Бесплатный фрагмент - В конце вечности

ПРОЛОГ

Прощаясь с заходящим солнцем, заскрежетала Болотная выпь. Холодные капли дождя окропили грязные лица мужчин, сидящих под замшелой ольхой.

— Холодно, — утирая нос сырым рукавом, произнес тщедушного вида мужичок, втягивая голову в воротник.

— Да заткнись ты, Никей, иначе будет еще и больно, — сжав до хруста пудовый кулак, сказал крепкий детина с бельмом на глазу. — И без твоего нытья на душе паршиво.

— Может в деревню вернемся? А, Панкрат? Покаемся. Что мы у них в этих погребах-то взяли? Смех, да и только… За такое на верную смерть изгонять — не по людски ведь.

— Конечно, заждались они тебя. Закон для всех один: если и примут обратно, то только недели через две — не раньше. Когда грибы у тебя на башке от грязи вырастут.

— На этих проклятых болотах от дождя не укроешься и дичью не разживешься. Одни, сука, жабы и мох, — отвернувшись от Панкрата и прослезившись, прошипел сквозь зубы Никей.

Здоровяк хотел было что-то ответить, но его прервал металлический скрежет, раздавшийся где-то на восточной стороне болот и разлетевшийся по округе низким протяжным эхом. Где-то неподалеку что-то ухнуло, и ошметки болотной жижи, долетев до мужчин, обильно забрызгали их лица.

— Что за херня?! — отплевываясь, сказал Панкрат и поднялся на ноги.

— Господи Иисусе! Не знаю! -испуганно глядя в сторону рухнувшего предмета, ответил Никей.

Панкрат, достав из-за пояса широкий нож, осторожно приблизился к торчащему из земли искореженному предмету. Озираясь по сторонам, Никей последовал за ним.

— Никогда такого не видал! — пнув ногой массивный металлический вентиль, торчащий из тяжелого погнутого диска, сказал Панкрат.

— Откуда-то оттуда прилетело, — обернувшись в сторону горы, произнес Никей.

— Да, оттуда, — задумчиво протянул Панкрат. — Нужно проверить, от чего эта хреновина.

— Не нравится мне твоя затея, — поежившись, сказал Никей. — Что за силища такая ее могла сюда зашвырнуть? Давай не пойдем, а? Богом прошу!

— Да пошел ты на хер! — толкнув Никея лодонью в лицо, буркнул Панкрат. — Сиди тут, сука, и сдохни от страха.

— Нет, я с тобой! Не уходи, Панкрат! — взмолил мужичок, чавкая сапогами в след за здоровяком.

Через четверть часа мужчины стояли у подножия горы, с тревогой осматривая на поросшем травой склоне огромное, совсем свежее отверстие.

— Похоже, та штуковина на болоте закрывала вход, — ощупывая сорванную петлю, произнес Никей.

— А ты еще, сука, кто такой? — шагнув назад и, глядя на человеческую фигуру на вершине горы, прошипел Панкрат. Отбрасывая длинную тень, фигура человека в ветхом рубище отступила и скрылась из виду.

— Не лезь сюда!!! Кишки выпущу, говном захлебнешься!!! — брызгая слюной, прокричал Панкрат.

— Кого ты там увидел? — бегая по скалам с широко раскрытыми от страха глазами, спросил Никей.

— Не знаю. Старик какой-то в дырявом балахоне. Тоже изгнанник, видать. Вот такой же как ты, щуплый и трусливый.

— Нет, не может быть тут никаких изгнанников, — прижимая воротник к шее и сутулясь от холода, сказал Никей. — Гиблые здесь места.

— Да плевать мне. Может и показалось в сумерках, — шагнув в сторону проема в скале, сказал Панкрат. — Нужно разведать, что там. Будет хоть где заночевать.

Оторвав от одежды Никея свисающий лохмотьями карман, здоровяк туго намотал ткань на палку и заискрил огнивом. Неохотно занявшийся огонек тускло осветил вход в подземелье.

— Идем, –буркнул Панкрат и шагнул в полумрак.

Спустившись по ступеням, мужчины оказались в просторном помещении, едва освещаемом уже почти догоревшим факелом. Воздух внизу был затхлый и пахло падалью. В дальнем углу что-то заискрило, и всё вокруг озарилось тусклым красноватым светом. Покосившиеся светильники на стенах, пульсируя, то разгорались, то снова погружали помещение в полумрак. Тут и там, вдоль стен лежали человеческие тела в странной массивной одежде. Головы мертвецов венчали куполообразные прозрачные шлемы, сквозь которые просматривались иссохшие от времени мумифицированные лица. В руках несчастных были сжаты изогнутые заржавевшие предметы, а в груди и в шлемах чернели глубокие отверстия.

— Господи Иисусе, кто это? Что тут произошло? Панкрат, прошу, пойдем отсюда, — потянув за рукав здоровяка, прошептал Никей.

Откуда-то из глубины темных помещений, к которым вела уходящая вниз лестница, послышались странные, нечеловеческие вопли.

— Мы тут не одни! — утерев нос рукой, сжимающей нож, сказал Панкрат. — Тут ты прав, надо проваливать.

Мужчины двинулись к выходу, но в светлом проеме, ведущем на поверхность, показалась та самая темная фигура, которую Панкрат видел наверху.

— А ну с дороги, козел! — решительно шагнув к лестнице, заорал Панкрат. Но фигура, будто не слыша его, неспешно двинулась навстречу. В этот момент тела, лежащие вдоль стен, вздрогнули, изогнулись и начали подниматься. Никей вскрикнул, отступил в полумрак и вжался в стену.

Панкрат же, обезумевший от страха и ярости, размашистыми ударами отправил наземь двоих нападавших и бросился вверх по лестнице, навалившись на человека в рубище. Остервенело всаживая нож в грудь неизвестного, здоровяк вдруг отшатнулся, глядя на рассыпающееся в его руках оружие.

— Да кто ж ты, сука, такой?! — пятясь, проскрежетал он сквозь зубы.

Тем временем трое мертвецов бросились на здоровяка сзади. Панкрат зарычал и стал вырываться, словно дикое свирепое животное, раненое и загнанное в угол.

— Как же ты далек от меня, — произнес человек в балахоне.

Раздался хруст. Панкрат заревел от боли, но, не оставляя попытки вырваться, отчаянно заметался в цепких объятиях смерти. Еще глухой щелчок — и Панкрат закричал так, что оцепеневший от ужаса Никей, не разбирая дороги, бросился прочь. Мужчина, скуля и воя, побежал вниз по лестнице — туда, в темноту, в неизвестность, которая в эту минуту пугала его немногим меньше. Никей бежал и падал, молился и плакал навзрыд, пока не влетел в теплое, пахнущее потом и гнилью сборище чьих- то липких тел. Не видно было ни зги. Сердце набатом стучало в горле. Умирающая, как известно, последней, надежда на мгновение дала Никею иллюзию спасения. Ведь кем бы ни были эти люди, окружающие его в темноте, они определенно были живыми. Однако мимолетное затишье для Никея в одночасье разразилось бурей первобытного ужаса и нестерпимой боли. В лицо, руки и ноги мужчины, как по команде, вгрызлись крепкие зубы, заполнив вязкую темноту подземелья оглушительным криком агонии и человеческого отчаяния.

Глава 1. Узники леса

Утреннее солнце, отыскав брешь в кроне векового дуба, украдкой коснулось лица спящего под ним мужчины. Недовольно приоткрыв глаза, Остап поёжился от холода и с хрустом расправил затёкшую спину. Рядом сопел худощавый старик, с головой зарывшись в потёртую волчью шкуру. Неподалёку раздавалось мерзкое карканье растревоженных ворон. Мужчина, разминая шею, взглянул на спящего старика, затем перевёл взгляд на остывающие угли костра. Огонь, оберегавший дозор от хищников всю минувшую ночь, безнадёжно зачах.

Где-то на краю поляны раздался треск сухого валежника. Остап машинально достал нож. Глядя в заросли, мужчина ждал.

— Остап, это я! — послышался запыхавшийся голос из зарослей орешника. На просвет показалась тучная фигура плечистого здоровяка с прилипшими к потному лицу редкими прядями кудрявых волос. Размахивая тушкой зайца, толстяк, неуклюже цепляясь за ветки, с треском вывалился на поляну.

— Проверял силки у нор, — кряхтя, стаскивая с себя крупные репьи, деловым тоном произнёс Фома. — У нас сегодня мясо на завтрак! — вдруг оскалившись идиотской улыбкой, в которой не хватало зубов, добавил он, потрясая зайцем.

— Мясо, говоришь? — заправляя нож и нервно приглаживая бороду, сказал Остап. — Ну кормилец! Какой же молодец всё-таки! А я уж тебя ругать хотел. Проснулся, холод собачий, костёр потух, и на посту никого.

— Да! Зайцы попались! — радостно зашагав косолапой походкой через поляну, крикнул Фома. — Гляди, какие жирные! — потряхивая обмякшими тушками, добавил он.

— Ты какого чёрта ушёл?! Сучий ты сын!!! — неожиданно сменив саркастический мягкий тон, взорвался охотник. — Какой уговор был?! Тебя спрашиваю!

— Двое спят, один сторожит и присматривает за костром! — с недовольством побитой собаки взглянув на Остапа, ответил он.

— А ты что?! Жрать захотел? — сдвинув брови, закричал на толстяка Остап и носком сапога зло пихнул в его сторону погасшую головню.

— А чего, потух, что ли? — залепетал здоровяк и, бросив на траву дичь, зашаркал к кострищу.

— Да нет, что ты?! — протянул Остап. — Смотри, какой жар! Степаныч аж под шкуру с головой залез, чтобы седины не опалить.

— Вот дела, — со вздохом сказал Фома. — Только ведь дрова подбрасывал, — упав на колени и раздувая угли, виновато оправдывался он.

— Эх, Фома. Бездонная твоя утроба. Ты ведь душу продашь за куриную ногу! — откинувшись на ствол дерева, ядовито произнёс Остап.

— Дык я быстро же. Ну, отошёл по нужде, заодно дай, думаю, силки проверю, — заёрзал Фома.

— А если б волк нас задрал? — надавив на веки пальцами, со вздохом произнёс Остап. — Вот идёшь ты с зайцами наперевес, а зверьё из нас кишки тащит. Так же оправдывался бы в деревне?

— Тьфу на тебя. Что ты за человек? Почему я с тобой дружу до сих пор? — с обидой произнёс Фома. — Да мы давным-давно всех волков капканами переловили, один только твой ручной и остался. Только в толк не возьму, как он тебя до сих пор, скотину такую, не сожрёт.

— Ещё огрызаться вздумал, — недовольно буркнул Остап. — Сколько ты ещё будешь раздувать эту кучу золы! — стряхивая с рукавов пепел, спросил он.

— Остап, полно тебе брюзжать, — раздался скрипучий голос из-под собачьей шкуры.

— Ох! Доброе утро, Степаныч! — с облегчением, повернувшись к старику, произнёс раздувавший угли Фома. — Остуди ты этого скрипушника. Всю плешь мне проел, сил больше нет его слушать.

— Ты ещё и жаловаться вздумал?! — сведя смоляные брови, спросил Остап. — Иди, вон, освежуй зайца! Я сам костром займусь! Дуешь, дуешь, щёки уже растянул, и всё без толку!

Здоровяк недовольно вскочил, кинул палку, которой ковырялся в углях и, тряся пузом, направился к зайцу.

Остап отодвинул неуклюже сложенные ветки, собрал в кучу угольки, набросал сверху мох и раздул огонёк. Через пару минут по всей округе уже слышались потрескивания горящих дубовых веток.

Остап заворожено посмотрел на огонь. Неторопливо поглаживая закопчённой ладонью жёсткую бороду, охотник погрузился в пучину молчаливых раздумий.

Языки пламени отплясывали в угольно-чёрных глазах, озаряя в них проблески глубокой и трагической мысли.

— О чём призадумался, Остапушка? — подсаживаясь к костру, добродушно спросил старик.

