Бесплатный фрагмент - В заколдованном Тринидаде

АЛЕКСЕЙ ГОРЯЙНОВ
В ЗАКОЛДОВАННОМ ТРИНИДАДЕ
Художник обложки Левдонская Светлана Игоревна
Истории самостоятельных путешествий по Европе, Латинской Америке и другим уголкам природы — о выживании, мистических встречах, нахождении кладов, тантре, танцах, автостопе и чудачестве людей
Эта книга в некотором смысле является практическим руко­водством по выживанию в путешествиях. В ней собраны ис­тории, свидетелем или участником которых я становился, пу­тешествуя по миру с минимальным количеством денег. Эти путешествия давали мне энергию и особые ощущения, а из го­ловы быстро выветривалась городская суета. Я предпочитал простое жилье, желательно на природе, хо­дил пешком на большие расстояния, и часто средством пере­движения у меня был арендованный велосипед или мотобайк. Было много необычных приключений!









Содержание
ВСТУПЛЕНИЕ
КЛАДОИСКАТЕЛИ КАПРИ

КУБА — ЛЮБОВЬ МОЯ, ОСТРОВ ЗАРИ БАГРОВОЙ
Ночь в заколдованном Тринидаде
Варадеро
Поездка в Гавану

АРХИПЕЛАГ В МАЛАККСКОМ ПРОЛИВЕ
Остров на троих
Вдвоем на рифах
ВЫЖИВАНИЕ В ГВАДЕЛУПЕ
В день опоздания на пароход
Ночь в Pointe-a-Piter
Троллинг в объятиях мулатки

ПРОДОЛЖЕНИЕ КАРИБСКОГО КРУИЗА
Бывшие пиратские острова
Перед карнавальной ночью в Доминикане
На катере вдали от берега

РАЙСКИЙ ТАИЛАНД
В Сиамском заливе вблизи маленьких островов
На скалистом острове
Приключения в Бангкоке
Робинзон на Ко Тарутао

В ОДИНОЧКУ ПО ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ
Индия с востока на запад
К истокам Ганга

АВСТРАЛИЙСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
(В соавтрстве с Андреем Лапшиным)

ЧУДНЫЙ КИПР
Вблизи Ливадии
Велосипед и универсальная снасть
в окресностях Ларнаки
Рыбалка в ожидании женщины

РАННИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ И СКИТАНИЯ
На ферме у миллионерши
Приключения Рената Амстердамского
Портрет Патриции с попугаем
Под брюхом Барселонского кота
Мурены острова Капри

ПОЕЗД ИЗ НИОТКУДА В НИКУДА, или
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ПРИ КОММУНИЗМЕ












ВСТУПЛЕНИЕ
География моих путешествий охватывает многие страны мира. Но особенно мне нравится путешествовать по горам и вдоль побережий морей. Море своими далями дает ощу­щение спокойствия, чистоты пространства, тишины, а лег­кий бриз успокаивает. Звуки природы здесь гармоничны. Кроме того, купания в морской воде быстро восстанавли­вают силы, а если вы еще умеете взять у моря его дары (столько, сколько вам необходимо для питания), то вообще можно долго жить «дикарем». Хорошим добавлением к сто­лу могут быть дикорастущие фрукты. И это не только от­носится к южным странам, например, в Крыму, под Мед­ведь-горой, я обнаружил бесхозную рощу инжира, которая не раз угощала меня своими нежнейшими плодами. Если вы не имеете достаточного опыта добычи продук­тов питания на природе, то недорогие фрукты и овощи всег­да можно купить на рынках некрупных городов и поселков. В крупных городах рынки тем дороже, чем они ближе к цен­тру. Рыба, морепродукты, фрукты и овощи — вот самая по­лезная еда. В них есть все необходимое (белки, жиры, угле­воды, минералы, клетчатка и т.д.) для правильного функционирования организма. В прибрежных населенных пунктах почти всегда можно найти людей, продающих не­дорого дары моря. В общем, при правильном подходе к де­лу, море — это гарантия гармонии души и тела. Конечно, маршруты по той или иной стране нужно тща­тельно планировать, а билеты на местный транспорт брать заранее, особенно это касается густонаселенных районов Юго-Восточной Азии, но иногда я полагался на волю случая, интуитивно отправляясь туда, куда и не собирался. Когда не

суетишься, не торопишься, но и не слишком медлишь, а в выборе следуешь своему ощущению, интуиции, то путь при­водит тебя всегда туда, куда надо. Порой утром ты и не мо­жешь предположить, что уже днем встретишь человека, который пригласит тебя, например, на яхту или в свое нео­бычное жилище в горах. Так, однажды на берегах горной Ганги я попал в гости к индусу, жившему в пещере. Он пре­красно играл на гитаре, единственной своей драгоценности, а питался со своего небольшого огорода, зеленеющего в ка­менистой пойме. И счастье светилось в глазах этого отшель­ника! Я душевно провел время, слушая его рассказы и песни. Что касается немалого количества соблазнительных героинь, украшающих мои истории (описывая их, я доби­вался, чтобы в них чувствовались душевность, открытость миру, возвышенный эрос — понятие более глобальное, чем эротическая форма и эротика), то это только показывает, что с женщинами можно легко и радостно взаимодейство­вать без привязки, толстого кошелька и без низменных мыс­лей. Игра инь-ян, говоря даосским языком, должна быть красивой, у большинства народов мира она выражается в танцах, пении, играх и другом совместном творчестве. Мне нравится высказывание святого Августина: «Мир — это книга, и кто не путешествовал по нему, прочитал в ней только одну страницу».

КЛАДОИСКАТЕЛИ КАПРИ

Если вы хотите пожить в окружении мировых звезд и не боитесь нелегальной работы, поезжайте на Капри. Я про­делал этот путь и еще узнал, что это остров ненайденных сокровищ.

Знакомство
Андрей встречал меня в аэропорту Неаполя. — О, Лехандро, молодец, что приехал! — Обняв, он уко­лол меня в щеку щетиной рыжей бороды. — Тачка под парами!
Таксист довез нас до причала. Отсюда предстояло от­правиться на остров. Мы скинули сумки у столиков летнего кафе. Андрей позвал официанта. — Так, по бокалу «Веки Романио» моему другу и мне. Официант мигом обслужил. — Ну, за встречу! Сейчас паром подойдет. Насчет рабо­ты не беспокойся. Я договорился с хозяином строительной фирмы. Нелегалы получают у него по 50 евро в день. Это совсем не плохо, если учесть, что в Неаполе расценки чуть ли не в два раза ниже. А вообще с работой не торопись. Оглянись, позагорай, полови рыбу, посмотри достоприме­чательности. Природа здесь великолепна! Недаром от Рож­дества Христова остров притягивал сюда всякую знать. Андрей уже больше года работал на Капри — то улич­ным портретистом, а когда разрешение на работу заканчи­валось, строителем. Небольшая вилла, которую он снимал, стояла на склоне горы, и к ней вела мощенная брусчаткой

кривая улочка. Она тянулась прямо от порта Марина Гранде. Вокруг виллы был просторный оливковый сад с короткой, выжженной солнцем травой, и в нем, по словам Андрея, жило семейство гадюк. Отсюда, с гористой возвышенности, вид на море и на Неаполь был потрясающий!
Светловолосый худощавый Янош и коренастый черня­вый Арек, друзья Андрея, встретили нас обаятельными улыбками с крыльца. Андрей совершенно бескорыстно при­ютил их у себя на вилле, потому что считал, что для одного ему трех комнат много. — Знакомство надо отметить, — сказал Арек довольно чисто по-русски, потирая руки и выставляя на стол пятили­тровую бутыль с красной жидкостью. — Ладно, давай пока по винченце, — Андрей пододви­нул стакан, — а вечером в таверне у Папы надо будет как следует отметить. Там все наши собираются, звонили Саня, Тишван, Андрес. Узнали, что писатель приехал, а потому народу наберется много. — Почему? Я разве с ними знаком? Арек на мой вопрос улыбнулся: — Народ халяву любит. А потом Андрей про тебя столь­ко рассказывал, что ты им теперь как родной. Когда свечерело и последние затухающие лучи солнца стерли виднеющийся за проливом силуэт Везувия, мы на­ходились высоко-высоко над морем, в самом сердце Капри, где теснящиеся друг к другу виллы, магазины эксклюзивных товаров и рестораны переплетались узкими, мощенными камнем улочками. Выше этого места в южной части острова располагалась только вилла императора Тиберия, точнее, то, что от нее осталось. Построенная на отдаленном утесе, вилла напоминала об эпохе возникновения христианства, о временах жестокости и насилия.

— Рановато мы пришли, — сказал Андрей, оглядывая столпившихся возле дверей старинной таверны друзей. И мне: — Познакомься, вот наше международное сообще­ство. Почесав бороду, он постучался. Открыл худощавый се­дой старик в фартуке. — Папа, солюто! Вот Алекс, русо писатель, о котором я тебе рассказывал, извини, что пришли рановато, но так получилось. Папа чуть замешкался, понимающе улыбнулся и показал ладонью на вход: — Прего, прего, милости просим. Я вошел, и за мной повалили остальные. Зал с побелен­ными стенами и сводчатыми потолками рассчитан был че­ловек на двести гостей. Повсюду стояли длинные дощатые столы, а справа располагалась эстрада с микрофонами и ка­скадом мощных колонок. Наша компания заняла левый от входа угол. Папа подо­шел с блокнотом и авторучкой почти сразу. — Андре, заказывай, — сказал он. — Пока гостей нет, я сам вас обслужу и скидку вам хорошую сделаю. — Затем перевел взгляд на меня: — Андрей здорово мне помог. Все эти солнечные витражи его работа. Андрей перевел слова Папы и заказал всем выпивку. Хозяин молодцевато подмигнул и, насвистывая, ушел. В ок­нах светились разноцветные кусочки стекол, сложенные в рисунки на тему моря. — Прекрасная работа, амико!
Андрей улыбнулся, с наслаждением затянулся сигаре­той, откинулся на спинку стула: — Прикинь, эта таверна существует с восемнадцатого века. Ее еще далекий предок Папы основал. Сам Папа, пред­ставь себе, здесь обслуживал Рузвельта, Черчилля, а из со­

временных — Клинтона, Горбачева и этого паразита Чубай­са… Да кто только сюда не заглядывал — от мировых политиков до известных бандитов, отдыхали тут и крутые писатели, и кинозвезды, певцы и музыканты. — А что ты его Папой зовешь? — Да, понимаешь, он мне как отец. — А-а-а. Папа принес поднос с заказом, стал аккуратно выстав­лять рюмки с коньяком и блюдца с нарезанными дольками лимона на стол. Все чокнулись и выпили. — Папа, скажи писателю, что ты обслуживал Горбачева, Клинтона, Рузвельта. кого там еще. — Да-да, Горбачев хорошо, гуд, он был здесь, Андре прав. — Горбатова ты нам особо не хвали, — послышалось со стороны, — не любим мы его. Чтобы замять неловкую ситуацию, Андрей сказал: — Папа, а можешь принести гитару? Алекс хорошо игра­ет романсы. — О, романсы давай-давай! — подхватил идею Алек­сандр. Когда-то он служил прапорщиком в Советской армии, за что и получил прозвище. Оказавшись на острове, Пра­порщик успел поработать конюхом у итальянской миллио­нерши, дворецким на вилле у кого-то богатея англичанина, а сейчас трудился строителем с Ареком и Яношем. — Да что вы, ребята, я уже сто лет не играл! — Не ломайся! Мы тут соскучились по всему русскому. Папа принес со сцены красиво инкрустированную гита­ру. Я перебирал струны, и все тихо слушали, но лица каза­лись кислыми. Папа с любопытством поглядывая, протирал рюмки у стойки. «Отцвели уж давно

Хризантемы в саду А любовь все живет В моем сердце…» — Нет, ребята, не идет песня… — Ладно, после поиграешь. — Андрей повернулся и, улыбаясь почти заискивающе, что для него вообще было нехарактерно, поймал взгляд неродного отца: — Вот если бы Папа нам изобразил что-нибудь! — Отец родной, — подхватили другие осторожно, — сваяй нам, как ты умеешь, на инструменте!
Андрей настаивал: — Ну, исключительно для гостя из Москвы!
Старик молча вытер руки о фартук, взял протянутую Андреем гитару, сел на высокий стул, подключил к гитаре электрический шнур и начал выводить столь душещипа­тельную мелодию и с таким мастерством, что у меня слезы так и брызнули из глаз. Как он играл! Как он играл! Каза­лось, гитара заменяла попеременно разные инструменты: то виолончель, то мандолину, то контрабас, а то вдруг ли­лась мелодия, похожая на звуки скрипки… Он исполнил для нас две неаполитанские песни, и все с особым чувством аплодировали. Стали прибывать посетители. Папа убрал гитару и стал давать какие-то распоряжения официантам. Потом подо­шел к нам, нагнувшись, доверительно произнес: — Сейчас мои дети будут играть для вас. Вот вы послу­шаете!
Андрей перевел и добавил: — Сам он играет теперь в исключительных случаях, только для самых дорогих гостей. Понимаешь? У тебя сей­час уровень Горбачева. Пришлось криво улыбнуться.

На маленькую сцену вышла смуглянка, чернокудрая, в красиво облегающем фигуру длинном черном платье. Двое парней со строгими красивыми лицами, больше по­хожие на телохранителей этой красавицы, чем на музыкан­тов, сели на высокие стулья по обе стороны от нее — один за электронное фоно, другой взял гитару. — Это и есть дети Папы, — сказал мне на ухо Андрей, когда музыканты стали виртуозно выводить душещипатель­ную итальянскую мелодию, а девушка запела таким нежным голосом, что у меня мурашки по телу побежали. Андрей заказал еще всем выпивку. Гитарист встал и объ­явил, что поет для Алексея, приехавшего к Андрею из Мо­сквы, и запел красивейшим тенором, а девушка и второй брат ему подпевали. Я не понимал слов, но, казалось, му­зыка сама говорила о красоте моря, щедрых южных садах, о тяжелом труде крестьянина и о любви. У Андрея закончились деньги. Он предложил скинуться на очередную порцию коньяка. Интернационалисты замя­лись, неохотно кидали на стол мелкие скомканные купюры. Я понимал, что заработки нелегалам даются нелегко, и од­новременно до меня не доходило, как можно мелочиться, слушая такую музыку!
Вынув триста из приготовленных на первое время пяти сотен евро, я положил их на стол: — Ребята, гуляем!

На пляже
На следующий день после ресторана мы с Андреем и Ареком отмокали в море и валялись на пляже. Арек рабо­ту пропустил, сказав, что ему по барабану, хозяин все равно

не выгонит, потому что у него огромный стаж. Он вообще может выходить на работу, когда захочет, ведь он один из немногих в компании Андрея, кто работает официально. Еще он рассказал, что в выходные подрабатывает тем, что возит отдыхающих на лодке в грот Аззуро. Лодка огромная, принадлежит хозяину турфирмы, и в нее помещается сразу человек пятнадцать. Пообещал как-нибудь устроить нам экскурсию.
Море и свежий воздух благотворно влияли на восста­новление наших ослабевших организмов. Однако Андрей и Арек, пошептавшись, о чем-то задумались. Потом Андрей как бы невзначай поинтересовался, не одолжу ли я ему де­нег, чтобы Арек сбегал за бутылкой. Я сказал, что у меня нет.
—   Жаль. — Арек перевернулся на спину, подставляя солнцу свой накачанный пресс.
Андрей грустно вздохнул и, достав мобильный, стал на­бирать чей-то номер. Через минут десять на пляже появил­ся Миша, полненький, улыбчивый человек, один из тех, кто вчера гулял с нами в «Маленькой рыбке». В прошлом Миха­ил работал председателем одного из колхозов в Житомир­ской области, руководил довольно обширным хозяйством.
Из пакета Миша достал бутылку водки «Кеглевич», пя­ток помидоров, соль и нарезанный хлеб. Все выпили.
—   Вот теперь хорошо, — сказал Андрей, закуривая и од­новременно закусывая помидором.
Миша после стакана откинулся на спину и тут же захра­пел.
Андрей пошел освежиться в море. Посмотрев на спяще­го Михаила, я вздохнул:
—   Вчера хорошо в таверне посидели, но бабок почти не осталось, а у меня обратный вылет в Москву только через три недели.
—   Не думай о времени, может, ты вообще не полетишь никуда.

—  Как это?
—  Так. Тут райский остров. Живи. С друзьями не пропа­дешь. — Потом вдруг как-то разом Арек погрустнел, стал чертить пивной пробкой по песку. — Знаешь, у Дрона здесь, на острове, мани вообще не держится. Он может заработать кучу на каком-нибудь заказе и прокутить эту кучу в один вечер. Что ты хочешь, грузинская кровь. А это значит, гу­лять — так гулять! Папа у него грузин, а мама русская.
—  Да я знаю.
—  Он тут недавно Луиджи, хозяину ювелирного магази­на, написал полотно маслом, вот такое огромное, получил за него полторы штуки евро и спустил их этим же вечером в одном ресторанчике, угощая всех подряд, а прихлебате­лей у Андрона много: хохлы, русские, поляки все подтяги­ваются, как только слышат, что он работу заканчивает.
—  А что на полотне-то хоть было?
—  Он сделал копию картины из здешнего кафедрально­го собора. На ней светлый ангел пронзает золотым мечом падшего ангела. Эту картину Луиджи заказал для своей ма­мы на день рождения. Луиджи — миллионер, Андрон ему и квартиру ангелочками под Рафаэля расписывал, да куда девались все эти бабки! Андрона тебе нужно увозить отсюда.
—  Ладно, пока рано.
Хозяин еще одной таверны, Жанлуиджи, зная, что Ан-дрон склонен к мотовству, выдавал ему гонорар частями, по пятьдесят евро каждый день. Тот на него ругался, требо­вал деньги за заказ, но босс ни в какую. Каждый вечер Дрону приходилось подниматься пешком по бесчисленным ступенькам на Пьяццо фуникулера, ведь полтора евро за фуникулер было заплатить жалко....
Факт безрассудного транжирства очень не нравился Ареку. Он мне потом еще не раз говорил:

—  Прикинь, может потратить несколько сотен, угощая друзей, а на фуникулере экономит. Парадокс?
—  Ладно, вы тут Дрона не особо муссируйте, — вмешал­ся проснувшийся и сильно покрасневший от загара Миша.
—  Да мы думаем, как бы ему помочь.
—  Ему уже не поможешь, он человек мира, — проурчал водочный благодетель и, перевернувшись на бок, снова за­снул.
—  Что Миша все спит?
—  Устает очень, пашет в трех местах: до обеда — на стройке, после обеда до восьми вечера моет посуду на на­бережной в ресторане, а ночью занимает пост директора туалетов на самой крутой дискотеке. Там звезды пляшут и танцуют голяком на столах.
—  Да ну, звезды голяком!
—А как же! Так они от жиру бесятся. И знаешь, там какие голливудские красотки, бывает, оголяются! Не просто кра­сотки, а миллионерши! Тетки, брат, пальчики оближешь! А Миша там смотрит за санитарным состоянием кабинок и выдает гигиеническую бумагу.
—  А что делать, — заговорил вдруг Миша, не поворачи­ваясь к нам, — семью кормить надо, я ведь вызвал на остров жену с пятилетним сыном. В Украине жить стало совсем не­возможно.
 
 
Работа
Мои деньги закончились, а на двоих Андрюхиного за­работка явно не хватало — житуха на острове обходилась дорого. Я решил, не откладывая, выходить на работу. Ан­дрей быстро договорился насчет меня с хозяином строи­тельной фирмы, в которой работали поляки и Прапорщик. Андрея на острове многие знали.

