Бесплатный фрагмент - Тёмное солнце

С большой благодарностью за редакцию и коррекцию текста Наталье Бахтиной!

ЧАСТЬ 1. Слепая судьба

Глава 1

Миры Средней волны творения, хранилище нерождённых душ

— Сыграем в контийский маджонг? И если ты выиграешь, будешь свободен от всех обязательств, данных мне три эона назад.

— А если я проиграю?

— Отдашь свою жизненную силу нерождённой душе, на которую я укажу.

— Я не знаю правил и устал. Что даст мне свобода, ради чего я должен стараться?

— Сможешь плести узор своей судьбы сам, как пожелаешь, я больше не появлюсь на твоём пути, НИКОГДА.

Космос смеётся над такими обещаниями, ибо они невероятно лживы; ветер среди изменчивых звёзд завывает, желая предупредить глупца, но тот, кому предлагают сыграть, задумался: видит шанс или, точнее, хочет видеть шанс. Лицо того, кто предлагает игру, соткано из света, но искажено гримасами страстей, и нельзя предположить, что за злой рок назначил это существо хранителем нерождённых душ.

— Объясни правила.

— Прочитай их в моих мыслях. Я покажу.

Три масти. Одна из них — точки, это люди в городе; вторая — бамбуки, это нити энергии, что связали живой космос в Дальних мирах; третья — символы, и их много, предметы и чувства или части тел.

Четыре ветра. На самом деле в мирах Средней волны двадцать три ветра и все они очень разные. Но здесь их всего четыре. Ветры в игре такие же, как в Дальних мирах, ведь игра пришла оттуда: северный несёт холод и пустоту, восточный — мудрость и слабость, южный согревает и поддерживает, незаметен, как хищник, крадущийся в ночи. Западный — порывистый безумец, начинающий войны и катастрофы, силён, как сама Фантастическая поэма.

Есть ещё Времена года, их тоже четыре, хотя два из них отсутствуют в месте, что хранит нерождённые души: это зима и осень.

В контийском маджонге нет таких мастей, но в мирах Средней волны один мудрец добавил ещё четыре Движения: быстрота — убивающий пасс; уклонение — рождается вместе с гибкостью и ловкостью; полёт — власть над высотой; и самое сложное из движений — неподвижность, которая наполнена внутренней силой.

Чтобы начать играть, надо бросить фишки. Игровые фишки называются тремя драконами, их имена всплывают перед глазами игроков: Зонатор, красный дракон, умеренный и спящий; Фа — зелёный, процветание и жизнь; Вай, белый, — означает доброжелательность и почтение к старшим в роду.

— Начинай! — говорит искуситель, и на миг его лицо становится человеческим, не холодным ликом всемогущего бога, а настоящим лицом живого существа; он так молод и беззащитен, что смущение готово взять верх над холодностью второго. — Но помни, от твоего выбора зависит многое!

Второй собирает волю: он вновь холоден, как глыба льда. Хорошо, что полная тьма космоса скрывает цвета его энергии. Он выбирает белого дракона, бросает фишку и видит, как дух его несётся вместе с драконом прямо в пропасть.

— Кто назначил тебя хранителем нерождённых душ?

— Не ты один слаб в Краткой волне! — смеётся противник, и теперь он железный воин на Красном драконе. — Удаляю пару, бамбуки.

И он протягивает невероятно длинную руку и вырывает из Дальних миров пучок энергии. Люди слепнут и перестают видеть чудеса мира, но из хранилища нерождённых душ кажется, что это всего лишь марионетки, у которых нет своей сущности. Древний демон Датсуу плачет над такой потерей, и его вой достигает ушей игроков, но они увлечены победой и глухи к Дальним мирам. Второй игрок пересаживается на зелёного дракона, и теперь его ход удачен.

— Ладно, Акрофет, можешь удалить один из четырёх ветров, теперь они в твоей власти, хотя и раньше не могли мне навредить.

Акрофет удаляет безумный западный ветер, но без его силы воины в Дальних мирах превращаются в тряпичные куклы, и много миллионов существ погибает.

— Здесь нельзя выиграть, да? Давай прекратим!

— Что ты ноешь, ведь когда-то ты был богом и мог творить новые миры!

— Разве не ты сделал меня мятежным духом, который был изгнан из Эшелона богов? Хочешь, я поставлю на кон пять тёмных вселенных, которые всегда мне принадлежали, но пусть масти будут лишь масти!

Но первый лишь смеётся, и сейчас у него тело трактоида — скользкой мерзкой твари, наделённой таким уродством и безобразием, что оно становится совершенством. Он смеётся и заполняет космос феромонами, от такого щекочущего чувства нет спасения, так что даже спящая вечным сном Роза Дроттар беспокойно вздрагивает, погружаясь в кошмары. Все розы в мирах Средней волны вянут, а сражённый любовью зелёный дракон падает к ногам трактоида, чтобы умереть от невыносимых чувств. Трактоид бросает фишку — и его ход опять удачен.

— Ты, жалкое подобие бога, почти стал обычным существом, и тебе нет оправдания.

— Но ты, великий Бурзум, тоже всего лишь дух Средней волны, где же твоё место в божественном Эшелоне?

— Ещё чуть-чуть и я вернусь. Для этого мне и нужен посланник в Дальние миры. Моя и твоя плоть соединятся в нём, воплощённая красота и бессердечие придут в Дальние миры. Он будет существом с возможностями бога и исполнит мои цели… Смотри, я опять выиграл. Я удалю, пожалуй, вот этот символ — магию.

И он забирает чашу с магическими рунами, которая два эона подряд была спрятана на пустынной планете Траг, сердце всего волшебства в Дальних мирах. Теперь Дальняя волна лишается магического пути, хотя сейчас он всё равно почти забыт. Те немногие, кто ещё применяли магию, вмиг утрачивают её и падают бездыханно, готовые умереть, потеряв свои силы. Нерождённые души беспокоятся, они заполняют холодный космос шёпотом, и шёпот этот угрожающий: ведь им предстоит родиться в Дальних мирах, где нет магии, и это очень трагично. Игрок прячет чашу у себя в чёрном сердце, чтобы потом применить магию в соответствии со своими планами.

— Играй дальше, и пусть тебе повезёт! — Смех Бурзума жесток и царапает изнутри; сейчас он имеет тело куртизанки и возлежит на пустом троне, рядом с умирающим королём.

— Нет, я не хочу.

— Тогда ты проиграл.

— Пусть будет так, я не имею права лишать миры чего-либо. — На этот раз Акрофету выпадает фишка выигрыша, и надо удалить масть точек, что есть города в Дальних мирах, наполненные живыми существами.

— О, мой благородный Акрофет… Эти миры и так ничего не имеют, божественный Эшелон впустил в них тьму… либо кто-то это сделал по злой воле, а боги безмолвствуют, — уже двести вселенных стали тёмными, и их количество растёт каждый день. Что будет, когда все миры заразятся тьмой? Будет ли кто-то жалеть о магии или об утерянной возможности видеть энергетические нити, соединяющие всё в живом космосе? Волна творения трещит по швам, и если мой посланник не выяснит, в чём причина, нам некуда будет возвращаться — Эшелон богов и Средние миры будут поглощены мраком Некроникуса. Скажи мне, что я не прав, и я разрешу тебе выиграть.

В ответ лишь молчание, хотя многие твари в Средней волне затаили дыхание, ожидая слов Акрофета, некогда бывшего великим богом. Акрофет слаб, и его зелёный дракон умирает, сам он раненой птицей кружит над телом бесстыдной куртизанки и ничего не может ответить.

— Делай ход!

— Что за дух ты хочешь облачить в плоть и послать в Дальние миры?

— Не тяни, это не поможет. Давай доиграем. — Теперь Бурзум — мертвец, и тело его кишит червями, а мёртвые глазницы пылают красными огнями. — Думаешь, я не хочу вернуться в Божественный Эшелон? Думаешь, я не хочу занять своё место среди великих богов?

— Тебе там не место, тварь!

— О! Ты хочешь упрекнуть меня в порочности? А разве не ты, Акрофет, предложил мне похитить матрицу Тевтата, разве не ты плёл заговоры против Тау-синклит мага, разве не ты пытался договориться с Меродахом, гостем из Внеграничья? Мы не зря так долго вместе, как два уставших друг от друга любовника…

В отчаянье Акрофет разбрасывает масти и отправляет фишки на Дно миров, где время течёт так медленно, что они падают огромными каменными глыбами. Он снимает доспехи, потом снимает тысячу и одну одежду, что всегда защищала его мифическое тело, и обнажённым ложится на прозрачную плоскость, где до этого шла игра. Смена форм в Средних мирах на миг прекращается, и все, кто имеют органы зрения, с жадностью пожирают глазами лик бывшего эшелонца.

— Укройся, сумасшедший, — смеётся Бурзум, вдруг ненадолго принимая образ бога красоты, от чего все, кто смотрят на Акрофета, слепнут и проваливаются вслед за фишками на Дно миров, — я открою тебе тайну. Но за эту тайну ты отдашь всё, что имеешь, моему ещё нерождённому посланнику. Мардук больше не руководит войнами, а войны в Дальних мирах идут длительные и изнуряющие, так что мы пошлём того, кто будет считаться нашим сыном, чтобы он подчинил себе воющие стороны. С его силами это будет легко сделать, и тогда поток энергии от войны в районе Конта станет перетекать в моё изголодавшееся эго, и я стану очень силён. Это наш шанс вернуться в Краткую волну и стать полноправными богами.

— И ты возьмёшь меня с собой?

— Конечно. Когда я тебя подводил?

Бурзум снимает плащ, накрывший много парсеков пустого космоса вечной тьмой. Никто не должен видеть, как совершится акт творения. Он прикасается рукой к нескольким нерождённым душам, и они восстают из тьмы, чтобы на время стать его безмолвными помощниками. Им выпала честь держать Акрофета, бьющегося в мучительных судорогах. Бурзум гладит обнажённое тело Акрофета, потом присоединяет к центру живота нить, которая на другом конце имеет яркий свет — нерождённую душу, и начинает перекачивать энергию Акрофета к неизвестному духу.

Когда Акрофет понимает, что эта нерождённая душа — не просто существо из Дальних миров, а нечто иное, — уже поздно, нельзя прекратить излияние силы. Он умоляет проснувшуюся в ужасе Розу Дроттар оборвать нить ради любви во всех мирах, но Роза безмолвствует, она кое-что видела, что сделало её сердце каменным. Тогда умирающий Акрофет обращается к богам и умоляет их сохранить ему жизнь, но Бурзум бьёт его наотмашь по губам, разливая реки крови, и рычит, как дикий зверь:

— Ты будешь жить в теле нашего сына, чего ещё ты хотел, жалкий червь?

А потом наступает мёртвая тишина, никогда не виданная в мирах Средней волны, чей основной принцип — изменчивость. Стол для маджонга, развалившись в щепки, парит в космосе, всё дальше удаляясь от хранилища нерождённых душ. Среди парящих осколков Датсуу, случайно заглянувший в Средние миры, видит мёртвое тело. Оно прекрасно, и дух Некроникуса склонился над ним с немым удивлением, неуверенный в том, что может принять такой дар судьбы. Совсем редко боги посещают духа смерти Некроникуса, так что он преисполнен уважения и скорби, хоть ему это и не свойственно.

Ужасная боль и одиночество, тяжёлое, как Дно миров, опускается на плечи маленького существа, согнувшегося в комок, но Бурзум позволяет себе лишь одну слезу. Возле него парит тело гуманоида, оно живёт и пытается дышать в вакууме, вздрагивая и леденея. Кажется, ещё немного — и человек умрёт, но Бурзум согревает его своим дыханием и шепчет:

— Сейчас я придумаю тебе имя. Совершенно новое имя, и пусть ничего из прошлого не довлеет над тобой, прекрасный воин: ни имена, ни память, ни страсти. Ты отправишься в ужасный мир, чтобы быть там моим посланником. Один бог пожертвовал ради тебя жизнью, а другой проклял себя до конца эонов, так что у тебя нет других вариантов, кроме как победить. Ты — моя светлая надежда…

Потом он шепчет имя на ухо и отталкивает тело. Разорвав ткань пространства, он бросает своё творение вниз, в образовавшийся пролом, откуда веет тьмой и смертью. Ещё долго стоит, пытаясь увидеть Дальние миры, а потом ложится в хрустальный гроб и запечатывает себя, чтобы никто из Среднего мира не проник в его долгий, очень долгий сон.

Глава 2

Миры Дальней волны, пространство возле мира Врат

Мир Врат — мёртвая пустыня. Все десять планет имеют бешеную атмосферу; перепады давления, разность температур и гигантская радиация двойной звезды делают невозможным существование в этом секторе космоса. Война обходит стороной мир Врат, мирные исследователи и редкие в этом эоне искатели духовности не появляются здесь уже целый эон. Планетарные духи корчатся в муках, моля богов хоть о какой-нибудь жизни, но, кажется, напрасно — только изредка останки кораблей прибивает космический ветер к орбитам десяти планет, да и то совершенно пустых. Врат — царство Некроникуса, забытое гуманоидными расами, могильник надежд и устремлений.

Сегодня, во втором эоне мрака, происходит небывалое событие — к миру Врат, к шестой от звезды планете, направляется контийский звездолёт с символом ядовитого плюща на борту. Все, кто видели этот символ, постараются убраться подальше, ибо нет ничего хуже, чем повстречать ядовитый плющ в космосе. Даже мир Врат не рад таким гостям, хотя гостей у него не было уже давно.

Глаза вновь прибывших прикованы к неприветливой тьме космоса. Здесь граница с тёмными вселенными и здесь не придёт помощь, потому что так одиноко не бывает даже на Дне миров.

— Командир, докладываю: обнаружен источник тепла, кажется, там есть кто-то живой.

— Не может быть, мы на краю разумного космоса, в секторе, где существование невозможно, проверьте ещё раз.

Капитан звездолёта — Моорт — шестирукий гуманоид из мира Сеп, рождённый на Конте, самый хладнокровный и разумный командир в контийском секторе. Ветеран двух войн, он носит на груди награды мира Конт и союзного мира Земля, не верит ни во что, кроме науки и строгой логики. Однако этот рейс для него мучителен сверх меры, потому что выходит за рамки представлений о привычной жизни.

— Проверил ещё раз, подтверждаю: в нескольких парсеках от нас находится живое разумное существо, оно спит и, возможно, не представляет угрозу операции, — сообщает помощник. — Достаточно немного отклониться от курса, чтобы избежать встречи.

Гуманоиды, живущие в мире Конт, верят в предопределённость своей судьбы; они считают, что силы природы предсказуемы и не зависят от воли богов, а потому, если совершить все необходимые действия, можно избежать влияния случайностей. Одна пушинка не сдвинет танк, — так говорят мудрецы Конта и пока никто не опроверг их. Потому командир пожимает плечами и дает чёткий приказ не отклоняться от курса. Чем может угрожать одно существо самому мощному в контийском флоте боевому кораблю? Ни один безумец и на десять парсеков не приблизится к кораблю, имеющему на обшивке символ ядовитого плюща.

— Мы имеем на борту генную угрозу. Если что-то случится с кораблём, весь сектор будет заражён, мы как чума, на нас не посмел бы напасть сам бог Птах!

Так смеётся контийский командир и остальные десять членов экипажа, кроме одного. Эта девочка-подросток — пассажир контийского флота, которую командир должен доставить в мир Гвал, после того как ученые Конта исследуют её уникальный мозг. Вообще-то корабли подобного уровня не берут на борт пассажиров, это нонсенс. Перевозка гражданских лиц запрещена уставом, но обстоятельства были очень жёсткими и никто другой, кроме бравого командира, не согласился.

— Отклонитесь от курса! — заявляет ребёнок, но в голосе её нет ничего детского. — Тогда вы останетесь живы.

— Вернись в свою каюту, дитя, мы тут сами разберёмся.

— Вы знаете, кто я, командир. И я не просто названа в честь древней пророчицы Спенты, я тоже обладаю даром скользить по стреле времени и видеть грядущее. То, что в ваших представлениях предсказание будущего невозможно, не делает его невозможным на самом деле. Поверьте, если мы не отклонимся от курса, события будут иметь смертельный исход.

— Ерунда, юная Спента, мы вооружены до зубов, у нас в контейнере с жидким азотом спит самое отвратительное существо во вселенной; кто может угрожать этой миссии? Пока мы его не похороним на шестой планете, мой корабль не покинет мир Врат.

Командир с грустью смотрит на дитя, обречённое страдать в своих заблуждениях. Её мозг — загадка для учёных, но для командира Моорта всё и так ясно: ребёнок болен и не может получать простые наслаждения от жизни. Но что бы ни говорила Спента, это лишь её иллюзии. Никакие пророки не остановят выполнение столь серьёзной миссии, ибо неудача поставит под удар многие жизни в Живом космосе. Если существо, замороженное в азоте, проснётся и вырвется в космос, начнётся генетическая революция и гуманоиды мутируют в монстров. Такой катастрофы командир не может допустить, даже если ценой будет его жизнь.

— Вперёд, и приготовиться к дрейфу на орбите шестой планеты, мы там похороним монстра.

Те, кто рождены на Конте, изжили в своих мыслях всё иррациональное; в их мире нет места мистике, нет места древним легендам и мрачным предрассудкам. Их время линейно, а космос поделён на равные секторы, не имеющие флуктуаций. Однако, несмотря на долгие годы тренировки разума, командир чувствует себя неуютно, когда видит в иллюминаторе небывалую находку. Холодный страх поселяется в его теле, и он тайком вспоминает одну древнюю молитву богам, что слышал в детстве от своей матери, уроженки Сепа.

Недалеко от орбиты шестой планеты в энергетическом сфероиде парит юноша с прекрасным лицом, абсолютно нагой, с божественным телом и длинными чёрными, как контийская ночь, волосами. Командир понимает, что энергетическая сфера лишь сохраняет небольшой запас кислорода, но не защищает от космической радиации, от вибрации космических струн и другого смертоносного влияния пространственных сил, и потому любое гуманоидное существо должно быть трижды мертво в таких условиях. Но вопреки логике юноша жив, и спит беспокойным сном, ворочаясь в вакууме, разбросав чёрные волосы. С одной стороны — это внештатная ситуация, и по правилам контийского устава командир должен сообщить о случившемся и ждать решения контийского совета, но с другой стороны, ему придётся принимать решение самому, ведь связи с Контом в этой дыре нет и не может быть. Долго молчит старый воин, потом отдаёт судьбоносный приказ:

— Живое существо в опасности, оказать помощь!

— Но, командир… — второй помощник сомневается в приказе.

— Что?

— Он не может быть живым в условиях открытого космоса. А что, если это уловка противника? Это может быть шпион с тёмной стороны.

— Доложи показания датчиков.

— По показаниям это гуманоид без признаков генной болезни, но Спента…

— Выполняйте приказ. И сразу изолируйте гуманоида в шестом отсеке, пока мы не проведём подробный анализ.

Контийцы беспечны в этом эоне, названном последним в легендах Аста-Деуса. Их защищает металл и электроника, им служит чистая логика и предсказуемое время, хотя господин времён Зерван не знает об этом. Они — глухи и слепы, они предмет насмешек Средних миров, и ни один из богов не возьмётся оплакать таких недальновидных существ. Их любит только Некроникус, ибо таких лёгких жертв у него давно не было.

Спента молится великому Митре, защищающему всё живое в волне творения, она напугана, как никогда в своей жизни. Командир находит её в слезах и искренне не понимает, что так испугало невинное дитя. Он до сих пор не осознаёт, какое страшное зло проникло на звездолёт и что от него не защитят никакие меры дезинфекции.

— Всё хорошо, нет повода волноваться, малышка. Я, напротив, хотел позвать тебя посмотреть на гуманоида, которого мы нашли в космосе. Он похож на вашу расу и что-то говорит на чужом языке. Такого языка нет в памяти наших анализаторов, но, может быть, ты разберёшь смысл и поможешь перевести речь нашего гостя. Через два контийских часа контейнер с генетическим уродом будет погружён в атмосферу планеты, самую ужасную среди всех десяти, и мы вернёмся на Конт, похоронив навсегда ужас генетического сбоя, так что нет повода беспокоиться.

Всё будет иначе, об этом знает юная Спента, но больше ничего не говорит, ибо сегодня — тот день, когда её сил не хватит, чтобы развернуть колесо судьбы. Избежать катастрофы нет возможности, и потому девочка покорна, хотя её страх невообразимо велик, ведь она ещё ни разу не умирала.

Тот, кто за стеклом, набросил на своё прекрасное тело золотую ткань, которой командир укрывал энергобатареи. Он едва заметно улыбается, рассматривая холодным взглядом экипаж и капитана Моорта. Формы его совершенны, а лик так светел, что хочется лишь любоваться этим лицом, впадая в экстаз. Но его энергетическое тело, которое не видят контийцы, занимает весь сектор космоса, и Спенте понятно, что силы незнакомца неизмеримы, а пути неисповедимы.

— Поговори с ним, Спента, скажи, что мы не военный звездолёт и занимаемся захоронением организмов с генной опасностью.

