пытался усиленно грести, но, прощальный взгляд матери и ее силуэт, удаляясь, превращались в тоскливую, еле заметную точку. Вот она вовсе растаяла вместе с песчаной косой, и огромное водное пространство окружило его хрупкое суденышко со всех сторон.

В этом безлюдном мире, он оказался один на один на зеркальной глади воды, с затихшей в неподвижном пространстве природой. Мысли его, потекли ровно и сосредоточенно. Он сопоставлял прошлый мир, и пришедшее состояние одиночества. Мир, где бушевали низменные страсти, где алчность поглотила практически всё, и эта тишь, умиротворяющая сознание и лечащая душу. Хотелось крикнуть: — «Не будите меня! Не надо! Всё, что мне нужно — это мыслить, понять всю сущность этой непредсказуемой жизни. Но, это тягостное одиночество, если никого нет рядом, съест всё пространство и не оставит ничего кроме мыслей. Останется только тьма и ненужная никому философия».

Андрею, стало страшно от этих мрачных мыслей. Он не заметил, что уже давно проснулся. Свет выключен, но это ничуть не мешает ему видеть исключительно всё. Что самое забавное — он видел всю конструкцию внизу под собой. — Это его стало забавлять, и он начал медленно исследовать всё возможное, что попадалось в поле его нового видения.

Случайно, его ощущение коснулись тела. От неожиданности он внутренне вздрогнул. Он явно ощущал самого себя — это было его собственное тело. Уродливые рубцы ран, стянутые неровными швами под окровавленными бинтами. Он со страхом и внутренней дрожью, медленно приближался к своему лицу. Что надеялся он увидеть? Как бы медленно сознание не кралось, истина открылась страшной картиной, от которой сердце Андрея сжалось до острой боли, пронзившей всё его тело.

Он переборол себя, заставив вглядываться в изуродованное лицо, словно перед ним зеркальное отражение. Он смотрел на эти искромсанные наплывы мяса и плакал. Он не хотел жить. «Мать увидит его лицо без повязки и просто умрёт от горя. А встанет ли он, будет ли ходить? Или тяжким грузом, будет лежать, причиняя другим страдания и массу неудобств? Как уничтожить себя, как можно быстрее, не дав старухе с запавшими глазами покуражиться над ним, отнимая жизнь медленно по крупицам, наслаждаясь человеческими страданиями?»

Он погладил уродливые рубцы, и неожиданно провалился сквозь волокна мышц, до самых костей черепа. Страх, на какое-то время парализовал его сознание, вернув в истинное состояние, окунув его в кромешную тьму. Неприятное ощущение эффекта выключенного света, и вновь озарение, более сильное, поразившее окончательно воображение Андрея, заставив его, полностью изменить свою точку зрения по поводу феноменальных возможностей мозга человека. Он словно попал в другое измерение, в совершенно другой мир, возможности его разума казались безграничными, и Андрей стал искать новые возможности своих незаурядных, феноменальных способностей.

Он без труда подавил в себе все болевые ощущения, и вновь осторожно прикоснувшись к рубцам, стал постепенно разглаживать повреждённую кожу, скрывая безобразные шрамы на своём теле. Это было очень похоже на компьютерную графику, когда он просиживал часами, работая над фотографиями.

Он был прекрасным рисовальщиком — портреты из-под его быстрой, лёгкой руки, по заверениям друзей и близких людей, выходили просто замечательные. А какие великолепные прорисовки мышечного рельефа обнажённых тел! Он помнит первые свои рисунки, выполненные только на собственном воображении, интуитивно создавая образы, очень реалистичные и довольно пропорциональные. Но они ему не очень нравились, несмотря на то, что друзья утверждали — «рисунки просто изумительные, и ему нужно продолжать в этом направлении захватывающего искусства».

Он был предан своему делу, и решил досконально изучить анатомию человека и животных. Он знал практически, расположение, название, и назначение каждой мышцы. Как она выглядит в напряжённом и расслабленном состоянии. Его рисунки после такого исследования стали изумительными. Его знакомый ещё со школьной скамьи Николай Маркин, а сейчас восходящая звезда в мире искусства, великолепный портретист, помог Андрею выставить свои картины, пока в выставочном зале союза художников. Выставка вызвала горячие споры среди посетителей — особенно критиков и имеющих большой авторитет художников. Высказывания были столь противоречивы, что о конкретной оценке не могло идти никакой речи. Маркин многозначительно подмигивал Андрею и говорил: «Вот — это и есть настоящее признание твоего таланта, твоего труда, не прошедшего даром».

