Бесплатный фрагмент - Ветка смородины

Экспрессия

«Ну вот, здрасьте, веснушки высыпали», — рассматривала она себя в зеркало. В детстве они её огорчали из-за насмешек мальчишек. «Конопатая, конопатая» — смеялись они, показывая в неё пальцами. А теперь эти конопушки ей даже нравятся, и ранняя весна всегда радует. После холодной зимы и весенних паводков вдруг просыпается всё живое: первая зелень травы, робкие почки на деревьях, скромные цветы, пение птиц…

И в один из тёплых апрельских дней она отправилась в городской парк. Можно было пригласить подругу, но сегодня не хотелось надоевших разговоров о бытие, одиночестве.

Солнечно. Выходной день. Дождавшись тепла, горожане высыпали на природу.

Парк дышал распускающейся зеленью, свежестью. Из глубины нежной салатной дымки доносилась музыка, которая очень вязалась с её весенним настроением. Как хорошо, что она выбралась подышать чистым воздухом, полюбоваться весной. Да и в душе всё трепетало, будто пришла на свидание с любимым после долгого отсутствия. Как же здорово!

Проходя мимо танцевальной площадки, она остановилась, чего раньше никогда не делала. В этот раз из репродуктора лилась прекрасная музыка: «Вальс цветов». На асфальтированной площадке кружились три пары средних лет и две пары — женщины. Еще несколько «молодушек» и двое мужчин стояли в ожидании.

Она заслушалась, прикрыв глаза… Вспомнилось время, когда она совсем юная занималась в школе бальных танцев, где главным было — держать спинку. Как давно это было… лет двадцать назад. А сейчас в моде совсем другие импровизированные танцы.

Зазвучало танго Оскара Строка «Ах, эти чёрные глаза». Её любимое танго…

Вдруг чья-то рука коснулась ее локтя:

— Разрешите пригласить вас на танец?

Она открыла глаза. Перед ней стоял элегантно одетый мужчина средних лет.

— Нет, нет, я не танцую, остановилась послушать, — смущаясь и волнуясь ответила она.

— Я не принимаю отказ. Положитесь на меня, у нас получится!

Это было сказано так утвердительно-доброжелательно, что она как заворожённая подала ему руку.

Он уверенно повёл её в центр площадки и также уверенно одной рукой обнял талию, а в другую положил её ладонь. «Не волнуйся и слушайся меня», — тепло, с нежностью глядя в глаза, произнес мужчина. И она кивнула, будто они давно знакомы — подчинилась как подчиняются любимому. «Держа спинку» прильнула к партнёру, эффектно положив свою руку на его плечо ближе к шее.

«Экспрессия начинается там, где заканчивается мышление» (Альбер Камю).

Они стали танцевать, сначала медленно узнавая друг друга, затем более увлечённо, выразительнее. Танго без правил! Азарт и уверенность партнёра передавались ей, а она с радостью их принимала, отдаваясь музыке, чувствам… Это завораживало их самих и наблюдавших. Танцующие расступились на края площадки.

Казалось, в этот момент существовали только она и он, которые понимали друг друга в каждом движении ног в унисон музыке, изящных изгибах её ещё молодого и крепкого тела, в возвышенном состоянии души… и страсти!

Но всему есть конец: музыка закончилась! Последний взмах руками, и они обнялись под громкие аплодисменты зрителей.

У неё пылали щёки, она смущалась…

Партнёр галантно проводил её до края танцпола. «Благодарю вас за танец», — поцеловав ей руку, он удалился.

А она ещё долго приходила в себя, не веря в это чудесное превращение.

Неновогодняя сказка. На заметку

Диким табуном проскакали новогодние дни. Город притих, излив восторг. И лишь переполненные баки для мусора несут тяжелую участь, которая на них свалилась. Чёрные, голубые, желтые разбухшие пакеты вот-вот разорвут баки, цепляются друг за друга, дабы не оказаться за бортом.

На огороженной площадке возле баков, где до Нового года складывали всякую габаритную ненужность, выросла гора елей да сосен — высоких и маленьких, объемных и худеньких, всех цветов зелени. Теснят друг друга и отвоевывают пространство, каждый себе!

— Скорее бы приехала эта мусорка! Сколько можно такие унижения терпеть? — раздражалась небольшая, но пышная зеленая елочка. — Да еще эта облезлая сосна растопырила свои лапы, будто она одна тут!

Облезлая сосна высокомерно промолчала.

— И правда, долго еще нам здесь мучиться? — спросил кто-то из глубины колюче-зеленой кучи, обращаясь ко всей отверженной компании.

— Не терпится отмучиться? — съязвила желто-зеленая сосна. — Подыши напоследок.