Спента старается не смотреть в глаза прекрасному, как бог, мужчине и на языке мира Гвал говорит стандартное приветствие. Улыбка сползает с лица гостя, и он рычит, обнажив белые клыки, лик его становится скорее похож на демона, чем на человека, и столько боли, злости и ненависти в этом взгляде, что контийцы невольно отходят от стекла толщиной в два локтя, что отделяют их от ужасной находки. Они понимают, что, возможно, их первоначальные оценки поверхностны и красавец за стеклом не так уж безопасен, однако дальше ничего не происходит, гость бегло говорит на гортанном языке и нежно гладит стекло, словно его переполняет сексуальное желание.

— Что он говорит? — Командир готов отдать приказ пустить усыпляющий газ, но медлит, его рациональность нестабильна, мысли путаются, то от ужаса, то от любопытства.

— Я вряд ли смогу перевести, — дрожит малышка Спента, — это похоже на грязную ругань, на которой никто в Живом космосе не изъясняется.

— Постарайся, дитя, хотя бы приблизительный смысл.

— Его интересует демон Ашма, которым он желает завладеть. Если мы вскоре не исполним эти пожелания, то нас ждёт ужасная смерть.

Командир в замешательстве, переглядывается с первым помощником, но слова гостя не соотносятся с его действиями: тот мягко бьёт кулаком в нетерпении по стеклу, и так беспомощен, что вряд ли может угрожать.

— Возможно, это последствия кислородного голодания, — пожимает плечами помощник, — хотя его клыки довольно агрессивны.

— Ладно, спроси его, пожалуйста, кто такой Ашма, — просит командир.

Спента спрашивает, но ответа нет, и она сама говорит:

— Я думаю, речь идёт о генном монстре, тёмном существе, которое находится у вас в контейнере и которое должно быть захоронено на орбите планеты.

— Ересь, — потрясён командир, — переведи: монстр заражён и опасен для любого гуманоида, он проник из тёмных вселенных и подлежит немедленному уничтожению. Кстати, пора запускать процесс.

Как только Спента переводит слова, гость меняется так, что его недобрые намерения теперь очевидны: он взлетает, сбрасывая золотую ткань, тело его наливается силой, и мышцы увеличиваются в несколько раз, по лицу блуждают мрачные тени, клыки обнажены. Пришелец теперь похож на животное, и в глазах его лишь агрессия.

— Плохо, очень плохо, — плачет юная Спента, — он концентрирует силу, и это ужасная сила, спасайтесь, бегите в хвост звездолёта, иначе…

Но она не успевает договорить, гость выпускает из центра живота ударную волну, которая разбивает стекло и разрывает обшивку звездолёта. Контийцы застывают в ужасе, но понимают, что сделать ничего нельзя. Кто-то из них в оставшиеся мгновения жизни молит Некроникуса быть милосердным и подарить лёгкую смерть, кто-то погружён в ступор, но все в целом они совершенно бессильны. А потом убийственный космос проникает на корабль, и волны смерти разрывают тела недальновидных гуманоидов из мира Конт. Им, верившим в железную логику, нет прощения, и им нет оправдания.

— Ты останешься жива, пророчица, чтобы рассказать о боге, который пришёл в мир, — говорит гость на чистом контийском и прикасается один раз к телу юной Спенты. Она сразу старится на сто циклов и выглядит теперь, как древняя старуха. — Я дарю тебе тысячу циклов жизни в этом жалком теле, но ты будешь последней, кто видел моё лицо, — и он прикасается к ней ещё раз, после чего Спента слепнет, и глаза вытекают на сморщенную грудь.

Затем он сжимает золотую материю, что укрывала его тело, и лепит из нее маску, которую надевает на лицо. Маска столь прекрасна, что не похожа на творение смертных. Кажется, её уронили в этот мир сами боги.

— Расскажи всем, пророчица: моё имя Акрофетис, что значит рождённый Акрофетом, и вскоре я буду править всем Живым космосом.

Он идёт по коридору, где уже поселился космический вакуум и идти практически невозможно, навстречу ему вырывается ужасное существо из тёмных вселенных — отвратительный монстр, которого контийцы считали заразным мутантом. Монстр решительно настроен пожевать мяса гуманоидов и испить их сладкой крови, но когда он видит юного Акрофетиса, то падает ниц, с трудом сгибая свои короткие лапы, и шерсть встаёт дыбом на его уродливой спине.

Человек запрыгивает на спину монстра и больно бьёт его пятками в бок, монстр ревёт, как сам Некроникус, но хватка седока не ослабевает, и демон Ашма, король тёмной вселенной, делается мягким и покорным, ибо не может больше терпеть унизительную боль. И тогда человек вытягивает из него большую часть тёмной энергии, поглощая силу центром живота. Покорный и несмелый, Ашма ползёт следом за своим господином, и вдвоём они покидают звездолёт контийцев, прыгнув в открытый космос, а звездолёт на автопилоте берёт курс на обратный путь…

Только Спента воет в ужасе, не смея дальше жить и не имея возможности умереть, неся в себе самый отвратительный и великий одновременно груз пророчества, пророчества о сыне Акрофета, проклятого бога, что явился в Дальние миры, чтобы стать их богом.

Глава 3

Миры Дальней волны, планета Гвал

Это самая высокая гора в мире Гвал, и её вершина ввинчена в зелёное небо, как штопор. Она так высока, что обычным взглядом нельзя её полностью увидеть. На вершине есть небольшая пещера, холодная, как объятия Некроникуса; она такая маленькая, что там едва поместятся три гуманоида. И не было бы никому дела до той холодной горы, если бы светлая Спента, великая пророчица, не поселилась в ней пять циклов назад. Во втором эоне мрака, что назван Аста Деусом последним для Дальних миров, так мало чудес и так много бессмысленных войн, что Спента здесь — единственное волшебное существо.

Её пророчества сбываются с удивительной точностью, армии проигрывают именно так, как она вещает; любовь приходит именно тогда, когда сказала Спента; даже смерть случается точно в назначенный пророчицей час. Потому очередь к ней не уменьшается уже ровно пять циклов. Каждый, кто стоит у подножия горы, готов ждать бесконечно и с радостью отдаст последнее, чтобы узнать свою судьбу.

Контийский совет много раз объявлял пророчество ересью, а Спенту — мутантом и шпионом из тёмных вселенных, но никто не осмеливается арестовать старую женщину, а те, кто верят в иррациональное, готовы ждать несколько циклов, чтобы совершить восхождение на вершину горы и услышать слова истины.

Сегодня над вершиной безымянной горы бушует небывалая буря. Спента никого не принимает, и потому те, кто всё же не решаются покинуть предгорье, зарываются в снег, укрывшись листьями деревьев. Да, несмотря на технологии, в этом эоне Гвал примитивен. Одна лишь Спента подозревает, что буря появилась неспроста в небе, где всё было спокойно ещё полчаса назад. И она воет, вдруг ощутив, как болят старые раны; её несуществующие глаза горят огнём, а сморщенная грудь словно утыкана иглами. Она знает, что сегодня он придёт. Может быть, чтобы отобрать свой дар жизни; может быть, чтобы узнать, кто он есть на самом деле. Жаль только, у пророчицы нет ответов.

— Ты ждёшь меня, бедняжка…

Он заходит совсем неслышно и тёплыми пальцами гладит старое лицо, неспособное заплакать.

— Холодно у тебя, Спента. Могла бы найти уголок потеплее.

— Мне всё равно, господин, я почти не ем, не сплю и не отправляю прочих жизненных потребностей, но моё тело всё равно живёт, это твой дар, господин.

— Ерунда, я способен на большее! — смеётся гость.

Его смех звонким колокольчиком разбегается по горам. Он так вежлив во второй визит и так приятен, но для Спенты это не имеет значения.

— Я пришёл сыграть с тобой в маджонг. Знаешь, это такая простая игра из мира Конт.

— Я не могу господин. Я слепа и не знаю правил. К тому же я стара, меня ничего не волнует, и нет азарта. И, насколько я помню, для этой игры нужно четыре или, по крайней мере, три игрока.

Становится совсем холодно, и в полной тишине слышно, как завывает буря и что-то большое тяжко вздыхает снаружи. Долго длится молчание, потом всё ещё любезный голос гостя сообщает:

— Я могу пригласить третьего игрока, он ждёт снаружи, висит, приклеившись ко льду, и проклинает Гвал. Ты знакома с ним, это Ашма, самый преданный из моих тёмных демонов.

— Нет, господин, лучше спроси меня о своей судьбе, ведь за этим ты пришёл.

— Хорошо. Отвечай, и если твои ответы мне понравятся, я подарю тебе ещё тысячу циклов жизни. Мой первый вопрос: в чём загадка маджонга? Я играю в эту игру и чувствую, что недостаёт важных элементов; помню, что, перед тем как родиться, играл в эту игру и проиграл, а потом умер и провалился в Дальние миры. Если я разгадаю тайну маджонга, то узнаю, кто я на самом деле и своё настоящее имя.

— Нет, господин. Ты узнаешь тайну одного из своих отцов, но он тоже не знал, кто ты.

— Это грустно, пророчица, совсем грустно. Я собрал пятнадцать тысяч разновидностей маджонга, я потратил пять циклов на изучение всех хитростей этой игры, я стал мастером маджонга, и теперь ты говоришь мне, что всё напрасно?

— Ты сам ответил на свой вопрос.

Она слышит, как ломается стол для маджонга, как в гневе Акрофетис разбрасывает фишки и масти. Демон снаружи вторит ужасным воем, а буря лютует как никогда. Все, кто остались ждать Спенту у подножия горы, замерзают и вряд ли проснутся завтра, жива только Спента, и то только лишь потому, что живёт наперекор судьбе и богам.

— Хорошо. — Через какое-то время он вновь спокоен и даже скучен. — Как мне узнать своё настоящее имя? Ведь сын Акрофета — это не имя, оно условно, просто звук, за которым ничего не стоит.

— Для этого нужно пройти долгий путь, господин. И сейчас у тебя нет выбора: ты должен исполнить своё предназначение и тогда тот, кто дал тебе условное имя, возможно, откроет настоящее.

— Нет, моё дряхлое дитя, я так не могу. Я не марионетка в руках неизвестных сил, я — свободное существо.

— Как скажешь, господин. Хочешь ли спросить ещё о чём-нибудь бедную Спенту?

— Хочу предложить тебе забрать назад старость и вернуть твоё тело, молодое и зрячее. Только тогда ты лишишься дара пророчества и проживёшь жизнь обычной женщины. Полюбишь, родишь детей и умрёшь счастливой, окружённой благодарными потомками.

— Нет, господин, позволь мне продолжить жизнь в этой пещере, но оставь мне моё внутреннее видение, это важнее.

— Как скажешь, глупая женщина. Тогда обрати внимание на 77 сектор Живого космоса: там скоро произойдёт нечто удивительное, что может стать для тебя известным пророчеством.

— Да, господин…

Но его уже нет, и буря утихла, и только мокрый крупный снег покрывает землю вокруг высокой безымянной горы, где хотела бы плакать, но не может слепая Спента.

Глава 4

Миры Дальней волны, планета Траг

О великий Траг, сердце магического искусства трагила-сай, что сделал с тобой эон мрака! Осколки моста, построенного древними трагилами и соединявшего этот мир с Окутаной 2, собрались в кольца и закрыли светило, так что на Траге царят вечные сумерки. Океан, бушевавший в прошлом эоне волнами, что вздымались выше, чем сто самых высоких замков, растёкся нулевой энтропией и застыл неподвижно. Вся планета покрыта грязными водами, в которых бушует дикая жизнь и одни твари пожирают других без остановки. Таким Траг ещё не был никогда. Двое трагилов, прибывших на родную планету, безмолвно, с невероятной грустью в сердцах, смотрят на Траг, который не сохранил ни грамма былого величия.

— Где же прекрасные города и замки до небес, о которых ты мне рассказывал, отец? Где наполненные магией храмы и монастыри с откровениями, написанными на их стенах? Где великий дух нашей родины?

Она — юная колдунья, у которой всё отобрали, осталась только молодость и боль. В её зелёных глазах грусть обделённого ребёнка. Он — седой старец, чей дух закалён временем, а руки, лишённые магии, бессильны. Возможно, они последние маги трагила-сай в Дальних мирах.

— Всё ушло в небытие, моя дорогая. Хотя, закрыв глаза, я всё ещё слышу шёпот своего учителя и вижу, как кружатся в воздухе конфетти и ленты, когда сам Митра ступает божественной стопой на путь посвящения в мистерии. Траг был мудрым и могущественным миром, построившим мост к соседней планете. До сих пор контийцы, считающие себя центром цивилизованного космоса, не решились ни на что подобное. Мир измельчал, а боги, кажется, глухи к молитвам магов. А может быть, они покинули волну творения, бросив своих созданий во тьму Некроникуса?

Долго они стоят на энергетической площадке, оставленной древними магистрами трагила-сай, и смотрят в спокойную гладь океана с бессмысленной надеждой. Если этот эон не будет последним, то у Трага ещё есть шанс стать сушей, ведь океан кишит жизнью и скоро жизни станет тесно, и потребуется твердь.

— Послушай, дочь моя, мы не зря сюда прилетели. Чья-то злая воля забрала нашу магию, в один миг мы словно ослепли и оглохли и больше не можем управлять миром вокруг себя, но мы не лишились своих знаний и ума. Магия покинула Дальние миры, когда произошла катастрофа контийского звездолёта в мире Врат, и в тот же момент появился наглец, называющий себя сыном Акрофета, творящий такие бесчинства, о которых не слышал даже сам господин времён Зерван, а ведь Зерван самый старый в этих мирах. Не нужно быть великим магистром трагила-сай, чтобы догадаться о несомненной связи между Акрофетисом и исчезновением магии трагила-сай, ведь теперь этот демон — единственный в Дальних мирах, кто владеет искусством древнейшей магии.

— Но что мы можем сделать, отец, если его силы велики, а мы лишены всего?

— Ты, моя любимая дочь, названа в честь Розы Дроттар, повелительницы любви, и если бы Траг не опустел, стала бы прекраснейшим из магических цветков этого мира. Я не хотел посвящать тебя в свои тёмные тайны, но другого выбора нет — мне нужен помощник для того, чтобы убить Акрофетиса, чьи аппетиты простираются на все Дальние миры.

— Но как мы убьём монстра, если без искусства трагила-сай ты — немощный старик, а я — слабый подросток?

— Боги свидетели, я не хотел использовать Сошмет, ибо она — тёмный перводемон и мне стоило огромных сил заковать её в пространственную локальную петлю, когда я был ещё магистром. Тогда я вздохнул c облегчением и подумал, что спас мир от ужасного зла, которое контийцы считают генетическим сбоем, но я был слеп, так же, как и они. Теперь пришло время использовать женщину-львицу, названную в честь древней пантеонской богини, против ещё большего зла. Мы спустимся под воду, там есть пещера, в которой я спрятал вход в петлю пространства. Но будь осторожна, дочь, Сошмет может ослепить тебя своей силой и красотой; помни, что её внешность — обман, мара, которую она использует для того, чтобы подчинить себе слабые умы. Мои чары давно ослабли, и львица не будет на нашей стороне.

— Но как мы заставим её вступить в бой с Акрофетисом?

— Силой ума, дорогая Роза. Разве не грозился Акрофетис уничтожить все тёмные вселенные, когда Живой космос пытался договориться о перемирии? Разве не он сделал из тёмного демона Ашмы безвольного слугу, опозорив все тёмные миры? Львица будет зла, освободившись от длительного плена, и нужно лишь направить её злость в нужное русло. Даже если мы умрём, выполняя эту миссию, наша жизнь ничего не будет стоить для волны творения, тогда как смерть пришельца Акрофетиса избавит Дальние миры от вечного разврата и его злой власти.

— Тогда я готова, отец.

Они ныряют в серый холодный океан, они быстры, как никогда, потому что твари, пожирающие друг друга, поворачивают к ним уродливые морды, готовые вонзить клыки в нежное мясо. На дне старик посохом разбивает скалу, и когда муть рассеивается, они заплывают в пещеру. Магия этого места всё ещё сохранилась: в пещере чистый воздух и пылают вечные факелы, а пол под ногами — идеально ровная гранитная плита. В пещере нет никого живого, только из тьмы смотрит на трагилов каменная львица с изумрудными глазами.

— Это петля пространства, отец?

— Да, но странно… — Он бормочет древние заклинания, в которых нет смысла. — Никто не может выйти из петли, это невероятно. Где же Сошмет?

— Отец, а эта статуя львицы была здесь раньше?

— Нет. Конечно, нет… Проснись, перводемон, мы тебя нашли!

В тот же миг, как старик произносит слова, статуя трескается, как скорлупа, и осколки разлетаются, огненная львица огромных размеров освобождается от долгого сна и прыгает во тьму пещеры, с оглушительным рыком бросаясь на магистров. Отец закрывает рукой дочь, другая его рука держит древний магический посох, хоть в нём и нет силы. Проходят мгновения, а отец и дочь всё ещё живы, только слышат жаркое сопение возле своих лиц, не смея поднять глаза и взглянуть в лицо своей смерти.

— Плоть! — рычит басом перводемон. — Я помню тебя, магистр трагила-сай. Почему ты не сопротивляешься? Или думаешь, что твоя дряхлость меня остановит?

— Можешь сожрать нас, Сошмет, тем более что это я пленил тебя, но моя смерть не столь важна, как то, что я хочу тебе рассказать, — говорит маг на древнем языке Трага.

Долго молчит перводемон, и только слышно, как капает слюна. От жара её тела волосы на голове Розы плавятся, а кожа трескается, но дочь трагила тиха и дрожит от страха.

— Я возьму энергию твоей девочки, а потом съем её тело, чтобы утолить свой великий голод; разве это не трогает тебя, жалкий колдун?! Почему ты не мечешь в меня молнии и не насылаешь колючие ветры, как в прошлый раз?

Роза сжимается в комок, бессильные слёзы текут по её лицу, но тут огненная львица вдруг превращается в высокую женщину с пышными формами. Она так прекрасна, что смотреть и не пылать тайной страстью невозможно. Невероятно большая грудь с розовыми сосками, полные бёдра, осиная талия, длинные, как столпы мира, ноги. Лик её нежен и величав, а три глаза черны, ибо в них вся тьма мира. Женщина наклоняется к Розе и целует её в лоб, потом целует за одним ухом и за другим. С каждым прикосновением Сошмет юное дитя стареет, и кожа её становится бугристой и уродливой.

— Остановись, — просит старик, — есть кто-то страшнее, чем трагилы, лишённые богами сил. Смотри же в мой разум и увидишь! Он называет себя Акрофетисом, сыном опального бога Акрофета, но всем известно, что Акрофет мёртв, так что он лжет.

— Почему мне, великой тёмной королеве, должно быть дело до каких-то смертных, тем более, когда тёмные вселенные готовы заключить позорный мир с гуманоидами Живого космоса? Говори, старик, не тяни время, или твоя дочь сейчас умрёт. Я ужасно голодна…

— Слушай. Акрофетис, пронзающий своей злобой хребет мира, мыслит себя богом над всем космосом, светлым и тёмным, он грозится подавить тёмные вселенные и сделать их жителей покорными рабами…

— Он — сумасшедший.

— Нет, Сошмет, ему униженно служит Ашма, такой же перводемон, как и ты, ему уже покорились некоторые миры, и он лично убил в битве триста тёмных существ.

— Тогда ему нет прощения, и его смерть будет такой долгой и ужасной, что войдёт в легенды. Говори, где этот дерзкий смертный!

Она вновь львица, огненная и сияющая, полная ярости и смертельно опасная; неудержима, как ураган, и сильна, как бог гнева.

— Он спрятался от тебя на планете Тронн, бывшем мире Птаха. Планета эта скрыта от гуманоидов, но тебе, великая демоница, не составит труда найти туда дорогу.

Она наотмашь бьёт огненным хвостом старика магистра, удар этот ломает ему кости; потом уходит из пещеры, даже не взглянув на дочь магистра, что есть великий акт прощения со стороны Сошмет, и ныряет в воду. По её следу плывёт Роза, поддерживая обессиленного отца. От жара огненной львицы жадные океанские существа зажариваются заживо, и путь свободен. Когда Роза, едва сдерживая слёзы боли, всплывает на поверхность океана вместе с тысячей обугленных монстров, поддерживая отца, Сошмет уже нет, и, кажется, ей вовсе не нужен звездолёт или другое средство передвижения, чтобы преодолевать расстояния. Роза жива, но после поцелуя перводемона её кожа обезображена, а волосы сгорели, так что нет в Дальних мирах более уродливого и слабого трагила, хотя она последняя из них, потому что отец Розы умирает, не дождавшись рассвета на Траге.

Глава 5

Дальние миры, искривлённое пространство, планета Птаха Тронн

Тронн — тело и дух Птаха, гостя из другой волны творения. Понять смертному невозможно, как целая планета может быть продолжением сознания, но это так. Даже для богов Эшелона Тронн — великая загадка, ибо не подчиняется известным законам жизни. Вот и сейчас, во времена второго мрачного эона, Тронн скрыт от глаз простых существ, надёжно спрятан в искривлённом пространстве, где нет ничего: ни звёзд, ни глотка воздуха, ни луча света, ни вакуума, совсем ничего. Хотя след Птаха и защитника планеты антиривайра Гилберта Мэгана давно потерян, мир Тронн — истинный трон его повелителю Птаху — менее всего пострадал от воздействия господина времён Зервана. Всё ещё жив, всё так же прекрасен и загадочен, но претерпел много изменений. Несмотря на это, мудрецы всех миров уверены в одном — кто найдёт Тронн и сможет проникнуть в суть его чудес, тот станет частью божественной сущности великого Птаха.