От этих слов, Андрею не становилось легче. Особенно обидным было то, что его считали копировальщиком. Якобы, он копировал великих мастеров анатомов, таких, как: Пименов, Брюллов, Иванов, Крамской, Фивейский, Леонардо да Винчи, Борис, Дюрер, анималист Ватагин, и многих других знаменитых художников и скульпторов. Не забыли упомянуть и лучшие издания по пластической анатомии. Всё это, в некоторой степени можно было понять: многие произведения Андрея, были слишком хорошо проработаны — это были настоящие учебные пособия. Он иногда применял постепенный срез, с глубоким проникновением сквозь мышечные ткани человеческого тела и животных, создавая очень эффектные текстурные формы. Он словно послойно проникал в человеческие тела и туши животных, стремясь при этом, придать фигурам, изумительно красивые ракурсы. Движения животных были всегда грациозны, а человеческие, словно застыли в неимоверном пластическом танце.

Совершенно случайно, именно в эти дни, выставку посетили эксперты лондонской академии искусств. Их изначальное желание, было приобретение нескольких рисунков, как они выразились, «у этого очень талантливого молодого человека». Но, прислушавшись к солидной и авторитетной публике, пока решили повременить, полистав анатомические каталоги, проверив их на соответствие плагиата со стороны художника.

Из-за некомпетентности критиков и своих коллег, Андрей понёс первые финансовые убытки. Андрею поступило предложение выставить свои рисунки в городской, картинной галерее, но то, что с ним случилось, порушило все планы. Свои рисунки он не успел забрать из зала союза художников, и судьба их, ему была неизвестна.

Тяжёлые мысли унесли его в прошлое… сюжеты, не дающие покоя, замелькали в хронологическом порядке, ставя всё на свои места. Он совершенно по-новому осмыслил всю свою жизнь, все поступки, что совершал когда-то. Ему стало не по себе оттого, что большую часть жизни он прожил впустую, отдаваясь сиюминутным слабостям. Почти вся она, отдана удовлетворению своих потребностей и амбиций. И только часть её, посвящена познанию мира — его видимой, реальной поверхности. Все его ошибки проступали так явно и с таким полным анализом, что не оставляли сомнений — мозг человека почти мёртв, и его включение находится в глубинах подсознания. Сильнейшая травма сместила приоритеты, и каким-то образом включила незадействованные резервы мозга. Андрей с каждой минутой чувствовал, что он уходит из этого измерения в другое, совершенно неизвестное человечеству. Оно пугало, и в то же время притягивало. Ведь это ощущение давало полную власть над собой, а возможно, в какой-то степени и над окружающим его миром.

Восстановление организма, происходило всё увереннее и быстрее. Его тело становилось совершенно ровным, мышечные волокна наливались силой. Кожа, нежная чистая и эластичная покрывала уже почти всё его тело. Только лицо оставалось нетронутым. «Что же ты так боишься Андрей?» думал он про себя. «Ведь ты художник, и сможешь воссоздать свой образ таким, каким он был раньше». Но решиться менять своё лицо, он ещё не мог.

В палату, стремительно вошла дежурная сестра — женщина средних лет. Включив свет, подошла к Андрею. Лицо её было сосредоточенным и грустным. Она скользнула быстрым взглядом по бинтам, и тихо прошептала:

— Боже ты мой, сколько же ты здесь будешь лежать без движения? Пролежни, уже всё тело покрыли! Сейчас я тебя разбинтую, пока никого нет. Протру твои раны. Больше недели без нормальной пищи, а какой тяжёлый! Сейчас я Полину позову, и мы с ней сделаем всё как надо. Потерпи родной — я быстро.

Она вышла из палаты. Андрей вновь остался один на один со своим одиночеством. «Сейчас он узнает, что с ним происходит, явь всё это, или просто галлюцинации больного мозга?»

