Бесплатный фрагмент - У последней черты

Танюше любимой
посвящает автор

Пролог

Теперь, когда прошли годы и все былое словно подернулось серой пеленой забвения, а участников тех событий, как сказал поэт Пушкин, одних уж нет, а те далече, наконец, настал момент, когда можно без риска для автора и, тем более, для уважаемого читателя, вспомнить эти драматические события, пока они окончательно не канули в реку забвения — Лету. Тем более, что они уже не снятся мне больше по ночам и стираются в моей памяти.

Все мы с вами живём в привычном для нас мире. Нас окружают знакомые и родные люди. Многие из них нас любят и заботятся о нас. Резкая же смена окружающей действительности, когда ты не по своей воле оказываешься в совершенно другом, не знакомом тебе мире, не знаешь живущих там людей, не понимаешь их языка и не можешь, даже одномоментно, предсказать их намеренья и поступки, короче говоря, не понимаешь, что у них на уме — то по неволе происходит своеобразная интерференция твоих представлений о мироустройстве и приобретённых ранее навыков. Что ещё вчера казалось не заслуживающим особого внимания, сегодня становится главным фактором твоего выживания.

Окружающие, эти новые для тебя люди — и не хорошие, и не плохие, а просто другие. За ними интересно наблюдать, постигать их мировоззрение и обычаи, дружить с ними, если всё это происходит в мирной жизни, не на изломе истории. Тогда в один момент вся мирная жизнь заканчивается и люди внезапно начинают преследовать друг друга по национальной принадлежности ни за что ни про что. Это очень неприятно, противно и я бы даже сказал — мерзко.

У тебя, друзья мои, привыкшего к мирной жизни, на глазах начинаются разворачиваться жуткие картины национальной неприязни, погромов и убийств. Люди делят землю, забывая, что на могилу им не потребуется больше двух квадратных метров. Не дай Бог оказаться свидетелем, а ещё хуже — невольным участником такого рода событий.

Мирный город в считанные мгновения превращается в какое-то зазеркалье со своими законами и нравственными нормами. Ты ходишь среди этих людей, ещё вчера милых и приветливых, и не понимаешь, как такое возможно. Почему они не протестуют и не призывают к порядку погромщиков и убийц. Более того, ты и сам помалкиваешь и чуть ли не киваешь им одобрительно головой. Прекрасно понимаешь, что следующим, если что не так, будешь ты сам.

Вот и ходишь по улицам такого города, изображая случайного прохожего. Сначала сам трясёшься от страха быть убитым, а потом успокаиваешься и видя, что тебя пока не трогают, даже начинаешь аккуратно беседовать с погромщиками, изображая полное неведенье причин происходящего. И даже чуть ли не высказывая одобрение их, якобы, вынужденным действиям. Жестоким убийцам. Страшно!

Но так уж устроен русский человек, что если пошлёт ему Бог в трудную и опасную минуту товарищей, то плевать он хотел на все опасности и невзгоды. Ещё вчера, запуганный внешними страшными обстоятельствами и не уверенный в себе, он приободрится, запоёт песню и пойдёт вперед на неприятеля. Русские не сдаются, спасайся, враг, кто может!!

Глава первая

В путь

Январским тёмным вечером, наскоро простившись с домочадцами, я шагнул во вьюжестую черноту ночи. Мела пурга, снежные заряды били мне в лицо, словно пытались меня остановить. Во внутреннем кармане моего пиджака, помимо командировочного удостоверения и тощей денежной суммы на командировочные расходы, лежал довольно объемистый пакет из оберточной бумаги, туго перетянутый бечевкой и украшенный пятью сургучными печатями.

Его всучил мне в последний момент директор нашего института — Иван Иванович Иванов, знатный ракетостроитель. Его, уважаемый читатель, ты конечно помнишь. Его имя гремело в нашей стране на излете Перестройки.

— Евгений! — набычившийся словно бык и тяжело расставив ноги, бросив на меня мутный взор, говорил Иван Иванович, — будешь на заводе в свободное от основной задачи время занеси этот пакет, вот, по этому адресу. Это личное, — и директор показал мне почтовую открытку с адресом.

