Бесплатный фрагмент - Валентин Несмыкалов

Летом 1941 года враг шёл к Москве. Был взят Минск и немецкие генералы группы армии «Центр» торжествовали победу: «русские хоть и отчаянно сопротивляются, но у них нет никаких шансов. Их армия деморализована, они бегут, подбирая штаны, а доблестные солдаты фюрера стреляют им вдогонку», — так пела геббельсовская пропаганда* в предвкушении скорого завершения летней компании плана «Барбаросса»*.

Однако стратегам немецкого рейха было невдомёк, что та идея, которую они проповедовали и которая сподвигла их совершить вероломное нападение* на СССР, была глубоко ошибочной; идея эта базировалась на убеждении, что во-первых, немецкий народ является высшей расой, именуемой «арийской», и что только немецкому народу дано право властвовать над другими народами из-за его «исключительного происхождения», мол, другие народы, в том числе славянские не имеют такую чистоту крови, как немецкий народ и значит им уготовано быть батраками и рабочим «скотом» для обслуживания славных воинов «рейха», которым за их заслуги перед фюрером будут дарованы земли на востоке. «Коммунизм — главный враг той идеологии, которую мы исповедуем и если мы сейчас не очистим и не освободим Европу от этой заразы, то завтра нам нечего будет пенять на себя, так как она проникнет к нам сюда, в наш дом, наш „фатерлянд*“, как это случилось в 1918 году. Наша цель — уничтожить логово коммунистов на востоке и обратить в истинную веру население этой страны, а тех, кто будет сопротивляться нашей воле мы сожжём, как сжигали раньше ведьм, ведь нет пагубнее заразы, чем идеология большевизма!»

Такие речи немецкий народ слышал из репродукторов на улицах, по радио в домах и он принял эту идею необходимости войны на востоке, как и раньше идею превосходства немецкой нации над остальными, а значит, благосклонно отнёсся к захвату Чехословакии, Польши и позднее других стран Европы.

Однако, несмотря на всю оголтелость геббельсовской пропаганды в Германии находились люди, кто ненавидел политическую клику, пришедшую к власти в 1933 году и более того, оказывал ей и её сторонникам сопротивление. Старшему поколению известны имена немецких антифашистов, погибших в застенках гестапо* и названия антифашистских подпольных организаций — Эрнст Тельман, «Красная Капелла», «Белая Роза». Но сегодня я хочу, чтобы мы вспомнили парней и девчат советской страны, которые по зову сердца надели солдатскую форму и отправились защищать свою страну. Они защищали её не из-за того, что они коммунисты или комсомольцы*, они защищали её потому, что это была ИХ страна, здесь жили ИХ отцы и матери, дедушки и бабушки, они жили по своим обычаям и у них была СВОЯ цель и мечта, которая позволяла надеяться на жизнь в лучшей стране, избавленной от недостатков капиталистического мира.

В одном городке большой страны жил паренёк со смешной фамилией Несмыкалов. Друзья шутили над ним: «Вон, Валя идёт, у него что-то не смыкается! — Где не смыкается? — Не спрашивай, сам знаешь где!» — такие шуточки ничуть не волновали уравновешенного Валентина. Он ко всему относился, как чему-то такому, отчего нельзя уйти, уклониться. Он воспринимал всё, что с ним происходит, как перст судьбы — его фамилия, родители, городок, где он жил, друзей, которые повстречались на жизненном пути.

Это был светловолосый паренёк восемнадцати лет, окончивший тем летом десять классов и мечтавший стать металлургом, только не рабочим, а инженером*. С этой целью после сдачи выпускных экзаменов в школе он усиленно готовился поступать в политехнический институт. Но грянула война, и всех, кто достиг призывного возраста, забрали на фронт.

Валя и его сверстники, все как один пришли в военкомат. Не было уклонистов в их среде, потому что иначе и быть не могло. В советской стране молодёжь воспитывалась в духе своего времени — не было места индивидуалистическому мировоззрению и идеологии «пусть весь мир рушится, а моя хата с краю». Если происходила гигантская стройка в стране, то молодёжь первой откликалась и ехала туда, куда звала страна. А страна означала Родину, она означала «дом». Когда в доме начался «пожар», то все как один бросили свои дела и устремились «тушить его». Таково было мировоззрение советского человека, таковым было желание молодых людей.

