Бесплатный фрагмент - Вероника: проект «Горгона»

«Здесь нужно, чтоб душа была тверда;

Здесь страх не должен подавать совета.

Я обещал, что мы придем туда,

Где ты увидишь, как томятся тени,

Свет разума утратив навсегда».

Данте Алигьери «Божественная комедия»

Глава 1

Память у восемнадцатилетней Вероники Мейер довольно своеобразная. Она часто вспоминает то, чего не было или было, но с кем-то другим, а о своем собственном, настоящем прошлом помнит очень мало. Одно из самых ранних ее воспоминаний связано с матерью. Более того, это единственное воспоминание о ней. Мать Вероники была больна, кажется, психически. Впрочем, кто знал ее лично, категорически это отрицал. Но что, как не психическая болезнь, могло заставить женщину считать мужа дьяволом, а свою очаровательную четырехлетнюю дочку — порождением ада? Сегодня Веронике почему-то вспомнился в деталях один день из прошлого: мать лежала на кровати, а она стояла рядом с куклой в руках. Испуганный взгляд матери застыл на крохе. Ее страх странно действовал на девочку: она чувствовала невероятный прилив сил и радости. Вероника перехватила куклу и, резко повернув, оторвала ей голову. Женщина в кровати истерично закричала, а девочка залилась смехом. Тут же прибежала няня, подхватила малютку и передала ее отцу, который тоже пришел на крик. Он отнес девочку в гостиную и, погладив ее волосы, сказал:

— Вера, мы с тобой станем лучшими друзьями.

Друзьями они так и не стали. Сейчас Вероника уже не в состоянии вспомнить первопричину их вечных разногласий и ссор, тем более, ее возвращает к реальности звук телефонного звонка. В настоящее время она сидит полуобнаженной перед мольбертом. Отложив кусок художественного угля, молодой художник снимает трубку и тут же кладет обратно. Он устало потирает глаза и говорит:

— Освещение уже не то. На сегодня хватит. Ты куришь?

— Да, — отвечает девушка, соврав, ведь она никогда даже не пробовала курить.

Парень достает из пачки две сигареты, передает одну Веронике, и подносит ей горящую зажигалку. Она неуверенно затягивается и кашляет, подавившись едким дымом. Тихонько посмеявшись, молодой человек тянется к фотоаппарату и, пользуясь тем, что Веронике сейчас не до него, фотографирует ее.

— Зигфрид! — Возмущенно вскрикивает она.

— Вера Мейер одетая только в мою простыню, еще и с сигаретой. Это фото станет сенсацией! — смеется он.

— Только попробуй!!!

— Пока я не соберусь сделать фотовыставку, тебе не о чем беспокоиться. А тогда я всем буду говорить, что это постановочный снимок. А ты не умеешь курить.

— У тебя сигареты очень крепкие.

— Это да. До конкурса осталось четыре дня. Надеюсь, ты принесешь мне победу. Иначе, в следующий раз придется выставлять на суд жюри фото.

— Не смей!

— Если не планируешь одеваться, то я могу проводить тебя до кровати.

— Какой ты отвратительный пошляк! — Вероника, передав сигарету художнику, отправляется за ширму. Она в первый раз позирует по-настоящему. Раньше ее только фотографировали, а иногда с фотографий перерисовывали на рекламные плакаты и вывески. А началось все года два назад, когда ее заметил художник из редакции еженедельной газеты, неплохой друг ее отца. С тех пор, Вероника Мейер стала частым гостем в студиях художников рекламы в Берлине.

Подающий большие надежды портретист Зигфрид Дох еле уговорил ее позировать для художественного конкурса. Сам он всего на два года ее старше, чем отчасти и объясняется его фамильярное отношение к девушке, кроме того, эти двое нашли нечто общее, объединяющее их стихийные натуры, что позволяет им общаться как старым добрым друзьям.

— Расслабься, ты не в моем вкусе, — равнодушно бросает парень.

— Я тебе не нравлюсь? — Вероника удивленно выглядывает из-за ширмы. Вместо ответа Зигфрид с безразличием вертит ладонью, давая ей понять, что она может быть и симпатичная, но далеко не предел мечтаний. — Да ладно! — продолжает девушка. — Я еще не встречала никого, кому бы я не нравилась!

— Значит я первый. Приятно быть для тебя хоть в чем-то первым.

— Это ты на что сейчас намекаешь?! Думаешь, я сплю с кем попало?!

— Откуда мне знать? Главное, не спишь со мной, что радует.

Внезапно девушкой овладевает какое-то странное наваждение: в ушах слышится навязчивый звон, голова наливается тяжестью, а тело обдает холодом. Полностью утратив волю, в нижнем белье Вероника выходит к нему. Парень с прежним показным равнодушием рассматривает ее точеную фигуру.

— Ах, значит, я тебе не нравлюсь? Даже так? — Шепчет она и приспускает бретельку, как вдруг замирает. — Стоп! Что я делаю?! — Опомнившись, возмущается она.

Зигфрид заливается смехом, а девушка спешно возвращается за ширму.

— Так ты это все специально!..

— Стал бы я писать твой портрет, если бы ты мне совсем не нравилась?! Я почувствовал твое слабое место — страх не понравиться. Я просто пошутил, не переживай. Но, вообще, не стоит слишком доверять мужчинам, Вера.

— Я учту.

Одевшись, она выходит. Со второй попытки ей удается докурить сигарету. Зигфрид предлагает кофе, но Вероника, взглянув на часы, которые показывают уже восьмой час, отказывается и, наскоро попрощавшись, выбегает на вечерню улицу.

Она должна была появиться дома еще два часа назад. Поймав такси, девушка довольно быстро добирается до пригорода — прямо к калитке уютного двухэтажного особняка. Переступив порог дома, Вероника радостно улыбается, заметив, что отец еще не появлялся, а значит, никаких скандалов связанных с ее поздним приходом не ожидается. Александр Мейер обычно потакает любым капризам дочери, но взамен требует от нее полного подчинения. Ее, разумеется, такие условия не устраивают. Их отношения сложно назвать родственными, больше похоже, что чужих людей без актерского таланта некто заставил играть роли отца и дочери в любительском театре.

Прислушавшись, Вероника различает звук радио из комнаты горничной. Все-таки она везучий человек: горничная не видела, как она пришла, следовательно, не сможет с полной уверенностью утверждать, что она задержалась. Девушка осторожно поднимается в свою комнату, переодевается в скромное платьице и, расслабившись на софе, погружается в чтение. Интуиция подсказывает, что ее покой будет нарушен очень скоро. И, действительно, вскоре раздается стук в дверь.

Вероника поднимается и, немного растрепав волосы, открывает. На пороге стоит ее отец, на удивление, в хорошем расположении духа.

— Птичка моя, чем ты занимаешься? — обняв ее в знак приветствия, интересуется он.

— Читаю.

— Приведи себя в порядок, и я жду тебя внизу! И оденься посимпатичней.

— Зачем? Ты собираешься меня продать?

— Что за глупая мысль?! У нас гости, дорогая. Мой хороший друг желает с тобой познакомиться.

Вздохнув, Вероника выполняет просьбу отца. Их гостем оказывается ухоженный мужчина лет тридцати. Он много и громко говорит о себе, о том что скоро уедет во Францию, зачем-то вернется через неделю, много разглагольствует о политике, об обстановке в мире и о прочей чепухе. Не выдержав, девушка поднимается, чтобы уйти.

— Вера?! — одергивает ее Александр.

— Вероника, я чем-то вас обидел? — удивляется гость.

— Нет, господин Шнайдер, ничем, кроме того, что вы сейчас бесцеремонно украли мое время.

— Она иногда неудачно шутит, — поясняет Мейер.

— Неужели вам неинтересно, что я рассказываю?

— Если я захочу послушать нашу интерпретацию мировых событий, я включу радио.

— Надеюсь, наша следующая встреча пройдет в более приятной атмосфере, — расстроено выдыхает гость.

— Я не собираюсь во Францию в ближайшие пятьдесят лет.

— Вера, в следующий понедельник я уеду на две недели в командировку, а во вторник господин Шнайдер приедет, и вы вместе отправитесь в Париж. Когда я закончу дела, мы встретимся там, — объясняет ей отец.

Такой план приводит Веронику в ярость. Она убегает в свою комнату, запирает дверь и, упав на кровать, утыкается лицом в подушку. Слезы душат ее, от злости и обиды, девушка, что есть силы, зажимает зубами край одеяла. Этот аморальный тип, которого судьба назначила ее отцом, желает подарить ее во временное пользование другому еще более аморальному типу! Как тут не реветь?

Не проходит и четверти часа, как в дверь ее комнаты снова стучат, но Вероника не открывает.

— Он ушел, — слышится голос Александра. Девушка же продолжает молчать. — Вера, ты ему нравишься, у него блестящие перспективы, он очень далеко пойдет, и он хочет на тебе жениться.

— На мне полгорода хочет жениться, у трети из них возможны блестящие перспективы, и что с того?! А ты работорговец! — Отзывается она.

— Прости, я желаю тебе счастья. Поверь, эта поездка тебя ни к чему не обязывает, он все время будет проводить в посольстве, а ты гуляй по городу, по музеям, я уже забронировал тебе номер. Я уверен, что тебе стоит обратить на него внимание. Наставник несколько раз говорил мне, что если мы хотим и дальше жить в мире и согласии, тебе необходимо поехать со Шнайдером, — умоляюще произносит он.

— Рабы не имеют права возражать.

— Покорность, моя птичка, это не рабство, а благодетель.

— Оставь меня. Я уже согласилась.

Александр уходит с отвратительным чувством вины. Это чувство терзает его всю жизнь, но, с появлением Вероники, оно перестало быть абстрактным, а оформилось в чувство вины перед ней. Большинство психоаналитиков назвали бы это надуманным комплексом, поэтому к психоаналитикам Алекс Мейер не обращался. Когда-то в качестве ответа на его душевные терзания ему приснился сон о событии далекого прошлого, которое положило начало долгой и непримиримой вражды между ними.

В той другой, давно забытой, жизни он был умелым охотником и промышлял в северных лесах, богатых дичью. В своем селении он был известен как подкидыш и Алок, ведьмин сын. Какого рода он был — неизвестно, но все знали, что у него была сестра Вари, которую забрал с собой на воспитание лесной волхв. С тех пор ни ее, ни волхва никто не видел. Однако знали, что живут они где-то в непроходимой чаще леса. Повзрослев, Алок мечтал встретиться с сестрой, и часто заходил в лес очень далеко без страха перед дикими зверями. В тот злополучный день он снова зашел вглубь и добрался до идеально круглой поляны, где раньше не бывал. В центре стояла хрупкая девушка с длинными светлыми волосами, которые украшал только скромный кожаный ободок, а ее грубая одежда больше походила на лохмотья. Ошибиться Алок не мог, это была его сестра. Он окликнул ее, но она не отреагировала на его голос, а только продолжала слегка раскачиваться в глубоком трансе. Внезапно послышался треск кустов и чье-то хищное дыхание. Охотник натянул тетиву лука, прицелившись в сторону шума. Но сам обомлел, когда из чащи выскочил огромный волк и помчался на его сестру. Первая стрела вонзилась волку в ногу, он заскулил и припал, но не оставил намерения добраться до девушки. Она же в этот момент тоже как-то неестественно дернулась. Теперь Алок почувствовал власть над этим волком, он всаживал в него стрелы одну за одной, пока зверь с хрипом не повалился на землю. В пылу расправы над хищником он не заметил, что происходило с его сестрой, поэтому был поражен, увидев, что она, упав, корчится от боли. Он тут же подскочил к ней.

— Ты ответишь!.. Ненавижу!.. — Только и успела прохрипеть та, которую он знал под именем Вари, прежде чем ее дыхание навсегда стихло.

Александр не помнит того момента, когда решилась его судьба, когда определялась его роль на эту жизнь, но он уверен, что сам просил Высших Сил сделать его отцом Веры, чтобы, наконец, помириться с ней. Ведь уже несколько столетий из жизни в жизнь они только и делали что ненавидели, хотя природа создала их самыми близкими друг другу душами. Однако в планы Вероники перемирие явно не входило.

Ночь застает ее в слезах. Она плачет, сидя на полу, от отчаяния, несогласия и злости. Девушка не помнит того древнего случая в лесу, но интуитивно ощущает обиду на Алекса. Когда в комнате становится совсем темно, она немного успокаивается, и теперь, достав из тумбочки пять белых свечей, аккуратно и сосредоточенно связывает их между собой белой нитью. Затем извлекает из-под кровати квадратную темную дощечку с нарисованной пятиконечной звездой в круге, завешивает зеркало покрывалом. Положив дощечку на туалетный столик, она устанавливает пять связанных свечей в центр пентаграммы и зажигает их. Когда пламя разгорается, Вероника прокалывает себе палец перочинным ножом. Капнув несколько капель крови в огонь, она тяжело вздыхает и произносит:

— Мама, защити меня! Мама, я не хочу ни дня проводить с этим снобом Альбертом Шнайдером, я не хочу такой жизни. Спаси меня или разреши закончить эту жизнь…

Ее своеобразная молитва, в которой она исступленно повторяет одну и ту же мысль, порой заменяя слова, длится больше часа. Усталость постепенно берет верх, и Вероника перебирается на кровать. Тяжелый сон не радует ее сновидениями, но утро вносит некоторую ясность в проблему. Все очень просто: необходимо затаиться и переждать у кого-нибудь, когда всё и все успокоятся, а потом вернуться домой как ни в чем не бывало. Беда только в том, что надежных друзей у Вероники совсем не много, а способных помочь и того меньше.

Художник ждет ее через час. По его словам, работа должна быть закончена сегодня. Девушка приводит себя в порядок и покидает комнату, чтобы не спеша дойти до квартиры Доха.

На лестнице ее останавливает горничная, надменно спросив:

— Вероника Мейер, потрудитесь объяснить, почему у меня пропал ключ от вашей комнаты?!

— Ты не притронешься к моим вещам! — грубо оттолкнув ее, отвечает девушка. — А еще раз заговоришь с такой интонацией, я тебя с этой лестницы спущу!

Выбежав из дома и покинув тихий пригород, она окунается в утреннюю городскую суету, которая как поток выносит ее к старинному, но еще не обветшалому, зданию, где на третьем этаже ей предстоит снова раздеться, закутаться в простыню, сесть на табуретку, положить руку на белую призму, на которой стоит статуэтка орла, и застыть с одним выражением лица.

— Сегодня можешь разговаривать, только головой сильно не верти, — говорит ей художник. — Лицо уже полностью готово. Осталось подправить тени на руках и теле, и кое-что из обстановки доделать.

— Покажешь, что получилось?

— Когда закончу.

Несмотря на разрешение говорить, Вероника все больше молчит, и только ко второму часу позирования спрашивает:

— Можно пожить у тебя две недели?

Художник с недоумением задерживает на ней взгляд.

— Нет. А откуда у тебя возникло такое желание? — Он возвращается к рисунку, а девушка, услышав ответ, всхлипывает и пытается остановить набежавшие слезы. — Вера, сейчас еще немного подправлю, и ты мне все расскажешь. А сейчас перестань плакать! Ты должна выглядеть сильной, очень сильной, иначе тебя сожрут. Кто бы и чем тебя ни обидел, не плачь, а то будут обижать снова и снова.

— А как же то, что сила женщины в ее слабости?

— Глупое оправдание. В слабости нет ни силы, ни красоты. Хотя, возможно, это я не люблю плакс. Поэтому сейчас закончим, ты успокоишься и расскажешь, что случилось.

Проходит еще чуть больше получаса, когда Зигфрид заворожено обращается к ней:

— Иди сюда, смотри!

Придерживая простыню, Вероника подходит к нему и не сдерживает удивления при виде рисунка. Конечно, ее в первую очередь восхищает детализация, но затем она обращает внимание на сюжет. На рисунке нет ни табуреток, ни белых призм. Художник изобразил ее сидящей на камне в тени деревьев, а на вытянутой руке ее вместо гипсового орла сидит, расправляя крылья, большой ворон.

Пока она разглядывает работу, художник наполняет два стакана виски со льдом.

— Что скажешь? — интересуется он, передавая ей один стакан.

— А почему ты нарисовал меня с вороном и на природе? Это как-то необычно, но мне нравится.

— У меня есть редкий дар: угадывать натуру и прошлое людей. — Он делает небольшой глоток. — Бывает, присмотришься к одному — и видишь не грозного мужика, а тщедушную девушку в кружевах, кринолине и накладных волосах. И становится понятно, почему он… короче, нехороший товарищ: потому что в нем сидит и им управляет личность какой-то дуры в кружевах. Посмотришь на другого — видишь османского янычара, катарского священника, английского пирата… Пей, пока лед не растаял.

Вероника делает глоток и морщится.

— Что только заставляет людей добровольно пить такую мерзость?! — ворчит она.

— К большинству удовольствий надо привыкать.

— Так что ты видишь во мне?

— Почти то же, что и в себе, — усмехается он. Ты потустороннее существо, а ворон — это твой проводник. Хм… Вера, ворон, ворона, Вероника — в русском языке твое имя немного созвучно со словом «ворон» или «ворона».

— Ты знаешь русский?

— Недостаточно, чтобы говорить на нем. Иди, переодевайся. — Когда Вероника, отставив стакан, скрывается за ширмой, Зигфрид продолжает: — Ты ветер, воздух, атмосфера. Хотя, как человека я тебя тоже представляю, но нимфа из тебя лучше, чем человек. Это все Сансара. Каким-то чудом мне дано увидеть некоторые элементы ее колеса.

— А кто же ты?

— Я наблюдатель, в свободное время — художник, а официально — штурмшарфюрер роты почетного караула, и хватит обо мне.

Девушка переодевается, допивает сильно разбавленный растаявшим льдом виски и рассказывает историю, вынудившую ее обратиться к нему в поисках убежища на две недели. Зигфрид закуривает, о чем-то задумывается, как будто подбирает слова, и произносит:

— Может быть, он прав, и эта поездка ни к чему тебя не обязывает, и не стоит так драматизировать? Или ты бунтуешь из-за того, что ты уже не ребенок, а он боится оставить тебя одну?

— Глупо было обратиться за советом к тебе, — вздыхает она.

— Нет, ну что плохого в том, что он хочет пристроить тебя под чье-то надежное крыло?

— То, что у меня тоже есть крылья, и я хочу научиться летать сама! Тем более этот Шнайдер такой мерзкий, ограниченный… точно — девушка в кружевах! Зигфрид, это всего на две недели. Я могу спать на диване, даже на полу, буду делать всю домашнюю работу. Мне не к кому больше пойти: все остальные живут с родителями, которые дружат с моим отцом. Ну, можно, я поживу у тебя?

— Я же сказал — нет! — Он проходит к каминной полке, ставшей алтарем полного беспорядка, который образовали старые, уже негодные, кисти вперемешку с новыми, карандаши, бумажки, зарисовки, давно пустые или засохшие тюбики масляной и темперной краски, галстук, металлический шпатель, часы и прочий мелкий хлам. Покопавшись среди всех этих, безусловно, нужных вещей Зигфрид достает черно-белую открытку с изображением дома на фоне гор. — Вот очень тихий отель, где никто не будет интересоваться, кто ты и зачем приехала.

— Отель мне еще не по карману.

— Ты же вольная птица, которая хочет сама научиться летать? — усмехается парень.

— Какой же ты!.. — Вероника бросает открытку и уже поворачивается к двери, как молодой человек задерживает ее, схватив за руку.

— Успокойся! Этот отель принадлежит моим дальним родственникам, я попробую договориться с ними, чтобы поселить тебя там бесплатно или со скидкой. У нас же еще есть время до вторника?

— Да, время есть. Что это за отель?

— Вообще, он не из дешевых. Находится в Альпах. Там временами даже знаменитости останавливаются, но сейчас не сезон, поэтому не жди кинозвезд и, вообще, толп народа.

Вероника улыбается. Ее ночная молитва оказалась услышанной. Неспроста у нее возникло желание рассказать все Зигфриду — он с удивительной легкостью нашел решение ее проблемы. Просто чудо какое-то! Но все-таки сомнения не отпускают ее душу.

— Наверное, это лучший вариант, но ты уверен, что отель это не слишком? — произносит она.

— Я считаю, что отель — это то, что надо, а вот жить у мужчины, которого ты знаешь без года неделю — это уже слишком. Придешь на выставку?

— Вряд ли, я должна позировать для рекламы минеральной воды для спортсменов.

— Хм… А не спортсменам ее можно пить?

— Для тебя она слабовата, — кивнув на пустой стакан в руке Зигфрида, шутит Вероника. — Слушай, а разве в условиях конкурса не оговаривается, что работа должна нести идею величия и превосходства?

— Это неосновное условие, — сухо отвечает художник. — А даже если и так, то я назову ее «Отдых Валькирии» и пусть ломают голову над тем, какой в этом смысл. Символизма здесь хоть отбавляй, поэтому этот рисунок к абсолютно любой идеологии можно приписать. Идея превосходства? Пожалуйста: у Валькирии есть время отдыхать, значит, она превосходит всех остальных. Идея величия? Пожалуйста: ворон расправляет крылья и несет… несет величие! Отстань!

— Надо было нарисовать орла, — с интонацией знатока произносит девушка.

Не отвечая, молодой человек прощается с ней, и напоминает зайти на днях по поводу ее дела.

Этот день больше не балует ее встречами и интересными событиями, следующий — тоже. Только в субботу ей предстоит съемка.

Она сначала обрадовалась, узнав, что это мероприятие переносится на час раньше. Казалось, ничто не помешает ей посетить выставку, но все сразу пошло не по плану. Всего то и требовалось, сфотографировать с разных ракурсов Веронику в спортивных шортах и майке с бутылкой воды в руке напротив большого вентилятора, чтобы закрепленная булавкой на ее поясе ленточка красиво развивалась, символизируя финишную ленту. Но сначала пришлось ждать, когда освободится помещение, потом оказалось, что вентилятор из-за поломки сдувает не только ленточку, но и грозит свалить с ног саму модель. Пришлось ремонтировать, а потом восстанавливать прическу девушки. Потом, она случайно проливает воду на себя, и приходится срочно сушить ее костюм. Конечно, ни на какую выставку она уже не попала.

Увидеться с Зигфридом ей удается только на следующий день. Парень выглядит расстроенным и раздраженным. Вместо ответа на ее вопросы он молча протягивает ей воскресную газету. Она пробегает глазами объемную статью, задерживает взгляд на фотографиях работ победителей, и, перевернув страницу, к собственному удивлению, обнаруживает фотографию рисунка Доха.

— А здесь ты читал? — интересуется она. Зигфрид кивает, выпустив изо рта облако табачного дыма. Он полулежит, покачиваясь, в гамаке, который приобрел вчера с расстройства, что не занял призовое место. Как в некоторых старых домах, в этом сохранились на стенах кованые крюки для канделябров. На них Зигфрид и закрепил гамак. — «Было бы ошибкой не упомянуть о мистической работе молодого художника Зигфрида Доха „Отдых Валькирии“, — зачитывает Вероника и присаживается рядом с ним. — Зрители подолгу задерживались у этого рисунка, восхищаясь его энергией, силой и динамикой. „Валькирия“ Доха — это не исполин, ее сила не в мускулах, а в сердце, в силе воли. Она словно переносит зрителя в мир волшебства и магии. По версии нашей редакции, это одно из достойнейших представленных произведений. Сам автор уверяет, что ему просто повезло с натурщицей, некой Верой Мейер. Скромность украшает таланты! Как свидетельство зрительского признания, стоит упомянуть тот факт, что рисунок Зигфрида Доха был приобретен сразу же после оглашения результатов конкурса неким ценителем искусства, который пожелал сохранить свое имя в тайне». — Закончив читать, девушка складывает газету. — И ты еще не доволен?! — удивляется она.

— Я шел за победой, а не за зрительскими симпатиями.

— А кто купил рисунок? И почему тебе не дали призового места, если все были в таком восторге?

— Продал, скорее всего, какому-то арт-дилеру. Лауреатов выбирало жюри, а не зрители. Между прочим, критики из жюри меня очень развеселили, — парень улыбается и приобнимает Веронику. — Один знаток сказал, что вороны не могут сидеть на руках у Валькирий, так как вороны — это спутники Одина, а Валькирии — свита Фрейи. Другой разглядел чрезмерный эротизм, а когда я напомнил, что на работах некоторых других конкурсантов люди изображены полностью обнаженными, сменил тему и сослался на невыраженность идеи. Третий, наоборот, говорил, что ткани на тебе слишком много, а это воспринимается как аристократическая изнеженность, и для выражения идеи борьбы надо было обнажить тебе грудь. И дальше все в таком духе.

— Старые извращенцы! Надо было рисовать орла, а не ворона, тогда никто не смотрел бы на простыню.

— Наверное. Еще придрались к искаженной перспективе. Вот неужели не понятно, что я специально искажаю перспективу фона, чтобы акцентировать внимание зрителя на персонаже?! Придурки! Можно подумать, у меня получился бы мистический эффект и такая глубина без искаженной перспективы! У них, видишь ли, в почете художники-чертежники, у которых не поймешь: человек изображен или схема строения тела типичного землянина! Надеюсь, когда-нибудь их места займут компетентные люди, а им я бы и улицы мести не доверил! — Теряя контроль над собой, Зигфрид сам не замечает, как переходит на крик. Тросы гамака угрожающе поскрипывают от чрезмерно активной жестикуляции парня.

— Но многих великих художников критики сначала не принимали. Тебе только двадцать! Успеешь еще стать знаменитым и почитаемым.

— Нет, не успею… Я яркий метеор, сияющий пока горю…

— Чьи это слова?

— Мои. — Парень потягивается. От бури эмоций, разразившейся при воспоминании об общении с критиками, не осталось и следа. — А почему ты не спрашиваешь о своем деле? Передумала сбегать от перспективного жениха?

— Нет, что ты! Я боялась, что тебе сейчас не до меня.

— Глупости! У меня для тебя есть новости. Я договорился на счет номера, но поселить тебя там бесплатно они отказались, зато предложили хорошую скидку.

— Я подозреваю, что отец даст мне совсем немного денег, чтобы я оказалась в финансовой зависимости от Шнайдера, — грустно вздыхает Вероника.

Зигфрид нехотя встает с гамака, не говоря ни слова, проходит в другую комнату, а вернувшись, протягивает девушке несколько крупных купюр.

— Это тебе за позирование, — поясняет он.

— Мы договаривались на меньшую сумму.

— Вера, я же не рассчитывал, что продам работу. На рисунке была ты, поэтому это твоя доля. Вполне справедливо. Считай компенсацией за моральные страдания. Не возьмешь — я обижусь!

Последний аргумент действует, и девушка принимает деньги. Дох объясняет, как добраться до отеля, который, как оказалось, находится совсем недалеко от Франции, куда Вероника так противится ехать. По прибытии ей всего-то и надо предупредить, что она от Зигфрида и ей выделят скромный номер без излишеств за полцены. Он советует ей взять любимую книгу или что-нибудь из женских развлечений, вроде вышивки, так как по его словам девушке стоит готовиться к двум неделям скуки.

Сам же он скучать не собирался. Не успели они с Вероникой договорить, как со стороны входной двери раздался даже не стук, а грохот и нервный трезвон звонка. Чуть не сметая их на своем пути, в квартиру вваливается шумная компания друзей художника. С громким хлопком открывается шампанское, и среди общего гама слышится чей-то уверенный и не терпящий ни малейших возражений вопрос:

— Та-ак, где у него тут гитара?

— Я, пожалуй, пойду, — обращается к Зигфриду Вероника.

— Ты что?! Сейчас начнется веселье! — радостно восклицает он.

— Нет, мне пора идти. Веселитесь.

— По тебе и не скажешь, что ты такая тихоня. Ну, пора, так пора. Пока.

— Чем будешь заниматься через две недели?

— Вернусь на службу, а в свободное время — тем же, чем обычно. Заходи, когда вернешься.

— Зайду. Пока.

Девушка чувствует себя крайне неуютно среди чересчур шумной компании молодых людей и девушек. Слова Зигфрида о том, что веселье у них еще только начнется, всерьез напугали ее. У нее уже голова идет кругом, что же будет, когда толпа начнет веселиться?

Теплый весенний воскресный вечер Вероника проводит в глубине парка на скамье. Это последний вечер той жизни, которую она вела до сих пор. С завтрашнего дня все изменится. Завтра ей придется окончательно повзрослеть, забыть жалость к себе и выживать в одиночку. От этой мысли девушке становится очень больно, и она чувствует, как на глаза наворачиваются горячие слезы. Однако почти в тот же момент память отчетливо повторяет слова Зигфрида Доха:

«Кто бы и чем тебя ни обидел, не плачь, а то будут обижать снова и снова».

Больше не будет никаких слез! Хватит! В наказание за слабость она крепко сжимает кулак, вонзая острые ногти себе в ладонь. Так и надо! Заслужила! Больше никакой слабости! После запрета на жалость и слабость установленного самой себе и в отношении себя самой, Вероника ощущает непривычный душевный подъем. В ней пробуждается и уверенно занимает главенствующую позицию некая другая личность. И вроде бы девушка остается самой собой, но, в то же время, ощущает силу, опыт и знания, которых раньше не было. Лишь на секунду перед ее внутренним взором возникает рисунок Зигфрида, но в тот же момент поднимается сильный ветер. Девушка продолжает сидеть в легкой прострации. Очередной порыв приносит прямо на ее колени черное перо с отливом, и в ту же секунду ветер полностью стихает. Вероника с удивлением рассматривает перо, поднимаясь. Произошедшее кажется ей забавным, и она начинает тихо, но как-то необычно смеяться. Странность смеха усиливается, когда он точь-в-точь повторяется кем-то, но доносится откуда-то сверху. Девушка поднимает голову и среди ветвей ближайшего дерева замечает крупного иссиня-черного ворона.

— Кр-кру, кр-кро, — косясь на нее, негромко ворчит птица. Веронику все это не пугает, она радостно улыбается, а ворон, не спуская с нее глаз, продолжает: — Кр-кр, кр-кра, — и, неожиданно, отчетливо: — Врана! Врана! Кр-р. Врана!

С каждым его криком «Врана!» девушка чувствует, что приходит в себя. Ее прострация, с чем бы она ни была связана, исчезает, а на ее место приходит бодрость и спокойствие. Она ощущает себя словно отдохнувшей после здорового, крепкого сна.

Глава 2

Домой Вероника возвращается в том же благоприятном расположении духа, с чувством, что может горы свернуть. В дверях она сталкивается с домработницей Луизой. Их отношения всегда были тяжелыми, но сейчас, при встрече с молодой Мейер, горничная в ужасе шарахнулась в сторону. Она не могла себе объяснить ни сразу, ни впоследствии, что в облике девушки ее так напугало. Разве что глаза… Конечно, глаза! Из серых или серо-зеленых они превратились в обжигающе черные. Поведение ее тоже стало другим: в движениях появилась небывалая ранее грация и уверенность, во всем ее облике теперь ощущалась торжественная строгость.

Не обращая внимания на испуг горничной, Вероника заговаривает с ней. Голос девушки тоже немного изменился, как будто стал чуть ниже. Манера речи теперь кажется необычной: она говорит негромко, но отчетливо и словно немного нараспев.

— Завтра с утра я уеду на молодежную конференцию в Копенгаген… — Не сводя черных глаз с Луизы, произносит она. — Отец уже в курсе, не говори ему. Он, кстати, не желает, чтобы кто-то еще об этом знал, поэтому не стоит сообщать об этом господину Шнайдеру.

— Да… Да… — иступлено повторяет горничная, и Вероника поднимается в свою комнату.

Какой Копенгаген?! Какая конференция?! Девушка совершенно не думала о том, что говорит. Слова лились сами и сплетались в зыбкий мираж, который домработница приняла за чистую монету.

Легкий шум в голове напоминает Веронике о том, что с ней сегодня произошло что-то необычное. В небольшой саквояж она укладывает кое-что из одежды и белья, почти доверху заполняет его косметикой и украшениями, и последними кладет две довольно редкие книги.

Эта ночь дарит ей сон, каких она не видела уже давно. Во сне она находится в своей комнате, но за окном ярко светит солнце. Девушка сидит на полу перед пером ворона, как вдруг напротив нее появляется высокий мужчина в черном. Он тоже присаживается рядом. Она чувствует себя очень неловко, ведь из одежды на ней оказывается только простыня, как на рисунке.

— Приятно встретить тебя снова, Вера. — Девушка не отвечает, а гость продолжает: — Тебя не испугало сегодняшнее явление?

Она отрицательно качает головой, и тихонько интересуется:

— Вы ворон?

— Нет. А с чего ты взяла, что видела ворона? Я пришел нарушить правила и вернуть тебя прежнюю.

Вероника удивленно поднимает глаза. В воздухе появляется легкое мерцание, а со стороны двери формируется едва заметное белое облако. Из него, как будто издалека, выходит прозрачная фигура. С каждым шагом она становится плотнее и плотнее, и вот уже принимает вид стройной женщины в сером грубо сшитом платье, с длинными прямыми светлыми волосами, которые украшает кожаный обруч с металлическими подвесками на висках. Присмотревшись, девушка замечает свое сходство с пришелицей. Она выглядит немного старше, но в остальном она почти полностью идентична Веронике.

— Не бойся, это не призрак, — говорит мужчина, когда гостья тоже присаживается на пол рядом с ними. — В моей власти устроить встречу тебя-прошлой и тебя-настоящей. — Затем он произносит что-то на другом языке.