— О детях. Вернее, о том, что не рождаются они у нас в деревне, — со вздохом, оторвавшись от огненных языков, ответил Остап. — Вымрем ведь. Все до одного. Опустеет деревня. Зарастёт, словно и не было. А я ведь уже и не помню, как звучит детский смех, Степаныч, — задумчиво вскинув бровь, добавил он. — Сколько уже Бог детей никому не даёт? Лет двадцать? Больше? — печально взглянув в морщинистое лицо Степаныча, спросил Остап.

— Да. Верно. Давно ребятишек в деревне нет, — немигающим взглядом уставившись на изгибающуюся в костре ветку, протянул Степаныч.

— Наверное, зря мы тут в лесах прячемся, — нахмурившись, продолжал Остап. — Может, Господь оттого и не даёт нам молодой крови, чтобы отсюда выгнать? Может, там за хребтом не всё так плохо? — кивнув в сторону гор, со вздохом спросил Остап.

— Да неужто ты думаешь, что мы, старики, ради прихоти вас за хребет не пускаем? — возмущённо взглянув на Остапа, сказал дед. — Отцы наши ещё в те места хаживали. Кто за болота уходил, возвращались больными. Отравленная там земля, гиблая. А за хребет отец ещё мой с мужиками снаряжались. Ушли. Спустились через русло ручья промеж скал. Трое их было. Вдалеке дым заприметили, решили разведать. На полпути поймали их, изверги окаянные, верхом на животных. Быстроногие такие, вроде как лошадами они их называют. Таких у нас не водится, — нахмурив седые брови, продолжил старик. — Ну и давай хлестать наших мужиков. Двоих в первый день запороли до смерти. Пытали. Кто такие? Откуда?! А у всех ведь жёны да дети малые в деревне остались. Не сознались. Упокой, Господи, их душу.

— Отца тоже убили? — взглянув на старика, спросил Остап.

— Нет, слава богу, — махнув рукой, произнёс Степаныч. — Отец мой крепким мужиком был. Его и пытать не стали. Продали в невольники, как скот, — прокашлявшись, старик на мгновение умолк, призадумался, будто вспоминая что-то упорствующее в памяти, а затем продолжил. — Так вот. Оказался он в каменоломне. Несколько лет на износ там надрывался, пока не сбежал. Когда вернулся, мы с матерью насилу его узнали. Одна тень осталась от него. Не по человечьим законам живут за этим хребтом. Нелюди там. Проведают, где живём, разграбят, а кого сразу не убьют — того до смерти на работах сгноят.

— Поэтому дозор перед ущельем выставили? — подбросив в огонь сломанные пополам ветки, спросил Остап.

— Поэтому, — кивнул смотрящий на огонь старик. — Чтобы никто ни туда, ни оттуда не прошмыгнул. Нам беды не надо.

— А где та самая тропа, по которой мужики за хребет ходили? — посмотрев на старика с детским любопытством, спросил Фома.

— А тебе-то что? Любопытный хорёк! — стукнув толстяка походной палкой, заворчал Спепаныч. — Забудьте вы об этой тропе! Уж лучше сгинем мирно в родной глуши, чем там, на чужбине, под плетьми этих варваров!

Фома почесал плечо, зудящее после палки, поджал губы, молча завертев зайца на огне.

— Слушай, Степаныч, — снова вмешался Остап. — Ты ведь с нашим старостой давний приятель. Что этот лысый чёрт прячет в доме у часовни? Ведь сутки напролёт мужики вход стерегут. Сколько себя помню, там охрана была.

— И входить в тот дом только бабам можно, да и то не всем, — скидывая с плеч волчью шкуру, отозвался Степаныч.

— Ну да, — взглянув на старика, произнёс Остап. — Что там прячут?

— Ох, молодёжь, — проскрипел Степаныч. — Где тропа? Чего прячут? Всё им надо знать. Да поймите вы, иногда любопытство всю жизнь загубить может. Помню, лет двадцать назад, вы ещё тогда с Фомой гусей гоняли по двору, был у нас один парень. Любопытный тоже был. Сторожил он этот терем у часовни вместе с другими мужиками. И решил как-то подглядеть, что там староста прячет. А ведь за это на болота выгнали бы. И всё ему одно, полез.

— И чего? — вытянув лицо, перебил его Фома. — На болота его прогнали?

— Нет, не прогнали… Спятил он. С ножом на сторожей кидаться стал. Полоснул даже кого-то насмерть. А скрутить его и вчетвером не могли. Силен стал, как чёрт! Так и закололи его, убивца окаянного.

— Что ещё за брехня?! — хлопнув себя по колену, возмутился Фома. — Чё он там увидать такого мог?!

— Не твоего это ума дело! — прихлопнув на щеке назойливого комара, рявкнул Степаныч. — Живите, а, вы спокойно, по закону и не суйте нос, куда не следует.

Фома, отрывая жареному кролику ногу, недовольно покосился на старика, но тот уже, казалось, позабыв обо всём, стал обсасывать косточку.

— Ладно, Степаныч, чего завёлся? — протягивая старику скворчащую дичь, произнёс Остап. — Гляньте-ка вы лучше на небо. Солнце уже высоко, а сменять нас не торопятся, — недовольно подметил Остап.

— Дело говоришь, — заёрзав, согласился Степаныч. — Не припомню я, чтобы староста дозор менять опаздывал.

— Да ешьте, а, вы! — с выпученными глазами оторвавшись от кролика, вдруг вмешался Фома. — Хорошо, что опаздывают! Сейчас придут и всё мясо ведь сожрут.

— А ну-ка тихо! — подняв ладонь, шикнул насторожившийся Остап.

Фома, с трудом проглотив кусок, замолчал и уставился на товарища.

Полуглухой Степаныч, тщетно вслушиваясь, поднялся и опёрся на посох. Вскоре вскочил и Фома. С опушки леса, из самой его глуши, на дозорных летел шелест, гомон и крики разлетающихся птиц. Треск ломающихся веток, топот, рык и фырканье в одно мгновение наводнили округу. Из чащи на поляну выскочили десятки кабанов и оленей.

Мужчины спинами вжались в дерево. Звериный поток, столь стремительно вырвавшийся из глухой чащи, скрылся с противоположной стороны поляны.

— Это ещё что такое?! — взволнованно глядя на мужиков, спросил Фома.

— Пожар, видать! — глубоко втянув носом воздух, ответил Степаныч.

— Нет. Не может быть! — уверенно заявил Остап. — Гарью вовсе не пахнет. А живность по ветру пришла! — хмуро вглядываясь в помятый бурелом на опушке, заметил охотник.

— Верно, — согласился старик. — И деревня у нас в той стороне. Ой, что-то мне на сердце неспокойно, сынки. Смену до сих пор не прислали. Возвращаться нам нужно да поживее! — скручивая шкуру, сказал старик.

Остап кивнул и залил костёр, отозвавшийся кипящим шипением. Толстяк суетливо затолкал остатки еды в мешок, и уже через несколько минут все трое торопливо зашагали к деревне.

Глава 2. Царство неизбежное

Путь был неблизкий. Шли молча, лишь только Фома, неуклюже спотыкаясь о коряги, изредка на них чертыхался. Когда вдали замаячила опушка со знакомым частоколом, шедший впереди Остап остановился и поднял руку. Степаныч и Фома замерли. Со стороны деревни не доносилось привычных звуков, не были слышны ни удары молота из кузни, ни криков местных баб, ни домашней живности. Однако нельзя было сказать, что тишина была глухой. Из-за высокого частокола доносилось шарканье и урчание.

— Я схожу, разведаю, — тихо сказал Остап. — Посидите вон в том кустарнике.

— Пффф, — возмущённо зашипел Фома. — Я с тобой пойду.

— Нет, не пойдёшь, — недовольно шикнул на толстяка Остап.

— Пусть один проведает, — вмешался старик. — Ты шибко громкий. Не перечь ему, идём со мной, — отцовским тоном произнёс Степаныч и похлопал толстяка по спине. Фома недовольно закачал головой и, с обидой поджав губы, шагнул с тропы в густой кустарник.

Пригнувшись, Остап короткими перебежками почти беззвучно достиг ограды. В нос ударил прелый металлический запах. Из деревни разило кровью. Прижавшись спиной к запертым воротам, охотник отдышался и заглянул внутрь. Нельзя было сказать, что он ожидал увидеть за ними привычную картину, однако зрелище заставило мужчину с приступом тошноты отпрянуть.

Вся его родная улица, проходящая через деревню, была залита кровью. Там и тут валялись изуродованные тела его знакомых и близких. Среди трупов сновали сгорбленные уродливые существа, внешне напоминавшие людей, но со звериными повадками. Лица их были покрыты коричневой коркой запёкшейся крови. Расталкивая друг друга и огрызаясь, кровожадные чудовища копошились в растерзанных телах, с упоением поедая их внутренности.

«Трупы лежат полуголые, — лихорадочно думал прижавшийся к стене Остап. — Значит, напали ещё ночью. Врасплох застали. Скорее всего, в живых уже никого не осталось».

Где-то в глубине деревни раздался рык и клацанье зубов, сменившееся мерзким визгом. «Трезор, — прошептал Остап. — Живой, волчара. Хрен тебя возьмёшь, я воспитывал», — потирая рукоять ножа, подумал он.

Тем временем одна из тварей во дворе замерла и втянула ноздрями воздух. Словно почуяв чужака, существо взволнованно заскулило и скачками двинулось к воротам.

— Вот тварь, — тяжело задышав, прошипел заглянувший в щель охотник. По соседству раскинулись заросли старой пахучей полыни, нырнув в них, Остап приник к земле.

Выскочив из ворот, существо обнюхало место, где только что стоял Остап, и нервно взвизгнуло. На визг из ворот показалась ещё одна тварь. Тщательно обнюхав забор и покружив на месте, существа направились по следу.

Попавший в западню охотник уже жалел, что не взял с собой Фому. Однако звать на помощь было безумием. На крик непременно сбежались бы не только Фома и Степаныч, но и все орудующие в деревне людоеды. Рука нащупала нож, сердце тяжёлым набатом застучало в голове.

Когда существа приблизились, Остап уже не сомневался — это были люди. Хотя людьми их назвать язык не поворачивался. Дикие, обросшие, они больше напоминали животных. Мышцы их были крупными, тела обнажены и растёрты глиной и грязью. Ногти на руках были крепкими и острыми. Изо рта крючьями торчали длинные жёлтые зубы.

Подойдя к зарослям полыни, людоеды разделились. Безусловно, они поняли, что он здесь. Медлить было нельзя и бить нужно было первым.

Стиснув зубы, Остап подскочил и бросился на одного из выродков. Людоед молниеносно отпрянул, но бывалый охотник успел рассечь ему горло. Захлёбываясь и клокоча, тварь грохнулась в траву. Второй людоед, напав со спины, ударил Остапа камнем по голове. В глазах потемнело, от побежавшей по лбу крови стали слипаться глаза.

Остап наотмашь полоснул воздух. Ловкая тварь без труда отскочила и снова заехала по голове охотника камнем.

Вспышка, и Остап сам не понял, как оказался на земле. Ещё один удар пришёлся по руке. Нож отлетел в сторону. По телу разлилась нестерпимая боль. Остапу хотелось закричать, но, стиснув зубы, он лишь глухо застонал. Очередной удар погрузил охотника в чёрную бездонную пустоту.

Остап вдруг почувствовал, как его наполняет тишина и спокойствие. Недавняя боль утихла, уступив место отрешённости. В эту минуту он испытывал небывалую лёгкость. Остап увидел себя со стороны. Его бездыханное тело беспомощно лежало в траве, а вымазанное глиной существо варварски скакало вокруг, исполняя победный танец.

Картинка стала меркнуть. Последнее, что увидел Остап, было крупным силуэтом Фомы, неожиданно появившегося из леса и пригвоздившего людоеда к земле ударом тяжёлой дубины. Стало совсем темно.

«Я умер», — подумал Остап, и от этой мысли ему стало страшно. Он не понимал, что его ждёт дальше, а неизвестность его пугала всегда.

Вскоре непроглядная тьма стала рассеиваться. Окружающий Остапа мир стал медленно приобретать очертания. Наступал рассвет. Самого солнца Остап не видел, и ему показалось, что его здесь и вовсе нет и светит сам небосвод.

Остап осмотрелся. Он находился в глубоком ущелье. Там и тут из влажных скал выступали выбитые в них человеческие фигуры, с удивительной точностью передающие каждую деталь.