— Неприятно ловить эти равнодушные взгляды прохожих, — буркнула пышная елочка, затем, помолчав, мечтательно произнесла: — А ведь еще недавно на меня смотрели совсем другими глазами! Я была так изумительно украшена — сама себе нравилась. А дети! С какой любовью они смотрели на меня. Мне так все радовались!

— Ага, без тебя все пошло бы не так, и Новый год не наступил, — насмешливо заметила желто-зеленая сосна.

Две маленькие скромные пихточки, прижавшись друг к другу, молча слушали перепалку. Остальные недовольно покачивали верхушками.

В самый разгар дискуссии хвойная семейка пополнилась еще одной зеленой красавицей. Она прямо рухнула на своих сородичей.

— А можно аккуратнее, — возмутилась стройная сосенка, на которую упала новенькая.

— А я тут при чем? И вообще, подвиньтесь, я не хочу лежать, мне нужно выпрямиться, — высокомерно, отпарировала новенькая.

— Выпрямляйся, кто тебе не дает! Лакеев здесь нет, — продолжала язвить желто-зеленая сосна.

— Девочки! Не надо ссориться, — пропищала одна из скромных пихточек.

— Давайте лучше вспомним, как нам было хорошо в праздники, как нас любили, — пролепетала вторая скромница.

— Любили… Меня-то, можно сказать, любили, — первой начала свой рассказ желто-зеленая сосна. — А вот в семье, куда я попала, не было никакой любви. Неуютно я там себя чувствовала и даже рада, что здесь оказалась. Грубияны такие…

— Прямо как ты, — вставила новенькая.

— Я не грубая, я обиженная… Не очень интересная оказалась семейка, что и говорить. Особенно хозяин. Он мне сразу не понравился, в первую же минуту как увидела его. Смотрел на меня так, будто съесть хотел. Жуть! Потом резко схватил меня, повалил на спину и поволок — я только успевала увернуться. А в лифте вообще, думала, хребет сломает… Потом несколько дней на балконе скучала, уже решила, что забыли про меня. Ан нет, вспомнили тридцать первого! Сыночек-подросток сразу принялся наряжать меня игрушками. Повесит одну — отойдет в сторону и посмотрит оценивающе. А лицо прямо светится от радости… Наверное, детство вспоминал. Мама его в это время на кухне хлопотала. Запахи на всю квартиру! Это были лучшие моменты. Но потом… Пора уже и за стол садиться, старый год проводить как положено, а хозяина все нет. И на звонки не отвечает. Мать подростка решила сама, без папы, вручить сыну подарок. С радостью, предвкушая, как обрадуется сыночек, подарила ему новенький телефон. Что тут началось! Сын как завопит: оказывается, он совсем другой телефон хотел. Мать чуть не плачет, настроение испорчено, а вдобавок, открылась дверь и ввалился хозяин, где-то уже благополучно проводивший старый год. Теперь раздался вопль хозяйки: ничего себе сюрпризы под самый Новый год! Орали, орали друг на друга, потом вспомнили о празднике, притихли. Сели наконец за праздничный стол. Хозяин разбавил свою радость еще и шампанским, буркнул что-то и завалился спать тут же, на диване. Сын с голодухи набросился на еду, а мать, глотая слезы, пила шампанское.

— А мне повезло! — дождавшись окончания рассказа, воскликнула худосочная ель с остатками серпантина на лапах. — Меня наряжали огромной семьей — четверо детей, их родители, бабушка.

— Да прямо общежитие, — донеслось вновь из-под зеленой горки.

— Нет, трехкомнатная квартира, небольшая, но очень уютная. И я там играла главную роль! Я уже за неделю до Нового года стояла при полном параде. А праздник какой был! До самого утра. А подарков подо мной — ого-го! Я согласна была до последней иголки осыпаться в их тесной квартире, лишь бы хоть денек еще простоять там. Эх…

— Ой, а я чувствовала себя принцессой, — нетерпеливо вставила слово пышная елочка. — Знаете…

— Видели бы вы меня! — прервала ее большая ель с широкими лапами. — Меня нарядили огромными шарами двух цветов: золотистыми и красными такими…

— Дай сказать…

— Блеск!..

— А я…

— А у меня…

Зеленые красавицы разгалделись. Они уже не слушали друг друга, каждая старалась удивить компанию своей историей.

Наконец, выплеснув эмоции, все успокоились.

— А мне скучно было, — в наступившей тишине заявила вдруг одна из пихточек, которые все это время скромно молчали. — Я к старикам попала. Нормальные старики, добрые, но… нарядили меня как смогли, скромненько так, даже гирлянды не повесили. Ну, я не обижаюсь… Вечером прилегли вздремнуть, а за час до курантов проснулись. Накрыли небольшой стол, встретили Новый год и сидели, не решаясь идти спать: боялись, что сын позвонит, а они не услышат. Ждали-ждали, потом сами позвонили ему, поздравили, поговорили с минуту. После этого выпили еще по глотку шампанского — и в кровать. У бабули давление поднялось — не до праздника…

Вновь воцарилось молчание. Все задумались над историей пихточки.

