«Всегда над нами — власть вещей
С её триадой измерений.»
Иннокентий Анненский
* * *
Я звёзды любил…
Но предали меня звёзды,
оставив навеки на тёмной земле.
Я землю полюбил, её пашни и рощи…
Но предала земля,
к людям послав на жизнь.
Я людей полюбил…
Но предали меня люди
тоске и пустым размышлениям
о Смысле и Цели.
И тогда пришла Смерть
в подвенечном платье, в белой фате
и сказала:
— Что опаздываешь в церковь, жених мой?
Я отпустила тебя на минуту,
а ты с дружками болтаешь
уже целую жизнь!
1990
* * *
Лохматое солнце
всплывало над колегавкой*.
Река парила,
словно квасом плеснули
на каменку в бане.
Первый голавль
ударом хвоста всколыхнул
глянцевый омут —
и защёлкали в камышах сороги**,
и завозились под берегом щурята.
А в колегавке ольховой
на единственной сосне
скрипучую песню запел
чёрный ворон.
Он всегда просыпался
раньше жаворонков и стрижей.
1992
*колегавка — лесные заросли по высокому берегу-склону реки (диал. ситск.)
** сороги — плотва (диал. ситск.)
* * *
Желтели придорожные аллеи,
И парк желтел над медленной рекой,
И по мосту ползли автомобили,
И золотые шпили колоколен
На противоположном берегу
Сияли в низких солнечных лучах,
Тяжёлыми сосновыми стволами
Ложась в угрюмо-глянцевые воды
Над белизною монастырских стен.
А слева от соборов к сини неба
Тянулись крыши разноцветных зданий,
Фабричные и заводские трубы,
Ушастая громада телебашни
И гул полуутробный. Город жил
Веками, годом, часом и минутой…
О бренности, о славе, о любви
Тот человек отдумал в этом мире
И, глядя на пролётные машины,
На лица горожан и горожанок,
Измятые страданьями — постарше,
И бледные от счастья — молодые,
Всё до конца в них вроде б понимал.
Потом шагнул порывисто к перилам
И наклонился, и почти беззвучно, —
Лишь полы пиджака слегка шуршали,
Крылами перебитыми болтаясь
Над головой, — летел одно мгновенье
До масляной поверхности воды.
Негромкий всплеск печально вплёлся в гул.
А несколько прохожих на мосту
Собрались воробьино-бойкой стайкой;
При галстуке и шляпе гражданин
Твердил: «Вот так вот — раз и поскользнулся,
И прямо в реку сгинул человек».
— «Куда спасти? Такая высота!»
— «Милицию! В милицию скорей!»
И паренька в потёртых серых джинсах
Отправив позвонить по таксофону,
Поспешно разошлись. Слугу закона
Остались ждать два странных очевидца:
Один, высок, угрюм и бледнолиц,
Глядел на золотистую округу,
На вольную реку и снова думал
О бренности, о славе, о любви;
Другая, отвернувшись от него,
Молилась про себя на свет соборов
О горестно пропавшем человеке.
А в тёмных струях празднично желтели
Надломленные шпили колоколен.
1992
* * *
Хорошее забыла,
помнишь только плохое,
как эта осенняя ночь за окном,
обрывающая с деревьев
последние листья.
1995
* * *
Заплакала,
как будто бы обижена,
меня обидев чёрными словами.
Но я ушёл на кухню,
закурил.
Не жалости мне жаль,
а слёз твоих
бессмысленных, как дым от сигареты.
Когда-то был в слезах
высокий смысл!
1995
МЫСЛЬ
Человек нёс мысль
тяжёлую,
как пятиметровое бревно,
и умер…
Мысль лежит поперёк дороги,
ждёт,
кто бы её подобрал.
Одни переступают через мысль
и идут дальше;
другие спотыкаются о мысль
и идут дальше;
третьи присаживаются на мысль
отдохнуть
и идут дальше;
четвёртые безуспешно пытаются
поднять мысль
и идут дальше —
все в пустоту,
ибо куда ещё можно
прийти без мысли.
А тот,
кто её нёс,
усмехается, глядя с небес:
«И вы-то считали меня
бездельником…»
Лежит мысль поперёк дороги,
ждёт.
1995
ОПЕРАЦИЯ
Я разрезаю сердце пополам,
не бычье, не свиное,
а своё:
в одной половине ты,
в другой всё остальное,
что светит, дует, щебечет, летит.