Заворожённо всматриваясь в их каменные лица, Остап не заметил, как рядом с ним вытянулась чья-то длинная узловатая тень. Раздалось фырканье. Остап испуганно вздрогнул и обернулся. Позади него находился человек в чёрном помятом рубище. Лицо незнакомца скрывал глубокий капюшон, из-под которого на Остапа тягостно смотрело бездонное тёмное пятно. Человек сидел верхом на крупном животном, без конца размахивающем мохнатым хвостом и при этом громко фыркающем.

Всадник молча наблюдал за Остапом, и лишь только его беспокойный конь изредка нарушал это гробовое молчание. Остап шагнул навстречу незнакомцу и осторожно коснулся рукой невиданного им животного.

Едва лишь кончики его пальцев коснулись ноздрей лошади, как страшный оглушительный гул, словно вырвавшийся из огромной трубы, разразил округу, заставив охотника пригнуться и отдёрнуть руку. За всадником вдруг распахнулись чёрные крылья. Ясный день вмиг погрузился в кроваво-красные сумерки.

Остап невольно рухнул на колени и в смятении и покорстве опустил голову, и замер. Спустя мгновение вокруг снова стало светло и тихо. Чёрные крылья Ангела смерти скрылись.

Стоя на коленях, Остап смиренно ждал своей участи.

— Будь кроток, — раздался низкий голос незнакомца. — Делай, что я говорю, и твой переход будет безболезненным и скорым.

Остап кивнул, украдкой бросив на всадника колючий взгляд.

— Ступай за мной, — сказал Ангел, направив коня вдоль ущелья.

Поднявшись с колен, охотник отряхнулся и угрюмо двинулся вслед за Ангелом смерти.

«Как же быстро темнеет», — подумал Остап, глядя на меркнущий небосвод. Становилось холоднее, и охотник поёжился, потирая плечи.

По обеим сторонам дороги торчали кривые тонкие деревца. В них не было ничего примечательного, кроме того, что они крепли и бурно росли прямо на глазах Остапа. Спустя уже несколько минут из хилых саженцев выросли могучие раскидистые дубы и также быстро превратились в сухие безжизненные коряги.

Пустыня вокруг превратилась в дремучую чащу, сквозь которую упрямо петляла их узкая тропа. Мёртвый лес, возникший в одночасье из ниоткуда, скрипел, потрескивая валежником. Остапу он казался обитаемым. Охотник чувствовал, что из его непролазной глуши за ними наблюдают чьи-то совсем неприветливые взгляды.

В чаще мёртвого леса то и дело трещали сухие ветки. Кто-то или что-то следовало за ними. Долгое шествие в неизвестность тревожило Остапа, и он даже несколько раз попытался заговорить с провожатым, однако Ангел смерти надменно хранил молчание.

Вскоре всадник остановился. Остап увидел впереди пологий склон, уходящий на дно пересохшего озера, со всех сторон окружённого лесом. На дне этой песчаной воронки чернели массивные ворота, закреплённые на двух необъятного вида колоннах.

Створки ворот были плотно сомкнуты, однако из небольшой щели наружу всё же пробивались лучики яркого белого света. Было в этих воротах что-то зовущее, завораживающее. Остап на мгновение даже позабыл о своём проводнике и двинулся им навстречу, и лишь сухое «Прощай», брошенное ему вслед, заставило его обернуться и растерянно проводить взглядом удаляющийся силуэт.

Остап снова взглянул на ворота. Они манили его. На одном дыхании охотник сбежал вниз и всем телом прижался к одной из створок.

Тёплый металл ласково отозвался на озябшей коже. Прижимая ухо к воротам, он услышал струящуюся из глубины музыку. Это была мелодия первозданного счастья, льющегося из древней колыбели человечества.

Там, за этими тяжёлыми воротами, был истинный финал, единение с абсолютным — тот смысл, ради которого и был создан человек.

Непреодолимое желание попасть внутрь захлестнуло Остапа с головой. Он с силой надавил на одну из створок, та поддалась, и яркий свет, вырвавшийся наружу, ослепил его, заставив заслонить глаза рукой. В памяти вдруг заметались картины прожитой жизни, её события и лица. А в это время из леса стали появляться странные тёмные фигуры. Ими были те самые неуловимые попутчики, что следовали за Остапом всю дорогу от самого ущелья. Силуэты стремительно приближались и окружали его. К своему удивлению, в каждом из незваных гостей он узнавал самого себя. Двойники разом заговорили с ним, стали качать головами, навзрыд плакать и причитать. Остап пытался сосредоточиться то на одном, то на другом и вдруг понял, что это его собственная исповедь. Двойники каялись ему в его же грехах.

Оказалось, что о многих бессовестных и постыдных поступках он давно позабыл, и лишь сейчас они выползали из потаённых уголков его памяти. Остап сейчас с горечью понимал, что прожил жизнь не так достойно, как мог бы. Он лгал, порою брал чужое и не всегда возвращал долги. Обижал кого-то и порой с позиции силы доказывал свою правду. А ещё он бывал безразличным к людям, нуждающимся в его участии…

Все эти нюансы тёмной своей стороны он искусно прятал, насаждая ими тот самый дремучий лес своей памяти. Однако обитатели этого леса никуда не делись. Вот они, все разом вышли на свет и заявили о себе. А позади тем временем раздался скрежет. Распахнутые охотником ворота вдруг стали закрываться. Остапа охватила паника. Он стал протискиваться сквозь стоящих на его пути двойников, но они вовсе не горели желанием его отпускать. Падая ему под ноги, они вцеплялись в него мёртвой хваткой. Остап кричал, бил их и рвал одежду, толкал и тащил на себе, но ворота неумолимо закрывались. Перед самым его лицом они захлопнулись, металл их деформировался, в мановение ока покрылся ржавчиной и рассыпался в труху, утонув в песке вместе с колоннами.

В чёрном унынии Остап рухнул на колени и по-волчьи завыл. С этим воем исчезли и проклятые двойники, словно отпущенные этим немыслимым горем, — грехи его жизни. Всё было кончено.

Где-то позади послышался глухой топот приближающегося коня. В зареве рассвета показалась уже знакомая фигура Ангела смерти. Поравнявшись с Остапом, проводник спустился с коня.

— Снова неудачно, — глядя в ту сторону, где совсем недавно стояли ворота, произнёс он.

Остап, пересыпая из руки в руку холодный песок, взглянул на Ангела. Он больше не казался ему таким опасным и важным, как прежде. Пережитое им только что разочарование наполнило охотника холодным равнодушием ко всему.

— Почему ты вернулся? — опустив глаза, спросил Остап.

— Потому что у меня к тебе есть дело, — раздался низкий голос из-под капюшона. — Я не знал, примут тебя или нет. Но поскольку ты всё ещё здесь, значит, уже не примут никогда.

— Никогда? — отряхивая ладони от песка, спросил Остап.

— Увы, — поглаживая коня, произнёс Ангел смерти. — Раньше, когда такое случалось, я просто отправлял тебя обратно на землю. У тебя была масса попыток всё исправить и вернуться достойным человеком. К сожалению, это была последняя.

— Почему последняя? — щурясь от поднимающегося ветра, спросил Остап.

— Потому что время людей закончилось, — устало ответил Ангел. — Ты же наверняка заметил, что женщины больше не рожают детей. Туда никто больше не вернётся. Всему рано или поздно приходит конец.

— Вот как, — опустив голову, закивал Остап. — Что ждёт меня теперь? — вздохнув, спросил охотник. — Я должен провести вечность в твоём обществе?

— Нет, — решительно ответил Ангел смерти. — Я привык к одиночеству и, признаюсь, не горю желанием менять устоев. Ты отправишься в лимб и останешься там в обществе таких же, как ты. Они не праведники и не подонки. Вечность в обществе единомышленников… Не так уж и плохо, согласись!

Остап ничего не ответил, молча уставившись на место, где недавно гудели ворота Эдема.

— Но как я и говорил, у меня есть предложение для тебя, — потирая ладони, произнёс Ангел смерти.

— Выкладывай, не томи, — устремив взгляд в бездонную тьму под капюшоном, сказал Остап.

— Я могу вернуть тебя обратно, — расхаживая по песку, произнёс Ангел. — Дам тебе ещё один шанс себя проявить. Эти ворота по твоему возвращению появятся снова. Однако есть одно условие. Ты должен, вернувшись, спасти человека.

— Какого человека? — приподняв подбородок, спросил Остап.

— Женщину. Её имя — Эльза. Она из вашей деревни. Её гибели допустить нельзя.

— Постой, я всех знаю в деревне. Не было у нас никого с таким странным именем. Да и не осталось там никого. Какие-то выродки ночью всех убили…

— Выродки, говоришь, — похлопывая по загривку коня, протянул Ангел. — А ведь когда-то они были обычными людьми. Их предки правили народами. А потом… Передрались, отравили войнами землю, сделали её непригодной для жизни и скрылись в подземных городах. Там они стали дичать, питаться друг другом и плодиться от своих матерей. Души в них больше не осталось, теперь это просто животные, — задумчиво, словно копаясь в глубинах памяти, произнёс он.

— Животные или нет, мне всё едино! — сквозь зубы произнёс Остап. — Все они заслуживают лежать в общей могиле и смердеть падалью, — сдвинув брови, добавил он.

— Спасая девчонку, заодно и поквитаешься, — ответил Ангел. — Эльзу сейчас сторожит твой волк, но и его острые зубы её не спасут. Если девчонке и твоему псу не помочь, то дикари их разорвут.

— У нас никогда не было в селении Эльзы! Я знаю всех поимённо, — уверенно заявил Остап. Ангел смерти ухмыльнулся и покачал головой.

— Дом возле церкви, — спокойно продолжил Ангел. — Тот, что всегда охранялся. Там и живёт Эльза.

— Там? — удивлённо глядя на Ангела, спросил Остап.

— Да! И ты должен знать ещё кое-что. Эльза не просто женщина. Это Ангел.

— Ангел? В нашей деревне? В голове не укладывается, — проведя ладонью по лицу, произнёс Остап. — Так вот почему сторожили этот дом.

— Перед тем как стереть человечество с лица земли, к вам отправили двух посланников. Ангела праведного гнева и Ангела любви. Думаю, кем из них является Эльза, догадаться нетрудно. Она должна жить.

— Чего же ты тянул столько времени?! — с тревогой, бросив на собеседника взгляд, спросил Остап. — Мы тут треплемся, а её там на части рвут! Возвращай меня!

— Не гони лошадей, Орбодиан! Всему свой черёд. Я верну тебя ровно в тот момент, когда душа покидала тело, — расхаживая из стороны в сторону, ответил Ангел смерти. Кивнув, Остап нервно выдохнул.

— Мне послышалось или ты назвал меня Орбодианом? — взглянув на Ангела, спросил охотник.

— Не послышалось, — ответил Ангел смерти. — Это твоё бессмертное имя. Хотя называй себя, как хочешь, мне до этого нет дела.

— Почему я его не помню? — задумчиво опустив глаза, спросил Остап.

— Вспомнил бы, если за ворота пустили, — подтягивая перчатки, ответил Ангел смерти. — Пусть будет тебе авансом. Я верю, что в следующий раз эти ворота окажутся для тебя сговорчивее.

Ангел несколько раз громко хлопнул в ладоши, и на опушке леса показался ещё один конь, рысцой направившийся к Остапу.

— Влезай в седло, мы отправляемся обратно, — спокойно произнёс Ангел и неспешно направил лошадь вверх по дороге.

Остап неуклюже вставил ногу в стремя и кряхтя взобрался в седло. Конь двинулся вслед за Ангелом.

Спустя некоторое время всадники въехали в уже знакомое ущелье, где по обеим сторонам из камня выступали холодные человеческие фигуры. Ангел смерти соскочил с коня и, припав на колено возле кучки белого песка, набрал его в руку.

— Взгляни, Орбодиан! — протягивая ладонь с белым песком, произнёс Ангел смерти. — Это всё, что осталось от вашего спасителя.

— Песок? — осторожно коснувшись ладони, спросил Остап.

— От бессмертного Ангела праведного гнева осталась каменная труха.

— Если Ангелы бессмертные, почему этот лежит в твоей ладони горстью дроблёного камня? — спросил Остап.