Я не удивился, так как знал от коллег, что в этом южном городе у Иван Иваныча проживает прежняя супруга и, по-моему, взрослая дочь. Видимо, хотел что-то ценное передать прежней семье, что отправлять почтой, на закате Перестройки, было рискованно. И было понятно, что первым делом надо завести пакет по указанному адресу, а уж потом согласовывать технические вопросы и принимать сварочное оборудование у заводчан.

На Курском вокзале в Москве было суетно и многолюдно, но Советская власть была еще крепка и поезд Москва — Баку подали вовремя. Заняв свое место в купе, я осмотрелся. Судьба свела меня с весьма примечательными попутчиками.

Центральное место в нашем временном коллективе занимала дама бальзаковского возраста, довольно приятной наружности и очень доброжелательная, куда-то ехавшая по своим делам.

— Наталья, — представилась она.

Следующим украшением нашего купе, я говорю без всякой иронии, был громила — матрос, ехавший в сторону Каспийского моря, чтобы занять свое штатное место механика на рыболовецком траулере в порту, который телеграммой ему укажет капитан. Матрос был в гражданской одежде, но все равно выглядел очень мужественно. А главное, я даже под страхом смерти не смог бы себе представить, что уже на другой день этот человек спасет мне жизнь. Звали его Боря. Так он нам представился.

Четвертым нашим попутчиком был худощавый юноша — студент какого-то бакинского вуза, с сильно восточной внешностью, в каникулы наведывавшийся в Москву. Юноша был, как говорится, весь из себя и по-русским говорил правильно, и без малейшего акцента. Его звали Рустам.

Всю дорогу мы беззаботно резались в карты, конечно, в дурака. Матрос был, где-то, мой ровесник и мы сразу с ним подружились. Не знаю как это вышло, но он показал мне свой паспорт. Я узнал, что он откуда-то с Урала, недавно женился на москвичке, она прописала его в своей квартире и теперь он едет на Каспий зарабатывать ей, по всей видимости, на шубу и обстановку в квартире. Наша дама оказалась тоже в курсе его дел и только качала головой.

Студент оказался говорливым юношей и вскоре мы уже знали до подробностей как тусуется золотая бакинская молодежь, и какие у него планы на будущее — довольно оптимистичные. Но не нами сказано, что человек предполагает, а Господь располагает.

А сейчас мы весело ехали навстречу кровавой круговерти и вполне себе благодушествовали.

На Тихорецкой мы вышли с моим матросом из вагона перекурить и размять ноги. Смеркалось. Высокие пирамидальные тополя, обрамлявшие перрон, упирались своими острыми вершинами в лазоревое, уже здесь похожее на весеннее, небо. Сумеречная тишина радовала свой ненавязчивостью и близостью.

Поезд дёрнулся и рулетка Судьбы закрутилась, шарик помчался, скача по лузам, деля нас на удачливых и неудачливых, на живых и на мертвых. Мы поспешили к своему вагону. Дальнейшие события уложились в несколько секунд, но все происшедшее представилось мне как в замедленной киносъемке.

Вдоль перрона с отчаянным криком бежала молодая женщина с тяжелой сумкой.

— А-а-а! Помогите! — кричала она и, видимо, из последних сделала рывок в нашу сторону.

Ее преследователь не заслуживает отдельного описания — громила с бандитской мордой и явной тягой к вседозволенности.

Поскольку представителей закона здесь явно не просматривалось, как-то так само собой получилось, что когда эта парочка поравнялась с нами, я непроизвольно сделал подножку этому мерзкому грабителю. Он перевернулся в воздухе и упал на спину. Быстро, с кошачьей ловкостью, вскочил, в руке блеснул длинный нож.

Когда я был еще студентом, один наш преподаватель, участник войны с Японией на Дальнем Востоке, вспоминал, что когда врываешься во вражеский блиндаж с автоматом и наводишь его на врага, то человек вздрагивает и невольно замирает.

Тоже случилось и со мной. Блестящее лезвие стилета меня словно загипнотизировало. Время остановилось. Но сосредоточив все свое внимание на мне, грабитель совершенно оставил без внимания моего друга-матроса.

Раз! И его железный кулак опустился на голову нападавшего грабителя. Тот ничком упал и затих.

Поезд тем временем набирал ход и мы не стали ждать окончания этой схватки, а прямо на ходу погрузили наш боевой трофей в вагон вместе с ее сумкой. Мой матрос еще успел прихватить и оружие нашего неприятеля — стилетообразный нож.