Пришелица слегка кивает или кланяется, привстает с грацией богини и приближается к Веронике. Она протягивает девушке руку, предлагая встать. Затем, нахмурив брови, осматривает простыню и произносит что-то, что девушка воспринимает, как невнятное шипение.

— Вера, — обращается к ней мужчина в черном, — сними это!

— Что?!

Пришелица молча проводит ладонью по своему животу, пытается что-то показать жестами, протягивает руку к животу Вероники, но та вскрикнув отскакивает в сторону. Гостья злится, судя по интонации, высказывает какие-то проклятья, и с неженской силой срывает с нее простыню. Дальше в глаза девушке бросается большой нож, который незнакомка достает из сумы, перекинутой через плечо. Она трижды обходит вокруг перепуганной Вероники с неясным бормотанием, размахивая ножом. Затем, жестом приказывает девушке лечь на край кровати, и, склонившись над ней, начинает чертить ножом на ее животе различные символы, сопровождая все это ритмичной песней. Слов, как догадалась Мейер, в песне нет, она полностью состоит из определенных сочетаний звуков. Женщина едва касается ножом ее кожи, не причиняя боли. Страх Вероники вскоре проходит и она даже замечает, как ее голова начинает раскачиваться в такт песне. Наконец, пришелица выпрямляется, поднимает нож над головой и выкрикивает нечто-то неразборчивое. После она заботливо накрывает Веронику простыней и, положив ладонь на ее солнечное сплетение, склоняется к ее уху. Она начинает что-то шептать немного охрипшим голосом. Девушка не понимает ее слов, но они формируют образы в ее сознании, подобные воспоминаниям. Они настолько яркие, что она переживает такие ощущения, как будто сама участвует во всем, что видит. Гостья смолкает, и образы пропадают. Она кланяется мужчине в черном и уходит так же, как пришла.

Все это время он продолжал сидеть на полу, но теперь подошел к кровати.

— Просыпайся! — только и произносит он на прощание. Теперь все вокруг Вероники окутывает тьма, но только на мгновение.

Она открывает глаза и видит привычную картину своей комнаты. Лежит она в постели не обнаженной, а в пижаме, а значит сон, который она в первые секунды приняла за реальность, был только сном.

Стук в дверь окончательно приводит ее в себя.

— Вера, Птичка, я уезжаю!

Девушка вскакивает с постели и подбегает к двери. Открыв, она обнимает отца, чего не делала уже много лет.

— Родная! Увидимся через две недели. Я буду скучать.

— Длинные волосы, кожаный ободок, — неожиданно для самой себя произносит она.

— Что ты задумала? — Он встревожено отстраняет ее.

— Ничего. Просто вспомнилось.

Александр снова прижимает ее к себе и шепчет на ухо:

— А не вспомнилось, что мне тоже есть за что тебе мстить?

— Я тоже буду скучать! — с беспечной улыбкой говорит она. — До встречи через две недели!

После такого странного прощания с отцом, Вероника возвращается в свою комнату. Она не спеша одевается, делает макияж, укладывает волосы, и когда Мейера уже и след простыл, отправляется на вокзал.

Дорога обещает быть долгой. В купе поезда она почти все время дремлет, временами наблюдая короткие сновидения.

Прибывает в город она поздней ночью, но следуя рекомендациям Зигфрида, успешно добирается до отеля. Однако в самом отеле все сразу начинает идти не по плану. Войдя в пустой холл, Вероника осматривается в надежде увидеть кого-нибудь из персонала. Как же наивно с ее стороны было рассчитывать, что кто-то будет ее здесь ждать с нетерпением. В данный момент она самый бесперспективный клиент. Вот она замечает стойку администратора и уверенно направляется к ней. Вообще, отель производит на нее не лучшее впечатление. За стойкой не оказывается никого, и, перед тем как позвонить в звонок, девушка снова осматривается. На стене возле шкафчика с ключами Вероника замечает черно-белую фотографию Марлен Дитрих с синим автографом.

«Останавливалась здесь и подписала им фотографию», — предполагает девушка. Наконец, она решается позвонить. На звук выходит сонный человек и, зевая, интересуется, не Зигфрид ли ее прислал. Получив утвердительный ответ, он произносит:

— Комната для обслуги. В холле не шатайся, с гостями не разговаривай. Выходить и заходить будешь через черный ход, обед в час дня в столовой для персонала…

— Может, мне еще и комнаты убирать прикажете?! — возмущается Вероника, которую такие условия совершенно не устраивают.

— …и оплата вперед.

Девушка чувствует, что ее негодование скоро перейдет все границы. Она через всю страну ехала ради того, чтобы какой-то хам разговаривал с ней как с человеком третьего сорта?! Вот уж, действительно, лучше бы ей отправиться в Париж на попечение Шнайдера! Однако внезапно ею овладевает спокойствие и сила, те самые ощущения, что и в воскресение, после встречи с вороном. Ее глаза снова покрывает черная пелена, в движениях появляется грация и плавность.

— Как вы себе позволяете так говорить со мной?! Вы не видите, кто стоит перед вами?! — Голос ее тоже меняется, но теперь она узнает знакомые интонации шаманки из ее сна.

При всем при этом в ее сознании прочно засел образ увиденной на фото актрисы. Мысль о том, что к Дитрих здесь относились, однозначно, лучше, не позволяет Мейер выбросить ее из головы.

— Простите!.. Нас не предупредили… — забормотал испуганный мужчина.

— Вы и Марлен Дитрих селили к прислуге?! — со злостью продолжает Вероника, чувствуя, как укрепляются ее силы.

— Мадам Дитрих, мы не ожидали, что вы прибудете без предупреждения…

Такого поворота девушка предположить никак не могла, но раз уж ее приняли за Дитрих, то этим можно воспользоваться, чтобы получить нормальную комнату, например.

— Вы предоставите мне комнату или мне лучше уехать?! Но тогда завтра же все газеты напишут о качестве вашего обслуживания! — Вероника вошла во вкус. Она и раньше иногда в стрессовой ситуации могла впадать в подобное состояние, но теперь в ее сознании укрепилась мысль, что после пройденного посвящения во сне, она способна в любой момент пугать людей, дурить им голову и подпитываться чужими силами.

Девушка не стала наглеть и остановила свой выбор на скромном номере на втором этаже. Кроме администратора, ее внушению легко поддались еще несколько сотрудников. Теперь, пока ее считают здесь знаменитой актрисой, не стоит ни о чем беспокоиться. Лишь бы персонал не слишком распространялся о том, что такая звезда отдыхает у них в данный момент. Времяпрепровождение обещает быть приятным. Из уважения к «ее» таланту ей даже предоставили кредит, естественно, на имя Дитрих.

В эту ночь во сне к ней снова явилась шаманка. Она вошла в номер, поклонилась и присела за стол. Прислонив ладонь к груди, она произнесла:

— Врана. — Дальше она говорила много и непонятно, но Веронике стало ясно главное: Врана довольна ее преображением, и пришла подбодрить.

Утро кажется довольно мрачным. За окном все белым-бело из-за тумана, спустившегося с гор. Как объяснила горничная, приносившая завтрак, туманы здесь часто бывают, а в это время еще и дожди не редкость. Горничная, как и ожидалось, не сразу поверила, что перед ней сама Марлен Дитрих, а только после того, как ощутила на себе «ее» неестественно черный взгляд.

Веронике теперь кажется, что личность шаманки Враны подавляет ее собственное я, но она не видит смысла этому сопротивляться, ведь Врана и Вероника — это прошлое и настоящее одной души. А что есть личность, если не душа?

Глава 3

Спустившись в холл, девушка увидела и других постояльцев — пожилую пару. Она не считает нужным прикрываться чужим образом перед ними, как и вообще знакомиться. Присев на мягкий диван, она только наблюдает, как они обсуждают пользу горного воздуха, местную кухню и то, что с момента их приезда не было ни одного солнечного дня. К их скучному диалогу присоединяется коридорный, и теперь они втроем начинают говорить о предстоящей в этом году Олимпиаде, а затем с видом экспертов заговаривают о политике. Теперь уже Вероника не выдерживает. Ей подобные пустые разговоры сегодня особенно неинтересны. В ее системе идеального мира важны только люди, а их взгляды — это вопрос моды, такой же моды, как мода на одежду. Конечно, бывает, что костюм обязывает своего хозяина вести себя определенным образом, но он не меняет суть человека: благородство или подлость, сочувствие или жестокость — это те качества личности, которые не скрыть ни одеждой, ни идеей. Она готова поклясться, что считала так всегда, из жизни в жизнь, с начала времен, и свидетели тому Врана и незнакомец, который привел ее. Если бы Вероника могла понимать Врану!.. Она бы обязательно спросила ее, кто он: Бог, дьявол или кто-то еще.

Как бы там ни было, слушать их дальше, становится невыносимо. Вероника встает, узнает у администратора можно ли пройти в горы, и как это сделать. Далее она, поднявшись в номер, переодевается в более удобную одежду, и до вечера покидает сонный отель.

Девушка ходит по безопасным тропам, но все равно ощущает почти родственную связь с горами. Ей нравится воздух, легкий ветер и для полного счастья не хватает только солнца и моря: голубой бескрайней дали с бликами и белыми барашками на волнах. Погода стоит прохладная. Ближе к пяти вечера, она, совершенно продрогнув, спускается в город. В шоколаднице она согревается чашкой горячего шоколада с корицей. Изучив ассортимент ближайших магазинов одежды и парфюмерии, она возвращается в номер, где погружается в чтение.

На следующий день, Вероника облюбовала крытую террасу отеля, где расположилась за столиком с книгой. Увлекшись сложным, но интересным текстом, она не замечает, как темнеет небо и начинает моросить дождь.

Приблизительно в то же самое время напротив входа в отель останавливается черный, блестящий от безупречной полировки автомобиль. Вокруг прибывшего постояльца служащие суетятся с небывалым ажиотажем. Сам гость с презрением поглядывает на свинцовое небо, и проходит в помещение.

Дождь идет редкий и мелкий, но поднявшийся ветер без спросу переворачивает страницы книги и окропляет Веронику холодной дождевой пылью. После очередного порыва, она решает вернуться в отель. Пока она не спеша идет через большой холл, прижимая к груди книгу, администратор с услужливостью, граничащей со страхом, беседует с новым гостем:

— У нас, конечно, сейчас не сезон, погода… сами видите…

— Я приехал поработать в тишине и спокойствии, — отвечает он, не отрываясь от заполнения карточки.

— У нас тишины и спокойствия сколько душе угодно. Отель почти пуст: здесь только в противоположном крыле — супружеская пара, тишайшие старички, днем их и не бывает, а этажом ниже вас актриса Марлен Дитрих, но и она хлопот вам не доставит…

Услышав имя Дитрих, мужчина поднял на администратора удивленный взгляд. Вероника не раз корила себя за невнимательность. Вот и сейчас, она бы ни за что не подошла к стойке, если бы обратила хоть какое-нибудь внимание на происходящий разговор. Ни на кого и ни на что не глядя, она приближается и, протянув руку, требует:

— Ключ!

Администратор поворачивается к шкафчику с ключами, продолжая говорить с мужчиной:

— Я немедленно распоряжусь, насчет печатной машинки и бумаги, как вы просили. — Он прячет заполненную гостем карточку и протягивает Веронике ключ. — Пожалуйста, мадам Дитрих!

Повернув голову, мужчина внимательно изучает ее, а когда она зажимает ключ в руке, произносит:

— Вы не похожи на Марлен Дитрих.

Его голос застает ее врасплох, она медленно оборачивается и, узнав важную персону, вскрикивает, всплеснув руками, роняет книгу на пол и прижимает ладони ко рту. Применить уже привычный метод обмана, она не успевает, упуская момент. Гость, желая развеять иллюзии администратора, поворачивается к стойке, но того уже не оказывается на месте: как и обещал, он побежал хлопотать на счет бумаги и машинки. Мужчина поднимает с пола книгу и продолжает:

— До окончания всей этой комедии у вас есть шанс рассказать мне, что здесь происходит. — Он жестом приглашает ее пройти к дивану для гостей. Затем, устроившись рядом, снова обращается к ней: — Ну?

— Меня арестуют? — дрожащим голосом чуть слышно произносит девушка.

— Арест — это справедливый финал карьеры мошенников. Вы не согласны?

— Но… но я же не сделала ничего плохого! Это они почему-то стали считать меня Дитрих, а я… просто не стала с ними спорить.

— «Почему-то»… Интересно, почему? — Вероника нервно подергивает плечами, тогда ее собеседник обращает внимание на книгу. — И что же читают в наше время мошенники? — Он присматривается к названию, и девушка замечает, как в его лице что-то меняется: — De medicina magnetica libri tres, in quibus tam theoria quam Praxis continetur. Максвелл, тысяча шестьсот семьдесят девятый год?

— Это репринт, — робко поясняет она. — А вы хорошо читаете латынь, я, вот, постоянно запинаюсь.

— Комплименты вас вряд ли спасут. Но вопрос, как вам удалось обдурить персонал, снимается.

Как из-под земли появляется коридорный.

— Господин!.. — только и успевает выкрикнуть он, как мужчина повелительным жестом требует его замолчать.

— Я сам найду комнату, а вы вызовите лучше…

— Нет! Пожалуйста! — перебивая его, неистово кричит Вероника и впивается пальцами ему в руку.

— Почему же нет?

— Послушайте, это была просто шутка! Совершенно невинная шутка, от которой никто не пострадал и не пострадает! Они все просто легко поддаются внушению!

— Идите, — приказывает гость коридорному. — Скажите, чтобы номер проветрили. — Когда служащий удаляется, он обращается к Веронике: — Можете меня отпустить. До вас доходили слухи о моей чрезмерной доброте?

— Интеллигентные люди не доверяют слухам, — не подумав, бросает девушка.

— А вот дерзить не обязательно.

— Извините.

— Значит, практикуете магнетизм по Максвеллу?

Она отрицательно качает головой и объясняет:

— Там мало полезной практической информации, и я не все понимаю. Читаю как роман.

— Давайте познакомимся. Меня вы знаете, а о вас мне известно только то, что вы не Марлен Дитрих.

— Вера, то есть Вероника Мейер.

— Вера или Вероника?

— Вероника, но обычно сокращаю до «Вера».

— Вы произнесли слово «внушение». То, что вы делаете, — разновидность гипноза?

— Я сама не знаю, как это делаю, и что это, но оно похоже, наверное, на гипноз.

— Почему же вы меня не попытались загипнотизировать?

— Побоялась, — признается девушка. — Если бы что-то пошло не так, мне б тогда не сносить головы.

— Вам бы и так ее не сносить, будь на моем месте кое-кто другой… Кто вы, Вероника Мейер?

Она рассказывает о себе то, что его интересует: где живет, как попала в этот отель, давно ли у нее эти способности; демонстрирует свое внушение в действии, убеждая одного сотрудника отеля в том, что на улице выпал синий снег, а другого — в том, что он украл из шоколадницы двенадцать живых устриц.

— А что у вас с глазами в этот момент? — спрашивает он по окончании представления. Ему был виден только профиль девушки, но все-таки он заметил темную пелену, закрывающую роговицу ее глаз.

— Не знаю, я ничего необычного не чувствую… в глазах.

— Те двое могли быть вашими сообщниками. Попробуйте для чистоты эксперимента загипнотизировать меня. Только, знайте, если примените внушение и сбежите, я вас из-под земли достану!

— Вы хотите, чтобы я снова вошла в то состояние и посмотрела на вас?

— Да, именно.

— Хорошо.

Вероника выполняет просьбу. Она открывает душу своему внутреннему торнадо. Внезапно все ей начинает казаться мелким и незначительным, а грозный господин — всего лишь заинтересовавшимся человеком при власти. Он думает о том, можно ли извлечь из ее способностей пользу, но он даже не подозревает, что никто из людей не сможет управлять такой силой, тем более справиться с ней. Даже если он не поверит ей и передаст в жесткие руки правосудия, чего ей бояться? Людей? Шепот Враны в ее голове становится все понятней, хотя она по-прежнему не разбирает слов.

Девушка медленно поворачивает голову в сторону своего собеседника. Он отстраняется от нее и требует:

— Хватит!

— Ваше желание, — напевно произносит девушка и отводит глаза.

— Кто вы, Вероника? Вы точно человек? — спрашивает мужчина. От его повелительного тона не остается и следа. Похоже, ей удалось произвести впечатление.

— Смотря, кого считать человеком.

— Как долго вы пробудете здесь?

— Могу уехать завтра же, если вы настаиваете.

— Нет, останьтесь! Нам с вами предстоит еще не одна встреча. — Он удаляется, оставляя Веронике ее книгу на столике для газет.

Ощущение силы у нее постепенно проходит, сменяясь паникой по поводу того, в какую историю она влипла. Девушка поднимается к себе, и, первым делом, пересчитывает наличные деньги. Воспользоваться кредитом на имя актрисы теперь стало бы равносильно самоубийству! Уехать ни сейчас, ни с утра она не сможет, понимая, что тогда ее найдут, и разговор будет гораздо жестче. К счастью, денег оказывается достаточно, чтобы прожить в номере оговоренный срок: Дох дал немало, да и Мейер не поскупился для любимой дочери. А если вспомнить, что комнату ей обещали за полцены, то, может быть, средств хватит и на то, чтобы утешить себя какой-нибудь покупкой.

Вечером девушка не спускается на ужин, тяжелый день начисто лишил ее аппетита. Чтобы успокоиться и немного забыть пережитый стресс, она идет в душ.

В то время, когда теплые струи воды скользят по коже Вероники, этажом выше в правительственном номере новый постоялец, закончив что-то писать, совершает звонок по выделенной линии. Он нервно постукивает карандашом по открытому блокноту, на желтоватом листе которого отчетливо видна надпись «Вероника Мейер».

Спит девушка очень беспокойно. Вероятно, она поспешила считать себя способной справляться с любыми трудностями. Как бы там ни было, переживания мешают спать всю ночь. Только задремав под утро, она просыпается от настойчивого телефонного звонка.

— Доброе утро, госпожа Дитрих! — приветствует ее женский голос в трубке. — Вас просили подняться в триста седьмой номер.

Девушка что-то бормочет в ответ и встает с постели. Вчерашняя история не думает заканчиваться с новым днем. На то, чтобы привести себя в порядок она тратит около получаса. Затем, девушка выполняет просьбу, которую уместней считать требованием, и поднимается на третий этаж. На стук ей открывает ее вчерашний собеседник и приглашает войти.

— Я вчера много думал о вас, Вера Мейер, — говорит он, провожая ее до кресла. — При всей бессовестности вашего поступка, вы не вызываете у меня впечатления злоумышленницы. Вы молоды, красивы, почему бы вам не подшутить над нерасторопным персоналом? Как я узнал, вреда гостинице вы никакого не причинили. А в целом, если учесть, что ни вы, ни ваш отец Александр Мейер, не замечены ни в каких серьезных правонарушениях, имеете прекрасные характеристики, то мне только и остается признать, что я был неправ, когда хотел передать вас полиции. Вы, Вера Мейер, ценнейший представитель рода людского. У вас есть талант, который при бережном к нему отношении, изучении и правильном использовании очень пригодится и вам, и стране. Вы ведь любите Германию?

Сжимая руками подлокотники кресла, девушка молча слушает и следит глазами за тем, как он прохаживается по комнате. Она не удивляется тому, что этому человеку известно столь многое из ее жизни, это только укрепляет ее в мысли, что сбежать она не сможет. Когда он задает вопрос, Вероника чуть заметно кивает.

— Я предлагаю вам сделку: я беру вас под свою защиту, а вы позволяете изучить ваши способности и делитесь всеми вашими знаниями, особенно, в части манипулирования чужим сознанием. И не пытайтесь врать, что ничего не знаете! Когда восемнадцатилетняя девушка читает Максвелла в оригинале — это уже подразумевает, что она знает больше, чем положено! Итак, у вас есть возражения? — Она слегка качает головой. — Нет, — продолжает мужчина. — Выбора у вас тоже нет.

— Только не препарируйте меня, внутри у меня ничего интересного нет, — наконец, бормочет она.

— Думаю, желающие исследовать ваш мозг нашлись бы быстро, но меня не интересует его строение.

— Мне повезло, — девушка немного смелеет. — Но мои знания — это предчувствия, воспоминания и сны. Иногда они приходят внезапно, как вспышки. Я не могу сказать, что у меня есть какая-то система знаний.

— Это то, что нужно! Начнем с того, что вы будете рассказывать мне все о ваших снах, предчувствиях, «вспышках» и воспоминаниях. Это ведь не сложно?

— Хорошо. Это, правда, не сложно.

— Отлично. Вы мне уже нравитесь, Вера, — говорит он, присаживаясь на соседнее кресло, рядом со столиком. — Давайте, начнем наше сотрудничество с одного эксперимента. Попробуйте снова войти в то состояние, в котором вы гипнотизируете людей, как вчера со мной. Только смотрите… вон на ту картину на стене. — Мужчина указывает направление, и Вероника выполняет его просьбу. — Получилось? — интересуется он, видя, как изменяется, становясь более частым и глубоким, ее дыхание.

— Да-а.

Получив ответ, он осторожно берет со столика зеркало и поднимает его к лицу девушки так, чтобы ее взгляд встретился со своим отражением. Как только это происходит, она с криком закрывает глаза ладонями. Он быстро убирает зеркало, но Вероника продолжает кричать, закрывая глаза, и извиваться на кресле. Мужчина вряд ли ожидал такой бурной реакции. Не зная, что и предпринять, он наливает воды в стакан и выплескивает на нее. Девушка успокаивается, перестает кричать и постепенно убирает руки от глаз.

— Что с вами произошло?

— Не знаю, но это было очень больно.

— Мне вчера больно не было, неприятно — да, но не больно. А где вы почувствовали боль?

— В голове. Как будто огромную раскаленную иглу воткнули, — она касается точки на лбу между бровей, где, видимо, почувствовала боль.

— Вы, прям, Медуза Горгона, — с трудом сдерживая удивление, ухмыляется он.

— А вы, прям, Персей, — немного обиженно бросает девушка.

— Вы вообще не переносите зеркала?

— Нет. Наверное, только в этом состоянии.

Мужчина поднимает зеркало, и к своему удивлению обнаруживает, что его амальгама потемнела и местами отошла.

— Ничего себе! Вы уже в человеческом состоянии? Можете взглянуть на это?

Вероника протягивает руку и берет у него зеркало.

— Ого! — удивляется она. — Это я сделала?

— Похоже. До вас оно было в полном порядке. Я не планировал причинять вам боли, надеюсь, вы это понимаете. Вы меня извините, если я угощу вас завтраком?

— Спасибо, я не голодна.

— Не отказывайтесь, заодно расскажете что-нибудь. — Он выкатывает из соседней комнаты столик на колесиках, на котором накрыт скромный завтрак на двоих, и возвращается на свое кресло.

— О чем вам рассказать?

— Ну, не знаю, скажем, расскажите о ваших, так называемых, воспоминаниях? Какое самое первое?

— Из этой жизни?

— А сколько их у вас?

— Много, не знаю. Ну, если, вообще, самое первое, то я помню высокие скалы, теплое море… И я очень быстро лечу над волнами…

— Как птица?

— Как ветер.

— Ладно, с вашими воспоминаниями мы поработаем позднее, но если в ближайшее время вспомните что-то интересное, то обязательно расскажите, — он намазывает маслом тост и передает девушке. Она по-прежнему робко принимает угощение. — А что последнее вам снилось и когда?

— Позавчера. — Вероника осторожно откусывает кусок тоста. — Мне снилась женщина по имени Врана, она ведьма и она — это я в одной из прошлых жизней. — Ее собеседник записывает в блокнот названное имя.

— Она вам что-то говорила?

— Да, но я ничего не поняла. Она говорит на совершенно непонятном языке.

— Однако вы уверены, что она — это вы из прошлой жизни?

— Она выглядит точь-в-точь, как я. Первый раз я увидела ее в ночь с воскресенья на понедельник, и с тех пор я могу управлять тем состоянием, которое вы видели. — Она кивает на испорченное зеркало. — До этого оно возникало спонтанно, когда я бывала в бешенстве.

— Вы все еще слишком скованны, это мешает пониманию. Не буду сегодня больше терзать вас расспросами. — Он разливает по чашкам кофе из кофейника. — Вы успокоитесь, и вам самой будет легче вспомнить и рассказать все важное. Не бойтесь меня.

— Мне пока тяжело… не бояться.

— Это я должен вас бояться: один ваш взгляд — и я совершенно беспомощен.

— Звучит, как фраза из любовного романа, — робко усмехается Вероника.

Мужчина сдержано смеется и говорит:

— Точно! Вот вы уже и шутите, значит, не все так безнадежно. Чем вы здесь обычно занимаетесь?

— Хожу в горы, читаю.

— Максвелла? Неужели интересно?

— Интересно, но слишком сложно, — отвечает она, допивая кофе. — Спасибо за завтрак.

— Не стоит благодарности. В течение какого времени вы будете оставаться здесь?

— Еще десять дней, вместе с этим.

— Прекрасно! Значит, времени у нас достаточно. Сегодня я вас больше не побеспокою. Удачного вам дня!

— Вам также. До свидания!

— До свидания, Вера Мейер!

Вероника возвращается в свой номер в странных чувствах, она даже не может выразить, в каких. Все ее тело сковывает мелкая дрожь, сознание путается. Только подойдя к зеркалу, она замечает, что ее волосы и блузка все еще мокрые, после того, как на нее вылили стакан воды. Она снимает ее и причесывается. Дрожь и страх все еще не проходят, изводя ее. Эти ощущения хочется заглушить хоть чем-нибудь! Она вспоминает, что почувствовала в гостях у Зигфрида, когда впервые в жизни попробовала виски: сначала было отвратительно и обжигающе, но потом пришло чувство успокоения. Сейчас бы это не помешало. Наверное, актриса Дитрих могла бы в любое время дня заказать себе в номер алкоголь, не вызывая никаких подозрений. Но мысль о том, что министр из 307-го номера мог бы об этом узнать, ее почему-то пугает и останавливает.

Вероника одевается для похода в горы. Спустившись вниз, она останавливает носильщика и что-то говорит ему, глядя в глаза. Через минуту парень молча отходит от нее, скрывается за некой дверью, а, вернувшись, передает ей нечто в бумажном свертке. Девушка выбегает из гостиницы.

По пути она несколько раз замечает за собой слежку. Это еще больше ее угнетает. Ломая голову над тем, как избавиться от «хвоста», она делает большой крюк по пути к тропе, ведущей в горы. Внезапно в ее сознании всплывает фрагмент песни Враны, и настолько отчетливо, что она тихо повторяет непонятные звуки. По совпадению, после этого она замечает тропу, которой раньше не видела, и ноги сами идут туда.

Девушка оказывается в горах, но не там, где бродила в прошлый раз. Пройти на это место той тропой, которой она ходила раньше, невозможно. Здесь, кажется, уже давно не ступала нога человека. Веронике это место нравится своей изолированностью. Главное, что здесь никто ее не увидит и не найдет, в этом она уверена.

Слежка за ней, действительно, велась. Молодой человек лет двадцати пяти в неприметной одежде, более всего пригодной для того, чтобы смешаться с толпой, следовал за Вероникой на некотором расстоянии. Он видел, как девушка свернула с тротуара, но когда повернул следом за ней, то наткнулся на глухой кирпичный забор. Он осмотрел все, но так и не нашел, ни единой лазейки, куда могла бы улизнуть Вероника. Зная, что она собиралась в горы, он исследует единственную доступную для нее тропу, но не находит ее следов.

А Вероника, тем временем, полулежа на камнях, отпивает виски прямо из бутылки. Первый глоток дается ей тяжело.

— К удовольствиям надо привыкать, — поморщившись, повторяет она слова Зигфрида и делает еще один глоток, но он дается ей ни чуть не легче. — Никогда не привыкну! — прокашлявшись, шепчет девушка.

Глава 4

Среди серых туч временами проглядывает солнце, но теплее от этого не становится. Отказавшись от алкоголя после второго же глотка, девушка снова возвращается к нему, ближе к вечеру, продрогнув до костей. Теперь «огненная вода» пьется легче, и неплохо согревает. Постепенно начинает темнеть, виски в бутылке еще чуть больше половины. Вероника физически не осилила бы всю бутылку. Уже сейчас она слишком пьяна.

Наутро, проснувшись в своем номере, девушка чувствует себя неплохо. Похмелья, как такового, нет, поскольку молодой организм смог сам и без последствий справиться с первой алкогольной интоксикацией. Однако рядом с кроватью Вероники сейчас оказывается столик с минеральной водой в ведерке со льдом и записка.

«Больше так не делайте», — написал ей постоялец из 307-го номера.

Девушка, лежа в постели, вспоминает вчерашний день, но ни разговор, которому больше подойдет название «вербовка», ни слежка не вызывают в ней столько отвращения, как состояние опьянения, и, особенно, обратный путь в отель, который вообще вспоминается фрагментами.

Одевшись, она остается в номере, где планирует провести весь день. Время близится к четырем, когда снова раздается телефонный звонок, и снова ее приглашают в правительственный номер.

— Как ваше самочувствие? — интересуется политик.

— Я в порядке.

— Как же можно приличной девушке так напиваться? Конечно, вы добавляете весьма яркие штрихи к образу Дитрих, но вы не она все-таки, и страдает при этом не ее здоровье, а ваше. Вы в курсе, что алкоголь убивает клетки мозга?

— Какая разница, вы же обещали его не извлекать.

Мужчина смеется и приглашает ее присесть в то же кресло, что и в прошлый раз.

— Я ожидал, — говорит он, — что вы можете натворить глупостей.

— Поэтому вы установили за мной слежку? Как, по-вашему, может ли человек расслабиться, перестать вас бояться и доверять вам, когда вы за ним следите?

— Ну, вообще-то, я тоже хотел бы доверять вам. Итак, чтобы я доверял вам, необходимо, чтобы вы доверяли мне, — замкнутый круг. По-другому нельзя никак. Как оказалось, следить за вами бывает бесполезно. Как вам удалось пройти сквозь стену?

— Я не ходила сквозь стену, — честно признается девушка, немало удивившись такому нелепому вопросу.

— Я же просил вас не врать! Человек, шедший за вами по пятам, утверждает, что вы прошли сквозь стену и, тем самым, скрылись от преследования. Или алкоголь лишил вас памяти?!

Строгость его тона раздражает Веронику. Чего ему только надо?! Зачем пристает с какими-то глупостями?! Она, вздохнув, рассказывает, как шла, услышала песню Враны, потом свернула на тропу, которой раньше не замечала, и оказалась в уединенном месте в горах.

— Можете сейчас повторить эту песню?

— Нет. В ней только непонятные звуки, которые я не запомнила. Если я услышу ее снова, то смогу повторить, а сейчас — нет.

— Было ли что-то необычное в том месте в горах?

— Там не было следов пребывания людей, не было слышно города, и временами светило солнце, что наиболее необычно.

— Вот что находится на том месте, куда вы свернули, — он протягивает ей фотографии старого кирпичного забора, за которым видны большие валуны, примыкающие к нему вплотную. — На обратном пути вы тоже повторяли ту песню?

— Нет, вернулась так же, как и зашла туда — по тропинке.

— Может быть, вы заметили или почувствовали что-то необычное? Хотя, о чем я?! Вас ведь еле ноги несли! Вы понимаете, что загубили такой важный эксперимент?! И почему вы пили виски, вы разве не в курсе, что существует менее крепкий алкоголь?! — Девушка сидит, виновато потупив взгляд, и он продолжает: — Например, здесь отличное вино. Вам бы оно, наверняка, понравилось больше, чем виски.

— Я не специалист по алкоголю, — скромно признается она.

— Хоть это радует. Кстати, возможно, у нас есть ключ к разгадке этих ваших песен Враны. «Врана» — это русское устаревшее название вороны. Могу предположить, что ваша ведьма говорит на древнерусском. Специалистов по нему немало. При первой же возможности мы попробуем ввести вас в гипноз и пообщаться с Враной. Она живет где-то в ваших воспоминаниях, попробуем ее извлечь.

— И вы с ней справитесь? — почему-то спрашивает девушка, совершенно изменив свою манеру поведения: теперь она не сутулится, не выглядит провинившейся девочкой, а выпрямившись, говорит с королевским величием, от чего ее собеседнику даже становится не по себе.

— Что вы имеете в виду?

— Это буду не я, — продолжает она в том же духе, — а русская шаманка, которой уже давно нет в живых, которой совершенно нечего терять. Думаете, она пожалеет меня — временное и бестолковое пристанище своей души? Я не знаю, чего она хочет, но я не хочу, чтобы от нее кто-то пострадал. Более того, я не уверена, что гипнотизер сможет загнать ее обратно после того, как она придет.

— В любом случае, это будет не скоро. Сначала мы вернемся домой, потом и вас, и меня ждут дела, а потом будет видно. Все это будет не раньше осени. Поэтому, не переживайте, все еще успеет много раз перемениться.

Девушка приветливо улыбается, когда ее собеседник меняет свой тон на более дружественный. По его просьбе она рассказывает о некоторых своих воспоминаниях и снах. Он время от времени что-то записывает в блокнот. Больше всего его, однако, заинтриговала личность Враны, он то и дело спрашивает Веронику о деталях ее первого сна о ней.

— Постарайтесь вспомнить, что за знаки она чертила, — говорит он, когда речь уже, казалось, идет совсем о другом.

— Спирали, кресты, квадрат или треугольник, но больше все-таки спирали.

— По часовой стрелке или против?