Сестра вошла с полной женщиной, вероятно — это и была Полина. Вооружившись ножницами, они сосредоточенно приступили к работе. Андрей чувствовал их прикосновения. Вот ножницы разрезали бинт до самого колена, и никакой реакции со стороны женщин. Андрей, разочарованно подумал: «Калека несчастный, размечтался: новые возможности, умение владеть собой, своим разумом и телом. Все надежды рушатся. Проклятый мозг роняет в сознание фантастические видения и образы, заменяя сущность происходящего. Не слишком ли всё реально? Если всё это галлюцинации, подменяющие действительность, так пусть, хоть они останутся взамен мёртвой неподвижности и безысходности. Врачи дали своё заключение и ничего уже не изменить. Кому нужен человек, весь изрезанный осколками, с отключенной нервной системой, неспособной помочь себе шевельнуть даже пальцем?»

— Полина, ты чего стоишь? Давай помогай. Вот так. Только осторожней — у него на этой голени был открытый перелом кости. Я в тот день дежурила, и не забуду тот страшный момент, когда его привезли — сердце кровью обливалось от одного его вида — весь в крови, рваный, не поймёшь где чего. Его, мальчишки на пустыре нашли. Говорят, какие-то серьёзные разборки там были. Кроме него два трупа невдалеке обнаружили. По ним на группировку серьёзную вышли. Ребятки те, ничем не гнушались — за ними, целая гора трупов. Полные отморозки.

— Всё-то ты Татьяна знаешь! И откуда, только информацию такую черпаешь?

— Ой, Полина! Что это такое? — Удивлённо вскрикнула Татьяна.

— Где? — испуганно спросила она, и выпустила ногу Андрея.

— Ворона! Ты что делаешь? — это тебе не ящик с гвоздями, а хрупкие человеческие конечности. Привыкла на складе мешки ворочать, а здесь, нужна сноровка и нежность. Поняла?

— Да, что ты на меня кричишь!? Сама меня испугала, я же и виноватая осталась. Что произошло-то?

Андрей замер, остановив своё дыхание. Он чувствовал, как перехватило горло. Смотрел в недоумённые глаза сестры. «Что её так удивило, и испугало одновременно?»

— Полина, посмотри на ногу, ты чего-нибудь на ней видишь или нет?

— А что я должна видеть, по-твоему? Нога как нога — даже симпатичная.

— Вот, то-то и оно, что ты ничего не видишь, а на этом месте, раньше кость выпирала, а когда всё срослось — шрам рванный остался — нога-то, почти на коже болталась. Поняла?

— Поняла, чего ж орать то? Молодцы, хорошо операцию провели, а шрам рассосался. Всего и дел то.

Работа остановилась, а Андрей ликовал. «Это не мираж и не галлюцинации — у него всё получилось, значит, всё это возможно». Он готов был прыгать от радости, но тело так и оставалось недвижимым. «Почему он не может приказать себе встать?» Пока для него — это было, неразрешимой загадкой.

— Этот шрам что, за двое суток рассосался? Ну что ж, посмотрим, что у нас там дальше, и она с удвоенной энергией принялась разрезать бинты. Полина усердно помогала Татьяне, ворочая непослушное тело Андрея. Вскоре все бинты на теле, кроме лица, были сняты. Удивлению Татьяны не было предела. Полина смотрела на неё, как на сумасшедшую. Наконец изрекла несмело, казалось ей, умную мысль:

— Да ты Танюша, может, не того раздеваешь? А твой клиент, давно уж на кладбище обитает. А?

— Замолчи, типун тебе на язык! Я что, свою работу не узнаю? — Кроме меня, никто перевязку так не сделает. Поняла?

— Поняла. Чего ж ты так возмущаешься? Парень выздоравливает и, слава Богу. Лицо ему открой, оно-то, наверное, не изменилось.

— Евгений Александрович запретил к лицу прикасаться. — Он же у нас художник! Всё думает, как бы хоть немного исправить страшные шрамы. — Сегодня к операции должен приступить.

У Андрея холодок пробежал по спине. «Что, сегодня, его должны кромсать? У кого-то появилось желание изменить его изуродованное лицо? Но он-то, этого не хочет, и не позволит больше прикасаться скальпелем к своему телу. Не позволит, как же! Кто интересно им запретит, не он ли, с его состоянием? Они же не знают, что он всё чувствует и видит. Как дать им знать об этом?»

Полина ткнула Татьяну в бок.

— Давай разбинтовывай парню голову — пусть кожа отдохнёт.

«Вот толстуха, лезет не в свои дела. Ей бы гири тягать на помосте, а она со своим торсом в сёстры милосердия подалась. Больных-то, покалечит. Да что ж я так, зло-то про неё? Душа у неё добрая, отзывчивая, всем поможет — никому не отказывает».

