Бесплатный фрагмент - Устроители Туркестана

УСТРОИТЕЛИ ТУРКЕСТАНА

Туркестанские генерал-губернаторы

Ташкент — 2021

Повесть первая

Первый гражданин Ташкента

Константин Петрович фон Кауфман

Портрет К. П. фон Кауфмана. Художник К. Е. Маковский, 1866 г

Документальная повесть написана к двухсотлетию со дня рождения великого устроителя Средней Азии Константина Петровича фон Кауфмана.

Первый генерал-губернатор Туркестана родился 19 февраля (3 марта н.с.) 1818 года. Воин, дипломат, государственный деятель, — сегодня его назвали бы успешным менеджером — 14 лет, до самой своей смерти, управлял краем. Свою программу развития вверенной ему области Кауфман излагал в нескольких простых словах: «Наш закон требует от каждого жить мирно, молиться и богатеть».

Думаю, этот «кауфманский принцип» актуален и в наше время. Константин Петрович своим трудом и справедливым правлением добился главного на Востоке — глубочайшего уважения. «Ярым Падшах» — половина царя — так называли Кауфмана местные жители. Рядом с его именем можно смело ставить «впервые, первый, первая»: первая библиотека, первые железные дороги, первая газета, в том числе на узбекском языке, первые научные исследования Средней Азии. К его заслугам можно отнести интенсивное развитие в Туркестане промышленности, хлопководства, шелководства и некоторых других культур. И поныне многое из того, что по его инициативе и при личном участии создано в нашем крае, служит людям.

Глава первая

Род фон Кауфманов уходит своими корнями в глубь столетий — он известен с XV века. Его представители служили многим сюзеренам Европы. Родоначальником считается Освальд Кауфман, живший в Тироле в 1444 году Его сына Эбергарда, император Священной Римской империи Фридрих III возвел в 1469 году в рыцарское достоинство. На протяжении следующих веков фон Кауфманов можно видеть занимающих высокие посты в Австрии, Бранденбурге, при дворе польского короля Станислава-Августа. Один из Кауфманов, Ульрих, был епископом и ректором Венского университета.

В России со времён Петра Первого иноземцев привечали и охотно брали на военную службу. Так, в царствование Екатерины II, на русскую службу прибыли первые представители рода Кауфманов — Август и Теодор.

Они храбро сражались в русской армии под началом выдающихся полководцев Потемкина, Румянцева и Суворова. Теодор (Фёдор), — дед будущего генерал-губернатора, -дослужился до подполковника. В бою с турками получил смертельное ранение и скончался, оставив сиротой десятилетнего сына Петра. Сразу после гибели отца мальчик, по приказу Екатерины II, был отдан в шляхетский корпус и с детских лет познал все тяготы военной службы. Участвовал в войне 1812 года, в походе русской армии во Францию, сражался в русско-турецкую войну 1828—1829 годов. Дослужился до генерал-лейтенанта и был награждён многими орденами, в том числе Св. Георгия 4-й степени. За верную службу получил во владение большие поместья в Царстве Польском. В одном из них, в местечке Демблин, и родился будущий правитель Туркестанского края. Детство Коcти, в отличие от беззаботной дошкольной жизни сверстников, прошло средь боевых трофеев и военных костров. Генерал Кауфман во все походы брал с собой сына, чтобы тот с младых ногтей познал все тонкости военного дела.

Когда мальчику исполнилось 14 лет он был определён в Главное инженерное училище. Это учебное заведение было в то время центром военно-инженерной мысли, где преподавали такие выдающиеся специалисты, как академик М. В. Остроградский, физик Ф. Ф. Эвальд, инженер Ф. Ф. Ласковский и другие.

Михайловский замок, в котором размещалось Инженерное училище.

Литография по рисунку И. Шарлеманя

Через год, закончив с отличием офицерские классы и получив звание инженер-поручика, 19-летний юноша был направлен в армию. Пять лет службы в Западном крае прошли в достаточно спокойной обстановке. А Константин рвался туда, где пахло порохом и свистели пули.

Наконец, сбылось. В 1843 году он получает назначение в тифлисскую инженерную команду. Кавказ того времени представлял собой арену упорной, тяжелой борьбы России с воинственными горными племенами, поддерживаемыми Турцией. Произведенный в штабс-капитаны и назначенный старшим адъютантом штаба отдельного Кавказского корпуса, Кауфман очутился в атмосфере, о которой мечтал — бесконечных стычек, изнурительных походов и атак.

Почти тринадцать лет прослужил Константин Петрович в рядах кавказской армии. За это время он показал себя мужественным и храбрым офицером. Штурм укрепления Гергебиль и взятие аула Чох, сделали его имя широко известным в военной среде. Во время Крымской войны (1853—1856), командуя Кавказским саперным батальоном, он участвует в сражении под Кюрюк-Дара и взятии крепости Карс, укреплённой англичанами. Именно Кауфману генерал Муравьёв поручил принять капитуляцию крепости и турецкой анатолийской армии у английского комиссара Уильямса.

К. П. фон Кауфман. Литография по рисунку Гельферта из издания «Портреты лиц, отличившихся

заслугами и командовавших действующими частями в войне 1853, 1854, 1855 и 1856 гг.». СПб, 1858-

1861. И У. Ф. Уильямс со знаком Кавалера ордена Бани (1852)

За участие в осаде и штурме крепости Карс фон Кауфман получает свою первую боевую награду — орден Св. Георгия 4-й степени.

Вот, что пишет о своём боевом товарище участник тех событий А. С. Корсаков:

«Подполковник фон-Кауфман, очутившись с первым батальоном Рязанского полка между турецкими батареями, прошел насквозь весь лагерь и вышел к отряду генерал-майора Базина, потеряв из батальона только около 70 человек. Впоследствии Алексей Петрович Ермолов, узнав о подвиге Кауфмана, в письме своем к сыну в отряд, просил поздравить его и сказать ему, „что он молодец“. Подполковник Кауфман говорил, что такой отзыв генерала Ермолова был бантиком на полученный им орден Георгия».

Другой участник боя, полковник Лек, так писал о подвиге Кауфмана: «Я видел, как мимо всей линии наших укреплений шла горсть ваших молодцов, под сильным огнем наших батарей; они не только сохраняли полный порядок, но даже подбирали своих раненых. Я хотел остановить огонь на своей батарее и салютовать им».

Вслед за первой наградой Константин Петрович награждается орденами: Анны 2-й степени с императорской короной, Владимира 3-й степени с мечами и золотой саблей с надписью: «за храбрость». В 38 лет он становится генералом, но чины и награды дались тяжёлым ратным трудом. За время кавказской службы Кауфман дважды был тяжело ранен — в Даргинской экспедиции и под Чохом.

Заслуги молодого генерала высоко оценила Императорская Военная Академия и в 1856 году Кауфман назначается членом совета своей alma mater.

Деятельность Константина Петровича не проходит мимо внимания императора Александра II.

В 1857 году Кауфману объявляется Монаршее благоволение за отличное исполнение обязанностей в комитете, учрежденном «для составления предположений о преобразовании заведений военных кантонистов в училища военного ведомства». А еще через год его можно видеть в свите Его Императорского Величества.

30 августа 1861 г. Кауфман становится директором канцелярии военного министерства, во главе которой прослужил четыре года. Это было время реформ. У руля Военного министерства стоял выдающийся сподвижник Александра II, горячий приверженец преобразования русской армии, военный историк и теоретик, учёный, писатель Дмитрий Алексеевич Милютин. В лице Кауфмана, военный министр нашёл активного сторонника своих идей.

Результаты реформы впечатляли: были созданы военные округа, началось перевооружение армии, была введена всеобщая воинская повинность и система призыва резервистов, изменена система боевой подготовки солдат. Срок воинской службы сократился с 25 до 16 лет, ввели обучение рядовых грамоте и ликвидировали существовавший порядок физического наказания нижних чинов. Началось перевооружение армии и флота современными образцами оружия и техники. Учреждены были и новые военные учебные заведения, заложены основы новых наук — военной статистики и военной географии. В результате через полтора десятка лет, новая русская армия блистательно показала себя в Русско-турецкой войне.

Этот славный период жизни Константина Петровича, принёс ему чин генерал-лейтенанта и звание генерал-адъютанта.

В 1865 году К. П. фон-Кауфман назначается виленским генерал-губернатором. Узнав о назначении своего товарища, Милютин, в письме к нему, пишет: «Приношу Вам глубокую, от всей души моей благодарность за те четыре года, которые мы прослужили вместе; за деятельное, смею сказать, дружеское содействие, которое я нашёл в Вас в продолжение этих многотрудных годов. Поверьте, что я во всю жизнь не забуду этой помощи, Вами оказанной…».

Однако, период виленского губернаторства оказался для Кауфмана, драматическим и чуть было не поставил крест на его карьере.

Константин Петрович принял край от графа М. Н. Муравьёва, который только недавно усмирил огнём и мечом польское восстание. На долю Кауфмана выпала роль умиротворителя в разорённой и ослабленной мятежом Виленщине.

Задачу эту Константин Петрович начал выполнять с присущем ему тактом, но и достаточно твёрдо. В результате ему удалось выявить одного из главных руководителей восстания, который преспокойно проживал в Петербурге, и даже занимал важный пост. Его имя было Иосафат Огрызко. Кауфман пытаясь привлечь его к суду, встретил ожесточённое сопротивление со стороны графа П. А. Шувалова — весьма могущественного шефа жандармов и главного начальника III-го отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. Объяснялось это тем, что шеф жандармов, будучи сам наполовину поляк, был женат на польке и через нее тесно связан с дворянским обществом Польши. Как пишет автор биографий российских государственных деятелей К. А. Скальковский, «…замечательно, что и к полякам, находясь у власти, он относился снисходительно, отстаивая интересы польских помещиков». Кроме того, граф Шувалов был ярым англоманом, так, что в отечественном патриотизме его было трудно заподозрить.

Следует также сказать, что царь-реформатор, на протяжении первых десяти лет своего царствования балансировал между двумя партиями, тянувшими его в противоположные стороны, и ему было очень сложно выбирать между ними. Умом и сердцем Император был на стороне либералов, то есть на стороне партии государственного интереса, но результаты реформ, прежде всего отмена крепостного права, разочаровывали. К тому же у партии условных консерваторов появился мощный союзник — революционеры.

4 апреля 1866 г. террорист Каракозов совершает покушение на царя. По стране пошли кривотолки: «Разве такое было бы возможно при Николае Павловиче? Допрыгались, господа реформаторы».

Кауфман оказался жертвой этого противостояния и впал в немилость. Он был внезапно отозван из Западного края и Высочайшим приказом от 9 октября 1866 года уволен в одиннадцатимесячный отпуск с отчислением от занимаемых должностей, но с оставлением в звании генерал-адъютанта. Опальному генералу пришлось поселиться где-то на окраине Петербурга, на Васильевском острове, в полной безвестности и на 2 тысячи рублей содержания.

Вскоре справедливость все же восторжествовала. Император прекрасно понимал, что такими незаурядными и деятельными людьми пренебрегать нельзя, и 14 июля 1867 года Высочайшим приказом Кауфман назначается начальником только что образованного Туркестанского генерал-губернаторства. Начинался самый главный этап его жизни — этап, наполненный подвигами и свершениями.

Глава вторая

В Туркестанское генерал — губернаторство, созданное по специальному закону 11 июля 1867 года, вошли две области: Семиреченская, с центром в городе Верном и Сырдарьинская, со столицей в Ташкенте. Кроме того, был образован Туркестанский военный округ, в который вошли 12 линейных и один стрелковый батальон.

Ко времени назначения на пост генерал-губернатора Константину Петровичу исполнилось 49 лет. За плечами боевого генерала — почти 20-летний опыт Кавказской и Крымской войн, четырёхлетняя работа в команде военных реформаторов во главе с Милютиным. Всё это сделало Кауфмана весьма искушённым в вопросах военного и гражданского строительства, и лучшей кандидатуры в губернаторы невозможно было найти.

Наделённый самыми широкими полномочиями по устроению края, с правом вести войны и заключать мирные договоры, генерал-губернатор Туркестана в октябре 1867 года отправился из Петербурга к месту своей службы.

Путь до Ташкента занял три месяца. Начальник края намерено выбрал самый долгий, окружной путь с остановками в Оренбурге, Омске, Семипалатинске, Сергиополе и Верном. Нужно было обсудить будущее взаимодействие с соседями — оренбургским и западносибирским генерал-губернаторами — проинспектировать новую область и лично познакомиться с тогдашним составом административных лиц. Больше недели Кауфман провёл в Верном, с утра до позднего вечера занимаясь делами.

Вспоминая приезд генерал-губернатора в Верный (в те годы крепость Верная), генерал-лейтенант Д. Г. Колокольцев — в то время старший офицер гарнизона крепости — пишет, что генерал-адъютант Кауфман, прежде всего вошел в подробный осмотр квартирующих в крепости войск по отношению их размещения, содержания, занятий, фронтового образования. Он лично «осмотрел каждую часть отдельно и под конец сделал смотр всем войскам в совокупности (вместе) с артиллерией, и казаками и войсками остался вполне довольным». В течение недели пребывания в крепости Кауфман, по свидетельству Колокольцева, «принимал всех и выслушивал каждого и тотчас делал распоряжения, посылал курьеров в Ташкент с приказаниями для исполнения его распоряжений. К его приезду доклады, делаемые служащими, казались нескончаемыми. …И только под вечер он со своею свитою и с обычным конвоем, сотнею казаков, выезжал из крепости обозревать окрестную местность».

7 ноября 1867 года туркестанский генерал-губернатор въехал, наконец, в Ташкент — столицу подвластного ему края.

Ташкент, Ордынская улица. 1866 г. Рисунок Д. В. Вележева

Первое, что сделал начальник края — собрал самых уважаемых жителей Ташкента и выступил с речью, в которой представил свою программу обустройства политической и общественной жизни генерал-губернаторства.

«В то время, когда Ташкент и другие уездные города принадлежали еще ханам, — начал свою речь Кауфман, — жизнь и имущество каждого жителя находились в руках деспотических беков, назначавшихся из числа самых близких людей к хану, следовательно, таких, которые, по существовавшим в Средней Азии порядкам, могли безнаказанно попирать все божеские и человеческие законы.

Таким образом, при возвращении караванов из Ирбита, Нижнего, Петропавловска и Троицка у купцов отбиралось все ценное и хорошее в пользу бека или хана. Ради корысти кокандские и бухарские власти нарушали иногда мусульманские законы и налагали противозаконные подати.

Богатые люди подвергались, по капризу высших властей, опасности быть повешенными или зарезанными потому только, что они были богаты. Всякий человек, без исключения, мог быть подвергнут телесному наказанию.

Караваны грабились киргизами и, чтобы охранить свои товары, ташкентцы были принуждены содержать войска в укреплениях, выстроенных на торговых пунктах, а вы знаете, что это дорого стоит.

К довершению всего, кровавые перевороты в Коканде или Бухаре отзывались в сартовских городах неистовством кипчаков или другой партии, успевшей захватить власть над ханствами в свои руки».

Обрисовав положение в крае до присоединения его к Российской империи, Кауфман продолжал: «Законы, которые отныне будут действовать на территории, должны принести мир и благополучие всем жителям независимо от вероисповедания. Всем будет предоставлено право выбирать правильным образом арык-аксакалов, аксакалов и казиев, с подчиненными им лицами. […] Выборы предположено производить на три года, с правом, по истечении их, избирать новых лиц или оставлять тех же на прежних местах.

Ташкентцы и жители других городов, за исключением только некоторых преступлений, будут судиться выбранными казиями по шариату и обычаю таким образом, что в приговоры казиев не будут иметь права вмешиваться русские чиновники.

Если бы, однако, обе тяжущиеся стороны захотели судиться у русского судьи, то это им разрешается; русским же судьям приказано разбирать дела по совести».

Зашла речь и о налогах: «Сбор податей предположено возложить на хозяйственные управления, которые учредятся для всех сартовских поселений из граждан, выбранных народом.

При ханах жители здешних городов и деревень платили: херадж, танап, зякет, саваин и саулук-зякеты, кош, ханскую подать, кеспень чиновникам и сборы: весовой, базарный, соляный и подводный на поддержание дорог, на поддержание вала кругом города, арыков, улиц и т. д. … Вместо всех податей, которые прежде платились ханским правительствам, предложено установить в пользу казны всего три подати: херадж, танап и зякет, так что, со времени, когда хозяйственные управления откроют свои заседания, кроме трех податей, жалованья туземным властям и сбора на устройство почт и улучшение дорог, ташкентцы, как жители прочих городов, освобождаются от всех других податей и сборов».

«Нужно также, чтобы аксакалы и казии были выбраны народом из числа самых лучших людей, — продолжает Кауфман. — Особенно важен выбор в члены хозяйственных управлений, которые будут собирать подати. Выберут жители своих чиновников из хороших людей, — будет им жить хорошо; выберут дурных, — опять начнутся обиды, притеснения и незаконные сборы в течение целых трех лет.

Я собрал вас, лучших людей Ташкента, чтобы вы выслушали, поняли меня и рассказали жителям все, что я говорил, а также объяснили им, насколько полезно для них содействовать правительству, которое желает им сделать много добра.

Передайте также вашим согражданам, что если благие намерения правительства будут встречены со стороны жителей Ташкента равнодушием, вследствие которого оно не будет в состоянии исполнить всех своих намерений, или если сарты, вместо того, чтобы помогать, станут паче чаяния, мешать выполнению целей правительства или обманывать его, то это убедит меня, что вам слишком еще рано давать законы, подобные тем, которые хотят вам дать. Передайте, что тогда правительство будет принуждено, вследствие вашего неблагоразумия, вмешаться во внутренние порядки вашей жизни.

Тогда само правительство назначит вам аксакалов, казиев и чиновников, которые будут брать с вас подати уже по ближайшему усмотрению администрации.

Тогда правительство будет поставлено в необходимость действовать так, чтобы его приказания исполнялись ради страха, если вы не захотите их исполнять ради сознания собственной пользы.

Помните мое слово. Оно твердо, потому что сказано вашим высшим начальником, представителем здесь, в стране, русского правительства, которое, как вам известно, достаточно сильно, чтобы выполнить, несмотря ни на что, свою волю».

Две первоочередные задачи должен был решить Константин Петрович во вверенном ему крае. Первая — внутренняя. Местная администрация, чувствующая себя неподконтрольной, погрязла в коррупции, взяточничестве, казнокрадстве и хищениях. И это болото следовало осушить, иначе авторитет русской власти у местного населения будет крайне низким. Вторая проблема — внешнеполитическая. Генерал-губернаторство окружали феодальные ханства, которые (Восток есть Восток!) признавали только силу.

Некогда богатое и сильное Кокандское ханство после ряда поражений и потери Ташкента находилось в упадке, сохраняя лишь тень прежнего величия.

Хива, расположенная в труднодоступных пустынных районах, продолжала заниматься систематическим грабежом торговых караванов и работорговлей, донимая соседей — Россию и Персию. Но главной проблемой, требующей срочного решения, была Бухара. Эмир, предъявив права на Ташкент, собирался объявить газават (священную войну), и Кауфман, пробыв в городе неделю, выехал на передовую линию в Ходжент для обозрения пограничной с Бухарою полосы. Вернувшись из Ходжента, Константин Петрович приступил к решению первоочередных задач.

«Худой мир лучше доброй ссоры» — именно этим принципом руководствовался Кауфман в своей внешней политике. В первую очередь нужно было успокоить кокандского хана и его подданных, поскольку, боясь нападения русских, жители Коканда, Андижана и других городов ханства, переселялись в Китайский Туркестан: Яркенд и Кашгар.

И Кауфман отправляет купца Хлудова с письмом к кокандскому хану, в котором пишет, что не намерен завоёвывать ханские владения, а напротив, предлагает дружбу. Если кокандский правитель будет этой дружбой дорожить, может пребывать в полном спокойствии.

Забегая вперёд, скажем, что через год Кауфман заключит с Худояр-ханом взаимовыгодный торговый договор, согласно которому русские в Кокандском ханстве и кокандцы в русских владениях приобретали право свободного пребывания и проезда, устройства караван-сараев и торговых агентств (караван-баши). Пошлины при этом не превышали двух с половиной процентов от стоимости товара.

Правитель Коканда (1845—1875) Саид Мухаммад

Худояр-хан, фото из «Туркестанского альбома»

Решив таким образом вопрос с Кокандом, Кауфман намеревался заключить мирное соглашение и с Бухарой.

Ещё по пути в Ташкент Константин Петрович написал письмо эмиру Музаффар-хану, в котором уведомлял его о своём назначении и желании поддерживать мирные отношения с соседями. Кауфман рассчитывал по прибытии в Ташкент получить ответ на это письмо. Однако прошел месяц, а ответного послания всё не было. Позже выяснилось, что Музаффар-хан вел в это время переговоры с турецким султаном, рассчитывая на его помощь в борьбе с Россией. Переговоры ни к чему не привели, и в декабре 1867 года к Кауфману, наконец, прибыл бухарский посланник мирахур (должностное лицо в Кокандском ханстве) Муса-бек. В письме, которое он привёз говорилось, что эмир получил письмо генерал-губернатора и посылает своего человека для передачи условий мирного соглашения. Однако, к удивлению Кауфмана, никаких условий — ни письменных, ни устных — у Муса-бека не оказалось. Приняв это за недоразумение, Константин Петрович пишет новое письмо в Бухару, в котором просит вновь рассмотреть и ратифицировать условия мирного договора.

Прошёл декабрь, январь, февраль, а ответа из Бухары всё не было. Наконец в начале марта на имя генерал-губернатора пришло письмо от бухарского куш-беги (первого министра), в котором в туманной форме и с восточной витиеватостью не давалось никакого определённого ответа.

Кауфман не обиделся — он был достаточно тактичен и миролюбив. Желая во чтобы то ни стало сохранить мир в регионе, он пишет эмиру новое подробное письмо, в котором вновь подчёркивает значение мирного соглашения между двумя государствами. Спустя некоторое время в Ташкент приходит известие, что эмир Музаффар в Кермине провозгласил «джихад», священную войну, против неверных.

Эта новость застала генерал-губернатора в день его отъезда в Петербург, откуда он должен был привезти семью: «Генерал Кауфман, садясь в тарантас, чтоб ехать в Петербург, — пишет в одном из своих писем консул в Кашгаре Н. Ф. Петровский, — узнал о намерении эмира начать враждебные действия; вместо путешествия в Петербург пришлось отправиться к Самарканду».

Не хотелось Кауфману начинать своё правление с военных действий, но обстоятельства требовали решительности.

В середине апреля 1868 года генерал-губернатор с отрядом в 8300 человек, при 16 артиллерийских орудиях, выступает в поход.

Глава третья

В апреле 1868 года многотысячная бухарская армия, оставив за спиной Самарканд, направилась к реке Зеравшан. Кауфман со своим отрядом выдвинулся навстречу. Перед самым столкновением русские получили неожиданного союзника. К ним присоединился отряд из 280 афганских воинов во главе с Искандер-ханом, внуком Дост-Мухаммеда. Афганцы находились на службе у бухарского эмира, составляя гарнизон крепости Нур-Ата. Долгое время не получая жалованья, они, взяв крепостные орудия и по дороге разгромив бухарские отряды, присоединились к Кауфману. Надо сказать, Искандер-хан так и остался на русской службе в прославленном Лейб-гвардии гусарском полку, получил от русского командования чин подполковника и был награждён орденом св. Станислава 2-й степени.

Подойдя к северному берегу Зеравшана, Кауфман увидел за рекой бухарские войска. Около трех часов дня между противниками завязалась артиллерийская дуэль. Под прикрытием летящих снарядов русская пехота начала переправу и, выйдя на противоположный берег, нанесла удар одновременно с двух флангов. Противник, побросав орудия, бросился бежать. Бухарский дипломат и историк того времени Ахмад Дониш саркастически писал: «Сражавшиеся нашли необходимым бежать: каждый бежал так, как мог бежать, бежали куда глаза глядят, бросали все имущество, снаряжение. Некоторые бежали в сторону русских, и последние, узнав их положение, накормив и напоив, отпускали их. …Никто не хотел воевать».