Девушка задумывается, вспоминая, а собеседник уже собрался что-то записать.

— Я не помню! — сдается она. — Разве это важно?

— Может быть, и нет. — Он откладывает блокнот в сторону. — Я вас не сильно утомил?

— Нет, но вы были правы, вспомнить все и сразу тяжело.

— Так, а все-таки, зачем вы вчера так напились? Чтобы лучше понимать Максвелла? — шутит мужчина.

— Нет. Просто пыталась снять напряжение, и это было первое, о чем я подумала. Все-таки мне было из-за чего нервничать.

— Вы драматизируйте. Если я вас сейчас отпущу, вы опять напьетесь?

— Нет.

— Проверять как-то не хочется. Вы играете в шахматы?

— Немного.

— Прекрасно! Вот и повод продолжить наш сегодняшний разговор. Заодно угощу вас местным вином. — Подав ей руку, он провожает ее до шахматного столика, а сам заказывает в номер вино, фрукты и сыр.

Вино пьется легко и почти не опьяняет, но приятно расслабляет и согревает. Первую же партию Вероника проигрывает, чем вызывает снисходительную улыбку своего соперника. Она не уточняла, что под термином «немного», подразумевает, что до этого она лишь дважды играла в шахматы, и оба раза проявила себя как никудышный шахматист.

— Вера, — обращается он к ней после первой партии, наполняя бокалы вином, — я очень хочу, чтобы между нами исчезли все недоразумения, и предлагаю, в знак особого моего отношения к вам, перейти на «ты». — Они сплетают руки, делают по глотку вина и соединяются в долгом, далеко не братском поцелуе. — Видишь, я совсем не страшный злодей, — шепчет он отстраняясь. — Еще партию? Я тебя не утомил?

— Нет, не утомили. Давайте сыграем еще.

— Мы же только что выпили на брудершафт!

— Мне комфортней обращаться к вам на «вы», и знать, что, при желании, в любой момент смогу перейти на «ты».

— Хорошо, к комфорту в общении мы и стремимся.

В новой партии Вероника снова проявляет себя не лучшим образом. В комнате темнеет, и мужчина поднимается включить свет. Перед тем, как снова сесть, он задерживается возле Вероники. Присев на подлокотник ее кресла, он говорит:

— Вера, ты оставила без защиты своего короля. На следующем моем ходу ты снова проиграешь. — Она поднимает на него немного утомленный взгляд, а он чуть наклоняется в ее сторону. — Шахматы — это психология. Смотри: ты защитила королеву, но полностью раскрыла короля.

— Я думала, королева важнее…

— Королева сильная и способная, она — это ты. Даже в игре ты стараешься защитить себя от меня, но я не там, — он показывает на противоположные фигуры, — я здесь, — он ставит палец на ее короля. — Вера, пока ты видишь во мне противника, мы оба в опасности, но если мы будем действовать сообща… смотри, что получится. — Играя ее фигурами против своих, он быстро выигрывает партию сам у себя. — Мы победим любого противника.

— И королева не пострадала, — комментирует она.

— Да, и королева не пострадала, — сдержано смеется он и добавляет шепотом: — Я не дам ей пострадать.

Дальнейшее происходит как в тумане: поцелуи, прикосновения, ласки. Вероника сама не понимает, как и почему оказывается полностью раздетой в его постели. Чем дальше, тем больше путается ее сознание, но в этой путанице есть свой, пока непонятный ей порядок. Мир ее рассыпается в прах, но вместе с тем появляется именно та ясность, которой так не доставало в последние дни. Все происходящее уже было в ее воспоминаниях, но не в этой жизни, а в образах переданных ей Враной; это было как раз тем, что должно было произойти, чтобы завершить ее посвящение. Теперь, Вероника изменялась раз и навсегда, бесповоротно.

— Я снова причинил тебе боль, — говорит он, поглаживая низ ее живота.

— Так странно, я раньше представляла себе все это по-другому, — произносит Вероника, глядя в потолок. Слегка усмехнувшись, мужчина целует ее плечо. Она улыбается и переводит взгляд на него.

— У тебя красивое тело, Вера. Не стоит ограничиваться съемками для рекламы. У меня на тебя большие планы, Вера Мейер, очень большие. — Он нежно целует ее. — Надеюсь, ты не ненавидишь меня за то, что произошло?

— Конечно, нет. Я же знала, к чему все идет.

— Ты умница!

Он не настаивает, но Вероника решает вернуться в свой номер. Допив вино, они тепло прощаются на пороге его номера. Перед тем, как отпустить ее он произносит:

— Только не делай никаких глупостей! Я надеюсь увидеть тебя завтра в полном порядке.

Вместо ответа она целует его, затем, отстранившись, повторяет:

— Никаких глупостей, — и с улыбкой уходит.

Однако эта улыбка держится на ее губах недолго. Она не корит себя за произошедшее, не винит его. Вероника уверена, что все идет так, как и должно, в соответствии с планом некоего разума, сочинившего ее судьбу. По ее убеждению, если все правильно, то не позднее, чем завтра она получит знак.

Ночь не приносит ей никаких сновидений. Утром снова раздается звонок, на этот раз министр общается с ней без посредников. Убедившись, что она в порядке, он предупреждает, что сегодня они, скорее всего, не увидятся, но это не значит, что она может забыть об их общем деле.

С самого утра происходит чудо: впервые за все время выглядывает солнце! Вероника, все-таки ощущает внутреннюю пустоту после вчерашнего. Ее обновленная личность еще не успела оформиться и утвердиться. В поисках моральной поддержки извне, девушка пытается дозвониться знакомым в Берлин, но чей номер она ни набирает, звонок постоянно срывается. Еще не понимая, в чем дело она спускается в холл, но администратор, испуганно косясь на нее, уверяет, что телефон не работает и позвонить за пределы гостиницы нельзя. Возможно, она поверила бы, но, на беду администратора, раздается звонок. На данный момент в гостинице четверо постояльцев, один из которых отбыл по делам, двое других, радуясь первому солнечному дню, отправились на прогулку, и Вероника. Никто из них сейчас звонить не может. Злость вспыхивает в душе девушки, она едва сдерживается, чтобы не разнести весь отель. От переживаний ли или по какой-то другой неведомой ей причине, но когда ее негодование достигает своего пика, она чувствует, как ее сердце сначала сжалось, а потом болезненно сократилось. Однако плохо от этого становится не ей, а администратору, который, едва отступив от нее назад, падает без чувств. Вероника же подходит к телефону. Сняв трубку, она ударяет по рычагу и задумывается о том, кому лучше позвонить. В первую очередь, ей почему-то хочется пообщаться с Зигфридом, но не скомпрометирует ли его такой звонок, вдруг он скажет что-то лишнее; еще хочется поговорить с отцом, он осторожен и точно будет взвешивать каждое слово, но она не знает его номера, ведь он в командировке. Так перебрав в голове всех знакомых, она расстраивается из-за того, что в сложной ситуации ей некому позвонить. От обиды она сильно пинает носком туфельки пухлую ногу администратора. Чувство ответственности не дает ей оставить его безо всякой помощи. Порывшись в записях, она находит номер доктора. Вызвав специалиста, Вероника со злости сбрасывает телефонный аппарат на пол.

В ярости она выходит на улицу, но прогулка быстро ее успокаивает. Решив поменять маршрут, девушка углубляется в город. Она почти не смотрит по сторонам, но внезапно обращает внимание на скромную вывеску антикварного салона.

Вероника оказывается единственной посетительницей. Она как в музее рассматривает товар. Продавец, сначала пытавшийся рассказать ей историю тех или иных вещей, уже не обращает на нее внимания, поняв, что она ничего не собирается покупать ни сейчас, ни в перспективе. Девушка замечает в одной из витрин довольно дорогой перстень с крупным красным камнем. Она отчетливо вспоминает его на своей руке, и даже сжав ладонь, чувствует дискомфорт, не ощутив его.

— А что это за кольцо? — интересуется она.

— Пятнадцатый век, серебро и рубин, принадлежало, предположительно маркизе Веронике де Руж, фаворитке Карла VII.

— Во-первых, де ля Руж, — уверенно заявляет девушка, вдруг осознав, что знает историю этого кольца лучше всякого профессионала. — А, во-вторых, побойтесь Бога, какой рубин?! Это горный хрусталь красного цвета!

— Вы, я вижу, большой специалист по камням, — скептически усмехается продавец.

— Это горный хрусталь! На обороте кольца есть гравировка: oro te pro arte — a te spero! Я знаю это кольцо!

— Вы, наверное, изучаете историю дома Валуа?

— Наверное, — шепотом произносит она.

— Не желаете померить?

— Конечно, я же тоже Вероника, — улыбается она, протягивая руку. Кольцо смотрится именно так, как в ее воспоминании, девушка с трудом отводит от него глаза.

— Не-ет, — говорит продавец, — вы не похожи на Веронику де ля Руж, она была очень властной и жестокой женщиной, как гласит летопись, а вы очень милая.

— Спасибо, — улыбается Вероника. — Почему-то у меня чувство, что она умерла не своей смертью.

— Какие-то у вас избирательные знания о ней. Но вы правы, ее отравил собственный муж…

— Маркиз Александр де ля Руж, я полагаю? — прищурившись, говорит девушка.

— Точно. Но самое забавное, что он отравил ее, а она его — выпили вино, в которое подсыпали друг другу яд. Но, надеюсь, от этого ваш интерес к кольцу не угас.

— Только возрос! — отвечает Вероника, нехотя возвращая перстень. — Оно давно у вас.

— Уже около года.

— Если продержится до конца месяца, я возьму его, несмотря на то, что вы, наверняка, накрутили цену за якобы рубин.

— Скорее всего, продержится, но я бы мог придержать его, если вы внесете часть суммы.

— Меня это не совсем устраивает.

Вероника записывает номер антикварного салона, обещая позвонить им сразу же, как у нее появится возможность приобрести перстень, и уточнить, не продали ли его еще.

Девушка уходит. Прислушиваясь к новым ощущениям и воспоминаниям, она отрешенно бредет вдоль незнакомой улицы. Продавец салона только убрал кольцо обратно в витрину, как в помещение вошел некий гражданин. Предъявив весьма убедительный документ, он подробно расспрашивает его о том, чем интересовалась девушка, и не было ли с ней каких-нибудь странностей?

Вероника бродит до вечера по курортному городу и возвращается в отель уже в глубоких сумерках. Перед уходом ей некому было сдавать ключ, поэтому он все время ее долгой прогулки оставался в сумочке. Она поднимается, открывает дверь номера и вскрикивает, увидев в комнате своего покровителя.

— Знаешь, Вера, у меня сложилось мнение, что Дитрих больше не пустят в этот отель. Потрудись объяснить, почему администратор оказался в больнице.

— Легко. Я вызвала ему врача. Странно, он убеждал меня, что телефон сломан.

— Ладно, черт с ним. Ты же понимаешь, о нашем сотрудничестве никому нельзя знать, поэтому мне пришлось подстраховаться и временно ограничить твое общение. Не сердись.

— Но вы могли мне просто сказать, чтобы я никому не звонила за пределы отеля.

— Хорошо. Не звони пока никому. Хотя, наверное, можешь позвонить отцу, чтобы он не волновался.

— О-о! Это последний человек, кто будет за меня волноваться, — присаживаясь на стул, выдыхает Вероника. — Тем более, его нет в городе, он где-то в разъездах.

— Захочешь поговорить с ним, только скажи.

— Не захочу, пусть он и дальше думает, что я в Париже.

— Как скажешь. Сегодня были какие-нибудь воспоминания или что-нибудь еще?

Девушка рассказывает о случае в антикварном салоне, о том, как вспомнила себя таинственной маркизой Вероникой де ля Руж.

— «Молю тебя о действии — надеюсь на тебя», — произносит он, доставая из кармана кольцо. — Вот какие украшения были у любимой женщины Карла Победоносного. Думаю, я должен его ей вернуть, — он протягивает перстень удивленной Веронике.

— Может быть, и не любимой, мы об этом не знаем, — шепчет девушка.

— Она была его фавориткой до самой своей смерти, а умерла она в тридцать два года. Ее смерть короля сильно расстроила, а значит, скорее всего, он ее любил. — Мужчина кладет перстень на ее ладонь.

— Вы знаете такие подробности из личной жизни французских королей?

— А я тебе не говорил? Я и есть Карл седьмой Победоносный Валуа, — шутки ради говорит он, и Вероника заливается звонким смехом. — Не веришь?

— Нет, — смеясь, отвечает она. — Оставайтесь лучше собой.

— Хорошо, уговорила. Что-то я не слышу жалоб на слежку сегодня?

— Знаете, это кольцо волшебное: один его вид сейчас развеял все мои мысли о слежке. Мы с мадам де ля Руж вам очень благодарны.

Он садится напротив и, поглаживая ее щеку тыльной стороной ладони, говорит вполголоса:

— Ты полна тайн, Вера Мейер. Тебе ведь ничего не стоило обдурить продавца или устроить ему такой же удар, как администратору, забрать все, что понравилось, но ты этого не сделала.

— Любой дар дается ради цели, — отвечает она, касаясь пальцами его руки, — и если его использовать не по назначению, он может уничтожить. Неужели, вы думаете, что только вы за мной следите? Не-ет, за мной еще следит тот, кто наделил меня такими способностями, и его я боюсь больше, чем кого бы то ни было из людей.

— Но Бог ведь милосерден?

— Не этот Бог. Есть и другие.

— Очередная тайна?

— Я вам расскажу обо всем, как только сама хоть немного разберусь.

— Не к нему ли мольба: oro te pro arte — a te spero?

— Скорее всего. Я мало что вспомнила о Веронике де ля Руж.

— О ней вообще мало известно: сведения есть только в одном источнике. Эта дама вместе со своим мужем, вроде бы практиковали алхимию… У меня все никак твой Максвелл из головы не идет! Неспроста же ты его читаешь! История умалчивает, что они с ним не поделили, но, в конечном итоге, Вероника оказалась при дворе Карла Победоносного. Она оставалась его фавориткой тринадцать лет. А ее муж старался всячески вредить и ей, и королю: строил заговоры, но как-то умудрялся не попадаться на этом. Потом, якобы решил помириться с женой, но на самом деле — отравить. Вероника тоже имела такое намерение. Вышло так, что они подсыпали яд друг другу и оба умерли. Период, когда Вероника была при дворе, можно считать лучшим временем правления этого короля, — как будто по секрету сообщает он и целует ее руку. — Хорошо, что я не передал тебя полиции.

Девушка не сводит с него глаз. У нее до сего момента еще оставалась наивная надежда, что, когда она все расскажет, ее оставят в покое, но теперь-то это вряд ли. Если маркиза де ля Руж была хоть сколько-нибудь полезна для своего государства, от нее уже не отстанут. То, что происходит сейчас, возможно, покажется ей отдыхом, временем абсолютной свободы, по сравнению с предстоящим. И, как в подтверждение этой ее мысли, мужчина продолжает:

— Когда вернешься в Берлин, пойдешь учиться. Вот лекции обязательные к посещению. Я записал фамилии преподавателей, которые ведут эти курсы, если произойдет какая-нибудь замена — скажешь мне, будем разбираться. — Он протягивает ей список.

— История общий курс, история средневековой Европы, история… история… опять история… история…, философия, антропология, психология, — зачитывает она вслух, — обществознание, археология, востоковедение, английский углубленный, древнегерманский, русский… Вы, наверное, весь день потратили на составление списка одних только исторических дисциплин.

— Я же говорил, что у меня на твой счет большие планы. Во-первых, хорошее образование тебе не повредит; во-вторых, никто лучше тебя не понимает твою природу, для ее исследования проще обучить тебя, чем нанимать целый исследовательский институт; в-третьих, хорошие знания помогут тебе эффективней использовать свои способности. Ты сейчас редчайший, но неграненый алмаз. Я тебя нашел, и я займусь твоей огранкой.

Возражать ему не имеет смысла. Даже если Вероника, желая все вернуть, как было до встречи с ним, применит свой гипноз и убедит его, что он никогда ее не видел, от этого будет только хуже. Не надо быть ясновидящей, чтобы знать наверняка, что все данные о ней уже изучаются в соответствующих отделах, и что пока министр лично занимается ею, она находится в относительной безопасности. Он говорил, что желающие препарировать ее мозг нашлись бы быстро, и девушка полностью осознает, что это не преувеличение.

Поцеловав ее в лоб и пожелав спокойной ночи, он удаляется в свой 307-й номер. У входа его встречает человек, посетивший антикварный салон сразу же после Мейер. Вручив министру конверт из плотной бумаги, незнакомец немедленно покидает этаж. Сегодняшний незваный гость Вероники устало заходит в свой номер. Распечатав конверт, он внимательно рассматривает фотографии перстня маркизы де ля Руж, и, открыв сейф, помещает их в папку с надписью «Проект «Горгона».

Глава 5

Этой ночью во сне девушки снова появляется Врана. Веронике снится, что она идет сквозь лесную чащу на чье-то очень мелодичное пение. Вскоре она выходит к едва заметному низкому дому, и, войдя в него, видит Врану. Она сидит на скамье и что-то мастерит из ниток, ткани и перьев. Еще она поет песню, но не такую как раньше, а грустную и красивую, хотя слов Вероника все равно не разбирает. Чуть поодаль на столе лежит бубен из грубой кожи. Присмотревшись, девушка догадывается, что шаманка мастерит маску ворона. До самого окончания песни, она не обращает внимания на гостью, но допев последний звук, поднимает на нее глаза.

Врана протягивает Веронике одно из черных перьев, которое попав на ее ладонь, моментально растворяется в воздухе. В голове Мейер тотчас звучит приятный, знакомый женский голос:

— Ты думала, мы никогда не сможем поговорить? — Она с удивлением смотрит на шаманку, которая даже не раскрывала рта. — Время, Вера, не такая простая вещь, как ты считаешь: твое тело сейчас где-то спит, а твой разум здесь, у меня в лесу. — По губам Враны временами пробегает легкая улыбка, и все выглядит так, как будто она действительно говорит. — Ты удивлена, почему понимаешь меня? Это даже смешно: я — это ты, и я в тебе; я говорю свои мысли твоими словами. Мне не обязательно издавать звуки, чтобы говорить с тобой. Это не сложнее, чем говорить с животным. Представь, я тоже не знаю их языка, но мы часто разговариваем вот так. Ты тоже, наверное, сможешь так со временем.

— У меня чувство, что меня поймали в ловушку, из которой не выбраться! — жалуется девушка.

— Неправда, — отвечает Врана, — ты, наоборот, нашла выход из ловушки, вот только выбираться будешь долго. В конце, ты не заметишь, как освободишься, но это произойдет в тот момент, когда ты снова придешь в этот лес, только меня здесь не будет, и ты станешь другой. Не пытайся приблизить этот момент, он произойдет вовремя.

— Да я и не знаю, где это место, — вздыхает Вероника. Ее мысли снова и снова возвращаются к разоблачившему ее человеку. — Что он хочет от меня, Врана?

— Глупая! Он хочет знаний, чего и не скрывает. Зачем вообще искать сложные объяснения простому? Он открыто говорит, что хочет от тебя. Не лучше ли подумать, что тебе нужно от него?

— Ничего.

— Ты еще не думала. Подумаешь после. Не зря ведь тебе его послали?

— Это была случайность!

— Мне еще рано с тобой говорить, у тебя в голове пусто.

— Не груби мне!

— А то что?

— Мы извлечем тебя из моей головы и, с помощью переводчика, узнаем все, что ты скрываешь! — стараясь выглядеть убедительной и грозной, кричит Вероника.

Врана же тихонько смеется в кулак, а в голове девушки продолжает звучать ее голос:

— Скорей бы! Не за тем ли привели меня к тебе?

— Ты хочешь этого? — удивляется девушка.

— А какой иначе в этом смысл? — Врана выглядывает в маленькое окно. — Скоро лететь… Уходи!

Вероника просыпается среди ночи. В душе не проходит неприятный осадок после общения с шаманкой. Что такого глупого в том, что она не знает, как ей быть, ведь она сейчас ходит по очень опасному краю?!

Утром ее снова вызывают в 307-й. Она рассказывает о своем сне, но, правда, не все.

— Она сказала, что ты тоже сможешь так общаться? Передавая мысли? — интересуется мужчина, но без особого энтузиазма.

Ни о чем больше не расспрашивая девушку, он предлагает ей снова сыграть. На этот раз он старается подсказать и объяснить ходы, и вскоре Вероника начинает играть довольно сносно.

Ближе к обеду игру оканчивают. Мужчина предупреждает, что уедет на несколько дней, и выражает надежду, что Вероника будет хорошо себя вести до его возвращения. Она обещает. Еще обещает записать все интересное, что увидит или вспомнит. Это вызывает у него одобрительную улыбку. Чтобы девушка не тратила свою энергию на глупости, и не практиковала гипноз на случайных людях от скуки, он оставляет ей некоторые средства на развлечения.

Вечером девушка, все еще не веря, что осталась почти без надзора, не выходит из номера. Но со следующего утра ее досуг разнообразят магазины, парикмахерские, театр и рестораны. Как ни странно, но на третий день ей уже не хватает общения с человеком, по сути, лишившим ее свободы. Она все еще замечает за собой слежку. Теперь она придумывает себе безумное развлечение: следить за теми, кто следит за ней. Это оказывается весело и вполне невинно. Следят за ней двое: один, тот, что посолиднее, чаще наблюдает за ней из машины, а его молодой коллега ходит по ее следам. Держа обещание, она не прибегает к гипнозу, но ее проворность доставляет им немало хлопот. Вроде бы она идет впереди, но внезапно куда-то исчезает, и спустя минуту обгоняет своего преследователя, нарочно задевая его плечом. Несмотря на то, что идея слежки полностью провалилась, приказа снять наблюдение за девушкой не поступает. Это позволяет ей вволю наиграться в шпионов, пользуясь их временной беспомощностью.

Вечером четвертого дня она возвращается в отель после прогулки. В холле ее останавливает горничная и уже знакомым по телефонному общению голосом сообщает, что ее ждут в 307-м. Вероника покорно поднимается в номер на третьем этаже.

Мужчина кажется раздраженным и взвинченным, но на девушку его агрессия не проецируется. Наоборот, без всяких слов он заключает ее в теплые объятия. Они перемещаются в спальню. Вероника легко смиряется с ролью наложницы. Она сама не может объяснить, почему считает все происходящее нормальным. Возможно, ответ дала бы маркиза де ля Руж или даже Врана. Девушка интуитивно чувствует, что делает то, что должна.

— В тебе есть что-то наркотическое, — говорит он, обнимая ее в постели, когда буря страстей стихает. — Тебя хотели забрать у меня, но я тебя так просто не отдам. Ты мой проект! А я ведь ехал сюда поработать… А тут ты… Марлен Дитрих.

— А как же ваша работа? — интересуется она.

— Часть пришлось отложить, а часть поручить другим. — Он встает и одевается. Его примеру следует и девушка. — Тебе придется завтра уехать. Если не можешь пока вернуться домой до срока, я найду тебе жилье на эти дни.

— Я могу вернуться домой, это не проблема.

— Я свяжусь с тобой, ну а ты… — Он касается пальцем кончика ее носа.

— Не делать глупостей? — догадывается она.

— Именно, будь умницей. — Подойдя к столику, он наливает вино в два тонких бокала и передает один Веронике. — За тебя! — произносит он перед тем, как выпить самому. — Мне доложили, как ты изводила приставленных к тебе людей. Еще раз убеждаюсь, что не ошибся в тебе! Ты смелая, хитрая — такие качества нам очень пригодятся. Ты неплохо изучила, причем на практике, основы слежки и способы скрыться от преследования. Продолжай и дальше проявлять осторожность, ведь мало ли кто еще захочет за тобой следить в Берлине? Многие мечтают тебя заполучить. Будь очень осторожна, Вера Мейер!

За легким вином они непринужденно обсуждают детали дальнейшего сотрудничества и систематизируют то, что уже удалось узнать из снов, ощущений и воспоминаний Вероники. Новой информации девушка не добавляет, но ее собеседник и не настаивает на ней. Разговор продолжается до четырех утра. К этому времени язык заплетается уже у обоих.

— Ладно, Вера, — помассировав виски, говорит он. — Иди, собирайся и отдохни хотя бы часок. Не забудь, что со следующей недели ты студентка. В крайнем, в самом крайнем случае позвонишь по телефону, который я тебе дал. Вроде бы все.

— Хорошо. Если мне не удастся встретиться со связным, это будет достаточно крайний случай? — поднимаясь, произносит Вероника.

— Зависит от причины. — Мужчина тоже встает, чтобы проводить ее.

— Тогда, до встречи?

— До встречи. — На прощание он целует ее. Закрыв за девушкой дверь, он, несмотря на сильную усталость, еще долго что-то пишет и проверяет. Пролистав и проверив содержимое папки «проект «Горгона», он помещает ее в кейс, и подняв глаза наблюдает, как за окном всходит желтое утреннее солнце, такое редкое в это время в горах.

Поезд Вероники, отходит в 07:15. Боясь опоздать, она не смыкает глаз. Зато, оказавшись в купе, спит почти всю дорогу. Дома девушку встречает удивленная ее ранним появлением Луиза. Ничего не объясняя горничной, она поднимается к себе. Сон в дороге ее ничуть не взбодрил, и, оказавшись под вечер дома, Вероника чувствует себя утомленной.

Лежа в теплой ванне, она долго и внимательно рассматривает перстень с красным камнем на своей руке. Намокнув, хрусталь кажется сияющим, светящимся изнутри. От него как будто исходит тепло, которое проходит через ладонь, струится по руке, обволакивает плечи и голову и спускается вниз к кончикам пальцев ног. Это ощущение расслабляет, успокаивает и заметно придает силы. Наслаждаясь им, Вероника блаженно закрывает глаза.

Хорошо выспавшись в любимой постели, девушка просыпается довольно рано. Не найдя себе занятия, через пару часов она спускается в кабинет к телефону. Зигфрид предупреждал, что к ее приезду он вернется на службу, но девушка все равно надеется поговорить с ним в это утро. Она набирает номер, слышит гудок, еще один, но затем соединение срывается. Она повторяет попытку, но звонок сбрасывается уже после первого гудка. Неужели, спецслужбы оставили без связи и ее дом? Нет, это слишком даже для них. Все-таки Вероника не преступница, чтобы идти на такие меры. Она и в третий раз набирает его номер, но на этот раз почти сразу слышит шорох и полный негодования голос:

— Что?!!

— Зигфрид, это Вера.

— А! Уже приехала? Извини, я спал. Ого! Десять часов!

— Зигфрид, мы можем встретиться?

— Ну, да. Приходи.

— Когда?

— Хоть сейчас.

Вероника кладет трубку, и покидает кабинет. Захватив свою сумочку из комнаты, она запирает дверь на ключ.

До дома Зигфрида она идет пешком, заодно пытаясь определить, есть ли за ней слежка. С этим у нее возникают сложности: то ли слежение на себя взяли более компетентные люди, то ли большее количество народа не дает ей определить преследователей.

Несмотря на абсолютную уверенность в правильности своих действий, девушка все чаще чувствует себя довольно неприятно и даже мерзко. Кто бы ей что ни говорил, а она действительно в ловушке, выхода из которой не предвидится. Зачем между ней и политиком произошла та близость? Неужели он хотел этим продемонстрировать свою безграничную власть над ней? Мало ему что ли ее добровольного согласия на сотрудничество? И, главное, как бы изменились их отношения, если бы она сразу сказала «нет»? А еще, неужели, всем мужчинам нужно только ее тело, и она так и будет чьей-то игрушкой? Вероника ловит себя на мысли, что многое отдала бы за того человека рядом с собой, который вернет ей уверенность в себе. У нее возникает желание разорвать тот замкнутый круг, в который ее втянули, отдать себя без остатка, но кому-нибудь другому. Через новый опыт разорвать оковы связавшие ее.

Зигфрид встречает ее с прежним безразличием, как, обычно, всех своих друзей. Он не выпускает из рук стакан с водой, который временами прижимает ко лбу. Девушка выглядит растерянной. После приветствия почти с самого порога, она сражает его вопросом:

— Ты меня хочешь?

Парень удивленно задерживает на ней взгляд, а затем трясет головой, как бы желая избавиться от наваждения.

— Я тебе нравлюсь? Ты меня хочешь?

— Мне говорили вчера не пить пиво после шнапса, — бормочет он, отходя к дивану, а девушка, боясь не сдержать слез, поворачивается к двери. — Стой, Вера! Что с тобой случилось? В прошлый раз ты была совершенно нормальной. Ты, конечно, красивая, сексуальная, но это как-то… неожиданно.

— Прости… — выдыхает она.

— Уже простил, но все-таки? Ты всем себя предлагаешь?

— Нет. — Веронике вдруг становится смешно от своего поступка. Это было очень глупо с ее стороны, но ей повезло, что рядом с ней сейчас оказался именно Зигфрид, а не кто-то другой. — Это была неудачная шутка, — улыбается она. — Решила подколоть тебя. Помнишь, как ты шутил, когда я тебе позировала? Это был мой ответ. Немного неудачный.

— Немного неудачный — это мягко сказано. Ладно, забыто. Как тебе отель?

— Нормальный.

— Я не смог до тебя дозвониться. Мне сказали, что не знают никакую Мейер.

— Странно, — грустно и как-то отрешенно произносит девушка.

— История на этом не заканчивается! Те мои родственники, почему-то решили, что я лично знаком с Марлен Дитрих, но считают неэтичным сообщать мне, как у нее дела. Ради бога, объясни, что там происходило? Там что Дитрих была?

— Да-а, — неуверенно отвечает она. — Она там такое творила, что неудивительно, что меня там никто не заметил! Я вела себя очень скромно, жила в комнате для прислуги…

— Подожди, а почему в комнате для прислуги? Я договаривался с ними на номер.

— Не знаю, наверное, они отдали тот номер Дитрих.

— Скоты!

Вероника обращает внимание на стопку фотографий на его столе. Заметив ее интерес, Дох покопавшись, передает ей снимок с предпоследнего позирования, где запечатлел ее с сигаретой.

— Удачно получилось. — Комментирует он.

Вероника берет всю стопку и просматривает остальные фотографии. Ее удивляет то, что на большинстве снимков запечатлена симпатичная брюнетка. До ее отъезда Зигфрид несколько раз в разговоре подчеркивал, что подруги у него нет. Пройдясь по комнате, Вероника подходит к мольберту, где с холста на нее смотрит та же девушка в ярких полевых цветах.

— Это из-за нее мне не удалось тебя соблазнить? — немного уязвлено произносит она.

— Отойди от холста, краска еще сырая.

— Ты знаешь, что она красит волосы? На фотографиях видно, что они у нее очень тонкие, так не бывает у настоящих брюнеток. Кожа бледная, глаза светлые — она не брюнетка.

— Эта истина разрывает мне сердце! — иронизирует он. — Ты ревнуешь?

— Нет. Я просто думала, что ты такой же как я, потустороннее сверхъестественное существо, стихия, атмосфера…

— Может быть.

— Тогда зачем тебе такая простушка?

— Она не простушка. В ней столько жизни, авантюризма… Она летчица.

— А у тебя слабость к летчикам?

Зигфрид слегка щелкает пальцами ее по носу. Замолчав, девушка теперь потирает ладонью нос.

— Еще раз скажешь подобное — вылетишь в окно. Думаю, наш разговор наглядно демонстрирует, почему у нас с тобой ничего не может быть?

— Наглядно, — повторяет Вероника. — Как хоть ее зовут?

— Элена.

— Прости меня, — одумавшись, наконец, говорит она. — Твоя летчица, правда, красивая. И цвет волос ей идет. Она даже в летном шлеме будет красивой. Я рада за тебя.

В знак примирения, Дох, по-дружески, обнимает девушку. Легкая ссора полностью стихает, не переходя в скандал. Зигфрид угощает ее кофе, и Вероника пытается поделится тем, что ее беспокоит, и что послужило причиной ее такого странного поведения утром.

— Мне пришлось приехать раньше, — говорит она, взвешивая каждое слово. — У меня есть подруга, она попала в беду.

— Эту подругу тоже зовут Вероника? — догадывается проницательный художник.

— Нет! Я не о себе говорю, дурак!

— Не угадал. Обычно я легко угадываю имена друзей своих друзей, попадающих во всякие сложные ситуации, о которых не с каждым можно поделиться.

— Ее зовут не Вероника! — Девушка вдруг осекается, поняв, что о произошедшем с нею лучше не говорить ни с кем. — Хотя, что я забиваю себе голову чужими проблемами? А ты тут, наверное, все две недели развлекался?

— Смеешься? После того отпуска я вернулся на службу. У меня и минуты свободной не было. Вчера просто повод хороший был у моего товарища — повышение. Сегодня выходной, поэтому я и расслабился вечером. — Внезапно раздается телефонный звонок. Зигфрид подходит к аппарату, снимает трубку и тут же кладет ее на рычаг. Веронике теперь становится ясно, почему с утра ее звонки срывались.

— А почему бы не снять трубку вообще? — интересуется она.

— Если что-то важное случится, то мне перезвонят или приедут. Ведь если я сбрасываю звонок, значит я дома.

Говорить с ним больше не имеет смысла, ему плевать на ее проблемы. Дох кажется отстраненным и далеким. Возможно, причиной тому служит девушка Элена, которая теперь прочно заняла место в его сердце.

Сославшись на несуществующие дела, Вероника уходит. Она долго бродит по городу. Отыскав, она надолго задерживается у здания университета, где уже завтра ей предстоит начать учебу.

