Бесплатный фрагмент - Уникальные женщины мира

К моему читателю…

Книжка, которую держишь в руках, мой друг, не претендует на объёмность и масштабность. Это всего лишь сборник миниатюр об уникальных женщинах 19 века; века, который стал в мировой истории трамплином к взлёту женского интеллекта и прорыва прекрасной половины человечества к общественной и культурной жизни в различных областях…

О женщинах, оставивших яркий и плодотворный след, можно писать бесконечно. Их много, и они все разные… Миру известны имена великих женщин разных эпох:

Сафо — древнегреческая поэтесса, одна из основательниц европейской литературы;

Жанна д. Арк — командующая войсками, героиня Франции;

Екатерина II — великая императрица России;

Айседора Дункан — создательница современного танца;

Мария Склодовская-Кюри — учёная, первая женщина и первый человек дважды удостоенная Нобелевской премии;

Коко Шанель — дива моды и эстетства;

Софья Ковалевская — профессор математики;

Элеонора Рузвельт — первая леди мира;

Голда Меир — премьер-министр Израиля, патриотка страны;

Маргарэт Тетчер — британский премьер-министр, «железная» леди;

Индира Ганди — премьер-министр Индии, вывела страну из полной нищеты и заставила мир считаться с собой;

Анна Ахматова — классик русской поэзии;

Фрида Кало — мексиканская художница, чьи картины — смесь фольклора и бесовского темперамента;

Валентина Терешкова — первая женщина-космонавт;

Майя Плисецкая — легенда балета, мировая суперзвезда;

Опра Уинфри — телеведущая, актриса, филантроп, синоним женского успеха 21 века.

Перечислять можно бесконечно, но я назвала тех, чьи имена у всех на устах. Они занимают в рейтинге известных женщин первую строчку.

Но есть имена, которые не столь известны… По разным причинам. Именно о них мой сборник, своего рода дайджест миниатюр о женщинах 19 века, внёсших немалый вклад в развитие человечества, но незаслуженно забытых. Коротко, но самую суть — кто, где и чем отличился… Десять историй, но таких необходимых для информации и общего развития…
Очень надеюсь, что чтение доставит тебе не только удовольствие, но и пополнит знания о интересных людях.

Имя взаймы

Джеймс Барри

1. София Бишоп в изумлении уставилась на тело, которое ей предстояло обмыть. На своём веку она видела немало удивительного, но такое…

Почтенная женщина, мать девятерых детей, с опытом обращения с покойниками, приглашённая к знаменитому хирургу для подготовки его в последний путь, за весь период своей деликатной деятельности с подобным не встречалась. Ей приходилось видеть этого господина живым, но могла ли она предположить… Да и кому в голову пришло бы…

В недоумении она отошла к окну и, оттянув на себя уголок тяжёлой портьеры, глянула на улицу Лондона; изнывая от июльского солнца 1865 года по ней ползли переполненные омнибусы, и, лихо опережая их, проскакивали юркие кэбы. Внешняя жизнь протекала в привычном ритме, чего нельзя сказать о переживаниях пожилой женщины, лицо которой исказилось, сморщилось и побледнело от внезапного потрясения.

Вернувшись к нарушителю душевного равновесия, она вгляделась в усопшего. Строгие при жизни черты смягчились, приняв умиротворённое выражение. Вдруг померещилось, что усмехаясь, он подморгнул ей левым глазом. Сбрасывая оцепенение и придя в себя, она тряхнула головой, что означало: будь что будет, и принялась за дело. У неё неопровержимый козырь при случае, если не расплатятся с ней должным образом…

2. Читатель повествования, конечно же, вправе знать больше о нашем герое, чем знала о нём София Бишоп во время исполнения своих обязанностей.

Внешняя хрупкость и изящность изгибов фигурки юноши по имени Джеймс Барри не стали препятствием на пути к получению медицинского образования. В 1810 году он поступил в Эдинбургский университет с целью выучиться на хирурга. Исключительное трудолюбие дало свои плоды: в 22 года он вышел из стен Альма-матер с дипломом врача и, вернувшись в Лондон, сдал экзамены в Королевской коллегии хирургов, приступив к работе в рядах британских вооружённых сил. Его карьера летела в гору.

Преодолевая природную застенчивость и игнорируя насмешки по причине субтильной внешности, Джеймс Барри трудился не покладая рук.
Не одна девушка засматривалась на него; он ухаживал за ними, прекрасно танцевал на балах, но всем радостям жизни предпочитал общество своих больных. С утра до ночи он проводил в клинике, а позже — в военных госпиталях. Присутствовать на его операциях считалось большой честью не только для студентов; коллеги не пропускали ни одного хирургического процесса с участием Барри. Его тонкие нежные пальцы проделывали поистине ювелирную работу, мастерски накладывая швы на рану.