А вот как вспоминает бой участник тех событий самаркандский житель Комильбой: «Наши пушки дали залп. Должно быть, прицел был хорош, потому что среди неприятеля произошло волнение, и русские отодвинулись на другое место вне выстрела. Их верховые джигиты переправились на другой берег Зеравшана и, протянув за собою через реку канат, привязали конец его к деревьям. Русские начали переправляться, держась за канат и друг за друга. Все мы стреляли. Пушечные снаряды, кажется, перелетали через головы, но ружейные пули попадали, хотя немногие. Видно было, чтото тут, то там падал солдат, и Зеравшан быстро проносил трупы. Но это не мешало русскому войску двигаться вперед. Мы удивлялись: Зеравшан разлился на несколько рукавов, русские переходили один, вступали на землю, стряхивали воду и тотчас же шли через другой рукав. Точно какая-то сила несла их вперед и вперед. С Чупанаты (песчаный холм на берегу Зерафшана, где сосредоточились защитники города, В.Ф.) гремели выстрелы, а они часть за частью все шли. Вот первые вышли на равнину, бросились на спины, подняли ноги и начали ими болтать. (Выливали воду из сапог). А другие шли и шли за ними, выходили на землю и проделывали то же самое. Мы подумали, что они колдуют. Передние строились плотными рядами, к ним примыкали ряд за рядом другие. Наши ядра перелетали им через головы, ружейные пули не достигали. Казалось, что это не люди, а духи войны. И вот они построились и двинулись на нас. Идут плотною стеною. Они все ближе и ближе. […] Наши в ужасе стали отодвигаться назад. Я помню, что в панике бросил свой пистолет и пустился бежать, что было сил. Все бежали, стараясь опередить друг друга. Сзади слышалось ур-ра! […] Сарбасы бросали не только оружие, но и верхнюю одежду, так как боялись, чтобы жители, узнав в них солдат, не избили их за то, что они бежали. Они не смели появиться в Самарканде и рассеялись по кишлакам и ближним городам. Мы же, ополченцы, бежали по своим саклям в Самарканд. Когда я пришел домой, отец был уже дома. Сначала он мрачно взглянул на меня, а потом подперся руками в бока и расхохотался. — Ай-да защитники! — крикнул он».

Когда к древнему городу подошёл отряд Кауфмана, его встретила делегация жителей с петицией к русскому царю.

«Генерал Кауфман — пишет Комильбой — принял предложение старшин и выборных вступить в город и появился в нем торжественно. Впереди ехали представители, а за ними генерал и войско. Многие сарты при виде русских кланялись, другие убежали, убежал и я. Отец рассказывал нам, что генерал Кауфман — очень добрый, хороший человек, что он через переводчика успокаивал население, просил сообщить всем жителям, что он пришел с мирными намерениями и приглашает всех бежавших из города возвратиться к своим занятиям».

Другой житель Самарканда, ткач шелковых материй Магомет Суфи вспоминал, что на всех улицах и базаре столпился народ ожидая приезда русского генерала. Наконец показалась процессия. Впереди ехали выборные бухарцы в богатых одеждах, за ними Кауфман с переводчиком, а потом шёл отряд. Небольшого роста, худощавый, Константин Петрович внимательно осматривал толпу и отвечал на поклоны жителей. Остановившись посредине базара, он обратился к толпе: «Пусть жители не боятся, пусть каждый примется за свои занятия, пусть промыслы и торговля идут тем же путем, как и прежде. Скажите беглецам, чтобы спокойно возвратились в свои жилища. Русские не будут разорять вас, а напротив — спасать от разорения. Наши войска будут оберегать Самарканд от внешних врагов». Речь генерала, как пишет Магомет Суфи, на всех произвела сильное впечатление, все поверили ему.

Отвечая на вопрос, будут ли русские власти препятствовать свободному исповеданию разных религий в Средней Азии, Кауфман сказал: «Каждый молится так, как его научили отцы; русский закон в это дело не вмешивается. Христианин, магометанин, еврей, индус — все молятся по-своему. Молитесь и вы…»

Любопытную зарисовку об этих днях оставил в воспоминаниях подполковник Мартин Лыко:

«Более всех радовались нашему вступлению в Самарканд евреи и иранцы. Евреи толпами приходили в цитадель, чтобы выразить чувства радости и благодарности. Солдаты, со своей стороны, особенно дружелюбно относились к евреям. Встретив еврея, солдатик останавливал его и, взяв за веревку, которой они обыкновенно подпоясываются в бухарских владениях, говорил: „Что же ты не снимешь веревки, не надеваешь ичигов и нового халата, ведь теперь ты это можешь“. Когда кто-либо из русских проезжал по еврейскому кварталу, евреи выходили на улицу, и приветствиям не было конца. Дети встречали приезжих русских: „Здравствуй“»

Кауфман телеграммой Императору Александру II от 2 мая 1868 года докладывал: «Имею счастье поздравить Ваше Императорское Величество с новым торжеством: древнейший и знаменитейший город Средней Азии, центр мусульманства Самарканд, гордый своею историческою славой, без выстрела пал к стопам Вашего Величества, отворив ворота храбрым и честным войскам Вашим…»

Из Самарканда генерал-губернатор посылает эмиру новые условия мира, но ответа не получает. Более того одному из гонцов, доставивших письмо, отрубили голову, другой был брошен в яму. Очевидно, настойчивость Кауфмана в предложении мира, а также его отказ преследовать разбитого противника, в Бухаре восприняли как слабость. Эмиру приходилось воевать на два фронта (против него восстали беки Шахрисябзского оазиса во главе с его старшим сыном Абду-Mаликом), но мира с русскими он заключать не хотел.

Сеид Музаффар Эддин Бахадур Хан, Эмир Бухарский.

Фотоакварель А. А. Семёнова с фотографии, из коллекции

генерала Н. И. Гродеков

Ожидая ответа, Кауфман дал возможность восстановить силы своим солдатам, а сам вместе с молодым художником В. В. Верещагиным осматривал древнюю столицу империи Тимура.

Убедившись, что мирного диалога с эмиром наладить не удастся, Кауфман, оставив в Самарканде гарнизон, выдвинулся на юг, где 18 мая нанес поражение бухарцам при Катта-Кургане, а затем 2 июня в жестоком бою на Зарабулакских высотах армия эмира потерпела окончательное поражение.

В этот же день к Самарканду подошли войска шахризябских беков, которые одинаково непримиримо относились и к русским, и к эмиру, мечтая посадить на бухарский трон его сына Абдул-Малика. В городе вспыхнуло восстание, подстрекаемое духовенством.

Небольшой гарнизон майора Штемпеля, оставленный Кауфманом в Самарканде, укрылся в цитадели. Восемь дней и ночей защитники крепости, среди которых был и художник Верещагин, отражали бесчисленные атаки, пока наконец в город не вернулся Кауфман со своим отрядом и не усмирил восставших.

Разгневанный предательством самаркандцев, генерал-губернатор отдал город на три дня на разграбление. Столь жестокие меры были предприняты не только как наказание за восстание, но и за отсечение голов трупам погибших русских солдат. Об этом пишет в своих воспоминаниях Верещагин: «Командующий, предоставив возможность перед своим вступлением в Самарканд уйти из него женщинам и детям, отдал приказ «примерно наказать город, не щадить никого и ничего». Как сейчас вижу генерала Кауфмана на нашем дворе, творящего, после всего происшедшего, суд и расправу над разным людом: или захваченным в плен с оружием в руках, или уличенным в других неблаговидных делах… Добрейший Константин Петрович, окруженный офицерами, сидел на походном стуле и, куря папиросу, совершенно бесстрастно произносил: «Расстрелять, расстрелять, расстрелять!»

В середине июня к русскому командованию прибыл наконец посол эмира Муса-бек и соглашение между Россией и Бухарой было, наконец, заключено.

Договором официально признавалось вхождение Самарканда, Ходжента, Ура-Тюбе и Джизака в состав Российской империи. Кроме того, на Бухару накладывалась контрибуция в 500 тысяч рублей. Из вновь занятых территорий был организован Зеравшанский округ, начальником которого стал произведенный в генерал-майоры Александр Константинович Абрамов.

Мятежный сын эмира Абдул-Малик бежал в Карши, где провозгласил себя ханом. Эмир Музаффар немедленно двинул туда свои войска и выгнал сына из города, но как только эмир вернулся в Бухару, тот опять занял Карши. Тогда правитель Бухары обратился за помощью к Абрамову, который направил в Карши свой отряд. Не дожидаясь битвы, Абдул-Малик вновь бежал, долго скитался в Хиве, Кашгаре, Туркмении, пока не осел в Пешаваре, найдя пристанище у англичан. В Карши вступили русские войска, передавшие его затем представителям эмира.

Успехи России вызвали целую бурю в Англии, там были собственные виды на Среднюю Азию. Кроме того приближение границ России к индийским владениям Британии, по-прежнему являлись главным кошмаром для англичан. Дипломатический нажим британцев на канцлера Горчакова привёл к тому, что Кауфмана вызвали в Петербург для срочного доклада императору. Во время аудиенции царь потребовал от Кауфмана вернуть Самарканд и Катта-Курган бухарцам. На что Константин Петрович ответил:

— Ваше Величество, подобный шаг послужит лишь резкому падению престижа России в Средней Азии.

Император согласился с доводами Кауфмана.

В июле 1869 года Кауфман вернулся в Туркестан и приступил к исполнению своих обязанностей.

Оставался третий беспокойный сосед, с которым нужно было налаживать мирные отношения — хивинский хан.

Глава четвёртая

Вскоре после вступления в должность, Кауфманом было написано письмо и правителю Хивы хану Мухаммед-Рахиму. В нём Константин Петрович сообщал о своем назначении и предлагал установить мирные отношения, наладить торговые связи и отказаться от набегов на торговые караваны и поселения, где проживают российские подданные. Ответ хана был дерзок. В письме, подписанном даже не самим ханом, а его кушбеги (первым министром), в непростительно развязном тоне предлагалось не лезть в дела ханства.

Дерзость Мухамед-Рахима объяснялась просто — Хорезмский оазис был отделён от российских владений сотнями километров непроходимых пустынь, и предыдущие попытки наказать Хиву за бесчинства на торговых путях и угон в рабство подданных России и Персии заканчивались неудачей.

Осенью 1869 года из Ташкента в Хиву отправляется посланник с более жёстким письмом. В нём генерал-губернатор, напомнив о судьбе Коканда и Бухары, пригрозил военным вторжением. На это письмо хивинский хан не только не ответил, но ещё и бросил в тюрьму доставившего его курьера. После этого Кауфман окончательно склонился к военному решению хивинского вопроса. Петербург, однако, был более осторожен. Директор Азиатского департамента МИДа России П. Н. Стремоухов, в письме к туркестанскому генерал-губернатору подчёркивал: «я полагал бы вооружиться терпением и дать обстоятельствам более обрисоваться, но ни в каком случае не думать о походе на Хиву и покуда не начинать с нею дипломатических сношений. Я убежден, что неминуемо, рано или поздно, хан пришлет к вам посольство для объяснений».

Понимая, что решить хивинский вопроса военным путём с наскока не получится, — нужно время для тщательной подготовки, — Константин Петрович занялся более насущными делами.

С прозорливостью истинно-государственного человека, он понимал какая огромная будущность ожидает Туркестан при условии активного развития производственных сил края.

Первое, чем занялся в этой области генерал-губернатор, было хлопководство.

В России хлопок не произрастал и сырьё текстильные фабрики получали в основном из Североамериканских Соединённых Штатов. Однако с началом там Гражданской войны порты южных штатов были заблокированы флотом северян. Поступление хлопка практически прекратилось, пришлось завозить его из Средней Азии.

Жители Туркестана издавна занимались разведением хлопчатника, но произраставшие здесь сорта были плохого качества — волокно получалось толстое и короткое, а обработка его была в высшей степени примитивной.

Константин Петрович занялся хлопковой проблемой практически с первых дней пребывания в вверенном ему крае. Он отправляет в Америку на два года двух агрономов М. И. Бродовского и В. В. Самолевского, щедро профинансировав их командировку. Возвратясь в Ташкент, Бродовский представил обстоятельный отчет о своей поездке и подробные соображения о постановке в Туркестане хлопкового дела. Кроме того, в Ташкент были доставлены самые современные по тому времени машины для очистки и обработки хлопка, а также огромный запас семян американского хлопчатника. Семена Кауфман распорядился бесплатно раздать всем желающим. Были выделены средства для устройства опытной хлопковой фермы, на которой были установлены самые современные по тому времени машины для очистки хлопка и пресс для его укупорки.

Свою хлопковую плантацию основал в 1870 г. в Самарканде перебравшийся в Туркестан Николай Николаевич Раевский. В последующие два года он роздал желающим 200 пудов семян американского хлопка. О Раевском остались очень интересные воспоминания его сослуживца по Туркестану Д. Л. Иванова: «Это чудак, который мечтал, опять таки на одни свои личные средства, ввести в Туркестане правильную культуру хлопка, шелководства, виноделия, — и на это истратил не один десяток тысяч рублей, истратил без всякой мысли о барышах, о гешефте, о субсидиях, промессах, процентах и т. п., о чем начинают всегда и прежде всего думать современные „дельцы“ и „учредители“. […] Всегда обложенный массой газет и журналов, техническими книгами, брошюрами на разных языках, он искреннейше зарывался в их листы, посвящал во все тайники своих знаний всякого, кто только показывал вид, что интересуется делом».

Вернувшийся из Соединённых Штатов Самолевский, также организует под Самаркандом большое хозяйство, где успешно выращивает из привезённых американских семян хлопок, сахарный тростник, кукурузу и арбузы.

Экономический стимул куда эффективней чем пушки и винтовки. Кауфман это прекрасно понимает и по его настоянию царское правительство принимает ряд мер, которые должны были стимулировать заинтересованность местных дехкан в производстве хлопка.

В первую очередь были подняты пошлины на хлопок, ввозимый из-за рубежа.

Константин Петрович не дожил до того дня, когда из основанной им Ташкентской опытной станции выросла огромная хлопковая индустрия. В 1884 году русские селекционеры скрестили местный сорт с американским, что значительно повысило урожайность. Выращенный в Туркестане хлопок стоил в три раза дороже пшеницы. Туркестан охватила хлопковая лихорадка. Российский капитал устремился в Среднюю Азию как в новое Эльдорадо.

Особую роль в развитии хлопководства в крае сыграл московский фабрикант Савва Морозов. В 1895 году он привез в Ташкент несколько мешков американских семян и создал под Ташкентом опытную научно-исследовательскую станцию (впоследствии институт имени Шредера), где проводил селекционные работы по скрещиванию местных и американских сортов «белого золота».

Старинная открытка

Кроме представительства Саввы Морозова в Ташкенте появились филиалы предприятий братьев Кудриных, Первушина, Товарищества Большой Ярославской мануфактуры, братьев Вадьяевых и других.

В 1915 году в Туркестане было уже 235 хлопкозаводов, работающих на оборудовании, в том числе, произведённом на местных предприятиях. И всему этому положил начало первый генерал-губернатор Туркестана.

Константин Петрович не жалел средств для развития и других отраслей сельского хозяйства, в частности шелководства и виноделия.

Производством шелковых изделий здесь занимались испокон века, но, так же как и с хлопком кустарно. Для развития промышленного шелководства Кауфманом в Ташкенте была создана образцовая школа шелководства, возглавить которую был приглашён В. Ф. Ошанин.

Василий Фёдорович несмотря на молодость (было ему всего 28 лет), к тому времени был уже блестящим специалистом. После окончания Московского университета, он несколько лет проработал в научных учреждениях Германии, Франции и Италии. Когда в 1872 году Ошанину предложили место заведующего шелкомотальной фабрикой в Ташкенте, которая одновременно являлась и школой шелководства, он, не задумываясь соглашается.

В Ташкенте ему было приготовлено жильё — домик, состоящий из трёх комнат на улице, которая называлась, по странному совпадению, Шелкоовичной. На этой же улице была организована и школа.

Для руководства школой был привлечён ещё один специалист — зоолог А. И. Вилькинс. Но кроме руководителей, нужны были и опытные рабочие-производители.

С этой целью Кауфман приглашает из Бухарского эмирата бухарских евреев, которые издавна занимались производством и покраской шёлковых тканей. Эмиссары генерал-губернатора убеждали тех, что в Ташкенте они не будут преследоваться по религиозному признаку. В результате многие из ткачей переехали в Ташкент, где им выделили участки земли.

Школа на Шелковичной просуществовала немногим более 10 лет, а затем прекратила своё существование. Закрылась и шелкопрядная фабрика — быстрое развитие машинного ткачества в России и экспорт хороших и добротных тканей попросту разорили её.

В 1867 году купцом первой гильдии И. И. Первушиным в Ташкенте был построен первый винокуренный завод. Вслед за ним в Туркестан из России устремились и другие промышленники. В первую очередь здесь следует назвать заводчиков Николая Ивановича Иванова, основателя крупнейших в Средней Азии винокуренных и пивоваренных заводов и Дмитрия Львовича Филатова, владевшего огромными виноградниками в Самарканде.

Кауфман оказывал широкое покровительство всем предпринимателям, которые задумывали улучшить сорта местного винограда. С этой целью в край стали завозиться лозы лучших винных сортов из Крыма, Франции и Испании. И уже начиная с 1872 года «Самаркандское виноградное вино Филатова» стало получать золотые и серебряные медали на мировых винных конкурсах в Париже и Антверпене.

Подобный успех дал стимул ещё большему развитию виноделия в регионе, и вскоре вино изготовленное в Самарканде начало поступать к Императорскому двору Российской Империи. В 1904 году в Самарканде была открыта школа садоводства, виноградарства и виноделия, единственная во всём Туркестанском крае»

С приходом большевиков Филатов был вынужден бежать, но успел спрятать в тайниках коллекцию своих лучших вин. Пролежав в тайнике несколько десятков лет, коллекция была случайно обнаружена во время реконструкции завода, уже при советской власти.

Достижения в области сельского хозяйства Туркестана демонстрировались на ярмарках и выставках, начиная с 1870 года. Главной целью этих мероприятий стало развитие торговых отношений России со Средней Азией и сближения интересов коммерсантов и потребителей. В соответствии с указом Кауфмана в Ташкенте была открыта первая торговая ярмарка. Затем такого рода сельскохозяйственные и промышленные выставки стали проводиться в Туркестанском крае постоянно. С одной стороны, они знакомили население края с производимыми товарами, а с другой заполняли этими товарами местные рынки. Правительство изначально оказывало содействие и создавало благоприятные условия предпринимателям, принимавшим участие в таких ярмарках. Так, например, участвовавшие в выставках бухарские, хивинские и туркестанские купцы освобождались от уплаты закята.

В проводившейся в 1878 году в Ташкенте сельскохозяйственной выставке высокую оценку получила продукция кокандских мастеров-ремесленников. В числе участвовавших в таких выставках был и самаркандский купец, Мирза Бухарий, владелец небольшой шелкоткацкой фабрики, где производился шелковые ткани. На Ташкентской выставке 1878 года шелковая продукция Мирза Бухарий — платки и другие предметы из шёлка — были оценены золотой медалью. Изделия самаркандского предпринимателя выставлялись не только в Туркестане, но и, например, на харьковской промышленной выставке. По её окончании Мирза Бухарий отправился в Москву и Петербург, где 18 декабря был удостоен представления Государю Императору.

Об одной из первых ярмарок в Ташкенте, пишет в своих воспоминаниях о Кауфмане известный учёный-ориенталист, историк и этнограф Николай Петрович Остроумов: «Выставка была устроена хорошо и для Ташкента имела значение, как первый опыт ознакомления русского и туземного населения с предметами местного сельского хозяйства и промышленности. На этой выставке были секции: географическая, зоологическая, ботаническая, минералого-геологическая, сельскохозяйственная, промышленная и по садоводству. Из Ташкента и других областей Туркестанского края были представлены на выставку множество самых разнообразных предметов».

Демонстрации достижений проводились не только в Ташкенте. В сентябре 1876 года в Самарканде открылась 1-я в этом городе, промышленная выставка. Её организация была поручена уже упоминавшемуся В. В. Самолевскому. Это была довольно скромная экспозиция культивируемых в то время в крае сельскохозяйственных культур, но тем не менее, в качестве наград за лучшие экспонаты были «розданы почетные дипломы, подарочные халаты и медали для ношения».

По прошествии времени, эти смотры результатов трудов предпринимателей Туркестана, стали весьма значимыми мероприятиями, апофеозом которых стала грандиозная юбилейная XXV Туркестанская выставка в Ташкенте в 1909 году.

К сожалению, от созидательной работы генерал-губернатора отвлекали вопросы военные.

В Бухарском эмирате, после заключения мирного договора, спокойствия тем не менее, так и не установилось. Шахризябские беки Джура-Бий и Баба-Бий по-прежнему не признавали власти Бухары, и эмир вновь обращается за помощью к Ташкенту.

Глава пятая

После заключения мирного договора совместной русско-бухарской пограничной комиссией была проведена граница между двумя государствами. Воспользовавшись миром с Россией, Музафар-хан устремил взгляд на восток и победоносно присоединил к своим владениям полунезависимые обширные и богатые области: Гиссар, Каратегин, Денау, Куляб и Кабадиан, тем самым значительно расширив границы своего ханства.

Однако беспрестанно бунтовавших против него шахризябцев, эмир подчинить своей воле так и не смог. Корни этой вражды уходили в глубь веков. Издавна шло противостояние двух родов: знатного турецкого рода шахризябцев Кинагаз и бухарской династии Мангутов. В конце концов, бухарскому эмиру пришлось обратиться за помощью к Кауфману. Осенью 1869 года Музаффар-хан прислал к генерал-губернатору доверенное лицо с просьбою помочь наказать шахрисябзцев за непокорность и прогнать Джура-Бия и Баба-Бия. Эмир именно в них видел главную причину тех «интриг и происков, которые порождали среди жителей бекств непокорность Бухаре».

Правители Шахрисябза, после неудачного для них столкновения с Кауфманом под Самаркандом, воевать с русскими избегали и исполняли все требования генерал-губернатора: пропускали караваны, выдавали беглых преступников, скрывавшихся у них, и вели себя достаточно дружественно. Поэтому Константин Петрович первоначально просьбу эмира отклонил, хотя прекрасно понимал, что «замена независимых шахрисябзских беков другими, поставляемыми от эмира во всякое время, могла только улучшить наше положение, укрепить мирные отношения к эмиру и возвысить его к нам доверие».

Однако вскоре ситуация изменилась. На границе с Шахрисябзом стали появляться разбойничьи шайки, грабившие и убивавшие российских подданных. Одна из них, под водительством беглого преступника из Самарканда Айдар-Ходжи, напала на отряд казаков, двое из которых были убиты и трое ранены. Русские власти потребовали выдать убийцу. Но беки заявили, что в их владениях Айдар-Ходжи нет, и нападением руководил другой человек, что впоследствии оказалось правдой. Грабежи и нападения на пограничные кишлаки продолжались. В это же время до Кауфмана дошла информация от эмира Музаффара, что между беками Шахрисябза и афганским эмиром Шир-Али существует особое соглашение о военной помощи. Об этом якобы сообщил эмиру кабульский посланник. И Кауфман принимает решение быстрым и неожиданным выступлением военного отряда, овладеть Шааром и Китабом, изгнать оттуда Джура-Бия и Баба-Бия и передать Шахрисябз правителю Бухары.

