Бесплатный фрагмент - Ты мне сказала: «Напиши рассказик»

Предисловие

История создания

Эта книга появилась на свет благодаря моим внукам. Каждому из них я рассказывала и рассказываю разные истории. Кто-то любит послушать истории про детство своих родителей, кто-то о самом себе. И, конечно, я сама с удовольствием вспоминаю своё собственное детство. Со временем я с удивлением обнаружила, что в памяти детей остаются и многие персонажи из прошлого, которые, казалось бы, не имеют прямого отношения к ним. Причём внуки запоминают их внешность, манеру поведения, имена. Через незамысловатые истории чудесным образом возникает связь времён.

Мы вспоминаем какие-то незначительные, но выразительные эпизоды из нашей общей жизни. В воспоминания я вставляю не всегда точные, а иногда и просто фантастические детали, и тогда слышу: «Ну бабушка!..» Но меня саму это забавляет, и я не отказываюсь от такой игры.

Так бы и продолжалось до тех пор, пока не повзрослели все внуки и не ушли бы во взрослую жизнь, позабыв, может быть, или частично позабыв мои байки, если бы не внучка Алинка. После каждой рассказанной мною истории она стала произносить: «Напиши рассказик». Я попыталась отделаться стихотворением, тем, которое размещено на обложке. Но не тут-то было.

Когда же рассказы были написаны, Алинка помогла мне с иллюстрациями: часть из них — её работа. Она давала консультации и по моим иллюстрациям, и по общему оформлению книги.

Про рисунки, сопровождающие рассказы, надо сказать отдельно. Они выполнены в разной манере, поскольку создавались не под общий дизайн книги, а под каждый рассказ. А, как я уже говорила, каждый из внуков любит свои стиль и темы, поэтому я подумала, что так и должно быть.

БЛАГОДАРНОСТЬ

Хотела бы выразить благодарность друзьям и родственникам, которые прочитывали мои рассказы в черновиках, высказывали мнение, критиковали, советовали, и во многом благодаря им книга получилась именно такой.

Кем я не стала и почему

Журналист

Школьный лагерь на море. Прекрасное время и прекрасный возраст. Сидишь на дереве и нечаянно касаешься плечом гусеницы-жгучки. Потом показываешь в отряде красный след на плече, рассказываешь взахлёб, с подробностями, ведёшь к месту, где водятся эти твари. От гусеницы ли это след, так ли впечатляющи на самом деле были подробности, сама уже не помнишь, но дерево точно это, и на него уже никто никогда не полезет, даже на следующий год. А если гусеница-жгучка попадётся отряду по дороге на пляж, то строй — нет, не нарушается — он делает изгиб, чтобы никто ни в коем случае не получил тяжёлый ожог.

Слово «строй» не пугает. Оно означает лишь то, что впереди весёлый и очень короткий путь до знакомо пахнущего водорослями, уставленного перевернутыми рыбацкими лодками пляжа. В строю мы поём песни про то, что путь далёк, про то, как героически погиб маленький трубач, и не менее грустную песню про юного барабанщика. Но для нас в этих песнях главное не грусть, а романтический призыв быть смелыми и всегда идти вперёд. Мы бодро маршируем и почти ничего не боимся.

Купаемся подолгу, ловим маленьких песчаных крабиков, собираем ракушки. Иногда кому-нибудь из нас везёт, и счастливчик находит «чемоданчик» — ракушку с двумя створками с коричнево-рыжими разводами снаружи и белыми внутри. И чего только ещё интересного ни происходит на берегу моря. Возвращаемся к обеду «усталые, но довольные» — более точную фразу, чем эта, пусть сильно потёртую школьными сочинениями, придумать невозможно.

Впереди иногда ожидает дежурство по столовой — если подходит очередь нашего отряда — и по палатам. К дежурствам относится серьёзно даже старший отряд. Устраиваются соревнования на лучшее дежурство по столовой, на самую чистую палату. Результаты вывешиваются на информационной доске и описываются в стенгазете.

