Бесплатный фрагмент - Тропами Кориолиса

Здравствуйте! На связи снова я, автор книги Анатолий Шендриков. Вы проделали большой путь, пробираясь через полный опасностей мир «Троп Кориолиса». И все же Вы здесь и перед Вами продолжение постапокалиптической трилогии, вторая книга — «Демон руин». На этот раз ни слова о том, что ждет впереди. Только Вы и книга. Один на один. И пусть этот путь будет сложным, но преодолимым.

Книги научно-фантастического цикла «Тропами Кориолиса»:

Книга 1. В подворотнях темной ночи

Книга 2. Демон Руин

Книга 3. Колыбель багряных закатов

Открой двери в мир стихии, приключений и опасностей

---

ЧАСТЬ I. ТЕНЕВАЯ СТОРОНА

Совершенно не важно,

Где пишется легенда,

Если позже она оказывается

В библиотеке императора.

Глава 1

1

Тори Бецу никогда не плакала на глазах у других. Личный кодекс не позволял ей этого делать. Воинственная дочь императора, никогда не воспринимающего ее всерьез, бесконечно страдала от его равнодушия и презрения. Всю жизнь она пыталась соответствовать ожиданиям отца. Очень многие жители Объединенного Востока — империи, возникшей в ряду последних событий и включающей представителей так и не попавших в спасительный Сток таких стран, как Япония, Монголия и Китай — восхищались силой воли и терпением девушки, которая могла дать фору практически любому воину правителя. Ее старания видели все, кроме самого же императора: ведь могущественный Хиро Бецу намеренно ее игнорировал, хоть и видел, что по сравнению со своим родным братом, раздолбаем и гулякой, девушка была достойна большего, чем просто созреть, выйти замуж за уважаемого господина, нарожать тому детишек и на этом прекратить кому-то что-то доказывать. И ни тонкое владение катаной, ни ловкость в рукопашной схватке, ни твердость стойки, ни меткость и смекалка — ничто не могло заставить изменить его мнения. Но, несмотря на стереотипы властолюбивого отца-императора, Тори видела свое будущее совершенно иным. Семейные идиллии были не для нее. Девушку, несмотря на ее сравнительно юный возраст, всего в четверть века, зачастую выворачивало, когда она видела лобзающиеся пары, так приторно обнимающиеся и целующиеся неподалеку, мешками сыплющие друг другу комплименты на вздернутой ноте. Эта неприязнь была спрятана глубоко в ее духовной природе, ведь за двадцать пять лет она не соблазнилась ни одной мыльной оперой, будь то книга или фильм, боясь погрязнуть, как все остальные, в романтическом забвении навеки. Тори была лучшей во всем, за что бы ни взялась, и погубить свой талант к обучению боевым искусствам из-за каких-то общепринятых понятий счастья считала крайне подлым предательством, дезертирством собственной чести. Да и мужчин Тори не особенно жаловала. В какой-то мере они вызывали у нее отвращение, поэтому при каждом удобном случае колотила выскочек, которые не могли оставить без внимания привлекательную, на вид довольно хрупкую и женственную молодую японку с хвостиком на макушке, собранным из волос на висках. Хвостик был выкрашен под белую холодную платину, под который прятались остальные, цвета воронова крыла, волосы, просто зачесанные назад от самого лба, словно спокойная черная река, преходящая в высокий, разлетающийся на ветру высокий шелковистый водопад, заканчивающийся лишь у пояса. Молодая прекрасная принцесса не была тщеславной и не заносилась своим происхождением. Высокомерие также было ей чуждо. Но среди омута положительных качеств нашлось место и слабости, которое коварным червеобразным паразитом выгрызало свой путь к власти над ее разумом прямо в теле терпения и упрямства. И этим гадом, роющим непреодолимую пропасть на пути к совершенству, было признание отца. Вернее, отсутствие признания как такового. Каждый миг, каждый прожитый день, каждый закат и каждый рассвет она жалела о том, что родилась девчонкой. И не в физической слабости здесь было дело, а в приговоре, вынесенном традициями и религией. Ни в одном из устоев женщина на востоке не поднималась со ступени низшего существа, способного лишь рожать детей и ухаживать за своими хранителями и добытчиками — мужчинами. Это злило и угнетало Тори. Однажды она даже попыталась покончить с собой, но ее спас брат, через какое-то время исчезнувший при странных обстоятельствах и считающийся погибшим. Парень снял ее в последний момент с петли, которая злобно врезалась в кожу, оставив, навсегда уродливый шрам суицида. И в ту злополучную ночь, еще до апокалипсиса, Тори дала слово своему брату, что больше никогда не посмеет оставить его одного в этом мире, и обвязала шею широкой бирюзовой косынкой, подаренной в тот момент братом. Они никому не рассказывали эту историю, но девчонка теперь была вынуждена носить косынку повсюду для сокрытия шрамов и как символ признанной ошибки, совершенной в момент слабости, настолько чуждый ее сильной и стойкой натуре. Несмотря ни на что, Тори продолжала настаивать на своем и не поддавалась влиянию окружающих. Если она не хотела выходить замуж за избранного отцом молодого человека, то говорила: «Нет!» Если от нее требовали бросить заниматься несвойственными женщине вещами, она снова говорила: «Нет!» И когда император Хиро Бецу, наконец, осознал, что его чудную дочь уже не исправить, то все же соизволил объяснить ей свою истинную позицию, дав понять, что женщина-воин, по его мнению, это уже повод для смеха, а дочь монарха — самурай — еще и позор для всей императорской семьи. Он сказал, что из-за нее их фамилию будут высмеивать еще многие поколения, если она не выбросит из своей головы эти дурные мысли, иначе у него не останется выбора, и ему придется изгнать девушку из столицы, подальше от острых глаз и злых языков. Но Тори не стала дожидаться его приказа, а взяла все необходимое, собрала с висков платиновые волосы в хвостик, вставила свою катану в бирюзовые сая, сделанные специально под цвет косынки, села на мотоцикл и покинула пределы Токио, направившись туда, где ее глаза не видели бы всех этих погрязших в самолюбовании богачей, вельмож да приближенных отца. Она направилась к Козырьку, через который мог перебраться лишь настырный ветер, нагло развевающий ее прекрасную смоляную реку волос, но при этом такой понимающе молчаливый.

Тори ушла из столицы еще с наступлением ночи, и вот прошло уже целых полгода, как она, наравне с остальными пограничниками, несла службу на Козырьке. Слепленные из грязи, бетона и тысяч трупов строителей, погибших при возведении этого барьера, стены непроходимого Козырька возвышались на тридцать метров над землей.

Начинало светать, и налипший толстым слоем вмерзший в бетон снег под собственным весом грохочущими лавинами валился прямо к подножию стен, оголяя серое унылое тело барьера. Стены обнаженного Козырька развернулись от находящегося некогда на юго-западном побережье Японии Фукуока до города на юго-востоке страны, Миядзаки. С момента остановки вращения Земли вокруг своей оси Япония примкнула к единому континенту на Юге, образовав полуостров, а Фукуока и Миядзаки оказались как раз на том стыке, где проходила новая сухопутная граница. Козырек был аналогом Великой Китайской стены, за проектировку и строительство которого также несли ответственность китайские специалисты: инженеры, архитекторы и строители. Таким образом китайский народ заплатил за вхождение в конгломерат Объединенного Востока, далее, по обоюдному согласию, для пущего эффекта переименованного в империю. Японцы оставались хозяевами земель, взявших на себя полномочия беспрецедентных руководителей, неся бремя хранителей закона и правосудия. А монгольская сторона приняла на свою крепкую грудь обязательства за безопасность военную. Монголы были вынуждены нести службу, как на самом Козырьке, так и повсеместно, обеспечивая порядок в городах, поселениях, контролируя морские и сухопутные границы.

Служить на Козырек призывали без согласия. Никто не хотел быть пограничником в этом месте, особенно, после жестокой битвы с племенем варвара Таро, длившейся беспрестанно всю первую ночь после полной остановки Земли. По причине ограниченных сроков строительства барьера, несколько крупных городов Японии пришлось оставить за пределами империи, не предупредив о том местных жителей, которые с нетерпением ждали окончания строительства и самоотверженно охраняли подступ к полуострову со стороны континента от различной «нечисти». Как объяснил этот поступок император Хиро Бецу: «Жертва была вынужденной, и теперь жители оставленных за пределами Козырька городов, не сознающие важность этого сложного для всего народа Объединенного Востока выбора и проявляющие особое недовольство, являются такими же врагами, анархистами и предателями, от которых необходимо незамедлительно избавиться при первой возможности!» Тогда миру и явился варвар Таро, собравший мощнейшую армию из обделенных жителей имперского запределья, дабы отомстить за несправедливость. Это был один из сынов старого южного Неаполя Востока — Кагосимы, оставшейся также не у дел империи. Таро напал с наступлением первой же ночи, застав врасплох пограничников, патрулирующих на вершине барьера и охраняющих подступ к империи в пределах видимости. И если бы не сам Козырек, целью возведения которого было именно абстрагирование и защита себя от остального обреченного мира, империи пришел бы неминуемый конец. Именно благодаря барьеру у Хиро Бецу и его генералов было время на разработку стратегии по борьбе с варварами, и через некоторое время они уже были во всеоружии. Бесконечные атаки противника полосовали лицо Козырька невообразимо жестоким образом, но он достойно держал удар, не давая преступить порог обиженным обитателям имперского запределья, которых объединила ненависть и жажда отмщения. Методы мстителей были самыми изощренными и мудреными: от допотопных гаубиц с зарядами из горящих, залитых смолой валунов до разрушительных современных артиллеристских установок. Но ничто не могло поставить Козырек на колени: он был слишком уперт, как и солдаты, держащие оборону за его пределами.

Каждая война когда-нибудь заканчивается, и обычно это происходит именно в тот момент, когда уже нет сил терпеть, когда нужно сделать тяжелый выбор: рискнуть или сдаться. Хиро Бецу был слишком тщеславен для второго варианта, и он решил все же рискнуть и перехитрить врага. Он вызвал Таро на переговоры, впервые за всю историю, открыв единственные железные врата Козырька, которые по договоренности можно было отворять лишь в крайнем случае, например, если земли империи истощатся и необходимо будет их покинуть. Сильный духом и телом мужественный Таро не побоялся и вышел на переговоры. Они проходили тет-а-тет. За сотню метров от варвара, как его называли в империи, была озлобленная армия брошенных на произвол судьбы оборванцев, стариков и прочего никому не нужного сброда, а за императором лишь неприступная тридцатиметровая стена, ограждающая прекрасную утопию от суровой реальности. Хиро Бецу предложил Таро сделку, от которой тот не смог отказаться. Он обещал отдать принципиальному варвару и его людям ровно половину территории Объединенного Востока, и для правдоподобности добавил, что только при условии, если те будут добросовестно заниматься земледелием и животноводством, обеспечивая не только себя, но и всю империю продуктами питания. Хиро рассказывал: «Таро тогда не сдержался и оскалился в тщеславной улыбке, понимая, что спустя годы ему все-таки удалось добиться своего, преклонив пред собой целую империю. И варвар почувствовал, что ему этого мало, и дабы не прослыть трусом, вызвал самого императора на бой, по исходу которого решится, кто будет править Объединенным Востоком. И это стало его роковой ошибкой! — изрыгал пламя Хиро Бецу. — В том бою должен победить сильнейший. И им стал ваш император, — постоянно напоминал он о своем титуле и бесстрашии, — вонзив свой справедливый клинок ему в печень. А племя, которое он за собой притащил, лишний раз подтвердило то, что не достойно быть частью великой империи, продолжив атаки, даже после честной победы над их главнокомандующим». Хиро Бецу лгал. На самом же деле он сам обманул Таро. Когда тот протянул руку императору, согласившись с его условиями, Хиро посунулся к нему и, незаметно оголив лезвие острого, как бритва, клинка, воткнул острие прямо парню под ребро. Тот застонал и пал наземь в агонии, не в силах больше бороться физически за свою правду. Он был повержен скверным и подлым образом. Хиро развернулся и пошел обратно к своему народу, и когда люди Таро поняли, что вновь оказались обманутыми, взбунтовались с еще большей силой. Но было уже поздно. Без своего главного стратега они были всего лишь массой, которая пластами устилала почву у Козырька, удобряя своими трупами землю для тех, кто никогда не собирался принимать их за своих.

С тех пор Козырек стал для жителей молодой империи не только неприступным барьером, но и неким воплощением титана, своими могучими плечами закрывающего лучи священного Солнца от черноты и холода остального мира. Черноты, которая может запросто спугнуть его чуткий свет. «И только когда стены барьера падут, придет проклятая тьма и поглотит лучи благословенного светила на века», — считали жители империи.

Козырек имел протяженность свыше двухсот километров. Через каждый километр, на самой верхушке, располагался пограничный караул, оснащенный установленными у внешнего края барьера ветхими, местами поржавевшими смотровыми биноскопами с пятидесятикратным увеличением, и стационарным японским минометом начала двухтысячных малой дальности стрельбы. У внутреннего же безопасного имперского края верхушки устанавливался плотный брезентовый шатер со стальной буржуйкой внутри для обогрева помещения и готовки. А по самому центру десятиметровой ширины верхушки Козырька были проложены рельсы, по которым время от времени с грохотом подходила ручная дрезина: либо та, что привозила провиант и боеприпасы, либо та, на которой приезжали дежурные с проверкой. Каждый пункт караула включал, как правило, пять человек состава: два посменно патрулирующих часовых, радист, артиллерист и медик (он же повар, прачка, техник и разнорабочий). Помимо частых пунктов караула через каждые тридцать километров располагался дежурный штаб уже с офицерским составом внутри просторного, вполне комфортного укрепленного помещения, также возведенного на вершине Козырька. Всего штабов было семь. В распоряжении штаба было добротное оружие высокой дальности стрельбы и устройства слежения за вверенной локацией попадающих под их юрисдикцию караулов (15 километров в одну сторону и столько же в другую) и главные распределительные узлы связи, и даже женщины, так редко встречающиеся на этой высоте, и никогда не покидающие стен помещения. Каждый солдат из шатерного караула тайно мечтал хотя бы приблизиться к «офицерской птичке», как их называли обычные пограничники на Козырьке, дабы только почуять запах женских волос и уже в своем воображении дорисовать дальнейшую романтическую картину. И чтобы не травить душу обычным солдатам и не расхолаживать армейский дух, офицеры настоятельно запретили своим птичкам вылетать из клетки.

Тори служила одним из часовых на 102-м километре Козырька, прямо напротив некогда процветающего центра префектуры с одноименным названием Кумамото. И хоть сейчас была не ее очередь дежурить, она все равно не пошла отдыхать, а осталась наблюдать долгожданный прекрасный момент восхода Солнца. С минуты на минуту из-за горизонта должна была показаться макушка светила, означающая начало нового дня… тяжелого, но яркого и теплого. Остальные также вышли на улицу, чтобы наблюдать красоту, дающую еще одну надежду на будущее, и лишь хмурый радист по имени Сохор поленился поднять свою пятую точку. Даже ради такого случая этот мелкий офицерский молчаливый крысеныш с вечно сердитой миной не смог оставить своего поста, бесконечно вертя волчок радиоприемника, чтобы не дай Бог не пропустить важного сообщения от дежурного. Сослуживцы не любили парня и не доверяли ему, поэтому приглашать два раза на праздник света и тепла просто не стали. «Пусть себе сидит, да помалкивает. Спокойнее будет», — думал каждый из них.

В период смены дня и ночи на землю тонким слоем опускался густой туман, всего метра на полтора возвышающийся над поверхностью. Он как бы предупреждал людей: «Совсем скоро будет жарко, готовьтесь!» И тягучей сумеречной дымкой ползал по сгинувшим полям, вымерзшим яблоневым садам и улочкам пустых городов. Туман хозяйничал по брошенным землям, скрывая под своим пуховым покровом всю грязь и правду ровно до тех пор, пока не появится первый луч Солнца.

Вокруг Тори собрались ее сослуживцы, даже сменный часовой, обязанный непрестанно бродить вдоль внешнего порога Козырька и следить за спокойствием на подступе к границе, плюнул на все и примкнул к остальным. Сохор же так и не вышел. А его особенно никто и не ждал. Но Тори все-таки сложно было привыкнуть к нему и вообще представить, насколько нужно быть черствым человеком, чтобы упустить возможность лицезреть такое редкое зрелище восхода Солнца с высоты птичьего полета.

Этот раз был для нее первым. Нутро трепетало. Девушке казалось, что с приходом нового дня ее жизнь изменится навсегда. Один из сослуживцев, артиллерист, молодой, лет двадцати паренек по имени Шона сказал, будто она слишком впечатлительна и посоветовал ей немного успокоиться да выпить горячего чаю. Тори на самом деле никогда еще не испытывала ничего подобного. Для нее эти ощущения были новыми. Они уносили ее в неведомые дали, много выше самого Козырька, к самим глубинам небес. Примерно такими образом она представляла чувство любви к другому человеку… чувству, которого так боялась и сторонилась. Поэтому приятное щекочущее возбуждение внизу живота граничило с тревогой и сомнениями. Тогда Шона предположил, что эти ощущения, возможно, связаны с сильнейшим эстетическим шоком. Но он не мог понять, что именно тревожит девчонку. Обычно у других людей это вызывало однозначное чувство восхищения. Но у Тори была своя точка зрения на этот счет. И ей это не нравилось. Ведь она понимала, что просто становится взрослее, и бороться со своей женской сущностью, с самой природой, с каждым часом становится все сложнее.

Они стояли лицом к востоку, к империи. Горизонт изливался перламутром, всячески пытаясь разукрасить небо все новыми оттенками, а золотистые облака почтительно расходились в массивную арку, освобождая место первым лучам. У Тори было ощущение, что все вокруг, вся природа, вернее, ее отголоски, с нетерпением ждут наступления этого момента. Помимо покидающих свои укрытия живучих шумных воронов, девушке даже показалось, что спокойную реку тумана, совсем неподалеку, внизу, нарушил некто, судя по очертаниям, напоминающий пятнистого оленя, которого там попросту не могло оказаться, ведь животное считалось давно вымершим. Но, несмотря ни на что, Тори все равно улыбнулась, ведь ее сердце продолжало жить и давало силы верить в то, что все будет хорошо. Внезапно девушка почувствовала, что вот-вот расплачется. Но она ведь никогда не плакала на глазах у других. «Нельзя!» — крепко зажмурившись, твердила она себе. И тут, даже сквозь тонкую кожу век, что-то еле заметное, светлое и теплое пробралось к ее грустному, опечаленному взору, заставив спешно открыть глаза. И это был тот самый миг восхода, когда на горизонте вспыхивало маленькое желтое пятнышко, словно пламя священной свечи, в одночасье изменившее все вокруг. Самый прекрасный миг на планете, теперь так редко радующий своих детей, словно отец, который грозился уйти за их плохое поведение, и, в конце концов, ушел. Но потом вернулся, однако уже не тот. Совсем другой, грустный и разочарованный. Но он все еще тот, кого, несмотря ни на что, ты так рад видеть.

В итоге Тори все же удалось сдержаться и не зарыдать, как какой-то мелкой соплячке. Все четверо стояли и с благодарностью судьбе смотрели на чарующий горизонт, пылающий всеми красками жизни и счастья. Казалось, что это мгновение могло длиться целую вечность, но идиллию нарушил Сохор, неожиданно начавший что-то громко тараторить, сидя в своем любимом шатре.

2

— Ты чего раскричался? — отодвинув полог, поинтересовался коренастый артиллерист Шона, посчитав, что тот обращается к ним.

— Я не тебе! — резко ответил Сохор.

— А кому же? — уточнил парень.

— Занимайся своими делами. Может, вскоре ты со своими навыками, наконец, действительно пригодишься на сто втором.

— Эх! Кто-то сейчас договорится! — начал выходить из себя парень.

Его остановила Тори.

— Без глупостей, Шона! Без рукоприкладства разберемся. Как и всегда, в принципе! — предупредила она того.

Солдаты уважали девушку. Она пришла служить на Козырек по собственному желанию, объяснив, что имперские забавы ее больше не интересуют, а душа лежит лишь к оружию, войне и страданиям. Офицеры сначала посмеялись над девушкой, не подозревая, что под маской этой «сумасшедшей», коей ее считали, скрывается сама дочь императора Хиро Бецу. Девушка намеренно сокрыла тот факт, чтобы ее не донимали лишним вниманием. Тогда, на сто втором, часовому как раз требовался сменный, потому что предыдущий солдат слег от пневмонии, и место некоторое время пустовало, будто ожидая ее прихода. Тори быстро стала своей среди ребят, особенно после того, как надавала по шее прямолинейному Шона, пытающемуся обольстить красивую девушку. Но это было даже не избиение, а скорее насмешка, когда при попытке приобнять ее за талию, она, недолго думая, практически завязала парня в узел, ни разу даже не замахнувшись. Серия оплеух в тот момент заставила некоторых граждан серьезно задуматься над своим поведением. И, благо, выбор был сделан правильный, принципы пересмотрены, а приоритеты расставлены. Тогда ребята перестали питать особенные иллюзии насчет принцессы.

— Сохор! — рыкнула Тори. — Долго ты еще будешь строить из себя честолюбивого идиота, на самом же деле являясь всего лишь пугливой мартышкой?

— Я не потерплю оскорблений в свой адрес! — вскочив с широко расставленными руками и намеренно свалив позади себя табурет, взвыл он.

— Потерпишь… — спокойно ответила Тори. А идеально заточенное лезвие с намеком оголенной катаны своим решительным отблеском ненароком заставило парня задуматься.

Тот поднял стул с пола и медленно вернулся в сидячее положение.

— Значит, так! — начала Тори. — Ты, дружочек, всем здесь уже порядком наскучил своим молчанием. Я даю тебе последний шанс сделать выводы и исправиться.

Сохор на секунду задумался. Но он лишь дразнил ее.

— Да кем ты себя возомнила. Твое место в офицерской клетке, среди остальных птичек. Туда и лети, — ехидно улыбнувшись, прокомментировал он, шмыгнув носом.

— Ты хорошо подумал? — уточнила девушка, достав катану из сая ровно наполовину.

— Ладно-ладно! — демонстративно поднял он руки, перед тем щелкнув переключатель громкой связи на радиостанции.

«Меня кто-нибудь слышит? Сохор, ты где? Сохор-Сохор, отзовись, ты здесь? Помогите! За нами погоня!» — послышался голос парня из динамика, а затем замолчал.