— А ты чего молчишь, новенькая? — прервав паузу, спросила желто-зеленая сосна. — Дуешься? Ладно, не дуйся, прости. Скоро все там… помиримся… Расскажи лучше, как твой новогодний праздник прошел?

— Нечего рассказывать, — грустно ответила новенькая, тряхнув изящной верхушкой. — Нет, нарядили-то меня, вам и не снилось. Стояла я высокая, стройная, роскошная, да только смотреть на меня было некому. Мои хозяева Новый год у друзей встретили. Утром примчались, схватили чемоданы — и в теплые края на все каникулы. А я как дура все дни одна простояла в жаре и духоте, бессмысленная, бесполезная… Некому было оценить мою красоту, так и увяла. Половину иголок растеряла… Сегодня приехали хозяева и сразу выбросили меня. Вот и всё.

Тут подъехал мусоровоз, и вскоре вся зеленая компания мчалась-тряслась в темном чреве большой машины. Ехали молча, каждый думал о своем, неизбежном. Желто-зеленая сосна задумчиво произнесла:

— Да… Не повезло новенькой.

Ветка смородины

Июльская жара под вечер спадала, и Вера вышла в свой небольшой садик собрать созревшие ягоды чёрной смородины. Они свисали на кусте кисточками, блестели тёмной синевой и будто играли с ней в прятки: то просились в кузовок, то скрывались под листьями.

Собрав урожай вкусной, полезной ягоды и надышавшись ароматом пахучих листьев, Вера перешла к другому кусту чёрной смородины, который отличался сортом. Его тонкие ветки были облеплены крупными ягодами-бусинками и клонились от их тяжести до земли. Ягоды этого куста менее полезны, листья не такие ароматные и их редко сажают на участках, принимая за дичку, но для Веры они всегда слаще, роднее и памятнее…

Случилось так, что Вера вышла замуж не по любви. По молодости так бывает.

До замужества она год встречалась с парнем, в которого была влюблена и верила его чувствам. Были поцелуи и объятия, как говорят, до бабочек, но близких отношений, к счастью или на беду, у них не случилось. Он ушёл на два года в армию, без обещаний жениться после службы, да и Вера не успела сказать ему о своей любви. Ей было восемнадцать лет.

Он часто писал письма, она отвечала ему, хранила верность и надеялась дождаться своего любимого. Но через год случилось… Не хочется Вере вспоминать как это произошло. В результате — беременность, и как следствие — свадебный вечер. Всё происходило будто во сне, на автомате. На другой день она поняла какую ошибку совершила. Написала любимому в армию два слова: «Вышла замуж». Коротко и ясно. Теперь плачь-не плачь — не вернешь… Сама во всем виновата.

Так и жила Вера с потаённой в сердце любовью к тому, кого не дождалась. Муж, видимо чувствуя это, иногда имел продолжение на стороне. Со временем он остепенился, да и она старалась быть примерной женой. Притерлись друг к другу, растили детей, так живут многие семьи.

По прошествии многих лет Вера стала задумываться, а любил ли её тот, кого она не дождалась? Он не пытался разыскать, увидеть, хотя жил недалёко. Не припомнит она его горящих счастливых глаз и всего того, что чувствует любящее сердце. Получается, она предала ни его, а себя, свою любовь. И по большому счёту, её по-настоящему не любили ни тот, кого она любила, ни муж.

Что греха таить, были в её непростой жизни и внимание и признания в любви, но не верила им Вера.

Нет, она верила любви мальчика, когда училась в школе. Он ради неё совершал поступки, на какие и взрослый не решился бы. Только он ей был совсем не мил, и то была его детская, школьная любовь. И ещё в памяти осталась светлая грусть о горящих влюблённые глазах, а об этом, как ни странно, навевал Вере куст дикой смородины, что рос у неё в саду. Таких глаз она не встретила больше никогда. А дело было так.

Выйдя замуж, смирившись с судьбой, девятнадцатилетней Вере, чтобы получить декретные, пришлось некоторое время работать на городском элеваторе — взвешивать машины с зерном. Автомобильные весы состояли из деревянной платформы, куда заезжала машина, и помещения весовой с большим стеклянным окном, в котором имелось окошко поменьше для обмена накладными между водителем и весовщиком.

Жаркий июль. Машины идут потоком. Среди водителей были и солдаты, которые привлекались из армии на период заготовки зерна.

Работала Вера посменно, перерыв на обед десять-пятнадцать минут, если кто подменит. Чаще, и обед, и глоток воды — на ходу. Малейшая задержка — очередь на километр. Каждую машину надо скоренько взвесить с зерном, потом пустую, отметив брутто, тару и нетто в накладной. На лицо водителя смотреть некогда. Он подаёт документы в окошечко — берёт обратно. Следующий!