Дело в том, что давно, около ста циклов назад, когда появилась первая тёмная вселенная, дорога к миру Тронн закрылась, и самые великие мистики Дальней волны, самые сильные магистры трагила-сай, самые отчаянные искатели великого не смогли найти туда пути. Даже никто из пятидесяти двух тысяч бессмертных, всегда уверенных в том, что Тронн когда-нибудь примет их усталые души, в этом эоне не пытается отыскать колыбель Птаха. Только Розе Дроттар, колдунье из Средних миров, повелевающей любовью и дружбой, виден совсем узкий проход, ведущий к карантину таинственной планеты. Только ей понятно, почему Тронн исчез из Дальних миров — дух Птаха великого не хотел бы, чтобы существа из заразившихся тёмных вселенных проникли в его волшебное тело. А то, что Тронн волшебен, сомнений нет.

По-прежнему он заполнен прозрачной водой и пышными растениями, всё так же цветёт запретный дурман остролист, сводя с ума единственного зверя, допущенного к Птаху — дикого манула. Хрустальные мосты потемнели, но не разрушены; пересохли воздушные реки, по которым плавал Птах, чудесный юный бог, превращающий себя в солнце, но лагуна искрится прозрачными водами; храмы, как и прежде, стоят на своих местах, нашёптывая откровения о бесконечности. Всё так же гигантская пирамида вращается в центре лагуны и своей тенью пронзает плоть Тронна; беспечны, как и раньше, вечные жители Тронна — соревнуются в поэзии, предаются длительным размышлениям о природе волны творения и слушают жрецов. Только пирамида пуста, и вход в неё запечатан, порос остролистом, а в молитвах жителей звучит безнадёжная просьба к Птаху вернуться и устроить праздник. Что это за мир, если в нём нет праздника Птаха? Есть одно значительное изменение с тех пор, как Птаха великого не стало — появилась каста инженеров, которые каждый месяц запускают искусственное солнце и следят за тем, чтобы климат на нежной планете не изменился. Самым большим горем Тронна была смерть анаэробных тики, дарящих всем живым существам симбиоз. Но если нет Птаха, зачем нужны симбиоты и кто будет развлекаться войнами в Живом космосе? Жители считают закономерным исчезновение тики и верят, что они появятся, когда вернётся их хозяин.

На Тронне вечная ночь, и хочется вдыхать остролист, — так чтобы голова кружилась, а мысли уходили, очищая сознание для того, чтобы вместить в него всю волну творения и стать богом, поняв смысл вечности. Однако и здесь происходит нечто нетривиальное. Тысячи существ, воспаривших ночью в медитации, отрываются от своего экстаза, чтобы увидеть, как падает с чёрного неба яркая звезда, и это — небывалое событие в искривлённом пространстве, где нет звёзд, нет ничего, и даже солнце Тронна не более чем искусная подделка. Упавшая звезда есть самый странный гость планеты, особенно с учётом того, что гостей здесь давно не было.

Он упал прямо на пирамиду; мало того, что он нисколько не пострадал, но ещё и выглядит как невероятно красивый молодой гуманоид. Сопровождает его странное существо, незнакомое жителям Тронна, похожее на пушистого зверя, но с такими клыками и когтями, что поверить в добрый нрав монстра нелегко. И хотя пришелец не семипалый, как великий Птах, и имеет длинные чёрные волосы, по Тронну ползут слухи о пришествии Птаха. Так хочется жителям мира, где всё было как в раю, верить в чудо.

Пришелец, назвавшийся Акрофетисом, не отрицает, но и не подтверждает своего отношения к Птаху, дразня затаившийся Тронн. Он легко входит в пирамиду, но не любит там проводить время; на вопросы жрецов не отвечает; время проводит только со своим демоном по имени Ашма, который неотступно следует за хозяином и не подпускает к нему близко совершенно никого. Тронн, всегда цветущий при встрече с Птахом, в радости встречи извергающий пыльцу остролиста, сегодня молчит и ведёт себя так же, как и всегда, но глупцам хочется верить, что Акрофетис — воплощение Птаха, который об этом просто не помнит. Может, так оно и есть.

Впрочем, вскоре на Тронн, не знающий смертей и несчастий, приходит первая беда. Один из жрецов, построивший самый красивый храм Птаху, старейший и мудрейший житель планеты, найден мёртвым на ступеньках храма. Тело его иссушено, словно его выпили изнутри, в нём нет ни капли крови. Существа разных видов, которыми отличается Тронн, едины в одном — они в замешательстве, и их подозрения падают на пришельца, так бессовестно замутнившего своим появлением лагуну их мира. Но Акрофетис клянётся, что никогда бы не причинил зла таким чудесным и мудрым жителям планеты, которая стала его вторым домом. Он признаётся, что влюблён в Тронн, и если бы великий Птах был жив, он бы смиренно просил оставить его на Тронне, любой ценой. Акрофетис готов защищать этот чудесный мир и умереть за него, так же как и любой, живущий здесь. Разве не стал он частью планеты? Разве не болит у него сердце за произошедшее убийство?

Жители склонны верить красивым словам прекрасного юноши, тем более что в них совсем не чувствуется лжи и столько искренней обиды. Чтобы доказать свою невиновность, Акрофетис разрешает всем желающим увидеть его мысли и его тело. Обнажившись, он танцует такой прекрасный танец, что юные девы забывают о необходимости молиться и мечтают о сексуальном контакте с пришельцем. Однако он строг и взлетает над землёй, когда тысячи возбуждённых девушек тянут к нему руки. В этот момент на окраине лагуны ещё одна жительница Тронна убита подобным же образом, что очень грустно, но доказывает невиновность Акрофетиса. Только один из инженеров, наблюдательный четырёхглазый гуманоид, спрашивает пришельца, где его демон-пёс, почему его не видно всё это время. Акрофетис приглашает инженера посетить его пирамиду, чтобы удостовериться, что Ашма находится там, в дальней комнате, пребывая в свойственной ему спячке. Возвращается инженер из пирамиды счастливым и безумным, он славит Акрофетиса, называя его своим богом, и ничего больше от него добиться нельзя.

Впрочем, не готовый к агрессии, Тронн всепрощающ и наивен. Ничего ужасного больше не происходит, и жители забывают о страшной смерти, списав всё на флуктуации, которых много в космосе. Вновь продолжаются медитации и мистерии, хотя многие отравлены прекрасным видом Акрофетиса и мечтают об отвратительной оргии. И тогда происходит нечто совершенно особенное — разорвав плоть пространства, появляется горящая огнём львица, и она в ужасном гневе.

Столько пришельцев в искривлённом пространстве — нонсенс для этого мира, и жрeцы уже задумываются: так ли невиновен гость, претендующий на роль Птаха? И не по его ли следу появилось это агрессивное существо, готовое убить любого, кто подойдёт близко? Сам Акрофетис спит в пирамиде, его мозг отравлен наркотиками, которых на Тронне великое множество. Применять их следует с осторожностью, и предназначение галлюциногенов на самом деле — мистический выход из своего «я», это путь в Краткую волну творения. Однако юный красавец, поселившийся в пирамиде, невоздержан и принимает такую дозу дурмана, от которой умер бы сам Датсуу. Где блуждает его дух, неизвестно даже богам, но он спит и не просыпается, когда разъярённая львица ищет сына Акрофета, жалкого смертного, чья кончина должна войти в легенды.

Навстречу Сошмет выходит, ощерив клыки, раздувшийся в два раза Ашма, и они начинают самую грандиозную битву, которую видел Тронн за время своего существования. Теперь уже жители планеты не сомневаются: перед ними демоны, а Акрофетис — их повелитель. Тронн содрогается и застывает на время, чтобы увидеть бой двух злых сил. Львица изрыгает огонь и, пока Ашма катается по земле, отряхивая пепел своей шкуры, наносит смертоносный удар по хребту твари. Но не успевает сделать последний для Ашмы укус, потому что тот бьёт её хвостом, на котором вдруг вспухает безобразный нарост. Ашма предельно сосредоточен, он знает, кто перед ним, но сражается безупречно и не зовёт господина на помощь, не желая нарушать полёт его души в других мирах.

— Как ты посмел, тварь? — рычит взбешённая львица и бьёт огненной лапой по морде демону Ашме. — Ты и я — два первородных тёмных существа, мы могли бы править всей вселенной, но ты бросил меня умирать, когда трагилы поймали в энергосеть, а теперь ты служишь жалкому смертному, имеющему тело гуманоида. Как мог ты так низко опуститься, или он подавил твою волю?

Ашма ни жив и ни мёртв очень долго, и, кажется, львица, несомненно, победила, а дух перводемона сейчас отлетит к Некроникусу, но он встаёт и проходит на четырёх лапах, как дикий зверь, вокруг львицы, а потом вытягивает свое тело в разящий кинжал и вонзается в тело Сошмет, прямо в горло. Он знает — это единственное уязвимое место у перводемона.

— Моя воля была прожить эти пять циклов вместе с моим богом, я отдал ему свою преданность и буду защищать это существо до последней капли моей тёмной крови!

— Безумец!

Клыки Ашмы смертельны — голова львицы катится по площади и падает в воду лагуны, превратившись в лик прекрасной девушки. Но сам Ашма падает, издав предсмертный вздох, от которого сердца тех, кто наблюдает за сценой битвы, разрываются. Волны тёмной энергии кругами расходятся над перводемонами.

В пирамиде Акрофетис просыпается от дурного сна, в который перешли его видения истины, и слышит, как рычит с невероятной болью его любимый зверь. Когда он, накинув простыню, выбегает на площадь, то находит бездыханное тело Ашмы, и в глазах преданного слуги — лишь любовь и вселенская тоска.

Нет ничего ужасней для глаз и нет ничего больнее для сердца, чем видеть, как плачет и мечется в безумном припадке Акрофетис. Жители Тронна отворачиваются и стараются как можно быстрее уйти с площади, пока их тела не стали мягкими, пока сердца не растеклись, как воск. Тот, кто не может уйти, зарывается в тёплый песок, а кто-то, вырастив крылья, улетает прочь. Вскоре гость Тронна остаётся один, молча сидит возле Ашмы, гладит кровоточащую обугленную шерсть и шепчет едва слышно:

— Я даже не могу никому отомстить. Я не могу взять тебя с собой в Средние миры и я больше не могу быть твоим хозяином. Как больно мне это осознавать! Почему никто не разбудил меня? Как неприветлив этот мир…

И хотя Тронн совсем ни при чём, Акрофетис взлетает над пирамидой и разрывает энергетический узел, который сдерживает петлю пространства. Искажённое пространство сливается с Дальней волной, и Тронн появляется в обычном космосе, в секторе 589, неподалёку от мира Конт. Миллионы орудий поворачиваются к Тронну, миллионы лазеров готовы раскромсать его на куски, миллионы генералов радостно потирают руки и грезят о наградах, потому что Конт так давно враждует с Птахом, что не верит своей удаче.

А тот, кто называет себя сыном Акрофета, забирает дух мёртвого Ашмы, помещает во флакон, который хранится в его ухе, и улетает на одном из контийских звездолётов, проклиная трагилов и тёмные вселенные. Его скорбь так велика, что моря на Конте выходят из берегов, два спутника сходят с орбит, а на Тронне начинается паника, которой никогда не было в этом мире. Одни существа убивают других, пытаясь спастись от ужасной гибели, лагуна заполняется кровью, и великая пирамида Птаха ввинчивается в землю, навсегда исчезая с поверхности планеты.

Никогда еще Тронн не был так близок к гибели.

Глава 6

Миры Средней волны, пространство запретного входа

Миры средней волны творения — не точка в пространстве и не координаты в космосе. Средние миры — надстройка сознания, энергетическое состояние, которого можно достичь собственной мудростью и отрешённостью, но можно и не достичь и даже утратить. В Средних мирах форма — насмешка, тела изменчивы, духи летучи, но только там наступает такая ясность восприятия, при которой видны все хитросплетения нитей судьбы. Все разумные существа, кроме контийцев и союзников Конта, мечтают после смерти попасть в Средние миры, чтобы их души не рассыпались в пыль. Контийцы не верят ни во что, и потому их личности умирают окончательно и бесповоротно, и нет ничего грустнее во втором эоне мрака, чем слепота жизни.

Акрофетис помнит Средние миры и, хотя что-то внутри говорит ему не появляться там сейчас, не выполнив свою миссию, он всё же совершает такой шаг и поднимает своё энергетическое тело к запретному входу, некогда созданному гостем волны творения, чтобы впустить в Средние миры дух Ашмы.

Официальный вход давно закрыт богами, не желающими, чтобы души гуманоидов, кибероидов и прочих бестий проникали в миры, которые имеют прямой выход в их уровень сознания — Краткую волну. Много эонов назад вход был открыт тем, кто, отрекаясь от материального, посвящал свою жизнь тренировке духа и мог занять место в Эшелоне или Пантеоне богов, заслужив его своим мудрым выбором. Но когда сила, обеспечивающая свободный ток энергии между уровнями, — Фантастическая поэма — перестала звучать (виной тому были распри в Дальней волне), все возможные пути стать высшим существом и покинуть волну творения перекрылись. Однако каждое действие имеет противодействие, это закон Внеграничья, и он реализован и в волне творения.

Хаос вокруг волны ответил на закрытие входа посланником, чьё имя до сих пор боятся произносить: был создан «чёрный Вход», запретный Вход в Средние миры, куда охотно проникали мистики, мудрецы, отшельники и последователи разных учений. Но, когда грянула война на планетарном поясе Рив, массы дерзких ривайров и антиривайров ринулись в этот вход, желая после смерти продолжить своё совершенствование и потеснить богов, так долго занимавших уже не свои места. И тогда волна творения ополчилась против Внеграничья, сам Тау-синклит маг, бог без имени, спустился на землю, став одной из личностей полиментального антиривайра. После сражения вход был запечатан и Дальняя волна стала задыхаться сама в себе, лишь редким личностям было дано самостоятельно попасть в Средние миры. Потом поползли слухи, что кто-то вновь открыл вход, созданный Меродахом, но так это или нет, точно не известно.

Акрофетис помнит вход, то есть знает состояние своего энергетического тела, при котором возникает в космосе нечто в виде светящегося тоннеля, которого на самом деле нет. Так привык видеть ум, но это всего лишь визуальный эффект. Вход есть, хотя он затянут тёмным туманом и смотреть на него нет возможности, особенно если душу никто не ждёт.

— Ашма! — мысленно зовёт Акрофетис дух умершего слуги. — Я сделаю для тебя максимум того, что может сделать сын проклятого бога, я покажу Вход, и ты войдёшь в него.

— Позволь моему духу остаться в твоём теле, господин, это будет высшее наслаждение.

— Нет. Мне больно носить твой дух, и к тому же вскоре он распадётся в пыль. Но если ты попадёшь в Средние миры, через какое-то время мы встретимся, потому что я был рождён здесь и сюда же вернусь, после того как исполню предначертанное. Давай, рискни, я в тебя верю!

Акрофетис приоткрывает губы, и лёгкий свет вырывается из его чрева и направляется к вратам. В этот момент он совершает запретное — смотрит на врата, не имея намерения в них зайти. И как только он это делает, яркий, обжигающий луч вырывается из прохода и ослепляет сына бога. Корчась от ужаса и боли, Акрофетис возвращается в Дальнюю волну, так и не узнав, попал ли дух Ашмы в Средние миры. Удар этого света так силён, что его правый глаз слепнет и становится неподвижным, но зато левый видит то, чего раньше не замечал; но об этом легенда умалчивает.

Спустя два оборота Конта вокруг своей оси Акрофетис следует за нитью багрового цвета, которую видит его левый глаз, и направляется к источнику своего поражения — бывшему трагилу, пославшему львицу Сошмет убить сына бога, спящего в блаженстве. Но находит лишь небольшой холм земли на планете Гвал и табличку с иероглифами. И даже эпитафия магистра выглядит жалкой, написана слепой рукой неумелого ребенка. След тянется дальше, Акрофетис летит по нему и видит девушку-подростка, чьё тело обезображено, над ней колдуют врачи Конта, но у них очень мало шансов вернуть ей прежнее лицо. Он стоит в проёме окна и смотрит, как идёт операция, понимая, что здесь некому мстить, всё и так уже проклято.

Не злые силы и безграничная враждебная воля желали уничтожить его безмятежность, а лишь слепая судьба заигралась, посмеявшись над всеми.

Глава 7

Легенды о волне творения

Когда была создана волна творения, не знает никто. Даже Зерван, господин времён, не помнит тот чудесный миг. Сотворивший её демиург давно исчез; и только периодически его дух просыпается в Дальней волне, и то лишь под воздействием внешних сил. Легенды Аста Деуса начинаются со второго эона Фантастической поэмы. Его попытки упорядочить творение в легендах — лишь жалкие потуги гуманоида познать то же, что знают боги, но другого источника нет, особенно о древних временах, когда входы между уровнями волны были открыты для всех желающих.

Аста Деус описал три уровня волны: первый и самый высший, но самый малочисленный — Краткая волна, там материя организована лишь принципами, что есть боги, а вещей и форм в Краткой волне нет, либо они краткосрочны и нестабильны. Краткая волна соединяется с хаосом Внеграничья божественной сферой, неким мифическим коридором, о котором никто ничего не может сказать определённо. Цель развития божественных принципов — полное освобождение от материи и растворение своей энергии во Внеграничье, обогащение хаоса совершенными принципами. Но в последние эоны таких переходов наблюдалось очень мало, а боги чаще падали на низшие уровни, чем покидали волну. Под Краткой волной в виде прослойки располагается изменчивый и непостоянный мир — Средняя волна творения, где существуют многие души, не поднявшиеся до богов, но значительно оторвавшиеся от низшего сознания Дальней волны.

Дальняя волна, самая обширная и бесконечная территориально, постоянно порождает новые виды и формы жизни, как океан, кишащий рыбами и водорослями. Многообразие существ поражает воображение, но их духовное развитие находится на невероятно низком уровне по меркам Средних миров. В центре Дальней волны творения существует так называемый Живой космос, где находятся сотни вселенных, считающих себя центром цивилизованного мира. На самом деле центр всё время смещается, и то одна, то другая вселенная берёт на себя роль двигателя цивилизации. И если в последних эонах, до времён мрака, Живой космос находился возле планеты Траг, родины магического искусства трагила-сай, ставшего официальным учением света на многие циклы, то сейчас он переместился к строгой логике, в которой правит мир Конт и союзные ему галактики. Считается необходимым быть технически развитым, сильным, стойким воином и верно служить своим мирам. Конечно же, в умах гуманоидов мира Конт нет места древним легендам, здесь никто не помышляет о продвижении духа в Средние миры.

Существа из Средней волны творения — такие, например, как повелительница любви Роза Дроттар, её сестра, несмелая радуга Кама, господин времён Зерван и многие другие — с любопытством наблюдают за копошением жизни в Дальних мирах и даже вмешиваются в войны и трагедии, когда это необходимо. Но они не могут полноценно проявить себя в Живом космосе, иначе упадут до уровня Дальней волны и останутся в ней навсегда. Боги вообще не могут принимать участия в делах гуманоидов и прочих существ, так как их утрата будет ещё значительнее.

Получив тело, боги должны будут пройти жизнь обычного смертного, чтобы сделать нужный выбор и вернуться в Краткую волну. Но это не так легко свершить, ибо их память утратится, как только появится материальная форма; потому только самый сильный из богов, Тау-синклит маг, чьё имя неизвестно, иногда позволяет себе родиться в мирах Дальней волны творения (об этом рассказывает Аста Деус в легенде «Ночь Утраркона») и пройти весь путь от человека до бога, ни разу не ошибаясь в выборе.

Но не все боги имеют столь сильный дух и волю, а некоторые, например принцип красоты, развратный Бальдур, не раз падал до человеческой формы и невероятными усилиями возвращал себе место в Эшелоне богов. Однако божественные принципы влияют на происходящее в Живом космосе и на окраины Дальней волны, распространяя в космосе своё настроение. Когда гневается Микротена-паучиха, хранительница будущего, миры замирают и все видящие слепнут; когда Мардук четырёхглазый обращает взор на Живой космос, тот заражается духом войны и сражений, потому что принцип Мардука — агрессия.

Однако есть в Живом космосе воздействия, с которыми порой и богам нет возможности справиться. Так случается, когда Внеграничье, окружающее материальные миры всех трёх уровней, высылает своих эмиссаров, сформировав их как сверхличности. Таких гостей одновременно может быть не более трёх, это аксиома бесконечности. Вот они, по мере появления в волне:

Меродах, совративший умы некоторых божественных принципов и не раз сотрясавший основы мироздания, опасный и прекрасный, смелый, хитрый и желающий перекроить Дальнюю волну, как никто иной. Его попытки забрать с собой принцип красоты потерпели тотальный крах.

Вторым гостем был Серапис, или Гильдион, великий экспериментатор, тёмный бог Антирива, создавший отвратительных существ — антиривайров. Планетарный пояс Рив прославился на все эоны полиментальными существами. Вырастившие несколько тысяч личностей, ривайры попадали в Средние миры, они всегда претендовали на место в Божественном Эшелоне. Однако судьба втянула их в бессмысленное противостояние с существами из антимира. После длительной бойни, где смелые воины ривайры честно сражались с Тенями и гибли миллионами, Гильдион клонировал себя и создал антиривайров — полименталов, которые не выращивали личности, а поглощали их.