Глава 6

Веронике был предоставлен список дисциплин, а о том, чтобы посещать занятия, не отмеченные в нем, речь не шла. Узнав, что в первый ее учебный день, будет только одна лекция из списка, девушка идет только на нее. В аудитории ее появление мало кого удивляет, что вполне ее устраивает. Только когда она занимает понравившееся место, студентка, сидящая по-соседству, обращается к ней:

— Я тебя раньше не видела.

— Я перевелась из Франкфурта, — отвечает Вероника, согласно легенде.

Лекция не кажется ей утомительной, временами, она слушает ее с большим интересом. Сейчас преподаватель красноречиво рассказывает о гностиках и их роли в общественной жизни в средневековой Европе.

Когда все студенты расходятся, профессор подзывает ее.

— Госпожа Мейер, вы пришли к нам под конец семестра, вам необходимо подтянуть программу до начала следующего. Вот вам список литературы, того, что мы уже изучили.

Список оказывается внушительным, но не это пугает девушку, а сознание того, что подобные списки она получит от каждого преподавателя. Взяв в библиотеке несколько книг, она возвращается домой.

Расположившись за столом в кабинете, она старательно изучает их, изредка делая в тетради пометки. Ее занятие прерывает звонок телефона. Протянув руку, она снимает трубку.

— Вероника Мейер, — представляется она, в качестве телефонного приветствия.

— Птичка! — слышит она знакомый голос отца. — Ты все-таки осталась дома! Почему не поехала со Шнайдером?

— Он мерзкая свинья.

— Ну, свинья, так свинья. Значит, я тоже не еду ни в какой Париж. Тогда завтра буду дома. У нас там все хорошо?

— Все хорошо, как обычно.

— До завтра, Вера!

Не прощаясь, она кладет трубку и возвращается к своему занятию.

После двух пар следующего дня, книг Вероника приносит в три раза больше, чем день назад. Сегодня она впервые увидела связного: это был преподаватель антропологии. Он тоже задержал ее после лекции, и тоже снабдил списком литературы. Никакой информации от министра, девушка сегодня не получила, что ее заметно расстроило.

Дома ее встречает вернувшийся из своей поездки отец. Он помогает занести книги. Расположившись вместе с ней на диване в комнате, определенной под библиотеку, он рассказывает о своей командировке. Вероника лежит на боку, положив голову на его колени и поджав ноги.

— А тебя ведь не было дома все это время? — говорит он, поглаживая ее волосы.

— Не было.

— Где ты была? — Вместо ответа, она показывает ему перстень на своей руке. — «Кровь Сатаны». Я помню этот камень. Мы заказали из него два перстня, и обменялись ими, как обручальными кольцами. Мы засвидетельствовали наш союз перед Сатаной. Мой перстень потерялся, а твой, видишь, вернулся. Где ты его взяла?

— Нашла.

— Нашла?

— Зашла в антикварный магазин, увидела в витрине — это называется нашла.

— Сколько стоил?

— Душу.

— Ты переплатила, Птичка, — усмехается он.

— Я обманула продавца. Он врал мне, что мы отравили друг друга из-за ненависти. Я не верю, что все было так.

— Так, наверное, это и выглядело со стороны.

— Видишь, — указывает она на книги, — я теперь студентка.

— Не рановато ли? До набора еще далеко. Или ты боишься, что не поступишь?

— Нет! Ты не понял, я уже учусь.

— Это как это?

— Я же талантливая.

— Кто бы спорил! Как все-таки такое может быть? Не расскажешь?

— Нет.

— Ладно, тогда не проси помочь тебе разобраться в этих фолиантах.

— Но…

— Не проси!

Ближайшие дни Вероника полностью поглощена учебой. Она читает книгу за книгой, учебник за учебником, чтобы наверстать курс всего семестра. Хотя программа обучения подобрана для нее индивидуально, девушка уже на первой неделе занятий замечает, что у остальных студентов лекций гораздо меньше. То, что в первый день она посетила только одно занятие, было редким случаем везения. Подобное случалось и впоследствии, но очень редко. Она выбивается из сил, спит по два-три часа в сутки, конечно, почти без сновидений. В дополнение ко всем мучениям, ее еще приглашают для серии съемок для патриотического журнала. С этого момента проходит еще чуть больше недели, когда происходит то, к чему все и шло.

В тот день, прослушав лекцию по антропологии, бледная и осунувшаяся Вероника неуверенной походкой бредет к выходу из аудитории. Духота в помещении сводит ее с ума, и она только удивляется, почему никто другой ее не замечает.

— Мейер! — окликает ее преподаватель. — Задержитесь!

Проходя мимо, она облокачивается на его кафедру и останавливается.

— У вас крайне нездоровый вид, — говорит он, наблюдая, как она, пошатываясь, смотрит в сторону уходящих студентов. — Да вы, определенно, больны!

— Мы все больны, — бормочет она.

Наконец, последний студент скрывается за дверью, и преподаватель достает из портфеля конверт.

— Вот, — говорит он, — я должен вам это передать. — Лишь повернув к нему голову, девушка тут же падает без чувств. Первые секунды она еще слышит его встревоженный голос: — Вероника! Вероника Мейер!..

Теперь ее сознание несется в пропасть, подобно падающей звезде. Оно разбивается на миллион сияющих осколков и тает в темноте.

Приходит в себя девушка в помещении, которое сначала принимает за больничную палату. Но присмотревшись, замечает, что в этой палате слишком много шкафов и столиков, а также установлен некий объемный аппарат. Недалеко от ее кровати, лениво облокотившись на письменный стол, сидит медсестра.

— Эй! — слабо подзывает ее девушка, но медсестра, увидев, что она очнулась, молча вскакивает со своего места и выбегает из помещения.

Через минуту к Веронике подходит врач.

— Эй! — повторяет она. — Где я?

— Вы в безопасности, Вероника.

— Что это за место?

— Не думайте об этом.

Не думать ни о чем, это как раз то, чего ей сейчас больше всего хочется. Она закрывает глаза и погружается в тяжелый сон. Сколько это продолжается, она не знает, но в какой-то момент до ее сознания начинает доноситься разговор:

— Сейчас просто спит.

— Можно разбудить? — интересуется очень знакомый голос. — Ей лучше?

— Конечно.

Не проходит и минуты, как к носу девушки подносят ватку, смоченную нашатырным спиртом. Сон уходит моментально. Она открывает глаза. Перед ее кроватью теперь снова стоит врач, а также хорошо знакомый ей министр. Она пытается приподняться, но это получается у нее не с первого раза.

— Это просто переутомление, — говорит она своему знакомому. — Я последнее время сильно уставала.

— Да, переутомление. Оставьте нас, — просит он врача. — Как ты смогла до такого себя довести?

— Я пыталась наверстать программу семестра.

— Я говорил тебе наверстывать программу семестра?!! — сорвавшись, кричит он, но быстро берет себя в руки. — Переутомление. — Он садится на кровать рядом. — Ты фанатик!

— Как долго я здесь?

— Вторые сутки. Отец знает, что ты в больнице. Скоро вы увидитесь.

— Это не больница.

— Но увидитесь вы в больнице. Вера, ты можешь сейчас снова войти в то свое состояние?

— Нет. Мне даже дышать тяжело.

— И как это называется?! Что мы будем делать с нашими исследованиями? А вдруг способности к тебе не вернутся?

— Вернутся.

— За последние недели тебе являлась Врана?

— Нет.

— Это значит, все пропало?!

— Мне являлись другие… Странные личности. Они не люди. Один из них приходил и до Враны.

— Продолжай! — заинтересованно произносит он.

— Они называют себя братьями. Один, Наставник, его я видела чаще. — Слабость мешает ей говорить, но она не сдается. — Он чем-то похож на Христа, только без бороды. У него длинные русые волосы, сам высокий. Одет по-современному, в плаще какого-то землистого цвета. Его брат почти точная его копия, только у него черные волосы, глаза и одежда.

— Христос и Антихрист? — удивляется мужчина.

— Нет, никто из них не Христос и не Антихрист. Они сами по себе. И всегда заодно, хоть и создают впечатление противоположностей.

— Это о ком-то из них ты говорила, что есть другой, немилосердный Бог?

— И о них тоже. Я сомневалась, рассказывать о них или нет, но Наставник сказал, что это ничего не изменит. Я не знаю, что он этим хотел сказать.

— Что значит сомневалась?! У нас с тобой уговор! — Он нежно берет ее руку и, погладив, целует. — Выздоравливай скорее. Нам надо еще столько всего сделать. И не думай о том, чтобы догнать ту программу. С твоими способностями не стоит беспокоиться об экзаменах. До встречи, Вера Мейер!

— До встречи!

Мужчина оставляет ее одну. Спустя час появляется врач, осматривает ее, интересуется самочувствием. Убедившись, что состояние девушки улучшается, он уходит. Теперь вокруг нее начинается суета: из соседней комнаты доносятся разные голоса, в палату то и дело заходят то медработники, то военные. Вот снова появляется врач. Он прижимает к лицу Вероники смоченную эфиром марлю. Она, несмотря на слабость, пытается сопротивляться, но все происходит очень быстро.

Приходит в себя девушка уже в обычной больничной палате. Снова дежурившая у ее кровати медсестра подскакивает с места и выбегает за врачом.

— Сообщите господину Мейеру, что она переведена в обычную палату и посещение разрешено, — обращается доктор к медсестре. — Вероника, мы только что перевели вас из палаты интенсивной терапии в обычную. Ваше состояние улучшилось, и вам разрешены теперь встречи с посетителями.

— А что в палате интенсивной терапии делали военные, и почему меня посещали, когда это было запрещено? — зло произносит девушка, не простив врачу ее усыпления эфиром.

— Вам это приснилось, и в ваших интересах забыть об этом сне.

— А в ваших интересах… — она ослаблено приподнимается, не сводя с него полного ненависти взгляда, — в ваших интересах вернуть мне мою одежду и не стоять на пути!

Пятясь назад, доктор покидает палату. Он, конечно, был предупрежден, что Вероника может быть опасна. Теперь он спешит к телефону, чтобы сообщить о ее агрессивном поведении. Ответ звучит довольно цинично:

— Наблюдайте!

По его распоряжению в палату к девушке никто не заходит до прибытия ее отца. Он должен появиться уже с минуты на минуту.

И вот, наконец, в коридоре звучат его уверенные шаги. Вскоре плотная фигура в черной форме появляется перед врачом. Вместе они заходят в палату девушки.

— Оставьте нас! — просит Александр.

— Не положено! — отвечает доктор.

— Вон!!! — не своим голосом кричит Вероника, приподнимаясь. — Вон!!!

— По-моему, вам лучше выйти, — говорит отец девушки, обратив к врачу тяжелый леденящий взгляд, от которого перехватит дыхание даже у самого стойкого человека. Нарушая все распоряжения, доктор выходит.

— Спасибо! — говорит девушка и без сил падает на подушку.

— Милая! — он кладет ладонь ей на лоб.

— Не надо! — болезненным голосом просит она, отталкивая его руку. — Не надо, заметят!

— Надо! Ты же знаешь, я могу помочь. — Он говорит еле слышным шепотом. — Никто не увидит. Никто из них не видит и не понимает того, что чувствуем мы. — Его рука снова опускается на ее лоб. После этого прикосновения сознание Вероники быстро проясняется, а утраченные силы стремительно возвращаются. — Вот так, Птичка. — Он убирает руку, как только замечает, что ее взгляд становится более осмысленным и живым.

— Спасибо, мне гораздо лучше.

— Надо думать! — Он достает из кармана ее перстень с красным камнем. — Последние дни ты его не носила. Ты говорила, что он придает тебе силы.

— Не придает, а укрепляет.

— В твоем случае, это одно и то же. — Он берет ее руку и, перед тем, как надеть перстень на ее палец, произносит: — Во имя всех стихий, во имя нашего вечного союза, моя сестра, ты теперь под защитой!

Девушка улыбается, как только кольцо оказывается на ее руке.

— Ты помнишь, что говорил тогда? Мне жаль, что я не могу сказать того же, брат. Я не помню всего, да и кольцо-то одно. Забери меня отсюда!

— А ты расскажешь, что скрываешь? С кем ты связалась, и что это за секретность вокруг тебя? Сначала непонятная учеба… Я сперва не поверил тебе, пришлось проверять — действительно в том университете мне подтвердили, что ты там учишься. А сейчас я ни за что не поверю, что тебе было настолько плохо, чтобы держать тебя несколько дней в палате интенсивной терапии и не допускать к тебе меня.

— Я ничего не скрываю!

— Я же сегодня столько доброго для тебя сделал: восстановил силы, кольцо вернул…

— Большое дело — вернуть украденное. Ты же меня чуть не убил!

— Не убил же. Я надеялся, что ты все-таки расскажешь, что у тебя за секретные дела. Пока все наводит на мысль о том, что кто-то начал игру не по правилам.

— Моя мать тоже нарушила какие-то правила твоей игры?

— Не думал, что ты о ней вспоминаешь. Ладно, я тоже иногда перегибаю… Я попробую договориться с врачом, чтобы тебя отпустили.

Следуя указаниям свыше, врач категорически против того, чтобы Мейер забрал дочь домой. Однако само его присутствие в кабинете вызывает у доктора панику. Он даже допускает мысль, что для заключенных тюрьмы, где служит Мейер, нет страшнее наказания, чем встреча с ним. При этом врач даже не подозревает, насколько его предположение оказывается близко к истине. Но он ужаснулся бы еще больше, узнав, что на службе в славящейся своей жестокостью тюрьме господин Мейер и пальцем никого не тронул, оставаясь при этом кошмаром не только для узников, но и для сотрудников.

После недолгого убеждения, врач соглашается отпустить девушку, но настаивает, чтобы к ней раз в день приходила медсестра, пока она полностью не поправится. Против этого не возражает и Вероника, смекнув, что медсестре, возможно, отводится роль связного.

Оставшийся день и весь следующий девушка почти не встает с постели. Силы возвращаются к ней постепенно, и на пятый день Вероника чувствует себя совершенно здоровой. В свой последний визит медсестра передает ей запечатанный конверт. Внутри него находится записка с адресом и временем встречи.

В указанный час Вероника звонит в дверь конспиративной квартиры. Навстречу ей выходит военный, кивком головы приглашает ее войти, а сам спускается на один лестничный пролет. В квартире при плотно закрытых шторах ее встречает старый знакомый.

— Все так засекречено! — с улыбкой произносит девушка.

— Конечно, — говорит он, обнимая ее со спины. — Ты у меня секретный проект, нельзя чтобы о тебе знали те, кому знать не надо. Все это для твоей же безопасности. Как твое самочувствие?

— Все в полном порядке.

— Я рад, что все обошлось. — Он целует ее шею и, лаская, расстегивает блузку. Сам он не раз задавался вопросом, кто для него Вероника: предмет исследования, молодая любовница или персона, способная стать важным идейным и политическим символом? Одно он понял почти сразу: эта девочка может стать и тем, и другим, и третьим, если он приложит достаточно усилий для этого. Ее способности, которые он наблюдал в Альпах, еще не нашли своего объяснения, но с самого начала выглядели многообещающими. Вероника манит его, как пришелица из иного мира, с далеких звезд. Он полюбил ее, как любят мечту и тайну. Так же, возможно, и Карл VII Победоносный Валуа боготворил свою возлюбленную маркизу.

Ему только совсем недавно удалось добиться личного ведения проекта «Горгона». Несмотря на важность тех сведений, которые могла бы передать Вероника, год обещал быть настолько насыщенным, что на нее уже не хватало достаточного количества времени. Передать ее для изучения кому-то другому он не согласился бы и под страхом смерти! Тем более, этот «кто-то другой» никогда не вызывал у него доверия. Нельзя поручать ее тому, кто будет с ней плохо обращаться, добром это точно не кончится. А сам он с его природным чутьем сможет раскрыть ее таланты, изучить их и использовать во благо общих интересов.

— Ты, — говорит он, расположившись на диване, когда девушка в одном только белье сидит верхом на его коленях, — станешь лидером во всем, в чем только можно. Соревнования, учеба, конкурсы…

— Но, спортсменка из меня так себе, — смеется она.

— Значит, университет получит распоряжение устроить соревнования, в которых ты профи! Познакомься с их молодежными объединениями, выбери то, которое тебе нравится, — ты будешь его возглавлять. Или создадим что-то новое специально под тебя, клуб по интересам. Чем тебе нравится заниматься?

— Любовью, — отвечает она, наклонившись к его уху, — но мне бы не хотелось возглавлять бордель.

— Никакого борделя! — смеется он, поглаживая ее грудь. — Ты будешь проповедовать мораль, вступишь в партию и станешь образцом, кумиром для молодежи.

— Подсадной уткой?

— «Символ поколения» — звучит лучше. Я думаю, нам надо будет ненавязчиво подчеркнуть твою сексуальность. Может быть, заказать кому-нибудь из художников, а лучше скульпторов твой портрет…

— А я уже позировала одному мастеру, — хвастается Вероника.

— Ню?

— В простыне.

— А я хочу без простыни! — с улыбкой требует он, слегка хлопнув ладонью по ее бедру. — Хотя бы для меня лично.

— Все это вместо того, чтобы исследовать меня, извлекать личность Враны, изучать механизм моего гипноза и постигать мудрость поколений? — смеется она.

— Пока — да. Серьезные исследования мы развернем осенью, сейчас слишком много других важных забот. Поэтому будем делать то, что возможно сделать именно сейчас. А ты уже восстановилась для того, чтобы снова входить в то состояние?

— А почему вас только то мое состояние интересует, думаете, оно у меня одно?

— Другие я не видел, но буду рад посмотреть.

Вероника садится рядом с ним и берет обеими руками его правую ладонь.

— Что бы вы сейчас ни увидели и ни почувствовали, не бойтесь. Все совершенно безопасно.

Мужчина с некоторой опаской смотрит на нее. Сначала ничего не происходит, но только, как и в прошлый раз, меняется частота и глубина ее дыхания. Глядя на ее локоны, на тени и блики, игру которых на ее коже устраивает скудный свет настольной лампы, он ловит себя на мысли, что она все-таки очень хорошенькая, настоящая красавица, и, возможно, он зря затеял все это исследование. Как раз, размышляя о том, что Вероника просто очень милая девочка, а не существо иного мира, он замечает на ее коже и волосах мелкие мерцающие вспышки света. Решив, что ему показалось, он потирает глаза левой рукой, но мерцание не исчезает. Хватка девушки становится крепче. Хотя сжимает его руку она не сильно, освободиться у него бы не получилось.

— Не бойтесь! — изменившимся, до подобного шелесту ветра, голосом произносит она.

Через его правую руку по всему телу быстро распространяется жаркое, колющее тепло. Он даже вскрикивает, когда все это начинается, но, не владея собой в достаточной мере, не зовет на помощь. Мужчина уже прощается с жизнью, когда Вероника отпускает его руку, и все прекращается.

— Что вас так напугало? Я всего лишь передала вам немного своей энергии.

— У меня было очень странное ощущение. А что это значит? Я теперь тоже смогу творить подобные вещи?

— Нет, — мило улыбается девушка. — Это вас немного подправило, как если бы вы помолодели лет на пять. — Сказав последнее, Вероника осекается: — Не в смысле, что вам необходимо было помолодеть, потому что я моложе, а вы старше в два раза. Просто, почему бы мне не сделать для вас доброе дело?

— Спасибо, госпожа Деликатность, ты заставила меня почувствовать себя старым!

— Но вы не старый!

— В том то и дело! — смеется он. — А почему ты раньше не говорила, что можешь так… омолаживать людей?

— Я и не знала. Просто почувствовала, что могу отдать часть своих сил или забрать чужие. Но ваши силы я не буду забирать.

— Тебя послушать, у меня и так с силами проблемы, чтобы их еще и забирать, — шутит мужчина.

— Ну, нет же! — протестует Вероника, эмоционально ударив ладонью по дивану.

Смеясь, он тепло обнимает ее. Их встреча, к взаимному сожалению, подходит к своему завершению. Девушка получает рекомендации, как вести себя, как относиться к стремительному росту своей популярности в ближайшем будущем.

Вероника покидает квартиру первой. Уже на улице ее обгоняет его черный автомобиль. Она провожает машину взглядом и, немного грустно вздохнув, продолжает свой путь домой.

Глава 7

От идеи участия Вероники в соревнованиях пришлось отказаться почти сразу. Нет, конечно, девушка проявляла некоторые успехи в спорте, неплохо играла в теннис, но этого было недостаточно, чтобы одержать уверенную победу. Да что там говорить, ее игра была хороша, но неидеальна даже для любительского уровня. Зато в партию ее приняли безо всякого, стоило только назвать имя.

Новая встреча на конспиративной квартире проходит не тет-а-тет. Кроме своего покровителя, Вероника встречает там некую очень эффектную даму лет тридцати, которая представляется ей Амалией фон Хоберг.

— Вы знаете, — говорит она после знакомства с девушкой, — я не скажу, что здесь для меня много работы. Вкус у нее, определенно, есть. Я думаю, Вероника, мы сегодня с вами сходим, снимем мерки. Вы не очень заняты после этой встречи?

Девушка с недоумением переводит взгляд на мужчину.

— Амалия фон Хоберг поможет тебе выглядеть более убедительной и решительной. Для будущего лидера молодежного движения это очень важно, — объясняет он.

— Да, Вероника, — подхватывает она, — вы, наверное, и не задумывались никогда, насколько сильно влияет ваш внешний вид на восприятие вас окружающими. Ведь недостаточно одеться красиво, как кинозвезда, чтобы вас полюбили миллионы. Даже, образа кинозвезды стоит скорее избегать ради этой цели. Вы представляете политически активную молодежь, студенчество — ваша внешность должна говорить об этом за вас.

— Госпожа фон Хоберг, мне бы не хотелось, чтобы Вероника воспринималась только как представитель политической силы. Она же молодая девушка, пусть в ней останется что-то легкомысленное.

— Это даже без вопросов!

— Прекрасно, что мы с вами поняли друг друга. А у вас не проводятся какие-нибудь мероприятия, чтобы дополнительно задействовать Веронику?

— Даже и не знаю, — задумывается Амалия. — Каталог весенне-летнего сезона уже отснят. Если только включить ее в осенне-зимний каталог. Но вы понимаете, аудитория у таких изданий небольшая, и интересуется, как правило, моделями одежды, а не девушками. У нас в планах к следующему году выпустить календарь. Вот там мы можем задействовать Веронику.

— Что ж, неплохо.

Все это время девушка стоит, молча наблюдая, как эти двое решают, как она будет выглядеть и чем заниматься.

— Вероника, — говорит министр, обсудив с Амалией последние рабочие вопросы, — в вашем университете открывается новая молодежная организация, как мы с вами и предполагали. Вы должны ее возглавить и придумать название.

— Название? — Девушка немного обескуражена его неожиданным переходом на «вы», хотя и догадывается, что при постороннем человеке по-другому нельзя. Она и думать забыла о том, что ей предстоит что-то возглавлять, так как изначально не придала тому разговору большого значения.

— Да, название. Яркое, символичное, запоминающееся, — поясняет он.

— Я не знаю. Я ничего не придумаю.

— А назовите «Кану»! — внезапно предлагает Амалия.

— А что это? — удивляется министр.

— Это руна. Она символизирует огонь, факел, раскрытие, действие и прогресс. Ее можно даже аббревиатурой представить, скажем: Kampf, Arbeit, National-, Universität. И, так как это руна, сразу решается вопрос и графическим символом.

— Вы гений, госпожа фон Хоберг! — довольно произносит он. — Факел, прогресс — это очень символично. Расшифровку вашу, конечно, оставлять нельзя, но, в целом, идея мне нравится. Вероника?

— Почему бы и нет? — соглашается девушка.

Решение о возникновении патриотической организации «Кану» принялось очень легко. Устава у этого движения еще нет, но цель, настоящая цель, предельно ясна. Появление нового объединения, во главе которого стоит очень привлекательная, если не сказать больше, девушка, не сможет остаться незамеченным молодежью. Она станет объектом любви и желания, для юношей и примером подражания для девушек. Вероника, в роли общественного деятеля, с ее невероятными способностями по манипулированию людьми, становится самым мощным и самым гуманным оружием в борьбе с любым инакомыслием. Она сможет пронести любую идею через всю свою жизнь, и пока она жива, люди будут слепо следовать за ней. Сейчас она должна нести заряд, импульс, послание для молодежи: будьте открыты, слегка сумасбродны и легкомысленны, но вместе мы образуем непобедимую силу, мы будем стремиться к совершенству и величию, ведь мы лучшие, только не всегда об этом помним. Ей отводится роль мощного, усиливающего сигнал, ретранслятора политической мысли.

Амалия фон Хоберг нравится Веронике широтой своих взглядов и живым умом. Она отводит Мейер в филиал известного модного дома, где с девушки снимают мерки. Уточнив ее адрес и телефон, Амалия обещает прислать курьера с готовой одеждой.

— А это не слишком хлопотно? — удивляется она. — Может быть, мне зайти самой?

— Нет, дорогая, курьера отправить мне совсем не хлопотно.

Об открытии новой молодежной организации Веронике сообщил преподаватель антропологии, он же вручил ей для ознакомления ее первую речь, а на следующий день чуть ли не за руку отвел на собрание. Поддержать движение «Кану» согласились немногие, народ едва заполнил половину мест в небольшой комнате, отведенной под встречу.

Перед началом выступления девушка волнуется. Слушатели встречают ее прохладно. Большинство из них старше Вероники, и они, по определению, не могут воспринимать ее всерьез. Речь ее не производит никакого впечатления, но не потому, что речь плохая или Вероника плохой оратор — нет, причина заключается в том, что аналогичные речи можно услышать где угодно, в любой общественной и политической организации. Эта речь настолько типична, что при замене в ней названий и имен, она могла бы звучать в любой другой стране; такую речь произнесет и монархист, и коммунист, и националист, и анархист, и демократ — она совершенно безлика. Но девушка не замечает такого подлого подвоха со стороны своего покровителя и полностью винит себя в провальном выступлении. Боясь подвести его и опозориться самой, Вероника решается на крайние меры. Она откладывает в сторону листок и окидывает взглядом аудиторию. После молчаливой паузы она говорит:

— Хватит! Вас и на занятиях замучили лекциями. К чему нам лишние слова? Мы лучшие, и мы знаем это, что еще нужно? — Заметив, что публика оживляется, она продолжает: — Я покажу вам фокус! Говорят, я умею быстро менять цвет глаз до черного. Не знаю, как это возможно, но смотрите, такого больше вы нигде не увидите! — Даже те, кому было наплевать на все, зафиксировали свой взгляд на ее глазах. Скромные размеры помещения позволяют наблюдать всем. По роговице глаз девушки быстро расползается чернота, как чернила в стакане воды. Вскоре ее взгляд становится неестественно колючим и злым, однако, никто и не думает перестать смотреть. — Куда же вы без меня? — шелестящим, как листва на ветру, голосом произносит она.

Окончание собрания прошло на «ура». Позднее, до Вероники не раз доносились слухи о том, что она, отложив официальную речь, заговорила со студентами на простом, понятном языке, чем покорила каждого, вот только, что именно она говорила, никто вспомнить так и не смог.

Жизнь Вероники Мейер становится все насыщеннее и стремительнее: учеба, организация «Кану», выступления, приглашения и съемки, съемки, съемки… Лекции ведущих преподавателей вносят порядок в ее разрозненное сознание. Теперь она имеет не интуитивное представление о временах, когда жила раньше, а уже точно знает, что, как и почему происходило. Ее воспоминания становятся однородней, понятней и логичней. Новых способностей девушка за собой не замечает, если не считать того, что с некоторых пор она стала с завидной регулярностью угадывать мысли других людей, но, как умная девочка, об этом она предпочитает помалкивать при министре.

Ее встречи с друзьями теперь проходят не так душевно, как раньше. Как и прежде они шумной компанией собираются в доме Ганса Фаренхайда, неплохого парня, но не без придури. В этот вечер к его крыльцу снова стекаются отдельные представители золотой молодежи, как и он сам. Традиционно считается, что эти встречи должны проходить в тайне.

— Пароль! — раздается из-за двери голос Ганса, после стука Вероники.

— Распродажа рождественских елок, — отзывается она.

Пароль они меняют часто, но не из конспиративных соображений, а когда кому-то из компании он надоедает.

Девушка проходит в гостиную.

— Срочно выключайте музыку! — требует ее некогда хорошая подруга, театральная актриса, Регина, и снимает пластинку.

— В чем дело? — удивляется Вероника.

— Ганс! — продолжает Регина, не обращая внимания на ее вопрос. — Ганс, у тебя есть строевые марши или патриотические песни?

— Зачем тебе? — удивляется парень.

— Ты что, не видишь, к нам пришла агент Гестапо. Предъявите, господа, заодно ваши паспорта и родословные.

— Да что с тобой?! — возмущается Мейер. — С чего ты взяла, что я имею хоть какое-то отношение к Гестапо?

— Вероника Мейер — молодая надежда партии, Вероника Мейер — пример патриотической молодежи, Вероника Мейер — никто!

— Регина, ты просто завидуешь. Это низко, — одергивает ее одна из девушек.

— Когда та, кого мы считали подругой, оказалась крысой, продажной шкурой, а я пытаюсь раскрыть вам глаза — это не зависть! А, может, она со своим папочкой вместе работают: она находит вредные элементы, а Мейер-старший определяет их в камеры! Как же он, видно, старается, чтобы ее сделать популярной! А, может, это не он, Вера?

Устав от нелепых обвинений, Вероника сильно бьет Регину по щеке тыльной стороной ладони. Перстень девушки оставляет на щеке актрисы кровоточащую рану. Никто не ожидал такой развязки, все были уверены, что их спор перетечет в шутку и утихнет, как бывало не раз. Уже в дверях Вероника прощается с друзьями, из которых только двое остались с Региной, пытаясь ее успокоить и остановить кровь.

— Ты не подумай, что мы считаем, как она, — говорит Ганс.

— До встречи. Я буду рада увидеть вас снова, но, конечно, без нее.

— До встречи.

Возвращаясь домой, Вероника задается вопросом, что же пробудило в ней такую агрессию? Она проводит пальцем по перстню — вроде бы не острый, а так сильно расцарапал Регину. Это с какой же силой надо было ударить? Странные чувства завладевают девушкой: с одной стороны, произошедшее испугало ее саму; с другой — она даже рада, что все получилось именно так, сама еще не понимая, почему. Случившееся позволило ей всего на пару мгновений почувствовать себя всемогущей, но их хватило, чтобы поверить в свои нечеловеческие силы. Правда, именно это ощущение всемогущества, подобно наркотику, способно вызывать зависимость, но Вероника не тревожится об этом.

Глава 8

Лето Вероники проходит очень насыщено. Работы и развлечений, кажется, одинаково много. Их встречи с министром теперь происходят очень редко, в связи с его занятостью. Девушка по его указанию ведет дневник, в котором записывает все странные случаи и сны.

С первыми днями осени Вероника получает сообщение о начале обещанных исследований. Встречу теперь ей назначают не на квартире, а в двух кварталах от ее дома, где ее должен подобрать автомобиль. К посланию прилагается две фотографии: машины и водителя.

Место, куда отвозят девушку, кажется ей знакомым, хотя раньше она никогда не ходила по этим мрачным коридорам, и никогда не была в большом темном кабинете без окон с довольно аскетичным интерьером. Впрочем, темным он оставался недолго, а лишь до тех пор, пока не включили основной свет, который залил все пространство. Вероника абсолютно уверена, что та комната, в которой она очнулась после обморока, находится тоже где-то здесь, в этом здании или комплексе.

Министр, как и обещал, встретил ее уже на месте. Он же и сопровождал ее до того самого кабинета. Также в их компании были двое военных и некий мужчина в штатском в возрасте за пятьдесят. Военные остались у дверей, а двое мужчин и девушка прошли внутрь.

— Вера, это профессор Келер. Сегодня мы проведем долгожданный сеанс гипноза. Надеюсь, у вас нет возражений?

— Приятно познакомиться, господин Келер! Какие могут быть возражения?

— Взаимно, — отвечает профессор. — Вам комфортней, когда к вам обращаются именем «Вера»?

— Да. Называйте меня, пожалуйста, так, если вам не сложно.

— Договорились, Вера. — Соглашается он и уточняет у министра: — Вы говорите, она в курсе деталей сегодняшнего мероприятия?

— Да, — подтверждает он, — Вера в курсе всего. Думаю, не стоит скрывать от нее ничего, если мы надеемся на успех.

— Вы правы, коллега. Добровольное участие — это больше половины успеха. Итак, Вера, расскажите мне о личности Враны.

— Что вы хотите услышать? — интересуется девушка.

— Давайте, составим ее портрет, какой вы ее видите. Я имею в виду не внешность, а ваше восприятие ее как личности. Ответьте мне на вопросы: вы считаете Врану доброй или злой; она вам друг, враг или, может быть, соперница; что вы находите в ней привлекательного, а что отталкивающего?

Вероника не может ответить на его вопросы однозначно. Она считает их нелепыми и бессмысленными.

— Врана мне не враг, не друг и не соперница, она — это я, — с возмущением говорит она. — Откуда мне знать, что в ней привлекательно, а что нет?!

— Успокойтесь, Вера, — без всяких эмоций произносит профессор. Свое предположение, что девушка страдает раздвоением личности, он теперь подвергает сомнению. Переглянувшись с министром, он решает приступить к гипнозу: — Вы должны быть совершенно спокойны и расслаблены, Вера. Сконцентрируйтесь!