Первую половину
я заверну в тряпку
и выброшу в мусорный контейнер —
пусть гниёт на городской свалке,
если тебе не нужна.
А со второй буду жить,
радуясь в пол-сердца,
печалясь в пол-сердца,
негодуя в пол-сердца,
любя в пол-сердца.
Так и доживу в пол-сердца,
чтоб в пол-сердца умереть.
1997
* * *
Так жёлтой кисточкой
наносят акварель
на белый влажный лист,
чтоб стал он золотым
над тёмными полосками стволов
и помнил нынешнюю осень,
пока от старости
не обратится в прах.
Любимая,
но если ты — художник,
то кто же я?
Неужто просто ватман?
Нет, я — хранитель, зритель и наглец,
накинувший критическую тогу,
чтоб алгеброй гармонию поверить.
А кисть твоя —
моё живое сердце!
2000
* * *
Зачем дарить цветы,
чтобы они увяли
и, тронутые запахом души,
отправились в мусоропровод,
в отбросы осыпая лепестки?
Любовь,
лежащая на яблочных огрызках,
на косточках куриных и говяжьих,
на кислой недоеденной капусте,
меня пугает.
Твои цветы осыплются на землю,
на чистую,
промытую дождём!
2000
СЕНТЯБРЬ
На чёрном листе вселенной
пишет Бог
белым карандашом…
И свет осенний,
в тысячах паутин запутавший воздух,─
он только предболье голого поля,
где колос вдавлен в суглинок
подкованным каблуком.
Вы хотите путей окольных
мимо болот жизни,
вы просите мыслей колокольных…
А гадюка дремлет ремнем
на талии проселка.
О если бы у неё
были крылья!..
Бог белым карандашом
пишет
на чёрном листе вселенной…
Шоссе свернулись кольцами
вокруг кормильца-города,
чьи глаза беспричинно лживы,
и сам он внутри с копейку.
Канатоходец совести
падает на асфальт с рекламного баннера,
натянутого над проспектом.
И белый лист бумаги,
грустящий о чёрной краске,
несется вдоль улиц-ущелий,
не видя пути и цели:
«О, Родина, ты ─ не мать и даже не мачеха ─
полосатая верста
перед блокпостным шлагбаумом…»
Тьмутаракань «мерседесов»
и листья цвета оливы;
под фонарями васьки
ловят бабочек ночи;
мимо трамвай грохочет,
которому интересно
голову атеиста вставить в окно неотложки…
И пуля киллера
летит пропеллером,
потом начинается выдавливание сока
из спелых томатов…
А Бог пишет
белым карандашом
на чёрном листе вселенной.
12.02.2003
ОТЧАЯНИЕ
Пойми — это всё чужое:
и звёзды, вмёрзшие в ночь,
и город, вдавленный в снег,
и серый свет фонарей.
Ты можешь часами бродить
пустынями площадей
и даже порой находить
невыспавшихся людей,
но это всё — чужое,
чужое, а не твоё,
под скользкими каблуками
опоры почти что нет.
Другое дело — петля,
заряженное ружьё,
направленный прямо в рот
промасленный пистолет…
12.01.2003
ВОЗДУХ
Есть зной пустынь, где вовсе нет воды,
А здесь мороз и нынче столько снега,
Что выше человеческого роста
Отвалы по обочинам дорог.
Но мы не ценим сей великой влаги
И суетно сминаем каблуками,
И шинами спрессовываем в лёд.
Что нам глоток воды без рюмки водки
Или прохлада без овечьей шубы?
Но вот недавно, жутко задыхаясь,
Внезапною болезнью поражён,
Я понял, что всего дороже воздух,
Что для меня всего дороже воздух,
Как рыбам серебристая вода.
Теперь всех рыб, что выловлены мной,
Что бились на кукане, задыхаясь,
Мне жалко; не смогу я рыб ловить.
Но грех свершён и близится расплата,
Меч в божией руке неотвратим!
Не в снеговой долине я засну,
А задохнусь средь выжженной пустыни
С безумною мольбою о колодце.
Надеюсь, Данте, выдуман твой Ад,
Иначе и глядеть мне б было страшно
На этот лиловеющий туман,
Текущий между небом и землёй.
27.03.2003
ХИЩНИКИ В ЗВЕРИНЦЕ
Самые злобные взгляды в вольерах зверинца у кошек,
Тигра, пантеры, гепарда,─ серпики жёлтых зрачков
Нас на куски разрывают незрящим презреньем,
Словно мы ─ дохлые зебры в окне африканской саванны.