— Бессмертие — условность. Каждый из нас может оказаться в этой ладони, — перетирая песок, произнёс Ангел смерти. — Вот только в пепел нас может обратить лишь та сила, которая когда-то создала.

— Ты имеешь в виду Бога? — обернувшись, словно боясь, что их подслушивают, спросил Остап.

— Что ты, Орбодиан?! — понизив голос, произнёс Ангел смерти. — Это сделал не Бог, — отряхивая руки, добавил он.

— Тогда кто же?

— Очевидно, тот, кто украдкой познал его тайны и однажды уже был за это наказан.

— О ком ты? — вопросительно вглядываясь под тёмный капюшон, спросил Остап.

— О Дьяволе, — переведя взгляд на чёрную фигуру, торчащую из камня, ответил Ангел.

Взглянув на изваяние, Остап поёжился. В фигуре явно чувствовалось что-то осязаемо гнетущее и пугающее.

— Это враг, — со вздохом произнёс Ангел смерти.

— Чудовищная сила, — не сводя взгляд с пугающей фигуры Дьявола, прошептал Остап.

— Люди покидают планету, и он это знает, — наматывая на кулак удела, произнёс Ангел смерти. — Сейчас там идёт борьба за каждую душу… Но убить Ангела… Это слишком дерзкое преступление. Даже для Дьявола.

— Видимо, он так не считает, — окинув взглядом вьющуюся по ветру горку белоснежного песка, произнёс Остап.

— Так или иначе, он сам себе подписывает приговор. Игра продолжается. Пока жива Эльза, жив и замысел Творца, — переведя взгляд на белоснежную скульптуру, сказал Ангел.

— Она ослепительна! — коснувшись белой мраморной кисти, с трепетом произнёс Остап.

— Осторожнее, Орбодиан! — опустив его руку, сказал Ангел смерти. — Там, на земле, не вздумай увидеть её лицо. Лишишься рассудка. Это Ангел любви, Орбодиан! Человек, взглянувший в её лицо, уже никогда не будет прежним. Чувства, вспыхивающие к ней, не проходят. Она наполняет силой, но забирает волю.

— Как я её спасать-то должен, если и смотреть на неё нельзя?! — с негодованием выпалил Остап.

— Она тебе лица не откроет, — придерживая на ветру капюшон, ответил Ангел смерти. — Эльза прекрасно знает, чем это грозит. Признаюсь, я даже не представляю, кому эта сила может принести пользу.

— Если мне удастся её спасти, что дальше?

— Если выживете, отведи девчонку в крепость за горной расщелиной, к северу от деревни. Твой старик объяснит, как туда попасть. Там живёт добрый народ, их правитель Демид — справедливый и благородный человек. Он поможет. А ещё… — поскрипывая перчаткой, Ангел смерти на мгновение замолк. — Ты должен проникнуть в подземелье под крепостью.

— Зачем? — убирая с лица растрёпанные ветром длинные волосы, спросил Остап.

— Это важно! В подземелье замка есть замурованный вход в древний город. Отыщи его. Ты должен предупредить его жителей о грядущей войне. Расскажи об убитом Ангеле. Это всё.

— Если вход в этот город замурован, как я туда попаду? — пытливо глядя на собеседника, спросил Остап.

— Дай мне руку, — приказал Ангел.

Остап протянул развёрнутую кверху ладонь. Ангел вложил в неё плоский камень и крепко сжал. Камень, раскалившись добела, обжёг кожу. Остап, вскрикнув, отдёрнул ладонь и, разжав её, увидел вместо камня выжженное на коже клеймо в виде угловатого символа.

— Что ты со мной сделал?! — сотрясая обожжённой ладонью, выпалил Остап.

— Это твой пропуск туда, куда другим вход закрыт, — угрюмо произнёс Ангел. — Это моя печать. Приложишь руку к камню, преграждающему вход в подземный город, и он подчинится.

— Как же больно! — дуя на покрасневшую ладонь, прошипел Остап.

— А теперь ступай, — сказал Ангел смерти и толкнул охотника в плечо.

Отшатнувшись, Остап схватился за каменную стену, после чего мгновенно провалился сквозь неё в ледяную пропасть. Размахивая руками, охотник летел вниз. Вскоре Остап почувствовал, что падение стало замедляться, а затем и вовсе прекратилось. Он словно завис в полной темноте и давящей на уши звенящей тишине.

Приоткрыв глаз, Остап увидел лицо склонившегося над ним Фомы. Здоровяк просиял, словно своими глазами увидел чудо, и расплылся в широкой и счастливой улыбке.

— Живой!!! — заорал Фома.

— Ты чего орёшь, дурной, — зашипел Степаныч, зажимая ему рот костлявой рукой.

— Смотри, Степаныч, — понизив голос, с неизменным восторгом зашептал Фома. — Живой. Живой.

Боль быстро уходила, Остап продрал от запёкшейся крови левый глаз, стряхнул с головы траву и не спеша поднялся.

— Ох, Остапушка! Напугал ты нас, — скрипучим голосом произнёс старик. — Пойдём скорее! Уходить надо. В деревне этих тварей кишмя кишит, не одолеем.

— Степаныч, родной, не могу я уйти, — прошипел Остап. — Там живые в деревне остались.

— Да кто ж там живой-то? Одни черти эти бродят, — плюнув на лежащего под ногами людоеда, сказал Степаныч.

— В том доме, который староста сторожил. Девчонка там. Волк мой её бережёт пока. Твари не добрались ещё до них, — поднимая с травы окровавленный нож, произнёс Остап.

— А ты почём знаешь, что она живая? — сменившись в лице, произнёс старик.

— Знаю. Объяснять долго, Степаныч. Выручать её надо.

— Щас мы этих уродов дубинами размозжим! — сжимая свой огромный кулак, произнёс Фома.

— Нет, братец. Много их слишком, — решительно остудил его Остап.

— Чего задумал? — внимательно глядя на охотника, спросил старик.

— Вы с Фомой ступайте на волчью тропу, — ткнув пальцем в сторону просеки, сказал Остап. — Там огромный валун. Знаете. Ждите меня за ним.

— Там же капканы кругом! — вскинув брови, сказал старик.

— Вот именно, — ответил Остап. — Я выведу дикарей прямиком на них. Зверям — звериная смерть.

— Ну мы-то капканы обойдём, а ты-то как? От них ведь со всех ног удирать придётся! Сам ведь в капкан попадёшь! Там их понаставлено под каждым кустом тьма целая.

— Сам ставил, знаю, — отмахнувшись, ответил Остап. — В свои не попадусь! А тех тварей, что капканы сумеют обойти, вместе бить будем! Будьте наготове!

— Ох, Остап! Отчаянная ты голова, — покачивая седой головой, произнёс старик. — Я-то уж пожил, а вот вас, дураков, жалко. Ну уж коли решил, так тому и быть. Бежать-то сможешь? Вон ведь как досталось-то тебе!

— Смогу. Ты сам, главное, нож наготове держи. Ты ведь, Степаныч, у нас только с виду поизносился, опыта тебе не занимать. Справимся. А ты, Фома, не зевай, под ноги смотри. Ну всё, идите с Богом! Услышите свист, ждите гостей, — хлопнув по плечу Фому, сказал Остап.

Печально вздохнув, Степаныч дёрнул за рукав здоровяка, и, аккуратно перешагивая сухие ветки, они скрылись в лесной чаще.

Выждав время, Остап выдохнул и двинулся к воротам. Прижавшись спиной к забору, он заглянул во двор. В деревне всё ещё продолжалось кровавое пиршество людоедов, рвущих на куски мёртвые тела. Неподалёку от ворот спиной к лесу сидел дикарь и жадно копался во внутренностях местного кузнеца. Стиснув зубы, Остап в два прыжка оказался рядом с людоедом и, схватив его за волосы, несколько раз саданул его ножом. Дикарь завизжал как палёная крыса. Услышав вопль соплеменника, твари со всех концов деревни бросились к Остапу. Охотник, попятившись к лесу, вложил два пальца в рот и издал пронзительный свист.

— Ну что, скоты, догоняйте! — сплюнув кровью под ноги, сказал Остап и бросился в чащу. Он бежал что было сил. По треску веток и визгам было ясно, что разъярённая толпа выродков его нагоняет. В глазах замелькали зарубки на деревьях.

«Вот оно — волчье поле», — подумал Остап, перескакивая через кусты. Позади раздались первые лязги капканов с истошными воплями попавших в них дикарей. Перемахивая через все кусты, где только могли быть ловушки, Остап стремительно приближался к огромному, поросшему мхом валуну. Позади всё ещё слышались хрипы преследователей.

Остапу удалось не попасть в капканы, но от усталости уйти оказалось труднее. Охотник запнулся и упал, проехавшись на животе добрых три метра. Идущие след в след четверо людоедов, спотыкаясь об Остапа, кубарем покатились по земле. Один из каннибалов поднялся и сцепился на земле с охотником. Троих оставшихся остановил раскатистый бас, раздавшийся за их спинами.

— Убью!!! — заорал, брызгая слюной, Фома и, выскочив из-за валуна, размашистым ударом дубины снёс двух людоедов. Третий людоед, вытаращив от страха глаза, бросился прочь. Однако этой твари уйти не дал Степаныч, уложив его безвольную тушу метким выстрелом из охотничьего лука.

Озверевший Фома подскочил к Остапу и, схватив сидящую на нём тварь за грязные волосы, оттащил в сторону. Не дав людоеду подняться, здоровяк с размаху вколотил дубину в его уродливую голову.

— Вставай, родной! — поднимая Остапа, закричал Фома.

— Спасибо! — скривив лицо от боли и усталости, сказал Остап и, тяжело дыша, достал с голенища нож.

— Что, суки?! — зарычал Фома, вскидывая над визжащими людоедами дубину. — Это вам не спящих баб резать! На!!! — добавил он и со свистом впечатал своё орудие во врага.

А тем временем волчья поляна ревела десятками глоток. Звеня цепями, людоеды пытались выбраться из капканов. Увидев бегущих к ним охотников, дикари взбеленились и были готовы отгрызть себе ноги, лишь бы сбежать.

— А ну, дай помогу! — заорал Фома и с треском обрушил своё дубьё на голову одного из людоедов. Засвистели стрелы Степаныча. Через несколько минут всё было кончено. Поляна погрузилась в мёртвую тишину, и лишь сбившееся дыхание Фомы и Остапа не давало ей зазвенеть в ушах.

— Нам нужно идти! — отдышавшись, сказал Остап.

— Вставай, Фома, надо глянуть, что в деревне творится, — хлопнув по плечу сидящего на земле здоровяка, сказал старик. Фома кивнул и, обтерев лицо грязным рукавом, кряхтя поднялся.

Приблизившись к деревне, Остап взобрался на забор и осмотрелся. Охотник никого не увидел. Откуда-то из глубины доносился треск ломающихся досок.

Соскочив с забора, Остап взглянул на товарищей и прижал указательный палец к губам. Коротким кивком Остап указал Фоме и Степанычу следовать за ним. Передвигаясь как можно тише, трое двинулись в деревню.

Приблизившись к дому Эльзы, охотники увидели груду тел. Охранники дома вперемешку с дикарями лежали друг на друге, запечатлев трагический момент отчаянной и неравной схватки. Дверь, ведущая в терем, была вырвана и лежала неподалёку. Из дома доносился рык, клацанье зубов и всё тот же треск ломающихся досок. Остап приблизился к искорёженному крыльцу и заглянул внутрь. В полумраке метнулась крупная лохматая фигура. Во внутренней тяжёлой двери уже была проделана приличная брешь, сквозь которую то и дело показывалась здоровенная волчья морда и оскаливала клыки.

Фома, крепко сжимая дубину, прижался спиной к стене у входа. Степаныч, заприметив в траве окровавленный топор, поднял его и отдал Остапу, а сам отошёл к колодцу.

— А ну, выходи!!! — громко закричал во тьму старого терема Остап.

Звуки внутри стихли. Послышались тяжёлые шаги и скрип половиц. Из темноты на свет вышел, пригнувшись, огромный дикарь. Роста он был исполинского. Метра два с половиной, не меньше. Посмотрев снизу вверх на гиганта, Остап попятился.