— Ах, — хвастались солдаты, спасённые доктором от неминуемой смерти, — какое счастье попасть в руки этого хирурга, — демонстрируя швы как украшения на теле.

Куда только не забрасывала его служба! Начав с мыса Доброй Надежды, он занимался врачеванием во многих британских колониях — в Южной Африке, на Мальте, в Корфу, побывал в Крыму, в Греции и в конце жизни — в Канаде. На медицинском поприще он сделал блестящую карьеру, заслужив от правительства за сорокалетний труд высший генеральский чин.

Мой читатель вправе знать и о том, что человек этот был блестящим реформатором и гуманистом: равное отношение к пациентам всех социальных слоёв и улучшение больничных условий для них — немаловажная часть его деятельности. В Южной Африке он подарил Кейптауну систему водоснабжения, улучшил содержание людей в тюрьмах, в солдатских казармах и лепрозориях…

Всё же репутация о нём сложилась противоречивая: добрая и худая слава, в его случае, ходила рука об руку. Борясь за лучшую долю для пациентов, он прослыл скандалистом и весьма эксцентричным человеком. Всюду надо было выбивать, требовать, добиваться. Он дрался на дуэли, носил большую саблю и во время рабочего спора запросто мог запустить склянкой об стену. Темперамента ему было не занимать. Дамы влюблялись в него, очарованные силой притягательности, мужчины недолюбливали, но признавали его лучшим в медицине, хотя это не мешало некоторым едко подшучивать над ним… В 1857 году он вернулся в Лондон и спустя семь лет умер от дизентерии.

3.София Бишоп улыбалась. Справившись со своей работой, она бросила последний взгляд на генерала, облачённого в мундир, украшенный высокими воинскими наградами, подмигнула озорно и покинула комнату. Ей надо спешить. У неё в руках тайна равносильная бомбе. И эту бомбу она жаждала взорвать.

Или скандал, или деньги — решила Бишоп, и предстала с ультиматумом перед МакКиноном, сообщив, что Джеймс Барри — женщина. Лучшего друга эта новость ошеломила.

— Женщина! — Подскочил он в кресле. — Не может быть!

— Может. Как и неоспоримость того, что перед вами сейчас тоже женщина.

Однако нам, читатель, как и Софии в своё время, придётся признать тот досадный, но очевидный факт, что и в викторианскую эпоху лучшие друзья не спешили заботиться о добром имени своего ближнего, тем более покинувшего сей бренный мир. Надежда на получение денежного вознаграждения не оправдалась: МакКинон оказался скрягой. Отказ платить, а ещё больше клеймо, бросающее тень на прославленного доктора порочным, коробящим и её достоинство, прозванием «гермафродит», которое, несомненно, прибавило бы злорадства его недоброжелателям, разозлило почтенную Софию Бишоп и развязало ей язык.

— Не был он гема… герма-фро-ди-том! — ломая язык о стыдное слово, — с пеной у рта доказывала она охотникам до сенсаций. — Была женщиной, с грудью и женскими гениталиями, причём родившей, так как вот этими глазами видела растяжки внизу живота, характерные для рожениц… — И, в знак правдивости своих слов, крестилась.

Вскоре весь Лондон только и говорил о тайне, открывшейся Софии. Свою долю славы она получила. Два имени — её и знаменитого хирурга передавались из уст в уста.

Военное начальство, оберегая честь мундира, предпочло скорее замять странную историю, чем признать то, что целых полвека его водили за нос. Наложив на досье Барри гриф «совершенно секретно» сроком на сто лет, оно спокойно выдохнуло. Доктора похоронили под его мужским именем.

4. Исследователям второй половины двадцатого века, заинтересованным пикантностью молвы, бродившей по Британии долгие годы, всё-таки удалось пролить свет на биографию Барри. Нашлась переписка самого прославленного в этой стране хирурга, среди прочих заслуг снискавшего славу врача, впервые осуществившего операцию по кесареву сечению.

В архиве художника Барри обнаружились письма женщины Маргарет Энн Балкли и хирурга Джеймса Барри. Экспертиза установила, что они были написаны одним человеком — Маргарет Энн Балкли, которая являлась дочерью сестры художника. Именно он одолжил своё имя племяннице. Зачем? С какой целью?

