Бесплатный фрагмент - У бога за пазухой

Пролог

— Дядь Ром! Дядь Ром!..

Глухой мальчишеский голос не даёт провалиться в сладкое небытие. Маленькие тёплые ладоши прижаты к щекам и теребят мелко-мелко, отчего голова идёт кругом.

Не открывая глаз, Роман застонал, пытаясь протестовать. Это единственное, на что сейчас он был способен.

— Дядь Ром, не умирай! Прошу тебя!..

Ребячья головка упала ему на грудь и задёргалась, всхлипывая. Рубаха, и без того мокрая от крови, стала намокать ещё и от слёз.

Мучительные боли во всём теле. Не определить, какие там раны. Кажется, что всё тело — одна сплошная кровоточащая рана. Когда и где он их получил?

Перед глазами мелькают образы. Лавина конных русских латников летит на столпившихся у воды монголов, правящих низкорослыми лошадками. Господи, как же их много! Ерунда, не больше чем вся Батыева рать. Сдюжим. Уж поболе до того уложили в землю-матушку.

Монголы, увлечённые перестрелкой с проплывающими по реке лодьями, не сразу заметили угрозу с берега. Замешкались, разворачиваясь и галдя что-то на своём каркающем языке. Латники ударили в передних, вихрем пронеслись по рядам, сея панику и смерть, увязая всё глубже в этом слоёном пироге из человеческих и конских тел. Да, поганых раз в десять больше, но зажатые с трёх сторон излучиной реки, они гибли один за другим, пронзённые копьями или зарубленные мечами, и горохом сыпались под копыта добротных дружинных коней. Занятый рубкой Роман не сразу заметил, что несколько лодий причалило к берегу. Из них повыпрыгивали ратники, которые, быстро построив фалангу, атаковали врага во фланг. Вот и ладушки, теперь повоюем.

Всего тысяча всадников — всё, что осталось от дружины, — они прошли вражеский строй насквозь. Дойдя до воды, развернулись, чтобы повторить удар. На земле осталось лежать порядка половины атакованного ими отряда, но остальные, как ни трусили, убираться прочь не спешили. Знали, что за это их ждёт. Уж лучше погибнуть в бою, чем беспомощно умирать со сломанной сильными руками палача спиной, не в состоянии пошевелить даже пальцем.

В русских витязей полетели стрелы, не причинявшие, впрочем, особого вреда, ведь и кони у них укрыты бронёй. Конная рать снова взяла разгон. Поганые схватились за сабли и копья с бунчуками. Подбадривая себя криками, ринулись навстречу. Их же больше, чего им бояться? Над берегом вновь разнёсся дробный грохот столкнувшихся ратей. Лязг железа, хрип коней, вопли раненых и умирающих.

Русские упорно держали строй и рубились молча, с отчаянием смертников. Им было за что умирать. По реке проплывали лодьи с последними оставшимися в живых горожанами, чьи дома догорали вдали, на противоположном берегу. Люди с лодий, как могли, помогали своим защитникам, непрерывно посылая стрелы из-за увешанных щитами бортов. Но и к поганым стягивалось подкрепление. Вот упало несколько воинов, пронзённых стрелами. Скоро наступит конец военному счастью. Пора бы и уходить.

Роман повёл всадников к берегу. Отступала и пехота, пытаясь удержать неистовый напор поганых. У воды коней без седоков пустили в сторону врага, сами стали грузиться в лодьи. Хотелось, конечно, забрать всех, но это было невозможно. Не мог Роман этого не понимать. И всё же до последнего находился на берегу, сражаясь вместе с пехотой, даже когда поймал две стрелы в плечо и пропустил несколько ударов саблей, пока окончательно не свалился без сознания.

Теперь вот качается на воде, лёжа на досках. Или просто его качает от ран? Да нет, слышно журчание и плеск воды. Скрипят уключины, хлопает парус вверху. Неужели удалось уйти?

Роман попытался сосредоточиться на окружающих звуках, но ни дикого крика поганых, скачущих вдоль берега за ускользающей из рук добычей, ни стука стрел или щёлканья спускаемой тетивы так и не услышал. Только стоны раненых да повторяющееся «Дай!» кормчего. Выходит, быстрое течение, вёсла и развёрнутый парус в итоге сделали своё дело — погоня отстала.

С трудом приподняв неимоверно тяжёлые веки, Роман посмотрел на размытый человеческий силуэт на фоне сияющего синего неба. Еле-еле разлепил сухие спёкшиеся губы. Не совсем понимая с кем говорит, вытолкнул из осипшего горла:

— Мы… ушли?..

Силуэт склонился. Что-то белое затрепетало над его плечами подобно крыльям ангела. Платок — понял Роман, чувствуя лёгкое разочарование.

— Ушли, князюшко, ушли, — прозвучал не менее ангельский голос.

Тут же небо заслонила всклокоченная голова Васятки. Это он рыдал на груди Романа.

— Дядь Ром! Ты же не умрёшь? — просительно протянул мальчуган.

Все когда-нибудь умирают, хотел сказать Роман, однако сил на это уже не оставалось. Он снова закрыл глаза. Так было легче. Ушли, и слава Богу. Значит, всё не зря и… всё кончено. Можно спокойно умирать. Он замкнул круг. Даже не будь Романа, единственное, чего добьётся обозлённый Батый, преследуя беглецов — это вернётся обратно по Оке, тем же путём, каким явился сюда из половецких земель, начав этот неудачный поход. Теперь уж точно можно сказать, что неудачный. Не покорил он всю Русь, пройдя по ней огнём и мечом из конца в конец. Вернулся на юго-восток, прервав свои завоевания в жажде расправиться с так долго досаждавшим ему неубиваемым урусом. Да только и здесь зубы обломал.

Роман всё исправил. Всё, что начал его далёкий предок и тёзка там, на Лесном Воронеже, когда уводил за собой изрядно пощипанную им Батыеву рать. Вёл прямиком в Святую Русь, до Коломны, где собиралось для битвы объединённое русское войско. В том сражении они должны были одолеть монголов. Жаль, не сложилось. А могло бы. Эх, как было бы хорошо. Нет никакой Великой Орды. Есть только Великая Русь. За такое не грех и умереть.

Сознание опять уплыло. Не по течению вместе с лодьей, а отдельно, куда-то в совершенно неведомые дали.

— Не хочу, не хочу, чтобы ты умирал! — слышался где-то на грани восприятия надрывный ребячий крик. Спорить с мальцом не было ни желания, ни сил. — Нет, нет, не умирай!

И совсем уже затухающий женский голос удивлённо воскликнул:

— Смотрите! Он… возносится!..

Глава 1

Перемышль, Калужская область, 10 мая 2018 года

Дописав рапорт, Сергей бросил взгляд на часы.

Время обеда. Вызовов нет, можно успеть перекусить, пока затишье. А то с утра вместе с опергруппой почти беспрерывно по кражам скачет. Жулики три квартиры за одну ночь обнесли, ещё и в День Победы. Совсем совесть потеряли. Хотя, когда она у них была, эта совесть?

Схватив исписанный листок, Сергей выскочил в коридор, запер кабинет и поспешил к выходу из отделения. На первом этаже сунул рапорт в окошко дежурной части.

— Михалыч, мою бумагу к материалам по последней краже подколи. Я на обед.

Уже развернулся, чтобы покинуть здание и хотя бы на время отрешиться от серых будней, предавшись греху чревоугодия, как вдруг дежурный, до этого торопливо строчивший что-то в раскрытом журнале, не отрывая телефонной трубки от уха, зычно позвал:

— Ермаков, погоди!

— Ну что ещё? — застонал Сергей, понуро возвращаясь к окошку. Обед, похоже, откладывался на неопределённое время.

— Хорошо. Спасибо. До свидания, — отрывисто бросил Михалыч в телефон и нажал отбой, лишь после этого поднял на опера усталый взгляд. — За посёлком на берегу реки нашли порезанного мужика.

Час от часу не легче. То квартирные кражи, то теперь вот подрез. Не всех, значит, после праздника подобрали.

— Далеко? — Сергей состроил кислую физиономию.

Ладно бы в жилой зоне, а то на природе, где ни камер видеонаблюдения тебе, ни свидетелей кроме редкого зверья да целого сонма насекомых. Железный глухарь. И почему именно в его смену?

— Километров десять-двенадцать.

— На Оке?

— На Жиздре.

— Ну, собирай группу, давай машину. Патологоанатома с прокуратурой не забудь…

— Ишь, разошёлся, — изобразил кривую улыбку дежурный. — Мужик-то живой. С больнички телефонограмма пришла. — Он помахал наполовину заполненным бланком. — Его уже прооперировали. Сейчас допишу, тебе отдам. Сходи в ЦРБ, расспроси всё подробно, собери материал.

— Не учи учёного, — буркнул Сергей и побрёл к своему кабинету за дежурной папкой.

Не надо никуда ехать, уже хорошо, а насчёт обеда — по дороге в больничку где-нибудь перекусит. До неё и пешком недалеко, всего-то две улицы перйти: Генерала Трубникова и Коммунистическую. Пострадавший может и подождать. Куда ему деваться после операции?

Действительно, можно было не спешить. Неизвестный пребывал ещё под наркозом в сладком царстве Морфея. Надев халат и бахилы, Сергей в сопровождении старого седовласого хирурга Артура Генриховича, который работал в больнице с незапамятных времён, проследовал в реанимационный блок, где в гордом одиночестве (жертв буйного празднования Дня Победы, которым потребовалось хирургическое вмешательство, с утра перевели в обычный стационар) лежал мужик немногим за тридцать. Довольно крепкий на вид, с хорошо развитой мускулатурой, как у профессионального спортсмена, заросший тёмно-русой бородой. А лицо загорелое. Наверное, на свежем воздухе много времени проводил.

Из одежды на нём были только бинты, охватывающие почти весь торс, левое плечо и правое бедро от колена до паха.

— В чём он был? Вещи его где? — вполголоса, словно боясь разбудить бородатого, поинтересовался Сергей.

— В приёмном отделении заберёте, — ответил врач. — Я распорядился, чтобы никуда не сдавали. Странная, знаете ли, на нём одежда была. Кальсоны и рубаха, как в старые времена. Такие в армии, помнится, выдавали, ещё при Советском Союзе. Только у него грубее. Ни трусов, ни носков…

— Ни документов, — горестно закончил опер. Артур Генрихович на это лишь хмыкнул. — Какие-нибудь личные вещи?

— Да, были. Кажется, нательный крестик и что-то вроде тетради.

— С записями? Личный дневник? — встрепенулся Сергей, почуяв надежду на скорейшее установление личности потерпевшего.

— Не знаю. — Доктор махнул рукой, давая понять, что делал своё дело, а подобные мелочи его мало интересуют. — Сами разбирайтесь.

— Хорошо. Какие ранения?

— Хм… — Хирург замялся. — Знаете, довольно интересный случай… Если говорить чисто формальным языком, то множественные колото-резаные раны. Одна с проникновением в брюшину, другая в плевральную полость. Мог, вообще-то, и умереть. Но вот что удивительно, смертельные на первый взгляд повреждения как бы сами купировались, не давая наступить летальному исходу.

— Это как?

— Понятия не имею. — Артур Генрихович развёл руками. — Никогда не слышал о чём-нибудь подобном и уж тем более не встречал в своей практике.

— Странно… — только и смог произнести Сергей.

— Не то слово, — тут же подхватил доктор. — Но странности на этом не кончаются. Вот, взгляните.

Он выудил из кармана небольшой прозрачный пакет и протянул оперативнику.

— Что это? — Шурша полиэтиленом, Сергей перебирал пальцами две заострённые вытянутые пластины, насаженные на короткие обломки тонких деревянных штырей.

— А на что, по-вашему, это похоже?

— Наконечники стрел? Да ну… В наше-то время, когда оружия кругом всякого полно. К чему такие заморочки?

— Ну, это уже вам дальше копать. А наше дело маленькое. — Доктор кивнул на бесчувственного пациента. — Наконечники я извлёк у него из плеча. Могу добавить лишь, что прочие повреждения нанесены довольно крупным оружием, никак не меньше тесака или мачете. Я бы сказал точнее: меч, сабля, копьё, но вряд ли это возможно.

— Почему же, у реконструкторов такого добра хоть завались. Вот с них, пожалуй, и начнём.

— Ну, вам виднее… Да, ещё. На теле этого пациента имеются похожие застарелые шрамы, а также рубцы от пулевых и осколочных ранений.

— Интересно. Бывший военный, участник локальных войн?

— Возможно. Выводы уж делайте сами.

— Татуировки на нём имеются?

— Нет, ничего такого.

— Он всё время был без сознания? В себя не приходил? Может, бормотал что-то?

— Нет. Сами понимаете, с такими ранами человек почти труп.

— А кто его в больницу доставил?

— Спросите у дежурного врача в приёмном отделении. Они должны были всё записать.

— Спасибо, Артур Генрихович.

— Не за что, Серёжа. Заходите.

— Лучше бы не понадобилось…

Получив медицинское заключение, Сергей пошёл в приёмный покой, где опросил дежурный персонал и под протокол изъял вещи пострадавшего, сложенные в тряпичный мешок. Подробно рассматривать их не стал, отложив это важное мероприятие до возвращения в отделение. Только составил опись, попутно полистав странную, явно самодельную тетрадь, сшитую из плотных квадратных листов темноватой бумаги. Да, на ней были записи! Правда, с этими каракулями предстояло ещё разобраться — Сергей навскидку не смог прочесть ни единого слова, — но не беда. Появлялся реальный шанс узнать о валяющемся в реанимации мужичке хотя бы что-то. Тетрадь была плотно завёрнута в кусок тонкой кожи, поэтому листы и чернила не размокли, поскольку по утверждению рыбаков, нашедших этого бородача, тот лежал наполовину в воде. Успел, как видно, поплавать. Вывод — после того, как его пытались зарезать, он попал в воду. Либо сам туда сиганул, спасаясь от преступников, либо те его сбросили, чтобы расправиться окончательно и замести следы.

В дежурной части Сергей передал собранный материал Михалычу.

— А рапорт? — немедленно потребовал тот, полистав бумаги.

— Я ещё работаю. — Опер показал мешок с вещами, закинул его на плечо и пошёл в свой кабинет.

— Ну-ну, Дед Мороз, — хихикнул Михалыч в спину. — Смотри, не надорвись.

В кабинете уже сидел вернувшийся с обеда Андрей Селивёрстов, напарник Сергея по «земле» или «зоне», как называли оперативники свой участок работы.

Увидев мешок на плече напарника, тот просиял:

— О, подарочки! К чему бы это? Новый Год, вроде как, прошёл. Да и День Победы вчера был, если мне память не изменяет…

— И ты туда же, — недовольно буркнул Сергей, бросив тощий мешок на стол.