Андрей понять не мог, «что это тётка о таких вещах вслух рассуждает? А Полина — ноль эмоций, будто и не слышит. Ан нет, вот и она, что-то залепетала, каким-то глубоким грудным голосом, совершенно непохожим на её густой баритон». Этот голос исходил ниоткуда, он был везде. Андрей присмотрелся и обомлел — Полина совершенно не раскрывала рта. «Что же получается? Он Андрей, умеет не читать мысли, а слышать их, как произносимую речь, только изменённую в своей тональности. Очень и очень привлекательная способность», подумал он.

Татьяна повернулась к Полине и произнесла наигранно смело:

— А наплевать мне на запреты Евгения Александровича, да и на него, ворчуна старого. Ну, что, снимаем с лица повязку? уж больно жалко парня, пусть немного отдохнёт, а то, всё замотанный лежит, как мумия. Только ты не пугайся. Хорошо?

Полина кивнула головой, и приготовилась смотреть на обещанные страхи. Ей не верилось, что лицо этого человека изуродовано до такой степени, что смотреть невозможно. Если бы Татьяна не открывала эти страшные раны, стянутые глубокими шрамами, постепенно, с медленной осторожностью, а дала бы Полине неожиданно взглянуть на полностью открытое лицо, то она, наверное, упала бы в обморок. Полина, только и различила среди этого рваного месива, чуть приоткрытые веки с длинными чёрными ресницами и искажённый рот, открывающий белые ровные зубы.

— О Боже! — Она прикрыла ладонью свои пухлые губы крупного рта и смотрела на Андрея изумлённо-растерянными глазами. — Как же он жить то будет с таким лицом?

— Евгений Александрович обещал, что лицо будет довольно приличное. Часами у компьютера просиживает. Мать, все фотографии ему принесла, чтоб он представлял лицо в объёме. Вот он и колдует уже неделю. Вчера сообщил, что готов к операции, и не намерен её откладывать. — Татьяна поёжилась, показывая на мурашки, выступившие на теле больного. — Полин, ты не замечаешь, что здесь прохладно? Принеси-ка молодому человеку одеяло — замерз, поди, и сказать об этом не может, бедняга.

Андрей с благодарностью отметил, «наконец-то, хоть один человек догадался, что он чертовски озяб». Татьяна наклонилась к Андрею, протирая его тело ваткой смоченной прохладной жидкостью, приговаривала:

— Потерпи милок, сейчас Полина принесёт одеяло, мы укроем твоё озябшее тело, и ты согреешься. Да ты посмотри, весь гусиной кожей покрылся. Ну, точно, на поправку пошёл. Она стала растирать его тело лёгким поглаживанием своих рук. Приятное тепло растеклось по телу Андрея, и он подумал, «странное дело — совершенно чужой человек заботится о нём, как о родном сыне. Он всматривался в её лицо, и ему казалось, что они знакомы уже сто лет. Только две большие родинки величиной с горошину в уголке рта, казались ему неприятными и чужими. Непроизвольно он коснулся их. Женщина вздрогнула, и приложила ладошку к уголку своего рта. Ей показалось, что чем-то её слегка укололи. Не обнаружив на прежнем месте своих родинок, она тихо вскрикнула, быстро достала из кармана зеркальце, и пристально посмотрела на своё отражение. Родинок, словно никогда не было. Она резко развернулась, и бросилась обнимать вошедшую Полину.

— Полина посмотри, ты что-нибудь замечаешь на моём лице?

— А что я должна заметить? Лицо, как лицо. Ничего особенного не вижу.

— Да ты посмотри внимательней, здесь же родинки у меня были, а сейчас их нет.

— Точно, вспомнила я — были у тебя родинки, да большие, и куда же они у тебя делись? странно, как-то, — и Полина недоумённо пожала плечами.

Накрыв Андрея чистой простынею, а поверх неё тёплым одеялом, медсёстры удалились, прикрыв плотно дверь. Голоса их удалялись, оживлённо обсуждая произошедшее чудо. Андрей напряг свой слух, и произошло невероятное: Обе медсестры, оказались рядом. Можно было руку протянуть, и дотронуться до них. Голоса буквально прорвались, и каждое слово, чётко звучало в голове Андрея. Он решил слегка щипнуть Полину, почувствует ли она его прикосновение. Захватив как обычно пальцами упругую кожу плеча, он слегка сдавил её, и сам от неожиданности вздрогнул. Полина буквально подпрыгнула на месте, и резко обернулась, ища шутника, посмевшего неудачно поиграть с ней. К своему удивлению, никого рядом не обнаружила. Она недоумённо остановилась среди коридора, напугав не на шутку свою подругу.