Захватчики были поглощены, и антиривайры, переполнившись силой Теней, напали на ривайров, желая захватить Рив, в который они были так же влюблены, как и ривайры. В результате длительной войны они проиграли, потому что боги не были на их стороне. Однако легенды постоянно рассказывают о чудесном возрождении антиривайров, похожих на Лайтрона Викса, которого антиривайры почитали как своего героя. Дело в том, что урождённые на Риве могли трансформировать своё тело в любой металлический предмет и потому были непревзойдёнными воинами, представляли собой живое смертоносное оружие. Последним известным антиривайром был гуманоид из мира Земля, Гилберт Мэган, которому Птах подарил Тронн. Впрочем, легенда неоднозначна, и, скорее всего, Мэган никогда не был антиривайром, а маг-насмешник Птах убедил его в этом. Однако магия Птаха сработала, и долгие годы Мэган защищал чудесный мир Тронн, пока ему не открылся вход в Средние миры, где этот воин и потерялся.

Легенда о Птахе великом даёт весьма смутное представление о личности и сущности персонажа по имени Птах. Остаётся довериться словам самого Птаха о том, что он пришёл не из Внеграничья, а из другой волны творения, что, конечно же, есть ересь, ибо такая аномалия, как материальные миры, считается единственной. Впрочем, возможно, такая вера происходит лишь из узости мышления и ограниченных представлений об окружающем волну творения хаосе, который пугает обычное сознание гуманоидов. Ведь в хаосе Внеграничья распадается личность, и энергия существа — будь то бог Эшелона или бабочка из мира Конт — сливается с общим океаном жизни. Представить это так сложно, что многие магистры предпочитают не затрагивать тему хаоса, стремясь в Средние миры и игнорируя зов Внеграничья. Что ж, это парадокс волны.

Таким же парадоксом являются Гости волны, которых в принципе не должно быть; но они есть, и от этого непознанная бесконечность страшит ещё больше. Самым светлым и мудрым из гостей был Митра, язат света, или Шагающий По Мирам. Легенды и мифы о его пришествии сохранились во многих мирах, даже таких прагматичных, как Конт и Земля. Митра пребывал в волне краткое время, но успел изменить тысячи миров, подарив им то, чего они желали более всего.

Трагилы посчитали Митру угрожающим Живому космосу и сложившемуся в нём порядку и обратились к помощи богов. Боги вмешались, утратив свой уровень, но так и не смогли вытолкнуть язата света из волны, пока он сам её не покинул. При этом Митра оставил своим ученикам пути к выходу и освобождению от материального мира. Ещё один особенный гость, Меродах, посещал волну творения несколько раз. Явившись в третий раз, он открыл Эшелон для входа всем смертным, и хотя богам это не понравилось, они были бессильны перед закономерностью происходящего. Потом наступили эоны мрака, когда Фантастическая поэма, связующая нить энергии для всех уровней, оборвалась и миры разъединились, знания утратились, а пути освобождения сознания от оков материальности были забыты.

С тех пор как Акрофет и Бурзум, два бывших бога, сыграли в маджонг, великое искусство трагила-сай, магия, более древняя, чем волна творения, исчезла из Дальних миров. Но ещё осталась малоизвестная магия, позволяющая управлять собой и подстраивать под себя мир, который в руках мастера становится мягким как пластилин. Это искусство было подарено кем-то неизвестным лидеру антиривайров, космическому пирату Лайтрону Виксу, и на много порядков превосходило традиционное трагила-сай, хотя и требовало такой полной отдачи, что далеко не каждый мог идти путём сиджана-ки. Во времена мрака искусство сиджана-ки было проклято магистрами других учений и забыто, потому что его связывали с именем Лайтрона Викса, для кого-то — героя, а для кого-то — проклятого монстра, живущего за счёт поглощения чужих личностей.

Кроме уровней, где возможна жизнь в форме или без формы, существует плохо описанное пространство — Дно миров, куда никто не попадёт по своей воле. Время там невероятно медленное, пространство тяжело стократно, а мысли отсутствуют или так медлительны, что причиняют муки. На Дне миров никто не существует, нет жизни и нет возможности рождаться и умирать. В легендах иногда говорится о том, как герои попадали на Дно миров и выбирались из этого пространственного мешка, но было ли это на самом деле или нет — доподлинно неизвестно. На данный момент нет ни одного живого существа, кто бы посетил Дно миров и вернулся обратно, ни среди тёмных, ни среди обычных существ.

Также в легендах упоминается антимир, зеркальные призрачные миры, где всё происходит наоборот: шаг вперёд — это шаг назад, белое — чёрное, а смерть похожа на жизнь, а жизнь на очень неудобный сон. Эта аномалия иногда порождает существ, таких же призрачных и неправильных, как она сама. Скорее всего, Тени, напавшие на планетарный пояс Рив, были сущностями из антимира, но достоверно этого никто не скажет.

Легенды Аста Деуса описывают уровни волны и возникающие между богами и гуманоидами конфликты, они детальны, хотя местами приукрашены, но невозможно оторваться, читая их, потому что масштаб отношений, возможностей и пространств, описанных в них, невероятен. Но времена героев и честных битв прошли. Никто больше не пользуется символом Розы Дроттар, чтобы связать свои судьбы истинной любовью, и никто не бросает вызов богам, чтобы отстоять своё право на место в Эшелоне. Поэтому последние два эона были названы временами мрака, а про божественные принципы ничего не известно, разве лишь то, что дух Мардука Четырёхглазого упивается жестокими войнами, в центре которых развернулось противостояние между светлыми и тёмными вселенными.

Одной из таких войн и заинтересовался опальный Бурзум. В Средней волне, с ужасом наблюдающей за бессмысленной резнёй, эта бойня, длящаяся около семидесяти циклов, была названа войной Любовников. Её начали двое контийцев, бывшие некогда влюблёнными друг в друга так сильно, что сама Роза Дроттар дарила им благосклонность. Но мужчина перешёл на тёмную сторону, а женщина, которой суждено было стать королевой, не приняла и не простила своего короля. Дух Мардука подогрел их кровожадные аппетиты, и вскоре война захватила множество галактик и насытила вечно голодного Некроникуса, и конца и края ей не было видно…

Возможно, такая война была бы началом конца Живого космоса, если бы не родился Акрофетис…

Глава 8

Дальняя волна, Тёмные вселенные

Первые тёмные существа появились так неожиданно, что заставили трепетать Живой космос от ужаса. Во время войны Любовников пропал звездолёт, а потом вернулся, наполненный теми, кого уже нельзя было назвать гуманоидами. Их тела были трансформированы, получили животный облик и невероятную силу. Агрессия и мрачная ненависть ко всему миру заставляла их убивать врагов с особой жестокостью, а врагами были все, ибо Живой космос объявил новые существа генной угрозой цивилизованным планетам.

Разумные существа в космосе, которые не приняли идеологии Конта, склонялись к тому, чтобы назвать новый вид монстров «перводемонами» и искать объяснение скорее в божественном вмешательстве, чем в генном сбое. Три десятка даже самых страшных демонов не представляли угрозу космической цивилизации, включающей в себя мощь нескольких вселенных, но такие же инциденты с перевоплощениями случились на периферии, и речь пошла о массовом явлении. Несколько галактик тьма накрыла разом, почти все жители трансформировались в нечто отвратительное, вынужденное питаться энергией и мясом гуманоидов. Чем дальше надвигалась тьма, тем больше вырождались тёмные, их облик перестал напоминать звериный, но они были сильнее среднего контийца и по-прежнему были вампирами. Никто не знал, что за цели у вновь появившихся врагов, потому что никаких требований не выдвигалось. Вскоре волна утихла, очаги тёмной энергии всё ещё вспыхивали, но не так сильно. Казалось, тот, кто приложил руку к производству тварей, устал либо исчерпал свою фантазию.

Контийский совет предписал всем мирам, что граничили с Тёмными вселенными, установить силовые барьеры, но поскольку происходило это на периферии, далеко не все планеты могли позволить себе создать энергополя размером в несколько галактик. Так что заражение тёмной энергией потихоньку проникало всё глубже и до сих пор надвигается — медленно, но верно. Устав сражаться, контийцы приняли очень сложное для их боевого духа решение — подписать мирное соглашение с Тёмными вселенными. И хотя мудрецы предупреждали, что это унизительный и бессмысленный шаг, ведь тёмным нужна плоть и энергия обычных существ и долго они не смогут сдерживаться, — мир был заключен.

Представители Тёмных вселенных согласились не совершать опустошительных вылазок в районе контийских границ, не нападать на гуманоидов, входящих в контийский союз и не распространять своё влияние на близлежащие миры. Пока что тёмные соблюдали договор и перенесли свои бесчинства в другие секторы космоса, но слепая пророчица Спента не раз говорила, что это лишь затишье перед бурей и не стоит доверять врагам, для которых ты — всего лишь еда. Это был очень натянутый мир, и он трещал по швам, так как отдельные тёмные существа всё же влетали на чёрных, как тень, кораблях в пространство Живого космоса. Иногда контийцы вылавливали монстров и тихо уничтожали их, выбрасывая в безжизненных секторах, но генералы Конта надеялись сохранить эти факты в тайне.

Мир застыл в ожидании. Возможно, второй эон мрака был началом гибели Живого космоса и началом эры Тёмных вселенных, которыми управлял нестерпимый голод и жажда захватить всё живое.

Глава 9

Миры дальней волны, мир Ага

Мир Ага полон огня, он давно необитаем, и вся его атмосфера сгорела, но, несмотря на физические законы, он продолжает гореть. Языки пламени поднимаются до самых звёзд, и нет ни одного островка, где могла бы ступить нога гуманоида. Что это: новое состояние вещества или проклятье целой планеты, — неизвестно. Планетарный принцип давно покинул умирающую Агу, а соседние миры отгородились энергетическим щитом, чтобы вселенский жар не достиг их глухих умов и боязливых тел. Возможно, это плач планеты или её гнев, но никто не в состоянии погасить гигантское пламя.

Если вы спросите контийцев, они скажут вам, что этот мир необитаем, если вы спросите слепую пророчицу Спенту, она скажет, что Ага не имеет жизни, но Акрофетис видит другую картину. Пожалуй, он единственный в Живом космосе, кто знает, где находится король Сан Тарсин, чьё тёмное имя звучит на языке гуманоидов как Фор-таас и произносится в контийском секторе с величайшим презрением и ненавистью. Если бы контийские генералы знали то, что известно сыну Акрофета, они бы сразу выиграли войну, которая длится уже более пятидесяти циклов, и тогда мир Ага перестал бы существовать.

Мир Ага очень удивлён, когда к нему спускается, словно прилипнув к невидимой нити, гуманоид. Плоть его уже должна была раствориться в пламени, которое пожирает всё живое, но гость планеты словно не замечает огня и проходит сквозь него к старому нефритовому бункеру. Там, где ступает его нога (а он не носит обуви), огонь гаснет, и только бурчат недовольные угли. Там, где он выдыхает, вспыхивает ещё более жадное пламя; там, где он останавливается, образуются гигантские, в три роста пришельца, шаровые молнии. Две из них Акрофетис прячет в свой рукав, ибо он жаден, а одну не успевает поймать.

В нефритовом бункере нет входа, но Акрофетису не нужен вход, он пускает вперёд одну из шаровых молний, и та трудится усердно, чтобы вырезать дверь, соответствующую росту своего хозяина. Когда он проходит в дверь, то с некоторым удовольствием видит, что его вовсе не ждали. Король Сан Тарсин давно уже не гуманоид, однако, его превращение в тёмное существо совершилось не до конца, иными словами — он монстр, вид которого ужаснул бы весь Живой космос, имей он возможность увидеть своего бывшего короля. И король напуган…

…Это была песня о любви, столь прекрасная, что могла бы войти в легенды Аста Деуса, если бы не оборвалась так внезапно. Началась история Любовников в мире, похожем на рай. Вскоре после прихода тьмы он был взорван, и сама память о той планете стёрлась, — так печальна была королева.

Она была прекрасна, как богиня. Птицы и насекомые сопровождали контийку в её прогулке по райскому месту, где цветы склонялись к её рукам, а ветви деревьев шелестели листвой радостные гимны. Один раз в эон рождается такая красавица в мирах, где правит логика и бессердечность, а не красота и поэзия. Её мать была контийкой, а отец — великим воином планеты Земля, погибшим в первой тёмной волне. Когда родилось прекрасное дитя, его назвали Литой, в честь Марис-Та-Литы, дочери дочери Розы Дроттар, и тысяча пророчиц обещали ей королевский трон над всеми мирами и жизнь, полную невероятной любви.

И хотя Конт очень прагматичен, не верит в легенды и не видит ничего дальше собственного носа, даже рассудительные контийцы невольно склоняли колена перед юной Литой и готовы были сложить свои победы и награды к ногам красавицы. Но в этом эоне слепая судьба даже от красавиц требует небывалого мужества. Лита поступила в космический флот, своей невероятной храбростью заслужила высокий чин и стала помощником командующего звёздной армадой. Но бравый воин погубил себя, влюбившись в девушку, и иначе не могло быть. Лита, проклиная свою красоту, удалилась от войны и приняла решение жить на планете, похожей на райский уголок; но, увы, и это не стало её судьбой.

Тёмные вселенные продвигались, и их чёрные, как вакуум, корабли вскоре появились над райской планетой. Всё вокруг стало рушиться, птицы в ужасе разлетелись, чёрные облака закрыли горизонт, а Лита не знала, где спрятаться, и умоляла богов дать ей хоть один лучемёт, чтобы погибнуть с честью. Но перед самым наступлением тьмы, когда отчаянье охватило ум красавицы, появился контийский звездолёт, и капитан Тарсин спас Литу. Как только их глаза встретились, промелькнула искра любви и сама Роза Дроттар осыпала их белыми розами, а война остановилась, чтобы дать любовникам насладиться своей страстью.

Они воевали плечом к плечу, они бинтовали раны друг другу и мечтали скорее закончить войну, чтобы свить себе гнёздышко на райской планете. В одном из сражений Лита потеряла обе руки, их заменили на кибер-манипуляторы, но Тарсин любил свою суженую всё больше и больше с каждым днём и ни на что не обращал внимания. Так смеялась над ними судьба…

Вскоре командующий звёздным флотом погиб в жестокой битве за мир Гвал, где контийцы одержали смелую победу, а тёмные воины отступили. Лита приняла пост командующего флотом, а Тарсин стал её советником и помощником. И хотя на Конте не было модно скреплять свои отношения обрядами, они собирались совершить древний ритуал соединения душ, когда утихнет война. Но война вновь разгорелась, и сам Конт подвергся нападению перводемонов, желавших отомстить за поражение у Гвала. Правитель Конта бежал, бросив планету умирать, и тогда Лита взяла на себя роль главнокомандующей. Был создан совет двадцати мудрецов, который обязался исполнять решения Литы и её будущего мужа Тарсина, пока смелая королева бороздила космос в поисках бежавших перводемонов. Совет и поныне правит Контом, не желая уступать своей власти, пока королева сражается против всех тёмных во вселенной.

Победа Конта и союзных миров была уже близка, но тут сами боги посмеялись над успехом прекрасной Литы. Звездолёт Сан Тарсина попал в Тёмную вселенную, утратив навигацию, а королевы не было рядом, чтобы его спасти. Узнав об этом, Лита чуть не сошла с ума, так велико было её горе. Она удалилась на край Живого космоса, чтобы оплакать погибшего любовника, но там её настигла ещё более страшная и ужасная весть. Тарсин выжил, но стал тёмным, и лучше бы он умер, потому что ненависть королевы к тёмным была невероятно велика.

Его тело стало наполовину ящером, верхнюю часть организма поразила тьма. Голова и лапы ящера соединены тёмной магией с ногами гуманоида, сзади щетинятся на спине ядовитые иглы, хвост подобен хвосту дракона, а два десятка мелких лап дополняют основные конечности, хотя и безвольны. В нём нет силы перводемона, но ненависть, с которой его встретила королева, породила в нём невероятное отчаянье, и это отчаянье движет его агрессией уже пятьдесят циклов. Война между контийской королевой и тёмным созданием по имени Фор-таас никогда не прекратится, подогревая агрессивные аппетиты Мардука Четырёхглазого, бога войны. Нет ничего грустнее, чем эта война, нет ничего бессмысленнее, но нет и никого более непримиримого, чем эти двое — контийская королева, прекрасная Лита, и тёмный воин, утонувший в своём одиночестве и тоске, бывший король Тарсин.

Тарсин напуган, когда одиночество его бункера нарушено, но не желает этого показать:

— Кто ты и как проник в мой бункер, окружённый огнём?

— Огонь лишь слегка греет меня, потому что моё тело создал бог, а не родила женщина в Дальних мирах. Я пришёл, чтобы скрасить твоё одиночество и кое-что рассказать тебе, Фор-таас.

— Я — Тарсин, и лишь наполовину монстр, во мне сохранилось много чувств и мыслей от контийского генерала.

— Вижу. И ты всё ещё любишь её.

— А что или кого любишь ты, незнакомец, чьё тело создали боги?

— Иногда мне кажется, что я люблю маджонг, а потом вдруг начинает казаться, что люблю войну. Я должен… Впрочем, тебе, ящер, не обязательно знать, что я должен. Меня зовут Акрофетис, и я хочу, чтобы ты обратил на меня внимание.

Акрофетис снимает контийскую защитную форму, и он так ослепительно красив, что Фор-таас вынужден отвернуться. Акрофетис проходит к пустующему трону короля и располагается в нём, приняв такую позу, что сам бог красоты Бальдур покраснел бы от смущения. Но в этот момент на виртуальном экране контийца происходит движение: это звездолёты королевы атакуют флот Тарсина, и Тарсин командует. Он раздаёт приказы звездолётам и отсылает распоряжения. Так длится два оборота горящей планеты вокруг собственной оси. Акрофетис скучает, ворочаясь на троне. Нет еды, нет тепла, нет ничего, кроме спины бывшего генерала, на которой топорщатся ядовитые иглы.

— Эй ты, ящерица! Знаешь ли ты, что представляет из себя твоя верхняя половина тела?

— Не знаю и знать не хочу! — рычит Тарсин, и красные глаза его горят бешеным огнём в темноте, а тонкий язык пронзает воздух, словно хочет наказать весь мир за свою неудачу.

— Это тёмная часть твоего тела, голова древнего существа — трактоида. Трактоиды служили богам и выполняли их извращённые желания. На самом деле ты мог бы быть самым лучшим любовником в Живом космосе, ведь ты последний из них, раса трактоидов вымерла.

— Не смейся надо мной, незваный гость, это тело — проклятье, а вся моя жизнь — невероятное страдание, я заразился тьмой, я стал чудовищем.

— Никто без своего согласия не пускает в себя тьму, — бросает тихо фразу Акрофетис и одевается, ему надоело тратить время на осколок жизни, заражённый духом Мардука. — К тому же ты ведь должен высасывать жизнь из других, чтобы не сдохнуть…

— Хочешь, я опустошу тебя, пришелец?

— Ты не сможешь, Тарсин. Хотя кое о чем мы могли бы договориться.

— Убирайся, я лучше укушу свой собственный хвост, чем терпеть твоё присутствие. Оно ранит меня.

Акрофетис пожимает плечами. Он лишь хотел рассказать трактоиду о запретном входе в Средние миры, но тот слишком увлечён собой и своей войной, так что эти знания для него лишние. Король мог бы пользоваться своим телом совсем не для войны и прожить жизнь в невероятной неге и удовольствии, но дух Мардука прочно отравил его восприятие мира, и потому сын Акрофета оставляет ящера.

Глава 10

Миры Дальней волны, открытый космос

В чёрном просторе космоса, где Акрофетис лежит в медитации, подстелив себе космические струны, слышен шёпот. Сначала этот шёпот не мешает ему наслаждаться пустотой вокруг себя и размышлять над глупой судьбой, искалечившей Сан Тарсина, великого и смелого воина, но вскоре занимает всё пространство и скрыться от него некуда.

…покорить… победить… должен был… не жалеть… покорить…

«Кто говорит со мной? — спрашивает Акрофетис, и такая невероятная боль пронзает его тело, что терпеть невозможно. — Кто приказывает мне?»

Когда он прислушивается, боль утихает, но тело, разметавшееся на две галактики, застывает, становясь рыхлым и беспомощным. Тогда слова, режущие, как тысячи ножей, становятся понятными.

…Я послал тебя, чтобы покорить Тарсина, чтобы победить его слабый дух и управлять им. Ты должен был перехватить те потоки энергии, которые порождены войной Любовников, а не жалеть их и плакать над слепой судьбой. Ты, мой посланник, моё порождение, должен подчиняться, а не размышлять. Ведь Акрофет не зря отдал тебе свою жизнь…

— О нет, — ревёт, вплетая в тело космические струны, Акрофетис, он выпускает в вакуум шаровые молнии, но они не находят цели, — я никому не подчиняюсь, НИКОМУ!!! Я — свободное существо и сам делаю выбор. Кто ты такой, чтобы приказывать мне?