Достал из него кальсоны, рубаху, развесил на спинки стульев. Нательный крестик и тетрадь взял в руки, усаживаясь на своё рабочее место.

— Чьё добро? — поинтересовался Андрей, подходя к столу напарника и внимательно разглядывая одежду. — Где такое старьё раздобыл, на барахолке?

— Мужика на Жиздре подрезали. Сейчас в больничке прохлаждается.

— А, слыхал. Наша зона?

— Даже не сомневайся.

— А телесняки какие?

— Тяжкие. Проникающие ранения.

— Значит, и «тяжи» подключатся.

— Само собой… Его рыбаки нашли. Надо бы разыскать их, опросить да на Жиздру вывезти, чтобы место показали. Протокол осмотра, все дела…

— Шашлычок, мангал, выпивка, девочки, — продолжил Андрей неполный, на его взгляд, список оперативно-розыскных мероприятий.

— Всё бы тебе развлекаться. Работать надо. У нас, между прочим, конкретный висяк намечается. Причём по тяжкому преступлению против личности.

— Да разве ж я против работы? — изобразил возмущение напарник. — Обеими руками за. Просто предлагаю совместить приятное с полезным. Один хрен весь день там проторчим. Уж лучше делать это в хорошей компании да под нормальную закуску. Понятые, опять же, понадобятся. А на природе лучшие понятые — это девочки.

— Ладно, философ, — смирился Сергей и переключил внимание напарника на одежду, которую тот успел скрупулёзно рассмотреть и даже ощупать, разве только не понюхал. — Что по поводу этого скажешь?

— Ну-у… Не знаю, конечно, в каких местах и какие ранения у того мужика, но предположу, что они совпадают с повреждениями на штанах и рубахе. Значит, он был в них во время нападения.

— Логично. Дальше.

— Возможно, даже вероятнее всего, на нём была и другая, верхняя одежда.

— От которой он избавился, пока плавал?

— Или его раздели.

— Почему не догола? Не проще ли камень на шею и в воду?

Андрей взъерошил волосы:

— М-да, не складывается как-то. Выходит, он сам того… в реку бултыхнулся. Спастись хотел?

— Значит… — поддержал его Сергей, подталкивая к выводам.

— Это бандитская разборка, — выдал напарник.

— Либо наезд братков за долги, долю в бизнесе, а равно месть, ревность, борьба за наследство и ещё куча всяких мотивов.

— Вот умеете вы, товарищ капитан, всю малину обос…

— Поручик, молчать!

— Есть молчать. — Селивёрстов шутливо вытянулся, щёлкнув каблуками, но тут же расслабился, схватил со стула окровавленную рубаху, приложив к своим плечам. — Он какого роста?

— Не измерял. На кровать поместился нормально. Примерно среднего.

— Сто семьдесят пять, как и я. Смотри, рубашка не длинновата? И рукав, глянь, явно пальцы скрывает.

Да уж, подол рубахи свисал ниже колен, рукава только чуть короче. Ворот… А нет никакого ворота, прореха одна с парой завязок. На рукавах, кстати, тоже тесёмки болтаются. И на штанах.

Словно уловив мысли напарника, Селивёрстов откинул рубаху и схватился за кальсоны. Демонстративно потрепав завязки на поясе и концах штанин, многозначительно хмыкнул:

— Материальчик-то дерьмовый, под старину. Такие шмотки, наверное, наши деды ещё при царе Горохе носили.

— Плюс ко всему на нём было это. — Сергей показал крестик.

Андрей отшвырнув кальсоны, мгновенно утратив к ним всякий интерес. Выхватил из руки напарника золотую вещицу и поднёс к глазам.

— Так, так, так… — бормотал он, разглядывая сам крестик и продетый через его петлю кожаный шнурок. — Интересное литьё. Никакого распятья, чисто крест. Завитушки на концах лопастей, как у лилии…

— Он вообще православный? Может, католический или кельтский?

— Нет, нет. Видишь вдавленные круги — один в центре и четыре на лопастях? Это символ Христовых ран.

— Да? Откуда столь глубокие познания? — удивился Сергей.

— Поработаешь с моё среди нумизматов, ещё не то знать будешь, — усмехнулся напарник. — Вот по этим завитушкам, кстати, можно сказать, что крест исконно русский и относится к домонгольской эпохе. А золотые кресты, насколько я знаю, носили только князья.

— То есть ты хочешь сказать, что у нас в больничке лежит сейчас древнерусский князь?

— Ага, раненый на Куликовом поле. Чего ты передёргиваешь? Лучше нормальную версию выдай.

Ермаков поморщился. Не нравилась ему эта история, ох не нравилась! Но единственный разумный вывод, пришедший в голову ещё там, в палате реанимации, он всё же озвучил:

— Реконструкторы.

— Вероятно, — согласился Селивёрстов. — По крайней мере, начать желательно с них. Надеюсь, это поможет хотя бы личность нашего терпилы установить. Оттуда и плясать будем.

— Кстати, о личности. — Сергей развернул тетрадь. — Очень хочется верить, что перед нами его личный дневник.

— Ну-ка, ну-ка… — Напарник, взяв стул, подсел к Ермакову. Пролистнув первые страницы, исписанные торопливым убористым почерком, чертыхнулся: — Абракадабра какая-то. Буквы, вроде, наши, а написаны непонятно. Вот здесь явно читается «начал». Почему-то с твёрдым знаком на конце. Но дальше… Это что за буква?

— Так в старину писалось «е».

— Правда? Тогда это слово «вести». Потом «дые…» Нет, «днев…» «Дневник», точно! Смотри, он пишет «и» как латинское. Что за чудак. Если хотел зашифровать, придумал бы что-нибудь позаковыристей.

— Тогда бы мы не прочли. А так помучаемся, глядишь, ясно всё станет.

— Ага, и за что его хотели ухлопать — тоже. С именами, фамилиями, адресами бандитов.

— Размечтался, — не сдержал улыбки Ермаков. — Сгоняй лучше к тяжам. Пора их подключать.

— Вообще-то у них телефон имеется. Сейчас позвоню. — Андрей вернулся за свой стол и снял трубку. — Алё, Николя. Привет, Селивёрстов беспокоит. В курсе, что у нас подрез?.. Тяжкие, конечно. А как ты хотел?.. Неизвестный… Неизвестно… Требуется найти и опросить… Надо ехать… Вот и заходи к нам в кабинет, столько интересного расскажем и покажем. Давай, давай, ждём. — Отключив трубку, вставил её обратно в аппарат. — Часа через два прискачут. Сказали, что сегодня некогда, но с материалами ознакомятся.

— Ну и ладно. Всё равно им отпишут. А мы пока поработаем немного, с рыбаками этими пообщаемся. Их один чёрт опрашивать. Поехали?

— Куда ж деваться. Попёрли, — вздохнул Андрей и нехотя поднялся из-за стола.

Рыбаков нашли быстро — все они разбрелись по домам после неудачной рыбалки, словно в ожидании прихода полицейских. Двоим завтра нужно было выходить на работу, третий был ещё в отпуске, вот с ним и сговорились на следующий день съездить на место обнаружения пострадавшего. Селивёрстов обещал организовать «самых клёвых понятых», какие только есть в Перемышле, с чем и отбыл вечером домой. А Сергей, пользуясь очередным затишьем и отсутствием шумного напарника, засел в кабинете изучать дневник.

Итак, первые слова расшифрованы. По ним, в принципе, можно методом подстановки прочесть и остальные. Кропотливая работа, но вполне выполнимая.

Взвесив толстую тетрадь в руке, опер вздохнул, положил её перед собой и раскрыл первую страницу…

Глава 2

Дневник Ярославина, листы 1—4

20 января 2018 (1238)

Начал вести дневник. Наверное, чтобы не забыть, кто я есть на самом деле. А то последние события заставляют иной раз думать, что у меня раздвоение личности. Причём, какой из них отдать предпочтение, не имею ни малейшего представления. Поэтому обо всём по-порядку.

Итак, зовут меня Роман Инг… Ну вот, опять сбиваюсь — Роман Игоревич, конечно. Роман Игоревич Ярославин, родившийся 12 января 1985 года в Рязанском улусе Великой Орды. Сейчас мне 33 года. Неделю назад исполнилось, кстати. Только теперь узнал, когда уточнил сегодняшнюю дату. До этого всё некогда было. Вступил, как говорится, в так называемый возраст Христа, хотя мало кто у нас почитает сейчас этого бога, даже среди русских. Но мы, Ярославины, твёрдо придерживаемся старой дедовской веры. За это нас и монголы ценят. Уж сколько поколений улусбеки подтверждают наше право владеть Коломенским сомоном. Но сомонат влечёт и определённые обязательства — не совсем приятные, так скажем. В частности, я должен содержать в боеготовности, а по первому требованию улусбека и выставить в любое время, тысячу обученных и полностью экипированных солдат с самопалами, пушками и лошадьми. Это в случае войны, само собой, или других боевых действий. Да ещё сам возглавить этот отряд, став тысячником Великого монгольского войска. Хорошо, если для отражения набега соседей. А если для усмирения какого-нибудь восставшего улуса или завоевательного похода в соседние страны? Нет, это не по мне.

Так однажды и случилось. В декабре 2017 года взбунтовался Новгородский улус. Хоть я и не люблю новгородцев за их прижимистость и двуличие, но в безрассудстве и храбрости им не откажешь. Всё же русские люди. Словом, пришёл приказ улусбека готовить мне свою тысячу для похода на Новгород. Тут и мои воины возмутились. У многих там родственники. Не посмел я пойти против их воли. Испросил только, знают ли, чем это нам грозит. Они знали — смерть для всей тысячи. У монголов на этот счёт разговор короткий, копьё в брюхо или пулю из самопала в голову.

Кроме нашего сомона ещё три не дали солдат. Улусбек побоялся сам идти нас усмирять с остатками тумена, хоть и людей у него было больше. Обратился за помощью к самому беклярибеку. Тот послал ещё тумен из татар. Против этих шестнадцати тысяч мы и вышли сражаться на лёд Оки, как здесь же в стародавние времена бились наши предки, отстаивая свою независимость, преградив монголам путь в Святую Русь. Полегли они тогда, и мы готовы были полечь во славу геройских дедов наших. Просто предел терпению настал. Думали, может, хоть эдак новгородцам подсобим.

Январь уже вступил в свои права, когда выстроил я нашу малую рать против рати монгольской. Редкие пушки по флангам, чтобы в обе стороны вдоль реки палили. Прикрыл их пехотой с самопалами, а в центре — конница. Славно бились ребята, много татар положили, да только сами сгинули. Когда заряды к пушкам да самопалам закончились, начали стрелы пускать. Ну, нас-то в обороне особо ими не возьмёшь. Мы широкие надолбы поставили, а вот наступающим несладко пришлось. Ещё и бомбисты им свои подарки подкидывали. Правда, и моим парням от вражеских бомб досталось. В общем, подобрались к нам татары ценой больших потерь. Тут уж сабли да штыки в ход пошли. Последний аргумент, как говорится.

Зажали нас со всех сторон. Чую, сейчас додавят. Собрал своих ребят, самых основных, самых умелых, посадил на коней да и вдарил вправо. Прорвались мы, и ходу. Не думали тогда, что дальше делать будем. Ведь не уймётся улусбек, пока всех не переловит. Ему перед беклярибеком ответ держать. А он хитрым лисом оказался. Спрятал десяток пушек на берегу, за излучиной. Как знал, что этим путём прорываться будем.

Ну, пальнули по нам неслабо. Конь подо мною и пал. Я по льду покатился, шлем потерял. По лицу кровь потекла. Вроде, и в сознании был, но утверждать не буду. Помутнение какое-то настало. Поднялся, шатаясь. Глядь, а вокруг-то битва кипит. Да ещё какая, не чета нашей!

Народищу вокруг просто море, никогда столько не видел. И все со всеми бьются. Только доспехи старинные. Тяжёлые латы у русских, прямые мечи, копья, луки со стрелами. Ни одного арбалета, самопала и уж тем более пушек!

Озираясь, увидел я надолбы за спиной. Не те, что сам ставил, а другие, из отдельных брёвен, лишь от конницы. Странно всё. Выходит, что убегал, убегал и никуда не убёг?

И тут вдруг доходит до меня, что попал я в прошлое, в 1238 год, когда наши предки против Батыя под Коломной бились. Бред, конечно, подумалось мне. А как в такое поверишь? Однако упавший рядом ратник с разбитой головой и озверевший, забрызганный кровью монгол, заставили прийти в себя. Схватив меч поверженного воина, отмахнулся от монгола. Почти снёс ему башку.

— Князь! — слышу сзади.

Оборачиваюсь, а мне какой-то паренёк шлем протягивает. Не мой шлем, другой, островерхий, украшенный позолотой, с бармицей и личиной на пол-лица. Но парень упрямо суёт его мне в руки.

— Надень, — говорит. — И плащ держи. Потерял.

Что ж это делается? Механически натягиваю шлем. Ремешок, правда, разрезан и в крови. Накидываю алый плащ. Кое-как дрожащими пальцами застёгиваю фибулу. Оглядеться бы.

Вокруг меня спины русских витязей. Встали плотно, никого не подпускают. Парень, который подавал шлем, рядом крутится, прикрывая меня щитом.

— Ты кто? — спрашиваю, перекрикивая шум сражения.

— Хорошенько, видать, по темечку приголубили тебя, княже, — улыбается он. — Я ж Вакула, гридень твой.

— Вакула, — говорю ему, — осмотреться надо.

— Идём!

Он опрометью бросается к надолбам, отмахиваясь на ходу мечом от чересчур прытких монголов. Я за ним. За надолбами наши кони. Прыгаем в сёдла. Невдалеке холм. Я правлю туда, на возвышенность.

Ну, точно, мы на Оке, недалеко от Коломны. Вон и Москва-река, по которой бегут русские и монгольские воины. Русские от битвы уходят — Московский полк, надо полагать, — а монголы их преследуют. Дальше по Оке тоже всё плохо. Там конная Владимирская дружина уже далеко, скачет в свой стольный град. Пехота от неё отстала и уже отрезана конницей монголов. А по льду Оки всё текут и текут к побоищу вражеские тысячи. Там сеча, здесь тоже сеча.

Только теперь, увидев грандиозный размах битвы, окончательно верю, что чудесным, немыслимым образом перенёсся в далёкое прошлое, во времена лютого нашествия Батыя. Меня что, в будущем уже убили? Тогда почему я здесь, почему не на небесах? Чтобы что-то исправить? Вряд ли — уже слишком поздно. Русская рать разбегается. Самые стойкие в ближайшее время падут. Или это своеобразный ад? Мучайся, мол, глядючи на разгром Святой Руси. Нет, я не собирался просто смотреть. Это мои предки, я могу их спасти. Хоть кого-то.

