Бесплатный фрагмент - В поисках золота Якутии

Нежданинские истории

Первая поездка в Якутию

Искрится ярко снег под солнцем зимним,

Стоит мороз под минус пятьдесят.

Якутские узоры в сопках дивных

На лиственницах кружевом висят.

Хрустящей лентой тянется дорога,

От снега пыль летит из-под колёс.

Глаза слезятся — света слишком много,

Но почему-то мне не жалко слёз.

В душе и памяти сидят «занозой»

Суровые края — приют мужчин,

Богатая страна седых морозов,

Снегов «и преждевременных морщин».

Никогда не забуду эту поездку! А с чего всё началось-то? Ах, ну да — всё с того же банального желания разбогатеть. Я, как и многие не бывавшие там ранее люди, считал, что стоит только приехать на север, так сразу же твои карманы начинают волшебным образом набиваться деньгами, золотом и разными драгоценными каменьями. Это далеко не так. Главное богатство на Севере — люди, которые там живут и работают в тяжёлых климатических условиях, ну и, конечно же, сама природа тех мест. В этом рассказе я и поведаю о людях, с которыми мне впервые там пришлось встретиться.

Итак, решив, что в 1996 году в Санкт-Петербурге закончились деньги, я поехал за ними на север, в Якутию. Прилетев в Якутск на самолёте и, выйдя из аэропорта, я почему-то решил, что сел не на тот рейс. Справа от нового аэропорта стояло какое-то здание, больше напоминавшее большой деревянный туалет. Это было здание старого аэропорта. Я тогда невольно подумал, что было бы со мной, прилети в Якутск я чуть ранее именно в этот аэропорт. Но это было не всё. Глянув на дома, стоявшие недалеко от аэропорта, мне почему-то показалось, что денег мне тут не видать, так как дома были практически все деревянные, в два этажа и явно не из золота. Конечно — из Питера же приехал! Это потом, приехав в Якутск через 4 года, я его не узнал, ибо дома были уже совершенно другие.

Мне нужно ещё было лететь в посёлок, называемый Тёплый Ключ, в котором, судя по его названию, я рассчитывал отогреться, так как на улице уже -20, а на календаре ещё 12-е октября. Погода была нелётная и, судя по тому, как обосновались люди в зале ожидания аэропорта, уже давно нелётная. Желавшие улететь в Усть-Неру обитали там уже третью неделю и всё больше походили на цыган, разбившись табором в зале ожидания. На третий день мне всё же удалось улететь местным рейсом до своего Тёплого Ключа. Температура внутри самолёта была чуть выше, чем за бортом, некоторые летели стоя — так, водила подбросил. Но что характерно — билет за 50 минут полёта без удобств на местных авиалиниях стоил чуть меньше, чем до Москвы, что явно свидетельствовало о высоком уровне жизни местного населения.

Итак, прилетев в Тёплый Ключ, я пошёл искать нужных мне людей, написанных на бумажке. Хорошо, что они жили рядом с аэропортом, а то одет я был явно не по погоде, царившей в Тёплом Ключе. Сугробы были как раз по то место, которое у меня не могла прикрывать моя короткая куртка. «А мама дома ещё капусту даже не убирала», — с грустью подумал я. Меня пригласили в дом, накормили и стали собирать мне в дорогу новое для меня слово — «тормоЗок», почему не «термоСок», до сих пор не знаю — наверное потому что работу тормозит. Я ожидал увидеть всё, кроме свежих огурцов и помидоров из своей теплицы. На улице снега по «помидоры», а у них свежие огурцы! За мной в дом зашёл дядька-водитель, звали его Иван. Он спросил — я ли тот родственник, которого он поджидает, на что я утвердительно кивнул головой, и мы пошли к его «КРАЗу».

Мы двинулись в путь, с нами ехало ещё две машины. Спустя некоторое время, на горизонте показались сопки, для меня это были горы, так как я их видел первый раз в своей жизни. Мы всё ехали и ехали, а сопки так и торчали на горизонте, как будто удаляясь от нас. Наконец-то мы их догнали и моему взору предстала неописуемая красота — кругом на сопках лежал белый-белый снег, из которого торчали часто посаженные природой, одетые в морозные кружева лиственницы, ярко отбрасывающие солнечные лучи. Всё сверкало и искрилось, я наслаждался красотой якутской природы и на моей душе стояло какое-то тревожное, волнительное чувство. Это чувство у меня потом возникало всегда, когда я видел из окна машины приближающиеся сопки. Ещё через какое-то время мы подъехали к маленькому посёлку в сопках, называемому Развилкой и остановились. Мужики выскочили из машин и куда-то срочно побежали, вернувшись с радостными лицами, и мы поехали дальше.

— А ты чего молчишь-то всю дорогу, — спросил меня водитель Иван, прервав моё пребывание в состоянии эйфории, — ты в первый раз что ли едешь на север?

— Да, — тихо отозвался я, о чём потом малость пожалел, так как Иван оказался на редкость мужик разговорчивый.

— Да ну! — сказал он, и я узнал практически обо всех авариях, случившихся на участке трассы до перевала, и обо всех названиях сопок и распадков.

Иван был типичный представитель особой касты северных жителей — водитель. Мозолистые, натруженные руки и изъеденное морщинами, большое и добродушно улыбающееся лицо, которое украшали большие передние зубы, явно выдавали в нём простецкого мужика, располагающего к общению. На перевале все машины остановились, и мы вышли «перекусить». Я достал выданные мне огурцы с помидорами, а мужики практически всё тоже самое, но ещё и много водки.

— Ну, — сказал Иван, разливая спиртное по стаканам, — до перевала добрались, дальше ерунда.

Решив, что «на халяву» пить неудобно, я попытался отказаться, но тут из соседнего «КАМАЗа» вылез полуживой человек, звали его Котом. Он подошёл к наполненным стаканам и сказал мне с видом старого аксакала:

— На Севере надо пить, иначе замёрзнешь, — и опустошил стакан, рухнув замертво на снег.

«Замёрз», — с тоской в душе решил я, но его слова мне почему-то запомнились надолго. Мужики подняли его и заволокли в кабину. Дальше пошла обычная весёлая выпивка, а когда спиртное закончилось, Иван объявил, что пора ехать дальше.