— Тань, ты зачем меня ущипнула? — Рассердилась Полина, — что это за шутки?

— Да ты что Полина, с ума сошла что ли, как бы я тебя ущипнула? Я же впереди тебя шла — коридор-то узкий — вдвоём не разойдёшься.

— Точно. А кто же меня тогда, так больно ущипнул?

— Блазнит это тебе — мерещится. У меня тоже такое бывает…

Андрей ликовал, его разум, оказался так силён, что мог производить физические действия, да ещё и на расстоянии.

Огромное желание озоровать, буквально распирало его грудь.

На следующий день, только и разговоров было, о непонятных вещах, произошедших за ночь: На тумбочках возле женщин, в красивых вазах стояли свежие розы, а в палатах на стенах красовались надписи с поздравлениями. Озорные стихи, напоминали, что восьмое марта не за горами.

Выдача зарплаты

Приятная усталость, навалилась на Андрея под утро. Он, почти всю ночь не спал, приобретя себе новую игрушку, не мог насладиться её неограниченными возможностями. Он легко передвигал предметы, и мог находиться где угодно. Даже в сейфе, или прямо в бетонной перегородке. Он умудрился открутить гайки со шпилек крепления сейфа, и передвинуть его на середину комнаты. Это увлечение забавляло его. Ловко просовывая новенькие купюры в тонкую щель между корпусом и массивной дверью сейфа, он радостно смеялся, представляя, как служащие больницы, будут доставать из своих карманов зарплату, не выплаченную за несколько месяцев. А денежки-то, вот они, оказывается, имеются.

Из-за этого Ч.П. даже решили отложить операции, но только не с Андреем. Евгений Александрович, оказался человеком слова, и намеченный им день, был для него святым.

Андрея повезли в операционную. Две молоденькие сестры, щебетали безумолку. Особенно, о таинственных проделках, неизвестных лиц, проникших, бог весть какими путями за стальную дверь директора больницы, снявших тяжеленный сейф со стены, выкравших оттуда деньги, и успевших рассовать их по карманам сотрудников. Их удивляла огромная сумма, заявленная следователем, успевшим поговорить со многими обитателями больницы, но вразумительного ответа ни от кого не получил.

«Откуда такие деньги?» щебетали они удивлённо тоненькими голосами.

— Зарплату месяцами задерживали! Не зря у Сан Саныча тачка такая дорогущая. И жена, на неслабой тачке катается. А видела, какая шуба у неё? На улице уже теплынь, а она в шубе из горностая, вся такая, эдакая ходит, — и Марина, продемонстрировала походку жены директора.

Люська прыснула в рукав, тихим смешком.

— А ты слышала, Люсь? У этой выдры, любовник есть. Точно тебе говорю — Хирург молоденький. Да ты его видела — с третьего отделения он. Помнишь? Тот, что нам по розе подарил.

Люська наморщила лоб, пытаясь вспомнить неприметного хирурга. Цветы ей, дарили многие….

— Да, маленький такой, у него ещё колпак, блином сидит.

Люська, тут же вспомнила колпак, и её милое личико расплылась в придурковатой улыбке.

— Да ты что Марин? Не может быть!

— Может, может. Рогоносец он — это точно.

— Кто? — Не поняла Люська.

— Кто-кто! Дед «пыхто». Папа наш, долбанный, и Марина ткнула пальцем, указывая, только ей ведомое пространство, где находится новоиспечённый рогоносец.

Слушая болтовню девчат, Андрей не заметил, как его подкатили к операционному столу. К каталке подошёл медбрат. Склонил своё огромное туловище над Андреем. С трудом повернул свою голову на бычьей шее к девчонкам.

— Он что, всё ещё в коме?

— Да, говорят, что совершенно ничего не чувствует — датчики не реагируют, значит, нервная система не задействована, — буднично произнёс ассистент. — Ему совершенно не больно. Евгений Александрович говорит, что этот парень — идеальный материал для его художественной натуры.

— Он нам показывал фотографии Андрея — красавец, ну просто артист. Запросто влюбиться можно. Я мать его видела, говорят, поседела мгновенно. Бедная женщина! — с грустью в голосе произнесла Марина.