И — тут мне хочется поскорее, кратко-кратко изложить дальнейшее. Я хочу стать журналистом, мне нравится описывать и оценивать отрядные и общелагерные события. Я с азартом пишу о проблемах с уборкой в нашей палате, и особенно мне нравится то, как удачно я сравнила постель девочки Кати с пляжем: она легла спать, не помыв и даже не отряхнув ноги, — плохо заправленная постель была полна песка. Моя заметка опубликована, я горда. Девочка Катя лежит, уткнувшись лицом в мокрую от слёз подушку. Воспитательница смотрит на меня с укоризной.

Наверно, потом я снова начинаю петь про барабанщика и трубача, ловить крабиков и искать ракушки, а Катя поднимает голову и вытирает слёзы. Но я этого не помню.

Путь в журналисты был для меня закрыт мною самой: можно случайно слишком сильно толкнуть того, кто слабее тебя, но и словом можно невзначай ранить слабого. Я стала бояться не рассчитать силы.

P. S. Спасибо, Катя, за то, что я не пошла в журналисты. Сейчас ещё больше понимаю, что это занятие не для меня.

Дипломат

Не могу сказать, нравился ли мне запах сигаретного дыма, но он был привычен вечером на балконе. Папа сидит в плетёном кресле, курит. Я почти не вижу его лица, устроившись на ручке кресла вплотную к нему. Мама уходит в комнату, я пересаживаюсь на её место в кресло напротив, хотя с бо́льшим удовольствием пересела бы к папе на колени. Но так не очень удобно разговаривать. А мы оба хотим поговорить. Я по-прежнему почти не вижу его лица, теперь уже только потому, что ветви деревьев скрывают нас от света звёзд.

— Ты уже решила, кем ты станешь, когда вырастешь? Хочешь быть дипломатом?

День у папы прошёл удачно, он думает, что я понимаю, как это интересно и увлекательно — быть дипломатом, и что со временем я тоже смогу получать удовольствие от такой работы.

Но я пока не дипломат, и даже просто женская интуиция — у маленьких девочек она тоже существует — меня подводит, отвечаю, не задумываясь:

— Никогда. Тебе приходится столько писать. Я устаю от упражнений по русскому языку, а ты пишешь много больше.

Да, я знаю, что папе приходится составлять много документов на работе, часто он работает и дома до поздней ночи.

Он смеётся:

— Ты права, пожалуй, писать надо много.

К этому моменту я уже понимаю, что могла его расстроить, и беспокоюсь, что разговор закончится. Хорошо, что ответ показался папе забавным.

Мы молчим. Цикады, дым папиных сигарет и свисающие к балкону ветви создают настроение продолжить разговор. Мне хочется рассказать, как сегодня мальчишки постарше поймали цикаду на специальное приспособление из длинной палки, проволочного кольца и натянутой на кольцо паутины.

— Я не только пишу, ты знаешь. Случаются интересные и непростые встречи. Например, недавно я разговаривал с принцем С. Мы говорили по-французски, и разговор вначале не очень складывался. Я не часто пользуюсь французским, но трудность состояла не в этом — принц не был уверен, как вести себя с нами, с советскими. Хотя сам предложил встречу и в конце концов казался довольным.

— Принц был в чулках, коротеньких штанах, с плащом и беретом с пером?

— Да нет. В костюме и галстуке. К тому же он не называет себя принцем и даже отказался от этого титула.

Всё казалось таким сказочным, даже луна засветила сквозь ветви. И вдруг — принц в костюме и галстуке, да ещё и отказывается быть принцем. Край плетёного кресла начинает врезаться мне в голые ноги, я ёрзаю.

— А ты мне потом расскажешь про какого-нибудь принца, который приходил к тебе в настоящем наряде для принцев?

— Нет. Они сейчас на дипломатические встречи так не одеваются.

— Плохо.

Да, ничего хорошего в работе дипломата: много писать и встречаться с принцами в костюмах и галстуках.