— Как, — наверное вслух подумал я, — впереди горы и скользкие спуски?!

— Не боись, мы привыкшие, — сказал Иван, усаживаясь за руль.

Поездка проходила гораздо веселее, и природа казалась ещё краше прежнего. Уже в темноте мы добрались до посёлка Нежданинский, где находился золотодобывающий рудник, куда я добирался на работу. Меня привезли и сдали моим родственникам. У моего двоюродного дяди Юры был как раз День рожденья. Я его не видел уже сто лет, но завидовал ему белой завистью с детства и всю жизнь мечтал приехать к нему на север. Мечты идиота сбылись — я на севере, у моего любимого дядьки, в загадочном и заманчивом посёлке Нежданинское.

Зайдя в его дом, я со всеми обнялся, поцеловался, меня посадили за стол, и моё знакомство с Севером продолжилось. Последнее, что я помню — баня, где я вероятно перегревшись, а может просто устав, неожиданно для себя потерял память, а заодно и сознание. Но, пока ещё находился при памяти, запомнил слова, мывшегося с нами старого и очень мудрого геолога Степана Афанасьевича. Он у меня спросил тогда, кем я тут приехал работать, а когда узнал, что проходчиком на руднике, то ответил мне очень коротко:

— А оно тебе надо? Богаче меня ты всё-равно не станешь, а вот остаться под землёй раньше времени можешь.

Умный дед был, работал с момента основания месторождения «Нежданинское», вместе с моим вторым дядькой Сашей, который тоже был геологом. Его словам я тогда не придал особого значения, но помню их до сих пор, познакомившись поближе с работой в шахте и отработав в ней всего лишь год. А наутро меня ждало удивительное знакомство с чудесным, затерянным в горах золотодобывающим посёлком и необыкновенными его жителями. Но это уже другая история.

«Штрейкбрехер»

Да, да — именно это слово подходило ко мне, приехавшему работать в 1996 году на золотодобывающий рудник «Нежданинский», на котором в то самое время люди бастовали и даже некоторые объявляли голодовку, притащив с собою матрасы в здание конторы и уютно на них расположившись во время проходящих митингов. Голодающие, лежащие на матрасах, были люди, в большинстве своём, больные: силикозные и поражённые вибрационной болезнью. Им всем не платили регрессные деньги аж со времён СССР (с 1990г.), а они, несомненно, нуждались в дорогостоящем лечении и лекарствах. Но были в зале и вертикально стоящие здоровые люди, которые так же не получали денег за свою работу 5 лет и которым надо было кормить свои семьи.

Проснувшись рано в обед у своих родственников, я понял, что нахожусь не у себя дома, и вообще не там, где надо, но было уже поздно — меня ждали сокровища подземных шахт и большая зарплата, которую обещало платить созданное вдали от Рудника и никем не виденное российско-ирландское СП. Собравшись с мыслями и настроившись на плодотворную работу, я отправился с моим дядькой в контору Рудника на его машине. Выйдя на улицу, я увидел неописуемо красочную картину: впереди и сзади посёлка возвышались огромные сопки, щедро обсыпанные ярким и искрящимся снегом, а солнце до слёз слепило глаза, не давая получше рассмотреть всю красоту природы, царящую вокруг. Вечером я этого всего не видел, ибо было уже темно…

— Что, нравится? — спросил дядя Юра, хитро прищурившись.

— Да! — ответил я, выдохнув утренний морозный воздух.

Мы сели в машину и поехали в контору, где я и увидел лежаче-стоячую и что-то постоянно кричащую забастовку. Я сначала решил, что попал куда-то не туда, но, увидев знакомые, испорченные похмельем лица вчерашних водителей, стал пробираться к ним. Оказалось, решался главный вопрос — будет работать предприятие и добывать для страны нерентабельное золото, или нет. В конце концов, решив, что «утром деньги — вечером стулья», и вволю накричавшись, народ в который раз разошёлся в ожидании обещанных денег.

Покидая впечатляющее собрание, и сделав соответствующие выводы для себя о том, что денег мне не видать в ближайшее время, как своих ушей, я решил заняться обустройством своего быта. Получив от администрации посёлка, а именно от жены моего дядьки, маленький балок с ещё живыми цветами в горшках, я перетащил туда свои немногочисленные пожитки и стал готовиться к зимовке.

Пока ирландцы везли деньги для людей, я устроился работать на котельную кочегаром. Напарники были люди весёлые и много пьющие, поэтому дни до начала работ на руднике прошли очень быстро. Ирландцы прислали деньги, которых хватило для того, чтобы инвалиды-регрессники перестали голодать, ну и выдать аванс людям под Новый Год на подарки детям. Да, чуть не забыл! Ещё прислали два контейнера с валенками и совковыми лопатами. А что? Тоже помощь и прекрасный подарок к Новому году. В общем, начались работы, сначала восстановительные, потом непосредственно добыча. Завтра меня ждал первый день знакомства с «царством Кощея», и я вынашивал коварный план обогащения. Во сне мне снилось золото, разложенное кучками специально для меня, я уже начал было складывать его в мешок, но прозвонил будильник. Пора…

Первый спуск в штольню

«Интересно, что сказала бы моя мама, узнав, куда я залез», — думал я, продолжая ползти по груде руды, нагромождённой, как она упала при взрыве и которая больно впивалась острыми краями в моё тело, даже сквозь толстые ватные штаны, одетые по глупости в первый мой спуск в рудник, где добывают золото. Всё дело было в том, что на дворе стоял декабрь месяц, температура -40, и я решил основательно утеплиться, ожидая, что внутри будет ещё холоднее. Поэтому, одевшись соответствующим образом: в зимние ватные штаны и в зимнюю фуфайку с тёплым воротником, я смело вступил в «царство Кощея», включив предусмотрительно шахтёрский фонарик. Меня сопровождал в чёрную открытую пасть штольни уважаемый проходчик Лёха, пожилого возраста, который одет был явно не по погоде — в летнюю робу и кирзачи.