На поясе этого чудовища болтались на крюках человеческие черепа, некоторые из которых были совсем свежие. Всклокоченные волосы делали огромную голову варвара необъятной. Выпученные глаза блестели безумием и яростью. Нижняя челюсть людоеда подалась вперёд, обнажая гнилые зубы. Заревев, дикарь бросился на Остапа.

Оказавшийся позади чудовища, Фома что было силы заехал дубиной ему по спине. От неожиданности выродок вздрогнул и, разворачиваясь, пошатнулся, и снёс плечом деревянную опору крыши крыльца. Крыша затрещала и рухнула на голову людоеда. Однако ошеломлённый дикарь быстро пришёл в себя и поднялся на ноги, раскидывая по сторонам доски. Вырвав из обломков рухнувшего крыльца кусок сломанного бревна, дикарь двинулся на Фому.

Толстяк, сжимая дубину, украдкой бросил взгляд на Остапа, словно пытаясь этим придать себе храбрости, и, стиснув зубы, зарычал.

Фома понимал, что едва ли переживёт удар этого чудовища, но трусом он никогда не был. Единственное, чего он хотел в эту минуту, не умереть раньше, чем успеет как следует приложиться по выродку. Когда между Фомой и людоедом осталось пару шагов, засвистела стрела Степаныча и впилась великану под колено. Нога огромного варвара подломилась, и он упал перед Фомой, опершись руками о землю.

Воспользовавшись моментом, здоровяк сплеча приложился дубиной по огромной башке людоеда. Схватившись одной рукой за разбитую голову, а второй вырывая из ноги стрелу, великан поднялся. Подскочивший Остап всадил в спину дикаря топор. Заревев, гигант махнул обломком бревна и ударил охотника, отбросив того в сторону. Развернувшись к Фоме, дикарь вновь получил удар дубиной в грудь. С силой вырвав из рук толстяка оружие и свалив на землю, варвар замахнулся на него, но очередная стрела, впившаяся ему под лопатку, мгновенно охладила его пыл. Скривив и без того безобразное лицо от боли, дикарь подскочил и бросился к Степанычу. Стоящий у колодца старик невозмутимо натянул тетиву. Очередная стрела вошла людоеду под сердце. Вот только умирать огромная тварь не спешила. Размахнувшись, варвар швырнул в Степаныча обломок бревна. Угодив в колодец, деревянный снаряд разлетелся. Рука старика дрогнула, и стрела, нацеленная в голову варвара, лишь скользнула по его щеке.

Заревев, людоед в два прыжка оказался рядом со стариком и, схватив его за одежду, оторвал от земли.

Пришедший в себя Фома кряхтя поднялся и, подобрав с земли дубину, застыл в оцепенении, глядя на то, как беспомощный Степаныч отчаянно вырывается из рук чудовища.

— Отпусти!!! — закричал Фома и в сердцах топнул ногой. — Отпусти, кому говорю?! — потрясая дубиной, закричал толстяк. Гигант бросил взгляд на Фому, оскалился и швырнул старика на землю. Степаныч охнул от боли и, перевернувшись, медленно пополз к Остапу. Людоед взглянул на шагнувшего в его сторону Фому и, поравнявшись со стариком, с силой наступил ему на спину. Старые кости захрустели. Степаныч застонал и, закашлявшись кровью, уткнулся лицом в траву.

— Убью, сука!!! Убью, тварь!!! — в отчаянии закричал Фома и бросился к выродку.

Остап, держась за рёбра, поднялся с земли и, стиснув зубы, двинулся на помощь Фоме. Подбежав к людоеду, толстяк подпрыгнул и с ходу обрушил на него дубину, выбив глаз и превратив лицо варвара в кровавое месиво. Великан схватился за лицо. Подоспевший Остап повис на шее варвара, всаживая под рёбра охотничий нож. Ударом ноги великан отбросил толстяка в сторону дровницы, с грохотом засыпавшей того берёзовыми поленьями. Стащив с себя Остапа, гигант швырнул его на землю. Подобрав из-под ног увесистый булыжник, варвар занёс его над собой, готовясь размозжить голову врага. В глазах Остапа плыло. «Я не справился», — мелькнула мысль в голове охотника. Ещё мгновение, и его голова разлетится как спелый арбуз, отправив его с позором к Ангелу смерти. Заваленный поленьями Фома и перебитый Степаныч ему уже ничем помочь не смогут. Остап лишь закрылся руками, ожидая, когда огромный валун рухнет на него и снова погрузит во тьму. Однако камень глухо упал рядом. Варвар заорал. В его разорванную руку мёртвой хваткой вцепился чёрный взъерошенный волк. Людоед тщетно пытался стряхнуть тяжёлого хищника, после чего, размахнувшись, ударил животное о землю. Волк взвизгнул и кубарем откатился в сторону. Оскалив красные от крови зубы, гигант поднял с земли Остапа и, схватив за шею, стал душить. Глаз варвара злорадно впился в бледное лицо охотника, наслаждаясь его агонией. Разжать мощные пальцы у Остапа не хватало сил. Он захрипел, отчаянно цепляясь сознанием за ускользающую реальность. Он почти потерял сознание, когда за спиной людоеда возникла хрупкая женская фигура.

Опустив мутнеющий взгляд на девушку, Остап увидел, как лёгкая ткань, скрывающая её лицо, опустилась. По телу охотника пробежала волна негодования. Ещё секундой ранее охотник был готов смириться с неизбежностью, но открывшийся ему лик Ангела любви не оставил от отчаяния и камня на камне. В голове заметались мысли. Остап вспомнил рассказ Степаныча о стороже, сошедшем с ума при виде этого лика, и о неистовой силе, в нём пробудившейся в тот момент. Остап на себе прочувствовал всю эту власть над разумом и духом. Желание единолично владеть этой немыслимой красотой проникло в охотника так глубоко и бесповоротно, что сопротивляться этому было невыносимо. Однако он мог сопротивляться огромному варвару, стоящему между ним и его вожделенной святыней.

— Я не умру… — захрипел охотник, оторвав взгляд от Эльзы и переводя его на окровавленную морду людоеда. — Ты умрёшь… — с пузырящейся изо рта пеной прошипел он.

Вцепившись в руку гиганта, Остап почувствовал, как тело его сжимается в тугую пружину. Откуда взялись эти силы, он не понимал, но его словно распирало от мощи, с которой даже это существо справиться было неспособно. Охотник, вонзив в людоеда обезумевший взгляд, словно говорящий «А как тебе это?», с хрустом вывернул варвару большой палец. Людоед заорал и выронил жертву. Свалившись на землю, Остап закашлялся так, что вот-вот разорвало бы лёгкие. Кувыркнувшись за спину людоеда, охотник вырвал торчащий в ней топор и рубанул варвара под колено. Огромная тварь завалилась набок и стала разворачиваться на месте, волоча за собой искалеченную ногу. Брызгая кровавой слюной, варвар хватал воздух, пытаясь зацепить Остапа, но отскочивший охотник заревел во всё горло и с размаху всадил топор людоеду в самое темечко. Глаз великана, сверкающий углями ярости, вдруг поплыл и, опустившись Остапу под ноги, медленно потух.

Остап, жадно хватая воздух, обессиленно завалился на спину. Подскочивший к нему чёрный волк заскулил и стал вылизывать запачканное кровью лицо хозяина.

Эльза закрыла тканью лицо, оставив лишь сапфировые глаза. Присев рядом с Остапом, девушка отогнала волка, раболепно демонстрирующего свою преданность.

— Ты не ранена? — проглотив в горле ком, произнёс Остап.

— Нет, — тихо ответила Эльза и аккуратно убрала с бороды охотника налипшую на неё хвою.

Остап всё ещё был одержим тем нахлынувшим чувством, подстегнувшим жажду жизни, но поработившим волю. Его рука вдруг сама потянулась к девушке, но он одёрнул её, сжав в кулак. Собравшись с мыслями, Остап всё же сумел усмирить в себе этот неистовый зов. Тяга к этой женщине по-прежнему не давала покоя, но охотнику как ни странно, удавалось подавить её проявление.

Позади послышался звук посыпавшихся поленьев. Из дровницы кряхтя выбирался Фома. Поднявшись на ноги, толстяк, неловко перешагивая через дрова, споткнулся и снова упал. С гримасой боли толстяк перевёл взгляд на мёртвое тело варвара, из головы которого торчал топор.

— Жалко не я тебя, гадина! — сплюнув, с ненавистью прошипел Фома.

Поднявшись и пошатываясь, здоровяк направился к колодцу, где лежало тело Степаныча. Подойдя к старику, он дрожащей рукой пригладил его растрёпанную седину. Поджав губы, здоровяк скривился в лице, и его покрасневшие глаза влажно заблестели. Рубаха старика впитала две горячие капли, упавшие с лица Фомы. В руке Степаныча был зажат нож, которым перед смертью старик что-то чертил на земле. Вытирая глаза и шмыгая носом, Фома посмотрел на рисунок.

— Степаныч, миленький, что это? — поджав губы, прошептал здоровяк, внимательно всматриваясь в глубокие линии на притоптанной земле. — Не пойму ничего… — сосредоточенно разглядывая изображение, бубнил себе под нос Фома.

За спиной толстяка появился Остап. Волк подскочил к Фоме и стал лизать ему руку, чуть не затоптав рисунок.

— А ну, уйди, Трезор! Сгинь, кому говорят! — отталкивая животное, прикрикнул Фома.

Эльза погладила обиженного волка, после чего тот лёг у её ног и, опустив голову на лапы, недовольно посмотрел на толстяка.

Остап, тяжело дыша, подошёл к телу старика и, присев рядом, опустил голову.

— Они тебя уже ждут, родной, — поглаживая трепетавшую на ветру рубашку Степаныча, прошептал Остап. — Перед тобой они точно не посмеют закрыться… — вспомнив лежавший на щеке тёплый металл Эдемских ворот, со вздохом добавил охотник.

— Остапка, глянь, может, разберёшь, что тут к чему, — кивнув на небрежный рисунок, сказал Фома.

Остап взглянул на чертёж. Пробежавшись глазами по линиям, охотник помял бороду и прикусил губу.

— На карту похоже. Вот дорога, — ткнув пальцем в полукруглую линию, сказал Остап. — Это гора. Вот это, похоже, дозорная поляна.

Охотник вдруг замолчал, его большие карие глаза, оторвавшись от рисунка, посмотрели на мёртвого старика.

— Что?! Что тут, Остап? — тревожно заглядывая в лицо друга, спросил Фома.

— Это карта прохода за горную гряду, — со вздохом ответил Остап и посмотрел в сторону леса.

Волк, зализывающий лапу, навострил уши и, поднявшись с земли, нервно зарычал.

Фома и Остап переглянулись. Эльза вцепилась Остапу в рукав. Со стороны болот доносился приглушённый визг.

— Людоеды, — взволнованно завертев головой, произнёс Фома.

— Уходить надо! — сказал Остап. — Скоро здесь будут.

— А как же Степаныч? Как же наши все?! Похоронить ведь надо! — в отчаянии потрясая руками, завопил Фома.

— Фома, соберись! — схватив друга за рукав, сказал Остап. — Нет у нас выхода! Не уйдём, и нас хоронить некому будет. Идёмте! — резким движением потянув за собой девушку, сказал Остап.

— Куда мы?! — растерянно крикнул им в спину Фома.

— К заставе! К выходу, что Степаныч указал!

— А если ты ошибся? В тупик ведь придём! Нагонят, черти, даже уйти некуда будет, — кричал вслед товарищу Фома.

— Не отставай! — сердито прикрикнул Остап.

Едва они пересекли опушку, как позади послышались дикие вопли заметивших их дикарей.

— Боже, от них весь лес чёрен! — крикнул Фома. — Откуда их столько?!

— Бежим! — закричал Остап.

За охотниками и Ангелом началась погоня. Фома задыхался и падал, но, поднимаясь, бежал дальше. Когда беглецы добрались до горы, где, по мнению Остапа, находился проход, они упёрлись в тупик. Фома, оскалившись от усталости, рухнул под дерево и зарычал.

— Я не смогу драться! — тяжело дыша и опустив голову, сказал здоровяк. — Сил больше нет.

Остап молча всматривался в чащу, где мелькали силуэты кровожадных преследователей. Трезор, роя лапами сухую листву у скалы, скулил и рычал.