—   Я, может, и сам с тобой немного поработаю строите­лем. Знаешь, это неплохая зарядка для организма, — сказал художник.
Каждое утро в восемь часов строители-нелегалы соби­рались на маленькой площади в центральной части Капри. Главный распорядитель, он же прораб Никколо, обычно, как большинство итальянцев, задерживался, но если опаздывал рабочий, он с ним легко и навсегда расставался.
В то утро я, Андрей и Прапорщик получили разнарядку на реконструкцию виллы образца семнадцатого века, ее купила за три миллиона долларов какая-то англичанка. До виллы было идти километра полтора пешком, и все вверх, почти на тот утес, на котором располагалась резиденция Тиберия. По ходу я разглядывал окрестности: всюду на го­ре ютились богатые виллы, и дорога вилась то меж домов, то меж заборов, ограждавших обширные площади.
На строительной площадке нас уже поджидало не­сколько человек — два местных старика-строителя, Янош и Арек. Трехэтажная, без особых изысков, больше похожая на обычный особняк, вилла была окружена древним хвой-но-лиственным лесом. Она стояла на площадке, вырублен­ной в крутом склоне горы, слева от которой за краем скалы виднелись отдаленные каскады террас с заброшенным ви­ноградником, а справа находился отвесный головокружи­тельный обрыв. Где -то посредине обрыва внизу выступал серпантин дороги, и несколько выцветших черепичных крыш выглядывало из-за скалы. И уже совсем далеко внизу переливалось в солнечных лучах море, по которому вдоль острова взад и вперед сновали маленькие, средние и очень огромные яхты, отсюда казавшиеся не крупнее тех обстру­ганных щепочек, которые запускают дети в ручейках.
—   Вон тот берег, — Андрей указал рукой, — это Сорренто. А вон видишь, правее остров туманится — это остров

Нуриева, который лет пять назад выкупил Стинг. Ниже, там за серпантином, заброшенная вилла Крупа. На ней висит маленькая табличка: «Я построил эту виллу, чтобы созер­цать восходы и закаты».
—   Красиво сказано!
—   Я там жил целый месяц. Мебели там, конечно, ника­кой, устроил себе логово из подручных материалов.
—   И что так запросто можно там жить?
—   Ну как сказать, вилла огорожена, приходилось пере­лезать через забор ночью. На воротах написано, что вилла охраняется государством как памятник. Но я жил. Правда, потом по соседству поселилась команда наркоманов. При­шлось съехать. Стремно стало. Шприцы кругом, да и непри­ятно созерцать восходы и закаты в такой компании. Тогда я наткнулся на грот возле яхт-клуба, ну да я тебе про эту тему рассказывал.
—   Покажешь как-нибудь этот грот?
—   Покажу.
Пока мы любовались окружающими красотами, пришел хозяин, дававший ранее разнарядку. Он долго беседовал со стариками-строителями, водя пальцем по чертежам. К это­му времени на погрузчике подвезли мешки с цементом, пе­ском и известью. Старики дали знать мне и Прапорщику, что мы будем работать с ними, на пальцах показали, сколько и каких мешков нужно спустить вниз, сами же налегке очень уверенно отправились по вырубленным в скале ступенькам к нижней терраске, из которой планировалось сделать смо­тровую площадку. Андрей с поляком остались возле виллы дожидаться архитектора — как позже оказалось, они начали рыть котлован под запланированный бассейн.
Наш с Прапорщиком рабочий день проходил так. Один стоял возле бетономешалки, забрасывая в нее составляю­щие для раствора, а потом этот раствор в ведрах подавал старичкам, делающим по периметру площадки каменное

ограждение. Другой носил сверху от виллы глыбы сланца для кладки и двадцатипятикилограммовые мешки. На не­которых ступеньках приходилось балансировать над про­пастью. Работали с Александром попеременно, но не по­кладая рук. Время работы — с девяти до четырнадцати часов, и всего один пятнадцатиминутный перерыв, во вре­мя которого старички вытаскивали свои туески с бутербро­дами и обедали.
Старшего из наших стариков я даже прозвал Папа Карло за его трудолюбие. Если я задерживался, присев с мешком цемента на ступеньки скалы, то сразу слышал строгий окрик: «Алекс, ты где?», «Виникуа!» («Ко мне!») Потом во­обще поставили над нами надсмотрщика. Племянник хозя­ина фирмы приехал к дяде на каникулы подзаработать де­нег и целыми днями стоял над душой, грозя увольнением с работы. Я возненавидел этого мальчиша-плохиша, да и было отчего — от такой работы вены на ногах уже на вто­рой день раздулись до невероятных размеров.
Потом с разрешения хозяина мы стали периодически меняться работой с ребятами, работающими на котловане. Но и там было не легче — не переставая, киркой долбили каменную землю и вывозили ее на мусорную площадку.
Как-то в середине дня, глядя на меня изможденного, обливающегося потом, старший мастер-старик сказал Ан­дрею:
— А Алекс не привык к тяжелой работе. — И печально покачал головой.
Андрей передал мне его слова. В это время как раз по­дошел архитектор и попросил расчистить площадку для вы­борки глыб среди кустарника и деревьев. Мы с Андреем вы­звались помахать мачете. Я хотел себя реабилитировать в новых условиях труда. Но работа оказалась совсем не из легких — пыль, грязь, сучья и острые колючки рвут одежду, кора с мелкой трухой осыпается с ветвей и лезет за воротник.

Вдруг Андрей заорал, смахивая что-то с головы, закру­тился на месте. Оказалось, на него с дерева свалилась чер­ная почти метровая змея. При этом и сама змея, видимо, так испугалась, что не успела укусить художника, а поспешно уползла в кусты. Я стал работать осторожнее, присматри­вался к ветвям, боясь увидеть змею или скорпиона, которые здесь также водились, так что получил замечание за мед­лительность и от архитектора.
Впрочем, я был уж не совсем плохим работником, раз хозяин однажды предложил нам оставаться на подработку, обещая доплачивать пятнадцать евро. Мы согласились. По­сле часового перерыва нужно было делать ту же тяжелую работу еще два часа. Выгодно было то, что во второй по­ловине дня не было надсмотрщика, работа оплачивалась сдельно и мы были предоставлены сами себе. После обеда с молоком и круассанами, которые мы покупали по дороге на работу, и часового сна в тени векового леса силы вос­станавливались быстро. Не было не то чтобы никаких окри­ков надсмотрщика или властных приказов итальянских строителей, но и других звуков, кроме музыки цикад и лег­кого трепета листвы над головой. Тело отдавалось неге. Хотелось так лежать и лежать, и слушать природу.
Я подсчитал, что за месяц работы с одним выходным в неделю смогу заработать около двух тысяч евро. Эти день­ги я собирался привезти в Москву, а самое главное — хотел купить подарок для любимой Марианночки, ведь мои пи­сательские гонорары в ту пору были совсем маленькие.
 
 
Ключ к сокровищам
Первые деньги обещали дать в конце августа, а мы с Ан­дреем уже давно едва сводили концы с концами и почти забыли, что такое выпивка. Да я и не представлял себе, как

можно совмещать алкоголь с такой тяжелой работой. За­казов у Андрея не было, рисовать портреты на улице он не мог — на Капри уличному художнику не так просто получить разрешение. Перспектива виделась не очень радостная, ведь Андрей мечтал заработать деньги, чтобы обосновать­ся на острове как-то понадежнее.
Когда долбили киркой грунт под бассейн, мой друг ино­гда подшучивал, что он решит все свои финансовые про­блемы одним махом, найдя под виллой клад.
—   Клад здесь обязательно должен быть, — говорил он, пыхтя от натуги и играя мускулами обнаженного могучего торса. — Ведь этот полкан, который построил виллу, воевал в Африке, он уничтожал и грабил племена.
—   Да, — вступил в разговор Прапорщик, подкативший тележку, — племянник хозяина даже сказал, что его род и дом, похоже, прокляты африканскими магами, недаром вилла стольких хозяев поменяла.
—   Я здесь однажды ночевал и видел привидение, — ска­зал Янош, подрулив со второй тележкой. — А это значит, что кто-то здесь умер насильственной смертью.
—   Ну-ну, что за привидение? Говори! — Андрей прекра­тил долбить грунт и, опершись на длинную ручку кирки, внимательно посмотрел на Яноша.
—   Сплю я, значит, — начал поляк, — на мешках с цемен­том в большой зале и вдруг открываю глаза и вижу в про­еме сводчатой двери — там, где коридор, — свечение. За­мечаю, фигура человека движется, а сделана она как бы из воска и светится... Вначале подумал — сон. Протер глаза, помотал головой. Нет, понимаю, что не сплю. Приглядел­ся — правда, человек в военный в форме со знаками раз­личия старой итальянской армии. Лицо бледно-синее...
—   А ты что спец по знакам различия? — ухмыльнулся Арек.

—  Знаю кое-что. Слушайте дальше.
—  Офицер, значит, шапка высокая с пером на голове, мундир с золотыми позументами и огромными золотыми погонами. Хотел спросить: кто ты? — но голос сел, не могу выдавить ни слова, только сип идет из горла. Здорово я тог­да трухнул, а полковник — я теперь понимаю, что это был он, — вышел на середину зала, поколыхался, как желе, ус­мехнулся и удалился в другую дверь.
—  Вот врет! — усмехнулся прапорщик.
—  Кто я? — запетушился Янош. — Я никогда не вру!
—  Янош честный парень, он врать не будет, — подтвер­дил Андрей, снимая перчатку и стирая пот со лба. — А при­видения бывают, мне Мария, служанка Патриции Деферрари, рассказывала. Когда она в ее замке одна ночевала, привидение тоже видела.
—  Если ты такой умный, Прапорщик, — сказал обиженно Янош, — давай поспорим, что на вилле ты один не перено­чуешь.
—  Кто я?
—  Ты!
—  Мажем, что переночую!
—  На сто евро!
—         На бабки мазать пока не буду, мне надо подготовиться. —Что, пистолет пойдешь покупать, чтобы от полковни­ка отстреливаться?
—  Я ему с пистолетами могу помочь, — оскалился Ан­дрей. — У Папы в рабочем столе вот таких два здоровенных ствола лежат. Можно их потихонечку того... стырить...
—  А чегой-то Папа пистолеты в столе держит? — удивил­ся Прапорщик.
—  Мафии, говорит, боится.
—  От мафии — да, но пистолеты против привидения смешно, — ухмыльнулся Прапорщик. — Я и так переночую. Не таких голыми руками брали...

—   Э-э, ты особо не храбрись, — сказал Андрей, — я слы­шал, что полковник здесь у себя на вилле повесился, а зна­чит, привидение настоящее и, судя по всему, обладает си­лой, там ведь в африканских племенах знают, как вдохнуть силу и как ее отобрать. Это может и привидений касаться.
—   Хорошо, а мы тебя, Прапорщик, закроем и на дверях повесим вот такой амбарный замок, — нагнетал страстей Янош.
Здесь необходимо забежать вперед и сообщить читате­лю, что Прапорщик так и не собрался заночевать на вилле. Он все откладывал со дня на день, ссылался, что у него ве­чером дела. А ночью так высоко подниматься нам было лень.
Ежедневно подтрунивая над Прапорщиком, что он бо­ится привидений, а я — змей, наша бригада работала на вилле день за днем. Клад все не обнаруживался. Иногда под ударами кирки звенел металл, но это оказывался кусок ржа­вой трубы или часть какого-то инструмента. Но вдруг од­нажды, когда Арека с нами не было (он в этот день, как легал, взял отгул), под ногами Андрея провалилась земля, и он раскопал какое-то квадратное углубление. В нем мы нашли неплохо сохранившийся ларец из красного дерева. Заржавевший замок на ларце открыть не представлялось возможности. Прапорщик поддел петлю замка монтиров­кой, и она, звякнув, отлетела. В ларце мы обнаружили по­желтевшее письмо с сургучной печатью, верхний край кон­верта истлел. Посмотрев, как лежало письмо, мы заметили, что угол днища сырой и прогнивший — видимо, по шву лар­ца просочилась влага.
Осторожно подрезав ножом сургуч, Прапорщик достал сложенный пополам лист бумаги, стал бегать глазами по строчкам, но тут же передал Андрею:
—   На, ты больше в итальянском понимаешь.

—  ...загадочное сокровище племени К... — нерешитель­но прочитал художник, промямлил что-то и свернул бума­гу. — Нет, мне такой итальянский не под силу, да и письмо изрядно подпорчено, — сказал он. — Надо вечером показать Ареку.
—  Посвящать еще Арека? — посмотрел подозрительно Прапорщик.
—  Арек свой человек, могила. К тому же он бывший спецназовец, а туда кого попало не берут, — сказал Андрей.
—  Глядите, глядите, парни, — покачал головой Прапор­щик. — Еще раз подумайте. Арек-то прочитает. Но вот ска­жет ли он правду? Виллу-то эту он знает как облупленную: он в прошлом году на ней работал.
—  Арек мой друг, — заверил Андрей.
Вечером Арек переводил нам под лучом карманного фонарика письмо (минут за десять до этого электричество по каким-то магическим обстоятельствам вырубилось). Письмо было такого содержания:
 
«...лковник кавалерийских войск Его Величества короля Итал...
.... ряю свои сокровища, добытые в борьбе с дикими
африканск.
.. менами, хранить своей семье и предкам, кои поко­ятся на семе...
...бище поблизости от моей виллы. Распорядителем их я назнач...
... ерико Луинио, сына архипастыря, преданного мне
благодарн...
....ошу, которому передадут ключи от этого ларца в день совершен...
.... зарыты в сорока метрах от центральной кладбищен­ской клум.

..старым одиноким платаном, посаженным еще моим дедом в 17...
..точной стороне плато.
....зываю Фредерико быть благоразумным и пусть судь­ба будет к н...
. ее милостива, чем ко мне и моим близким.. Франческо Кавирчи 1746 г. Капри».
 
Мы сделали точную копию письма, переведя его на рус­ский и общими усилиями по смыслу восстановили текст.
«Я, полковник кавалерийских войск Его Величества ко­роля Италии, доверяю свои сокровища, добытые в борьбе с дикими африканскими племенами, хранить своей семье и предкам, кои покоятся на северо-восточном кладбище по­близости от моей виллы. Распорядителем их я назначаю Фредерико Луинио, сына архипастыря, преданного мне бла­годарного юношу, которому передадут ключи от этого ларца в день совершеннолетия. Они зарыты в двадцати метрах от центральной кладбищенской клубы под старым одиноким платаном, посаженным еще моим дедом в г. на.... восточной стороне плато.
Призываю Фредерико быть благоразумным, и пусть судьба будет к нему более милостива, чем ко мне и моим близким.
Франческо Кавирчи 1746 г. Капри».
 
Когда жил дед этого полковника, нам было не важно, а вот в каком направлении искать клад, было очень суще­ственно, потому что это направление могло быть восточное, северо-восточное или юго-восточное. Андрей сказал, что

он заметил какие-то торчащие из-под земли ровные, покры­тые мхом плиты неподалеку от площадки, которую начали расчищать от кустарника. Мы немедленно отправились на место, несмотря на поздний час, к тому же через забор лезть необходимости не было: у Прапорщика в кармане лежали ключи от ворот виллы.
Поднявшись к вилле и свернув от нее влево, мы немно­го прошли по лесу; могучие стволы и корявые ветви в ночи выглядели ужасающе. Подойдя к свалке строительных от­ходов, мы продрались к каменистому плато через густой кустарник, так как в темноте не могли обнаружить тропу, проложенную Андреем.
На каменистом плато, полукругом обрывающемся к мо­рю, никаких деревьев обнаружить не удалось, сколько не светили фонарем. Местами среди скудной травы и камней вились кусты дикого винограда... Долго шарили по площад­ке с фонарями, но виденных Андреем плит нигде не было. Правда, мы очень осторожничали в темноте и близко к краю обрыва подходить не решились, потому что местами были кулуары с осыпями, и если что, то до воды лететь и лететь.
Вернулись домой поздно ночью, усталые, и, не поужи­нав, сразу завалились спать, потому что утром нужно было выходить рано на работу.
Арек, укладываясь, шепнул мне, косясь на кровать Яноша:
—  Ага, мы сейчас вот ложимся, а Прапорщик наверняка на вилле с фонарем шарит.
—  Успокойся! — хрипловато кашлянул Андрей. — Пра­порщик свой человек, — помолчав, добавил, — притом он этих привидений, похоже, как огня боится.
—  Как знаете.
Посередине ночи я проснулся от скрипа. Я спал в про­ходе на раскладушке почти у самого выхода, и Арек крался мимо меня. Я дождался, когда он пройдет через освещен­

ный луной сад и нырнет в калитку. Я знал, куда он направ­ляется, поэтому решил на хвосте не виснуть. Арек действи­тельно пошел на виллу полковника. В лунном свете силуэт ее выглядел устрашающе. Пройдя длинный пустырь, Арек скрылся в тени деревьев, а я, повыглядывав из-за забора минут двадцать, отправился домой досыпать.
Арек прошел мимо меня в свою комнату только под утро. Утром я шепнул Андрею с улыбкой, что Арек, видимо, поджидал Прапорщика в окрестностях виллы. Андрей уко­рил меня за несерьезность и сказал, что следы поиска со­кровищ всегда легко обнаружить.
На следующий день мы работали, как никогда, с энту­зиазмом. Вот что значит иметь хороший стимул! Папа Карло удивлялся моей прыти и тому, что я даже не пытался при­сесть отдохнуть. Когда закончилась первая половина дня и на внеурочную работу остались только мы, четверо не­легалов, и Арек, мы решили как следует осмотреть плато с предполагаемыми захоронениями.
Вацлава попросили создавать видимость работы на тот случай, если появится архитектор, хозяина же и его племян­ника во второй половине дня мы вообще никогда не видели. При дневном свете Андрей быстро нашел проход в кустар­нике, который все время цеплялся за одежду, но идти было достаточно легко, потому что тропа была ровная. Потом неожиданно разверзся распадок с осыпью камней, за кото­рым открылась голая стена, выложенная из черного сланца. Мы обогнули распадок, цепляясь за кусты, чтобы не со­рваться вниз, и стали взбираться на возвышающееся впе­реди плато по слоям сланца, кое-где развороченным и пре­вращенным в глыбы.
— Вчера мы этой дорогой не шли, — сказал Прапор­щик. — Вчера мы как-то легко вышли на плато.

—   Хрен его знает, — проворчал Андрей. — Вчера мы впотьмах тыркались. Да и сейчас мы не совсем правильно пошли, надо было брать левее, чтобы распадок не обходить.
—  Вчера мы все были поддатые, — сказал я. Андрей успокоил:
—   Сейчас выйдем.
Мы поднялись на довольно просторную ровную пло­щадку, отчасти покрытую лесом и нагромождениями кам­ней, свалившихся с прилегающей к ней горы, и сразу уви­дели еще одно плато, расположенное чуть ниже и ближе к вилле, — край его выглядывал из-за леса.
—    Вот туда я вас вчера и привел, — указал рукой Андрей, и по интонации было не понять, сделал он это с умыслом или нет.
Мы остановились, не доходя нескольких метров до края обрыва. От того, что гигантская пропасть была совсем ря­дом, перехватывало дыхание. Андрей долго бродил по пло­щадке, прежде чем обнаружил то, что искал. Мы тем вре­менем искали тоже. Кругом глыбы, каменистая почва, заросшая лишайником, вьющимися растениями и низкорос­лым кустарником. Наконец Андрей воскликнул:
 
— Вот эти плиты.
Мы увидели две сильно выветренные гранитные плиты явно ручной огранки. Одна сильно завалилась назад, а у дру­гой вообще только один край торчал из-под навала камней.
—    Надписей я тут не нашел, — вздохнул Андрей уста­ло. — Представляешь, сколько лет здесь ветра, дожди — все же открыто. Надписи все постирались. Да вот камней еще с горы с годами, похоже, нападало. Где здесь центральная клумба кладбища, понять будет трудно. И платана этого конечно же нет, должно быть, давным-давно вывернуло ураганом.

—   Но, безусловно, клад был зарыт над самым обрывом, — предположил я, — пусть это будет северо-восточное, восточ­ное или юго-восточное направление, безразлично, как види­те, плато над пропастью выступает неровным полукругом.
—   Да искать тут и искать, нужен по крайней мере металлоискатель, — опять вздохнул Андрей.
—   Представляешь, какой он должен быть мощности? Везде каменная почва. А клад может быть зарыт на глубину больше метра, — сказал я.
—   Значит, искать надо так, — рубанул ладонью Прапор­щик. — Сначала нужно определить границы кладбища, а по­том от его центра отсчитать двадцать пять шагов в направ­лении северо-востока, востока и юго-востока и бить в этих местах шурфы.
В словах Прапорщика был какой-то смысл. Во всяком слу­чае, ничего лучшего в голову не приходило, за исключением того, что полюбому нужно найти хоть какой-то металлоискатель, поиском которого мы и занимались какое-то время.
Пока шел этот поиск, Прапорщик предлагал бросить ра­боту во второй половине дня, чтобы у нас было больше вре­мени на поиски клада. Однако Андрей сказал, что клад еще не факт что найдешь и синица в руках лучше, поэтому про­должать работать надо. К тому же каждое утро нужно по­казывать результаты труда архитектору. Кстати, забыл ска­зать, что края обнаруженного колодца мы осыпали в тот же час, как только вынули ларец, и таким образом замели следы.
 
 
Президентша
—   Вот найдем клад, — часто мечтательно говорил Ан­дрей, — сниму на острове подходящий дом под мастерскую, напишу ряд картин и сделаю персональную выставку, бла-­

го раскручивать меня не надо, ведь, когда Лучано, полицей­ский, организовал мне в прошлом году разрешение на ра­боту, у меня рисовались мама Альбана Пауэр, Мишель Платини, Ивана Трамп, секс-символ Италии Сабрина Ферилли, внук короля Фахда, а у маркизы Александры я вообще работал придворным художником в ее замке.
Однако возможность открыть свой салон подвернулась Андрею неожиданно с другой стороны. А дело было так. В восемь часов вечера он собрался идти за очередной полу­сотней в кабак. Получив деньги, художник завернул в «Ма­ленькую рыбку» пропустить рюмочку. Зал был полон. Ан­дрей примостился с краю занятого посетителями стола и уже опрокинул пару рюмок коньяка, подбираясь к тре­тьей, как вдруг откуда-то сбоку послышалась грузинская речь. Почти инстинктивно Андрей вскочил, поднимая рюм­ку, и воскликнул: «Гамаржоба, генацвали!» Это было почти все, что он знал, но из компании ему приветливо кивнули. Тогда он рванулся со своей рюмкой за этот стол, но тут же ему путь преградил сидящий поблизости качок в пиджаке.
Художник опешил:
—Ты чё, дай к землякам пройти!
Но мужчина, оказавшийся телохранителем, заломил ему руки. Андрей вырвался, чуть не завязалась драка. Тут подо­спел еще один дюжий телохранитель, и Андрея уже соби­рались выбросить на улицу, но в это время высокая гламур­ная дама, заседавшая в центре компании, на которую были обращены все взгляды, взмахнула рукой:
—  Не трогайте его! Пусть подойдет ко мне.
Андрея пропустили, но он уже был озлобленный, смо­трел из-под бровей. Женщина спросила:
—  Ты грузин?