— Ну, хватит девчата тоску нагонять, и без того, жизнь скверная.

— Валер, а чего она у тебя скверная-то? Больной, что ли? — спросила Люська. Валерка плюнул три раза через левое плечо.

— Здоровый я девчата, как бык здоровый. Могу, подкову запросто сломать. Да вот ваше племя, меня не больно жалует — не любите вы меня девчата. А так хочется женской ласки. Я же хороший, добрый, и такой нежный. — Он подхватил Маринку за тонкую талию, и сдавил слегка.

Маринка игриво взвизгнула, и только хотела произнести нелестный комплемент в адрес Валерки, как, властный голос пророкотал:

— А ну шелуха, брысь отсюда. Вашего визга здесь ещё не хватало. — (Это хирург-Евгений Александрович явился, в окружении своей свиты).

— Ну-с, молодой человек, почему не работаем? Располагайте больного, и приступим, с богом.

Негласный договор

Андрею показалось, что он побледнел от неимоверного страха как полотно, выбеленное хорошей хозяйкой, и никак не мог сосредоточиться на своих мыслях. Он, то резко проваливался в кромешную тьму, то, глотая с жадностью воздух, словно всплывал из страшной бездны на поверхность не менее страшной действительности, постепенно различая предметы, сосредоточенные лица. Внимание его, задерживалось на многочисленных инструментах, для кромсания человеческой плоти. Он понимал, если он не успокоится, то этот пожилой очкарик с сизым носом распишется на его физиономии, вон тем ножичком. У него мурашки побежали по телу. Страшная картина не давала собраться с мыслями. А когда опухшее лицо с огромными очками нависло над головой Андрея, он, просто отдался судьбе, как человек, пришедший к стоматологу лечить ноющий зуб. Он внимательно разглядывал морщины на желтушной коже хирурга, его сливообразный сизый нос, и думал: «да, ненамного ты меня симпатичней, а лет двадцать назад, выглядел, наверное, неплохо». Отвлёкшись от предстоящей операции, Андрей успокоился, и почувствовал, что он вновь обрёл уверенность в своих силах.

Повязка с головы Андрея была снята, и он услышал множество внутренних голосов. Они переплетались, как на хорошем базаре, где торговали деревенские бабы, стараясь, перебить друг друга, расхваливая свой товар. Но, видно его сознание перестроилось так, что он свободно, мог анализировать любую фразу, любую мысль, в чьей бы голове она не звучала.

«Боже мой, какой ужас, фарш из мясорубки и то симпатичней выходит». «Вот тебе и красавец, в которого влюбиться можно, а этот мясник думает, что здесь можно что-то исправить — маэстро нашёлся!» «Ой, я не могу смотреть, мне плохо!» «Вот звери, чего натворили — угробили парня!»

Этот хор голосов, казалось, никогда не кончится.

Евгений Александрович, наклонился ещё ниже, неприятный запах похмелья, резанул носоглотку. «Эй, мужик, ты не мог бы маску плотнее надеть, а то дыханье спёрло от перегара».

Старый хирург вздрогнул, посмотрел на своих ассистентов, снял очки, и тщательно протёр линзы. Пророкотал басом:

— Кто посмел сказать мне, эти слова, прошу извиниться, или покинуть операционную.

Все недоумённо смотрели на Евгения Александровича, не понимая, о чём это он говорит. Он обвёл всех строгим взглядом и добавил:

— Неуважение к старшим, грозит молодому поколению деградацией и полному моральному опустошению. На первый раз я прощаю вашу непростительную выходку… но, вы должны сделать из моего замечания вывод.

Нос хирурга вновь повис над Андреем, линзы очков зловеще сверкнули, увеличивая и без того выпуклые рыбьи глаза, покрытые влажной слезливой плёнкой. Сомнения, что этот маэстро имеет право резать живую плоть, воображая, что создаст нечто подобное искусству, возрастало с каждой секундой. А когда в руке Евгения Александровича появился скальпель, и холодная резина перчаток коснулась лица, Андрей не выдержал: крепко схватив пожилого хирурга за руку, прошептал ему в красное ухо: «Не надо этого делать, я же всё чувствую, и боль, будет страшная. Прошу Вас, оставьте своё намерение, и я буду очень благодарен».