Перед ее глазами внезапно возникает маятник. Вероника сидит на стуле. Слева от нее в некотором отдалении стоит стол с аппаратурой для записи сеанса. Возле стола, нервно скрестив руки, за процессом наблюдает министр.

Следя глазами за колебаниями маленького металлического груза на цепочке, девушка сама не замечает, как успокаивается ее дыхание. Вот, по просьбе гипнотизера, она закрывает глаза, затем погружается в глубокий сон.

Личность Враны охотно идет на контакт. Исследователи немного удивляются тому, что шаманка заговорила с ними на немецком языке, хоть и с легким акцентом.

— Я могу говорить на любом языке, который помню. Если я говорила по-вашему в любой другой жизни, то считайте, что я знаю ваш язык, — поясняет Вероника под гипнозом. Мужчины отмечают, как изменился ее голос, став чуть ниже и мелодичнее. — Что вам от меня надо?

Ее нагловатая манера говорить немного обескуражила профессора. Кажется, контроль над сеансом перешел именно к ней.

— Мы хотим изучить вашу личность, узнать то, что известно вам. Ваши знания очень пригодились бы в наше время, — как можно ласковее отвечает он.

— Знания мне не принадлежат, не стоит ли вам спросить о них у их хозяина?

— Хозяина? Врана, мы хотим, чтобы вы помогли найти нам ответы на некоторые вопросы.

— Ты что, напрашиваешься ко мне в ученики?! — Девушка сдержано смеется.

— Считайте, как вам будет удобно. Итак, Врана…

— Называй меня Вера, если хочешь мне угодить.

— Хорошо, — соглашается Келер, с каждой минутой убеждаясь, что все идет совершенно не по плану. — Вера, мы знаем, что вы обладаете незаурядными способностями. Расскажите, как развить у человека подобное, например, способность к внушению? — Вместо ответа снова раздается ее тихий смех. — Что-то не так? — удивляется профессор.

— У человека нельзя развить ничего подобного, — с улыбкой отвечает она. — Впрочем, я не знаю, возможно, после смерти вы становитесь способны на нечто сходное. Давай, проверим на тебе?

Все это время министр внимательно наблюдает за ней. Изменения, произошедшие с девушкой, его пугают. Становится совершенно ясно, что это уже не милая Вероника, а некто непредсказуемый и злой, не то шаманка, не то демон. Сейчас ему вспоминается, как девушка предупреждала, что справиться с Враной может быть тяжело. Кто только эта Врана, человек ли она? Теперь он укрепляется в мысли, что этот сеанс надо прекращать пока не стало слишком поздно. Она, кем бы она ни была, пока играет с гипнотизером как кошка с мышкой, когда мышка еще жива, но судьба ее уже решена.

— Но вы-то, — продолжает настаивать профессор, — смогли развить их в себе.

Девушка плавно поднимается с места и, шагнув навстречу Келеру, шепчет ему на ухо:

— А с чего ты, глупый, взял, что я человек?

— Кто же вы?

Девушка задумывается и возвращается на место.

— Еще немного, и ты сам ответишь на свой вопрос, — чуть слышно произносит она.

— Заканчивайте! Хватит! — требует, наконец, министр. Все пошло не так, не по плану. Девушка ведет себя и говорит с такой уверенностью в собственных силах, как будто ее не сдержат ни они, ни вооруженная охрана, ни замки, когда она захочет уйти, и хорошо, если кто-то после этого останется в живых.

— Вера! — обращается к ней гипнотизер. — Сейчас я досчитаю до десяти, и на счет десять вы проснетесь!

— А я не сплю.

Неужели, гипноз не сработал, не подействовал, и Вероника просто морочит им голову? Нет, с этим профессор никак не согласился бы. Мейер все еще находится под гипнозом, это несомненно. Не слушая ее, он начинает счет, под тихий смех девушки. Внезапно по комнате проносится легкий порыв ветра. Поток воздуха, набирая скорость, начинает движение по кругу.

Министр бросает взгляд на дверь. Позвать солдат: дотянуться до кнопки, подождать пока они среагируют, пока оценят ситуацию — это займет гораздо больше времени, чем воспользоваться личным оружием. Сейчас он понимает, что гипноз освободил чудовище, которое скрывалось за личностью милой, ласковой, тактичной Вероники. Ее уже не вернуть. Она же предупреждала, предупреждала!.. Рука сама ложится на пистолет в кобуре под пиджаком. Однако стоило ему смириться с мыслью, что проблема требует только радикального решения, как Вероника подняла на него испуганный взгляд. Да, это взгляд именно Вероники, а не Враны.

— Не убивайте меня! Пожалуйста! — умоляет девушка, и его рука безвольно опускается. Сложно сказать, стало ли ему жалко ее или это был очередной прием манипуляции с ее стороны. Увидев, что опасность быть застреленной миновала, Вероника закрывает глаза, и ветер в тот же миг стихает.

Разумеется, выглядит сомнительно, что она внезапно заснула, чтобы проснуться на счет десять, но девушка отыгрывает и сон, и пробуждение из гипноза, как опытная актриса. Она окидывает встревоженным взглядом комнату и, закрыв лицо руками, склоняет голову.

— Что с вами? — недоверчиво спрашивает профессор, но она как будто не слышит его.

— Господин Келер, оставьте нас. Мы с вами обсудим этот сеанс несколько позднее.

— Как скажете. Будьте осторожней с ней!

— Я сам разберусь! До свидания! — нервно бросает министр.

— До свидания, — произносит профессор и покидает кабинет.

Мужчина не без опаски подходит к Веронике. Присев перед ней, он слегка касается пальцами ее руки.

— Вера, это уже ты? — осторожно произносит он. Девушка, наконец, убирает руки от лица, вытирая ладонями слезы. — Не плачь, не плачь, — говорит он, смахивая слезу с ее щеки, — что случилось?

Она нервно обнимает его за шею, и сквозь легкие судороги недавнего плача шепчет:

— Что со мной происходило?!

— Ты разве не помнишь, что было? Вообще, после такого гипноза воспоминания полностью сохраняются, — недоверчиво произносит он.

— Я помню только какое-то невнятное бормотание, совершенно бессмысленное, это даже не язык.

Мужчина со вздохом поднимается и отходит к столу.

— Ты, моя девочка, говорила вполне внятно по-немецки, правда, немного измененным голосом. Что ты такое вспомнила, чем не хочешь поделиться?

— Вы считаете, что я вру?! — Она вскакивает следом за ним. — Да какой мне смысл вас обманывать, я же сама согласилась делиться с вами всем, что вспомню или узнаю?!

— Сложно сказать, — отвечает он, копаясь в аппаратуре, — но ты бы, наверное, удивилась, если бы узнала, как много людей начинают безбожно врать сразу после обещания рассказать все без утайки. Людям свойственна черная неблагодарность, вероятно, и ты не ценишь нашей дружбы и всего того, что я для тебя сделал.

Веронике обидно слышать такое, тем более от него. За время их знакомства он полностью завоевал ее доверие. Однако в то же время у девушки крепнет ощущение собственного превосходства над ним, а также ей становятся предельно ясны его мысли.

— Но вы все-таки сомневаетесь, что я человек на все сто процентов. Иначе, вы бы не делали акцента на том, что эти недостатки свойственны людям, — уверенно произносит она, пока он переставляет бобины с магнитной лентой.

— Минут пять, максимум десять, назад ты сказала, что ты не человек, и если ты это подтверждаешь сейчас, значит, ты помнишь весь сеанс прекрасно, в том числе и свои слова.

— Я не подтверждаю, что говорила что-то такое. Я всего лишь сделала вывод на основе ваших слов. И ваше недоверие крайне оскорбительно!

— Не оскорбительней твоего вранья. — Он нажимает кнопку проигрывания записи. — Заметь, я снова даю тебе шанс оправдаться. Так или иначе сейчас мы легко определим истину.

Звук на пленке далеко не лучшего качества: слышны шумы и трески. Но вот, наконец, звучат слова профессора, именно слова, потому что искаженный записью голос идентифицировать на слух не так-то просто. Вот он обращается к Вране, но вместо ее уверенных и наглых ответов звучит тихое:

— Илла… сагам… шоффа, оокама. Ийда, ийда…

Ожидавший услышать недавний диалог мужчина выключает запись.

— Что это?!

— А я говорила вам!

Он перематывает пленку и снова включает:

— Ио-иа-ила, ио-иа-вац…

Мужчина, отчаявшись найти объяснение происходящему, садится, подперев ладонью лоб.

— Что-то подобное я слышала в своей голове в Альпах, когда вы говорили, что я якобы прошла через стену, — чувствуя свою победу над ним, говорит она.

— Где Келер? — устало произносит он, и нажимает малозаметную кнопку на столе. Через пару секунд в дверях кабинета появляется военный. — Позовите профессора Келера!

— Есть!

Профессора приходится ждать несколько дольше. Пока он не пришел оба молчат. Вероника хотела бы сказать многое в свою защиту и оправдание, но она понимает, что сейчас для этого наихудший момент. Министр желает только одного: чтобы Келер подтвердил, что у них все-таки состоялся диалог, и что он не один помнит и ветер, и ее угрозы. На сотую долю секунды в голову приходит мысль, что он зря пожалел и не застрелил девушку, что за эту слабость он еще ответит. Мысль уходит, но остается тревога и недоверие.

Вот профессор снова входит в кабинет.

— Что вы скажете о сеансе, господин профессор? — деликатно интересуется мужчина.

— Я надеялся обсудить его с вами наедине.

— Думаю, ей лучше остаться. Скажите, что вас больше всего поразило в общении с Враной? — Это был, определенно, ловкий ход министра, теперь он не будет выглядеть глупо, если все произошедшее привиделось и послышалось ему одному.

— Я не уверен, что она позволила мне корректно закончить сеанс. И потом, эти ее угрозы, фамильярность… Да она вообще не должна была воспринимать меня, как человека во время гипноза, она должна была слушать голос и подчиняться! — Слова профессора его немного успокаивают. Значит, все это было их общим наваждением.

— Послушайте-ка запись! — говорит он. На фоне шума и треска снова звучат вопросы Келера, и чуть тише — монотонное пение на несуществующем языке. Запись прослушивают полностью. Единственное, что связывает ее с тем сеансом, который они запомнили — просьба девушки не убивать ее, которая звучит ясно и отчетливо, чем разбивает предположение профессора, что голос Вероники не записался из-за проблем с аппаратурой.

— Это удивительно! — восклицает Келер. — Вы позволите мне получше изучить запись?

— Конечно. Однако хотелось бы услышать ваше мнение.

— Я могу только предположить, что звуки представляют собой некий код, позволяющий внушать что угодно и кому угодно. Можно сказать, что с помощью этого кода Вероника создала альтернативную реальность, в которой мы и пребывали! Похоже, нам удалось услышать это только благодаря искажению звука при записи.

— Вам не показалось, что в тот момент, когда мы ощутили ветер, шумы на записи усилились?

— Нет. Впрочем, возможно, при дальнейшем исследовании мы сможем узнать это наверняка. А она, — профессор указывает на Веронику, — сейчас такая же, как до гипноза?

— Вроде бы. Вера, как вы себя чувствуете?

— У меня ужасно болит голова, — жалуется она.

— Может воды? Хотя, здесь должно быть лекарство, сейчас я распоряжусь, чтобы его принесли.

— Вы меня еще недавно хотели убить, а теперь беспокоитесь из-за того, что у меня болит голова?

— Я все еще могу это сделать, например, чтобы избавить тебя от страданий, — тихонько шепчет он ей. Мужчина все еще злится на Веронику за то, в чем, как он и сам понимает, она не виновата: за то, что сеанс прошел не по плану; за то, что ее слова он принимал за ложь; за напоминание ему о секундной слабости, которая, возможно, толкала его к верному действию.

— А можно кофе, но самый крепкий, какой только может быть? — на сей раз без повелительных ноток в голосе просит девушка.

— Интересно, — произносит профессор, пока министр вызывает солдата, чтобы заказать для Вероники кофе, — у вас сразу после сеанса возникло недомогание?

— Да, — признается она. — Сначала было ничего, а потом хуже и хуже.

Келер подходит к девушке и просит ее руку. Глядя на часы, он внимательно считает ее пульс.

— Сорок три удара в минуту! Неудивительно, что вам хочется кофе!

— Может быть, ей нужен врач?

— Нет, коллега, если я прав, врач ей не потребуется. Я подозреваю, что Вероника обладает некими особенными способностями, которые она использовала во время сеанса, кроме того бормотания. Похоже, что все силы ее организма были брошены на обеспечение работы этих способностей. Именно это и привело к временной брадикардии и, как следствие, к снижению артериального давления, из-за чего у нее и разболелась голова. Проверим, поможет ли кофе.

— Прекрасно, профессор, — усмехается девушка, — только если вы не правы, я умру от взрыва сосудов в моей голове или от остановки сердца. Ведь вы не знаете наверняка, что вызвало эту пусть даже временную брадикардию.

— Не знал, что ты разбираешься в медицине, — обращается к ней министр.

— Я и не разбираюсь, мне просто понравилось это слово, — кокетливо произносит она и шепотом добавляет: — А мы разве не на «Вы» при посторонних?

— Так, господин Келер, забирайте запись и приступайте к ее изучению! Не забудьте расписаться в бумагах. Еще запишите то, что слышали и видели мы с вами во время сеанса. — В этот момент в кабинет входит солдат и ставит на стол чашку крепкого черного кофе. — Принесите и мне кофе, — обращается к нему министр.

Профессор выполняет поручения: расписывается, забирает бобину с пленкой и покидает помещение.

— Ну вот, теперь нам ни к чему формальности, — говорит мужчина Веронике, — посторонних нет. Откуда у тебя взялись познания в медицине, я что-то не помню, чтобы включал ее в список обязательных для тебя лекций?

— Да не знаю я, — отвечает девушка, глядя в черноту кофе. — Когда профессор стал об этом говорить, я представила очень четко все то, что могло бы происходить в организме, но тут же поняла, что если он ошибается, это может быть фатально для меня.

— А как ты определишь сама свое состояние, если отойти от его предположения?

— Свет ушел.

— Прости?

— Во мне как будто концентрировался свет, и он ушел из моего тела во время сеанса, поэтому мне не хватает сил, чтобы поддерживать в себе жизнь в полной мере. Все восстановится, когда снова накопится свет.

— А как это связано с кофе?

— Кофе бодрит. Вы разве не знали?

— С тобой забываешь, что у чего-то может быть простое объяснение. — Снова входит тот же солдат и ставит на стол поднос с чашкой кофе и сахарницей. — Почему ты не пьешь, ты же сама просила?

— Я ждала, когда принесут вам. — Девушка делает осторожный глоток. Кофе сварили, действительно, очень крепкий, как она и просила. Он горький, невкусный, от него непременно с минуты на минуту появится тупая боль в области сердца, но это именно то, что, по мнению Вероники, способно восстановить ее силы.

— Постарайся в ближайшее время чаще бывать на людях. — Ни с того ни с сего произносит мужчина. — Если мне придется использовать незнакомых тебе связных — при них будут послания от меня. Тому, кто представится моим связным, но не предъявит записки, не верь. Можешь делать с такими агентами, что хочешь, главное, не ходи с ними никуда.

Она поднимает на него удивленный взгляд, но ее собеседник, кажется, и не думает пояснять сказанное. Все это для нее слишком подозрительно, ведь раньше подобных разговоров не возникало. Наконец, она решается спросить:

— А что случилось?

— Пока ничего. — Отвечает он, но, заметив ее встревоженность, нехотя объясняет: — Помнишь, я говорил, что тебя хотят у меня забрать?

— Помню, но разве вы не уладили этот вопрос?

— Многое изменилось с тех пор. А вообще, у меня слишком мало времени, чтобы заниматься тобой, поэтому я бы уже и сам передал тебя… им. — Он отрешенно смотрит в пустоту. Сейчас ему действительно безразлично, что будет с Вероникой. Она отняла у него привычный ритм жизни, она изменила его мировоззрение, мысли о ней часто не дают сосредоточиться на важных делах, но хуже всего то, что Вероника опасна — он пригрел слабого котенка, а теперь из этого котенка вырастает львица.

— Я же вам ничего плохого не сделала! — тихо произносит она.

Не отвечая, мужчина нажимает кнопку на столе. В дверях снова появляется солдат.

— Отвезите госпожу Мейер домой!

— Есть!

— Идите, госпожа Мейер, я вас больше не задерживаю.

— Но… — пытается возразить Вероника, поднимаясь со стула, но присутствие солдата ее смущает.

— Домой! — произносит он жестче.

— До свидания, — робко бормочет девушка и нехотя поворачивается к двери.

— Всего вам доброго! — с фальшивой услужливостью говорит он ей вслед.

По дороге к машине и в самой машине Веронике очень хочется заплакать от обиды, но в то же время вспоминаются слова Зигфрида. Она даже бормочет их себе под нос, когда становится невмоготу:

— Не плачь, а то будут обижать снова и снова!

Солдат, который везет ее, угрюм и неразговорчив. Оказавшись на знакомых городских улицах, девушка просит его остановить автомобиль и выпустить ее, но в ответ звучит строгое:

— Не положено!

— Мне здесь душно!

— Не положено!

Он высаживает ее метров за двести от ее дома, и не трогается с места, пока ее фигура не скрывается за калиткой.

В гостиной дома Веронику встречает Алекс. Он, конечно, замечает подавленность дочери.

— Тяжелый день, много занятий, — отвечает она на его вопрос о том, что случилось.

— Сегодня суббота!

— И что? Я веду чертов патриотический кружок, ты не забыл?

— Это там ты научилась так врать? — строго произносит он. — Мне, Птичка, абсолютно все равно, где ты сейчас шаталась, и что тебя утомило, но лжи я не терплю! За свои девятнадцать лет ты могла бы усвоить это правило и не врать!

Девушка надолго задерживает на нем усталый и печальный взгляд, словно замерев в одной позе. Плакать уже не хочется — хочется биться головой о стену, лишь бы забыть весь этот день. Вздохнув, она поднимается к себе — в свой микромир, где никто не станет ее беспокоить.

Она долго лежит на кровати без движения, и встает только, когда становится совсем темно. Луна в первой четверти, похожая на большой кусок сыра, светит почти так же ярко, как в полнолуние. Ночь прохладна, но воздух настолько прозрачен, любой сочтет за счастье подышать им. Вероника открывает окно. Однако, одетая только в нижнее белье и пеньюар, она мгновенно чувствует холодное дыхание осени. В ее комнате почти вровень с подоконником перед окном стоит столик, за которым она обычно читает или пишет письма. Сейчас же, закутавшись в теплый плед, Вероника забирается на этот столик, и удобно устраивается у самого окна. Ночь ее успокаивает и опьяняет, а лунный свет восстанавливает потраченные за день силы.

Глава 9

Утром в комнате прохладно, потому что окно было открыто до глубокой ночи. Будит девушку спор отца и горничной за дверью. Луиза жалуется на Веронику, а Алекс уговаривает ее не обижаться на капризы его дочери. Она поворачивается спиной к двери и с головой закрывается одеялом. С горничной у нее всегда были проблемы. Девушка просто не переносит ее. Эта ненависть иррациональна, необъяснима. Однако Александр всегда защищает Луизу, отчасти для того, чтобы позлить дочь. Его истинная природа точно такая же, как у Вероники. И, равно как и ей, ему нужны те силы, которые человек теряет из-за страха, обиды или душевных страданий. Поэтому он использует конфликт дочери и горничной в своих целях: на словах он всячески заступается за Луизу, чем выводит дочь из себя, потом девушка вымещает всю свою злость на горничной, которая после этого ищет защиты у Мейера. Но вместо поддержки она каждый раз выслушивает, что слишком мало старается, чтобы понравиться Веронике.

Вот разговор удаляется. Видимо, Алекс с горничной решили спуститься вниз. Еще около часа требуется девушке, чтобы убедить себя встать с постели. Она долго крутится полуодетой у зеркала, рассматривая свою фигуру. Временами она критически морщится, если обнаруживает какой-нибудь недостаток. Многие могли бы сказать, что ее фигура безупречна, но она сама никогда бы с этим не согласилась. Сейчас девушка обнаружила, что ее талия недостаточно тонкая, а грудь недостаточно высокая, и что это ее невероятно уродует.

Сегодня во второй половине дня ей предстоит съемка для календаря, а вот с утра спешить некуда. Вероника, не торопясь, одевается и спускается выпить кофе. Она уже давно не ест то, что готовит Луиза, и даже кофе варит себе сама. Собственно, на кофе ее кулинарные способности заканчиваются. Питаться девушке с такими принципами приходится где попало: вчера перед сеансом она обедала у друзей, а сегодня надеется, что сможет перехватить что-нибудь на съемках.

— Опять не завтракаешь? — произносит Александр, следя за ней взглядом, когда она садится рядом с ним с чашкой кофе в руках.

— Я не могу есть то, что оно готовит, — отвечает дочь.

— Оно — это Луиза? Хочешь, я тебе что-нибудь приготовлю?

— Хочу, а с чего вдруг такая забота?

Мужчина встает, наклонившись, целует ее голову.

— У меня сегодня просто хорошее настроение. — Говорит он и добавляет: — Только не обижайся, если яичница подгорит. — Алекс удаляется на кухню, а Вероника через открытую дверь наблюдает за его действиями. Вот он, наконец, возвращается и ставит перед девушкой тарелку. — Пожалуйста!

— Ура! Теперь я не умру с голода. Спасибо.

— Только не рассчитывай, что я буду готовить тебе каждый день, я не кухарка.

— Я когда-нибудь сама научусь готовить. Думаю, если ты смог пожарить яичницу, то и у меня получится.

Он ласково улыбается ей и становится совсем не похожим на того жестокого монстра, каким его знают на службе. Сейчас никто бы не посмел обвинить его в бесчувственности.

После завтрака Вероника отправляется на прогулку по городу, навещает одну из немногих своих подруг и вместе с ней к пяти часам идет на съемку. В павильоне ее встречает Амалия фон Хоберг.

— Вера, здравствуй! — Энергично подбежав к ним с папкой в руках, произносит она. — А кто это с тобой?

— Это Агата, моя подруга.

— Ей придется уйти! — Безаппеляционно заявляет Амалия.

Извинившись перед подругой, Вероника прощается с ней и следует за фон Хоберг, которая, не обращая на нее внимания, раздает распоряжения:

— Кто красил ноябрь?! — возмущается она, столкнувшись с девушкой в романтичном свободном пальто и берете. — Она бледная! Перекрасьте! Мне нужен цвет! Цвет! Понимаете?! — Амалия уже говорит, обращаясь сразу ко всем: — Мы не экономим на качестве, не производим дешевые вещи! Этот календарь — собрание двенадцати жемчужин коллекции следующего года. И эти жемчужины должны блистать! Я требую от всех максимальной отдачи, и если вы на нее не способны — ищите другую работу!

Веронику ее строгость даже пугает. Следом за Амалией она заходит в костюмерную. Дабы избежать лишней суматохи, всем девушкам было назначено свое время съемок, чтобы пока одну одевают и гримируют, другую уже снимали. Мейер назначено последней.

— Вероника, ты будешь сниматься в купальнике, он уже на вешалке за ширмой. Вот, — говорит Амалия, протягивая ей маленький флакон, — натри ноги и руки маслом. Переодевайся!

Девушка исполняет ее просьбу, и вскоре выходит из-за ширмы одетая в черный сплошной купальник. Она тщетно пытается одернуть его, чтобы он прикрывал еще хотя бы на сантиметр больше ее тела.

— Не тяни его!

— Но он такой открытый, я не выгляжу в нем вульгарно?

— В следующем году такие будут носить все! Между прочим, — с хитрым прищуром произносит Амалия, — снять тебя именно в купальнике была не моя идея.

— Ну, я не знаю, — расстроено вздыхает Вероника, — у меня и без того талии нет, грудь низкая, а купальник это еще больше подчеркивает.

— Нет талии? Ох, сколько подобных жалоб я выслушиваю в период съемок! Посмотри на этот манекен, — говорит она, подойдя к обшитому бархатом женскому силуэту. — Тебе нравится такая фигура?

— Такая-то, конечно, нравится! Хотела бы я посмотреть на девушку с такой фигурой.

Амалия сдержано смеется и, покачав головой, закуривает.

— Ты, милая, наверное, удивишься, — говорит она, — но этот манекен сделан по твоим меркам. Это твоя фигура! И, неужели, ты думаешь, что я бы позволила снимать в купальнике модель с недостаточно хорошим корпусом?

— Простите.

— Ничего, я привыкла.

В костюмерную входит девушка в клетчатой рубашке и брюках.

— Ноябрь готова! — объявляет она.

— Уже иду! — говорит Амалия. — Рита, приступай к августу!

Фон Хоберг уходит, а девушка по имени Рита приступает к прическе и макияжу Вероники.

Ее съемка проходит очень напряженно. Амалии все время что-то не нравится, она постоянно ругается со своими помощниками. В конце концов, поняв, что купальник сшит из недостаточно тяжелого и эластичного материала, она приказывает облить девушку водой. После этого, фотограф делает еще несколько снимков, и только тогда фон Хоберг объявляет об окончании съемок.

Вероника переодевается, а выйдя из-за ширмы, снова встречает Амалию.

— Сейчас мы заберем еще два платья для тебя, а потом, если хочешь, выпьем чаю.

Уже упакованные платья ждут их в кабинете Амалии. Забрав их, они располагаются за столиком в буфете. Перед каждой теперь стоит чашка чая и тарелка с пирожным. Время клонится к семи и за окном уже вовсю властвует вечер.

— Ты очень хорошая, и мне жаль тебя, — не отрывая взгляда от окна, вдруг говорит Амалия. — Нехорошо все это… рабство.

— Все скоро закончится, я ему уже надоела, — догадавшись, о чем она, произносит Вероника.

— За свою непростительно долгую жизнь я неплохо изучила мужскую психологию, — вздыхает ее собеседница, переведя взгляд на нее. — Во-первых, мужчины, тем более обремененные большими обязанностями, как и все люди, могут уставать. И если ты создаешь ему дополнительные трудности, он может сорваться, проявить слабость, нервно истощиться, потому что мужчины все-таки ранимые существа, хоть и стараются это скрывать. Во-вторых, все мужчины собственники. Да, ты никогда не станешь для него значить больше, чем семья или работа, но ты уже его собственность, нравится тебе это или нет.

— Да вам ведь лет тридцать!

— Тридцать три. Но не потому я так говорю, что считаю этот возраст катастрофическим, а потому что событий в моей жизни было столько, что я невольно стала ощущать себя старухой. При мне пали две империи, а я выстояла. Я родилась в стране, которой больше не существует, и меня бы не стало, если бы я не сохранила свой характер, если бы научилась подчиняться и подстраиваться под слабых и безвольных. Можно прожить сто лет, но не увидеть и половины того, что видела я.

— А еще вы разбираетесь в мужчинах, — задумчиво произносит Вероника. — А давно вы с ним знакомы?

— Я стараюсь разбираться в людях. А знакомы мы давно, но лично я знаю его не очень хорошо. Если судить по тому, как его характеризуют другие, то от тебя он вряд ли когда-нибудь отстанет. Извини за прямоту. У моего бывшего мужа хорошие связи, поэтому я знаю многих.

— Не могу понять, успокоили вы меня или озадачили.

— Об этом только тебе судить. Я не должна читать тебе мораль, если твоя судьба складывается именно так — значит, в этом есть интерес какого-то Высшего Разума. В любом случае, это твоя жизнь.

— Может быть, — приглушив голос, говорит Вероника, — я тоже видела многое, но только в прошлых жизнях.

— Глупости! Жизнь одна.

— А я знаю человека, который может угадывать прошлые воплощения других людей, а еще знаю, что некоторые помнят свои прошлые жизни.

— Господи, Вера, я знаю людей, которые каждый вечер разговаривают с царем Николаем! Все это глупости! Если человек не доволен окружающей его реальностью, его разум ищет спасения в фантазиях. Религия, спиритизм, магия, реинкарнация — все это фантазии.

Веронику не удивляет ответ Амалии, она уже слышала такую версию не раз. Что ж, эта версия логична и имеет право на существование, а вот она чуть не проболталась о сути секретных исследований. К девушке приходит понимание того, что графиня фон Хоберг не представляет своего мира без твердой и прочной основы, на которой строится весь ее авторитет. Однако если внести в этот базис нечто, что она объяснить не может, ее устои пошатнутся, и она потеряет свой образ сильной и властной женщины, за которым, наверняка, скрывается одиночество, отчаяние и страх снова все потерять, как некогда родину. Поэтому она не вступает в споры, а только ограничивается общей фразой:

— Это просто красивая теория. Вы из России?

— Я родилась в Литве, в немецко-польской семье, ну а Литва на тот момент являлась частью Российской Империи.

— Должно быть, это грустно — потерять родину.

— Кто занят делом, тому некогда грустить. А работы у меня хоть отбавляй!

После чаепития Амалия подвозит ее до дома. Словно спохватившись, она интересуется, получила ли Вероника книгу, которую та ей отправляла.

— Наука о жестах? Получила в четверг, но еще не читала, — отвечает девушка, захлопывая дверцу автомобиля. Они прощаются в густых сумерках перед домом Мейер.

Перед сном девушка долго сидит в домашней библиотеке. Она хотела только полистать учебник перед завтрашним семинаром, но тревожные мысли не дают ей сосредоточиться даже на этом. Что происходит с ее жизнью, кто она теперь? В конце концов, она отбрасывает от себя книгу, и уходит в свою комнату.

На завтра никаких проблем из-за плохой подготовки у нее не возникает. Университет для Вероники уже превратился в неприятную обязанность. Студенческая жизнь не кажется ей привлекательной и такой романтичной, как о ней принято говорить. Не удивительно, что с такой позицией она не смогла завести себе друзей. Деятельность в организации «Кану», целью которой было научить Веронику руководить людьми, тоже не сблизила ее ни с кем, поскольку между ней и участниками всегда сохранялась непреодолимая дистанция. Именно поэтому с занятий девушка возвращается всегда одна.

Однако сегодня Веронике выпадает случай пожалеть о том, что никто ее не сопровождает, поскольку она уже во второй раз замечает черный автомобиль, который сначала стоял у университета, а теперь оказался припаркованным у дороги за ее спиной. Она, стараясь не раздувать из мухи слона, переходит на другую улицу. Прохожих на ней немного, но зато теперь справа от нее есть Тиргартен, куда автомобиль не заедет, а значит, там она сможет укрыться в случае опасности. Да, прохожих мало, но зато больше машин. Ей и в голову не приходит, что на этой улице, она не услышит звука мотора, если преследователи захотят приблизиться.

Внезапно Веронику хватают двое крепких мужчин. Они как из-под земли возникли! Придерживая ее ноги, чтобы она не брыкалась, они затаскивают ее в тот самый автомобиль. Там находятся еще двое: один за рулем, а другой на переднем пассажирском.

— В глаза ей не смотри! Зеркало! Зеркало давай! — звучит чье-то требование, и перед глазами девушки внезапно появляется зеркало. Однако такого эффекта, как в прошлый раз, не происходит, зеркало уже не причиняет ей вреда. Освободив одну руку, она отталкивает его от себя.

Вероника все-таки чувствует боль в груди, которую старается игнорировать. Не до болей сейчас! Девушка не кричит, но сопротивляется изо всех сил. Вот перед ее лицом возникает марля с уже знакомым запахом эфира. Изловчившись, Мейер впивается зубами в руку того, кто пытался ее усыпить. Последнее, что она слышит, это его вымученный стон, а дальше все, как будто замирает. Боль становится просто невыносимой, болит уже все ее тело, и это ощущение только нарастает, стремясь к некой критической точке. В момент кульминации боли, перед глазами девушки все темнеет, а в ушах звучит только собственный пульс. После этого боль немного спадает, концентрируется в области сердца и в голове. Сознание Вероники теперь превращается в обрывки разных мыслей. Она не сразу обращает внимание, что все четверо ее похитителей теперь не подают признаков жизни, находясь, вероятно, в глубоком обмороке.

Девушка выбирается из машины и, так быстро, как только может, скрывается в Тиргартене. Бежать ей особенно тяжело, с каждым мгновением боль становится все острее. Она уже совершенно не понимает, куда несут ее ноги, но, кажется, подальше от дорожек и троп. Силы стремительно покидают ее, но она по-прежнему пытается скрыться от возможной погони. Наконец, слабость и нестерпимая боль побеждают: поскользнувшись на мокрой траве, Вероника падает, скатывается вниз к кромке воды всеми забытого пруда, и уже не поднимается.

Глава 10

Девушка не появляется дома ни вечером, ни ночью, но Алекс, привыкший к замкнутости дочери, просто не замечает ее отсутствия. Она нередко, придя домой, запиралась в комнате и не появлялась до утра, а иногда Мейер и вовсе не видел ее несколько дней.

Утром в районе пруда появляются двое солдат. Они идут, крадучись, с опаской озираясь по сторонам, скрываются за кустами от возможных свидетелей. Один из них спотыкается, и раздается звон толстого стекла.

— Не греми бутылками, Леманн, придурок! — ругается его товарищ. Они добираются до воды, и он объявляет: — Все, привал! Здесь нас никто не заметит. Давай пиво!

— Держи! — Парни не успевают сделать и по глотку, как Леманн замечает чуть дальше на берегу что-то лишнее. — Берт, что это там такое?