Валю направили срочным порядком в одну из строевых частей, формирующуюся за счёт прибывающего пополнения. Их учили стрелять, учили штыковому бою, словом всему тому, что должен был уметь делать солдат — пехотинец. Не учили лишь тому, как вести себя в случае окружения, ведь никто не думал, что Красной Армии придётся отступать и попадать в котлы окружения. Им твердили политруки*, что Красная Армия сильна и что победа будет за нами!» — все верили, что пройдёт неделя — другая и война закончится, доблестная Красная Армия выгонит врага взашей и освободит занятые советские города. С таким настроем уходили солдаты на фронт и с таким настроем поднимались в атаку.

Эшелон, в котором Валентин ехал на фронт в составе дивизии шёл ходко, останавливаясь лишь на крупных узловых станциях, чтобы пополнять запасы воды, и двинуться дальше, туда, где враг рвался к Ленинграду — городу революции и являвшийся символом победы рабочих и крестьян над царским строем, над всем тем порядком, который, как они считали был причиной всех их бед.

Но в этот раз по замыслу Гитлера Ленинград, как символ большевизма* должен был быть стёрт с лица земли и затоплен водами Финского залива.

9 июля 1941 года Красная Армия оставила Псков, и вражеские колонны отделяло от Ленинграда всего двести восемьдесят километров. Враг передвигался, почти не встречая сопротивления на этом участке обороны, проходя за день по тридцать — сорок километров. 10 июля он вторгся в пределы Ленинградской области силами 4-ой танковой группы Гёпнера* и 16-ой армии. По сути, на этом направлении практически не было регулярных частей Красной Армии и Жданов* в срочном порядке формировал народное ополчение из числа рабочих, техников, инженеров и учёных. Тысячи женщин — ленинградок копали двухсот пятидесяти километровый рубеж обороны Большой Сабск — Луга (так называемый «Лужский рубеж»*, см. карту в примечании); отряды ополчения вооружались и перебрасывались с целью остановить продвижение немецких танков 4-ой армии. Они опередили врага на полдня и встретили его боем. Впервые за всю европейскую компанию гитлеровские танки были остановлены на этом рубеже. Начались оборонительные бои под Лугой, враг пытался прорваться севернее и там, в открытом поле его встретили подоспевшие ополченцы. 23 июля моторизованная дивизия Манштейна* попала под фланговый удар наших частей и была окружена. Наступление на Ленинград было остановлено. Именно сюда, в район Сольцы — Шелонь — Шага двигалась спешным маршем наспех сформированная дивизия, в которой находился рядовой Валентин Несмыкалов.

Выгрузившись из эшелона в районе Старой Руссы, дивизия пешим маршем шла по пыльной проселочной дороге, мотая километры на солдатских сапогах, когда натруженные до мозолей ноги болели, и не было времени сделать привал раньше срока. И это было только началом страдания для каждого новобранца, сидевшего ещё вчера за школьной партой, а завтра готового встретить в поле немецкие полчища.

На второй день марша в небе появились немецкие самолёты.

— Воздух! — пронеслось по колонне, и кто-то сзади толкнул в плечо Валентина.

Повинуясь больше инстинкту, чем команде, он побежал прочь с дороги и залёг неподалеку в поле. Два «мессера»* пролетели над головами и обстреляли колонну. Затем сделали боевой разворот и снова стали заходить на цель. Их целью были дивизионные пушки, которые тащили несколько полуторок*, приданных полку и сама колонна пехоты. Увидев, что это не бомбардировщики, командир роты, старший лейтенант Вастуков дал команду:

— Рота! По фашистским самолётам целься! — и когда самолёты стали приближаться, — Огонь!

Винтовочный залп слился в стрекотании авиационных пулемётов, и фонтанчики пыли обозначили место попадания пуль. Грузовики стояли, брошенные на дороге и несколько зажигательных пуль попали в одну из машин. Она вспыхнула и загорелась. Истребители сделали круг, и пошли на третий заход. Но на этот раз им не удалось прицелиться: шквальный огонь из ручных и станковых пулемётов* вынудил их прервать заход на цель и оставить колонну. Они покружили вокруг и вскоре исчезли.

— Колонна становись!

Рота построилась на дороге.

— Раненые и убитые есть? Командирам отделений доложить о потерях!

