Бесплатный фрагмент - В окрестностях Рая

Возвращение

Известно, что любой приезд как-то связан с отъездом откуда-то. У меня же возвращение в Ленинград оказалось обставленным сразу несколькими заморочками, случившимися перед отъездом.

После передряг, приключившихся в тот год, я понял, что не стоит следовать принципам восточной философии, и искать в тех событиях какие-то смыслы, а настала пора решительных действий. То есть надо поступать вопреки пословице: «Пришла беда — отворяй ворота».

Спохватился я вовремя. И стоило мне малость напрячься, в смысле, собраться с мыслями и силами, как в какой-то неведомой типографии закончилась черная краска. Видимо, где-то там наверху тоже бывают авралы и неразбериха. Схватили первую попавшуюся, но это уже другая, а не прежняя черная краска. А по мне, так любой цвет подойдет, лишь бы перебить эту полосу невезения.

Хорошо, что в конце года для половины сотрудников нашего института наступала пора отпусков с командировками. Я едва успел прилететь домой к Новому году.

Благодатное отпускное время в Ленинграде закончилось настолько быстро, что даже небольшая добавка командировочных будней, почти ничего не изменила — неотвратимо приближался перелет на Дальний Восток.

Как обычно, часть заданий по командировке я выполнял в Физиологическом институте, и поэтому перед отлетом во Владивосток направился туда, чтобы отметить свою командировку.

Помнится, что в тот день стояла хорошая солнечная погода. Я шел и радовался приходу долгожданной весны, и вдруг неожиданно у входа в институт встретил Мих-Миха, наблюдающего, как какой-то его знакомый мотоциклист пытается «оживить» своего коня.

Прежде я писал, что Мих-Мих — эрудит и знаток во многих областях человеческих знаний и бытия, я давно в этом убедился. Но никак не предполагал, что имел он некоторые представления и о мотоциклах.

Оказалось, что у этого специалиста в области физиологии кроветворения были не только права, но имелся и небольшой стаж вождения мотоцикла. И следом с удивлением услышал, как Мих-Мих вместе женой — Аллой вели довольно осмысленный диалог с горе-мотоциклистом, пытающимся завести свою машину.

Выглядела эта беседа очень уморительно. Ведь Мих-Мих и Алла стояли на солнце в бесснежных (рабочих) халатах, надетых для физиологических опытов на животных. А вот потный и чумазый водитель был в соответствующем одеянии. Поразительно, но это оживленное общение шло почти на равных!

Я конечно, подивился открытию новых талантов Мих-Миха, и выразил свое искреннее восхищение. Тут, наконец, упрямый мотоцикл ожил, и его хозяин умчался по свои делам.

Мы прошлись по солнышку до дверей института. Постепенно в разговоре неожиданно выяснилось, что Мих-Мих ищет сотрудника на «беременную ставку». А я, в свою очередь, поделился с ним тщетными поисками выхода из череды неурядиц. Тогда мой знакомый возьми, да и предложи, мне занять это освобождающееся место.

Мих-Мих пояснил, что работа моя будет заключаться в освоении совсем нового микроскопа, работающего в отраженном свете. Этот прибор настолько новый, что пока нет специалистов по работе с ним. Поэтому новый прибор все равно придется запускать кому-то из коллег его лаборатории, но и прислушиваться к советам сотрудницы, которая пока на нем работает, но со дня на день уйдет в декрет.

Я тут же дал согласие заняться такой работой. Мих-Мих на все про все просил уложиться в двадцать дней.

В этой связи, мой поспешный отлет из Владивостока и быстрое возвращение в Ленинград не выглядели метаниями и поисками, а казались поездкой делового человека.

Но в небесной канцелярии подсуетились, и все-таки нашли немного черной краски, чтобы у меня остались незабываемые впечатления о том стремительном отбытии с Дальнего Востока. Я уже писал о перевороте контейнера с моими вещами под мостом. Но под самый финал моего пребывания на Дальнем Востоке случилась еще одна закавыка.

Из Владивостока в аэропорт меня провожали друзья. Набилась полная «Волга», в которой все спешили горячо и всласть наговориться на прощание. Мы вспоминали прежние походы, приключения и совместную работу. А снаружи ярко светило солнце да так, что даже стало жарко на майском солнцепеке. Я с трудом снял кожаную куртку в тесном салоне машины, положил ее к окну за задним сидением, да там и забыл в суматохе прощания.

Вспомнил о куртке уже прохладной ночью где-то в Сибири. И с очень большим сожалением подумал о своем промахе, когда прилетел в Ленинград. В Питере стоял почти мороз — около пяти градусов, хотя и тепла, но с дождем и ветром. А я прилетел в легкой рубашке.

Выручила меня, как часто это бывало прежде, советская пресса. На этот раз, это была газета «Правда». Хорошо, что она всегда имелась в продаже. Купил ее в первом попавшемся киоске Центральный орган партии, расправил во всю ширь, а потом сложил пополам по длине, и засунул это оригами под рубашку, как теплоизолятор. Печатный орган не дал мне околеть, да и встреча с родными тоже согревала.

Как и обещал, через неделю я уже появился на обещанном рабочем месте — у новенького микроскопа. Помимо изучения прибора и его инструкции, появились и непривычные для меня впечатления. Ведь каждый летний сезон мы месяцами безвылазно работали на наших полевых станциях, а в Питере вдруг освободились целых два выходных дня в неделю. Они оказались настолько нужными и так к месту, что трудно даже передать. Всей семьей мы начали осваивать городские и окрестные достопримечательности, и радовались неожиданным открытиям.

Известно, что весна и начало лета — это посевная страда у дачников. Хотя у нас не было своей фазенды, но у многих знакомых и близких они уже имелись. Это увлечение, почти хобби, связано с разнообразными полевыми работами, а там всегда нужны помощники. Вот мы и становились временами сельхозработниками, приезжая в гости на дачи то к одним, то к другим родным и близким.

Везде нас принимали с радостью, и не потому, что нужны помощники в страду, а скорее, по причине редких встреч в последние годы. Ездили мы обычно втроем, то есть всей семьей. Увеличение народонаселения у нас предполагалось, но это дело неспешное. И вдруг численность нашей семьи разом увеличилась.

Обнаружилось это прибавление под вечер, когда я пришел домой с работы. Еще открывая дверь ключом, я вдруг услышал какое-то рычание, похожее на собачье. Войдя же в квартиру, увидел смотрящую на меня спаниельку. Она предупреждающе слегка рычала, но и помахивала своим куцым хвостом. она явно давала понять, что стоит на страже для порядка.

Появление этой собаки стало не просто подарком, а подарком судьбы. Случилось это потому, что в институтском виварии ФиБа, время от времени бывали поступлении новых подопытных животных. И вот в одной из клеток среди привезенных собак Валя увидела грустные глаза красивой спаниели. Все остальные собаки суетились, лаяли, вставали на задние лапы и тянулись к людям, а она спокойно сидела и очень печально смотрела прямо в глаза.

Как охотничья собака, могла оказаться среди бродячих псов, хотя и была она в возрасте, никто не знал. Но Вале сердце подсказало — надо спасти ее от участи подопытного животного.

Так у нас в одночасье появилась Чапа. Имя ей дала наша дочка, и мы с ним согласились, хотя для породистой собаки оно выглядело простовато. Чапа оказалась удивительно умной, отличной охотницей, доброй и ласковой. Ее возраст, похоже, перевалил через экватор, но она была еще бодра и неутомима. Мы с ней успели много раз отлично поохотиться. Об этом еще будет идти речь впереди.

После такого внезапного пополнения нашей семьи, мы уже ездили в гости, да и на прогулки, только с Чапой. У меня же появилась новая обязанность, но приятная и в чем-то впечатляющая — это утренние и вечерние прогулки с собакой в Сосновку или в Удельный парк.

Между тем, надо признать, что новая работа оказалась более, чем интересной. Я с удовольствием погрузился в проблему «голубой крови». Это название искусственный кровезаменитель получил потому, что порошок, который надо было всего лишь развести физиологическим раствором, чтобы получить нужный объем крови, имел приятный голубой цвет.

В опытах он себя показывал с самой лучшей стороны. Даже при потере половины объема крови животного, вовремя введенный кровезаменитель восстанавливал жизнеспособность крыс и кроликов.

От меня требовалось с помощью нового микроскопа изучение влияния этого препарата на костный мозг животных. Я, естественно, внимательно изучил руководство, прилагаемое к микроскопу, восхитился обещанными возможностями его, и начал присматриваться к открывающимся картинам. Они должны бы были показывать имеется ли какое либо влияние «голубой крови» на костный мозг крыс и кроликов.

Прошла первая неделя, а затем вторая, но что-то не ладилось в моей работе — то есть я ничего путного не видел. Мне стало немного не по себе, ведь я обещал Мих-Миху не ударить в грязь лицом.

А получалось так, что я ничем не могу помочь, хотя уже сидел, не разгибаясь, третью неделю. Мих-Мих успокаивал — присмотрись, как на нем работают в других лабораториях, но оказалось, что нигде подобного микроскопа еще в глаза не видывали.

Но тут, как всегда неожиданно и невпопад, пришлось ехать «на картошку». И здесь меня нашла родная партия и послала на помощь сельчанам, правда, мы помогали в прополке, а не в уборке урожая. Между тем, мне бы самому кто-нибудь помог в работе, но приходилось отрываться на совсем уж бессмысленное «мероприятие» в самый разгар освоения прибора.

Единственное, что я мог сделать — это взять с собой более полное пособие для работы с этим прибором, с трудом добытое на ЛОМО — фирме-изготовителе этих микроскопов.

В тот раз привезли нас в совхоз близ станции Горьковская. Компания подобралась хорошая и веселая. Мы быстро подружились, так как оказалось, что почти половина «добровольно-принудительных» помощников колхозникам заканчивала наш университет.

И там, среди картофельных полей я узнал возможную причину неполадок в микроскопе. Мне посоветовали досконально проверить всю оптическую систему микроскопа. Ведь, не ровен час, моя предшественница — микроскопистка не хотела, чтобы кто-нибудь смог ее заменить. В смысле, занять ее законное место. Коллега, возможно, надеялась вскоре вернуться на работу из декретного отпуска, и тогда могла бы показать, что она и только она, способна работать на столь сложном приборе.

После услышанной версии моих неувязок в работе, мне захотелось вернуться в институт и попытаться найти «проблему», случившуюся с микроскопом. Но моя тяга к возвращению на работу, стала выглядеть несколько искусственной, потому что прополка нас не тяготила, а народ в команде подобрался дружный и веселый. Я с трудом дотерпел до окончания страды.

Когда же я вернулся, то сразу нашел микроскопную «проблему», и работа пошла. Я быстро наверстал упущенное. Настроение сразу поднялось.

Скоро мои родные уехали в отпуск, а я пока наверстывал упущенное и, наконец, получил отпуск.

Вскоре вместе с Чапкой я отбыл на отдых. Только не в Баден-Баден, а в Невель-Невель — в этот небольшой город, с которым потом будет связано много приятных впечатлений и воспоминаний.

Только там я ощутил полной мерой счастье от того, что вернулся к своим родным.

История большой семьи

Почти любая встреча с новым знакомым — это всегда узнавание, и не только самого человека, но и его истории, описания его пути. Иногда при этом складывается настолько поразительная повесть, что сразу запоминается, а иногда так и просится быть записанной.

Но случается и другое — история жизни человека оказывается настолько обыденной, что хочется пожалеть его и посоветовать жить по-другому.

Невольное изучение истории одной большой семьи родственников началось, когда у сестер Вали и Нины родились дочки Вероника и Ира. После этих радостных событий, все, причастные к ним, каждое лето шумным табором перебирались в Невель в гости к Серафиме Николаевне.