До последнего момента подготовка к походу держалась в строжайшем секрете. Наконец 7-го августа 1870 года главный отряд под командованием генерал-майора Абрамова численностью до 1300 человек при 6 орудиях выступил в Шахрисябз из Самарканда. Через три дня к нему присоединился второй вспомогательный отряд (около 600 человек) во главе с полковником Соковниным. 11 августа оба отряда подступили к главным городам Шахрисябзского бекства — Шаару и Китабу. После ожесточённых боёв, продолжавшихся три дня, крепости пали. Абрамов, приняв депутации жителей с изъявлением покорности, объявил шахрисябзские земли принадлежащими бухарскому эмиру. Джура-Бий и Баба-Бий бежали в сторону Коканда.

Спустя три недели генерал-губернатором был подписан акт передачи Шахрисябза эмиру Музаффару. Джура-Бий и Баба-Бий пытались уйти в Кашгар, однако были схвачены по приказу кокандского правителя Худояр-хана и переданы русским властям в Ходженте. В своём письме «высокостепенному другу своему, туркестанскому генерал-губернатору, генерал-адъютанту Константину Петровичу фон-Кауфману» хан Коканда писал: «Действительно, шахрисябзские беки и народ их постоянно волновались и беспокоили ваши владения, посылая людей для грабежа; вы же долгое время терпели все это. Но, наконец, они получили надлежащее наказание за их бесчинства и проступки. Всякий замышляющий дурное получит достойное возмездие за свои поступки».

Дальнейшая судьба шахризябских беков была вполне благополучной. Некоторое время они проживали в Той-Тюбе, время от времени подавая Кауфману разные прошения, затем переехали в Ташкент, став полноправными членами ташкентского общества.

Когда начался поход на Кокандское ханство, беки попросили генерал-губернатора разрешения на участие в нём. Отличившись в отряде Михаила Скобелева, они по ходатайству Кауфмана были зачислены на русскую военную службу: Джура-Бий — подполковником, а Баба-Бий — майором.

Потом они долго жили в Ташкенте, получая пенсию от русского правительства и бухарского эмира. А. А. Семёнов в своём биографическом очерке о Кауфмане пишет: «Их своеобразные фигуры долго еще после героического периода края выделялись на общем фоне серой захолустной ташкентской жизни. Атлетическая, массивная фигура Джура-Бия вполне гармонировала с его недюжинным природным умом, изощренным сложными перипетиями жизни и силой характера; его справедливость и необыкновенное самообладание снискали ему общее уважение русских и туземцев. Полный же брюнет, росту выше среднего, Баба-Бий слыл в среде местных туземцев и русского населения за честнейшего, отзывчивого и беcконечно доброго человека. В чине полковника он умер в 1898 году. Джура-Бий пережил его на восемь лет: в начале 1906 года он трагически погиб, убитый у себя в доме при загадочных обстоятельствах».

Но вернёмся в 1871 год. Следует сказать, что начальник Зерафшанского округа генерал Абрамов, в тот год практически не слезал с седла.

Ещё до похода на Шахрисябз Кауфман отправляет два отряда для рекогносцировки горных областей у истока реки Зерафшан. Первый, под управлением самого начальника округа, отправился из Самарканда; второй, вышедший из Ура-Тюбе, возглавил полковник А. Р. Деннет.

Константин Петрович придавал огромное значение научному исследованию вверенного ему края. Практически во все военные экспедиции включались учёные: географы, астрономы, зоологи и т. п. На этот раз к отряду Абрамова присоединились выдающиеся исследователи, супруги Ольга и Алексей Федченко.

В результате этой военно-научной экспедиции, на карту было нанесено все верхнее течение реки Зеравшан, точные контуры двух хребтов, «обнимающих» реку, — Туркестанский и Зерафшанский — и перевал Матч-Ходжент. Федченко в этом походе представилась возможность собрать богатейшую коллекцию: более 400 видов высокогорных растений и около 500 видов насекомых, неизвестных науке.

Что касается военных задач, то за два месяца горный район был присоединён к Зерафшанской области и образовал так называемые «Зерафшанские горные тюмени».

После сдачи Шахрисябзкого бекства бухарским ставленникам Абрамов снова выступает в поход — Кауфман отправляет его в Зерафшанские горы, где оставались еще независимыми Магианское и Фарабское бекства. В результате похода небольшого отряда Абрамова они бескровно были присоединены к Зерафшанскому округу.

Супруги Федченко при активном содействии туркестанского генерал-губернатора в 1872 году совершили поездку в кокандское ханство, добравшись до предгорий Памира, став первыми русскими путешественниками, побывавшими в этой, неизведанной дотоле, стране. Чтобы молодые исследователи не испытывали никаких неудобств в путешествии, Константин Петрович написал Худояр-хану письмо:

«Высокостепенный хан!

Мир и искреннее пожелание Вашему Высокостепенству всякого благополучия.

Кроме желания приветствовать Вас, я обращаюсь к Вам по делу, заключающему в себе всеобщий интерес.

Неоднократно бывшие в мудро управляемых Вами землях, русские люди всегда с особенной похвалой рассказывают о Вашем ласковом приеме, добром содействии и помощи, которые Вы оказывали им во время их путешествий.

Вполне уверенный, что Ваше Высокостепенство, как добрый сосед, и теперь не откажет мне в своем высоком внимании к благому делу, я отправляю к вам состоящего при мне ученого человека г. Федченко, цель путешествия которого самая мирная и полезная: он изучает жизнь и характер всех тварей и растений, созданных всемогущим Богом, и пользу, которую они приносят людям. При г. Федченко, для помощи в его учёных работах, безотлучно находятся: его жена, один помощник, слуга и восемь джигитов. […]. Я вполне рассчитываю на Ваш ласковый прием г. Федченко и благосклонное сочувствие его труду, тем более что результаты его научных исследований, для которых он отправляется, проливая свет знания и увеличивая благоденствие человека, составляют драгоценное достояние всех народов. Молясь за здоровье Вашего Высокостепенства и преуспеяние Вашего народа, прошу твёрдо верить моей неизменной к Вам дружбе.

Туркестанский генерал-губернатор, генерал-адъютант К. П. Фон Кауфман»

Выдающиеся исследователи Средней Азии А. П и О. А. Федченко

Результатом путешествия Федченко стало составление наиболее полной по тому времени карты Ферганской котловины и прилегающих к ней местностей. Не менее ценны были ботанические и зоологические сборы и наблюдения, выполненные Алексеем Павловичем.

Восхождение им на перевал Алайского хребта ознаменовалось крупнейшим географическим открытием: за Алайской долиной с запада на восток вытянулся огромный хребет, покрытый вечными снегами и льдами. Федченко назвал его «Заалайский». Так он зовётся и поныне. Одной из высочайших вершин Памира Федченко дал имя тогдашнего туркестанского генерал-губернатора. В отличие от хребта, Пик Кауфмана своё название не сохранил — в 1928 году он был переименован в пик Ленина. Ныне это Пик Абу Али ибн Сина.

Между тем на восточной границе края уже почти семь лет полыхал пожар. С 1864 года в китайских владениях, граничащих с некоторых пор с Российской империей, полыхало восстание уйгур и дунган.

Китайская администрация и войска частью бежали, частью были истреблены. Власть Цинской империи пала, и на месте бывшей китайской территории образовалось несколько независимых владений, которые вскоре вступили в междоусобные распри. В конечном итоге большая часть этой территории оказалась под властью правителя Кашгарии, уроженца Пскента Якуб-бека, состоявшего когда-то на службе у кокандского хана, а в Илийской долине возникло государственное образование Таранчинский султанат, жители которого совершали набеги на территорию Туркестанского края, грабя местное население и угоняя скот.

Россия не могла пассивно взирать на события, происходившие на её новых территориях. Необходимо

было реагировать и на поведение Якуб-бека, занявшего откровенно антироссийскую позицию, в то время как английские агенты Шоу, Хейуард, Форсайт чувствовали себя в Кашгарии весьма вольготно. Поступала информация о намерении Якуб-бека овладеть городом Кульджа — важным центром торговли между Россией и Китаем.

Обеспокоенный Кауфман в мае-июне 1870

года лично посещает Семиречье.

Возвратившись в Ташкент, он отправляет канцлеру Горчакову письмо, в котором пишет, что положение на границе ухудшилось, и он полагал бы необходимым «теперь же, не теряя времени и не дожидаясь прихода сюда китайских правительственных войск, принять какие-либо решительные меры к устранению причин, уничтоживших в последнее время всякую нашу торговлю с Западным Китаем и постепенно подрывающих наше вековое значение в глазах киргиз (казахов, В.Ф.) …Мы теперь же должны, — писал далее туркестанский генерал-губернатор, — как для пользы наших среднеазиатских владений, так в особенности для восстановления упадшей торговли нашей с Западным Китаем, помочь Китаю в усмирении этих отдаленных провинций, хотя бы непосредственным вмешательством наших в дела таранчей и дунган и избавлением на первое время прежней Илийской провинции от власти таранчинского султана».

В конце мая 1871 года по приказу Кауфмана командующий войсками Семиреченской области Г. А. Колпаковский возглавил военную экспедицию в Кульджу и после ряда боёв 22 июня занял столицу Илийского края.

К Колпаковскому явились с изъявлением покорности представители почти всех кочевых племен и земледельческих поселений. Русским войскам понадобилось всего десять дней для занятия территории и ликвидации Таранчинского султаната.

Анализируя причины быстрой и почти бескровной победы, чиновники канцелярии семиреченского губернатора подчеркивали: «Без сомнения, результаты эти достигнуты превосходством наших войск и тем строгим уважением, которое оказывалось личности и имуществу населения».

На сообщении о занятии Колпаковским Кульджи Александр II сделал пометку: «Очень рад, лишь бы оно не завлекло нас еще далее».

Якуб-бек не рискнул начать войну с Россией и через год, вступив в переговоры с туркестанским генерал-губернатором, заключил с ним торговый договор.

Через десять лет этот район был возвращён Китаю, который огнём и мечом отвоевал утраченные на время территории. О том какую роль сыграл в этой военной кампании первый туркестанский генерал-губернатор, мы расскажем в последующих частях. А за те 10 лет, что Илийский край контролировала Россия, русским исследователям была предоставлена возможность подробно изучить эту страну и соседние районы к северу от Тянь-Шаня.

Глава шестая

Система власти, установленная в Туркестанском крае, определялась как «военно-народная». Военная, поскольку край был завоёван силой оружия и управлялся генералами и офицерами. «Hародная» же — означало традиционное, то есть сложившееся на протяжении столетий на принципах шариата. Всеми делами в городах Туркестана (кроме Ташкента) управляли избранные представители городских кварталов — советы старейшин-аксакалов. Они занимались сбором налогов и распределением различных повинностей. Старейшины подчинялись старшему аксакалу, которого назначал военный губернатор области. Старшему аксакалу были подчинены также младшие полицейские служащие (миршабы), смотрители оросительных систем (мирабы) и судьи-казии. Все они содержались из бюджета городской казны. Ташкент в 1877 г. по инициативе Кауфмана получил самоуправление в соответствии с Городовым положением от 16 июля 1870 г., то есть те же права, что и другие российские города. Здесь была создана избираемая раз в 4 года городская дума. Участвовать в выборах могли ташкентцы, достигшие 25 лет, владевшие недвижимым имуществом, платившие городские налоги и не состоявшие под судом или следствием. В думу первого созыва было избрано 69 гласных: 48 человек от русского Ташкента и 21 — от старого города. Исполнительным органом Ташкентской городской думы была городская управа, а городской голова назначался генерал-губернатором.

Была реформирована и судебная система. В Туркестане появились избираемые суды казиев и баев, которые стали называться народными судами. Кроме того, появились уездные суды, временные военно-судные комиссии, судные отделы областных правлений и судный отдел Канцелярии генерал-губернатора. Должность судей в этих органах исполняли русские чиновники и офицеры. Обязанности прокуроров были возложены на военных губернаторов областей.

Суды казиев вели дела, размер иска по которым не превышал 100 рублей. Иски на более крупные суммы рассматривали съезды народных судей. Кроме того, существовали суды третьей инстанции — чрезвычайные съезды народных судов. Они разрешали спорные дела, возникавшие между жителями разных волостей и уездов. За правосудием к народным судам обращалось почти 90 процентов населения.

Народные суды в своей деятельности руководствовались нормами шариата или адата (свода традиционных обычаев), однако наказания стали мягче. Были категорически запрещены: членовредительство, смертная казнь путём перерезания горла или побивание камнями. В уездах были построены современные (для того времени) тюрьмы, которые заменили подземные узилища и ямы, столь распространенные в недавние времена.

По желанию местные жители могли обратиться в русские судебные инстанции, которые руководствовались российскими законами.

Все эти нововведения явились первым демократическим устройством власти в политической истории Туркестана. Константина Петровича можно смело отнести к реформаторам с демократическими, либеральными взглядами. Об этом ярко свидетельствуют две вещи. Во-первых, в Ташкенте по его настоянию не было жандармского управления и его наиболее репрессивной части — Охранного отделения. Так называемые “|синие мундиры» появились в Туркестане только в 1905 году, спустя два десятка лет после смерти первого генерал-губернатора. Во-вторых, Ташкент был одним из тех мест, куда ссылали политически неблагонадёжных. Это были, как правило, люди образованные и деятельные. Кауфман с большой охотой привлекал их к управлению краем, без оглядки на Петербург назначая на различные ответственные должности. Так, осуждённый по делу Каракозова и высланный в Туркестан геолог Дмитрий Львович Иванов занимал должность чиновника особых поручений по горной части при Туркестанском генерал-губернаторе. Впоследствии он принимал участие в научных экспедициях И. В. Мушкетова и Д. Путяты. Другой ссыльный, Пётр Иванович Хомутов, занимал даже пост вице-губернатора Сырдарьинской области.

Огромное внимание туркестанский генерал-губернатор уделял делу народного образования. По его инициативе в Ташкенте была создана публичная библиотека. Для её формирования Константин Петрович обратился к руководителям российских научных учреждений: Императорской Академии Наук, Императорского Русского Географического Общества, Департамента по делам ученых учреждений при министерстве народного просвещения и всех отечественных университетов. В письмах к ним Кауфман, просил оказать «возможное в этом его начинании содействие путем пожертвования дублетов тех книг, которые беспрепятственно могут быть удалены из их книгохранилищ».

На просьбу откликнулись, и уже с конца 1867 года в Ташкент из столичных и университетских городов стали стекаться книги на русском и иностранных языках, положившие начало будущей Ташкентской публичной библиотеке, ныне известной как Национальная библиотека Узбекистана имени Навои. Пополняли библиотеку и частные лица, а также Главный Штаб военного министерства, пожертвовавший около 1500 томов редких и ценных сочинений по военным наукам и истории. Большое количество специальных изданий прислало Главное Военно-медицинское управление.

Отдельно нужно сказать о «Туркестанским сборнике». Для собрания по возможности полной коллекции трудов по Средней Азии — литературных, журнальных, газетных — Константин Петрович приглашает известного библиографа В. И. Межова. Владимир Измайлович вспоминал об этом так: «В 1867 году К. П. Кауфман обратился ко мне с предложением составлять для него библиографические указатели книг и статей, относящихся к Средней Азии вообще и Туркестанскому краю в особенности. При личном свидании с ним я представил, что один голый перечень заглавий, при такой отдаленности Ташкента от столицы для него не будет иметь практического значения. Взамен этого я предложил ему составлять „Туркестанский сборник“, в который входили бы самые книги и статьи. Он изъявил согласие и на первый раз, в виде опыта я послал ему в Ташкент 10 томов, за что получил вознаграждение 1000 рублей. Такое неожиданное и щедрое вознаграждение заставило меня усилить мои труды и в следующие годы, за тот же гонорар я посылал от 20 до 30 томов. Наконец, в последующие годы управления Туркестанским краем К. П. Кауфманом, я условился доставлять ему ежегодно от 40 до 50 томов за 1000 рублей вознаграждения».

В общей сложности было составлено 416 томов «Туркестанского сборника», в которые вошли книги, брошюры, журнальные и газетные статьи о Средней Азии вообще и о Туркестанском крае в частности на русском, французском, немецком, английском, итальянском, испанском и латинском языках. К этому уникальному собранию, по поручению Константина Петровича, были составлены и изданы в трех томах систематический и алфавитный указатели.

О том, какое значение для науки имел этот сборник, свидетельствует исследователь Туркестана академик Мидддендорф: «С тех пор как генерал Кауфман устроил для Средней Азии образцовую, единственную в своем роде („Туркестанский Сборник“ Межова) библиотеку в Ташкенте, только там, на месте, и можно было бы пользоваться всеми необходимыми литературными материалами».

К сожалению, после смерти Кауфмана уникальная библиотека едва не погибла. Его преемник генерал-лейтенант Н. Г. Черняев, герой на полях сражений, оказался никудышным администратором.

Находившийся при Черняеве чиновник особых поручений В. В. Крестовский (автор «Петербургских трущоб»), которому было поручено изучить книгохранилище, представил своему начальнику резко отрицательный доклад. В нём подчёркивалось, что число абонентов библиотеки и посетителей, крайне ничтожно, средства, отпускаемые на приобретение нужных изданий, расходуются не рационально, в основном приобретается беллетристика и тому подобное. Вывод, сделанный Черняевым из доклада, был такой: библиотеку расформировать, издания соответственно специфике передать в Ташкентский музей (также детище Константин Петровича Кауфмана), Штаб Туркестанского военного округа и Инспекцию училищ Туркестанского края, а оставшиеся книги продать с торгов. К счастью, Черняев показав полное неумение управлять краем, спустя полтора года был смещён. Назначенный вместо него генерал-адъютант Н. О. Розенбах, ознакомившись с делом о библиотеке, не только восстановил, по словам А. А. Семёнова, биографа Кауфмана, «эту хранительницу сокровищ человеческого гения, но своим внимательным и сочувственным отношением к ней с лихвою возместил ущерб, нанесенный её закрытием».

Ещё одним деянием Кауфмана на ниве просвещения стало составление сборника фотографий «Туркестанский альбом». Российскими учёными А. Л. Куном, Н. В. Богаевским, М. А. Терентьевым, фотографами Н. Н. Нехорошевым и В. Ф. Козловским было составлено 4 тома сборника (историческая, археологическая, этнографическая и промысловая части), в которые вошли 1200 фотографий, воспроизводящих жизнь Туркестана в самых разнообразных ее проявлениях.

В настоящее время полные комплекты «Туркестанского сборника» сохранены только в Национальной библиотеке Узбекистана, российской Публичной библиотеке и Библиотеке Конгресса США.

Ну и какой же цивилизованный город без средств массовой информации? В 1868 году в Ташкенте заработала первая типография, оборудование для которой было завезено из России. Она существовала при штабе Туркестанского военного округа и обслуживала потребности администрации края. Через год была открыта более мощная типография, и 10 мая 1870 года в Ташкенте вышли первые номера местных газет — «Туркестанские ведомости» на русском языке и «Туркестанская туземная газета» на узбекском и казахском языках. Вслед за ними, в 1871 году, вышла первая в Центральной Азии печатная книга — «Сборник материалов о русском Туркестане и странах Средней Азии». В том же году напечатана первая книга на узбекском языке — «Календарь на 1872 год», составленный переводчиком и сотрудником газеты «Туркестанские ведомости» Шахмарданом Ибрагимовым.

О деятельности Константина Петровича на ниве народного образования достаточно подробно рассказывается в обширных воспоминаниях Н. П. Остроумова. Во времена правления Кауфмана Николай Петрович занимал должности Инспектора училищ Туркестанского края и директора учительской семинарии.

«Только народное образование способно, — говорил Кауфман Остроумову — завоевать край духовно: ни оружие, ни законодательство не могут сделать этого, а школа и только школа может».

Главной идеей, продвигаемой первым туркестанским генерал-губернатором, было создание учебных заведений, где бы совместно обучались дети разных национальностей и религиозных убеждений.

Остроумов пишет: «Ему (Кауфману, В. Ф.) казалось, что туземная конфессиональная школа исчезнет сама собою, когда взамен её правительством будут учреждены школы для совместного воспитания русских и туземцев, соответственно духу времени и потребностям государства, без всякого конфессионального характера и без посягательства на религиозные убеждения мусульман.»

К сожалению, Константин Петровичу не удалось до конца осуществить этот принцип обучения. Его значительно позднее, после 1917 года, ввели большевики. Тем не менее вклад первого генерал-губернатора края в народное образование огромен. При его правлении было открыто более 60 школ, две мужских и две женских гимназий.

Кауфман не был богатым человеком, тем не менее, фонд, созданный им для поддержки малоимущих и сирот, существовал, в том числе, и на его личные средства. В частности, на деньги фонда был построен детский приют, который так и назывался, Кауфманский. Он находился на углу улиц Пушкинской и Хорезмской. При советской власти в нём открыли школу им. Песталоцци.

Кауфманский приют Фотография из архива Б. А. Голендера

Однако полностью отдаться решению исключительно мирных задач Константин Петровичу не удавалось. Давно назрел вопрос умиротворения Хивинского ханства. По-прежнему хивинцы грабили караваны и угоняли в рабство подданных России и Персии.

Глава седьмая

Оренбургского генерал-губернатора Крыжановского, как и Кауфмана, тревожили набеги хивинцев на торговые караваны. В конце 1869 года он отправил в Петербург подлинники обращений хана Хивы к казахам Уральской области. В них хан подстрекал к вооружённым выступлениям против русских властей и в случае отказа грозил истребить казахские стойбища.

В июне 1869 года Кауфман отправляет военному министру Милютину два письма с предложением основать в Красноводском заливе Каспийского моря русское укрепление. Константин Петрович справедливо полагал, что это может оказать существенное давление на Хиву, и можно будет обойтись без военных действий. В Петербурге продолжали призывать к терпению.

Начальник Среднеазиатского департамента МИДа П. Н. Стремоухов писал туркестанскому генерал-губернатору: «Из вашего письма я вижу, что вы смотрите на Красноводск, как на средство, облегчающее военную экспедицию в Хиву. Наше министерство и вообще правительство смотрит на него иначе, а именно, как на новые ворота для нашей торговли, и, в крайнем случае, как на благотворную угрозу или внушение Хиве. Нам было бы желательно, чтобы посредством этого пункта широко развилась торговля, которая своею выгодностью докажет Хиве пользу добрых к нам отношений, а в то же время глупый хан поймет, что и до него добраться теперь уже сравнительно легко».

Проект, тем не менее, был одобрен и в ноябре 1869 года небольшой военный отряд под командованием полковника Н. Г. Столетова высадился на пустынном побережье Муравьёвской бухты Красноводского залива. Здесь, на месте древнего колодца Шагадам, и было основано укрепление Красноводск.

Вся операция была строго засекречена, поскольку задача состояла в постройке постоянной крепости, и ни англичане, ни персы, ни хивинцы не должны были раньше времени об этом узнать.

Сразу после основания Красноводска Кауфман вновь отправляет письмо в Хиву, требуя безопасности русско-хивинской торговли, допуска русских купцов в ханство, а также прекращения вмешательства в дела казахских племён. И вновь ответа не последовало. Более того Мухамед-Рахим стал активно готовиться к войне. В самой Хиве соорудили оборонительную башню с 20 пушками, чтобы не допустить прохода русских кораблей перегородили главный фарватер Аму-Дарьи и построили новые укрепления Джан-Кала и Кара-Томак.

Константин Петрович был опытным государственным деятелем и умел ждать. Поэтому последовал совету Стремоухова «вооружиться терпением и дать обстоятельствам более обрисоваться». Более того не посчитал для себя унижением вступить в переписку с диван-беги (министром иностранных дел) Хивы всё с теми же предложениями, на которые вновь последовал дерзкий ответ.

Военный историк М. А. Терентьев писал впоследствии: «Видя из тона письма, что обаяние Красноводского отряда уже ослабло и что наша настойчивость и угрозы без поддержки их вооружённою рукой ничего не стоят в глазах хивинцев, генерал Кауфман представил военному министру свои соображения относительно совместных действий против Хивы со стороны Туркестана и Кавказа, чтобы решительным ударом низвести Хиву с того пьедестала, на котором она стоит, кичась своей недоступностью и нашими прежними неудачными попытками вразумить её».