—   Почти. Папа — грузин, держал сапожную мастерскую в Тбилиси, а мама — русская, врач.
—   И я родом из Тбилиси, подумать только!
Пока Андрей говорил это, он видел, как быстро меня­лось лицо этой властной женщины. Ее суровость вдруг пре­вратилась в нежность, одухотворенность и саму ласку.
—   Милости просим к нашему столу! — сказала она, и си­дящий рядом с ней мужчина мигом уступил Андрею ме­сто. — Мария, — представилась она и спросила, из какого он рода.
Андрей сказал, что он из рода Гагачури, и стал расска­зывать о своих кавказских родственниках. Она не верила своим ушам! Воскликнула: «Подумать только!» Получалось, что ее дедушка Автандил приходится троюродным дядей Давиду, дяде Андрея.
—   Господа, — вдруг торжественно провозгласила Ма­рия, хочу представить вам своего дальнего родственника Андрея Румянцева. В честь этого угощаю всех гостей шам­панским!
—   Ура! — раздались возгласы в копании и по сторонам и посыпались аплодисменты.
Мария дала указание, ее подручный подошел к метрдо­телю, и вскоре всех посетителей таверны стали обносить подносами, на которых стояли высокие бокалы с дорогим напитком.
—   Широко гуляешь, Мария, откуда такие капиталы? — поинтересовался Андрей.
—   Я, Андрей, президент одного из филиалов компании «Смирнов-водка». Во время отдыха могу себе позволить... А ты как на Капри оказался?
—   Я художник. Живу на Капри уже третий год нелега­лом, иногда хорошо зарабатываю на портретах, но пока жду

очередной пермит, предыдущее разрешение на работу дав­но закончилось.
—   А что, за портреты здесь хорошо платят?
—  Да, остров миллионеров, да и богатых туристов мно­го. Пятьдесят евро я беру за портрет, когда рисую на цен­тральной площади, на Пьяцо Фуникулера.
—   Какие дальнейшие планы? Разбогатеть на портретах?
—  Открыть салон, писать и продавать большие художе­ственные полотна.
Андрей слышал отовсюду раздавшиеся возгласы за их здоровье и прикидывал в голове, что бокал самого рядово­го шампанского здесь стоит 25 евро, а посетителей в тавер­не человек двести и все пьют шампанское. Это сколько же у нее денег, если она вот так одним махом может швырнуть пять тысяч долларов.
—Ты точно из рода Гагачури, — сказал он, — только мы можем так гулять!
В это время со сцены полились волшебные звуки грузин­ской мелодии — оказывается, дети Папы умели играть не только итальянскую классику. Вокруг Андрея народ зашеве­лился, на него бросали льстивые взгляды, яства подавались роскошные и в большом количестве. Художник посматривал на всех горделиво, взглядом доброго грузинского князя.
—  Извините, Мария, я ответную поставить не могу, в кармане не хрустит, но я хочу спеть для вас песню, мои друзья, дети Папы, мне подыграют.
Мария проводила его взглядом до сцены. Андрей о чем-то переговорил с музыкантами и запел хрипловато «Сули-ко». Зал стал подпевать и в конце песни зааплодировал. После этого Мария снова угощала всех в зале шампанским.
—  Кстати, Андрей, — сказала она, в очередной раз сбли­зив со своим родственничком бокалы, — давай-ка ты, друг, завтра приходи в эту таверну часам к восьми. Поговорим

о том, как тебе открыть художественный салон и мастер­скую. Финансово я тебе помогу, все ж не чужой человек тебе.
—   Правда, поможешь? — Андрей улыбнулся ошалело.
—   Конечно!
Художник замолчал, задумался.
—   А можно я прихвачу своего друга? Он писатель, из Москвы, неделю уже гостит у меня.
—   Писатель? Как интересно! Конечно, бери его с собой.
* * *
Об этом своем похождении Андрей рассказывал мне, когда под утро вернулся домой. Только-только за проливом над горной Италией забрезжил рассвет, проникая через толстые ржавые прутья маленького окошка ко мне в комна­ту. Андрей вошел с улицы, не закрыв дверь, впуская свежий морской воздух, сел у меня в ногах на раскладушку, бодрый, веселый. Давно не стриженная его борода топорщилась. От него пахло спиртным, и весь он пропах сигаретным дымом. Настроение у художника было говорливое. А мне так хоте­лось спать.
—   Леха, кого я сегодня встретил! — Друг тряс меня за плечо, стараясь разбудить, но я был так измучен работой, что даже под утро лежал, словно прижатый гирями.
Сквозь нарушенную сладость сна слушал я восторжен­ный рассказ о необычной встрече в таверне у Папы, о том, что красивая женщина, президент компании «Смирнов-вод­ка», приглашает нас обоих завтра на ужин.
—   Леха, она хочет открыть для меня салон на Капри. И тебе тоже с ней надо обязательно познакомиться. Завтра вечером идем в «Маленькую рыбку».
—   Андрюха, — я усилием воли взглянул на часы, — ло­жись спать, до работы осталось всего два часа. А то сил со­всем не будет.

—   Нам, грузинам. мы можем засосать хоть цистерну вина и обойтись без сна!
Я разлепил один глаз и смотрел на его хмельное, воз­бужденное лицо и блестящие, какие-то очумелые глаза.
Он как-то по-детски захихикал своей шутке, затем встал и, поправляя на мне одеяло, сказал:
—     Ты отдыхай, а я встречу восход на терраске, все равно теперь не засну.
На удивление, Андрей весь день работал с удвоенной энергией. После основной работы он, правда, прилег под тенистой стеной виллы, и на послеобеденную работу мы его добудиться не смогли.
Вечером Арек, Янош, Андрей и я ужинали на террасе виллы. В центре большого стола стояла кастрюля салата, а в ней порубленная капуста, красный перец и консерви­рованный тунец, все полито оливковым маслом и переме­шано. Это был наиболее бюджетный и, как нам казалось, полезный вариант питания. Красное вино у нас не перево­дилось. Обычно мы покупали в местном магазине пятили­тровую бутыль с ручкой довольно приличного пойла всего за пять евро.
—   Скоро восемь, пора идти в ресторан к президентше, Андрей, — сказал я, пользуясь моментом пока Арек и Янош отлучились.
Лицо Андрея, и без того кислое от бессонницы, еще больше скривилось.
—   Знаешь, я передумал. У нас, грузинов, как-то не при­нято гулять за счет женщины, а мы-то ей поляну накрыть не сможем.
—А зачем накрывать, сама накроет, у нее бабла до фига!
—   Я ж тебе сказал, не принято у нас так...
—   Да ты что, Андрюха, это же шанс... шанс понимаешь!? Такое бывает один раз в жизни! Много у тебя таких спон­соров?

—   Да я постоянно с этими миллионерами пересекаюсь.
—   Андрюха, здесь другое дело, она тебе дальняя род­ственница, поэтому обязательно поможет. Это шанс, кото­рый сделает тебя знаменитым на весь мир художником! Не упускай его!
—   Нет, ты иди, если хочешь, а я не пойду. Я человек ми­ра! Не мое это — быть под пятой у женщины!
Он закурил и вышел в сад, где, прислонившись к старой оливе, стал пристально всматриваться в дальний, светя­щийся огнями берег Неаполя.
—   Может, подумаешь?
—   Нет, я лучше клад искать буду.
 
 
На дискотеке у Гвидо
Вечером Андрей ходил получать очередные пятьдесят евро и встретил в городе Симона по прозвищу Длиннобо­родый. Это был его собрат художник, бородатый грек, за­рабатывающий на морских пейзажах. Андрея он знал еще по его прошлым приездам на Капри. Симон сказал, что ему дали разрешение на организацию выставки и он вот уже вторую неделю продает свои работы возле дискотеки Гвидо.
—   Я закинул удочку одному знакомому греку на счет металлоискателя, — рассказывал мне Андрей, вернувшись из города, когда я уже почти засыпал на своей раскладушке.
—   Ну и как?
—   Обещал достать.
—   Да ну! — встрепенулся я и даже привстал на локте. — С металлоискателем совсем другое дело искать клад!
—   Я сказал Длиннобородому, что у меня почетный гость из Москвы, и завтра он пригласил нас на свою выставку. Пойдем?

—   А ты опять не передумаешь, как с президентшей?
—   Да ты чё сравниваешь? — Андрей сделал вид, что оби­делся. — С бабами я вообще дела вести не люблю.
—   Пойдем, конечно. А грек не поинтересовался, зачем нам металлоискатель?
—   Не боись, этому греку наши сокровища не нужны. — И, увидев мой недоверчивый взгляд, добавил: — Я ему ни­чего не сказал о кладе.
—   Ладно , главное бы , ребята держали тайну.
—   Значит, говоришь, его выставка возле дискотеки Гвидо?
—   Да.
—   А ты что, Гвидо лично знаешь?
—   Знаю. Это богатейший итальянец. Он любит позаго­рать на пляже рядом с моим местом, ну там, куда Миша вод­ку приносил. Я его знаю еще с тех времен, когда жил в гро­те за Марина Гранде. Он по вечерам любил приходить на Пьяцо Фуникулера посмотреть, как я портреты рисую. Между прочим, меценат и коллекционер картин, благово­лит к разного рода искусствам, да и сам он виртуозно игра­ет на гитаре. Часто выступает с программой в собственном ресторане.
На следующий день после работы, наскоро перекусив приготовленным салатом, мы с Андреем отправились к гре­ку. По пути встретили Арека, который сказал, что он позна­комился с новой девчонкой и, скорее всего, дома ночевать не будет, а будет заниматься с ней любовью на горе, в одном ему известном месте.
—   Уж не на полковничьей ли вилле он собрался девчон­ку матросить? — подозрительно хмыкнул Андрей, когда Арек ушел.
—   Хочешь проверить? — улыбнулся я.
—   Да нет.

В это время на Андрюхин мобильник позвонил Прапор­щик. После короткого разговора Андрей сообщил:
—  Прапорщик сказал, что примкнет к нам возле диско­теки Гвидо.
Следом раздался еще один звонок. Прислушиваясь к голосу в трубке, Андрей вдруг рас­плылся в улыбке:
—  О, Мартин, салюто! Правда? Интересно, интересно! Я тебя сто лет не видел! Зайдем, зайдем, мы как раз сейчас по пути идем с другом. — Андрей убрал трубку и интригу­юще прищурился: — Знаешь, куда мы сейчас заглянем?
—Откуда мне знать. У тебя здесь все так непредска­зуемо.
—  Пойдем бухать к Шумахеру!
—  Как это? К тому самому знаменитому автогонщику?!
—  Да! Да! Он сейчас у Мартина в ресторане гуляет.
—  А кто такой Мартин?
—  Мой друг, молодой паренек, югослав! — В предчув­ствии выпивки Андрей расправил крылья. — За столом мы с ним, конечно, сидеть не будем, потому что Шумахера я еще не рисовал, но Мартин нам нальет из шумахерской бутылки вискаря и принесет.
—  Хочешь приобщиться к знаменитости?
—  Нет, просто надо размяться перед дискотекой. — И Андрей радостно потер руки.
—  А к греку не опоздаем? — на всякий случай поинтере­совался я.
—  Как пойдет. Никогда ничего не планируй. — И, посмо­трев на меня, уже более мягко добавил: — Не боись, не опоздаем, и металлоискатель у нас будет, все у нас будет! — Андрея прям лихорадило, когда он узнал о пятилитровой

бутылке вискаря, которая, как сказал Мартин, стоит на ла­фете рядом со столом знаменитости и из которой Шумахер угощает посетителей ресторана. — Не боись!
* * *
Одноэтажный ресторан с большой открытой верандой был весь увит плющами и располагался возле каскадно под­нимающейся в гору пешеходной дорожки. Заглянув на ве­ранду, Андрей вышел оттуда с худеньким молодым офици­антом в очках, сильно похожим на студента:
—    Познакомься, Мартин, это Алекс. Мы пожали друг другу руки.
 
—   Я много слышал о вас от Андрея, интересная у вас жизнь, много путешествуете, пишете книги.
—   Многие путешествия состоялись благодаря Андрею.
—   Вы извините, долго с вами стоять не могу. Вы тут на камне посидите, — он показал на огромный валун возле цветущего белыми цветочками кустарника, — а я вам хоро­шего вискаря вынесу.
Мартин ушел и вскоре принес на подносе два хрустальных бокала, наполненных до краев янтарным напитком. Мы с Ан­дреем чокнулись, занюхали дорогой напиток нежными розо­выми цветочками с кустарника. Виски с тонким, едва уловимым дубовым ароматом был действительно потрясающий! Торо­питься не хотелось, но Андрей осушил бокал довольно быстро.
—   Извините, больше принести не смогу. И мне пора ра­ботать.
Прощаясь с нами, Мартин бросил едва уловимый взгляд по сторонам:
—   Все работаешь... Для меня у тебя когда-нибудь най­дется время? Просто посидеть, поговорить. Помнишь, как тогда встречали закаты на вилле Крупа?
—   Конечно помню.

—   Давай договоримся на конкретный день.
—   Не знаю, если только через воскресенье. У меня ведь всего один выходной. А в это воскресенье надо подменить напарника.
—   О'кей!
Мы пошли по дороге вниз.
—   Вот такой парень! — Андрей поднял большой палец кверху. — Всегда выручит, если надо. Его бы в долю взять по кладу. Он нам много чем может помочь в этом деле.
—   Не знаю, смотри сам...
* * *
Выставку Симон организовал под открытым небом. Ра­боты он разместил на временных щитовых конструкциях, установленных по обеим сторонам выложенной брусчаткой аллеи, которая вела к дискотеке Гвидо. Вечером здесь лю­била дефилировать богатая публика, отсюда с огороженной площадки был хороший вид на море, на огни Неаполитан­ского залива.
Грек своими выразительными глазами, длинной седой бородой и не менее длинными седыми волосами походил на старца. Он встретил Андрея с распростертыми объятия­ми. Андрей представил меня, достал из пакета предусмо­трительно захваченную с собой бутылку мартини, Симон тут же организовал небольшой столик, выложил простую закуску — кусок сыра, порезав его довольно грубо расклад­ным ножом. Пили из пластиковых стаканчиков. Андрей го­ворил с греком на английским о московской жизни, о Гре­ции. И я вставил пару слов, вспоминая, как в 1998 году куролесил с греками в Афинах:
—   Молодой тогда был, в такие переплеты попадал... Гре -ческие фашисты, проститутки, трансвеститы — в ту пору там

много всего такого было. Но ты не подумай, пидарасов я не люблю, а к проституткам отношусь с состраданием. Гадко все это... Зато запомнились мне места силы в Греции. И од­но из них — древний олимпийский стадион.
Симон, слушая мой короткий рассказ, опечалился, ведь он давно не был на родине.
—   Ну ладно, — встрепенулся грек, — это все лирика. Те­перь о деле. Насчет металлоискателя я договорился. При­ходите сюда послезавтра вечером. Он будет у меня.
—   Сколько за аренду? — осторожно спросил Андрей.
—   Андрей, ты мой друг. Какие деньги? Попользуешься и вернешь.
Между тем появился Прапорщик.
—   Слушайте, — сказал он, присаживаясь на корточки рядом с нашей скамейкой. — Я тут позвонил Мише, попро­сил, чтобы он нас провел на дискотеку. Он обещал. Писате­лю же надо показать самые интересные места.
—   Я Гвидо, конечно, знаю, — оправдывался Андрей, — но мне неудобно просить за всех. Мише проще провести.
—   Не переживай, Дрон, все будет о''кей! — Прапорщик потрепал друга по плечу.
—   Ну, тогда звони ему.
—  О'кей, звоню. Прапорщик вынул мобильник. Через минуту он сообщил:
—   Все хорошо, пошли.
Перед входом на дискотеку толпился разодетый гламур­ный люд. Миша, начищенный до лоска, в черном костюме, при галстуке, встретил нас у административного входа, где тоже стояла охрана. Нас беспрепятственно пропустили. Мы пошли по коридору.
—  А знаешь, сколько билет сюда стоит? — Прапорщик повернул ко мне свое довольное лицо.

—   Откуда мне знать.
—   Пятьдесят евро за человека. Считай, мы сэкономили сто пятьдесят.
—   И что же здесь за дискотека такая? — удивился я.
—   Посмотришь. Ничего особенного, Гвидо сегодня бу­дет играть на гитаре, а телки от него тащатся. Его раскрут­ка почти всегда заканчивается тем, что гламурные чики за­прыгивают на столы и заголяются.
—   Как заголяются?
—Так. Иногда настолько увлекаются со стриптизом, что остаются в чем мать родила!
—   Прикольно. Блин, но завтра ж на работу...
—   Да, тяжеловато придется, дискотека только в один­надцать начинается.
—   Вот сюда садитесь. — Миша указал на столик за ко­лонной, из-за которой сцена была видна плохо. — Я вам сейчас что-нибудь принесу.
—Ты нам воды хотя бы принеси, тут гулять у нас лавэ не хватит.
—   Не беспокойся, я все знаю.
Я рассматривал помещение. Оно было в форме амфите­атра с низким потолком и однотонно покрашенными в бе­жевый цвет стенами. Из-за тусклых светильников все каза­лось довольно сереньким, но просторным. Множество столов стояло по окружностям от периферии к сцене ров­ными полукруглыми рядами.
Заиграл ансамбль из трех музыкантов — две гитары и фоно, так, какую-то итальянскую попсу, несколько чело­век стали танцевать у сцены. Потом ансамбль сменил Гвидо. С длинными волосами, в темных очках, чем-то напоминал Элтона Джонсона. Под Гвидо подвалило больше народа, но я не понимал, что в его музыке выдающегося, хотя играл он

на электрогитаре виртуозно. Вообще ничего особенного в этой дискотеке не было, по крайней мере пока.
Подошел Миша, принес бутылку минеральной и, налив немного по фужерам, улыбнулся:
—   Это водка. Гуляйте. Я на службу.
—   Э-э, Миша, а воды?
Но Миши и след простыл.
—   Придется без воды и без закуся, — вздохнул Андрей и выпил одним махом.
После водки стало еще грустнее, и пить захотелось сильнее, но мы упорно продолжали пялиться на сцену и на публику, которая потягивала дорогое шампанское, обжи­ралась устрицами и лобстерами.
—   Не, ребята, я не буду ждать полночного раздевания голливудских телок, — сказал я спустя какое-то время, — меня уже в сон клонит.
—  Ладно, — махнул рукой Андрей, — пойдем. Мы все трое поднялись и вышли.
 
 
В тайну клада посвящается Симон
Следующий день мы работали в обычном порядке: двадцатипятикилограммовые мешки и не менее весомые камни перемещали по склону так же стоически, как и всегда. Во второй половине дня, оставив на стройке Яноша, чтобы он в случае чего мог бы предупредить нас звонком с мо­бильного о приходе непрошеных гостей, мы снова отпра­вились исследовать площадку над обрывом. На этот раз, вырывая руками и кромсая лопатой стелющуюся траву и низкорослый кустарник, нам удалось немного расчистить проходы между камней, напоминающих остатки древних плит, и вычислить, как проходила северо-восточная клад­

бищенская аллея. Расчисткой этой аллеи мы занимались два дня, соблюдая полную конспирацию. Еще неделя ушла на вычисления пути прохождения остальных двух аллей. И, несмотря на этот титанический труд, нам пока не удавалось понять, где находится клад. Я видел, что ребята уже устали, изрядно нервничают и вот-вот могут сорваться и запить горькую. Но выхода не было, оставалось только ждать до­ставки металлоискателя.
И вот однажды Андрей сказал, что грек назначил встре­чу в десять вечера возле Дома-музея Максима Горького. Чтобы не расслаблять выпивкой своих компаньонов, мы решили с Андреем провести пару часов перед встречей воз­ле обрыва. Там, сверху, открывался красивый вид на море, на Сорренто и остров Нуриева. И притом место притягива­ло своей историей: здесь любил созерцать дали вождь рос­сийского пролетариата Владимир Ленин.
Мы расположились на скамейке под соснами неподале­ку от белой стелы, которая имела треугольное сечение и в средней части кусок ее был повернут слегка по оси. Таким образом, белые вытянутые пирамидки как бы взгромозди­лись друг над другом, и на средней из них был высечено лицо вождя с надписью ниже «A LENIN CAPRI». Почему А, а не В, нам было непонятно. Но мы это недопонимание быстро стерли стаканчиком-другим прихваченного с собой мартини.
Накануне этого дня мы, по обыкновению, курили на тер­раске виллы. Узнав, что встреча с греком будет возле музея Горького, я спросил у Андрея, знает ли он что-нибудь о жиз­ни пролетарского писателя на Капри. И он мне стал что-то в общих чертах рассказывать, но поскольку сам он не очень интересовался литературой и историей, то быстро как-то утих. В конце концов устав от моих расспросов, он ушел в комнату и вернулся с книгой в руках.