— Кто это? — спросил Шона у радиста.

— Его зовут Ганс. С ним какая-то девчонка. Судя по всему, за ними увязались гончии варваров Таро где-то неподалеку отсюда.

— Ты уже сообщил об этом дежурным? — поспешила уточнить Тори.

— Нее-нннееет! — неуверенно ответил Сохор.

— Точно? — пригрозила девушка.

— Угу! — промычал тот.

— Умница! А теперь быстро свяжись с этим парнем. Как говорили в древнем Риме: «Враг нашего врага — наш друг», — так ведь?! Не медли! — поторопила она.

Сохор сразу же схватил микрофон, зажал кнопку вызова, уже настроенной на нужную частоту станции и вновь протараторил: «Прием! Это Сохор! Сто второй вызывает Ганса! Прием!» В ответ послышались лишь радиопомехи. Сохор еще три раза повторил предложение, но все без толку.

— По ходу, мы опоздали, — пессимистично заключил Шона.

Тори стояла на месте, сосредоточенно глядя на радиостанцию и подложив левую руку под локоть правой, нервно грызла ноготь на указательном пальце, не торопясь списывать со счетов ребят на другом конце невидимой нити радиоволн. Прошло еще примерно с минуту, как из динамика вновь послышались сначала громкие помехи, вперемешку с обрывками фраз, а затем и тонкий голос некой девушки, которая, видимо, спорила с уже знакомым им Гансом. «Я не знаю, как этой штукой пользоваться!» — возмущалась она. «Но я не могу одновременно рулить и переговариваться на такой скорости! — защищался парень. — Просто зажми кнопку и говори. А, как договоришь, отпускай и слушай! Все просто! У тебя получится! Я верю в тебя!» — поддерживал он девушку.

— Але! Прием! С вами на связи Зоя Скаврон! Меня кто-нибудь слышит? — проговорила девушка.

— Да-да! Прием! Это Сохор! Вас отлично слышно! И не спорьте со своим молодым человеком, он плохого не посоветует, — впервые за все время службы на Козырьке пошутил радист.

— Фу! Он не мой парень! — брезгливо прокомментировала Зоя.

«Нашла время объясняться!» — сердито выкрикнул Ганс.

Пограничники со сто второго облегченно улыбнулись.

— Ладно! — поторопил их Сохор. — Где вы сейчас находитесь? Стену высокую видите?

— Ты видишь какую-нибудь стену? — переспросила Зоя у Ганса, но тот лишь мотнул головой в ответ. — Нет… нет, не видим, — обреченно ответила она.

В этом случае пограничники ничем не смогли бы им помочь.

— А! Подождите! Что-то есть! — прищурилась девушка. — Да! Вижу темно-серую стену километрах в десяти от нас! Похожа на дамбу. Она?

— Она-она!.. — радостно ответил Сохор.

Тори сразу же ринулась к внешней стене Козырька, нависнув над каменным парапетом. Ее взгляд пробежался по серым окрестностям имперского запределья, так называемой Теневой Стороне, где туман еще не успел расползтись по норам, затем скользнул к танцующим в пасмурной дымке окраинам Кумамото и остановился на любопытном двигающемся пятнышке, настырно разбрасывающем по сторонам ватные хлопья тумана. Подбежав к биноскопу, Тори нырнула под его защитный резиновый кожух, повернула устройство в нужном направлении, настроила фокус и с довольной улыбкой на лице, наконец, радостно заключила: «Вижу! Я их вижу!» Но спустя мгновение, она снова сделалась серьезной.

— В чем дело? — спросил ее Шона.

— Мне нужно срочно спуститься вниз! — ответила девушка, не отрывая глаз от окуляров биноскопа. Затем медленно поднялась, повернулась к сослуживцам, скинула капюшон пуховика и добавила. — За ними действительно гонятся варвары, и тех очень много, более десятка машин.

— Чем они могли им так насолить? — недоумевал Шона.

— Вот я и планирую выяснить, — ответила Бецу.

— А вдруг это западня! — выкрикнул из шатра Сохор.

— Если это и так, то я не дам себя в обиду! — уверенно ответила принцесса, проверила катану и забралась на лифт, который они соорудили втайне от дежурных. Категорически запрещалось спускаться на теневую сторону Козырька. И тогда, пограничники со сто второго сами соорудили для себя лифт, чтобы спускаться за стену и хоронить тела павших варваров прямо у подножия барьера, несмотря на всю неприязнь и отвращение к ним. Делали они это лишь для того, чтобы избавить себя от гнилостного запаха разлагающихся трупов, а вовсе не из почтения к погибшим. У жителей империи были очень напряженные отношения с варварами канувшего Таро. Им внушили, что те по-настоящему опасны, бездушны и нелюдимы. А после падения их предводителя в какой-то степени так и было. Последователи мстителя существовали лишь для того, чтобы убивать имперцев, брать их в плен, издеваться, и, в конце концов, все же убивать. Это были уже не просто обиженные люди. Это были настоящие жестокие варвары, уничтожающие всех, кто не имел на своей шее выжженного клейма Таро в виде небольшого ворона, разинувшего клюв в агоническом крике несправедливости.

Тори медленно спускалась с тридцатиметровой стены на деревянном подгнившем лифте, сколоченном из четырех поддонов. От каждого угла импровизированного навесного лифта отходили дюймовые бечёвки, соединяющиеся в нескольких метрах выше головы девчонки, и крепились к хоть и потрепанному, но достаточно крепкому промасленному толстому корабельному якорному канату. Канат же в свое время был обмотан одинарной петлей вокруг железной ножки биноскопа, использующейся, как рычаг. Противовеса как такового не было, поэтому, когда кто-нибудь спускался вниз, минимум два оставшихся на верхушке человека хватались за другой конец каната и неспешно припускали его, стараясь не делать резких движений, дабы не случилось беды.

Обратная сторона Козырька, к счастью, оказалась подветренной. Лишь слегка пошатываясь на лифте, Тори уже невооруженным глазом видела, как автомобиль Ганса и Зои приближается к критической отметке, расположенной за сотню метров от внешней границы барьера, за которой находилось минное поле. Только посвященный мог знать, в каком порядке были размещены снаряды. Девушку это не на шутку встревожило, ведь если она не поторопится, первая мина на пути ребят станет последней же. «Шевелитесь там!» — крикнула она, задрав голову вверх.

До поверхности земли оставались какие-то жалкие пять метров. Темп так и не изменился. Для тех, кто был наверху, это казалось невозможным, ведь увеличь они скорость спуска хотя бы чуть-чуть, их руки стерлись бы к чертям до костей, а то и вовсе не выдержали бы. Тогда девушка камнем бы рухнула вниз. Поэтому, не дожидаясь реакции медлительных коллег, молодая ловкая японка повисла на краю плоского лифта, качнулась, затем отпустила руки и изящно спрыгнула вниз, сделав кувырок при приземлении, дабы не повредить позвоночник. Встав с земли лицом к зловещему запределью, она зажмурилась, прокручивая в голове схему расстановки мин, примерно определив для себя центр стратегического коридора, находящегося, как правило, напротив красной отметки на стене барьера: «Тааак… как там было? три шага на сорок пять градусов вправо, полшага влееево… два шага вперед, теперь четыре влево, и снова два прямо… вроде бы два… черт! — злилась на себя девушка. — Точно! Два! Прямо! Шесть шагов под сорок пятым углом вправо и четыре таких же по диагонали влево! Ну, с Богом! Фух!» — выдохнула она и твердой поступью, наперекор страху, сомнениям и риску двинулась вперед, стараясь не сбиваться со счета. Она была максимально сосредоточена, не отвлекаясь даже на ребят, которые подобрались вот уже совсем близко к критической отметке.

3

Под конец «веселой» прогулки по минному полю, ровно после одиннадцати повторений безукоризненно выполненной комбинации, Тори оказалась как раз напротив приближающегося автомобиля непрошеных гостей с запада. «Пронесло!» — вытерла пот со лба молодая японка, ступив, наконец, на землю без закопанных «сюрпризов» под ногами. Теперь ей оставалось лишь дождаться эту парочку и выяснить, наконец, кто они такие: друзья или враги. Между ними оставалось несколько десятков метров, но скорость автомобиля так и не уменьшилась. Тори опять бросило в жар от осознания того, что из-за густого тумана они ее вовсе не видят. «Что же делать?» — засуетилась девушка, которой снова предстояло решить очередную непростую задачу. Мысли в ее голове проносились со скоростью лезвия катаны, разрезающей воздух, молниеносно отсекая голову неудачным идеям и освобождая место наиболее приемлемым. Но, уносясь все дальше с потоком мгновенных вспышек и все чаще возвращаясь к старым, неудачным, мертвым идеям, девушка и не заметила, что лучшая из них кроется именно в этих пыльных дебрях сносности, оптимальности и удовлетворительности. И тут она поняла, что внутри своей головы игнорирует эту самую лучшую идею, используя ее только как инструмент поиска. «Точно!» — вскрикнула Тори, осознавая, что этой лучшей идеей была ее отполированная до зеркального блеска изумительная катана.

Буквально в самый последний момент девушка вытащила катану из сая, мысленно отряхнув от крови превратности, и вздернула ее вверх, пытаясь поймать правильный угол для отблеска фар. Лишь на мгновение лучик подскакивающей на неровностях дороги машины, быстро приближающейся к фатальной отметке, коснулся вылизанного лезвия меча, и, не в состоянии соперничать с эдаким глянцем великолепия, развернулся и отправился обратно, восвояси ослепив тем самым Ганса Ланге. Тот резко нажал на педаль тормоза, закрываясь от внезапно вспыхнувшего, точно ниоткуда, света, после чего машину слегка занесло набок, и остановилась она лишь за пять метров от Тори, расстреляв девушку вылетающим из-под колес шипастым холодным гравием. Туман тоже расступился в стороны, спасаясь от железного монстра, спешащего прокатиться по недружелюбному подступу к Объединенному Востоку.

Тори кашлянула, отряхнулась от пыли, вновь сосредоточилась и, не выпуская катаны из рук, осторожно направилась к автомобилю. Двигатель машины продолжал работать, создавая лишний шум, и это могло сыграть против Тори. Она не знала, кто внутри, но была полностью готова к внезапной встрече с обманом. Пыльный столб постепенно улегся на прежнее место, и под лобовым стеклом показались две напуганные фигуры: молодые, примерно одного возраста, девушка и парень. На лбу у девушки блестела свежая ссадина, появившаяся от столкновения с пластиковой панелью автомобиля вследствие резкого торможения. Парень с виду был цел, но почему-то держался за правое предплечье и, зажмурив глаза под круглыми очками, непрестанно постанывал. Тори, не теряя времени, быстро подбежала к машине и попыталась открыть дверь. У девушки ничего не вышло. Зоя Скаврон подозрительно глянула на молодую японку, непонятно с какой целью рьяно тарабанящую в окно с ее стороны. И без того голова полячки кружилась и болела после удара, а сосредоточенный взор незнакомки уж точно не смог преуменьшить напряжение.

— На выход! — крикнула по-японски Тори, направив острие катаны в ее сторону. Двое в машине никак не отреагировали на слова принцессы. В их глазах читались лишь непонимание и страх. «Хорошо! — подумала Бецу. — Это точно не шпионы варваров. Но кто же вы?» — Выходите! — на этот раз пригрозила она на чистом английском языке.

Полячка отрицательно мотнула головой.

— Я сказала, выходите! — хозяйка этих земель сделалась еще суровее.

Зоя Скаврон вновь мотнула головой.

— Что ей нужно? — постанывая, спросил Ганс.

— Она хочет, чтобы мы вышли на улицу. Но мы ведь не станем этого делать, ведь так? — уточнила Зоя и повернулась к парню, который, придерживая свою руку, уже отомкнул дверь и начал было выползать из машины. — Что ты делаешь? — не поверила своим глазам полячка.

— Я назову тебе минимум три причины, — приостановился он в двери, — по которым нам стоит поступить так, как она просит: за нами погоня — это раз; скрываться от погони нам попросту некуда, краев стены не видно — это два; да и вообще, ты видела ее меч, что тоже можно отнести к достаточно веским причинам — три! — огрызнулся Ганс и неуклюже выпал в дверной проем машины, зацепившись штаниной за небольшой рычажок открывания лючка бензобака, расположенного прямо возле сиденья у ног.

— Вот же идиот! — выругалась Скаврон, поражаясь в очередной раз беспечности и наивности парня.

— Мы пришли с миром! — задрав здоровую левую руку вверх, жалобно сообщил он Тори.

Воинственно настроенная принцесса была очень осторожной. Иногда даже слишком.

— Назови мне хоть одну причину, по которой я не должна прирезать тебя прямо сейчас? Быстро! — пригрозила Тори.

— Фу! Да что ж вам, женщинам, вечно нужны на все причины?! — рассердился он.

— Ты один из варваров? — сделала уверенный шаг навстречу японка, закидывая руку с катаной за спину для замаха.

— Стой! — прикрылся он руками. — Ты про тех, что ли? — указал он на приближающиеся к ним машины дикарей, поднявшие за собой столбы пыли вперемешку с сорванными с земли пластами вязкого тумана.

— Не строй из себя дурака! — сказала она, и, замахнувшись мечом, издевательски шлепнула Ганса по щеке его тыльной стороной. После чего парень, не столько от силы удара, сколько от страха лишиться своей кучерявой симпатичной головы, снова упал на пятую точку. Выглядело это довольно унизительно. — Я редко бываю столь снисходительной. Так что, считаю до трех! Раз…

Здесь уже Зоя не выдержала и выскочила из машины.

— Как благородно с твоей стороны, борзая ты сучка! — намеренно провоцировала полячка обидчицу Ганса, чтобы та, наконец, отстала от напуганного паренька.

Тори Бецу ехидно улыбнулась.

— Что… повтори? — попросила она. — Мне не послышалось, ты назвала меня «сучкой»?

— Именно! Ты чертова злобная сука, как и большинство баб на этой планете, обделенных должным мужским вниманием. Ничем не отличаешься. Что, папочка тебя в детстве не учил манерам? Не говорил, что безоружных трогать нельзя?

— Закрой свой поганый рот, Белоснежка! Ты не знаешь моего отца! — удивлялась этой невиданной дерзости юная Тори. — И да, что ты там говорила об оружии? — уточнила она, нервно отбросив катану в сторону.

— Что, не нравится? — добавила Скаврон и приняла боевую стойку.

— Думаешь, мне нужно оружие, чтобы уложить твоего слюнтяя или тебя на лопатки? — тоже приняла боевую позицию японка.

Скривившись в гримасе ненависти, Зоя добавила:

— Вот и посмотрим! — и, замахнувшись, исполнила правый хук, так и не дошедший до цели. Не мешкая, она вернулась в стойку.

Тори ухмыльнулась, не ожидая такой прыти от смазливой, на вид слабой тоненькой девушки. Иной раз она забывала, что сама такая же хрупкая девчонка, вовсе не похожая на могучего воина.

— Ух, ты! Весьма неплохо. Но слишком медленно! — сказала она и низвергла на полячку серию ударов руками и ногами. Зоя успевала лишь отбиваться, но от коварных дзюдоистских ножниц уйти все же не смогла. Тори повалила ее на спину, обхватив в прыжке правой ногой в области живота, а левой под коленками, а затем мгновенно перешла в болевой прием с заломом руки. Ей не интересно было убивать или калечить свою соперницу. Девушка хотела лишь поиздеваться, утолить свою хищную жажду, как это делает кошка с мышонком. — Ну что, сдаешься? — спросила принцесса.

— Ни за что! — упрямилась Зоя, несмотря на мучительную боль рвущихся связок.

— Нашли время выяснять отношения! — возмутился Ганс.

— Не влазь! Я сама! — приказным тоном отсекла полячка.

Чуть послабив хватку, Бецу еще раз задала интересующий ее вопрос:

— Кто вы такие, черт вас дери?

— Да иди ты! — ответил Ганс, подняв с земли ее катану.

— Не тронь моего оружия, мальчик! — на этот раз свирепо предупредила Тори, вновь заломив девушке руку, что у той даже проступили слезы на глазах.

— Ичиро был прав, рассказывая о жестокой и несправедливой империи на востоке! — дав петуха, точно в истерике, выкрикнул мягкосердечный Ганс, трясущимися руками направив меч на девушку.

Неожиданно японка, как ошпаренная, вскочила с земли, отпустив, наконец, Зою и устремив свой острый взгляд на Ланге. Тот даже слегка пошатнулся.

— Ты сказал Ичиро? — уточнила она.

— Да какая разница?! — совсем расклеился парнишка, так и не привыкший к насилию, происходящему вокруг. — Сейчас я воткну эту катану тебе в живот, а нас затем замучают варвары. Какая теперь, к черту, разница, что сказал!

Тори была настойчивой.

— Прекрати сопли распускать! Моего брата звали Ичиро! И он исчез при невыясненных обстоятельствах…

— Он что, здесь единственный парень с таким именем? Ты просто пытаешься меня одурачить! — не поверил ей Ганс.

— Подожди! Скажи мне его фамилию? Быстрее! — поторопила она, оглянувшись на приближающиеся машины варваров.

— Да не помню я! Мецу… Нецу… или Пецу… не помню! Знаю только, что точно заканчивается на «…Цу»!

— Бецу? — побелев, словно снег, с трепетом выдавила Тори. Ее дыхание замерло, а душа, точно пересохшая чаша надежды, наполнилась плещущимся ликованием.

— Да! Откуда ты знаешь? — опешил Ганс.

Девушка застыла на месте, будто статуя, в душе молясь о том, чтобы это все не оказалось лживым обнадеживающим сном.

— О, Боже! Не может быть! — дрожащим голосом проговорила Тори. Ей хотелось зарыдать от счастья, но она не могла. Ведь Тори Бецу никогда не плакала на глазах у других.

Глава 2

1

— За мной! — вырвав из рук недоумевающего Ланге свое оружие, выкрикнула Тори Бецу.

— Ну да! Здорово! А как же моя машина? — взвыл раздосадованный Ганс.

— Для тебя машина дороже собственной жизни? — обратилась к нему японка.

— Действительно! — неожиданно для самой себя прокомментировала Скаврон и последовала за Тори. На миг ей показалось, что больше эта девушка не представляет для них опасности. Да и преследующие их головорезы на ржавых машинах со всевозможной брутальной атрибутикой выглядели как-то вовсе бескомпромиссными.

Ганс же подбежал к машине и поцеловал ее грязный капот, сказав: «Я буду скучать по тебе, малышка!». Он не взял из машины ровным счетом ничего: ни приборов, над которыми трудился и создавал для путешествия по Венцу Фрачека, ни своих записей, ни вещей — ничего. Парень последовал за Тори в том, что было на нем в данный момент: рваные штаны, грязная куртка, накинутая на вязаный узорный свитер, подвернутая шапка и очки «Пещеры Аристотеля», в которых можно было бы видеть звездное небо днем. Очки эти использовались для навигации по астропасу. И, поскольку для данного процесса человеку, использующему устройство, требовалось видеть расположение звезд на небосводе, Ланге вынужден был исхитриться и найти возможность решить проблему эксплуатации астропаса днем. Близилось наступление зари. Поразмыслив, он набросал план в своем дневнике и создал очки, игнорирующие рассеивающийся в атмосфере солнечный свет, что в итоге позволяло лицезреть небо в том виде, в каком оно существует ночью: с естественным расположением небесных тел. Очки в свое время синхронизировались с астропасом и пользователь мог спокойно вводить данные и рассчитывать на верную навигацию в пространстве. Сами пещеры были похожи на большие очки с медными настраивающимися поверх линз многоуровневыми вертящимися окулярами вытянутой конусной формы. Лишь в самом центре было маленькое отверстие, через которое проходил свет. Дальше свет подвергался фильтрации и преломлению несколькими затемненными линзами, что в итоге превращало яркий синий небосвод в черное, испещренное звездами небо.

Тори Бецу, Зоя Скаврон и Ганс Ланге двинулись в сторону барьера.

На самом деле в отличие от тех варваров резона убивать ребят у Тори попросту не было. Она даже не успела узнать от них всей правды о местонахождении брата. Да и вообще, какую угрозу могут представлять два уставших скитальца, удирающих, словно испуганные зайцы, от их общего врага? Теперь у нее, наоборот, появился стимул спасти и защитить их во что бы то ни стало. И это оказалось намного сложнее, чем она рассчитывала.

— Следуйте строго за мной! Не делайте лишних движений, держите равновесие и не глядите по сторонам, — предупредила она ребят и ступила на минное поле.

Варвары Таро, приблизились к критической точке, когда Тори и эта не самая везучая парочка достигли примерно середины поля. Дикари кричали и улюлюкали. Им было плевать даже на вполне убедительный миномет, расположенный на крыше Козырька. Те догадывались, что пограничники не станут стрелять, пока неподалеку находятся их же люди. Показывая руками различные неприличные жесты, выкрикивая бранные слова, строя идиотские гримасы и выставляя напоказ свои грязные интимные места, приспуская штаны и задирая юбки, последователи справедливого и благородного Таро пытались тем самым выказать искреннее неуважение и презрение к имперским. И они не упустили шанса воспользоваться беспомощностью ребят, оказавшихся в настоящей западне меж высоких стен Козырька и ними, группкой мстительных выродков. Пока остальные опустошали машину Ганса, вытаскивая из нее все, что огромным трудом парню удалось найти и превратить в работающие устройства, один из этих гнусных падальщиков в грязном болоньевом плаще с чумазой азиатской рожей забрался на капот своего старого округлого грузовичка с гладкоствольным ружьем в руках. Он присел, прищурил левый глаз, оскалив целый ряд гнилых редких зубов, и направил на ребят прицел. Прозвучал выстрел и пуля, разрезая нежное полотно тумана, последовала к цели.

На этот раз никого не задело.

— Вниз! — молниеносно среагировала Бецу, и они одновременно припали к земле, скрывшись под белоснежным настилом тумана.

— Нам всем конец! — запаниковал Ганс.

— Тихо! — скомандовала Тори, стиснув зубы.

В рядах варваров вспыхнула незатейливая суета. Каждый из них успел выказать свое недовольство в адрес криворукого снайпера.

— Теперь придется двигаться так… — с сожалением в голосе, проговорила Тори.

— А ты уверена, что справишься? — потирая ссадину на лбу, в которую попала щиплющая пыль, уточнила Зоя.

— Боюсь, детка, что выбора у нас нет! — с презрением ответила принцесса.