Отношения с Хивой продолжали оставаться напряженными, но политика в отношении Хивы еще не была определена окончательно ни в Петербурге, ни в Ташкенте.

В это время шли напряжённые русско-английские переговоры по разделу сфер влияния в Азии и русским дипломатам было предписано проявлять максимальную сдержанность и мягкость. В этих условиях поход в Хиву имел бы весьма печальные последствия для русской дипломатии.

Но переговоры переговорами, а работа по подготовке к усмирению Хивы не прекращалась. В течение трёх лет шла активная переписка между царским наместником на Кавказе Вел. Кн. Михаилом Николаевичем, оренбургским и туркестанским генерал-губернаторами и петербургскими министерствами. В письме к военному министру Кауфман писал о необходимости поставить Хиву «в положение от нас вполне зависимое и тем самым положить прочное основание нашему полному господству в Средней Азии».

В начале декабря 1872 года, в Петербурге состоялось Особое совещание, в котором приняли участие руководители министерств, Оренбургский и Туркестанский генерал-губернаторы, наместник Кавказа и Александр II. В результате план Хивинской экспедиции был Императором утверждён. Напутствуя Кауфмана, на которого было возложено командование, Александр II сказал: «Возьми мне Хиву, Константин Петрович».

Планом предусматривалось наступление на Хиву силами трёх округов: Кавказского с запада, Оренбургского с севера и Туркестанского с востока. К 1 мая 1873 года все три отряда должны были подойти к стенам Хивы.

Кауфман лично возглавил Туркестанский отряд и, стремясь избежать политических осложнений с Бухарой, проложил маршрут так, чтобы как можно меньше задеть территорию Бухарского ханства. Но неожиданно через несколько дней после начала похода русское войско встретила делегация от эмира Музаффара. Бухарский властитель передал генерал-губернатору своё почтение и выразил удивление тем, что Кауфман избрал столь длинный путь в Хиву, когда мог бы пройти по заселённым местам его ханства. Послы также сообщили, что эмир приказал во всех бухарских районах, по которым пройдёт русский отряд, подготовить фураж, воду и топливо.

После тяжелейшего месячного перехода через безводные пески, 24 апреля туркестанское войско достигло оазиса Хал-Ата. Здесь к нему присоединился отряд из Казалинска, одним из подразделений которого командовал будущий «ташкентский изгнанник» Великий Князь Николай Константинович.

Не буду описывать тяжелейший переход через безводные пустыни. 11 мая пески, наконец, кончились и отряд Кауфмана вышел к озеру Сардабкуль. «Перед такими войсками шапку надо снимать и кланяться», — повторял командующий, объезжая части.

Николай Каразин. Хивинский поход 1873 года. Переход Туркестанского отряда через мёртвые пески к колодцам Адам-Крыл

В тот же день с нарочным в Ташкент была послана телеграмма Императору Александру II, в которой говорилось: «Войска Вашего Императорского Величества, составляющие головную колонну Туркестанского отряда, в числе десяти рот и шести сотен, при десяти орудиях и восьми ракетных станках, одолев неимоверные трудности, поставляемые природой, в особенности на последней стовёрстной жаркой, безводной, с сыпучими песками полосе, разбили хивинское скопище в числе 3500 человек, собравшихся у урочища Уч-Учак для преграждения нам пути к Амударье, и без всяких жертв и потерь благополучно вышли и стали твёрдою ногою 11 мая на реке Амударье. Неприятель в панике бежал. Состояние здоровья войск блистательное, дух их молодецкий».

Кауфман перед последним броском к столице хивинского ханства издаёт приказ: «Я строго воспрещаю обижать мирное население и брать у него что-либо бесплатно и произвольно. Я вполне уверен и рассчитываю, что собственно войска мне никогда не придётся укорить в нарушении принятого мной по отношению к мирному населению права, которое я объявил жителям Хивинского ханства в моей прокламации к ним».

В прокламации, о которой идёт речь, говорилось, что русские идут войной не против мирных жителей края, а лишь ради наказания хана, враждебно действовавшего против России. Всем жителям гарантировалась безопасность, и предлагалось не покидать своих жилищ. Прокламации распространялись среди жителей кишлаков и селений специальными посланцами.

Американский корреспондент газеты «Нью-Йорк геральд» Януарий Мак Гахан (Januarius MacGahan), догнав 17 мая Туркестанский отряд, присоединился к нему и позднее написал в своей книге, что приказ Кауфмана выполнялся неукоснительно: «Да, говоря правду, я и сам удивлён был сдержанностью русских и законностью, руководившей всеми их действиями».

Несколько слов об этом незаурядном человеке. В 1871 году Януарий Мак-Гахан, к тому времени уже известный военный журналист, приехал в русскую столицу в качестве корреспондента «Нью-Йорк Геральд». Быстро выучил русский язык, познакомился со многими представителями столичного светского общества и в 1873 году женился на Варваре Николаевне Елагиной, девушке из старинной дворянской семьи. Узнав, что русская армия идет на Хиву, он, наплевав на запрет, отправился догонять отряды, пересек на лошадях пустыню Кызылкум и стал очевидцем капитуляции города. Тогда же он познакомился с молодым полковником Скобелевым, с которым будет дружить до конца жизни. Они вновь встретятся на полях русско- турецкой войны 1877—78 гг.

В Болгарии героическому корреспонденту стоят памятники, а в романе Акунина «Турецкий гамбит» он стал прототипом британского журналиста Маклафлина.

Но вернёмся к берегам Амударьи. В 20-х числах мая все три отряда (Туркестанский, Кавказский и Оренбургский) соединились под общим командованием Кауфмана. Двинувшись к стенам Хивы, русские обнаружили кишлаки опустевшими. Всех жителей по приказу хана согнали для защиты города. По мере продвижения к Хиве, появлялись послы с письмами от хана. Сначала он потребовал, чтобы русские убрались из пределов ханства, потом грозил разгромом, наконец, начал признаваться в любви и дружбе. Правда это произошло, когда отряды уже подошли к самым стенам Хивы.

Утром 28 мая войска, двинувшись на штурм, были встречены плотным огнем и отступили. Однако уже на следующий день хивинскими властями было принято решение о капитуляции, которое было передано Кауфману. Хан Хивы Мухаммед Рахим к этому времени, опасаясь за свою жизнь, бежал из города к иомудам — кочевым туркменам. 30 мая 1873 года русские отряды торжественным маршем вошли в Хиву.

В своих воспоминаниях участник похода штаб-ротмистр М. Алиханов-Аварский писал: «Генерал Кауфман вступил в Хиву весьма торжественно. Колонна, предназначенная для этого, состояла из частей всех трех отрядов и двинулась с музыкой Апшеронцев и с развернутыми знаменами. В огромной свите генерала, простиравшейся до 300 всадников, следовали Великий Князь Николай Константинович, герцог Лейхтенбергский Евгений Максимилианович, генералы Головачев, Троцкий, Пистолькорс и Бордовский, посланник при Японском дворе Струве, медицинский инспектор Суворов, американский корреспондент Мак-Гахан, уполномоченные „Красного Креста“, множество адъютантов и чиновников, офицеры всех родов оружия, представители Бухарского эмира и Кокандского хана с своими свитами, депутация Хивы с молодым Атаджаном во главе и наконец казаки конвойной сотни и масса всяких переводчиков и джигитов в своих разнохарактерных, ярких костюмах. В сопровождении этой блестящей массы всадников, в которой развевались цветные значки разных отрядных и других начальников, генерал Кауфман вступил в Хазараспские ворота». Кауфман появился перед войсками в полной парадной форме. Поздравив всех с победой, он поблагодарил солдат и офицеров от имени императора. Рядом с ним стояли Великий князь Николай Константинович и герцог Лейхтенбергский.

Хан находился в бегах, потому победу нельзя было считать окончательной. Константин Петровичу удалось убедить Мухаммеда Рахима вернуться, и 12 августа 1873 года в летней резиденции хана был подписан мирный договор между Россией и Хивинским ханством.

«Сдача хивинского хана генералу Кауфману». Франция, журнал L UNIVERS ILLUSTRE, 1873 г.

Хан признал себя, как было написано в тексте, «покорным слугой императора всероссийского». Он отказался от самостоятельной внешней политики, принял обязательство не воевать ни с кем без разрешения Петербурга; русские купцы получили исключительные права на торговлю в ханстве, без всяких пошлин. Те же льготы получили в России и хивинские купцы. Часть территории на правом берегу Амударьи переходила к России. Хан клятвенно пообещал «уничтожить на вечные времена рабство и торг людьми» и уплатить русскому правительству контрибуцию в два с лишним миллиона рублей.

На правом берегу Аму-Дарьи было построено укрепление Петрово-Александровск, и русский гарнизон при случае должен был вмешаться в любую сложную ситуацию, возникшую в ханстве.

И здесь, как и прежде Константин Петрович совместил военную и научную деятельность. Ещё во время нахождения войск в Хиве, на территории ханства развернулись обширные топографические и геодезические работы, составлялись планы города и его окрестностей, собирались географические и военно-статистические сведения о Хивинском оазисе. По инициативе К.П. фон Кауфмана была организована Урун-Даринская экспедиция с целью изучения старых русел реки Амударьи. Одновременно состоялись работы Арало-Каспийской нивелировки под руководством генерала А. А. Тилло. В следующем, 1874 г. под руководством Столетова состоялась знаменитая Аму-Дарьинская экспедиция для исследования Арало-Каспийской низменности. Эти исследования не только уточнили карту Средней Азии, но и дали науке массу ценных сведений о ранее закрытом для изучения регионе.

К середине августа начался вывод русских отрядов из Хивинского ханства. Завершилась уникальнейшая военная операция, которая обогатила русскую армию новым опытом боевой деятельности. В результате сложилась концепция ведения боевых действий в пустынной местности — «войны в песках», как назвал ее генерал М. Д. Скобелев.

Туркестанцы возвращались в Ташкент эшелонами. Их встречал лично генерал-губернатор в сопровождении многочисленной свиты, и 16 октября был назначен парад всем войскам ташкентского гарнизона, который, по воспоминаниям современников, произошел «при большом стечении, как русского, так и туземного населения города. После благодарственного молебствия участникам похода вручались боевые награды. Затем все участвовавшие в походе войска были собраны на обед в саду Минг-урюк, который давало русское и туземное население Ташкента. Торжества были закончены оживленным балом в ташкентском клубе». В тот же день отряд, действовавший в Хивинской экспедиции, был расформирован и войска приступили к своей обычной службе.

Вернулся к своим административным обязанностям и Константин Петрович.

Глава восьмая

Думаю, Кокандское ханство просуществовало бы как Бухарский эмират и Хива вплоть до развала Российской империи. Однако близорукая, недальновидная политика Худояр-хана, привела к тому, что подвластное ему государство было ликвидировано, и его территория вошла в состав Туркестанского генерал-губернаторства. Причём речь не о внешней политике, здесь как раз Худояр-хан проявлял абсолютную лояльность к российской власти, беспрекословно исполняя волю Ташкента. Это дало повод сообщить Кауфману в Петербург, что Худояр отказался «от всякой мысли враждовать с нами или прекословить нам». Хану даже вручили бриллиантовые знаки ордена святого Станислава I степени и присвоили титул «светлости». Однако внутри ханства было отнюдь не так безоблачно. Расточительный хан, для пополнения казны, вводил всё новые и новые налоги, иногда самые невероятные: на камыш, на глину, на пойманных в степи сусликов, на степные колючки, на пиявок, которых вылавливали в прудах. Это тяжким бременем ложилось на жителей ханства. Армия не получая жалованья занималась грабежом собственного населения. Известен такой факт: когда три десятка крестьян не пришли рыть ханский арык, так как убирали свой скудный урожай, их зарыли по шею в землю и оставили в таком положении умирать. Народ отвечал на это неоднократными мятежами. Иногда повстанцы просили помощи у русских, но неизменно получали отказ.

Ташкент, конечно, был осведомлён о положении дел в Коканде и Кауфман не раз предупреждал зарвавшегося хана, что такая политика добром не кончится. В одном из писем к Худояру он писал: «Лучшие люди идут против Вас, и народ неспокоен. Если Вы не перемените образа вашего управления народом, то я Вам предсказываю дурной конец».

Правитель Коканда не прислушался к этому мудрому совету и весной 1875 года вспыхнул мятеж. Против Худояра выступила даже кокандская знать. Во главе заговора стояли: сын некогда всесильного регента Мусульманкула, Абдуррахман Автобачи, мулла Исса-Аулие, брат хана, правитель Маргелана Султан-Мурад-бек и даже наследник престола Насреддин-бек.

Мятежники захватили Андижан, Ош, Наманган, Маргелан и 22 июля подошли к Коканду. В городе в это время находился русский посол А. К. Вейнберг и М. Д. Скобелев с отрядом казаков. Посольство направлялось с миссией в Кашгар и по дороге остановилось в Коканде. Нахождение там Скобелева с конвойным отрядом, по сути спасло хану жизнь.

Утром в городе начались волнения. Вот как описывает эти события Скобелев в своих незаконченных мемуарах: «На всех улицах густые массы, очевидно пришлого вооруженного пешего и конного народа; все указывало на близость кровопролития. Толпы дервишей и мулл виднелись на всех перекрестках людных улиц; все они при виде гяуров (я ехал с казаком) отплевывались и, бренча четками, громко напевали, обращаясь к толпе, стихи из Корана. Все кофейни были переполнены, и массы пьяных от курения опиума и хашиша шатались по улицам. Я заехал в оружейный ряд большого базара, но тут пробраться я не мог, так как толпа была сплошная и, как мне показалось, еще более возбужденная; в лавках недоставало рук точить оружие. В эти дни оружейники, как говорили, очень нажились… вертящиеся дервиши в одной из главных мечетей уговаривали народ сделать угодное Богу и избежать бедствия избиением русских, находившихся в Коканде. Мы вернулись, готовые обороняться».

Ханское войско практически всё перешло на сторону мятежников. Хан, ища защиты у русских властей с 8-тысячным отрядом, прихватив казну, двинулся к Ходженту. С ним отправилось и русское посольство.

По дороге большая часть ханских воинов также перешла на сторону бунтовщиков, с Худояром осталась лишь свита, численностью 500 человек, да Скобелев с казаками. Пробиваясь с боями, это маленькое войско всё же смогло добраться до Ходжента. Хан Худояр на радостях, послал Кауфману письмо, в котором писал: «Дорогие мои гости, гг. Вейнберг и полковник Скобелев, а также Мирза-Хаким-перваначи, выехали вместе со мной и, несмотря на несколько раз повторявшееся преследование бунтовщиков и перестрелку, не отставали от меня. На подобный поступок способны лишь русские. Когда мои собственные приближенные изменяли и бежали, они стойко следовали за мной, и, не будь их, может быть, я не добрался бы до русской границы. Офицеров этих прислала мне судьба, и я никогда не забуду услугу, оказанную мне русскими людьми.

Бог милостив. Скоро устроит наше свидание. Ханство Кокандское и я сам находимся в вашей власти».

Вообще, этот эпизод сильно напоминает некоторые современные события. Я имею в виду переворот в Киеве и бегство Януковича под защиту России.

Скобелева по представлению Кауфмана, за «геройское, достойное русского имени поведение», наградили золотой саблей с надписью: «За храбрость».

Коканд, тем временем, полностью перешёл под власть мятежников. Новым ханом был провозглашён cтарший сын Худояр-хана, Насреддин, который сразу объявил о намерении восстановить ханство в прежних границах, от Ак-Мечети до Пишпека.

Ташкент прекрасно понимал, что промедление «смерти подобно», пожар, заполыхавший на границах генерал-губернаторства, необходимо было срочно потушить, и уже 23 июля из Ходжента к пограничной крепости Махрам был выдвинут отряд полковника А. О. Савримовича. Это заставило преследователей беглого хана отступить.

Кауфман в это время находился в Верном. Оттуда он по телеграфу приказывает отправить Худояра в Ташкент. Однако оставлять в живых свергнутого правителя в планы мятежников не входило, и Худояра решено было захватить. В начале августа 10-тысячный отряд кокандцев, перевалив через горы, вторгся в русские владения и захватил несколько кишлаков на реке Ангрен. Затем мятежники вышли на дорогу, ведущую из Ходжента в Ташкент, и стали жечь почтовые станции, захватывая и убивая всех, кто там находился. Так, на станции Нау, были зарезаны врач 2-го линейного батальона Петров и прапорщик Васильев, а шестилетняя дочь доктора увезена в Коканд. Позднее она была освобождена из плена русской армией.

Были захвачены ехавшие из Ташкента в Ходжент два юнкера 2-го линейного батальона Клусовский и Эйхгольм. Хан же, находившийся во время этих погромов под защитой русских гарнизонов в кишлаке Пскент, счастливо избежал гибели от рук своих подданных.

Вечером 8 августа 1875 года 15-тысячная армия кокандцев подошла к Ходженту. Там в это время находилось достаточно сил, чтобы удержать город до подхода подкрепления. 9 августа эти силы под командованием полковника Савримовича смогли отбить нападение. На следующий день из Ура-Тюбе прибыл отряд во главе с майором Скарятиным, который помог отбросить нападавших от городских ворот.

Через три дня полковник Савримович во главе 4-х рот, сотни казаков и дивизиона артиллерии начал наступление и обратил противника в бегство. В тот же день в Ходжент прибыл из Ташкента 1-й стрелковый батальон с дивизионом конных орудий под командованием подполковника П. И. Гарновского. Поняв бесперспективность дальнейшей осады, кокандцы отступили.

Кауфман 18 августа прибыл в Ходжент, где уже были сосредоточены войска и принял командование на себя. Абдуррахман Автобачи с 50-тысячной армией расположился недалеко от Ходжента, у крепости Махрам. 22 августа состоялось сражение, в котором мятежники были разбиты наголову, оставив на поле боя свыше 1200 человек, а их предводитель бежал в Маргелан. Русские потеряли 6 человек убитыми.

Старший сын Худояр-хана, Сеид Мухамед Насреддин-бек. Фото из «Туркестанского альбома» и Абдуррахман Автобачи. Гравюра Ю. Шюблера по рис. Н. Н. Каразина

Между прочим, в этом бою отличились, и впоследствии были награждены, бывшие шахризябские беки, о которых мы уже рассказывали — Джура-Бий и Баба-Бий.

26 августа российские войска под командованием туркестанского генерал-губернатора подошли к Коканду. Понимая всю безысходность своего положения, хан Насреддин выехал навстречу с прошением о сдаче. 23 сентября генерал Кауфман и хан Насреддин подписали мирный договор.

Правитель Маргелана Мурад-Бек, также решил сдаться, прислав покаянное письмо. Абдуррахман Автобачи потеряв практически всех союзников бежал. В погоню за ним бросился отряд Скобелева. Пройдя за 10 часов 72 километра Скобелев, у селения Минг-Тюбе разгромил арьергард войска Абдуррахмана. 10 сентября русские войска вошли в Ош, встреченные горожанами, уставшими от смуты, как освободители.

Потеряв почти всех своих сторонников Автобачи, тем не менее, не признал заключенный ханом договор, не смирился и словно загнанный зверь, стал метаться между Андижаном и Узгеном. Наконец, собрав из своих сторонников 70-тысячное войско он отступил к Андижану, где провозгласил имя нового хана. Им стал киргиз Пулат-бек.

Кауфман, поручив Скобелеву заняться рекогносцировкой укреплений Андижана, командование штурмом возложил на генерала В. Н. Троцкого. Однако Троцкий, прекрасно зная о невероятном мужестве Михаила Дмитриевича и его популярности в войсках, приказал ему возглавить русскую колонну. По всему городу мятежники устроили завалы и баррикады, русский отряд обстреливали из-за каждого угла, и все же Скобелев пробился к центру Андижана. Однако встретив там ожесточённое сопротивление отступил. Поняв, что Абдуррахман делает ставку на изматывающие уличные бои, Троцкий, дабы избежать потерь среди штурмующих, приказал поджечь город.

Тем временем в Коканде вновь началась смута. Подстрекаемые лазутчиками Абдуррахмана жители, восстали против нового хана и напали на дворец. Насреддин, как и его отец, бежал под защиту русских.

Война разгорелась с новой силой. Мятежники захватили Наманган и русский гарнизон, укрывшись в цитадели, трое суток с трудом сдерживал штурмующих. Скобелев, узнав о начавшемся восстании, поспешил к Намангану и принудил противника к сдаче.

Назрела острая необходимость кардинально решать проблему с Кокандом, и туркестанский генерал-губернатор 5 декабря 1875 г. направляет военному министру Милютину «Записку о средствах и действиях против Коканда в 1876 г.» в которой писал:

«Торговый и промышленный Коканд, прочие большие кокандские центра, да и вообще все ханство, более всех других соседних русскому Туркестану, среднеазиатских владений, имеет много общих интересов и непосредственную экономическую связь с Ташкентом и с прочими частями Туркестанского края. Настоящее ненормальное, хаотическое состояние в Кокандском ханстве, несомненно, отражается на всем экономическом быте и строе русского Туркестана.

Помимо этого условия, продление в ближайшем нашем соседстве, подобной анархии и беспорядка, каковые ныне господствуют в Кокандском ханстве, нетерпимо в смысле политическом.

Непрекращение с нашей стороны такого состояния в Кокандском ханстве, подрывая наш престиж в Средней Азии, дискредитирует веру всего здешнего населения в нашу силу.

Я высказываю поэтому мое твердое убеждение в необходимости действовать скоро и решительно. Способ действия заключается в занятии предстоящею раннею весной 1876 года всего Кокандского ханства…».

В январе 1876 года Кауфман, прибыв в Петербург, добивается у императора Александра II решения о полной ликвидации Кокандского ханства и присоединения его земель к Российской империи. Тут же в Ташкент была отправлена телеграмма с приказом Скобелеву немедленно начать подготовку к походу на Коканд. Такую же телеграмму получил и генерал Г. А. Колпаковский. Первым успел Скобелев. Штурма не случилось, столица Кокандского ханства сдалась без боя. Абдуррахман Автобачи был схвачен и выслан в Россию. А Пулат-бек, прославившийся жестокими расправами с русскими пленными был казнён на маргеланской площади.

Кокандское ханство перестало существовать. Его территория была включена в состав Туркестанского генерал-губернаторства в качестве Ферганской области. Военным губернатором края стал М. Д. Скобелев.

Но волнения на этом не закончились. На горных окраинах, граничащих с Кашгаром и Каратегином восстали воинственные кочевые племена кара-киргизов, к которым присоединилась часть сартов и кипчаков. Во главе мятежников стояла женщина, — «Алайская царица», Курманжан-датка. Эта удивительная женщина имела колоссальный авторитет среди алайских киргизов. Номинально подданная кокандского хана, она, тем не менее, вела самостоятельную политику. Когда кокандский хан Худояр попытался обложить алайцев налогами, правительница не только воспротивилась этому, но и, опираясь на собственное 10-тысячное войско, сумела заставить Худояра отказаться от этого, признать ее в качестве правителя Алая и присвоить ей почетный титул «датка», то есть правитель.

Во время восстания против Худояр-хана, Курманжан выступила на стороне мятежников, а её старший сын Абдулла-бек стал ближайшим сподвижником Пулат-бека. После подавления мятежа и ликвидации Кокандского ханства перед Курманжан встал вопрос об отношении к новым русским властям. В её окружении не было единой позиции по этому вопросу. Племянник Мирза-Паяз предлагал заключить мирное соглашение с Кауфманом, ее сын Абдуллабек, напротив, выступал за продолжение борьбы с «кяфирами». Его поддержали многие беженцы из Ферганы. Сама Курманжан думала о переселении к границе с Кашгаром, подальше от российских военных сил.

В апреле 1876 года Абдуллабек собрав полуторатысячное войско засел в местечке Янги-Арык, в высоких горах. 25 апреля он совершил вылазку против солдат Скобелева, но был разбит и бежал в Афганистан.