— Вот полистай, я тут достал по случаю.
Книга, написана на итальянском, была хорошо проил­люстрирована черно-белыми фотоснимками. Называлась она «Горький на Капри». По тем временам, когда в России народ бедствовал от голода и вскоре должна была начаться Великая Октябрьская революция, Горький буквально купал­ся в итальянской роскоши. По крайней мере, так показалось мне: роскошная вилла, на террасах которой он фотографи­ровался с гостями, прогулки по экзотической средиземно­морской природе, купание в море; думаю, и не дурные обе­ды он давал своим гостям! Что ж, у писателя тогда были огромные гонорары, печатались его произведения по всему миру. И на Капри было написано глобальное произведение о бедах и чаяниях трудового народа «Мать». Впрочем, на­верное, в других условиях, в условиях суеты и разрухи, пи­сать великие произведения бывает почти невозможно.
Кстати, несколько фотографий было прелюбопытней­ших. Так, на одной из них Горький сидел на веранде виллы в окружении знаменитостей. Здесь были Куприн, Бунин, Луначарский и Ленин, которому Луначарский состроил над головой двумя пальцами рожки. Оказывается, и великим не чужды были забавы. Впрочем, рожки уже и на какую-то другую мысль наводят.
Мартини в бутылке заканчивалось, не хотелось никуда идти. Вот так бы сидеть и смотреть, смотреть вдаль. Но под­ходило время встречи с греком.
На площадь перед музеем Симон подкатил на своем стареньком «форде», в который он непонятно как помещал­ся своей огромной, упитанной фигурой. Пожав нам руки, он достал из багажника сложенный металлоискатель, сослал­ся на большое количество дел и уехал.
Однако на следующий день он позвонил и сказал, чтобы мы с Андреем приходили вечером на Пьяцца Фуникулера.

Встречу назначил в кафе. И вот в тот день, когда мы втроем потягивали из изящных чашек кофе, поглядывая на сную­щих по старинной брусчатке прохожих и на не менее ста­ринные дома, Симон, нагнувшись к Андрею, сказал:
—   Я тут у одного местного долгожителя выяснил, что на северо-восточной окраине кладбища действительно над обрывом рос когда-то платан. Старик помнил его еще по детству, они с ребятишками любили играть в прятки на этом кладбище. Но потом, как он утверждает, случился обвал и платан упал в море.
—   Значит, сокровища нужно искать под обрывом в мо­ре, — округлил глаза Андрей.
А я нахмурил брови и толкнул Андрея под столом ногой: мол, на фига всему острову про клад рассказываешь, сами бы разобрались.
Андрей, словно прочитав мои мысли, повернулся ко мне:
—  Не боись, Симон свой чел, никому не скажет. Симон что-то залепетал синими губами, сложил руки
лодочкой, как при молитве, но я так и не понял, что он мне сказал. Во всяком случае, глаза его казались честными.
 
 
Поиски сокровищ с катера
Итак, знающих о кладе стало на одного человека больше. Вечером мы с поляками, как обычно, совместно отужинали и потом сидели за бокалами красного вина на веранде вил­лы, покуривая и обсуждая, как вести поиски клада дальше. Чуть позже подтянулся Прапорщик, наиболее активный член нашей поисковой команды. Он принес в свертке тонко на­резанный хамон, который ему для Андрея передал Мартин. Мы угощались изысканным угощением, а Прапорщик больше

налегал на вино и все нахваливал вид, который открывался с нашей виллы на далекий туманный Везувий. Потом он стал толкать идею, что нужно будет скидываться с первой строи­тельной зарплаты на покупку или аренду аквалангов для исследования дна под скалами. Все вроде бы согласились, но выходила одна загвоздочка: нужно было иметь разреше­ние на поиск сокровищ, а его нам навряд ли кто бы дал.
—   Разрешение-то выправить, может быть, и можно, — нарушил наступившую тишину Андрей, — но как это сде­лать, чтобы никто не знал? Появятся конкуренты, искать сокровища спокойно не дадут. Еще нужно учесть, что на­верняка руки итальянской мафии тянутся и на Капри. Не­даром Папа в столе держит два револьвера...
—   Да, — вздохнул Прапорщик, — мафия узнает, нас к по­искам сокровищ не подпустят.
—   Ладно, руки раньше времени опускать, — сказал Арек. — Мы пока без аквалангов обследуем дно под скалами.
—   Во, Арек, ты же можешь взять катер? — встрепенулся Прапорщик.
—   Ну, могу.
Все знали, что поляк по субботам и воскресеньям, когда идет наплыв туристов, подрабатывает у одного владельца ка­теров рулевым, он набирает желающих и возит их на экскурсию в гротта Адзурра (переводится как Голубой грот), находящий­ся на северной стороне острова. Как рассказывал Арек, в гроте действительно есть на что посмотреть. Его длина пятьдесят шесть метров, ширина — тридцать, высота свода над уровнем воды — пятнадцать метров, высота входа — метр тридцать. Попасть в грот можно только со стороны моря через этот един­ственный вход. Дно грота затоплено морем, из-за чего про­никающие сверху лучи придают воде неповторимый лазоревый цвет. Красота этого природного памятника была описана еще немецким поэтом и живописцем Августом Копишем. С его по­

дачи грот стал одной из самых популярных достопримечатель­ностей Капри. Однако данная водяная пещера была известна еще римлянам, здесь когда-то обнаружили римские статуи.
* * *
Я всегда относился к обещаниям поляков с осторожно­стью, с недоверием, что ли: были времена, когда имел с ни­ми коммерческие дела. Но Арек заслуживал доверия. На­кануне выходных он объявил, что в субботу работает с туристами, а в воскресенье отвезет нас на предваритель­ный осмотр прибрежной акватории под скалами.
В воскресенье с раннего утра мы ожидали Арека на цен­тральной набережной, куда он должен был подплыть на ка­тере. Однако к назначенному времени он не явился, и не было от него ни звонка, ни весточки. Прапорщик с Андреем стали нервничать, обзывать Арека всякими нехорошими сло­вами, но в последний момент, когда мы уже собрались ухо­дить, Андрей вдруг заприметил входящий в створ дальних каменных молов катер. Зайдя в порт, он круто заложил вираж и направился в нашу сторону. Вскоре мы разглядели смуглое скуластое лицо с короткой чернявой бородкой. Это был Арек.
—Ты где пропадал? — возмущенно спросил Андрей.
—   Бензина не было, ездил заправляться.
—   Мы тут уж все издергались, стоим как три тополя на Плющихе.
—   А что тут дергаться, я если обещал, то приеду.
—   Слушай, Прапорщик, мы взяли два пузыря мартини, этого будет мало. Возьми вот деньги, сгоняй еще в магаз за водкой. Думаю, надо будет две взять. — Андрей протянул купюры.
—   Да с таким запасом бухла мы, конечно, поныряем... — хмыкнул я скептически.

—   Не боись, — сказал Арек, — я ныряю в любом состоя­нии на десять метров в глубину, а без бухла могу и глубже.
—   Вот именно, — снова проворчал я недовольно.
Вскоре погрузка кое-какого снаряжения, еды и алкого­ля была закончена, и мы, обдуваемые ветром и сопровожда­емые криком чаек, помчались к заветному месту.
По моему воображению, если смотреть на Карту Капри, то правая часть этого острова напоминает собаку, что-то вроде скотч-терьера. Арек довольно быстро сориентиро­вался по карте и, обогнув большой отрог острова — голову «собаки», оказался возле ее носа.
—   Это где -то здесь, — проговорил он, внимательно раз­глядывая скалы над головой и сравнивая местность с обо­значениями карты.
Затем Арек бросил якорь.
—   Уже пора промочить горло — жажда мучит, — сказал Прапорщик, подползая к лючку трюма и вытягивая оттуда запотевшую бутылку мартини.
Андрей проворно распаковал завернутые в целлофан стопкой пластиковые стаканчики, при этом он не преминул сказать свой любимый стишок из Омара Хайяма:
—   Вино не утоляет жажды, я пробовал его однажды.
—   А я не буду пить, — сказал я твердо. — Сначала дело.
—   Значит, к тебе доверия нет, — скривил рот и посмо­трел на меня как-то значительно Арек.
—   Да нет, к писателю доверие есть, — заступился за ме­ня Андрей, — но выпить тебе, Лехандро, все равно при­дется.
Он протянул мне стакан с мартини, и я выпил.
—   Вот, это же легкий напиток! Только ты поторопился. Нужно чокнуться, чтобы дело правильно пошло. — И он стал наливать мне второй стакан.
Все соединили стаканы и выпили.

—   Ну, теперь за дело, — сказал Арек. — Сейчас я отпущу основной якорь, а потом подгребу ближе к скалам и опущу в воду второй. На растяжках якорей катер будет стоять прочно, и волны нам не страшны.
Пока мы шебаршились, боясь, чтобы закуска и пласти­ковые стаканы не улетели в воду (бутылку Андрей держал крепко в обнимку), Арек все сделал как надо, потом снял брюки, оставшись в одних плавках, надел маску и ласты и лихо нырнул в воду с борта. Мы наблюдали, как его муску­листое тело, обвиваемое многочисленными пузырьками воздуха, постепенно уходит на глубину — в прозрачной воде это было видно хорошо. Но когда он ушел еще глубже, мы его потеряли из виду. Поверхность воды, бликующая обла­ками и солнечным светом, скрывала придонную картину.
Арека долго не было — наверное, минуты две. Мы на­чали уже волноваться, когда Прапорщик воскликнул:
—   Вон он, я его вижу, поднимается!
Я присмотрелся к воде и увидел, как Арек довольно мед­ленно всплывает в стороне от лодки. Вынырнув из воды, поляк резко стянул маску и долго не мог надышаться воз­духом. Наконец он произнес:
—   Глубина под лодкой метров двенадцать, ближе к ска­лам идет резкое уменьшение глубины. Я еще поныряю, под самым берегом большие навалы глыб, возможно, здесь и был обвал. Никаких деревьев я там, естественно, не увидел.
—   Как же ты их увидишь, триста лет прошло.
—   Да в морской воде и дерево хорошо сохраняется, — сказал Андрей, не торопясь убирать бутылку. — Ладно, еще по стаканчику и в воду?
—   Да ты, Андрюха, оставайся, кто-то должен сторожить катер, а мы поныряем, — сказал Янош, который едва пригублял мартини и оставался совершенно трезвый.

Он прыгнул в воду вторым после Арека, надев второй комплект имеющегося у нас подводного снаряжения. Хотя без маски под водой делать было нечего, мы с Прапорщи­ком решили тоже понырять. Потом вдруг Андрей спохва­тился и сказал, что в сумке у него лежат очки для плавания:
—   Я их на пляже нашел, вот и пригодились.
—   Давай их сюда, — сказал я и, взяв очки, нырнул в воду. Я видел, что подо мной очень большая глубина, а мой
рекорд ныряния был всего восемь метров, и то это было в далекой молодости в Крыму. Поэтому я поплыл под самые скалы, ушел немного западнее и там, почти не видимый за утесом, стал нырять. На дне под скалами на глубине метра три с половиной — четыре, уходя под откос, лежала огром­ная груда камней разного размера и формы. Они были бело-серого и черного с зеленым цвета, и местами их покрывали водоросли. Стайки мелких рыбок иногда проплывали мимо, а в одном месте я увидел, как из-под камня выглядывает змееподобная зубастая голова мурены. Однако мое обсле­дование дна у берега ничего не дало — не видно было ни каких признаков клада.
Устав от ныряний, я вернулся к Андрею. Прапорщик уже был на борту катера. Растянувшись на скамье, он загорал.
—  На вот, — Андрей протянул мне стакан с мартини. — Ну что там, что там на дне?
—  Камни сплошные.
—  А где Арек с Яношем?
—  Ныряют, сейчас вон туда за скалу поплыли.
—  Молодцы ребята, здоровья много, не все пропили!
—  Да Ареку вообще все нипочем, у него здоровье лоша­диное! — услышав наш разговор, отозвался Прапорщик.
Вскоре подплыл Арек. Не забираясь на борт, он расска­зал, что ни хрена на дне под скалами нет — камни и кое-какой строительный мусор.

—  Я все пронырял вдоль скал, где глубина не такая уж большая. Ладно, открывай водяру, скучно.
—  Прапорщик, а ты что там, отказываешься от выпив­ки? — повернулся к нему Андрей.
—  Неохота.
—  Заболел, что ль?
—  Нет, я думаю еще понырять. Арек, дай маску и ласты.
—  На, возьми.
Прапорщик надел снаряжение и прыгнул с борта, создав на несколько секунд красивый лазурный столб из мелких пузырьков воздуха.
Андрей помыл в морской воде помидоры, нарезал сыр, хлеб, разлил по стаканам.
—  Да, тут без аквалангов не обойтись, — сказал он.
—  А с аквалангами привлечем внимание, если слишком часто будем здесь нырять, — выразил свое мнение и я.
—  Ни хрена из этой затеи не выйдет, надо кого-то из крупных спонсоров привлекать, — заикнулся Янош.
—  А на кой мы им нужны, если узнают о кладе, сами бу­дут искать, наймут профессиональных аквалангистов, — сказал Арек.
—  Тут надо с кем-то из местных высокопоставленных осторожно перетереть, — заключил Андрей. — Может, с мэ­ром Капри, я его портрет рисовал. Потом есть еще Лучано, полицейский, который мне в том году разрешение на рабо­ту делал. Хороший, кстати, человек и тоже любит понырять.
—  Вот копу точно не говори. — Арек поставил стакан и растянулся на палубе.
В это время что-то всплеснулось в стороне. Я повернул голову на звук.
—  Эге, хлопцы, смотрите, что я нашел, — послышался голос Прапорщика.

Он что-то показывал нам издалека, плавая на воде. Я не сразу понял, что у него в руке был выточенный, из мрамора факел, а точнее, рука, держащая факел, почти как у статуи Свободы. Ребята повскакивали, пытаясь разглядеть, с чем это к нам плывет Прапорщик.
Когда он подплыл и положил на борт находку, мы почти в один голос спросили:
—  Ого, что это?
—  Обломок руки какой-то статуи.
—  Статуи Свободы? — удивился Арек.
—  Ага, только в миниатюре, — отдувался у борта устав­ший Прапорщик. — Похоже, это часть какой-то скульптуры со старого кладбища.
—  Значит, правильно ищем.
—  Возможно. Факел нашел ближе к тому краю. — И Пра­порщик показал вправо, туда, где вырисовалась в отвесных скалах небольшая бухта.
—  А может, эта рука с могилы самого полковника? — вы­разил свое мнение Андрей. — Ведь он как бы, образно го­воря, нес свет из Европы в африканские племена...
—  Да, нес, он их там мочил по-черному со своими сол­датами и от того богатства нажил, а потом за свои грехи расплатился, когда повесился, — сказал Янош.
—  А отчего он повесился?
—  А кто ж его знает, не от хорошей жизни.
—   В общем, так, — подвел итоги беседы Андрей, — на сегодня хватит нырять, поехали отдыхать, Леха вон удочки прихватил. Арек, ты знаешь, где здесь находятся клевые места?
—   Насчет рыбы я тебе точно не скажу, а вот к красивым скалам отвезу вас. — Повеселев, Арек включил мотор. — Поехали к Фаральони!

Рыбалка у Фаральони
Катер шел на большой скорости. Ветер снова трепал наши волосы и одежду. Мы были счастливы оттого, что по­иски не совсем закончились безрезультатно. Мы вообще были счастливы морем, движением, целью и тем, что у нас дружная, сплоченная компания. Теперь Андрей передаст руку с Факелом Симону, и тот через знакомого долгожителя попробует получше восстановить картину обрушившегося в море кладбища. Море спрятало все следы, но что-то оста­лось, и нужно продолжать поиски, нужно только почетче определиться с акваторией и глубиной.
Вот и скалы Фаральони. Эти три скалы торчат из моря на некотором расстоянии от высоких скалистых берегов Капри. В одной скале были ворота, проход для небольших катеров, и мы поначалу пару раз прошли через него. Наконец, нахо­дившись вокруг скал, Арек бросил якорь. Я достал спиннинг, наживил на крючок поводка кусочек свежей кильки (не­сколько рыбок я купил еще накануне в продуктовом магази­не) и посредством грузила опустил наживку на дно. Ребята продолжали поглощать с большим аппетитом водку и мар­тини, а мне оставалось только удивляться сколько в них мо­жет влезть. Мне уже стало нехорошо и от того небольшого количества мартини. К тому же катер возле Фаральони силь­но раскачивало на волнах. Ребята меня все уговаривали вы­пить, бухло якобы убирает тошноту при качке, но я на их тему не повелся, тоже ведь бывал в разных переделках. При­ходилось и через девятибалльные шторма проходить.
Но рыба клевать не хотела, и как-то становилось немно­го томительно, несмотря на всю эту красоту. Фаральони довольно популярны у водных туристов. Иногда мимо нас проплывали небольшие корабли с высыпавшими на борт пассажирами и проносились быстроходные яхты. Алкоголь

и жаркое солнце разгорячили наши тела, и все, кроме Ан­дрея, снова стали купаться. Вода была ласковая, зеленова­то-голубая, и солнечные лучи глубоко пронизывали ее, дробились, растекались и искрились по волнам.
Вдруг катушка закрепленного на борту спиннинга за­трещала. Я дернулся к снасти, поскользнулся на мокрой палубе и, упав, больно ударился коленкой, но спиннинг схватил вовремя. На конце снасти что-то сидело и упорно не хотело идти вверх. Я держал леску в натяжении, надеясь, что рыба скоро устанет. Пару раз приходилось, треща ка­тушкой, стравливать леску — не хотелось бы, чтобы от вдруг возникшего резкого сопротивления порвался поводок или разогнулся крючок. Но вот рыба стала понемногу сдаваться. Опытный рыбак может почувствовать этот момент, когда она начинает уступать, рыба вроде бы еще сильна, но про­должительность этих сопротивлений уже не та. С большим трудом я поднял добычу от дна метров на пять, а оставши­еся метров двадцать вываживал ее достаточно быстро. И вот в верхних слоях воды показалось белое брюхо ската. Эту рыбу нетрудно определить по манере сопротивления. Мне приходилось ловить разных скатов — и рыбу-лису, и хвостоколов — на Черном море. Бывало, брал и Андрея на рыбалку во времена, когда работал у него зазывалой на уличные портреты — в Крыму и в городах Черноморского побережья Кавказа.
—   Ого, вот это улов! — Дремавший Андрей привстал на локте, когда я перевалил хвостокола в катер через борт кор­мы. — Килограммов на пять потянет.
—   Бери больше — все шесть!
Ребята подплыли, ухватились за борт, держась подаль­ше, стали рассматривать ската. Арек уже мечтал, как сдела­ет из него вечером на вилле аппетитные стейки, а потом поджарит на решетке — у нас был в хозяйстве мангал.

В это время очередной белый катер прошел в скальные ворота, и когда приблизился к нам, мы увидели на борту двух роскошных блондинок. Одна, та, что была повыше, с длинным и пышным хвостом волос, сидела за рулем; дру­гая, коротко подстриженная, красиво расположилась рядом в обтянутом шкурой тигра кресле пассажира.
У парней буквально отвисла челюсть, когда эти красот­ки на малом ходу демонстративно проплыли мимо, на нас никакого внимания, казалось, не обращая.
Первым пришел в себя Арек. Он стал махать подругам руками и что-то бормотал сначала по-польски, а потом по-английски. Девушки едва повели взглядом и, даже не улыб­нувшись, продолжали свое созерцание природы. Тогда Арек поднял бутылку мартини. Я видел, как рулевая при этом да­же презрительно улыбнулась, но когда Арек схватил огром­ного ската и поднял его над головой двумя руками, их катер вдруг затормозил, пустив крутую волну. Затем он развернул­ся, и девушки — о чудо! — вскоре оказались вблизи нас.
—   Вы рыбаки? — спросила высокая красавица по-итальянски. И потом за обеих она вела разговор, а другая только мило улыбалась своими голубыми, как небо, глазами.
—   Нет, — отвечал ей на том же языке Румянцев. — Мы ищем клад.
Я обомлел: «Что он спятил, язык как помело!» Но Ан­дрей не собирался открывать девахам истину нашего во­дного путешествия. Он сказал, что есть легенда о том, что в районе Фаральони пираты спрятали клад еще во времена Гая Юлия Цезаря. У девушек разгорелись глаза, но они все еще держались с нами довольно строго, хотя и улыбались.
—   А мы хотели у вас рыбу купить...
—   Покупайте. — Прапорщик снова поднял с палубы ска­та, чтобы показать гостьям жирное белое брюхо рыбы. По-итальянски он знал несколько слов.