— Вакула! — кричу гридню. — Всех за надолбы и по коням!

— Снова лавиной вдарим? — как ни в чём не бывало спрашивает паренёк.

Вот это люди были. Битва проиграна, всё вокруг рушится, Святая Русь гибнет, а ему хоть бы хны. Надо «вдарить», значит «вдарим»! Эх-х…

Скачу к надолбам. Вакула уже бегает в гуще сражения, отдавая мой приказ. Сам за своего князя меня принял, теперь пусть отдувается.

Ратники один за другим пересекают линию надолбов и запрыгивают в сёдла. Собираю приличный кулак и направляю его вдоль Оки, в сторону от Владимира. Это единственный свободный путь. На скаку пытаюсь прикинуть, сколько со мной людей? По всему выходит, что не менее трёх тысяч. Сила. Особенно если она закована в стальные латы и ощетинена клинками.

Только что, в своём времени, я уже пытался проделать этот манёвр. Но тогда у меня было куда меньше солдат, и по нам стреляли из пушек и самопалов. Теперь же…

А теперь на нашем пути стояло не меньше тумена вражеских всадников. Они дали дружный залп из луков. Рой стрел тёмной смертельной тучей потянулся к нам.

— Щиты поднять! — ору что есть мочи. — Вперё-о-од!

Я без щита. Меня прикрывают с двух сторон гридни. Один из них Вакула. Стрелы бьют вокруг, втыкаясь в щиты, сёдла, сбрую, отскакивая от брони. Кто-то валится под копыта, под кем-то падает конь, и всадник летит кубарем. Никто не останавливается. Наоборот, набирают ход. Второй залп, слишком поспешный и потому нестройный, почти не наносит вреда. Враги уже рядом, выставляют копья и сабли. Ну, это мы уже проходили.

Врубаемся клином, без труда раздвигая хаотичную толпу монголов. Идём легко. Это не тот монолитный строй двадцать первого века, который они научились держать за прошедшие столетия своей безграничной власти. Так, вязкая масса. Правда, тоже закованная в броню и махающая железом. Ничего, справимся. Ещё немного…

— Наддай! — выкрикиваю привычно. Что-что, а командовать умею.

У ратников словно второе дыхание открылось. И устали, вроде, но пошли быстрее, интенсивнее работая мечами.

Передо мной возникает нечто несуразное. Вроде бы воин, но разукрашенный как петух. Непонятные плюмажи, висюльки — слишком уж много лишнего, ненужного в доспехах. Весь в железе с головы до пят, на лице сплошное забрало. Конь и тот металлической попоной прикрыт. Перед воином заслон из латников. Тургауды, похоже — личные телохранители. Умелые воины. Видать, большую шишку стерегут. Наша конница их сметает ценой жизни нескольких ратников, лишь немного замедлив ход. Воин вступает в бой, целя в меня мечом. Солидный такой меч, большой, настоящий монгольский. Хорошо бьёт, но и я не лыком шит. С малолетства рублюсь, ещё и неучей своих натаскиваю каждый день. Ты на кого руку поднял? А кисть-то не защищена. Вот и нет у тебя руки этой. Проскакиваю мимо, Вакула со вторым гриднем, походя, добивают покалеченного мною монгола. Интересно, кто это был? Уж не Кулькан ли, младший сын Чингисхана, тот самый, который погиб под Коломной? По сей день монголы скорбят, воспевая его геройскую смерть. Не знаю, лично я ничего героийкого в ней не увидел. Зато можно смело сказать, что историческая справедливость восторжествовала.

Я ещё не устал рубиться, когда враги неожиданно кончились, и моя конница вырвалась на ледовый простор. Тут мы и припустили коней во всю прыть, только нас и видели. Проскакав по замёрзшему руслу вёрст пять, я призадумался — а дальше-то куда? Что там было в древности на Оке за Коломной? Это в моё время всяких городков и поселений хоть отбавляй, а сейчас?

Да, именно в тот момент я, похоже, и сам не заметил, как начал отождествлять себя со временем предков, относиться к нему, словно родился и вырос в нём, а не спустя почти тысячу лет.

Не будучи сильно посвящённым в подробности землеустройства родного края, между тем, я был хоть и мелким, но военачальником. Театр военных действий более-менее знал. Это помогло вспомнить, что где-то далеко впереди на Оке стоит Калугхан. Не знаю, правда, существовал ли он в древние времена. Возможно, было какое-то мелкое поселение, развитое впоследствии монголами до города. Но туда Батый мог тоже отправить часть войска нам наперерез, если дорога есть. Значит, останавливаться там нельзя. Верная смерть. Дальше, за Калугханом, в Оку впадает её приток — Жиздра. А на Жиздре находится Козельск Черниговского улуса… Фу-ты! Черниговского княжества. В эти времена княжества пока не переименованы на монгольский манер. Завоеватели только-только пришли в русскую землю, и Новгород, в котором Батый устроит временную столицу, ещё не распахнул перед ними ворота руками жадных новгородских купцов, понадеявшихся сохранить целыми свою мошну и доверху набитые сундуки.

— Куда мы, княже? — спрашивает скачущий рядом Вакула.

— Идём в Козельск, — отвечаю, вовремя сообразив, что вопрос обращён ко мне. — Дальше видно будет.

Легко сказать, но трудно сделать. До Козельска вёрст 300 будет. Попробуй-ка, одолей на полном скаку, не загнав лошадок, ежели ещё погоня на плечах висит. В том, что монголы гонятся за нами, я ничуть не сомневался. В их стиле, конечно, выпускать из боя целые неприятельские полки, чтобы с оставшимися легче справляться было, да только убийство чингизида нам никто не простит. Уж я-то монголов знаю. Сам в их войске служил.

Через несколько часов бешеной скачки кони начали уставать, заметно сбавляя ход. Если не дадим роздыха скакунам, далеко не уйдём. Выставив дозор во главе с Вакулой, поскольку больше никого не знал, я отвёл основной отряд немного дальше по реке и объявил привал. Огонь разводить не стали, не до него. Лишь обтёрли лошадей, дав им покормиться снегом и пожухлой травой. Кое у кого даже нашлось немного овса.

Люди не спали, все были на взводе. Я продолжал размышлять над тем, как же нам оторваться от хвоста. Ока, насколько я помнил, у Калугхана выписывала крутой зигзаг. Вот если бы его срезать, пустив погоню в обход. Пока монголы будут петлять, мы уже на Жиздру выйдем…

— Черниговцы есть? — спросил я без особой надежды. — Желательно из Козельска.

Вскоре передо мной встали двадцать три ратника — все, кто выжил из козельской дружины. Их князь Иван погиб. Старшим и самым опытным воином был кривоносый, с мелкими морщинками у глаз Нетеча. Он-то и поведал, что есть короткий санный путь, обещав показать, когда доберёмся.

Прискакал заполошенный Вакула с дозором. Они засекли преследующих нас монголов.

— До чёрта поганых! Целая тьма! — так охарактеризовал гридень число врагов.

Расспросив подробнее, я понял, что по нашему следу идёт порядка тумена. Ну да, тьма и есть — по-старинке.

Не мешкая, отправились дальше, стараясь не сильно выматывать коней. День сменился ночью, настал новый, а мы всё мчались по льду, почти без перерыва.

Чувствовал, что погоня приближается, и всё равно приказывал вставать на короткий отдых. Без него никак. Да и монголам передышка нужна. Не железные же они, какими бы злыми не были. От людской злости у лошадёнок-то сил не прибавится.

Наконец, ближе к вечеру ехавший рядом со мной Нетеча показал на берег:

— Вона, дорога прямохожая! Лесом идёт. Полдня пути точно сверстаем.

Проехали чуть дальше, за излучину, потом вернулись и по санным следам на берег выскочили. Темнело быстро. Хотелось надеяться, что наш манёвр останется незамеченным, и этого хватит, чтобы одурачить монголов хотя бы на время.

Продвигаться через лес не в пример труднее, чем по ровному льду — тем более, ночью. Скорость ниже, зато и ехать меньше. Заодно кони получили передышку от дикой скачки. Снова на лёд встали, когда было ещё темно. До устья Жиздры дошли быстро, а там, пришпорив коней, совершили последний бросок до самого Козельска.

Утром, в рассветных сумерках, голодные, на едва переставляющих ноги лошадях, мы встали перед городскими воротами.

— Кто такие? — зычно спросили с дозорной башни.

— Аль не узнал? — хрипатым голосом отозвался Нетеча. — Отворяй ворота! Дружина с брани возвертается.

— Что-то больно много вас для дружины-то нашей. Аль в гости кого привёл, а, Нетеча?

— Привёл, привёл. Отворяй, тебе говорят. Сам узришь.

Скрипнув, открылись ворота, и мы поспешили укрыться за стенами.

— Зачиняй, — немедленно распорядился Нетеча.

— Утро ужо… — стал было возражать стражник, обрадованный возвращением дружины и оттого рано успокоившийся, но я нетерпеливо рявкнул:

— Закрыть ворота! За нами поганые скачут.

Не люблю, когда приказы начинают обсуждать вместо немедленного их исполнения.

Мой командный голос и внушительный княжеский вид возымели действие. Перепуганные стражники налегли на толстые створки, медленно сводя их вместе.

— Дык вы шо ж… не побили поганых? — несмело спросил кто-то из местных, уже собирающихся на шум.

— Нет. — Нетеча опустил голову. — Нас побили. Мы — это всё, что осталось от рати.

Над растущей толпой пронёсся растерянный ропот. Я буквально чувствовал, как по воздуху разливается противный липкий страх. Казалось, его можно пощупать руками. Как же это всё было знакомо! В моём времени русский народ вот уже несколько столетий рождался и умирал с подобным страхом, поселившимся в каждом городе, в каждой захудалой деревеньке, в каждой избе. Страх впитался в кожу людей за многие лета, проведённые под пятой Великой Орды.

Горько было смотреть на предков, ещё свободных, не испорченных рабским послушанием, в чьи сердца запустило свои склизкие щупальца это гадливое чувство.

Я мысленно молил Господа, чтобы дал им сил быть стойкими, не поддаваться, не опускать руки, продолжать борьбу за свою свободу, своё будущее…

Глава 3

Перемышль, Калужская область, 11 мая 2018 года

Закрыв тетрадь, Сергей потёр усталые глаза.

Ну и фантазёр же этот… Он заглянул в свои записи, которые делал по ходу чтения. Ага, Ярославин Роман Игоревич. И то не факт, что ФИО как раз его, а не вымышленные. Надо же, устаревший алфавит использовал, горе-писака. К чему такие премудрости? Чтобы читатель помучился и бросил продираться сквозь трудно поддающийся текст в самом начале?.. Интересная мысль, кстати. Значит, впереди ждёт нечто более важное.

Сергей тоскливо посмотрел на тетрадь. Нет, сию минуту возвращаться к изучению «дневника» определённо не хотелось. Он перевёл взгляд на часы. Ого, уже глубокая ночь. М-да, дешифровка старинных букв — занятие, безусловно, увлекательное, но чертовски трудоёмкое. Лучше делать это в свободное от работы время. Да только где ж его взять?

Запиликала трубка. Ермаков как раз потягивался, мечтая завалиться на диван. Вот лишнее подтверждение теории несбыточности благих надежд.

— Алё?

— Тебя что, представляться не учили? — проворчал на том конце провода Михалыч.

— А то ты не знаешь, кому звонишь. Что стряслось опять?

— Бабёнку побитую доставили в ЦРБ. Говорит, что упала с лестницы. Сходи, пообщайся.

— Что, сильно побили?

— Да нет, не очень. Пара синяков и разбитая губа.

— Михалыч, это ж побои. Отправь участкового, пусть поработает. Наверняка об неё муж или сожитель кулаки почесал.

— Знаю, знаю, — примирительно проговорил дежурный. — Но ты же в курсе, что ему она правду не скажет. Выдумает каких-нибудь гопников, напавших в подворотне. Участковый так всё и запишет. А зачем вам лишний глухарь?

В принципе, всё логично, висяки оперативникам не нужны, но чувство собственного достоинства не позволяло так легко сдаваться. Сергей открыл было рот, чтобы выдать очередное возражение, как Михалыч вдруг добил его контрольным убийственным аргументом:

— К тому же в хирургии наш порезанный утопленник очухался. Врач сказал, что можем с ним поговорить. Заодно и его опросишь.

— Э-э-э… — Надо было что-то сказать, раз уж раззявил рот. Не закрывать же просто так. — Участкового всё равно дай. Не собираюсь у него хлеб отбирать.

— Да он тебя уже на улице ждёт. Покурить вышел. Так что давай, спускайся.

Побитая бабенция упиралась недолго. Сдала своего муженька, драчуна и пьяницу, по полной программе. Поплакалась Ермакову, что постоянно ходит битая, и он, благополучно передав её участковому, с чистой совестью направился в хирургию.

Врач — всё тот же Артур Генрихович — завёл его в палату.

— Вот ваш герой, — кивнул на койку в углу, с которой на вошедших внимательно смотрел бородатый.

— Почему «герой»? — Оперативник бросил на доктора ревнивый взгляд, подозревая, что потерпевший успел ему выложить всю свою наверняка занимательную историю.

— Ну как же. С такими ранами выжил. Обычно подобных пациентов долечивает патологоанатом.

Понятно, плоский медицинский юмор. Впрочем, вряд ли он хуже ментовского.

— Я вас оставлю. — Взгляд Ермакова хирург воспринял по-своему. — Только попрошу недолго. Больному нужен покой.

— Не беспокойтесь, Артур Генрихович, — сказал Сергей в закрывающуюся дверь. Придвинув стул, уселся рядом с кроватью, достал служебное удостоверение и в развёрнутом виде подержал перед карими глазами бородача. — Здравствуйте. Я капитан Ермаков из уголовного розыска. Расследую ваш случай…

— Позвольте? — сдавленно проговорил тот, не отрывая взгляда от «ксивы», и здоровой рукой потянулся к документу.

Вообще-то у полицейских не принято выпускать удостоверение из рук, но что-то в сверкающих глазах незнакомца заставило Сергея уступить его просьбе.

Бородатый повертел документ в руке. Погладил пальцем золотистого орла на обложке. Шевеля губами, перечитал все надписи от корки до корки.

Ермаков терпеливо ждал, с интересом наблюдая за ним. Наконец, тот вернул удостоверение со словами:

— Любопытная буквица. Проще и понятнее. — Он откинулся на подушку и, глядя в потолок, пробормотал: — Российская Федерация… Россейская. Не зря, значит…

Показалось, что глаза у него заблестели.