Раненых и убитых на счастье не оказалось. Ободрённые первым успехом бойцы улыбались и забыли о трудностях марша. Горящий грузовик удалось потушить прибывшей с полевой кухней подводой, где оказались запасы питьевой воды. Затушив машину, её взяли на буксир, а пушку перецепили. Колонна двинулась дальше, пыля сотнями сапог по сухой летней дороге.

Ещё через сутки вышли на огневой рубеж. К тому времени здесь образовалось временное затишье; немцы прекратили атаковать, собирая силы и перегруппировываясь. Местность была местами болотистая и на свободной от влаги почерневшей, взлохмаченной разрывами бомб и снарядов земле, вились ниточки окопов ополчения. Выдержав натиск и отбив атаки противника, сильно поредевшие подразделения с радостью встретили подошедшую свежую стрелковую часть.

Валентин Несмыкалов попал в отделение, которое входило в состав сапёрной роты. Их задачей стало укрепление дополнительными заграждениями тех мест, где могли прорваться танки и пехота противника. Сапёры минировали подступы, а их товарищи устанавливали заграждения. Действовали в основном ночью, поскольку враг обстреливал позиции из всех видов оружия. Да и ночью было сложно работать, поскольку осветительные ракеты то и дело вспыхивали и зависали, словно фонари на ночном небе. Стояло лето и это упрощало действия сапёров. Несмотря на помехи, заграждения были поставлены и роту перебросили на другой участок.

Здесь обстановка была другой. Немцы, прорвав оборону, закрепились на рубеже, захватив господствующую высоту. Установили на ней пулемёты и вели прицельный огонь по нашим позициям, наспех возведёнными подоспевшей частью ополченцев.

Рота получила задание минировать подступы к нашим позициям и поставить проволочные заграждения. Сил, чтобы взять высоту с наскока и отбросить врага не хватало, поэтому ополченцы окапывались, не взирая на бешеный огонь пулемётов, ведущийся с высоты.

Прошёл день, наступила ночь. Отделение сапёров с Валентином Несмыкаловым стало устанавливать заграждение перед позициями. Осветительные ракеты вспыхивали то и дело, не давая работать. До позиций врага было семьсот — восемьсот метров, и чуть заметив движение, немецкий пулемётчик начинал поливать трассирующими пулями залёгшие и вжавшиеся в землю тени бойцов. Как назло сапёры были как на ладони и вскоре их заметили. Немцы открыли пулемётный и миномётный огонь. Потеряв двоих убитыми, отделение вынуждено было отступить.

На следующий день враг предпринял атаку на наши ещё не укреплённые позиции силами двух батальонов, надеясь прорвать оборону и вклиниться во фланг соседям. Что было делать? Ни артиллерии, ни миномётов не было, а была винтовка, ручная граната, да подсумок с тремя десятками патронов. Немцы шли цепью и казались игрушечными солдатиками, постреливая на ходу из автоматов. Позади пехоты шли три бронетранспортёра*, которые стреляли по нашим позициям из пулемётов, установленных наверху машин, а с высотки по нашим позициям «работала» батарея минометов*, «выплёвывая» одну за другой осколочные мины, которые взрывались со страшным треском в окопах ополченцев, сея смерть и страдания. Оставшиеся в живых бойцы не стреляли. Они выжидали, когда противник подойдёт ближе, на расстояние трёхсот — четырёхсот метров.

Тем временем, мины делали своё дело, калеча то одного, то другого бойца осколками.

— Минная батарея! Её нужно заткнуть! — закричал в отчаянии сержант Пономарёв, командир отделения.

Он видел, как один за другим выбывают из строя защитники и стиснув зубы, застонал от бессилия.

Тут раздался несмелый голос бойца:

— Товарищ сержант! Разрешите обратиться!

Перед ним в траншее стоял рядовой Несмыкалов. Сержант вопросительно молчал.

— Я хочу уничтожить батарею. У меня есть план. Дайте мне пять — шесть гранат и я уничтожу её.

Сержант смерил внимательным взглядом смельчака, подумал и сказал:

— Хорошо, рядовой. Что ты задумал?

— Я обойду позиции справа, там есть небольшая лощинка. Они заняты боем, не заметят. Проползу как уж на высоту и закидаю их гранатами.

— Дело. Пономарёв!