Когда известие о поражении и бегстве сына дошло до царицы Алая, она со всем своим имуществом попыталась уйти во владения Якуб-бека. Попытка не удалась. На границе ее ограбили кашгарцы и Курманжан вместе с сыном Камчибеком и племянником Мирза-Паясом была вынуждена вернуться назад. В конце июля 1876 года она была захвачена джигитами Шабдан-батыра, служившего в российских войсках.

Скобелев встретил алайскую правительницу со всеми полагающимися ей почестями. Угостив, по восточному обычаю сладостями, надел на неё парчовый халат. Отметив ее огромное влияние на киргизов Алая, попросил ее убедить их склониться на требования России. Её сыновьям он обещал полную безопасность, если они вернутся в Алай к мирной деятельности. Курманжан, поняв бесполезность дальнейшего кровопролития, согласилась на все предложения Скобелева. По всему Алаю разослала она приказ, чтобы «храбрые батыри, взявшиеся за оружие, совершенно спокойно возвращались в свои аулы». Три сына, Махмуд, Хасан и Батыр послушались своей матери и вернулись на родину, Абдуллабек же не захотел подчиниться неверным. Из Памира он пробрался в Афганистан, оттуда ушёл паломником в Мекку, но по дороге заболел и умер. На территории Алая были образованы три волости: Гульчинская, Ак-Буринская и Ноокатская, которые вошли в состав Ошского уезда. Управляли ими сыновья Курманжан.

Алайская царица была верна своему слову и до конца жизни проводила пророссийскую политику, а во время памирских походов русской армии снабжала провиантом отряд полковника М. Е. Ионова, с которым находилась в дружеских отношениях. В одном из писем к нему она писала: «Когда Ферганское мусульманское государство не признавало еще Россию, я воевала и спорила с Вами… В это мирное время я заявляю: весь мой народ, я сама и мои родные никогда не выступим против Вас. От нас никакой неприятности не будет. Если мой народ сделает плохо и станет изменником, тогда накажу виновного самой тяжкой мерой, буду вечно мучиться до конца дней своих».

В 1881 году, по ходатайству Кауфмана, Курманжан-датке была назначена пенсия в размере 300 рублей в год. А в 1902 году в селение Мады, где она проживала, прибыл Ошский уездный начальник, полковник В. Н. Зайцев и вручил ей личный подарок императора Николая II — золотые дамские часы с изображением государственного герба империи, украшенные бриллиантами и розами, с цепочкой и брошью.

Умерла Алайская царица в 1907 году в возрасте 96 лет.

Глава девятая

Как уже отмечалось, Кауфман придавал огромное значение изучению вверенного ему края. С этой целью им было организован целый ряд научных экспедиций. Такие исследователи как

Н. А Северцов, В. Ф. Ошанин, А. П. Федченко. И. В. Мушкетов, А. Н. Куропаткин, Ю. А. Сосновский, внесли огромный вклад в изучение Средней Азии и Восточного Туркестана. Неизменно, во все военные отряды, отправляющиеся в походы, включались учёные: топографы, астрономы, зоологи, ботаники. Нередко и военные занимались научной деятельностью.

В 1875 г. Константин Петрович снаряжает так называемую Гиссарскую экспедицию, в состав которой вошли статистик, географ и этнограф, редактор газеты «Туркестанские ведомости» Н. А. Маев, астроном Шварц и подпоручик Вишневский. Экспедиция имела целью познакомиться с характером местности, лежащей между Гиссарским хребтом и Амударьей. В 1870—1880-е годы по Центральной Азии совершил ряд поездок уездный врач в Кульдже А. Регель. Основной его целью был сбор ботанических коллекций.

В 1879 г. Великий Князь Николай Константинович, капитан Генерального штаба и флигель-адъютант, во главе многочисленной экспедиции совершил большое путешествие по Туркестану. Главной её целью, помимо изучения бассейна Амударьи, было исследование возможной трассы будущей железной дороги. В то время Николай Константинович уже был изгнан из семьи, и занимался научно-исследовательской работой, связанной с Русским географическим обществом. Два сезона, в 1877 и 1878 годах, экспедиция князя изучала возможность соединить удобным путем Туркестан и Россию, дойдя в Каракумах до станции Каратугай на Сырдарье. В 1878 году в Оренбурге Николай Константинович издал брошюру «О выборе кратчайшего направления Среднеазиатской железной дороги». Через три года Великий князь переедет в Ташкент, где проживёт до конца жизни.

Великий Князь Николай Константинович и его брошюра с дарственной надписью.

Дипломатические посольства, отправляющиеся в сопредельные страны, также получали задания собирать географические, экономические и политические сведения.

С присоединением территории Кокандского ханства к России, Туркестанский край стал непосредственно граничить с государством Якуб-бека. Для решения вопроса пограничного размежевания, Кауфман отправляет в Кашгар посольство во главе с капитаном А. Н. Куропаткиным. Совершенно понятно, что Куропаткину было дано задание и разведывательного характера.

К этому времени Цинский Китай огнём и мечом подавил длившееся пять лет восстание в Джунгарии и вышел на подступы к Восточному Туркестану. Оставалось покончить с последним очагом антиманьчжурского сопротивления — основанным Якуб-беком государством Йеттишар (Семиградье).

К весне 1876 года «имперский комиссар» Цзо Цзунтан — генерал-губернатор провинций Шаньси и Ганьсу — приступил к решению этой задачи. Китайское войско, сосредоточенное на границе с Синьцзяном, насчитывало до 50 тысяч человек.

Примерно в эти же дни, а точнее 19 марта 1876 года, в здании Главного штаба в Санкт-Петербурге проходило совещание высших чинов Российской империи. В повестке дня: «Сохранение в Кашгаре господства нынешнего владетеля или, напротив, ниспровержение его и восстановление власти китайского правительства».

О том, какое значение придавалось событиям в Восточном Туркестане говорил состав совещания: военный министр Д. А. Милютин, товарищ (заместитель) министра иностранных дел Н. К. Гирс, туркестанский генерал-губернатор К. П. фон Кауфман, генерал-губернатор Западной Сибири Н. Г. Казнаков, начальник Главного штаба генерал-адъютант Ф. Л. Гейден, вице-директор Азиатского департамента МИД А. А. Мельников, заведующий Азиатскими делами Главного штаба полковник А. П. Проценко и чиновник по дипломатической части при Туркестанском генерал-губернаторе статский советник А. А. Вейнберг. В качестве эксперта по Китаю к работе совещания привлекли полковника М. И. Венюкова, бывавшего в Китае с разведывательной целью, и сыгравшего немалую роль в присоединении к России бывших владений империи Цин на Амуре и в Приморье.

Якуб-бек к тому времени официально считался вассалом Османского султана, признав того халифом и получив из Стамбула титул эмира. Антирусские взгляды владыки Йеттишара, равно как и его планы в отношении мусульман Центральной Азии, секретом не были. Это означало, что в случае войны с Турцией Россия получит на своих среднеазиатских границах враждебное и агрессивное государство.

На совещании эту ситуацию прекрасно обрисовал М. И. Венюков:

«Только Россия является препоной честолюбивому эмиру в его стремлении основать большое мусульманское государство в Средней Азии… С нашей стороны, конечно, нет никакого резона содействовать осуществлению его планов и, напротив, должно желать, чтобы усилению Йеттишара был положен, наконец, предел. Всего бы лучше, по-видимому, было содействовать китайцам в нанесении ему хорошего удара с востока, для чего достаточно упрочить их положение в Чжунгарии и Хами и снабдить их оружием и другим военными запасами. Китайцы — соседи испытанного миролюбия и притом имеют одинаковый с нами интерес в Средней Азии: сдерживать волнения номадов (кочевников, прим. В.Ф.), столь вредных для их оседлых соседей. Их соседство в Кашгаре было бы выгодно для нас уже потому, что заслонило бы нас от британской Северной Индии, откуда идут не только неприязненные нам внушения Якуб-беку, но и оружие, далеко превосходящее луки со стрелами и фитильные ружья среднеазиатцев…»

В этом же духе выступили и другие участники совещания. В результате, в итоговом протоколе было отмечено, что господство Цинской империи в Восточном Туркестане «не столь опасно для наших Среднеазиатских владений, как власть Якуб-бека, стремящегося создать подле нашей границы сильное независимое мусульманское государство, могущее всегда поддерживать брожение в подвластном нам мусульманском населении».

Накануне решающих событий в Синьцзяне, весьма эффективно поработала российская разведка, представив ценный материал, как с одной, так и с другой, противоборствующих сторон.

Экспедиция путешественника и полковника Генштаба Н. М. Пржевальского пересекла эту территорию с северо-запада на юго-восток. «По всему видно было, — писал Николай Михайлович, — что наше путешествие не по нутру Якуб-беку, но ссориться с русскими для него теперь было нерасчётливо ввиду войны с китайцами». После приёма Пржевальского властителем Кашгара, в Петербург ушло донесение с чётким прогнозом: государство Якуб-бека обречено, оно развалится от первого же удара китайцев.

По другую сторону фронта другой русский полковник, Ю. А. Сосновский, нанёс визит в ставку «императорского комиссара» Цзо Цзунтана.

Результатом этой встречи стала договорённость о поставках российского продовольствия вошедшим в Синьцзян китайским войскам.

Договор о поставках вместе с авансом был отправлен в г. Верный, под охраной китайских кавалеристов и казаков из конвоя Сосновского, и немедленно переправлен в Ташкент, генерал- губернатору.

Такова была военно-политическая обстановка в Восточном Туркестане накануне отправки туда А. Н. Куропаткина. Следует отметить, что это была не первая миссия, отправленная Кауфманом в Кашгар. В 1868 туда был послан полковник П. Я. Рейнталь, чтобы решить вопрос с задержанными Якуб-беком русскими торговыми караванами. Как пишет М. К. Басханов: «Рейнталю удалось собрать ценные сведения о военно-политической ситуации в Восточном Туркестане, об административном устройстве, экономике и армии владения Якуб-бека».

.

А

Выдающиеся путешественники, исследователи, разведчики, работающие под эгидой Императорского Русского Географического Общества. Верхний ряд: Н. А Северцов, В. Ф. Ошанин, А. П. Федченко, Н. И. Гродеков. Нижний ряд: И. В. Мушкетов, А. Н. Куропаткин, Ю. А. Сосновский, Н. М. Пржевальский.

В 1872 году в Кашгар, через Семиречье отправилось посольство, которое возглавил капитан А. В. Каульбарс. Посланник Кауфмана, должен был убедить властителя Йеттишара подписать торговый договор с Россией. Негласным заданием стал сбор политических и военно-географических сведений о Кашгарии, составление карты и оценка боевого потенциала кашгарской армии. Миссия была успешной. Хотя, подписанный договор, впоследствии не выполнялся, научные результаты были превосходны. За ценные военные, политические и географические сведения, привезённые из экспедиции, А. В. Каульбарс был награждён орденом Св. Анны 2-й степени. О неудачной миссии Вейнберга и Скобелева в 1875 году, мы уже рассказывали.

Главная задача, стоящая перед миссией Куропаткина — убедить Якуб-бека, что Россия по-прежнему стремится поддерживать с ним дружеские отношения, чтобы не спровоцировать его на враждебные действия, поскольку Якуб-беку стало уже известно о начавшихся поставках российского продовольствия для китайской армии. Кроме того, в задачу экспедиции входил сбор сведений для последующего военно-географического описания Кашгариии составление карты этого региона.

Выбор К. П. Кауфманом А. Н. Куропаткина в качестве главы посольства был не случаен.

К тому времени это был не только опытный военный, принимавший участие в боевых действиях французских войск в Сахаре, во время своей военно-научной командировке от Генерального штаба, но и пытливый учёный. Константин Петрович наблюдал за Куропаткиным со дня начала его службы в Туркестане — с 1875 года. Вот как, в письме к Кауфману, характеризует Скобелев своего боевого товарища: «Начальник штаба у меня Куропаткин. Ваше высокопревосходительство уже давно оценили по достоинству этого героя-солдата и прекрасного, полного благородства человека. С ним мне жить легко, несмотря на рычание толпы завистников, больше прежнего на меня злящихся».

Именно этому блестящему офицеру, отличавшемуся кроме всего прочего, «поразительным спокойствием и выдержкой, вместе с изысканной воспитанностью», было поручено возглавить миссию в Йеттишар.

Куропаткин неплохо разбирался в сложившейся ситуации и хорошо представлял себе задачи, стоящие перед миссией. К тому же у него имелся достаточный дипломатический опыт, накопленный за период службы в Туркестане. Знание географических условий, обычаев и традиций населения этого региона, видимо, также сыграло свою роль при его назначении. Готовясь к трудной и опасной экспедиции, А. Н. Куропаткин изучил весь имеющийся о Йеттишаре материал и пришел к выводу, что «Наши сведения, имевшиеся в то время, были не только неполны, но в значительной степени преувеличивали действительную силу правителя Кашгарии Якуб-бека и значение основанного им государства. В Кашгарии видели сильное мусульманское государство, к которому как к центру, могли примкнуть симпатии мусульманского населения не только слабых мусульманских государств, еще сохранивших независимость, но и населения завоеванных нами областей. Значение Кашгарии в наших глазах увеличивалось вследствие попыток англичан привлечь эту страну на свою сторону и требовалось проверить на месте, насколько действительные средства и силы Якуб-бека могли быть нам опасны».

В мае 1876 г. русское посольство, в состав которого были включены брат А. Н. Куропаткина, артиллерийский капитан Н. Н. Куропаткин, штабс-капитаны Н. Старцев и А. Сунаргулов, врач Эрден и натуралист Вилькинс, выступило из Ташкента. Благополучно проследовав Ходжент, Коканд, Маргелан, по дороге к Гульче, миссия была атакована шайкой разбойников. В результате стычки Куропаткин был ранен и вернулся для лечения в Ош. Пришлось отложить посольство до осени.

25 октября 1876 г. миссия прибыла в Кашгар. Якуб-бек находился в это время в г. Курля, по этой причине русскому посольству предписывалось оставаться на месте и ожидать указаний. Однако, угроза Куропаткина вернуться без всяких переговоров оказала воздействие, и русскому посольству было разрешено двигаться дальше. Якуб-бек принял Куропаткина 11 января 1877 года.

В начале весны того же года, успешно выполнив все задачи, посольство, вместе с посланником Якуб-бека, вернулось в Ташкент.

Собранный уникальный географический, исторический, этнографический и военный материал по Восточному Туркестану, Куропаткин обобщил в работе «Кашгария».

Тем временем наступление Цинских войск продолжалось. Армия Якуб-бека, охваченная дезертирством, терпела одно поражение за другим.

А вскоре произошло событие, поставившее жирный крест на существовании Йеттишара.

Вот как об этом пишет А. Н. Куропаткин.

«6-го мая 1877-го года, в 5 часов пополудни, Бадаулет (Счастливец, так называли Якуб-бека, прим. В.Ф.) был сильно раздражён своим мирзою (секретарём) Хамалом, которого за неточное исполнение каких-то поручений он бил прикладом до смерти. Убив Хамала, Якуб-бек набросился и начал бить своего казначея Сабир-ахуна. В это время с ним сделался удар, лишивший его памяти и языка. Оставаясь в этом положении, Бадаулет 17-го мая в 2 часа утра скончался. Слухи об отравлении Якуб-бека сыном его Хак-Кули-беком и о том, что он сам, в виду неудач против китайцев принял яд, не имеют основания…»

Цинские войска вошли в Кашгарию и Ташкенту теперь нужно было решать пограничные вопросы уже с Китаем. Но об этом мы расскажем ниже.

Таким образом, договор заключённый Куропаткиным потерял своё значение. Сын Якуб-бека, Кули-бек бежал и нашёл убежище в Пскенте, где ему была назначена пенсия от русского правительства.

Бек Кули-бек с сыновьями. Селение Пскент, Ташкентский уезд, 1901 г. Российский государственный архив кинофотодокументов (РГАКФД)

Кауфман держал его поблизости, в качестве прорусского кандидата на Кашгарский трон. Этого, впрочем, не случилось.

Весной 1877 года Россия вступила в очередную, одиннадцатую, войну с Османской империей. А. Н. Куропаткин, М. Д. Скобелев и целый ряд других сподвижников Константина Петровича покинули Туркестан и поспешили на Балканский театр военных действий. Но они вскоре вернутся.

Глава деcятая

Чем закончилась одиннадцатая русско-турецкая война общеизвестно. Весной 1878 года отряды Скобелева заняли крепость Адрианополь, и вышли к Константинополю. Султан Абдул-Хамид запросил мирные переговоры.

Занятие русскими столицы Турции было абсолютно неприемлемо для Англии. Для противодействия этому эскадра британского флота под командованием адмирала Джеффри Горнби получила приказ войти в Мраморное море, продемонстрировав тем самым свою решимость противостоять намерениям России утвердиться на Босфоре.

Александр II не решился на жёсткий отпор и русские войска в Константинополь не вошли. 19 февраля в Сан-Стефано был подписан мирный договор между Османской империей и Россией по которому северная часть Болгарии получала независимость, подтверждалась самостоятельность Сербии, Черногории, Румынии. Россия получала Южную часть Бессарабии с крепостями Ардаган, Карс и Батум. Также Турция обязывалась выплатить Российской Империи контрибуцию в размере 1,410 млрд. рублей.

Результаты этого соглашения совершенно не устраивали западные страны, и в июне 1878 года был созван Берлинский конгресс, на котором условия договора были пересмотрены. Македонская республика и восточная область Румынии возвращались Турции; Англия, не принимавшая участие в войне, получала Кипр; Германии досталась часть земель Черногории.

Пока шли переговоры в Сан-Стефано, пока готовился конгресс в Берлине, туркестанский генерал-губернатор готовился к нанесению удара по британским владениям в Азии.

Ещё за год до начала военных действий на Балканах Кауфман убеждал Милютина и канцлера Горчакова, что для благополучного исхода грядущей войны необходимо нанести удар по главной сокровищнице Британии — Индии. Именно там, по мнению Константина Петровича, была ахиллесова пята «Владычицы морей». Основная военная сила Англии, её военно-морской флот был бы бессилен в этом случае.

И в то время, когда эскадра Горнби в Безикской бухте демонстрировала решимость Британии не допустить русских к черноморским проливам, в Петербурге собралось Особое совещание, где обсуждался вопрос военных действий на среднеазиатских границах. После долгого обсуждения было решено, «что предпринимать большое военное движение к стороне Индии с целью решительно поколебать английское владычество в этой стране в настоящее время было бы неудобно и нежелательно, с одной стороны, потому что большинство военных сил империи необходимо иметь в готовности для других, еще более настоятельных потребностей, обусловленных настоящим политическим положением дел в Европе, а с другой — потому что оно повело бы к такому напряжению военных и финансовых средств государства, которое после принесенных громадных жертв только что оконченной победоносной войны было бы крайне тяжело для народа».

Правда, совсем от плана потрепать «британского льва» за загривок не отказались. Было решено предпринять «некоторые военные меры, служащие как для военного обеспечения спокойствия в наших среднеазиатских областях и предохранения их от внешнего покушения, так и для того, чтобы военными приготовлениями нашими и высылкой отрядов к известным пунктам сделать такое впечатление на Англию, чтобы она могла опасаться за спокойствие своих владений в Индии и тем парализовать военные силы ее в этой стране». Иными словами, предполагалось не воевать, а создать видимость угрозы нападения.

8 апреля 1878 года, военный министр представил Александру II «Доклад по Главному штабу о мерах, принимаемых на среднеазиатских границах на случай разрыва с Англией». Через два дня решение было принято, и подготовка к военной демонстрации началась.

За основу Константин Петрович взял план Скобелева, который тот обрисовал в письме к туркестанскому генерал-губернатору, отправляясь на Балканы. Этот план предусматривал высадку на юго-восточном берегу Каспия 30-ти тысячного десанта, затем, совместно с 20-титысячным туркестанским войском, нанесение удара по Индии. За полтора месяца до заключения Сан-Стефанского мира Скобелев вновь предлагает осуществить военный поход на Индию, детализировав свой старый план.

Для удара по «британской жемчужине» Кауфманом были сформированы три отряда. В Самарканде войска возглавил генерал В. Н. Троцкий, в Маргелане генерал А. К. Абрамов и в Петро-Александровске на Амударье генерал А. А. Гротенгельм. Самаркандский отряд был расквартирован в селении Джам и поэтому получил название Джамский.

Могла ли эта операция, в случае её действительного осуществления быть успешной? По мнению известного историка М. К. Басханова, план Скобелева представлял собой чистую авантюру. Во-первых, 50-тысячной армии для завоевания Британской Индии было явно недостаточно. Этот небольшой контингент растаял бы еще на пути к границе Британской Индии: в стычках с местными племенами, в суровом климате и от болезней. Кроме того, на тот момент в распоряжении русских войск не имелось даже сколько-нибудь точных карт Афганистана, то есть войска входили бы туда «вслепую».

19 июля по Высочайшему повелению военная демонстрация была прекращена.

Но если Каспийский и Джамский отряды, как пишет А. Е. Снесарев, «почти застыли в своих исходных районах», то «отряд Абрамова […] прошел сравнительно далеко в незнакомый до того момента Памир и, хотя не оказал какого-либо политического влияния на Индию, но, имея в своем составе крупные научные силы, вроде Северцова, сыграл для науки большую роль». Результаты Фергано-Памирской экспедиции произвели подлинный переворот в существовавших представлениях о Памире. Ранее его считали прямым продолжением Тянь-Шаня. Северцов впервые доказал, что это независимая, самостоятельная горная система.

Одновременно с подготовкой к военной демонстрации, в Кабул отправляется военная делегация во главе с недавно вернувшимся с войны Н. Г. Столетовым. Николая Григорьевича в Афганистан направил лично Александр II. Евгений Константинович Андреевский, боевой товарищ Столетова по турецкой войне, а позже флигель-адъютант Его Величества, в своей книге воспоминаний очень подробно описал рассказ Столетова о встрече с императором.

«Явившись в назначенный час, я был вновь представлен государю, — рассказывал Н. Г. Столетов. — Его величество поручил мне передать Шир Али-хану, что ему будет дана полная поддержка, и что ему следует держать себя относительно англичан так же, как держал себя его гордый отец Дост-Мохамед; «Скажи ему, — продолжал государь, — что я вполне уверен в нем и в его умении, а потому, в свою очередь, жду от него лишь той корректности, которая даст Кауфману полное спокойствие относительно нашей границы… Все начертанное и условленное нами раньше в прежних наших переговорах ему надлежит твердо соблюдать; я его поддержу нравственно и материально… Кланяйся же Кауфману и ему в точности повтори все мною тебе сказанное. Поезжай с Богом; пиши часто и подробно Дмитрию Алексеевичу (Милютину, прим. В.Ф.).

«После того государь меня трижды перекрестил, поцеловал и отпустил», — нередко вспоминал впоследствии Н. Г. Столетов».

В Ташкенте от Константина Петровича Столетов получил более подробную инструкцию. В «Предписании №4407» указывалось: «Вы отправляетесь в столицу Афганистана — в г. Кабул к эмиру Шер Али-хану, дабы скрепить с ним наши дружественные отношения, выяснить ему происходящие от того для него выгоды и, по возможности, заключить с ним союз на случай вооруженного столкновения нашего с Англией. […] Вам предстоит, главным образом, постараться укрепить в эмире это его недоверие к действиям англичан и поощрить его к оказанию им дальнейшего сопротивления… Сосредоточение наших войск на Амударье не должно смущать эмира; это дружественная ему сила, которая во всякое время может ему помочь положить предел всяким вмешательствам англичан в его внутренние дела».

Туркестанский генерал-губернатор прекрасно осознавал роль Афганистана в противостоянии двух империй. Страна, разделявшая владения России и Британии в Азии, могла стать либо плацдармом для вторжения в Индию, либо буфером, защищающим от него. Поэтому посланцу Кауфмана «было поручено поставить категорически вопрос кабульскому эмиру о том, какие ему удобно будет установить отношения к нам, и выставить все выгоды доброй дружбы к нам и союза».