— Вы хорошо себя чувствуете? На вопросы отвечать можете? — Сунув свой документ в карман, Сергей положил чистый лист поверх папки, достал авторучку и демонстративно приготовился вести запись. — Ваша фамилия, имя, отчество?

— Ярославин, — глухо донеслось от кровати. — Роман Игоревич.

«Хм, не выдумал ФИО. Или пользуется вымышленным. А какой ему резон? Ну-ну, посмотрим».

— Дата рождения? — Вот интересно, скажет он «двенадцатого января» и так далее или нет.

— Двенадцатого, первого, тысяча девятьсот восемьдесят пятого года от рождества Христова.

— А есть другое летоисчисление? — хмыкнул Сергей, записывая дату. Последнюю реплику он, естественно, стенографировать не стал.

Ярославин перевёл на него усталый взгляд.

— Конечно, — сказал как само собой разумеющееся. — От сотворения мира, к примеру…

— Не буду спорить, — натянуто улыбнулся опер, не собираясь вступать в ненужную полемику. Не для того же он сюда пришёл. — Где родились?

Пожевав губами, Ярославин произнёс неуверенно, словно подзабыл место своего рождения:

— Коломна. — И вопросительно посмотрел на Сергея.

— Город Коломна Московской области? — уточнил тот.

Слегка расширив глаза, Роман осторожно кивнул.

— Так, хорошо. Проживаете где?

— Там же, в Коломне.

— Адрес.

— Что?

— Адрес назовите, по которому зарегистрированы.

Непонимающий взгляд явно свидетельствовал о том, что у пострадавшего частичная потеря памяти. Час от часу не легче. Не хватало ещё, чтобы он забыл о нападении. Ермаков решил немедленно это выяснить:

— Так, Роман Игоревич, вы помните, что с вами произошло?

Снова неуверенный кивок, не внушающий никакого оптимизма.

— Тогда рассказывайте.

— О чём?

Сергей вздохнул:

— О том, кто, где, когда и за что нанёс вам телесные повреждения. Как вы, израненный, оказались на берегу Жиздры?

— Жиздра… — Ярославин снова уставился в потолок. Помолчал немного. Вдруг спросил: — Какое сегодня число?

— Десятое… — Сергей посмотрел на часы. — Уже одиннадцатое мая.

Собеседник нахмурился:

— А год?

Начинается. Если он сейчас начнёт излагать сюжет своего дневника, придётся упечь бедолагу в психушку. Тогда ни о каком раскрытии тяжкого преступления против личности не может быть и речи.

— Две тысячи восемнадцатый, — снизошёл до ответа Сергей.

— Что ж, я вернулся, — облегчённо вздохнул Ярославин и закрыл глаза.

— Откуда? И как вы оказались в Перемышле? Кто на вас напал? Роман Игоревич!..

Больной, казалось, не слышал. Он совершенно не реагировал на вопросы и, похоже, больше не собирался удовлетворять любопытство Ермакова.

Вошёл Артур Генрихович.

— Доктор! — немедленно обратился к нему Сергей. — Он в сознании?

Тот пощупал у пациента пульс, приподнял веко, после чего выдал нерадостный вердикт:

— Уснул. Организм ещё довольно слаб и находится под действием препаратов. Придётся вам, знаете ли, перенести беседу. Приходите утречком, после обхода.

Делать нечего, Сергей вернулся в отделение ни с чем. Выслушал ворчание Михалыча, написал ещё один рапорт о неудачной попытке контакта с потерпевшим. Заодно составил запрос в УМВД по Коломенскому городскому округу на «Ярославина Романа Игоревича 12.01.1985 г.р., уроженца г. Коломны». Надо же было выяснить его адрес, место работы, ближайшие связи, наличие компромата, а главное — как он оказался здесь. Ермаков сильно надеялся, что всплывут знакомства Ярославина в Перемышле. Будет за что зацепиться. Пока же везде по нолям, а сам потерпевший, похоже, ему не помощник.

Лёг спать прямо в кабинете, на старом, видавшем виды диване. Утром его разбудил Селивёрстов, шумно ворвавшийся на рабочее место вместе с Колей Брагиным, опером по тяжким. Последний, как выяснилось, уже готовился забрать материал по Ярославину из дежурки. Ждал только резолюции начальства.

Скоро должен был подойти рыбак, с которым договорились ехать на Жиздру. Служебный транспорт для выезда обеспечивал Брагин.

Глянув на заспанного Сергея, Селивёрстов сжалился:

— Оставайся, Серёга. Мы сами съездим, а ты отдыхай.

— Ладно, езжайте. А я ещё в больничку схожу. Ярославина так и не опросил.

— Во-во, давай, — немедленно согласился Андрей. — Разделимся, больше сделаем.

Когда они, наконец, уехали, наступила долгожданная тишина и полнейшее спокойствие. Чтобы снова не уснуть, Сергей выпил крепкого кофе и отправился в ЦРБ — третий раз за сутки.

Артур Генрихович уже сменился, поэтому Ермакова встретил незнакомый молодой врач, рыжеволосый и с мальчишескими веснушками на лице. Голос, однако, был у него низкий, рокочущий. С таким в опере выступать надо. Стяжал бы славу.

— Странный этот ваш Ярославин, — гудел хирург, сопровождая Сергея в палату. — Такое впечатление, что многих элементарных вещей не знает. Всему удивляется. Так переполошился на утреннем обходе, когда мы к нему вместе с Артуром Генриховичем и завотделением вошли. Ещё и медсёстры с нами. Кажется, что никогда в своей жизни он сразу столько белых халатов не видел. На пижаму смотрел, как на гадюку какую-то. Разглядывал, в руках вертел, пока не помогли надеть. Даже пуговицы застёгивали сами. А завтрак? Ему принесли в палату. Он и говорит санитерке: «Пробуй при мне».

— И что, попробовала?

— Нет, конечно. У нас подобное не практикуется. Так ведь не стал есть. Завтрак целый унесли. А кушать ему надо, сил набираться.

— Я поговорю с ним об этом.

— Уж постарайтесь. Хотя он довольно быстро идёт на поправку. Раны почти затянулись, гематомы уже начинают рассасываться, болевые ощущения минимальны. Такое чувство, что день-два и можно переводить на амбулаторное лечение.

— То есть вы его выпишете?

— Нет, это гипотетически, конечно, исходя из общего анамнеза. А так дней десять у нас проведёт, не меньше. Послеоперационный период, наблюдение, сами понимаете…

Ярославин лежал на боку и смотрел в открытое окно на раскачивающиеся ветви деревьев больничного сада. Сквозняк приподнял штору, потрепав её над кроватью. Больной повернул голову и взглянул на вошедших.

— К вам из полиции. — Сообщил доктор и, кивнув Ермакову, сразу вышел.

— Ещё раз здравствуйте. — Сергей сел на тот же стул, на котором сидел ночью.

Отложив папку, скрестил руки на груди. Помолчал, разглядывая потерпевшего.

— Давайте так, Роман Игоревич, — начал неторопливо, — вы рассказываете мне правду о том, что с вами произошло, а затем мы вместе решаем, что из вашей истории мы напишем в объяснении, а о чём умолчим. Хорошо? Видите, я ничего не записываю. Кстати, мне сказали, вы отказываетесь от еды. Так же нельзя. Для чего вас врачи спасали? Уж явно не затем, чтобы впоследствии заморить голодом или отравить дурной пищей. Кушать надо, поправляться, особенно с вашими ранами. Обещайте, что будете есть. Договорились?

С небольшой заминкой Ярославин кивнул.

— Вот и славно. А теперь я весь внимание. Рассказывайте.

Больной задумчиво пригладил усы и бороду.

— Вряд ли вы мне поверите, — сказал из-под пальцев.

— Откуда вам знать, если ещё ничего не сказали?

— Я и сам себе иной раз не верю. Слишком всё… необычно.

— Это как-то связано с раздвоением личности, о котором вы упоминаете в своём дневнике? — сделал первый ход Ермаков. Должен же кто-то начать, а то так и будут топтаться на месте.

С удовлетворением понаблюдал за тем, как встрепенулся собеседник.

— Вы его нашли? Он уцелел?

— Да, он у меня, и я его читаю. Сложновато написано. Только никак не могу отделить реальность от вымысла. Надеюсь разобраться в этом с вашей помощью.

Роман грустно улыбнулся:

— Вот видите, вам тоже трудно поверить. А между тем, я писал чистую правду. Все события, о которых там говорится, происходили со мной в действительности.

Плохо. Этот человек и в самом деле уверовал в свою писанину. Отождествляет себя с выдуманным героем. Ох, чует сердце, придёт из Коломны ответ, что не было там никакого Ярославина Романа Игоревича и в помине. Устанавливай потом его личность по-новой.

— Хотите сказать, что попали в прошлое, во времена Батыя, и дрались там с татаро-монголами? — Рот Сергея невольно скривился в скептической ухмылке.

— Именно, — вполне серьёзно сказал Ярославин и потянулся за стаканом с водой, стоявшим на прикроватной тумбочке.

Ермаков подал ему стакан. Тот утонул в широкой пятерне больного почти полностью. Пока он пил, оперативник подивился, насколько хорошо развиты у него мышцы предплечий. Да, такой детина, пожалуй, запросто может часами размахивать мечом. Определённо, надо идти к реконструкторам.

Напившись, Ярославин утёр бороду.

— Не желаете верить, не надо, — сказал, возвращая стакан. — Я не настаиваю. Но другую правду вы от меня всё равно не услышите.

Тупик. Надо делать ход конём.

— Ну, хорошо. Давайте пока отложим этот разговор… Вас, возможно, скоро выпишут. Здесь, в Перемышле, у вас есть где остановиться? Родственники, знакомые? Или, может быть, сообщить кому-то в Коломну, чтобы приехали за вами?

— Нет. — Роман помотал головой. — Никого у меня здесь нет. Если даже и были, то вряд ли меня кто знает. Время не то, другое. Всё изменилось. Но я этому даже рад…

— Чему же тут радоваться? — недовольно пробормотал Сергей, размышляя о своём.

— Есть чему, даже не сомневайтесь. — Кряхтя, больной приподнялся в постели, сев повыше. — Скажите… Тогда, в тринадцатом веке, хан Батый захватил Новгород?

Вопрос озадачил Сергея. Знатоком истории его не назовёшь, но кое-что в памяти всё же осталось ещё со школьной скамьи. Уж слишком въедливый был у них историк.

— Насколько я знаю, нет. Не дошёл порядка ста или двухсот километров и повернул назад.

Ярославин шумно вздохнул.

— А потом? — Его глаза горели неподдельным интересом.

— Ну-у… — Ермаков напряг память, чувствуя себя учеником у доски. — Кажется, развернул армию лавой и прямиком рванул обратно, грабя то, что ещё не успел разграбить. Через наши земли шёл, между прочим. А, вспомнил! Уже у самой границы он осадил Козельск, который долго не мог взять. Город в итоге сжёг, а всех жителей перебил, сам потеряв немало людей.

— Козельск… — Голос Романа охрип. — Он далеко? Говорят, меня нашли на Жиздре.

— Да. Километров сорок до Козельска будет. Здесь Жиздра впадает в Оку.

— Надо же. — Ярославин откинул голову и закатил глаза под лоб. — В тринадцатом веке в этих краях было совсем пусто.

Вторая беседа тоже не клеилась и закономерно закончилась ничем. Раздосадованный опер покинул стены стационара в дурном расположении духа. Не прибавил оптимизма и ответ из Коломны, ждавший его в дежурке. Как и предполагалось, никакой Ярославин Р. И. у них не значился. Как тут не почувствовать себя оракулом?

Наплевав на работу, Сергей прихватил дневник вчерашнего «терпилы», и направился к дому. В конце концов, у него сегодня законный выходной после дежурства.

Глава 4

Пронск, Рязанский улус Великой Орды, 16 января 2006 года

Роман вёл свою пехоту по Пронску, построив её в колонну по два. Ощетинившись штыками, они быстро шли сквозь город, контролируя обе стороны улицы. Вырвались далеко вперёд. Монгольская тысяча улусбека застряла где-то на въезде, начав грабить первые же более-менее приличные дома.

Сопротивления не было. Зря только заставу на въезде раздолбали. Она, как оказалось, пустовала. Но улусбек приказал, и дело сделали. Мог бы сначала хоть разведку послать. Нет же, разворачивай пушки, говорит, пали со всех стволов. Ну, разнесли по кирпичику пустые казематы, толку-то. Здесь и воевать практически не с кем.

Город ещё со времён разорения Батыем так полностью и не восстановился. Крепостные стены заново не отстроили. А зачем, если он уже в глубине Великой Орды находится? От кого и что в нём защищать? Вот и остался совершенно голый Пронский бугор, где когда-то высился кремль. Да и основные торговые пути вдруг стали пролегать где-то далеко в стороне, минуя город.

Нет больше на его улицах бойкой торговли. Только сам себя и кормит. А подати улусбеку вовремя собери, тысячу ратников с пушками да лошадьми, будь добр, содержать и, когда те понадобятся, предоставить. Для городской казны траты неподъёмные.

Один раз не смогли обеспечить, второй, а на третий монголы разбираться не стали. Собрали две тысячи воинов и бросили на усмирение «непокорного» Пронска. Видать, чтобы войска не застаивались, а то давно не были на войне и никаких враждебных выступлений не подавляли. Вот интересно, почему все смуты на Руси происходят именно по зиме? Или то у рязанцев своеобразный обычай такой?

Улусбек ради этого случая соизволил снарядить свою личную гвардию, которую сам же и возглавил. Мозги у него замёрзли, что ли, на январской стуже? Взял для усиления тысячу Коломенского сомона под командованием отца Романа — князя Игоря Ярославина. Наверное, чтобы одному по морозцу не бегать. И теперь монголы грабили город.

Верно сказал отец перед походом:

— Они пойдут на Пронск с одной целью — поживиться. Улусбека нашего хлебом не корми, дай кого-нибудь пощипать. Если не будет причин, он легко их выдумает. Я знаю Пронского князя. Иван мужик правильный, но выше головы не прыгнет. Наша задача оградить Фрязина и его семью от неминуемой расправы. Дать ему время оправдаться перед Селим-беком. Поэтому, пока монголы заняты грабежом, а я с предводителем нашим руковожу взятием города, ты должен захватить княжьи палаты и выставить в них свою охрану. Можешь объявить этот дом трофеем Коломенского сомона. Возьмёшь триста солдат и два орудия. Тебе должно хватить. Оборонишь Фрязина и от слишком прытких монголов, и от местного лихого люда, которого в Пронске тоже предостаточно. Полагаю, они под шумок решат прибрать к рукам то, что плохо лежит, а заодно перед Селимом выслужиться. А там, глядишь, улусбек пресытится, набив мошну, да подобреет к Фрязину. Поймёт, что убирать князя ему не резон. Покарал примерно, показал кто в доме хозяин, да на том и хватит…

Где находятся княжьи палаты, Роман разузнал заранее. Отправил вперёд егерей с лёгкими самопалами, чтобы стерегли.