…Тогда ты умрешь, непокорный безумец. Ты был рождён с одной-единственной целью — направить силу войны ко мне, твоему создателю. У тебя последний шанс– отправляйся к королеве и соблазни её, чтобы мы могли управлять войной…

Голос замолкает, и Акрофетис смеётся. Ничего, кроме этого голоса, нет в Дальних мирах, а назвавшийся его создателем — даже не тень, ибо бессилен здесь. Но всё же Акрофетис в смятении, потому что смутно помнит маджонг в Средних мирах и вторую тень, чья железная воля убивает Акрофета.

— Проклятье! — Акрофетис падает на ближайшую планету, почти сгорев в её атмосфере. — Я не марионетка, я сам бог, и я буду править в Дальних мирах. Никто не может мне указывать!

Упав в холодную воду, он долго лежит на дне, забыв дышать, пока океан не начинает кипеть от его горячего тела. Мысли его так стремительны, что планетарный принцип на время покидает свой мир, уступив его сыну Акрофета.

— ПРОКЛЯТЬЕ тебе, создатель. Когда я доберусь до Средних миров, я вырву твои ноги и руки и разбросаю их на Дне миров! А твои чресла сожрут голодные контийские псы! Скорее Краткая волна упадёт в Живой космос, чем я стану твоим посланником! Умри и оставь меня, не достойный быть богом!

Потом он засыпает, выпив океанскую воду, и волны, которые не в силах выносить его гнева, выбрасывают на берег тело бога, спящего беспокойным сном. Проснувшись утром, он направляется к королеве, забыв всё, что было вчера. Потому что во сне Акрофетис уязвим, и в мыслях его кто-то уже навёл порядок…

Глава 11

Миры Дальней волны, 113 контийский сектор боевых действий, флагман королевы

Зал совещаний — самое светлое и просторное место на звездолёте и самое величественное: тысячи воинов могли бы поместиться в нём, чтобы услышать речи королевы. Потолок, как чистое ночное небо, сияет искусственными звёздами; иллюминаторы огромны и чернеют беззвучным космосом. Убранство строго и аскетично, как и сама королева. Она — воин, командир, и униформа прячет её прекрасное тело, потому что никто не должен отвлекаться от войны. Так велико влияние Мардука, что воины не видят красоты, а красота прячется, притворяясь строгостью. Что ж, это закономерно для тех миров, что верят в чистую логику и победу в бою ставят выше, чем личное счастье.

Ровно пятьдесят воинов восседают за круглым столом, над которым развёрнута трёхмерная карта военных действий. Откинувшись в кресле, Лита ждёт советов своих генералов. Над ней склонился древний старик Маргаст, колдун из очень далёкого мира, чьё название невозможно произнести на контийском языке. Маргаст отвратителен, и многие генералы не желают смотреть на него: весь порос коростой, третий глаз давно ослеп, а конечности похожи на сухие ветки мёртвых деревьев. Остальное тело колдуна спрятано под чёрной мантией, но, скорее всего, также безобразно. На горбу сидит синяя птица, но глаза её всегда закрыты, словно она спит вечным сном. Пахнет колдун старыми травами и плесенью, говорит скрипучим голосом, а когда смеётся, даже бывалых воинов пробирает мороз. Такому огрызку гуманоида нет места в контийской армии, основанной на высоких технологиях, но королева благосклонна к Маргасту и часто советуется с ним, поэтому старик уверенно занимает место возле левого плеча Литы. И не нашлось никого, кто бы выгнал старого колдуна. Так суеверие вкрадывается в современный мир, который иногда бывает бессилен перед необъяснимым.

Маргаст первый видит своими почти слепыми глазами, как в зале появляется незваный гость и что-то шепчет на ухо королеве, и только потом остальные воины поднимают головы. Люки зала совещаний герметичны, и ничто не может просочиться сквозь них, но происходит нечто, не вписывающееся в логику контийцев, — перед столом совещаний появляется гуманоид, одетый как магистр из мира Гвал, хотя все знают, что магистров больше нет в Дальней волне.

— Я пришёл, чтобы поступить в вашу армию и сражаться с врагами великого Конта, — говорит незнакомец на чистом контийском и улыбается. В его речи нет пафоса, но и нет насмешки, просто он озвучил факт, беспристрастно, но уверенно.

— Назови себя и объясни: как ты прошёл сквозь задраенный люк? Или двери для тебя ничего не значат? — спрашивает королева, и все остальные молчат. Повисает тяжёлое недоумение, как будто космос вот-вот обрушится на их плечи.

— Меня зовут Акрофетис, и я хочу служить тебе, великая королева.

Он дерзок, и глаза его горят, он не склоняется, когда королева смотрит на него, и совсем не похож на воина. Скорее, наоборот, вызывает смущение, и мысли, недостойные правительницы, вдруг рождаются в её светлой голове.

— В армии не место клоунам! — каркает Маргаст, и птица на его плече открывает глаза, проснувшись от громкого окрика. Остальные генералы смеются, потому что колдун прав: вид юноши совсем не соответствует воинскому уставу. — Твои волосы отвратительно длинны, а устав запрещает воинам расхлябанность. Твоя кожа нежна, как у юной девушки, и я думаю, ты никогда не принимал участия в настоящих боях.

— Он даже не удержит в руках лучемёт!

— Он задохнётся в кессонной камере!

— Он упадёт в обморок, когда сломает ноготь на пальце!

— И что это за имя такое — сын Акрофета? У тебя нет своего имени?

Они смеются, забыв о собственной безопасности, они беспечны, как всегда, им кажется, что мальчишка посрамлён. Королева молчит, на её лице нет улыбки, она помнит, что люк всё ещё задраен, а сын Акрофета стоит перед ними. Она поднимает руку, и все замолкают.

— Скажи мне, юный герой, ты действительно хочешь быть воином?

— Да, королева, и если волосы так мешают, это не проблема. — Он достаёт острый кинжал и одним движением отрубает волосы, которые падают на пол и превращаются в комок змей. — А лучемётом я не пользуюсь, есть более совершенное оружие.

Акрофетис достаёт из рукава шаровую молнию, и сначала она небольшая, но потом растёт прямо на глазах у всех, воздух в зале раскаляется, а предметы вокруг молнии плавятся. Генералы заворожённо смотрят на огненный шар, и их воля парализована, только Маргаст шепчет древние заклинания, которые давно потеряли силу.

— Укажи мне цель, королева, и я поражу её.

— Если ты магистр, значит, магия вернулась!

— Увы, магии больше нет в мирах Дальней волны творения. — Акрофетис прячет молнию в рукав и, склонив голову, ждёт решения. — Я просто договорился с огнём.

— Я вижу, ты не простой юноша. Пусть Маргаст проводит тебя в каюту, а я приму решение завтра.

— Хорошо, госпожа.

Акрофетис покорен и мягок, он позволяет королеве рассмотреть своё прекрасное лицо и совсем не спешит. Кажется, что где-то едва слышно звенит радостный колокольчик, но это лишь иллюзия: откуда быть колокольчику на боевом корабле? Только странная улыбка блуждает на лице незваного гостя, и Маргаст понимает, что она не предвещает ничего хорошего; впрочем, лишённый магии, он ничего не может утверждать окончательно.

Маргаст ведёт пришельца, слегка прихрамывая. Птица на его плече не просто проснулась, она клюет его спину и горб. Этой птице триста циклов, и за последние двести циклов, на которые магия продлила ей жизнь, такое поведение наблюдается впервые: словно она хочет предупредить о чём-то страшном. Маргаст идёт сзади и старается не смотреть в спину Акрофетису, он прислушивается и слышит звук, которого только что не было, — стучат железные каблуки по полу звездолёта. Маргаст отлично помнит, что когда пришелец появился, он был не обут, а теперь на нём старинные железные сапоги, словно он древний рыцарь Конта.

В воздухе растекается напряжение, и космические струны, пронизывающие корабль, напрягаются и совсем тихо звенят. Свет впереди гаснет, и теперь Маргаст не сомневается: незнакомец, назвавшийся сыном мёртвого бога, изменит его судьбу и судьбу королевы. Слышится смех демонов, и также, как и колокольчик, это лишь иллюзия, но старый колдун останавливается, не в силах идти дальше. Даже не владеющий магией, он остро ощущает, как напряглось пространство вокруг, как увеличились причудливые тени и как давит звенящая тишина.

— Мы пришли? — поворачивается Акрофетис, он спокоен, но смотрит холодно, словно уже принял решение, от которого не намерен отступаться. Птица на плече колдуна вдруг замирает и падает замертво, растопырив крылья. — Ты украл немного жизни для неё?

Он говорит, но не понятно о ком: может быть, о птице, а может быть, о королеве, чьё прекрасное тело не постарело за пятьдесят циклов.

— Что в этом плохого, юноша?

— Ничего, просто за всё надо платить, разве ты не знаешь этой непреложной истины?

— Мои долги — это мои проблемы. Вот твоя каюта, и она будет заперта на ночь, потому что ты вызываешь у меня подозрения.

— Почему же?

— Ты скрытен.

— Я назвал своё имя, старик, разве этого недостаточно? Вы ещё смеялись над ним!

— Это не твоё имя. Не пытайся обмануть меня, даже если тебе кажется, что я совсем дряхлый!

Маргаст потрясает посохом, и если бы в посохе была хоть капля магии, он был бы смертельно опасен, но посох сейчас всего лишь сухая палка, и Акрофетис смеётся в ответ. Он упивается своей красотой и молодостью и готов простить бессильную старость, но Маргаст смотрит с такой непримиримой враждебностью, что температура в воздухе опускается почти до нуля. Космические струны звенят, Зерван, господин времён, останавливает стрелки космических часов, и теперь в петле времени всего два существа — дряхлый маг и юный наглец, их взгляды, как два меча, скрещены и не уступают друг другу по силе.

— Хорошо, — медленно говорит Акрофетис, и ничего хорошего нет в его словах, — строптивый старик, ты так жаждешь узнать то, чего я сам не знаю. Тогда посмотри мне в лицо, быть может, ты увидишь, кто я…

— Я и так вижу твоё лицо, в нём нет ничего, кроме омерзительной похоти.

— Смотри лучше, ты ведь был магом!

Маргаст всматривается, и один его глаз закрывается навсегда, зато вторым он видит, что лицо не настоящее: это маска, которая вросла в плоть и имеет золотой оттенок. Акрофетис осторожно берёт край маски и приподнимает её, желая увидеть в единственном глазе колдуна ответ, который он ищет. Но из-под маски вырывается свет, и старик падает замертво с выражением застывшего ужаса. Тело его корчится в судороге и кучей бесполезного тряпья остаётся лежать там же, где и мёртвая птица.

— Вот как… — качает головой Акрофетис, — я такой реакции не ожидал. Что ты там увидел, Маргаст?

Он хочет забрать его голову, чтобы прочитать последние воспоминания, но слышит шаги в коридоре, это идут воины королевы.

— Проклятье!

Он хватает лёгкое тело старика и прыгает на потолок, оборвав провода, чтобы погасить свет. Приклеившись к потолку, Акрофетис висит долго, размышляя над тем, как достать информацию из головы колдуна, но брезгливость превышает его пыл, и он не решается залезть в голову мертвецу. В кессонной камере он не надевает защитный костюм, а сразу переходит в открытый космос, где выталкивает тело Маргаста наружу — плыть в последний путь в бесконечность.

— Зато твоё тело не съедят черви, колдун. И разве ты не украл у жизни её мгновения, разве ты не обманул время? Я не уверен, родишься ли ты снова, но если родишься, я опять покажу тебе своё лицо…

Он смеётся, сотрясая космос, пока тело удаляется во тьму Некроникуса, а потом возвращается на корабль, покрывшись инеем. Впрочем, ему всё равно, только шаровая молния в рукаве чувствует себя неудобно.

У того, кто так жесток с магами, потерявшими свои силы, мало времени. Время может быть фиолетовым, или прозрачным, или выпуклым, как часы на флагмане, но всё это — иллюзия, порождённая материальной формой; на самом деле время в Дальних мирах нельзя остановить, не договорившись с господином времён Зерваном. Мастера сиджана-ки обманывали Зервана, магистры трагила-сай пронзали время или не обращали на него внимания, но Акрофетис не владеет ни тем, ни другим искусством, а потому время для него — враг, и фиолетовые стрелки угрожают, как готовый сорваться с небес меч.

У него несколько минут до того, как она обнаружит потерю и, обнаружив, начнёт подозревать. Если бы Зерван пребывал в этих мирах, с ним можно было бы договориться. Но ещё несколько капель времени ускользают, и вместе с ними тает шанс. На самом деле, он не знает, кто он, не знает своего настоящего имени и не помнит своих создателей, кроме одного, в честь которого носит странное имя. Но что-то заставляет его действовать, какой-то зуд в середине тела безумно щекочет, и воля, которая может быть его собственной, а может быть, и нет, гонит вперёд. Если Акрофетис совершит то, что должен, он умрёт, потому что не будет больше нужен. Не сразу, ведь время прозрачно, но через определённый период. Он не знает об этом, просто идёт, чтобы соблазнить королеву, чтобы сделать своей рабой, и в то же время другое решение зреет в его груди, распирая и доставляя неудобства. Но в любом случае время против него, а он — против времени.

Ей снится любовник, стремительный, с гладкой кожей, и такой нежный, что она не может проснуться. Её время — друг, и чем больше фиолетовых капель уронит Зерван, тем счастливее будет королева. На теле любовника нет ничего: нет волос, нет родинок, нет вживлённых чипов, оно чисто и мёртво одновременно. Впрочем, во сне это не смущает Литу, и она трепещет при виде возбуждённой плоти, столь прекрасной, что сами боги могли бы завидовать. Давно она хочет забеременеть и родить двух детей, двух зверей и одного кита. Сражается с охватившим её желанием, по капле собирая выпавшее из часов время, смеётся, представляя кита с человеческим лицом. Матка полна тепла и неги, много силы, но нет искры, чтобы зажечь её. Так долго её матка была пуста, что теперь королева готова изгнать из своего тела дух Мардука и заполнить его новой жизнью, даже если новая жизнь разорвет её на клочки.

Просыпается она в липкой влаге, растёкшейся по телу, и не понимает, что за тень рядом с ней. На самом деле господин времён Зерван подготовил сюрприз вечно юной королеве, но пока она не знает об этом.

— Кто здесь?

— Лита.

Он выходит из тени, и теперь она понимает, кого видела во сне. Только там она никак не могла рассмотреть лицо, и теперь жадно всматривается в тонкие черты, желая запомнить, узнать и поглотить, сделать частью себя. Королева смущена своими откровенными желаниями, но не в силах противостоять им. Она потягивается на шёлковых подушках, как дикая кошка, и ждёт продолжения, позабыв о своем долге перед Контом.

— Кто ты такой, Акрофетис, почему я вижу сны с твоим участием?

— Если бы я знал, моя королева…

Он желает прикоснуться к ней, растаявшей в сонной неге, — но тонкие быстрые пальцы едва скользят по её напряжённой груди и исчезают во тьме.

— Лита. Я пришёл показать тебе, как победить Тарсина, если ты, конечно, хочешь его уничтожить.

В ночи раздаётся едва ощутимый вздох (это разочарование), такой лёгкий, как фиолетовая капля времени, и так же уходит он во тьму ночи, а женщина на кровати полна глубоко спрятанного огорчения. Её лоно горит, а тело покрывается морщинами. Ведь теперь нет того, кто подарил ей магию молодости. Королева хотела бы говорить не о Тарсине, сегодня единственный миг, когда она хочет забыть о нём.

Акрофетис разворачивает виртуальную карту военных действий.

— Смотри, женщина, и запоминай. Вот сектор, в котором расположен флагман Тарсина, самого Тарсина на нём нет. Вы не можете увидеть его, он накрыт силовым куполом. В этом секторе сосредоточены вспомогательные силы, которые завтра вас атакуют.

— Откуда тебе всё это известно?

— Я видел короля и провёл с ним некоторое время. Я знаю его стратегию и покажу её тебе для того, чтобы ты выиграла войну. Пора прекратить это отвратительное противостояние.

— Как он выглядит, как себя чувствует?

— Прекрасно, занят войной и отвратителен, как и все трактоиды. Я должен был склонить его под свой контроль и управлять войной, но мне это оказалось неинтересно. Я сделал свой выбор и даю тебе всё необходимое для победы. Заверши многолетнюю бойню, хватит насыщать дух Мардука Четырёхглазого, хватит служить пешкой в чужой партии. Ты — марионетка, все тёмные существа — марионетки, и я — такая же кукла, полная похоти и агрессии. Я знаю, что снился тебе, знаю, что ты готова пустить меня в своё тело и родить наследника. Но я уйду, как только удостоверюсь, что ты правильно поняла стратегию Тарсина и завтра перегруппируешь свои боевые корабли в новом порядке.

— Но… — Королева всхлипывает, руки её скользят по бедрам, сжимают покрасневшие соски и соскальзывают в лоно. Присутствие Акрофетиса сводит её с ума. — Останься. Мы будем править Контом вместе, я влюблена в тебя и желаю отдать себя без остатка; такого чувства у меня не было даже к Тарсину.

И снова фиолетовое время роняет каплю, и где-то, явно не в этом мире, слышен бой часов. Воет трёхглавый пёс, как безумный ветер, а ветер бродит по мирам, не находя пристанища. Роза Дроттар в Средних мирах внимательно следит за двумя существами в ночной тьме, готовая подарить белый цветок, что есть символ вечной любви, ибо она бесстрастна и многое прощает, если видит истинное чувство. Но господин времён Зерван делает свою ставку, и Роза понимает, что проиграла, а время выиграло. Королева старится на глазах, щёки становятся впалыми, глаза теряют блеск, руки покрываются морщинами, а дряблый живот обвисает.

Она чувствует, что силы уходят, но не знает, что происходит. Слёзы тверды, как камни, и плакать ими очень больно. Королева осознаёт, что видит Акрофетиса в последний раз, понимает, что всё будет так, как он скажет, и её тоска разрастается до невероятных размеров.

— Я убил твоего мага, королева, и вскоре ты постареешь, потому что нельзя украсть у времени ни одного мига и не заплатить за это, я же уйду в самый дальний из Дальних миров, потому что смерть моя будет очень болезненной — я ослушался бога и буду жестоко наказан. Я не оправдал ничьих надежд. Если я выживу, то стану править всеми мирами, потому что более достойного правителя у них всё равно не будет.

После этих слов он уходит, поцеловав прозрачное время, а королева корчится в жутких муках. Её лоно изнутри горит бешеным огнём, и желание так нестерпимо, что она бредёт по коридору, растрепав седые волосы, и ищет хоть кого-то, способного удовлетворить её. А тень, что принесла сладкий сон, покидает контийский звездолёт и, обогнав дрейфующее тело мёртвого Маргаста, направляется к миру Ага, пылающему вечным огнём ненависти.

Глава 12

Миры Дальней волны, планета Гвал

Мир Гвал обычно приветлив, но не сегодня. Лютые ветры воют как драконихи, потерявшие своих детей, а снег идёт и идёт, укрывая белым одеялом всё вокруг, непрерывный и смелый, как никогда. На вершине, что выше всех, так холодно, что кажется: жизнь там должна прекратиться.

Спента спит и видит странный сон, вылитый на поверхности сознания, как грязное масляное пятно. Если бы не было так холодно, к ней пришли бы посетители и разбудили, чтобы не дать испачкаться о тёмную грёзу, но посетителей нет уже целых два оборота планеты вокруг оси. Она спит, чтобы сэкономить тепло и жизненные силы. У неё больше нет еды, которую обычно приносят снизу. Спента во сне помнит, кто она, и могла бы назвать своё имя и потому осознаёт сон и не сон. Часть её с ужасом наблюдает за тёмным солнцем, прорвавшимся в светлые миры — пророческим сном, а другая часть обеспокоена отсутствием пищи и холодом. Когда разочарование волнами проходит по телу, пророчица думает о необходимости спуститься с вершины и заснуть где-нибудь в тёплом дупле дерева или чужом сарае. Но для этого сначала нужно проснуться, а она не может не досмотреть сна.

Сны пророчицы хаотичны, так же как у любого жителя Гвала, но они чисты и всегда остаются в памяти, мучительно перерождаясь в пророчества. Ведь Спента всё ещё ребёнок, хоть и выглядит дряхлой старухой. Её ум маленькой девочки и тело старого гуманоида совместимы и рождают нечто среднее — мудрость зрелой женщины. И со стороны своей мудрости Спента старается выпить сон, втянуть его в свой реальный мир, чтобы сделать великим пророчеством.

Ей снится 77 сектор Живого космоса, он имеет прочный заслон от Тёмных вселенных. Энергощит, построенный контийцами в этом секторе, невероятно прочен и смог бы выдержать даже взрыв сверхновой вблизи, но именно там рвётся ткань реальности. В щель, создавшую проход между двумя мирами, проникает свет, но это не свет от источника, это рассеянные волны. Вслед за ними вползает солнце — небольшая звезда, заражённая тьмой. В новом пространстве звезда пульсирует и сокращается, она нестабильна. Каждое её сжатие порождает круги тёмной энергии, и они смертельны для всего живого на светлой стороне. Расходятся круги на несколько парсеков, заражая вакуум тьмой. Рядом нет планет, только осколки мёртвого астероида омывают чёрные волны энергии. Во сне Спента позволяет своему телу бояться, она взлетает выше и выше, желая перепрыгнуть тёмную волну, хотя и понимает, что это всего лишь сон. Просыпается она в ужасе, задыхаясь и чувствуя, как болят старые кости. Спента думает о бессмысленности своего существования, о непосильном, тяжком грузе ответственности, и запретные мысли — заснуть, отдаться холоду и никогда не просыпаться — одолевают её, знающую истинную цену такому поступку.