С каждым шагом в глубь штольни моё убеждение в том, что я всё-таки выбрал не ту профессию, усиливалось как-то по-особенному, но, увидев сверкающие в свете фонаря стены, я решил, что всё-таки попал туда. Зрелище было неописуемо красивым — все стены штольни сияли золотисто-алчным цветом презренного металла. Я шёл и уже думал, как я буду рассовывать эти куски по карманам и каким образом вывозить их оттуда. Сколько же ЕГО тут много! Мои мысли о неожиданном обогащении были прерваны окриком моего учителя Лёхи, шедшего сзади и разгадавшего мои коварные планы.

— Иди быстрее! Чего пасть раззявил — это «собачье золото», пирит, спутник его. Золота в нём нет совсем.

И я услышал его громкий смех, похожий на смех хранителя всех этих несметных «богатств» и блеск золотых фикс из ротового отверстия головы моего учителя. Все мои алчные мысли как-то вмиг улетучились, оставляя лишь слабый отблеск надежды на то, что Лёха тупо брешет. Потом, мы подошли к длинной череде высоких лестниц с площадками, называемыми «восстающим» и стали подниматься вверх. Я уже тогда засомневался в том, что зря напялил на себя всё это зимнее барахло, а уже когда мы поднялись метров 20 и оказались на очередном полке, я окончательно в этом убедился. Дальше пришлось заползать в узкую дыру, за которой начинался так называемый «блок» — это и было моё непосредственное рабочее место. Шириной он был метра 2, высотой — метра 3, справа «висячка», слева «лежачка» — так назывались пласты скалы, между которыми находилась кварцевая жила, содержащая золото. Всё это потрескивало, скрипело и ухало, обещая обсыпаться и похоронить меня тут навсегда.

Опять пришла странная мысль о том, что я тут ничего не закапывал, но любопытство брало своё, отодвигая на задний план тщедушные мысли о моей безвременной кончине.

— Ты, малец, запомни, — сказал мне Лёха, сверкнув золотым зубом и шевеля большими усами, заканчивающимися у подбородка, — я тут работаю уже 30 лет и видимого золота, практически, за всё это время так и не видел.

Эти слова прозвучали, как приговор. Сняв с себя фуфайку и толстенные ватники, я решил немного просушиться, не подумайте плохого, вспотел просто. Температура внутри «блока» была, где-то +15! Обсыхая и ожидая, когда мой учитель настроит перфораторные молотки для работы, я, всё ещё надеясь обогатиться, начал рассматривать небольшие куски породы со сверкающим «собачьим золотом».

«Всё равно красиво», — подумал я и засунул небольшой кусок в карман, так на память, вдруг я больше сюда не полезу. Это уже потом, спустя некоторое время, и повидав видимое золото и даже самородки, я стал относиться к золоту вполне спокойно. А пока меня ждало самое интересное — непосредственно работа.

Лёха настроил перфораторный молоток, вставил в него бур-штангу, предварительно надолбив на неё коронку, а затем включил его. Это был полный писец! Грохот стоял неимоверный, пылища летела струёй и клубилась вокруг, и я окончательно осознал, что попал в ад! Защита от всего этого была одна — чудо-лепесток. Разрываешь первый, достаёшь тонкую вату и втыкаешь её в уши, чтоб не оглохнуть. Второй одеваешь на морду лица, чтобы золота вместе с кварцем ты поменьше увёз домой в своих лёгких.

— На, бури, — орёт Лёха, передавая мне перфораторный молоток, — а я посмотрю!

Я думал, что это длинноносое чудовище под названием «перфоратор», вылетит у меня из рук и просверлит меня насквозь. Пот градом катился из-под каски, одетой поверх зимней шапки, на зубах страшно скрипела кварцевая пыль, проходившая сквозь забившийся «лепесток», а я слился с перфоратором в единой тряске. Вроде обошлось — чудовище не вылетело из моих, ещё неокрепших, молодых проходческих рук, да и отбурить шпуров удалось по плану.

Выходили мы с Лёхой из штольни белые-белые от кварцевой пыли, как два мукомольщика Я еле волочил за собой ноги, и мысли мои о золоте и быстром обогащении уходили далеко на второй план. Впереди меня ждала поистине тяжёлая и опасная работа.

В царстве Кощея

И началась тяжёлая, рутинная работа, не подкрепляемая деньгами, а лишь талонами для столовой. Да, ещё на эти талоны можно было купить жуткое креплёное пойло в трёхлитровой банке, «Старый замок» называлось, мы его потом в самогон научились перегонять — организм его лучше усваивал. Но, пока мы бурили шпуры, ведя проходку, отрабатывая «блоки» и выдавая «на гора» золотоносную руду, наше правительство, во главе с Ельциным, успешно пропивало последние остатки золотовалютного резерва страны, выдумывая с похмелья и с подачи американских советников всё новые и новые реформы. Золото стало абсолютно нерентабельным, ввиду того, что надо было кормить людей и содержать на севере целые посёлки. Решили просто — разогнать их, а золота у нас много, потом откопаем. Но мы пока копали, бесплатно, но копали.

В 1997 году посёлок ещё жил, вернее доживал, благодаря тем замечательным людям, которые в нём находились. Ещё работали котельные, магазины, садик, школа, даже свет был. Работали и мы в «царстве Кощея». За месяц работы я освоился с длинноносым перфоратором, и уже не он меня заваливал, а большей частью я его. Учитель был у меня новый — казах Коля, с виду ничем неприметный, казах, как казах, на якута больше похож. Мы с ним уже отработали несколько смен вместе, залезли в штольню вместе и в этот раз.

И случилось у нас как-то ЧП: «запечатался» отрабатываемый блок с одной стороны, и в нём, после отпала шпуров, стоял дым от взрыва аммонита. Бригадир наш, Вовка, предупредил нас:

— Станете спускаться вниз, учуете газ — сидите на полке, а мы будем с другой стороны продувать его воздухом.

— Ага, — сказали мы с казахом Колей и полезли на восстающий.

Дымом воняло аж сверху, но у моего учителя-казаха похоже был сильный гайморит, и он решил убедиться своими глазами, что это так там сильно пахнет и каков был объём закупорки блока. Мне сказал распутывать шланги и включить воздух, чем я и занялся. После непродолжительного отсутствия, вернулся мой наставник на шатающихся ногах и молвил:

— Кажется, я газу хапнул, там пелена дыма стоит, — и присел у «лежачки».

— Ей, дурень, кран открой, он около тебя находится! — ору я ему, ещё не понимая, что Коля уже без сознания, но чуя неладное, а ещё осознавая и то, что сейчас пойдёт на нас продуваемый дым.