—   Нет, эта рыба очень неприятная на вид. А другой у вас нет?
—   Она неприятная с этой стороны, а с этой. — Прапор­щик повернул ската внешней стороной к покупательни­цам, — она вполне приличная.
—   Ой, у нее такие страшные глаза и хвост!
—   Глаза как глаза, и хвост не страшный. Ядовитый шип мы ему удалили.
—   Извините, — вставил свое слово вдруг взбодривший­ся Андрей, — другая не попалась. — Он пригладил бород­ку. — Да вы не слушайте этого барыгу. Если нужно, берите рыбу даром, а еще лучше, если вы с нами поедите на пикник. У моего друга, — он показал на Арека, — есть заветная точ­ка недалеко от гротта Адзурра, с дровами и мангалом. Там мы можем пожарить ската и угостить вас.
Высокая шепнула что-то подруге, но та улыбнулась, на­морщив нос, мол, нашел чем удивить.
—   А еще, — не унимался бывалый ловелас, — Арек сде­лает вам экскурсию в гротта Адзурра. Он хорошо знает его историю и историю острова Капри, это — профессиональ­ный гид.
Услышав свое имя, Арек расправил грудь, и его сим­патичная мордашка с татарской бородкой расплылась в улыбке.
Девушки о чем-то перетерли на неизвестном нам языке, а потом высокая кивнула:
—   О'кей, поедем!
—   Вот это да, ребята, такие красотки с нами на пикни­ке! — возбужденно залепетал Прапорщик и толкнул Арека в бок: — Не подкачай!
Мы снялись с якоря, и девушки задали темп. Их катер был более скоростной, чем наш, но и мужества у них хвата­ло на такой скорости прыгать по волнам... В тот момент,

когда красотки сбавили скорость, остерегаясь крутой волны от перерезавшего им путь катера, Арек, не сбавляя хода, легко перевалил судно через страшные гребни и обошел их. В этой болтанке мы держались, кто как мог. Я прижался к рубке катера, ухватившись за поручень, и меня несколько раз неслабо шмякнуло боком о железо. Перед красотками не хотелось показывать слабость, нужно было бодриться и улыбаться.
Заложив длинную дугу, наш катер стал огибать очеред­ной скальный выступ острова. Спутницы быстро его дого­няли. Арек увидел каменистую площадку у кромки воды в маленькой тихой бухте и направил нас туда, показывая иностранкам курс вытянутой рукой. Место для отдыха было идеальное. К площадке можно было подойти только с воды, но, несмотря на это, у Арека здесь были припасены дрова в виде высушенного плывуна — различные, отшлифованные прибоем сучья и доски.
Арек, спрыгнув на берег, быстро пришвартовал катер и помог пришвартоваться девушкам, потом достал из трю­ма два раскладных кресла и, установив их рядом, усадил в них блондинок, как галантный кавалер. Наконец мы узна­ли имена, как сказал бы Прапорщик, дивчин — Лучия и Линн. Андрей тут же нарисовался перед ними с двумя бокалами мартини. Тем временем мы выносили на берег все необходимое для отдыха. Я колол топориком плавник, Пра­порщик расчищал площадку от травы и кустарника, делая ее шире, Янош помогал Ареку готовить на мангале ската. Мы так были заняты делом, что почти забыли про наших прелестниц, или нет, скорее каждый из нас был вполне са­модостаточным и с уважением относился к другому, как бы уступая ему приоритет в охмурении девиц. Но когда я от­влекся от дела и посмотрел на сногсшибательных иностра­нок, в тонких коротких платьицах, в их гламурной бижуте­

рии, то увидел, что кресла их уже стоят рядом, сами они сидят в обнимку  
—   Рыбка готова, — сказал Арек, открывая решетку с под­жаренным скатом и раскладывая аппетитно пахнувшие ку­сочки рыбы на пластиковые тарелки на походном столе.
Девушки распробовали незатейливое блюдо, стали по­качивать от наслаждения головой. Они уже совсем не от­казывались от выпивки, которую Андрей им постоянно под­ливал.
—   А вы это...где вообще живете? — Наконец Андрон что-то выдавил из себя.

—   У меня тут вилла на Капри, малышка Линн прилетела ко мне из Стокгольма.
—   А-а, так она шведка?! — заулыбался Андрей. — В Швеции я не был.
—   А вы чем занимаетесь на острове? — спросила Лучия и повернулась к Андрею. — Мне, кажется, я вас уже где-то видела.
—   Могли видеть, в прошлом году на Пиаццо Фуникуле­ра я портреты прохожих рисовал.
—   Ах, так вы худо-о-ожник! Точно-точно, там я вас, ка­жется, и видела, у вас еще много-много портретов голли­вудских звезд, вы их используете в качестве рекламы.
—   Да. Я недавно Наоми Кэмпбелл тут рисовал. Знаете такую фотомодель?
—   Спрашиваете! Конечно, знаем!
В их глазах появилось восхищение.
—   Правда-правда, — добавил я, — он меня даже с ней познакомил . Мы встретили ее во время награждения участ­ников международной регаты.
—   А это мой друг, писатель, Леха, — сказал Андрей и по­хлопал меня по спине своей крупной ручищей, — приехал недавно из Москвы.

—   О чем пишите? — Лучия перешла на английский.
—   Думаю написать роман о поиске сокровищ.
Все сразу посмотрели на меня, не проболтаюсь ли, но я завернул сюжет о своей жизни робинзоном на необитае­мом острове в Андаманском море и об интригах вокруг спрятанного уже современными пиратами клада. Девицам, по всей видимости, нравилось с нами общаться, похоже, они были такими же романтиками, как и мы.
Я вот сейчас пишу эти строки, смотрю на прошлое и ви­жу, что нам и без всяких любовных утех было так хорошо с этими девушками, они были такие милые, открытые и, я бы сказал, душевные.  
По окончании пикника Арек повез необычных девиц на экскурсию в гротта Адзурра. За ними увязался Прапорщик. Остальные остались в бухте наслаждаться спокойным от­дыхом и купанием в море. Я много нырял, исследовал дно в маске и ластах под скалами. Видел забившегося между камнями небольшого осьминога, но трогать его не стал. В другом месте обнаружил выплывшую из-за маленькой подводной скалы стайку мерных морских карасей. Каза­лось, они были не пуганными, спокойно плавали возле ска­лы и склевывали что-то со дна, но в этой поездке я не по­заботился о подводном ружье, которое уже пару раз для меня брал в аренду Арек. Да, собственно, и хорошо, что его не было: подводный мир существовал своей гармоничной жизнью, и мне совершенно не хотелось причинять ему
вред.

Вскоре вернулись экскурсанты. Девушки пересели в свой катер, сказали, что им пора на какую-то встречу, и, поблагодарив нас за прекрасно проведенное время, укати­ли по волнам, оставив Андрею номер телефона Лучии. Ху­дожник обещал написать их портреты. Когда Андрей клал записную книжку в карман безрукавки, глаза у него свети­лись, мне показалось, у него были не только художествен­ные планы на этих красоток. Потирал руки и Прапорщик:
—   Вы знаете, как я девиц разыграл?
—   Как?
—   Я прихватил с собой руку с факелом и в гротта Адзур­ра бросил ее на дно, а с Ареком договорился, будто он слу­чайно обнаружил находку. Хорошо, что мы приехали позд­но, и туристов уже в гроте не было.
—   А руку-то поднял обратно? — забеспокоился Янош.
—   Поднял, вот она, — Прапорщик достал из рюкзака артефакт. — Пришлось нырять. Я не думал, что там так глу­боко, а вода прозрачная и действительно бирюзовая. Ну, тут у нас снова пошли разговоры о кладе, о том, что при­ливом вымыло руку со дна и что это может быть началом поиска клада в данном месте.
—   А девицы завелись, возможно, еще Андрею позвонят по этой теме, — добавил хмурый Арек.
 
 
Сорренто
И хотя мне очень хотелось продолжить искать клад, но реально приступить к его поискам мы не могли. Потому что на аренду аквалангов и прочего оборудования для подво­дных поисков нужны были деньги. Я было предложил нашей команде скинуться по двести евро с аванса на поисковые нужды, но тут начался разброд и шатание: Прапорщик ска­

зал, что он должен отослать деньги жене, которая в них очень нуждается там, на родине, в Житомире, Янош тоже должен был жене, Арек сказал, что может скинуться со сле­дующей получки, а в этот раз он должен закрыть долг. Оста­лись мы с Андреем, но четырехсот евро явно было недо­статочно для поисковых работ.
С выдачей аванса за работу начальство все затягивало, обстановка была нервной, нелегалы поговаривали, что бес­правному человеку вообще зарплату хотят — дадут, а за­хотят — и кинут. Меж тем подходило воскресение. Арек с Яношем в последние дни на работу не выходили: у них были какие-то дела в Анакапри. Как-то они смогли догово­риться с начальством об отгулах. Чтобы снять напряжение от рабского труда, я предложил Прапорщику и Андрею пройтись на пароме до Сорренто. Оказалось, что у них нет ни цента в кармане , тогда я сделал широкий жест и вынул из заначки двести евро, которые хранил, как энзэ. На эти деньги мы взяли билеты и отправились на пароме в Соррен­то. Сорренто — это город на скалах. От причала, куда при­шел паром, мы долго поднимались по крутой лестнице вверх и в конце концов оказались в городе. Бродили по улицам достаточно долго, мне нравилось любоваться жиз­нью старинных кварталов, ребята несколько раз заходили в магазины мобильной связи и видеоаудиотехники, при­ценивались. На небольшой площади нашли местных худож­ников, которые писали портреты прохожих. Андрей с ними пообщался, узнал о ценах на портреты, как сделать разре­шение — он всегда подбирал запасные места для работы. Потом мы зашли в продуктовый магазин, набрали кое-каких продуктов и выпивки. Помню, из-за экономии денег мои друзья решили брать водку, а я всеми силами упирался. Но какой кайф от двух бутылок сухого! Пришлось брать ее, ро­димую.

Бухать пошли вниз, ближе к парому. Тут я вспомнил, что мы не узнали расписание отправления парома на Капри. Еле уговорил ребят пойти посмотреть вначале расписание, пре­жде чем искать поляну для пиршества. Оказалось, что по­следний паром отправился назад в восемнадцать пятнад­цать, а на часах уже было почти девятнадцать. Следующий паром теперь пойдет только утром. Я стал переживать, что ночью у моря спать будет довольно холодно, а из одежды у меня была только рубашка да тонкая кофта. Но у нас было две бутылки «Столичной», несколько упаковок сырной и колбасной нарезки, а также кое-какие овощи. Ребята бо­дрились: до утра продержимся, если будем пить небольши­ми дозами. Я себя утешал: когда еще представится случай так конкретно прочувствовать природу Италии?
Место выбрали под скалами. Тут лежали горизонтально природные плиты с выглаженными морем краями. На этих облизанных морем камнях мы и заночевали. Вначале, пока еще не наступила холодная ночь, было романтично сидеть, беседовать, смотреть на дальние береговые огоньки и на огоньки плывущих далеко от берега кораблей; мне даже мерещилось, что это проплывают галеоны, каравеллы или какие-то еще старинные парусники, я представлял, как не­далеко от нас разгружаются рыбацкие баркасы, словно на картинах Щедрина, но затем, когда еда всухомятку и тяже­лый напиток стали угнетать организм, наступила затяжная грусть-тоска... В полночь стало очень холодно, с ущелья потянул противный холодный ветер, выпивка уже не согре­вала, под утро меня уже конкретно трясло от холода. Сидя на корточках, спать не получалось, хотя и так дремать при­ходилось, я ложился на камень, на мгновение проваливал­ся в сон, но тут же от пронизывающего холода просыпался, переворачивался на бок, потом на спину, и так постоянно. Потом ходил и прыгал долго-долго, чтобы согреться. Из­

мученные бессонницей, мы едва дождались рассвета. Но с рассветом не стало теплее; солнце было где-то там, за ска­лами, и длинные синие тени делали живописный берег и причаленные рыбацкие баркасы какими-то блеклыми.
— Вон у пристани уже нет теней, там солнце, пойдем туда, там должно быть теплее, — потащил я друзей вперед.
Они уже не сопротивлялись, и в ласкающем свете ран­них солнечных лучей стало действительно тепло. Первым восьмичасовым паромом мы уплыли на Капри.
 
 
Мы отправляемся в Барселону
И во время работы, и на отдыхе, когда, придя домой по­сле трудового дня, мы с друзьями, по обыкновению, сидели на терраске виллы, я постоянно загружал себя тягостными мыслями: что делать дальше? Так же продолжать вести жизнь раба, с утра до вечера таская тяжелые камни или вручную непрерывно замешивая бетон для каменщиков? Ради чего? Ради небольшого заработка? За двадцать шесть рабочих дней (у нас был всего один выходной — воскресе­нье), я подсчитал, заработаю тысяча сорок евро. Да, это были неплохие деньги по московским меркам тех лет, но, по большому счету, на что их хватит? На еду и на коммуналь­ные расходы месяца на три хватит, да еще, может быть, Ма­рианну удастся пару раз сводить попить пиво в «Айриш-хаус». Но разве таким титаническим трудом нужно зарабатывать себе на жизнь? И что за жизнь без приключе­ний, без творчества и постоянной смены интересных собы­тий? Так размышлял я тогда. Правда, жизнь на острове мы вели довольно скромную, расходов у нас было немного. С такими деньгами и с такой жизнью на острове можно бы­ло бы просуществовать довольно долго. Да и Андрон напо­

минал иногда: «Не боись, когда я получу разрешение на работу уличным портретистом, денег у нас будет до фига! Да и сейчас что тебе тут не живется, вилла мною на полгода вперед оплачена, еда есть, у нас собственный оливковый сад и шикарный вид на Неаполитанский залив...» Но почему-то меня уже не радовал райский остров, и я никак не мог в себе разобраться. Скучно вдруг стало.
Выдачу аванса все откладывали, на работу вставали и хо­дили с Андреем автоматически. Наконец, примерно на двад­цать пятый трудовой день, нам сообщили, что вечером будут выдавать зарплату. На стройдворе перед одноэтажным до­мом на высоком фундаменте выстроилась очередь из неле­галов. Каждый по вызову поднимался по каменным ступень­кам, открывал дверь и оказывался в комнате перед сидящим за столом прорабом, перед которым лежали пачки денег. Когда я вошел, он отсчитал мне несколько банкнот из огром­ной денежной «котлеты» сотенных купюр и другой — с ме­лочью, форматом поменьше, дал мне расписаться в ведомо­сти, и я ушел, потому что прораб тут же вызвал другого. Полученных денег оказалось не столько, на сколько я рас­считывал. Потом ребята сказали, что у всех удержали по со­тке за поломку оборудования. Какое оборудование? Мы с Андреем, например, не ломали. Наше оборудование — кир­ка да лопата, да еще носилки, когда вынимали грунт под строительство бассейна. Но нас уверяли, что доказывать что-то кому-то бесполезно.
Андрей, получив деньги, увязался обмывать зарплату с какими-то друзьями, может быть, тоже строителями, только с другого объекта, точно не знаю, хотя он меня звал, но я, понимая, чем все кончится, не пошел. Андрей вернулся на виллу под утро. Я обычно чутко спал и от ма­лейшего скрипа просыпался, проснулся и на этот раз. Уви­дев пьяненькую физиономию художника, даже спрашивать

не стал, что сталось с его деньгами, махнул рукой и, пере­вернувшись на скрипучей раскладушке, пытался уснуть. Наутро оказалось, что Андрей пропил в кабаке не так мно­го, всего триста евро, а семьсот у него осталось. Я выложил эту информацию Прапорщику на следующий день на ра­боте. Он категорически заявил, что Андрея нужно увозить с острова, потому что у него здесь слишком много друзей и в таком окружении деньги у него никогда не будут дер­жаться.
—   А в Испании у него нет знакомых, там можно будет скопить деньги, и при желании вы вернетесь на поиски со­кровищ, — заключил он.
—   Ага, а пока мы будем с Дроном в отлучке, наши со­кровища того.  раскопают, — ухмыльнулся я.
—   Во-первых, сокровища не ваши, они принадлежат го­сударству Италия, а во-вторых, обещаю, без вас мы про клад забудем.
—   Надо и с поляками поговорить об этом.
—   Поговорим.
Я стал понемногу продвигать идею о переезде в Ис­панию Андрею, и уже на второй день он, к моему удивле­нию, неожиданно согласился. Как только было принято решение, на работу мы больше не выходили. Деньги за два отработанных дня мы, кажется, так и не получили. Я тут же отправился в туристический офис, где договорился с ме­неджерами о покупке самых дешевых железнодорожных билетов. Они обошлись мне каждый по сто евро. Правда, поезда оказались стыковочные. Чтобы добраться до Бар­селоны, нужно было делать пересадки в Риме, Генуе, Ниц­це и Марселе. С друзьями мы попрощались накоротке, без всяких посиделок, обещали созваниваться (у Арека, как и у Андрона, был мобильный). До парома нас провожали Арек и Прапорщик. В Неаполе сели на поезд до Рима. За окном

поплыли городские дома, потом поля, горы, замки и про­чая красота итальянских пейзажей. Андрей выставил на стол бутылку «Торрес 5» и предложил выпить за красоту, от чего, конечно, я не мог отказаться. Тост, дорога и аутен­тичная выпивка располагали к этому. Выпив и подкрепив­шись нарезанной колбаской, мы задремали, а проснув­шись, ощутили, что поезд стоит и кругом кромешная тьма. Вагон был пустой, а те немногие люди, которые в нем на­ходились, куда-то исчезли. Постепенно придя в себя, мы обнаружили, что стоим в каком-то тупике, кругом промыш­ленная зона. Я побрел по вагонам искать проводника и вскоре нашел одного. Этот человек в фуражке объяснил мне, что мы уехали на станцию Рим-товарная и поезд даль­ше не пойдет. Чтобы пересесть на другой поезд, нам нужно было выйти на станцию раньше. Открыв двери вагона и спрыгнув на землю, мы побрели по рельсам в обратном направлении, в город.
 
 
Вечный Рим
Я оказался в этом городе в четвертый раз. Какими клас­сиками он только не воспет! Здесь правда есть что посмо­треть, но больше всего меня притягивает в Риме его особая аура. Мне кажется и всегда казалось, что в прошлой жизни я был его жителем.
Дойдя по рельсам до железнодорожного вокзала Тер-мини, мы сдали вещи в камеру хранения и пошли бродить по малолюдным в столь поздний час улицам. Мне они каза­лись таинственными, словно вернулись времена древности. Обширные площади, фонтаны с изваяниями скульптур, раз­валины древних сооружений, храмы, башни и дворцы — все ночью виделось по-другому, и малейшие усилия воображе­-

ния создавали иллюзии, знакомые мне по прошлой, рим­ской жизни.
Андрей оказался несколько ленивым на долгую пешую прогулку. У первого же открытого ресторана он плюхнулся за уличный столик и сказал, что никуда не пойдет, пока не выпьет чашечку кофе и рюмку коньяку.
Раскрыв лежавшую на столе книжечку меню, я воск­ликнул:
—   Ого! Кофе 10 евро, стопка «Веки Романа» — 25 евро! Андрон, не по нашему карману это заведение! Пойдем по­ищем что нам доступнее.
—   Нам все доступно! Весь Рим у наших ног! Брось мело­читься! В карманах достаточно лавэ, можем себе позволить свободно дышать, есть и пить! Заказывай, что желаешь!
Я оценил ситуацию. Все это значило, что Андрей отпу­стил тормоза и собирается кутить, как на Капри. Но на Ка­при была денежная подпитка, а теперь приходилось рас­считывать только на то, что в кармане. И нам предстоял еще долгий путь до Барселоны. А в Барселоне еще неизвестно, как с гостиницами, с работой... Андрей настаивал, я пытал­ся сдерживать его.
—          Ну, хорошо, — сдался я, — как знаешь. Действительно, не хотелось казаться мелочным в лю­бимом городе.
Почувствовав мою податливость, Андрей смягчился:
—   И вообще, что бродить, лучше сидеть здесь и поти­хонечку ждать утреннего поезда.
—   Может быть, но только не в этом ресторане. В этом от наших денег к полночи ничего не останется.
Наконец он согласился пойти дальше, но на другой ули­це снова уселся в дорогом ресторане.
В целях экономии я отказался от еды и выпивки, интуи­ция путешественника подсказывала, что все-таки деньги экономить надо. Наблюдая, как Андрей потягивает коньяк

и запивает его кофе, я старался его чем-то заинтересовать: ставил ему в пример художников-передвижников — поклон­ников римских пейзажей, говорил о красотах и достопри­мечательностях Рима — нет, закутивший Дрон был ко всему равнодушен. С трудом удалось его вытащить из ресторана и провести через мост Святого Ангела, а потом поводить по центру города, по его тенистым улочкам; даже каким-то чудом мы оказались перед ночным Ватиканом и величе­ственным собором Святого Петра. Остаток времени про­вели в красивейшем парке, с его запахами цветов, субтро­пических деревьев и хвои.
 