Видно Андрей не рассчитал своих сил: Евгений Александрович громко закричал, глаза его безумно закатились, скальпель выскользнул из его руки, а сам он, повалился на пол, потеряв сознание. Присутствующие, бросились к хирургу, не понимая, что случилось? — не инфаркт ли приключился у пожилого человека? Все засуетились, заметались по помещению. Про Андрея забыли, на какое-то время.

Хирург пришёл в себя неожиданно быстро. Открыл глаза и, протянув руку в сторону Андрея, прохрипел, задыхаясь:

— Вы слышали, что он мне сказал, слышали? Глаза его безумно горели, голова лихорадочно тряслась.

«Ну, всё — старый совсем из ума стал выживать — пора на пенсию», — подумала молоденькая симпатичная ассистентка.

Андрей оценил все её достоинства — он мог её видеть, как все: в халате, в колпаке, и в марлевой повязке. Мог видеть её нагой — в чём мать родила. И последняя стадия: он мог сказать, что она ела сегодня утром, и где находится старый перелом кости на её правой голени. Это было забавно.

Сосредоточившись, он вдруг почувствовал вокруг неё, вполне осязаемое поле — оно было разного цвета, переходящего один в другой тонкими оттенками. Все цвета были разной температуры. Только белый цвет, с лёгким оттенком сирени, не давал никаких ощущений кроме покоя. Неожиданно рядом с ней, выстроился цветовой график — семь цветов радуги, кроме этого, цвета обладали плавным переходом тональности и разным чувством беспокойства и радости: белый — успокаивал, а вот красный, приносил бурю отрицательных эмоций. Андрей прикоснулся к ярко красной точке, ладонь, словно обожгло близким пламенем. Он отдёрнул руку, одновременно желая укротить жар. Точка, находившаяся напротив правой щеки девушки, стала более расплывчатой, и цвет изменился на жёлто-оранжевый. Андрей ещё раз прикоснулся к этому пятну, желая остудить его полностью, и оно сравнялось с бело-сиреневым фоном.

Девушка потрогала свою щёку, потыкала в неё пальцем — зубной боли, как небывало. «Надо же, испугался проклятый, чует, что к стоматологу записалась, а вот живот, точно из-за расстройства болит, иногда резанёт, аж в глазах темно становится».

Андрей обратил внимание на сгусток пульсирующей ауры разной тональности, то она была жёлтого цвета, то вдруг становилась тёмно-вишнёвой. Девушка при всплеске этого тёмного пятна болезненно морщилась, и тихо стонала. Рядом стоящая пожилая блондинка, тихо шептала:

— Танюша, что ж ты мучаешься-то, иди, отлежись, да лекарство прими, и без тебя здесь обойдёмся. Да и операцию, наверное, отложить придётся. Видишь, Евгений Александрович не в себе?

Андрею понравилась эта девушка, её красивые глаза выражали муку и страдание, ему казалось, что она, вот-вот разревётся. Хотелось сказать ей что-нибудь ласковое и приятное, но он побоялся очередной паники.

Проникнув вглубь тела девушки, он обнаружил, что нервные клетки желудка, и прямой кишки, возбудились, и были необычного серого цвета. Он словно сдавил ладонями огненный шар, и держал его до тех пор, пока он не сравнялся с общим фоном, принося душевный покой ему, и уж точно, этой симпатичной девушке.

— Софья Ивановна, удивительно, но боль ушла, я чувствую себя так, что готова парить в воздухе, кажется, что стоит мне оттолкнуться и я полечу. Такая лёгкость во всём теле, что я его не чувствую.

— Слава Богу, Танюшка, а то я смотреть на тебя не могла — девочка ты наша хорошая, — и она погладила по голове, свою молодую напарницу.

Этот диалог, шёл одновременно с действиями, связанными непосредственно с Евгением Александровичем: его подняли, усадили на кушетку, и пытались определить, что случилось, со здоровым, и никогда не жалующимся на здоровье хирургом. Обычно красное лицо его, было бледным, он капризно отталкивал руки женщин и приборы, с помощью которых они пытались понять причину, столь неожиданного отказа здоровья.

— Уйдите все, с моих глаз долой! Никого видеть не хочу! Здоров я, и ничего со мной не произошло! Вон отсюда, и дверь закройте — я один хочу побыть….

Решив пожалеть старого хирурга, Софья Ивановна тронула его осторожно за плечо:

— Устали вы Евгений Александрович, шли бы отдохнуть — лица на вас нет.

Он вяло отмахнулся, и произнёс усталым раздражённым тоном.