В один из дней напряженной работы вместе с накладной через окошко на стол Веры, вдруг, легла ветка смородины унизанная, словно чёрным жемчугом, крупными ягодами. Она взглянула на водителя. Рядом с машиной стоял солдатик! Он смотрел на нее и смущённо-радостно улыбался. Вера замешкалась с документами, но все же написала что надо и вернула их, сказав спасибо за ягоды. А он всё стоял и смотрел на неё виновато-счастливыми глазами, сжимая в руках пыльную пилотку. Очередные водители стали нервно сигналить ему, мол, поторопись освободить весы… Он уехал.

Как же кстати оказались эти ягоды в жаркий день для беременной Веры! Казалось, вкуснее этих ягод не было ничего на свете: и сладкие, и жажду утоляли. Она отрывала с ветки по ягодке, наслаждалась их вкусом, не отрываясь от работы.

Такие веточки с ягодами чёрной смородины стали ложиться на стол Веры каждый день. И каждый раз она видела горящие, но вместе с тем нежные, проникновенно-грустные глаза солдатика. Влюблённые глаза. И садился он в машину только после того, когда начинали сигналить и ругаться водители очередных машин.

Такой, наверное, и бывает любовь с первого взгляда, верилось Вере. Вот так тоскует по ней и её любимый, мечталось ей.

Водители воинской части возили зерно из отдалённых посёлков, километров восемьдесят от городского элеватора. Они успевали днём сделать только по одному рейсу, возвращаясь в свой палаточный городок к вечеру. Наутро снова в поле загружались зерном из комбайна — и в путь, друг за другом, колонной военных машин. Где и когда её солдатик успевал ломать ветки смородины, Вера не могла знать. Ей было приятно и всё.

Уборка зерновых заканчивалась, и воинская часть неожиданно уехала. Ветки смородины больше не лежали на столе у Веры. Осталась только грусть. Почему, ведь ровесник, он ни разу не заговорил с ней, почему не попрощался? — задавала Вера себе вопросы.

— Слушай, Вер! Всё забываю тебе сказать, — загадочно улыбалась сменщица. — Как-то в мою смену солдатик в весовую прорвался, про тебя спрашивал…

— И что спрашивал, — удивилась Вера.

— Зашёл такой весь смущенный, румянец на всё лицо. Спросил, свободна ли ты.

— В каком смысле свободна?

— В каком, в каком… Влюбился парень! Везёт же некоторым, — продолжала улыбаться сменщица.

— И что ты ему ответила?

— Ответила правду. Замужем. Ждёшь ребёночка, — глядя прямо в глаза, отрезала сменщица. — Что, не надо было?

— Да нет… Правильно, что сказала. Давай, передавай что там по смене? — перевела Вера разговор в другое русло.

Вере стало понятно почему влюблённый солдатик угощал витаминами, почему только смотрел на неё и молча любовался. Он не мог позволить себе вмешиваться в её жизнь.

Сколько годочков пролетело… Но каждое лето, когда Вера собирает ягоды замечательной смородины, вспоминает его виновато-счастливые, горящие глаза…

Мужская доброта. Ироническая проза

— Валерочка! Ты можешь остановиться у торгового центра на улице Молодежной? — с нежностью просит Люся мужа, после рабочего дня садясь в серебристого цвета «Тойоту», недавно приобретённую ими в кредит.

— Зачем это?

— Там сумки брендовые поступили, девчонки сообщили.

— Это которая по счёту?

— Ну ты же знаешь, как я неравнодушна к ним, да и моя последняя сумка уже вышла из моды, потрепалась… Ну, Валерочка, я мигом!..

— Знаю твои «мигом»… Я не хочу торчать на стоянке голодный.

— Я куплю тебе сёмгочку, салат твой любимый «Цезарь», и ужин готов, — продолжала Люся с мольбой в глазах.

Сёмга и цезарь взяли верх, и Валера отрезал:

— Даю полчаса! Не управишься — будешь добираться сама!

Люся понимала, что предстоит спринт, но желание удивить завтра сотрудниц перевесило.

— Хорошо, Валера, я управлюсь…

Она пулей влетела в распахнувшие свои объятия двери торгового центра. На счастье, людей было мало, не пришлось толкаться между ними.

Вот заветный отдел сумок! Глаза разбегались от ассортимента, но Люся ещё через стекло увидела её! Белая, с чёрной окантовкой, саквояжиком, короткими твёрдыми ручками. Повертела в руках, посмотрела на себя в зеркало… Прелесть! Надо брать!

Расплатившись за покупку, взглянула на часы… В запасе пятнадцать минут! Пора в кулинарный отдел. Желающих не готовить ужин было много!