Берт, передает другу свою бутылку и, поднявшись, направляется к объекту, который сначала принимает за сверток из ткани. Леманн, заинтересовавшись ничуть не меньше, отставляет обе бутылки и следует за ним. Обойдя раскидистый куст, Берт внезапно вскрикивает:

— Господи! Боже!

Тут же к нему подскакивает Леманн со словами:

— Чего орешь?! Ох ты ж!.. Девушка… — Он наклоняется повернуть ее, но отдергивает руку. — Берт, она холодная, — испуганно произносит он.

— Она дышит, — возражает его товарищ и, наклонившись, поворачивает ее. — Красивая. — Он убирает с ее лица прилипшие пряди волос и частицы грунта. — Кто ж это с ней такое сделал?

— Она тебе никого не напоминает? Присмотрись!

— Вроде нет.

— Это же дочка нашего Мейера!

— Точно!

— Надо вызвать врачей или полицию… Надо что-то сделать!

— Надо звонить Мейеру.

— Берт, ты рехнулся?!

— Если мы вызовем врачей или полицию, во всем обвинят нас.

— Давай, оставим ее здесь, ведь мы могли и не приходить сюда?

— Сволочь ты! Будь на ее месте сам Мейер, я бы не то что бросил его здесь, а еще и закопал, чтобы уж точно никто и никогда его не нашел, но она-то ни в чем не виновата! Беги до ближайшего телефона, звони ему!

— Я?

— Кто из нас младше по званию? Пулей!

— А если патруль?

— Хватит, Леманн, беги звонить! Спросит, какого черта мы тут делаем — вали все на меня, что я тебя утащил в самоволку! Давай!

Леманн нехотя выполняет приказ. Он подрывается бежать, по пути соображая, откуда позвонить, чтобы не привлекать лишнего внимания. Наверняка в кафе, мимо которого они проходили, есть телефон. Мейеру надо сказать в первую очередь о том, что его дочь нашли без сознания в Тиргартене, а потом уже можно представиться.

Тем временем Берт оттаскивает девушку от воды. Присев, он кладет ее голову себе на колено, как на подушку. Он очень нервничает, но не из-за того, что он попадет на гауптвахту на целую вечность, не из-за того, что теперь наверняка лишится звания штурмманна, его искренне беспокоит судьба Вероники — красивой и такой беззащитной.

— Кто же с тобой такое сделал? — вполголоса говорит он, прижимая ее к себе.

Ждать Леманна, кажется, уже бессмысленно: его нет так долго, наверное, парня поймал патруль. Берт уже подрывается уйти, но вспоминает, что сам был категорически против того, чтобы оставлять Веронику одну. Проходит чуть меньше часа, когда до его слуха доносится хруст веток под чьими-то ногами.

— Сюда! — говорит Леманн, указывая Мейеру направление. Последний тоже взволнован до крайности, что и неудивительно.

— Девочка моя!.. — только и произносит Александр, подбежав к ней. — Берт, отцепись от нее!

— Она вся холодная, — шепчет солдат, передавая ему девушку.

— Похоже, переохлаждение, — объясняет Мейер. Он наскоро проверяет, цела ли одежда его дочери, осматривает ее руки. — Где она была? Здесь?

— Чуть дальше, — отвечает Берт, — я убрал ее от воды.

— Так, ладно! Вы двое поедете со мной, вашу судьбу я решу позже.

— Мы готовы к любому справедливому наказанию. Правда Леманн? — Леманн судорожно закивал головой в знак согласия со своим товарищем. — И Леманн не виноват, идея с самоволкой была моя.

— А в этом никто и не сомневается. Молись, чтобы с Вероникой все было в порядке! Ее осмотрит врач, и если вы мне чего-то не договариваете — умрете вы очень мучительной смертью!

— Мы ничего с ней не делали, иначе, вас бы мы точно не вызвали! И вы знаете, что мы ни при чем! — Берт твердо придерживается своей позиции и не дает себя запугать, что настораживает Александра, ведь людей способных не поддаваться его влиянию не так уж много.

Вспомнив о старой травме спины, полученной еще в войну, Мейер поручает Берту нести Веронику до машины. Девушка хоть и весит совсем не много, но автомобиль припаркован далековато. Отчасти это и наказание для него за дерзость.

Алекс не собирается везти дочь в больницу. Что бы с ней ни произошло, он хотел бы, чтобы об этом узнало как можно меньшее количество людей. Первым делом он просит шофера отвезти солдат в расположение. Парни клятвенно обещают помалкивать о случившемся, за это они получают отсрочку наказания до завтра. Однако эта клятва не выдерживает и первого часа расспросов товарищей.

Девушка всегда запирала свою комнату, но замок в двери у нее самый простой, Александр легко взламывает его. После того, как шофер заносит Веронику и укладывает ее на кровать, Мейер отпускает его и вызывает знакомого врача.

Мужчина с нетерпением ждет результатов осмотра. Каждая минута ожидания кажется вечностью. Он нервно покусывает губы и внимательно прислушивается к тому, что происходит за дверью комнаты дочери. Наконец, дверь приоткрывается, и врач просит его войти.

— Ну?! — шепотом произносит Алекс.

— Дело серьезное, ей надо в больницу.

— Я о другом!

— Изнасилования не было, но взгляните на это, — доктор приподнимает одеяло и демонстрирует гематомы на ногах Вероники чуть выше щиколоток. — Ее кто-то крепко держал за ноги. Видите? Это следы от пальцев. А еще здесь! — Вытащив одну руку девушки, врач показывает такие же следы на ее плече. — Их было минимум двое. — Мейер, онемев, не спускает с него удивленного взгляда. — Это не все. У нее много гематом на теле, особенно крупная на боку. Вероника ударилась обо что-то твердое, или ее ударили.

— Покажите!

— Мне не хотелось бы ее тревожить, я вколол ей успокоительное.

— Зачем?

— Она пришла в себя, но она еще не в том состоянии, чтобы рассказать, что произошло.

— В больницу она не поедет.

— Вы с ума сошли? Веронике нужен уход и лечение, у нее переохлаждение, шок, могут быть и будут серьезные последствия.

— Я никому ее не отдам, мою девочку, — произносит Алекс, словно впав в легкую прострацию. — Никому не отдам. Мне не нужна огласка.

— Вы готовы пожертвовать здоровьем дочери?

— Я знаю, что делаю. Если ей станет хуже, я сам, лично привезу ее к вам. Вера не любит больницы, ей будет лучше дома.

— Хорошо, но завтра я приеду на нее посмотреть.

— Согласен.

Мейер прощается с доктором и возвращается в комнату дочери. Не отходя от ее постели, он ждет ее пробуждения, хотя понимает, что раз успокоительное вкололи ей недавно, то проспать она может еще долго. Спустя два часа комнату заглядывает Луиза.

— Господин Мейер, вы будете обедать?

— Нет. Принеси мне виски со льдом.

— Вам не стоит так переживать за нее, она все равно не оценит вашей заботы.

— Ты забываешься, Луиза! Принеси мне виски и проваливай!

— Конечно, я всего лишь прислуга…

— Да, ты всего лишь прислуга! Черт с ним, с виски! Пошла вон!

Луиза скрывается за дверью, а Алекс продолжает наблюдать за спящей дочерью. Его мысли возвращаются в прошлое, когда он сидел у детской кроватки маленькой Вероники и подолгу смотрел, как она спит. Он тогда уже точно знал, как будет выглядеть девочка, когда вырастет; знал, какой у нее будет характер. Единственное, чего Алекс тогда не представлял — это то, что он так и не сможет сблизиться с ней, как хотел бы, но в том только его вина, и он сейчас это понимает.

Незаметно день перетекает в вечер, вокруг сгущаются сумерки и причудливые глубокие тени ложатся на стены. Вот Вероника издает легкий стон и поворачивает голову. Алекс тут же подскакивает к ней и, взяв за руку, произносит:

— Вера, милая! — Она открывает глаза. — Родная, ты уже дома, все позади. Девочка моя, что с тобой произошло?

— Напали, — отвечает она ослабшим голосом.

— Кто, Птичка?

— Незнакомые… четверо.

— Продолжай, милая!

— Очень больно было, а потом я ничего не помню.

— Ты долго лежала на берегу пруда, возможно, всю ночь. Тебя сегодня нашли двое моих бойцов. В самоволку ходили. Сукины дети! Если бы не они… Теперь не знаю, что делать, вроде бы надо их наказать, а с другой стороны — они тебя спасли.

— Не наказывай.

— Посмотрим. Как ты себя чувствуешь, детка?

— Плохо. Кто меня раздел?

— Луиза.

— Оно ко мне прикасалось? Фу! Помоги мне, мне кажется, я умираю, мне очень плохо! — умоляет она.

— Девочка моя! — Алекс прислоняет ладони к ее вискам. — Не бойся, я рядом, я помогу. — Через все тело девушки от головы прокатывается волна приятного тепла, за ней еще одна и еще. Наконец, он убирает руки и говорит: — Больше не могу! Видимо, ты слишком ослабла.

— Мне уже немного лучше, спасибо.

— Мне теперь самому нужен отдых.

— Я хочу пить.

— Я принесу.

Алекс выходит и возвращается со стаканом воды. Кошмарный день, подошел к концу. Мейер уходит к себе. После попытки исцелить Веронику он чувствует сильную головную боль и усталость. Остается только надеяться, что эта боль к утру пройдет.

Вероника долго лежит без сна. Она ломает голову над тем, кто и зачем на нее напал. Неужели, ее покровитель настолько перестал ей доверять, что подослал к ней тех людей, ведь они знали, что ей опасно смотреть в глаза, и про зеркало знали? Еще никогда девушка не чувствовала себя настолько одинокой и брошенной.

Следующий день не дарит ей никаких сюрпризов. Физически она чувствует себя намного лучше, но не выходит из комнаты. Неясная тоска и безразличие ко всему не дают ей относиться к жизни так же легко, как раньше. Заметив это ее состояние, доктор снова предлагает перевести ее на лечение в больницу, но от этого отказывается уже она сама. В этот же день поступает звонок из университета, ответив, Александр сообщает, что Вероника заболела и некоторое время не сможет посещать занятия.

По странному стечению обстоятельств, на следующий день, после звонка, в дом Мейеров без всякого предупреждения приходит новый врач. Его визит приходится на то время, когда Алекс уже отбыл на службу. Он держится очень уверенно, его выправка позволила бы опытному взгляду заподозрить в нем скорее военного или сотрудника специальных служб, чем работника медицины. Луиза провожает гостя до комнаты девушки. Постучав, он не дожидается ответа и входит. Вероника одетой лежит на боку на кровати и совершенно не реагирует на вошедшего человека. Достав из кармана сложенный вчетверо листок, он протягивает его к лицу девушки. Она нехотя забирает послание, разворачивает и, не вставая, читает. Знакомый подчерк и подпись сразу же дают ей понять, что к ней пришел очередной связной. Информации в записке мало, сообщается только о необходимости новой встречи.

— Госпожа Мейер, — произносит гость и протягивает ей руку. Она нехотя поднимается. — Небольшая формальность, присядьте пока. — Он считает ее пульс, взяв за запястье, затем, извлекает из сумки молоток и проверяет рефлексы девушки на руках и на ногах, после, достав стерильный шприц, берет анализ крови. После этого он что-то записывает в блокнот. — Как вы чувствовали себя последние два дня?

— Я не знаю, я только вчера вечером пришла в сознание, — бормочет Вероника.

— Сейчас вы в состоянии самостоятельно спуститься к машине?

— А если нет?

— Я вам помогу. Идемте!

Девушка поднимается самостоятельно, задерживается у зеркала и поправляет волосы. Врач, забрав записку, поторапливает ее и вместе они покидают комнату, а затем и дом. Спустя некоторое время они поднимаются в уже знакомую Веронике квартиру с вечно закрытыми шторами. Врач кратко переговаривается о чем-то с министром, передает ему блокнот и уходит.

Оставшись наедине с девушкой, министр крепко обнимает и целует ее в висок. Вероника уже давно не позволяет себе плакать от обиды, но сейчас не может сдержать слез.

— Зачем… зачем вы это сделали? — всхлипывая, шепчет она.

— Милая, это сделал не я. Как ты могла подумать на меня, ты же знаешь, как я к тебе отношусь?! Я уезжал на несколько дней, этим воспользовался тот, кому ты тоже интересна, как объект изучения. — Он гладит ее волосы и всматривается в лицо. — Выглядишь измученной, но все равно красивая, — шепотом добавляет он и целует ее.

В этот момент девушка улавливает обрывок его мысли. В целом, мужчина подумал о том, что не отдаст ее кому-то, но Вероника различает и довольно странное слово.

— Что такое Аненербе? — оторвавшись от его губ, произносит она.

Он, похоже, очень удивляется такому вопросу и, отстранившись от нее, интересуется:

— Это ты услышала от тех, кто на тебя напал?

— Да, — почувствовав его тревогу, отвечает она.

— Это секретная организация, и сделай одолжение, забудь это слово. Расскажи мне, как ты справилась с ними?

— На меня напали двое, затащили в машину, там еще двое было. Пытались усыпить эфиром, но потом мне стало очень больно, и они как-то ослабли, как будто уснули или потеряли сознание. Я вырвалась и побежала в Тиргартен, потом ничего не помню. Меня нашли на следующий день какие-то солдаты.

— Это все?

— Да.

— Тот, кто хотел тебя заполучить таким способом, рассказал мне, что двое из его людей умерли на месте, а двое других до сих пор в тяжелом состоянии в больнице. Успокой меня, объясни, что с ними случилось.

— Я не знаю, мне было очень больно, я плохо помню остальное.

— А где тебе было больно?

Вероника ставит руку на грудь:

— Началось здесь, — отвечает она, — в области сердца, потом голова, а потом заболело все тело. Я не знала, что кто-то из них умер, я просто хотела спастись. — Она отстраняется и печально опускает голову, но министр снова прижимает ее к себе.

— Я сказал ему, — говорит он, — что так будет с каждым, кого он только ни пошлет на подобную миссию. Ты мой проект и никто не имеет права брать тебя без спроса. Я тебя никому не отдам. Ну, что ты загрустила?

— Мне страшно.

Он молча снимает с нее платье, расстегивает белье. Заметив большую гематому у нее на боку, он прикладывает к ней руку.

— Это я ударилась, когда меня затаскивали в машину, — объясняет Вероника.

— Да они получили по заслугам! — ухмыляется он. — Разве можно так с моей девочкой? — Он нежно целует ее грудь, и все снова, кажется, идет, как прежде. — Я люблю тебя, — горячо выдыхает он ей в лицо, — а ты меня любишь?

— Да, я вас люблю, — отвечает она. Вероника прекрасно понимает, что это признание лишь элемент любовной игры, оно ничего не значит, ни к чему их не обязывает, но, после него, в ее поцелуях появляется больше страсти, а в его прикосновениях больше нежности. Однако в их взаимных признаниях есть большая доля истины, они, действительно, любят друг друга, хотя и признают, что у их отношений нет и не может быть будущего. Будущего нет, прошлого не было никогда, а у настоящего они воруют редкие фрагменты времени, в которые занимаются любовью.

После всего, девушка лежит на спине на диване, а он, положив голову на ее грудь, устроился сверху. Дыхание обоих еще неровное. Она запускает пальцы в его волосы и слегка массирует голову.

— Хочешь, я приставлю к тебе охрану, чтобы больше на тебя никто не нападал? Какого-нибудь толкового парня.

— А как я объясню, например, отцу, почему за мной все время кто-то ходит? — говорит Вероника.

Мужчина поднимается, целует ее живот и идет к столу. Он достает из ящика бутылку игристого вина и бокалы.

— Ты можешь сказать ему, что тот парень — твой жених, — отвечает он и открывает бутылку. Девушка тихо смеется, а министр разливает вино по бокалам. — Чем тебе не нравится такой вариант?

— А вы бы поверили, на его месте?

— Мне еще рано об этом думать, — он передает ей бокал и садится рядом, — но, пожалуй, я бы не успокоился, пока не узнал о том парне все, что только можно. Ну, и естественно, постарался бы, чтобы он держался подальше от моей семьи.

— Думаете, мой отец рассуждает по-другому?

Они выпивают вина, и он продолжает:

— Хорошо, но тебе нужна охрана. Я могу заступиться за тебя перед Аненербе, но если тобой заинтересуются иностранные спецслужбы, я ничего не смогу сделать. Может быть, тебе найти настоящего жениха?

— Настоящего жениха? — усмехается она.

— Можешь даже поцеловать его пару раз, но только не так, как меня, чтобы не обольщался. — Услышав это, Вероника заливается смехом. — Но это я, конечно, шучу. Постарайся ни с кем не заводить близких отношений, даже дружбы в ближайшее время. А со старыми, проверенными друзьями, наоборот, старайся бывать чаще — лишь бы не одной.

— А почему мне нельзя заводить отношения?

— Понимаешь, если тобой, действительно, заинтересуются наши враги, то нет проще способа завербовать тебя и захватить, чем подослать к тебе какого-нибудь смазливого англичанишку, который запудрит твою очаровательную голову, чтобы ты потеряла всякую бдительность или добровольно согласилась на все их условия ради «большой любви». Я не хочу, чтобы тебя использовали. Понятно? — Он, не спеша, одевается, но, словно не желая мириться с тем, что их свидание скоро закончится, не застегивает рубашку.

— Понятно. — Вероника дотягивается до платья и надевает его на голое тело.

— Соблазнительно, — говорит он, рассматривая, как тяжелая ткань подчеркивает природные изгибы ее тела. Он делает глоток вина и, посадив девушку себе на колено, произносит уже строже: — Нравится тебе или нет, но я все-таки приставлю к тебе человека.

— Ну, что я с ним буду делать? — улыбаясь, спрашивает она и обвивает руками его шею.

— Ничего тебе с ним делать не надо. Он будет следовать за тобой на некотором расстоянии, и сможет прийти на помощь в случае опасности. Я все равно приставлю его к тебе, но мне хотелось предупредить тебя. Это будет, как та слежка в Альпах, только теперь ты в любой момент сможешь обратиться к нему за помощью, если, например, почувствуешь другую слежку, или просто будет страшно идти где-нибудь одной. На днях я вас познакомлю.

— Хорошо. А можно, я пока не буду посещать университет?

— Пару дней или дольше?

— Дольше. Я боюсь, мне страшно выходить на улицу.

— Милая, нельзя прятаться от своих страхов, иначе они тебя поработят, и ты сойдешь с ума. Я все понимаю, но ты занимаешься по ускоренной программе, нам нужен быстрый результат, поэтому мы заинтересованы, чтобы ты не пропускала занятий. — Заметив, что его слова расстраивают девушку, он идет на уступку: — Вернешься к занятиям со следующей недели.

— Спасибо, — отвечает она, обняв его.

— Мне хотелось бы, чтобы ты освоила составленную для тебя программу. Ты прожила много жизней, если все они такие же интересные, как жизнь Враны или Вероники де ля Руж, то у тебя очень много знаний, но все они спят в твоем подсознании, и самый лучший способ разбудить их — это напомнить о них, развить аналитическое мышление, тренировать твой мозг, чтобы он привык работать с большим объемом информации, чтобы улучшилась память и реакция. Поэтому я хочу, чтобы ты училась. А сейчас еще и потому, что в коллективе тебе будет легче побороть все страхи и привести в порядок нервы. Еще вина?

— Да, еще! — Она пересаживается на диван, а он, поднявшись, обновляет вино в бокалах. — Это вино напоминает то, альпийское, — с улыбкой произносит она.

— Оно из того же региона. Я знал, что ты его узнаешь, поэтому и привез. Я верю, милая, что ты принесешь мне большую удачу, поэтому я буду тебя баловать. — Мужчина целует ее и передает бокал.

Допивая вино, они ведут бессмысленный, но милый разговор и строят планы на ближайшее сотрудничество. Встреча или, вернее, свидание затягивается гораздо дольше обычного. Бегло взглянув на часы, Вероника понимает, что ее уход из дома не останется незамеченным для отца, но не подает виду. Ее больше пугает мысль о том, что скоро придется идти одной почти через весь город.

Но, вот, на часы уже смотрит министр.

— Хочешь, я тебя отвезу? — неожиданно предлагает он.

— Хочу. А как же конспирация?

— При чем тут конспирация? Я, по-моему, имею право подвезти после деловой встречи перспективного руководителя молодежного патриотического движения, а ты, как считаешь?

— Разве мнение руководителя патриотического движения может идти в разрез с мнением министерства? — произносит она и посылает ему воздушный поцелуй.

— Быстро учишься. Умница! Пойдем! — похлопав ее по колену, говорит он.

Собравшись, они выходят к припаркованному у входа автомобилю. Закрывшись перегородкой от водителя, они не разговаривают между собой. Только, когда шофер притормаживает у дома девушки, министр, коснувшись ее руки, чуть слышно говорит:

— Скоро увидимся. Пока.

— До свидания, — отвечает Вероника, улыбнувшись на прощание.

Войдя в дом, она наблюдает странную картину: двое солдат стоят возле камина и рассматривают фотографии в рамках. Увидев ее, они вытягиваются по струнке, расплываются в улыбке и почти одновременно выдавливают из себя:

— Добрый вечер!

Встряхнув головой, она молча поднимается к себе. За несколько шагов до комнаты ее останавливает Алекс, окликнув со спины.

— Где ты была?

— У доктора, — немного опешив, отвечает она. — Ко мне днем приходил врач и забрал меня с собой.

Он присматривается внимательней к дочери.

— Это у врача ты забыла одеться?! — зло шипит он и, замахнувшись, сильно бьет девушку. Удар приходится в шею, она с криком падает на пол.

— Какая же ты сволочь, я ненавижу тебя! Ты за это ответишь! — негромко произносит она, поднимаясь.

— Это я уже слышал, — спокойно говорит он. — Оденься и познакомься с моей охраной.

— Зачем тебе охрана? Ты опережаешь события, мое желание тебя прикончить возникло только что.

— После этого покушения, мне необходимо позаботиться о своей безопасности, ведь на тебя напали, чтобы приструнить меня. Следующее покушение будет уже на меня.

— Да ты параноик! Кому ты нужен?! — Оттолкнув его, Вероника скрывается в своей комнате.

Поскольку замок до сих пор сломан, она придвигает к двери кресло и только после этого позволяет себе расслабиться. Как этот мерзавец мог поднять на нее руку?! Девушка достает из сумочки скомканное белье и складывает его в корзину. Она долго, до позднего вечера, не выходит из комнаты, и спускается только, когда, по ее разумению, Алекс и Луиза разошлись по своим комнатам. Для нее не было тайной, что иногда эти двое ночевали вместе, но сегодня ей не хочется об этом думать. Она и без того слишком зла на отца. Вероника выпивает молока на кухне, чтобы сбить чувство голода, и возвращается к себе.

Ночью ей снова снится необычный сон. Во сне она сидит на вершине утеса, с трех сторон окруженного морем, в сверкающем белом одеянии. В небе со стороны Луны появляется темный объект. Приближаясь, он становится похожим на очень крупную птицу. Однако это не птица, это ангел. Он садится напротив Вероники, преклонив одно колено, но не от почтения к ней, а, скорее, потому, что так ему удобней. Девушка различает цвет его крыльев — светло-коричневый с крапом, напоминает крылья ястреба. Его русые волосы колышутся от легкого ветра. Вероника бросает на него взгляд полный ярости.

— Я знаю, чем ты возмущена, — произносит ангел. — Не надо эмоций. Зачем расстраиваться из-за мелочей, разве они сравнимы с твоими успехами?

— Он отравляет мне жизнь. Почему вы не спросили меня, когда решили назначить его моим отцом?

— Он надеялся помириться с тобой, но обещаю, что в следующий раз мы учтем все твои пожелания. Я знаю, что ты хочешь ему отомстить, но не увлекайся, ведь ваши жизни тесно связаны: погубишь его — погубишь себя. А себя тебе надо поберечь пока.

— Ты хочешь сказать, я на верном пути?

— Конечно.

— Но мне страшно, Наставник.

— Тебе нечего бояться. Я придумаю, как тебя подбодрить. — Он умолкает, а Вероника всматривается в лунные блики на воде. — Светает, — задумчиво говорит он и добавляет: — Пора прощаться.

Девушка молча встает, проходит мимо ангела, не глядя на него, и спускается с утеса по узкой тропинке. Тропинка заканчивается небольшой горизонтальной площадкой, на которой стоит расстеленная кровать. Вероника ложиться, накрываясь мягким одеялом и закрывает глаза.

Глава 11

Девушка безмятежно спит, хотя время уже подходит к десяти часам утра. Ее будит стук. Дверь приоткрывается, упирается в кресло, слышится, как скребут ножки по паркету, наконец, некто отставляет его в сторону и окликает ее. Вероника, думая, что в комнату вошел Алекс, нехотя поворачивается и, к своему удивлению, видит перед собой вчерашнего врача.

— Доброе утро! И давно вы строите такие баррикады? — интересуется он.

— Доброе. С тех пор, как замок сломался.

— К вам часто заходят посторонние и без спроса?

— Нет.

Врач протягивает ей записку и говорит:

— Одевайтесь, я вернусь, как только вы будете готовы. — Он выходит из комнаты.

Из записки Вероника узнает, что сегодня ей предстоит важная встреча. Министр также дает некоторые рекомендации по ее внешнему виду. В итоге девушка надевает длинную юбку мышиного цвета и белую в редкую тонкую полоску блузку, на которой с прошлой встречи «Кану» остался прикрепленным партийный значок. Зная, что ее ждут, она не тратит много времени на прическу и макияж. Вероника быстро укладывает волосы единственным способом, которому научилась на уровне автоматизма, получается вполне аккуратно. В макияже девушка тоже использует «дежурный» вариант, который научилась делать за считанные минуты. Вот, наконец, она выглядывает в коридор и сообщает:

— Я готова.

— Отлично, — говорит врач и входит в комнату.

— Вас не утомило ожидание?

— Оно утомило бы любого, кто плохо знаком с женщинами. Я не ждал, что вы соберетесь молниеносно. Госпожа Мейер, до меня дошли слухи о том, что вас мучает чувство страха, а сегодня я увидел, что вы подперли дверь креслом. Как вы себя чувствуете? Может быть, нарушился сон или аппетит?

— Дошли слухи, — с улыбкой повторяет девушка. — Сплю, как вы сами видели, нормально, аппетит тоже в порядке, вернее, голод я чувствую, а вот поесть удается не всегда.

— Объясните, чего вы боитесь и зачем запираетесь?

— Я не хочу, чтобы в мою комнату входила горничная. У нас с ней очень тяжелые отношения. А вот чего я боюсь?.. Не знаю, я сама не понимаю, мне просто страшно оказаться на улице одной.

— Вероника, — присев на софу рядом с ней, говорит врач, — я буду откровенен. Мне приказали любой ценой вернуть вас в нормальное состояние, и, поскольку, в этом заинтересованы вы в первую очередь, я прошу вас делать все, что я скажу. Я не считаю правильным назначение вам медикаментов. Изучив ваше дело, я полагаю, что любые препараты, воздействующие на центральную нервную систему, могут сказаться совершенно непредсказуемо на ваших способностях. Поэтому давайте лечиться без лекарств. Первое: перестаньте подпирать дверь креслом, попробуйте уснуть с незапертой дверью; второе: ежедневные прогулки. Гуляйте не одна, а с подружкой, например, чтобы не было страшно. Единственное, что я дам вам из лекарств, это легкое успокоительное. — Мужчина достает из саквояжа объемный бумажный конверт. — Это порошок, уже разделенный на дозы. Принимайте перед сном с половиной стакана воды.

— Посмотрим, — отвечает Вероника, перекладывая лекарство на туалетный столик. — Я попробую.

— Идемте?

— Да.

Как и вчера, они спускаются к припаркованному возле дома автомобилю. К большому удивлению Вероники, сегодня они подъезжают к высокому представительному зданию в центре.

— Нам сюда?! — с недоумением спрашивает она у своего спутника, и он лишь утвердительно кивает головой.

Они выходят из машины. Врач провожает ее до двустворчатой двери в высоком проеме. Постучав, он заводит девушку в огромный кабинет, в глубине которого спиной к окну за столом сидит министр, изучая какие-то записи. Вероника увлечена обстановкой: все такое светлое, торжественное, монументальное и от того давящее. Ее спутник, сообщив, что девушка прибыла, покидает кабинет. Только теперь она замечает двух молодых людей, поднявшихся с кожаного дивана, как только она вошла.

— Здравствуй, Вероника! — приветствует ее министр и, подойдя, касается ее плеча.

— Здравствуйте, — немного испуганно шепчет она.

— При нашей прошлой встрече мы обсуждали вопросы твоей безопасности. Если помнишь, мы сошлись во мнении, что будет лучше всего, если за тобой будут наблюдать профессионалы своего дела, которые в любой момент смогут прийти тебе на помощь в любой ситуации. Вот твои охранники, — говорит он, указывая ей на молодых людей. — Запомни их.

— Вероника Мейер, — произносит она, протягивая руку сначала тому, кого находит симпатичней.

— Фридрих, — кратко представляется он.

— Матиас, — протягивает руку второй.

— Просто Фридрих и Матиас? — удивляется она.

— Их полные имена, как и звания не подлежат разглашению, — объясняет министр.

— Ясно. Мило побеседовать о работе с вами, ребята явно не удастся.

— Никак нет, — отвечает тот, кто назвался Матиасом, — но любую нейтральную тему мы сможем поддержать.

— А Фридрих и Матиас — это ваши настоящие имена? — забывшись, произносит Вероника.

— Это имена, на которые они отзовутся, если ты их позовешь, — отвечает министр, чуть крепче сжав пальцы на ее плече. — Вы можете идти, — обращается он к молодым людям. — Отвезете госпожу Мейер домой, когда она выйдет.

— Есть! — в один голос отвечают они и покидают кабинет.

— Вера, — говорит министр, оставшись с ней наедине, — я могу надеяться, что ты не будешь практиковать свои сверхъестественные способности на этих людях?

— Обещаю, что не буду.

— Вот и славно! — Он проверяет время и с улыбкой продолжает: — За это получишь приз от меня лично.

— Конфетку?

— Очень сладкую конфетку: я хочу, чтобы ты объехала с выступлениями несколько училищ и молодежных организаций — это первое; второе: в одном из наших журналов запускается новый проект, и ты будешь в нем участвовать. Что скажешь? Как тебе идея покататься по стране?

— Заманчиво. А этим двоим обязательно меня сопровождать?

— Да, пока не придумаем что-то получше с твоей охраной. — Он снова смотрит на часы. — Сегодня мы встретимся с тем, кто заказал твое похищение.

— А мне обязательно здесь быть? — робко произносит она.

— Не бойся, моя хорошая, он на нашей стороне. Он скоро придет. Присядь пока. — Вероника покорно опускается на диван, а министр, чтобы заполнить паузу говорит: — Интересует судьба тех, кто на тебя напал?

— Конечно.

— Трупов уже трое, у всех поражение нервной системы, то есть, если говорить проще, без медицинской терминологии, что-то убило все их нервные клетки. Причем, и с кровью у них что-то случилось: кое-где эритроциты образовали крупные тромбы. Четвертый, водитель, пришел в себя, но вряд ли ему удастся когда-нибудь восстановить здоровье. Они получили указание не смотреть тебе в глаза и использовать зеркало, чтобы нейтрализовать тебя. Зеркало у них по какой-то причине не сработало, но, забегая вперед, скажу, что у него тоже отслоилась амальгама, в глаза тебе никто не смотрел. Двое затащили тебя в машину — ты молодец: сопротивлялась, кусалась, — он одобрительно усмехается. — Потом, как говорит выживший, у него в теле возникла сильная боль, сравнимая с ударом тока. — Он умолкает, изучая реакцию девушки. Вероника не сводит с него испуганного взгляда. — У меня две версии случившегося: или в машину среди ясного дня ударила молния, или это ты способна создавать вокруг себя что-то вроде мощного электромагнитного поля.

— Что со мной будет? — чуть слышно произносит она.

— Ничего. То же, что и раньше. Разве что-то изменилось? Ты не должна отвечать за чужие ошибки. То, что ты, как оказалось, можешь постоять за себя, конечно, неплохо, но это едва не стоило тебе жизни, а я не хочу тобой так рисковать. У нас… — начинает говорить он, но смолкает, так как открывается дверь и в кабинет входят двое: крупный мужчина с очень хитрым взглядом в круглых очках и с ним солдат с большими, грустными, испуганными глазами. Политики приветствуют друг друга, а солдат с опаской косится на Веронику, которая теперь, поднявшись с дивана, всячески старается не выдавать свое беспокойство.

Вновь прибывший с фальшивой улыбкой подходит к девушке и целует ее руку.

— Очаровательная Вероника! — Лукаво произносит он. — Как жаль, что до сих пор нам так и не удавалось встретиться! Я видел только какие-то отчеты, результаты исследований — безликие бумажки, а до вас меня не допускали, хотя я вроде бы имею право проводить свои исследования, не так ли?! — он строго косится на своего коллегу.

— Конечно, но только с согласия руководителя проекта, — отвечает ее покровитель, указав ладонью на себя.

— Однако руководитель не уделяет своему проекту достаточно времени и внимания в силу собственной занятости! Так или иначе, — продолжает он, — я безумно рад, что нам выпала возможность познакомиться лично. Если верить отчетам — вы просто волшебница! Да-да, волшебница, — повторяет он понравившееся слово. — Я хочу, чтобы вы продемонстрировали мне ваши способности по манипулированию чужим сознанием и поведением. Вот вам доброволец, делайте с ним, что хотите.

Вероника переводит взгляд на солдата, который стоит, не шелохнувшись, уставившись в одну точку на стене.