Окончательно «нет» этой профессии я говорю после участия во встрече советских и немецких пионеров: мы в красных, они в синих галстуках. Встреча проходит за столом, как у взрослых. Представитель синих галстуков спрашивает, знаем ли мы какие-нибудь немецкие слова, один из советских пионеров тут же отвечает: «Hände hoch!» Мне даже кажется, он изображает, что в руках у него автомат. Я понимаю, что эта фраза промелькнула в головах у всех присутствующих советских детей, и я не хочу во взрослой жизни оказываться в подобных ситуациях.

В тот же день на балконе я рассказываю родителям про дипломатическую неудачу. Мама смеётся, папа вздыхает и говорит о том, как важно контролировать свои поступки и слова. Заодно меня стыдят за то, что я не смогла, выступая на школьном радио, сразу выговорить слово «многонациональный».

P. S. Впоследствии на другой работе я легко составляла документы, хотя и не очень любила это делать, в речах стараюсь быть очень осторожной, а правильное и точное произношение в нашей семье по-прежнему очень ценится. Да и мужчины в костюмах и галстуках мне кажутся привлекательными. Хотя и не сказочными…

Художник

Школа наша небольшая, но кружков в ней открылось много. И спортивных, и творческих. У одного кружка загадочное название — «Коррегирующая гимнастика». Я записываюсь из-за этого удивительного названия, значение которого никто не может мне объяснить. Кажется, даже учитель физкультуры, который должен его вести, тоже не знает, что это такое. Так мне, во всяком случае, кажется. Но вот кружок, в который я записалась, понимая, что я хочу и буду там делать, называется «Кружок рисования».

Мне 9 лет. Я, как и большинство детей, люблю рисовать. Но я хочу научиться рисовать как настоящий художник. Так, как рисует восьмиклассник, сын нашего учителя рисования, чьи рисунки всегда получают первое место на школьных выставках. Он получает их заслуженно: его работы действительно отличаются от всех остальных, и я видела, как он трудится над ними в кабинете рисования. Почему-то я не ставлю себе в пример художника Васнецова, про которого так интересно рассказывала нам на лекции мама моего одноклассника, искусствовед. Она показывала нам картину «После побоища Игоря с половцами»: в центре картины лежит мёртвый русский воин, и открытые глаза его уставлены на тебя, где бы ты ни находился. Фокус с глазами затмевает тот факт, что воин мёртв, и меня картина не ужасает. Подобный сюжет никогда не пришёл бы мне в голову, я не вижу в нём красоты, хотя было бы здорово научиться изображать такой взгляд. Ещё я знаю картину «Опять двойка»: она есть у нас в учебнике, и в Третьяковке родители повели меня к ней сразу после «Царевича на сером волке». Вообще-то я пытаюсь рисовать бытовые сцены — дети на уроке или китайчата в синих костюмчиках, гуляющие по узким пекинским улочкам; правда, последний сюжет получается более декоративным и используется мною больше для украшения писем бабушкам и дедушкам. Но «Опять двойка», видимо, ставит слишком высокую для меня планку. И я иду на занятия в кружок для того, чтобы научиться рисовать как сын учителя рисования.

Натюрморт — ваза с букетом сирени. Я смотрю на соцветия сирени и понимаю, что не смогу изобразить их так, чтобы отдельные мелкие цветочки, знакомые мне по поискам пятилистников, сливались в это красивое сиреневое облако. Да ещё писать акварелью, которая норовит растечься, смешаться разными цветами и в довершение всего стечь в нижний край листа грязными ручейками. С пропорциями, правда, всё более или менее в порядке, и ваза получается. Но у сына учителя сирень живая: вот и сиреневое облако, и отдельные цветочки. Никогда не смогу я написать так, как он.

На следующее занятие я приношу портреты, выполненные карандашом. Я горжусь этими работами. Ленин-ребёнок, такой, как на октябрятской звёздочке, и Ленин-гимназист. Очень похоже, я точно знаю, что очень похоже. Но учитель смущён. Оказывается, рисовать Ленина могут только художники, получившие специальное разрешение, самые лучшие художники в мире. А мне до лучших в мире художников очень далеко — в углу класса лежит моя засохшая, вздувшаяся буграми грязноватого цвета акварель.