Маргарет родилась в семье зажиточного ирландского лавочника. Впоследствии семья разорилась. Надо было добывать хлеб насущный. Бесприданница Маргарет могла стать гувернанткой или компаньонкой. Но этим не заработаешь…

Составился маленький заговор, в котором приняли участие мать Маргарет и её брат художник, одолживший племяннице имя, чтобы она могла учиться на врача.

Женщинам в викторианскую эпоху дорога к образованию, особенно в медицину, была закрыта. Таким образом, сменив одежду, «родился» Джеймс Барри, и девушка бесповоротно и окончательно ушла в мир мужчин не оборачиваясь, чтобы ни о чём не сожалеть.

Но, дорогой читатель, что-то мне подсказывает, что не могла девушка без особых на то причин переодеться в мужчину на всю жизнь. Тем более, что медициной она не бредила, к тому же запрещённой для женщин… Как же так получилось? И что за история с растяжками на животе…

София Бишоп, единственная, кто видел обнажённого Барри, клялась и божилась, что растяжки внизу живота покойной — неопровержимое доказательство того, что она рожала. Что что, а уж в этом она не сомневается.

Исследователи — неутомимый народ, Если есть зацепка, они идут до конца. Не знаю, кого они расспрашивали, какие документы изучали, но выяснилось, что в возрасте четырнадцати лет Маргарет была изнасилована. Над телом юной девушки надругались!

Проходят годы, многое стирается в памяти, но ни одна женщина, раз подвергнувшаяся гнусному действу, не забудет о мерзком, отвратительном, страшном, выпавшем на её долю. Мир меняется для неё навсегда. Чистота, трепет сердца, девичьи грёзы о любви оказываются похороненными под пластом горькой обиды и горечи. Перерождается сама женская сущность…

Как нужно было возненавидеть мужскую половину человечества, чтобы рискнуть пробраться в их стан и до конца жизни действовать ровным счётом наоборот — добром платить за зло, причинённое её телу и духу. Был ли этот шаг осознанным решением оскорблённой и поруганной молодости — больше никогда не подвергаться насилию со стороны мужчин, перейдя, благодаря собственной смекалке, в их гендерную группу… Или жаждой яростной мести… Может быть, импульсом явилось второе, которое со временем трансформировалось в первое. Месть? Допускаю эту версию, хотя ни в одном документе, связанной с этой историей, о подобной мести я не читала. Но чем больше о ней думаю, тем больше склоняюсь к тому, что могла она зародиться в головке униженной девочки. Весь последующий путь нашей героини свидетельствует о её внутренней силе и неординарности, следовательно, и месть могла стать побудительной причиной, со временем преобразованной высокой миссией медицины в благородное служение ей и в ней нуждающихся, как сама понимала и осуществляла своё предназначение доктор Барри. Отказавшись от дочери, зачатой в надругательстве над телом, она отказалась и от своего женского тела, облачившись в мужское одеяние. То есть отказалась и от себя, первозданной.

Согласиться или нет с моей версией, ставшей причиной её преображения в мужчину — дело твоё, дорогой читатель. Но одно неоспоримо, феноменальный доктор Барри — первая женщина-хирург в Британии, преодолела предрассудки и посвятила себя служению медицине. Несмотря на личную боль…

Джулиана Балкли была воспитана бабушкой, и так никогда не узнала, кем была её настоящая мать.

Опередившая время

Ада Лавлейс

1. Не суждено ей было отзываться на имя Августа, полученное от отца при рождении… Да и к стандарту универсального языка программирования, обозначенного в её честь Ada, введённого министерством обороны США в 1980 году, короткое, но ёмкое имя Ада подходило идеально.

Далеко не идеальными, а точнее, никакими были отношения отца и дочери. Единственное, что он оставил ей — имя своей двоюродной сестры, которая сделала его мужчиной; и исчез из жизни дочери и жены навсегда.

Известно ли тебе, мой читатель, что отцом Ады был… Джордж Байрон! Чьё имя и талант будоражили поколения любителей поэзии… Он действительно «сделался пунктом помешательства для прекрасных душ», точно подметил В. Г. Белинский, характеризуя фанатов его творчества.

Мне сей факт известен не был, поэтому я удивилась, воодушевилась и решила поделиться открытием с моим читателем… Удивилась тому, что у поэта-романтика, покорившего воображение всей Европы «мрачным эгоизмом» (и не только Европы), на свет появилась дочь и влюбилась не в высокую поэзию, которой «болел» отец, а в математику. Чуть ли не с пелёнок… Гены матери взяли верх над поэтическим даром родителя.