— Рузанна, — представилась нам эта восточная красавица, еще не достигшая бальзаковского возраста. Симпатичная и стройная девушка: светло-синие глаза, черные ресницы и брови в разлет, красиво и по моде одетая, с чувством собственного достоинства, Рузанна сразу потянула на украшение нашего коллектива. И мы с товарищем поспешили пригласить ее в наше купе.

Проводница вагона, добродушная русская женщина, ставшая невольной свидетельницей всего происшедшего, отнеслась к Рузанне с пониманием и позволила ей ехать пятой в нашем купе, взяв с нее какую-то символическую плату.

Черная южная ночь накрыла нас своим покрывалом и при тусклом свете поездного светильника, наша Шахерезада начала свое повествование.

— Я родилась и выросла в Баку. Это мой родной город. Моя мама русская, а отец армянин. Мы жили очень хорошо. Мама никогда не работала, отец нас всем обеспечивал. Он работал в одном из республиканских министерств. У нас была шикарная квартира в центре города.

— Теперь все рухнуло. Появилась межнациональная вражда, жить по-прежнему стало невозможно и даже опасно. Мы переехали в Ростов, поменяли квартиру. Конечно, не такую шикарную, но тоже ничего.

Мы с Борей немного выпили водочки — все-таки не малый стресс и игра в карты возобновилась с прежнем энтузиазмом под рассказы Рузанны о ее бакинской жизни, так нелепо прервавшейся.

— Моя подруга, — продолжала Рузанна, — сделала шикарный ремонт своей квартиры. Мастера привозила из Ашхабада. Он сделал что-то невероятное, просто прекрасное. Я тоже собиралась поехать за ним, чтобы пригласить к себе, но тут все пошло кувырком. Надо было спасать свою жизнь.

«Да, — подумалось мне, — Рузанна первый встретившийся мне осколок армяна-азербайджанского конфликта из-за Нагорного Карабаха, армянского анклава на территории Азербайджана».

— Рузанночка, — вступила в разговор наша дама, — а у тебя есть муж, дети? Где они?

— Я не замужем. Мой жених несколько лет назад погиб при странных обстоятельства. Мы с ним отдыхали в Дагестане, в красивом уединенном месте. Купались, бродили по берегу, любовались звездным небом. Мы были счастливы. Ничто не предвещало нам беды, — продолжала Рузанна. — В какой-то момент я отошла, Володя остался на берегу. На море было небольшое волнение. Откуда взялась эта страшная волна — непонятно!

Из глаз Рузанны брызнули слезы. Мы все обратили свои взоры на нашего матроса.

— Да, — подтвердил Боря, — бывает, Каспий не предсказуем. Слишком много крови пролилось на его берегах. Другой раз так тряхнет наш траулер, что мало не покажется. А ты что молчишь, Рустам. Страшен тебе Каспий?

— Да нет, зачем его бояться, — начал Рустам, — Каспийское море — ласковое море, Бакинская бухта для меня, что дом родной. Я вырос в Черном городе, мои родители — нефтяники. Мы с ребятами могли так далеко заплыть от берега без всякой лодки, что возвращались уже ночью, плыли на свет огней города. Мы брали с собой воду и что-нибудь перекусить.

От изумления, мы все замолчали. Этот худощавый юнец сразил нас наповал своим рассказом.

— А вы, Наталья, к кому едете? — спросила Рузанна.

— Я еду к дочери, она замужем за военным моряком, живут в военным городке неподалёку от Баку. И к внукам, конечно. Очень за них тревожусь, опасаюсь каких-нибудь неприятностей.

— И совершенно напрасно, — стал успокаивать её Борис, — вояки не дадут в обиду свои семьи. Я служил здесь в армии и положение дел знаю не понаслышке.

— Между собой армяне и азербайджанцы могут ссориться из-за Карабаха сколько им угодно, конечно. без погромов и кровопролития. Центральная власть за этим зорко следит. Но если они сунутся бесчинствовать в город, в военные городки — конец. Разнесут в пыль и прах, полетят клочки по закоулочкам, ничего не останется. Таков уж русский человек — может долго терпеть обиды, но за жен, детей — убьет и ничего с ним не поделаешь.

— А много ли советских войск в Баку и вообще в Азербайджане? — спросила Наталья.