Надо было принести портреты, которые я нарисовала «по представлению» два года назад: я изобразила многих жительниц Цветочного и Солнечного городов — и Синеглазку, и Ромашку, и Кнопочку. Бабушке мои картинки сразу очень понравились, и она повесила их на кухне над столом. Бабушка пишет, что они до сих пор там висят и она ими любуется. Но эти портреты далеко, и вдруг с ними тоже было что-то не так, а у бабушки они точно имеют успех, она их ещё своим подругам показывает.

Неудача с натюрмортом с сиренью и ленинскими портретами не заставляет меня уйти из кружка рисования, но художником в будущем я себя уже не вижу.

P. S. Мои любительские портреты и сейчас получаются «похоже», я развлекаю ими знакомых и родственников, а сама больше всего горжусь тем, что, позанимавшись уже в весьма зрелом возрасте с преподавателем, написала натюрморт с сиренью, где сирень получилась красивой и «как живая».

А ещё я не стала математиком, лётчиком, геологом и космонавтом. Некоторые их этих профессий как-то сами исчезли с моего горизонта, а исчезновению других предшествовали, как и в случае с предыдущими тремя, некие события, которые остались в моей памяти забавными сувенирами. Время от времени я снимаю их с полочек, протираю от пыли, рассматриваю.

День открытых дверей

Я думала, что никогда не захочу переходить в другую школу, мне нравилось учиться в нашей гимназии, я привыкла к своим подругам, к учительнице. Мама говорит, что учительница пишет с ошибками, и, даже если бы мы не переезжали, всё равно надо было бы поменять если не школу, то хотя бы учительницу. Но я к Анжелике Гавриловне тоже привыкла, а она меня очень любит, потому что я победила на школьной олимпиаде по математике. В общем, я поехала на день открытых дверей смотреть новую школу только потому… ну, даже не знаю почему. Меня уговорили.

Двор школы был так себе: там стояли какие-то гигантские скрюченные зелёные драконьи пальцы. Бабушка, правда, пояснила, что это высокие туи на зиму одели в сетки, чтобы они не сломались под тяжестью снега. Но снега-то в этом году и не было, а драконьи пальцы мне, как потом оказалось, привиделись не зря.

Как только мы оказались внутри, я забыла и про драконьи пальцы, и даже про то, что я категорически не хочу уходить из своей гимназии, настолько мне сразу здесь понравилось. Хотя бабушке, которой не терпелось услышать мое мнение, я сразу говорить об этом не стала. Сказала только:

— Неплохо.

Думаю, бабушка оценила то, что я не сказала «прикольно», она всегда недовольна, когда я так отвечаю.

На самом деле мы обе были в восторге: такой свет и простор внутри помещения я видела только в Музее современного искусства в Мюнхене. Мы зарегистрировались, получили голубые стикеры нашей группы, потом в чудесном настроении прослушали в зале приветственное слово директора и ещё каких-то людей — наверно, учителей — и пошли осматривать школу, не зная, какой сюрприз ждёт нас на втором этаже. Сюрприз так сюрприз! Оказалось, что со второго этажа на первый можно спуститься через трубу-горку, вроде тех, на которых катаются в аквапарке. Я заглянула внутрь, думая, что увижу внизу серый пол первого этаж, но там что-то засветилось зеленоватым светом.

Около трубы дежурил старшеклассник, вылитый Гарри Поттер, однако он произнёс:

— Я не Гарри, я Стив.

Странно, я же не обращалась к нему и никак его не называла. Может, бабушка так его назвала? Спросить я не успела: бабушка уже догоняла нашу группу, которая направлялась в класс искусств. Главное, надо было запомнить, где находится эта замечательная труба с дежурным Гарри-Стивом.