Улица прямая. Вон и дом Фрязина вдали виднеется — двухэтажный, белокаменный, со стрельчатыми окнами. Вход на высоком крыльце и глухой забор на торцах. Въездные ворота заперты, но какие-то смутьяны таранят их бревном. Раздаются выстрелы. Это егеря вступают в бой. Несколько человек падает, роняя бревно. Кто-то стреляет в ответ, но в открытое противостояние не лезут, разбегаются. Всё-таки видят, что на подходе целый строй солдат, за которыми ещё и пушки на передках едут. С ними тягаться себе дороже.

Первая сотня выстраивается вдоль фасада в две шеренги, развернув штыки не только во фронт, но и в тыл — на случай, если вдруг из дома тоже откроют стрельбу. Вторая и третья лезут через высокий забор. По ним пока никто не стреляет. Открывают ворота изнутри. Можно закатывать орудия.

— Наизготовку! — отдаёт команду Роман и взбегает по ступеням к центральному входу.

Двери здесь добротные, из толстого дерева. Плотно в проёме сидят. Удара бревном, наверное, не выдержали бы, но почему-то не сломаны. Ага, теперь понятно почему — рядом с порогом лежит застреленный налётчик. Повсюду кровь. Кого-то здесь, видать, ещё и подранили. Наверное, хозяева всё-таки оборонялись.

Благоразумно встав сбоку, Роман рукоятью короткого самопала несколько раз постучал в дверь. По дому раскатилось гулкое эхо.

— Эй, отворяйте! Здесь княжич Ярославин из Коломенского сомона. Имею приказ взять под охрану Ивана Фрязина и его домочадцев.

Тишина в ответ. Лишь непонятный шорох за дверью и тихое, неразборчивое бормотание.

— Если не откроете, возьму дом штурмом!

— Откуда нам знать, что ты тот, за кого себя выдаёшь? — всё-таки соблаговолили ответить.

Дребезжащий голос принадлежал, похоже, старику.

— Впустите меня одного и дайте встретиться с князем!

За дверью немного подумали, затем лязгнул отодвигаемый засов. Одна створка слегка приоткрылась, и в образовавшейся щели появился ствол самопала. Поверх него на Романа уставились два внимательных глаза на бледном, морщинистом лице, обрамлённом седой шевелюрой с бакенбардами.

— Похож, — выдал обладатель дребезжащего голоса и распахнул дверь шире. — Входи.

Внутри царил полумрак. После освещённой солнцем заснеженной улицы Роман будто ослеп. Судя по звуку за спиной, засов поставили на место.

— Пошли, парень. Иван Фёдорыч наверху. Петруня, смотри тут у меня.

Последняя реплика относилась, похоже, ко второй тёмной фигуре возле двери. Рассмотреть её Роману не удалось. Глаза ещё не привыкли к плохому освещению прихожей. Пока шли к лестнице и поднимались на второй этаж, Ярославин стал видеть нормально. Тем более, здесь уже попадались окна.

— Ты кем будешь, старик? — спросил он сопровождающего, больше для того, чтобы не молчать.

— Сам ты старик, — услышал в ответ его ворчание. — Мне, между прочим, ещё шестидесяти нету. Я, можно сказать, с папашей твоим ровесник… почти.

Роман только хмыкнул. Отцу было сорок шесть, и никому бы даже в голову не пришло назвать его стариком. Широкоплечий, жилистый. Седой как лунь — это да, но не старый.

— Знаешь моего отца? — решил перевести разговор на другую тему.

— Знал раньше. Вы с ним на одно лицо. Увидел бы где, подумал, что его встретил. Обзавидовался бы или решил, что на том свете уже свиделись. Ха-ха!.. Пришли.

Старик остановился перед белоснежной дверью с позолоченными ангелами. Постучал и потянул за резную ручку. За ней был небольшой зал с паркетным полом и диванчиками по углам, на одном из которых сидели женщины с детьми, а рядом стоял высокий мужчина средних лет с гладко выбритым лицом. Одет он был по-военному и держал заткнутыми за пояс два коротких самопала.

— Что там, Семён? — требовательно спросил он старика, но, заметив Романа, переключил внимание на него, удивлённо вздёрнув брови.

— Во-во, и я так же подумал, — хмыкнул старик. — Не боись, Иван Фёдорыч, это младшой Ярославин, сынок его. К тебе пожаловал.

— Как звать, молодец? — не растерялся князь.

— Романом, — ответил «молодец», выйдя вперёд, и коротко поклонился, залихватски щёлкнув каблуками.

Фрязин одобрительно кивнул.

— С чем пожаловал, Роман Игоревич? Время, как видишь, ты выбрал неподходящее.

— Меня прислал отец во главе трёх сотен солдат и двух орудий, чтобы взять под охрану этот дом и всех, кто в нём находится.

— Взять под охрану? — нахмурился князь. — Или под стражу? Насколько я знаю, тысяча Коломенского сомона вместе с тысячей улусбека разоряют сейчас мой город. Разве нет?

Роман терпеть не мог, когда наговаривали на отца или на его солдат — кто бы там ни был. Вскинув подбородок, он бросил с вызовом:

— К твоему сведению, князь, Коломенское войско в настоящее время берёт под охрану… Да-да, именно берёт под охрану, а не грабит, продуктовые и вещевые склады в разных частях Пронска, а также городскую казну и, как тебе уже известно, твой дом со всеми находящимися в данных помещениях людьми.

— Ох-ты, как распетушился, — восхищённо цокнул языком князь, но пошёл на попятную: — И что же вы будете делать, если улусбек прикажет отдать всё это его людям на разграбление?

— Не забывай, что мы тоже входим в число его людей. Военная добыча принадлежит тому, кто её взял. Это непреложный закон.

— Только всё равно вам придётся отдать часть добычи Селиму.

— Часть — далеко не всё.

— А как поступите со своей долей? — Став мрачнее тучи, Фрязин сверлил Романа уничижительным взглядом.

— Отдадим Пронску и его жителям. После ухода улусбека им придётся на что-то жить.

Лёд в глазах князя, вроде бы, начал таять.

— Успокойся, дядя, — раздался за его спиной моложавый женский голос. — Не нападай на княжича понапрасну. Он пришёл нам помочь. Ведь так, Роман Игоревич?

Рядом с Фрязиным встала стройная девушка неописуемой красоты. Низкое зимнее солнце, заглядывая в окно, играло лучами в её волосах, создавая волшебный ореол, ещё резче выделяя и без того одухотворённое лицо. Роман задохнулся, поражённый в самое сердце — похоже, что стрелами тех самых ангелов, которых видел на двери при входе в зал.

— Да, Леночка, прости. Конечно, ты права, — услышал как сквозь сон отдалённый голос князя. А того словно подменили. Он стушевался и растаял при виде этого чуда. Виновато посмотрел на Ярославина. — Прошу прощения, Роман Игоревич. Нервы у меня, понимаешь ли…

— Ничего… понимаю… — заплетающимся языком промямлил юноша.

Сзади приглушённо хихикнул старый привратник.

— Да, вы же незнакомы, — опомнился князь. — Это моя племянница из Новгорода. Елена Вячеславовна Громова. Погостить приехала… Так некстати.

— Очень… приятно, — не без труда припомнил Роман правила приличия.

Еле совладал с негнущейся шеей, чтобы поклониться.

— И мне. — Девушка улыбнулась так лучезарно, что юноша чуть не потерял сознание.

Да что же это? Ничего подобного с ним никогда не происходило. Неужели, один только вид Елены так на него действует? Определённо, надо спасаться.

— Позвольте… — Роман чуть не подпрыгнул на месте. — Мне надо идти… Распоряжения отдать. Так я… не прощаюсь. — Помимо воли он с надеждой взглянул на девушку.

Та снова улыбнулась, будто пулей пронзила. Пока окончательно не потерял самообладание, княжич повернулся кругом и на негнущихся ногах поспешил к лестнице, чувствуя, что совсем не хочет уходить.

Он совершенно не помнил, как оказался на улице. Лишь вдохнув свежего морозного воздуха, более-менее пришёл в себя. Сгрёб снег с перил и вытер лицо.

— Ты в порядке, Роман Игоревич? — спросил вполголоса подошедший Пётр, командир первой сотни, что стояла перед княжескими палатами.

— Да, — с трудом выговорил тот. Вздохнув, продолжил: — Занимай дом, Петя. Организуй оборону. Усиленный караул по обе стороны дверей с поддержкой в окнах. Пушки во дворе направь на ворота и на забор. Ну, что тебя учить. Сам учёный. Действуй.

Через полчаса люди были распределены. Свободных от несения службы солдат разместили по комнатам так, чтобы они сразу заняли удобные для стрельбы места и могли отразить возможное нападение с любой стороны. Орудийные расчёты деловито покуривали возле пушек, поочерёдно греясь в расположенном неподалёку флигеле.

В городе то и дело слышались одиночные выстрелы. Что-то горело, судя по нескольким столбам сизого дыма, но в целом было спокойно.

Вскоре мимо усадьбы проскакал небольшой отряд монголов. Они только мельком глянули на выставленный у входа караул и понеслись дальше по улице в поисках других богатых домов. Зато следующий, более крупный отряд заинтересовался усадьбой. Видать, с ними был их командир, поскольку именно этот расфуфыренный павлин пытался попасть внутрь, а когда ему преградили путь, стал грозить солдатам всеми карами земными и небесными.

К нему вышел Роман.

— В чём дело? — спросил по-монгольски.

— По какому праву меня тут не пускают? — брызгал тот слюной в истерике, отчего плюмаж на его шлеме трясся мелкой дрожью. Кстати, судя по плюмажу, это пугало дослужилось лишь до десятника.

— А с чего ты взял, что имеешь на это право, десятник?

Монгол подавился очередным криком и присмотрелся к Роману. Тот был хоть и без шлема со знаками различия, зато по виду и манере держаться вполне сошёл бы за сотника, если не за тысячника, не смотря на столь юный возраст.

Захлопнув рот, десятник прыгнул в седло и ускакал, уводя за собой отряд.

— Жаловаться будет, — улыбнулся один из караульных, совсем ещё молодой паренёк.

— Пусть жалуется. Мы в своём праве, — рассудительно сказал второй, седоусый.

Вот и хорошо, что понимают. Не надо ничего разъяснять. Лучше службу нести будут.

Успокоенный Роман вернулся в дом. Как оказалось, ненадолго.

Солдаты предположили верно — десятник наябедничал. Похоже, что своему сотнику, раз около пятидесяти монгольских всадников с гиканьем подскочили прямиком к усадьбе и сразу осадили коней. Командир, имевший и украшений побольше, и вид посолидней, не стал утруждать себя руганью с караульными. Подъехав к высокому крыльцу, просто скомандовал, тыча нагайкой в сторону ворот:

— Отворяй!

— Чего их отворять-то? — пожал плечами седоусый. — Там открыто.

Вдохновлённый сотник махнул плёткой своим нукерам, и те радостные бросились к воротам. Но стоило им распахнуть створки, как всадники всей гурьбой резко сдали назад. Из глубины двора в их сторону смотрел толстый ствол орудия, возле которого с подожжённым фитилём стоял бомбардир. А в распахнувшихся окнах вдруг показались штыки множества самопалов.

Снова вышел Роман.

— Ты старший? — спросил слишком самоуверенного монгола, всё ещё топтавшего снег перед крыльцом на неуверенно переступающей с ноги на ногу лошадке.

Тот выпятил грудь и представился по всей форме:

— Сотник тумена Селим-бека Великого монгольского войска Бучук.

Хоть какое-то понятие о дисциплине имел.

— Княжич тысячи Коломенского сомона Роман Ярославин.

Бучук не стал ерепениться — как и положено, поклонился первым. Редкий случай для заносчивых монголов. Роман с готовностью ответил тем же. Вот теперь можно спокойно поговорить.

— Сожалею, сотник, но дом сей взят нами в бою. — Ярославин кивнул на уже замёрзшие трупы лихих людей. — Всё, что находится в нём — наше. Вы немного припозднились.

— Мы воюем вместе, княжич. Значит, и добыча у нас общая. Это богатый дом. В нём живёт местный князь. Тут на всех хватит. Почему бы вам не поделиться с братьями по оружию? Впустите нас. Мы много не возьмём. Только то, что сможем унести на наших скакунах.

Вот хитрая бестия. А то никому неизвестно, сколько тащит на себе выносливая монгольская лошадка.

— Мы и поделимся, — раскинул руки в широком жесте Роман. — Только сначала покажем всё улусбеку. Пусть он и распределит между нами завоёванное по справедливости.

На это Бучук не нашёл чем возразить. Так бы и уехал ни с чем, но, как обычно бывает, вмешался случай. В начале улицы показалась длинная кавалькада, во главе которой неторопливо ехали верхом Селим-бек и Ярославин-старший. Принесла же нелёгкая. Нет, чтобы чуть позже им появиться, когда Бучук увёл бы своих, не солоно хлебавши. Но и тот увидел своего предводителя. Приободрился, победно взглянув на Романа, и остался ждать.

— Что происходит? — гнусаво поинтересовался улусбек, чьё округлое тело едва не скатывалось с лошади. Как он вообще доспехи напялил? Ещё немного, и порвались бы ремни.

Сотник, раскланиваясь и прижимая ладонь к нагруднику, принялся бубнить что-то вполголоса, то и дело тыча концом плётки в сторону дома и русской охраны.

Выслушав его, Селим вялым жестом отстранил жалобщика. Посмотрел на Романа долгим взглядом, но в итоге обратился к его отцу:

— Почему твои люди защищают Пронского князя, Игорь? Разве мы не затем пришли сюда, чтобы его наказать?

— Совершенно верно, о мудрейший из мудрейших. — Уж очень любил отец так его называть. Причём это была вовсе не лесть. Он таким образом намекал Селиму, что в любом деле надо сначала думать головой, прежде чем рубить сплеча. И, надо признать, это срабатывало. Чаще всего Коломенский князь отстаивал свою правоту. — Это я приказал сыну взять Фрязина под стражу, чтобы сохранить его до суда. Разве тебе не интересно, куда он девал те средства, что не поставил в казну? Полагаю, мы сами далеко не всё найдём. Ещё много что вскроется, и Фрязин может нам очень пригодиться.

— Хм… Ну, хорошо. А зачем ты обложил своими людьми все склады в городе и казну?