В конце мая 1878 г. миссия выехала из Ташкента и 18 июня прибыла в Кабул. Русское посольство встретили гостеприимно и разместили в небольшом дворце эмира. К вечеру того же дня генерал Столетов был торжественно принят Шер Али-ханом.

Из воспоминаний Н. Г. Столетова: «Пробыл я собственно в Кабуле пять недель и все время — гостем эмира, который показал массу радушия, гостеприимства, а под конец даже и дружбы. Почти каждый день я бывал у него; официальные разговоры велись через присяжных переводчиков, но наши простые беседы, ставшие впоследствии дружескими, происходили на тюркском наречии, а то и просто на турецком языке. Мы беседовали обо всем; эмир оказался очень сведущим в самых разнообразных вопросах религии, философии; много он говорил о христианстве, ясно различал другие христианские религии от православной; много беседовал об Иисусе Христе, сопоставлял его и разных пророков с Магометом и Абубекром. Касаясь вопросов политики, он всегда с большой симпатией и с глубоким уважением упоминал имя государя Александра Николаевича; относительно себя выразил сожаление о том, что после кончины отца своего очень скоро поддался влиянию, советам и воздействию англичан, которые его пленили главным образом тем, что выказывали на каждом шагу и при каждом удобном случае полнейшее и как будто самое искреннее уважение именно к его отцу, Досту-Мохамеду; он каялся, что был оплетен и что лишь через много лет понял, в какую ловушку они его захватили в своем стремлении извлекать выгоды для себя, а тем самым поставили его во враждебное положение и к другим народам Средней Азии и к Белому царю; последнее составляет безгрешнейшее горе всего его царствования и всей его жизни».

Результатом переговоров стал проект русско-афганского договора (конвенции) из 11 пунктов. В этом документе Афганистан признавался независимым государством. Шер Али-хан получал гарантии невмешательства во внутренние дела его страны и помощи «в случае возникновения каких-либо осложнений между Афганистаном и другим иностранным государством, если на то поступит его просьба».

Эмир мог посылать в Россию молодых афганцев «для изучения различных специальностей, в том числе и военных». Стороны договорились также о взаимных торговых связях.

После завершения переговоров Н. Г. Столетов вместе с доктором И. Л. Яворским и посланцами эмира выехал в Ташкент. Остальная часть русской миссии осталась в Кабуле.

Однако, к тому моменту, когда проект русско-афганского договора был доставлен Столетовым в Ташкент, уже состоялся Берлинский конгресс. Российский император не решился на войну с Англией. Тем не менее К. П. фон Кауфман был убеждён, что столкновение с Британией неизбежно. Осенью 1878 г. по направлению к индийским границам отправляются ещё две научно-разведывательные экспедиции — полковников П. П. Матвеева и Н. И. Гродекова.

Целью экспедиции Матвеева, куда входили: астроном Шварц, зоолог Русов, прапорщик Троцкий, два студента, два переводчика, два джигита и семь казаков, было определение кратчайшего пути от границ России до Индии. Путешествие заняло почти три месяца. За это время была проделана большая исследовательская работа. Пройдено около полутора тысяч верст, произведена маршрутная съемка всего пройденного пути, собран богатый этнографический материал.

В свою очередь, полковник Н. И. Гродеков в конце сентября 1878 г. предпринял дерзкий пробег верхом, в сопровождении всего двух джигитов, через Северный Афганистан и Северо-восточную Персию, проехав около 2 тысяч вёрст.

В ходе этой поездки Гродеков собрал ценнейший материал о политической обстановке в Афганистане, а также сведения разного характера о городах, которые он посетил: Герате, Маймане, Мазари-Шарифе и других. За эту поездку отважный разведчик был награждён орденом св. Владимира 3-й степени. Книга «Через Афганистан» написанная Гродековым по результатам этого путешествия, выдержала 2 издания и была переведена на английский, французский и немецкий языки.

Н. Г. Столетов, гравюра И. Матюшина с рис. П. Ф. Бореля,1877г, «Иллюстрированная хроника

войны». Приложение к журналу «Всемирные иллюстрации» и Эмир Афганистана Шер Али-хан.

Фотография Джона Берка, 1869 г.

Посольство Столетова в Кабул, вызвало резкое недовольство Британии, поскольку Шер Али-хан неоднократно до этого отказывался принимать английскую миссию. Обеспокоенный этим событием вице-король Индии лорд Литтон 17 августа 1878 г. отправляет в Кабул посольство во главе с хорошим знакомым эмира, генералом Невиллом Чемберленом.

Сопровождаемый старшим политическим советником майором Луи Каваньяри, конвоем из 250 солдат и огромной свитой генерал должен был убедить эмира отказаться от всяких сношений с Россией, добиться высылки русской миссии из Кабула и допустить английских агентов во все крупные города Афганистана с правом их свободного передвижения по стране. Однако миссия была остановлена у входа в Хайберское ущелье афганскими пограничниками. Под угрозой открытия огня, Чемберлену было запрещено двигаться дальше. В ответ на это Лондон предъявляет эмиру ультиматум, на который ответа не последовало и 21 ноября 1878 г. три колонны британских войск двинулись на Кабул — вторая англо-афганская война началась.

Глава одиннадцатая

В бессильной ярости наблюдал Консантин Петрович за событиями, происходящими в Афганистане.

В декабре1878 года отряд генерала Дональда Стюарта занял Кандагар, генерал Фредерик Робертс овладел Пейвар-Котальским и Шутугарданским перевалами, а Самуэль Браун — Джелалабадом. Шер Али-хан обратился к Кауфману, прося обещанной военной помощи. Он не мог знать, что туркестанский генерал-губернатор тотчас после возвращения Столетова отправил того в Петербург, вместе с посланием и проектом договора. В письме к военному министру Кауфман просил: «передвинуть в округ не менее двух пехотных дивизий и четыре казачьих полка, начать передвижение нынешней же зимой». Далее Константин Петрович писал, что «уклониться от этого проекта — значит отдать Афганистан не только английскому влиянию, но, может быть, и полному подчинению… Все это покажет Афганистану и Индии английскую силу и могущество, и наше сравнительное бессилие. Мы сами себе закроем в этом случае среднеазиатский театр действий при разрыве с Англией, а этот театр действий, по моему убеждению, для нанесения решительного удара Англии возможен только при условии союза с Афганистаном. Едва ли мы можем быть опасны для Англии, иначе как при условии мирного пути от реки Амударьи до границ Индии. При этом условии среднеазиатский театр действий приобретает важность первостепенную. Обеспечить себе возможность действовать на этом театре нам необходимо ввиду будущего окончательного решения восточного вопроса».

Петербург Кауфману отказал. В своём ответе Милютин писал: «Совещание пришло к заключению, что нам никак не следует прямо идти на войну с Англией из-за настоящего столкновения ее с Афганистаном… На основании всего вышеизложенного государем императором благоугодно было повелеть дать туркестанскому генерал-губернатору приказание, чтобы он посоветовал эмиру во избежание несвоевременной войны идти на примирение».

Таким образом, миссия Н. Г. Столетова из дипломатической победы России превратилась в её поражение. Более того, стала причиной второй англо-афганской войны. Петербург предал своего афганского союзника и это предательство, по выражению А. А. Семёнова, стало причиной «безвозвратного» падения русского престижа в Афганистане, где потом о русских «не могли слышать без ненависти».

Шер-Али осознав, что помощи от России не будет, тем не менее, решил сражаться на подступах к столице. Однако глава русской миссии генерал Разгонов убедил эмира не рисковать, а покинуть Кабул и на севере страны собирать силы для отпора агрессии.

1 декабря назначив своего сына Якуб-хана главнокомандующим афганской армии, эмир выехал из Кабула в Мазари-Шариф. Вслед за ним выехало в Ташкент и русское посольство.

Тем временем, наступление британцев застопорилось. Афганцы перед лицом общей угрозы создали «союз афганских племен», во главе которого встали авторитетный 90-летний мулла Мушки Алим и афганский генерал Мухаммед Джан-хан. Против оккупантов было собрано 25-тысячное ополчение, отчаянно сражавшееся с оккупантами. Фактически в результате зимней кампании англичане смогли завладеть лишь узкой полосой местности по которой пролегала дорога, связывающая Пешавар с Кабулом. Но и этот успех был достигнут дорогой ценой. Как писал о начальном периоде этой войны А. Е. Снесарев: «Она ясно обнаружила органические недостатки британской военной системы: слабую подготовку оперативных планов, неумение обеспечивать свои сообщения, обременение отрядов массой нестроевых и полное подчинение военных операций политическим соображениям».

И неизвестно, чем обернулась бы для британской армии летняя кампания, но тут судьба преподнесла им подарок. В феврале 1879 года умирает от гангрены Шер Али-хан, и эмиром провозглашается его сын Якуб.

Перед новым правителем встал выбор: либо продолжить сопротивление, либо пойти на мирное соглашение. После недолгих колебаний он выбрал последнее. Вступив в переписку с английским агентом Каваньяри, молодой эмир в начале мая отправляется в селение Гандамак под Джелалабадом на встречу с англичанами. Интересно, что одежда, в которой Якуб-хан прибыл на переговоры, удивительно напоминала русский генеральский мундир.

26 мая между Якуб-ханом и представителем Британии Луи Каваньяри был подписан мирный договор, превращающий Афганистан в английского вассала. В соответствии с ним эмир отказывался от собственной внешней политики — только с разрешения Британии Афганистан мог вступать в переговоры с другими странами. В Кабуле размещалось английское посольство, английские офицеры имели право посещать любой пункт афганской границы, в любое время. Рынки Афганистана открывались для английской торговли. Ряд территорий, включая Хайберский проход переходил под контроль Англии. Всем, кто сотрудничал с британцами во время войны должна была быть объявлена амнистия. Самому эмиру назначалась от британских властей ежегодная субсидия в 600 тысяч рупий.

Гандамак, май 1879. Слева направо: британский офицер Дженкинс, Луи Каваньяри, Якуб-хан,

афганский главнокомандующий Дауд-шах, афганский премьер-министр Хабибулла-хан. Фото Джона

Бёрка

Договор с британцами был воспринят афганским народом как предательство. Эмиру на улицах открыто кричали, что он продал Афганистан «за одну арабскую лошадь». Духовенство стало призывать народ к «газавату» — священной войне. Родной брат эмира, правитель Герата Аюб-хан, написал резкое письмо, в котором упрекал того за то, что тот вместо продолжения борьбы с англичанами отдал страну в руки врага.

В сентябре в Кабуле вспыхнуло восстание. Вооружённая толпа с криками «Смерть англичанам и эмиру» бросилась к зданию британского посольства. В течение нескольких часов англичане отражали атаки мятежников, но силы были неравны. Афганцы ворвались внутрь, и Каваньяри, повторив судьбу Александра Бернса, пал под ударами восставших. Якуб-хан, опасаясь за свою жизнь, бежал под защиту английских штыков.

Через месяц англичане вернули контроль над Кабулом. Но на остальной территории Афганистана полыхала партизанская война. Якуб-хан отрёкся от престола и был отправлен в Калькутту.

И в это время Константин Петрович достаёт козырь, который он давно приберегал для такого случая.

Уже 10 лет в Самарканде проживал племянник эмира ШерАли-хана, Абдуррахман-хан.

После смерти своего деда, Дост Мухамеда, Абуррахман участвовал в междоусобной борьбе за афганский трон. Потерпев поражение от Шер Али-хана, бежал сначала в Индию, а затем через Хиву приехал в Самарканд и явившись к генералу Абрамову, попросил политического убежища. Позднее в своей 2-х томной «Автобиографии», изданной в Лондоне в Лондоне в 1900 г., Абдуррахман очень тепло вспоминает о годах, проведённых у русских, особо выделяя встреченную им сердечность со стороны русских властей.

Едва туркестанский генерал-губернатор получил информацию об отречении Якуб-хана, он тут же приказал вызвать Абдуррахман-хана в свою ташкентскую резиденцию, и во время беседы напомнил тому о его правах на афганский трон. Тот не дал себя долго уговаривать, и тут же попросил денег, оружие и русских офицеров. Однако Кауфман должен был строжайше скрывать свою поддержку новому претенденту на афганский престол. Русские не должны были появиться в Афганистане ни под каким видом. Поэтому Абдуррахману передали только 25 винтовок Бердана и около 40 тысяч рублей золотом. Затем ему позволили «бежать» из Самарканда, и в январе 1880 г. Абдуррахман-хан с 250 джигитами переправился через реку Пяндж в афганский Туркестан.

Встретив там восторженный приём населения, внук Дост Мухаммада отправляет послание своему тестю, бадахшанскому правителю Шо-заде Хасану. В нём говоррилось «По воле Аллаха нам суждено вновь увидеть священные земли нашего государства. Мы намерены полностью восстановить свои наследственные права в Афганистане. Надеемся, что мудрый владетель Бадахшана — да продлятся дни его! — окажет в этом содействие всеми имеющимися в его распоряжении средствами».

И весть была услышана. К новому вождю стали стекаться северные племена и довольно быстро, к середине марта 1880 г., он полностью подчинил афганский Туркестан своей власти. Афганистан признал нового лидера и сопротивление оккупантам усилилось. К этому времени блестяще начатый английский военный поход так и не достиг поставленных целей, ежедневно поглощая огромные средства и жизни британских солдат. В Лондоне, и Калькутте всё больше зрело понимание, что войну нужно заканчивать как можно скорее. В Калькутте и Лондоне решили сделать ставку на нового харизматического лидера.

Расчёт оказался верным. Несмотря на то, что Абдуррахман был «русским проектом», он не занимал пророссийскую позицию. Впрочем, проанглийскую тоже. Позиция его, если можно так сказать, была проафганской.

18 мая в городе Ханабад начались долгие и трудные переговоры между представителем Абдуррахман-хана и англичанами. Но война продолжалась. Чтобы вынудить англичан на уступки Абдуррахман двинулся на Кабул с двухтысячным отрядом и двенадцатью орудиями. На его сторону перешел мулла Мушки Алим, а также союз афганских племен, выставивший в окрестностях Газни двадцатитысячное ополчение. Властитель Герата, сын Шер Али-хана, Аюб-хан, также предъявил права на афганский трон и двинулся с войском на Кандагар. Англичанам ничего не оставалось делать, как согласиться на условия Абдуррахман-хана. И, как пишет Л. Н. Соболев: «Англичане поступили весьма разумно, что уступили Абдуррахману. Этим они достигли мирной развязки в среднем Афганистане…»

22 июля в Кабуле был собран Дурбар (народное собрание), где народу объявили, что королева Виктория признаёт Абдуррахман-хана эмиром Афганистана. Договорённость была достигнута. Английские войска покидали Афганистан, а новый эмир обязался не поддерживать никаких отношений с любой иностранной державой, кроме Британии, та в свою очередь обязывалась не вмешиваться в дела Кабула. Однако в большей части Афганистана продолжалась смута. Новый эмир управлял лишь окрестностями Кабула и частью северных районов.

Другой претендент на престол Мухаммед Аюб Хан у маленького селения Майванд, нанёс жесточайшее поражение английской армии под управлением Дж. Барроуза. Об этой битве до сих пор поют песни в афганских селениях, а почитатели Шерлока Холмса наверняка помнят, что своё ранение доктор Ватсон получил именно в битве при Майванде.

Однако, перебросив в Кандагар значительные силы британцы вынудили Аюб-хана бежать. На афганском троне окончательно воцарился Абдуррахман-хан, правда в вассальной зависимости от Британии.

Следует отметить, что Абдуррахман-хан оказался наиболее талантливым из всех бывших правителей. Обладая огромной энергией и недюжинным умом, он многое сделал для своей страны как её устроитель и военачальник. Объединив и замирив Афганистан, он создал жёсткое административное устройство. Улучшил финансовое положение страны. Сформировал регулярные войска и наладил производство оружия и боеприпасов. Провёл стратегические дороги. Проявил он себя и как тонкий политик, — балансируя между Россией и Британией, добился сравнительно независимого положения для страны. Скончался Абдуррахман-хан в 1901 году.

Мечта Кауфмана посадить на афганский престол пророссийского правителя, таким образом, не осуществилась. Однако, следует сказать, что после этой войны Лондон, уничтожив российское влияние в Кабуле, решительно отказался от «наступательной политики» в этом регионе. А вот Петербург от этого отказаться не смог. И одним из самых активных проводников такой политики являлся Константин Петрович фон Кауфман.

Глава двенадцатая

Как мы помним, китайские войска разбив Якуб-бека в начале 1878 года, вышли к русским пределам. На отвоёванных землях началась жесточайшая расправа над мусульманским населением. Через три недели после занятия Кашгара китайцы полностью вырезали скрывавшихся в окрестностях урумчийских дунган. Земли и имущество восставших отбиралось в казну. Свыше четырех тысяч жителей, спасаясь от истребления, в жестокие январские морозы бежали через горные перевалы на русскую территорию. Жестокость цинских войск вызвала резкий протест туркестанского генерал-губернатора, однако, несмотря ни на что, своё обещание вернуть Кульджу китайцам нужно было выполнять.

После бегства мусульманского населения из Синьцзяна цинский военачальник Лю Цзинь Тан потребовал от России выдачи беглецов, — прежде всего лидеров ополчения, — и немедленного возвращения всей территории Кульджи занятой Россией в 1871 году. Письма губернатору Семиреченской области Г.А Колпаковскому, а затем и туркестанскому генерал-губернатору были написаны угрожающе высокомерным, ультимативным тоном. Сообщая Кауфману о своих победах, Лю Цзинь Тан подчеркивал: «Мы заняли несколько сотен больших и малых городов и предали смерти более 100 000 разбойников, некоторые из них бежали в пределы Российской империи, в случае их невыдачи российскими пограничными властями, я, Джунтанг, по повелению великого хана, буду преследовать Баянахуна (лидер дунганских повстанцев, В.Ф.) и в тех местах, куда он ушел…, не судите меня, когда я прибуду в ваши пределы».

В ответ на столь вызывающее письмо цинского генерала Кауфман писал, что узнав о занятии цинскими войсками Кашгара «ждал Вашего извещения об этом событии, ожидая мирных и дружественных сношений, как подобает добрым соседям. Однако был немало удивлен тоном и выражением сообщения». На намерение цинского военачальника вступить со своими войсками в пределы России, последовал недвусмысленный ответ: «Такое нарушение границ повело бы Вас в столкновение с нашими военными силами; едва ли великий Богдохан одобрит действия, которые нарушают двухсотлетнюю дружбу между двумя великими империями».

Напряжение нарастало, и, чтобы каким-то образом развязать этот узел, в Петербург прибывает один из высших китайских бонз, родственник императрицы Цы Си, Чун Хоу.

Петербург был готов вернуть Китаю Илийский край, правда не весь. Несколько районов и перевалов, удобных с чисто военной точки зрения, должны были остаться у России. Этого требовал Кауфман, настаивая на том, что эти районы жизненно необходимы для обеспечения безопасности среднеазиатских владений Российской империи.

Кроме того, Константин Петрович предлагал получить с Пекина компенсацию за понесённые расходы в ходе многолетнего пребывания в Кульдже русского гарнизона. Сумму компенсации генерал-губернатор определил в гигантскую сумму 120 млн рублей серебром. На эти деньги генерал-губернатор предполагал построить железную дорогу из России в Среднюю Азию. На самом деле, все расходы, понесённые русскими властями в Илийском крае, не превышали 300 000 рублей и были давно компенсированы за счёт местных ресурсов. Петербург справедливо урезал требования генерала Кауфмана до 4 миллионов.

Переговоры с китайским представителем оказались долгими и тяжёлыми.

Кроме возврата территорий, Чун Хоу требовал выдачи бежавших в Россию уйгурских и дунганских повстанцев. На что управляющий Азиатским департаментом Российского МИДа Николай Гирс отвечал, что «решительно осуждает инсургентов», но «политических преступников «мы не выдаем и отступить от такого правила не находим возможным». В конце концов после долгих согласований Пекин согласился убрать это требование из текста договора.

20 сентября 1879 года в Ливадийском дворце, в Крыму, был подписан договор о фактическом разделе долины реки Или — треть ее отходила России, две трети возвращались Китаю. Помимо денежной компенсации русским судам предоставлялось право свободного плавания по реке Сунгари вглубь Маньчжурии. В городах Западного Китая и в Монголии учреждалось семь новых русских консульств.

Казалось бы, согласие достигнуто. Но неожиданно в феврале 1880 года в Петербург приходит неприятное известие — посол Чун Хоу по возвращению в Пекин был арестован и приговорён к смертной казни, а подписанный им договор не ратифицирован китайским императором.

Недовольство китайского правительства было вызвано уступкой России, издавна считавшегося важным Музартского перевала через Тянь-Шань (наиболее удобного прохода из Илийского края в Восточный Туркестан), и долины реки Текес для поселения в ней «жителей Илийского края, которые пожелают принять российское подданство».

Так начался русско-китайский политический кризис, получивший название «Илийского» и Петербургу впервые пришлось задуматься о вероятной войне с Китаем. И хотя сомнений в превосходстве русской армии не возникало, была одна проблема — огромная протяженность сухопутной границы с Поднебесной (около семи тысячи вёрст). В этом случае логистика любых военных операций была чрезвычайно сложной. Ещё в 1878 году Кауфман писал в Петербург, что война с Китаем станет «самой неприятной, самой неблагодарной, дорогой, бесплодной, которой по упрямству китайцев, всем известному, нельзя предвидеть конца…»

Тем не менее, весной 1880 года, в Главном штабе Русской императорской армии приступили к разработке планов вероятной войны. Для этого были привлечены крупнейшие русские военные специалисты по Китаю: Н. М. Пржевальский, Ю. А. Сосновский, А. П. Проценко и др. Свои заключения представили в Главный штаб командующие азиатских военных округов, в зону ответственности которых входила граница с Китаем. Предполагалось, что китайцы начнут боевые действия к концу текущего года одновременно на двух направлениях — в Маньчжурии и в Восточном Туркестане.

Для боевых действий в Синьцзяне Кауфман рассчитывал получить из центральной России не менее одной пехотной дивизии и два кавалерийских полка — эти силы он считал достаточными. Дожидаясь подкрепления, генерал-губернатор подготовил к возможным боевым действиям — 7500 пехоты, около 3500 кавалерии, 46 орудий, 8 ракетных станков и 3 мортиры. Во главе этих сил был поставлен генерал Колпаковский. План, разработанный Туркестанским главнокомандующим, предполагал решительное наступление с двух направлений, из Кульджи и с южных границ Семипалатинской области к «стратегическому оазису» Хами, чтобы отрезать Синьцзян от собственно Китая. При этом предполагалось использовать бежавших в русские владения участников недавнего антикитайского восстания. Кауфман планировал создать в Восточном Туркестане два «буферных» государства: одно дунганское с центром в Урумчи, второе — для уйгуров и узбеков в Кашгарии.

В письме министру Милютину от 26 июля 1880 года Кауфман даже назвал правителей этих «государств»: лидера дунганского восстания Мухаммеда Биянху и Бек-Кули-бека, сына покойного Бадаулета Якуб-бека. Константин Петрович знал их лично, первый понравился ему «своей сдержанностью и разумным отношением к настоящему политическому положению», второй характеризовался «как законный преемник Якуб-бека, имеющий шансы и преданный нашим интересам».

Военный министр соглашается с Куфманом и в декабре 1880 года отправляет тому шифровку, в которой излагает общий план начального этапа большой войны с Китаем: «Первое — со стороны Туркестанского и Западно-Сибирского военных округов держаться активно-оборонительной цели, защищать Кульджу, стараться нанести военное поражение китайцам где-либо поблизости границ, отнюдь не предпринимая далёких и продолжительных экспедиций и употреблять все усилия к созданию в Западном Китае Дунганского и Кашгарского мусульманских государств; второе — со стороны Восточной Сибири держаться активной обороны, стараясь нанести китайцам по возможности чувствительный удар занятием Гирина или другого какого-либо значительного города;

Третье — со стороны моря блокировать китайские берега, бомбардировать города, нанося возможно больший вред приморским городам».