— Да не мало, территория республику большая. Только в самом Баку, в Сальянских казармах, расквартирована 295 Херсонская мотострелковая дивизия, где я служил механиком-водителем танка. А еще войска стоят в Гяндже, в Нахичевани, в Ленкорани. Пограничники, летчики, моряки Каспийской флотилии, много военной техники.

— Одним словом — навалом, враг не пройдет, — уверил нас Борис.

— А где служит ваш зять?

— Он моряк, капитан третьего ранга, командир дивизиона гидрографических кораблей Краснознамённой Каспийской военной флотилии. Они стоят здесь же, в Бакинской бухте, — пояснила Наталья.

Тут не вытерпела и в разговор вступила Рузанна:

— Наш Баку — многонациональный город и все мы здесь прекрасно уживались. И русские, и евреи, и татары, и курды, и армяне, и, конечно, азербайджанцы. Никто ни у кого не спрашивал какой он национальности.

---

— Все началось в конце позапрошлого года. Карабахские армяне после страшного землетрясения в Армении, погубившего цветущий край, обездолившего много людей, стали требовать у Центральной власти, чтобы их Нагорно — Карабахскую автономную область передали в состав Армении. В столице края — Степанакерте, прошли многолюдные митинги с такими требованиями. Никто армян там не обижал и не преследовал. Мы все жили одной семьей. В самом Ереване азербайджанцев было едва ли не больше, чем самих армян. Но и там прошли миллионные митинги в поддержку.

— Ну и пошло-поехало. Национальный вопрос сразу обострился. Азербайджанцев стали изгонять из Армении. Сразу появились беженцы. Порой обездоленные люди шли пешком через горные, заснеженные перевалы. На них страшно было смотреть. В каких-то немысленных пальто, разутые, раздетые и сильно озлобленные.

— В конце того же года, жилищные конторы потребовали, чтобы все жители города заполнили анкеты для получения талонов на приобретение продуктов в магазинах. В этих анкетах, помимо адреса проживания, требовалось указать и национальность членов семьи. Не надо говорить, что все эти данные сразу оказались в руках экстремистов из Народного фронта.

Мы все впервые это услышали. Взглянули на Рустама, но он промолчал и отвел глаза. Видимо, мыслями был далеко, где- то в своей молодежной тусовки.

— Один раз вечером, — продолжала Рузанна, — отец пришел с работы и сказал нам с мамой, что армяне, работавшие в Баку-торге, стали уезжать в Россию. Нам это известие было как снег на голову, но выбирать не приходилось. Лучше самим спокойно, загодя уехать, чем потом бежать неизвестно куда и неизвестно в чем. Папа нашел работу в Ростове-на-Дону, мы сделали обмен квартиры и переехали в Ростов.

---

Пораженный всем услышанным, я вышел коридор. Стемнело. За окном мелькали огни каких- то строений, проносились полустанки. Мужчина из соседнего купе закурил, прямо в вагоне.

— Ну начинаются восточные штучки! — заругалась наша проводница.

Глава вторая

В южном мегаполисе

Невероятно солнечным утром, на фоне сверкающих снежных вершин Кавказа, мы медленно ехали по Закавказью. Все для меня было необычно: и пастухи с отарами овец, и каменные азербайджанские дома, и «Волги», на фоне трущобного вида домиков. А главное — необозримый простор Кавказских предгорий в одну сторону и ощущающаяся морская ширь — в другую. Жизнь нас радовала, хотелось надеется на лучшее.

— А вы, Евгений, к кому едите в Баку? Вы как-то скромно, всё помалкиваете, — неожиданно с улыбкой спросила Рузанна.

Читатель, конечно, помнит, что эта юная красавица примкнула к нашей компании не сразу и, отнюдь, не по своей воле, и не могла слышать моего сдержанного рассказа о себе. Да и похвастаться, прямо скажем, было нечем.

Еще год назад, я мог бы рассказать ей, что наше режимное предприятие занимается конструированием и стендовыми испытаниями космической техники. Что мы задействованы в космической программе подготовки полета на Марс. Что мы хотим построить в австралийской пустыне, на мысе Кейп-Йорк, космодром.

А теперь, вследствие Перестройки и обновления нашего социалистического отечества, обо всем этом пришлось забыть. Флёр несбыточного упал с наших глаз. И даже дорогостоящее оборудование для уникальной турбо-эксгаустерной станции, приобретенное нами за золотые переводные рубли в одной из промышленно — развитых стран нашего социалистического лагеря, пропало где-то на подъезде к железнодорожной станции Чоп. И куда оно подевалось — никто не знает, а спрашивать боятся.