Милая продавщица не спеша взвесила запечённый стейк сёмги и триста граммов салата «Цезарь», сложив их в прозрачные коробочки.

Люся побежала в кассу. В кассах стояли очереди, не меньше пяти человек к каждой! Она нервничала… осталось семь минут! Только бы успеть…

Из дверей торгового центра Люся также пулей и вылетела! «Ух, почти уложилась в отпущенное мужем время» — встревоженная, держа в руках два пакета, она направилась к машине.

Тут зазвонил телефон — Катька, подруга. Люся ответила, надеясь, что муж увидел её появление. У Катьки было неотложное дело, и Люся, продолжая разговор, подошла к серебристой «Тойоте», открыла дверцу и плюхнулась на заднее сиденье, положив рядом пакеты. Она внимательно слушала подругу, а муж в это время завел мотор и стал выруливать со стоянки.

Пообещав Катьке завтра приехать разрулить ситуацию, Люся наконец обратила свой взор на мужа и… ахнула! За рулём сидел совсем не Валера, а человек, со спины только напоминавший его. «Как так?» — чуть не крикнула она.

— Послушайте! Где мой муж? Почему вы за рулём?

— А почему я не должен сидеть в своей машине? — улыбаясь, повернул к ней голову водитель.

Тут Люся поняла, что впопыхах села в чужую машину, не посмотрев на номера. Другого цвета чехлы утвердили её догадку. В голове запрыгали мысли…

Она точно запомнила то место, где стояла их машина… «Ну Валера, полчаса не мог потерпеть! Мог бы позвонить, что уезжает, я бы не торопилась как сумасшедшая… Вот, в чужую машину села, какой ужас!!!»

— А что же вы не остановили меня, когда я садилась в вашу машину?

— Мне показалось, у вас что-то случилось, вы с такой тревогой на лице разговаривали по телефону. Моя жена ещё пару часов будет в центре, вот я и подумал, почему бы не помочь. Лучше, чем стоять без дела. Спросить сразу, куда везти не решался мешать вашему разговору по телефону. Могу повернуть обратно!

— Да нет, теперь, пожалуйста, довезите до дома, я недалеко живу. Думаю, муж не дождался, а я села в вашу машину, очень похожую на нашу.

Муж Люси терпеть не мог ожидания и, чтобы не скучать, решил купить газету в киоске, который находился в нескольких метрах от торгового центра. Развернув машину, он подъехал к киоску, купил «Московский комсомолец». Вернувшись, обнаружил, что его место занято. Он занял освободившееся место метрах в пяти от прежнего и стал ожидать жену.

«Минута уже просрочена…» — отрываясь от газеты, отметил он. Тут увидел Люсю с телефоном у уха, которая не спросив ни о чем, садится в другую машину как к старому знакомому.

«Подумала, что я, как всегда, не дождусь и заранее договорилась… И стёкла затонированны! Так, значит… Ну посмотрим, чем дело кончится?» — вскипел Валера и поехал вслед за ними.

В поездке Люся «переваривала» историю подруги… и, подъезжая к дому, спросила у водителя, сколько должна за проезд.

— Да нисколько. Почему бы хорошенькой женщине не помочь. Мне достаточно будет знакомства с Вами, — ответил мужчина.

Он стал открывать дверцу, помогая Люсе выйти из машины.

— Люся! — улыбаясь, она протянула руку доброму незнакомцу.

— Игорь! — ответил он рукопожатием и…

Тут к ним подскочил красный от гнева Валера, схватил жену за руку и потащил в свою машину, оглядываясь и злобно сверля глазами Игоря.

— Да ну вас, разбирайтесь сами без меня, — выкрикнул Игорь, садясь в машину.

Надя

Эту историю любви я услышала давно, но решила рассказать её сейчас от первого лица героя.

Мои соседи, в связи с расширением семьи, переехали в новый большой дом на другом краю посёлка, а свой старенький дом-пятистенок выставили на продажу.

Мы соседствовали только огородами, а дома выходили на параллельные улицы. Наши участки легко просматривались, их разделяла невысокая легкая изгородь.

Всю осень и зиму соседский дом пустовал, да и земля смотрелась по-сиротски.

В начале апреля сорняки, почуяв свободу на плодородной земле, пустились в рост, и это вызывало у меня грустные мысли.

Я уже перестал смотреть в соседскую сторону, как вдруг в их саду-огороде увидел женщину, которая энергично, с увлечением работала тяпкой. Лица я её не видел, а только фигуру и изгиб стана, когда она наклонялась к земле, выбирая рукой сорняки после прополки. Ну и ладненько, ну и здорово, порадовался я за землю.

Каково было моё удивление, когда через неделю соседний участок был приведён в идеальный порядок: земля под огород вскопана, разбита на ровненькие грядки, стволы фруктовых деревьев побелены, а от зарослей сорняков и следов не осталось. Участок сразу приобрёл ухоженный, праздничный вид, не чета моему.