— Эй, проснись, ведьма, у тебя гости!

Она открывает несуществующие глаза и сначала видит лишь белый туман, как обычно, но потом мгла рассеивается, и впервые за пять циклов Спента различает образы.

— Кто здесь?

У неё нет глаз, и смотреть совершенно нечем, но происходит чудо — и пророчица смотрит пустыми глазницами на того, кого хотела бы никогда не видеть.

— Ты никого не ждёшь, Спента?

— Нет, Акрофетис, и менее всего — тебя.

— Я вернул тебе зрение, а ты так неприветлива… Я устроил эту ледяную бурю, чтобы дать очиститься твоему телу, но ты вовсе не благодарна…

— Я должна есть, а у меня нет еды. И раз ты дал мне зрение, значит, потребуешь что-то взамен.

— На самом деле ты права, я не вежлив.

Он покидает пещеру и пропадает в белой мгле неба, чтобы вернуться позже. Спента в это время жадно осматривает пещеру, руки, ноги, деревянную скамеечку для медитаций, баллон с горной водой. Она насыщает ум образами, понимая, что скоро вновь лишится способности видеть, а может быть, и своей жизни, ведь её гость непредсказуем.

Возвращается он с двумя тушками птиц, одна промёрзла и превратилась в ледышку, а вторая ещё жива и истекает кровью.

— Этой еды тебе хватит?

— Да, господин.

— Я нашёл их неподалёку в горах. — Он радостен, сверкает чёрными глазами и смеётся, как ребёнок. Прекрасен и свеж, одет в контийскую форму генерала, которая ему велика, но босые ноги равнодушно ступают по ледяному полу пещеры. Там, где он останавливается и садится, лёд тает и испаряется, и потому в пещере много влаги, и Спента согревается. — Расскажи мне, пророчица, видела ли ты сектор 77?

— Да, видела. Там появилось тёмное солнце, и волны чёрной энергии, которые источает светило, очень опасны. Космос — хрупкий организм, такое вторжение может нарушить взаимосвязи энергетических структур в светлых мирах. Это начало большого катаклизма.

Акрофетис качает головой и выглядит очень довольным, и хотя Спента не смеет смотреть на него несуществующими глазами, ей видно отражение гостя в лужице воды, что растаяла под божественной стопой.

— Нет, моя дорогая, одно солнце не так уж и страшно, до конца мира ещё далеко, но я хочу, чтобы об этом узнало как можно больше существ в Дальней волне. Пусть твоё пророчество станет мрачным и пугающим, пусть космос вздрогнет и задумается. Тёмное солнце — дурной знак, особенно для контийцев. Они перенесли свои страхи тьмы в рациональную область и объявили тьму генетической заразой, безобразной мутацией, но что они скажут, увидев заражённую звезду? Пусть паника отрезвит тех, кто празднует победу, уступив половину Дальней волны творения царству тьмы.

— Но ведь это солнце — не твоих рук дело?

— Конечно, нет, ведьма. Посмотри на меня, пока у тебя есть глаза, — я немощный гуманоид, разве могу я двигать солнце, тем более тёмное?! Я ненавижу тьму после того, как Сошмет убила Ашму, моего единственного слугу, и я желаю понять механизмы появления Тёмных вселенных, чтобы повернуть время вспять, если это возможно, и вернуть тёмных существ к обычной жизни.

Долгое время они молчат, Акрофетис думает о чём-то своём, не обращая внимания на Спенту. Пока он забывает силой воли держать погоду, тучи рассеиваются, снег прекращает идти и появляются несмелые лучи звезды. Гвал с облегчением вздыхает, только Спента не верит теплу и чувствует, что холод вскоре вернётся, чтобы вновь запереть её на вершине.

— Вернёмся к тебе, дорогая. Я дал тебе эти глаза, чтобы ты видела вот это.

Он бросает к её ногам огромный чёрный фаллос, похожий на член странного животного. Спента в ужасе и готова умереть, лишь бы не прикасаться к отвратительной мёртвой вещи.

— Ну-ну, дитя, не бойся. Ты уже достигла половозрелого возраста и ты самая умная среди гуманоидов, поэтому я хочу, чтобы ты совокупилась с этим членом и родила.

— Но чей это орган? — в ужасе шепчет Спента.

— Трактоида, который был последним во вселенной и недавно умер, так что сам не может продолжить свою расу. А я очень хочу, чтобы в Дальних мирах вновь возродились трактоиды. Знаешь ли ты, Спента, в чём величие этих удивительных существ?

— В легендах Аста Деуса говорится, что эти ящеры служили богам…

— Конечно, служили. — Он смеётся, закатив глаза, и играя со своими волосами, смеётся так, что снег на вершине начинает таять и сползать огромными пластами. Если бы можно было остановить этот смех, создающий грохот на всём Гвале, Спента с радостью пожертвовала бы собой, но смех невозможно остановить, пока сам Акрофетис не решит, что хватит. — Это очень полезное свойство… щекотать ворсинками божественные ягодицы и ронять чешуйки, которые забираются под божественную кожу и прорастают там плотными бутонами… Но разве стал бы я тебя мучить из-за такой ерунды? Нет, пророчица, в легендах ничего не сказано об удивительной устойчивости и стабильности молекулярной структуры трактоидов. Они были единственные, кто мог проникнуть в Среднюю волну творения и вернуться вопреки всем законам жизни, они могли умирать на целые эоны и вновь возрождаться. Я расскажу тебе о короле Тарсине то, чего ты не знаешь. Одним из его очень далёких предков был трактоид, и хотя родился Тарсин обычным гуманоидом, в нём спал ген божественного ящера. Когда пришла тьма, Тарсин впустил её в свое сознание, но проснулся дремлющий в нём трактоид и попытался трансформировать его тело, чтобы спасти от безумия тьмы. Изменение произошло лишь наполовину, но и этого было достаточно, чтобы Тарсин не стал до конца тёмным существом. Король ненавидел и проклинал своё тело, не понимая, что оно стало его спасением. Однако он так и умер в неведении, так и сгнил на свалке жизни, не познав своей мощи. Печальная история. Возьми член, и воспользуйся им, пока он ещё жив, чтобы родить нового трактоида, а ещё лучше — парочку разнополых, хотя, насколько я помню, с полами у ящеров была путаница.

— Они могут менять свое естество на противоположное, господин.

— Да, тогда всё равно, двоих хватит, так что постарайся.

Спента плачет пустыми глазницами, и плач этот немой и сухой, лишь вздрагивает морщинистое лицо пророчицы.

— Что ещё? — недоволен Акрофетис. — Еда у тебя есть, посетителей не будет некоторое время, ведь буря ещё не кончилась, приступай, это может показаться тебе приятным…

— Не могу, господин, я дряхлая пророчица, моё тело не понимает физического наслаждения, и оно так старо, что вряд ли сможет родить нечто такое чудовищное, как легендарный ящер.

— Ты хочешь вернуть своё молодое тело? У тебя два оборота планеты вокруг оси. Наслаждайся. Только помни, за всё надо платить…

Он вновь смеётся и уходит, бросив ей контийскую зажигалку, от которой в пещере становится немного теплее. Как только Спента прикасается к зажигалке, то наполняется невероятным желанием. Сексуальное наслаждение незнакомо ей и потому манит грязной тайной, чёрный член трепещет в её юных руках, а лоно впервые за время жизни истекает соками, готовое принять в себя часть мёртвого трактоида.

Что это — так долго сдерживаемая похоть и извращённые мысли, которые она себе запрещала? Или это прикосновение сына Акрофета сделало Спенту безумной? Член входит в неё практически весь, и она визжит от удовольствия, разрывая на себе серую рубашку. Тело её горит как в огне, так что холода больше не существует, и контийская зажигалка выброшена вон. Она желает оставить кусок чёрной плоти внутри своего тела навсегда, чтобы умереть от нескончаемых оргазмов, но он разрастается и делает ей больно. Тогда, отвергнув член, Спента видит кровь и начинает вырывать свои несуществующие глаза, чтобы не видеть отвратительного позора, но два оборота планеты вокруг оси ещё не прошли…

Глава 13

Миры Дальней волны, Тёмные вселенные, мир Сахта лиловая

Тёмные вселенные заражены влиянием жажды. Подчинённые жажде и страсти, они презирают закон и живут в вечном пире плоти. Их еда — сознание любых органоидов, но если до сознания невозможно добраться, в пищу идёт тело. Так устроен тёмный мир, и если существо не желает подчиниться голоду, оно умирает в ужасных муках. Если подумать, то получается, что существование Тёмных вселенных — подтверждение слов Спенты, которые она скажет позже и которые заставят содрогнуться Гвал.

Кто бы мог допустить такое ужасное паразитирование в мирах Дальней волны? Кто бы захотел взять на себя ответственность за поглощение существами себе подобных? Никто из богов и никто из смертных. Но эти миры есть, и их количество неизменно растёт, особенно сейчас, когда заключён мир с контийцами. Мир не мешает Тёмным вселенным расширяться. Кроме гуманоидной расы, в мирах полно пищи для тёмных существ, и ещё больше её на периферии, куда контийские звездолёты не долетают в силу своей технической неоснащённости.

В созвездии Дикой лошади есть два мира Сахта, один — лиловый, лучший из миров для тёмных воинов, где бывшие храмы — кабаки, а библиотеки наполнены светлыми существами, спящими в специальных контейнерах, которых продают за пару кредиток как пищу для тёмных. Их приносят с собой из разных миров победившие тёмные воины. Сахта лиловая — центр Тёмных вселенных, их магнетическое ядро, их место отдыха и недолгой передышки. Есть ещё одна Сахта — оранжевая, но она безжизненна. Почему-то пришествие тьмы не превратило её в начало новой жизни, все жители этого мира погибли, не желая стать тёмными. Это загадка, но вампиры разных мастей, что сейчас веселятся в кабаках лиловой Сахты, не размышляют над таким поворотом судьбы. Их разумы устроены просто: не останавливаются долго на чём-то серьёзном. Весь мир увидел в них врагов, контийцы объявили опасной мутацией, магистры и философы назвали адскими созданиями и осыпали проклятиями, так что если над этим долго думать, можно погрузиться в полную тьму, где только боль и отчаяние.

На Сахте всегда горят факелы, в храмах жарко и пахнет кровью. Два тёмных существа выходят из кабака на свежий воздух, посмотреть на звёзды. Одна — молодая вампирша, которая внешне ничем не отличается от контийцев, за исключением острых клыков и кошачьих глаз; вторая, её подружка, — двуполая ящерица из дальнего уголка Живого космоса. Они пьяны и голодны, но Сахта — их дом, и им здесь хорошо.

— Эй, смотри, сколько мёртвых тел! Кто-то должен их убирать, кастаэрана!

— Расслабься, подружка, не жалей мертвецов, они прокляли нас и испытывают откровенное презрение к тёмным мирам, хотя каждый из них мог бы оказаться на нашем месте.

— Всё равно, можно закопать их тела в землю. Так делали в мире, где я родилась, и так поступала я со своими предками, пока тьма не изменила меня.

— Ты сентиментальна, Пика, это всего лишь светлые ублюдки, готовые расстрелять нас не задумываясь. Ты забыла, как нас ненавидят? Лучше подумай вот над чем: наша раса — теперь их возмездие. Тьму послали боги, веришь ты в богов или нет. Мы — их разящие мечи.

— То есть я — воля богов?

— Конечно. Я верю, что скоро светлые вымрут, и мы одни будем править Дальней волной. Мы ведь как рой, как одно существо, я всегда знаю твои мысли, а ты мои, разве нет?

— Тогда узнай и мои сомнения. Я — за мир между нашими вселенными. Мы могли бы найти варианты сосуществования, ведь вселенных очень много!

— Ты слабоумный вампир, Пика. Мирный договор принесёт тебе ужасную голодную смерть, если ты будешь выполнять условия такого договора.

— Может быть, ты и права, подружка, а может быть, и нет. Что это там?

— Нет, не смотри на мёртвых, их кровь уже свернулась, а плоть отравлена ядом…

— Да нет же, вон там, слева на куче тел. Кажется, это не гуманоид.

— Да, вроде ящер с ногами, как у тебя.

— Это же тёмный.

— Не может быть, тебе показалось, пойдём, вернёмся в кабак, здесь уже стало прохладно.

— Я посмотрю. О!!! Это — тёмный!

Она подходит к телу и долго смотрит в застывшие глаза ящера. Они так знакомы и так далеки. И только спустя время Пика понимает, кто это, и от этого понимания ей становится совсем холодно.

— Король Тарсин, тёмный перводемон, — мёртв!

Весть разносится по Сахте мгновенно, и кто хочет, тот верит в неё, а кто не хочет — заливает вином и вгрызается в мягкую плоть, цена на которую мгновенно взлетает. Но король Сан Тарсин, надежда и вера многих тёмных, не просто убит и брошен на свалке с телами светлых существ, но и осквернён. В том месте, где у него должен быть детородный орган, зияет кровавая дыра.

Если это шутка контийцев, то месть им будет беспощадной.

Сахта застывает, в кабаках гаснет свет, тысячи боевых звездолётов поднимаются в космос, каждый звездолёт содержит до пяти тысяч тёмных воинов, и у каждого перед глазами мёртвый король, и лучше бы его тело съели жадные твари, которых полно на Сахте, чем увидели глаза воинов…

Глава 14

Миры Дальней волны, 113 контийский сектор боевых действий

Контийский космический флот празднует победу над королём Тарсином и очень беспечен в своей победе. Обломки звездолётов и мёртвые тела противников — награда контийцев. Дряхлая женщина, бывшая прекрасной королевой, — их венок победителя. Холод и пустота космоса — дом контийцев. Даже боги мертвы в их представлении. Так распорядился дух Мардука, его яд проник в умы практичных гуманоидов, и они не мыслят жить по-другому. Умирают, рассеявшись на молекулы, не сохранив свои предрасположенности, не удержав достижений, не принося в Средние миры свой опыт и память. Они производят волны агрессивной энергии, ненавидя противника, размышляя об убийстве, экстатично упиваясь кровавым боем и распивая кубки горькой победы. Мардук Четырёхглазый вполне доволен вторым эоном мрака и любит воинственных контийцев, ибо мир и спокойствие в Дальней волне оставили бы его истощённым.

Не успевают утихнуть боевые победные песни на флагмане королевы, ещё не прошёл хмель и упоение выигрышем, как приходит сообщение о тёмном войске, собравшемся в соседнем секторе. Приборы, которыми пользуются контийцы, не точны, но и без них видно, что тёмная армия огромна. Королева не подозревает, но воины из Тёмной вселенной всегда были рядом, они усердно ждали, когда контийский флот окажется уязвимым. Перемирие, которое заключено с тёмными мирами, — лишь фикция, видимость, которую любой мудрец посчитал бы невозможной. Для тёмных существ гуманоиды и некоторые кибероиды являются пищей, их жизненная сила — как батарейка для заражённых существ, потому ждать от них мира было самонадеянно и необоснованно.

Дух Мардука смеётся над приговорёнными контийцами…

Около тысячи тёмных звездолётов, чёрных как ночь, с символом чёрного глаза на борту, проходят сквозь пространственные врата в 112 секторе контийского космоса. Их поток похож на течение чёрной реки, и конца ему нет. Никто из стратегов королевы не подозревал, что тёмных так много, и холодные пальцы Некроникуса уже щекочут обнажённые мысли воинов Конта. Сбросив расслабленность и праздность, они занимают места в своих кораблях и полны твёрдой уверенности защищать до последней капли крови миры света и разума. Никто из них не знает, чтó есть тьма на самом деле и откуда она берётся, но каждый готов отдать свою жизнь, чтобы сохранить равновесие в Дальней волне творения.

Королева надевает шлем воина и защитный костюм контийской армии, лицо её мокро от слёз, и это в первый раз за время на посту главнокомандующего. Каждое движение причиняет ей боль, ведь тело старо и немощно, каждый взгляд и каждая мысль заставляют её страдать, ведь она оставлена жестоким Акрофетисом. Она сгорает от тайной любви.

«Если бы ты был рядом…» — шепчет Лита, кусая губы и проклиная свои седые волосы. Флот ждёт распоряжений главнокомандующего, и весь светлый космос застыл в напряжённом ожидании, ведь от этой битвы зависит судьба многих планет и многих культур, среди которых всё ещё есть те, кто надеются после физической смерти продолжить совершенствование духа в Средней волне. Живой космос посылает молитвы и заклинания Тау-синклит магу, богу, чьё настоящее имя неизвестно, хотя он всегда был защитником света и жизни. Но ответа нет, и контийцы идут в бой, опираясь только на свои силы.

Та битва вошла бы в легенды, будь Аста Деус жив: столько крови пролито; столько существ распылилось на атомы, не оставив даже следа в истории Живого космоса; столько духов рассеялось по вселенным, смешавшись с общими волнами энергии, не сохранив себя. Контийский флот уничтожен почти полностью, тёмными звездолётами переполнились реки Некроникуса, повелителя мёртвых. Нет победителя, нет проигравшего, только смерть царит над равнодушным пространством.

Только бесконечная армия духов с боевым кличем носится в холодных просторах 113 сектора. Их голоса слышны выжившим, и нет ничего ужаснее, чем те неживые песни. Нет ни одного магистра трагила-сай, чтобы обуздать диких духов и отправить их в антимир или на Дно волны творения. Но контийцы слышат, как духи мёртвых нестройным хором выкрикивают проклятья живым и потрясают феерическим оружием, не понимая, что умерли. Потом в 113 секторе становится очень тихо, и никто больше не хочет воевать, никто не желает увеличить армию неуспокоенных душ.

Королева ранена и возвращается на флагман, истекая кровью. Боевой корабль наполовину съеден тьмой и разрушен, но в сердце королевы тьма никогда не проникнет. Она снимает шлем и защитный костюм контийской армии, который дымится и догорает, слепившись в молекулярном объятии с её старой кожей. Она отказывается от врача и, закрывшись в каюте, ложится на стол, не в силах даже оплакать свой конец. Сердце её останавливается, но она успевает пожалеть обо всей своей жизни и готова обменять последний вздох на любовь юноши по имени Акрофетис. После смерти тела её дух присоединяется к проклятому войску, которое она поведёт на битву против самой жизни. Мыслей Литы судьба не прощает.

…приветствуя королеву, они хлопают в феерические ладоши, капая огнём и водой, но не производя шума.

…слушая королеву, они соединяют феерические мечи в один разящий клинок размером с галактику.

…преклоняясь королеве, они поют свои мёртвые песни, и столь печальны и слова, и мелодия, что сам Некроникус трепещет в священном экстазе.

Слепая Спента говорит о войске мёртвых душ, боевые кличи которых слышны по ночам во всех мирах, но её никто не слушает. Совет Конта собирает всех, кто ещё верит в магию, чтобы сражаться с тучей мертвецов, беснующихся в космосе. Тёмные вселенные отступают, потому что их тоже ужасают страшные слоганы, которые звучат из ниоткуда. Гвал укрепляет свои энергетические щиты тонкими энергиями, считая, что они остановят войско мертвецов. На остальных планетах объявлен карантин, а одержимые всех рас видят один и тот же сон — призраки несутся в бой, оседлав молнии, и ведёт их отвратительная старуха, чьё сердце разорвано пополам.

Проснувшись в цветущем мире, где его тело пьяно уже три оборота планеты вокруг оси, Акрофетис выпивает бокал ароматного плодового вина, смешанного с испражнениями ядовитой мушки-плодожорки. Он рычит, как разъярённый зверь, и взлетает в космос, чтобы загнать мёртвое войско в пространственную петлю, которую он ещё не создал, но создаст позже.

— Ты не можешь меня убить, но готов уничтожить всю Дальнюю волну творения? Что же ты за бог, проклятый создатель? — вопрошает он своего творца.

Он переполнен гневом и посылает такое проклятье в сторону своего создателя, что, пребывая в мирах Дальней волны, тот сгнил бы заживо, распавшись на отходы. Но ответа нет, и никто больше не говорит с Акрофетисом, и никто не пытается его убить. Тогда сын Акрофета понимает, что мёртвое войско — вовсе не дело рук бога. Кто-то, ослепивший его у тайного входа в Средние миры, сторожит Среднюю волну и не даёт распадаться душам, которые должны либо растаять, либо найти вход на следующий уровень. Кто-то действует помимо воли богов и всего устройства волны творения. Кто-то, с кем Акрофетис ещё не готов встретиться.

Создав петлю пространства, он дует на феерических воинов, исторгающих угрожающие слоганы, и ветер невероятной силы гонит войско в петлю пространства, заперев их в сферическом мире, где обезумевшие мертвецы во главе со старой королевой несутся по замкнутому кругу, не понимая, где начало их пути, а где конец. Мир вздыхает с облегчением, Совет Конта объявляет победу над Тёмными вселенными своей заслугой, а Гвал тихонько напевает гимн Акрофетису, признав его своим богом.