— Этого я боялся. Лучше бы сдались дикарям! — не переставал занудствовать Ланге.

Тори лишь недовольно мотнула головой и на полусогнутых ногах двинулась в сторону барьера. «Не нравится — оставайтесь здесь!» — подумала она. Но ребята не стали больше перечить девушке и направились вслед за ней.

Пули только успевали проноситься над их головами. Под плотным одеялом тумана их совершенно не было видно. Но, поднимись они хоть чуточку выше, пуля бы точно настигла цель.

— Проклятые имперцы! — хриплым голосом выругался чумазый снайпер.

«Давай! Хотя бы одного пришиби!» — брызжа слюной, кричали ему соратники. А с Козырька в то время пограничники со сто второго настырно выкрикивали имя своей соратницы Тори, застрявшей на опасном пустыре.

Один неправильный шаг мог стоить ребятам жизни. Под белой невесомой кольчугой, нависшей над поверхностью земли, они могли бы спокойно достичь барьера и там уже что-нибудь придумать. Хотя бы просто засесть и притихнуть у подножия Козырька, когда ситуацию в свои руки возьмет артиллерист. Но удача снова оказалась не на их стороне. Неожиданно зазвучала сирена.

— Сохор… — прошептала Тори, догадавшись, что это все неспроста. Сигнал тревоги мог поднять только штаб, оповещенный о внезапно возникшем конфликте, с которым караулу самостоятельно не справиться. — Вот же гад! — добавила она. — Нам нужно поторапливаться!

Время было не на их стороне. Когда штаб начнет зачистку подступа к сто второму километру, он уже не посмотрит, свои ли там бродят или чужие. Просто начнет бомбить из крупнокалиберных гаубиц высокой дальности стрельбы и сделает свое дело безукоризненно. В штабе, в принципе, никто не предполагал, что кто-либо из имперских может оказаться за пределами Козырька. «Запрещено и даже просто бестолково покидать пределы империи!» — считали пограничники. Потому подобные вопросы автоматически отпадали и игнорировались.

Как полагается, сирена звучит пять минут, и затем, если враг не отступает, следует команда «Огонь!» В какой-то степени это дало фору ребятам, и за пару минут они успели добраться до барьера. Варвары тоже были отнюдь не дураками, и знали, что в их распоряжении еще есть время. Заметив забравшихся на лифт беглецов, снайпер ехидно улыбнулся, вставил в патронник гильзу, заряженную особой пулей с аэродинамической иглой для меньшего сопротивления, улучшающий конечный результат меткости, и выдохнул воздух из легких, дабы избежать лишних колебаний. Лифт, хоть и мелкими рывками, но уже тронулся вверх. Дуло ружья, нацеленного на них, двинулось следом, затем послышался удар бойка по капсюлю и одним точным выстрелом снайпер срезал по правую руку от себя два каната, на которых держалась целая сторона лифта. И не стал он стрелять по людям вовсе не потому, что пожалел их, а затем, что ему не нужен был кто-то один. Кровожадность его натуры требовала всех и сразу.

«Ха!» — ухмыльнулся самодовольный снайпер, когда троица повисла на деревянной платформе болтающегося лифта. Он, конечно, рассчитывал, что те рухнут с высоты наземь и разобьются, но ребята все-таки успели схватиться за подгнившие сырые рейки поддонов. Времени отстреливать их, словно дичь, у варваров уже не было, и, развернувшись, группа дикарей, опустошив автомобиль Ганса, отправилась на грохочущих колесницах восвояси. А ребята так и остались болтаться в воздухе.

Казалось бы, пронесло, и беда миновала! Но это было вовсе не так. Судьба явно испытывала их на прочность.

Сирена продолжала хладнокровно раскачивать маятник безысходности. Дело было в том, что радар, находящийся в штабе, определил машину Ланге, как потенциальную цель. А логика штабных была проста: «Раз враг не слышит предупреждения, значит, его нужно бомбить. Значит, такова его воля. Заряжай! Готовься! Огонь! И все… нет больше упрямца». И штабным плевать, есть в машине кто или нет. Устройство определило цель — артиллерист выпустил заряд — проблема исключена. И им на душе спокойнее, и у начальства меньше вопросов возникнет. Дефицита с боеприпасами имперские войска особенно не испытывали. Подобные конфликты приходились для них даже в радость, ведь те скрашивали серость многих тысяч часов однообразия службы на Козырьке.

Через пять минут подавляющая психику своим тревожным гулом сирена, наконец, замолкла. Но кладбищенская тишина на самом деле являлась предвестником кое-чего куда более страшного. Она предвещала реальную беду. Тори Бецу и солдаты сверху это прекрасно понимали.

— Ну чего вы тяните? Живо поднимите нас наверх! — отчаянно закричала японка.

Вдвоем тянуть вверх разбалансированный лифт с тремя взрослыми людьми было задачей не из простых. Пришлось подключить медика и даже радиста Сохора, который не особенно любил совместные мероприятия. Настоящий затворник. И когда он неохотно покинул шатер, чтобы помочь сослуживцам, и вальяжно зашагал к остальным, вдалеке прозвучал глухой, но раскатистый звук. Гаубица выпустила своего ста пятидесяти двухмиллиметрового демона на охоту. Тут уже и Сохор перестал мешкать. Он припал к канату и вместе с остальными стал активно тянуть его на себя. Чуть более двадцати секунд у них было на то, чтобы поднять бедняг на безопасную высоту. Волокна старого каната то и дело неумолимо трещали, кожа на руках солдат лопалась, а жалостливые мольбы ребят снизу становился все громче и обреченнее.

Буквально за считанные доли секунды на каменном парапете показалась рука Тори. Она резво сделала выход силой, взобралась на стену и вытащила следом Зою Скаврон. Но когда настал черед Ганса, волей случая оказавшегося в самом хвосте этой уместно торопливой очереди, на горизонте показалась маленькая черная точечка, быстрый полет которой сопровождался усиливающимся свистом, словно то была ода страданий усталых, ржавых, гнущихся рельс. Звук быстро усиливался, и ребята уже знали, что через мгновение-другое демон достигнет назначенной точки.

«Ползи скорее, Ланге! Ну же! Ты справишься!» — кричала ему сверху полячка. Тори и остальные пограничники со сто второго тоже повисли на парапете Козырька, протягивая парню руки и всячески приободряя его. Нервы и усталость сказывались на скорости подъема, а в животе появилось неприятное щекочущее чувство бессмысленности. Но он не унывал, а продолжал настырно карабкаться выше, и уже на самом подхвате, в считанных сантиметрах от тянущихся к нему рук пограничников трухлявая планка под его ногой треснула и рассыпалась в прах. Он снова сполз к самому низу болтающегося лифта. «Удержался!» — вскрикнула Зоя. «Лучше бы я упал!» — предательски промелькнуло в голове парня.

Тем временем свист снаряда перерос в отдающий вибрацией гул. И этот звук мог стать преддверием неминуемого конца для парнишки, который так и не успел испробовать на вкус всех радостей жизни.

— Гааанс! — вскрикнула Зоя, беспомощно протягивая ему свои тоненькие растопыренные пальцы. Эти ее слова растянулись для Ланге в бесконечность. Он успел лишь запечатлеть печаль в глазах девушки, которую, как ему казалось, любил и ждал всю жизнь.

Затем последовал взрыв. Тори машинально навалилась на Зою и завалила на пол, чтобы раскаленные осколки снаряда не пожгли ее веснушчатую мягкую кожу. «Отпусти меня! Там же Ганси!» — крикнула она японке, пытаясь вырваться. Но из-за грохота та ее вовсе не слышала, ведь вслед за взрывом снаряда гаубицы последовала цепочка, детонировавших поочередно, выпрыгивающих из почвы потревоженных мин.

Наверх долетала лишь теплая от огня земля, укрывая солдат со сто второго мягким сыпучим настилом и прилипая к заплаканным щекам юной полячки. А столб черного густого чадящего дыма все поднимался и поднимался… много выше, прямо до самых облаков. Он уже не оставлял никакой надежды на то, что за пределами каменного парапета неприступного Козырька еще теплится чья-то жизнь.

2

За взрывами на сто второй снова воцарилось гробовое безмолвие. Солдаты еще какое-то время лежали без движения, опасаясь повторных вспышек. Оглушенные от грохота разрывающихся снарядов, уставшие и напуганные, они, наконец, смогли открыть глаза да выдохнуть.

Первой вскочила Тори, освободив Зою от своих заботливых объятий. Вслед за ней, отряхиваясь от грунта и гравия, поднялись и остальные. Скаврон не переставала оплакивать парня, который совсем недавно стал ее героем-освободителем, вырвав из лап каннибала Масуда Вармажа, готовый пожертвовать собой при нападении стаи анубисов, уносящий ее от варваров на своем железном коне. Слезы текли по покрытым пылью щекам, и, пытаясь вытереть их рукавом короткой кожаной куртки, она лишь размазывала грязь по лицу, переставая быть похожей на себя прежнюю.

— Сохор, подонок! — схватив радиста за грудки, выкрикнула Тори. — И почему апокалипсис забирает с собой только хороших людей, оставляя в живых лишь предателей, трусов и прочую нечисть вроде тебя?!

Испуганный радист поднял руки вверх и, пытаясь отмыть свою совесть, ответил:

— Если бы не я, вы все сейчас лежали бы там, разорванные на куски!

— Замолчи! — сорвалась Зоя. — Погубил хорошего человека и еще оправдывается. Лучше бы ты оказался там вместо него!

Тори Бецу внимательно выслушала девчонку и добавила:

— А может, и правда стоит скинуть его вниз, чтобы испытал, каково было парню, оказавшемуся по ту сторону барьера?

Глядя на девушку, которая казалась готовой исполнить свое обещание, радист задрожал, словно заяц, и, мгновенно обмякнув, опустился медленно на колени. Тори тут же почуяла противный мускусный запах и, опустив взгляд вниз, увидела, как у того намокли штаны в области паха.

— Фу! — оттолкнула она его подальше от себя. — Ты просто омерзителен!

От стыда тот лег на пол, вниз лицом, и молча закрылся руками.

— Что будем с ним делать? — поинтересовался у соратников артиллерист Шона.

— Его смерть уже ничего не изменит. Но пусть знает, что поступи он по-человечески, все могло сложиться совершенно иным образом, — с презрением заключила Тори.

Зоя тем временем принялась внимательно осматривать окрестности сто второго, выискивая хоть какое-то напоминание о своем друге. Она уже не таила в своем сердце особых надежд, но чувствовала, что просто обязана похоронить парня, предать его тело или то, что от него осталось, земле. Над чадящим, изрытым минами полем повсюду сновали голодные вороны, выискивая для себя чего-нибудь съестного. Как и любой голодный зверь, они не побрезговали бы поживиться и человеческой плотью. «Кыш отсюда! — крикнула Зоя. — Не троньте моего Ганси, проклятые стервятники!» Тори стало жалко девушку. Но японка была очень скупа на положительные эмоции, и все, что сделала, так это, подойдя сзади, положила руку той на плечо, выказав соболезнования и добавив:

— Хватит! Не мучай себя. В этом мире ничего надолго не залеживается. Его душа скоро покинет этот мир. А тело… пусть хоть в коем-то веке голодные животные насытятся.

— Уйди прочь от меня! — отдернула плечо полячка. — Своих друзей будешь скармливать птицам! А моих не тронь! — пригрозила она. — Бедный мой Ганси! — отвернувшись, вновь зарыдала полячка.

Тори Бецу молча отошла в сторону, понимая, что логика в данном случае — бальзам не подходящий.

Внезапно за парапетом Шона услышал шорох. Сначала он было подумал, что это канат трется о стену Козырька. Но тот становился все громче, и совсем не совпадал с ритмом, заданным ветром.

— Вы это слышите? — прислушиваясь к таинственному шороху, поинтересовался он у других.

Остальные недоумевающе переглянулись. Артиллерист стоял ближе всех к месту, где к ножке биноскопа крепился канат, на котором уже висел лифт, и вместе с порывами к нему первому доносился издаваемый им звук.

Шона быстро подбежал к парапету, оперся на него животом и, опустив взгляд вниз, вдруг внезапно выдал:

— Невероятно!

Тори и Зоя тут же бросились к нему, и, опершись о верхушку парапета, тоже уставились вниз.

Между облепленным липкой землею с внешней стороны висящим вертикально лифтом и наружной стеной козырька кто-то повис и притаился, внимательно таращась на них снизу. Это был Ганс. «Он жив!» — запищала Зоя и начала радостно прыгать на месте, хлопая в ладоши от счастья.

Парень почти не двигался. Его взгляд был одновременно испуганным и непонимающим. Он будто бы только отошел от наркоза и пытался сопоставить причину и следствие своего настоящего положения.

— Контузия, — предположил медик. — Кому-то нужно спуститься вниз и помочь ему подняться. Сам он не справится.

— Я пойду! — тут же среагировала Зоя.

— Нет! — отодвинул ее артиллерист. — Без обид, но там больше понадобится мужская сила, — добавил он и спустился по канату на болтающийся в трех метрах ниже лифт.

Когда Шона обращался к парнишке, тот никак не реагировал, а лишь продолжал недоумевающе глядеть на него округленными глазами, практически не моргая при этом. Контузия повредила слуховой аппарат, замедлив реакцию и нарушив ориентацию в пространстве. Ганс его просто не слышал. Беднягу это немного пугало. Но когда артиллерист начал вызволять его из плена между деревянными поддонами лифта и стеной, Ганс, наконец, понял, чего от него добиваются, и быстро пополз вверх. Шона вскарабкался следом.

Неуверенно встав на поверхность крыши, Ганс зажато, но радостно улыбнулся, увидев знакомое лицо полячки. Та кошкой бросилась к нему на шею и крепко поцеловала в губы. Парень, казалось, даже немного начал приходить в себя. Но это был больше дружеский «чмок», нежели нежный и страстный поцелуй. Однако парню и того было достаточно. Он и вовсе обомлел от счастья. «Два раза за какой-то там час так повезло!» — приглушенно промелькнуло у него в мыслях.

Зоя не отходила от него ни на шаг, вцепившись в руку своими тоненькими, словно коготки, пальчиками, аккуратно положив голову на плечо. Слух к парню так и не вернулся, и на вопросы, которые больше идентифицировал визуально, когда смотревший на него человек начинал шевелить губами, он громко вскрикивал: «Не слышу!» и интуитивно переспрашивал: «Что? Повторите!» Медик предупредил, что лучше его пока вообще не трогать, и тогда слух благополучно вернется в течение двадцати четырех часов.

— И вообще, — добавил медик, — парень настоящий молодец! Было очень грамотно с его стороны спрятаться за деревянным лифтом. Он спас ему жизнь, прикрыв от огня и осколков. А контузия, мелкие ссадины и ожоги — это все ерунда! Заживет!

Тем временем к сто второму километру на дребезжащей дрезине приближалась группа дежурных офицеров с четвертого штаба (счет шел со стороны Миядзаки), под чью юрисдикцию попадал беспечный караул, где несла службу Тори Бецу. Солдаты с других караулов смотрели вслед проезжающей мимо них дрезины с разъяренными офицерами на борту и с облегчением выдыхали, когда громоздкая железяка, минуя их зону, проносилась дальше, и, покачивая из сочувствия головой, не завидовали коллегам, вызвавшим подобное негодование старших по званию.

Дрезина, похожая на зловещего мутного призрака, показалась на горизонте сто второго.

Сохор вскочил с места и побежал в шатер, чтобы переодеться к моменту прибытия дежурных.

Медик перевязывал Гансу уши сухим бежевым платком вокруг основания черепа, когда дрезина со свистом остановилась у самого их порога, разбрасывая по сторонам мгновенно сгорающие искры из-под массивных металлических колес.

Статный высокий офицер в темно-зеленой военной форме неспешно спустился вниз. При этом он будто специально громко стукнул каблуком начищенных кирзовых сапог о каменный пол, дабы заявить о своей влиятельности. Услышав это, Сохор тут же выбежал из шатра, будто ни в чем не бывало, и практически вплотную мелкой рысью последовал к нему. Отдав честь, он представился и прокомментировал происходящее:

— Вследствие неуставного поведения одного из членов состава в рядах караула сто второго километра Козырька произошел вооруженный конфликт с варварами Таро, которого можно было избежать. Поэтому я был вынужден призвать к помощи штаб. По истечению конфликта был ранен гражданский, не имеющий прямого отношения к деятельности варваров, но и не являющийся гражданином империи. Он приблизился к внешней границе барьера с гражданкой, чья принадлежность и национальность также пока не установлена, — гордо отчитался радист.

— Кто зачинщик конфликта? — протараторил офицер, аккуратно сложив руки за спиной, окинув осуждающим взглядом присутствующих.

— Часовой Тори! — без промедления указал на японку Сохор, которую корежило от ненависти и презрению к этому жалкому существу, успевшему намочить штаны от одного упоминания о смерти совсем незадолго до этого момента.

— Ах ты гад! — дернулся в его сторону Шона.

Офицер его притормозил.

— Но-но-но! Будьте сдержаннее! А то и на вас найдется что доложить, — отшатнувшись, пригрозил Сохор.

Еще два офицера, приехавшие на дрезине, так и не спустились с нее. Они лишь брезгливо глядели на сдающего своих же соратников радиста. Это не приветствовалось ни в одном обществе, даже прогнившем до самой белой кости. Судя по выражению физиономии, ведущему беседу офицеру тоже был неприятен Сохор, но он был вынужден выяснить причину конфликта, по которой сто второй километр стал, точно голым, свободным от мин и доступным для коварного врага. Тот, прищурившись, повернулся к радисту.

— Значит, вы утверждаете, что причиной произошедшего стало нарушение устава часовым по имени Тори? — уточнил он.

— Так точно! — ответил Сохор.

— Но, если мне не изменяет память, вы ведь только упомянули, что про артиллериста тоже есть что сказать? Так? — хитрым прищуром, глядя на покрасневшего радиста, высверливал информацию офицер.

— Ну… я… это… — замямлил Сохор.

— Отвечать! — сурово заявил офицер, нависнув над тем.

— Артиллерист Шона тоже был соучастником военного преступления! — быстро проговорил он. — Когда варвары Таро напали на нас, он умышленно отказался выполнять свои прямые обязанности из-за того, что за пределами оказался наш сослуживец, поставив под угрозу безопасность всей империи.

Офицер хмыкнул и, отвернувшись, подошел к парапету. Наклонившись, он заметил болтающийся на ветру, сорванный с одной стороны, лифт.

— Тааак!.. — начинал вникать он. — А что делали вы, когда враг начал атаковать вашу базу?

— Как и полагается, связался со штабом! Ведь без помощи артиллерии мы были беспомощны, и… — недоговорил он.

— Не надо напоминать мне, что и как вам полагается делать! — дико заорал офицер, и быстро засеменил в его сторону. — Знаете ли вы, что в уставе есть статья, где черным по белому написано: «По причине ранения, смерти или вследствие прочих факторов, если тот или иной участник караула не может полноценно нести службу, его обязанности автоматически делегируются находящимся поблизости сослуживцам». И вместо того, чтобы взять в руки оружие и одним лишь выстрелом снести с лица земли целый отряд потенциального врага, на протяжении многих лет пьющего сладкую кровь империи, вы лишь взяли и трусливо сдали с потрохами своих соратников. Это вы называете патриотизмом, это вы называете верностью?

Стоя в тени нависшего над ним офицера, Сохор снова затрясся, словно осиновый лист.

— Была б моя воля, я бы всех вас отправил под трибунал, как дезертиров и предателей! Но вам крупно НЕ повезло! Теперь ваши судьбы будет решать «добрейшей» души человек, инспектор четвертого штаба, вершитель справедливости, «великодушный» господин Юл.

В этот момент офицеры, наблюдавшие за происходящим с дрезины, нехотя спрыгнули вниз, чтобы временно подменить отряд караула со сто второго километра, которого вместе с Зоей и Гансом статный офицер был обязан переправить в штаб для дальнейшего разбирательства.

3

За исключением дребезжащей по шпалам дрезины, никто не промолвил и слова за все двенадцать километров пути до находящегося по самому центру Козырька штабу под четным номером «четыре». С жалостью и сочувствием глядели им вслед коллеги с других караулов, а офицер же, немного пошатываясь во время езды, ни разу так и не присевший на лавочку, даже не соизволил повернуть головы в сторону подсудимых, с гордостью наблюдая приближающийся силуэт двухэтажного каменного строения, возведенного прямо наверху Козырька от его внутреннего края до внешнего.

На входе в штаб их встретили два абсолютно неэмоциональных стража, словно призраки Тауэрских Bearskins (Бирскинс) восстали из мертвых спустя столько времени после падения Англии и всех остальных европейских государств.

— Они со мной, — предупредил стражей офицер. — Проходите, живее! — добавил он, открывая входную дверь в штаб.

За дверью находился небольшой коридор с выбеленной отштукатуренной стеной. У входа стояла полированная деревянная трехуровневая обувница, переходящая в вешалку. Дальше шла занавешенная арка, за которой, собственно, и находился штаб.

— Господин Юл, по вашему приказу состав караула сто второго километра, а также военнопленные доставлены в штаб! — отчитался он.

— Подождите, какие военнопленные? — растерялась Зоя, понимая, что речь идет ни о ком ином, как о них самих.

— Молчать! — заткнул ее офицер.

Плешивый невысокий монгол лет шестидесяти пяти, с тяжелыми обвисшими плечами и в зеленом военном камуфляже поблагодарил своего подручного за хорошую работу и разрешил ему быть свободным. Офицер передал дело в белой бумажной папке с пометкой и номером на титульном листе, снова отдал честь и поднялся на второй этаж штаба, где находились покои штабных служащих, в которых порхали ласковые офицерские птички под тихое поскрипывающее звучание виниловой пластинки.

Баюкающий голос инспектора звучал, словно стрекот сверчков теплой летней ночью, но вместе с тем он пробирался под самую корку — поближе к центру мозга, подавляя волю слабого, открытого человека.