Я, исподволь, наблюдал за работой незнакомки и удивлялся: она всё делала по-хозяйски, продуманно, видимо, знала в этом толк. Моя супруга редко появлялась на нашем участке: я её освобождал от этого, у неё были другие заботы.

Уже зацвели деревья в саду и зазеленели всходы на грядках, пора бы, по-соседски, познакомиться с женщиной, решил я. Когда она появлялась, я стоял как столб у изгороди, стараясь своей тенью привлечь её внимание, изредка покашливая. И однажды, ранним утром, она заметила меня.

— Здравствуйте! Вы купили дом? — задал я прямой вопрос.

Она с удивлением посмотрела, но ответила:

— Да, я купила, а что?

— Нет, ничего, просто хотел познакомиться… Будем соседствовать? Меня Петром зовут.

Она подошла поближе к изгороди и, смущаясь, ответила:

— А я Надя. Вот купила, — показав рукой в сторону дома, — продала свою «землянку», и на работе касса взаимопомощи помогла.

— Почему вы всё одна работаете на участке, можно полюбопытствовать?

— Да нет у меня никого, одинокая я. Привыкла сама, без помощников, — ответила соседка, улыбаясь.

— Вижу, хорошо справляетесь, наверное, не из городских.

— Да, правильно подумали, я деревенская, — она взглянула на часы, — ой, мне пора на работу…

Надя прервала разговор и зашагала к своему дому.

Моё первое впечатление о Наде как о женщине было так себе. Лет сорок-сорок пять. Совсем не красавица! Нос с горбинкой, великоват, глаза невыразительные… Правда, полноватые губы были без изъяна, и фигура складная: среднего роста, стройная, лёгкая в движениях.

После знакомства мы стали здороваться и разговаривать через изгородь. В основном, обменивались опытом по садоводству, огородничеству и иногда говорили о жизни. Никаких других мыслей о соседке я в голове тогда не держал, да и разговоры были недолгими — минут пять-десять.

За пару лет такого общения я стал удивляться её мудрости, доброте, трудолюбию, а самое главное — юмору. Она умела все взгляды на житейские трудности переводить на юмор, причем, с серьёзным видом, без улыбки. А я хохотал.

Работая, вспоминал её необычный юмор, улыбался, и это поднимало мне настроение. Иногда предлагал Наде свою помощь, от которой она категорически отказывалась. «Лучше жене помоги», — отвечала неизменно.

Не знаю как так случилось, но я уже не мог жить без этого общения. Надя стала казаться мне очень приятной женщиной, и, что греха таить, у меня возникало желание обнять её и пожалеть.

Однажды я не выдержал и спросил:

— Надя, а каково тебе одной без мужика?

— Мне мужчина теперь, что мебель в доме, — как всегда, отшутилась она.

Холодные дни поздней осени и зимы стали для меня тянуться долго, я с нетерпением ждал весну, чтобы видеть Надю каждый день.

С приходом весны я радовался теплу, яркому солнцу, пению соловья, который облюбовал дерево в соседском саду. По-другому стал смотреть на растения, радовался как ребёнок их росту. Даже сорняки меня не злили, как было раньше!

Я не понимал тогда, каких чувств к этой женщине у меня было больше: любви или жалости.

У меня к тому времени в семейной жизни был полный крах. Да она не заладилась, можно сказать, с самого начала. Уж очень скверным оказался характер у моей жены: вечно недовольная, злая. Как не пытался я подстраиваться: жалел её, угождая во всём, лишь бы не ссориться и сохранять мир в семье. Ради троих детей.

Кроме работы по дому я ещё работал в столярном цехе, а жена занималась детьми, женскими делами. Детей вырастили, выучили, свадьбы сыграли. Все подались жить в город. А нам бы зажить спокойной жизнью, ан нет! Говорят, все человеческие пороки к старости ещё больше обостряются. Этому поверишь, глядя на жену. Да и я не идеал, хотя непьющий, некурящий, нескандальный.

От ворчаний жены меня спасала работа столяром и работа дома на участке и по хозяйству. Мне в то время уже пятьдесят четыре стукнуло.

И вот наступил момент, когда, кроме Нади, я и думать ни о ком не хотел. Мне очень хотелось узнать её отношение ко мне. Надя работала в больнице медсестрой, и я мог её видеть только в выходные дни или рано утром — до работы, или вечером — после работы. Иногда я прятался за деревьями и наблюдал за ней, когда она работала на участке. Я стал замечать, что и она смотрит в сторону моего дома, не появился ли я. Ей также хотелось общения со мной. И в один из дней я решился вызвать её на откровенный разговор.