— Вы знаете, Рузанна, — начал я, — еду в командировку на Бакинский завод тяжелого электросварочного оборудования. По профессии, я инженер-электрик. Нашему оборонному предприятию поручили выпускать, по конверсии, одноразовые иглы для медицины. Я еду на завод заказывать сварочную линию.

— Из металлической полосы мы будем сваривать трубку. Прокатывать ее до нужного диаметра и изготовлять одноразовые медицинские иглы.

— А, вы, Рузанна, кто по профессии? — поинтересовалась Наталья.

— Я — историк, закончила исторический факультет Бакинского университета. Работала в Архиве Музея истории Азербайджана. Сейчас, конечно, не работаю. В Баку еду заканчивать оформление документов по обмену квартиры. Отец поручил. Надо еще и на кафедру зайти, и в Архиве побывать.

— Занятно, — сказал Боря, — и вытащил из-под дивана трофейный нож, отнятый накануне у бандита, про который мы совсем забыли.

— Хорошая у тебя получилась поездка. Может, возьмешь на память?

Рузанна явно смутилась.

— В Тихорецк я заезжала к подруге, но не застала её дома. Подождала немного и пошла на вокзал. Рассчитывала сесть на ваш поезд. Билетов не было и я пошла по перрону. Дальше вы знаете.

— В портфеле — не сданные книги из университетской библиотеки, моя диссертация, рецензии на нее. А этот бандюга решил, что у меня в сумке ценности. Много стало беженцев, вот они и промышляют.

— В самом Баку вечером стало небезопасно. Под видом сторонников Народного фронта Азербайджана, могут скрываться отпетые уголовники.

— А что за народный фронт?

---

— Общественная организация, пообещавшая защищать национальные интересы Азербайджана. Возникла после известных событий в Нагорно — Карабахской автономной области. В оппозиции к действующей власти.

— Там беженцы из Армении, недовольные жизнью люди, у кого нет работы, примкнувшие хулиганы и откровенные бандиты.

— Да куда уж нам без хулиганов, — усмехнулся Борис.

— Отбирают квартиры у бакинских армян, — продолжала Рузанна, — грабят, беспредельничают. Власти борются, но как-то вяло. Все словно чего- то ждут.

— Лидер у них — говорливый местный интеллигент, в прошлом диссидент, якобы, борец с Советской властью — Абульфаз Эльчибей. А по жизни — тихий, скромный человек, кандидат исторических наук, филолог, переводчик с арабского. Кстати, выпускник нашего Бакинского госуниверситета.

— Вы будите, ребята, смеяться, но ближайший сподвижник Эльчибея тоже выпускник нашего исторического факультета — Исса Гамбар.

— Не буди лиха — пока тихо, — задумчиво произнесла Наталья.

На подъезде к Баку — бакинский лес, как назвал его Рустам. Это невообразимое количество отработавших свое нефтяных вышек. Для меня это зрелище было крайне удивительным.

Море, искрящееся под лучами зимнего, но яркого закавказского солнца, настраивало на лирический лад. Настроение было отличным. Хотелось петь или, на худой конец, говорить стихами. Кто бы мог подумать, что всего через какую-то неделю, на военном судне, обороняясь от нападавших экстремистов, спасая доверившихся нам мирных людей, мы со стрельбой будем продвигаться в обратном направлении.

А сейчас Баку, этот чудесный южный город, раскрывал нам свои объятья.

Вот и вокзал. Мы по-быстрому распрощались и каждый двинулся в свою сторону, предполагая, конечно же, никогда больше не увидеться.

Рузанна к моему удивлению не стала спешить покинуть купе. Начала зачем-то перекладывать свои вещи. Явно, не хотела выходить из вагона вместе с нами. Ну да Бог с ней!

Первые шаги по этому красивому восточному городу, я сделал под руководством моего матроса. Всё меня удивляло: и неторопливый, размеренный ритм жизни его обитателей, и продавцы-мужчины газированной воды на перекрестках и тихая уютность площадей и скверов.

Борис хорошо знал город, и мы быстро дошли до гостиницы «Баку», где надеялись остановиться. У Бори там было забронировано место, и он уверял меня, что в это время года там всегда есть свободные места.