Подбежал я к нему, дёрнул его за фуфайку, а он «дохлый». Кругом свистит воздух в три атмосферы из дырявых шлангов, пыль летает, где там услышать пульс и удары сердца. Удар по морде лица не помог. Решил приступить к реанимации, как когда-то учили — накинул ему на пасть лепесток, ударил по грудине и дыхнул. Хорошо, что лепесток набросил, ибо этот чудо-сенсей сознание только потерял, но облевать он меня всё же успел малость. Я потащил его на верхний полок, видя, как с другой стороны блока идёт на нас дым. Затащил его туда кое-как по лестнице и швырнул ему шланг с воздухом, чтобы он принимал воздушные ванны, а сам побежал за помощью.

Это хорошо сказать «побежал»! Через блок нельзя — там дым прёт во всю, только по лестницам, а там их 5 штук по 5 метров! Помню, на третьей у меня отказали ноги, и закружилась голова, похоже я тоже нюхнул дымку, а может просто надо курить бросать. Повис на руках, отдышался и пополз дальше. Спустившись к бригадиру и мастеру с той стороны блока, ору:

— Вырубай воздух, там Бек загибается! — и, задыхаясь, сел возле мастера.

— Дай закурить, — сказал я ему, но тот уже бросился через блок со всех ног к погибающему товарищу.

Бека вытащили под руки из штольни. Я шёл сам, а он всю дорогу блевал — газ-то оказался психотропным и сильно действовал на мозг. Коля и до этого-то умом особо не блистал, а тут такая оказия случилась. В медчасти его положили под капельницу, а меня дома под «литруху» — так сказали старые проходчики-взрывники:

— Надо выпить литр самогона, кровь почистить, — сказано, сделано.

— А ещё можно вырвать ногти на ногах и слить плохую кровь, — добавили они, допив принесённую мной самогонку и поглядывая на опустошённую бутылку.

— Нет, педикюр делать не дам, — решительно ответил я и пошёл за вторым литром самогона.

Утром я был относительно здоров, чего не скажешь о моём напарнике — увезли его в Якутск на обследование, а меня стали называть его крестным. Даже жена его якутка приходила ко мне на поклон со словами благодарности:

— На хрена ты откачивал этого алкаша?!

Вот поди, пойми этих женщин! Так что «царство Кощея» просто так не хотело отдавать свои сокровища. Не прошло и месяца, как случилось ещё одно ЧП со смертельным исходом, но это уже другая история.

Проклятые экзамены

В память Серёге Котову.

В жизни радость обретая,

В штольне ты бурил забой.

Там, на пятки наступая,

Смерть следила за тобой.

Пока мой бывший учитель казах Коля ездил по больницам г. Якутска и неубедительно требовал у светил якутской медицины признать его инвалидом, а так же настойчивым, но безуспешным образом пытаясь выбить регресс в кабинетах высокопоставленных чиновников «Сахазолото», мне дали в напарники нового наставника — Серёгу Кота.

Серёга классный был малый, брат того, который при первом моём знакомстве с Якутией выдвинул теорию «пьянства против замерзания на севере», такой же весёлый и задорный. Только с отпуска вернулся, полон жизненной энергии и желания работать за талоны. Мне с ним удалось проработать всего две смены, но за столь короткое время мы успели с ним подружиться. Он научил меня кое-каким тонкостям в нашей работе, а главное — беречь коронки для буров. Помню, когда мы с ним последний раз шли вместе в подсечной, он по дороге засунул связку новых победитовых коронок в расщелину, спросив меня:

— У тебя память не девичья, запомнишь? До сих пор помню, где они лежат. На следующий день нам, ученикам, назначили экзамен для сдачи на разряд проходчика. Я уже переодевался для работы на смену, когда зашёл бригадир и сказал:

— Переодевайся назад, на экзамен.

— А как же там Кот будет один? — спросил я. В блоке нельзя было работать по одному.

— Кот со звеньевым Лёхой отбурит свою сторону и всё, — ответил мне бригадир.

Неспокойно было мне как-то. Двое на горе: один — в блоке, другой — на восстающем… Но начальству видней. Пошёл я на экзамен. Отвечать стал первый, неся иногда в технических вопросах всякую околесицу. Встал главный инженер и молвил:

— А сколько шпуров по имеющемуся у нас паспорту нужно бурить в блоке?

Сколько в подсечном по паспорту я знал, а в блоке — как получится. Вот я честно и ответил:

— А хрен его знает!

За что был отправлен искать паспорта для бурения в блоке и расписаться в них. Подошёл к нашему бригадиру, сидевшему в отдельной комнате, и говорю ему:

— Инженер главный просит найти и расписаться в паспорте от блока.

— Он что, обалдел совсем — у нас их отродясь не было, да и буришь ты у меня на ровне со всеми. Я только пожал плечами.

Стали искать, нашли, новенькие за 1982 г. Я горжусь, что в столь секретном документе первой стала стоять моя роспись. Принёс, сдал его инженеру, который сам увидел его впервые и тот молвил:

— Учитывая героическое поведение при спасении своего напарника и успешную сдачу экзамена, предлагаю присвоить товарищу Сёмкину III разряд проходчика. Бурные, непродолжительные аплодисменты.

После успешной сдачи экзаменов, мы дружною толпой пошли ко мне в балок, отмечать столь значимое событие. Веселье было в разгаре, и тут вошёл бригадир.

— Заходи, Володь, корочки обмоем! — заорали мы.

— А может не надо — Кота завалило…

Все вскочили и бегом в вахту, переоделись и в блок. Кот лежал, полностью заваленный породой, сквозь которую пробивался лучик его фонарика. Лежал на стороне, которую должен был бурить я. Чего он туда пошёл? Покурить на свежую струю, отбурить ещё и мою сторону? Но там же никто заколы не обирал! Вытаскивали мы Кота, как тряпичную куклу без костей — переломано было всё, что можно. Отнесли мы его в ледник, брат потом «цинк» домой повёз.

Работы были остановлены, назначены были комиссии. Но руководство, которое работало ранее, осталось работать и дальше, пока не случилось ещё одно ЧП со смертельным исходом. «Царство Кощея» требовало жертв, взамен презренного металла. А весёлого Кота не стало… Пухом тебе земля, братишка. Иногда думаю, что он мою смерть забрал.