— Присаживайтесь! — слегка шепеляво предложил он и следом присел сам, полубоком развернувшись к прибывшим. Выглядел он, как и говорил, на удивление спокойно. Но, в отличие от пленников, солдаты караула понимали, что это был намеренный, хорошо отточенный блеф. Ведь, несмотря на свою логичность, рассудительность и уравновешенность, общеизвестным фактом было еще и то, что инспекторов штабов Козырька ни в коем случае нельзя было отнести к людям справедливым и пытающимся каким-то образом помочь попавшему впросак солдату. Инспекторы были самыми скверными и самыми гадкими из всех, кто работал в штабе. Да и вообще на Козырьке. Он мог улыбаться и говорить, что понимает, почему ты был вынужден так поступить, а в итоге, когда наступает момент вынесения его экспертного заключения, тот уже не кажется таким дружелюбным и сострадающим. Один остроумный часовой с тридцать восьмого километра, однажды попавший под следствие и вроде бы вернувшийся из штаба без особенных последствий для здоровья, тогда сочинил шутливый стишок:

Инспектору не верь, инспектор видит «плохо»,

Поэтому с подвохом вопрос задаст тебе.

Ответь ему правдиво, будь паинькой и другом,

Ведь вовсе бесполезно рассчитывать на блеф.

Старик тебя не тронет, ему это не нужно,

Зато вот офицерам ты нужен позарез.

Когда инспектор скажет, что все-таки виновен,

Те, с праздным интересом тобой сыграют в «Бес».

По вполне очевидным причинам того остряка вызвали на еще одну беседу с инспектором, якобы для уточнения некоторых моментов по старому делу. После его уже никто не видел. На тридцать восьмой тут же прислали нового человека, от которого солдаты уже узнали, что их друг и товарищ вроде как ушел в бессрочный отпуск. Это был первый случай тайного исчезновения обычного солдата, но вовсе не последний. В каждом из семи штабов Козырька, в каждом из которых сидел «справедливый» инспектор, нашлась бы масса историй, где солдат неожиданно уходил «в отпуск», который пограничники частенько путали с выражением «на покой», и больше не возвращался.

— Кто из вас Сохор? — немного театрально, в привычной спокойной манере, поинтересовался господин Юл, бегло пролистав отчет офицера.

— Я! — вскочив с места, обозначил себя радист.

— Хорошо! — удостоверился инспектор и натянул на нос очки. — Значит, вы утверждаете, что со всех сторон вас окружают беспечные и безалаберные люди? — добавил он, глядя исподлобья на парня.

— Все верно, господин инспектор! Более того, — поторопился доложить он, — люди, весьма враждебно настроенные как ко мне, — вашему верному слуге — так и ко всему штабу, Козырьку, — нагнетал он, — и даже к самому военному Ус-та-ву!

Инспектор окинул взглядом присутствующих и сделал какую-то пометку в своем дневнике.

Тори Бецу и Шона тревожно переглянулись.

— Какое нарушение, по вашему мнению, является наиболее весомым? — вновь обратился он к Сохору.

— Ну, думаю, несанкционированный спуск за пределы империи… — поразмыслив, ответил тот.

— Верно! — громко стукнув карандашом по столу, подтвердил старик, слегка подняв свои черные брови. — Знаете ли вы, госпожа Тори, — переключился он на девушку, — для чего на самом деле был возведен наш барьер?

Тори захотелось высказать все, что она думает по этому поводу: о жадности жителей Объединенного Востока, трусости и глупости правителя, но она пересилила эту нахлынувшую жажду справедливости и сдержалась.

Зажмурившись, она сглотнула слюну и ответила:

— Никак нет! — дабы не сбивать его настойчивого педагогического настроя.

— Барьер — это не просто каменная стена, отделяющая империю от потенциально опасной периферии. Барьер — это еще и тонкая ментальная грань, занавес, отделяющий человека цивилизованного от грязного дикаря, так быстро павшего до уровня животного, выдвинувшего на первый план свои первичные потребности, ведомого одними лишь инстинктами, — захлебывался он. — И в высших имперских кругах очень трепетно относящихся к культу непреодолимого для дикаря барьера. Человек империи, ступивший без должной надобности на проклятую ничейную землю, лишается привилегии быть частью развитого общества, всеми силами пытающегося сохранить свое наследие и в какой-то мере продолжить его развитие. Вы знали, что к предателям, подобным сейчас вам, уважаемая Тори, относятся, как к смертельно-заразным? Знали, что расскажи я о вашем поступке жителям Объединенного Востока, больше ни один здравомыслящий человек больше к вам и на три шага не приблизится? Подозреваете ли вы, Тори, что узнай они то, что знаю сейчас я, вам было бы уже не выжить в империи? И я был бы здесь не при чем! Я бы просто рассказал правду, которая уже окончательно решила бы вашу судьбу. Скажите, знай вы все это раньше, вы бы совершили столь скверный поступок, несмотря на то, что за пределами барьера есть двое ни в чем неповинных людей, не имеющих ничего общего с варварами Таро?

Тори сначала стояла, виновато опустив голову вниз, но когда инспектор закончил, она медленно подняла к нему свой пронзительный взгляд и, скривившись в гримасе презрения, утвердительно заявила:

— Да! Я бы вновь поступила именно так!

Поначалу инспектор Юл сделался серьезным, ничего не комментируя в ответ. Тишина продолжалось с минуту. Самую долгую минуту в жизни Тори Бецу. Инспектор ее испытывал. Но затем старик сложил руки у груди, отвернул немного голову, не отводя взгляда от девушки, иронично поднял брови, зайдясь в дряблом болезненном смехе.

Присутствующим в комнате стало не по себе.

— Какая наивность! Вы только поглядите — пред нами борец за собственную правду. Это ж надо! — поразился Юл. — Я думал, такие упрямцы вымерли еще во времена мамонтов, — пошутил он и вновь сделался серьезным. — Ископаемое ты, не более того, девочка! Думаешь, своими благородными намерениями ты сделала этот мир лучше, рискуя собственной жизнью и безопасностью империи ради двух скитальцев непонятного происхождения?

Сохор не сдержался и расплылся в злорадствующей улыбке, похрюкивая от точности умозаключения инспектора. Юл это увидел, но ничего не сказал. Он оставил его на закуску. Никто и никогда не уходил от него без справедливого наказания.

— Но я тебя не трону! Ты мне нравишься. Что-то в тебе есть, — неожиданно выдал он.

— И что же? — высокомерно произнесла Тори.

— Не знаю. Какая-то королевская грациозность, что ли… тонкость. Ты внушаешь уважение. По крайней мере, мне.

— Ага, королева минного поля да осипших воронов! — разразился диким смехом Сохор.

Инспектор засмеялся в унисон с ним. Правда, не очень естественно. Скорее, провокационно.

— Но дело вот в чем! Скромная роль инспектора в жизни империи вынуждает меня все же кого-то из вас наказать. Иначе офицеры меня не поймут. И, как ни прискорбно, — пристально поглядел он на Тори, — но мне все же придется преподать урок предателю.

Инспектор снова замолчал. «Офицер!» — крикнул он. Статный мужчина вновь спустился со второго этажа, застегивая болтающуюся на тоненькой ниточке верхнюю пуговицу рубашки, дерзко сорванной одной из птичек.

— Уберите предателя с глаз моих! — брезгливо сказал он и неожиданно для всех указал на Сохора.

— Что? Но как? Я ведь действовал по уставу! — возразил тот.

— Молчать! — заткнул его офицер, сам не понимая истинной причины выбора инспектора.

Старик улыбнулся и прокомментировал:

— По уставу, не по совести!

Офицер заломил парню руку и под молебные песни о торжестве справедливости повел в темницу.

— Теперь вернемся к вам, уважаемые… — продолжил Юл.

— Я бы на вашем месте не торопилась слишком! — предупредила Тори.

Старик даже подался назад от столь неожиданного предупреждения.

— Советы изволите раздавать, часовой? — переспросил он с некоторой иронией в голосе.

— Именно! К которым вы и вся ваша шайка в скором времени будете относиться совершенно иначе.

Старик скупо улыбнулся, но на секунду задумался.

— Угроза? — уточнил он.

— Нет! — начинала уставать от этого цирка Тори. Ей хотелось поскорее закончить эту утомительную беседу и узнать, наконец, у ребят, где же скрывается ее брат. Но инспектор Юл был готов ко всему. Ему так, во всяком случае, казалось.

— Вы понимаете, что я могу в любой момент отдать приказ, и вас тут же расстреляют? — сказал Юл. — Но не делаю этого теперь только потому, что не могу понять, с чего это вдруг, вы позволяете себе такие дерзкие высказывания в адрес ИНСПЕКТОРА ШТАБА? — высокопарно заявил он. — Тщеславие? Гордыня? Глупость? Что?..

— Бецу! — коротко сказала Тори.

— Простите, что?.. — не уловил ход ее мысли инспектор.

— Я — Тори Бецу!

За гримасой безразличия инспектор попытался скрыть внезапно нахлынувшие переживания. С самого начала Тори ему кого-то напоминала. И интуитивно он знал, кого именно, просто память старика уже не была столь же крепка, как закаленные окаменелые убеждения.

Трясущимися руками он суетливо заерзал по столу под предлогом утерянного карандаша, на самом же деле выискивая старую фотографию в рамке, на которой был изображен император Хиро Бецу со своей семьей, где подле монарха стояла его дочь — девушка с сосредоточенным лицом и выкрашенными на висках белыми волосами.

— Это действительно вы! — несколько раз сверив девушку, изображенную на фото, и ту чумазую леди, что стояла сейчас перед ним, и, наконец, окончательно убедившись в этом, заявил инспектор.

— Говорю сразу! — услышав в голосе старика более сдержанные ноты, попросила Тори. — Мне не нужно вашего повиновения, лести и извинений. Оставьте их моему отцу, он их просто обожает! А у меня есть конкретные цели и планы, и все, что вы можете сделать, так это не путаться под ногами. Я вообще не хотела говорить о своем происхождении, но ситуация вынудила, люди вынудили, место вынудило. Не бойтесь, об этом я никому не скажу и слова. Но единственное, что я хотела бы сказать, так это то, что, начиная именно с вас, Козырек и начинает гнить, медленно проваливаясь в болото, на котором и была выстроена идеология Объединенного Востока. И дряблое тело Козырька разложилось уже почти до самого хвоста. Ведь, как ведается, рыба гниет с головы!

— Что я могу сделать, чтобы исправиться? — слезливо поинтересовался старик, опасаясь расправы. — Может, мне освободить вашего радиста?

— Нет! Как раз про таких, как вы и «наш» радист, я и говорила. Делайте с ним все, что считаете нужным. Поступите так, как поступают с предателем! Ведь если бы не настоящие воины и просто добрые люди, — окинула она взглядом остальных сослуживцев со сто второго, — то всех вас можно было бы просто смести со стола старой вонючей мокрой тряпкой и выбросить в мусорное ведро, как непригодный для потребления продукт.

Глава 3

1

Инспектор Юл лично разрешил Тори и ее друзьям использовать палаты четвертого штаба, находящиеся на верхнем этаже для отдыха и сборов ровно столько, сколько потребуется, выгнав оттуда своих зажравшихся офицеров. Зато офицерские птички никуда не делись, оставаясь в своем привычном прибежище. Пока одни развлекали Шону и двух других солдат со сто второго, сама Тори решила принять горячую пенную ванну, о которой так давно мечтала.

— Выходит, вы принцесса империи Объединенного Востока? — напомнил Ланге, с отвисшей челюстью наблюдая, как две красивые, слегка припотевшие от горячего пара, девушки, пожирающие его взглядом, нежно потирают мыльными мочалками стройное подтянутое тело молодой японки.

— Угу! Можно и так сказать… — слегка игриво постанывая от удовольствия, ответила Бецу. Одна из птичек, как она привыкла это делать, запустила свои шаловливые пальчики чуть ниже, под воду, восприняв стон принцессы, как призыв к действию, но Тори тут же отдернулась, крепко схватила ее за руку и предупредила, чтобы та оставила эту затею.

— Простите, принцесса! — тоненьким голоском пропела птичка.

— Ганс, смотри, чтобы очки не запотели! — заявила Зоя, когда тот уставился на оголившуюся во время разборок свежую, упругую грудь принцессы.

Тори кокетливо улыбнулась, заметив взгляд парня, и медленно скользнула обратно, под воду, сжалившись над возбужденным беднягой. Девушке не был интересен он сам, хоть японке и нравились европейцы, сколько ее увлекала эта игра с желаниями.

— А ты что, ревнуешь? — спросила она у Скаврон, согнув одну ногу в коленке.

— К нему, что ли? — сдвинула брови полячка.

— Мальчик, подойди ко мне поближе… — нежно поманила его пальчиком Тори, бегая игривым взглядом между Гансом и Зоей.

Ланге неуклюже встал с табуретки, застенчиво озираясь по сторонам, и подошел к принцессе.

— Присядь! — сказала она. — И дай свою руку.

Взглянув на Зою, которая уже приняла бурачный оттенок, Тори хмыкнула и вложила его руку в свою.

— Тебе нравится мое тело? — поинтересовалась девушка.

— Что? Тело? А… да! Ну, да! У вас прекрасное тело, принцесса! Одно из самых красивых тел, которые я видел! — дрожащим голосом протараторил Ганс.

— Правда? — захихикала Тори, подозревающая, что до этого случая парень если и видел обнаженных девушек, то только на страницах журналов. — Скажи, а чье тело ты больше желаешь увидеть в своем ложе: мое ли или своей рыженькой подружки? — спросила она, положив ладонь Ганса на свою изящную, покрытую пеной гладкую коленку, и медленно повела вниз.

Парня тут же бросило в жар, когда его рука, словно грубая скалистая лавина, снимающая девственно-белоснежный покров мыльной пены, устремилась к интимным местам принцессы.

— Я подожду вас снаружи! — фыркнула Зоя и выбежала из ванной комнаты.

Опершись спиной о прикрытую дверь, она крепко зажмурилась, пытаясь перевести дух. С одной стороны, девушка заметила за собой, что действительно начинает ревновать Ганса к принцессе, ведь себя-то не обманешь, как не пытайся. С другой же стороны, полячка вспомнила прикосновения грязных ублюдков Масуда, его охранников, пользовавших ее, как последнюю шлюху. И ей стало не по себе, почти до тошноты. Собравшись с мыслями, она оттолкнулась от двери и ушла подальше от этих скверных воспоминаний.

После слов Зои Ганс, находящийся под чарами удивительной красоты японки, с трудом преодолев это сильнейшее влечение завладеть ее нагим прекрасным телом, тут же отдернул руку и выбежал прочь из комнаты. Его вынудили обидеть Зою, использовали. Но он уже не искал себе оправданий, чувствуя, что рано или поздно сорвется, пока полячка будет лишь подавать знаки взаимной симпатии, но вовсе не давая возможности проявиться им в полной мере.

— Не делай этого! Не надо бегать за ней! — посоветовала ему Тори Бецу. Но тот уже стремглав мчался следом за полячкой.

— Зоя-Зоя, постой! — выскочил он за девушкой прямо на улицу. — Что с тобой? — попытался схватить он ее за руку, но та не позволила.

Скаврон стояла у парапета. Перед ее взором раскинулись просторы имперского запределья.

— Уйди прочь! Ты такой же, как все! Видеть тебя не хочу! — вскрикнула она.

— Но что я мог сделать? Она ведь принцесса! — попытался выкрутиться Ланге.

— Да какая разница, принцесса или нищенка?! Она, прежде всего, молодая красивая девушка. Любую вымой, приодень и накрась, и она уже ничем не будет отличаться от твоей принцессы. Рассказывает он мне тут сказки про: «Она же принцесса!» — возмущенно замотала головой Зоя.

— Все понятно!..

— Что там тебе понятно?

— Так Тори была права… — недоговорил парень.

— В чем же? — высокопарно бросила полячка.

— Я тебе нравлюсь. Ты просто ревнуешь. Ха! — обрадовался Ганс.

Зоя уже находилась на грани кипения.

— Да будет тебе известно, эти вещи: симпатия и ревность — могут быть совершенно не связаны друг с другом.

— Это все отговорки! — улыбался во все тридцать два счастливый парень.

Наблюдая, как радуется парнишка тому, что нравится ей, Зоя немного оттаяла и тоже улыбнулась. Но врожденная гордыня требовала мести. И, обняв его, полячка сказала, что тот ей всего лишь, как брат, за которого она просто переживает и искренне не желает, чтобы его извратили всякие похотливые принцессы.

На этой печальной для Ганса ноте Зоя Скаврон, гордо задрав подбородок, довольная, вернулась обратно в штаб.

Тори Бецу к моменту возвращения ребят уже успела принять ванну и принялась за свою экзотическую прическу. Когда Ганс вслед за полячкой притянул лямку и с угрюмой миной прикрыл дверь, Тори попросила офицерских птичек покинуть комнату. Сидя напротив зеркала, она развернулась полубоком к ребятам и попросила прощения за то, что вела себя, как настоящая стерва. И ей действительно было стыдно за то, что она уподобилась высокомерным жителям Объединенного Востока.

— Да с чего они вообще возомнили себя лучше остальных? Спрятались за стеной и думают, что на этом их беды закончились. Скупые, близорукие простаки, спрятавшие головы в мягком хлопковом кимоно тщеславных деспотов! — вслух ругая пороки жителей империи, внутренне Тори тем не менее злилась именно на себя.

— Ничего! — успокоила ее Зоя, равнодушно махнув рукой. — Как раз о бедах, которые еще не закончились, мы и хотели поговорить с жителями востока.

— Правда?! — с некоторой насмешкой в голосе уточнила Тори. — Наверное, до некоторых пор?..

— Ага! — уловила нотку сарказма в вопросе принцессы Зоя.

— Ладно! Рассказывайте, что там у вас? Кто такие? Откуда? И где сейчас мой брат?

Ребята поведали Тори о том, что прибыли из небольшого поселения под названием Западная Пальмира. Их путь был тернист, полон печали и опасности, и им не привыкать к такому враждебному отношению со стороны других людей. Принцесса с интересом слушала рассказ ребят. Но особенно ее смутила та часть истории, где речь зашла об ученом-каннибале Масуде Вармаже, его сумасшедших жене, мальчиках-близнецах и последователях, строивших козни Зое и ее друзьям. Девушку даже чуть не вывернуло после того, как полячка в красках описала сцену, когда ее приковали к столу и собирались было освежевать. И если бы не Ганс, ее бы здесь не было. Дальше Ланге продолжил историю, немного разнящуюся с версией полячки. С обидой посмотрев на Зою, он признался, что назвал свою версию истории: «Племя Отвергнутых Авантюристов», где им с Сантьяго, которого, вероятно, уже нет в живых (он не знал всей правды, так как вместе с Зоей был вынужден уехать с места сражения), пришлось на пару исколесить чуть ли не пол континента, преследуя группу Спасателей Света Пальмиры. В его голосе было столько обиды! Да и сам рассказ был так плотно испещрён чувством несправедливости и предвзятости, проявленной по отношения к нему со стороны его лучшего друга, Портного, что парень чуть не захлебнулся в пене, настырно ругая того, по ком, на самом деле, очень скучал. Ганс рассказал, что после того, как его окончательно отвергли, он всерьез взялся за разработку плана по преследованию спасателей. В устройство астропаса он тайно вмонтировал датчик, который проецировался на специальном экране, установленном в нашпигованном различной техникой автомобиле. «Да-да! Именно том, который ваш штаб накануне благополучно подорвал!» — намеренно выделил он. Зная, насколько был сентиментален его друг, Портной, готовый ценой собственной жизни рисковать ради устройства, подаренного его единственным товарищем, Ганс и Сантьяго без особенных переживаний и сомнений неспешно следовали за командой, держась на безопасном расстоянии, вне зоны видимости, в нескольких километрах позади. Но в один момент желтая точка на экране погасла. И тогда ребят настигла настоящая паника. Несмотря на то, что устройство могло быть утеряно, украдено или сломано, ребята все же решили выждать момент, затаившись в нескольких километрах от центра колонии Масуда, Каньякумари. «Брахмы!» — исправила его Зоя. И момент ожиданий растянулся на два долгих месяца. Но ближе к наступлению утра на экране вновь замигала желтая точка. Они с Сантьяго без промедления бросились к тому месту, где теоретически должен был находиться астропас с встроенным датчиком, который привели в действие активные движения носителя. Осознавая, что вдвоем им ни за что не справиться с армией Масуда, ребята решили призвать на помощь тех, кто ненавидел последователей главного жулика, да и саму возникшую лжерелигию, больше всего на свете. Это были узники. Пока накачанные наркотиком охранники вразвалочку прогуливались по периметру, ребята выждали момент и с помощью незамысловатого устройства в виде двух шпилек ловко отворили сначала одну решетку, ту, что была крайней, затем, уже с помощью освобожденных, вторую и третью… и через пару десятков метров за их спинами выстроилась озлобленная толпа негодующих, голодных и уставших страдать в холодных клетках бедняг. Охранники и не подозревали, что кому-то взбредет в голову напасть на них изнутри. Но это был гениальный ход, который в несколько шагов со стороны Ганса и Сантьяго помог поставить «Детский мат» этой мощной общине, чье шахматное поле и количество фигурок на нем действовало в пропорции, приблизительно равной двум к тремстам, где два — это Ганс и Сантьяго, а триста — это армия охранников жреца. Это, конечно, была малая часть от той массы покорных Масуда, которая существовала на фоне общей картины общины, «расплодившейся» вплоть до самого Салема. Но даже с таким перевесом они могли без труда вздернуть эту парочку дерзких мальчишек. Однако хитрость взяла верх над массой, и те три стони охранников пали в считанные минуты. И все было бы хорошо, если б не таинственные люди в странном черном камуфляже, которых ребята тогда посчитали элитным отрядом жреца. И, минуя нападение стаи анубисов, не без помощи Афаля и Фальи, ребята отправились дальше на восток, следуя линии, которую на карте начертил чудной Ичиро.

— Еще бы не чудной! — прокомментировала Тори. — Ему пришлось бежать из собственного дома!

— Но он не бежал! — поправил ее Ганс.

— То есть, как не бежал? — запуталась принцесса.

— Ичиро рассказывал, что его изгнали!.. Из-за того, что он спал с женой собственного отца!

— Что? Быть того не может! Он никогда бы не поступил так с отцом.

— Пожалуй, это единственное, о чем он так искренне делился со всеми вокруг. Его это мучило, уверяю! — ответил Ланге.

Теперь Тори пришла к выводу, что вовсе не знает своего драгоценного братика, так подло поступившего с родным отцом.

— Выходит, Мана — молодая жена императора — и мой брат были любовниками…

— Ичиро говорил, что им пришлось стать «любовниками», после того, как отец, испытывая симпатию к его девушке, просто вынудил их больше не показываться на людях вместе, как обычная пара. После девушку насильно заставили переехать в покои отца. Но их встречи не прекратились. И тогда отец предложил ему уйти самому, иначе тот будет вынужден казнить его, как изменника родины.