 
Генуя, Ницца, Марсель, Барселона
В восемь утра мы уже были на перроне. Поезд отправил­ся в сторону Генуи. Снова за окнами замелькали красивые поля, леса, горы, замки. В Генуе прошлись по старой части города, не удалось вытащить Андрея на набережную, казав­шуюся ему слишком далекой. Опять большую часть времени просиживали в ресторанах и кафешках, при этом в целях экономии я питался хот-догами из палаток. Конечно, дело утомительное — стеречь загулявшего друга, но что подела­ешь! Много позднее я понял, что когда чем-то жертвуешь, то потом и выигрываешь, и тебе открывается многое. Другими словами, не пострадаешь — не осознаешь радость бытия.
Следующая остановка была в Ницце — городе богатых. Остановившись возле какой-то кофейни на набережной и пошарив в карманах, Андрей наконец осознал, что денег нам не хватит, даже чтобы попить кофе с круассанами. Тог­да он предложил купить в складчину продуктов и выпивки в магазине. Мы взяли в супермаркете какой-то недорогой еды и литровую бутылку «Рамазотти» и с этим чудеснейшим ликером прекрасно отобедали под шум волн на обществен­

ном пляже. Никуда не торопились, наблюдали, как местные пацаны ловят кефаль с волнорезов, загорали, потом про­гулялись по набережной и немного углубились в город, но ничего особенного в красотах его не нашли даже в состоя­нии расширенного сознания.
Вечером выехали стыковочным поездом в Марсель. В Марселе Андрон закутил на последние и требовал, чтобы я пускал свою заначку на общественные нужды, то есть на веселуху, как он выражался.
—   Да не жалей ты денег, — говорил он, — что деньги — бумага! Приедем в Барселону, я начну зарабатывать столь­ко, сколько надо! На все хватит! Отобью тебе тобой потра­ченные монеты!
Во мне заговорило чувство вины. Как же, сколько раз выручал меня мой друг, а я жмотиться! Только по проше­ствии многих лет я реально осознал, что с чувством вины всегда надо работать, что оно есть иллюзорное заблужде­ние. А тогда.
—   Ладно, — сказал я, вздохнув, — гуляем на мои.
Когда приехали в Барселону, в кармане у меня, не гово­ря уже об Андрее, было совсем негусто. Первое время сни­мали дешевенький хостел, но потом и оттуда съехали. А ра­ботать между тем в Барселоне Андрей не мог: каждый день лили проливные дожди, на улицу не выйдешь. Хорошо, нас поддержал беглый русский офицер, предоставив нам на время в кредит проживание в густонаселенной квартире с такими же как мы, мытарями. Потом этот же офицер через месяц отправил меня по чужому авиабилету в Киев (в те времена это еще можно было сделать). Оттуда я уже до­бирался до Москвы поездом.
А Андрон так и не поднялся в Барселоне, не везло ему по разным причинам. Намного позже моего отъезда он по­знакомился с уличными музыкантами. Они были из Бело­руссии. Как-то после работы на Рамбле, где всегда много зевак и желающих нарисоваться, он с этими тремя парнями

решил устроить пикник на городском пляже. Я помню это место: песочек между средиземноморских сосен, простор­ные поляны, бирюзовая морская вода. Они там гуляли, ве­селились, а потом заснули. А утром пробудились, а гитары нет. Украли. Это был основной инструмент. Видя, как опе­чалились друзья, Андрон сразу же раскошелился, купил им приличную гитару.
Белорусы собирались гастролировать дальше по испан­ским городам. У них был старый, раздолбанный микроав­тобус. Пригласили художника с собой, мол, ты будешь ри­совать, а мы играть, и деньги в общий котел. В общем, он с ними доехал до Сантандера на севере Испании, а там по­знакомился с миллионершей, владелицей салонов тату. Звал он эту женщину Марой. У них возникли обоюдные чувства. Дело шло к свадьбе, а пока она устроила его на курсы тату, чтобы у них был совместный бизнес. Но в тот период у него заканчивался срок действия загранпаспорта. Вскоре нужно было отправляться в Москву. Ну, Мара, как будущая жена, снарядила его в дорогу, дала ему денег с ус­ловием, чтобы он в Москве не кутил, а писал бы для нее большую картину, точнее, копию картины Семирадского «Нимфы у водопада» в натуральную величину. Условились, что, когда копия будет доставлена в Испанию, она выдаст ему за нее гонорар в размере 10 000 евро.
Андрей улетел. Поселился он в ближайшем Подмоско­вье, на берегу Клязьминского водохранилища, на роскош­ной даче у друга-нарколога, занимавшегося частной прак­тикой, надеясь там заняться написанием картины, пока будут решаться вопросы с новым паспортом. Однако жизнь у нарколога не пошла на пользу. Они с этим врачом от ал­коголя стали употреблять вообще каждый день. Работа над картиной началась, но затягивалась. Да и привезенные деньги быстро таяли. Однако звонок Маре и присланный ею добавок к авансу помог закончить грандиозное полотно.

Тем временем новенький паспорт с визой был получен, и даже в Министерстве культуры была получена справка, раз­решающая вывоз картины художника Румянцева за рубеж.
Андрей возвращался в Испанию Аэрофлотом. В само­лет, провожаемый наркологом, садился бухой, а там, в по­лете, добавил еще с каким-то попутчиком — в общем, при­нял на грудь неслабо и напрочь забыл о картине. Мара его встречала в аэропорту Барселоны на личном автомобиле. Встреча после долгой разлуки была радостная. Далее им предстояло ехать через всю Испанию до Сантандера.
Когда они уже порядком отъехали от аэропорта, раз­говор зашел о картине. Тут Андрей ахнул:
— Ма-а-ра, да я картину-то в самолете забыл! Она у ме­ня в тубусе там на полках лежала.
Мара тоже ахнула, повернула назад, пришли в офис Аэрофлота, подняли всех на уши, но картины так и не нашли.
Вот так мой друг легко профукал картину стоимостью в 10 000 евро! Потом еще несколько лет он отдавал Маре долг. Замуж она за него выходить не стала, да и Андрею эта женитьба не нужна была, во всяком случае, он так говорил.
Но он ни о чем не жалеет и ему есть что рассказать...
Что ж, и мне за границей не удалось разбогатеть. Вспо­минаю, как, собираясь улетать из Барселоны, я, к стыду сво­ему, не мог наскрести даже на самый недорогой подарок для Марианны. В итоге Андрей подарил мне какую-то глиняную фреску на тему моря, и я повез ее своей архитекторше. Ко­нечно же моя ненаглядная была крайне недовольна таким подарком, но ведь женщины часто даже не догадываются, каким испытаниям подвергаются мужчины, находясь в раз­луке с ними. А я вспоминаю с благодарностью все, особенно наши приключения с поиском клада. И не важно, что клад итальянского полковника мы не нашли, для меня самый до­рогой клад кроется в сердцах друзей.

КУБА — ЛЮБОВЬ МОЯ, ОСТРОВ ЗАРИ БАГРОВОЙ

НОЧЬ В ЗАКОЛДОВАННОМ ТРИНИДАДЕ
 
Не люблю пассивного пляжного отдыха, за рубежом предпочитаю движение. Когда мы с Юрасом, довольно из­вестным режиссером, раньше всегда казавшимся мне впол­не приличным человеком, прилетели отдыхать в Варадеро и тот на халяве пятизвездочного отеля ушел в запой, я пред­почел больше гулять по окрестностям полуострова, а потом вообще оплатил и записался на двухдневную экскурсию в Тринидад, только чтобы меньше оставаться с безбашен­ным другом в одном номере. А в Тринидаде я попал еще в одну историю. Впрочем, все по порядку.
 
 
Знакомство у водопада
Поездка из Варадеро в Тринидад включала три места осмотра: находящийся в горах водопад Эль Ничо, сам город Тринидад, расположенный на восточном побережье Кубы, и на обратном пути экскурсия по Санта Клер.
Группа несколько часов ехала на автобусе в сторону вос­точного побережья. Остановились мы в каком-то довольно людном поселке. Здесь нас из автобуса пересадили на два зеленых грузовика далекого советского производства. В их кузовах в несколько рядов были установлены кресла. И конечно же силуэт Че Гевары в берете мы обнаружили и тут — он контрастно выделялся черным фоном на задней стороне кабины. Вначале мелькали дома деревенек с ряда­ми пальм вдоль дороги. Нас приветствовали сотни кубин­

ских тружеников, отдыхающих в полуденную фиесту в тени покрытых соломой сараев и домов с черепичными крышами. Потом потянулся тропический лес. Там, где были крутые подъемы, грузовики, натужно ревя моторами, ползли вверх, а на крутых спусках, наподобие парящих над долинами хищ­ников, вдруг срывались в пике, и тогда туристы захватыва­юще-восторженно визжали. Высадили нас на площадке перед одноэтажным рестораном-ранчо у подножия горы.
От тропической жары и высокий лес не слишком хорошо помогает; группа торопливо поднималась по выщерблен­ной каменистой тропе к обещающему быть красивым водо­паду. Мы шли среди толстых гуаяковых, кампешевых и крас­ных деревьев. Их стволы оплетали сети лиан, под ногами шуршала и коробила слух сухая листва, повсюду сновали юркие ящерицы. Вспомнился примерно такой же пейзаж тайского Ко Таратау, где мне приходилось пожить Робинзо­ном, правда, ящерицы, а точнее, ящеры выбегали там на единственную дорогу острова совсем других размеров — это были настоящие динозавры.
Толпа отдалялась, я наслаждался одиночеством в сое­динении с природой, иногда уходил на боковые тропки, чтобы посмотреть, что скрывается в джунглях. Вдруг, в оче­редной раз выйдя на большую тропу, увидел отставшую девушку. Рослая и успевшая загореть, в легком светлом платьице с открытыми плечами, она выглядела привлека­тельно. Я подумал, что где -то рядом должен находиться ее друг — не могут же такие чики бродить одни по джунглям.
—    Как вас зовут?
Она тревожно вскинула на меня большие карие глаза и, видимо узнав своего из группы, улыбнулась. Однако мы бы­ли не знакомы.
—    Наташа.
—    Вы одна?

—  Да.
—  Обычно на Кубу прилетают парами...
—  Так получилось.
—  Москва?
—  Нет, Камчатка.
—  О-о!
—  А вы, конечно, из Москвы?
—  Да. Может быть, будем держаться вместе? — Я замял­ся, сравнивая ее возраст и свой. — Во всяком случае, в джун­глях так будет безопаснее...
Наташа с веселым прищуром посмотрела на меня, го­раздо более старшего, чем она, улыбнулась и сказала:
—  О''кей,
Неловкость сразу растворилась.
—  Сфотографируйте меня, пожалуйста, на фоне этой красивой долины!
—  Конечно! Только давай на «ты», так проще.
Она не ответила, протянула айфон, я два раза нажал на белый кружочек фотоспуска.
Наташа закурила тонкую сигарету, потом почти сразу другую. Женщины, которые курят, как я заметил, более об­щительны.
—  Вы какой-то задумчивый... — неожиданно сказала она.
—  Да нет, так... просто отдыхаю. Но мы же договорились с тобой на «ты».
Она снова приятно улыбнулась, скользнула по моему лицу взглядом:
—  Хорошо, сфотографируй меня, пожалуйста, над тем обрывом у водопада.
Я взял из ее рук телефон и, пока щелкал красавицу, сно­ва и снова задавал себе вопрос: «Зачем мне нужно это зна­комство? Что оно мне может дать? Ведь только любовь мо­

жет дать что-то, а все остальное, этот банальный секс, свойственный людям, суета. Впрочем, как в песне поется, вместо весело шагать по просторам». И еще когда собира­ешься искупаться там, где полно туристов, лучше иметь на­парника. Я знал эту тему по рассказам своих друзей, которых не раз обкрадывали в странах Карибского бассейна. Не знаю, как на Кубе с этим, но на всякий случай я предложил Наташе искупаться по очереди, когда мы подошли к красивейшей зеленовато-прозрачной купели под нижним водопадом.
—   Сначала ты купаешься, я смотрю за вещами, потом я купаюсь, и ты смотришь.
Она элегантно стянула прекрасно сидевшее на ней пла­тье. Упругий живот и не менее красивую грудь стильно об­легал бирюзовый купальник. Я невольно скользнул по ней взглядом снизу вверх. Она, слегка покраснев, улыбнулась. Подойдя к большому камню, лежащему в прозрачной воде между лопухами водных растений, камчадалка расправила плечи и смело нырнула в бездонную кристально чистую ку­пель. Невозможно было оторвать взгляд от ее гибкого мо­лодого тела, от каждого ее движения, от кокона из милли­ардов мелких пузырьков, образовавшихся в воде после ее прыжка. Вынырнув возле невысокого, но широкого водо­пада, она стала плескаться, ее длинные иссиня-черные во­лосы липли к лицу, раскачивались на волнах, отливали на солнце, и она вся сияла.
Затем она стала что-то мне говорить, шум падающей воды полностью заглушал ее голос. По движению ее губ я понял:
—    Плыви сюда.
Но меня охватила нерешительность. Улыбаясь, она за­махала рукой.
Я разделся, посмотрел с тревогой на вещи, оставленные на скамейке, и на рядом отдыхавшую толпу кубинцев. «А,

ладно, сопрут — поедем в Тринидат в легких одеждах, хо­рошо хоть не совсем голышом», — махнул я рукой и, бул­тыхнувшись с высокого обрыва, поплыл к Наташе.
—  Здесь так здорово, но я к вещичкам. — Ее дыхание и звонкий голос были как бы неразделимы со свежестью купели и хрустальными нотками водопада. — А ты не торо­пись, наслаждайся.
И она, погрузившись с головой в воду, по-русалочьи долго не выныривала. Увидел я ее только возле берега, где была наша одежда.
Я плавал и думал об оставленном в рюкзаке кошельке с валютой и документами. Потом расслабился. Мне прихо­дилось бывать в разных переплетах, но сейчас была полная уверенность, что этой девушке можно доверять. Обследо­вав глубокое каменистое дно водяной чаши, вынырнул у об­росшего лианами обрыва сбоку от водопада и потом, чтобы сделать Наташе сюрприз, долго, задерживая дыхание, плыл по дну. Вынырнул возле скамейки, на которой она сидела, уже снова одетая в платье, и курила.
—  Здорово ты ныряешь! И вообще здесь здорово, правда?! Ее лицо и волосы переливались светящимися на солнце
капельками влаги.
И тут я понял, для чего это было все — мое путешествие с двенадцатичасовым перелетом через океан: не для того, чтобы переживать по поводу безобразного поведения Юра-са, хотя это могло случиться, если бы я остался в отеле, а для того, чтобы ощутить вот такие минуты счастья. Вы­ходит, человек может управлять судьбой, главное, правиль­но выбрать путь!
«Но все же, что же мне от Наташи нужно?» — спрашивал я себя в который раз. Ведь просто так мужчина и женщина не сходятся... Но разве не может быть просто дружбы меж­ду нами? И не обязательно для этого нужно время, месяцы,

годы, дружба может вспыхнуть мгновенно, как красота от­ношений, доверия. И если ты дошел до понимания без­условной любви, разве тебе важно, кто дает эту красоту, гармонию отношений: ребенок, девушка или старушка, — ведь душа изначально чиста и только психология ума дела­ет ее другой. «Да, хорошее тело — это хорошо, но душа важнее.» — подумалось мне тогда.
На обеде в ресторане у подножия горы пели двое кубин­цев, эдакие мачо, один коренастый, другой долговязый. Тот, что был ниже, с крупными африканскими глазами и очень красивым голосом, улыбался восхищенно слушавшим его гостям; другой, лицом похожий на обыкновенного нашего работягу, пел редко, зато бесподобно аккомпанировал на укулеле. Трогающие душу народные кубинские песни сме­няли одна другую.
Нас с Наташей посадили за обеденные столы поврозь, потому что мы в ресторан пришли последние. Мое место было напротив белоруса Валеры, который с такими же, как он, крепенькими мужичками и их корпулентными женами уже потягивал заказанное за дополнительную плату пиво.
—   Пей пиво, Профессор! — Валера протянул мне бутыл­ку, и вся компания засмеялась.
Быстро они мне дали прозвище! Но ребята отличные, открытые.
Я улыбнулся:
—   Спасибо, пиво давно не пью, однако как поют кубин­цы, а, Валера?!
—  Поют классно, Профессор! — Валера был явно на взводе. Принесли, в отличие от кухни нашего отеля, хорошо
приготовленные блюда, но мои тарелки стояли почти не­тронутые — не давали спазмы восторга. Когда мулат стал душевно выводить «Команданте Че Гевара», у меня вообще навернулись слезы. «Вот, бл-дь, еще увидят, что мужик пла­

чет... Не можешь в руках себя держать», — говорил я себе. Но белорусы, впрочем, увлеклись обсуждением каких-то семейных проблем.
Выйдя из-за стола, чтобы сфотографировать музыкан­тов, я увидел, что Наташа отошла покурить и теперь сидит за перилами ресторана на скамье, дымя сигаретой и при­танцовывая на туго обтянутой платьем попе. Ее длинные ноги в неоновых туфлях как бы сами собой отстукивали ку­бинский ритм.
—  Ты танцуешь сальсу?!— обрадовался я.
—  Не очень, но на сальса-дискотеки люблю ходить. Мы в Варадеро с одной знакомой из отеля так отплясывали!
—  А что, в Варадеро есть хорошие сальса-дискотеки?
—  Да, конечно, обычно мы начинали с бесплатной дис­котеки на танцплощадке под открытым небом, а в час ночи отправлялись на платную в клуб.
—  И часто они проходят?
—  Да, мы ходили каждый день.
—  Много там хорошо танцующих сальсу?
—  Хватает, но мы с Лоркой танцевали как вздумается, нам, главное, расслабиться. А ты что, танцуешь сальсу?
—  Танцую.
—  А-ну, покажи!
Я задвигал бедрами в специфической сальсовской стой­ке, сохраняя в сложном шаге ритм музыки. Внимание моло­дой девушки придавало кураж.
—  Во, круто! — Она восхищенно крутила головой.
—  Ладно, а то вон на нас уже обращают внимание, — стушевался я.
—  Да и по фигу, расслабься.
—  А мы с тобой в Тринидаде потанцуем? Пойдешь со мной на дискотеку?

—   Конечно. — Наташа весело и открыто глянула мне прямо в глаза.
Назад возвращались также на грузовиках, и снова в сти­ле американских горок, оглашая восторженными визгами покрытую джунглями холмистую округу. Мне было приятно чувствовать ее крепкое молодое тело, когда на ухабах На­таша нечаянно касалась меня бедром или плечом, да и про­сто сидеть рядом с ней было приятно. Но, пересаживаясь в прохладный салон автобуса, я сел на свое место, хотя ря­дом с ней было свободное сиденье — не захотелось пока­заться навязчивым.
 
 
Знакомство сТринидадом
Дорога пересекла остров наискось по равнинам и меж­дугорьям, и затем автобус быстрее помчался вдоль побере­жья Карибского моря. Дух захватывало от красоты, когда автобус бежал по высоченным мостам над пропастями с се­ребрящимися где-то внизу речушками и джунглями по бе­регам.
В Тринидаде перед конечной точкой автобусного марш­рута гид Риккардо, хорошо говоривший по-русски, показал на длинное желтое здание:
—   В этом городе все казармы после революции были переделаны в школы и колледжи.
Остановились на пыльном окраинном пустыре, и Риккардо предупредил:
—Так, а сейчас пока все остаются на своих местах, ждем, когда придут хозяева фазенд, в которые мы будем рассе­ляться — по две, по три семьи.
—    Наташа, давай поселимся вместе? — сказал я.

—   Давай. Знаешь, здесь такие аутентичные гостевые дома, я читала в Интернете.
В этот момент я был благодарен Юрасу, что его поведе­ние заставило меня взять тур в Тринидад. Может быть, все так сложится, что дойдет до тантры? Конечно же до духов­ной тантры, когда позволяются только объятия, впрочем, всегда следует действовать по обстоятельствам, но с чисты­ми намерениями. Кстати, других намерений я себе давно не позволял, а ведь встречались в поездках ух какие спут­ницы! Мне всегда казалось, что слишком глубокие сближе­ния могут испортить чистоту отношений... И потом, секс — это слишком примитивно. Но я уже невольно рисовал себе красивую иллюзию красивой игры.
Я подошел к Рикардо и сказал, что я заказывал двух­местный номер на одного, а Наташа — одноместный, и по­просил поселить нас рядом.
—   О'кей, — ответил он.
Пришли к автобусу хозяева фазенд, и гид стал выкри­кивать:
—Три комнаты в доме номер 46. Кто желающий? По проходу салона двинулись три пары.
—   Две комнаты в доме... — Гид запнулся, поискал меня глазами, махнул рукой: — Выходите!
—   Пойдем, Наташа!
У дверей нас встретила широко улыбающаяся пожилая женщина. И хотя в верхней челюсти у нее не хватало двух зубов, лицо ее было освещено внутренней красотой. Кстати, это статистический факт, что красивая душа человека соз­дает красоту лица! Ведь бывают черты, безукоризненные, как у куклы Барби, но я еще не видел среди таких интерес­ную для себя. Куклы бездушны.
—   Буйнос диас, амигас! — сказала женщина
—   Буйнос диас!

Она махнула рукой, и мы побрели за ней, повернув за угол. Одноэтажная, выкрашенная в розовый цвет фазенда находилась слева на большой улице. Под впечатлением ар­хитектуры 16-го века (улицы практически не изменились с того времени) мы не заметили, как подошли к ней. По­всюду был тот самый колониальный стиль, словно время совсем остановилось. И все тут было необычно: древняя, с широкими прорехами брусчатка; одно-, двух- и очень ред­ко трехэтажные дома пестрели разноцветными фасадами; самые помпезные здания украшали колонны, многие двери и окна были открыты, впуская в себя вечернюю прохладу, и в них виднелась старинная утварь; козы гуляли, казалось, бесхозно; мужик в соломенной шляпе трясся на арбе с од­ной лошадью; мулаты и чернокожие вели свою спокойную домашне-уличную жизнь — и это только небольшие штрихи к исторической картине города.
—   Слушай, как здесь здорово! — не переставала восхи­щаться моя спутница.
Мадам открыла железную калитку с витиеватым узо­ром. Навстречу шагнул чернявый, испанской внешности парень, очевидно ее сын:
—   Ола! — Затем он похлопал себя по груди: — Мишель. Проходите в дом!
Мы вошли в зал со старинными комодами и шкафами, поставили вещи на стулья, стоявшие вокруг большого, мас­сивного, накрытого ажурной скатертью стола.
—   Кофе? — предложил Мишель.
—   Я, пожалуй, не откажусь, но сначала покурю. — На­таша достала пачку сигарет.
—   А я приму душ, а потом чуть прилягу.
—   Можно ваши паспорта? — попросил Мишель.
Мы отдали паспорта и расписались в специальной книге. Мишель дал ключи.