Моя первая охота

Вообще-то, я человек мирный и не люблю убивать животных просто так, разве что ради еды, но пожрать вроде пока было что, и я решил сходить на охоту ради нечего делать. Всё равно на руднике опять бастовать и голодать начали, так как у ирландцев деньги закончились.

Взял я у дяди Юры старенькое немецкое ружьё 12-го калибра, с ним ещё, наверное, в первую мировую воевали, 4 патрона и пошёл в тайгу. Далеко ходить не решил — вдруг на меня тоже кто-нибудь охотиться начнёт, зашёл в первый попавшийся распадок, Кварцевый называется. Скажу по секрету, там есть запечатанная штольня с видимым золотом, которую по секрету показывают всем желающим вложить деньги в Рудник, а потом опять запечатывают. Это стратегический запас страны — мне по секрету главный геолог ГРП рассказал, по-пьяни.

Так вот, иду я, рассматриваю дивные красоты нежданинской природы, невольно косясь в сторону стратегической штольни под секретным №29, и вдруг вижу: сидят на берёзке две какие-то дивные птицы, мирно поклёвывая серёжки. Одна сидела, нагло расположившись ко мне филейной частью, лениво повернув свою тупую башку и разглядывая меня красным глазом. Судя по рябому оперению, я понял, что это рябчик, но, судя по тупости — курица. Я подошёл метров на 8 — сидит, жрёт и не шелохнётся. Ну у меня было конечно не фоторужьё, а старинный «карамультук», немецкого производства, я взвёл курки и выстрелил…

Зря я называл это достойнейшее оружие старинным «карамультуком»! Подойдя ближе, я нашёл на дереве одни потроха бедной птички в оперении, разбросанном по всей карликовой кроне. Отдельно на сучке висела голова этого тупого «птеродактиля» и всё так же смотрела на меня красным глазом. Наверное, это был самец, так как вторая птичка отлетела на соседнее дерево и посматривала на меня с укором. Я выстрелил, дабы не оставлять её в одиночестве. На этот раз дичь упала целой. Подобрав её, я решил сделать из неё суп. По дороге назад, вдруг, от лиственницы отделилась небольшая фигура и полетела. Я выстрелил не целясь навскидку, фигура упала замертво — оказалась белкой-летягой. «Прямо в глаз», — подумал я, жалея что нажал на курок. Охотничий инстинкт, туды его в качель!

Придя домой, я ощипал птичку и сварил суп. Из кастрюли пахло лиственницей и ещё какой-то противной хреновиной. Как это жрали буржуи с ананасами? Мне не понять, ибо я крестьянских кровей. Аппетита почему-то особенного у меня не было, поэтому мой кулинарный шедевр с удовольствием сожрала соседская собака, с чувством благодарности обоссав мой забор.

На следующий день я пришёл к дядьке и рассказал ему про мою чудо-охоту. Он мне строго-настрого приказал больше никогда не стрелять белок, на что я с радостью согласился, и в дальнейшем стал их только ловить, да и то не настоящих и большей частью с похмелья.

— Ну, как тебе ствол? — хитро спросил дядька.

— Обалдеть! — ответил я.

— А с чем ты охотишься-то?

— Да вот, — сказал я, вытаскивая из кармана последний патрон.

— Ты бы ещё палку взял и ходил с ней по тайге, пошли патроны делать научу.

Я невольно поймал себя на мысли, что я бы с удовольствием походил по тайге и с палкой, разглядывая местные красоты и никого не убивая. Мы зашли в баню. Он достал мешочек с пустыми латунными гильзами, баночку пороха, капсюля, весы, кусок войлока, острую железную трубку, молоток, железную ложку, деревянную палочку, свечку и самодельную (будь она неладна) дробь. Вроде ничего больше не забыл? Показав мне, как всё это делается и в какой последовательности, он сказал: — Учись, пригодится, — он мне всегда так говорил, когда учил каким-то северным премудростям, за что я ему впоследствии оказался очень благодарен, а сам ушёл.

Я так увлёкся процессом, что сделал все патроны. Получилось много, хватило до конца моего проживания в этом посёлке. Вот только дробь, катанная на сковороде или каким-то другим кустарным образом, внушала некоторые подозрения, в чём я в последствии убедился, а так я был в полной боевой готовности, тем более скоро должны были прилететь утки. Я прям начинал чувствовать, как становлюсь охотником и поневоле вспомнился один анекдот:

Мужик возвращается с охоты. Жена ему:

— Дорогой, что это от тебя дерьмом попахивает?

— Да идем мы с Шариком по лесу, и вдруг он куда-то пропал. Ну, иду я дальше, вижу берлога, я в нее ружьем ткнул, и вдруг хоп — кто-то мне лапы на плечи сзади положил. Я оборачиваюсь, в принципе вижу, что это Шарик, но остановиться гадить уже не могу!

Пришёл дядя Юра, и я рассказал ему этот анекдот, тот рассмеялся и сказал, что как-нибудь он научит меня охотиться на медведя. Не обманул — научил. Только что из этого вышло я расскажу в другой раз, а пока пойду тренироваться сушить шкуру убитой мной белки-летяги — трофей как-никак.

Охота на куропаток

В Нежданку пришла весна. На улице стало совсем тепло -20, снег стал мягким, ласково пригревало солнышко, и днём уже кое-где побежали весенние ручейки. Стоял апрель месяц. ДЕНЬ ГЕОЛОГА или ЛЬДИНКА, Масленица или Проводы Зимы, кому как больше нравится, всё совпало в один день.

За посёлком, на речке Тыры, на льду устраивалось феерическое шоу местными коммерсантами и администрацией посёлка с шашлыками, вином, песнями, плясками и языческим сожжение чучела — всё как у людей. В общем, было весело, наутро — не совсем.

Встав с утра пораньше, ближе к обеду, я пошёл к другу Серёге, жившему неподалёку, чтобы решить, как же жить дальше в столь серьёзной сложившейся обстановке. Зайдя к нему, я понял, что его этот вопрос интересует не меньше моего, а может и гораздо глубже. Стали думать сообща, но так ничего и не придумав, уселись пить чай.