— Вера, милая, ты в состоянии продемонстрировать нам то, о чем тебя просят? — Интересуется ее покровитель.

— «Вера, милая», — ехидно повторяет его коллега. — Очаровательно!

— Я смогу, — коротко отвечает она и подходит к солдату.

Парень намного выше нее, поэтому, чтобы заглянуть ему в лицо, девушке приходится задирать голову, но это она делает не с целью загипнотизировать его, а чтобы понять, за что его привели сюда. Этого, конечно, она не понимает, но сохраняет свою убежденность, что все-таки он не доброволец. Отступив от него на два шага, Вероника начинает раскачиваться в такт какой-то неведомой мелодии в своей голове. Теперь уже ее глаза покрывает черная пелена. Движения девушки привлекают внимание солдата, он невольно переводит на нее глаза и их взгляды встречаются. Молодой человек замирает на считанные секунды, а затем, шагает ей навстречу и протягивает руку со словами:

— Разрешите вас пригласить!

Вместе они начинают танцевать танго, и так слажено как будто, действительно, слышат некую мелодию, которую хорошо знают.

— Еще! — требует организатор неудавшегося похищения, когда танец стал приближаться к логическому завершению.

Девушка, запыхавшись, прислоняется к столу и, хлопнув по нему рукой, спрашивает, обращаясь к политикам:

— Этот столик свободен?

Руководитель проекта, быстро убрав папку со стола, отвечает:

— Да!

Запрыгнув, Вероника садится на стол и жестом приглашает парня присесть в кресло министра. Он жадно рассматривает ее и кладет руку на ее бедро. Со стороны, кажется, что солдат сильно пьян. Девушка берет со стола карандаш и передает молодому человеку. Парень приставляет его острием к виску. Вероника, повернувшись к мужчинам, спрашивает:

— Прикажете ему застрелиться?

— Только не в моем кабинете! — протестует ее покровитель.

— Как пожелаете, — произносит его коллега.

Она снова задерживает взгляд на солдате. Он зажмуривается на пару секунд, а потом робко убирает от головы карандаш.

— Осечка, — поясняет девушка и слезает со стола. Она, подойдя к молодому человеку, несильно трясет его за плечо и слегка хлопает ладонью по щеке.

Парень приходит в себя, и, обнаружив, что сидит за столом министра, резко вскакивает с места.

— С вами все в порядке? — интересуется Вероника, но он только ошарашено смотрит по сторонам.

— Браво, Вероника! — Восклицает инициатор этого эксперимента и обращается к министру: — Я позвоню от вас? — Получив согласие, он просит кого-то на другом конце провода забрать солдата. Не проходит и пяти минут, как в кабинет заходят двое и под руки выводят молодого человека. После их ухода он интересуется у девушки: — А что было бы, если бы мы дали добро на то, чтобы он застрелился?

— Он бы умер.

— А с чего у вас возникла такая идея, заставить его стреляться?

— Я устала и не знала, как закончить эксперимент.

— А вы жестокая дама!

— Я подозреваю, — вступается за Веронику министр, — что жестокость в ней спровоцировало недавнее нападение. У девочки нет пока повода доверять вам и вашим людям.

Уровень фальшивой любезности в помещении постепенно начинает зашкаливать. Наблюдая за их игрой в дипломатию, девушка старается помалкивать, предпочитая, чтобы на все вопросы к ней отвечал тот, кто назвал себя сегодня руководителем проекта. О человеке, пытавшемся ее похитить, Вероника знает только, что он формально может считаться начальником ее отца, но вот теперь в их разговоре звучит запомнившееся ей слово «Аненербе».

— Послушайте, — говорит руководитель проекта после долгого спора, — если вам не нравится, как я провожу исследования, то найдите себе такой же феномен и изучайте его, как хотите!

— И как же я найду такого человека?!

— Он-то нашел! — Неожиданно даже для себя самой встревает Вероника. После ее слов спор прекращается.

Полноватый господин в очках подходит к девушке и произносит:

— Допустим. Вы, дорогая моя, готовы назвать мне имена и, желательно, адреса людей подобных вам?

— Я их не знаю, — уверенно отвечает она, на время ответа поверив сама в это. — Но в прошлых жизнях мне приходилось встречаться с такими… людьми, поэтому я уверена, что я не одна.

— А почему лично вы противитесь тому, чтобы вас изучали в специализированном учреждении? Чем вас так очаровал мой коллега, что вы не хотите довериться в исследованиях больше никому?

— А я и не противлюсь, — отвечает она, к молчаливому и сдержанному негодованию своего покровителя. — Однако посудите сами, вы организовали мое похищение, в результате которого я чудом осталась жива, а трое ваших людей погибли. Исследования — это, конечно, неплохо, но стоит мне вспомнить, как я всю холодную ночь лежала где-то на сырой земле и медленно умирала, и я уже не могу чувствовать себя в безопасности при одной только мысли о вас.

Мужчина недовольно качает головой и говорит уже серьезней и без лукавых ноток в голосе:

— В вашем роду кто-нибудь обладал такими способностями, как у вас или чем-то подобным?

— Я не знаю.

— Ваш отец штандартенфюрер Александр Мейер?

— Да.

— Надеюсь, ни у кого не возникнет возражений, если я распоряжусь изучить историю вашей семьи?

— У меня — нет, — неуверенно произносит Вероника, которой теперь немного стыдно за то, что говорила с ним дерзко.

— Хорошая мысль, — соглашается его коллега, до сих пор молча наблюдавший, как его подопечная отвечает на вопросы.

— Для меня это очевидная мысль! Странно, что вы до этого не додумались! Как видите, мое участие в исследованиях качественно скажется на результате. — Он сдержано и вежливо прощается, забирает папку и уходит.

Снова оставшись наедине с Вероникой, министр с облегчением вздыхает.

— Я ему не нагрубила? — Подойдя к нему, говорит она.

— Ты все правильно сказала, ты же умница. Вера, послушай, — строго произносит он, взяв ее за руку, — если он будет предлагать тебе встречи или какие-то исследования, не соглашайся! Без меня не иди с ним ни на какие контакты! Это не тот человек, которого можно предугадать.

— Я его боюсь.

— Ты и меня когда-то боялась. — Он улыбается и гладит ее волосы. — Не трать силы на страх. Он тебе ничего не сделает, пока я руковожу проектом, и это единственный проект с тобой.

— А что будет, если я найду кого-то вроде меня и сдам ему? — осторожно интересуется девушка, для которой идея отомстить отцу уже превратилась в мечту.

— Я очень разозлюсь на тебя. Почему ему, а не мне?

— Нет, вы не поняли! Что будет с тем, кого я сдам?

— Скорее всего, запрут в каком-нибудь бункере, лаборатории или заставят работать на разведку. А, может быть, и разберут на органы, для детального изучения. Поэтому, если ты найдешь еще кого-то такого же, ты приведешь его или ее ко мне.

— Если найду. Духи стихий хорошо умеют скрываться.

— Причем тут духи стихий?

— Я думала, вам интересно будет узнать, кто я есть.

— Я тебя не понимаю, — сдвинув брови, говорит он. — Ты о чем?

Девушка со вздохом кладет руки ему на плечи.

— Я очень устала. Можно, я расскажу об этом в следующий раз?

— Хорошо. Я вижу, что ты утомлена, — с улыбкой произносит он, потрепав рукой ее подбородок. — При следующей встрече я напомню тебе об этом. А сейчас мне и самому надо вернуться к другим делам. — Он отходит к столу и, просмотрев стопку бумаг, достает листок с печатным текстом. — Это план твоих поездок на месяц. Начнем с октября. Тексты речей получишь ближе к поездкам, но ты уже и сама примерно знаешь, что должна говорить. Здесь указаны телефоны. Вообще, они обязаны тебе позвонить за день до твоего отъезда, но если не дозвонятся или ты захочешь что-то уточнить — звони по этим номерам. И в понедельник у тебя съемка для журнала. Они тоже созвонятся с тобой. О нашей следующей встрече я, возможно, сообщу через твоих охранников. Все понятно?

— Как всегда.

— Тогда я прощаюсь с тобой до следующей встречи, а она будет скоро — соскучиться не успеешь. Эти двое… как их там…

— Матиас и Фридрих?

— Да. Доставят тебя до дома.

— До свидания? — Вероника хотела попрощаться таким же уверенным тоном, который звучал в его речи, но почему-то получила вопросительную интонацию.

— Пока! — он улыбается и провожает ее взглядом. Он возвращается за стол, размышляя над тем, что еще очень далек от разгадки всех тайн этой девушки, гораздо дальше, чем предполагал до сегодняшней встречи. Ему не дает покоя прозвучавшее словосочетание «духи стихий». Это, определенно, не те слова, которые могут быть сказаны случайно или в качестве метафоры. Она хотела ему на что-то намекнуть, надеясь, что он догадается сам. Но к черту всякие догадки! Пусть объясняет сама, что имела в виду, он не мальчик, чтобы играть с ней в отгадывание загадок!

Покинув здание, Вероника замечает Фридриха возле автомобиля. Увидев ее, он машет ей рукой, чтобы она подошла.

— Прошу вас! — говорит он и распахивает перед ней дверцу.

За рулем уже сидит Матиас. Ни слова не говоря, он заводит мотор и трогается с места.

— Вы знаете куда ехать? — удивляется девушка.

— К вам домой. Или у вас другие планы? Если вас интересует, знаю ли я ваш адрес, то я его знаю. — Это был их единственный разговор в машине. Всю оставшуюся дорогу они молчали.

Наконец, автомобиль останавливается неподалеку от ее дома. Почти подойдя к калитке, девушка останавливается, замерев. До нее доносится какой-то странный разговор солдат из охраны отца. Снова притормозив, Матиас вопросительно кивает ей. Вероника делает отмашку в ответ и качает головой, в знак того, что ничего серьезного не происходит, и снова вслушивается в слова. Ее не видно солдатам из-за высокого и плотного можжевельника разросшегося у ограды.

— Да это точно Зварски! — возмущенно, но негромко произносит один солдат.

— Ну, да, он похож, но это дикость какая-то! — говорит второй. — Докуривай!

— Вот ты участвовал в его расстреле?

— Нас же вместе тогда в караул поставили. Но, послушай, это не может быть Зварски! Зварски мертв!

— Я его мертвым не видел. А представь, что Мейер решил помочь ему сбежать, и по его документам отправил на расстрел другого?!

— Как бы там ни было, помалкивай об этом, а то нас по чьим-нибудь документам расстреляют, распнут и сожгут.

Дальше слышатся шаги и звук открывающейся двери. Вероника выходит из укрытия и бежит домой. В холле она сталкивается с солдатами. Встреча с ней, похоже, входила в их планы. Схватив со столика вырезанные из журнала ее фотографии, они, сияя улыбками, просят девушку их подписать.

— У меня нет ру… — не успевает она договорить, как ей уже протягивают ручку.

Вручив молодым людям фотографии с автографом, она заискивающе улыбается и произносит:

— Я случайно услышала ваш разговор. Я обещаю, что никому ничего не скажу, только объясните мне, что происходит?

— Да ничего серьезного, госпожа Мейер! — отвечает один из них. — Просто у вашего отца сейчас посетитель, очень похожий на одного заключенного.

— Ага? А имя того заключенного вы знаете?

— Вообще, о таком не принято распространяться, госпожа Мейер.

— Станислав Зварски, — отвечает второй. Девушка улыбается и целует его в щеку.

— Они в кабинете? — спрашивает она.

— Да.

— Займите чем-нибудь горничную, чтобы не заходила сюда! — требует Вероника.

— Ее нет дома.

— Отлично! — Она прижимает палец к губам и бесшумно подбегает к двери кабинета.

— Мы посторожим входы, на случай, если горничная вернется, — подмигивает ей один из солдат.

Внимательно прислушиваясь к тому, что происходит за дверью, Вероника одобрительно улыбается и показывает им поднятый вверх большой палец.

В кабинете, тем временем, происходит странный диалог:

— С женой вам лучше встретиться вне дома, чтобы не привлекать внимания тех, кто может вас узнать, — звучит голос Мейера.

— Я понимаю, — соглашается с ним незнакомец. — Знаете, Алекс, я до сих пор удивлен, что наши братья есть и среди нацистов.

— Не идеология нас создает.

— Золотые слова!

— А вы не попадайтесь больше, в следующий раз я уже не смогу вам помочь. Затаитесь где-нибудь, а лучше всего покиньте страну. С новым именем и легендой для вас это будет несложно.

— Я планирую перебраться за океан. Там меня никто из ваших не достанет.

— Хорошая идея. Конечно, наше государство отнеслось к вам довольно жестоко, но не стоит думать, что здесь кругом ваши враги. Таких, как вы и я, много и здесь, и каждый из нас поступил бы так же, как я. — Голос Алекса Мейера приближается к двери, и Вероника моментально отскакивает в сторону.

Из кабинета в компании Мейера выходит худощавый мужчина средних лет. Выглядит он неопрятно, как будто вся его одежда досталась ему с чужого плеча. Он испуганно замирает, заметив на ее груди партийный значок, но Алекс пытается разрядить обстановку.

— Знакомьтесь, это моя дочь, Вера. Она тоже одна из нас. Вера, а это Леопольд Миллер, журналист и писатель.

В глазах Вероники появляется дьявольский блеск. Она мечтала отомстить — и тут такая возможность! Страх собеседника ее отца пробуждает в ней что-то звериное. Она бы проигнорировала любое другое его чувство, но только не страх! Строго взглянув на незнакомца, она произносит:

— Странно, я вижу только Станислава Зварски.

— Вера, прекрати! — одергивает ее Алекс, чтобы не нагнетать обстановку. — Он один из нас, если ты до сих пор не поняла!

— Интересно! Один из нас женщина, а другой — подонок. И кто же из нас господин Зварски, притом, что на женщину он не похож?!

— Не обращайте на нее внимания, — говорит Мейер своему гостю. — Университет доверил ей управлять горсткой помешанных на политике шутов, и она возомнила себя бог знает кем. — Успокоив его, Алекс обращается к дочери: — А мне ведь достаточно одного звонка, чтобы разогнать твою патриотическую бригаду!

— Да-а?! — ни на секунду не задумываясь, произносит Вероника. — Какое совпадение! Мне ведь тоже достаточно одного звонка, чтобы закончить весь этот цирк — звонка в Гестапо!

— Я на секунду, — говорит Алекс Миллеру-Зварски и, подхватив девушку под локоть, затаскивает ее в кабинет. — Что ты себе позволяешь?! — зло шепчет он, оставшись с ней наедине.

— А ты что себе позволяешь?! Тебе всегда было наплевать на всех, даже на меня, а, вот, теперь ты защищаешь какого-то Зварски!

— Кто тебе рассказал о Зварски? — Схватив дочь рукой за шею, он прижимает ее к стене.

— Я умею читать мысли, ты забыл? — Ответ не нравится Алексу, и он сжимает пальцы. — Ты за все ответишь! — корчась от боли и нехватки воздуха произносит она. Вероника впивается острыми ногтями ему в руку. Мужчина не сбавляет хватки, даже когда из царапин на его запястье начинает сочиться кровь. Наконец, ногти девушки задевают какую-то болезненную точку, и он отдергивает руку. — Ты знаешь, что я ничего не могу с тобой сделать, — потирая шею, хрипло произносит она. — Но у тебя есть Луиза, и она просто человек. — За эти слова Вероника получает тяжелую пощечину.

— Только тронь ее! — Алекс выходит из кабинета, оставив дочь одну. Не стоит посторонним видеть ее сейчас.

Ненависть к отцу помогает ей быстро совладать с чувством жалости к себе. Она осматривается и замечает на столе папку со штампом тюрьмы Моабит. Увидев на ней имя «Станислав Зварски», Вероника, не раздумывая, хватает ее. Вот как только вынести ее из кабинета незаметно? Это невозможно! Однако девушка быстро находит выход: она открывает окно и сбрасывает папку в жасминовые заросли. Она успевает его закрыть и отскочить к стене, прежде чем в кабинет снова входит Алекс. Он прямиком направляется к столу и начинает что-то искать. Не найдя этого, он снова строго обращается к дочери:

— Это ты взяла его дело?!

— Я ничего не брала, — всхлипывает она.

— А кто же, если не ты? Кроме тебя здесь никого не было.

— Да хватит уже! — истерично выкрикивает она, стараясь не подумать случайно о кустах жасмина, поскольку Алекс способен читать мысли не хуже, чем она. — Ничего я не брала! Не веришь — обыщи!

— Как скажешь. Лицом к стене! — Он оперативно обыскивает девушку, затем, высыпает на стол содержимое ее сумочки, хотя папка вряд ли могла бы поместиться в сумочку такого размера.

— Ты чудовище! Может, он сам забрал свое дело, чтобы оно больше нигде не всплыло, — с обидой произносит она.

— Может быть. Я сам хотел его ему передать. — Мейер откидывает край ковра. — На случай, если кто-то его припрятал, — объясняет он.

Алекс уходит провожать бывшего арестанта, а Вероника, дрожа всем телом, отправляется в свою комнату. Однако в холле она сталкивается с одним из солдат из охраны отца. Парень, конечно, замечает, что одна щека девушки покраснела, а глаза полны слез.

— Это он вас так?! — остановив ее, спрашивает он.

— Неважно. Главное запомни: вы мне ничего не говорили!

— Госпожа Мейер, но нельзя же так!

— Все нормально, я сама разберусь. — Девушка отстраняет его от себя и продолжает свой путь.

Бросив сумку на кресло, Вероника идет в ванную. Она предполагает, что сейчас отец узнает от Зварски, что тот не брал папку, они простятся; затем, Мейер в бешенстве перевернет весь свой кабинет, возможно, обыщет ее комнату, но за куст жасмина заглянуть не догадается; а завтра все будет, как прежде. Алекс часто выходил из себя, иногда срывался на ней, правда, до рукоприкладства до сих пор не доходило, а через несколько часов или наутро он снова становился заботливым и добрым родителем. Его характер был хорошо известен девушке. Александр Мейер — ураган, который мается и бушует в человеческом теле. С одной стороны, он хочет жить в мире с дочерью, а с другой — она, являясь таким же ураганом, провоцирует его на агрессию. Вроде бы они оба очень любят друг друга, но в то же время и ненавидят. Находясь в человеческом теле, они словно устраивают соревнование между собой, не разбираясь в средствах. Оба понимают, что, живя подальше друг от друга, они могли бы относиться друг к другу гораздо лучше, но желание одолеть соперника в каждом из них сильнее желания мира.

Алекс не появляется в комнате дочери, не устраивает обыск. Ночью Вероника осторожно спускается в сад и, стараясь не шуметь, находит за кустом выброшенную папку. Спрятав ее под халат, она возвращается в дом. Еще с вечера девушка отперла комнату, находящуюся напротив ее спальни, которая всегда была закрыта. Когда-то это была комната ее матери. Сейчас там мало что напоминает о несчастной женщине, лишившейся рассудка и заморившей себя голодом из-за Александра. Тогда он вернулся домой с ранением, еле ходил. Чтобы восстановить свое здоровье, он забирал у нее силы. Это продолжалось несколько лет, и закончилось смертью женщины. Вероника, хоть и не являлась человеком в полной мере, временами грустила из-за того, что расти ей пришлось без матери, которая, возможно, могла бы иной раз вступиться за нее.

Хорошо зная распорядок отца, девушка за час до его пробуждения возвращается в бывшую комнату матери с фотоаппаратом. Солнце уже взошло, и, расположив папку на подоконнике, Вероника делает снимок каждого листа дела. После этого она бесшумно спускается вниз, своим ключом отпирает дверь кабинета, кладет папку в ящик стола и так же бесшумно возвращается к себе. Сегодня суббота и можно совершенно спокойно выспаться, наверстать бессонную ночь.

Глава 12

С утра Вероника все же старается держаться естественно. Она одевается, приводит себя в порядок, как ни в чем не бывало, спускается выпить кофе, но вскоре возвращается к себе, чтобы подремать. Спит она безмятежно, не слыша ничего, что происходит в доме. Мейер, как она и предполагала, сегодня стих и не напоминал ей о пропавшем деле, а, возможно, уже нашел его в ящике стола.

Внезапно обоняние Вероники начинает улавливать какой-то навязчивый запах женских духов. Этот запах быстро прогоняет сон, и теперь уже до ее слуха доносится чье-то дыхание. Она открывает глаза и, вскрикнув, отодвигается от края кровати. Рядом, буквально нос к носу с Вероникой секунду назад сидела девушка. Она даже наклонила голову, чтобы их лица были на одном уровне.

— Кто вы?! — испуганно спрашивает Вероника незнакомку, которая теперь заливается смехом.

— Этого никто не выдерживает! — Девушка бойко поднимается и протягивает ей руку. — Элена Норманн.

— Кто вас прислал?! — Она внимательно изучает гостью: короткие черные волосы с модной завивкой, крепкое спортивное телосложение, высокая.

— Слушай, давай на «ты»? Меня, как ты говоришь, «прислал» один видный офицер, Зигфрид Дох. Знаешь такого?

— Зигфрид? Знаю.

— А я его невеста. Я уже давно просила его нас познакомить, но все время как-то не до того было. Зигфрида на днях повысили — отличный повод хорошо провести выходные. Решили позвать тебя, тем более, Зигфрид утром вам позвонил, и твой отец сказал, что ты приболела и грустишь. Они сейчас внизу разговаривают, а меня отправили к тебе.

— Здорово! — улыбается Вероника. — Я уже давно не видела Зигфрида, и я очень рада познакомиться, Элена. А я вспомнила! Он же мне про тебя рассказывал, ты летчица!

— Вероника, я тоже рада познакомиться, очень надеюсь, что мы сможем подружиться. Если ты такая, какой мне тебя описал Зигфрид, то у нас много общего. Мы планируем гулять все выходные, поэтому одевайся потеплее.

— Но я не планировала такого.

— Знаю я, что ты планировала — проспать весь день, не выходя из комнаты!

— Хорошо, я сейчас соберусь.

Переодеваясь, Вероника продолжает разговор с Эленой, из которого узнает, что они с Зигфридом планируют пожениться зимой; за это лето Дох поучаствовал в нескольких выставках, где представлял картины и фотоработы; сама Норманн — командир женского летного отряда.

Девушки, не умолкая, спускаются по лестнице, и в холле встречаются с Зигфридом и Александром.

— Вера, дорогая, — произносит Мейер, — какие у тебя, оказывается, замечательные друзья! Счастливо вам отдохнуть, и мы всегда будем рады видеть вас у нас, заходите!

— До свидания, господин Мейер, и не беспокойтесь за Веру, мы за ней присмотрим! — говорит Дох на прощание.

Друзья уходят, и уже на улице Элена делится своим мнением:

— Этот Александр такой милый человек.

— По-моему, слово «милый» меньше всего подходит для описания моего отца.

— Она все живое считает милым, даже летучих мышей, — объясняет Зигфрид. — Мне показалось, что он из тех людей, которых надо опасаться, — деликатно добавляет он. Вероника кивает в знак согласия с ним. — Но мне с господином Мейером есть о чем поговорить: он, оказывается, хорошо знал моего отца, а я его только на довоенных фотографиях видел.

— Какие же вы зануды! — сдается Элена.

Компания весело забегает в трамвай. Никто из них не обращает внимания на черный автомобиль, который следует за ними всю дорогу. Едут друзья в бар, недалеко от квартиры Зигфрида. Раньше Вероника легко преодолевала это расстояние пешком, но сегодня они решили не тратить силы на прогулку.

В баре друзья сидят до закрытия. Все это время за их троицей наблюдает одинокий, скромный человек. Заметив это, Вероника приветствует его, осторожно помахав рукой. В отличие от Зигфрида и Элены, она не чувствует себя достаточно свободно. Однако, после второй бутылки вина, девушка совершенно забывает о слежке. Да и стоит ли беспокоиться об этом, ведь ведут они себя прилично и вино пьют некрепкое. Конечно, Фридрих, которого Вероника узнала в скромном человеке, доложит министру о ее поведении, но будь, что будет.

Погуляв в баре, друзья отправляются домой к Зигфриду. Увидев у него свежие снимки, Вероника обращается к нему с вопросом:

— У тебя есть почитать что-нибудь о проявке фотографий?

Просмотрев книжную полку, он достает одну книгу и протягивает девушке.

— Дарю! — говорит он. — Не доверяешь фотоателье?

— Хочу научиться делать сама.

— Какая молодчина! — говорит Элена. — Все будут джин?

Друзья продолжают отмечать повышение Доха. Найдя в Веронике благодарную слушательницу, Элена увлеченно рассказывает ей про самолеты. Несмотря на то, что их компания производит много шума с самого начала, они не напиваются сверх приличия. Даже после джина они умудряются сохранить относительную трезвость. Ближе к четырем утра они засыпают: Вероника в гамаке, а Дох со своей невестой на кровати.

Наутро все-таки чувствуется легкое похмелье, и друзья решают прогнать его продолжительной прогулкой. Разговор почему-то снова сводится к самолетам, и Зигфрид, неожиданно, предлагает девушкам то, что их обеих приводит в восторг:

— А, давайте, я сфотографирую вас на аэродроме?! — говорит он. — Потом удачные кадры можно будет отправить в какую-нибудь редакцию, что скажете?

— Завтра! — подхватывает идею Элена. — Ты же можешь завтра отпроситься, ты сам говорил! Вера, а ты завтра свободна?

— Ну, вообще-то, у меня завтра университет…

— Значит, после университета!

— А после университета у меня съемка для журнала.

— Значит, вместо университета! Такой шанс, может быть, раз в жизни выпадает! Ты же вчера говорила, что хочешь полетать?

— Девочки, — возражает Зигфрид, — я предложил вам фотографироваться, а не летать!

— Одно другому не помешает! Я договорюсь, чтобы нам разрешили полетать. Я там тоже своего рода звезда, поэтому мне не откажут.

— Здорово! — подхватывает Вероника. — Это будет поинтересней лекций по истории средневековья!

— Вы сумасшедшие! — смеется Зигфрид. — Штуки тяжелее воздуха не могут летать.

— Он просто боится самолетов, — подмигивает Элена подруге.

— А как же птицы? — улыбнувшись, произносит Вероника.

— Магия и колдовство! — шутит он. — А, вообще, не думаю, что чувствовал бы себя уютно высоко над землей в страшной болтанке.

По требованию Элены они возвращаются в квартиру Доха, откуда она, позвонив, договаривается разрешить ей завтра с утра вылет, а так же устроить съемки Вероники Мейер на аэродроме. О том, что Вероника тоже будет летать, она не сообщает, и чтобы не было огласки, просит разрешить ей провести эти мероприятия рано утром. Вернувшись на улицу, девушки до вечера подшучивают над Зигфридом из-за его боязни самолетов, а вечером всей компанией отправляются в кино. После фильма, который немного охлаждает их энтузиазм относительно возможных приключений на аэродроме, они выходят на оживленную улицу. Неожиданно, к Веронике подходит молодой, скромно одетый мужчина.

— Разрешите вас проводить! — обращается он к ней.

— Фридрих? — узнав его, произносит она. — Все в порядке, я его знаю, — говорит она друзьям, а добавляет ему: — Конечно, идемте.

Они чуть отходят от кинотеатра, и он с заметным раздражением снова заговаривает с ней:

— Что же вы такое делаете? По кабакам шатаетесь, дома не ночуете — нельзя так, госпожа Мейер.

— Мне девятнадцать лет и я веду себя адекватно возрасту.

— Если не смените манеру поведения, двадцати вам может и не исполниться!

— У вас есть закурить? — Молодой человек протягивает ей пачку сигарет и зажигалку. Она неловко закуривает и задерживает на нем взгляд. — А вы могли бы не докладывать о том, что видели?

— Я уже доложил и получил распоряжение лично доставить вас домой.

— А если я закричу?

— Прекрасно! Тогда я уйду, а вы смените охрану на конвой, и свободу — на арест, в лучшем случае — домашний. Поэтому идемте по-хорошему, я вас довезу.

Веронике ничего не остается, кроме, как подчиниться. Фридрих подвозит ее к дому, дожидается, когда она войдет внутрь, и только после этого его автомобиль скрывается во тьме. Минут через десять чуть в стороне от дома Мейеров останавливается точно такая же машина, но с другим водителем.

Дома девушка узнает от отца, что ей звонил редактор популярного журнала.

— Он сказал, что пришлет за тобой машину к половине пятого, — сообщает Александр.

— Спасибо.

— Да не за что. А это что за список? — Он показывает дочери, составленный для нее министром, план поездок на октябрь.

— Ты рылся в моих вещах?!

— Не совсем. Он вчера выпал у тебя из сумочки, когда я ее обыскивал, и ты забыла его забрать.

— Мог бы и извиниться!

— Переживешь! Так что это такое?

— План поездок от университета, что же еще?

— Утвержденный министерством? — Алекс демонстрирует девушке печать, удачно прикрывающую хорошо знакомую ей подпись.

— Разумеется. По-другому в наше время не бывает, — спокойно отвечает она, и забирает листок. Конечно, такое вполне возможно, и в этом она не слишком лукавит, другое дело, что университет к предстоящим поездкам не имеет никакого отношения. Время уже позднее, а завтра предстоит ранний подъем, ведь чего бы ей это ни стоило, она все равно поедет на аэродром! Вероника молча направляется к лестнице.

— Эй! — окликает ее Алекс. — Спокойной ночи, Птичка!

— Спокойной ночи!.. Я должна тебя предупредить, я завтра с самого утра с Зигфридом и Эленой поеду на аэродром фотографировать самолеты.

— Снова пропустишь занятия?

— Какая разница: в понедельник вернуться к учебе или во вторник?

— Справедливо. Утром холодно, одевайся теплее.

— А ты, правда, знал отца Доха?

— Он командовал нашей ротой в войну. Парень повторит его судьбу, я уверен в этом.

— Станет командовать ротой?

— Да, и погибнет так же нелепо. Ему только не говори. Иди сюда! — Алекс подзывает ее к каминной полке, заставленной фотографиями, и показывает ей старый снимок, изображающий группу мужчин в форме старого образца. — Вот он, второй слева.

— И как он погиб?

— Зацепило осколком.

— Может, ты ошибаешься? — с надеждой в голосе спрашивает она. — Может, с Зигфридом ничего такого не случиться?

— Нет, не ошибаюсь… к сожалению. Но не бери в голову, до этого еще далеко. Спокойной ночи! — Он заботливо целует ее в щеку.

Девушка поднимается к себе. Ночью, после рассказов отца и переживаний по поводу полета, ей снятся тревожные сны про самолеты. Когда в три часа ночи ее поднимает звонок будильника, она уже совсем не уверенна в своем желании летать. Тело настойчиво требует продолжить отдых, но она не сдается. Следуя совету Алекса, девушка одевается потеплее, как некогда для прогулок в горах.

Вероника выходит из дома без двадцати четыре, как было условлено. На улице ее уже поджидает старый автомобиль, который Дох одолжил у одного из приятелей специально для этой поездки. К аэродрому они подъезжают около пяти. Весь час с небольшим пути Элена инструктировала подругу о том, как вести себя в полете и чего ждать.

По прибытии Норманн выделяет Веронике летную форму. Пока Элена готовит самолет к вылету, Зигфрид настраивает камеру.

— Плохой свет, — говорит он подошедшей к нему Мейер. — Через час будет еще более-менее, а сейчас еще темно.

— Значит, сначала полетаем, а потом сфотографируемся?

— После полета тебя будет так тошнить, что вряд ли ты захочешь фотографироваться. Там вверху очень трясет.

Молодой человек делает несколько ее снимков, но предупреждает еще раз, что они, скорее всего, получатся темными и нечеткими. Вот, наконец, к ним подбегает Элена. Самолет уже готов и ждет только своего пилота, чтобы взмыть в небо. Она радостно увлекает Веронику за собой.

Норманн уверено садится за штурвал, а ее подруга занимает место за ее спиной.

— Если что-то захочешь сказать — кричи громче! — стараясь перекричать звук мотора, сообщает летчица.

— А правда, что здесь укачивает?! — выкрикивает Вероника.

— Увидишь!

Самолет разгоняется, отрывается от земли и набирает высоту. Его, действительно, трясет и шатает, но Мейер это даже нравится. Сделав круг над полями и какой-то деревней, Элена интересуется у нее:

— Не тошнит?!

— Нет!

— Красиво, правда?!

— Очень красиво!

— Может, бочку сделаем?!

— Что такое… А-а-а!!! — Вероника так и не поняла, зачем Элена спрашивала ее мнение перед тем, как сделать трюк, если, только спросив, тут же перевернула самолет в воздухе.

— Ты живая?! — кричит она, после виража.

— Я в порядке!

— Сейчас еще кружок — и спикируем!

Наблюдая за тем, как самолет крутится в воздухе, камнем летит к земле и снова взмывает в небо, Зигфрид, хоть и не является суеверным человеком, скрещивает пальцы. На последнем круге Элена делает еще раз бочку и заводит самолет на посадку. Считая, что Вероника уже вряд ли жива, парень нервно прикусывает губу. Однако когда Норманн глушит мотор и помогает подруге спуститься, та не только твердо стоит на своих ногах, но и в приступе безудержной эйфории требует:

— Еще! Давай, еще раз!

— Нет, Вера, нам разрешили только один вылет, — с довольной улыбкой отвечает Элена.