— Идите, идите, я вас позову.

Только дверь закрылась, он тут же поднялся, и быстро подошёл к Андрею.

— Так-так… значит, говоришь тебе больно, и это, услышал только я один? Ведь это так? Ну, что же ты молчишь? Скажи мне что-нибудь, подай, хоть какой-то знак. — Он схватил скальпель, руки его задрожали, линзы очков зло сверкнули. Занеся скальпель над лицом Андрея, он замер жуткой статуей в лихорадочном раздумье. «А, если парню на самом деле больно? — надо сделать анестезию, и приступать к операции немедленно. Неужели его психика стала сдавать? Может, и правда, на пенсию пора? — огурчики выращивать!»

Андрей осторожно отвёл остриё лезвия в сторону, тихо шепнул в ухо хирургу, «Евгений Александрович, прошу вас — только без паники, и истерик. Каким бы вы ни были великолепным специалистом по пластической хирургии — вам не удастся коснуться моего лица, и я вас предупреждал, что я всё чувствую и испытываю боль, холод, и всё прочее, что присуще чувствовать человеку».

Евгений Александрович, смотрел на Андрея с открытым ртом, и выпученными глазами. Он пытался что-то сказать, но из его рта, вырывалось только нечленораздельное мычание. А Андрей продолжал.

«Вы успокойтесь, и не придавайте этому чуду большого значения — настоящего чуда — вы еще не видели. Чтоб вам продемонстрировать возможности моего мозга, я приведу вас в идеальное состояние. Вы наконец-то почувствуете себя, совершенно здоровым человеком, испытаете радость этого состояния. И не возражайте мне! Вы пристрастились к спиртному. Вы даже на сложную операцию пришли с глубокого похмелья. Я могу избавить вас от этой неприятной тяги. А когда вы посмотрите в зеркало, то поймёте разницу между алкоголиком, и человеком, ведущим правильный образ жизни. Всё это, я могу сделать, только с вашего согласия. И если вы, дадите мне своё слово, то я, хотел бы заключить с вами негласный договор. Вы меня слышите?

Хирург быстро закивал головой, снял очки, протёр тщательно линзы, замызганным, скомканным платочком, затолкал его обратно в нагрудный карман. Посадив очки на свой сизый нос, он повернул к себе отражатели, посмотрел в них, и сморщился брезгливо. На него смотрело опухшее лицо. Под выпученными глазами висели сморщенные мешки кожи; губы бесформенные — синюшного цвета; нос-слива, испещрённый резкими прожилками кровеносных сосудов. Подумал, «да, не Ален Делон — самому, требуется пластическая операция».

«Ну, Алена Делона я из вас не смогу сделать, но многое, поправить можно. Так вы согласны, с моими условиями? Если мы придём с вами к общему соглашению, я вам сделаю, ещё один подарок — вы станете самым знаменитым человеком в своей области искусства. Как это будет происходить, представляю, только я. — Объяснить это невозможно, и разумом не понять.

Можете вслух не отвечать — я прекрасно читаю ваши мысли».

Но, старый хирург по привычке произнёс вслух:

— Если всё это не сон, и не фантазии старого, выжившего из ума мозга, то я не прочь, заключить с вами, негласное соглашение. Но, как поступить с вашим лицом? Ведь оно обезображено до такой степени, что смотреть невозможно.

«А вы, разбинтуйте мою правую ногу…. Это же ваша работа, не правда ли? И вы, наверное, помните, что там было, когда вы собирали меня, буквально, по частям? Хирург, дрожащими руками, стал снимать свежие бинты, лицо его вытянулось от удивления — нога была, как новенькая, словно никогда не получала ни травм, ни хирургического вмешательства.

Он оглянулся на дверь. Его испугало, что кто-нибудь войдёт неожиданно, и застанет их врасплох — поймёт всё происходящее, и тогда, произойдёт непоправимое. То, что затем будет здесь твориться, одному Богу известно.

Странный сон

Анна Николаевна проснулась раньше обычного времени от переизбытка чувств, охвативших её во сне. Она долго не могла прийти в себя — перед её глазами, всё ещё стоял улыбающийся Андрей. Сон, отчётливо врезался в память, она запомнила каждую деталь, каждое слово, произнесённое сыном, и всё то, что говорила она. Ощущение лёгкости, и какой-то необъяснимой радости, испугало её до дрожи. «Не случилось ли чего дурного? Ведь ему, предстояла операция».