У площади, на пересечении улиц, возвышалось девятиэтажное здание без особых архитектурных излишеств. К нашему немалому удивлению, в вестибюле этого приюта путешествующих граждан оказалось многолюдно, шумно и весело.

Народ, в основном азербайджанцы, брали штурмом стойку администратора. Гвалт при этом стоял невообразимый. Свободных номеров не было. Борю, по брони, поселили, а мне сказали:

— Раз вы командировочный, так идите в «Интурист».

И тут же подсказали как туда пройти:

— Через площадь Ленина, мимо Дома правительства, на улицу Пушкина.

Не совсем понимая, что это значит, я уныло побрел в указанном направлении. Слово «интурист» меня как-то смутило и напрягло. В Москве мне и в голову не пришло бы селиться в «Интуристе» — дорого, да и мест свободных не бывает.

Но восточный город — это вам не российская провинция, здесь чудеса вас подстерегают на каждом шагу. Вскоре моему взору открылось чудесное четырехугольное здание с угловыми башнями, портиками и колоннадами, напоминающее Дворец дожей в средневековой Венеции. Монументальный памятник вождю мирового пролетариата — Владимиру Ильичу Ленину — привольно раскинулся на площади перед фасадом здания. Прохожие подтвердили, что это и есть Дом правительства Азербайджанской Советской Социалистической республики, где сосредоточены республиканские министерства, ведомства и прочие управляющие структуры народного хозяйства.

С обратной стороны этого Дворца дожей — читатель, не заставляй меня называть его домом — я набрел на памятник Александру Сергеевичу Пушкину, нашему любимому русскому поэту, правда, никогда не бывавшему ни в древней Мидии Антропатене, времен персидского похода Александра Македонского — Завоевателя, ни в Бакинской губернии при императоре Александре Втором — Освободителе, но призванному, по всей видимости, символизировать дружбу народов Европы, Азии и Северной Африки — одномоментно.

Преодолев уютный сквер, я вошел в холл гостиницы «Апшерон» и словно попал в другой мир. Тишина, спокойствие, красивые интерьеры и пальмы в вазонах — что еще нужно бедному путнику, что бы скоротать зимний вечер?

Красивая девушка за стойкой администратора, представившаяся мне заместителем директора этого отеля, быстро подобрала подходящий номер на четырнадцатом этаже за одиннадцать рублей в сутки. Дороговато для командировочного, привыкшего проживать в гостиницах не дороже трех рублей за день, но отступать было поздно. С очаровательной улыбкой Виолетта сообщила о сопутствующем трехразовым питании в здешнем ресторане. Все сомнения отпали.

Я поднялся на лифте на свой этаж и обнаружил вполне приличный двухместный номер с небольшим балконом и прекрасным видом на вечерний город.

«Только не сбросили бы меня с этого балкона бойцы Народного фронта, если дело дойдёт до межнациональных столкновений», — подумалось мне.

Распаковав свой скромный багаж, я стал готовится к ужину — питание в ресторане было обещано только с завтрашнего утра. Литровая стеклянная банка и небольшой электрокипятильник послужили мне вместо чайника. Пока вода грелась, я достал щетку и стал приводить в порядок свою обувь.

Негромкий стук в дверь, заставил меня обернуться. В дверях стоял статный молодой мужчина, азербайджанец, опрятно одетый. Небольшие черные усики подчеркивали умный смеющийся взгляд. По возрасту — где-то мой ровесник.

Уверенно шагнув в комнату, он протянул мне руку:

— Сурет! Будем соседями.

— Евгений, — представился я.

Я заметил, что мой новый товарищ с неподдельным любопытством меня рассматривает. Словно хочет спросить:

— А какого лешего тебя сюда занесло, сидел бы дома в такое время, когда из репродуктора на стене номера бакинское радио на двух языках шлет проклятия в сторону Армении и маховик армяно — азербайджанского конфликта набирает обороты. Верховный Совет Армянской ССР только что принял незаконные решения по Нагорному Карабаху.

Я рассказал, что я из Москвы, инженер, приехал на Бакинский завод тяжелого электросварочного оборудования заказывать сварочные установки. Сурет понимающе кивнул.

В свою очередь он сообщил мне, что он из города Гянджи, так недавно переименовали Кировабад. По его словам, древнюю столицу Азербайджана.