Именно от нее, в первую очередь, мы узнавали, как в этом милом городке и в его окрестностях протекала не очень простая жизнь семьи Волковых.

Принимала нас Серафима Николаевна — старшая дочь в этой семье. После Серафимы у Волковых появились еще три брата — Сергей, Николай и Михаил и три сестры — Лариса, Мария и Екатерина.

Наш приезд, конечно, нарушал установившийся уклад в хозяйстве Серафимы Николаевны, но радость от встречи с сестрой Марией и ее домочадцами, то есть со всеми нами, помогала одолеть эту летнюю сумятицу.

Мария — новоиспеченная бабушка наших детей Вероники и Иры. Как многие бабушки, наша Мария Николаевна была уверена в необходимости поправлять здоровье внучек, расшатанное в душной атмосфере города. По ее мнению, в Ленинграде нет необходимых возможностей для взращивания здоровых потомков.

По твердому убеждению бабушки, по-настоящему райским местом на всей Земле были лишь ее родные края. Только там имелись все необходимые условия для полноценного питания и должного воспитания внучек. Поэтому каждое лето мы и проводили в Псковской области, в Невеле.

По приезде в те места меня постепенно познакомили с многочисленными родственниками, и я исподволь узнавал об их сложных судьбах.

Разные жизненные обстоятельства разбросали сестер и братьев из родных мест, считай, по всей стране и даже за границу. Однако связь друг с другом они поддерживали, хотя иногда и слабую по разным на то причинам.

Старший брат Сергей выучился на летчика, но он погиб еще перед войной. На Николая похоронка пришла в самом начале войны.

А младшего Михаила призвали зимой 1942 года, просто потому, что он прибавил к своему возрасту один год. За месяц его обучили всем солдатским премудростям и отправили на фронт. Но пробыл он на переднем крае совсем недолго. В тех местах шли тяжелые бои. Их часть оказалась в трудном положении — кончались боеприпасы, а немцы наседали, и нашим приходилось туго.

Михаила как связного послали с донесением в штаб. Однако его почти сразу тяжело ранили, как и нескольких других связных, пытавшихся проползти под огнем немцев по открытому простреливаемому и пристрелянному пространству. Вот где видны преимущества и роль радиосвязи на войне!

Вытащили Михаила из-под огня только вечером и доставили в госпиталь, где ему ампутировали ногу по колено. Но развилась гангрена, и его переправили в тыл. Там, в далеком тыловом госпитале, врачи боролись за здоровье бойца, но ногу пришлось ампутировать целиком, зато этим спасли ему жизнь. Так Михаил в неполных восемнадцать лет стал инвалидом 1 группы.

Оказавшись на инвалидности в столь юные годы, он не вешал носа, а держал его по ветру и отчаянно искал свое место в жизни. Михаил был упорен и горяч, поэтому смело бросался в разные почти авантюрные предприятия. Что-то удавалось, а что-то не очень, но жил он интересно, создал хорошую семью и вырастил достойных детей.

Судьбы сестер Волковых сложились по-разному. Сначала Серафима, а потом Мария переехали в Ленинград. Серафима работала нянькой в семье знаменитого врача Вальдмана. Его дом располагался в Озерках.

Спустя почти три десятилетия, я заходил в тот дом, чтобы передать привет от Серафимы Николаевны, и узнал, что они еще помнят любимую няню. Уже взрослые мужчины передавали приветы и добрые пожелания любимой Симе, и говорили о ней с большой теплотой.

Муж Серафимы — Григорий Голубев воевал с начала войны. Он вместе со своим подразделением попал в окружение, а затем в плен. После нелегких испытаний в концлагере, благодарная Родина послала его в еще более тяжелые условия, в Магаданские лагеря.

Через пять лет его оставили там на поселение. Гриша всегда был кумиром для Серафимы, и как только стало возможным выехать к нему в Магадан, она подалась в те суровые края, ни минуты не раздумывая.

В Магадане Григорий и Серафима все начинали с нуля. Было трудно, но они постепенно встали на ноги и зажили хорошо, всем на зависть.

Одно плохо, что детей у них не было. Серафима всегда об этом жалела. А в остальном, там, в краю снегов и морозов, на скудной почве, Серафима и Григорий показали, что с умелыми руками и с толковой головой можно преодолеть любые трудности.

Все, что можно вырастить и выкормить, они пестовали, согревали и лелеяли, да еще и получали такие обильные плоды своих стараний, что от продажи их еще порядочно оставалось на черный день.

Гриша, как настоящий крепкий деревенский хозяин, был мастером на все руки, а у Серафимы все росло, цвело и пахло.

К примеру, удобрением для картошки служила селедка, которая шла в отходы на местном рыбокомбинате. В каждую лунку при посадке картошки помещали вместо отсутствующего навоза, эту селедку. И картошка росла, как на дрожжах. Чтобы не заморачиваться со сберкнижками, Серафима предусмотрительно на заработанные деньги покупала ювелирные изделия.

А потом, когда наступили действительно черные дни, этим жила, тем более, пенсия у нее получилась очень маленькая — не было трудового стажа. И это у человека, всю жизнь работавшего, не покладая рук.

Голубевы вернулись на родину и построили дом на окраине Невеля, но постепенно за ним появилось еще множество построек, и окраина отодвинулась. Дом был невелик, но старшая сестра с удовольствием принимала в нем своих родственников.

Поэтому и мы с Марией Николаевной ездили к ней на время отпуска.

Не менее интересные истории случились и в жизни сестер Ларисы и Екатерины.

О жизненном пути Ларисы хоть роман пиши с крутыми поворотами в судьбе, с любовью и потерями. Понятно, что жизнь ее складывалась не без военных передряг — с неожиданными переездами и бомбежками, с пропаданием без вести, а потом неожиданным появлением живой и невредимой.

Гордость и независимость помогали ей выжить, но они же не позволяли идти на уступки. Она вырастила трех дочерей, сохранила оптимизм и удивительно легкий характер.

Екатерина — младшая из всех Волковых — тоже испытала в жизни немало. Самым трудным для нее тоже стала война. Ее совсем еще юной угнали в Германию.

Там их поместили в какой-то трудовой лагерь с очень тяжелыми условиями. От того времени остался след на руке в виде татуированного номера, и неистребимая ненависть к надзирателям из русских, выслуживающихся перед немцами.

Их издевательства, видимо, были так велики, что почти через семь или восемь лет Екатерина, увидев одного из них прямо на улице в Ленинграде, сразу вспомнила его мерзкую рожу.

Она выследила немецкого прислужника, и узнала, кто он, и даже, где работает. Оказалось, что он опять начальник, хоть и небольшой. Он уже слывет фронтовиком, и опять помыкает подчиненными.

Хоть и не любила Екатерина те самые компетентные органы, но обратилась к ним, и эту гниду, наконец, нашли. Ее свидетельские показания не оставили камня на камне от версии бывшего «страдальца» от немецко-фашистских оккупантов.

О судьбе Марии тоже стоит рассказать, но о ней речь пойдет ниже.

Мария с удовольствием ездила к старшей сестре Серафиме. Она занималась кухней и уходом за внучками, а Серафима Николаевна — вела свое большое хозяйство. Это огород и сад, поросенок, а иногда курицы, ну и общее руководство.

Начиналось летнее гостевание с конца мая и заканчивалось в августе. Иногда мы — родители — в конце лета увозили детей домой, а Мария Николаевна оставалась у сестры на недельку-другую для заготовки грибов и ягод.

В первые же приезды в Невель внучек окрестили. Серафима стала крестной матерью у Ники, а сестра Лариса — крестной у Иры.

В те годы крещение проводили тайно, на дому. Только в таком случае появлялась возможность обойти необходимость сообщения властям о том, что кто-то из жителей утратил способность сопротивляться «опиуму для народа». Иногда строптивых настигали кары, поэтому и таились.

Детские истории

После рождения дочки, мы долго раздумывали, каким именем ее назвать. Перебирали разные варианты, и как бы примерялись к их звучанию.

Однако бабушка Маша серьезно подходила к этому вопросу. Она почему-то не советовала называть новорожденную внучку Настенькой, хотя нам это имя нравилось. Мария Николаевна говорила нам категорично: «Назовете дочку Настенькой, я к ней не подойду, потому, что все Насти — дурочки». Мы принялись искать другие варианты имени.

По правде сказать, это началось 29 марта, после получения радостного известия из роддома, когда я с друзьями отмечал появление дочки на свет, как большой праздник. За праздничным столом собрались самые близкие.

Мы — мужчины сочетали приятное с полезным — обсуждали возможные имена для новорождённой, но и старательно «обмывали» глазки, шейку, ручки и ножки и все другие части тела дочурки, чтобы они были красивыми и здоровыми.

И проделали мы этот ритуал самым лучшим образом, все обмытые части соответствуют нашим пожеланиям и мировым стандартам.

Во время этой торжественной процедуры мы попутно смотрели финал или, может быть, полуфинал чемпионата мира по хоккею, а по смутным воспоминаниям, вроде бы, даже с шайбой.

Как рассказывала Мария Николаевна, к часу ночи нас обнаружили задремавшими за столом перед включенным телевизором, но показывающим уже настроечную сетку. Теперь такое не увидишь, но, видимо, она отлично настраивала на сон!

Через недельку-другую, уже после возвращения из роддома Валюшки с дочкой, к нам зашла ее подруга Люся С. с трехлетним сыном Антошкой. Он, увидев нашу малышку, сказал: «Какой хороший гимпероносик у вас родился!»

До такой экзотической импровизации мы еще не дошли. И остановились на имени Вероника.

Антон и Дед Мороз

Вообще-то Антошка рос очень смешным малышом. В тот раз в канун Нового года собрались они всей семьей за праздничным столом и ждали прихода Деда Мороза, а затем и наступления Нового года.

Володя — отец Антоши — посидел какое-то время за столом, и потом сказав, что захотел покурить, вышел в коридор.

Он собирался сделать сюрприз сыну, поэтому в соседней комнате надел костюм Деда Мороза, вышел на лестничную площадку и позвонил в квартиру.

Все выбежали в прихожую встречать Деда Мороза. Тот пообщался с ребенком, подарил подарок, выслушал стишок, который прочитал Антоша и ушел.

Пока Антоша увлеченно рассматривал подарок, Володя быстро переоделся и вернулся обратно к гостям.

Антоша бросился к отцу: «Пьиходий Дед Моёз!».

— Отец: «Ну и как все это прошло? Что он сказал тебе?»

— Антон: «Дед Моес писой, пьинял юмочку и усой».

Возможно, ребенок уловил лишь самое необычное или важное в действиях Деда Мороза?

Никуля

Вероника, она же Ника, поначалу говорила не совсем понятно, как все в такие годы. Однажды она пришла из садика и попросила: «Папа, сделай мне юй».

— Что-что надо сделать?

— Сделай мне юй, ну, стуйвай.

Я, конечно, понимал, что просит сделать Ника, но хотелось скорее исправить ее речь. А руль, то есть штурвал, конечно, я сделал.

*

Однажды, когда Валя лежала в больнице, я оставался дома за хозяйку и няньку. Утром сготовил завтрак Вероничке, а когда она поела, спросил, что ей приготовить на обед.

Никуля на полном серьезе произнесла: «Мне не надо ничего готовить, я наелась».

Видимо, недаром говорят, дети счастливо живут в настоящем, и поэтому для них нет ни прошлого, ни будущего.

*

Ника и Ира прибежали с улицы и попросили у бабушки попить. Они любили пить чайный гриб или компот. Бабушка подала чашку с напитком Нике, та пьет, а бабушка пока наливала напиток для второй внучки. Тут Ира нетерпеливо говорит Нике:

— Ника, ты ипишь?