— Только ради того, чтобы добро не пропало, мудрейший. — При этих словах Ярославин так остро глянул на Бучука, что тот сжался и отъехал в сторону, стараясь казаться незаметным. — Зато теперь мы сможем часть организованно вывезти в столицу, а часть оставить здесь под строжайшим учётом.

— Как оставить? — Глаза улусбека округлились. Он и помыслить не мог, чтобы вернуть награбленное.

— Конечно, — как ни в чём не бывало продолжил князь. — Ведь мы не уничтожаем Пронск. Тебе нужен здесь такой сомон, который всегда будет приносить доход. Тут останутся люди, которых ты примерно наказал, научив уму-разуму. Они побоятся обманывать в дальнейшем или не платить десятину. Но для этого им потребуются продукты и прочие товары, чтобы скорее оправиться от наказания и начать зарабатывать. Быстрее получишь от них прибыль. А чем больше они будут выручать средств, тем больше станут платить. И, кстати, им понадобится князь. Когда из Фрязина всё вытрясем, его можно будет вернуть. Он уже научен горьким опытом, так что службу поставит, как надо.

Селим-бек расхохотался. Хлопнул Ярославина по плечу:

— И почему ты не монгол, Игорь? Из тебя такой хороший улусбек получился бы.

Посмеялся и князь. Только глаза у него по-прежнему оставались серьёзными.

Фрязина увезли в кандалах. Его семью, слава богу, не тронули, даже усадьбу не отобрали. А вот Леночку князь попросил сопроводить домой.

— Я ей нынче не защитник, — сказал он Ярославину-старшему. — Ты уж позаботься о ней. Не в урочный час она приехала.

— Не беспокойся, Иван. Уж до Коломны всяко довезу. Моя Машутка, сам знаешь, гостеприимная. Поживёт у нас покуда. С её роднёй в Новгороде созвонимся, приедут, заберут. А нет, сами отвезём с оказией. Вон, Ромку с ней отправлю, шалопая. Посмотри, как на неё любуется, прям глаз не отводит. Может, срастётся что у них, так женю, наконец. Девчушка-то, вроде, ничего.

— Хорошая девушка. Я её всей душой люблю. Она как дочка мне. Да и парень твой не промах. Здорово у меня в доме похозяйничал. Ты молодец, отличного сына воспитал.

— Так он у меня последний остался, — вздохнул Ярославин. — Старшенького-то нашего, слыхал, небось, у прошлую войну в Египте схоронили… Теперь вот Ромка наследник мой.

А наследник влюбился, как последний юнец. Места себе не находил, пока Елена у них в Коломне гостила. Родственники так и не смогли за нею приехать, и князь, выполняя обещание, отправил Романа сопровождать гостью до Новгорода с целой Петькиной сотней. Такой вот почётный караул. Берегли девушку, как зеницу ока. Впрочем, это не помешало ей впервые поцеловаться с парнем — тоже запавшим ей в душу Романом.

Вскоре сыграли свадьбу, а через год у молодой четы Ярославиных родился сын. Где один, там и двое. Дал бог ещё двух дочерей-погодок. Можно было бы назвать их семью счастливой, но судьба уже готовила новые испытания.

Глава 5

Дневник Ярославина, листы 5—8

25 января 2018 (1238)

Потерял я всё-таки людей. Всего с неполными двумя тысячами выскочил из прорыва. Не даром дался нам тот последний тумен, забрал жизни русских воинов, хоть и в разы меньше, чем отдал сам.

Первым делом нас покормили в дружинной избе. Тесновато там было, пришлось посменно снедать. «Свою» дружину завёл последней. Она самая большая оказалась — почти семь сотен душ.

Я, наконец, умылся, стерев с лица кровь. Тут и Вакула с прочими гриднями по-новому на меня взглянули.

— Да ты ли это, Роман Ингваревич? — вопросил парень, внимательно всматриваясь в моё лицо.

Как я и предполагал, в гуще сражения он спутал меня со своим князем. Тот, скорее всего, погиб. Кстати, князь-то был Коломенским и, как выяснилось, из рода Ярославичей. Мой пращур, в общем. Оттого, видать, мы внешне и схожи. Да ещё чело у меня в крови было, а затем и забралом наполовину скрыто. Почитай, одну бороду и видать. А уж бороды у нас на Руси мало чем друг от друга отличаются. На доспехи, пока отступали в спешке, просто никто внимания не обратил, что не такие. Теперь-то в спокойной обстановке все отличия в глаза бросались.

Пришлось признать, что не князь я им. Пригорюнились ратники, враз осознав, что потеряли своего Романа Ингваревича.

— А я так вам скажу, братцы, — встал вдруг Вакула. — Сей князь вывел нас из сечи лютой. Жизни наши сберёг. Вы как хотите, а я гриднем его себя числю.

— Верно говоришь, — пробасил рядом другой ратник, что вместе с Вакулой прикрывал меня в бою. Иннокентием кличут. Повернулся ко мне. — Прими службу нашу, князь. Бились мы с Романом Ингваревичем, и под твоим крылом не хуже биться будем. Все согласны, други?

Он обвёл взглядом притихших гридней, и те закивали. Никто не возразил. Так я стал их князем во второй раз, уже по-честному. Попросил только величать меня, как и прежде — Роман Ингваревич. А что? Имя почти моё, родное. А другим воинам, кто с нами пришёл, и знать о том ни к чему.

Нетеча отвёл меня в детинец, где располагался княжий терем. Там я и познакомился с Васяткой и его матерью. Конечно, для козельчан он был князем. Василий Иванович по прозвищу Козля. Этому 12-летнему мальчишке с русыми непослушными кудрями просто не оставалось ничего иного, как занять Козельский стол. Все старшие из поместных князей — и дед, и отец Васятки — сгинули в постоянных стычках с погаными. Он последний в роду. Хоть и маленький, но мужчина. С понурым лицом паренёк сидел в необъятном княжеском кресле и, не смотря на юные годы, внимательно ловил каждое моё слово.

Его мать Ульяна, красивая женщина средних лет, с тревогой посматривала то на сына, то на меня с Нетечей. Видно было, что смерть мужа сильно её мучает, но княгиня старалась держаться ровно, не позволяя спине гнуться под тяжестью свалившегося ей на плечи горя.

— Скажи, Роман Ингваревич, придут сюда поганые? — тихо спросила она, выслушав мой рассказ.

— Хотелось бы мне, чтобы случилось иначе. — Я беспомощно развёл руками. — Придут, княгинюшка. Непременно придут. Они не оставят нас в покое, пока не перебьют всех до единого.

— Они нападут на город? — подал голос Василий.

— Да, чтобы добраться до нас. Не пощадят никого. Поэтому сами решайте, оставить нас в городе или отпустить с миром.

— Но тогда вы точно погибнете. — Ульяна повернулась к сыну. — Что скажешь, княже?

Мальчишка закусил губу. Думал ли он тогда, что может поплатиться головой за то, что приютил опасных беглецов? Причём не только своей. В закладе были жизни всех горожан и обитателей окрестных сёл. Наверняка думал. Не такой уж он и маленький, чтобы не понимать этого.

— Разве мы не русские? — вдруг по-взрослому ответил Василий. — Али звери какие? Нельзя их прогонять, матушка. Порубят их поганые. Не отдадим на смерть.

Княгиня улыбнулась бледными губами. Кивнула, звякнув подвесками.

— Врагов много, — попытался предупредить я. — Будет жаркая сеча.

— Дядь Ром!.. — звонко возмутился малец и даже хлопнул по креслу ладошкой. — Вы же вои. Умеете драться. Так деритесь!

Вымученная улыбка снова едва тронула губы княгини.

— Ты воевода, Роман Ингваревич. Тебе и решать, как биться будем, — деликатно уточнила она несдержанное высказывание сына. — Вот соберём вече, там всё и обговорим. Ступай, тебе отдохнуть надобно.

Нам растопили баню. Боже, какое это наслаждение, оказывается, помыться после долгих боёв и нескольких дней непрерывной скачки!

После обедни басовито загудел кремлёвский колокол, и на площадь к детинцу потянулись люди. Нас упредили заранее, потому я и Нетеча уже стояли там подле Василия с княгиней. Народу было много. Вокруг нас волновалось, тихо бурлило людское море. Не думал, что здесь окажется столько жителей. Наверное, с ближайших деревень тоже пришли.

Первой говорила Ульяна. Сильный у неё голос. Небось, в самых дальних рядах было слышно. Всё рассказала: и как мы бились, и как от поганых ушли. Подвела к тому, что не гоже нас отпускать на верную погибель, а потому драться предстоит с бесчисленной Батыевой ратью, и другого пути нет.

Притихла толпа, внимая княгине своей. Она уже закончила, но тишина стояла гробовая — слышно как снег хрустит под множеством переминающихся ног.

— Что скажете, козельчане? — выкрикнула Ульяна. — Аль не по нраву вам слово моё?

— А чего ж князюшко наш помалкивает? — раздался женский голос, и народ загудел, поддерживая крикунью.

Васятка встал рядом с матерью, гордо вскинул голову.

— Отец мой всегда поучал не воротиться от ворога, — начал он по-детски звонко, — а встречать его челом. И если суждено умереть, умри достойно, как подобает русичу, с мечом в руке, а не с ярмом на шее. Кто выберет ярмо, тех я не держу. Пусть уходят из города. Но если выберете меч, то до конца стойте!

Честно сказать, не ожидал услышать что-то подобное из уст отрока. Речь Васятки меня поразила. Гладко, понятно, сильно. Не мальчик стоял предо мной, но муж. Настоящий князь. Василий Иванович Козля. Вот же воспитывали детей своих князья древние. Нет, всё верно, ведь они растили достойную смену, думали о будущем. Во времена Батыя эта цепочка, к сожалению, прервалась.

— Дык гутарят, шо нельзя татар побить, — робко высказался стоявший невдалеке старичок, опирающийся на кривую палку. — Они все о конях да числом невиданным. И стрелы пущають метко. Аки пальнут, дык небо темнеет.

— А ишо, — подхватили из толпы, — у них метатели есть. Огроменные каменюки швыряют. Стены разносят вдребезги. Опосля в энти дыры сами лезут.

— Во-во, так Рязань и пожгли. Всех вырезали, нехристи.

— Энто за то, шо рязанцы им ворота не отперли. Предлагали ж им…

— Да сплетни всё! Не так страшен чёрт!..

Поднялся галдёж, но княгиня вскинула руку, и разговоры постепенно стихли. Она глянула на меня, сказав громко:

— А вот мы сейчас у гостя нашего, князя Коломенского, и спросим. Он поганых воевал, поболе нашего знает. Скажи людям, Роман Ингваревич, слухи то али правда?

Я вышел на середину. Прочувственная речь Васятки, похоже, пропадала втуне. Врать не хотелось. А говорить откровенно — значит, запугать до смерти, отобрав у козельчан последнюю надежду. Вздохнув, я осторожно начал:

— Да, други, враг неимоверно силён. Такого врага за всю нашу многовековую историю, пожалуй, никогда ещё не было. Возможно, Батый вполне способен стереть наши города и веси с лица земли-матушки, поголовно истребив русский люд. — Женщины испуганно ахнули, мужики зароптали. Я повысил голос: — Но в чём сила врага нынешнего? Верно тут говорилось — он силён числом и тем, что каждый воин постоянно бьёт из лука. Отсюда и тучи стрел. Они больше стреляют, чем сражаются. Я дрался с погаными, и скажу вам, что побить их можно. Любой из них слабее нас в рукопашной схватке. Они невелики ростом и не очень сильны. Оружие и доспехи хуже нашего. Монголы это знают, поэтому боятся близко подходить, если только их не в разы больше…

Меня внимательно слушали. Некоторые даже раскрыли рты. Над площадью снова повисла тишина. Переведя дух, я продолжил:

— Нельзя выходить драться с ними в чисто поле. Под Коломной мы пробовали остановить поганых, да не вышло. Не в рукопашной схватке полегли основные рати наши, нет. От стрел они гибли, пока ждали врага в строю, пока сближались, пока отходили. Многие даже не успели оружием воспользоваться. — Снова ропот и всхлипывания в толпе. — Мы были отличной мишенью и теряли ратников, а поганые кружили поодаль, осыпая наши полки стрелами. Теперь всё будет по-другому. Не мы выйдем против них. Пусть сами придут сюда. Слезут с коней, сгрудятся под стенами, собьются в кучу. Да, их много. Но если каждый из вас будет стрелять из лука, метать сулицы, бросать камни… Поверьте, промахнуться будет невозможно. Каждая стрела, камень, копьё достигнут цели. Мы положим столько поганых, что хан Батый ужаснётся и думать забудет о набеге на русскую землю. И не видать им победы. Пусть повертают взад!

У меня пересохло горло. Не хватало воздуха в груди. Я замолчал, чтобы отдышаться, потому что ещё многое хотел сказать, но продолжить не смог. Вече взорвалось восторженным рёвом. Вверх полетели шапки. Стоя с открытым ртом, я едва расслышал голос Ульяны за спиной:

— Так дадим бой поганым?

В ответ народ взревел ещё громче, оглушив меня на какое-то время.

Отлегло от сердца. Люди твёрдо решили сражаться, а это первый шаг к победе.

Весь остаток дня в крепость стекались люди с ближайших окрестностей. Вели скот, завозили на телегах свой скарб. Нетеча отбирал народ в ополчение, раздавая оружие и доспехи из детинца. Многие приходили со своим. Жители Козельска всегда были готовы отразить нападение из степи.

Мы несколько раз прогнали дружинных коней по дороге за Козельск, чтобы создать видимость, будто не остались в городе, а помчались дальше. Но я подозревал, что монголы вряд ли попадутся на нашу маленькую уловку. Особенно после того, как мы срезали путь на Оке. Раз они до сих пор не явились, то двинули в обход по наспех намётанному следу. Второй раз на подобную удачу рассчитывать не приходится.

Пока было светло, я осмотрел городские укрепления.

Козельск возвышается на яру, у подножия которого, далеко внизу, раскинулась гладь замёрзшей Жиздры с востока и скованная льдом Другуска с запада. На севере эти реки соединены широким каналом. На юге выкопан ров, тоже заполненный замёрзшей водой. Можно себе представить, как они разливаются по весне, затапливая низину. Крепость, наверное, выглядит поставленной на острове посреди озера. В тёплое время эти места, пожалуй, можно считать неприступными, но сейчас зима…

Остаётся уповать на крепкие, добротные крепостные стены, бегущие по гребню высокого вала. За ними ещё вал внутри, над которым тоже торчит стена, создавая своего рода захаб, этакую ловушку для штурмующих. Разумная предусмотрительность древних строителей. За внутренним кольцом располагаются жилые дома, церкви, склады, мощёные деревом улицы, даже обложенный брёвнами водопровод имеется. Домов не так уж и много, едва ли больше трёхсот. В центре, как и положено, детинец. Тоже небольшой. Да, тяжеловато придётся, когда монголы полезут.