Свет уже позволяет сделать фотографии должного качества. Зигфрид использует всю пленку, снимая девушек у самолета: они то делают вид, что собираются в полет; то, обнявшись, весело улыбаются в камеру из кабины; то позируют на фоне фюзеляжа. Под конец, Дох отпускает типичную для себя шутку:

— Этому самолету сегодня досталось столько женского внимания, что ему бы позавидовал любой мужчина.

Время на аэродроме летит незаметно, только в третьем часу друзья возвращаются в город. Высадив Веронику возле ее дома, Зигфрид и Элена уезжают.

Жизнь девушки возвращается в уже привычное русло: в условленный час ее забирает машина и отвозит на съемку для журнала, со вторника она возвращается к учебе. В конце недели Вероника снова встречается с министром. Встреча эта носит строгий и официальный характер, который никому постороннему не позволил бы предположить, что их отношения временами бывают очень близкими. Министр передает ей тексты двух речей, и интересуется, с кем и зачем она посещала военный аэродром. Записав услышанные от нее имена, он прощается с ней и желает хорошо провести время в поездках.

— И на следующую встречу захвати фотографии, которые вы наснимали. Если там есть что-то стоящее, можно будет посодействовать тому, чтобы их напечатали там, где ты сейчас снимаешься.

— Хорошо. — Она, как всегда, сумбурно прощается и покидает большой, торжественный кабинет.

Глава 13

Хотя Элена и Зигфрид звали ее к себе в эти выходные, Вероника осталась дома, чтобы к понедельнику выучить речь. Импровизировать и отступать от текста ей строго запрещено и, одновременно с этим, запрещается читать, не отрывая глаз от текста. Задача сразу же показалась девушке очень сложной, когда она первый раз взглянула на речь. В тексте присутствует что-то необычное, скорее всего, построение фраз, не свойственное заурядной разговорной речи. Читая шепотом, она замечает, что некоторые звуки повторяются с определенной периодичностью, как в стихах, но только без рифмы. Что бы это ни значило, и чему бы ни служило, для Вероники главное то, что эту речь ей надо вызубрить наизусть, чтобы не пропустить ни единого звука. Она допускает мысль, что это тоже эксперимент, но уже над слушателями.

Утомившись заучиванием речи, девушка спускается в гостиную, где сталкивается с горничной. Та, как это часто бывает в отсутствие Александра, отпускает грубое замечание в адрес дочери хозяина.

— Оно заговорило со мной, — зло, но спокойно произносит Вероника.

Луиза бросает еще одно оскорбление, и тогда уже девушка срывается на ней по полной. Разозлившись, она даже дает ей такую же пощечину, как некогда своей бывшей подруге-актрисе. Молодая Мейер уже знает, что гнев, кроме того, что пробуждает в ней способности духа стихии, еще и увеличивает ее физическую силу. Кольца на девушке сегодня нет, и она не повреждает лицо горничной. Зато это действие ставит точку в их сегодняшнем конфликте. Луиза удаляется, оставив Веронику в гостиной одну.

Неожиданно в дом входят два солдата. Увидев девушку, они замирают и, надеясь, что она на них не смотрит, кратко о чем-то перешептываются. Следом за ними заходит Алекс. Вероника откладывает газету, которую читала до сих пор, и строго спрашивает у отца:

— Что здесь происходит? Кто эти люди?

— Это моя охрана, Птичка.

— А с предыдущими ребятами, что случилось?

— Пришлось заменить.

Все еще находясь на взводе, после конфликта с горничной, девушка выплескивает на него все, что накопилось:

— Какой же ты эгоист!.. Ты никому не нужен, это на меня было покушение! На меня! И запомни, наконец, что это я в опасности, а не ты! При следующем покушении меня, может быть, прикончат! Конечно, тебе вооруженному боевому офицеру просто необходима охрана, минимум из двух человек, а я, девчонка, сама как-нибудь справлюсь со своими недоброжелателями!

— А ты, возможно, права, — неожиданно соглашается Алекс. — Если предположить, что тебя хотели выкрасть, ради шантажа, то они могут и повторить свою попытку.

— Ты неисправим!

— Я подберу для тебя охранника.

— Троих! — не задумываясь особо, требует она. — Троих и завтра же!

— А зачем троих?

Только теперь Вероника анализирует сказанное, и отвечает уже спокойно:

— Ну, меня же теперь тоже в командировки отправляют, мне нужно сопровождение. А если и ты, и я будем в отъезде, за домом будет некому присмотреть.

— А Луиза?

— Первый кандидат в шпионы! — Эксплуатируя фобию отца, девушка продолжает: — Я читала, что обычно враги подкупают или вербуют прислугу. Хозяева привыкают доверять своим работникам, и поэтому теряют всякую бдительность в их отношении. Поэтому Луиза — идеальный шпион.

— Ну, не преувеличивай, Птичка.

— Я сегодня видела ее с книгой Энгельса.

Хотя слова Вероники являются откровенной ложью, и Алекс допускает мысль о том, что дочь все-таки нарушает сейчас главный закон его дома — никогда не врать, — он принимает сказанное ею к сведению. Ведь, возможно, она права, и он, действительно, не досмотрел, впустив в свое личное пространство постороннего человека.

— Прости, я, правда, о тебе не подумал. Я приведу тебе завтра хоть взвод, но если ты отстанешь от Луизы. Она жалуется на тебя, а я знаю, что ты тот еще дьяволенок.

— Поговорим, когда приведешь!

Расценив требование дочери, как вызов, Мейер, прихватив своих новых охранников, сразу же уходит. Конечно, у него не было ни малейшего желания проводить выходные на работе, но Вероника не отстанет от него, пока не получит то, чего хочет. Не она толкнула его на должностное преступление, когда он впервые решил нанять солдат для своей охраны, но в случае очередной ссоры она сможет использовать это против него, если не получит в свое распоряжение личных рабов из числа солдат. Лучше потерять день на подбор охранников, чем рисковать попасть в кабалу к собственной дочери, которая не побрезговала бы и шантажом. Получив охранников, она не сможет использовать против него этот факт превышения должностных полномочий, так как сама будет к этому причастна. А вообще, ей ведь, правда, нужна охрана.

На большом отдалении от дома Мейер в здание казармы вошли двое солдат. Хотя в это время в казарму часто кто-то заходит или выходит из нее, на этих двоих сослуживцы смотрят как на героев. Не сказать, что так смотрят на них абсолютно все, но несколько взглядов полных уважения в свой адрес парни замечают. Кто-то даже озвучивает их появление фразой:

— Смотрите, Берт и Леманн вернулись.

Это были те самые Фердинанд Берт и Эрвин Леманн, которые нашли Веронику на берегу. В тот день они, разумеется, рассказали друзьям все, что с ними произошло, несмотря на данное обещание. А наутро следующего дня Мейер отправил их на гауптвахту.

— Скажите спасибо Вере, щенки, она просила вас не наказывать. Это единственная причина, по которой я вас не придушу на этом самом месте! — Грозно произнес он тогда, наблюдая, как ребят конвоируют под арест.

Теперь же все осталось позади. История о том, что двое солдат спасли Веронику Мейер, облетела всю казарму. О ней перешептывались все, кому не лень, снабжая сюжет новыми эпическими подробностями. В журналах внимательно изучались фотографии Вероники, но не только и не столько из эротического интереса, сколько из желания найти на ней какие-нибудь следы того происшествия. Только один знаток, увидев ее в ассиметричном платье, заявил, что девушке специально подбирают одежду, чтобы скрыть все шрамы. Кто был поумнее лишь сопоставил ее новые фотографии со старыми и обнаружил, что она заметно похудела. Эта история долго продержалась в топе самых обсуждаемых тем, пока ее не сменила новая весть о Веронике. От солдат из другой роты, которых Мейер нанимал для своей охраны, все вскоре узнали, что их штандартенфюрер бьет свою дочь. Были даже фантазеры, которые пытались совместить эти два слуха: испуганная, избитая Вероника бежала от разъяренного Алекса Мейера, пока не упала без сил, а утром ее нашли Берт и Леманн и снова передали садисту-отцу.

Узнав последнюю сплетню, Эрвин и Фердинанд вспоминают, что то, как Мейер осматривал свою дочь на берегу, со стороны выглядело довольно грубо. Именно, когда в тесном кругу сослуживцев шло обсуждение аморального поведения штандартенфюрера, к их компании подошел один солдат. Положив руку на чье-то плечо, он мгновенно перевел внимание на себя.

— Мейер ищет охранников для дочери среди солдат последнего года службы. Пошли к нему, пока никто другой не прочухал. И тщщ!

В обсуждении сплетен принимало участие только восемь человек. Они дружно поднялись и направились к выходу.

— Ну, почему, сегодня?! — страдальчески восклицает один из них по фамилии Финн. — Я сутки без сна!

— Ничего, — раздается чей-то голос за его спиной, — беседа с Мейером тебя так взбодрит, что еще неделю спать не сможешь!

— Иди спать, Финн! — отзывается другой. — И без тебя претендентов многовато.

— Мечтай! — отвечает Финн. — Я не меньше твоего хочу свалить отсюда!

Перед кабинетом штандартенфюрера, вальяжно раскинувшись на стуле, сидит один солдат.

— Очередь за тобой занимать? — интересуется у него Леманн.

Парень поднимает на него взгляд полный презрения, но отвечает спокойно, хотя и с явной высокомерной интонацией:

— Меня уже взяли.

— Опоздали. Ну что? Идем обратно? — без намека на досаду произносит Берт.

— Им еще двое нужны, — останавливает их счастливчик, которому уже удалось стать охранником дочери начальника.

— А что там надо делать? — интересуется кто-то из прибывшей восьмерки.

— Что прикажут, то и делай! Вы, вообще, чего ко мне привязались? Думаете, вам Мейер каждому личное приглашение выпишет? Зайдите уже кто-нибудь в кабинет!

Первым, желая отделаться от этого мероприятия побыстрее, на прием идет Финн. Его нет долго, минут пятнадцать или дольше, но вот, наконец, он возвращается и, потирая лицо ладонями, садится рядом с уже принятым солдатом, а вместо него в кабинет заходит следующий кандидат.

— Меня приняли, — сообщает Финн товарищам.

— Что там было? — слышится шепот со всех сторон.

— Там Мейер и какой-то психолог. Мейер, как всегда запугивает, а психолог разные вопросы задает. Если не собьешься, и на все будешь отвечать и реагировать спокойно, то тебя возьмут. Правильно я говорю? — интересуется он у солдата принятого первым.

— И ты не сбился и не нервничал? — с сомнением в голосе спрашивает он.

— Я сутки не спал! Если бы меня отправили в клетку с крокодилами, я и то не стал бы истерить.

— Повезло. Я Макс фон Рюген, — говорит парень, представляясь будущему коллеге.

— Даниель Финн. — Они деловито пожимают руки.

Вот из кабинета возвращается Леманн. На вопросы товарищей, к их тайной радости, он отвечает, что его не взяли.

— Не очень-то и хотелось! — с досадой говорит он. — Этот придурок меня и на службе достал, чтобы его еще и каждый день видеть!

Следующим в кабинет, оттолкнув кого-то из сослуживцев, врывается Берт. Его желание пойти сейчас понятно: друг уже освободился, сейчас Мейер его быстренько выставит вон и они с Леманном вернутся к своей обычной службе.

— Какие люди! Я уж думал, что не дождусь! — произносит Алекс, увидев его.

— Здравствуйте, господин штандартенфюрер.

— Ну, здравствуйте, господин штурмманн, — передразнивает его Мейер.

— Я признателен вам за то, что вы меня не разжаловали. Могу я узнать кое-что?

— Что?

— Как чувствует себя Вероника?

— Прекрасно. Присядь!

Берт занимает место на стуле, а Алекс внимательно всматривается в его глаза. Взгляд Мейера мог довести человека до сердечного приступа, вызывал беспричинную панику, безумие, но у испытуемого солдата не меняется даже частота дыхания. Или он начисто лишен чувства страха, или, в силу особенностей своей психики, способен не поддаваться гипнозу. Помня историю на берегу, когда парень со всей свойственной ему наглостью отстаивал свою правоту, Алекс ждал этого момента, когда он сможет проверить его на внушаемость. На считанные секунды он даже предположил, что перед ним еще такой же феномен, как они с Вероникой, но нет — Берт обычный человек.

Первый, кого Александр взял без всякого испытания был фон Рюген. Тот, войдя в кабинет и поздоровавшись, сразу сказал Мейеру:

— А мы с вами раньше встречались. Только вы были моложе, с бородой, у вас был амулет… — Без всякого спроса молодой человек взял со стола лист бумаги, перьевую ручку и начертил символ, похожий на руну. — Ветер! — пояснил он свое художество. — Еще у вас была сестра — блондинка с темными глазами — у нее был такой же амулет.

— Пойдешь к ней в охрану? — тут же предложил ему Мейер, к величайшему удивлению психолога, который после речи парня, хотел предложить ему переселиться из военной части в другое режимное учреждение. Конечно, Макс согласился охранять Веронику!

Хорошую сопротивляемость гипнозу, неожиданно, проявил Даниель Финн. Устав от поиска идеального телохранителя, Мейер взял его в охрану, несмотря на то, что этот солдат показался ему заторможенным.

Третье место было особенным. Его нельзя было отдавать кому попало. Оно предназначалось специально для Берта. Если он способен выдерживать Алекса Мейера, то и с Вероникой проблем у него не возникнет.

О том, что Макс такой же, как они с отцом, девушка догадается сама, а о том, что Даниель и Фердинанд негипнабельные, ей знать не обязательно.

Всем троим служить осталось пару месяцев, а затем они сменят казарму на квартиру, дом или комнату, но в остальном их жизнь не изменится: они так же будут служить при тюрьме, первое время будут носить такую же форму, будут учиться, чтобы стать офицерами и перестать выполнять черную работу. Эти пару месяцев парней придется прикрывать подложными документами, и надеяться, что все обойдется. Вероника, потребовав себе охрану, сама того не осознавая, подарила ребятам шанс вести более достойную жизнь. Ведь даже дурак согласиться, что лучше проводить время с красивой девушкой, чем расстреливать осужденных за разные преступления.

По просьбе Мейера психолог пытается ввести Берта в легкий гипноз, но он не поддается, оставаясь в своем ясном сознании.

— Что и требовалось доказать! — произносит Александр. — Доктор, вы свободны. Разгоните, пожалуйста, толпу под моим кабинетом, скоро отбой. А тех двоих — ко мне!

— А я? Я могу идти? — удивляется Берт, так и не услышавший вердикт.

— Сиди! — приказывает Мейер.

Финн и Рюген заходят в кабинет и садятся рядом с товарищем. Теперь уже Алекс заявляет, что они трое приняты. Затем он переходит к разъяснению парням особенностей работы: выполнять все просьбы Вероники; сопровождать ее в прогулках и поездках; отвозить или провожать в университет и обратно; докладывать ему, что девушка говорит, делает, куда ходит; и под страхом оскопления не пытаться с ней сблизиться сверх рамок светского приличия.

— И запомните, моя дочь — это дьяволица! И я не шучу, и не преувеличиваю. Я знаю, о чем вы подумали: какой же может быть она, если ее отец наместник Сатаны на земле? Правильно, Финн? — После слов Мейера Даниель вздрагивает, ведь он только что подумал об этом, слово в слово! Однако Алекс не заостряет на этом внимание и продолжает: — А я скажу, что Вероники вам стоит бояться побольше меня. Если она узнает, что вы докладываете мне о ее поведении, она вас уничтожит; но и если я узнаю, что вы что-то скрываете о ней, результат для вас будет примерно таким же. А о прелестях ее характера вы узнаете уже завтра.

Поговорив с солдатами еще некоторое время в том же духе, Алекс отпускает их в казарму, а сам занимается документами, которые прикроют эту незаконную операцию.

Вернувшись в свою роту, Финн, наконец, добирается до кровати и моментально засыпает, а Берт, наоборот, никак не может сомкнуть глаз. Подумать только, он спас Веронику, а теперь будет ее охранять, и каждый день с ней встречаться. Интересно, знает ли она, что это он нашел ее на берегу? Вряд ли. Но у него, наверняка, еще будут поводы проявить себя ее рыцарем и защитником. Мейер обмолвился, что кто-то будет охранять дом, а не его дочь. Хотя, выйдя из кабинета, Финн сказал, что у него и Рюгена нет шансов, Берт все равно надеется, что именно он спасет девушку от той опасности, которая вынудила ее потребовать себе охрану.

Наутро, забрав свои личные вещи, парни покидают расположение в машине штандартенфюрера. Все трое нервничают, представляя, каждый по-своему, встречу с Вероникой.

— Я буду ее охранником! — сурово шепчет Финн товарищам.

— Да на здоровье! — отзывается фон Рюген. — Она будет по разным городам ездить, а у меня нет желания мотаться по всей стране в качестве прислуги!

— Но-но! — одергивает его Мейер.

— Простите, господин штандартенфюрер, случайно вырвалось.

Берт не принимает участия в этих спорах, но не раз возвращается к мысли, что если бы он сейчас был с Даниелем наедине, ох и начистил бы он ему физиономию!

Наконец, наступает момент, ради которого стоит затаить дыхание — они подъезжают к милому двухэтажному дому с пушистым можжевельником у калитки. Из тесноты автомобиля солдаты выходят на солнечную осеннюю улицу и следуют по тропинке к двери за хозяином особняка. Едва переступив порог гостиной, парни видят ее — объект желания, мечтаний и бесконечного обсуждения. Пока они в ступоре наблюдают за тем, как девушка читает книгу, сидя на диване, мимо, подшучивая над ними, проходят два охранника Александра. Один из них прибыл чуть раньше, а другой вел автомобиль, на котором приехали штандартенфюрер и троица новичков.

Поскольку Вероника никак не реагирует на происходящее, Мейер сам подходит к ней с вопросом:

— Что скажешь?

— Скажу, что ты сошел с ума, если решил перетащить в дом всю часть.

— Птичка, это твои охранники! — Девушка откладывает книгу и внимательнее присматривается к молодым людям. — Сама решай, кого и куда распределить. Теперь о нашем уговоре…

— Я извинилась перед ней, — кротко произносит она, не уточняя обстоятельства этого извинения.

— Умница, но теперь, если захочешь на кого-то сорваться — срывайся на них! — Указав на солдат, Алекс уходит, чтобы хоть немного наверстать бессонную ночь.

Вероника осторожно подходит к троице, и присматривается к каждому из них.

— Знаете, — тихо говорит она, скрестив руки на груди, — а вы ведь мне не нужны! Я сказала привести кого-нибудь просто так, я не думала, что он воспримет это так серьезно. И что мы с вами будем делать? — Парни, не ожидавшие такого приема, в недоумении замирают, не в силах промолвить ни слова. Конечно, подобное услышать очень обидно, ведь им вроде бы подарили билет в более интересную жизнь, но Вероника теперь отбирает его. — Идеи есть? — продолжает она. — Ладно, если верить моему отцу, то служить вам не нравится, поэтому выгонять я вас не буду. Двое из вас будут преимущественно дома. Вам выделят комнату — живите и не путайтесь под ногами. Считайте, что сняли жилье, за которое вам еще и приплачивают. Естественно, никого к нам не приводить! Третий будет охранять меня. Вашу официальную службу никто не отменяет, поэтому вам, вероятно, придется подменять друг друга. Если мне будет угрожать опасность, в мою личную охрану будет переведен еще один из вас или все трое. Если кто-то из вас думал, что охранять меня может быть увлекательно, то я вас разочарую — это очень скучно. Итак, кто в чем больше заинтересован? — Ответа нет, и девушка обращается к тому, кто стоит ближе к ней. — Как вас зовут?

— Даниель Финн! — нервно выкрикивает солдат.

— Дом или я?

— Я буду служить там, где скажете, госпожа Мейер! — так и не решившись сказать, что хочет охранять ее, рапортует Финн.

— Господи, кого он мне набрал?! — чуть слышно вздыхает Вероника, и обращается к нему: — Будете охранять дом. И это касается всех вас: называйте меня именем Вера, в крайнем случае — Вероника, но никогда не говорите мне «госпожа Мейер».

— Мелкая выскочка! — неожиданно для всех бросает Макс.

Девушка задерживает на нем взгляд, но его слова ее скорее забавляют, чем злят.

— Да, а вы покрупнее будете… — отвечает она солдату, прикинув, что он выше нее где-то на полторы головы. — Как вас зовут, большая выскочка?

— Макс фон Рюген.

— Особа дворянской крови? — усмехается она. — Что ж вы, граф, оставили свой замок, и не побрезговали презренной работой во служении у безродной фамилии?

— Я князь, если вам вдруг стало так интересно мое происхождение, но замка у меня нет, и прислуживать я вам не собираюсь. Позвольте, я вам кое-что объясню! — С этими словами он делает шаг ей навстречу. Схватив рукой Веронику за подбородок, он крепко фиксирует ее голову и заглядывает в глаза. Несмотря на то, что девушку возмущает такой жест, она все-таки замечает, что глаза парня приобретают неестественный темно-синий оттенок с зеленоватым отливом, который напоминает морскую волну.

Сомнений быть не может — Макс тоже дух стихии в человеческом теле. Это неплохо, что нашелся еще один такой субъект, значительно хуже, что сейчас он пытается оказать воздействие на Веронику, что она хорошо осознает. Нельзя просто закрыть глаза или смотреть в сторону, это воздействие может и не быть связано с визуальным контактом. То, что видно в глазах — только намек на нечеловеческую природу. Как только в глазах девушки появляется чернота, парень сконфуженно отпускает ее. Мейер намекал, что его дочь тоже дух стихии, но, увидев ее, Макс в этом усомнился. Теперь же сомнения его прошли.

— Моря не боятся ураганов. Шторм — это нормальное состояние, — бормочет он, отступая от нее. — Только зря силу потратите.

— Море… Раз шторма вас не пугают, то попробуем подружиться, но если что-то подобное повторится — вылетите отсюда так, что моргнуть не успеете! — строго произносит она.

— Простите, Врана… Вера.

— На первый раз прощаю. Что выбираете?

— Я не располагаю собой, я не смогу сопровождать вас в поездках. Господин Мейер не учел это, когда решил нанять меня.

— Все он учел. Оставайтесь при доме, а вашу маму мы вылечим.

— Как вы узнали?! — удивляется Макс, ведь он старался скрыть даже от близких друзей, что уже давно не находит себе места из-за болезни матери. Но девушка только отмахивается от него. — Спасибо! Вы чудо!

Берт не сразу осознает, что теперь охранником Вероники станет именно он. Парень терпеливо ждет, когда она объяснит его товарищам, где находится комната, когда обед и прочие мелочи. У него заготовлена целая речь ей в ответ, когда она спросит, кто он и что выбирает. Однако девушка, сухо приказав следовать за ней, направляется к лестнице.

— Вера, — говорит он ей вслед, — вы не спросили, что я выбираю!

— А разве в этом есть смысл? — удивленно спрашивает она, обернувшись.

— Если бы вы спросили — я бы сказал, что хочу охранять вас.

— Вы меня уже охраняете. Давайте к делу! Мне на этой неделе предстоят две поездки, но поеду я без вас. Я понимаю, что отец приказал вам за мной следить, но…

— Но я не буду этого делать! — перебивает ее парень. Видя замешательство Вероники после его слов, он произносит: — Вера, это я нашел вас на берегу пруда в Тиргартене. Я не знаю, что с вами тогда произошло, но с тех пор я ощущаю ответственность за вас: вдруг я что-то не так тогда сделал, вдруг надо было вызвать врача или как-то оказать вам помощь, а я не смог толком ничего. Поэтому я не хочу делать ничего из того, что вас расстроит.

— Вы спасли мне жизнь, — задумчиво говорит она. — А имя так и не назвали!

— Фердинанд Берт.

— Значит, вы будете свято хранить мои тайны, господин Берт?

— Просто Фердинанд, — смущается он. — Думаю, если я расскажу господину Мейеру какой-нибудь ваш секрет, то буду первым, кто от этого пострадает.

— А ты умен, — приостановившись, произносит она с хитрым прищуром.

— Вы тоже.

— Ну вот, и хорошо! — Девушка продолжает подъем по лестнице. — Не отставай! Умеешь чинить замки?

— Да, если есть инструменты.

— А проявлять фотографии?

— Я всего раз пробовал, не очень хорошо получилось.

Вероника снова останавливается и обдумывает новую идею.

— А что если поселить тебя здесь, на втором этаже? Напротив моей комнаты есть совершенно бесхозная спальня. Там даже гости редко останавливаются. Думаю, тебе понравится.

— Еще как! — Он мечтательно усмехается.

— Не рассчитывай на слишком многое! — догадавшись о его мыслях, произносит она.

— Охранять вас, когда вы рядом будет гораздо проще.

— Главное, чтобы отец разрешил. А еще надо придумать, почему ты не поедешь со мной в Кёльн и Бремен на этой неделе.

— Я бы мог поехать!

— Нет! И не спрашивай, почему! В Кёльн я выезжаю завтра. Тут все просто: билета у тебя нет и покупать его уже некогда. А с Бременом я что-нибудь придумаю. — Вероника останавливается возле двери в конце коридора и открывает ее одним из двух ключей на маленькой связке, которую достает из кармана платья. Пригласив Берта войти, она интересуется: — Как тебе здесь?

Комната выглядит чистой, но немного запущенной из-за того, что уже пятнадцать лет в ней не было ни одного жильца. Заметно, что ее не часто, но регулярно убирают, об этом говорит тонкий слой пыли на паркете и зеркале. Гораздо более запыленными выглядят белые чехлы на мебели, к которым, видно, давно никто не прикасался.

— Уютно, — только и произносит Берт, боясь сказать что-то лишнее.

— Я тоже так считаю. А моя комната напротив. — Девушка показывает на дверь. — Посмотришь замок?

Фердинанд изучает поломку и объясняет, какие инструменты ему нужны. Через минуту Вероника приносит ему все, что он просил из кладовки. Пока молодой человек занимается замком, она отправляется к отцу, чтобы договориться насчет комнаты.

Уже задремав, Александр просыпается от навязчивого стука в дверь.

— Что надо?! — недовольно кричит он.

— Открой! Это важно! — звучит голос дочери.

Нехотя встав с кровати, он впускает ее в спальню.

— Что случилось, Птичка?

— Я хочу, чтобы мой охранник Берт жил в комнате матери! — твердо произносит она.

— Никогда. Кто в здравом уме согласится поселить напротив своей дочери солдата? Я промолчал, когда врач после твоего осмотра, развеял мои иллюзии о твоей невинности, я простил тебя, когда ты явилась домой полуголой, но солдат под боком — это слишком!

— А ты представь, что я снова твоя сестра, а не дочь, та самая сестра! Может быть, у меня на его счет совсем не те планы, о которых ты подумал?

— Я догадываюсь, какие планы могли бы появиться у моей сестры… Ладно, но если у вас что-то будет, я узнаю об этом быстрее, чем ты успеешь встать с постели, и тогда вам обоим несдобровать!

Пока Вероника уговаривает отца, Берт возится с ее замком. Поломка совершенно несерьезная, и сводится к тому, чтобы разобрать и снова собрать его. То и дело парень заглядывает в комнату, пытается представить девушку в ее интерьере. Предметы у зеркала. Наверняка, она часто прикасается к ним, и каждый из них хранит тепло ее пальцев и запах. Вот бы потрогать их тоже. А почему бы нет? Фердинанд оставляет замок полуразобранным и осторожно заходит в комнату. Едва касаясь, он проводит рукой по тому, что наставлено у зеркала, подходит к кровати. Парень слегка надавливает на матрас, чтобы проверить насколько он мягкий, и легонько поглаживает покрывало.

— А ты какую часть замка спать укладываешь? — внезапно слышит он за спиной и даже подскакивает от неожиданности.

— Простите, я тут… искал… — пытается придумать оправдание Берт.

— Не объясняй! Отец разрешил тебе поселиться напротив. — Девушка снова достает ключи, и, отстегнув один из них, протягивает его парню. — И доделай уже замок, и выметайся!

Сама Вероника теперь контролирует его работу, сидя на софе в своей комнате. Когда Фердинанд заканчивает, она запирает дверь и уходит в кабинет отца. Присев на стол, девушка долго разговаривает по телефону с Эленой, и поддается на ее уговоры сходить вместе в кино. Она совершенно забывает, что отныне ее везде должен сопровождать Берт.

Глава 14

Вечер перед отъездом Вероника проводит с друзьями под пристальным надзором Матиаса. Изначально девушка считала, что Фридрих и Матиас будут следить за ней вдвоем, но они сменяли друг друга через день. Сейчас она настолько привыкла к слежке, что чувствует себя неуютно, если не видит черного автомобиля или знакомого человека в кепке и нарочито простой одежде.

Утром до вокзала ее отвозит Фридрих, он же и отправляется с ней в Кельн. Их разговоры в дороге носят подчеркнуто отстраненный характер. Многие темы молодой человек отказывается обсуждать, поэтому дорога кажется очень долгой и скучной. Так он наотрез отказался обсуждать личную жизнь, высказывать свое мнение, относительно чего бы то ни было, и даже шутить. Единственное, чем Вероника смогла его зацепить — это разговоры о фотографиях. Показав ему книгу, подаренную ей Зигфридом, она интересуется, можно ли по ней чему-то научиться и уточняет, что значат некоторые термины. Мужчина толково объясняет ей процесс проявки и дает некоторые дельные советы, которых в книге нет.

В училище девушку встречают хорошо, приветливо. Она справляется с поставленной задачей, и произносит речь именно так, как от нее требовалось. Сразу же после выступления они с Фридрихом снова отправляются на вокзал, чтобы в этот же день отбыть в Берлин.

Вынужденное путешествие их не сближает, не делает ни друзьями, ни приятелями. В родном городе их встречает Матиас. Молчаливым рукопожатием он приветствует коллегу, затем, распахивает перед девушкой дверцу автомобиля. Фридрих покидает вокзал пешком, а Матиас отвозит Веронику домой.

За время ее отсутствия дома никаких изменений не произошло, не считая того, что новые жильцы уже освоились и стали чувствовать себя более комфортно, чем в первый день. Судя по времени, Александр еще находится на службе. Трое ее охранников сидят в гостиной и уплетают свежее печенье. Увидев Веронику, они вскакивают со своих мест и приветствуют ее.

— Да сидите! Это Луиза вас вкусным балует? — Девушка устало отбрасывает в сторону сумку и опускается на кресло.

— Да, — говорит Даниель. — Попробуйте! Она нас тут здорово откармливает.

— Наверное, вы ей понравились, вот она и заигрывает с вами, — подмигнув ему, произносит Вероника и жестом отказывается от угощения.

— Вера, у вас утомленный вид, проводить вас до комнаты? — услужливо интересуется Фердинанд.

— Думаешь, я сама не дойду? Я не хочу сейчас уходить.

— У меня есть к вам одно дело, касательно нашего прошлого разговора.

— Разве мы говорили о чем-то особенном?

Вместо ответа Берт слегка кивает головой и протягивает ей руку. Повинуясь, девушка поднимается и следует за ним на второй этаж. Чтобы не напрашиваться к ней в спальню, солдат заводит ее в свою комнату и предлагает присесть на двухместный диванчик. Сев рядом с ней, он полушепотом объясняет, что произошло:

— Господин Мейер был просто в ярости, когда узнал, что вы уехали без меня. Мне теперь приказано всюду ходить за вами попятам и сопровождать вас в следующей поездке.

— Это исключено! — опешив, возмущается она.

— Тогда нас не только вернут на службу, но и отправят под арест. Вам, конечно, все равно, но я только вернулся с гауптвахты за то, что ушел в самоволку, когда нашел вас.

— Фердинанд, мне не все равно! — говорит она, схватив его за руку, когда он, встав, решил закончить бесполезный разговор и вернуться к товарищам. — И я сама просила его не наказывать солдат, которые спасли меня. Присядь! — Девушка чуть крепче сживает его руку, когда он возвращается на диван. — Я не могу тебя взять с собой в ту поездку, и не спрашивай, почему! Давай, что-нибудь придумаем, чтобы все были довольны?

— Да что тут можно придумать?! Сказать, что я по ошибке сел на другой поезд и уехал в Баварию? — иронизирует парень.

— А это неплохая идея.

— Вера, это очень глупая идея. И я хотел сказать, что мы не сможем обмануть его!

— У тебя ведь есть родственники? Друзья? Семья? Кто-то, кого ты давно не видел?

— Есть. Мать.

— А если пока я буду в Бремене, ты отсидишься у своей матери. Никто ничего не узнает! Мы вместе уйдем из дома, вместе вернемся?

— А это может сработать, — нервно улыбнувшись, говорит Берт. — Ваш отец называл вас дьяволицей, но, мне кажется, вы очень добрая.

— Я всегда считала, что дьявол не злой, — подмигнув ему, она поднимается и выходит из комнаты. Однако, задержавшись на пороге, девушка поворачивается и произносит: — И не волнуйся, все будет хорошо. А чтобы он к тебе не придирался, мы сегодня вечером прогуляемся по городу.

Отдохнув несколько часов, Вероника выполняет свое обещание, и ведет Берта на прогулку. Они бродят по улицам и паркам, постоянно болтая обо всем и ни о чем. Со стороны они напоминают влюбленную пару на свидании. Сколько заботы в том, как молодой человек придерживает ее за руку, когда она с игривой легкостью идет по бордюру, сколько искренности в ее смехе над его, неловкой от смущения, шуткой!

— Вера, по-моему, за нами следят, — тревожно произносит Фердинанд. Растаяв в улыбке, она отрицательно качает головой. — Я вам точно говорю! Вон та машина, а в ней человек в кепке!

— А давай сбежим от него? — без всякого страха предлагает она.