Фома, поднявшись, подошёл к волку и поднял с земли увесистую ветку.

— Сойдёт за дубину, — тяжело выдохнув, сказал Фома и, сделав шаг в сторону, с треском провалился в яму.

— Ох, ты ж кабанье рыло! — заорал из ямы Фома. — Давайте сюда! Тут проход, кажись! Я свет вижу!

Остап подхватил Эльзу и опустил её в руки Фомы, после чего спрыгнул сам. Последним в яму скуля соскочил Трезор.

Внизу был грот, в дальнем конце которого светилось солнечное пятно. Трезор рванул вперёд и вскоре уже лаял у выхода. Под ногами не было видно ни зги, но беглецы ни разу не споткнулись. Путь к светящемуся пятну был беспрепятственным.

Фома торопливо шагал впереди, опираясь на дубину. Остап то и дело оборачивался. Вскоре позади эхом разлетелись отчаянные вопли. Дикари шумной толпой хлынули в тоннель.

— Фома, живее!!! — крикнул Остап.

Здоровяк, перейдя на бег, ринулся к свету, вскоре все трое выбрались на свет и покатились по песчаной насыпи. Впереди был холм, над которым чёрными струями поднимался дымок.

— Туда! — кивнув в сторону дымящегося холма, крикнул Остап. — Возможно, там люди!

Фома смахнул со лба градины пота и стал взбираться вверх по холму. А тем временем вбежавший на вершину Трезор тревожно всматривался куда-то вдаль и, утробно рыча, угрожающе поднимал холку.

Глава 3. Плоды милосердия

Толпа крестьян с кукарекающими птицами, обозами зерна и тюками домашней утвари толпилась у ворот замка. Несколько стражников торопливо осматривали их скарб и впускали во внутренний двор.

В тронном зале скрипнула дверь. По каменному полу, шелестя случайно залетевшей листвой, поползли сквозняки. Отражаясь от арочных сводов, раздался гулкий топот солдатских сапог.

— Господин! Крестьяне покидают деревни и прибывают в замок, — раздался голос молодого гонца. — Авангард врага грабит ваши владения.

Поглаживая тронутую сединой бороду, король покачал головой и нервно надавил пальцами на веки.

— Позови генерала Бёртвина, — угрюмо взглянув на гонца, приказал монарх.

— Так точно! Разрешите идти, господин? — выпрямившись как столб, произнёс солдат.

— Свободен, — отмахнувшись, сказал король.

Поклонившись, юноша удалился. Спустя несколько минут в зал вошёл высокий смуглый мужчина лет сорока пяти, в кольчуге и накинутом на плечи красном плаще. Это был генерал Бёртвин. Неприветливое лицо командира пересекал давно выцветший шрам, проходящий через левый глаз, скрытый под кожаной повязкой, от чего лицо его делалось ещё более грубым.

— Здравствуй, Демид! — высоко вскинув свою отполированную лысую голову, громко произнёс Бёртвин.

— Явился! — уперев руки в бока, пробасил король. — Чувствуешь, гарью несёт? Ммм? А ведь ты уверял меня, что эти варвары носа не сунут на наши земли! Мы отдали им скот, золото и что?! Полный двор погорелых крестьян и выжженные поля и деревни! — стукнув по столу кулаком, заорал Демид.

— Дань была единственным шансом избежать войны, — потирая лоб, невозмутимо ответил генерал. — Лихорадка в прошлом году унесла тысячи людей. Солдаты измотаны от постоянных стычек с кочевниками. Нам нужна была передышка, Демид.

Король поджал губы и склонился над картой, застучав по столу пальцами.

— Почему они не напали на соседей? — ткнув ногтем в низовье реки, где чёрной линией значились границы народа, прозванного «Железным», спросил Демид. — Как эти варвары себя называют?

— Изгоями, — сложив на груди руки, ответил Бёртвин.

— Ну и какого чёрта эти «изгои» прошли мимо «Железных», не спалив у них ни единого дома? А ведь они вряд ли им платили, как мы.

— Разведке об этом пока ничего не известно, — нахмурив брови, ответил Бёртвин.

— А-а-а-а! К чёрту их всех! — махнув рукой, сказал Демид. — Этим «Железным» до нас никогда не было дела. Мнят о себе чёрт-те что. Пропустили через свои границы вражескую армию и думают, что их не тронут. Сборище болванов, — сжав бороду в кулак, произнёс Демид.

— «Изгоев» ведёт новый предводитель, — скользя взглядом по барельефам колонн, произнёс Бёртвин. — Говорят, он молод, силён и одержим местью за все те несчастия, что мы им принесли, — разведя руками, добавил он.

— Несчастия?! — возмутился Демид. — Что ещё за вздор?! Мы с ними — один народ. Просто наше общество не терпит в себе негодяев. Мы не казним их, но изгоняем. И пусть эти отребья не смеют сетовать на свою долю. Гуманнее изгнания для них наказания и быть не могло! Если ты не вписываешься в рамки общества, твоё место за его рамками! — сурово потрясая кулаком, выпалил король. — Эти отбросы не чтят законы Божьи! Мы никогда не казнили их! Никогда не лишали свободы! Мы их даже не секли плетью! Им не нравились законы, мы дарили им свободу! И теперь они решили мстить нам за милосердие?! Сучьи отродья, воры, насильники, убийцы! Выродки неблагодарные!

— Возможно, изгонять преступников изначально не было лучшей идеей, — пожимая плечами, сказал Бёртвин. — Оступающихся всегда было немало. Сколько их вышвырнули за стены? Теперь они хорошо организованы, у них есть грамотный предводитель, оружие и численный перевес.

— Не мы с тобой законы писали, Бёртвин! — расхаживая из стороны в сторону, сказал король. — Мы так жили и живём многие поколения.

— А расхлёбывать тем не менее придётся нам, — положив руку на эфес, сказал генерал.

— Кто их ведёт? — опускаясь в трон, произнёс король.

— Какой-то Валофар, — скривив губы, ответил Бёртвин. — Он дал этим отбросам идею, сплотил и намерен отвоевать земли, на которых жили их предки. Я это вижу так.

— Валофар… Да откуда взялся этот сукин сын?! Пропади он пропадом. За столько лет не было никого, кто бы смог объединить это сборище в кулак. А тут на тебе! — с досадой прошипел Демид. — Что ж, посмотрим, насколько хороши его ублюдки в бою.

— Основные их силы движутся с востока и будут у наших границ примерно через сутки, — склонившись над столом и проводя пальцем по засаленной карте вдоль горного хребта, произнёс Бёртвин. — Те отряды, что грабят сейчас наши деревни, малочисленны. Я приказал снарядить четыре десятка лучших кавалеристов, чтобы проучить варваров как следует. Эффектно разобьём их авангард, посеем в основном стане врага сомнение. Пусть начинают понимать, с кем имеют дело.

— И под чьим командованием будет твой карательный отряд?! — поджав губы и вскинув брови, спросил генерала Демид.

— Я доверил это дело Алексу, — словно предчувствуя неодобрение со стороны короля, ответил Бёртвин и выпрямился.

— Ты посылаешь сына?! Он молод, неопытен! Нет, найди кого-то постарше и с боевым прошлым, — решительно отрезал король.

— Демид! — сменив тон и перейдя на более фамильярную манеру, начал Бёртвин. — Я отдаю отчёт тому, что делаю. Мы воюем с кочевниками, сколько я себя помню. Я всегда держал его в тылу. Он рвётся показать себя. Если не дать ему шанса, он так и останется моей тенью. Мы же оба были молодыми. Ты помнишь, как мы не хотели оставаться в тени отцов? Помнишь, как, вопреки приказу оставаться в крепости под покровом ночи, приволокли из вражеского лагеря сына их вождя? Мы положили конец той войне дерзостью и неповиновением. Молодые и неопытные. Такие же, как мой сын, — нахмурив брови и опустив голову, сказал Бёртвин. — И пусть наши отцы высекли нас за это, но мы гордились собой.

— Хорошо. Пусть будет по-твоему, — хлопнув по плечу Бёртвина, сказал Демид. — С Богом. Пусть уцелевшим от твоих ребят действительно будет о чём рассказать этому Валофару.

Бёртвин взял со стола оружие, почтенно склонил голову перед королём и, бряцая шпорами, направился к выходу.

На окраине внутреннего двора о грядущей войне галдели солдатские казармы. Молодой офицер Алекс, глубоко «зарывшись» в себе, сидел на засаленной скамье и крутил в руках бронзовую статуэтку. Бронзовый всадник с поднятым вверх мечом, уже много месяцев пролежавший в столе, всколыхнул в памяти прошлогодний турнир, в котором Алекс обошёл всех претендентов. Эта небольшая статуэтка была престижным атрибутом среди младшего офицерского состава. Этот турнир и приз был, пожалуй, единственным, хотя и весомым достижением, заставляющим говорить об Алексе не только как о сыне генерала, но и как о самостоятельной личности.

В коридоре послышались тяжёлые шаги. Алекс поднял глаза и увидел в дверях своего друга Марка. Глаза молодого офицера уставились на статуэтку.

— Тебя отец ищет, — подкручивая смоляной щёгольский ус, сказал Марк.

— Да, уже иду, — поднявшись и поправив оружие, сказал Алекс. — Старикан опять решил всё контролировать.

— А ты как хотел, на кону не только генеральская честь, но и жизнь бездарного отпрыска, — засунув руки в карманы и прислонившись к дверному косяку, сказал Марк.

— Не начинай пороть чушь. Нас посылают мародёров приструнить, а не с действующей армией сражаться, — запихивая статуэтку в мешок, сказал Алекс.

— Ты её с собой возьмёшь? — усмехнулся Марк.

Алекс ничего не ответил и лишь молча толкнул товарища в плечо в сторону выхода. Выйдя из казарм, он прищурил глаза от солнца и, отыскав в суетливой толпе фигуру отца, выпрямив спину, направился к нему.

— Где тебя носит?! — строго взглянув на сына, спросил Бёртвин.

— Виноват! Завершал приготовления! — отрапортовал Алекс. — Отряд готов выдвигаться в рейд!

— Ладно, расслабься ты, — по-отечески осматривая сына с головы до ног, сказал Бёртвин. — Возьмите пару мародёров живьём. Выбьем сведения. И не геройствуйте там! — тряхнув за плечо сына, добавил Бёртвин.

— Так точно! Разрешите идти? — выпрямив спину и глядя вдаль, спросил Алекс.

— Иди, — хлопнув сына по спине, сказал генерал.

— Отряд, в седло!!! — скомандовал Алекс, взбираясь на коня.

Гвардейцы, вскакивая на лошадей, пришпорили их в сторону главных ворот, гулко цокая подковами по каменной мостовой. Толпа зевак, расступаясь перед кавалеристами, не сводила с них глаз. Как только последний всадник скрылся за воротами, их окованные створы грузно заскрипели и с грохотом захлопнулись, погрузив внутренний двор в привычную беспокойную суету.

Лошади шли галопом. Алекс и Марк корпус в корпус скакали впереди отряда, уводя бойцов к побережью. Дорога вдоль реки была длинной, однако позволяла зайти к неприятелю в тыл. За двести метров до поворота на разграбленную деревню Алекс потянул на себя поводья, от чего его конь встал на дыбы. Марк жестом приказал отряду остановиться. Развернув коня к бойцам, молодой командир обратился к товарищам.

— Там, за поворотом, укрылся враг! Никого не щадить! Рубить! Колоть и топтать! Деревня должна быть зачищена полностью. Марк, ты со мной! Возьмём пленного! — кивнув другу, произнёс Алекс. — Выполнять!

Отряд, погоняя лошадей, вновь набрал скорость и направился к деревне. В воздухе висел едкий запах гари, доносившейся встречным ветром. Всадники с оружием наголо вихрем влетели в дымные улицы. Они мчались с таким угрожающим рёвом, даже самый смелый противник обратился бы в бегство. Однако деревня была совершенно пуста.… Бойцы ещё некоторое время покружили, издавая угрожающий рык, после, опустив оружие, вернулись к командиру в ожидании новых приказов.