Лев повнимательней к нам, иногда замечает,
Слёзы из бронзовых глаз распуская по морде,
Как Бонапарт на острове ссылки пустынном.
В волчьих же взглядах блеск злобы туманится страхом ─
Нюх у них тонкий, а мы так противно воняем.
В карих медвежьих глазищах проказлива злоба,
Лапы меж прутьев суют, чтоб достать ротозея, ─
Им любопытно до кости куснуть человека,
Чтоб в этой твари двуногой взвизжал поросёнок.
Самый же гордый из пойманных хищников ─ беркут:
Крылья подрезаны, тусклые перья редеют,
Но повернёт к земноходным свой цезарский профиль─
Взгляды бросает, как в пропасть поверженный демон!
2007
ВЕТКА ЗАЦЕПКИ
Если взгляду не за что зацепится в душе,
он цепляется
за плечи увядающих лип
и курсор звезды над продрогшим бульваром,
чтобы на земле или в небе
найти ветку зацепки
для обоснования
своего существования.
Так и живём на чужом,
когда промотали своё.
06.10.2008
ДОЧЕРИ
Когда мы с мамой
привезли тебя из роддома,
так боязно было
первые разы пеленать
твоё хрупкое светоносное тельце;
но от каждого прикосновения
к твоей мерцающей коже
в душе росла нежность,
будто ангел надувал солнечным гелием
волшебный воздушный шарик.
Теперь ты ростом почти с меня,
но, мне кажется, всё такая же хрупкая,
и над головой твоей
летает всё тот же ангел.
Правда, он стал посмеиваться надо мной,
видя, как я отрываюсь от земли,
мысленно касаясь губами твоей кожи.
06.10.2008
* * *
С мая по сентябрь
хитроумное солнце
лучистой жаркой лестью
улещивало деревья
перекрасить свои причёски.
И, посмотри, добилось своего:
берёзы и липы озолотели,
как полдневное светило,
а осины и клёны поддались
его алому закатному обаянию.
Только вспыльчивые ели и сосны
в ножи приняли лесть
небесного хамелеона.
И, что же, в октябре
все улещённые облысели,
а несговорчивые хулиганки
всё так же топорщат
свои зелёные ёжики.
Зима: хитрокозненное солнце
уже не греет, а только светит
и попавшиеся на лесть
оцепенело морозят загорелые лысины,
подставляя плечи зловещим воронам;
а на несговорчивых хвойных
кривоклювые клесты лущат чешуйчатые шишки…
Но почему-то мне роднее простаки,
уже сто миллионов лет
попадающиеся на жаркую лесть.
06.10.2008
ЗАБЛУЖДЕНИЕ
Александр Македонский
завоевал десятки царств и стал Великим
потому,
что хотел дойти до края земли.
А если бы он с юности знал,
что у земли нет края,
то не выходил бы
дальше ограды наследного сада.
Заблуждение, умноженное на мечту,
воздействует на людскую историю больше,
чем правда, лишённая воображения,
тогда, когда это заблуждение
является заблуждением всего человечества,
а мечта хотя бы раз осеняла все головы.
13.10. 2008
РАЗМЫШЛЕНИЯ ГОРОДСКОГО ПСА
Каждую субботу
хозяин приносит в леденелый шкаф
столько мяса,
что нам его хватает на неделю.
Интересно:
где он охотится,
где он находит
жирных коров и нежных телят
в этом дурнопахнущем бензином городе,
в котором бесчувственный железный скот
носится меж многоэтажных конур?
Здесь даже в одуряюще ароматном
от перепропитанности собачьей мочой парке
я не встречал добычи крупней кошки.
Наверное, он охотится за городом.
Когда мы проезжаем на дачу
на его облезлой «восьмёрке»,
часто за обочинами видим
и коров, и телят…
А вокруг самой дачи
пахнет зайцем и кабаном.
Удивительно противный запах
у этой последней невиданной мной скотины!
Но хозяин, увидев разрытую землю,
говорит: кабан.
Мудрый у меня хозяин,
очень мудрый,
без него я бы оголодал.
Правда, зубы у него слабые,
он и охотится, наверное, с ножом.
Но если будет надо,
я постою за него своими зубами.
24.10.2008
В МИНУТЫ ОТДЫХА
В минуты отдыха
Бог присаживается у террариума под названием Земля
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.