— Невероятно! Собственного сына. Бедный мой братик! — утопала в жалости Тори.

— Перестаньте, принцесса! Главное, что он жив, — нежно взял ее за руку Ганс.

— Да… — с отсутствующей улыбкой произнесла японка. Затем мотнула головой и бодро добавила. — Мы срочно едем за ним! — и, вскочив с места, собралась накидывать свою черную приталенную кожаную куртку с шлицем на изящной удлиненной, словно ласточкин хвост, спинной части, плотно облегающим ее округлые бедра и ягодицы.

Ланге виновато опустил взгляд вниз.

— Простите, принцесса! Но мы не можем… — ответил он.

— Что значит «не можем»? — взвилась Тори.

— Вы не дали нам закончить рассказ, — обреченно ответил Ганс.

— Сейчас же поднимайтесь! Нам пора! — эгоистично заявила она, игнорируя слова парня, и стала активно затягивать пояс.

— Когда мы говорили, что от некоторых бед вас не спасет даже Козырек, мы не шутили, не хитрили и не обманывали! — поднявшись, настойчиво заявила Зоя Скаврон, сопровождая каждый довод уверенным ровным шагом в сторону девушки.

Тори напряглась и сосредоточилась.

— Смерть! Страдания! Безысходность! Вам вообще знакомы эти понятия, принцесса? — претенциозно произнесла полячка. — Можете не отвечать! Вы только что просили прощения за то, что уподобились своим поведением гадким деспотам. Но, даже не дослушав тех, кто, возможно, несет с собой истину, вновь поставили свои приоритеты выше остальных, более глобальных, серьезных! — хмыкнула Зоя. — Я лишь хотела сказать, — немного сбросила обороты девушка, — что ведь даже несмотря на то, что планета вовсе не перестала вращаться, а просто переживает смену направления этого самого вращения — инверсию, в скором времени жизнь на Венце Фрачека станет невыносимой, когда атмосфера окончательно скатится к полюсам. Как рассказывала Шьямала — жена Масуда — наступит время Шивы, наступит конец! Божество ступит на Землю и окончательно разрушит этот мир. Это, конечно, все метафоры, сама-то Шьямала была геологом и, выражаясь таким языком, имела в виду, что вскоре условия существования начнут резко ухудшаться, пока вовсе не перестанут быть совместимыми с жизнью. Она прогнозировала, что на это уйдет еще один день и еще одна ночь, после которой восход для человечества уже не наступит. И правительство Стока, который вовсе не пал, располагая явными причинами для того, чтобы навсегда покинуть континент, сейчас строит искусственный архипелаг под названием «Новый Нарден» на Северном полюсе, где человечество может временно перекантоваться, пережить, так сказать, смену циклов. Да что говорить! Там попросту будет воздух! А здесь это протянется еще совсем недолго. У нас всех есть ровно ГОД! Мы же пришли сюда, чтобы попросить жителей востока не дать хитрой власти, затаившейся под куполом Стока, обмануть и бросить на произвол судьбы миллионы людей, у которых еще есть шанс на спасение! Но вы — Тори Бецу, выбор должны сделать сами: следовать ли своим убеждениям или же попытаться спасти цивилизацию, держащуюся на тоненьком волоске от смерти.

Ничего не прокомментировав, Тори лишь продолжила собирать вещи. Затем, застегивая молнию куртки, все же собралась с мыслями, развернулась к ребятам и сказала:

— Хорошо! Я сделаю все, что смогу. Но знайте, лично я не уверена, что люди действительно заслуживают второго шанса.

2

Спустившись по лестнице, которая проходила прямо по внутренней стороне стены, Тори Бецу и ее гости оказались во владениях империи. Как показалось ребятам, тут даже воздух был какой-то другой, более чистый и свежий. Здесь были слышны голоса птиц. Чаще, конечно, такое морозное, типичное хриплое карканье воронов, не очень мелодичное, но все же живое, бодрящее и ласкающее очерствевший слух. И это они только спустились вниз. Интрига поглотила чужеземцев, прибывших из Западной Пальмиры. Теперь им казалось, что Объединенный Восток — это и есть тот оазис посреди пустоши, который так славно представлялся им из рассказов Ичиро.

Инспектор Юл сделал все, чтобы вымолить прощенья у принцессы. Он даже согласился отпустить Шону и других солдат со сто второго, когда Тори попросила его об этом на собрании перед выездом. Но на этот раз ребята отказались, сказав, что уже не представляют жизни за пределами Козырька. Уж очень непросто им было вернуться вниз, после стольких лет сторожевого полета над границей империи.

До места, где находился император, до Токио, ребята отправились на военном автомобиле. За руль Юл посадил самого исполнительного, ответственного и терпеливого офицера, в свое время являющегося еще и ушами инспектора. Старик не хотел, чтобы он оставался в неведении о планах и беседах этой загадочной троицы. Преодолев перевалочный пункт, в Нагоя, некогда одного их крупнейших портов Японии, вокруг, наконец, раскинулось настоящее изобилие земель Объединенного Востока. И больше всего поселенцев древней мавританской крепости, откуда они прибыли, поразило даже не то, что территория новоиспеченной империи была плотно заселена жителями, а то, что почти все свободное пространство теперь использовалось по назначению. За редким исключением можно было встретить свободный участок земли, на котором бы не растянулась многокилометровая гусеница прозрачного парника со злаковыми растениями, фруктовыми садами, овощами и зеленью. Там, где почва не была столь плодородной, возводились сараи для выращивания скота. Люди работали и получали за это деньги. Настоящие деньги, придуманные специально для того, чтобы их тратить. Валюта кардинально отличалась от той, что использовалась на территории Японии до апокалипсиса. Теперь ими стали монеты, пришедшие из истории ныне популярной на территории Объединенного Востока притчи о «Тысяче Лун». Вернее, образы, изображенные на аверсе монет стали тому подтверждением. И, как и в притче, гонка за далеким и бесценным «Орионом», высшей наградой, стала для кого-то смыслом жизни.

Притча о «Тысяче Лун»

— Тебе никогда не узнать, что находится по ту сторону Луны! — все время твердил своему внуку фермер. А юный Тукино, не отводя взгляда, лишь продолжал в мечтательном забвении смотреть в небо, когда то было ясным, и не мог поверить, что за бледной рисовой лепешкой Луны совершенно пусто. Что там только бесконечная чернота. Старик боялся за мальчишку, думая, что его разум поработили злые духи и в скором времени попытаются утащить того в свое логово. Но однажды в мире, где в сердцах людей совершенно не осталось места для веры в волшебство, ясной, но до жути холодной ночью уже состарившемуся Тукино явилась Тенебра. Опершись на палочку, старичок сидел на лавочке у своего дома, а в его мутных глазах отражалось звездное небо, как внезапно подул сильный ветер, и с этим порывом из танцующего тумана, что распластался над прудом с золотистыми карпами, вышла богиня самой темной ночи. Ее тело сплетено из кроваво-красных бликов листвы хеномелеса, растущего на берегах пруда, одежда — из потревоженной водной глади, украшения — из мерно оседающей на зеленую траву золотистой звездной пыли, а хрустальный кинжал опустился в украшенные алмазной росой паутинные ножны.

Богиня наблюдала за Тукино с тех времен, когда тот еще был ребенком. Она никак не могла понять, что же такого странный человечек нашел в этой бледной Луне. И вот Тукино состарился, но так и не утратил того любопытства к ночному, пылающему средь звезд, серебристому зеркалу.

— Почему тебе не спится, старик? — спросила Тенебра у задумчивого Тукино.

Старец искоса поглядел на нее и грустно ответил:

— Какая разница. Все равно ты не сможешь мне помочь.

Ухмыльнулась властительница тьмы.

— Я могу все! — высокомерно заявила она.

— Это не так, — мотнув головой, спокойно сказал Тукино.

Тенебра нахмурилась и присела рядом со странным человеком, устремив свой взгляд к полной Луне.

— Красивая, правда? — поинтересовалась богиня, аккуратно положив свои изящные кисти на оголенные колени, до которых не доставала темно-синяя полупрозрачная туника, спускающаяся слегка ниже округлых бедер.

Подрагивая от холода, Тукино согласно кивнул.

— А что же именно завораживает тебя в этой картине, не дает обрести покой, что ты не можешь понять или принять: непостижимые для обычного человека дали, равнодушие ее бледного взгляда или же то, куда она девается днем? — спросила Тенебра. Как и любая женщина, она, несмотря на свою божественную сущность, была весьма любопытна. Но она не умела читать человеческих мыслей. Из всего данного ей могущества она не умела лишь это.

— Какой в том прок?.. — прищурился старик. — Когда я был маленьким мальчиком, то задавал этот же вопрос своему деду; когда стал постарше — обратился за ответом к сверстникам; а когда состарился — и вовсе перестал его кому-либо задавать. Сначала я думал, что больше некому на него ответить, но когда появилась ты, то понял, что задавать его, впрочем, и незачем! Я осознал одну великую вещь, которая всю жизнь отдаляла меня от ответа: «Не пытайся добиться истины от того, кто сам хотя бы раз в жизни не задавался тем же вопросом».

— Ты хочешь сказать, что лучше оставаться в неведение? — начинала выходить из себя богиня. Ее глаза стали цвета млечного пути, а черные волосы морской волной поднялись к небесам, которые вмиг затянуло темными тучами. Остался лишь небольшой просвет, через который на них смущенно смотрела Луна.

— Не пытайся добиться истины от того, кто сам хотя бы раз в жизни не задавался тем же вопросом, — спокойно повторил Тукино.

Тенебра почувствовала, что жалкий человечек усомнился в ее знаниях и могуществе. Ей стало досадно, ведь она — богиня, которая выше любых истин и значительнее самой жизни. Прекрасная сущность взметнулась, широко расставила свои руки и негодующе закричала, будто бы сразу всеми голосами мира.

— Ты изменишь свое мнение, глупое дитя глупых родителей! — расхохотавшись, надменно изрекла она, затем схватила Тукино за сморщенную слабую старческую руку и устремилась к просвету в темных небесах.

Они воспарили над деревьями, долетели до изрыгающих громы и молнии туч, и, наконец, очутились в бескрайних просторах спокойного холодного космоса.

— Что? Что тебя так тянет сюда? — приземлившись на светлую сторону Луны, ту, которая все время смотрит на Землю, поинтересовалась взвинченная богиня, впервые столкнувшаяся с непостижимым — с мыслями простого человека, вопросами, терзающими его неспокойный ум. — Не понимаю! — хваталась она за голову в недоумении.

Старик, ничего не ответив, лишь спокойно оперся о палочку, вырезанную их засохшей на заднем дворе акации, с восхищением глядя на виднеющуюся вдалеке чудесную синюю планету.

Тенебра тогда пуще прежнего взбесилась от его равнодушного, надменного молчания.

— Значит, молчишь? — стиснув зубы, прошипела она и вновь, крепко схватив Тукино за слабую руку, поволокла за собой. Охнув, старик только и успел выронить свою палочку.

— Кажется, я поняла, — сказала богиня, — чего ты хотел! — радостно провозгласила она.

Они быстро облетали тело холодной Луны, и в один момент Тукино заметил, что под определенным углом та сильно походит на Месяц. А затем понял, что она и есть тот самый серповидный Месяц, в который ради забавы иногда играючи перевоплощается. Но старик на этот раз не показал своего восхищения.

Тенебра снова спустилась на поверхность Луны, правда, с обратной ее стороны.

— Ты ведь это хотел узнать… какова ее изнанка? — ехидно заявила богиня.

Оглядевшись, старик не увидел ничего кроме золы под ногами. Горбясь без палочки, он остановил свой скромный взгляд на божестве.

— Нет, — разочарованно произнес он. Но это была лишь хитрость. Ведь он понимал, что упрямая Тенебра не успокоится, пока не узнает всей правды. И если за такое короткое время ему на старости лет удалось открыть для себя столько чарующих истин, то отчего бы на этом останавливаться?!

— Как нет? — грозно взвыла богиня.

Тукино мотнул головой и виновато опустил взгляд вниз, к хрустящей под пробковой подошвой сандалий рыхлой золе.

— Ах, так?! — нахмурившись, сурово произнесла богиня. — Ну, раз ты упрямишься, глупый муж глупой жены, и не признаешься, что же тебя сюда так сильно тянуло, то я поведу тебя по всем Лунам вселенной, пока ты не сдашься и не раскроешь своей тайны.

Затем она схватила его за руку, да так, что кости под дряблой кожей захрустели, и утянула вслед за собой, увлекая все дальше — в глубины космоса.

Они пролетели мимо ослепительно яркого, теплого, приветливого Солнца, добрались до следующей звезды, в чьей системе была живая планета, над которой сияла такая же Луна, затем достигли второй, и третьей Луны, спутником витающей над своей невероятной красавицей, виднеющейся где-то вдалеке. Желтые, красные, синие и даже зеленые Луны попадались им на пути. Но, несмотря на всю экзотичность и многообразие, везде неизменно спутники были покрыты лишь цветной, но холодной золой.

Так они облетели ровно тысячу Лун, когда Тукино, наконец, попросил богиню остановиться. Это произошло в пределах созвездия Орион.

— Стой! — сказал старик. — Остановись! Я устал.

— Остановлюсь, если скажешь, что хотел от той первой Луны! — упрямо заявила Тенебра.

— Я хотел все… — сдался старик, — знать все.

— И ты действительно полагаешь, что успел узнать «Все», глупый предок глупых внуков? — уперев руки в бока, нависнув над старцем, надменно спросила она.

— Да! — воодушевленно ответил Тукино. — Это последнее известное мне созвездие, дальше же все чужое, незнакомое. Чужие Земли, чужие Луны. А на лавочке сидит другой старец по имени Тукино и жаждет ответов на вопросы, волнующие его с самого детства.

Наконец Тенебра успокоилась и, гордясь собой, довольно улыбнулась. Она погладила Тукино по седой голове, и он вновь превратился в маленького мальчика.

— Расскажи своему миру обо всем, что узнал, хитрец! — на этот раз ласково произнесло божество и отнесло его обратно на родную Землю.

За свою жизнь Тукино придумал множество вещей, объясняющих астрономические явления, главным из которых стало открытие «Лиц (фаз) Луны». Но, несмотря ни на что, продолжал смотреть на блеклый, но завораживающий рисовый блин той самой Луны до самой смерти. А тщеславная Тенебра, удовлетворив свое любопытство, так и не смогла понять смысла самой важной, чистейшей истины, возвысившейся даже над божеством: «Не пытайся добиться истины от того, кто сам хотя бы раз в жизни не задавался тем же вопросом.

Значение монет, подобно путешествию Тукино и Тенебры, зарождалось у темных туч и взбиралось все выше, до самого созвездия «Орион». Например, серые «Тучи», отчеканенные из добротного алюминия, имели, тем не менее, низшую цену и использовались по большей части так, для затравки жадных торгашей. Тратились они на всякую мелочевку, но чаще обеспечивали лишь вес и ощутимость кошелька в кармане. Монета с изображением серповидного «Месяца» изготавливалась из желтой меди и приравнивалась к десяти «Тучам». Следом шла монета под названием «Луна». Она делалась из серебра, и на ее аверсе в виде бледной рисовой лепешки красовался спутник Земли. «Луна» оценивалась ровно в сто монет «Месяц». А вот дальше шел завидно шуршащий в карманах толстосумов золотой «Луч». Так назвали монету с изображением Солнца. Сто «Лун» давали тому глупцу, кто решился разменять прекрасный блестящий «Луч». Или же тому, кого на то вынудили обстоятельства. Впрочем, так или иначе, глупец оставался глупцом при любом раскладе. И лишь единицы, настоящие счастливчики, оказывались обладателями легендарной монеты, имеющей величественное название «Орион». Ее, как и Тукино, достигшего созвездия, могли заиметь лишь те, кто знал толк в хитрости или же являлся предметом любопытства некоего божества. Но все чаще безупречная платиновая монета оказывалась в припрятанном ларчике того, кто имел власть и умел ею правильно распорядиться. Каждая монета «Орион» изготавливалась лучшими чеканщиками империи вручную. Они в свое время становились еще и ювелирами, так как аверс драгоценной монеты являлся настоящим произведением искусства, когда на нем вырисовывался узнаваемый силуэт созвездия из драгоценных камней. На монете были изображены лишь восемь самых ярких звезд Ориона: две блистательные рубиновые звезды сверху, символизирующие саму Империю, три превосходные темно-зеленые турмалиновые звезды «Пояса Ориона» посередине, означающие неприступный Козырек, и три смольные обсидиановые звезды снизу, представляющие беспросветное имперское запределье. Монета «Орион» с течением времени превратилась, скорее, в украшение домов элиты, и перестала быть валютой, так как за всю историю торговли на рынке империи ее еще ни разу не использовали по назначению.

Но при всем многообразии символики на аверсе монет и металлов, из которых они чеканились, изображение на реверсе же оставалось неизменным и несло в себе гораздо больше смысла, чем мог понять обыватель. На реверсе изображалась «Цветущая Сакура». Испокон веков она являлась символом Японии, и, несмотря на то, что на этой территории теперь раскинулся Объединенный Восток, старые хозяева земель, расположив очень символичное изображение дерева на обратной стороне монеты, как бы намекали: «Не забывайте, кто произошел от этой земли. Мы, как и Сакура, которая, может, больше и не цветет в этих садах, но она так и продолжает теплой кровью распускаться в памяти истинных хозяев, добросердечно пустивших к себе в гости обнищавших соседей».

В империи были деньги, а значит, существовало и классовое многообразие, резко отличающее их представителей друг от друга. Но по большей части люди жили нормально. Все, за исключением бездельников. Так было во все времена.

Жители империи быстро привыкли к новой валюте. Она создавала ощущение системы и порядка. В городах можно было потратить заработанные деньги: развлечься, купить одежду, технику или какую-нибудь диковинку. Империя процветала.

Ланге и Скаврон словно очутились в чудесной утопии, которой, как и всему остальному на этой планете, к сожалению, скоро должен был настать неминуемый конец. И даже ослепительный «Орион» уже не в силах будет спасти кого-либо от погибели.

Не было времени любоваться воплощением красоты человеческого стремления к цивилизованной развитой жизни, нужно было быстрее встретиться с императором и поведать ему о процессах, в действительности происходящих на планете вне стен Козырька, вне искусственно созданного Рая, но все также неминуемо связанных и с ним в частности.

Ребята пообещали Тори, что когда все закончится, они отведут ее в Западную Пальмиру, чтобы она, наконец, смогла встретиться со своим братом. Девушка понимала, что этого может никогда не произойти, так как империя будет вынуждена столкнуться с серьезным врагом в лице затаившихся мировых лидеров и их мощной армии. И случись это, она пойдет воевать во что бы то ни стало. Как бы она ни ругала империю за эгоизм и упрямство, принцесса все ж любила свой народ. Более ее раздражала власть. Может, отношение Тори Бецу к власти тоже было бы толерантным, если б отец не был таким принципиальным и в свое время поддерживал стремления девушки, какими бы они ни были. Тем более, как ей казалось, она ни разу в жизни не преступила черту, которая могла бы вызвать такое негодование и презрение, каким был исполнен император.

Уже несколько дней они были в пути, останавливаясь, лишь чтобы перекусить и чтоб водитель смог немного отдохнуть. Кухня Объединенного Востока, как и колорит его разномастных поваров, пестрела разнообразием блюд, где далеко не последнее место занимала пища из морепродуктов. Окруженный с трех сторон океаном полуостров, на котором расположилась империя, во многом зависел от моря и представителей той фауны, которым, как и человеку, удалось приспособиться к новым условиям: например, таким, как треска, скумбрия и тунец. Они стали благодатью нового времени, основой рыболовецкого промысла и спасением десятков тысяч прибрежных городов.

Двигаясь к столице вдоль побережья Тихого океана, ребята притормозили в местечке под названием Хамамацу — «Городе Музыки», как звали этот город еще в былые времена, выбрав одно из попавшихся по пути кафе. Ганс заказал себе запеканку из лосося по-японски, и в качестве столовых приборов ему принесли палочки. И пока все набивали себе рты, кто чем, парень мучился, осваивая тонкую технику владения теми самыми палочками, совершенно не ведая, как правильно их держать в руках и использовать. Сначала он попытался отпилить кусочек горячей запеканки, и, с горем пополам, ему это все-таки удалось. Но когда он решил наколоть кусочек острием палочки, то рис, скрепляющий слои лосося, совсем неаппетитно расползся белой однородной массой по сторонам. Ганс начинал медленно выходить из себя. Тори заметила это и предложила рассказать ему секрет использования их традиционного столового прибора, благодаря которому они едят абсолютно все: супы, роллы, суши, европейские блюда и так далее. Но раздосадованный Ланге отказался. «Принесите мне нормальные приборы!» — раздраженно прокричал он худосочному хозяину кафешки. Плюс ко всему, после контузии, произошедшей на Козырьке, он был еще немного глуховат на левое ухо. Помещение, в которое они забрели, вмещало несколько столиков внутри деревянной лочуги, и его хозяином был человек, который являлся здесь и администратором, и поваром, и официантом одновременно. Ему помогал лишь угрюмый маленький толстый азиат с тоненькими редкими усиками под приплюснутым носом, в заляпанном фартуке и измятом грязном колпаке, делал он лишь заготовки для будущих блюд. И то ли хозяин заведения не услышал, то ли намеренно проигнорировал его просьбу, парню было не совсем ясно. Зато компания молодых японских рыбаков, сидевших неподалеку и обхохатывающихся с неуклюжей манеры чужеземца использования их традиционных столовых приборов, теперь возбудились, взбунтовались, заерзала на потертых фанерных негостеприимных стульях с расшатанными спинками и начала бросать дерзкие фразы в адрес недовольного посетителя. «А сам подойти взять не можешь, что ли?» — выкрикнул один. «Нашелся тут, аристократ!» — не удержался другой. «Может быть, мне встать и принести тебе ложечку, сынок?» — перешел черту третий.

— Да что вы разлаялись! — взорвался в ответ Ланге, искоса глядя на провокаторов. — Я к вам, что ли, обращаюсь?

Рыбаки не ожидали подобной реакции от небольшого, на первый взгляд, парня, выглядевшего вполне беззащитным тюфячком. А физическая сила в нынешние времена решала многие вопросы.

— Что ты там вякнул? — поднялся с места самый здоровый из них, сурово опершись кулаками о стол.

На минуту Ганс почувствовал, что малость перестарался.