Акрофетис падает в бесконечности космоса, потеряв сознание, и его тело сгорает в атмосфере планеты, чьё название невозможно произнести на языке Конта. Остаётся только позвоночник из прочного металла, который ему дал Акрофет, отломив край ногтя на левой руке. Но дух павшего сына бога всё ещё жив, когда его находят в пустынном мире два бывших магистра трагила-сай…

Они забирают себе маску Акрофетиса и обещают найти ему тело, что не так уж легко без магии.

Глава 15

Миры Средней волны творения, полюс багровых ветров

Это место в Средних мирах проклято, хотя само по себе утверждение неверно в корне, причём в двойном смысле.

В Средней волне творения нет конкретных мест, а если и есть, то они не имеют материальной формы, и тем более там нет проклятий и нет того, кто бы проклинал, ибо это бессмысленно. Но полюс, где всегда дуют багровые ветра, принадлежит демонам, и никто из созданий Средней волны здесь не появляется, не желая пачкать своё энергетическое тело. Демонов всегда трое.

Тень птицы с железным клювом, что чаще принимает форму трёх толстяков, всегда черна; её мрачный вид ужаснее, чем багровые ветра. Второй демон — мёртвый брахман, проживший два эона, умерший тёмным воином; его мать сейчас в пантеоне богов, но он предпочитает не вспоминать о ней. Его тело мелькает быстрой ящерицей и прячется в камнях приснившихся астероидов, превращаясь то в кипящий чайник, то в пышную орхидею. Третий демон текуч, как вода, но иногда становится приснившимся астероидом, а чаще — железным роботом с тысячей рук-манипуляторов и колесом вместо ног. И когда его тело — робот, он неприветлив и хватает за хвост ящерицу и размалывает железными зубами. Они — хранители полюса. Когда наступит конец времён, демоны уничтожат полюс, чтобы миры Средней волны свернулись в точку и были заморожены до нового творения.

— Смотри, смотри, смотри. Там!!!

Тень птицы — зоркая, и если бы не она, остальные демоны давно бы покинули свой пост, провалившись в Дальние миры.

— Перестань, что там может быть — обломок корабля из Дальних миров? — смеётся ящерица и языком пытается поймать падающее перо птицы. Железный великан вторит громким скрежетом, но вытягивает окуляр в подзорную трубу и съедает ящерицу.

— Там и правда что-то есть, безмозглая тварь!

Они покидают полюс, позволяя багровым ветрам омывать прозрачный шпиль, что есть ось Средней волны. Любопытство демонов велико, ибо очень, очень давно ничего не случается с ними в этом времени и в месте, которое проклято. Они принимают тела гуманоидов, вспоминая, кем были до смерти, и, накинув одну монашескую робу на троих, предстают перед хрустальным гробом, мирно парящим в пространстве около полюса.

— Смотри-ка, что я вижу: тень птицы, это спящий бог! — говорит текучий демон.

— Это… Нет, не произноси имя. Давай надругаемся над ним! — предлагает ящерица и истекает слюной, принимая форму гигантского фаллоса.

— Нет, — задумчива тень, — это увеличит наш срок на полюсе.

— Тогда сожрём!

— Продадим!

— Пошлём к Розе Дроттар, может, она подарит нам свой цветок!

— Размечтался, старый извращенец! — Тень птицы скользит над полюсом и уплотняется, чтобы стать боевой контийской машиной, ощетиненной дулами оружий. — Лучше всего нам будет избавиться от гроба. Имя того, что внутри, проклято богами, сын от него отрёкся, культов не осталось, эгрегоры разрушены. Место ему на Дне миров. Эй, брахман, отвори врата на Дно миров, я сброшу гроб.

— Дай хотя бы посмотреть!

— Нет, старый идиот, хочешь остаться без глаз?

— Я и так без глаз…

Они сталкивают гроб в проход, открытый брахманом, и долго смотрят в непроглядную серую мглу, отравившись медлительностью Дна миров. Так исчезает след опального бога, и дальнейшая судьба его неизвестна. Всё, что осталось от великого беглого Бурзума — это Акрофетис, его создание и надежда, проклявший его и потерявший тело.

Слепы боги, незрячи их создания; слепа судьба, слепы её дети. Таков эон мрака.

ЧАСТЬ 2. Следы бога

Глава 1

Миры Дальней волны, планета Гвал

Ноги её слабы и еле передвигаются, дряхлое тело совсем непослушно, но Спента благодарна, что отвратительный груз, который она носила тридцать оборотов планеты вокруг оси, наконец-то освободил её тело от своего присутствия. Она одета в одно рубище и идёт босая по колючему снегу, но с каждым шагом снег становится теплее, и сам господин времён Зерван торопит время, чтобы облегчить страдания Спенте.

Гвал — щедрый мир, Гвал — живой мир, Гвал — сочувствующий мир. Даже к тем, кто привёл в этот мир нечто ужасное, воющее в небесах. Гвал дарит своей пророчице ледяное озеро невероятной красоты, гладкое, как зеркало, и мутное для всех, кроме неё. Загляни в озеро в горах Гвала — и увидишь судьбы многих; останься у озера, когда спустится тьма, — и тайны мира откроются тебе. Если тебя зовут Спента.

Как только она проходит мимо озера, даже не взглянув в его манящую зеркальность, Гвал делает ещё один дар, желая во что бы то ни стало остановить слепое дитя, идущее на верную смерть. Планетарный принцип дарит Спенте оазис. Оазис в таких холодных горах невозможен по всем параметрам, но существует как исключение. Горы расступаются, чтобы в их окружении расцвела чудесная зелёная поляна, покрытая пурпурными крокусами и ещё десятью видами цветов, чьи названия неизвестны пророчице. Но слепая Спента проходит мимо оазиса, где могла бы наслаждаться теплом и запахами весны. Гвал посылает к ней двух горных леопардов, которые могли бы стать её сёстрами и приносить пищу, пока она согревала бы их детей. Но Спента всё же спускается дальше, к подножию горы, и Гвал отступает, хотя и видит, какая отвратительная участь ждёт ту, кто хочет рассказать правду миру.

В старейшем городе планеты — Раздале — сегодня ярмарка, и все толкутся на небольшом квадрате земли, желая купить и продать то, что у них есть; если нет ничего, можно продать часть тела или орган, или заложить душу, если найдётся желающий дать за неё пару кредиток. Натянут шатёр, где лучшие женщины планеты танцуют танец-медитацию; приготовлена плаха для тех, кто продаст свою веру. Жгут костры повсюду, желая согреться от вечного холода, который давно должен был смениться тёплым сезоном.

По большому секрету передают сведения о Спенте, к которой больше нет очереди из желающих знать будущее. Говорят, что она виновата в холоде, что боги ослепили её за то, что она смотрит туда, куда не надо. Самые смелые рассказывают, что к ней приходит любовник, который лишь притворяется гуманоидом, а на самом деле — монстр, порождение антимира. И много ещё всякой ерунды рассказывают, запивая крепкими напитками.

На высокой ледяной горе сидят три толстых близнеца, сросшиеся спинами, произносят философские речи. Если слушателям нравятся их мысли, они бросают в философов куски мяса и прочей снеди, если нет — пылающие угли из костра, которым греется ярмарка. Раздал — город, которому много эонов, но он так же примитивен, как и тогда, когда появился. Рядом — высокотехнологичные города; рядом дым из труб, и звездолёты взлетают в чёрное небо; рядом храмы и лаборатории, стройки и обсерватории, но Раздал — как гнойник на теле Гвала. Он жив лишь потому, что каждый год находятся тысячи желающих опуститься до самого дна, продать своё тело за бесценок и опоить свой разум наркотиками, которых в Раздале много.

Спента, спустившаяся с вершины горы, идёт в Раздал, потому что не знает никаких других городов. К тому же, слепая и босая, с кровью на рубище, она похожа на тех, кто предаётся безумству на ярмарке.

Дети пляшут вокруг неё, потрясая факелами и называя слепой старухой. Кто-то узнаёт в ней пророчицу Спенту, и ярмарка замирает на миг, чтобы придумать, что совершить с ведьмой, которая заморозила Гвал. Два палача выбрасывают толстых философов-близнецов с ледяной горы и водворяют на их место безглазую пророчицу. Раздал, опоённый вином и наркотиками, готов выслушать Спенту, прежде чем определить для неё меру наказания, потому что никто не уходит из города, не получив назначенного наказания. Рядом уже организованы торги, на которых предложивший бóльшую цену заберёт себе тело Спенты. Среди тех, кто делает ставки, есть даже те, кто приходили к Спенте за пророчеством и были полны благоговейного трепета, возносили молитвы и почитали за святую, но теперь про Спенту говорят совсем другое…

— Ты, ведьма, принесла проклятье нашему миру!

— Ты накаркала холод и беды!

— Посмотри на себя, ты — отвратительна!

— Скажи что-то в своё оправдание!

Она бы заплакала, но не может. Она бы вернулась в пещеру, но тоже не может; то, что воет в горах, пугает её до смерти. Собрав последние силы, Спента говорит, и ей всё равно, услышат её или нет.

— Я спустилась с вершины самой высокой горы, чтобы поведать вам то, что грядёт. Это будет моим последним пророчеством, дальше можете сделать со мной всё, что угодно, пусть судьба вас рассудит. В наши вселенные пришло тёмное солнце.

— Бред!

— Сжечь старуху!

— Не ври, нас защищают контийские энергощиты, ничто сквозь них не пройдёт.

— Дайте ей договорить!

— Тёмное солнце здесь, и кто хоть немного трезв, может ощутить присутствие тёмных волн. Всё, что попадёт в поле этих волн, будет заражено и станет тьмой. Солнце сейчас в 77 секторе, но оно движется, и довольно быстро… И ещё я пришла вам сказать — богов в Краткой волне творения больше нет.

Наступает долгая пауза, в которой слышно, как воет ветер и плачет нечто на вершине горы. Слова пророчицы повторяет эхо, и нет ничего ужаснее тех слов. Мир Гвал содрогается, планетарный принцип в ужасе разбрасывает тонны снега, гуманоиды поражены в сердца, словно слова вонзились острым клинком. Те, кто совсем пьян, падают замертво, а кто стоит на ногах, проклинают своё существование. Лишь спустя некоторое время доносится смелый голос:

— Пророчица врёт. Она пришла, чтобы отомстить нам.

— Верно, ведьма лжёт!

Это лучшее из неведений, которое есть у существ, пирующих в Раздале, городе греха и самоубийства. Пока они осознают слова Спенты, правитель города зажигает костёр и приказывает своим палачам бросить старуху в огонь, ведь ярмарка тел должна продолжаться. Боги не могли покинуть Краткую волну, иначе бы вся волна перестала существовать, так что слова ведьмы — не более чем яд для тех, кто хорошо живёт.

— Сжечь!

— Сжечь!

— Сжечь!

Они не желают слушать о тёмном солнце и не желают, чтобы ярмарка остановилась. Им нет дела до богов, и тёмное солнце — это проблема контийцев, а не мира Гвал. Так Гвал совершает самый отвратительный грех — сжигает своего пророка. И наркотики сегодня ночью продаются особенно хорошо, а тела на продажу можно купить почти даром. Эон тьмы наступил и в этом тихом мире.

Утром они расходятся, стараясь не смотреть в глаза друг другу. С больными телами и чернотой в душе; не простившие себя; не забывшие слов Спенты; не понявшие, что произошло. Ветер развеял пепел, снег прекращает идти, и вдруг отчетливо становится слышно, как воет на вершине горы странное существо, как зовёт оно свою мать, как проклинает Гвал, убивший невиновную. От этого звука Раздал пустеет, а те, кто обслуживают ярмарку, запираются в своих домах и заливают свинец в уши, лишь бы не слышать плача её дитяти.

Глава 2

Миры Дальней волны, планета Гвал

Дитя плачет на вершине самой высокой горы. Это вой, и это плач, и крик, что режет сердце, как острый нож. Оно плачет и когда день, и когда ночь, но особенно сильно на рассвете, не давая уснуть никому. В этих звуках есть всё: утрата любви, радость рождения, голод, одиночество и страх. Эти звуки наверняка слышны даже в мирах Средней волны, и сама Роза Дроттар роняет одну слезинку, не в силах выносить боль покинутого существа. Никто не может помочь страшному ребёнку — по-прежнему буря сильна, и машины, которые посылает Гвал на вершину самой высокой горы, падают, замерзая. Альпинисты, которых посылает Гвал, возвращаются обмороженные, не пройдя и трети пути. Специально обученные животные отказываются идти в горы в такую погоду, и Гвалу начинает казаться, что это сам Некроникус проклял их, заставив слушать свои песни.

— Ооооо! — плачет дитя.

— Ууууу! — вторят горы.

— Аааааа! — заливается нечеловеческое существо.

— Иииии! — отвечают птицы, что собрались возле пещеры в надежде полакомиться свежим мясом.

Ночь сменяет день, трижды оборачивается планета вокруг своей оси, когда страшный плач замолкает и все, кто недавно страдал от него, вздыхают с облегчением. Они не понимают, что родилось на Гвале. Они думают, что дитя Спенты умерло, замёрзшее и голодное, потому что, кем бы оно ни было, вынести такие условия невозможно. Только птицы разочарованы: дитя не умерло, оно выползло из пещеры и камнем упало вниз, неспособное взмахнуть крыльями, не приспособленное к жизни и не вкусившее пищи и материнского молока. Лучше бы оно осталось здесь, — уверены хищные птицы, — тогда бы своей кончиной дитя принесло пользу планете: сотня птиц была бы сыта. И хотя сотня птиц — полная ерунда по вселенским масштабам, польза рассчитывается не по количеству, а по выбору, которое сделало живое существо.

На четвёртые планетарные сутки в пещере загорается свет факела. К тому времени снег и буран прекратились полностью, и бледный карлик Гвала старается во всю мощь, чтобы растопить ненавистные сугробы. Свет этот — чудо, ибо путей на гору нет. Никто не смог бы добраться до пещеры по горе, ведь она превратилась в тысячи ручьёв; никто не захотел бы прилететь к ней с воздуха, потому что жуткий вой, который доносился оттуда, до сих пор звенит в ушах существ, живущих на Гвале. Но свет говорит о том, что у пещеры сегодня гость.

Акрофетис заходит в пещеру, и там становится очень холодно, холоднее, чем когда-либо в этих горах.

— Где же ты, мой трактоид? Где проклятая ведьма?

Он гладит стены пещеры, чтобы они рассказали ему правду, и видит костёр, на котором сгорела пророчица. Он целует пол и слышит, как плачет в небе её дитя. Он мечется по пещере и не находит ничего, что бы дало ответ, как поступить дальше, хотя и видит, куда ведёт след трактоида. Факел гаснет, и во тьме он слышит два голоса, согласные между собой. Акрофетис покидает пещеру и улетает прочь, чтобы вернуться позже, когда трактоид исчерпает силы, когда сдастся и не сможет противостоять гуманоидам, потому что именно так советует ему поступить господин времён Зерван и так нашёптывает Роза Дроттар, а он из тех, кто умеет слушать.

Планетарный цикл на Гвале длится двести двадцать два оборота планеты вокруг оси, и это достаточный срок, чтобы забыть многое. Не всё, но основное. Плач страшного существа на вершине горы или, например, смерть слепой Спенты, чьи предсказания вышли из моды. Если и остались те, кто помнит, то они молчат. И снова в Раздале ярмарка; хотя в этом цикле правители запретили многие из грехов, желающих всё равно много, и Раздал гуляет, пока власти не видят.

В этом цикле на ярмарке работает цирк уродцев, где собраны самые странные и страшные существа со всех секторов Живого космоса. Некоторые из них были разумными, но от условий, в которых жили, сошли с ума, а те, кто не были разумны, стали трижды агрессивнее, и смотреть на них без отвращения невозможно. Пылают костры, философы на пьедесталах соревнуются в красноречии, перекрикивая друг друга. Недовольные бросают в ораторов гнилые овощи. Рекой льётся местный напиток из смолы королевского дерева. Всё так же в центре ярмарки шатёр, где любой желающий может выставить своё тело на аукционе. Безумные бородатые поэты, страдающие с незапамятных времён аллитерацией, вызывают друг друга на дуэль; беснуются дикие животные, участь которых — быть сваренными в большом котле; а от Раздала идёт серый дым, закрывающий сияние неба. Нет ничего ужаснее в Дальней волне, чем ярмарка на Гвале. Нет ничего более далёкого от мудрости, чем голодные глаза существ, продающих и покупающих всё подряд на ярмарке. Хотя есть кое-что…

Оно свернулось калачиком на грязной тряпке, бывшем одеянии мёртвого монаха, в самом углу клетки, и спит, стараясь не прислушиваться к стонам животных, чья участь — вариться в котле. Чёрная кожа блестит, чешуйки топорщатся, усики спрятаны. Оно желает спать крепко-крепко, чтобы не думать о своей жизни, потому что такие мысли причиняют жуткую боль, от которой хочется стать зверем и разорвать всех вокруг. Посетители цирка спрашивают смотрителя, что это за зверь и чем он знаменит, но смотритель не знает. Самые смелые бросают камни и палки, желая разбудить монстра и посмотреть, как он в бешенстве бросится на прутья клетки, по которым проведён ток. Сумерки сменяют слабый свет звезды; вместо философов появляются музыканты, чей стиль — полный хаос; шатёр заполняется желающими продать или купить тела, и интерес к цирку уродцев угасает. Последним в него заходит, заплатив нефритовой статуэткой, высокий господин в сером плаще. Капюшон закрывает его лицо, но это никого не волнует на ярмарке.

— Смотри сюда, господин! — зазывает смотритель и намерен показать контийского пса с двумя головами, что рычит как сам Цербер, бросаясь на всех без разбора.

— Это мне неинтересно. Есть ли что-нибудь особенное?

— Да, господин. Гидра с телом женщины, когда она пьёт воду…

— Нет, это тоже мне неинтересно. Я заплатил немалую сумму, а ты показываешь мне мутантов, на которых жалко смотреть! Что это в углу, свернулось калачиком?

— О, господин, это тихая тварь. Мы даже не знаем, откуда она. Спит себе и почти ничего не ест, очень выгодная…

— Прекрасно. У неё есть имя?

— Нет, господин, кто же называет этих уродов по именам?

— Ну, у тебя же есть имя!

Посетитель присаживается на корточки и мелодично свистит, ожидая, пока тварь в углу проснётся. Смотрителю он не нравится, но нефритовая статуэтка — ценный дар, и смотритель молчит. Ему приходит в голову убить странного господина, тем более что они совсем одни, но капюшон спадает, и старый дрессировщик видит чистое и прекрасное лицо, молодое и не тронутое грехом. Такого господина не должно быть в Раздале, особенно без охраны.

— Эй, господин! Можешь забрать тварь и уйти с ней, она всё равно бесполезна, вызывает только жалость и никакой злобы, так что в цирке ей не место. Есть у тебя ещё одна нефритовая статуэтка?

— Нет, но я заберу тварь.

— О, вижу, господин готов торговаться!

— Что ты хочешь, смотритель?

— Твоё тело, господин, оно молодо и прекрасно, а здесь, на ярмарке, всё продаётся.

— Моё тело за какую-то зверушку, у которой даже клыки не выросли? Моё тело обошлось мне очень дорого!

— Как хочешь, господин, я всё равно собирался её прикончить, только траву зря ест.

— А ты не пытался кормить её мясом, старый дурак?

Смотритель испуган, потому что тон господина властен и беспрекословен, но всё же не желает уступать, не получив чего-нибудь.

— Я могу прямо сейчас пустить ток, и зверь издохнет, либо мы договоримся.

— Хорошо, — посетитель снова набрасывает капюшон, — ты омерзителен, но мне приглянулось это существо. Если ты хочешь моё тело, приходи в шатёр и купи меня, как это делают все, и приведи с собой трактоида.

— Кого, господин?

— Этот зверь, который спит в твоей клетке, — трактоид, легендарный ящер. Жду тебя в шатре, не подведи меня. Если зверь будет ранен или мёртв, сделка отменяется.

— Договорились, только я должен принять душ, господин, а то я весь в дерьме этих тварей…

— Мне это безразлично, но долго ждать я не собираюсь.

Через некоторое время они встречаются в шатре, и смотритель тащит на поводке скулящую тварь, удивляясь тому, как благосклонны к нему сегодня боги. Во-первых, он избавится от бесполезного зверя, на которого совсем не было спроса, и во-вторых, тело господина, такое юное и белое, манит смотрителя, погрязшего в грехе. Он даже берёт с собой технокристалл, чтобы запечатлеть для потомков свои сексуальные подвиги. Когда юный господин выходит на торги и сбрасывает одежду, наступает общее молчание. Такого совершенного тела здесь давно не видели, таких шелковистых волос никто из грязных извращенцев, притащивших в Раздал свою похоть, давно не щупал, таких тонких и изысканных изгибов тела не созерцал Гвал уже давно.

Он — словно бог Бальдур, сошедший в Дальнюю волну, чтобы покорять; он возбуждает такие дремлющие инстинкты, что вправе опасаться за сохранность своего тела. Желающих купить его тысячи, но на всех них вдруг нападает немота, и они не могут даже рта раскрыть, умирая от желания и возбуждения. Только старый смотритель цирка предлагает свою цену — сто кредиток, и поскольку других предложений нет, господин, назвавшийся Акрофетисом, продан смотрителю. Они уходят в кабинет, где есть кровать и стол. Акрофетис наливает вина смотрителю и принимает из его рук измученного трактоида.