К его жене Лене пришла подруга, незнакомая мне ранее девушка. Это была наша первая встреча. И тут я увидел ЭТИ бархатные карие глаза, наполненные добротой и светом! Я понял, для чего приехал сюда, вдруг ясно осознав, что без обладательницы этих волшебных глаз ни за что отсюда не уеду. Оставалось разработать план моих действий. На ближний контакт «объект» не пошёл, показав тем самым ещё большую привлекательность, и я стал плохо спать по ночам. А что ж вы хотели — весна! Но об этом в другой раз.

Я решил отвлечься охотой. Во мне прямо-таки проснулся первобытный инстинкт охотника–добытчика, тем более, что деньги, выданные мне моими родителями и талоны на еду, выданные рудником закончились, и я решил пополнить свои продовольственные припасы первобытным способом. Взяв с собой проверенный в бою «карамультук» и самодельные патроны к нему, я отправился опять в секретный Кварцевый распадок, но, не обнаружив там больше глупых рябчиков, отправился дальше в поисках охотничьего счастья.

И тут я наткнулся на доселе неизвестных мне пернатых существ, рывшихся в снегу в поисках брусники и издающих куриные звуки. Решив, что это куропатки и они ещё тупее, чем рябчики, я решил подойти поближе, но, услышав откуда-то сверху громкое «ко-ко!», вся моя добыча разлетелась. Я решил к следующей стае подползать ползком, не издавая посторонних шумов, как учили в армии. Ничего подобного — опять «ко-ко» сверху и птичек нет. Сложив 2+2 и получив 5, я понял, что сверху сидит наблюдатель петух, в хорошем смысле этого слова, и что в чёрном своём полушубке, выданном мне моим дядькой с барского плеча, я не смогу подобраться к этим хитрым птичкам. Несолонохлебавши, я отправился восвояси, по дороге обдумывая дальнейший план моих коварных действий. Вдруг передо мной неожиданно вылетела затерявшаяся, одинокая, отбившаяся от петуха куропатка. Курки были взведены, сняв предохранитель, я выстрелил влёт — наповал. Сожру, решил я.

На следующий день, отведав дома куропачьего мяса, я достал белую простынь, прорезал в середине дыру и отправился опять за куропатками. Одев простыню сверху, я пополз к рывшимся в снегу куропаткам, петух молчал. Мой план сработал — петух, скорее всего, сдох со смеху, увидев ползущую в снегу и завёрнутую в грязно-белую простыню мою тушку, а может ему просто надоели его тупые курицы. Тогда я настрелял их штук 10, пополнив временно запасы продовольствия.

Потом, работая под Оймяконом, и проживая в тайге по пол года, я вновь встретился с этими чудо-птицами. Я видел, как мать, защищая своих птенцов, предлагала поймать себя, ползя с «перебитым» крылом. И как петух летел мне в лоб, искренне желая выклевать мне глаза, защищая свою супругу. У меня появилось огромное уважение к этим птицам, но это было потом и под Оймяконом. А пока я жил в Нежданке, с удовольствием уплетая мясо куропаток.

Утиная охота

Уже наступил май месяц, и весна пришла в посёлок Нежданинский окончательно и бесповоротно. С сопок по распадкам к реке Тыры стремилась талая вода, и речка превратилась в чёрный ревущий поток. На сопках вылезали северные подснежники, совсем непохожие на наши материковые, лиственницы зеленели на глазах. Тайга оживала!

Полетели домой и утки, собираясь в стаи, но по дороге они на свою беду залетали в наш голодный посёлок. От мяса куропаток и рябчиков у меня стала появляться изжога, и я решил отведать утиного мяса. Вооружившись, я пошёл на утиную охоту. Тут нужно сказать, что местные охотники строили «скрадки», чтоб потом удобно из них стрелять дичь. «Скрадка» у меня не было и я пошёл опять вдоль секретного Кварцевого распадка, по берегу тихой протоки под сопкой.

Вижу, плывут какие-то подозрительные утки, радостно крякая, совсем непохожие на наших материковых (мне потом рассказали, что это были вонючие, бронебойные морские утки). Я залёг на берегу, ближе подпуская добычу, а её было много — целая стая спускалась медленно по протоке. Глаза разбегались, выбирая ту, что пожирней. Вот она, прицелился — бабах «дуплетом», все взлетели.

— Не может быть (ну или почти так)! — закричал я, вспоминая, как натаскивал меня на стрельбах в военном училище товарищ подполковник, готовя к соревнованиям по военному троеборью. Я проводил уток печальным взглядом неудачного охотника и побрёл дальше в поисках свободного «скрадка». «Буду охотиться из засады», — решил я.

Иду и вижу: прямо под сопкой, рядом с тихой заводью, да ещё и с видом на секретную штольню, стоит полуразрушенный «скрадок»! Я его быстренько подремонтировал, залез внутрь, сел и стал ждать. Вдруг слышу, что-то плюхнулось в воду. Две утки: мужик с бабой, да ещё наши, материковые, только жирные. Уток женского пола по весне стрелять не желательно, так как ей ещё птенцов растить надо, а этого красавца селезня не запрещалось. Жду. Самец подплыл ко мне метров на 5, почему-то невольно вспомнился рябчик и его потроха, висящие на берёзе. Выстрел накрыл селезня полностью. Взлетели обе! Я даже из «скрадка» вылетел пулей.

— Да что ж такое творится!? (ну или почти так) — громко вслух подумал я.

Плюх — кто-то упал обратно в воду. Гляжу, а это мой жирный селезень. «Наверное, ранил», — решил я. От следующего выстрела селезень перевернулся в воде от удара дроби, отряхнулся и поплыл в мою сторону.

«Наверное, плывёт мне морду бить», — я перезарядил и ещё выстрелил, контузя бедную птицу в третий раз. «Он что, в бронежилете?» — подумал я, наблюдая, как селезень продолжает плыть ко мне, видимо сдаваясь в плен.

Видя бессмысленность траты патронов и стойкость утки-селезня, я нашёл длинную палку с сучком на конце, захватил за шею свою добычу и вытащил её на берег.

— Ну и сволочь же ты, — говорили усталые глаза «Макдака».

Я отвернул ему шею и пошёл домой, размышляя по дороге об убойной силе моего «карамультука».