— Да, товарищ сержант. — усатый, небольшого роста со сбившейся набок пилотке мужичок подбежал, пригибаясь при каждом разрыве мин.

— Дай Несмыкалову пять, нет, восемь гранат.

— Есть дать восемь гранат. А пошто?

— Вопросы! Пойдёт один, — уже понизив голос сказал, потом добавил, — Если получится, представлю командованию к награде.

— Получится, товарищ сержант.

— Хорошо. Винтарь* свой оставь тут. Он тебе не понадобится. На вот мой трофейный «Вальтер»*. Потом вернёшь. Как закидаешь батарею, беги туда и цокай их из пистолета. Они будут оглушены, кто живой останется, того бей прямо в упор, в голову или грудь, чтобы наверняка. В обойме шесть патронов. Потом возьми автомат, разберёшься.

С подсумком, набитым гранатами, рядовой Несмыкалов полз по неглубокой лощине, раздвигая руками мокрую после утренней росы траву. На его счастье, враг не следил вовсе за этим местом, целиком сосредоточившись на атаке, и Валя вскоре оказался у подножия небольшого холма. Немцы не успели поставить ни минные, ни иные заграждения, так как вся прилегающая местность отлично простреливалась из пулемётов.

Валентин без помех пересёк самую опасную черту, где его могли легко заметить наблюдатели и, уйдя дальше за холм, стал быстро взбираться по склону к предполагаемому месту расположения батареи. В правой руке он держал гранату, а «вальтер» сунул за ремень. Быстрота решала всё.

Поняв, что он находится вне досягаемости наблюдателей, Валя вскочил во весь рост и побежал. Через минуту он очутился на обратной стороне холма и впереди, в ста семидесяти метрах, увидел четыре миномёта и солдат возле них. Он снова лёг и пополз. Немцы были заняты обстрелом: один из них сидел возле телефонного аппарата и время от времени отрывисто что-то выкрикивал расчётам. Четверо подающих мины, ещё четверо заряжающих… «Слишком много», — подумал Валентин и продолжил ползком приближаться к позиции. Когда он приблизился на расстояние пятидесяти метров, выдернул чеку из гранаты, встал и спокойно пошёл навстречу врагу. Он прошёл двенадцать метров, когда его заметили. Один из немцев потянулся к автомату, но бросок гранаты опередил его. Раздался взрыв, за ним второй, потом третий. Не успел дым рассеяться, как появилась фигура русского солдата с пистолетом в руке. Немцы стонали, кто-то кричал. Один миномет лежал на боку, возле третьего оглушённый солдат пытался встать на ноги, закрывая ухо грязной в серой пыли рукой. Другой держался руками за окровавленный живот и кричал. Его острое лицо было белым словно полотно, волосы соломенного цвета слиплись, а каска съехала назад и набок. Острый подбородок, острый нос, светло-голубые глаза наполненные ужасом и страданием смотрели на русского, который поднял пистолет и нацелил его прямо в лицо. Ещё мгновенье и вместо лица смазанное окровавленное пятно. Валентин, не помня себя, стал расстреливать оставшихся в живых. Через минуту всё было кончено. Батарея замолчала. Сунув ставший бесполезным пистолет за пояс, Валентин медленно приходил в себя, тяжело дыша от напряжения. Звуки боя за холмом привели его в чувство. Он подобрал автомат, взял два запасных рожка с патронами у одного из убитых и направился наверх, туда, где стрекотали пулемёты.

Взойдя на холм, он лёг и пополз. Внизу, несколько правее от него в шестидесяти метрах находилась пулемётная ячейка. Там сидело двое: один подающий и пулеметчик. Он бил отрывистыми очередями по головам наших бойцов, не давая им прицельно стрелять по атакующей немецкой пехоте. Другой пулемёт находился левее и ниже первого и Валентин понял, что добраться до второго ему не удастся, пока не уничтожит первый расчёт. Его заметят и откроют огонь. Нужно как то опередить их, но как? Времени на раздумья не было, в любой момент фрицы могли послать связного на батарею узнать, почему она молчит. Окинув ещё раз взглядом вражеские позиции, он пополз к ближайшей, чтобы приблизиться на расстояние броска гранаты.