— Ипу — отвечает Ника.

Как все-таки дети легко понимают друг друга! У них какой-то свой язык!

*

Когда мы впервые привели Нику на каток, который заливали близ нашего дома, там уже было темно и безлюдно. Мы торжественно зашнуровали фигурные коньки, доставшиеся от какого-то ребенка наших знакомых, но уже выросшего из них. Эти передачи и до сих пор существуют, что радует.

Ника, естественно, для первого раза, едва стояла на коньках, но вдруг она спросила нас: «А где зрители будут сидеть?».

Мы от души посмеялись и успокоили — места найдутся.

Тогда я пока покатаюсь — сказала Ника, шагнула и тут же упала.

И это правильно: когда что-нибудь начинаешь осваивать, то, прежде всего, надо научиться падать.

*

Мы рано начали учить Нику читать, но как-то не получалось больших успехов. Да, и лет-то ей еще было четыре или чуть больше. И вот однажды мы ехали в трамвае, и вдруг дочка прочитала вывеску на магазине: «Мясо».

Я, естественно, захотел проверить ее умение читать, ведь посещение мясных магазинов было почти каждодневным ритуалом, и Ника могла произнести название магазина, как ассоциацию, связанную с этими запоминающимися событиями. Поэтому попросил прочитать вывеску с конца.

Она, совсем не утруждаясь, читает: «Осям!». Все — отпали любые сомнения — дочка начала читать!

*

Когда Нике исполнилось пять лет, она уже довольно бегло могла читать. И читала много и с интересом.

Однажды мы были в гостях, где ей предложили посмотреть с десяток отличных детских книг. Она начала их читать и перелистывала страницы, по мере их прочтения.

Правда, выглядело это не как чтение, а как простое рассматривание картинок. Хозяйка, как всякая мать, решила научить нашу малышку читать и стала показывать буквы в тексте, спрашивая: «Знаешь ли ты эту букву?». Ника отвечает.

Тогда хозяйка спрашивает: «А это слово прочитаешь?» Ника же читает все предложение, да еще и с выражением! Удивлению хозяев не было предела. Как мы были рады — умение читать и наша заслуга.

*

В Невеле наши бабули все время что-нибудь делали полезное и нужное. В тот раз все собирали яблоки и резали их для сушки. Ника и Ира играли рядом.

Ира, постоянно что-то тараторя, стала помогать взрослым тем, что подносила по два яблока в общую кучу. Тут и Ника тоже предложила свою помощь, сказав: «Давайте, я вам попрыгаю на одной ножке».

Мы, посмеялись от души над этой подмогой и быстро управились с уборкой урожая. Получилось, как в модной тогда радиопередаче «В рабочий полдень», где одни поют, а другие работают.

*

Детям для пользы дела и нормального развития врачи рекомендовали много разнообразных лекарственных препаратов. При этом каждый врач предлагал свой вариант спасения детей от всех болячек. Нашим девочкам — Нике и Ире давали хлористый кальций и какие-то другие снадобья.

Однажды мы сидели за столом с друзьями. Скоро детям пришла пора идти спать, а перед сном им следовало дать хлористый кальций.

Девчонки почему-то не проявляли энтузиазма, и я решил показать им пример, поэтому предложил: «Что это вы так упираетесь, а ну-ка дайте мне, я покажу вам, как надо принимать полезное лекарство!»

Мне дали полную столовую ложку этого снадобья. Я выпил и… закричал: «Убрать сейчас же эту гадость, и больше ее детям не давать!».

Так и закончилось лечение, да и попытки вырастить здоровых детей посредством приема этого средства в соответствии с рекомендациями врачей. Заявляю, и беру всю ответственность на себя, — это снадобье надо вычеркнуть из списков детских лекарств.

Женская эмоциональность vs мужская прагматичность?

Что только не говорят о различии женщин и мужчин. Порой это досужие домыслы или варианты анекдотов, но бывают и полезные факты. Нам пришлось проверить их на практике.

Нике и Ирочке уже исполнилось по два года. Мы — отцы девочек — заступили «на вахту», и гуляли с ними в выходные дни, да и в будни иногда, если были свободны.

Обычно мы выгуливали детей в садике Дзержинского (почему такое имя закрепилось надолго, теперь мало, кто объяснит). В сильные морозы далеко от дома не уходили, и шли в скверик, что на другой стороне Кировского проспекта.

Осенью Ирочке и Нике, отстояв большую очередь, купили дефицитные, но, естественно, совершенно одинаковые кроличьи шубки и девочки стали выглядеть, если не близнецами, то почти двойняшками.

Это сходство часто вызывало умиление прохожих, и даже иногда побуждало их задавать уточняющие вопросы. Всего скорее, это внимание объяснялось внешним сходством малышек, ведь в те времена редко встречались двойняшки и близнецы. ЭКО еще не вошло в практику.

Выгуливали девочек мы не вместе, а по одному, то есть по очереди. Точнее, выгуливал детей тот отец, кто оказался более свободен.

Интересно, что когда внимание к девочкам проявляли женщины, то они спрашивали участливо — не близнецы ли они, и тут мы невольно оказывались обманщиками. При этом получалась примерно одна и та же сценка, удивляющая силой переживания или, как теперь говорят, степенью эмпатии женщин.

Узнав, что разница в возрасте между девчонками полгода, женщины ахали и сочувствующе спрашивали: «Наверное, трудно пришлось матери?». На что мы честно отвечали: «Да, ничего обошлось, у нас хорошая бабушка».

— «Да, вам повезло, Но все равно матери пришлось нелегко» — и задумчиво и как-то замедленно женщины уходили.

Но бывало, и мужчины обращали внимание на наших девчонок. Обычно это тоже были отцы, выгуливающие своих детей. Часто им хотелось человеческого общения, тем более, увидев выгуливающего детей родителя, да еще несущего удвоенную нагрузку отеческих обязанностей.

Интересно, что в разговоре с мужчиной нам не приходилось долго объяснять странную разницу в возрасте девочек. Обычно, если мужчина заговаривал об этом сходстве и узнавал, что одна старше другой на полгода, он тут же вопрошал: «То есть, как на полгода разница? Так быть не может!»

Мы утверждали, что такое все-таки бывает, потому что у девочек матери — родные сестры, а Ника и Ирочка — двоюродные сестры.

— А-а, понял!

Так что сила сочувствия и воображения женщин иногда играет злую шутку, так как их эмоциональность превыше мужской прагматичности.

Может быть, поэтому женщины дольше и живут, а эта отзывчивость души сохраняется навсегда, а то и придает им смысл жизни.

Если не верите, то посмотрите на посетителей выставок, театров или залов филармонии, везде среди зрителей старшего возраста существенно больше женщин.

Так что прагматичность мужчин дорого им обходится. Они не включают свою эмоциональность, а трезво оценивают ситуацию. Может быть, нам — мужчинам — надо бы стать более чуткими и эмоциональными?

Но ведь тогда придется услышать от сочувствующих примерно такие слова: «Что ты, как баба, (простите меня, женщины) расчувствовался, будь мужчиной!».

Вот так и живем, но, к сожалению, мало.

Егорка

На собственном опыте могу сказать, что воспитание девчонки и мальчишки — это совсем разные проблемы, усилия и, конечно, результаты.

«

Егор долго вместо «машинка» говорил — «ка-а». Получалось почти по-английски. Когда же он пошел на занятия по английскому языку для детей, то после первого или второго занятия произнес: «Мама, английский — это такая „биибийда“».

А мы так надеялись на эту англоманию.

*

19 ноября — день рождения нашей тетушки Клавы. Мы — родственники в этот день обычно приходили ее поздравлять. После праздничного стола всегда шли на набережную Невы и смотрели салют в честь Дня артиллериста, ну и в честь дня рождения блокадницы Клавдии Николаевны Свешниковой.

Однажды мы также собрались большой компанией. Моя сестра — Люся с Леней Ш. купили торт по поводу праздника.

Леня, входя в комнату, пошутил: «Егор, скажи, что в коробке той?».

Егор отвечает: «Тойт».

Леня снова: «Вот я и говорю, что в коробке той».

Егор: «Тойт». И так без конца и без начала.

Было смешно, но звук «р» Егор так и не освоил в тот раз. Это случилось только через год в старшей группе детского садика.

*

Однажды, когда Егор болел и лежал в постели, он попросил: Мама, убей муху!

— А почему, сынок, ее надо убить?

— Она мешает мне жить.

*

— Когда сын учил таблицу умножения, то мы у него постоянно спрашивали наиболее трудно запоминающиеся моменты. Это продолжалось почти месяц.

И вот однажды Валя произносит: «Сколько будет шестью семь?». А Егор поворачивается и невинно спрашивает: «Это ты мне?».

— А ты думаешь, это я у папы спрашиваю?

— Ну, тогда сорок два.

*

Однажды летом мы снимали дачу в Рощино. Наши дети Ника, Ира и Егор целыми днями были на воздухе и играли с соседскими детьми.

Вдруг они увидели меня, идущего с незнакомой женщиной, да еще и с большим догом. Чтобы выяснить это недоразумение ребята прибежали к нам во двор. Но тут же увидели меня, занимающегося чем-то у крыльца, поэтому остановились, недоуменно оглядываясь. Им было непонятно, как я мог оказаться в двух местах сразу.

Егор удивленно спросил: «Папа, а с какой тетенькой и собакой, ты только что гулял?». Да и Ника с Ирой смотрели на меня с некоторым изумлением, ведь они тоже видели меня где-то рядом, через два-три участка, в то время, как я вот он — сижу дома.

Я тотчас вспомнил, как моя коллега Лариса удивлялась тому, что ее муж — Володя и я чрезвычайно внешне похожи. Но я Володю никогда прежде не видел и не мог судить о нашем сходстве, а вот дети обнаружили это.

Вспомнилось и то, что дача Ларисы расположена тоже где-то в Рощине. Но то, что еще она находилась на той же улице, и почти в соседнем доме, я никак не предполагал. Вот уж, действительно, мир тесен.

Это недоразумение с моим двойником я объяснил детям, и тем все, вроде бы, закончилось.

И все-таки, это наше сходство впоследствии удалось использовать в городском визовом отделе. Тогда я, по просьбе коллеги –Ларисы, получил вместо Володи его визу для выезда в США. А он в это время уже год, как находился там, в Америке, но приехать для продления визы не решался — ведь могли и ее не дать.

Володя работал по контракту в США уже второй год. Между тем, этот риск с получением визы и с авиабилетами туда и обратно — могли бы закончиться самым непредсказуемым образом и со значительными расходами.

Во время получения визы мне приходилось останавливать, как бы мою жену — Ларису, потому что она все время пыталась назвать меня «Валерием Георгиевичем», а надо было нежно называть меня «Володей». Но все обошлось.

*

Однажды Егор играл в маленькой комнате, и случайно крепко ударил детской хоккейной клюшкой по дверному стеклу. В нем появилась трещина.

Хотя вплотную к этой двери стояла кровать Егорки, но треснувшее стекло ничем ему не угрожало. Я предполагал, что поменяю его, когда отправим детей в Невель на летний отдых.

Через несколько дней к нам зашел родственник — Евгений Ш., и мы упомянули в разговоре об этом казусе со стеклом. Он, как человек временами заботливый и обязательный, сделал нам замечание за то, что мы подвергаем риску здоровье сына.

Мы, конечно, понимали, что, в действительности, никакой угрозы нет — стекло держалось в двери надежно. Правда, внешний вид ее, конечно, стал немного хуже. Но только в том случае, если присматриваться, так как трещинка образовалась на нижнем краю стекла. Однако, нашего гостя, что называется, понесло, как говорится, — пацан сказал — пацан сделал.