«Рябчика — вдребезги, куропаток — наповал, уток — никак. Дробь! — осенило меня, и я вспомнил изготовление мной патронов и подозрительную дробь различной формы.

— Больше на уток не хожу, — решил я вслух, ввиду их бронебойности и продолговатости моей дроби.

Придя домой, я решил отнести свою добычу обладательнице волшебных глаз, моей соседке. Оделся понаряднее, то есть в то, что было и пошёл. Во дворе меня за задницу укусила её собака Тайга, что я счёл добрым знаком, а может она просто хотела сожрать мою утку. Постучался, дверь отворила мне ОНА.

— Это тебе презент, — сказал я, вытаскивая из пакета красавца селезня, — взял живьём.

— Спасибо, только чисти сам, мне его жалко.

Стал чистить и потрошить — ни одной раны и дробинки, и я убедился в своих выводах о дроби. Вечером мы затушили этого самца с картошкой и весело посидели, без плотского продолжения банкета. А наутро я полез опять в штольню — начались работы

Хариус

Этой чудесной северной рыбине хотелось бы посвятить отдельный рассказ. За шесть лет, проведённых мной в Якутии, хариус был основной моей промысловой рыбой. Водился он везде: в больших реках круглый год, а в ручьях, впадающих в эти реки, он поднимался в июне для вывода потомства, спускаясь в августе назад на зимовку. Был ещё и озёрный хариус. Он обладал гораздо большими размерами, нежели речной, но его я не ловил, так как на озёрах не пришлось побывать. О физиологических особенностях и местах обитания этой рыбы я писать не буду, ибо всё это можно почерпнуть в Википедии. Я напишу о том, как мне пришлось впервые встретиться с этой рыбиной и про её кулинарные особенности.

В июне вода в реке Тыры посветлела, и пришла пора ловли хариуса. Таких хитрых снастей, как нынче, тогда не было, поэтому ловили, чем попало. Выслушав рассказы своих друзей о прелестях ночного «лучения» хариуса, я решил немедленно этим заняться. Я пришёл к своему дядьке и попросил его дать мне острогу. Вообще этот вид рыбалки считается браконьерским, так как очень много раненой рыбы, сорвавшись с остроги, уходило от рыбаков и впоследствии подыхало. Но, если поподробнее рассказать о методах охоты на животных на севере, то этот вид браконьерства покажется невинной детской шалостью. Рассказав мне об этом, мой дядька выдал мне острогу. На работе я взял после смены свой шахтёрский фонарик, что являлось грубым нарушением техники безопасности, и, дождавшись тёмной ночи, пошёл на дело.

Спустившись из посёлка к реке, я пошёл по мелким протокам, стараясь не выходить на русло, так как это было смертельно опасно — могло унести бурным течением далеко от родного порога в объятия к дедушке Байанаю, якутскому духу охоты и рыбалки. Иду я тихо по колено в воде, подсвечивая фонариком круглые донные камушки, миллионы лет облизываемые течением реки Тыры, и вдруг вижу две небольшие рыбки, вяло помахивающие хвостиками из стороны в сторону. «Кыль!» — сказала моя острога, резко опустившись в воду, и в руке волнующе затряслось древко. Рыбка была размером сантиметров 20, но сопротивлялась она агрессивно. Азарт ночной рыбалки захлестнул меня полностью.

Я так увлёкся, что не заметил, как огни посёлка скрылись за сопкой, так как река повернула в сторону. А тут ещё безнадёжно стал гаснуть мой фонарь! А что же я хотел — нельзя было нарушать технику безопасности и забирать незаряженный шахтёрский фонарь из ламповой. На небе ни луны, ни звёзд — хоть рыбу коли. Где я? Куда идти? И тут я вспомнил советы своего дядьки по выживанию в подобных условиях. Пока фонарь догорал, я нашёл кучу топляка (нанесённые течением сухие стволы тополей) и разжёг костёр. Ночью было ещё холодно, поэтому я улёгся на расстеленные ветки спиной к костру и заснул.

Проснулся я оттого, что спину сильно припекало от разгоревшейся кучи топляка, да и светало уже. Гасить костёр было ни к чему, так как он располагался на маленьком каменном островке — догорит, сам погаснет. Я встал и пошёл домой. Ушёл я оказывается не далеко от посёлка — 5 км. Придя домой, я вывалил свой улов в раковину. Для начала было неплохо! Из раковины доносился тонкий запах свежих огурцов — так пахнет хариус. Кстати, щука и питерская корюшка имеют похожий запах. Я включил воду и пошёл переодеваться. Вернувшись, я увидел довольно странную картину: в раковине лежало несколько развалившихся рыбин, попавших под струю не особо горячей воды. Вода-то сливалась в моём балке с отопительных регистров, а ночью ещё подтапливали котельные. Рыба сварилась за 2—3 минуты прямо в раковине. Я был наслышан о столь нежных свойствах хариуса, но не ожидал, что до такой степени. Почистив свой улов, забросив его в кастрюлю с солью и, накрыв всё это дело крышкой под прессом, я завалился спать.

Проснувшись через три часа, я открыл кастрюлю. Припомнив, как меня учили ЭТО есть, я достал первую рыбину. Потом, не до конца оторвав голову, снял чулком шкуру вместе с чешуёй. Моему виду предстала нежно-розовая тушка рыбки. Я с чувством небольшой брезгливости вонзил свои челюсти в нежное мясо рыбы, но чувство брезгливости сменилось чувством наслаждения. Я не могу передать вкус этой рыбы, потому что это надо попробовать, да к тому же я захлёбываюсь слюной!

Потом я эту рыбу и варил, и сушил, и жарил, и даже коптил, но вкус свежесолёного хариуса был ни с чем несравнимым. Кто пробовал, тот знает!

Судьбоносная рыбалка

Вновь начались трудовые будни, и во всех штольнях закипела работа. В расчетках, выдаваемых нам бухгалтерией, копились страшно сказать — миллионы! Доллар-то стоил в 1997 году 6500 рублей, али кто забыл. Осознавая себя «подпольными миллионерами», мы вновь принялись выдавать «на гора» руду.