— Надя! Можно мне прийти к тебе в гости? Что мы всё через изгородь общаемся?!

— Это ещё зачем? — строго спросила она.

— Мне хочется тебя поближе узнать, поговорить есть о чём…

— Поближе у тебя жена есть! Мне с женатыми чаёвничать — нет желания! И ты, Петр, больше таких разговоров не веди. Ни к чему это, — отрезала Надежда.

После этого разговора Надя старалась не смотреть в мою сторону, а когда я здоровался, отвечала сухо и кратко. Иногда я просил её подойти ближе ко мне, но она отказывалась. Я же исстрадался, и Надя, видя это, сменила гнев на милость. Мы стали общаться как и прежде, хотя в моём сердце уже горел огонь желания. Я хотел её!

Моя жена уехала в город навестить детей, и я решил вечером постучаться в дом к Наде. Калитка у её дома была без замка, и я легко вошёл во двор. Время было тёмное, но не позднее, в окне горел свет. Я стал стучать в дверь — ответа не было, решил постучать в окно — Надя не отвечала. Думаю, она догадалась, кто стучал: свет в окне погас… А я ещё долго стучал и ждал, что она сжалится, поймёт меня, но увы. Такие походы к Наде по ночам я устраивал каждый раз, когда жены не было дома. Надя была непреклонна.

Во дворе стояла поздняя осень, работы на участке были завершены, и я её почти не видел. Моё сердце разрывалось от тоски и любви! И однажды решил проявить мужской характер — добиться встречи с ней во что бы то ни стало. Кто любил — поймёт меня. Выпив немного для храбрости, я пошёл снова к Наде.

Половину ночи стучал в дверь, просил открыть мне, умолял, плакал… Сидел под дверью и скулил как собачонка. Ответа не было. От безысходности я стал громко бить в дверь кулаками, ногами и кричать: «Надя! Открой!!!». Она не открывала. Я был в ярости. Меня вдруг понесло… «Ты кто такая? Принцесса нашлась… Да кому ты нужна? Корчит из себя честную!» И ещё много чего наговорил, всего и не помню.

Обессиленный, на рассвете, я ушёл домой. Дома допил начатую бутылку водки и уснул. Жена была в отъезде, а я весь выходной день провёл в беспамятстве.

А что же в эту ночь было с Надей?

Она не открывала мне дверь, надеялась, что постучу, постучу и уйду, как было и раньше. Не хотела она начинать отношения с женатым. Но когда я обозлился, не получив желаемого, стал по-звериному вести себя, она стала плакать. А, услышав от меня ужасные слова в свой адрес и вовсе металась по дому. Больше всего её обидело то, что я кричал незаслуженные оскорбления на всю улицу, тем самым опозорив на весь белый свет! Ей хотелось умереть. Но об этом я узнал позже, через пару лет.

А я, проспавшись, на следующий день почувствовал даже какое-то облегчение, будто вскрыл в себе больной нарыв. Утром направился на работу и занялся, как обычно, столярным делом. Для выполнения заказа мне надо было сходить на пилораму, распилить брус и принести деревянные заготовки.

Я почти довёл брус до свистевшего на больших оборотах диска,.. как вдруг он срывается и вонзается в мою левую руку чуть выше кисти! Кисти — как не бывало! Она лежала рядом у станка в опилках… Это случилось в один миг, я даже не успел испугаться. Кровь фонтаном! Ребята сразу же перетянули ремнём руку выше локтя — получился жгут. У меня появилась слабость и потемнело в глазах.

Меня отвезли в городскую больницу. Кисть пришить не получилось: была сильно повреждена кость. Да и таких специалистов в небольшом городке, видимо, тогда не было. После операции у меня вместо руки осталось предплечье — культя.

Меж тем слух об этой трагедии пронёсся по посёлку вихрем! Все были в курсе событий! К моему возвращению из больницы из всех сплетен и домыслов обрисовалась главная: медсестра Надя из-за оскорблений в её адрес и вытекающего из этого для неё позора, прокляла меня! Из-за неё и случилось со мной это несчастье, решила молва. Жена упрекала меня и твердила то же самое.

На пороге была зима… Меня мучили фантомные боли. Надю я видел пару раз только издалека.

С приходом, некогда такой долгожданной весны, прогуливаясь в своём саду-огороде с забинтованной рукой, я понимал, что теперь стал беспомощным инвалидом. Меня душили слёзы. Вдруг я увидел Надю! Она шла быстрым шагом к нашей любимой изгороди.

— Здравствуй, Петя,.. — и немного помедлив, — как рука, заживает?

У меня пересохло в горле, сердце заколотилось как и прежде.

— Заживает,.. — с тоской в голосе, произнёс я.

— Я знаю, что люди про меня говорят,.. — она проникновенно смотрела мне в глаза, — Да, мне было очень больно услышать от тебя такое про себя, но я не проклинала и не желала тебе зла. Не верь тому, что говорят.