—  Выбирай комнату, — предложил я.
—  Мне все равно.
—  Тогда я справа.
Старинный ключ глубоко вошел в замочную скважину массивной двери моего номера.
— Смотри не засни, нам через сорок минут надо быть в ресторане.
— Хорошо, — отозвался я и улегся на старинную кро­вать.
Немного отдохнув, вышел в прихожую, постучался в противоположную дверь:
—   Наташа, пора на ужин.
Она выглянула в тонкой белой маечке, едва прикрыва­ющей красивые бедра, озабоченно блестя глазами и пере­бирая руками мокрые волосы:
—   Иду.
И уже через пару минут появилась, слегка подкрашен­ная, пахнувшая благовониями; душ придал нам обоим бо­дрости. На ней было другое платье, фасоном похожее на предыдущее, но зеленовато-золотистого тона; легкие неж­но-зеленого цвета туфли подчеркивали стиль одежды. Она выглядела восхитительно!
—   Готова?
Мы вышли. Пройдя метров сто от дома, я спохватился:
—   Слушай, а адрес мы не узнали?
—   Ой, да.
—   Ладно, возвращаться — плохая примета.
—   Не видишь название улицы?
—   Нет.
Я еще пробежался глазами по фасадам:
—  Названий улицы нигде не нашел. Только номера до­мов кое-где написаны.

—  Ладно, найдем — город небольшой. Солнце садилось там. Значит, мы в южной части города.
Тут я увидел на обочине дороги тонкий столб метров в пять высотой. На его вершине красовался розовый с от­ливами шар диаметром в метр, весь утыканный длинными алюминиевыми шипами.
—  Вот примета. Запомни, Наташа, этот шедевр авангар­да! Думаю, в городе такой штуковины больше нигде нет. А когда выйдем на него, пойдем в том направлении к до­му. — Я показал рукой.
Она кивнула и тут же воскликнула:
—   Смотри, наши!
Нас догоняли несколько человек.
—  Вы к автобусу? — спросил меня чернобровый паренек с большим планшетом в руках.
—   Да.
—   А мы пешком в ресторан пойдем.
—   Возьмите тогда нас с собой.
—   Пойдемте.
—   А вы не знаете название этой улицы?
—  Не-а, в этом городе названий улиц нет, только нуме­рация домов.
—   А как вы свой дом найдете?
—   Я отметил дом точкой на карте планшета.
—  А как бы нам так сориентироваться? Мы с Наташей собираемся после ресторана пойти на дискотеку на пло­щадь Святой Анны.
Парень с готовностью на ходу включил экран планшета, на котором появилась схематическая карта города.
—  С Интернетом на Кубе вообще проблема, но я сумел подключиться. Вот, смотрите, — остановившись, он навел курсор. — Это площадь Святой Анны. Вот тут даже кружоч­кам обозначено место дискотеки. А сейчас мы вот тут.

—  А как нам с дискотеки возвращаться обратно? Курсор стал прокладывать сверху вниз белую линию,
а затем повернул направо и остановился.
—  Получилась тонкая длинная клюшка, — сказал я.
 
—  Вот конец этой клюшки и есть точка, где мы сейчас находимся.
—  Значит, нам с дискотеки нужно будет идти на юг вдоль восточной части города, а затем повернуть на запад?
—  Точно. Да вы не заблудитесь. Вот ориентиры: рядом находится колледж и госпиталь.
Парень стал догонять своих друзей. Мы заторопились за ним.
—  А они близко от нашего дома? — спросила Наташа.
—  Кто?
—  Ну, госпиталь и колледж.
—  Да тут все близко, — ответил чернобровый. Рассеян­но поискав глазами свою белокурую подругу, он крикнул: — Марина , ты где?
Но Марина ему не ответила.
«Да...» — в меня уже закралось сомнение, что мы быстро найдем свой дом.
—  Ваша девушка, кажется, зашла вон в тот сувенирный магазин, — сказала Наташа. — Нам, может быть, тоже зай­ти? — Она еще ни разу не назвала меня по имени.
—  Зайдем, мне друзьям нужно привезти гостинцы с Кубы.
В магазине нас увлекло рассматривание картин, этни­ческой одежды, шляп и мелких сувениров. Про то, что будет потом, не хотелось думать.
Из магазина мы вышли на большую улицу, где сувенир­ные магазины стали попадаться довольно часто, и задача была в них забежать, быстро посмотреть что-то для покуп­ки, по возможности купить и, главное, не отстать от группы

чернобрового. Так, переходя от улицы к улице, мы подошли к ресторану.
Ресторан располагался на крыше трехэтажного дома. Деревянная лестница, по которой мы поднимались, скри­пела под нашими шагами. Лаконичный интерьер и картины в старых рамках создавали хорошее впечатление.
На крыше в углу балюстрады расположился ансамбль — две девушки и три парня. Они что-то наигрывали в кариб­ском стиле. Официантка, как коричневокожая кукла Барби, с длинными ресницами и малоподвижными большими гла­зами, была вся такая изящная и осинотелая. На ней безуко­ризненно сидели бордовая бабочка, розово-клетчатый ко­стюм с короткой юбочкой и белый, почти ученический передник. При выборе блюд мы с Наташей заказали себе по лобстеру, нужно было доплатить десять евро и отказаться от включенного в оплату тура блюда. Кроме нас, никто это­го не сделал, все ели рыбу или курицу. Кроме того, мы пришли позже всех, и места на открытой площадке нам до­стались поврозь. Пожилой сосед, увидев, что мы с Наташей переговариваемся через стол, подвинулся вместе со своей женой на один стул, уступив моей спутнице место рядом со мной.
Напротив меня сидели две сестры, которые жили в Рос­сии в разных городах, а в отпуск поехали одни, без мужей. Они были худенькие и довольно молодые, к удивлению, очень скромные, но тут, повеселев после пива, начали син­хронно покачиваться и делать волну руками. Я стал им вто­рить, поводя плечами, как в сальсе. Неожиданно упитанная солистка-негритянка, отложив в сторону маракасы, двину­лась через проходы ко мне, протягивая светлые (по сравне­нию с остальной ее кожей) ладони. Мне ничего не остава­лось делать, как пойти танцевать сальсу, и все, несмотря на внушительные размеры напарницы, шло очень гладко. Не­

гритянка улавливала малейший нажим моей руки, и передо мной мелькали то ее огромный упругий зад, то крупные белоснежные зубы постоянно улыбающегося толстогубого рта. Иногда я не попадал в ритм шага, но солистка своими движениями этот недостаток ловко сглаживала. Позже я уз­нал, что это была не сальса, а сон — стиль, в котором шаг растягивают, в сальсе же он более ритмичный.
Лобстеры были хороши! Белое мясо под красно-оран­жевым панцирем слегка запеклось на гриле. Разомлев от удовольствия и слушая милую воркотню девушек, мне вспо­минался спектакль «Ревизор» Малого театра.
—   А как называлась эта рыба? — спрашивал Хлестаков наутро после сногсшибательного вечернего приема у го­родничего.
—   Лабардан, — отвечали ему. — Ох, какая рыба лабар­дан!
Покончив с ужином, сестры заторопились в соседний ресторан.
—   Куда вы так торопитесь? — спросил я.
—   В ресторан Canchanchara, только там делают этот чу­десный коктейль на меду.
—  Я тоже хочу попробовать коктейль, — сказала Наташа. На улице мы потеряли девчонок, но увидели гида:
—   Привет, Александр! Нам сказали, что в городе есть две хорошие дискотеки, где танцуют сальсу. Я так понял, что одна из них в какой-то пещере.
—   Основная дискотека на площади возле собора Святой Анны. Там действительно танцуют сальсу, а пещера — это далеко, это на окраине города. Да там вам делать нечего. Это кислотная дискотека с большим количеством молоде­жи, они там как сельди в бочке, и платить надо пять куков.
—   Вот этот ресторан, куда девчонки пошли. — Наташа поднялась по стертым от времени каменным ступенькам и нырнула в широкую деревянную дверь.

Я последовал за ней. Две сестрицы, сидя на черных де­ревянных диванах в освещении настенного фонаря «лету­чая мышь», уже потягивали через трубочки из глиняных бочонков коктейли. Наташа пошла к барной стойке. Я, не любитель коктейлей, особенно медовых (поскольку какое-то время в своей трудовой биографии занимался продажей меда), направился в дальний зал послушать ансамбль. Но музыканты, закончив мелодию, ушли на перерыв. Слева от ударной установки были два туалета — мужской и женский, и над входом каждого висели знаки обозначения — трусы мужские и трусы женские, — такие семейные фасоны-пара­шюты я видел только в советское время. Нынче же в России большое разнообразие самых гламурных товаров, а моло­дежь теперь не ведает, что еще совсем недавно народу не­многое было доступно из белья и одежды.
Удовлетворившись осмотром трусов и старинных залов, я вернулся к девушкам (со своими медовыми трубочками они чем-то напоминали крупных насекомых) и сказал На­таше, что буду ждать ее на улице. Мне не терпелось услы­шать где-нибудь звуки агулейры в сочетании с контрабасом и маракасами и насладиться местной сальса-вечеринкой, очень хотелось попрактиковать сальсу именно на Кубе, ведь, по большому счету, для этого я сюда и ехал.
 
 
Партнерша
Наконец Наташа вышла. Мы прошли немного вперед по улице и увидели несколько человек, стоящих возле входа в какое-то заведение. На фасаде голубого дома выделялись рельефом белые полуколонны. Я вошел в зал, где ансамбль из пяти старичков пел так душевно, что ноги стали сами со­бой выписывать сальса-крендели, однако я быстро совла­

дал с собой, улавливая отовсюду от столов удивленные взгляды, и решил подождать отставшую Наташу. На танц-поле покачивалась в танце одна-единственная пара — га­лантный старичок с миловидной, хрупкой женщиной, оба в идеальных для такого рода танцев нарядах. Белый с иго­лочки костюм танцора прекрасно сочетался с хорошо си­девшим на танцовщице коротким платьем красного цвета. Музыканты пели в стиле сон на испанском. Восхитительно надрывно звучала агулейра, и ее звуки приглушенно-ин­тимно поддерживал контрабас.
В зале, чуть ниже танцпола, почти все столики были за­няты посетителями, большинство по внешнему виду кубин­цы. Появилась Наташа, я взял ее за руку и повел на подиум. Она словно порхнула и, красиво задвигав длинными нога­ми, стала неплохо подстраиваться под сальса-ритм, очевид­но еще находясь под влиянием выпитого коктейля. Мы уже не видели никого вокруг, кроме друг друга. «Классно за­жигает, Натаха! — крутилось у меня в голове. — Такая прет от нее энергия! Кажется, она и меня заряжает ею...» Но чет­кого шага сальсы, как она ни старалась, у нее не получалось. Этот недостаток партнерша компенсировала умением эро­тично крутить бедрами, пластично, как в индийском танце, поднимать двумя лебедями руки и на определенных окта­вах на мгновение замирать в экстравагантной позе. Но са­мое главное — она все время от души улыбалась, и было видно, что она счастлива. Я давно заметил, что любой че­ловек, становясь по-настоящему счастливым, вдруг начи­нает как бы светиться изнутри, и этот внутренний свет де­лает его намного красивее. И вообще ко мне пришло осознание, что смысл существования заключается в единой гармонии твоего внутреннего и внешнего. А чтобы держать внимание на своем внутреннем, нужно включить наблюда­теля, связанного с пустотой. Так как все вокруг нас посто­

янно во времени меняется (отношения людей, сами люди, погода, природа и т. д.), то человеческая психика также по­стоянно реагирует на эти изменения в силу приобретенных и врожденных паттернов. Реагируя, мы даем оценку, осуж­даем или, наоборот, хвалим, соглашаемся или не принима­ем, делаем это инстинктивно или осознанно. Из-за того, что у нас всегда на все есть свое мнение, часто возникают про­блемы, мешающие празднику жизни. Включение же наблю­дателя и удержание одного конца внимания на сердечном центре, а другого — на внешнем объекте помогает нам вы­ровнять внутреннее и внешнее, сделать эту связь более гармоничной. Если сказать короче, то внешнюю раздро­бленность нужно соединить со своей внутренней целост­ностью. Но это я немного зафилософствовался.
Станцевав два танца, я предложил Наташе пойти даль­ше. Взгляд ее показал удивление, она не торопилась ухо­дить.
—   Если мы хотим узнать танцевальную Кубу, мы должны быть мобильны. Думаю, мы найдем еще покруче дискотеки. Мне хочется обойти весь этот маленький город и посмо­треть за одну ночь все. Ты согласна? Мы будем ходить от одного ресторана к другому, как в «Фиесте» Хемингуэя.
—   О'кей!
Пара старичков, в одиночестве продолжавшая танце­вать, провожала нас грустными глазами.
От ресторана, из которого мы вышли, начиналась пло­щадь. Брусчатка шла наклонно вверх к ярко освещенному собору Святой Анны и была утыкана фонарями на чугунных витых столбах.
«Боже, как хорошо вот так идти рядом с молодой кра­сивой девушкой, которая тебя понимает и поддерживает во всех начинаниях, и вообще все так волшебно! И даже этот католический собор Святой Анны как будто назван в честь

моей покойной матушки, а она была очень доброй женщи­ной. А может быть, она мне и помогает оттуда, с небес?» Я поднял голову. Небо было в крупных звездах, которые просматривались даже через городское освещение. «И, на­верное, вся эта материализация мыслей — то, что на другом конце света для меня все пошло не так, по-другому, не как на духовном Востоке, это выдумка чистой воды, — продол­жал размышлять я. — Все для меня теперь будет идти глад­ко, главное, не замечать плохое, и тогда негатив не будет развиваться».
Сцена главной дискотеки располагалась справа от хра­ма, тыльной стороной к нему. Выше по склону площади шли трибуны для зрителей. На вытянутом пятачке возле сцены под живую музыку оркестра танцевали две-три пары моло­дых афроамериканцев. Вокруг площадки толпились и си­дели за чугунными столиками люди, праздно проводящие время. Мы с Наташей сразу отправились танцевать, не по­нимая, почему другие сидят, и за три-четыре сымпровизи­рованных танца здорово взмокли.
—  Ты танцуешь, как греческая богиня! — похвалил я ее.
—  Почему греческая? Музыка-то кубинская?
— У тебя греческий тип лица, и ты стройна, как богиня, поэтому на ум и пришло такое сравнение...
Она скромно опустила глаза, потом, пристально посмо­трев на меня, улыбнулась:
—  Жарко!
Пьяненький кубинский старикан, оказавшийся рядом, придвинулся к нам крабьим шагом и, узрев наше восхище­ние его движениями, стал довольно технично обучать нас реггетону. Широко расставив руки и ноги, он в такт музыки поводил плечами, потряхивал широкой задницей в мешко­ватых штанах, а иногда, приблизившись к Наташе, показы­вал, как нужно касаться друг друга бедрами и ягодицами.

Через какое-то время присутствие третьего меня переста­ло устраивать (старикан оказался навязчив), да и Наташа, по-видимому, уже начинала чувствовать неловкость, поэто­му, воспользовавшись музыкальной паузой, я отвел ее в сторону.
—   Фу, как жарко! — Греческая богиня вытирала носовым платком блестящее от пота лицо и махала на себя ладоня­ми. — Я отойду вон туда покурить.
Она показала на выход, где возле рамки с качками-ох­ранниками толпилось бесчисленное количество людей, желающих пройти на дискотеку.
—   Не потеряйся. Я буду стоять возле этой колонны, — указал я на анфиладу здания, расположенного напротив храма.
На сцене кубинский оркестр сменился африканскими барабанщиками. Их было много. Африканские ритмы, кро­ме музыки Боба Марли, меня всегда не особо устраивали, они наводили какую-то тоску, поэтому я заскучал и стал думать — вернется ли Наташа? Времени прошло довольно много. «Зачем ей танцующие старики, — размышлял я, имея в виду себя, — когда на любой дискотеке она может быстро подцепить красивого кубинского мучачо, а утром просто скажет, что потерялась среди толпы...» Но я тут же осек се­бя: «Не надо плохо думать о людях! Но почему плохо? Обыч­ный инстинкт выбора...»
Однако Наташа все не появлялась, и я отправился на поиски. Пройдя в сторону входа, увидел ее сидящей за сто­ликом с бутылкой и сигаретой.
—   А я решила выпить пива...
—   Ну и как?
—   Ничего, сижу отдыхаю.
—   Предлагаю пойти дальше. Здесь музыка как-то не очень и колонки давят на уши...

—   Пойдем. — Она с готовностью встала, поставив пу­стую бутылку на стол.
Мы свернули на улицу, уходящую от площади влево, на которой была такая же, как и везде, древняя, с огромными щелями брусчатка, а дома потянулись в основном одноэ­тажные, разнолико пестреющие фасадами. За третьим до­мом оказался высокий металлический забор, а за ним не­большое патио.
—   О, там в ресторане играют, — сказала Наташа, увидев в глубине патио вход.
В этом ресторане столы стояли на уступчатых площад­ках по обе стороны от дорожки, поднимающейся наклонно вверх. Вверху была сцена. Три мулата ритмично аккомпани­ровали сон пожилому певцу с африканскими корнями. И ни одного танцующего... Только одна приблизительно вось­мидесятилетняя старушка, на которую никто не обращал внимания, ходила вперед-назад без партнера, держа мор­щинистые руки рамкой. Она старательно оттанцовывала сальсу. Возможно, ее дедушка уже почил в бозе, и она от­давала ему дань заученными движениями любимого обо­ими танца...
—   Пойдем? — вздохнул я, глядя на бабушку и беря На­ташу под локоть.
Она посмотрела на меня пристально, не поняв моего вздоха.
—  Пойдем танцевать, — уже тверже повторил я. Наташа снова медлила:
—   Одним так необычно.
—   Не обращай ни на кого внимания, представь, что, кро­ме нас, никого нет. Пойми, у нас всего лишь одна ночь, что­бы вернуться в колониальное прошлое.
Высокая и стройная в своем коротком платье, она сту­пила на танцпол. Я повернул ее к себе, взяв за теплые плечи.

Натали, не торопясь, словно скучающая стриптизерша, за­двигалась, потом с каждым движением тела в ней стала по­являться страсть; мы неотрывно смотрели друг другу в гла -за, она улыбалась моим энергетическим посылам: потряхиванию плечами, петушиной поступи, то энергично­му, то медленному перебору ногами; наконец она стала раскрываться в танце все больше и больше. В какой-то миг в голове всплыла цитата Николы Теслы: «Если хочешь по­нять универсум, разговаривай с ним на языке энергий, ча­стоты и вибраций». И мы снова забыли про все вокруг. Я крутился в сальсе вокруг своей оси, вокруг нее, выделы­вал руками и ногами все что мог, и даже сверх того. Мы то соединялись плотно телами, то расходились на расстояние, как бы превращаясь в одиночных танцоров. Иногда при сближении, рискованно скручивая ее, я чувствовал, на­сколько она мне доверяет. В такой момент на сильной доле такта она замирала в моих объятиях, руки и ноги перепле­тались плотно, и мое тело улавливало ее экстатические ви­брации. Это едва уловимое дрожание передавалось и мне: на какое-то мгновение я терялся, появлялось чувство, что вся творческая фантазия куда-то иссякает, что я в ущерб высокому творчеству поддаюсь животным инстинктам, и тогда заученным движением — поворотом за талию — я отсоединял ее от себя, успевая настроиться на состояние «здесь и сейчас». Но и расходясь, мы продолжали «танец единства». Глядя на мои импровизации, глаза ее все больше и больше вспыхивали восхищением, заводили меня. В таком едином порыве мы выдали восхищенным зрителям не ме­нее трех танцев. Нам рукоплескали! Рукоплескали кубинцы! Но истинное вдохновение не может быть бесконечным. Я потянул Наташу за руку, когда ощутил, что начинаю пере­ходить в схематический танец, начинаю халтурить: — Пойдем в другой кабак, здесь душно.

Мы вышли. На улице было пустынно. Ее каблучки тонко стучали по брусчатке. Теплый ветер приятно холодил раз­горяченное тело. Луна передвинулась по небосклону, и ста­ло понятно, что уже за полночь. Направляясь по улице, ко­торая стала подниматься вверх, остановились на т-образном перекрестке в раздумьях, куда идти дальше. С возвышен­ности небо открылось шире, на темно-светлом небосклоне горели незнакомые мне созвездия. Я люблю у себя на даче в Тульской области смотреть по вечерам на звездное небо, но здесь оно было совсем другим.
Поперечная улица была безлюдна и мрачна из-за сла­бого освещения. Вдруг я почувствовал, что праздничное настроение спадает, а с ним и наше единение уходит.
—   Пойдем назад, — сказала Наташа, — здесь если что-то и было, то уже закрылось.
Повернули назад и снова вышли на ярко освещенную площадь. Музыка, грохочущая на главной дискотеке, не­много оживила нас.
—   Но все-таки как здорово мы с тобой потанцевали, а? Особенно в последнем ресторане!
—   Да. — Глаза ее снова радостно засияли.
—   Вот это была настоящая танцевальная тантра! Я меч­таю разработать авторскую методику такой танцевальной тантры и обучать по ней других.
Наташа ничего не ответила, но улыбалась.
Толпы, сидящие за пределами главной дискотеки на бор­дюрах или просто на брусчатке, остались далеко позади. Мы подходили к ресторану в голубом здании с белыми полу­колоннами, где танцевали в начале ночного экскурса. Вдруг из открытых его дверей послышалась ритмичная музыка.
—   О, почти бачата! Жаль, здесь не танцуют ее, нас с Лор­кой на ночной дискотеке в Варадеро один кубинец учил танцевать. Но я так и не научилась.