Мы целый час, а может, и больше, ходили по школе, осматривали классы. Иногда было скучно, иногда очень здорово, я даже забывала про трубу. Вспомнила про неё неожиданно, в самый весёлый момент в танцевальном классе — надо было развеселиться, хлопнуть в ладоши и одной протянутой рукой передать свою радость кому-нибудь ещё из группы. В конце игры я немного расстроилась: до меня очередь никак не доходила. Я с надеждой взглянула на учителя, а он вдруг на секунду сложил из рук подзорную трубу, и внутри трубы мелькнула зелёная блёсточка. Учитель выбросил вперёд обе руки и дунул на ладони в мою сторону так быстро, что я даже не поняла, было ли это на самом деле или мне показалось.

— Он волшебник? — спросила я бабушку.

— Они, похоже, многие здесь волшебники, сплошные заклинания: митапы, сапорты, ивенты, — ответила она.

Наверно, это был сарказм (выражение, которое любит использовать моя двоюродная сестра): слова и правда звучали непонятно и смешно, хотя, видимо, имели какое-то значение.

Потом мы ещё побывали в классе точных и естественных наук. Он назывался Stem, но стебельков там никаких не было. Урок, или, вернее, собрание, вёл очень забавный и весёлый учитель, который почему-то не делал замечания двум мальчикам, гонявшим по клетчатой доске маленькие шайбочки и мешавшим всем слушать. И их родители не делали им замечания, только моя бабушка, но очень тихо, и они её не послушали.

Как только закончилась экскурсия по школе, мы с бабушкой побежали к трубе. Оказывается, бабушке труба тоже очень понравилась, только она не хотела катиться в ней, потому что на ней были узкая юбка и сапоги на каблуках. Я-то всегда считала, что бабушки не должны так одеваться, и это было доказательством моей правоты. Я взглянула на Стива, но он вдруг ответил, хотя я ничего и не спрашивала:

— Я не Стив, Стив ждёт вас обеих там.

Он так и сказал «там», а не «внизу».

Моя бабушка очень дисциплинированная: раз дежурный сказал про нас обеих, значит, ей тоже надо ехать. Как оказалось в дальнейшем, даже очень надо было. Мы покатились, бабушка пыталась притормаживать, а я сердилась на неё и, наоборот, отталкивалась от стенок и ускоряла движение. Так мы и двигались, пока не поняли, что едем до первого этажа что-то очень долго и не вниз. И стенок, чтобы отталкиваться, в трубе уже не было.

Мы летели в темноте, а за нами гналась Опасность. Я не видела её, но почему-то знала, что это большая зелёная драконья лапа, которая тянется к нам, вытягивается, становится всё длиннее и вот-вот нас схватит. Я оглянулась, хотя во всех сказках и запрещается оглядываться в таких случаях. Действительно, это была огромная зелёная лапа. Она почти дотягивалась до нас и из зелёной превращалась в чёрную, а мы и летели-то в темноте. Бабушка прижала меня к себе, теперь и она была бы рада ускорить движение.

— Как хорошо, что в этой школе не отбирают гаджеты. Может быть, мама найдёт нас по GPS, — прошептала я.

Бабушка неожиданно засмеялась, и наш полёт прекратился. Мы оказались в большой лодке, сделанной в виде красного дракона.

Мы плыли по зелёному озеру, поверхность воды была такой гладкой, что, казалось, домики с причудливыми крышами и холмики, видневшиеся по берегам, отражались в ней, как в зеркале. На лодке находилось много других людей, но они не обращали на нас внимания, как будто не видели нас. Только одна девушка вдруг захотела с нами сфотографироваться. Тут же какой-то молодой человек увёл её на корму, и она исчезла. Я понадеялась, что он не бросил её в воду, — брызги не полетели. Было бы жалко, если бы она утонула: девушка выглядела такой красивой и необычной, как китайская принцесса. Только волосы и глаза у неё отливали зелёным цветом, и я успела заметить её длинные зелёные ногти, одетые в золотые ажурные чехольчики.

— Главное, не отпускай мою руку, — сказала бабушка.