Ах, если бы эту настойчивость и обязательность да направить в нужное русло, цены бы Евгению не было.

На следующий день добросовестный родственник пришел и вынул разбитое стекло. Егор наблюдал всю эту процедуру, и она произвела на ребенка неизгладимое впечатление.

Поэтому первое, что я услышал, когда пришел вечером: «Папа, дядя Женя пришел и разбил стекло!».

Ничего не поделаешь — пришлось мне вставлять стекло, не дожидаясь отъезда детей в деревню.

Так и осталось в Егоркиных воспоминаниях, что именно дядя Женя у нас разбил стекло. Вот и скажи, что устами младенца не глаголет истина. Ведь, он стекло с трещиной из двери вынул, а новое-то не вставил.

*

Валя: Егор, садись и ешь. Я приготовила тушеные овощи.

Егор, с удивлением: Мама, овощи без мяса не бывают.

— Бывают, сынок, бывают, еще как бывают.

— Ну, ладно, попробую, если не обманываешь.

*

Когда Егор заинтересовался техникой, он начал спрашивать о том, как устроены какие-нибудь механизмы и как они работают. Чтобы удовлетворить любопытство, я. по совету моего коллеги — Гриши Б., купил «Политехнический словарь», только что появившийся в продаже. Мы с Егором его изучали с большим интересом.

Кроме того, при первой возможности я показывал сыну устройство велосипеда, мясорубки или электроутюга (это было время, когда в них приходилось менять сгоревшие спирали).

Однажды я нашел отслуживший кому-то будильник, еще с пружинным заводом. Предложил Егору посмотреть, как он устроен. Меня удивило то, что сын не набросился на этот механизм, «в поисках истины». Через день-другой снова посоветовал посмотреть нутро часов.

Тогда Егор взял и взрезал картонный циферблат. У тех часов не было стекла. Открывшееся обилие шестеренок ничем сына не заинтересовало.

Да, дети пошли другие. А жаль, что не стало той любознательности, какая была у моих сверстников.

*

Перед отъездом в далекую деревню Мроткино, что близ Батецкой, Валя велела Егору поменять трусы. Но произнесла следующее: «Егор, надень новые трусы».

Егор выполнил приказ и, надел новые трусы. Когда же мы укладывались спать уже по приезде во Мроткино, то я обнаружил, что ходил Егор сразу в двоих трусах — в старых и в новых. Вот, что значит выполнять приказ дословно. Ведь предложения снять старые трусы не было!

*

Первая поездка за рубеж у Егора случилась, когда он учился в пятом классе. Тогда я ездил на неделю в Таллин, преподавать в филиале нашего института, и взял сына с собой. Денег нам давали очень немного, но зато посмотреть можно было все, что захочешь и успеешь.

Филиал института располагался в центре города, на улице Пикк. Может быть, теперь этой улице вернули другое название, но в те времена оно было таким, да и Таллин писали с одним «н». Возможно, новое написание названия города — это, своего рода, символ размежевания с СССР.

После занятий мы бродили по городу и наслаждались увиденной стариной. А вечерами общались с соседом по номеру-филологом, и тоже преподавателем нашего института.

Как Егор уловил, что надо соответствовать уровню собеседника, не знаю. В одном из разговоров зашла речь о каком-то речевом обороте из нашего преподавательского опыта. И тут вдруг Егор вступил в разговор и к месту произнес: «Я думаю, что это просто метафора».

Мы с соседом — преподавателем только переглянулись, и оторопело замолчали, ну, и естественно, похвалили Егора за знание русского языка. Ах, как я был горд за сына.

После той поездки мы с Егором неожиданно прослыли транжирами. Денег нам давали совсем крохи. Поэтому в свободное от работы время мы больше бродили по старому городу, чем заходили в магазины.

Эстония как раз тогда перешла на евро, и цены в магазинах стали выглядеть странными — очень маленькими в цифровом выражении. На этом мы, а точнее, я, и прокололся.

В одном из магазинов нам понравился ластик, или стирательная резинка, — красивая и, похоже, хорошая, чем она нас и соблазнила. Сложив все денежки в кучку, мы смогли купить только ее.

А когда приехали домой, то наша покупка вызвала непонимание наших домашних — быть за границей и купить только стирательную резинку — это сильно.

Валя и Ника нас не поняли. На самом же деле, эта покупка, только на первый взгляд, выглядела бессмысленной, потому что на все наши свободные деньги мы и могли купить только такую пустяковинку.

В покупке всего лишь резинки-ластика, по сути дела, отразился эквивалент командировочных доцента в то время, но выраженный в евро.

Но увидеть Таллин, пожалуй, того стоило.

Лесные дары

Все-таки опыт и детство, проведенное в деревне, сказываются во всем, что потом сопровождает человека — это и знания с умениями и даже секреты.

В Невеле, будучи в гостях у Серафимы Николаевны, мне иногда удавалось съездить за грибами и ягодами. Но то, что успевала заготовить наша Мария Николаевна, не шло ни в какое сравнение с моими усилиями. Ей удавалось насушить грибов, да каких! А ее черничные и брусничные компоты были любимыми лакомствами внучек Ники и Иры.

Помимо того, Мария Николаевна успевала набрать каких-то удивительных грибов, которых я никогда не встречал в лесу. Они появлялись осенью уже после нашего отъезда в Ленинград. Назывались они, вроде бы, подрешетниками.

Собирала бабуля их еще молодыми. Потом эту мелочь, как заправский кулинар, она готовила каким-то хитрым способом, и закатывала в банки. Свойство этих, вроде бы, консервов оказалось удивительным.

Открытую банку с грибами удавалось почти неделю хранить в холодильнике. А сами грибы следовало лишь прополоскать под струей воды, и они становились, по сути дела, свежими. Их можно было жарить, тушить и делать с ними все остальное, что обычно готовят из свежих грибов. Но жареные грибы среди зимы — ведь это удивительно вкусный привет из прошедшего лета.

Как мы шорты покупали

Бачили бы очи, што купывалы.

Украинская пословица

В Невеле каждую субботу и воскресенье на рынке открывалась ярмарка. Туда съезжались торговать все соседние области и даже республики Прибалтики.

Многие помнят, что во времена всеобщего дефицита наличие в продаже достойного товара считалось незаурядным явлением. Для обозначения этого внезапного радостного события в лексике обывателя даже появился необычный термин «выбросили». То есть появление товара в продаже немного отдавало стихией, как вспышка на Солнце или землетрясение.

Поэтому появление торговцев с множеством товаров, да еще и разнообразных по фасону и моде привлекало толпы покупателей. На этот праздник для глаз и души собиралось так много народу, что ярмарку было слышно издалека.

Хотя в Невеле рынок расположен так хитро между домами, что с главной улицы, естественно, имени Ленина, его не видно, но еще на расстоянии сотни метров слышалось какое-то странное звучание — это шел торг, это шумела ярмарка.

Однажды, по приезде в отпуск, мы пришли поутру на это торжище в надежде купить что-нибудь к предстоящему лету. И сразу в рядах продавцов из Прибалтики увидели мужские шорты из джинсовой ткани. А в те уже далекие времена у нашего потребителя имелось особое, почти трепетное отношение к любой «джинсе».

Поэтому и мы ощутили некоторое душевное волнение перед этими шортами. Можно сказать, мы даже размечтались о том, как будет легче в них переносить жару, как будем удивлять Невель, если пройдемся в них, например, на пляж.

Шорты в провинции еще слыли диковинкой, и это как-то поднимало нас в собственных глазах. Короче, вдохновились и купили этот «привет из Латвии».

После пережитого воодушевления, прикупили еще чего-то из еды и двинулись к дому. На полпути догнала нас хорошая знакомая, и даже далекая родня — Муравьева. Сейчас уже не вспомню, как ее звали, но имя было какое-то исконное. Для краткости изложения назовем нашу дальнюю родственницу Марфой Ивановной.

Сразу при встрече она огорошила нас словами: «А я вижу — впереди идет девка — ноги рябые, одета не по-нашему — думаю, не наша девка».

Марфа Ивановна слегка с укоризной, но и со смешком, поведала нам, что мода и нормы ношения одежды в Невеле соблюдаются почти неукоснительно, а нарушения их ее — портниху — беспокоят.

Оказалось, что этот «когнитивный диссонанс» вызвали у нее черно-белые в клеточку любимые шерстяные гольфы Валюши. Кстати, купленные там же на ярмарке, но в прошлом году.

После высказанных замечаний, которые мы пропустили между ушей, — что взять с пожилого человека, — постепенно разговорились с Марфой Ивановной, как общаются люди с многочисленными родственными связями после долгой разлуки.

Постепенно разговор перешел на последние события нашей жизни, и мы показали купленные шорты. На них Марфа Ивановна среагировала весьма своеобразно: «У нас такое не носят. Да и зачем? Опять же когда?»

И ведь, как в воду глядела. Робкое лето в том году все не приступало к своим обязанностям. Прохладными утрами Валя ходила в тех самых вязаных шерстяных гольфах и в ветровке. А через неделю зарядили обложные дожди и шли они с небольшими перерывами до августа. А там и отпуск закончился.

Ладно бы в первый год не удалось надеть эти шорты. Но и на следующий год их носить не пришлось. Было просто не до них.

В том году я появился в Невеле почти на десять дней позднее Вали. Добрался я тогда до Невеля с Юрой К. — коллегой и хорошим знакомым Валюшки. Доехали мы на его «Жигулях», правда, с небольшими дорожными приключениями.

То ли эти происшествия в дороге или еще какие-то передряги что-то изменили в моем организме, и он объявил забастовку, в смысле, манкировал своими обязанностями, а короче, случился запор.

Большого вреда от него нет, однако он вызывает участливое отношение окружающих и, особенно, близких. Правда, участие их мало помогает в этой ситуации, но проверенные рекомендации и советы следует учитывать. Недаром ведь у нас тогда была советская власть.

В тот раз я по совету Серафимы Николаевны решил принять касторку. Известно, что на халяву и уксус сладкий. Поэтому касторки я выпил ни много, ни мало, а целую столовую ложку.

Ура! Моя проблема была решена окончательно и бесповоротно! Однако, если до того я не ходил в туалет, то теперь я из него почти не вылезал.

Тянулась первая неделя, за это время я изучил все обходные пути и «потайные горячие точки» на наших маршрутах — на рынок, в магазины, на озеро и в прочие места.

Уже месяц, как действие снадобья продолжалось с большим успехом. Маршруты по городу стали краткими, и всегда пролагались либо близ туалетов, либо через глухие закоулки и заросли мелколесья.

Лишь в конце отпуска — в августе действие касторки прекратилось, и я ощутил свободу — наладил, стало быть, отношения в организме и его связи с природой, в смысле, с окружающей средой.

Но лето и отпуск уже закончились, а потому исчезло и желание пофорсить в злополучных шортах.

Так навсегда завершилась история с шортами. От греха подальше, мы засунули их куда-то в шкаф. И ведь что удивительно, погоды наладились, в том смысле, что стали обычными и радовали нас теплом, редкими дождями и отсутствием неожиданных роковых стечений обстоятельств.

Следы местечковой истории

Мы часто встречали следы прежней жизни в тех местах, где проводили каждое лето. Ведь люди там обосновались очень давно, а Псковщина — это, считай, бойкий перекресток путей торговцев, завоевателей и переселенцев.

Но за десяток лет нам так и не хватило времени, чтобы узнать, хотя бы половину, того, что она включала.

Невель прежде был центром уездной жизни с богатой историей. Об этом можно заключить хотя бы по внешнему виду больницы, которая, возможно, и до сегодняшнего дня несет на фронтоне надпись «Земская больница». Работали в ней известные врачи — почти легенды, такие, как Скачевский.