Деревня выгорела почти дотла, и лишь несколько домов безмолвным укором смотрели на запоздавших спасителей пустыми глазницами распахнутых ставень. Алекс напряжённо всматривался сквозь густую пелену дыма. Ему послышался чей-то смех. Командир недовольно обернулся, но его подчинённые были как никогда серьёзны и сосредоточены. Снова послышалось хихиканье, но уже с другой стороны. Развернув коня, он вновь не увидел и тени улыбки на лицах солдат.

— Алекс, в чём дело? — поравнявшись с товарищем, тихо спросил Марк.

Командир ничего не ответил и, направив коня вперёд, указал жестом двигаться за ним. Когда отряд пересёк деревню, Алекс снова услышал этот гадкий назойливый смех. Теперь он доносился со стороны покосившегося дома. Переведя свой испепеляющий взгляд на ветхое жилище, Алекс заметил сгорбленную фигуру, украдкой наблюдающую за ними из-за угла. Кожа его была бледно-серого цвета, вместо носа выделялся лишь невыразительный бугорок с крупными ноздрями, лицо его было полностью покрыто тонкими волосками, а совершенно круглые глаза блестели ярко-жёлтыми пятнами. Кем бы ни был этот жалкий уродец, опасности он, похоже, не представлял. Принесённые порывом ветра густые клубы дыма на мгновение скрыли из виду отвратительное существо. После того как дым рассеялся, отыскать глазами этого уродца Алекс уже не смог. Догнавший его Марк внимательно всмотрелся в сторону, куда смотрел командир.

— Они ушли совсем недавно, — закашлявшись от дыма, сказал Марк. — Ребята нашли котелки с тёплой едой. Собирались в спешке.

— Это хорошо. Значит, далеко не ушли, — направляя коня вперёд, сказал Алекс. — Следы ведут к лесу! — въезжая на поросший ковылём холм, добавил он.

— Вон они!!! — вдруг закричал один из кавалеристов, указывая в сторону дальней просеки. В поле столбом стояла пыль, и виднелись силуэты людей, толкавших повозку.

— Отряд, к бою!!! — волчьим взглядом отыскав в поле бегущего врага, решительно скомандовал Алекс.

Марк достал из-за спины длинный изогнутый рог и, набрав полную грудь воздуха, со всей мочи в него подул. Раздался громкий протяжный стон.

— Давайте, ребята, покажем ублюдкам, кто здесь хозяин! За родину! За короля! В атаку! — пришпорив коня, крикнул Алекс, выставив вперёд сияющий на солнце меч.

Отряд, сгруппировавшись, в едином порыве пошёл в галоп.

Разбойники, бросив обозы, в панике побежали к лесу. Некоторые вдвоём взбирались в седло, некоторые просто не чуя ног неслись прочь, испуганно озираясь на приближающийся карательный отряд.

Когда Алекс и его бравая кавалерия проносились мимо брошенных врагом телег, Марк краем глаза заметил, что на нескольких из них не хватало колёс. По его спине вдруг пробежал холодок, и тревожное предчувствие неотвратимо грядущей беды охватило сердце.

— Назад!!! Алекс, назад!!! — истошно завопил Марк, но голос его утонул в безумной какофонии наступления.

Едва последний враг пересёк опушку леса, раздался чужой низкий горн, после которого запыхавшиеся беглецы укрылись за стволами деревьев. Брошенные врагом повозки вдруг ожили. Сбросив с себя покровы из мешковины, из телег хлынули укрытые в них арбалетчики. Это была засада.

Положив на борта повозок взведённые орудия, арбалетчики дали залп. Десятки острых болтов со свистом прошили воздух, впиваясь в спины кавалеристов. Некоторые из снарядов попали в лошадей, замертво рухнувших на всём скаку. Гвардейцы, которым посчастливилось остаться невредимыми после залпа арбалетчиков, осознав суть произошедшего, развернули свою атаку и понеслись в сторону телег. Нельзя было дать арбалетчикам перезарядиться. Однако укрывшиеся за повозками враги вовсе не собирались стрелять. Они дождались приближения конницы и встретили остатки некогда грозной силы частоколом копий…

Крики, стоны, ржание лошадей и лязганье оружия наводнили поле бойни. Алекс пришёл в себя с тупой болью, разливающейся по всему телу. Во рту был сгусток крови. Дышать было тяжело, и при каждом его вдохе раздавался мерзкий клокочущий свист. Он не сразу понял, что произошло. Его скосило первым же залпом, и, свалившись с коня, он ударился головой и отключился. Сейчас, придя в сознание посреди этой трагической действительности, он отказывался верить, что это происходит наяву. Простая карательная операция обернулась таким оглушительным провалом, что звон от него давил на уши. Алексу хотелось сдохнуть. Прямо здесь и сейчас провалиться от этого позора. Он представил лицо отца, строгое, невозмутимое, с немым укором склонившееся над ним и не сводящее с него разочарованного взгляда.

— Папа… Прости… — прошептал в полубреду Алекс. — Прости меня, папа, — снова прошептал он и, закашлявшись, провалился в беспамятство.

Когда звуки непродолжительного сражения затихли, Алекс снова пришёл в себя. Где-то совсем рядом раздался знакомый смех. Офицер почувствовал, как что-то сдёрнуло его с места. Приподняв окровавленное лицо, он увидел горбатое существо — то самое, что пряталось за домом в деревне. Желтоглазый уродец с удивительной лёгкостью волочил его к запряжённой лошадьми повозке. Отряд был полностью разбит. Всё было кончено…

Когда солнце стало крениться к закату, Бёртвин опустился в плетёное кресло и посмотрел на постреливающие в камине поленья. Взгляд его был тяжёлым и подавленным. В дверь постучали.

— Войдите! — не отрывая немигающего взгляда от огня, тягостно сказал он. Дверь отворилась, и на пороге показался гонец.

— Господин. Вернулась ещё одна лошадь. Снова без всадника, — опустив голову, произнёс юноша.

Бёртвин поднялся и, пихнув ногой кресло, направился к двери. Отстранившись, гонец пропустил генерала и затворил за ним дверь.

Выйдя во двор, Бёртвин растёр ладонями бледное лицо и двинулся к воротам, где конюхи уже снимали седло с вернувшегося жеребца. Растолкав столпившихся зевак, генерал приблизился к лошади и дрожащей ладонью провёл по её шёлковой гриве. Это был конь его сына. Когда-то он сам подарил его Алексу. Бёртвин с каменным выражением лица поднял свой единственный глаз к небу, где над замком, оглушительно каркая, кружила чёрная стая ворон.

— Лекаря!!! — раздался голос отпирающего ворота стражника. — Лекаря скорее!!!

Бёртвин стремглав зашагал навстречу воротам. Выйдя к дороге, ведущей из замка, он увидел коня и нескольких солдат, освобождавших из стремени висящего вниз головой всадника. Подойдя ближе, Бёртвин осмотрел раненого. На голове кавалериста был помятый металлический шлем, съехавший на лицо и туго застёгнутый на шее, от чего всадник, задыхаясь, хрипел. Лицо несчастного было залито кровью, и лишь заострённые, скрученные усы выдали в нём хорошо знакомого генералу офицера. Это был Марк.

— Что вы уставились, болваны! Живо тащите его в лазарет! — прикрикнул на солдат Бёртвин. Растолкав скопившуюся толпу, генерал направился к замку. Его уже ждали.

Войдя в полумрак тронного зала, генерал, не поднимая головы, подошёл к королю. Задумчиво смотрящий на портрет своего предка, монарх оторвался от картины и взглянул на Бёртвина. Встав перед королём на колено, генерал склонил голову, словно перед палачом.

— Поднимись сейчас же! Не устраивай этот цирк! — буркнул на него Демид.

Генерал поднялся и, поправив воротник, угрюмо уставился на пол.

— Что происходит, Бёртвин? — нервно зашевелив седыми усами, спросил король. — Сначала эта история с данью, теперь провал с пустяковой операцией! Если наши лучшие бойцы не смогли разогнать кучку разбойников, как мы собираемся воевать с ними, когда они подтянут основные силы?! — подбоченясь, возмущённо спросил король. — Это были мои лучшие люди! И они, чёрт возьми, не вернулись!

— С ними не вернулся и мой сын! — взорвавшись и тут же подавив в себе эмоции, огрызнулся генерал.

— Сын?! Бёртвин, даже не смей говорить мне об этом! Я был против его назначения! И ты знаешь, каждый из них был мне как сын! Понимаешь, Бёртвин?! Каждый! — потрясая кулаком, отчеканил король. — Я разделяю твою скорбь! Ты не просто мой генерал, ты мой друг, и твоё горе — это моё собственное! Но сейчас нельзя проявлять слабость. Война не прощает ошибок. Я думаю, тебе стоит передохнуть, осмыслить всё произошедшее. Ты сейчас сам не свой. Я сам поведу войско навстречу этому Валофару.

— Демид! Даже не вздумай меня отстранить! — недовольно взглянув на короля, сказал генерал.

— Это не обсуждается! Я так решил! Ступай, Бёртвин, — склонившись над бумагами, сказал король. Генерал исподлобья взглянул на Демида и нервной походкой молча покинул зал.

Как только генерал ушёл, Демид поднял со стола колокольчик и позвонил. На зов короля тотчас же явился гонец.

— Командира разведки ко мне, живо! — сказал Демид.

Гонец, кивнув, исчез за дверью. Уже через пару минут худощавый морщинистый капитан выпрямился у королевского стола, устало глядя на монарха мутными глазами.

— Что слышно? Какие новости с рубежей? — подбоченясь, спросил Демид.

— Новости дрянные, государь, — начал капитан и поджал губы. — К армии «изгоев» примкнули почти все местные племена кочевников. Теперь враг стал сильнее, и ситуация ухудшается. Если мы будем бездействовать, к ним примкнут и остальные.

— Что у них с оружием и лошадьми? — пристально смотря в морщинистое лицо капитана, спросил Демид.

— Оснащены они хуже, однако организованы — это можно понять по тому, как они разобрались с головорезами генерала Бёртвина.

— Что слышно о его сыне? — вздохнув, спросил король.

— Судьба мальчика пока неизвестна. Есть слухи, что он выжил и что его держат у Валофара. Но это только слухи, милорд.

— Если что-то вдруг будет известно, сразу же мне доложите! — потрясая пальцем, сказал король. — Теперь к делу. Как скоро армия Валофара будет у наших границ? — опустив взгляд на развёрнутую карту, спросил Демид.

— А… — помедлив с ответом, замялся капитан. — Так они уже здесь, государь, — кряхтя и поминаясь, неохотно ответил он.

— Что?! — оторвавшись от карты, спросил король. — Это как понимать?! Я тебя спрашиваю, как это понимать?! — отшвырнув в сторону перо, взорвался Демид. — Вы накануне доложили, что войска «изгоев» будут здесь через двое суток. Не раньше!

— М-м-милорд… — испуганно залепетал разведчик. — Валофар не так прост. Мы его недооценили. Виноваты. Стоянка его армии на востоке была бутафорией. Его основная армия сейчас за лесом — там, где погибли кавалеристы Бёртвина, — нервно проглотив ком, произнёс капитан.

— Ах ты сукин сын?! — схватив разведчика за грудки мощными ручищами, закричал Демид. — Так это твои болваны ребят угробили?!

— Простите, милорд! Я уже отдал приказ наказать виновных, — обмякнув в руках короля, произнёс побледневший капитан.

— Наказать?! Да Бёртвин отряд на целую армию послал из-за тебя и твоих разгильдяев! Сына на бойню отправил! Ты хоть понимаешь, чего стоит эта преступная халатность?! Да если он узнает, что это твоя ошибка лишила его лучшего отряда и сына, он вырежет тебе сердце! — отшвырнув на пол испуганного разведчика, прошипел Демид. — И я ему мешать не стану.

— Я искуплю! Клянусь вам, господин, искуплю!

— Сучий ты потрох! — громко выругался Демид. — Пшёл вон! Ещё одна такая ошибка, и я сам отрублю тебе твою тупую голову. Прав, Бёртвин, хватит уже вас жалеть и изгонять из города. Жалость и милосердие слишком дорого стали нам обходиться.

Растерянный капитан зашаркал в поклонах и на заплетающихся ногах покинул зал.