—    Не знаю, какой у тебя был учитель, я бы тебя обучил этому танцу за один день.
—  Да ну? Давай попробуем! Она остановилась.
—  Смотри, это делается очень просто. — Я положил од­ну руку на ее лопатку, а пальцами другой обхватил ладонь правой руки. — Ноги поставь на ширине плеч и чуть согни; затем нужно соединиться в коленях, бедра отодвинуть, а грудью прижаться к партнеру.
—  О - у ! — Она попробовала принять необычную позу.
—  Теперь почувствуй, как я двигаю твои плечи руками. За счет этого должны колебаться из стороны в сторону твои бедра. На четвертый такт поднимай то одно бедро, то другое.
Я прижал ее к себе, прильнул головой к ее голове, и мы в такт отдалено льющейся музыке стали покачиваться в тан­це. Все стало получаться достаточно гладко.
—  Главное, расслабься, улавливай малейшее движение партнера. — И, чуть помедлив, насладившись ее покорно­стью и переключаясь на любимую тему, я добавил: — И вот это тоже тантра.
Ее тело было чувствительное, и мы одновременно по­падали в ритм. Она смотрела на меня глубиной своих глаз, и это наполняло меня энергией. Мы продолжали танцевать в объятиях друг друга. Почувствовав внезапный прилив энергии внизу тела, я отстранился и стал рассказывать про разновидности тантры, тем временем, раскуривая энергию по чакрам и спирально поднимая ее вверх для психической трансформации — этой технике когда-то научила меня одна продвинутая девятнадцатилетняя йогиня. Перевод сексу­альной энергии вверх способен постепенно перевести че­ловека из полуживотного образа жизни в жизнь более ду­ховную, при этом не теряется связь с миром, а наши жизненные игры делаются более возвышенными.

Я принял ее танцевальную покорность за то, что она уже, быть может, готова продолжить обучение танцам у нас на фазенде. Щекотливое предложение чуть было не сорва­лось у меня с языка. Конечно, уже была глубокая ночь, и нельзя было бы включить громкую музыку, но у меня в комнате были наушники и плеер с бачатой, мы могли бы танцевать с одним плеером на двоих... Правда, мне самому было непонятно, зачем мне это надо, ведь я много лет из­бегал беспорядочных сексуальных связей и даже какое-то время практиковал брахмачарью. ...Но я выдержу, и все же это будет только духовная тантра.
—   Уже много времени, пора бы домой идти, — вздохну­ла Натали, словно прочитав мои мысли.
—Хорошо, — согласился я, почувствовав ее усталость. — Мы можем идти в сторону дома, а по дороге, если попадут­ся таверны с музыкантами, будем заходить и танцевать.
Мы пошли дальше, но улицы заметно опустели, и теперь музыка из заведений лилась редко, да и то в записи.
—   Надо идти спать, — повторила Наташа.
—  Рано, сейчас еще найдем какой-нибудь ресторан. Она молчала.
—Ты говорила, что на Варадеро вы с подругой танцева­ли до утра на дискотеке, а тут тебя что-то потянуло домой.
—    Не знаю, мне кажется, пора уже идти.
Прошли еще улицу, другую. Зашли в ресторан, в кото­ром последние посетители досиживали время без музыки.
—  Где же наши любимые контрабас, маракасы, укулеле? — возмутилась Наташа. — Неужели музыканты остались только на площади?
Мне показалось, что к ней снова возвратилось веселье.
—  Ты очень любишь танцевать.
—  Да, особенно раньше я много ходила на дискотеки.
—  А какие-нибудь танцы специально изучала?

—  Танец живота, но это было давно.
—  А сейчас?
—  Ой, я уже, наверное, плохо способна обучаться.
—  Сколько же тебе лет, не больше двадцати пяти?
—  Уже почти тридцать, и я чувствую себя уже старой.
—  Ты?! — Я оглядел ее восхищенно. — Да посмотри, как ты зажигаешь сальсу, ты фору дашь несовершеннолетним!
Я ждал, что она спросит, сколько мне лет, думал, что нужно ответить в этом случае, но она не спросила.
 
 
Поиск дома
Мы направлялись к южной окраине города, где, я был уверен, мы легко отыщем наш дом. Я запомнил, в какой сто­роне заходило солнце, и с учетом звездного неба понимал, куда нужно идти. Одна улица переходила в другую — так мы вышли к пустырю на городской окраине. Справа увиде­ли здание, похожее на госпиталь, но небольшая площадь перед ним явно была не та.
—  Ты помнишь, как выглядела та площадка, где нас вы­саживал автобус?
—  Не очень, но точно это было не здесь, — ответила На­таша.
—  Пойдем туда, — указал я на улицу, ведущую в глубину квартала одноэтажных домов.
—  Нет, не туда идем, это уже совсем не похоже на город.
—  Проверим.
Мы свернули вправо, надеясь, что там за домами откро­ется знакомая местность.
—  Надо возвращаться на ту площадь. — Я потянул На­ташу за руку. — Думаю, здесь короче.
Чтобы быстрее найти правильный путь, я старался быть вне привязанности к чему-либо, в том числе и к женщине,

но в этот момент вдруг ощутил тоску по несбывшейся тан­цевальной тантре. Где-то в глубинах души теплилась на­дежда, что мы быстро найдем дом и у нас на радостях все же она состоится.
Мы юркнули в тесный мрачный переулок между бетон­ным забором какого-то завода и высоким серым зданием без окон. Я видел, что Наташу угнетает эта темнота на кон­трасте рассеянного вверху лунного света, и ожидание чего-то нехорошего стало передаваться и мне. Казалось, вот-вот тень разорвется, и кто-то выйдет к нам попросить денег, может быть, вежливо, но с соответствующими атрибутами в руках — так часто случается с иностранцами в других ла­тиноамериканских странах. Чтобы не материализовать си­туацию, я постарался найти пустоту внутри себя.
Длинный тесный переулок был пройден без происше­ствий. Стало гораздо легче, когда мы оказались в начале освещенной фонарями улицы. Пустырь с госпиталем ока­зался далеко справа.
—  Надо пройти влево по этой улице. Она направлена почти строго с востока на запад. На планшете парень по­казывал нам, похоже, именно ее. Он еще сказал, что в юж­ной части города такая хорошая улица только одна.
—  Имеется в виду, широкая?
—  Ну да, относительно широкая и прямая.
—  А ты помнишь улицу, где наш дом? Она похожа на эту?
—  Не знаю, кажется, не та.
—  Ничего-ничего, сейчас где-нибудь впереди откроется площадь. Она должна быть слева от дороги, смотри внима­тельно.
Мы шли все дальше и дальше. Дорога стала забирать чуть правее. Я понимал, что мы уходим от окраины, где мог быть пустырь.
—  Ничего не понимаю, пустырь должен быть слева, но мы его не увидели.

—  А справа он не может быть?
—  Ты же видишь, по правой стороне от улицы начина­ются кварталы двух- и трехэтажных домов, а возле пустыря были одноэтажки.
—  Блин, как неудобно, что в этом городе нет названий ули­цы, а только одни номера домов. Я уже здорово натерла ногу.
—  Я, кажется, тоже. Сандалии не предназначены для длительной ходьбы. Потерпи, найдем мы наш дом. Но даль­ше идти бессмысленно. В западной части города точно нет его. Нужно возвращаться снова в район госпиталя. Давай попробуем вернуться параллельной улицей.
Мы свернули в переулок и пошли назад другой улицей, такой же пустынной, как и первая.
На перекрестке с плоской крыши одноэтажного дома доносились голоса.
—  Сеньоры! — крикнул я, смешивая испанское обраще­ние с английским.
Выше темного фасада на фоне светлого неба показался темный силуэт.
—  Прего.
Лихорадочно я стал объяснять, что нам необходимо найти.
Один из мужчин сказал: «Джаст момент», и вскоре звяк­нул засов забора, после чего к нам вышел коренастый мо­лодой кубинец.
—  Повторите, что вы ищите, — сказал он по-английски.
—  Мы ищем пустырь, где вечером нас высадил туристи­ческий автобус. Вблизи этой грунтовой площади находится наша съемная фазенда. Друзья сказали нам ориентиры: там где-то рядом есть госпиталь и колледж.
—  Адрес знаете?
—  Если бы знали, не искали так долго.
В этот момент про высокий столб с шаром, из которого выходят длинные шипы, я напрочь забыл.

Мужчина о чем-то мучительно соображал, потом махнул рукой:
—   Пойдемте, я знаю, где госпиталь.
Я уже догадался, что он поведет нас к той площади, где стоит вытянутое здание. Так оно и случилось. Когда мы пришли туда, я сказал, что мы не узнаем местности и что здесь нет той улицы, на которой находится наш дом. Та ули­ца была почти такая же, как та, на которой мы его встретили.
Он опять стал выяснять подробности о площади, на ко­торой нас высадил автобус, и повел по улице на запад. «Ел­ки палки, и он нас направляет туда?» Однако это была не та улица, по которой мы самостоятельно продвигались на за­пад, поэтому ожидали увидеть долгожданный пустырь. Проходя через площадь с пересечением дорог, незнакомец кивнул в сторону, где поодаль особняком стояло двухэтаж­ное здание:
—   Это полиция.
—   Пока в полицию обращаться не будем, попробуем найти сами.
—   О''кей.
Кубинец привел нас на благоустроенный, с зелеными насаждениями, фонарями и лавочками сквер, на котором тусило много молодежи.
—   Мы снова где-то в центре, — сказала Наташа.
—   Вижу.
Проводник стал часто поглядывать на часы. Я понял, что он куда-то торопится, поэтому, поблагодарив, мы его от­пустили.
Дорога проходила между сквером и фасадом дорогого отеля. Напротив отеля увидели рикшу. Это был огромный, с накачанными плечами и бедрами мулат. Я рассказал ему проблему, вставляя в английский язык некоторые испанские слова, надеясь, что он поймет. Но африканец английского

не знал, а уперся в меня мутным, как у коровы, взглядом и что-то буровил по-испански. Хорошо, смирился я, и стал терпеливо объяснять жестами, что мне нужно, но разговор не клеился. Тут, на радость, к нам буквально подскочил ох­ранник отеля, говоривший по-английски. Кивнув головой, он пошел за картой. Это была обыкновенная, отксеренная черно-белая карта-схема для ночующих в отеле туристов. Охранник и мулат долго крутили в руках эти кроки, пово­рачивали и так и эдак, пока я не взял их в руки и не сориен­тировал по сторонам света. Показав на схеме район, где по моим предположениям находится наше жилье, я стал вы­слушивать мнения кубинцев. Мнения расходились. Сначала один указывал вправо, а другой — влево, но потом оба со­шлись на том, что нужно двигаться на запад, что именно там находится искомая площадь. Ну что оставалось делать? На юге мы два раза уже были и не нашли дома. Нужно снова направляться на запад. Но мое тело и интуиция не хотели слушаться мнения разума и советов местного населения. Однако охранник твердо указал рукой направление.
Усадив нас в коляску за собой, мулат стал крутить педа­ли. За день он устал. Ему было тяжело. Велосипед казался под этой горой мышц крошечным ; огромные бедра, обтя -нутые короткими черными лосинами, поднимались и опу­скались выше руля, как жернова. Но все-таки теперь мы могли отдохнуть, хотя тряска по развалившейся брусчатке и скрип готовых сломаться педалей сил не добавляли. Езда казалась очень медленной и меня не устраивала. Я снова приказал себе смириться, отдаться потоку, который должен вывести куда надо. Но чуда не происходило.
Наконец рикша остановился у площадки сбоку от до­роги. На ней стоял одинокий бежевый пазик советского производства. Похоже, это был автобусный терминал, плот­но обнесенный стенами домов.

—  Что и следовало ожидать, — сказал я с огорчением. — На том нашем пустыре не было высоких строений.
—  Вы это искали? — пробормотал по-испански рикша.
—  Нет.
—  Посмотрите, ведь это автобусный паркинг!
—  Да , но не тот.
Рикша еще делал усилия, выпячивая белки глаз, чтобы я признал в представленной нам автобусной площадке то, что нам надо.
Я, не отвечая, махнул рукой:
—  Поехали!
—  Куда?
—  Назад. Мулат медлил.
—   Поехали назад, — сказал я уже тверже.
Я понимал, что, несмотря на свои стальные мышцы, он уже совсем устал. Ему, очевидно, хотелось получить бы­стрее заработок и отдохнуть. Мне его было жаль, но друго­го выхода я не видел. Под моим волевым взглядом мулат еще больше сгорбился, усилием гигантских ног с трудом заставил двинуться коляску. Не верилось, что эта развали­на способна как-то еще ехать, тем более в горку-тягун. До­рога стала заворачивать влево.
—   Как ему тяжело, бедняжке, — вздохнула Наташа.
—   Это его работа.
—   А представляешь, если мы опоздаем на автобус и группа без нас уедет? Как будем добираться до Варадеро? У меня все деньги на карточке, но здесь, говорят, кредитки не принимают.
—   У меня тоже наличных всего ничего, но как-нибудь выкрутимся.
 
Наконец, перестав крутить педалями, рикша покатил вниз. Коляска высоко подскакивала на бугристой брусчатке.

Улица была пустынна. В перспективе открывался горизонт начинающего светлеть неба. Слева у бордюра в тени трех­этажного дома стояло одинокое такси. Мы остановились. За рулем сидел мужчина презентационного вида. Очевид­но, он кого-то ждал. Поздоровавшись, я объяснил, что мы ищем мистически потерянный пустырь. Таксист сначала по­казал назад, услышав слово «паркинг», но, поняв, что мы там были, развел руками. Я достал карту-схему с начерчен­ной от руки кривой линией.
—  Где вот это место? — Я нервно стучал пальцем по кар­те. — В этом районе должен быть наш дом. И он находится недалеко от паркинга туристических автобусов.
Таксист внимательно рассматривал карту, ничего не от­вечая, потом показал на восток.
—  А какое расстояние отсюда до этого места? — Я снова ткнул в карту пальцем.
—  Три километра.
«Ну, где же это еще должно быть, как не там?» — раз­мышлял я. Больше пообщаться с таксистом не удалось: из темного подъезда вышли несколько человек с поклажей, и он засуетился, принимая пассажиров.
Я велел ехать дальше, старым геологическим чутьем определяя, что наше жилье именно там, но, возможно, юж­нее. Но дорога через три километра снова привела нас к вы­тянутой грунтовой площади у госпиталя.
—  Блин, ну опять двадцать пять, — устало протянула Наташа.
Мулат с нетерпением смотрел на меня, по-видимому гадая, когда же это кончится.
—  Но была же другая площадка, Наташа!
—  Была.
—  Мы же с тобой никуда не переносились из этого го­рода?

Едва улыбнувшись, она недоверчиво посмотрела на меня.
—   Что ты на меня так смотришь? Если бы мы продолжи­ли танцевальную тантру и нам бы никто не мешал, могли бы улететь и в другие миры.
Она опять смущенно улыбнулась. Мне было приятно, что она хоть как-то приходит в чувства.
—   Ну, вот ты мне не веришь... а между тем мужское и женское создают все в космосе... Наш мир дуален. Проти­воположности рождают энергии, а энергии материализу­ются. Вспомни даосский знак Инь-Ян. Из него выходят все триграммы. Если возьмем индуизм, там в духовно про­двинутых парах мужчина является воплощением Шивы, а женщина — его жены Парвати, и эти двое могут создавать все что угодно в мире, было бы правильное намерение и со­ответствующее взаимодействие.
—   Глубокомысленно, — обронила она тихо... — А наш дом ты найти не можешь.
—   Такое со мной впервые. Но для чего-то же это нам надо.
—   Что надо?
—   Просто так ничего не происходит...Скажу тебе только одно, что в странах Юго-Восточной Азии буддийский эгрегор всегда выводил меня, даже из очень сложных ситуаций, а я там немало побродил по горам да джунглям. — И вдруг вспомнился утыканный иглами шар. — Наташа, там же был шар, помнишь?
—   Какой шар?
—   Ну, на столбе.
—   Ах, точно!
—   Когда мы прошли метров сто-двести от дома, мы оста­новились и увидели над тротуаром этот колючий шар...
—   Да, как же мы про него забыли?..

—  Давай, амиго, ищи вот такой шар с шипами, на такой высокой длинной ноге, — сказал я рикше и округлил ладо­ни, а потом вытянул высоко руки.
—  А-м-м, — промычал мулат и понимающе закивал го­ловой.
С готовностью машины он закрутил продолговатыми стальными грушами ног, направляясь на запад. Трясясь на булыжнике, я решил смиряться со всем, что происходит, авось куда-нибудь выведет. Описав по дорогам южной ча­сти города изрядную дугу, мулат действительно вывез нас к перекрестку, на котором мы увидели колючий шар на пя­тиметровом штыре.
—  Ура! — прохрипела Наташа.
Прилив радости охватил и меня, но быстро схлынул, по­тому что неподалеку мы увидели еще один такой же антенообразный монумент, похожий, как брат-близнец, на пре­дыдущего.
—  Наташа, но там был только один высотный ежик, — сказал я грустно.
—  Да, один. А тут два.
—  А одинокий шар есть в этом городе? Вспомни, ами­го, — умолял я рикшу, — может, где -то есть один шар на штыре?
Мулат, соображая, по-бычьи вертел головой:
—  Нет, больше в городе нигде таких нет.
—  Ты уверен?
—  Да, только эти.
—  Как же так, ведь мы с тобой, Наташа, видели один шипастый шар.
—  Шар был действительно один, — подтвердила она.
Я растерялся, стал снова и снова всматриваться в под­ходящие к перекрестку улицы, пытаясь хотя бы за что-то зацепиться, чтобы опознать местность. Сколько раз за эту
 
ночь я вспомнил свои путешествия по буддийским странам, да и не только по ним. Всегда кто-то быстро помогал выйти из трудной ситуации. На какой-то миг всплыло лицо девоч­ки-подростка, которая в осенней ночной Андреевке под Севастополем встретилась мне на перекрестке улиц, когда я тщетно искал комнату для ночлега. Она привела меня к своему отцу, известному крымскому целителю, и тот не только дал приют, но и открыл для меня многие знания.
Это воспоминание зацепило другие. Однажды в Крыму после сильных дождей я ехал на велосипеде по проселоч­ным дорогам вдоль моря. В это утро ярко светило солнце, но оно еще не успело хоть чуть подсушить землю. Мне нуж­но было добраться до своего друга, Смирнова, который от­дыхал в прибрежном поселке. Когда хорошая дорога закон­чилась, я решил ехать напрямик через размытое дождями поле. Но через полкилометра велосипед намотал на колеса столько грязи, что ехать оказалось совершенно невозмож­но. Значительно потяжелевший велосипед я пронес вперед еще с полкилометра, но тут у меня силы совсем закончи­лись. Я смотрел на серевший вдали поселок и прикидывал, что до него еще километра три по этому болоту. Я попро­бовал оставить велосипед и идти дальше, но ноги увязали, и пройти так три километра было нереально, а жажда была такая, что не передать. Воды я с собой не захватил. И вот я оглядываюсь на велосипед и вижу, что ко мне по полю мчится машина. Это была какой-то старой модели «Лада», но на специальной высокой подвеске для езды по таким до­рогам. Подлетев ко мне, машина резко остановилась, из нее вышел парень, улыбнулся и, открыв багажник, сказал:
—   Клади сюда велосипед.
—   А разве он влезет?
—   Влезет.

Парень, перехватив у меня велосипед, положил его в багажник так, что капот не закрывался, а переднее колесо свисало. Но мы могли ехать. Широкие колеса на особом про­текторе хорошо продвигали машину вперед, и через минут пятнадцать мы оказались в поселке. Это был мой спаситель, как он меня обнаружил и почему поехал в это болото, было не понять, но он оказался в нужное время в нужном месте.
Однако в этом городе все было не так.
Мулат, уже не спрашивая ни о чем, ехал куда глаза гля­дят. Мне казалось, я начинал сходить с ума от его покор­ности. Вдруг я почувствовал, что в Наташе что-то слома­лось, она совсем сникла, взгляд ее стал бегающим, улыбка натянутой.
Когда я спросил ее, что с ней, она отвернулась:
—    Мы не найдем этот чертов дом, сегодня уж это точно, до отхода нашего автобуса осталось три часа, а мне еще нужно душ принять и переодеться.
—Три часа — это очень много...
Навстречу по дороге шли молодые загулявшиеся кубин­ские парни. Мы остановились возле них. Я соскочил, под­бежал с картой. Парни долго вертели ее в руках, но стало сразу ясно, что они нам не помощники.
Поехали дальше. Как тоскливо, как муторно ехать, ког­да ты приложил столько усилий, а цель, кажется, отдаляет­ся все дальше и дальше! О, странник, пусть тебе всегда ве­зет на дорогах любви и приключений! В стороне на безлюдной, освещенной фонарем площадке показался темно-зеленый автомобиль «буханка» с крупными буквами по корпусу «Полиция».
—    Может, все-таки в полицию поедем? — вздохнула На­таша.
—  А найдет ли она нам дом без адреса? Повисло молчание.