Сейчас уже трудно найти другие следы прошлого, например, храмы и старые кладбища близ них. Однако на одно из таких кладбищ я случайно наткнулся. Случилось это как раз в ту пору, когда сказывалось действие касторки.

По этой заурядной причине приходилось, выгуливая свою собаку, выбирать такие закоулки, где можно было бы обдумать в тишине и глуши свое житье-бытье.

Надо отметить, что в этих прогулках с собакой даже в небольшом городке, как Невель, удавалось найти интересные места, и к тому же мало посещаемые.

Так совсем рядом с домом нашей Серафимы Николаевны обнаружилось небольшое болотце с артезианским источником посередине, Там моя Чапа даже нашла гнездовья уток. Хотя вокруг по берегам болотца стояли дома.

А спустя некоторое время я наткнулся на старое еврейское кладбище тоже неподалеку от дома. Судя по внешнему виду надмогильных камней, оно было очень старым.

Они вызывали почти такое же впечатление, как впервые увиденное кладбище у Старо-Новой синагоги в Праге. А там, на камнях, виднелись даты захоронений сроком до пяти веков! Почти со времен Голема! На невельском кладбище я таких дат не нашел, но, похоже, на пару сотен лет некоторые камни явно потянули бы.

Следы богатой местечковой жизни можно и сейчас увидеть на улицах города. На главной улице выделялось здание со стрельчатыми окнами и довольно высоким потолком. Похоже, это была синагога.

В Невеле до войны обитало много евреев, и фашисты бездумно, но целеустремленно истребляли их. Как все дела, они и этот геноцид проводили основательно и тщательно. Поэтому после войны в городе евреев осталось совсем немного.

Дело доходило до того, что оккупанты смотрели даже на фотографии, развешанные на стенах домов. Так, на снимок Марии, висевший в деревенском доме ее сестры — Ларисы, обратил внимание немецкий офицер, живший у них. Он раздраженно высказал хозяйке дома: «А эту еврейку, ты убери».

— Но это моя родная сестра. Она — русская — заявила обиженно Лариса.

— Мне не важно, что она твоя сестра, убери и все. Я здесь ее видеть не хочу.

А все потому, что сестра ее выглядела почти брюнеткой и в очках, в силу слабого зрения. И этого оказалось достаточно для злобных выпадов этого нациста.

Чай в тишине

Каждое лето сестры Мария и Серафима целыми днями занимались хозяйством, и к вечеру обычно уставали так, что ждали, когда внучки, наконец, уснут, и им тоже можно будет отдохнуть.

Мария Николаевна — бабушка двух любимых внучек — считала своей обязанностью, и почти ритуалом, на ночь их покормить, чаем напоить и спать уложить. Короче, вечер был сложным, но уже заключительным этапом еще одного дня летнего отдыха.

И вот однажды Мария вышла из комнаты, где, по ее мнению, уже уснули ее внучки, и прошептала сестре: «Сима, давай попьем чайку в тишине».

— Сима, естественно, ответила: «Ой, давай, Маша, с удовольствием, девочки, вроде бы, угнездились».

Сестры, передвигаясь почти на цыпочках, собрались за столом для чаепития и ждали, когда закипит чайник.

И тут из комнаты, где спали внучки, вдруг приоткрылась дверь и появилась Вероника. Она по-заговорщицки прошептала: «А можно, и я с вами тоже попью чаю в тишине?» Бабушки беззвучно рассмеялись и согласились.

А конспирация эта нужна была, потому что, если спит Ира Шумова, то все вокруг тихо, пристойно и шума никакого нет. Но, если же наоборот, — Ира бодрствует, то… очень уж она оправдывала свою фамилию.

Впрочем, ведь недаром прежде эти фамилии давали. Они как-то соответствовали характеру, образу жизни и важным чертам человека.

Личный пример — это главное

Удивительно много открывалось в наших девчонках с каждым днем. Иногда не хватало времени и терпения, чтобы все записать. Но кое-что нельзя не вспомнить.

В тот прохладный летний день, задувал сильный ветер, а низкие тучи грозили пролиться неожиданным дождем. При наступившем ненастье даже не хотелось выходить на улицу, настолько там стало неуютно.

Однако, неотложные дела заставляют нас преодолевать эти неудобства, а проще говоря, выполнять все необходимое по дому, по работе или исполнять какие-то другие обязательные дела.

И вот в такой летний, но прохладный и ненастный день, Валя вместе с Никой и Ирой пошла полоскать белье. Она направилась к артезианскому источнику, который возник на месте пробуренной скважины. Этот родник изливался уже несколько лет. Воды он давал так много, что вокруг него даже появилось небольшое болото.

Чтобы преодолеть рукотворную топь и добраться до источника, то есть до трубы, из которой била довольно сильная и холодная струя, были проложены мостки-кладки. По ним желающие могли преодолеть грязь, чтобы набрать довольно вкусной и холодной воды, выполоскать белье и просто полюбопытствовать, то есть подойти поближе к местной достопримечательности.

На узких досках у колонки места не так уж много. Валя поставила девочек неподалеку, велела им стоять спокойно, и никуда не двигаться, пока будет полоскать белье. Она принялась за дело, и все время прислушивалась к разговору девчонок.

Звучал, главным образом, голосок Ирочки Шумовой. Та втолковывала Нике об опасности упасть с мостков, если сестра вздумает по ним ходить без спроса. Ира очень живописно перечислила все страшные последствия ее неосторожного поведения.

Ты, мол, упадешь, а вода холодная и тут глубоко. Ты испачкаешься, и даже можешь утонуть, так как Валик (так Ира называла Валю) не сможет сразу тебя вытащить из воды. А как будет расстраиваться бабушка, когда узнает, что ты не послушалась Валю, упала и утонула, невзирая на предупреждения.

Эти поучения продолжались все время, пока вдруг неожиданно не оборвались. Валя обрадовалась — Ира, наконец, поняла, что полоскание подходит к концу. Она собралась, было, похвалить Иру за то, что хорошо «инструктировала» Нику и повернулась к девочкам.

К своему ужасу, она увидела, что Ира перешла к практическим занятиям, и показывала собственным примером, как не надо себя вести на мостках среди болота. Короче, торчали ноги «инструктора» у мостков и пускал он пузыри.

Как Валя рванула племянницу из болотной пучины, теперь мы уже не узнаем. По рассказам можно установить, что мокрая и захлебывающаяся Иринка стояла на мостках и таращила глаза на болото, из которого ее только что вытащили. Белье пришлось оставить на месте, а Иру тащить домой, чтобы отмыть, обогреть и успокоить.

С тех пор все поняли, что личный пример, действительно, производит очень сильное впечатление, а практика важнее теории.

Впрочем, и в будущем Иринкины перлы и поучения нас удивляли.

Так, однажды я зашел в комнату, где малышки собирали вещи для похода на пляж. Только я открыл дверь, как тотчас получил замечание от Иры. Она возмущенно произнесла: «Дядя Валера, почему вы входите без спроса, ведь здесь женщины переодеваются!».

Да и чуть раньше этого события Ира уже любила высказывать укоры нарушителям морали.

Так однажды она «играла в дом» — гладила игрушечным утюжком кукольное белье. Неожиданно, ее отец, сидевший рядом, громко чихнул. Ира тут же произнесла обиженно: «Папа, я гадю — гадю (в смысле, глажу — глажу), а ты «чихуешь!».

И так почти каждый раз в ее устах рождалось, что-то настолько смешное, что до сих пор с улыбкой вспоминаем эти почти афоризмы девчонок.

Обмен

Наш народ, действительно, сильно испорчен квартирным вопросом. Все время он стремится улучшить условия своей жизни. То ему кухня мала, то нет места для детской, то хочется выделить комнатку для любимой тещи, то просто вдруг перестает нравиться размер жилплощади. Короче, на нашего обывателя трудно угодить.

Наша однокомнатная квартира давно была тесна для нас — четырех человек. Поэтому нас поставили в городскую очередь на улучшение (то есть на разрешение того самого квартирного вопроса).

Слово «поставили» очень хорошо отражает скорость продвижения очереди. По ее торжественному темпу продвижения к долгожданному счастливому финалу мы понимали, что в ближайшие десять-пятнадцать лет нам ничего не светит. То есть скорость продвижения очереди оказалась приблизительно равной прыти похоронной процессии. Другими словами, мы достигнем финала лишь к концу жизни.

В академическом институте, где работала Валя, тоже имелась своя очередь нуждающихся в разрешении того же самого вопроса, но и в ней обнаружились свои сложности.

Все, что строила Академия в Ленинграде, распределялось между всеми ее институтами. А это тоже тысячи претендентов и получить какое-то жилье можно, но не легче и не быстрее, чем в городской очереди.

И вдруг помогло нам совершенно случайное стечение обстоятельств. Произошло это, когда в институте, наконец, очередь сдвинулась — одному заслуженному сотруднику и ветерану института дали трехкомнатную квартиру в новом доме. Все, конечно, радовались этому событию, и каждый прикидывал, когда же и для него наступит подобное продвижение к финалу.

Через день или два после этого сокращения институтской очереди «к заветной цели» в кабинете директора случайно оказался наш хороший знакомый — Ю.К.. В тот раз он обсудил с директором какие-то рабочие вопросы и уже собирался уходить.

Но вдруг раздался телефонный звонок в дирекцию, тогда из Управления Академии настоятельно напомнили, что истекает срок передачи освободившейся квартиры следующему очереднику из институтской очереди. Если эта двухкомнатная квартира не будет востребована, то ее придется передать в городскую очередь.

Вот тут и стеклись те самые обстоятельства. Ю.К. знал о нашей тесной однокомнатной квартире и тут же сообщил об этом директору. Директор усомнился в том, что Валя как давняя сотрудница института и член семьи из четырех человек, согласится на переезд в двухкомнатную квартиру. Он представлял, что по «нормам» такой семье полагается трехкомнатная квартира.

И все-таки позвонили Вале, и она, почти задыхаясь от счастья и от предчувствия осуществления нашей мечты, ответила, что готова «выручить» институт из столь трудной ситуации.

Валюша поступила мудро. Ведь лучше синица в руке сегодня, чем журавль в небе через годы.

Уже через месяц мы жили в той двухкомнатной квартире. Счастье от кажущегося просторным жилья длилось и длилось. Но через несколько лет, когда дети подросли, и эта квартира стала для нас тесноватой.

Мы решили произвести обмен на большую по площади квартиру. В поисках возможных вариантов мы побывали в разных частях города, но как-то все увиденное жилье нас чем-то не устраивало.

То район как-то не смотрится, то комнаты или кухня не очень удобны. Наконец, приглянулась нам квартира около Финляндского вокзала, на улице Комсомола. Решили попытать счастья. Предложили хозяйке посмотреть наше жилье и назначили время встречи.

Хозяйка пришла и осмотрела наши «хоромы», и мы уже почти решили, что будем меняться. Осталось пустяки, можно сказать, мелочи. Хозяйка из той желанной квартиры стала спрашивать о соседях — не шумные ли, о крыше — не протекает ли. Мы успокаивали ее и говорили истинную правду.

Но тут опять стечение обстоятельств! Вместе с нами ходил, слушал и смотрел наш Егорушка. И вот на последнее наше сообщение Егорка перебил нас, вскрикнув: «Да, вы забыли что ли, ведь тут же, помните, как текло!».

И что тут скажешь! Да было такое, но не крыша текла, а был случайный прорыв трубы на чердаке, но разве передашь это на словах испуганной хозяйке той, другой квартиры.

Короче, обмен не состоялся. А может быть, и к лучшему. Мы привыкли к нашему жилью. Потом разные печальные жизненные обстоятельства привели к тому, что нам квартира стала не тесна — уменьшилась наша семья.