— Сделка совершилась, это теперь мой зверь.

— Не совсем, господин, я ведь купил тебя не для того, чтобы пить вино королевского дерева…

— Тогда возьми, если пожелаешь.

Он ложится на кровать и лежит неподвижно. Смотритель немеет, созерцая невероятно красивое тело, но смелость его улетучивается всё больше и больше, потому что вдруг ему начинает казаться, что тело неподвижно, как у мертвеца. Едва осмеливается он прикоснуться к ноге господина, чтобы с ужасом выбежать из кабинета, — тело холодно, как лёд, и, кажется, уже давно мертво. Крик озабоченного смотрителя слышен повсюду в шатре, но все думают, что так и должно быть, ведь если кто-то заплатил сто кредиток, имеет право на любое удовольствие.

Акрофетис некоторое время лежит неподвижно, и трактоид осторожно выползает из угла, где всё это время дрожал от ужаса. Он собирается выскользнуть наружу, чтобы вернуться в холодную пещеру, расположенную высоко в горах. Там было намного безопаснее…

— Куда это ты, тварь?

Слышится звенящий голос, и потом доносится смех, от которого трактоиду не по себе.

— Я думала…

— Ты думала? ТЫ ДУМАЛА???

Акрофетис хватает ящера за щетинки на спине, и хотя они ядовиты, руки господина не разжимаются.

— Ты думала… Значит, тварь, ты определила себя как девочку?

— Я не знаю, господин.

— Конечно, ты не знаешь. Ты — трактоид, самое удивительное и магическое существо во вселенной. Ты — девочка, но ты можешь быть мальчиком, если захочешь. И можешь быть и тем и другим одновременно, и есть ещё двадцать семь позиций…

— Если господин желает использовать меня для удовольствий, пусть лучше вернёт в цирк!!! — рычит та, что определила себя как девочку.

Он опять смеётся и отпускает тварь, легко поглаживая чёрные пластины.

— Ты, кажется, не слушаешь меня, рождённая Спентой. Я собираюсь создать в Дальних мирах благоприятные условия для процветания расы трактоидов, так как преклоняюсь пред их величием. А за удовольствия мне самому платят…

Он вновь смеётся и рассыпает по полу кредитки.

— Господин — бог? Или я ослышалась про благоприятные условия?

— Твой господин сегодня шлюха, но если так надо для достижения целей, почему бы мне не стать богом? Ну что, идёшь со мной?

Трактоид не раздумывает, она немного медлит, принюхиваясь к запаху тела господина, чтобы не потерять его на ярмарке. Изумрудные глаза ящера впервые горят тёмным огнём, и щетины топорщатся, — так бывает с трактоидами, когда они испытывают страх и любопытство одновременно.

Никто не знает, где тело, что стоило сто кредиток, и никто не может найти смотрителя цирка, хотя уже пора кормить агрессивных тварей, запертых в ненадёжных клетках. Никто не помнит о них, потому что один из костров, согревающий грешников в ночи, расползается на всю ярмарку, и попытки остановить его бесполезны. Ярмарка в Раздале горит, но вряд ли найдётся тот, кто захочет потушить её или спасти опьянённых грешников.

Монахи в белом монастыре считают, что сам бог покарал нечестивцев.

Жители Гвала благодарны судьбе, искоренившей скверну, и назначают праздник в честь закрытия ярмарки.

Собаки и прочие твари рыскают вокруг ярмарки, намереваясь поживиться чем-либо съестным.

Контийцы присылают двух генералов с большим опытом, чтобы расследовать обстоятельства дела.

Правители Гвала посылают много машин, чтобы срыть с земли рассадник греха и скверны.

И только рыси в горах недовольны, ведь столько лёгкой добычи, как после ярмарки в Раздале, у них вряд ли ещё будет.

Монахи в чёрном монастыре считают, что сам бог был на ярмарке и покарал нечестивцев, продающих свои тела почти задаром.

Глава 3

Миры Дальней волны, 77 сектор Живого космоса

…оно прекрасно, как и всё во вселенной…

…это как посмотреть, если бы я был жив, я бы опасался…

…а мне кажется, оно движется, словно наделено разумом…

…таким же разумом, как наш? Это ерунда…

…кто-то вложил в него свою энергию, свой вектор…

…не может быть…

…и это говоришь мне ты…

…бесконечность, друг, бесконечность, вот в чём ответ…

…то есть, бесконечность может породить любую нелепость и такой акт будет оправдан?…

…тебе виднее, ты ведь был философом, пока не превратился в тень…

…в этой звезде есть что-то родное…

…может быть к ней прикоснулась та же рука, что сохранила наши тени?…

…а вот и хозяин солнца…

…нет, это самозванец, но очень дерзкий самозванец…

Оно прекрасно. Небольшое белое яркое солнце, застывшее посреди испуганного вакуума. Оно похоже на существо, попавшее в другой мир и не находящее здесь себе места. Звезда, вдруг увидевшая что-то новое. О нём бы слагали песни, не будь оно тёмным. Солнце, зараженное тьмой, светит так же ярко и прекрасно, как обычное, только волны, которые кругами расходятся от него, имеют серую энергию, иногда доходящую до багрово-лиловой. Впрочем, контийцам и остальным гуманоидам, кто смотрит на мир сквозь пелену чистой логики, тёмных волн не видно. Спента видела их, пока не умерла на Гвале, магистры трагила-сай могли бы увидеть, сохрани они хоть каплю магии в Дальних мирах. И ещё видят два мудреца, обосновавшие собственную миссию на пустом астероиде в 77 секторе. Пока они были живы, никто не посещал миссию, ведь мудрость, увы, не ценится в эоне мрака, но они увидели тёмные волны и в тот же миг окаменели. Это был лучший выход из ситуации. Понимая, что их пути не закончены, мудрецы могли бы рассеять энергию своего разума в космосе, чтобы слиться с вселенной, но этого не произошло. Они вернулись, как тени, чтобы созерцать тёмное солнце и восхищаться им.

Но вскоре появляется странный звездолёт, он похож на иглу, которая протыкает пространство, выходит из дыры, которую сам проделал и входит в неё же, когда всё закончено. У контийцев нет на вооружении подобных технологий. Когда-то они были у древних ривайров и возможно сохранились на Тронне, планете великого Птаха, как трофеи или подарки, но, впрочем, проверить это невозможно — Тронн подвергся полной дезинфекции и материя сплавилась с вакуумом. Волшебной планеты Птаха больше нет, нет больше пирамиды и нет трофеев, подаренных богу Птаху жителями Тронна.

Тени двух мудрецов покидают сектор, хотя и не могут входить в контакт с живыми организмами. Но взгляд того, кто появляется из недр чёрного звездолёта, пугает их сильнее всего, хотя чего боятся тем, кто стал тенью? Они понимают, что сейчас сделает пришелец, на которого не действуют волны тёмного солнца.

Он долго плавает в вакууме вокруг солнца и тёмные волны огибают его, бешеная радиация, которой заражена звезда, тоже омывает тело пришельца, но не причиняет вреда, хотя тело у него вполне уязвимое.

— Ты, потерянное светило из чужих миров, занимаешь не своё место! Я возьму тебя с собой и космос очистится. А если у меня появятся враги, а думаю, что они непременно появятся, я использую тебя как оружие. Ты ведь не против, звезда из тёмных вселенных?

Звезда молчит, потому что раньше ей не приходилось разговаривать со смертными, а только с планетарными принципами, которые обычно немногословны. Гуманоид достает из рукава шар, в котором спит шаровая молния и выпускает её. Потом он манит звезду и предлагает заглянуть в шар. Там, в шаре, огромные пространства, такие большие, которых раньше тёмное солнце не видело никогда. Что это, вход во Внеграничье? Солнце приближается к шару, в котором спрятана тайна и вдруг ветер невыносимой силы затягивает звезду внутрь шара и сопротивляться ему бесполезно.

— Тебе будет хорошо, я дарю тебе целые вселенные в моём пространстве.

Потом он прячет шар в рукав и возвращается на корабль, довольно улыбаясь, а возле его ног трется, словно домашний зверь, отвратительный ящер, имеющий уже девять половых позиций, но так и не получивший имени.

Вскоре, после того, как корабль-игла пронзает пространство и исчезает, 77 сектор очищается от тёмных волн и если бы кто-то прибыл туда, то не заметил бы разницы.

Только две тени кружат вокруг астероида, разыскивая нечто большое, что вызывало их любопытство. Их любопытство как гигантская капля, падает и падает в черноте пространства, чтобы достигнуть Дна миров, где застыл навечно хрустальный гроб с телом проклятого бога, чьё имя бояться произносить даже демоны. Он ни жив и ни мёртв, но впитывает каплю любопытства, потому что всё, что ему осталось, это следить за действиями своего создания и посланника. Нет даже сил на заклинание, которое его бы убило…

…где она? Где она? Наша прекрасная находка…

…дерзкий унес её с собой…

…кто он такой, чтобы вмешиваться в судьбу звезды? Пусть даже тёмной…

…а что бы ты делал, философ, с такой находкой?…

…ничего. Но было бы приятно иметь её…

…ты не можешь иметь звезду, у тебя даже тела нет…

…тут ты прав, всё время забываю, что умер…

…так ведь это она и убила тебя, эта звезда…

…я уже простил…

…так прости и дерзкого, который забрал её…

…нет, если он умрет, хотя бы на миг, я буду ждать его…

…это говоришь не ты, это тьма, которая поселилась в тебе…

…тьма дала мне возможность продолжить существование…

…что это за существование, друг? Мы — тени, тёмные тени, у которых нет организмов…

…и всё равно, мне бы было хорошо со звездой…

…подожди, может появиться другая…

…почему вдруг появиться? Почему?…

…появилась же первая…

…тогда будем ждать, друг…

…будем ждать…

Глава 4

Миры Дальней волны, планета Радуга

Все планеты периферии, открытые контийцами, названы так, чтобы радовать слух. Каждая из них заброшена, потому что у контийской империи достаточно других дел и слишком много войн, чтобы помнить обо всех планетах Дальних мирах. И хотя Радуга названа так, чтобы радовать слух, на самом деле на ней нет радуги и совсем отсутствуют облака и дожди. Это серая скалистая пустыня, в которой полно неразгаданных тайн. Например, две статуи, что шагают по пустыне со скоростью одного шага за миллион циклов. Или тени, которые отображают невидимые предметы, их то много, то нет вовсе. Иногда вдруг пролетают птицы быстрой и шумной стаей по планете, где в атмосфере лишь метан и сера. Появляется вулкан по утрам, который выплескивает воду вместо лавы, и что-то или кто-то плачет по ночам, словно живой.

Кай Морэйн один находится на станции, один запускает киберов и один наблюдает за пляской теней. Он мог не быть здесь, на дальней из дальних планет, мог бы сражаться во благо Конта и его союзников, любить и не быть одиноким. Но уж так выбрал тот, кто был магом когда-то, вопреки всему своему представлению, назло власти и во благо живых. Теперь живые ушли в иные миры, магия исчезла, а власть, отобравшая у Кая Морэйна самую большую любовь, сама стала легендой. Это его выбор — заживо гнить на Радуге, его решение наблюдать, как медленно бегут стрелки часов и как пляшут тени невидимых существ. Официально он послан в мир Радуга, чтобы установить происхождение теней и если возможно, установить с ними контакт.

Но то, что очевидно младенцу, не понятно генералам контийской армии, — с тенями невозможно установить контакт, да и совершенно не нужно. Они плясали до того, как Конт стал центром Живого космоса, и ещё будут долго кружиться в танце после того, как Конт станет легендой. Кай Морэйн — редкий человек из контийской армии, который понимает это и понимает многое другое, но судьба отобрала у него всё: женщину, которую он любил; энергию, которую он видел; титул, что он имел; друзей, которые были верны до конца. Судьба оставила ему лишь слепую ненависть, которую он спрятал в глубине своего сердца и отправила на дальнюю из дальних планет, чтобы подарить минуты покоя.

Но со вчерашнего дня даже этих минут нет у Кая Морэйна — он получил известие о визите на Радугу генерала третьего ранга С. С. Крейга-Сатриса, и теперь ждет, когда старый вояка пожалует в его далекое убежище, чтобы призывать вернуться на службу, чтобы обещать всевозможные блага, чтобы унижать и называть трусом, который поджал хвост и сгинул в дальнем из дальних миров.

Он не готов, но генерал уже здесь, как всегда опрятен и безупречен в своей преданности Конту. Сверкает эполетами и наградами, носит старинную саблю и красный мундир, закручивает усы вверх, не желая принимать возражений, шаркает тяжелыми металлическими сапогами, спрятанными под длинными узкими брюками.

— Все еще гниешь в этой дыре, мальчишка?

— Рад вас видеть, генерал! Наверно, дела в контийской империи совсем плохи, если вы здесь.

— Напротив, Морэйн, напротив. Всё идет гладко, мир с тёмными заключен… — С. С. Крейг-Сатрис небрежно присаживается за стол, не прикасаясь к напиткам, набивает трубку смолой королевского дерева, цветущего раз в цикл на планете Гвал. — Хотя меня мучают большие сомнения. Но ты ведь знаешь, всё изменилось, совет теперь не прислушивается к мнению старых вояк, вроде меня. Вот когда была королева… кх-м… главнокомандующий Лита, тогда я бы сказал так: от мира с тёмными у меня бегут мурашки по коже. Когда это видно было, чтобы вампиры и монстры ходили по нашим мирам, а мы должны были им кланяться и распинаться: а не хотите ли чаю, ваше вампирское величество? Но я не об этом, Кай. О тёмных поговорим позже. Расскажи сначала, как идут твои исследования.

Морэйн смотрит на бравого генерала, как он неторопливо раскуривают трубку, поглаживая её с особой любовью, и сердце его заполняется теплом, всплывают лица и события, он видит дух, который не сломили сами боги войны, видит смелость и непреклонность. И вспоминает те времена, когда за его спиной было двенадцать боевых кораблей, и он отвечал за каждого и он спас их всех, кроме неё… Просто потому что не был рядом.

— Исследования? Ах да, исследования. Вы имеете в виду загадку теней? Конечно, я наблюдаю за ними каждый вечер и каждый вечер понимаю, что очень далёк от понимания того, что это. Просто тени.

— Но по логике вещей если есть тень, то должен быть и объект, который её отбрасывает и источник света, который её создаёт.

Ни того, ни другого на Радуге нет, и Кай Морэйн лишь пожимает плечами. Он родился и вырос в мире Земля, который в незапамятные времена присоединился к контийскому союзу и принял своей жизненной установкой чистую логику, а чистая логика не объясняет тайн этой планеты. Потому, скорее всего они так и останутся неразгаданными.

— А если посмотреть со стороны магии?

— От вас я не ожидал этого услышать, генерал.

— Я знаю, мальчик, ты давно не был дома, у нас многое изменилось. Раньше в твоём досье значилось: владеющий магией и эта проклятая строка не давала твоей карьере взойти в гору, сейчас акценты изменились. Да-да, Кай, в это трудно поверить, но это так. После того, как королева умерла от ран, над контийскими кораблями появилось армия духов. Многие видели их своими глазами. Где сейчас эта армия, никто не знает, но зрелище было впечатляющее. Совет сделал отступление от правил и теперь все, кто владеет магией, придутся ко двору.

— Так вот в чем дело, генерал. Значит, обо мне вспомнили, потому что я считался магом.

— Не просто магом, мальчик. Ты был великим воином, ты выиграл пять сражений, твои люди выжили в тех боях, где остальные погибли. У тебя прекрасный ум, чистая логика и плюс чутьё, на которое вполне можно положиться. На самом деле я приехал предложить тебе интересное расследование, если конечно твои тени тебе наскучили.

Это хорошее предложение и сделано красиво по контийским меркам, но Кай Морэйн задумчив и не спешит с ответом, хотя такое промедление недопустимо по этикету и является неуважением к старшему. Ему хорошо быть одному, суета утомляет его и заставляет вспоминать о женщине, погибшей во славу королевы, во славу победы, которая может быть и не стоила того.

— Знаю, — пыхтит ядовитой смолой С. С. Крейг-Сатрис, — ты всё ещё думаешь о своей жене и ты не можешь простить войне, что она забрала ту единственную, что была тебе суждена.

— Точно сказано, генерал. Может быть мне пока оставить всё, как есть?

— Хорошо, я не в праве тебя заставить. Бог с ним, с расследованием. Объясни мне, что такое магия. Хочу узнать, пока совет опять не запретил эту тему.

Генерал улыбается и Морэйн улыбается в ответ. Он знает, что С. С. Крейг-Сатрис не уйдет так просто, он ведь блестящий стратег, как на поле боя, так и в жизни. Однако причём здесь магия, или на контийской границе завелись трагилы, которые плетут заговоры против Конта? Эх, вряд ли…

— Попробую объяснить. Мы, гуманоиды, родившись, не имеем одинаковых возможностей. Кто-то лучше слышит, кто-то умнее, у кого-то способности к математике. Мы все разные, хотя устремления наши очень похожи. Людей с идеальным музыкальным слухом мало, людей, умножающих в уме четырехзначные цифры ещё меньше, но они есть. Совсем мало тех, кто с рождения видит энергетические волокна вселенной, которые пронзают всё существующее и образуют его структуру. Я был одним из таких детей. Я смотрел на миры и видел не то, что должен видеть обычный земной ребёнок, но я догадался молчать о своём даре, так как заметил негативное отношение взрослых. Когда я вырос и прочитал легенды Аста-Деуса, то понял, что родился в мире, где мой талант не нужен, но ведь вселенная не ограничена только контийскими секторами. Мне удалось побывать на других планетах, где отношение к магии было куда лояльнее. Там я научился использовать своё видение волокон вселенной: в местах, где они пересекаются, находятся ключевые точки, небольшое воздействие на которые позволяет управлять миром вокруг и даже судьбами других людей. На самом деле это не совсем магия, это нечто другое и не будь слепы контийцы, они могли бы использовать это открытие и даже создать из него науку. Магистры трагила-сай всегда воздействовали на точки пересечения энергетических потоков, а владеющие искусством сиджана-ки сплетали эти потоки по своему усмотрению. Но сейчас, мой дорогой генерал, все покрылось туманом и я не вижу больше ничего. И не знаю никого, кто бы видел энергию или владел так называемой магией.

— Да, таких рассказов я не слышал никогда, — генерал подкручивает свой ус и пыхтит трубкой, от которой в комнате становится нечем дышать. Садятся обе звезды Радуги и в ночной пустыне появляются тени, чтобы сквозь стекло иллюминатора напугать тех, кто верит в чистую логику событий. — А скажи мне, Кай, ты бы решил загадку теней, если бы видение потоков вернулось? Если бы твоя магия ожила?

— Конечно, я бы один раз на них посмотрел и сразу бы увидел, наполнены они жизненной энергией или нет.

— А если я скажу тебе, что в Живом космосе есть один гуманоид, который до сих пор пользуется магией.

— К чему вы клоните, генерал?

Они сидят какое-то время молча и у Кая Морэйна, бывшего мага, есть время осознать этот необычный факт. Тогда как магия исчезла повсеместно, есть один, кто ею владеет. Это было бы интересно, даже очень интересно, если это, конечно, правда. И тут появляется масса вопросов, Кай, размышляет, а старый генерал довольно улыбается, пряча улыбку за пышными усами, ведь именно такого эффекта он и ожидал. Он ни к чему не клонит, он просто желает подцепить Кая Морэйна на крючок любопытства и отправить в гущу событий, склеив разбитое сердце. Кай понимает это и взвешивает на весах разбитое сердце и магию, которую возможно получит назад. Такое обещание судьбы его возбуждает и заставляет кровь течь по венам быстрей, но и пугает своей неопределенностью, ведь что может простой воин против мага трагила-сай?

— Он не магистр трагила-сай.

— Я говорил вслух, генерал?

— Да, ты скоро станешь таким же трухлявым, как я, будешь разговаривать с собственной портупеей и спорить с носками, идти ли тебе лишний раз помочиться или нет…

— Смейтесь, генерал, смейтесь. Я заслужил. Я обиделся на тех, кто управляет нашими судьбами и вот я в дыре, как вы выразились, и весь дрожу от страха, когда мне предлагают великое приключение.

— Точно сказано, Кай. Кажется, твоё имя переводится как «лорд, господин», а ты совсем не похож на лорда. Я прожил в три раза больше времени в этих вселенных и до сих пор люблю жизнь. Какой же ты лорд?

— Если он не магистр трагила-сай, но владеет магией, то кто же он, ривайр из планетарного пояса Рив? Может быть кто-нибудь из Средней волны творения?

— Ага, ты, кажется, заинтригован и совсем меня не слышишь. Есть ещё одна новость, Кай Морэйн. Нам был предоставлен в распоряжение древний звездолёт, на котором знаки богов, описанных в легендах Аста-Деуса. Его технология до сих пор загадка для контийских ученых, его орудия самые сильные в известном мне Живом космосе. Тот, кто возьмётся за расследование, будет управлять этим звездолётом и, возможно, будет тем, кто откроет несколько старых вселенских тайн. Но впрочем, ты слишком занят, юноша, ты оплакиваешь свои потери…

— Я ещё ничего не ответил, дайте мне время подумать. И я не понял, какое именно расследование предстоит.