Осмотр крепости не прошёл даром. К вечеру у меня уже сложился план обороны.

А ночью, когда сон окончательно сморил, кажется, даже самых жарких любовников, над городом разнёсся тревожный звон больших колоколов.

Я и Нетеча оказались на дозорной башне почти одновременно. Снег за воротами утратил свою белизну, скрытый тысячами тел монгольских всадников. Тёмная масса передвигалась, наползая на крепость и растекаясь по сторонам в стремлении охватить её полукольцом.

— Прикажешь всех в оборону ставить, княже? — спросил козельский дружинник.

— Не надо. — Зная монголов, я был уверен, что ночью они к нам не сунутся. Не любят воевать по темноте. А раз так, то и нам незачем людей понапрасну мучить. — Поганые пока будут лагерь обустраивать да на отдых становиться. Дозоры только усиль, чтобы лазутчиков не проморгали.

Разведка у монголов — первейшее дело, без неё никуда. Вот и бьёт Батый русских, потому как знает о них всё: где стоят, сколько их, какие подкрепления подходят, есть ли фураж и в каком количестве, с какой стороны удобнее подступить. Я у них это перенял и вовсю пользовал. Знание противника не раз мне жизнь спасало.

Мои предосторожности оказались не лишними. К утру Нетеча доложил о пяти случаях попыток монголов проникнуть за стены. Двоих лазутчиков удалось повязать, остальных просто убили. Я захотел поговорить с пленными. Меня отвели в поруб, где их держали. Обычные, ничем не примечательные степняки. Лица плоские, глаза узкие. Задав одному из пленников пару вопросов по-монгольски, ничего кроме отборной брани в ответ не услышал. Вынув нож, хладнокровно воткнул его лазутчику в горло. Пока тот хрипел на земляном полу, заливаясь кровью, повернулся ко второму.

— Будешь говорить? — спросил, угрожающе надвигаясь.

Пленник бухнулся мне в ноги.

— Буду, буду, урусский хан! — испуганно запричитал он, отвешивая низкие поклоны. — Спрашивай, о чём хочешь! Всё скажу.

— Чей тумен у города?

— Тумен Кулькана, урусский хан.

— Не тот ли, что преградил дорогу русской рати под Коломной?

— Тот, урусский хан, тот.

— Разве Кулькан жив?

— Нет, урусский хан. Убили его. Мы в погоню бросились. По следам сюда пришли. Жизнь чингизида требует отмщения. Иначе гнев Бату-хана обрушится на наши головы.

— Сколько вас?

— Мало воинов Кулькана осталось. Всего-то шесть полных рук сотен.

Шесть полных рук — это тридцать. Три тысячи, значит. Хорошо же мы пощипали этот тумен. Если бы не поспешное отступление, всех бы там положили.

— Кто сейчас вами командует?

— Тысячник Эгдей.

— Гонца за подмогой отправили?

— Не ведаю, урусский хан. Я простой воин…

Как же, простой. Лазутчики, разве, бывают простыми? Нет, этот больше ничего не скажет, да и соврёт — недорого возьмёт. Коротко, без замаха бью его ножом в сердце. Он успевает лишь удивлённо распахнуть глаза. Так и умирает с растерянным выражением на лице.

— Больно скор ты на расправу, Роман Ингваревич, — говорит из-за спины Нетеча. — Негоже полонённых губить. Не по-божьи это.

— Видел бы ты, что поганые с русичами делают, — отвечаю, вытирая нож о стёганку мертвеца. — Туда ему и дорога. Некогда с ними возиться. Ещё людей отвлекать, чтобы стерегли. У нас каждый ратник на счету. А если сбегут? Думаешь, просто за стену подадутся? Нет, убивать станут. Подло убивать, в спину. Скольких успеют, стольких и порежут. Зачем нам такие подарки у себя в тылу держать?

Вижу, что не убедил, но зёрна сомнения посеял.

На улице нас кликнули на смотровую башню. Там уже стояли Васятка с матерью. На стены высыпали горожане — бабы, мужики, дети. Все, как один, при оружии.

Со стороны монголов к воротам неторопливо подъезжали два всадника. Один в богатом пластинчатом доспехе, другой — в простом куяке. Никак, сам тысячник Эгдей пожаловал? Будет убеждать открыть ворота?

Почти угадал. Военачальник, правда, больше помалкивал, предоставив слово толмачу, через пень колоду говорившему по-русски. Его речь, если отбросить малопонятные слова, звучала примерно так:

— Нам нужны железные урусы! Они пришли этой ночью и спрятались у вас в замке.

Мельком глянув на меня и Нетечу, княгиня прокричала в ответ:

— Здесь нет воев. Они ушли в Коломну и больше не возвращались.

Услышав перевод, Эгдей что-то недовольно буркнул. Толмач снова повысил голос:

— Впустите нас. Мы хотим убедиться. Если железных урусов действительно нет, мы пойдём дальше и никого не тронем.

Васятка вдруг перегнулся через край и, вытянув руку, показал дулю:

— А вот это видали!

Стены вздрогнули от громкого хохота. Послышались голоса:

— Ай да князюшко, ай да Козля.

— Так им, Василий Иваныч! Хрена лысого, а не в город войти!

— Что, съели, нехристи?

Я тоже смеялся. Рядом гоготал Нетеча. Улыбалась и Ульяна. Под весёлое улюлюканье монголы развернули коней и поскакали прочь.

— Так-то вот, — утирая выступившие слёзы, проговорил довольный козельский дружинник. — Князь наш хоть и мал, да умён не по годам. Все мы за него жизни положим, аки за отца и деда его. За то воздастся нам на небесах.

Задрав очи к небу, он осенил себя широким крестным знамением.

Глава 6

Перемышль, Калужская область, 12 мая 2018 года

— Здорова, — устало бросил ввалившийся в кабинет Селивёрстов.

Вяло пожал руку Сергею и плюхнулся на диван, выбив из него небольшое облако пыли, частички которой хаотично заклубились, поблёскивая в косых солнечных лучах, по утрам всегда заглядывающих в окно.

— Вижу, что вчерашний осмотр места происшествия удался, — саркастический заметил Ермаков.

— Не то слово. — Андрей взял пустой стакан и приложил его к виску. — Башка раскалывается. Ты чего в субботу-то вышел?

— Есть кое-какие дела. А ты?

— То же самое, — скорчил кислую мину напарник.

— На Жиздре что-нибудь нашли?

— Нет. Обшарили оба берега вдоль и поперёк. Насколько смогли, конечно. Хорошо ещё, что у рыбаков лодки были. Шашлыки поздно жарить начали. Только ночью вернулись. Ни в месте обнаружения потерпевшего, ни выше по течению никаких следов.

— Что, совсем никаких? — удивился Сергей.

— Ну, не совсем, конечно. Мусора всякого туристического, как всегда, валом. А вот чтобы разборки где-то были, увы. — Селивёрстов развёл руками, хлопнув по спинке дивана, чем вызвал появление нового облака пыли. Потом присмотрелся к напарнику. — У тебя-то почему круги под глазами? Ладно я. Ты же отдыхал, вроде. Или отдых был слишком активным?

— Даже очень. — Сергей вздохнул и потёр глаза. — Весь день и полночи занимался дешифровкой дневника. Ещё та работёнка, скажу тебе.

— Представляю, — поморщился Андрей, вспомнив каракули Ярославина. — И каков результат?

Ермаков почесал затылок, посмотрел на блёстки пыли в солнечном свете. Рассказать ему? Хм, а зачем напарнику напрягать своё болезненное сознание? Пусть живёт себе спокойно.

— Да нету там ничего, — произнёс как можно безразличнее. — Обыкновенная судьба обыкновенного человека. Ни слова о том, кто бы мог его подрезать.

— Естественно, — фыркнул Селивёрстов. — Когда тебя режут, не до мемуаров как-то… И, кстати, отсюда, вывод. — Состроив умную физиономию, он задрал указательный палец. — Ничто не предвещало беду, и нападение произошло внезапно.

— А ты способен мыслить даже в таком состоянии, — усмехнулся Сергей.

— Иначе не имеет смысла быть опером.

— Вот-вот. И оперское чутьё мне говорит, что… — Ермаков достал пакет с наконечниками стрел, которые пока никак не оформил. Помотав ими перед носом, закончил: — Надо всё же потрясти реконструкторов. Есть предложения?

— Да брось ты, — болезненно простонал напарник. — Материал у Брагина. Пусть он копает. Если попросит помощи, подсобим. У нас что, нераскрытых дел мало? А текучка? У тебя по скольким сроки подходят? У меня по трём пора решение принимать, а там кроме протокола осмотра, заявления потерпевшего и рапорта из дежурки больше ничего.

— Кто тебе виноват? Меньше по девкам своим бегай.

— Святое не тронь.

— Чтобы доработать материалы, тебе на всё про всё и суток хватит, если взяться. Не прибедняйся. Сегодня, небось, ради этого и вышел. Девочки подождут, никуда не денутся. Колись давай, кого из реконструкторов знаешь? Ты же как-то по раритетам дела вёл. Связи остались.

— Ладно, — сдался Селивёрстов. — Сейчас пороюсь в старых записях.

Он встал, держа в руке стакан, и прошёл с ним к сейфу. Первым делом взял сверху кувшин, налил воды и жадно выпил. Только после этого, вынув из кармана связку ключей, открыл сейф и достал еженедельник. Полистав, нашёл нужную страницу.

— Пиши, — сказал, не поворачиваясь. — Бурмистров Вячеслав Валерьевич. Телефон…

Сергей записал десятизначный номер и адрес.

— Так он что, в Калуге живёт?

— Как видишь. Но сюда часто мотается, в Козельске бывает. Везде у него единомышленники есть. Он у них типа координатора. Местный гуру, так сказать. Всех знает. Довольно грамотный дядька. В древней истории продвинутый. Как раз то, что тебе надо.

— Спасибо, Андрюха.

— Это много, — недовольно проворчал напарник. — Потом разменяешь, отдашь…

Бурмистров ответил сразу. На счастье он оказался в Перемышле. Поймав удачу за хвост, Ермаков настоял на встрече. Договорились увидеться в кафе, где реконструктор собирался пообедать.

Ровно в половине второго Сергей вошёл в небольшое помещение, которое напоминало, скорее, столовую, и сразу направился к угловому столику, где сидел крупный мужчина с волевым загорелым лицом. В его коротко стриженных светлых волосах на голове и в аккуратной бородке местами проглядывала седина.

— Вячеслав Валерьевич? — уточнил опер.

Мужчина поднял на него серые глаза.

— Да. А вы?..

— Капитан Ермаков из уголовного розыска. Я вам звонил. Вот моё удостоверение.

Изучив предъявленный документ, Бурмистров коротко кивнул:

— Очень приятно. Так что вас интересует?

Опер уселся напротив. К столику тут же подскочила официантка. Сергей не стал ничего заказывать. Время, конечно, обеденное, но пришёл он сюда не за этим. Ещё успеет перекусить.

Дождавшись, когда официантка уйдёт, выложил перед реконструктором наконечники стрел в прозрачном пакете:

— Можете что-нибудь об этом сказать?

Бурмистров отложил вилку, забыв о недоеденном втором блюде, аккуратно взял пакет и поднёс его к глазам. Рассматривал минуты три, щупая и перебирая железки пальцами, потом хмыкнул:

— Очень похоже на монгольские наконечники стрел века тринадцатого или четырнадцатого.

— Именно монгольских?

— Да. Монголы привнесли их в Россию с просторов Азии. Таких полно находили у нас во время раскопок разорённых ими поселений. Видите, они черешковые, то есть вставляются в древко, а не наоборот. Длина черешка примерно две трети длины пера. Форма килевидная, похожа на кинжальчик. Длина где-то в пять-шесть раз больше, чем ширина. Опять же упор для древка имеется, нет перехвата на шейке. Типичная монгольская стрела, я бы сказал. Новодел, конечно. Слишком хорошее состояние для археологической находки. Но изготовлено всё чётко, по древней традиции, с соблюдением нужных пропорций.

— Дело рук ваших коллег-реконструкторов? — задал главный вопрос Ермаков.

Собеседник неуверенно пожал плечами:

— Возможно… Только не тех, кого я знаю. Мы, видите ли, не стремимся так скрупулёзно копировать всякую историческую мелочь. Наконечники куём простые, более современные, что ли. Кому нужны подобные нюансы? — Он передал пакет Сергею.

— Не знаю, не знаю, — многозначительно протянул опер, пряча улику в карман.

— Послушайте… — Бурмистров задумчиво терзал вилкой отбивную, пытаясь оторвать от неё кусок. — Я заметил там кровь. Этими стрелами что, кого-то подранили?

Скрывать очевидное смысла не было.

— Угу. Вы догадливы.

— Тут не надо иметь семи пядей во лбу. Так вот, не вижу смысла изготовлять точную копию монгольских стрел, чтобы запустить их в кого-то. Это делается для того, чтобы разглядывать, изучать, показывать. Понимаете?

— Несчастный случай тоже исключаете?

— С большой долей вероятности. Говорю же, ими никто стрелять не будет. Разве только для пробы, в качестве эксперимента. И то по мишеням. В доски, щиты или доспехи. Хотя тоже вряд ли. Пожалеют свой труд. Для таких дел используется что попроще. Обратите внимание, наконечники довольно острые и, судя по следам, затачивались много раз. Типичный монгольский обычай. Их воины всегда следили за этим, даже напильники в колчане держали.

— И что это значит?

— Понятия не имею. — Бурмистров неопределённо взмахнул вилкой. — Всё, что угодно. Может, они принадлежали какому-то рьяному последователю монголов, хорошо разбирающемуся в истории, а может и самим монголам… Чушь, конечно.

— На майские праздники у местных реконструкторов никаких игрищ на Жиздре не было?

— Нет. Ни у местных, ни у приезжих. Иначе я был бы в курсе и находился там.

— Этого человека не знаете? — Сергей вывел на экран телефона фотографию Ярославина, сделанную в больнице, и показал Бурмистрову.

Тот взглянул мельком.

— Никогда не видел. Среди моих знакомых такие точно не водятся, если вы об этом. Это и есть ваш пострадавший?

Направленный на опера взгляд был предельно честным. Проигнорировав последний вопрос, Ермаков спрятал телефон и поднялся, протягивая руку:

— Благодарю, Вячеслав Валерьевич. Вы мне очень помогли.