На берегу нас ждал Стив. На этот раз я была уверена, что это он, и бабушка сказала:

— Добрый день, Стив.

Она-то откуда знала его имя?

— Ты действительно хочешь, чтобы мама нашла тебя сейчас по GPS? Или сначала вы с бабушкой немного здесь прогуляетесь? — спросил Стив.

Странно, что он спросил меня, а бабушка не вмешалась, она только всё время крепко держала меня за руку. Но удивляюсь я сейчас, а тогда мне всё это показалось нормальным. И я забыла про неожиданный полёт и про ужас от догонявшей нас зелёной лапы. Я только хотела узнать, не утонула ли зеленоволосая девушка и куда мы попали. Про девушку я спросила в первую очередь, мне было её очень жаль.

— Можешь не волноваться о девушке, ты ещё её увидишь здесь. Но, когда она появляется, держись ещё крепче за бабушкину руку и старайся, чтобы Чжаопиан не фотографировала тебя, — таков был ответ Стива на мой первый вопрос.

Второй я задать не успела: мы уже летели в креселках на верхушку холма. Я говорю «летели», потому что креселки, точно такие же, как те, на которых мы зимой поднимались с лыжами на гору, не были закреплены на канатах. Возможно, канаты и были, но невидимые. Мне было страшно от того, что мы двигались не по прямой, а какими-то волнами, то выше, то ниже, как будто взмывали вверх, а потом падали. Но вокруг было очень красиво: наверно, в этих местах наступила осень, и все деревья и кусты под нами сверкали необычно яркими багровыми, жёлтыми и фиолетовыми красками. Я даже стихи вспомнила: «Лес, точно терем расписной, лиловый, золотой, багряный». Автора только забыла и название, хотя нас учат обязательно запоминать. Но, думаю, в таких обстоятельствах руководительница театрального кружка меня бы простила.

Неожиданно креселко закружилось, и в следующий момент оказалось, что мы сидим в беседке на самой верхушке холма. Озеро отсюда не было видно: его накрыл туман. От тумана оторвалось облачко, приблизилось к нам, и из него вышла та самая девушка с драконьего корабля с фотоаппаратом и золотыми футлярчиками на зелёных ногтях. Дальше всё произошло очень быстро: мы с бабушкой на секунду разжали руки, чтобы опять ухватиться друг за друга, и покрепче, в это время девушка щёлкнула камерой, сработала вспышка, я зажмурилась, а когда открыла глаза, то увидела, что Чжаопиан, вцепившись в бабушку уже не пальцами, а лапами с когтями, несёт её по воздуху от беседки. И облачко ей уже на требовалось: девушка оказалась летающим драконом. Я заплакала.

— Ну что ж, включай свой телефон, здесь, на верхушке холма, хорошая связь. Как только мама определит твои координаты, набирай слово «Дом» и окажешься рядом с мамой. А я попытаюсь отыскать твою бабушку, — убитым голосом произнёс Стив.

Оставить мою бабушку в лапах дракона и спокойно отправиться домой? Стив сразу понял, что я никогда так не сделаю и что плачу я не от страха, а от жалости к бабушке. Похоже было, что он повеселел.

— Ты не побоишься идти по зыбучим пескам?

— Я боюсь только не спасти бабушку!

Пока была связь, я посмотрела в поисковике, что такое зыбучие пески. Да, получалось, что спасти бабушку будет непросто. Стив взял меня за руку — рука его была немного детская, хотя и большая, как у моего двоюродного брата Никиты.