Так что все, что с нами приключается, долго остается непонятным — к лучшему оно или к худшему, как и с тем же обменом. Поэтому надо иметь терпение и философский подход, а время покажет.

Видусово. Разведка боем

Первый раз я побывал в Видусове почти случайно. Меня пригласила туда Лариса Николаевна, предложив порыбачить на озере.

Однако в тот раз я не познал прелести этого места. Возможно, все объясняется необыкновенной свирепостью видусовских комаров. Дело было в июне, когда численность этих кровопийц велика, а желающих их кормить, естественно, мало. Но об этом соотношении «вооруженных сил» я не знал, пока не выбрался на озеро.

Лодку мне дал местный хороший человек — Коля Коптелов. Конечно, такого доброго и безотказного человека и почти знаменитость — Колю — я нашел тоже не сам, а по совету Ларисы Николаевны.

Владелец лодки показал мне свое судно и посоветовал, куда лучше направиться, чтобы найти рыбные места. Меня заинтриговало необычное местное название — «налля» — заросли водных растений, едва видимые на поверхности воды.

Добрался я до ближней «налли» довольно быстро, и поначалу мне там понравилось — рядом высокие тростники, изредка играет рыба, тихо, да и погода располагала к хорошему клеву. Закинул я свою удочку и почти сразу вытащил пару красноперок.

Но вдруг мое появление на озере обнаружила разведка комаров. Хотя у меня уже был опыт общения с ними — три года службы в комарином царстве — в Ханты-Мансийском национальном округе, но такой оперативности и злобности от местных двукрылых я никак не ожидал.

Уже минут через десять после прибытия на первую стоянку меня начали атаковать передовые отряды комарья. Такой кровожадности я не видал даже на Севере. Я уже писал, что там из-за обилия и активности комаров весной и в начале лета даже команды подавались быстро, без всякой паузы между ними. Потому что стоять неподвижно по команде «Смирно!» никто не мог — ни командиры, ни мы — солдаты.

Но видусовские комары оказались не менее сноровисты, чем северные. Они навалились на меня оживленной гурьбой и начали пир. Я же совсем не был готов к такому обороту, так как в Невеле в 30 километрах от этого села, мы даже не замечали тех немногих комариков, которые изредка там появлялись. А тут я оказался весь облеплен этими вампирами.

Клев был неплохой, но даже червя насадить на крючок из-за комарья становилось серьезным испытанием. Как только я поймал штук двадцать плотвичек и окуней, то тут же решил — дальнейший героизм просто-напросто лишен смысла, и быть бесплатным донором — не в моих планах. С озера я мчался, как настеганный.

Удивительно, что стоило мне подняться на высокий берег озера, как комары в раз отступили. Они вдруг исчезли все и сразу.

Может быть, они на службе у рыбинспекторов и охраняют озеро от браконьеров? Поразило меня и то, что уже в доме Ларисы Николаевны их не было вовсе. А это всего-то в какой-нибудь сотне метров от озера. Такие вот странные существа тамошние комары, что им озера, что ли жалко.

Много позднее понял, что их отсутствие на берегу объясняется низкой влажностью воздуха уже сотне метров от озера. А тогда это резкое исчезновение комаров удивило

Эти впечатления о Видусове и тамошних комарах немного настораживали нас, когда пришлось искать там новое пристанище на лето. Но попытка — не пытка. Решили — надо ехать, а дальше будем смотреть по обстановке.

Видусово. Вторая попытка

После полученного урока в Видусове, я как-то осторожничал, но печальные обстоятельства вынуждали нас на лето искать новое пристанище, вместо обитания в уютном доме умершей Серафимы Николаевны. Вот уж в чем я ошибался, так в том, что нам там не понравится. Оказалось, все наоборот — мы там открыли новую страну, ну, если не целую страну, то ее райский уголок.

Мы отправились в Видусово в конце июня. Это время начала наших отпусков, когда можно всей семьей ринуться на природу, чтобы забыть суетные хлопоты городской жизни и вкусить многие радости отпускной благодати.

Нас пригласила в Видусово еще одна сестра Марии Николаевны — Лариса, тоже, естественно, Николаевна. Приехали мы большой компанией, в которой были представители трех поколений: Мария Николаевна, дочери ее — Валя и Нина, а также внучки — Вероника и Ирочка, да еще внучок Егор. А я был как отряд МЧС нашего семейного коллектива, — единственный мужчина, и муж, и отец, и зять в придачу.

Для удобства и для пущего удовольствия перво-наперво мы оборудовали сеновал-спальню. Ах, как там сладко спалось.

Укладываясь спать, мы делились впечатлениями дня или рассказывали интересные истории, а потом засыпали. Иногда детишки, и особенно, Егорка, не хотели засыпать, а пытались вытянуть из нас еще какую-нибудь интересную байку.

Однажды, Егорка начал упрашивать Нину Ш. рассказать что-нибудь «за жизнь». Но время было уже позднее — шел уже одиннадцатый час ночи, поэтому Нина полушутя, полувсерьез сказала Егору: «Спать пора, а не будешь спать, дам шлепка по попе, у меня не заржавеет».

Егор затих, и мы уже начали засыпать, наступила, наконец, полная тишина и вдруг, раздался совершенно ясный голос Егора: «Кока, а что такое „жаржавеет“?»

Тут мы, конечно, поняли, что Егор не спит, а раздумывает о новом слове, и от всей души, расхохотались.

Потом договаривались о времени отбоя, а истории тех мест рассказывали детям небольшими порциями. Тем более, что много о чем самим хотелось рассказать.

Наше новое пристанище — Видусово — это довольно большая деревня. Главное украшение ее — это Видусовское озеро — большое, красивое, богатое рыбой, птицей — утками, чайками и цаплями и даже зверями — несколькими бобрами.

Через деревню проходит дорога из Невеля в Белоруссию. Видусово расположилось как бы поперек этой дороги. Основные дома деревни стояли в улочках в стороне от шумного тракта.

Дом Ларисы Николаевны находился как раз в центре Видусова, и даже автолавка останавливалась рядом с ним. Это и хорошо и плохо.

Ночью на сеновале, бывало, мешал шум от машин, одолевающих долгий подъем от озера. Опять же поздние гуляки частенько собирались на остановке автобуса, почти у нас под окнами.

Зато приезд и отъезд для нас был удобен. Автобус останавливался прямо напротив дома, и наше появление сразу замечала Лариса Николаевна, она встречала нас объятиями и поцелуями.

В деревне, как и во всей округе, еще сохранились многочисленные следы войны. Почти напротив дома Ларисы Николаевны на другой стороне дороги до сих пор видна глубокая воронка. Местные ее называли «бонба», и скидывали в нее всякий совсем уж никуда не годный хлам — битое стекло, бутылки, которые не принимают в магазине и другой мусор. Так что, может быть, теперь уже эта «бонба» засыпана усилиями местных жителей.

На улицах, да и на полях и огородах встречалось много осколков и стреляных гильз. Их попадалось так много, что после сильного дождя ручеек, протекающий от дороги вдоль нашей изгороди, издавал легкий звон — это позвякивали старые гильзы, уже поржавевшие и раздавленные ногами и техникой. Мы с Егором поблизости от дома даже нашли пару монет — одну русскую 1882 года, а другую немецкую, но сильно деформированную.

Примечательными следами войны оказались немецкие каски. Из одной из них — эсесовской — один местный умелец сразу после войны изготовил черпак для бани. Хороший получился черпак, до сих пор служит.

Этот же умелец изготовил и еще один черпак из немецкой каски, правда, пехотной. Он использовался для выгребной ямы. Но прослужил черпак недолго — видать, слаба оказалась крупповская сталь. Так он и валялся бы без дела. Но я этот черпак случайно нашел, узнал у Л.Н. его военную историю, удивился ее поворотами и отремонтировал инвентарь. И теперь черпак снова служит исправно, а каждый раз пользование им приносило что-то вроде удовлетворения.

Потом увидел, что во многих домах, где мне приходилось бывать, имелись подобные следы войны. Ведь в тех краях долго шли сильные бои и не только каски и патроны остались, как напоминание о той поре.

Так обычный футляр зингеровской швейной машинки хранил след от гусеницы танка — заметную вмятину. Сельчане от разора и пожара более-менее ценные вещи при подходе немцев закопали в ямы во дворе дома. И правильно сделали — многие дома потом раскатали на бревна, чтобы соорудить мост через реку. В ямах же почти все сохранилось, только вот чей-то танк проехался по яме и след от трака гусеницы пришелся на тот футляр. Но машинка-то шьет по-прежнему отлично.

Когда мы появились в тех местах, то последствий войны в самой деревне уже осталось немного — за тридцать лет многое изменилось, а об основных приметах я уже упоминал.

Дома в деревне отличались по размерам и достатку, но в те времена эти различия еще не очень бросались в глаза и не вызывали зависти соседей.

Нам понравились некоторые дома тем, что из их окон открывался такой красивый вид на озеро и его дальний берег, что дух захватывало. Этим замечательным свойством отличались дома Марфутки, что стоял по-над озером, и учителя-пенсионера на другом конце деревни.

Дом нашей Ларисы Николаевны невелик, но там имелось все, что необходимо человеку для жизни и для ведения хозяйства, И все это содержалось в исправности и использовалось по мере необходимости. Это подтверждало, например, наличие действующего самогонного аппарата.

В деревне он нужен позарез, ведь только наличие его позволяет «печатать» валюту или, если хотите, «отливать» свою монету. Она необходима для оплаты «услуг» тракториста, электрика, «осеменатора» коровы, забойщика скота и многих-многих других нужных «специалистов».

В хозяйстве Ларисы Николаевны всегда имелось много разной живности. Главная среди всех, конечно, корова Зорька. С весны до нового года весело хрюкал поросенок и старательно рос в толщину и длину. Курицы тоже были всегда, да и как в деревне можно представить жизнь без них.

Для полного счастья в доме собака и кошка просто необходимы. В тот год, когда мы впервые появились там всем табором, кошка и собака были одной масти — ярко рыжими.

Как-то раз утром, еще до нашего приезда, Лариса Николаевна собралась в магазин за хлебом и еще за какой-то нужной снедью. В то время у хозяйки на все случаи жизни, кроме жары, верой и правдой служила красно-рыжая куртка, а может, вовсе и не куртка, а что-то вроде ветровки или утепленного плаща. Вот она ее и надела в тот поход.

А путь предстоял не близкий — как-никак надо пройти полтора километра до Туркина Перевоза — деревни, где имелся магазин. Хозяйка тронулась в путь, за ней побежала собака, а следом и кошка пошла. И вот идут они по пустынной дороге.

Вдруг попутная машина бежит. Лариса Николаевна посмотрела — нет, незнакомая машина, точнее, шофер, и дальше пошла. Но вдруг машина останавливается, и шофер приглашает в кабину — садись, мол, подвезу, больно уж необычная у вас компания — трое рыжих.

Так и доехали до магазина с разговорами — хозяйка, собака и кошка. Вот что значит униформа — сразу вызывает уважение.

Вся живность у Ларисы Николаевны пользовалась большой любовью и в то же время малейшее неповиновение строго пресекалось.

Однажды у нее в хозяйстве появился необыкновенно агрессивный петух. Он, как истинный кавалер своих наложниц, видимо, считал, что все присутствующие так и норовят покуситься на их честь.

При случайном появлении кого-либо из нас на дворе, петух, как ниндзя какой-то, возникал из воздуха и набрасывался на врага. Клевал пребольно, драл нас когтями-шпорами, бил крыльями и тут же исчезал, как его и не было.

Лариса Николаевна недолго терпела такое безобразие и после нападения на нее, поручила мне казнить хулигана.