— Не за что. — Рукопожатие реконструктора было крепким, а ладонь жёсткой, мозолистой. — Обращайтесь. Мы от сотрудничества с полицией не бегаем.

— Раз так, дайте координаты специалистов, способных изготовлять такие штуки. — Сергей похлопал себя по карману.

— А вам палец в рот не клади, — добродушно улыбнулся Бурмистров, но пару фамилий с контактными данными всё же назвал, добавив напоследок: — Это всё. Больше, пожалуй, и некому.

Отложив разговор со «специалистами» на понедельник, Ермаков решил ещё раз попробовать опросить Ярославина. Тот уже мог самостоятельно садиться и даже вставал, осторожно передвигаясь по палате. Когда Сергей вошёл, пострадавший стоял у окна, опираясь здоровой рукой о подоконник.

— Дышите свежим воздухом? — вместо приветствия весело спросил Ермаков.

— Тепло нынче, — неопределённо ответил больной, окинув Сергея безразличным рассеянным взглядом.

Опер тоже приблизился к распахнутой раме, втянул носом свежий воздух, наполненный ароматами цветущего сада.

— Весна-а… — протянул с довольным видом.

— Весна, — словно робот повторил Ярославин.

Казалось, он сейчас где-то совсем далеко. Унёсся мыслями непонятно куда. Может, в прошлое?

— О чём думаете, Роман Игоревич?

— О семье.

— Вы женаты? Дети есть?

— Да, женат… Был. И дети. Сын с двумя дочками…

Не слабо. Многодетная семья по нынешним временам. Молодец мужик. А вот у Сергея всё как-то не складывается. С первой женой разошёлся всего через год после свадьбы. Постоянно ворчала, что на работе женат, а не на ней. Не выдержала, ушла к родителям. Даже ребёнка не успели завести. Слово-то какое, бррр, будто про собачонку. С тех пор больше недели ни с кем и не жил. Хорошо хоть не расписывался больше. Не везло ему с женщинами.

— Что с ними случилось?

— А?.. — Ярославин будто очнулся ото сна и посмотрел на опера проясняющимся взглядом.

— Вы сказали, что были женаты. Что-то произошло, я прав?

— Не знаю. — Он снова уставился в окно. — И не узнаю уже наверняка. Думаю, ничего хорошего.

— Почему так считаете?

Он помолчал, затем, словно нехотя, преодолевая внутреннюю боль, начал говорить:

— Мы взбунтовались. Не захотели пойти против новгородцев. Орда этого не прощает. Ни тем, кто повернул против неё оружие, ни простым жителям этих улусов. Особенно родственникам бунтарей. Мою жену с детьми либо убили, либо забрали в рабство. — Повернув голову, Ярославин пронзительно глянул на Сергея. — Я лишь надеюсь, что их вообще никогда не существовало. Или они живут где-нибудь спокойно, ничего не зная о той, другой жизни, о Великой Орде.

Ну вот, опять он туда же. Определённо у мужика с головой непорядок. Жаль его. А с виду нормальный, вроде, пока разговаривать не начнёт.

Опер вздохнул:

— Золотой Орды нет уже более пятисот лет. Со времени нашествий Батыя Русь пробыла у неё в зависимости два с половиной века, не прекращая борьбу. То платила дань, то отказывалась. Русские князья собирали дружины, давая отпор. Орда делала набеги, приводя к повиновению. Побеждали то одни, то другие. Но под рукой Москвы Русь постепенно становилась единой. Московский царь Иван Третий окончательно добился независимости, показав свою силу. С тех пор у нас было много врагов, но больше никому не удавалось захватывать Русь так надолго. Вы живёте прошлым, Роман Игоревич. Пора бы принять действительность такой, какова она есть.

Ярославин по-прежнему смотрел на сад, но слушал внимательно. Какое-то время он молчал.

— Это ваше прошлое, — сказал, наконец. — В моём прошлом Орда обосновалась на Руси основательно, разорив почти все города. Потом, конечно, кое-какие отстроили заново. Только это были уже не те вольные русские поселения. Везде правили монголы. Русь для них стала форпостом для последующих походов — дальше, на запад. Они распространили свою власть до самой Испании. Византия платила им дань…

— Если не ошибаюсь, в литературе это называется «альтернативная история», — улыбнулся одними губами Ермаков. — Увлекаетесь подобным сочинительством?

— Называйте, как хотите, — бесцветным голосом произнёс Ярославин. — Это моя история. Прожитая и выстраданная жизнь… Теперь всё иначе.

Он развернулся, доковылял до кровати. Осторожно сел, потом лёг. Наблюдавший за ним Сергей остался у окна. «Вот же упрямец, — думал он. — Вбил себе в голову эту небылицу… А с другой стороны: раны, стрелы в плече, старинная одежда, крестик…»

Спохватившись, Ермаков раскрыл захваченную в отделении папку, достал дневник и крест на шнурке. Подойдя к Ярославину, положил это всё на прикроватную тумбочку.

— Ваши вещи. Вот, возвращаю. Одежда, уж извините, испорчена. К тому же является вещдоком.

Осторожно взяв крестик, Ярославин перекрестился на православный манер двумя пальцами, повесил оберег на шею, поцеловал и спрятал под пижаму.

— Наш фамильный, — сказал он, прижав руку к груди. — Ещё прадед носил.

А то и пра-пра-прадед, судя по древности. Что же делать-то с ним? Отправится ведь в психушку, а преступление так и будет висеть в нераскрытых. Прокуратура не даст замять на том основании, что вред здоровью потерпевшего причинён почти восемьсот лет назад. А жаль. Все сроки давности вышли — отказной материал однозначно…

В голову пришла идея.

— Послушайте, Роман Игоревич, — подобрался опер, усевшись на стул. — Ваша история, мягко говоря, довольно странная. Никто в неё не поверит. Боюсь, что дальше за вас возьмутся психиатры.

— Кто?

— Мозгоправы от медицины. — Поймав непонимающий взгляд собеседника, Сергей махнул рукой. — Не важно. Давайте представим дело так, что вы сами нанесли себе все эти повреждения.

— Каким образом? — Ярославин удивлённо посмотрел на бинты, скрывающие половину тела.

— Легко. Есть на Жиздре один старый причал, где всякое железо под водой натыкано. Напишем, что вы там ныряли, напоролись на какие-нибудь торчащие конструкции. Несчастный случай, понимаете? Словом, никто не виноват, вы причинили себе вред сами. Оснований для возбуждения уголовного дела не будет, и вас оставят в покое. Согласны?

— Делайте что хотите, — отмахнулся больной.

Вдохновлённый опер быстро набросал объяснение, показал, что написать и где расписаться. Ещё и заявление взял о том, что потерпевший ни к кому не имеет претензий и просит к уголовной ответственности никого не привлекать, поскольку повреждения получил по собственной неосторожности. Всё, можно идти к Брагину и обрадовать коллегу избавлением от лишней головной боли.

Глава 7

Москва, Владимиро-Суздальское княжество, 17 января 1238 года

Деревянные стены крепости горели в нескольких местах, но надеяться на то, что пожар пойдёт дальше и разовьётся в нечто большее, не приходилось. Защитникам как-то удавалось вовремя гасить пламя, чего не скажешь о самом городе. Оттуда в небо тянулись жирные дымные столбы. Очевидно, все силы москвичей брошены на защиту стен. Они-то как раз стояли, несмотря ни на что. Ни пламя, ни пробитые камнями бреши не приблизили взятие этого злого города. Он держался вот уже второй день.

Эх, напрасно не пошёл сюда Бату всей силой. Оставил часть на разорение Коломны. Жди теперь, когда подойдут. Ну да ничего, скоро все подтянутся. Тогда можно будет непрерывно атаковать, как в Рязани. А пока дело за камнемётами, пусть рушат стены, насколько это возможно.

Бату-хан сжал кулаки. Нет, ну надо же, такая маленькая крепость на подступах к Владимиру, а как держится! Зря, наверное, позволил он уйти из-под Коломны тому урусскому полку. Теперь эти воины засели здесь, в Москве. Реальная сила. Могут и вылазку совершить. Как ни готовься к ней, к каким ухищрениям ни прибегай, а больших потерь при этом не избежать. Урусские багатуры драться умеют и в бою неистовы. Один Евпатий Коловрат чего стоит. Уже после Рязани напал на растянутое в походе войско, уничтожая отдельные станы и колонны. Пришлось тратить на него драгоценное время. Собирать силы и загонять в ловушку, чтобы больше не досаждал.

В начале похода всё складывалось удачно. Бату обозлил рязанцев, заставив их пойти войной, а Владимирскому князю предложил дружбу. Пока тот раздумывал, рязанцы воевали в одиночку. Крепко бились, конечно, да и на Воронеже возникли нежданно, словно призраки, только всё равно проиграли. Куда им против такой силищи! В итоге княжеское войско разгромлено, и Рязань можно было брать голыми руками.

Так думалось, пока не подошёл к городу. Защищали его простые жители, но держались они стойко, не хуже обученного войска. Ценой жизней многих нукеров досталась монголам Рязань. Это предрешило её судьбу. Злой город был сожжён дотла, жители перебиты и взяты в плен. Князь погиб вместе со всеми. Казалось, о рязанцах можно забыть. Но не тут-то было.

Последний сын рязанского князя Урман увёл свою рать в Коломну, где к нему шла подмога из Владимира и Чернигова. Пока он жив, жива и Рязань, которая будет сопротивляться. Любые ростки сопротивления надо рвать с корнем, потому Бату-хан повёл войско сначала на север, в коломенские земли. Негоже оставлять за спиной живых мстителей. Появление Коловрата тому подтверждение. Да, знатный был багатур. Умудрился даже Хостоврула, сына шурина, зарубить, хотя тот сам кого хочешь голыми руками порвал бы. Это была первая горькая потеря близкого человека в этих проклятых землях.

Под Коломной урусы собрали немалую силу. Только бились каждый отдельно, как на Калке пятнадцать лет назад. Ничему их жизнь не учит. Им бы общее руководство, железную руку предводителя, а так… И всё равно сражение было жарким. Великие потери!

Горечь разлилась в груди Бату. В той битве погиб Кулькан, младший сын Чингисхана. Сначала Хостоврул, теперь вот он. Кто следующий? Ох, не простят ему родственники смерть чингизида. Вечно попрекать будут. Говорят, что тумен Кулькана разбил князь Урман, вырываясь из сражения с конной ратью. Остатки тумена бросились в погоню. Правильно, иначе Бату приказал бы всех их казнить. И казнит, но сначала пускай принесут голову Урмана, убийцы чингизида, последнего рязанского князя.

Прибывший гонец сообщил, что Урман дошёл до какого-то городка и заперся в его стенах. Оставить бы всё на совести тех недотёп, которые проморгали смерть своего темника, и спокойно идти дальше, на Владимир, а там и на Новгород. Но нет, убийца Урман требовал пристального внимания. Больше упускать его нельзя. Лучше покончить раз и навсегда.

Бату приказал отправить к тому городу ещё два тумена. Их должно хватить, чтобы справиться с горсткой урусов, засевших в далёкой крепости. Камнемётов не дал — самому нужны. Двадцать пять тысяч нукеров уж всяко справятся с двумя-тремя тысячами урусов, как бы храбро те ни сражались. А драться будут яростно, им терять нечего. Странный вообще этот народ. Все бьются до последнего, лишь единицы попадают в плен, и то израненные, от которых никакого толку. Почему так? Ведь они простые люди, как и многие вокруг. Или земля у них особенная, какие-то необычайные соки даёт? Значит, надо покорить эту землю. Батыю нужны сильные воины. Впереди ещё много походов…

— Великий хан! Великий хан! Вести от темника Гаяна.

В стороне рядом с тургаудами пал ниц небогато одетый воин. Бату шевельнул кистью, чтобы тому позволили приблизиться. Гаян командовал туменами, отправленными за головой князя Урмана. Какая удача, как раз о нём думал.

Два здоровенных тургауда подхватили гонца, подволокли ближе и бросили на землю, оставшись рядом, готовые в любой миг выхватить мечи и пронзить ими возможного убийцу.

— Говори, — позволил Бату.

— Великий хан, — забормотал посланник, не поднимая головы. — Темник Гаян с двумя туменами дошёл до Козельска и осадил город. Жители отказались открыть ворота. Гаян готовится к штурму.

— Кто там княжит?

— Василий, внук Мстислава, убитого на Калке.

Бату нахмурился. Ещё одна дурная кровь. Мстислав когда-то жестоко расправился с посольством Зургадая, а потом пошёл на него войной вместе с половцами. Да, там его и убили. Старик Субэдэй должен помнить, он тогда вёл войска в сражение. Так значит, в том городе внук подлого Мстислава правит? Что ж, судьба сама распорядилась отомстить этому роду.

— Голову князя Василия вместе с головой Урмана мне привезёте, — проговорил хан.

Гонец склонился ещё ниже, хотя казалось, дальше некуда — и без того распластался по земле.

— Будет исполнено, Великий хан, — донёсся его приглушённый голос. — Местный князь ещё мальчишка, дитя неразумное. С ним правит его мать.

— Её взять в плен. — Бату растянул губы в слащавой улыбке. — Предлагал им полюбовно жён да сестёр своих на моё ложе отдать. Не захотели. Сказали, когда их не станет, тогда и заберу всё. Значит, так тому и быть.

Он засмеялся. Заулыбались и приближённые. Один старик Субэдэй сохранял непроницаемое лицо. Вдруг хан осёкся и прошипел, стиснув зубы:

— Там князь Урман. Он умеет воевать. Пусть Гаян помнит об этом.

Бату махнул рукой, и тургауды уволокли гонца прочь.

А хан снова принялся смотреть на московские укрепления, методично разрушаемые камнемётами. Скоро, скоро наступит час, когда стены не выдержат, рухнут, и тогда потекут в проломы бесчисленные тумены непобедимого монгольского войска…

На пятый день укрепления Москвы представляли собой жалкое зрелище. Разрушения во множестве мест, непрекращающиеся пожары. Вряд ли урусы понимали, откуда ждать основной удар. Проломы были повсюду. И они решились на вылазку, чтобы упредить штурм, отогнав готовящиеся к наступлению тумены от стен.

Неизвестно на что рассчитывал московский воевода Филипп по прозвищу Нянка, когда вывел ратников из города. С дружным криком они набросились на изготовившихся к бою монгольских воинов. Те пытались оказать сопротивление, но тщетно. Разве остановишь бронированную конную лавину? Бату ни на что подобное и не надеялся. Тумены смешались, подались назад и вскоре побежали. Так было задумано, чтобы железные урусы отошли от стен и завязли в жестокой рубке.

— Субэдэй! — позвал хан старого военачальника, сопровождавшего в походах ещё самого Чингисхана, великого деда Бату. — Делай своё дело!