Надо сказать, что к тому времени я за полгода проживания в посёлке приобрёл много друзей. Во-первых, мы все были практически одного возраста, во-вторых, я жил один в своём балке, в-третьих, жена моего дядьки была главой администрации посёлка, но это было не определяющим фактором, скорее наоборот. Короче, мои друзья решили меня подженить, а заодно и напиться на смотринах. Они, долго совещаясь, подобрали мне кандидатуру, мало интересуясь моим мнением, и назначили день «случки» дома у моей пассии. А надо заметить, что моя новая подруга являлась так же и подругой девушки с волшебными глазами, в которые я уже был влюблён, но которые не обращали на меня пока должного внимания.

Девчонки собрались раньше нас, так как меня пришлось долго подготавливать к подобному мероприятию: у бабы Лены выпили практически весь самогон. И вот, когда я был уже полностью готов, мы двинулись навстречу моему новому счастью, о котором я и не подозревал.

Пришли: попели, попили, поели, пора и честь знать — молодым надо отходить ко сну. Опуская ненужные подробности, я продолжал заходить к моей новой знакомой на протяжении месяца. А надо ли говорить, что посёлок у нас маленький, все про всех знают, особенно лучшие подруги. Пошли всякие разговоры и сплетни, и я решил прекратить мои новые отношения.

Всё лето я в свободное время ходил в тайгу, собирая грибы и ягоды на зиму, благо всё было рядом. Заодно наслаждался красотой местной природы. Уже где-то в августе мы собрались на рыбалку на Долгучан, друзья с жёнами, а объект моего вожделения одна.

«Это шанс!», — решил я.

Рыбы мы наловили тогда много — три трёхлитровых банки самогона, выгнанного из креплёного вина «Старый замок». Мы тогда с моим другом Димкой сознание потеряли во время процесса выгонки — паров наверное нанюхались, а так бы было четыре банки.

Собрались основательно и поехали на Серёгиной «Ступе» (стареньком ЗИЛ-у) к месту рыбной ловли. По дороге заехали на стоянку к местной охотнице-эвенкийке, которая жила круглый год в палатке, утеплённой земляным дёрном и хвоёй от лиственницы. В палатке у неё стояла печка-буржуйка и нехитрый столово-спальный гарнитур. Сама обитательница этого жилища больше походила на Бабу Ягу, только якутскую, без ступы, но с довольно серьёзным карабином. Лицо её было сморщенным, как печёное яблоко, причём такого же цвета, крючковатый маленький нос и скрипучий голос явно не располагали к общению. Жила она отшельницей, изредка навещая посёлок для пополнения продовольственных запасов и «огненной воды».

Но, несмотря на её устрашающий вид, она была довольно общительной и гостеприимной хозяйкой. Напоила нас чаем, угостила рыбой и копчёной олениной, махнув с нами по стопарику. Я с увлечением рассматривал её скромное, но надёжное жилище и, как оказалось впоследствии, не зря, ибо всё это очень пригодилось мне для дальнейшей моей жизни в полевой геолого-разведочной партии. Перекусив у радушной хозяйки, мы двинулись дальше, вверх по течению реки.

Те места, которые я тогда увидел, надолго врезались в мою память мрачными каменистыми сопками и зловещей тишиной, нарушаемой журчанием горной реки, которая через некоторое время вдруг исчезла под землёй под каменистой поверхностью, и так же неожиданно появилась через некоторое время опять на нашем пути. Наконец-то, мы приехали и начали разгружаться и готовиться непосредственно к тому, за чем мы туда, собственно говоря, приехали, а именно доставать сети, лодки и прочие рыбацкие принадлежности, находящиеся в трёхлитровых банках.

День прошёл незаметно, и стало быстро смеркаться. Ночью все взяли остроги и фонарики, для того чтобы идти колоть рыбу, но мне почему-то не досталось, о чём я попытался было возразить.

— Иди, вон там лови, — сказал мне друг Серёга, указывая рукой на будку своей «Ступы».

Я пошёл к девчонкам в будку «ступы» — там теплее и веселее было. После непродолжительной тёплой беседы, жёны друзей уснули, по крайней мере, я так думал, а мы с моей возлюбленной продолжали вести долгие беседы шёпотом о красотах дивной якутской природы.

Наутро, наевшись ухи и уехав в тяжёлом расположении духа после самогона, мы выехали в посёлок. К вечеру мы прибыли на место, разгрузились, поделили рыбу и уселись мужским коллективом у Серёги в теплице, для размышления о смысле жизни, пребывая в состоянии уныния, и тут вошла ОНА.

— Ребят, не хотите выпить? — молвили её волшебные уста.

— Да! — ответили мы хором в три горла.

— Олег, сходи со мной, помоги мне принести трёхлитровую банку с самогонкой, — услышал я то ли просьбу, то ли предлог.

Мужики ехидно улыбались, но требовали немедленного моего возвращения, да не с пустыми руками. «Ладно», — подумал так же ехидно я. Самогона я им, естественно, не принёс, но личные вещи из своего балка, вместе с живыми цветами в горшках, перенёс к моей любимой на следующий лень. Правда, моей подруге всё же пришлось заплатить выкуп за меня, ибо мои товарищи припёрлись за обещанным, спустя некоторое время, прямо к ней домой. Так я был пропит моими друзьями во второй раз, но уже основательно и бесповоротно, о чём я нисколько не сожалел.

А мы стали жить вместе с моей возлюбленной и живём до сих пор, изредка ругаясь и вспоминая старое. А вспомнить было что — впереди нас ждали очень большие и серьёзные испытания, которые мы с честью пережили вместе, вырастив троих сыновей.

Окончание работы на руднике

Вот, незаметно пролетело и лето. 7 сентября верхушки сопок покрылись снегом, завтра снег будет в посёлке, надо бежать выкапывать картошку. В отапливаемых теплицах ещё растут помидоры и огурцы, и даже маленькие арбузы. Люди выживают, как могут в суровых климатических условиях севера.

На штольне возобновились работы, сменился новый директор, и срочно потребовалось золото. Между двумя штольнями находился неотработанный кусок рыхлой кварцевой жилы, шириной 4 м с видимым золотом. Его-то мы и начали долбить. Солярку возили в посёлок всё реже, поэтому стали отключать электричество в целях экономии. Золото по-прежнему было нерентабельным: только алкоголику-президенту такое могло в голову придти, или подсказал кто.