Император план утвердил, однако рекомендовал Кауфману до разъяснения всех обстоятельств повременить с формированием новых воинских частей и ни в коем случае не переходить с войсками границу, «пока сами китайцы не подадут повода», кроме того высказал пожелание внимательнее отслеживать ситуацию в Афганистане. Одновременно по распоряжению правительства на Дальний Восток была отправлена эскадра Балтийского флота под командованием адмирала С. С. Лесовского.

Планируется дерзкая операция — переброска к Тихому океану 25-тысячной группировки, которая, высадившись на берегах Жёлтого моря, атакует Пекин с востока. Для сбора информации в Урумчи, Аксу, Шихо и другие места посылаются агенты.

В Семиречье Колпаковский выдвинул свои войска на передовые позиции, а Туркестанская армия, дислоцированная в трех пунктах — Ташкенте, Самарканде и Или, в любой момент была готова двинуться в Синьцзян. В случае начала военных действий Кауфман предполагал вооружить русское население Семиречья, сформировать из каракиргизов сотню милиции под началом уже известного нам Шабдан-батыра, а для наблюдения за проходами Алатаускаго хребта привлечь местных джигитов.

По распоряжению Кауфмана, в Кульдже были заготовлены продовольствие и фураж на 6 месяцев для экспедиционного русского отряда. К маю было закончено формирование семиреченских казачьих полков и скорострельной батареи в Верном. В Ташкенте сформированы две ракетные батареи и одна горная полубатарея. Частично были призваны нижние чины запаса, из которых сформированы 2 роты в Верном и 5 рот в Ташкенте. Подлежащие увольнению нижние чины и оренбургские, уральские и сибирские казаки задержаны в пределах Туркестанского военного округа. Меры эти получили Высочайшее одобрение, но вместе с тем Кауфману было указано повременить с развертыванием новых частей, вызывающих большие расходы, и соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не вызвать враждебных действий со стороны китайцев.

С целью усиления войск Туркестанского военного округа, нацеленных для действий против Китая, Кауфман предлагал переподчинить ему в оперативное управление силы Западно-Сибирского военного округа. Военное министерство вполне разделяло взгляд Кауфмана на эту централизацию и сочувственно отнеслось к идее строительства железной дороги до Сырдарьи. Так, в период острого политического кризиса с Китаем, впервые был поднят вопрос о строительстве железной дороги из Оренбурга в Ташкент. К этой идее вновь вернулись с окончанием русско-японской войны. На расходы по содержанию группировки войск, развернутой для войны с Китаем, Туркестанский военный округ в конце августа 1880 года получил огромную, по тем временам сумму — свыше 4 млн. руб.

Активно готовился к войне и Китай. В дневнике Милютина появляется тревожная запись: «Отовсюду получаются сведения об обширных приготовлениях Китая к войне, агенты его деятельно отправляют из Европы и Америки массу хорошего оружия, пороха, пушек, торпед и прочего. Возникает мнение, что наши приготовления слишком незначительны сравнительно с китайскими».

Две империи, как два разогнавшихся экспресса, неумолимо двигались к столкновению, и казалось, уже ничто не может их остановить.

Однако, Петербург войны явно не хочет. В дневнике Милютина в записи от 12 декабря 1880 года, читаем: «Вчера присутствовал в совещании по китайским делам; оно происходило в Министерстве иностранных дел, с участием нового министра финансов Абазы. Общее настроение клонилось к уступчивости, для избежания во что бы ни стало войны с Китаем…»

Но и Пекин, несмотря на усиленную подготовку к войне и угар патриотизма, военного столкновения с могучим соседом явно опасался. В конце концов разум возоблодал, горячие головы остыли и вновь начались мирные переговоры. Чтобы продемонстрировать России готовность к компромиссам, бывший посланник Чун Хоу, приговоренный к смертной казни, был помилован, а в Петербург императрица Цы Си отправила Цзэн Цзицзэ — старшего сына Цзэн Гофаня, весьма почитаемого основателя всех китайских «генеральских кланов».

В Петербурге известие об отправке мирной миссию «маркиза Цзэна» встретили с огромным облегчением. Компромисс был достигнут и в феврале 1881 года новый русско-китайский договор был подписан. В его преамбуле говорилось: «желая, для скрепления дружественных между ними отношений, разрешить некоторые пограничные и торговые вопросы, касающиеся пользы обеих империй».

В итоге России досталось чуть менее трети территории «Илийского края». Китай заплатил России не 5, а 9 млн рублей серебром. Некоторый бонус получила и Британия, поскольку сумма компенсации была выплачена через лондонский Barings Bank и равнялась «девяти миллионам металлических рублей» или одному миллиону четыреста тридцать одной тысячи шестьсот шестьдесят четырём фунтам стерлингов и двум шиллингам.

Комиссаром по передаче Илийского края Китаю был назначен генерал-майор А. Я. Фриде, которому Колпаковский, исполнявший в связи с болезнью Кауфмана обязанности туркестанского генерал-губернатора, вручил военную и гражданскую власть в Илийском крае, снабдив его обстоятельной инструкцией.

Главная задача, которая стояла перед туркестанской администрацией заключалась в том, чтобы «сдать Кульджу китайцам без переворота и без пролития крови и остановить население от эмиграции в наши пределы». В середине июня 1881 г. Фриде объехал все поселения Илийского края, убеждая жителей не бояться прихода китайцев и оставаться на своих местах. Однако все его уговоры были напрасны. Везде он получил «самые твердые заявления о желании поголовно переселиться в русские пределы», «ни страх разорения и бедствий при переселении, ни любовь к родине и уважение к могилам предков, остававшихся на китайской территории, ни предупреждение их об отказе в какой-либо денежной помощи при переселении и о недостатках воды и земли в русских пределах, предположенные семиреченскою администрацией под переселенцев, ничего не останавливало таранчей и дунган в их стремлении перейти в русские пределы: мужчины, женщины, выставляя своих детей, с воплями обнимая ноги комиссара, просили не оставлять их китайцам, обещая своими трудами, поведением, жизнию, если она понадобится, отблагодарить великого белого царя за милостивое разрешение переселиться к нам».

Вот как писал об этом журнал «Всемирная иллюстрация» в 1882 году: «Как скоро договор о передаче Кульджи китайцам был ратифицирован, так предписано было главному начальнику Семиреченской области объявить о содержании его местным жителям, и спросить, кто из них желает переселиться в Россию и, кто — остаться под китайским подданством. С этою целью, 16-го июля прошлого года, были собраны в главную кульджинскую мечеть муллы, бии, казии и другие представители дунганского и таранчинского населения, и генерал-майор Фриде, главный комиссар по передаче, объявил им, что Кульджа вскоре отойдет к китайцам, но что для тех жителей, которые захотят остаться под властью России, будут отведены земли, которые отчасти уже осмотрены и найдены удобными для поселения. Кроме того, он обещал нуждающимся выдать пособие. Речь эта глубоко тронула присутствующих, и один из таранчинских старшин в коротких, но прочувствованных словах высказал благодарность от имени населения: „Нам ничего не надо, — сказал он, — от Белого Царя; пусть Он даст нам хоть маленький клочок земли — мы и за то будем Ему весьма благодарны“. То же подтвердили и другие представители дунган и таранчей, присовокупив, что почти никто из этих племен не желает остаться под властью Китая».

10 марта 1882 года между комиссаром Фриде и амбанем Шентаем был подписан протокол о передаче края цинским властям.

В пределы России начался массовый исход мусульманского населения Илийского края. Общее количество переселившихся и принявших российское подданство уйгур, казахов и дунган, составило приблизительно 70 тыс. человек.

13 августа из Кульджи на Родину стали возвращаться российские войска. «Илийский кризис» был мирно разрешён.

Но к этому времени первого генерал-губернатора Туркестанского края, Константина Петровича фон Кауфмана уже не было на свете.

Глава тринадцатая

1 марта 1881 года император Александр II по своему обыкновению возвращался с развода войск в Михайловском манеже. Навестив по дороге свою двоюродную сестру, великую княгиню Екатерину Михайловну, он, продолжая путь, выехал на набережную Екатерининского канала. Здесь царскую карету поджидали двое членов террористической организации «Народная Воля» Игнатий Гриневицкий и Николай Рысаков. Едва кортеж императора поравнялся с Рысаковым, как тот бросил под колёса завёрнутую в платок бомбу. Однако карета была бронированной, и государь не пострадал. Самого террориста отбросило взрывной волной, и он тотчас был схвачен охраной. Рядом, истекая кровью, бился в агонии случайно проходивший мимо мальчик. Кучер пытался увезти Александра II с места покушения, но император, дав приказ остановиться, пошатываясь вышел из кареты. Полицмейстер стал уговаривать его как можно скорее возвращаться во дворец, но государь захотел подойти к умирающему.

В это время второй террорист, Игнатий Гриневицкий, подойдя совсем близко бросил бомбу под ноги царю. Раздался взрыв. «Среди снега, мусора и крови виднелись остатки изорванной одежды, эполет, сабель и кровавые куски мяса», — записал позже народоволец Морозов. Через несколько часов Александр II скончался. Вот что записал в этот день в свой дневник военный министр Д. А. Милютин: «Беру перо под тяжёлым впечатлением постигшего Россию сегодня утром великого несчастья — страшной, мученической кончины нашего царя — освободителя. Картина, которую представлял кабинет императора Александра II в последние минуты его жизни, оставит навсегда потрясающее воспоминание. Я был в числе свидетелей агонии его: он лежал с раздробленными ногами на походной кровати в бессознательном состоянии, окружённый врачами и многочисленным семейством. Он едва дышал. […] Несмотря на все усилия продлить его жизнь, дыхание совсем прекратилось в 3ч. 35 мин.».

Российские газеты 2 марта 1881 года вышли под одинаковыми заголовками.

Известие о гибели императора, доставленное в Ташкент телеграфом, расстроило Кауфмана до такой степени, что 26 марта 1881 года у него случился апоплексический удар (инсульт). Для Константина Петровича Александр II был не просто императором и Верховным главнокомандующим, а ещё и другом, которого он искренно любил и глубоко уважал. Всегда, во всех своих начинаниях по устройству вверенного ему края Кауфман неизменно получал поддержку своего царственного друга.

Пролежав парализованным и онемевшим почти целый год, первый генерал-губернатор Туркестанского края тихо скончался весной 1882 года.

Так окончился земной путь Константина Петровича фон Кауфмана. Многое из задуманного им не было доведено до конца. Железные дороги, связывающие Среднюю Азию и Россию, о которых он мечтал, были построены уже после его смерти. Грандиозный проект по орошению Голодной степи, не был закончен, хотя работы были начаты ещё при Кауфмане: восстановлен арык общей длиной 20 км от старого Мирза-Рабата вдоль караванной дороги идущей от Джизака на Чиназ, отрыты и восстановлены колодцы. Начались изыскательские работы и было поручено отделу земельных улучшений составить проект для орошения больших площадей с расчетом оживления пустыни и её заселения. Константин Петрович не закончил этот грандиозный труд, работу продолжил его боевой товарищ по Хивинскому походу Великий Князь Николай Константинович.

Многого не успел Константин Петрович, но и того, что сделано им в Туркестанском крае с лихвой хватило бы не на одну жизнь.

Согласно его желанию, Кауфман был похоронен в центральном сквере Ташкента. Через семь лет прах покойного был перенесён в собор, строительство которого было начато ещё при жизни первого туркестанского генерал-губернатора.

Старинная открытка «Могила К. П. фон Кауфмана в Сквере»

В книге И. Добросмыслова «Ташкент в прошлом и настоящем» читаем: «Первая могила К.П. фон — Кауфмана была между четырех крестообразно расположенных карагачей (вязов) и кустов роз и жасмина. В 1889 году по окончании постройки военного собора, 4 мая останки Константина Петровича были торжественно перенесены в собор, а на месте временной могилы предложено было поставить ему памятник в виде его бюста, но это предложение не приведено в исполнение. […] В правом приделе южной стены находится могила первого Туркестанского Генерал-губернатора генерал-адъютанта Константина Петровича фон Кауфмана 1- го. Над могилой устроена железная решётка, внутри которой две мраморных плиты: одна на могиле с надписью рельефными буквами — «Константин Петрович фон-Кауфман, родился 19-го февраля 1818 г., скончался 3-го мая 1882 г. Мир праху твоему, славный деятель»; другая на стене с надписью — «Генерал-адъютант, инженер-генерал Константин Петрович фон-Кауфман 1-й, кавалер Св. Георгия 2 ст., Св. Владимира 1-й ст., Св. Александра Невского, Белого Орла, Св. Анны 1-й ст., Св. Станислава 1-й ст. и друг. Российских и иностранных орденов; первый Туркестанский генерал-губернатор и Командующий войсками Туркестанского военного округа 1867—1882; покоритель Самарканда 1868 г., Хивинского ханства 1873 г. и Кокандского ханства 1875 г. Устроитель Туркестанского края».

Храм простоял до 30-х годов прошлого века. По решению советских властей он был взорван. Осуществилось ли при этом перезахоронение останков неизвестно. Скорей всего нет. На месте собора был установлен памятник Ленину, который простоял до 1992 года, когда был демонтирован.

Во времена Советского Союза имя Константина Петровича фон Кауфмана либо замалчивалось, либо преподносилось в отрицательном аспекте, как колонизатора и проводника губительной, для народов Средней Азии, царской политики. Единственное исключение — трилогия Анны Алматинской «Гнёт», где о Константине Петровиче говорится довольно взвешенно. Впрочем, именно из-за этого книгу долго не выпускали. Она была издана спустя 25 лет после написания, когда атмосфера в СССР несколько потеплела.

Во времена независимости Узбекистана, в соответствии с новой исторической парадигмой, имя Кауфмана упоминалось исключительно с эпитетами «колонизатор», «завоеватель», «угнетатель» и тому подобное. Правда, в середине нулевых, неожиданно, одному из новых отелей было дано имя «Кауфман», с соответственным внутренним интерьером конца XIX века. Но продержалось название недолго, видимо информация дошла до властей предержащих и некоторое время отель простоял безымянный. Ныне он нейтрально называется «Retro Palace Hotel».

Отель “ Кауфман», ноябрь 2009 г. Фото Т. Санаевой

Ныне же, в год 200-летия со дня рождения первого туркестанского генерал-губернатора, можно и должно рассказать о его заслугах в деле обустройства нашего края. Отдать должное этому выдающемуся государственному деятелю, военачальнику, дипломату, учёному.

В заключение хочу привести одно из моих любимых стихотворений Николая Гумилёва, «Туркестанские генералы», написанное более 100 лет назад. Неизменно при его прочтении передо мной встаёт образ Устроителя Туркестана и Первого гражданина Ташкента — Константина Петровича фон Кауфмана.

Под смутный говор, стройный гам,

Сквозь мерное сверканье балов,

Так странно видеть по стенам

Высоких старых генералов.

Приветный голос, ясный взгляд,

Бровей, седеющих изгибы

Нам ничего не говорят

О том, о чем сказать могли бы.

И кажется, что в вихре дней,

Среди сановников и денди,

Они забыли о своей

Благоухающей легенде.

Они забыли дни тоски,

Ночные возгласы: «к оружью»,

Унылые солончаки

И поступь мерную верблюжью;

Поля неведомой земли,

И гибель роты несчастливой,

И Уч-Кудук, и Киндерли,

И русский флаг над белой Хивой.

Забыли? — Нет! Ведь каждый час

Каким-то случаем прилежным

Туманит блеск спокойных глаз,

Напоминает им о прежнем.

«Что с вами?» — «Так, нога болит».

«Подагра?» — «Нет, сквозная рана». —

И сразу сердце защемит

Тоска по солнцу Туркестана.

И мне сказали, что никто

Из этих старых ветеранов,

Средь копий Греза и Ватто,

Средь мягких кресел и диванов,

Не скроет ветхую кровать,

Ему служившую в походах,

Чтоб вечно сердце волновать

Воспоминаньем о невзгодах.

Источники, использованные при написании очерка:

— Покоритель и устроитель Туркестанского края, генерал-адъютант К. П. Фон-Кауфман I-й.

(Материалы для биографического очерка).

— Корсаков А. С. Воспоминания о Карсе. Русский вестник, №8. 1861

— Скальковский К. Е. Наши государственные и общественные деятели. Типография Суворина.

СПб, 1890 г.

— Воспоминания генерал-лейтенанта Колокольцова 1887 года. (О Константине Петровиче

Кауфмане). М. 1887

— «Обращение К. П. фон-Кауфмана к ташкентским сартам». Журнал «Сын Отечества», №80,

1868 г.

— ” Русский Туркестан». Сборник, изданный по поводу Политехнической выставки. Вып.

третий под редакцией В. Н. Троцкого. Спб., 1872.

— Лыко М. Очерк военных действий 1868 года в Зарявшанской долине // Военный сборник.

1871. Т. 79. №5.

— Маев Н. От Ташкента до Катта-Кургана // Русский вестник. 1870. Т. 86. №3.

— Абаза К. Завоевание Туркестана: Рассказы из военной истории, очерки природы, быта и

нравов туземцев в общедоступном изложении. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1902.

— Рассказы очевидцев о завоевании русскими Самарканда и о семидневном сидении //

Исторический вестник. №9, 1904

— Евг. Марков. Россия в Средней Азии. Очерки путешествия по Закавказью, Туркмении,

Бухаре, Самаркандской, Ташкентской и Ферганской областям, Каспийскому морю и Волге. В 2 тт. Том 1, СПб, 1901

— Иванов Д. Л. Из воспоминаний туркестанца. Исторический вестник, No 6. 1896

— Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Зеравшанские горные экспедиции

— Воспоминания В. А. Полторацкого // Исторический вестник, №2. 1895

— Кадников В. С. Из истории Кульджинского вопроса // Исторический вестник. №6, 1911

— Моисеев В. А. К истории занятия Кульджинского края русскими и вопрос о его возвращении

Китаю в 1870—1871 гг. Алтайский Государственный университет. Сб. статей

— Терентьев М. А. История завоевания Средней Азии, Т.2, СПб, 1906

— Джаншиев Г. Граф Д. А. Милютин. // Эпоха великих реформ. СПб., 1907

— М. Лыко. Очерк военных действий 1868 года в Зарявшанской долине. Военный сборник

№№5—8, 1871

— А. И. Макшеев, Исторический обзор Туркестана и наступательного движения в него русских.

С-Петербург Военная типография 1890г.

— Лобысевич Ф. И. Описание Хивинского похода 1873 года. СПб, 1898г.

— Мак-Гахан Я. А. Военные действия на Оксусе и падение Хивы. — М.:, 1875

— А. Семёнов. Покоритель и устроитель Туркестанского края, генерал-адъютант К. П. Фон-

Кауфман I-й. Кауфманский сборник. М. 1910

— Басханов М. К. Русские военные востоковеды до 1917 года: биобиблиографический словарь

М.: «Восточная литература» РАН, 2005

— Куропаткин А. Н. Кашгария. СПб. 1879.

— Военные действия против коканцев в 1875—1876 гг. СПб. 1876

— Абдылдабек К. История Шабдана. Лит. Кыргызстан. — 1993. — №1—2.

— Ювачев И. П. Курбан-Джан-Датха, кара-киргизская царица Алая. Исторический вестник. — №

12, 1907

— Е. Толбухов. Скобелев в Туркестане (1869—1877) // Исторический вестник. №12, 1916

— Яворский И. Л. Русская миссия в Кабуле в 1878—79 году. Русский вестник, №9. 1881

— 5. Гродеков Н. И. Через Афганистан. Путевые заметки. СПб., 1880.

— 6. Большая игра» в Центральной Азии: «Индийский поход» русской армии: сборник архивных

документов / Рос. акад. наук, Ин-т востоковедения РАН, М.: Новый хронограф, 2014

— Л. Н. Соболев. Англо-афганская распря (очерк войны 1879—1880 гг.). С. Пб. 1882г.

— Халфин Н. А. Победные трубы Майванда. Изд. «Наука», М. 1980г.

— Милютин Д. А. Дневники. 1878—1880. Т.3. Отдел рукописей Библиотеки им. Ленина, М. 1950

— Моисеев В. А. Россия и Китай в Центральной Азии. Барнаул, 2003

— Кадников В. С. Из истории Кульджинского вопроса // Исторический вестник. №6, 1911

— Пантусов Н. Н. Записка о переселении кульджинских оседлых мусульман в Семиреченскую

область//Отдел редких книг и рукописей Национальной библиотеки РК им. Аль Фараби.

— А. И. Добросмыслов. Ташкент в прошлом и настоящем. Ташкент — 1912

— «Покорение Голодной степи», изд. «Узбекистан», Ташкент, 1976 г.

Повесть вторая

ИВАНОВ

Туркестанский генерал-губернатор Н. А. Иванов. Фотопортрет

К. Шапиро. Журнал Нива, №8 1901 г.

«Человек самый замечательный после Кауфмана и сыгравший крупную роль в истории Туркестана» — так писал в своих воспоминаниях о Николае Александровиче Иванове правитель канцелярии туркестанского генерал-губернатора Георгий Павлович Фёдоров.

Фёдоров сам более сорока лет прослужил в Туркестанском крае, поэтому его оценка заслуживает полного доверия. Николай Александрович с ранних лет связал свою жизнь с Туркестаном. Участвовал во всех среднеазиатских походах Русской императорской армии, и на протяжении более 40 лет занимал различные военно-административные должности в крае.

Проследим жизненный путь этого незаурядного человека, выдающегося военного и государственного деятеля с самой распространённой русской фамилией — Иванов.

Глава первая

На свет наш герой появился 26 января 1842 года. в семье потомственных дворян Киевской губернии. Окончив Неплюевский кадетский корпус в Оренбурге, поступил в Михайловское артиллерийское училище — весьма престижное учебное заведение, расположенное на Нижегородской улице Санкт-Петербурга. Между прочим, начальником училища во время учёбы там Николая был генерал Крыжановский, с которым Иванов будет вместе участвовать в туркестанских походах. В 1863 году молодой юнкер становится офицером и, с погонами хорунжего на плечах, отправляется служить в конную артиллерию №19 Оренбургского казачьего войска.

В это время Российская империя готовилась к продвижению вглубь Центральной Азии, в связи с чем была образована Сырдарьинская линия, представляющая собой цепь укреплений и крепостей. Командующим линии состоял полковник Верёвкин, и молодой артиллерист назначается его помощником, и сразу же, с корабля на бал, вступает в боевые столкновения с кокандцами, государство которых располагалось в то время на обширной территории современных Узбекистана, Таджикистана, Киргизии, южного Казахстана и даже части Китая.

Весной 1864 года, Николай Иванов оказывается в отряде генерала Черняева, с которым ему предстояло проделать весь боевой путь, закончившийся взятием Ташкента.

А начался он со взятия крепости Аулие-Ата, после чего отряд Черняева, в котором находился и артиллерист Николай Иванов, подошел к Чимкенту. Здесь его встретило 25-тысячное кокандское войско. Отбив нападение русские войска, тем не менее, вынуждены были отступить. Впрочем, отошли и кокандцы. Вскоре к Черняеву подошла подмога — войска, к тому времени уже генерала, Верёвкина, проделавшие путь от Перовска (ныне Кызыл-Орда), и взявшие по дороге город Туркестан. Объединившись, два отряда под командованием Черняева направились к Чимкенту.

М. Г. Черняев. Фотография А. И. Деньера и Н. А. Верёвкин. Рисунок П. Ф. Борель.

Из журнала «Всемирная иллюстрация»

Комендант города мирно сдать город отказался и штурм оказался кровавым и жестоким. Но, как пишет Сярковский: «Черняев своим благородством, деятельностью и заботой о жителях способствовал забвению жестокостей штурма».

Окрылённый успехом, новоиспечённый генерал, с отрядом в 1550 человек, — среди которых находился и наш герой, — при 12 орудиях, двинулся к Ташкенту.