Месяц спустя после её рождения, повеса лорд покинул свою семью, расторгнув брак с Анной Изабель Милбенк, которую из-за увлечения математикой называл «принцессой параллелограммов» и математической Медеей. Всё! Отныне с дочерью он не встречался… Судьбой им было уготовлено одно родовое кладбище, на котором отец и дочь встретились в загробном мире, подойдя к роковой черте жизни в 37 лет каждый.

2. Итак, Ада Байрон-Кинг… Ада, а не Августа, мой любознательный читатель! Девочка родилась в Лондоне декабрьским днём 1815 года. После отъезда отца Августу стали называть Адой, а из семейной библиотеки выкинули все книги лорда Байрона, чтобы, по определению матери, не портить вкус подрастающей дочурки нелепыми стишками.

К изумлению госпожи Милбенк, быстро сменившееся исполненным достоинства удовлетворением, — лишь бы не поэзия! — юная леди увлеклась сначала чертежами боевого летательного аппарата, затем трудами мосье Блеза Паскаля и сэра Исаака Ньютона и выдающихся математических светил, несмотря на то, что засыпая, частенько держала в руках «Мифы Древней Греции». Ребёнку прочили большое будущее.

Внезапная болезнь сразила девочку и уложила её в постель на целых три года. Она заразилась корью. В начале XIX века лечить инфекционный недуг не умели. Надрываясь от кашля, Ада тем не менее получила «домашнее академическое» образование высшей пробы. Врачи прописывали «щадящий» режим и объявили девочку инвалидом.

В затяжной период болезни она лишилась общения со сверстниками, зато как ей повезло с учителями!

Жизнь хороша тем, что нередко компенсирует одно другим. Компенсация заключалась не только в блестящем образовании; она подарила ей закадычных друзей-наставников на всё оставшееся время.

Известная супружеская чета: Август де Морган — математический логик, Мэри Соммервилль — переводчица великого математика и астронома Пьера Лапласа, буквально вдохнули в хрупкого, болезненного одуванчика энергию, вернувшую ей жизнь. То ли от мудрёных задачек, то ли от романтичных стихов запретного Байрона, которые нашёптывались ей на ушко Соммервилль втайне от матери, но девчушка воспряла.

Правда, в отцовских стихах она не находила ни геометрической стройности, ни подчинённости единой формуле как в алгебре, но тайком от матери записывала в дневник выплывающие из ниоткуда строчки, поражаясь самой себе… А ларчик открывался просто. Она унаследовала не только материнскую любовь к математике, но и отцовский эмоциональный склад характера, позволивший в дальнейшем открыть красоту поэзии и полюбить её.

У девушки появился вкус к нарядам, семейным «походам ко двору», наконец, проявился музыкальный дар, который воспринимался ею как «ещё один язык для неземных бесед». Эти «неземные беседы» завораживали, давали ей силу и уверенность:

Клянусь Дьяволом, что не пройдёт и 10 лет, как я высосу некоторое количество жизненной крови из загадок Вселенной, причём так, как этого не смогли бы сделать обычные смертные умы и губы. Никто не знает, какие ужасающие энергия и сила лежат ещё неиспользованными в моём маленьком гибком существе.

…И устремляла своё прелестное личико к звёздам, шепча им одной ей известные математические ребусы…

3. В возрасте семнадцати лет Ада вышла в свет. И произвела фурор! Изысканно-бледная (три года заточения сказались), прекрасно образованная, знающая несколько языков, повергла молодых людей, окончивших Кембридж и Оксфорд, в смятение, заикание и краску логикой и умом… Общество в неё влюбилось.

Спустя несколько недель на технологической выставке друзья представили её выдающемуся математику, профессору Кембриджского университета Чарлзу Беббиджу. Он публично заявил о своей новой разработке, оперируя математическими терминами и логическими выкладками, что современным денди понять было сложно.

А Ада поняла. Поняла и полетела навстречу грёзам, давно лелеемыми тайно в девичьей головке и внезапно воплотившимися в озвученных математиком числах и цифрах.

Морган так описывает встречу её с пра-компьютером: " Пока часть гостей в изумлении глядела на это устройство глазами дикарей, первый раз увидавших зеркало, мисс Байрон, совсем ещё юная, смогла понять работу машины и оценила большое достоинство изобретения».