Он инженер–механик, работает в ковроткацком производстве. Недавно трудовой коллектив избрал его директором ковровой фабрики. В годы Перестройки это была распространённая практика.

И вот теперь он здесь, тоже в командировке, в Госплане Азербайджанской республики, выбивает фонды для своего предприятия.

Тем временем чай заварился, и я пригласил Сурета за стол. Он охотно согласился, достал из портфеля флягу домашнего красного вина и каких-то национальных азербайджанских закусок. Он очень был удивлен, что я проявил находчивость и сам вскипятил воду для чая.

Ещё больше его поразила моя чистка обуви щеткой с обувным кремом.

— У нас это не принято, — заявил он.

Застолье продолжилось, что окончательно скрепило наше приятное знакомство. Сурет рассказал, что после службы в Советской армии, он начал работать в ковровом производстве: слесарем, сборщиком шерсти, помощником мастера. Заочно учился в институте, получил высшее образование. Прошел все ступени карьерного роста. Теперь он, вполне заслуженно, директор предприятия.

Мы вышли на балкон. Баку — этот южный мегаполис, расстилался внизу в январском сумраке наступавшей ночи. Выпавший накануне снег, бесследно исчез, предполагая наступающие теплые дни. Слева, чуть наискосок, виднелся Дом правительства.

— Сурет, — не удержался я от вопроса, — какая оригинальная и странная форма у вашего Дома правительства, прямо какой-то Дворец венецианских дожей времен Республики.

— Вы правы, Евгений, здание в самом деле необычное. Только напоминает оно не Дворец венецианских правителей, а скорее Дворец великих герцогов Тосканских Медичи в итальянской Флоренции.

— По другой версии, автор проекта Лев Руднев, певец сталинского ампира, увидел прообраз этого здания на картинах французского художника XVII века Клода Лорена, признанного мастера пейзажной живописи.

— Строительство этого огромного административного здания, где планировалось разместить все министерства и ведомства Азербайджанской республики, началось ещё до войны и завершилось уже в середине пятидесятых годов.

— А куда же смотрели власть предержащие, ответственные товарищи, — поинтересовался у Сурета я, — какое там итальянское барокко, да ещё с восточными мотивами? Где же строгость линий и лаконичность форм социалистического конструктивизма?

— Как удалось обойти чиновничьи препоны?

— Да очень просто, друг мой! Если не можешь данную проблему решить самостоятельно — обопрись на плечо старшего товарища, возьми его в соратники. Лев Владимирович назвал своё творение Сталинским ампиром и это решило дело.

— Иосифу Виссарионовичу такое название архитектурного стиля понравилось, и он утвердил проект. А Руднев стал ведущим специалистом по вопросам сталинской архитектуры. В дальнейшем, вполне заслуженно, — академиком архитектуры и лауреатом многих сталинских премий. Кстати, он ещё и автор проекта МГУ имени Ломоносова в Москве на Ленинских горах.

— Так ли было дело? Не знаю. Но, по крайней мере, в таком виде эта история достигла моих ушей.

— Если в Старом городе доминанта городской застройки — Девичья башня, то здесь, в центре, — прекрасное здание Дома правительства.

— Ну и наш дворец значительно меньше по своим размерам Palazzo Ducale в Венеции и построен не в XIV, а в XX веке. Palazzo Ducale — это, прежде всего, музей мирового уровня, памятник готической итальянской архитектуры.

— Однако, функциональное сходство вы, Евгений, уловили точно. Многие века Palazzo Ducale служил резиденцией Венецианского правительства, Сенатом, Верховным судом и даже пристанищем тайной полиции. Нижний этаж занимали, как и полагается, различные мелкие ведомства: канцелярия, служба цензоров и конторы юристов. В принципе, всё как и у нас, только меньшего масштаба.

— Удобно ли в нем работать, — спросил я, — столько всего намешено?

— Очень удобно, — ответил Сурет, — в каждой из четырех башен свой главный вход. На лифте поднимаешься на нужный этаж и сразу попадаешь в надлежащее тебе ведомство или отраслевое министерство. Я сегодня, вот, сразу посетил и свое министерство, и Госплан республики.

Удовлетворённые беседой, мы вернулись к столу и продолжили наше прервавшееся застолье.