— Вот же черт! — прикусил он губу. — Не стоило вообще на них реагировать.

Почувствовав растерянность друга, Скаврон попыталась подняться с места и вступиться за него, но ее остановила Тори Бецу, схватив за плечо.

— Пусти! Что ты делаешь? — не поняла сразу полячка.

— Не надо! — смакуя куриную ножку, ответила Тори, некультурно чавкая блестящими от жира губами. — Он мужчина, может и сам разобраться. Ты ведь мужчина, Ганс? — пыталась задеть самолюбие парня хитрая японка.

— Действительно! — поддержала ее Зоя и вернулась на место, облокотившись вальяжно о спинку стула, и в позе Наполеона деловито скрестила руки на груди. — И чего это девушкам лезть в разборки?! Ты права, принцесса, мужики сами разберутся.

Глаза у Ганса забегались по сторонам, перескакивая с Зои на Тори, затем на офицера-водителя, спокойно сидевшего рядом с ним, и обратно на Зою. Парень понимал, что выбора-то у него особенно нет, и теперь поддержки ждать неоткуда.

— Вспомни, кем ты был, когда защищал Зою от стаи голодных зверей… — намекнула ему Бецу. — Вспомнил? — увидев понимающий, но слегка напуганный взгляд парня, уточнила она. — Теперь иди и задай жару этим деревенщинам!

Словно по указке, воодушевленный Ланге встал и зашагал по направлению к молодым японцам, которые не прекращали провоцировать его, и даже перешли на оскорбления. Пока парень шел, к нему медленно вернулся рассудок, твердящий: «Какого черта! Кому ты и что пытаешься доказать, дурачок?!» В один момент он даже хотел развернуться и пойти обратно, но пересилил себя, крепко зажмурившись, чтобы заглушить голос трусливого, расчётливого, трезвого разума, портящего всю его жизнь. Он открыл глаза, уже уткнувшись бедром в стол тех ребят, и почувствовал, как гнусавый голос разума в голове, наконец, заткнулся. Стол пошатнулся и стакан, наполненный терпким наваром из шиповника, упал и намочил штаны одного из рыбаков, не успевшего своевременно отодвинуться в сторону. Тот резко вскочил и назвал Ганса «слепым растяпой». Теперь уже двое крепких ребят стояли и злобно таращились на него.

Совершенно не представляя, как нужно вести беседу с людьми, знающими толк лишь в разборках, глуме и драках, Ганс, на свой страх и риск, решил первым завязать беседу, которая в худшем случае может закончиться парой ссадин, сломанным носом, ребром или конечностью. «Не смертельно!» — неожиданно произнес его внутренний голос, и тут уже парня понесло.

— Ребята! — начал было, он. — Не знаю, как вы, а я не люблю разборки. И подошел я к вам (вы сейчас удивитесь), не для того, чтобы драться, а для того, чтобы, наоборот, драки не случилось. Разрешите угостить вас чем-нибудь. Мне не жалко! — окинул он взглядом парней. — Ну же! Соглашайтесь.

Тори и Зоя подкатили глаза. С каждым словом они все больше убеждались в том, что в случае с Ланге уже ничего не исправить. «Ну, не выйдет из зайца волка!» — окончательно убедилась принцесса.

— Где ты тут ребят увидел? — выдвинул вперед подбородок щекастый крепыш. Он, как и его друзья, слышал лишь то, за что можно было зацепиться. И, даже если таких слов не звучало, приходилось выискивать что-то обидное, цепляющее там, где этого и в помине не было. Такая вот «нетипичная» логика самопровозглашенных борцов за иллюзорную идеологию.

— Послушай, а чем тебе не нравится слово «ребята»? — уточнил Ганс, когда уже нужно было нанести дерзкий удар, может и не в челюсть, но точно в сердце, не кулаком, но, вероятно, уверенным, цепким, калечащим словцом. Ведь за бычьей рожей может запросто оказаться испуганная мордочка паршивой овечки.

— Ты что, базару учить меня вздумал? — напоказ пытаясь отодвинуть стол в сторону, взвыл здоровяк.

Ганс слегка вздрогнул, интуитивно дав понять парням, что ему страшно. А страх на таких, как они, действовал, словно красный платок на быка. И поняв, что дело плохо пахнет, когда те начали вскакивать с мест и напирать на него, Ланге резво повернулся и выхватил стеклянную бутылку у старика, сидевшего за соседним столиком, довольно наливающего себе напиток в стакан. Худощавый старик, будто не понимающий, что происходит в шаге от него, поднял жалобный взгляд к парню, только когда тот схватил бутылку и оставил его без драгоценного пойла. «Я все верну! Обещаю!» — успел крикнуть он, и, подкинув полупустую бутылку вверх, перехватил в полете у основания за горлышко и хорошенько стукнул ее о край стола. Осколки вместе со зловонной жидкостью посыпались на пол, а в руках Ганса осталась розочка, пользоваться которой он совершенно не умел.

Тори довольно ухмыльнулась, как и офицер, мгновение назад равнодушно наблюдающий этот беспредел. Наконец японка узрела в Гансе задатки бойца, которые были зарыты невероятно глубоко в вязкой трясине добродушия. Чего она, собственно, и добивалась, и во что искренне верила.

Наблюдающую эту несправедливую разборку Зою Скаврон бросило в жар, когда в ход пошло оружие. Она попыталась обратиться к принцессе и офицеру, не уделяющим должного внимания зарождающемуся конфликту, но вновь была подвержена критике Тори.

— Да не лезь ты! — сказала тихо она. — Кому-то пора понять, что значит «Постоять за себя»! Ну, что ты моргаешь, как лампочка в патроне! Будь палачом. Помоги ему убить в себе мальчика, чтобы возродиться уже мужчиной. Успокойся. Ничего с твоим драгоценным спасителем не случится, — положив свою руку на руку взволнованной полячки, посоветовала принцесса.

С Тори Бецу сложно было спорить. Но хоть и не соглашаясь с некоторыми ее доводами, Зоя все-таки вновь притихла.

— Вот увидишь, все происходит вовремя, — добавила принцесса, чувствуя смятение во взгляде Скаврон.

Парни, взъевшиеся на Ганса, опешили от такого поворота событий. Розочка в руках дурачка выглядела не менее острой, нежели в руках заядлого жулика. Уж такой прыти от этого мямли никто явно не ожидал. Теперь неуверенность поглотила их самих. Вроде, с одной стороны, как-то паскудно было убегать с таким-то численным перевесом, а с другой, никому не хотелось оказаться тем неудачником, которого порежет взвинченный, напуганный незнакомец. Да и неприятно это, когда в разорванной стеклянными челюстями ране остаются мелкие, вечно голодные до плоти скребущие по кости и жилам осколки. Некоторые из них знали об этом не понаслышке.

— Эй, пацан, не глупи! Брось погремушку! — попытался договориться здоровяк. Его челюсть больше не была так дерзко выдвинута вперед. Теперь она снова скрылась под занавесом розовых обвисших щечек.

— Ты где тут «погремушку» увидел, клоун? — выдал Ганс, чем вызвал блеск восхищения в глазах Зои и уважение у принцессы. Побывавший в подобных ситуациях офицер оценивающе кивнул.

— Собирайтесь и проваливайте отсюда! — стиснув зубы, проговорил Ганс.

— Да не кипишуй ты! Мы все здесь люди культурные, что, не решим вопрос? — рассудительной интонацией попытался утихомирить парня верзила, миротворчески расставив руки в стороны.

— У вас был шанс решить вопрос. А теперь валите! Что, не понятно? — прорычал Ганс. Дерзость давалась ему не очень просто. Он будто бы вытягивал из тихого стойла своего упирающегося пыльными потрескавшимися копытами и поросшими паутиной рогами старого ленивого демона.

— Нашелся тут культурный! Считаю до трех… — вошел он в роль и начал быстро считать, не давая выродкам возможности успеть что-либо предпринять.

— Ладно, воля твоя! — поднял руки верзила.

Ланге лишь на миг отвлекся на него, внутренне ликуя от победы. И как раз в этот момент парень с мокрыми от навара из шиповника штанами резко выхватил спрятанный под выпущенной рубашкой позади брюк нож и собирался уже было пустить оружие в ход. Но только он двинулся в сторону Ганса, пытаясь ударить парня исподтишка, как к его горлу прислонилось что-то невероятно острое и холодное, подпираемое твердой, словно железо, рукой.

— Только двинься — и тебе конец! — предупредила Тори Бецу.

Полячка успела лишь заметить, как что-то промелькнуло перед глазами. Зато принцессе хватило времени, чтобы перескочить через стол, в полете достать катану из сая и рассчитать расстояние до горла отморозка, чтобы не прирезать его, как свинью.

— Вам что-то не ясно? Валите отсюда! — процитировала она слова Ганса.

Рыбак, подняв руки, стоял с приставленной к горлу катаной. Взгляд его машинально скользнул по безупречно выполненному лезвию оружия. Казалось, оно резало глотки одним лишь беспощадным блеском, который отталкивался от изящной удобной рукояти, останавливаясь лишь в самом конце острия. Парень замер, когда увидел изображенную на конце лезвия выгравированную символику. Он узнал эту печать. Мурашки побежали по его телу. Это была «Цветущая Сакура», как та, что изображалась на обратной стороне монет. Но, в отличие от денег, такой искусно выкованный меч мог позволить себе лишь великий самурай.

В течение пары мгновений от банды в кафе уже и след простыл.

Уверенной походкой Ганс подошел к хозяину заведения и вежливо попросил вилку. Ведь он еще не доел свою запеканку из лосося. «Присаживайтесь! Я сейчас принесу вам свежую порцию запеканки и вилку с ножом!» — теперь уже уважительно, кланяясь после каждого слова, предложил хозяин забегаловки.

Позавтракав, ребята заплатили хозяину за еду и нанесенный ущерб ровно 5 серебряных лун и 47 медных месяцев. Тучами никто не расплачивался в общепитах или других общественных заведениях, это было неприемлемо и неуважительно по отношению к работнику, обслуживающему посетителя. Но иногда это делалось намеренно, если гостю, например, не понравилось качество услуг или отношение обслуживающего персонала. Но делалось это редко. Хозяин кафе знал эти правила и, несмотря на то, что оскорбления алюминиевыми грошами со стороны гостей вовсе не было, он все же отказывался брать оплату с принцессы и ее друзей, но те настояли. Затем Ганс лично подошел к старику, чью бутылку он превратил в оружие, и с улыбкой поставил ему на стол новый сосуд, наполненный лучшим алкоголем, что был в этом заведении. Старик открыл пробку, понюхал, скривился, и недовольно поплелся на выход, ворча себе под нос что-то несвязное: «Уж перед смертью не дадут глотку смочить. Барьер-то он не вечен. Попомните мои слова! От Сенегальской нечисти, что чумой разлетится по континенту, никто не спрячется».

Скрипучая дверь захлопнулась за его спиной.

В зале грязной кафешки воцарилась гробовая тишина. Слова старого пьяницы заставили присутствующих встревожиться. Всех, кроме хозяина заведения. Он никак не реагировал на сказанное странным гостем. Он потом рассказал, что недовольному старику больше по душе была та жидкость со скверным запахом под названием «Неочищенное Саке», бутылку от которой Ганс использовал в бою в качестве розочки. А по поводу его слов о барьере в Сенегале, собственно, о самой Колыбели Апофиса, он поведал следующее:

— Этот несущий ахинею пожилой китаец участвовал в возведение защитного барьера в Сенегале после падения астероида. Тогда он был немного моложе, и маразмы не так часто посещали его голову, как сейчас. И, как большинство зрелых мужчин, испытывающих в то время серьезные трудности с поиском работы, воспользовался возможностью подзаработать на строительстве барьера вокруг территории пораженного астероидом Сенегала. Там неплохо платили, кормили, у каждого работника было чистое место для ночлега и один заслуженный выходной день. День… — сентиментально ухмыльнулся хозяин кафе и покачал головой, будто бы рассказывал о том, как в первый раз влюбился. — Старик, видимо, и тогда любил приложиться к стакану, — продолжил он, — вот к старости от мозгов ничего и не осталось. Улетучились с парами спирта. Осталась лишь пустая черепушка, словно чан для заполнения вонючим пойлом да всякими бредовыми идеями! — улыбнулся он. — То-то он постоянно твердит о выживших неведомых существах, которые явятся из окованной и по сей день электрическим барьером территории Сенегала. Мол, еще тогда, чуть ли не сразу же после падения Апофиса, на пораженной земле, которое правительство планировало тщательно сокрыть от посторонних глаз, начали появляться странные существа. Сначала некие видоизмененные жуки, черви, пауки… а однажды он увидел неизвестного вида грызуна с пастью, усеянною множеством мелких зубов в несколько рядов. Вроде бы та тварь даже не откусила, а оторвала вместе с костью и жилами палец одному из его знакомых копальщиков траншеи для фундамента барьера. Тот говорит, что полез вытаскивать товарища из передряги, но тварь оказалась сильнее, и, оторвав бедняге палец, уволокла его с собою в нору. Но мы-то знаем, что это все бред! Скорее всего, его товарищу просто чем-то тяжелым придавило палец, он запаниковал и оторвал его, пытаясь быстро освободиться. А ему еще и второй дурило помог с этим, пытаясь оттянуть в сторону. Дурья башка! Не дергался бы, был бы цел. В общем, видимо, солнышко макушку напекло нашему старичку с богатой фантазией, поэтому он и обезумел. Как он говорил, что после этого случая разорвал контракт со строительной организацией, осуществляющей проект по строительству барьера, и уехал восвояси, а затем даже успел поучаствовать в возведении Великого Козырька, — почтенно произнес хозяин заведения. — Но эта его скверная фраза сильно въелась мне в мозг, никогда ее забуду, — резко перевел тему он после небольшой паузы, — «От малого, до великого — разница в одно поколение. Ровно столько, сколько спит Змей. И не жди добра от дремлящего Змея, — это он говорил про мифического Апофиса, — пояснил мужчина, — ведь когда тот откроет глаза, проснутся и твари, что принес он с небес на своем грязном, черном теле».

— Но почему вы ему не верите? Он ведь правда мог что-то видеть! — возмутился Ганс.

— Не вижу смысла спорить о таких вещах. Немало странностей произошло за последние десять лет. Но неведомые твари — это уже слишком.

— А как же корри и анубисы? Они-то откуда взялись? — немного даже вышел из себя парень.

— Я ведь тебе рассказывала, что и то и другое — результат разработок обезумевших ученых! — неожиданно вступилась за хозяина кафе Зоя Скаврон, чем и закончила этот нелепый спор. На самом деле ее до самых костей пронзали ледяные стержни жути от только что услышанного рассказа. Ей совершенно не хотелось верить в то, что это все может оказаться истинной правдой, и впереди их ожидают еще большие кошмары и встречи с неизвестными созданиями.

3

Солнце пока лениво поднимало свою макушку над горизонтом. Но на автомобиле уже запросто можно было двигаться по дороге без включенных фар, не боясь наткнуться на упавшее трухлявое дерево или осыпавшийся оползень. Становилось заметно теплее.

На въезде в Токио ребят встретили друзья Тори: Шин и Чоу.

— Остановите машину! — попросила принцесса и спешно выскочила на улицу.

Кинувшись на шею молодому парню со спадающей на глаза густой черной челкой, Тори начала целовать его в щеки, ликующе выкрикивая: «Шин, друг мой, я так рада, так рада тебя видеть!» Они прыгали в обнимку и просто кричали от счастья. Затем к ним подбежала девчонка со смешной прической на голове в виде большого бантика из длинных, выкрашенных в синий цвет волос. Ее звали Чоу, что на японском означало «Бабочка». Чоу не выпускала из рук белого откормленного ухоженного кота, судя по физиономии которого явно прослеживалось если не отвращение, то точно пренебрежительное отношение к коллективным объятиям. Это пушистое с виду, но ненавистное внутри животное звали Ватрушкой. Кто знает, может, именно поэтому кот и ненавидел весь мир?!

Спустя некоторое время Тори подошла к офицеру-водителю и сказала, что больше не смеет его задерживать и дальше они последуют своим ходом. Она очень хотела показать гостям с запада свой дивный город, да и просто утомилась от долгой езды.

— Но я обещал доставить вас прямо к порогу дворца императора! — встревожился мужчина.

— Не беспокойтесь! С этим мы сами разберемся.

Офицер недовольно буркнул и отправился восвояси. Мужчина понимал, что инспектор Юл обязательно отчитает его за эту недоработку. Но изменить что-либо было невозможно. Все равно своенравная принцесса не станет выслушивать обычного офицера или сопереживать ему в грядущем наказании за некачественно выполненные служебные обязанности. Здесь уже каждый был сам за себя.

Шин и Чоу жили неподалеку от фешенебельного центра мегаполиса — в районе под названием Тайто, квартале искусных гейш — Асакуса, почти на самом берегу реки Сумида. Но даже на таком не большом расстоянии от центра разница в архитектуре, культуре общения и чистоплотности самих жителей была слишком заметна. Прогуливаясь среди хоть и полуразрушенных частыми землетрясениями небоскребов самого центра, ребятам чаще встречались улыбающиеся, красиво одетые, приятные интеллигентные люди, но только они покинули его пределы, как над городом словно нависли тяжелые серые тучи. Улыбки жителей Тайто казались какими-то перевернутыми, а лица вообще были вдоль и поперек изрезаны смятыми усталыми морщинами. Здания тоже казались обветшалыми и неухоженными. «Зато здесь можно достать все, что угодно!» — похвастался задорный парень Шин, как бы оправдывающий свое мещанское происхождение. Но ребятам было плевать, кто он и откуда пришел. Он был хорошим парнем, и это было самым главным его достоинством, скрывающим любую шагрень глупых формальностей. Чоу казалась слегка легкомысленной. Но это на первый взгляд. Девушка, судя по рассказам Тори, могла уговорить самого упрямого человека на планете. Её личико с небольшими ямочками на щеках, очаровательная улыбка были способны растопить даже ледяную поросль, словно мох, налипшую на сердце какого-нибудь бедняги.

— Проходите! — пригласил ребят Шин, приоткрыв дверь. — Чоу, ставь воду! Я хочу угостить друзей своим фирменным чаем! — радостно добавил он.

С виду небольшой двухэтажный домик с двускатной крышей и большими окнами оказался достаточно просторным и уютным внутри. Правда, умещалось-то в нем всего две комнаты. На первом этаже расположилась столовая, объединенная с гостиной, а на втором спальня Шин и Чоу. Они были парой, хоть долго этого и не признавали. Как и сами ребята, домик был светлым и теплым. Гостеприимным. На скрипучих половицах повсюду лежали теплые ковры, глубокие деревянные подоконники, на которые падали первые, еще совсем слабенькие, лучи Солнца, блестели от свежей краски, на стенах висели развернутые картины-свитки с различными пейзажами и иероглифами, а по углам расставлены ароматические свечи и благовония в глиняных чашах. Вроде бы ничего особенного, но вместе все это создавало невероятную атмосферу домашнего уюта, где хочется еще ненадолго задержаться. Как оказалось, в этом помещении долгое время находился небольшой участок полиции. Под самой верхушкой двускатной крыши, над окном второго этажа, прямо со стороны входа, так и осталась висеть соответствующая символика страж порядка еще цивилизованной Страны Восходящего Солнца. Спустя некоторое время участок был расформирован, а двухэтажное здание выставлено на продажу. Через пару лет безуспешного простоя на рынке недвижимости цена на здание была сильно снижена, и отец Шина купил его. За два года помещение сильно обветшало: крыша кое-где просела и начала течь, покоробились половицы, да и оконные стекла заметно помутнели. Тогда новый хозяин отремонтировал помещение и переделал его в жилое. У него было много недвижимости во владении. Он заботился о приданом для своих потомков. И после ремонта этот домик сразу же был вписан в завещание Шину. Он мог стать его полноправным владельцем в день своего совершеннолетия, достигнув 20-ти лет. Но разверзлись небеса, затем грянул гром, и на Землю упал астероид Апофис. Затем спустя шесть лет планета прекратила вращение вокруг своей оси. В 2035 году, в первую ночь, растянувшуюся на целых полгода, Шину как раз и стукнуло двадцать. И, несмотря на всю суровость условий, больной пневмонией отец сделал сыну подарок. Через год отца Шина не стало. Лихорадка и недомогание все же свалили его, как и многих других, большинство, так и не сумевшее подстроиться под рваный темп флейты мастера, исполняющего пьесу известного композитора постапокалиптической современности под названием: «Долгий рассвет после долгого заката».

Послышался стук в дверь.

— Оперативно! — неожиданно выдала Тори.

Никто не понял, что она имела в виду.

— Шин, открой, будь любезен! — попросила принцесса. — Наверняка это отец прислал за мной своих людей. Если что, скажи, что меня нет дома, — прошептала Тори. — Я пока не готова, — объяснила она ребятам.

За дверью действительно оказался слуга императора. Человек в нарядном бежевом кимоно поклонился хозяину дома. Шин сделал соответствующий жест в ответ.

— Приветствую тебя! — обратился человек императора. — Ходят слухи, что дочь нашего императора Хиро-сама сейчас в городе. Позови ее, будь любезен!

— Она отлучилась! — торопливо проговорил парень, что вызвало подозрения у доверенного правителя.

Слуга императора уставился на парня. Но Шин был непоколебим. Тогда тот попытался заглянуть в дом, но хозяин вышел на улицу и захлопнул за собой дверь, чтобы больше не провоцировать посланника великого Хиро Бецу.

Ребята замерли в тишине, дожидаясь возвращения Шина. Через полупрозрачную занавеску дверного окна было видно лишь как два размазанных силуэта что-то сумбурно обсуждают и как один из них кланяется, затем уходит, садится в дорогой автомобиль и уезжает.

Шин спешно вернулся и замкнул дверь изнутри.

— Ну что там? — тут же набросилась на него Тори.

— Фу! У твоего отца все слуги такие мерзкие и дотошные? Не удивительно, почему ты сбежала! — возмутился Шин. — Да ничего… — наконец ответил он на вопрос, — попросил передать, что император ждет тебя к семи часам на ужин. И, как бы случайно, упомянул о том, чтоб ты оделась поприличнее.

Тори непроизвольно скривилась и подкатила глаза.

— Ура! Мы идем за платьицем! — радостно захлопала в ладоши славная Чоу.

— Как же мне надоели эти его правила! — разозлилась принцесса.