Не скажу, что я большой любитель экзекуций, но после нападения этого петуха и на меня, быстро перестал быть щепетильным, и тоже жаждал отмщения. Петух, надо признать, оказался довольно вкусен, но в памяти осталась его страсть и ревность, а не вкус.

Корова Зорька — надежда и опора всего хозяйства. Но недаром говорят, что любовь — это всегда испытание. Так Зорька ощущала безмерную любовь хозяйки, но только до тех пор, пока исполняла ее приказы. Стоило ослушаться, как тут же корова получала таких «люлей», что потом долго заглаживала свою вину. Чего стоил монолог Ларисы Николаевны при встрече любимой Зорьки:

— Ах, ты — милая моя! Проходи скорее на двор, Зоря, ты моя хорошая!»

Зорька почему-то часто упрямилась и не спешила идти в стойло. И тут хозяйка это упрямство пресекала решительно и быстро меняла милость на гнев.

— Ах, ты падла, чтоб тебя волки съели. Какого …. тебе надо? А ну, шагай, стерва, побыстрей, а то огрею тебя сейчас так, что небу жарко будет!

После некоторого размышления, но, не теряя достоинства, Зорька выполняла приказы хозяйки.

Эта удивительная любовь длилась долго. Когда же Лариса Николаевна заболела и не смогла содержать корову, то ничего не оставалось, кроме как сдать ее на мясо.

Сама хозяйка при этом рыдала, но и Зорька потянулась к ней, лизнула в лицо, тяжело вздохнула …и тоже заплакала. Но мы этой драматической сцены не видели, и узнали о ней только по рассказам очевидцев.

Однажды, вскоре после нашего первого приезда в Видусово, Лариса Николаевна доверила мне встретить Зорьку из стада. Казалось бы, чего уж проще, надо выйти примерно в шесть вечера к возвращающемуся стаду и пригнать корову к дому. Ну, я и вышел на задание.

Корову быстро нашел и погнал ее домой. Но не идет она в нашу сторону и все тут. Я и прут выломал, а ей моя ветка — не угроза — не хочет идти, хоть ты тресни.

Я решил действовать, как ее хозяйка, поначалу говорить корове ласковые слова о моей любви, но она и ухом не ведет. И тут девчушка, что шла рядом тоже, вроде бы, со своей коровой, вдруг говорит мне: «Да, не Зорька же это вовсе. Вон ваша Зорька на лугу болтается. Это наша Милка».

И я понял, что хотел умыкнуть из стада чужую корову! А все потому, что все они «на одно лицо», если не знать каких-то характерных черт. Ну, так же как все негры или китайцы поначалу кажутся совершенно одинаковыми, и только потом ты начинаешь различать их индивидуальные особенности.

В тот раз осознание, что надо найти эти самые индивидуальные особенности Зорьки, мне помогли мало — не успел я с ней близко пообщаться. Вот и пришлось стоять близ трех-четырех оставшихся бесхозных коров, пока хозяева не разобрали своих. Оставшаяся, стало быть, наша Зорька и есть.

Доставил ее до места и понял, что с коровами труднее, чем с девушкой, когда после короткого знакомства, юноша забыл ее имя. Многие в таких случаях применяют разных «зайчиков» и «малышек», а у коровы это не пройдет — нужны гарантии более прочных отношений и намерений.

Начала и концы

Начала и концы отпуска, и переезды из Ленинграда в Видусово и обратно — это всегда событие и испытание. Наверное, только у нас, в СССР, летом из года в год возникал дефицит билетов на пассажирские поезда. При довольно устойчивом спросе на билеты в период отпусков, всю свою сознательную жизнь я видел стойкое нежелание государства, в лице МПС, пойти навстречу народу и создать соответствующее предложение. И это притом, что у нас декларировалась плановая экономика.

Но и народишко приспосабливался — не роптал, стоял в длинных унылых очередях, давал взятки, имел блат у кого надо и осваивал прочие пути добычи билетов на нужный поезд.

Я обычно брал билеты за 45 дней до срока выезда, что более-менее гарантировало отъезд из Ленинграда в нужное время. Но обратные билеты добыть из раза в раз становилось все сложнее.

Через Невель проходило не так уж мало поездов, поэтому какие-то крохи билетов удавалось найти в продаже. Билеты покупались после долгих бдений в очередях на вокзале. Но чтобы уже в шесть-семь часов утра стоять у кассы, приходилось выезжать вечером из Видусово и ночевать в доме Вали Р. — дочки Ларисы Николаевны.

Под самый конец наших поездок вдруг образовался не совсем удобный поезд Ленинград-Невель. Он долго и медленно ехал через Великие Луки, Осташково и Бологое, а прибывал в Ленинград в 5.30 утра, когда еще даже метро не открыто. Но возможность уехать вовремя немного, но повысилась.

Поезд этот шел через такие глухие леса, что за окнами вагона иногда деревьев было меньше, чем отличных грибов между ними. По дороге мы делали остановку в Осташково, и затем пересекали Волгу, еще не очень широкую, но чистую и красивую.

Кроме дефицита билетов, почти постоянно существовала проблема продуктов, которые надо было купить в Ленинграде и в целости и сохранности доставить в Невель, а точнее, в Видусово.

Самым проблемным продуктом считалось мясо — продукт нужный, но нежный и редкий. Его в СССР давно бы занесли Красную Книгу, но такой не создали, а если бы и создали, то срок бы дали за такую инициативу.

Но анекдотов на темы дефицита было изрядно. Раз есть анекдоты, то ситуация решаемая, но окольным путем. Однако нужны при этом терпение, ловкость, почти граничащая с дипломатией, чтобы улестить нужного человека, ну, и конечно, нужны деньги, а куда без них.

Когда все из необходимого приготовили к поездке, то следовало весь провиант, нужную обувь и одежду, подарки и гостинцы вовремя собрать, упаковать и доставить на вокзал.

К сожалению, каких-либо тележек для багажа в те времена еще не было, и поэтому все тащили в руках и за плечами.

Обычно поезда невельского направления уходили с Витебского вокзала. Поэтому начало отпуска и конец его прочно связывался с этим красивым вокзалом. Но полюбоваться им не удавалось — мешали суматоха отъезда и нехватка времени.

Чтобы осмотреть вокзал и оценить его красоту, однажды зимой ездили туда всей семьей. Надо признать, что он не только красив, но еще и удобен. В нем есть необходимая логика, понятная пассажиру — человеку нервному, торопливому и чаще не местному.

К сожалению, этот пример хорошей логики, а точнее, уже логистики, не был учтен в новом Ладожском вокзале Питера. Но сейчас речь идет не об этом.

Поезда с Витебского вокзала уходили в разное время, но нам нужен был такой, чтобы в Невель он прибывал утром. Потому что нашему «табору» с железнодорожного вокзала необходимо еще перебраться на автовокзал, а там отстоять длинную и нервную очередь и купить билет на автобус, уже до самого Видусово.

И вот, наконец, мы на месте. Как обычно, по приезде начинались поцелуи, объятия и разговоры. Ведь надо узнать и сообщить все новости за целый год. А при большой родне, сложности и непредсказуемости нашей жизни — это долгая история.

Раскладывали в закрома и в холодильник все привезенное и с большими усилиями доставленное. Чувство выполненного долга, естественно, нас переполняло, но только после того, как скоропортящиеся припасы оказались в холодильнике, разгружены рюкзаки и дорожные сумки, отданы, в смысле, подарены гостинцы родным, и вот только тогда мы считали отпуск начавшимся.

Как ждали мы этого перехода от всех треволнений поездки к радостям деревенской отпускной жизни. Поэтому спешили все быстро разложить, подарить, сообщить основные повороты в жизни и неслись купаться на озеро. Вот об этом благостном моменте, можно сказать, мечтали, чуть ли не год.

Озеро рядом от дома, метрах в двухстах или даже меньше. Какое счастье ощущали мы, ныряя в его прохладные воды. Купались и будто причащались святой озерной водой.

Тут же обычно встречались знакомые еще с прошлых лет и тоже начинались расспросы и рассказы. Мы узнавали у них, есть ли черника, будет ли брусника и клюква, и вообще, как жизнь.

После купания сразу шли домой, а там уж сестры Мария и Лариса что-нибудь приготовили перекусить после дороги. Дети, как саранча, все сметали после дорожной сухомятки.

В субботу к вечеру я уже готовил баню, а мы и приезжали чаще именно в субботу, поэтому билеты брали на поезд, который уходил в пятницу вечером, в последний рабочий день.

Банное действо — это сложный ритуал. Надо натаскать воды, принести дров, наломать веников, а потом затопить печку и приглядывать за ней. Баня наша топилась по-черному, а это своего рода управляемый костер.

О том, что ломать веники для бани и даже подбирать камни для печки-каменки — это большое искусство, я расскажу как-нибудь в другой раз. Но протопить печку для бани — это тоже немалое умение. Тут и количество дров, и отсутствие головешек очень важно. А проветрить и подготовить баню уже после прогорания дров, тоже не простая штука.

Наконец наступало самое главное — действо с вениками, у которого даже слова, то есть глагола, пока нет. Не скажешь же «парение» с веником.

После первого захода в баню, когда посмаковал первый пар, был особый момент. Я распаренный выбирался в предбанник, переводил дух после хорошей парной и отдыхал в блаженной тишине.

Именно в этот момент и наступало ощущение счастья — начался отпуск. Наконец-то суматошный и строгий город отпустил тебя на недолгое время. Можно даже сказать, что город, как бы отпустил удила, и ты со всеми родными на свободе, да не просто на свободе, а обретаешься где-то около Рая.

Ты переходишь в другое измерение времени, к другим радостям, к другим ощущениям. Впереди еще почти полтора месяца пребывания в этих райских кущах.

Обо всех прелестях жизни на природе надо писать отдельно. А вот о бане как заключительном событии отпуска тоже надо сказать, хотя бы немного. Когда отпуск уже на исходе и пришла пора собираться в обратный путь, как обычно, в последнюю субботу также была баня.

Поэтому заключительное пребывание в предбаннике после парной тоже носило какой-то символический характер. За эти пять-десять минут как бы проходили перед глазами важнейшие моменты прошедшего отпуска.

Я понимал, что было нам хорошо и интересно, но пришла пора заканчивать эту райскую жизнь. Приближался отъезд в город с его хлопотами, заботами, но и радостями. И как бы нам в деревне не было хорошо, но подступает осень, а затем и зима придет — времена здесь, пожалуй, более трудные, чем в городе.

Позднее узнал историю про мальчика, который просился к бабушке в деревню и не хотел рано вставать, чтобы идти в детский садик. Он говорил: «Не хочу идти в садик, а хочу к бабушке в деревню, у нее там всегда лето!».

Так и мы с печалью уезжали в город после летнего недолгого счастья, а суровой зимой вспоминали эти райские летние дни.

Меж Звоницей и Ущёй

Со мной, наверное, многие согласятся, что купание с загоранием прибавляют здоровья, но быстро надоедают, и многие отдыхающие начинают искать развлечений и приключений. Мы тоже купались, но на разу не лежали на песке, чтобы пристал загар. Зато развлечений и приключений не искали — не было нужды.

Близ Видусово, где мы проводили славные дни отпуска, время летело настолько быстро, что мы едва успевали оценить всю прелесть лета. Уже в октябре — ноябре нам казалось, как тому мальчишке, что в деревне всегда светило солнце и были одни радости. Хотя бывали, конечно, дожди, и холода, но они обычно сменялись хорошей погодой. Эти недолгие непогоды не мешали нашему летнему счастью.

В окрестностях деревни оказалось, настолько много удивительных мест, что почти за десяток летних сезонов не удалось всех их осмотреть. Как ни странно, но большую часть этих достопримечательностей, я увидел, когда пас коров! Было, правда, это занятием не частым.