Ташкент был в то время, — впрочем, как и сейчас, — крупнейшим городом Центральной Азии. Здесь проживало около 100 000 человек. Окружённый крепостными стенами, весь в садах и виноградниках он славился своим богатством и процветанием жителей. До 1808 года Ташкент был независимым государством, но затем оказался под властью Коканда.

Издавна между Ташкентом и Россией существовали экономические связи. Богатые торговые семейства города были бы не прочь сменить кокандское правление, с его непомерными налогами и перейти под власть России.

В планы российского командования, однако, на этом этапе взятие Ташкента не входило. Однако, Черняев, руководствуясь девизом «победителей не судят», надеясь на свою военную фортуну и «пятую колонну» в городе, 1 октября подошёл к Ташкенту со стороны Юнусабада и стал лагерем в местности Ак-Курган. Гарнизон крепости, завидев против-ника, занял оборону, а в Коканд был отправлен гонец с сообщением о подходе русского отряда. Немедля, кокандский правитель Султан Сейид-Хан объявил священную войну, «газават», и приказал призвать к оружию всех мужчин от 7 до 70-летнего возраста. Тем временем между ташкентским гарнизоном и отрядом Черняева началась перестрелка. После артиллерийской подготовки две роты полковника Обуха бросились в атаку, но были встречены шквальным огнем защитников гарнизона. Штурм захлебнулся и Черняеву, огнём из всех 12 орудий, пришлось прикрыть отход штурмового отряда. При этом 18 человек погибло, 60 было ранено, двое офицеров смертельно — полковник Обух и подпоручик Рейхард.

После этой неудачи Черняев отступил к урочищу Минг-Урюк и разбил лагерь близ саларского моста на Куйлюкской дороге.

Вскоре стало известно, что к Ташкенту двигаются войска во главе с самим муллой Алимкулом, регентом при малолетнем хане Султан-Сейиде. Не подготовленному к зимней военной кампании отряду Черняеву пришлось вернуться в Чимкент.

Неудача первого похода на Ташкент произвела разное впечатление на жителей города. Если кокандская группировка восприняла неудачу Черняева с нескрываемой радостью, то многие другие восприняли её совершенно по-иному. По свидетельству современника тех событий, летописца Мухаммеда Салиха Кори Ташкенди, после отступления русского военного отряда, около 3000 ташкентцев бежали из города в занятые русскими города — Туркестан, Чимкент, Сайрам и Аулие-Ату.

Кто были эти люди? По свидетельству Мухаммед Салиха, это ташкентцы, «деды и потомки которых никогда не состояли и не состоят на государственной и султанской службе», «любящие имущество — зажиточные купцы, торговцы, лавочники», «люди базара», а также «множество и большинство потомственных ташкентцев, известных людей вилойята — таких, как Садык Магзум ибн Ишан Вали из Кукчи, Магзум Хаким ибн Мулла Атаулла из Шейхантаура и прочие».

25 ноября 1864 года к Ташкенту подошли кокандские войска, где их торжественно встретили городская знать и духовенство и через неделю в городе «услышали барабан, бьющий сбор на газават, — записал Мухаммед Салих. Однако, поход Алимкула к Чимкенту был неудачен. Наступили холода, выпал обильный снег, а поскольку кокандская армия была по преимуществу конной, то кормить лошадей стало нечем. Кроме того, в бою под Иканом, сотня казаков трое суток удерживала 5-тысячную армию Алимкула, и это, очевидно, также повлияло на решение возвратиться назад.

Алимкул прекрасно понимал, что Черняев не оставит попыток овладеть Ташкентом, тем не менее, отдав распоряжение об укреплении крепости, он вместе с войском возвращается в Коканд.

Всю зиму Черняев готовился к весеннему походу. Ему удалось вступить в переговоры с «прорусской партией» ташкентцев, во главе с одним из богатейших жителей города Мухаммедом Саат-баем, много лет торговавшим с Россией. В конце 1864 года из Ташкента в Чимкент бежал ещё один влиятельный ташкентец — видный сановник Абдуррахман-бек, управлявший восточной частью города. Он дал подробную информацию о городских укреплениях.

Третьей влиятельной силой в Ташкенте было мусульманское духовенство, которое стремилось передать Ташкент под власть Бухарского эмира, главе среднеазиатских мусульман. И эмир Бухары, воспользовавшись тем, что кокандский хан воюет с русскими, отправил войска в Ферганскую долину и Ташкент.

25 января 1865 года была создана Туркестанская область, под управлением военного губернатора с особыми полномочиями. Им назначается генерал-майор Черняев, а Николай Иванов становится исполняющим делами старшего адъютанта при военном губернаторе. Черняев сразу решил — никакой «границы» с Кокандом быть не может, потому что кокандцы всё равно будут постоянно её нарушать. Для Михаила Григорьевича всё было предельно ясно — на Ташкент. Однако Петербург не спешил дать разрешение на овладение самым крупным городом Центральной Азии.

В начале 1865 года в Петербург прибыл представитель 50-ти высокопоставленных ташкентских горожан Тюряхан Зейбухaнов. От их имени он обратился с просьбой о принятии города в состав России. Посланец заявил, что горожане устали от беспрерывных войн и непосильных налогов, и не желают находиться ни под властью Коканда, ни под властью Бухары.

В российском Министерстве иностранных дел выслушали это с пониманием и в инструкции от 23 февраля 1865 года были даны следующие указания: «Если бы жители Ташкента, тяготясь беспрерывными беспорядками, господствующими в Кокандском ханстве, вздумали отложиться, то необходимо содействовать этому тайными сношениями с влиятельными ташкентцами и, в случае действительного восстания, облегчить ему успех нанесением быстрого удара враждебному ему кокандскому владетелю. Само собой разумеется, что после подобного удара отряд должен возвратиться на линию, не вдаваясь в дальнейшее участие в этой междоусобной борьбе и не занимая Ташкента».

Князь Горчаков, тогдашний глава российского МИДа, не желая обострять отношения с Британией, был категорически против взятия Ташкента. Иначе думали в российском военном руководстве, мнение которого разделял и Александр II. В своих воспоминаниях военный министр Милютин пишет: «Требуя от местных начальников соблюдения по возможности даваемых им инструкций и указаний, я вместе с тем находил вредным лишать их вовсе собственной инициативы. Бывают случаи, когда начальник должен брать под свою ответственность предприятие, которое в заранее составленной программе не могло быть предусмотрено. Дело в том, конечно, чтобы подобные отступления от программы в частностях не противоречили общей цели и действительно оправдывались необходимостью»

Другими словами, с одной стороны Петербург давал Черняеву строгие инструкции — никакой самодеятельности, а с другой, дав особые полномочия военного губернатора Туркестанской области и командующего 15-тысячной армией, как бы намекал ему — можете действовать по обстоятельствам.

Из Ташкента тем временем поступали сведения, что Мулла Алимкул, вернувшийся в Ташкент готовился к отражению нападения. Кроме того, его шпионы выискивали людей, сочувствующих русским, которых затем казнили, а их дома разрушались. О том, что творилось тогда в Ташкенте, свидетельствует уже упоминаемый нами летописец Мухаммед Селих Кори Ташкенди. Вот, что пишет он о казни человека, заподозренного в «измене»: «Тотчас же связали Ниязу Алибию руки и ноги и расстреляли его из пушки так, что тело кусками упало на землю. Каждую часть тела убитого расстреливали с криками, что он опозорил всю Дешт-и-Кипчак, что он продался русским. Сыновья же Нияза Али-бия, все 11, стояли тут же, и они после этой казни сразу бежали к русским».

Тем временем наступил апрель и, как пишет Мухаммед Салих: «В месяц зульхиджа в 1281 г. х. генерал Ширинов (Черняев) со всем войском явился на городскую базарную площадь Чимкента и через джарчи (глашатая) заявил: «Все, кто имел торговые дела с этими солдатами, татарами, казахами, киргизами и прочими, пусть откликнутся и сейчас пусть сделают по сделкам окончательный расчет, а потом я отправлюсь походом против Ташкента», и как отметил Мухаммед Салих, — «в течение одного дня обе стороны закон-чили свои торговые расчеты друг с другом по справедливости».

Второй поход на Ташкент начался.

Глава вторая

27 апреля 1865 года отряд Черняева, численностью около 2000 человек при 12 орудиях, вышел из Чимкента и через два дня подошел к крепости Ниязбек. Комендант, успевший оповестить Ташкент о подходе русских войск, на предложение сдать крепость без боя отказался. Черняев, осадив крепость, начал артиллерийский обстрел. Через некоторое время к Ниязбеку подошёл кокандский военный отряд, численностью до 3000 человек. Перестроившись, Черняев атаковал противника, разбил и обратил в бегство. Увидев это, комендант крепости не стал испытывать судьбу и открыл ворота. Гарнизон крепости был разоружён и отпущен на волю.

Через два дня русский отряд двинулся дальше и пройдя через селение Дурмень, стал лагерем в низине Шор-тепа, обильно заросшей камышом. Жители, проживающие в этой местности, встретили Черняева весьма благожелательно. Один из них, Мулла Сафар из племени санычклы, даже явился к командующему с предложением стать проводником.

Тем временем, получив сообщение о подходе русских войск, Алимкул немедленно выступил со своей армией из Коканда и 7 мая вступил в Ташкент.

Подпоручик артиллерии Н. А. Иванов. Фотография из «Туркестанского альбома».

Часть историческая. Георгиевские кавалеры и награжденные золотым оружием

за взятие Ташкента 18 июня 1865 г.

Спустя два дня, на рассвете, 7-тысячное кокандское войско выступило из города. Рассчитывая на внезапность, Алимкул двинул свою армию скрытно, предполагая окружить русский лагерь. Однако сил, для полного охвата русских позиций, было недостаточно. Пришлось размещать войска длинной дугой.

«При виде их со стороны русских ударила пушка, и отряд русской пехоты бросился вперед в атаку», — записал Мухаммед Салих. Алимкул приказал открыть огонь и двинуться на противника. Завязался бой. Участник сражения Г. Сярковский вспоминал впоследствии: «По команде: „Восьмая стрелковая рота в ружье!“, мы бросились вперед, добежали до мазара и наткнулись на многочисленных всадников, гарцевавших вокруг нашего лагеря; вдали виднелись густые массы конных ташкентцев, двигавшихся тихо, как будто в обход лагеря». Здесь же Сярковский упоминает и нашего героя: «Cпустя час я увидел, что с занятого нами кургана скачет из отряда, вероятно с приказанием, хорунжий артиллерии Иванов, но за ними погнались наездники, так что он едва ускакал обратно в лагерь, уронив при этом свою фуражку».

Ну что ж, потеря фуражки во время боя не такой уж трагический эпизод. Во-всяком случае куда лучше ранения или плена.

А вот как увидел сражение под Ташкентом, участник тех событий, Мухаммед Салих: «Начался бой. От дыма стало темно. Вскоре бой перешел в рукопашный. Бились винтовками и топорами. Когда дым рассеялся, увидели: некоторые газии пошли по приглашению бога в рай, а многие без приглашения в ад пошли, так как бежали с поля боя. Началась конная атака русских. Тогда часть атакуемых верхом бросилась ко второй центральной батарее. Алимкул же велел Абдулла-беку скакать к первой батарее и сам поскакал за ним. Прискакали, но тут Алимкула ранило пулей в живот. Вызвав сюда все три батареи, Алимкул решил продолжать бой регулярными войсками, а бывших на линии газиев отпустил домой. В наступавших стреляли из всех 36 пушек, очередями по 6 орудий. Алимкул оставался с войском, чтобы его удержать и, стоя в Дурменче, давал команды. Карнай протрубил сигнал общей атаки. Начался повсеместный рукопашный бой. Русские пошли в штыки».

Кокандцы дрогнули и стали отступать. Один из конных отрядов Черняева, бросился за ними и попытался на плечах противника ворваться в Ташкент со стороны Сибзарских ворот. Когда об этом узнали в городе, тотчас же кокандские ополченцы, захватив военное снаряжение, бросились бежать и через реку Чирчик устремились в Коканд. Ташкентцы же в это время никакой поддержки кокандцам не оказали. В большинстве своём они оставались дома. Весть о гибели Алимкула стала причиной упадка духа защитников города и массового дезертирства с поля боя.

В этом бою погибло около 300 кокандских воинов. У Черняева потерь не было.

В ночь на 10 мая командир кокандского гарнизона и с ним 200 человек также покинули город. Ташкент для Коканда был потерян навсегда, но и русским не стал. Черняев не решился на штурм.

В Ташкенте наступило безвластие. Кокандцы ушли, но и Черняев не вошел в город. Разгромив армию Алимкула, русский отряд вновь отошёл к Шор-тепа, и оставался там до 17 мая, не предпринимая никаких решительных действий.

Почему же Черняев медлил и не воспользовался бегством кокандских войск, чтобы попытаться овладеть городом? Сам он позже объяснил это тем, что «не имел указаний из Петербурга», но, думаем, эта причина второстепенна. Скорее всего, он надеялся, что в Ташкенте верх возьмёт «прорусская» партия, ему откроют ворота и таким образом можно будет избежать лишних потерь. Вот, что писал Черняев в рапорте от 11 мая:

«Хотя в этот момент, может быть, и возможно было занятие города, но я не мог рисковать последним своим резервом, и, имея в виду, что, во всяком случае занятие это не могло бы стоить нам дешево, я, окончив преследование, возвратился в лагерь и решил остаться до времени на той же позиции с тем, чтобы вблизи Ташкента наблюдать за событиями в самом городе и, если возможно, воспользоваться первым же случаем его занять».

Ожидания Черняева на бескровное занятие Ташкента не оправдались. В городе победила «пробухарская» партия. Знатью и духовенством был избран новый правитель Ташкента — молодой Султан Сеид и послан гонец к эмиру Бухары с просьбой о покровительстве и защите. Таким образом промедление Черняева привело к тому, что военно-политическая ситуация в регионе резко изменилась.

7 июня вновь была совершена попытка штурма. И вновь она не удалась — не смогли перетащить артиллерию через попавшийся на пути большой овраг.

Черняев прекрасно понимал, время работает не на него, медлить было нельзя, и 14 июня с наступлением ночи штурмовые группы выдвинулись к городским воротам. Колёса орудий были обёрнуты войлоком, с верблюдов были сняты штурмовые лестницы и в половине третьего ночи головной отряд, подкрался к самой стене. Часовой, увидев русских, бежал через проход, замаскированный войлоком под цвет стены. Этим же путём внутрь города проникли и разведчики. Часть солдат овладела воротами, другая забралась на стены. Открыв одни ворота, русские пробились к следующим. После этого основные силы, проникнув через захваченные ворота, двинулись к центру города, по дороге штурмуя баррикады и отбивая атаки стрелков, засевших в зданиях.

К восьми утра была занята главная крепость Ташкента. Но на других участках штурм продолжался. В этих боях отважно сражался и Николай Иванов. Во время уличных боёв он проявил не только «выдающуюся храбрость, но и находчивость». Во главе 50 солдат артиллерийский сотник Иванов был послан Черняевым очистить улицу, ведущую к базару. Но не успел он взять первую баррикаду как попал под огонь ружей и артиллерии — за арыком стояли две пушки. Крикнув «Ура», Иванов повёл своих солдат в штыковую атаку, выбил противника и завладел орудиями. Сам при этом был контужен. За этот подвиг Николай Александрович был награждён орденом Св. Георгия 4-й степени. Как было написано в наградном листе: «В воздаяние за отличие, оказанное при штурме г. Ташкента, 15 Июня 1865 года, где, с 50 нижними чинами, сбил с 2-х баррикад в 10 раз сильнейшего неприятеля и овладел 3 орудиями».

К вечеру уличные бои затихли, но к рассвету возобновились с новой силой. Только к концу дня, 16 июня, сопротивление было окончательно сломлено. Бегство защитников города приняло повальный характер. «Эй, вы, бегущие, остановитесь! Ведь вы снаряд ислама». — читаем мы у Мухамеда Салиха. Утром 17 июня аксакалы и почетные жители города, явившись к генералу Черняеву, вручили ему ключи от 12 городских ворот. Ташкент был покорен.

Потери Черняева составили 25 человек убитыми и 117 ранеными и контужеными. Как знать, возможно, месяц назад, город можно было взять с меньшим кровопролитием. Через несколько дней городские глашатаи прокричали во всех общественных местах текст договора между Ташкентом и Российской империей. Кроме того, копии договора были развешаны во всех 4-х районах города: «По приказу Белого Царя и по приказу его наместника генерала Искандера Черняева, мы при сем сообщаем жителям города Ташкента, что они должны подчиняться согласно повелениям всемогущего бога и исповедовать правоверную религию Мухаммеда, за это на них и на их потомках будет божие благословение; не отступать ни на одну йоту от законов, установленных им.

Пусть все, поскольку они могут, действуют для выгоды и пользы этой страны. Пусть они исполняют повсюду молитвы пять раз в день, не пропуская указанного времени, часа или даже минуты. Пусть муллы постоянно ходят в свои школы и внедряют законы мухамметанской веры. Ни один час не должен проходить для учеников праздно. Пусть дети не пропускают ни одного урока и пусть учителя собирают детей в школу и не дают им про-водить время в безделье и, в случае необходимости, пусть используют крутые меры, даже порку, чтобы заставить их учиться, а если их родители проявят беспечность, пусть их, со-гласно шариата, приведут к раису — главе города или к Кази-Каляну и хорошо накажут.

Пусть жители этой страны займутся своей работой. Пусть люди базара производят свою торговлю, а не проводят время праздно.

Пусть каждый человек займется работой.

Ничего не разрешайте выбрасывать на улицы и содержите их в чистоте.

Мухамметанская религия запрещает вам пить бузу и водку, играть в азартные игры или быть безнравственными, — поэтому остерегайтесь всякого новшества, которое идёт против законов религии».

Н. Н. Каразин. «Взятие Ташкента генералом Черняевым 16 июня 1865 года». Холст, масло;

Артиллерийский музей в СПб.

Кокандское ханство было обессилено и уже не представляло большой опасности. Но появился новый враг, предъявивший права на Ташкент и другие территории ранее принадлежащие кокандцам — бухарский Эмир. И война продолжилась.

Глава третья

В марте 1866 года «Лев Ташкента», Черняев, был отстранён от управления Туркестанской областью и командования войсками и вернулся в Петербург, на его место назначается Главного штаба генерал-майор Д. И. Романовский. Именно под его началом продолжилась боевая деятельность нашего героя: рекогносцировка урочища Мурза-Рабат, сражение при Ирджаре, взятие Ходжента, Ура-Тепе и Джизака — этапы славного пути артиллериста Иванова в войне с бухарцами. За эти бои он был награждён орденами св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом, св. Станислава 2-й степени с мечами и золотой саблей с надписью: «За храбрость». Беззаветная отвага и незаурядный талант командира способствовали быстрой карьере офицера и в августе 1868 года Иванов прикрепляет к плечам капитанские погоны.

А Петербург долго не мог решить, что же ему делать с Ташкентом. Князь Горчаков, возглавлявший министерство иностранных дел, был в ярости и требовал судить Черняева за самоуправство. Однако, император Александр II, напротив, на донесении о взятии Ташкента написал: «Славное дело!» А вскоре в Оренбург пришла телеграмма от военного министра Милютина: «Государь Император, прочитав донесение №2306 о взятии Ташкента, пожаловал генералу Черняеву золотую саблю с бриллиантами, начальникам повелел объявить благоволение, а нижним чинам выдать по два рубля, а не по одному, как сказано в телеграмме №4; о награждении всех отличившихся ожидается представление».

Весьма недовольны были и британцы, что неудивительно: 19 июня английский посол Эндрю Бьюканан, попросил о немедленной аудиенции с российским министром иностранных дел, где потребовал объяснить случившееся. Горчаков поспешил успокоить посла, заявив, что Ташкент не будет включён в состав России. Черняев был, якобы, вынужден овладеть городом, чтобы оградить его от захвата бухарцами и таким образом защитить его независимость. Однако, российский министр иностранных дел либо лукавил, опуская перед англичанами дымовую дипломатическую завесу, либо не был посвящён в дальнейшие планы императора, — через 14 месяцев после завоевания, крупнейший город Средней Азии всё-таки стал частью Российского государства. А ещё через некоторое время, 11 июля 1867 года, специальным царским указом было образовано Туркестанское генерал-губернаторство с центром в Ташкенте и Туркестанский военный округ, в который вошли 12 линейных и один стрелковый батальон.

Первым генерал-губернатором вновь присоединённого края, становится 49-летний генерал-адъютант Константин Петрович фон Кауфман, наделённый самыми широкими полномочиями, с правом вести войны и заключать мирные договоры с соседними странами. И уже под командованием первого туркестанского генерал-губернатора проходит дальнейшая боевая и военно-административная деятельность Иванова.

Он принимает участие в сражениях под Самаркандом, Катта-Курганом и на Зерабулакских высотах. Во время этих походов Николай близко сходится с Александром Константиновичем Абрамовым, и когда после занятия в 1868 году Самарканда Абрамов назначается начальником вновь образованного Зеравшанского округа, то правителем своей канцелярии он, приглашает Н. А. Иванова.

Несмотря на мирное, несколько бюрократическое название должности — правитель канцелярии, — она подразумевала собой и военную составляющую. Так, под началом Абрамова, Иванов участвует в Каршинском походе, когда сын бухарского эмира Абдул-Малик поднял мятеж против своего отца, обвинив того, — за заключённый мир с русскими, — в предательстве, занял Карши и провозгласил себя эмиром.

Справится сам с мятежным сыном правитель Бухары не смог и обратился за помощью к Кауфману, который отправляет в Карши отряд Абрамова. Русские без боя заняли город и передали его обратно эмиру Музаффар-хану.

А. К. Абрамов. Гравюра Ю. Барановского

по рисунку П. Ф. Борель, журнал «Всемирная

иллюстрация», №21, 1879 г.

Весной 1870 года, туркестанский генерал-губернатор распорядился отправить в за-равшанские горные области, где располагались мелкие бекства: Матча, Фальгар, Фан и другие, два отряда: один из Самарканда под начальством генерал-майора Абрамова, — в составе которого находился капитан Иванов, — другой из Ура-Тюбе во главе, с полковником А. Р. Деннетом. Дело в том, что правители этих небольших селений не признавали ни власть Бухары, ни власть Ташкента. 25 апреля отряд Абрамова выступил из Самарканда и, пройдя более 200 километров вверх по Зеравшану, соединился с отрядом Деннета в селении Обурдан. Узнав о приближении русских, матчинский бек бежал. Русский объединённый отряд, двинувшись дальше на север, настиг противника и 9 июля 1870 года разгромил его у северного выхода перевала Янги-Сабах.

Один за другим сдавались и другие владетели этого края. В течение двух месяцев горный зарафшанский район был завоеван, и его свободолюбивые жители отныне стали считаться русскими подданными. В том же 1870 году новые земли были включены в состав Зеравшанского округа под названием «Зерафшанские горные Тюмени».

Надо сказать, что кроме военной цели перед экспедицией ставились и научные задачи. В походе принимали участие выдающиеся исследователи-натуралисты: супруги Алексей и Ольга Федченко, собравшие богатейшие ботаническую и зоологическую коллекции, горный инженер Д. К. Мышенков, ориенталист А. Л. Кун и капитан А. Д. Гребёнкин. Топографические работы были возложены на А. М. Скасси и Н. П. Старцева, нанёсшие на карту все верхнее течение реки Зеравшан и точные контуры двух хребтов, «обнимающих» реку, — Туркестанского и Зеравшанского. Особый отряд (под начальством А. Р. Деннета, с прикомандированным капитаном Соболевым), прошёл вверх по леднику и поднялся на перевал Матч-Ходжент, проведя барометрические и астрономические наблюдения. Были обследованы территории по рекам Ягноб и Фан-Дарья, у озера Искандеркуль, по названию которого вся экспедиция стала называться Искандеркульской.

Именно во время этого похода Иванов осознал важность научных исследований неизведанного тогда ещё края и в дальнейшей своей деятельности уделял этому направлению много своих сил и энергии.