И вот мы уже стоим на берегу моря. Огромный пустынный пляж расстилался перед нами почти до горизонта. Когда говорят «пляж», обычно представляешь себе синее море, синее небо, пальмы и освежающие напитки в красивых стаканчиках с соломинкой и ягодкой на краю. Но это был совсем другой пляж: небо в облаках, холодный ветер, никаких пальм, а только жёсткая трава, на которой пасутся овечки, правда, очень симпатичные. Освежающие напитки взять негде, да и не хочется. Стив указывал вдаль на что-то похожее на палец, торчащий из песка: «Нам туда. Иди за ним след в след и не делай ни одного шага в сторону, иначе завязнешь в песке. Я не могу здесь взять тебя за руку: безопасная дорожка очень узкая». Откуда взялся передо мной маленький бородатый человечек в красном колпачке, точь-в-точь гном из сказки про Белоснежку? Бабушка с дедушкой говорили, что гномы живут у них в лесу на даче, мы с сестрой даже иногда оставляли им под кустом морковку, но я считала всё это игрой. А тут один из них передо мной, пришёл помогать мне спасать бабушку. Мы отправились в путь: впереди маленький бородатый человечек, за ним я, а сзади Стив. Пришлось снять обувь и идти босиком по холодному песку. Меня закаливали с самого рождения, но всё равно было неприятно. Хорошо ещё, что наш проводник достал из своего рюкзачка пледы (как они там помещались?), и мы завернулись в них.

Пальцем, торчащим из песка, оказалась высокая скала, наверху на ней стоял замок с крепостной стеной, башенками и флагами. Бабушка наверняка должна была быть там. Я ожидала, что сейчас опять появится какой-нибудь волшебный летательный аппарат или просто мы зажмуримся, а открыв глаза, окажемся в замке. Увы, не тут-то было. Нам со Стивом пришлось подниматься вверх по крутой лестнице с выдолбленными в скале ступенями. Было очень тяжело, но я даже не могла плакать: во-первых, бессмысленно, во-вторых, опасно, потому что сквозь слёзы я бы не разглядела следующую ступеньку. Но, какие бы трудности мне ни приходилось преодолевать, я была не одна, и я была на свободе, да еще с телефоном, который когда-то мог заработать опять. А у несчастной бабушки телефон наверняка отобрали. При мысли о том, что бабушка без телефона, я опять чуть не начала плакать. Но потом вспомнила, что в детстве у неё вроде бы вообще не было никаких гаджетов, и решила, что, наверно, ей не так тяжело, как было бы мне на её месте. Но вот в плену у дракона бабушка точно никогда не была, опыта у неё никакого нет, спасать надо срочно. Я вспоминала, размышляла, строила планы, и как-то незаметно мы добрались до площадки у самой крепостной стены.

Мир, в котором мы находились, жил по каким-то своим, непонятным мне правилам, если вообще правила в нём существовали. Мы должны были карабкаться по отвесной скале, обдирая пальцы, для того чтобы подняться наверх, но как-то легко и без проблем прошли сквозь все стены и оказались в большом зале с камином, в котором пылал огонь. Именно пылал, а не горел — жар от него доходил до меня и Стива, а мы находились в другом конце зала. Бабушка была привязана к стулу веревками, похожими на змей, мне показалось, что они даже немного шевелились, хотя, может быть, это бабушка пыталась освободиться. Чжаопиан, опять в человеческом обличье, сидела на стуле с высокой спинкой, одной рукой постукивала по столу ногтями в футлярчиках, а другой тянулась к своей камере. Но я, сама не знаю почему, быстро сложила из своих рук подзорную трубу, как делал преподаватель в танцевальном классе, навела её на девушку-дракона, и тут же мне стало ясно, что, если она меня сфотографирует, то точно узнает, чего я боюсь больше всего на свете, победит меня, и я не спасу свою бабушку. Я сделала руками движение как будто навожу резкость и увидела, чего, или, вернее, кого, боится сама Чжаопиан. В театральный кружок меня мама в последнее время заставляла ходить, я не хотела, но тут неожиданно пригодилось то, чему я там научилась. Я важно подошла к столу, сделав знак Стиву следовать за мной.

— Сейчас же отвяжи мою бабушку, прикажи накрыть стол на нескольких персон, и мы будем ждать в гости наших родственников: Сунь у Куна, деда Горыныча, тётушку Горгону. Кстати, голова у неё выросла новая, — сказала я, обращаясь к Чжаопиан тоном, которым в нашем школьном спектакле я говорила, играя VIP-персону.