Оказавшись возле пулемётной ячейки, его осенило. Немцы не смотрели назад! Он засунул гранату обратно в подсумок, взял в правую руку автомат и пополз дальше. Когда достиг пулемётного гнезда, вскочил на ноги и, разбежавшись, прыгнул на обоих фашистов, стоявших в окопе. Он свалил их с ног, и начал бить по головам тыльной частью автомата*, сначала одного, потом второго. Вскоре оба фрица затихли. Валентин тяжело дышал, руки его слегка дрожали. Кинув взгляд по сторонам и не найдя ничего подозрительного, он встал на место пулемётчика, прицелился в немецкую пехоту, которая продолжала наступать на наши позиции, прицельно стреляя из автоматов и винтовок и нажал на спуск. Лавина пуль понеслась в спины врагов. Он видел, как маленькие фигурки стали падать одна за другой и это подстегнуло его. Немцы запаниковали, попав под перекрёстный огонь. «БТР-ы», — мелькнула мысль. Он навёл пулемёт на одну из «коробочек» и облил её свинцом. Вдруг он вспомнил про пулемётный расчёт, забытый в пылу сражения. Выглянув из окопа, увидел, как один из пулемётчиков машет ему рукой и что-то кричит. «А, стерва!», — он навёл пулемёт на него и нажал на спуск. Очередь прикончила обоих, ведь они находились всего в 80—100 метрах от него! Но оставались ещё пулемётные расчёты, которые находились далеко правее. «Что делать?» Он тревожно всматривался, идёт ли кто-то к нему. Но в пылу боя никто не заметил стрельбу с тыла. Все, кроме двух пулемётных расчётов находились далеко внизу.

«Штаб!», — мелькнула мысль. Его ожгло внутри, словно огнём от предвкушения триумфа. Схватив автомат, он пригнулся и быстро побежал обратно за холм. Достигнув вершины, осмотрелся и понял, что штаб находится где-то на правом фланге под прикрытием двух пулемётов. «Что делать? — лихорадочно думал он, — скоро они хватятся, почему молчат миномёты. И корректировщик огня находится там же. Провод! От телефона идёт провод к штабу!» Валентин побежал обратно к батарее, бросая взгляд по сторонам.

«Вот он, телефонный аппарат, присыпанный землёй от взрыва гранаты, от него идёт провод дальше». Он схватил провод и, взяв его в правую руку побежал, пригнувшись в направлении штаба. Примерно через двести метров он увидел, что провод опускается в траншею. Он бросил его, взял наизготовку автомат и прыгнул в ход сообщения. Пройдя по нему двадцать метров, он заметил, как навстречу ему, пригнув голову, идёт немецкий солдат. Отпрянул назад и спрятался за поворотом. Стал ждать, затаив дыхание. «Связной. Чуть не столкнулся нос к носу». Послышались шаги, затем на противоположной стене окопа появилась тень и сам солдат в каске. Он опешил от возникшего перед ним русского солдата. Удар по голове и свет померк в глазах Людвига, деревенского парня из Померании*. Валентин схватил его автомат, перекинул через плечо и побежал по траншее к блиндажу*. Каким же было его удивление, когда возле блиндажа он никого не встретил! Достал гранату, выдернул чеку и бросил её внутрь. Раздался глухой взрыв, крики, затем стоны. Валентин не стал дожидаться, когда рассеется дым, вошёл внутрь и стал поливать автоматными очередями тени, казавшиеся людьми…

Бой шёл возле самых позиций русских. Атакующие залегли под огнём «дегтяря»*, бьющего с фланга. БТР-ы встали, не решаясь продолжать наступление без пехоты. Валентин смотрел в окуляр стереотрубы* и внимательно изучал поле боя. Два пулемётных гнезда — один расчёт слева в восьмидесяти метрах, другой — справа. Из-за стрельбы они не заметили, что произошло у них за спиной. «Эх, наводчика бы и пару парней на батарею, мы бы показали им! Что делать? Как помочь нашим?»

Ничего не придумав, Валентин перезарядил автомат, вылез из окопа и, пригнувшись, побежал в направлении пулемётных гнёзд. Расчёт был на внезапность. Он рассчитывал подбежать на расстояние броска гранаты, бросить в одно гнездо одну гранату, затем развернуть пулемёт и начать стрелять по другому гнезду, которое находилось в ста метрах левее. Но когда он подбежал ближе, то увидел, что раскроет себя этим и решил действовать как раньше — рукопашным боем.