Поняв, что при помощи математики можно заставить машину помочь человеку в решении математических задач, Ада забросала профессора вопросами по существу… И очаровала учёного. Началось их сотрудничество. Ада погрузилась в проект Беббиджа. Её математическое воображение обрело крылья и воспарило к реальным действиям…

В возрасте 20 лет Ада выходит замуж за своего давнего обожателя лорда Уильяма. Семейная жизнь не стала препятствием к занятиям математикой. Супруги Лавлейс хоть и вели светский образ жизни, устраивая балы и приёмы, воспитывая детей, но дружба с великим учёным не прерывалась. Муж с одобрением относился к увлечению жены наукой и поощрял её.

А она? Она была маленького роста, но обладала твёрдостью, решительностью в сочетании с деликатностью и утончённостью чрезвычайно изысканного характера…

В октябре 1842 года профессор обратился к Аде с просьбой перевести книгу о своей Аналитической машине с французского на английский.

Графиня Ада Лавлейс, возложив заботу о троих детях на мать и мужа, в течение девяти месяцев работала над текстом, дополняя, уточняя и вводя коррективы. В ходе этой работы она самостоятельно написала, исправляя ошибку Беббиджа, программу для вычисления чисел с воспроизведением её в дальнейшем на компьютере.

Это позволило Лавлейс показать методику программирования на Аналитической машине и все преимущества вычислений.

В июле 1843 года она передаёт работу в типографию и, благодаря комментариям и замечаниям, становится известной в мире высокой науки, войдя в историю. Её научная работа предвосхитила основы программирования электронных вычислительных машин с программным управлением. Беббидж с любовью называет её «моим дорогим Интерпретатором».

Её комментарии заложили основы современного программирования. В них она высказала гениальную догадку о том, что вычислительные операции могут выполняться не только с числами, но и с другими объектами, в зависимости от вложенной информации, например, машина сможет «писать музыку, рисовать картины и покажет науке такие пути, которые мы нигде и никогда не видели.»

4. Ах, дорогой читатель, как же это замечательно осознавать, что леди Лавлейс постаралась и для нас, простых пользователях компьютера. А какую благодарность испытывают специалисты! В этом сомневаться не приходится…

Ещё в далёких 40-х годах XIX столетия гениальная женщина предвидела предназначение компьютера! Это сейчас мы им пользуемся легко и просто, не задумываясь над тем, каких усилий, переживаний, бессонных ночей и дней, полных раздумий и сомнений выпало на ее долю…

Строительство Аналитической машины Беббиджа требовало огромной суммы. Но правительство Великобритании отказало учёному в финансировании его работ с вычислительными машинами.

Поэтому Ада Лавлейс, азартная и упрямая, участвует в скачках, чтобы помочь другу осуществить их общую мечту. Она закладывает фамильные драгоценности, обращается за помощью к своим современникам — к Майклу Фарадею, Чарльзу Уитсону, Чарльзу Диккенсу… и, в основном, получает отказ. Она расходует собственные средства, средства мужа… Однако этого мало!

Нетрудно представить, какое отчаяние охватывает гордую женщину, перед которой преградой встало отсутствие денег для достижения высокой цели…

Жить — значит гореть. Нет горения — нет жизни. Байроновский интеллект, несмотря на уловки матери не допустить влияния отца на дочь, всё-таки оказал своё тонкое воздействие. Строгая и точная математика даёт сбой перед мучительным душевным потрясением.

Она заболевает! Жестокое предначертание судьбы… Всё повторяется в их с отцом странной жизни, не знакомой друг другу.

Ей делают кровопускание, как когда-то отцу, но увы… унёсшего в могилу в 37 лет. Дочь повторяет его ранний уход.

В 37 лет в ноябре 1852 года Ада Лавлейс умирает от рака. Молодая, гордая, талантливая, озарившая мир уникальностью своей сущности.

Их могила в Ноттингемшире — могила двух гениев, место паломничества для поклонения великому поэту и его удивительной дочери — женщине, заглянувшей в будущее.

То, над чем работали Чарлз Беббидж и Ада Лавлейс — безусловный подарок человечеству. 19 июля Адой была написана первая программа, поэтому современные компьютерщики отмечают этот день как день программиста. День Ады! День преддверия компьютерной эпохи…

Счастлива с кистью

Элизабет Виже-Лебрён

1. Иначе и быть не могло! Вглядимся в это лицо, мой читатель… Оно отражает шаловливое, почти детское нетерпение: отвлеклась на миг, чтобы позабавить рядом сидящего очередной милой шуткой, но уже следующее её движение — сосредоточенность на полотне и дань кисти, которая рукой художницы творит историю. Ни много ни мало! Она этого ещё не знает… Знает главное — счастлива с кистью!