— Ну, перестань, Тори, мы ведь так давно не ходили по магазинам. Сделай это хотя бы ради меня. Ну, пожалуйста! — вытянула губки Чоу, а Ватрушка, нагло развалившийся на мягких ручках хозяйки, заманчиво протянул: «Мррр», будто поддерживающий ее и намекающий принцессе: «Ну, чего ты выпендриваешься?! Соглашайся уже, не томи!»

— Хорошо-хорошо! Только ради тебя, девочка моя, — не устояла перед милыми упрашиваниями своей подруги Тори. Вредному коту принцесса показала язык. — Большего ты не заслужил, лентяюга! — сказала она ему.

Кот даже всполошился, поднял голову вверх, будто понимая, что фраза адресована ему.

— Через час начинаем чайную церемонию, чтоб к этому времени были дома! — возмутился Шин.

Тори, Чоу и Зоя захихикали и убежали выбирать вечернее платье для принцессы.

Магазин находился неподалеку. Пока они топали по оживленным улицам, Чоу повернулась к Зое и объяснила, что место, куда они направляются, это магазин-мастерская известнейшей швеи женских кимоно во всем Токио по имени Асэми Ода. На удивление полячки помещение располагалось даже не на центральной улице. В ответ на что Чоу процитировала восточную мудрость нового времени: «Совершенно не важно, где пишется легенда, если позже она оказывается в библиотеке императора».

В помещении приятно пахло отпаренным хлопком, льном, шелком и вишневыми кисловатыми благовониями, разбавляющими стойкий сухой запах чистоты. Зоя начинала влюбляться в Восток. Эта земля была настоящим убежищем от той гнетущей реальности, которая царила на просторах Венца Фрачека. Ее это радовало и угнетало одновременно, ведь она знала, что где-то далеко, в ее родной Западной Пальмире, да и не только там, еще остались хорошие люди, которым выживание дается великим трудом. И речь идет не то что о магазине модной традиционной одежды, а о том, что оным жителям даже чистой воды иной раз не всегда удается достать. Но здесь, в империи, словно находясь под действием мощных афродизиаков, Зоя все чаще начинала терять связь с реальностью. Красота мест завораживала, а чувство защищенности отвлекало от правды и нагло выталкивало здравый рассудок из переполненного гнезда ощущений. Но это была утопия, самая настоящая утопия! Яркое пятно мягкого мха средь болот, оазис в пустыне, остров изобилия посреди океана… все! Но только не убежище. И уж точно не последнее. «Никто не выживет по исходу следующей ночи, даже искусственно созданный жителями Объединенного Востока Рай. В конце следующей ночи срок годности прекрасной империи истечет», — понимала в глубине души полячка.

Наконец они добрались до магазина Асэми Ода. Разнообразие кимоно производства талантливой мастерицы завораживало. Например, летняя воздушная юката, такая популярная в длительный дневной сезон новой эпохи заставляла девушек порхать от одного лишь нежного прикосновения к коже мягкой ткани. Повседневный прогулочный комон радовал своей практичностью благодаря сдержанной цветовой гамме и скромности линий изгибов. Однотонное спокойное иромудзи, предназначенное также для чайных церемоний, умиротворяло и не отвлекало от красоты окружающего мира, искусства и гармонии природы. Яркие кимоно вида фурисодэ привлекали толпы незамужних молодых девушек, желающих выделиться из толпы. А куротомесодэ и иротомесодэ, наоборот, совершенно были лишены пестроты и вульгарности, и акцент в этой одежде делался на семейный ценности благодаря изображенному на одежде гербу, который здесь называли «Камон».

Тем не менее, все эти виды женских нарядов казались полячке вполне типичными. Они не тронули ее девичье сердце. Да и Чоу, описывающая тот или иной вид кимоно, делала это без особого энтузиазма. Точно как это сделал бы любой гид, изо дня в день проводящий экскурсии для иностранцев. Но, как оказалось, у Чоу была своя миссия. Японка копила эмоции для действительно потрясающего наряда.

— Все, что видела ты до этого, — начала Чоу, — не беря в расчет отменное качество пошива одежды, на самом деле можно купить на каждом шагу, в каждом бутике или подземном переходе. Забудь и выкинь из головы! Именно сюда, к Асэми Ода, мы пришли лишь за одним кимоно! — воодушевленно произнесла она последнюю фразу, взяла полячку за руку и потащила за собой.

Раздвигая вешалки с кимоно, «Бабочка», что на японском означало имя «Чоу», и как иногда ее шутливо называли друзья, вместе с Зоей настырно пробиралась вглубь магазинчика, где находился настоящий шедевр мастерицы.

— Знакомься, это Аметистовый Хёмонги! — широко раскрыв глаза, сказала Чоу.

На лоснящееся на свету ярко-розовое шелковое хёмонги, со свисающими ниже кистей широкими рукавами, накинутое посреди комнаты на манекен, с потолка было направлено несколько софитов. Большие белые и бледно-розовые изящные лепестки цветущей сакуры, растущие на тонких ветвях дерева, украшали своей пышностью и слегка оттеняли броский ослепительный фон всего наряда. Контуры искусно выведенной картинки плавно переливались на этом ласковом мелодичном фоне. Ветви, украшенные молодыми цветками, будто бы спадали с плеч хозяйки и рассыпались у самых пят. В области поясницы фон плавно переходил из ярко-розового в нежно-кремовый цвет, и это создавало впечатление, будто с небес сыплется дождь из лепестков сакуры. Левый рукав был полностью розовым. Он являлся частью картины с изображением ветвей. А правый указывал на плавно переходящий из одного оттенка в другой ненавязчивый фон. Для талии также был специально соткан широкий аккуратный парчовый белый пояс мару-оби с искусным узором из золотой нити.

Полячка, наконец, ощутила эстетический восторг. Это было настоящее произведение искусства. Даже воинственная Тори потеряла дар речи от этой игры изящества, традиций, оттенков и фантазии. Цена за комплект из хёмонги, мару-оби и еще нескольких аксессуаров превышала тридцать золотых лучей. Хороший автомобиль в Токио можно было купить дешевле, чем этот наряд. Но он того стоил, поскольку такой хёмонги был единственным в своем роде. Истинный ценитель кимоно отдал бы за него даже легендарный платиновый орион с вкраплениями самоцветов. Но ориона почти ни у кого не было, а у кого был, не стал бы тратить его на барахло. Просто не тот тип людей. Просто с другими ценностями, целями и предпочтениями.

Даже у дочери императора не было с собой тридцати лучей. Тори Бецу никогда не брала денег у своего отца. А во время службы на Козырьке она заработала столько, что ей едва бы хватило на пару типичных повседневных кимоно.

Жадно глотая слюну, принцесса поглядела на Аметистовый Хёмонги и, развернувшись, собиралась было уйти, чтобы подобрать что-то скромнее, как вдруг позади себя услышала знакомый хрипловатый женский голос:

— Этот наряд я шила специально для тебя, моя прекрасная принцесса, — сказала маленькая пожилая женщина, зажимая в поколотых швейными иглами пальцах дымящуюся сигарету, вставленную в мундштук из темного дерева. — Ты меня вдохновила на создание этого Аметистового великолепия.

— Асэми Ода… — улыбнулась Тори Бецу. Она подбежала к низенькой мастерице и, склонившись, крепко обняла женщину.

— Где же носила тебя судьба, Тори-тян? — ласково приложив свою, пропахшую папиросой, ладошку к лицу принцессы, поинтересовалась знаменитая Ода.

Зое показалось, что женщина выглядит максимум лет на 65, но никак не на 83-и, сколько было той на самом деле.

— Судьба всегда была строга ко мне, Асэми-сэмпай. Но сейчас мне кажется, что я уже надоела ей со своим упрямством и она окончательно решила меня погубить.

— Что ты такое говоришь, моя принцесса! Судьба не наказывает за упрямство, она наказывает за глупость и гордыню. Ты запуталась, дитя мое. Чем я могу тебе помочь?

— Мы хотели бы купить вот эти три иромудзи. Шин пригласил нас на чайную церемонию, — скромно улыбнулась Тори и полезла в кошелек за монетами.

— А еще ей не в чем идти на ужин к отцу… — как бы случайно вставила фразу Чоу.

— Чоу! — возмутилась принцесса. Ей вовсе не хотелось давить на жалость Асэми Ода.

Пожилая женщина нахмурилась.

— Ах, вот в чем оно дело… — странно произнесла Ода, а затем добавила. — Судьба наказывает за глупость и гордыню, не забывай! — напомнила мастерица и принялась снимать Аметистовый Хёмонги с манекена.

— Не стоит, Асэми-сэмпай! Я все равно не смогу за него расплатиться, — еще сильнее смутилась Тори.

— А разве я прошу у тебя денег? Это мой тебе подарок, Тори-тян. Я ведь сказала, что сшила его для тебя. И если бы ты не исчезла в ту ночь, то уже давно бы примерила этот наряд на себя. Да и выставила на продажу его я только от того, что тебя не было рядом. И сейчас ты здесь. Судьба все-таки свела вас с Аметистовым Хёмонги.

Тори не смогла от стыда даже взглянуть мастерице в глаза.

— Все равно это слишком щедрый подарок! Ты можешь выручить за него целое состояние. Ты ведь так старалась! Нет, прости, Асэми-сэмпай, я не приму его! — сказала она.

— Поди сюда, дитя, мне нужно сделать замер.

— Иди уже, не вредничай! — подбадривала ее Бабочка.

Зоя старалась не влезать в их беседу.

Хоть Тори и упиралась, но, в конце концов, все же вошла в примерочную.

Спустя некоторое время Тори и Асэми вернулись в зал.

— Я же говорила, что этот хёмонги шился на тебя, Тори-тян. Ни одной лишней складки, никаких дополнительных швов, ничего! Ты настоящая принцесса, настоящий эталон красоты и изящества, не стоит об этом забывать, дитя! — мудро изрекла мастерица и, когда девушки вдоволь налюбовались великолепным нарядом, принялась упаковывать свое произведение искусства в бумажную коробочку, обтянутую белоснежным хлопком. — Держи, радость моя! — закончив, сказала она.

Тори с благодарностью приняла этот более чем щедрый подарок и вновь со всей нежностью обняла добродушную пожилую женщину. Также девушки взяли три иромудзи разных цветов для чайной церемонии, которую тем временем старательно подготавливал для них Шин в компании Ганса. И за все наряды девушки заплатили лишь символичных сто двадцать серебряных лун, большую часть из которых пришлось выложить Чоу.

Они распрощались с самой талантливой швеей всего Токио — Асэми Ода — и отправились домой. Впереди их ждала душевная японская чайная церемония.

4

Пока девушки примеряли на втором этаже приобретенные иромудзи, парни, облачившись в бирюзовые кимоно и такого же цвета хакама, подготавливали гостиную для знатного традиционного чаепития. Шин не смел тревожить своего гостя. Это было против правил. Нечестиво. Низко. Но Ганс сам настоял на том, что желает помочь хозяину дома. Они вынесли лишний столик на улицу, постелили на его месте плотный льняной желтый ковер в редкую зеленую полоску и расставили в определенной последовательности необходимую церемониальную утварь.

Обычно чайная церемония начиналась со входа во двор, где гостя встречает хозяин и, любуясь пейзажами его ландшафтного дизайна, максимально приближенного к дикой природе, провожает к колодцу, наполненному чистой водой, с бамбуковым ковшиком сверху, чтобы он смог вымыть там руки, лицо и прополоскать рот. Но поскольку в данном случае действо происходило непосредственно в доме, глиняную чашу вместо колодца с ковшиком и сливным тазиком парни установили у лестницы, куда должны будут спуститься девушки. Перила лестницы были густо обвиты искусственными плетущимися растениями. Домашние растения не выжили после столь резкой и кардинальной смены циклов дня и ночи. Но для Шина важнее всего было создать антураж, иллюзию дикого сада. Весь интерьер был исполнен таким образом, чтобы человек внутри дома чувствовал себя спокойным и умиротворенным, открылся окружающему миру, наслаждаясь компанией хозяина и остальных гостей.

В самом конце подготовки Шин вынул из деревянной коробочки некий свиток из рисовой бумаги с жуткой картиной и положил в специальную нишу в стене, также плотно заставленную цветами и курильницей. На картине была изображена площадь с людьми, вокруг которых снуют брюхастые страшные крупные человекоподобные создания. Отвратительные и гадкие. В некоторых местах валялись обглоданные человеческие скелеты. Знатное любопытство Ганса не выдержало. На его вопрос: «Что за чудики изображены на этой картине?» — хозяин ничего не ответил. Шин мог бы сказать правду, но промолчал лишь потому, что хотел немного подразнить парня, не устраивая из культурного мероприятия балаган.

Наконец-то девушки нарядились, сделали себе макияж и спустились вниз.

Сердце Ланге замерло, его бросило в жар, щеки воспылали от страсти и радости, когда он увидел медленно спускающуюся по ступенькам улыбающуюся довольную Зою, плотно окутанную небесно-голубым иромудзи. Формы ее сложно было скрыть, тем более под халатом, создатели которого, согласно истории, ценят в женщине ровность и плоскость. К слову, остальные девушки тоже были обладательницами весьма выдающихся первичных женских половых признаков, с виду привлекательны и экзотичны в изумрудном и синем кимоно, но душа парня тянулась именно к полячке.

После стандартной процедуры с омовением, символизирующей телесную и духовную чистоту, Шин раздал всем по маленькому вееру. Ганс тут же раскрыл веер и хотел было уже взмахнуть им, но хозяин схватил парня за руку и жестом показал, что этого делать не стоит. Девушки захихикали, глядя на недоумевающую физиономию Ганса, совершенно не разбирающегося в этикете Японии. Зоя была в свое время предупреждена и, увидев, что парень смущен, подмигнула ему и улыбнулась. Гансу стало немного легче. Успокоившись, они все дружно встали на колени и почтительно поклонились, затем вновь поднялись исключительно с правой ноги и расселись на коврик по кругу. Посреди коврика стояла большая металлическая чаша с углями, на которую был установлен чугунный котел с чистой водой.

Все проходило в тишине. Шин убрал свиток из ниши в стене и положил на его место тябана — в данном случае композицию из ветвей сосны и цветов камелия, после чего хозяин дома присел, взял в руки чистую белую хлопковую салфетку и тщательно протер ею посуду и приборы. Затем открыл шкатулку с зеленым душистым чаем, зачерпнул мелкозернистый измельченный порошок светлой бамбуковой ложкой и насыпал в глубокую керамическую чашу на невысокой ножке. Само растение, чайный куст, не пережило изменений климата и в империи, где сосредоточились одни из самых ярых поклонников чая, как напитка. Теперь он был на вес золота. Из-за хорошего чая, хранящегося только у истинных почитателей традиции, могли и убить, словно то был платиновый орион с самоцветами. Вся чайная утварь досталась Шину от отца по наследству. Он очень бережно и трепетно относился к церемониальным предметам. Для него это были не просто приборы и посуда, для него они были частью его японской души, наследием и памятью.

Хозяин взял в руки бамбуковый ковшик и аккуратно добавил в чашу с чайным порошком горячей воды. И лишь потом принялся тщательно размешивать напиток предметом, чем-то напоминающим мужской бритвенный помазок. «В Японии эту штуковину называют «Часен» — пояснил Шин. Взбивание продолжалось около пяти минут. В итоге вместо обычного мутного напитка, который знали Ганс и Зоя, в чаше показалась густая зеленая матовая пена.

Первым по традиции напиток пробовал самый почетный гость. Им была Тори Бецу. Шин поклонился девушке и передал ей чашу. Принцесса поклонилась хозяину в ответ, поставила чашу на левую ладонь, поднесла сосуд ближе к лицу и несколько раз плавно повернула ее правой рукой вокруг своей оси, осмотрев со всех сторон. Это был очередной ритуальный момент. Затем Тори сделала несколько неспешных маленьких глотков, протерла тряпочкой место, где касалась чашу губами и передала дальше, Чоу. Чаша должна была обойти кругом всех гостей. Данный процесс олицетворял единение собравшихся.

Следом за Чоу сидела Зоя. Пригубив зеленую пену истинного японского густого церемониального напитка, полячка закрыла глаза, чтобы лучше распробовать чай и насладиться им, ощутить тот же восторг и блаженство, которые пережили Тори и Чоу, теперь терпеливо ожидающие реакции девушки. Она и не подозревала, каким крепким и терпким может быть зеленый чай на самом деле. Девушка непроизвольно кашлянула. Шин оставался серьезным. А девушки засмеялись. Каждая из них прекрасно помнила тот момент, когда сама впервые посетила чайную церемонию, и каким на вкус тогда казался им чай.

— Ты в порядке? — распереживался Ганс.

Чай был настолько насыщенным и плотным как по консистенции, так и по вкусу, что у полячки даже слезы выступили на глазах.

— Тсс! — прямо намекнул Шин.

Зоя, улыбнувшись, кивнула Гансу и сделала еще один маленький глоток. Рецепторы на этот раз встретили напиток не так враждебно. Зоя, вновь закрыв глаза, выдохнула горячий пар, и неожиданно для самой себя ощутила неистовое блаженство. Ее мысли унеслись куда-то вдаль. Будто бы с легким ветерком, жадно уносящим за собой терпкий аромат напитка, она неслась над зелеными горными чайными плантациями. Девушка пролетала над древними буддистскими храмами, над розовыми садами цветущей сакуры и прудами, усеянными девственными цветками лотоса. Это был полет фантазии и той доли крохотных знаний о культуре Японии. Но, что самое важное, она ощутила этот дух, прониклась уважением к местным жителям и их давним традициям, так почтенно сочетающим в своих церемониях понимание красоты истинного мира, драгоценности дара природы и жизни в целом. Но в итоге полет ее мыслей остановился где-то в невесомости, когда она вспомнила о том, что это всего лишь фантазия, бред, вызванный некоторыми веществами, содержащимися в этом напитке, лишь притупляющие ощущение реальности. Очередная иллюзия. Девушка вспомнила свою бабушку Грасю, по которой очень скучала, друзей из Западной Пальмиры, команду «Искателей» и еще много кого, чьи лица теперь были словно прикрыты пеленой редкого тумана. Она не могла больше сдерживаться, и, передав Гансу чашу, расплакалась, извинилась и убежала на второй этаж. Это было неуважительно по отношению к хозяину, но никто не подал виду.

Ганс сидел последним. Сделав несколько глотков, он поклонился и передал сосуд хозяину дома. Чаша сделала еще один круг, чтобы гости молча смогли ее внимательно осмотреть со всех сторон, как отдельный объект восхищения, с долгой и насыщенной историей, с исполненными смыслом изображениями на ней. И только после этого можно уже было начинать беседу.

Шин раздул угли под котлом, раздал рисовое пирожное на салфетках и принялся готовить теперь уже легкий чай для каждого по отдельности. К этому моменту Зоя Скаврон успокоилась и вернулась к остальным. На извинения Шин передал ей свежее пирожное и ответил:

— Настоящий чай вызывает настоящие чувства. Да, чаще это положительные эмоции, но всякое бывает.

— Но поначалу я будто бы воспарила над землей. Это чудесно. А затем… — задумалась она.

— Это твой внутренний мир. Нельзя полностью уйти от тревоги, хоть к тому и стоит стремиться! — философствовал Шин.

Ганс не согласился с ним.

— Уходя от тревоги, причина ее появления тем не менее не исчезнет! — возмутился он.

— Так, стоп! — остановила их Тори Бецу. — Уважаемые гости, чтобы вы поняли суть происходящего, выслушайте меня, пожалуйста. Чайная церемония — это не отталкивание проблемы, как таковой, а, наоборот, возможность быстро набраться сил для ее решения. Если ты сейчас не говоришь о проблеме, то это не значит, что ты ее игнорируешь. Мы таким образом расслабляемся, даем возможность духу насытиться новой чистой энергией. Вы знаете, что означает свиток, установленный Шином в нише в стене — токонома? А эта, пришедшая ему на смену композиция из ветвей и цветов — тябана? Нет? Я вам поясню, — добродушно сказала принцесса. Ей искренне хотелось, чтобы ребята действительно прочувствовали все волшебство древней традиции. Ведь кроме самой церемонии, выбор хозяина того или иного символа для ее проведения означал нечто негласное, сокровенное и несомненно актуальное. Шин, поклонившись, передал свиток Тори. — Спасибо тебе, друг мой! — поклонившись в ответ, проговорила она. — Это бесценный свиток XII века под названием «Гаки Дзоси». Переводится как «Сказания о голодных духах». На этом шелке изображены вечно голодные демоны, в которых после смерти перерождаются те, кто при жизни на Земле был обжорой и мог позволить себе выкинуть вполне съедобную еду. Голод демонов настолько неутолим, что они готовы пожирать даже собственных детей. Ведь при попадании в мир людей они, несомненно, становятся людоедами. Они не могут насытиться, и погибнуть тоже не могут. Таково их наказание за постыдно обжорливую жизнь. Такова их судьба после смерти.

— Кажется, я была знакома с некоторыми из них! — вникая в суть рассказа принцессы, вставила Тори, вспоминая Масуда Вармажа и его семью. Она сама чуть не пала жертвой одного из таких демонов.

— Ты чувствуешь параллели? Видишь ту прозрачную шелковую прочную нить, связывающую эти легенды с реальным миром? Понимаешь, как хозяин дома, Шин, тонко разглядел в твой душе, в душе незнакомого ему человека, то незримое, неосязаемое страдание, предложив картину автора, жившего много веков назад? А художник не знал этого мира, но ощущал его какими-то внутренними каналами. Ведь спустя много веков его творение остается актуальным, даже более актуальным, чем в эпоху, в которую он жил. И картина теперь не оставляет никого равнодушным. Я думаю, у каждого, глядя на этот свиток, в душе встрепенется хотя бы одна струнка. И затем внутри заиграет своя, особая музыка.

Тори передала свиток другим, чтобы они смогли увидеть изображение. А сама принялась объяснять символичность композиции из ветвей сосны и цветов камелия, где на фоне хвойной ветви, означающей прочность и долговечность, красуется воплощение нежности в виде цветка камелии. «Словно человек, погрязший по пояс в болоте, все-таки верит во спасение и, несомненно, в прекрасное будущее», — так это поняла Тори Бецу.

— У нас еще будет время поговорить о настоящем, — сказала принцесса присутствующим. — А пока что предлагаю насладиться моментом и отдать дань уважения прекрасным творениям прошлого, и просто послушать звук горящих углей или кипящей в котле воды. Кто знает, может, это последняя чайная церемония в нашей жизни.