Примерно раз в месяц, когда выпадала наша очередь, мы с Колей Коптеловым пасли деревенское стадо. Коля — это удивительный человек, известный во всей округе, а теперь еще и наш родственник.

На два хозяйства — Ларисы Николаевны и Коли с женой Валентиной — дочерью нашей хозяйки — набиралось довольно много живности — одна корова и пяток овец. Поэтому пропорционально числу голов, нам приходилось пасти два дня подряд.

С довольно большим стадом мы передвигались по полям, что лежали вокруг. Двигались наши коровы с овцами медленно, поэтому я с Колей все время переговаривался.

Самое удивительное, что и животные что-то сообщали друг другу — у них есть свой язык звуков, поз и движений. Мы за ними все время приглядывали, а мне же хотелось побольше узнать у Коли о тех местах, по которым проходили со стадом.

Поразительно, но почему-то в любой местности можно встретить много слов с необычными ударениями и названиями. Некоторые из них поначалу казались нелепыми, но потом мы к ним быстро привыкали.

Так, в том краю Псковской области обычное слово «пастИ» произносилось, как «пАсти». Вот мы и пАсли наше видусовское стадо с шести утра до шести вечера в любую погоду. Хотя не совсем так, в сильную жару мы делали днем перерыв, чтобы буренки отдышались в хлевах, да и мы спешили выкупаться и освежиться.

Вообще-то это были нелегкие дни, но очень интересные. Каждый раз мы гнали коров в новые места, просто потому, что им надо дать новую и свежую траву. Для меня эти новые окрестности почти каждый раз оказывались совершенно неизвестными. Вот я и обращался к Коле с просьбой рассказать что-нибудь из их истории.

Самое высокое место в округе — это холм ЗвонИца. Во время войны там наши и немцы устраивали наблюдательные пункты. Следы от этих сооружений, правда, едва заметны, но кое-что еще можно разглядеть.

Мы прогоняли наших подопечных через места, где когда-то жили люди. После этого селитьбы — все то, что осталось от деревень Росамаки и Чурилово — стали более понятными, хотя сохранившиеся приметы уже едва различимы. Прошедшая война сильно порушила родовое гнездо Волковых — Ларисы, Марии и их сестер и братьев.

Добирались мы и до полей близ Салепты — удивительного места у дальнего края озера. Позднее Коля показал следы от монастырских построек и остатки кладбища. Монастырь исчез, а точнее, его уничтожили еще в 1929 году или чуть позднее.

Мы водили стадо прямо, как Сусанин поляков, по дальним полям из расчета, чтобы эти вредные животные не потравили — не потоптали засеянные поля или не пожрали сено в стогах. Надо признать, что хлопот с этими, казалось бы, неповоротливыми скотинами было много. Думаю, что и применение слова «скотина» здесь будет уместным и понятным.

Удивительно, но догнать и наказать какую-нибудь коровищу, нарушившую правила, нами установленные, оказывалось совершенно невозможным. Коровы проворно убегали и ближе, чем на пяток метров меня не подпусками. Коле тут очень помогал пастуший кнут, почти хлыст.

Это целое сооружение из разрезанных вдоль старых ремней от комбайна, особых скрученных бечевок и еще ряда приспособлений. Этим кнутом-хлыстом Коля ловко доставал бока коров, и те становились заметно послушнее, а точнее, осмотрительнее в своих проказах.

Я твердо решил, что надо научиться владеть кнутом — хлыстом так, чтобы извлекать им оглушительные щелчки и попадать бичом по выбранной «цели».

Этому искусству Коля учил меня почти целый день. Если честно сказать, то досталось не коровам, а почти всем частям моего тела. Почему-то особенно пострадала голова, а, точнее, уши. Неужели они так у меня торчат? Досталось и пятой точке, ногам и спине. Но к вечеру я уже более-менее овладел техникой извлечения звука, похожего на выстрел.

Оценил мое новое умение только сын. Надо признать, что мне удалось передать его Егору быстрее, чем самому научиться. Может быть, потому что я уже хорошо представлял наиболее трудные моменты этого искусства.

На следующий день Коля вооружил и меня личным кнутом, а коровы быстро уловили угрозу с моей стороны и стали покладистей и предусмотрительней — они меньше нарушали пределы дозволенного.

Академик И. П. Павлов все-таки был не прав — разум у животных есть. Ему бы попАсти коров — он быстро бы это понял.

Ловец

В этом названии есть что-то оксюморонистое. Это село расположено так далеко от всяких водоемов, что настоящие ловцы чего-либо в тех местах не водились никогда.

Однако Ловец — это центр здешнего мира — в этом селе правление совхоза, школа, магазин, медпункт, клуб и библиотека. То есть это, если не ловец наших душ, то их держатель или, по крайней мере, содержатель их.

От Ловца во все концы, то есть в отделения совхоза, ходили небольшие автобусы, на которых можно было подъехать простому человеку среди дня, если будет такая оказия. А по утрам и вечерами эти автобусы ходили регулярно, развозя рабочих и служащих. Зимой на них еще и учеников доставляли в школу и обратно.

От нашего Видусово до Ловца почти четыре километра. Все норовили попасть на какой-нибудь из отходящих автобусов. Видусовские жители, угадав на такой автобус, потом радостно сообщали односельчанам, что, мол, удачно съездили в Ловец и приехали «на Онухрее» и «на Николае». Это обозначало, что они угадали на автобус, где шоферил один из этих сельчан.

Магазин в Ловце — это сельмаг, считай, сельский универсам. Поэтому магазин — это центр притяжения почти всех окрестных жителей. Там всегда толпился народ.

Нельзя сказать, что люди приходили в магазин от нечего делать. Нет, утром большая часть покупателей ожидала привоза хлеба. При этом мужчины утром ждали не хлеба, а совсем другого продукта, который в те антиалкогольные времена уже продавали после одиннадцати часов утра.

Соблазн купить нужное средство был велик, но присутствие женщин внутри магазина мужичков отпугивало и даже отрезвляло. Они старались послать гонца, имеющего возможность проникнуть в магазин «с заднего прохода». Этот конспиративный прием был почти беспроигрышным.

Понятно, что люди покупали в магазине все необходимое, а не только хлеб. Поэтому в магазине часто толклись покупатели, ожидающие приезда машины с новинками ширпотреба. Однако прием товара и поступление его в продажу дело довольно долгое, но многообещающее, а посему люди терпеливо и безропотно ждали, ведь у них была цель.

Библиотека

В магазин мы наведывались не реже, чем раз в неделю. Обычно покупали свежий хлеб, да и какие-либо другие продукты тоже. Но была у нас еще одна важная потребность в еженедельных походах в Ловец. Это посещения сельской библиотеки, довольно богатой и демократичной.

Нам позволяли набирать целый рюкзак книг и журналов. За неделю мы почти все прочитывали и направлялись за новой порцией увлекательного чтива. А книги там встречались просто уникальные, чем мы с удовольствием и пользовались. Записывались в библиотеку всей нашей компанией — это повышало показатели ее работы.

Когда записывался Егор, уже, будучи студентом Военмеха, или БГТУ, такой аббревиатурой он обозначался в действительности. Библиотекарь, записывая Егора, спросила, где он учится, на что Егор ответил, как и следовало: «БГТУ». На что библиотекарь сказала: «Ага, понятно» и записала — ГПТУ. Мы, естественно, развеселились после такого смыслового переворота.

Часы

Мы с Валей часто вдвоем ездили или ходили в единственный, а поэтому и главный, магазин, чтобы купить чего-либо из еды, но и прочие товары, точнее, тот самый ширпотреб, тоже покупали там нередко.

Как-то раз мы увидели довольно привлекательные часы-тарелку. Дело в том, что у нас в ленинградской квартире в кухне на стене развешаны красивые тарелки, а эти часы отлично вписались бы в интерьер. Цена на них, однако, показалась немного несуразной — дороговато их оценили. Мы ходили в магазин почти все лето, а может быть, и два, но как-то рука не поднималась купить эти дорогущие часы.

И вот через пару лет борьбы с соблазном мы решили опять прицениться к ним. Собрались в Ловец и приготовились, как теперь говорят, к радостям шопинга. Но цена нам опять показалась великоватой из-за того, что в конце отпуска денег оставалось уже в обрез. Решили — ладно, обойдемся без часов. Вернулись домой в Видусово и пошли купаться.

Может быть, вода в том озере такая, что смывает всякую суетность. И мыслить начинаешь спокойнее, без напруги.

Почему-то опять вспомнили об этих часах. Прикинули, что скоро день рождения Валюши. Не можем мы, что ли по этому поводу устроить себе подарок? И в один момент, как искра между нами проскочила — конечно, надо купить и дело с концом — это подарок хороший и вещь нужная в доме.

Я прыгнул на велосипед и погнал в Видусово. Приезжаю туда, привычно захожу в магазин, а на том месте, где два года висели эти часы — пустота и свободный гвоздик. Продавцы сообщили, что эти часы час назад кто-то купил.

Ну, и хохотали же мы, когда я возвратился домой, не солоно хлебавши.

Нельзя было столько ждать момента обладания нужной вещью, чтобы потом получить такой облом. Зато после этого мы стали решительней в покупках действительно привлекательных или необходимых вещей — вперед наука.

Имена и прозвища

В наших походах за грибами и ягодами мы забывали о времени. Не совсем, конечно, забывали, но бывало так, что приходилось с усилием вспоминать, какое же сегодня число.

И вот однажды собрался я на утреннюю третью охоту — в поход за грибами в СомИно. Почему такое ударение в этом названии, никто не смог объяснить — СомИно и СомИно, что тут странного. Грибов там довольно много, особенно в августе, да после дождей.

Счастье в тот раз мне не изменило, и грибов набрал я много. Около двух часов дня мимо СомИно проходил рейсовый автобус, на который я успел и через полчаса был уже дома. Пока то да се, пока разобрал грибы, поел и выкупался, как вдруг вспомнил, что сегодня 11 августа.

А это — день свадьбы моих родителей. Ну как тут не поздравить маму с их праздником. К сожалению, мой отец уже умер, но традиция поздравлять маму осталась.

До меня дошло, что надо срочно ехать в Ловец, чтобы успеть на почту до закрытия. Пешком туда час ходу и приду я туда уже поздновато. А велосипеда в том году мы не привезли. Надо искать другие варианты.

Выскочил я на дорогу — нет ли машин, на которых можно бы подъехать, если вызову сочувствие своими мольбами. Но никаких попуток не наблюдалось.

Лариса Николаевна посоветовала, сбегай к Онухрею, он должен ехать за доярками, после дневной дойки. Я узнал, куда бежать, чтобы найти их дом.

Нашел дом быстро, но там царила подозрительная тишина. Я побежал на двор — и там никого. И тут я начал звать шофера по имени и закричал второпях что есть силы: «Охреней, где ты?» Никакого ответа. Я опять во двор: «Охреней, отзовись, где ты? Очень нужен!»

И тут в дом входит женщина и спрашивает: «Вам кого, Онухрея?». После некоторого моего замешательства, отвечаю: «Да, его? Он ведь должен, вроде бы, ехать за доярками в Ловец?»

— Да, скоро поедет, а сейчас пошел за водой. Можешь его встретить, да не перепутай, его зовут Онухрей.

В Ловец я успел, но по дороге все время тянуло расхохотаться от такой моей ошибки и в то же время я чувствовал вину за такую оплошность. Онухрей ведь сразу запрыгнул в свою машину, чтобы нам успеть на почту до ее закрытия. Это тебе не Охреней!

Меня удивляло, как видусовские обыватели находили очень меткие имена, почти прозвища. Часто они были настолько необычны, что мы диву давались. Так, у нашей соседки имя звучало немного странновато — Лёшиха.