Тяжело вздохнув, Демид направился в келью, захватив со стола канделябр с огарком свечи. Пройдя в дальнюю часть зала, король провернул ключ в замке окованной двери и вошёл под каменные своды тёмной продолговатой комнаты. Войдя, Демид неспешно запалил расставленные вдоль стен медные подсвечники и поставил канделябр на пол. Перекрестившись, король встал на колени перед большим можжевеловым иконостасом. Со старой иконы на Демида строго посмотрел Иисус. Каждый раз образ смотрел на Демида по-разному. Сегодня он был необычайно строг.

— Господь мой! Милостивый и всемогущий! — закрыв усталые глаза, прошептал король. — Не покинь меня в этот нелёгкий час. Уповаю на волю твою и справедливость. Даруй народу твоему силы выстоять перед лицом врага. Не позволь врагу, проливающему кровь рабов твоих, надругаться над святынями и одержать победу в грядущем бою. Яви чудо, Господи! Дай силы выстоять против этой безжалостной орды! Призри нас под святым крылом милосердия своего. Спаси и сохрани детей своих, любящих и славящих тебя, Господи!

Свечение в келье вдруг стало ярче. Прервав молитву, Демид открыл глаза. Свечи вдоль стен зашкворчали длинными коптящими языками. Воск буквально заструился на холодный пол, где, мгновенно застывая, рисовал пугающие демонические лица с огромными растекающимися ртами. По стенам поползли тени. Демид вздрогнул и отпрянул к иконостасу. Среди треска коптящих свечей он уловил чей-то едва разборчивый шёпот. Отрывистые и тихие слова ядовитым шипением лились из замочной скважины. Свечи, заполыхав адским пламенем, пропели жужжащими фитилями и погасли. Келья погрузилась во мрак.

Демид, возбуждённо дыша, осторожно шагнул к двери, мерцающей в глубине комнаты светом из замочной скважины. Шёпот стал отчётливее, ближе. Кто-то на самое ухо произнёс ему: — Беги… Что-то холодное коснулось плеча и навалилось на короля. Оттолкнув от себя существо, Демид бросился к двери, но поскользнулся на разлитом воске и упал. Позади раздался звук посыпавшихся на пол подсвечников.

— Стража!!! — надрывисто закричал Демид. После чего в тронном зале мгновенно раздался скрип дверных петель и лязг бегущих по нему вооружённых гвардейцев.

— Скоро ты подохнешь! — раздался чей-то негромкий уверенный голос.

— Кто ты? — прижимаясь спиной к стене, прокричал в темноту Демид. Ответа не последовало, а в воздухе повис едкий запах гнили, а присутствие зла в келье исчезло.

Один из солдат рванул на себя дверь, залив светом сощурившегося короля. Демид поднялся и вырвал из рук гвардейца факел, осветив им дальний конец комнаты. Она была пуста. О недавнем госте напоминали только демонические лица, отлитые воском на полу, и заходившееся в безудержном набате сердце короля.

— Тебе меня не сломать, — прошипел Демид. — Я тебя не боюсь, тварь, — добавил он, словно обращаясь к темноте в конце кельи. — Труби сбор, сержант! — крикнул он долговязому солдату. — С рассветом мы выдвигаемся!

— Так точно, Ваше Величество! Разрешите идти?

— Выполняй! И Бёртвина ко мне! Сейчас же!

— Генерал Бёртвин отлучился из замка, — выпалил гвардеец с сержантской лентой.

— Куда его понесло? — недоумённо посмотрев на солдата, спросил король и вышел из кельи. — Все свободны! — добавил он, жестом указав солдатам удалиться.

Ночь прошла спокойно, хотя спал Демид скверно. Произошедшее в келье и предстоящий поход расшатали его душевное равновесие. Едва рассвет коснулся окон королевской спальни, Демид приоткрыл глаза. Снаружи доносились крики командиров, суетливая беготня, стук лошадиных копыт и металлическое лязганье. Король поднялся с кровати и вставил в ножны свой коленный клинок. В дверь постучали. В комнату вошла полная седая женщина в фартуке и ажурном чепце. Поставив на стол поднос с завтраком, женщина взглянула на монарха и, не получив указаний, склонила перед ним голову, и удалилась. Аппетита у короля этим утром не было, однако день грозил быть долгим и трудным, поэтому подкрепиться стоило и основательно.

Через четверть часа Демид был в седле. Бёртвин так и не появился. Вереница вооружённых солдат потянулась колонной по направлению к главным воротам. Демид пристально смотрел на проплывающий мимо поток хмурых заспанных лиц. Многим из этих юнцов придётся погибнуть сегодня, а ведь именно он отправляет их в жернова смерти. Нет, не такого будущего желал он для этих ребят, да и, откровенно говоря, суть этой войны была для короля сомнительной. Женщины давно уже стали бесплодными. Дети уже давно перестали пополнять его угасающее королевство. Хотя и в других землях творилось то же самое, и он это знал. «Так ради чего биться, если через сотню лет там, где жили люди, останутся лишь камни?» — думал Демид. Надежда. Вот что не даёт ему и всем остальным успокоиться. Она проклятая ведёт на смерть во имя себя самой. Даёт блёклую иллюзию будущего, ожидание чуда… Шепчет неустанно о том, что проклятие сгинет и крики младенцев снова наполнят отвоёванный мир. А что же движет этим грязным варваром Валофаром? Тоже надежда на будущее? Или же безумная последняя месть за унизительное изгнание предков? Нет. Эти отбросы и дикари не могут мыслить так глубоко. Они как животные идут за насущным кормом. «Им просто нужна наша вода, — бросив взгляд на шумное каменное здание, откуда женщины несли наполненные ведра, подумал он. — Многие источники в этих местах отравлены. Многие пересохли. А наши дома всегда полны свежей чистой водой. Именно она влечёт в наши земли врагов. Она — то несметное сокровище, за которое приходится платить кровавую дань в нескончаемых войнах с кочевыми народами. И в этот раз грязные изгои идут за нашими источниками», — разглаживая седые бакены и молча наблюдая за марширующими солдатами, размышлял король. Он оторвал взгляд от чеканящего шаг строя и взглянул на обшарпанные стены замка. Твердыня! Эти исполинские стены всегда спасали его народ от любой осады. Однако затяжная засуха и полупустые закрома королевской житницы вынуждали покинуть замок и дать бой врагу ещё на подступах. В противном случае осада замка сулила обернуться верной голодной смертью.

Когда замыкающий отряд-знаменосец покинул ворота, Демид втянул напоследок запах родного дома и в сопровождении нескольких офицеров гвардии пришпорил коня. Проезжая мимо домов, он взглянул на распахнутые окна, из которых с тревогой смотрели на него мокрые глаза чьих-то жён, сестёр и матерей. Ворота за его спиной захлопнулись, впереди, по всему горизонту, дымили деревни и поля.

Армия Демида слаженным строем дотянулась до раскидистых холмов близ злополучной деревни, у которой погибли кавалеристы, и разбила лагерь. Ближе к полудню раздался горн разведчиков, армия, поднятая по тревоге, стала выстраиваться в боевые порядки.

Из-за леса показались первые конные отряды врага. На древках всадников развивались чёрные знамёна с двумя красными змеями. Вражеские колонны, марширующие из-за леса, всё тянулись и тянулись как нескончаемое тело чёрного аспида. Казалось, им не будет конца. На противоположном холме появилась фигура всадника на черногривом коне, вставшем на дыбы. Это был Валофар. Предводитель «изгоев» поднял на шлеме забрало и брезгливо осмотрел немногочисленное войско Демида.

Врагов, облачённых в черные доспехи, становилось так много, что боевой дух в солдатах Демида поневоле стал колебаться. Сержанты с металлом в голосе принялись крепить дрогнувшую мораль. В воздухе повисло напряжение.

— Мы воинство Христа… — доносились слова командиров. — Наши отцы и деды не знали поражений… Перед нами убийцы, воры и насильники… Мы щит и надежда наших жён и матерей… Мы остановим их здесь… Враг слаб и труслив!.. С нами Бог!!!

Округу наполнили оглушительные удары мечей о щиты и яростный рёв воспрянувших воинов. Не дожидаясь, когда нескончаемые колонны Валофара закончат построения, войско Демида двинулось им навстречу.

Конница Валофара рванулась с места, заходя атакующему войску во фланг. Лучники с той и другой стороны подняли вверх свои изогнутые орудия смерти, выпустив на волю гудящий рой. Стрелы со свистом проредили боевые шеренги. С диким животным воплем солдаты пошли в атаку! Щиты ударились о щиты. Мечи и топоры глухо вгрызлись в плоть. Удары мечей высекли искры. Крики и рычание, грохот щитов и лязганье металла слились в один оглушительный рёв и гам, в небе над которым им вторил жадный вороний грай.

Начало боя было за Демидом. Его воины отчаянно рубили врага, устилая поле битвы чёрным ковром из куда менее обученных валофарцев. Однако силы даже самых закалённых ветеранов были небезграничны, и постепенно инициатива стала переходить на сторону противника. Всё новые и новые силы врага вступали в бой, не оставляя шансов измождённому войску Демида. Кавалерия Валофара в яростной рубке с кавалерией Демида отчаянно рвалась в тыл. Тут и там, не разбирая пути, проносились кони, волоча за собой свисающие из стремени мёртвые тела.

Видя, как войско постепенно «пожирается» чёрной трясиной грядущего поражения, Демид со щитом и мечом наперевес в отчаянии двинулся в самую рубку.

Валофар, влетев на коне в самую гущу событий, себя тоже беречь не собирался. Его тяжёлый топор, исправно окропляемый вражеской кровью, яростно метался в океане войны, сея смерть и панику. Демид, вонзив свой яростный взгляд в предводителя «изгоев», расталкивая солдат, рвался к нему.

— Валофар!!! — стараясь перекричать раненых и лязганье мечей, заревел король.

Вождь изгоев поднял забрало и взглянул на Демида. Лицо Валофара перекосила довольная самоуверенная ухмылка.

— Сам пришёл! — прошипел Валофар. — Тем лучше. Быстрее закончим этот цирк, — добавил он и, сделав несколько широких шагов на встречу Демиду, обрушил на него топор.

Щит короля издал глухой хлопок и дал трещину. Ударом ноги Демид оттолкнул противника, после чего взмахом меча рассёк ему нагрудник, оставив алеющий рубец. Раненый Валофар поморщился и снова рубанул королевский щит, после чего тот с треском разлетелся. Демид снова махнул мечом, однако увернувшийся в этот раз Валофар ударил Демида рукоятью топора в лицо и свалил с ног.

Рассечённый лоб короля залил лицо кровью. Седая благородная борода Демида, пропитавшись багровой жижей, слиплась и придала величественному монарху жалкий вид.

Валофар занёс над собой топор, чтобы покончить с этой дуэлью, но, с грохотом пошатнувшись, упал на траву. Рыча и стаскивая с себя измятый ударом шлем, он увидел соскакивающего с коня Бёртвина.

Валофар кряхтя поднялся и, подобрав топор, кинулся на генерала. Однако Бёртвин, сделав обманное движение, увернулся, и Валофар, промахнувшись, получил зубодробительный удар в лицо, от чего снова повалился на землю. Вражеские солдаты подняли с земли оглушённого Валофара и, закрывая щитами, оттащили в тыл.

Уловив удобный момент, генерал подхватил окровавленного короля под руку и вывел за спины сомкнувших щиты гвардейцев.

— Лекаря! Срочно! — заорал Бёртвин, прижимая к разбитой голове короля кусок оторванного рукава.

— Правый фланг прорван! — заорал один из раненых сержантов.

— Несём серьёзные потери! — срывающимся голосом прокричал второй офицер, с торчащей из плеча обломанной стрелой

— Трубите отступление! — закричал Бёртвин.

Но едва гвардеец припал к рогу, как над ристалищем вдруг загудел вражеский горн, неожиданно призывая отступить войско Валофара.

— Что происходит?! — устремив взгляд на отступающие шеренги врага, спросил Бёртвин ротного офицера.

— Их атаковали с тыла, генерал! — ответил запыхавшийся сержант.

— Кто?! — удивлённо уставившись на яростное сражение, разворачивающееся в тылу врага, спросил Бёртвин.

— Трудно сказать. Они были без знамени, да и я вообще не вполне уверен, что это люди!