— Надя…

Она остановила меня.

— Не надо ничего говорить, Петя. Я ведь подошла, чтобы попрощаться. Дом свой продала месяц назад, купила квартиру в городе, завтра уезжаю. Прощай, Пётр! — быстро проговорила она и зашагала к себе.

Я стоял в полной растерянности, душа разрывалась на части, но изменить что-либо в происходящем уже не мог. И не успел сказать ей главные слова…

Через год рука зажила полностью, я научился ею работать по дому и даже копать землю лопатой. Правая рука взяла на себя бОльшую нагрузку, а левая половина руки всё придерживала, помогая руке близняшке. Жизнь вошла в своё русло, но от государственной работы пришлось отказаться.

Соседями оказалась молодая семья с двумя детьми. Огородом они почти не занимались, сорняки косили косой, и их детки радовались, бегая по зеленой траве.

Я не смог забыть Надю как не старался. Часто вспоминал её, очень хотел увидеть и узнать, где и как она устроилась в городе. Возраст у неё был предпенсионный, и скорее всего, она продолжала работать где-нибудь в больнице или поликлинике.

К этому времени моя жена стала прибаливать. Дети и внуки проведывали нас только по праздникам, так как работали или учились. Пришла моя очередь навещать детей и внуков.

Набрав деревенских гостинцев, я отправился в город, который находился в двухстах километров. Ещё у меня было тайное желание — разыскать Надю.

Проведав своих близких и раздав гостинцы, на другой день я отправился на поиски. Мне повезло сразу же: я обратился в городскую поликлинику, и оказалось, что Надя в ней и работает. В этот день у неё была первая смена, и я, волнуясь, стал ожидать её у входа.

Увидев меня, она нисколько не удивилась и, как мне показалось, обрадовалась встрече.

— Надя, я тут тебе домашних гостинцев привёз, давно тебя ожидаю и умираю от жажды. Как насчёт чая?

Она помедлила с ответом, а потом, что-то решив для себя, сказала:

— Коль приехал — пойдём!

По дороге мы купили свежего хлеба и направились к дому Нади. Шли молча.

Она жила недалёко от работы, на втором этаже двухэтажного дома из красного кирпича. Небольшие две смежные комнаты, кухонька, ванная. Все удобства. Я был рад за Надю.

Из гостинцев я привёз десяток яиц и небольшую тушку курочки, всё что поместилось в моей сумке с личными вещами.

Взглянув на гостинцы, Надя задумчиво, улыбнулась и стала разогревать обед. Запахло борщом и котлетами. Молча, не спеша, она ставила на стол тарелки, ложки, вилки. Я также, молча, нарезал хлеб.

В нашем молчании было что-то необъяснимо трепетное, родное и близкое. Два немолодых человека очень хорошо понимали друг друга даже в молчании.

Мы, впервые, сидели вместе за столом, кушали и смотрели друг другу в глаза. Как же я мечтал о такой минуте! Только теперь моё желание обладать женщиной переросло во что-то большее. Я чувствовал счастье и радость от того, что любимый человек просто рядом. Эта связь была сильнее физической, она происходила на другом уровне.

Я попросил Надю рассказать о себе. И к удивлению, она стала рассказывать — спокойно, без надрыва.

Слушал её с большим интересом, ведь я о ней, по сути, ничего не знал.

Детство Нади проходило в большой зажиточной семье и было счастливым до семи лет — ровно до тех пор, когда их семью постигло несчастье. Было это в голодный неурожайный тридцать третий год в степной, сухой зоне Ставрополья. Семья имела мельницу, стадо коров, виноградник, и в один час она лишилась всего, что было нажито за долгие годы труда. Кроме того, чтобы спасти от голода других, у них забрали муку и все запасы продуктов, ничего не оставив для пропитания.

За короткий срок от горя и голода вымерла почти вся большая семья: дедушка, бабушка, маленькие дети, позже — папа, мама, которым было всего по сорок лет. Выжили только двое: старший брат девяти лет и она, Надя, семи лет. Она до сих пор помнила, как все опухали от голода, а младшие, обессилевшие дети, непрестанно просили: «Мама, я хочу кушать, хочу кушать…»

Так семилетняя Надя осиротела. Её и брата забрала старшая сестра, которая накануне несчастья вышла замуж и жила в другом далеком селе, что и спасло её.

Первые два года у девятнадцатилетней сестры не было своих детей и Наде жилось неплохо. Потом стали появляться дети — один за другим, и девятилетняя Надя превратилась в няньку своих племянников. Мужу сестры не очень нравилось иметь лишние рты, о чём он часто выражал своё недовольство. Брат, подросток, не выдержав такое, попросился в детский дом. А Надя осталась нянькой и помощницей в доме сестры.