Глава третья

Схватка в ресторане

⠀

Утро встретило меня и моего нового товарища небольшим ненастьем. Если ещё вчера было хоть и морозно, но солнечно, то теперь потеплело, стало пасмурно и с моря задул пронизывающий ветер.

Вчерашние истеричные радиопередачи о набирающем силу армяно — азербайджанском конфликте не улучшали настроение. Чем всё это закончится? Об этом не хотелось думать. Но жизнь берет своё. Трехразовое питание в гостиничном ресторане входило в стоимость номера, и мы с Суретом бодро направились позавтракать в ресторацию, на первый этаж.

В обеденном зале было пустынно, народ уже позавтракал и разбрелся по своим делам. Мы, явно, пришли последними.

В углу, за столиком, сидел одинокий пожилой мужчина, Мне показалось, что я его уже где-то видел раньше. Когда мы проходили мимо, Сурет приложил руку к груди и склонил голову:

— Добрый день!

— Салам! — с улыбкой ответил незнакомец.

Мы заняли свободное место неподалеку и погрузились в изучение предложенного меню. Поскольку для постояльцев отеля оно было весьма скромным, мы решили его несколько расширить.

Сурет, на правах хозяина, заказал фирменный азербайджанский салат из свежих баклажанов, сладких и горьких перцев, свежего лука, кинзы, укропа и другой зелени, приправленных растительным маслом. Заказали шашлык из говядины, под маринадом из розмарина и базилика, под коньячно–сливовым соусом. Также заказали, помня наше вчерашнее застолье, бутылку красного азербайджанского вина «Апшерон».

Сурет наполнил бокалы и за неторопливой беседой, мы стали ожидать наш заказанный усиленный завтрак.

Я сидел лицом к залу и невольно видел открытое и умное лицо этого пожилого человека, с небольшими залысинами и в меру большим кавказским носом. Пытался вспомнить, где я видел его раньше.

— Сурет, — не выдержал я, — кто этот человек, с которым ты сейчас так уважительно раскланялся?

— Евгений, ты или сошел с ума от красивых видов нашей столицы или ещё не отошел от вчерашнего застолья? Это же сам Гейдар Алиев, ещё недавний хозяин Азербайджана, в прошлом первый секретарь компартии республики, глава республиканского КГБ, наконец, член Политбюро ЦК КПСС и личный друг Леонида Ильича Брежнева.

— Неужели не узнал? Правда, теперь он на пенсии, так сказать, не у дел, но все равно заслуженный и уважаемый в Азербайджане человек. При нем наша республика процветала. Одни виноградники чего стоили, не говоря уж о нефтегазодобычи да и о многом другом.

— Жёсткой рукой навел в республике порядок. Поприжал откровенных коррупционеров. А то ведь всё продавалось: и чины, и должности, и ученые звания. Были громкие дела по хозяйственным преступлениям — пять председателей колхозов и директоров фабрик при нем расстреляли. В Москве это заметили…

— Не нами сказано, Евгений, — где родился, там и пригодился. В столице карьера у Гейдара Алиевича не задалась. Бросали его на решение разных текущих проблем, хоть и в высоких чинах, да что толку — чужак.

— А как, говорят, стал новому генсеку Горбачеву советовать по поводу проведения Перестройки в Союзе, так и совсем отправили на пенсию.

— Да и какой советский партийный функционер станет держать вблизи себя бывшего оперативного сотрудника резидентур в Иране, Турции, Пакистане и других полуденных странах? Да еще и бывшего главу КГБ Азербайджана. Совсем ни к чему!

— Всё-таки, почему он здесь сидит один, без должного сопровождения и охраны?

— А кому интересен сбитый летчик? Видишь, вон его самолет в кустах догорает! — и Сурет махнул рукой куда–то в пространство.

При словах «сбитый летчик», вспомнилось, как несколько лет назад я приехал в командировку на Братскую ГЭС. Выйдя из здания аэровокзала, я увидел свежее асфальтовое полотно в сторону города Братска.

— Алиева ждут, — подсказали другие пассажиры.

Звонить на станцию и требовать машину, чтобы меня довезли до гостиницы в городе, мне показалось излишним, и я скромно присел на скамеечку неподалёку от входа в ожидании рейсового автобуса. Был теплый майский день, светило солнышко, дул легкий ветерок и все располагало к безмятежности.