Глава 4

1

За окном грянул гром, вслед за которым пришел ливень. Утренние капли дождя были очень холодными, почти ледяными. Одев свою черную кожаную куртку поверх восхитительного Аметистового Хёмонги и мотоциклетный шлем на голову, Тори подкатила снизу халат, открыв тем самым надетые на ноги утепленные легинсы, села на байк и отправилась на ужин к императору. Время подошло. Остальные тем часом, спокойно закончив чайную церемонию, запланировали заглянуть в магазинчик торговца лодками седеющего прохвоста Минору. Им нужно было приобрести водный транспорт. Неизвестно, как могла закончиться встреча принцессы с отцом, который настолько погряз во лжи и властогрешимости, что смог изгнать собственного сына из дому из-за женщины, скрывая свой поступок под маской любви и небывалой страсти. Именно поэтому они придумали запасной план, для чего им и потребовалась лодка.

Покосившаяся лачуга торгаша Минору с вычурным резным корабельным штурвалом над входом находилась в каких-то пятидесяти метрах от дома Шин и Чоу, прямо у моста Комагата, построенного в 1927 году и ведущего через реку Сумида в другой район. Здесь этот коммерсант проводил все свое время. Вообще торговля судами обычным гражданам в империи была строго запрещена, так как браконьерство и истребление обедневшей фауны океана могли негативно сказаться на общем фоне. Никто не знал, как обстоят дела с популяцией адаптировавшейся к новым условиям рыбы, и происходит ли это вообще. Может быть, эти стойкие особи, как и люди, просто доживали свои последние пасмурные деньки. Но, несомненно, нашлись те, кто смог обернуть данную ситуацию в свою пользу. Одним из таких пройдох был заядлый рыбак Минору, больше известный в Токио как «Прохвост, Рыбий Хвост» или просто продавец лодок. А дразнили его из-за формы носа, напоминающего рыбий хвост. Когда он нервничал или торговался, его ноздри раздувались, и возникало ощущение, что поверх носа к нему прилип отрезанный шевелящийся рыбий хвост. Но, несмотря на свою комичную внешность и шуточное прозвище, человеком в вопросах торговли он был толковым. И хитрым. Все прекрасно знали, что «на воду могут выходить только рыбаки, и никакого личного водного транспорта в распоряжении обычного жителя империи быть не может». Так гласил закон от 8 мая 2037 года №26 списка «Законов о рыболовстве и сохранении водных биологических ресурсов на территории империи». Еще тогда — во времена зарождения законодательства Объединенного Востока — Минору с несколькими своими коллегами придумал план обхода этой системы. Сам-то он был рыбаком отменным, только вот последние несколько лет ни разу не ступил на палубу судна. Страсть, якобы, потерял. Зато красивые монетки полюбил всем сердцем. А тухлую, вонючую, скользкую рыбу да холодные мокрые сети в грязном черно-сером иле почему-то разлюбил. В общем, у Минору и его друзей была стратегия, благодаря которой они могли зарабатывать на торговле старых списанных судов обычным людям. Немножко подремонтировав лодку и спихнув ее в дальнейшем какому-нибудь увлеченному обывателю, романтически настроенному покорять бескрайние просторы Северного Полярного океана, ушлый старик мог безбедно существовать еще целых полгода. Рыболовство в прибрежных городах империи в последнее время стало делом почетным, приносящим хорошую прибыль. Рыбакам не нужно было искать рынок для сбыта. Каждая голодающая семья отдавала последние деньги за свежую рыбу. А рыбаки тем временем соревновались между собой по количеству улова, и лучшие результаты освещались журналистами в рубрике «Рыбацкие Будни» еженедельника «Вести империи», транслирующие самые яркие события, происходящие от Козырька до Северного Полярного океана. Каждый рыбак мечтал попасть в этот список, но удавалось это лишь самым отъявленным и везучим. С каждым днем рыбаков становилось все больше. Минору купался в золоте, и его дела шли в гору. Но лишь те, кому доверял Рыбий Хвост, могли получить лицензию и лодку. Изобретенная им схема под названием «49 лучей и 101 луна на пути рыбака», по которой он и работал, оставалась в тайне до того момента, пока сам торговец не был убежден, что человеку можно доверять и карманы его не пусты.

Входная дверь лачуги скрипнула, и в нее вошли четверо мокрых от дождя человек.

— Вам чего? — оторвавшись от свежего еженедельника, поинтересовался нахмурившийся Минору.

— Мы пришли за лодкой. Я хотел бы стать капитаном рыбацкого судна! — ответил Шин.

— Документы есть… лицензия? — недоверчиво прохрипел тот.

— Н-н-нет! — растерянно произнес Шин.

— Тогда приходи через полгода, как получишь разрешение. Если получишь! Х-х-ха! — ехидно ухмыльнулся старик.

— Я слышал, есть иной способ получить доступ к воде, — прищурившись, намекнул парень.

— Какой еще способ? Где ты слышал? От кого? — возмущенно жестикулируя руками и пряча глаза, встрепенулся Минору.

— Отец рассказывал, когда жив был.

Старик замолчал на полуслове, уставившись на парня. Лицо Шина ему кого-то напоминало.

— Ну, так что, договоримся? — парень снова задал вопрос.

— Ты сын покойного Кеничи? — поинтересовался торговец.

— Да. Ну, так какой ваш ответ, Минору-сан? — поторопил Шин.

— Деньги-то у вас хоть есть? — окинул старик взглядом остальных ребят и передал грязный, весь в жирных пятнах, с потертыми уголками и пахнущий рыбой листок с некой сводной таблицей. — Ознакомьтесь. Затем продолжим беседу, — сказал он, опустил очки на нос и вернулся к чтению еженедельника.

«Стратегия Минору по продаже судов и получению гражданами лицензии на рыбацкую деятельность в обход «Законов о рыболовстве и сохранении водных биологических ресурсов на территории империи», под названием:

«49 лучей и 101 луна на пути рыбака»

Шпаргалка:

— 1 золотой луч = 100 серебряным лунам;

— Все сроки официального прохождение того или иного этапа имеют лишь приблизительную точность;

— Успешное официальное прохождение одного этапа не гарантирует тот же успех в последующем. Каждый этап в целом, как и подпункты, входящие в него, крайне важны. Провал в одном из них означает крах всего проекта;

— 49 лучей 101 луна = полному пакету услуг Минору. Можно варьировать способ оплаты услуг, комбинируя его лишь с теми подпунктами, где гражданин не уверен в своих силах. Кроме этапа №2 «Получение лицензии». Здесь гражданин либо платит за весь этап с входящими в него подпунктами полностью, либо проходит его самостоятельно»

— Имперская лицензия обязует рыбака отдавать 25% своего улова империи. Лицензия, полученная при содействии Минору, исключает это правило.

Содержимое таблицы говорило прежде всего о том, что услуги Минору насколько дороги, настолько и необходимы. Ведь получить лицензию на ведение почетной деятельности рыбака без связей было практически невозможно. Ради этого народ продавал все, что имел, влезал в долги и воровал, а затем шел к Минору и договаривался о сделке, которую тот решал в течение нескольких часов. Бывали случаи, когда человек, оплативший лишь часть услуг торгаша, проваливался на какой-либо ступени одного из этапов, и в итоге оставался с носом. Торговец делал свое дело, но заказчик все равно оставался недоволен. Ведь теперь на нем еще и долги висели, а иногда, после попытки перехитрить систему, ему было просто некуда вернуться. Минору предупреждал об этом своих клиентов, но те на радостях игнорировали его предостережения, и только тогда, когда оказывались в долговой яме или на улице, начинали вникать в суть всей схемы торговца, пытаясь обвинить его в мошенничестве. И лишь при полной оплате всего пакета услуг Минору таких казусов не случалось.

Вся система лицензирования в империи была крайне коррумпирована, и лишь единицы получали право на рыболовство собственными силами.

Посоветовавшись в стороне с ребятами и изучив предложение Минору, Шин спустя некоторое время вернулся к старику, который, не отрываясь, жадно листал еженедельник за деревянной стойкой.

— Я согласен! — сказал Шин, улыбнувшись торговцу. — Вот 50 золотых лучей, о которых здесь говорится, — поставил он черный бархатный мешочек со звенящими внутри монетами на стойку.

— Ты хорошо изучил мое предложение? — исподлобья посмотрел на него старик.

— Ну, да! А что не так? — удивился парень.

— Явно не в отца пошел… — выпрямив позвоночник, съязвил старик и ехидно ухмыльнулся.

— Да как ты смеешь говорить о моем отце, ты, Рыбий Хвост! — нахмурился Шин и уже собрался схватить его за рубаху.

— Да не кипятись ты! — успокоил его тот. — Я сделал комплимент твоему отцу. Он был умным человеком.

Шин, наконец, выдохнул. Минору продолжил:

— 49 лучей и 101 луна — это то же самое, что и пятьдесят лучей и одна луна, если вам так проще, — пояснил он. — Итого с вас еще одна серебряная луна. Или становитесь в общую очередь за топливом. За серебро у нас только горючее.

Парень взялся за голову.

— Но это всего лишь одна серебряная монета, — не мог поверить своим ушам Шин. — Я вам только что 50 золотых на стол выложил!

— Скидок в этом сезоне нет! — дразнил его вредный старик.

Минору никак не реагировал на слезные мольбы Шина и остальных ребят о скидке, так как злополучной серебряной монеты ни у кого из них не оказалось, и взять ее было больше неоткуда. Все копилки, тайники и запасы Шин и Чоу опустошили еще перед выходом. А у Ганса с Зоей запасов не могло быть по понятным причинам.

— Вы не понимаете! Нам нужен корабль, чтобы спасти мир! — попыталась достучаться до него Зоя Скаврон.

— Правда? — неожиданно вскочил с места старик с ошарашенным видом.

— Да! — наивно улыбнулась она, поверив его встревоженной интонации.

Секунд десять Минору терпел, но затем не выдержал и во все горло расхохотался. «Мир они хотят спасти, чудаки!» — насмехался гадкий, поморщенный старый рыбак.

И понимая, что здесь уже ничего не поможет, в разговор вступила «Бабочка» — Чоу. Как и остальные попытки, даже ее чары не подействовали на этого скупердяя. Она отвернулась от ребят, запустила руку себе под кофточку и достала оттуда висящую на цепочке ценность, о которой знал лишь Шин, ее друг и любовник.

Чоу сорвала цепочку с шеи и обратилась к Минору:

— Этого будет достаточно? — спросила она.

В раскрытой ладони девушки лежал легендарный платиновый орион. Отражающийся от самоцветов свет лампочки, падающий на монету сверху, разноцветным баловством отразился на стенах и потолке. Один из зайчиков шмыгнул прямо в правый глаз онемевшего от восторга Минору.

— Великолепие!.. — будто бы одержимый, произнес торговец. С самого момента появления монет империи он вожделенно искал этот шедевр. Никакие деньги и власть не прельщали его в той же степени, что и желание заиметь драгоценнейшую монету. Он искал ее буквально повсюду: у нумизматов, коллекционеров, богачей, в ломбардах, казино, на черном рынке… везде. Но воочию он видел орион до этого всего один раз — за стеклянным бронированным коробом в имперском центральном банке. То был выставочный образец. Тогда же Минору стал одержим этой монетой. Она являлась к нему в прекрасных снах, виделась в каждой валяющейся на тротуаре пивной пробке или утерянной на улице монете, оказавшейся обычной алюминиевой тучей, высматривалась им среди собственных золотых лучей. Но все попытки были тщетными. Орион, как и молодость, для него был недосягаем. — Дай мне хотя бы прикоснуться к нему, прошу тебя! — дрожащим голосом попросил Чоу старик, протянув к ней трясущуюся от волнения руку.

— Что ты делаешь? — тут же среагировал Шин и накрыл орион собственной ладонью. — Ты ведь знаешь, насколько это опасно! Глупая!

Шин никогда не повышал голоса и не обзывал свою девушку.

— Но я лишь хочу помочь, — шмыгнула носом Чоу и тут же расплакалась. Девушка испугалась. Ей стало обидно.

Орион достался Чоу чудом. Пока монета находилась у нее, девушка продолжала верить в чудеса. Когда жители Объединенного Востока узнали о введении новой валюты, на платиновый орион в качестве бонуса и для привлечения внимания масс к этому грандиозному событию провели розыгрыш трех драгоценных монет среди всех, кто только успел подать соответствующую заявку. А таких набралось ни много ни мало — чуть более трёхсот миллионов человек. Соответственно один орион приходился приблизительно на сто миллионов. Шин тоже участвовал, но он ничего не выиграл. А вот Чоу неимоверно повезло: она стала обладателем монеты. Девушка искренне верила в победу — и победила! Тогда она поверила в чудеса. И дала себе слово, что воспользуется этим отчеканенным чудом лишь тогда, когда не будет иного выхода.

— Я найду дурацкую серебряную луну, только убери его отсюда! — озираясь по сторонам, сказал Шин.

— Не выйдет! — влез Минору.

— То есть, как не выйдет? — поинтересовался парень.

— Теперь я согласен только на орион, или проваливайте отсюда!

— Ах ты сволочь! — снова дернулся в сторону торговца Шин. — Да за орион мы можем купить весь наш квартал, весь Асакуса вместе с твоим бизнесом по торговле судами вместе с этой дырявой лачугой!

— Я тоже рискую! — сказал тот. — Откуда мне знать, может, эта монета украдена, и сейчас ее ищут серьезные люди. Вон, в прошлом выпуске «Вестей империи» было объявление о том, что дом одного знатного господина был обворован, в итоге исчез орион и еще куча всякого ценного барахла.

— По-вашему, я похожа на воровку? — еще больше расстроилась Чоу.

— Вообще-то монета досталась ей во время розыгрыша. Вы же у нас любитель почитать еженедельник, как могли пропустить такую новость?! — напомнил Шин.

— Невероятно! И все это время он был от меня в каких-то пятидесяти шагах… — снова, как завороженный проговорил торгаш.

Немножко успокоившись, Чоу схватила Шина за руку и отвела в сторону. Ганс и Зоя остались у стойки.

— Мне кажется, настал тот момент, — начала она, — когда нужно перестать верить в чудеса и начинать действовать! — мужественно произнесла девушка. — Детство закончилось, Шин, любимый! Не жалей меня. Это всего лишь красивый кусочек металла с камешками, — повертела она монету в руках. — Уже давно пора распрощаться с теми вещами, что так сильно удерживают и напоминают мне о прекрасной беззаботной поре. Конец близится, и этот орион нам ничем не поможет. Сейчас нам нужен корабль! Тори скоро вернется, а мы еще не готовы. Понимаешь?!

Шину было стыдно глядеть в глаза своей девушки. Он любил в ней все: доброту, улыбку, верность, вредность, в какой-то степени легкомысленность. Но он и не подозревал, что в ее сердце все это время было скрыто столько мудрости, щедрости и готовности к самопожертвованию.

— Хорошо! — сказал он, понимая, что иных вариантов у них теперь нет. Упрямый старик стал в позу и от своего не отступил бы ни при каких обстоятельствах.

— Я не останусь в долгу! — выкрикнул из-за стойки Минору. Он знал, что теперь ребята у него на крючке, а рыбаком он всегда был отменным.

2

Тори мчалась на своем байке по мокрым от дождя потрескавшимся дорогам Токио. Среди людей. Среди нищеты. Среди изобилия. Среди серости. Среди контрастов. В такие моменты, когда она видела валяющегося в закоулке грязного, покрытого струпьями, кашляющего бедняка, мимо которого, гордо задрав подбородок, проходит очередной равнодушный представитель бомонда, ей хотелось кричать от ненависти и печали. Вся эта выдуманная система казалась девушке настолько фальшивой, что хотелось сорвать с себя этот дорогущий Аметистовый Хемонги, развернуться и, сжигая резину байка, вновь рвануть прочь от этих мест. Ей больше не хотелось напыщенности императорских встреч, примирений с отцом или его одобрения. Ничего уже не хотелось, тем более после недавно всплывшей правды о том, что произошло с ее братом Ичиро. Правды, раскрывшей глаза на великую истину.

Всем нутром принцесса чувствовала, что ничего хорошего из встречи с императором не выйдет. Слишком много нужно было узнать. Но все же больше хотелось говорить самой, высказаться, плюнуть в лицо, заставить мучиться. Ей сложно было свыкнуться с мыслью о том, что родной отец смог так жестоко обойтись со своим ребенком. Эта правда никогда бы не прижилась в ее сердце. Но зато теперь девушка была готова ко всему. Теперь ей, наконец, стало понятно, кто есть кто. И единственной причиной, по которой принцесса спешила на ужин во дворец императора, стало желание взглянуть в лживые глаза отца. Посмотреть в них и попытаться разглядеть там хоть капельку сожаления, раскаяния. В ином случае, плюнуть в лицо, достать катану и вонзить ее по самую рукоять в брюхо гадкого, злобного деспота, которого принцесса родным отцом считать уже перестала.

Ливень становился все сильнее. Небо затянуло черными, словно дым, тучами. Раскаты грома не замолкали. За одним взрывом сразу же следовал грохот другого. Район Тиёда, где располагался императорский дворец, располагался рядом с Тайто, где жили Шин и Чоу. Но, несмотря на непогоду, Тори быстро преодолела расстояние до дворца.

Принцесса на всей скорости пролетела через первый мост на пути к острову, где находился императорский дворец, заставив охрану изрядно понервничать, затем повернула направо, крепко зажала тормоз и резко остановилась на площади из светлого гравия. Стены величественного дворца уже просвечивались сквозь мертвые ветви деревьев. Весь императорский сад теперь превратился в одно большое кладбище иссушенных или вымерзших лучших представителей флоры. По мере приближения к этому месту задумка принцессы с попыткой убедить отца в том, что миру угрожает еще большая опасность и сидеть, сложа руки, попросту некогда, казалась ей все более бессмысленной. В голове совершенно предательским образом вспыхивали скверные воспоминания об императоре, напоминающие о его безмерном скептицизме, надменности и упрямстве. Тори уже готова была сдаться, но что-то ее останавливало. На миг в мыслях девушки вспыхнула картина, где весь Токио пылает в огне. Гигантский огненный смерч, словно факел старательного карателя, быстро разбрасывает огонь по зданиям. Люди лежат прямо на улице, окруженные западней из раскаленных языков дразнящего пламени. Они сгорают заживо, кричат и мучаются от боли, их кожа лопается, и оттуда начинает струиться кровь. Алая жидкость тут же превращается в белую вязкую пену из-за высокой температуры. И лишь одна принцесса стоит невредимая в центре этого безумия. Теперь огненный смерч несется прямо на нее и останавливается в шаге от девушки. Время замедляется. Тори пытается закрыться руками от пекла исходящего от огненного столба, будто глядящего на нее свысока. Но жар просачивается сквозь пальцы. Ее руки чернеют и покрываются золой. Начинают осыпаться вниз, в кучи пепла и останков. Она чувствует, что медленно исчезает. И тут принцесса приходит в себя. Эта случайная картина заставила Тори в очередной раз задуматься над важностью причины, по которой она согласилась на встречу с отцом.

Принцесса вновь глянула на дворец, села на байк и медленно подъехала к следующим воротам, уже основательно охраняемым хорошо подготовленным элитным отрядом самураев императора.

Тори вновь остановилась, но двигатель заглушать не стала. Ворота отворились, и оттуда вышел человек в защитной экипировке. На поясе его болталась катана, вставленная в сая, а на плече висел автомат. Палец мужчина предупредительно держал на курке. Он был наготове.

— Кто такая? — поинтересовался самурай.

Принцесса принципиально ничего не ответила, сосредоточенно глядя на него сквозь прозрачный визор шлема. Раньше ей не задавали подобных вопросов. Все и так знали, кто может позволить себе подобную дерзость — ворваться на байке прямо во внутренний дворик дворца. Но это было давно. Многое позабылось. И то, что принцесса вернулась, знал лишь ограниченный круг лиц.

— Пропусти! — услышал солдат знакомый голос из-за спины.

Самурай послушно открыл ворота.

— Мастер Джун, вы ли это? — заглушив, наконец, дерзко рычащий мотор, спрыгнула с сиденья Тори Бецу.

Мужчина лет пятидесяти в отменном утепленном кимоно, с тонкими заплетенными на затылке и бороде черными косичками, скупо улыбнулся.

Принцесса скинула шлем и, почтенно поклонившись начальнику императорской охраны, улыбнулась ему в ответ. Затем подошла и обняла мужчину.

— Как ты, дитя? Мы уж думали, что ты погибла, — поинтересовался самурай, ласково глядя на свою лучшую ученицу. Именно он обучил Тори всему, что она умела.

— Нет, мастер Джун, я всего лишь пыталась найти умиротворение. Но судьба вновь не позволила мне этого сделать. Слишком много вопросов остаются без ответов, а виновники продолжают почивать на лаврах без должного наказания, позабыв о возмездии и справедливости.

— У тебя всегда было обостренным чувство справедливости. Но ты должна понимать, Тори-тян, что непуганый зверь — самое опасное существо во вселенной. Греясь под лучами полуденного Солнца, он может спать с открытыми глазами, одновременно видя и сон, и происходящее наяву. Когти зверя всегда наполовину выпущены наружу, а воздух вокруг него пропитан ароматом крови и страданий. Не испытывай его терпение, от того ты будешь страдать еще сильнее.

— Я все же рискну! — посмотрела принцесса в глаза мудрого самурая.

Тот лишь тяжело прикрыл глаза и еле заметно кивнул. Джун прекрасно знал, насколько целеустремленной может быть Тори Бецу. Ведь когда у остальных его учеников изнывало тело от усталости, и те падали без сознания наземь, Тори, еще будучи маленькой девочкой, продолжала заниматься и доводила себя до предела. А затем шла к роднику, умывалась студеной водой и возвращалась к тренировкам. Но еще одним принципиальным отличием принцессы была ее эмоциональная природа. Она, прежде всего, была женщиной: вспыльчивой, дерзкой, упрямой. И если бы не насмешки со стороны сверстников, которые прозвали ее «Самурай в юбке», эта черта никогда не выделила бы ее на фоне других. В «Школе Боевых Искусств Мастера Джуна», где, собственно, сам Джун преподавал «Айки-До», занимались и другие девочки. Но они ничем не отличались от других детей. Зато Тори была иной. Талантливой и скрытной. Но именно задетое самолюбие сотворило из девочки женщину-воина, находящуюся в вечном поиске истины и справедливости. И чем старше она становилась, тем сильнее под искусно созданной ею самой непревзойденной маской равнодушия проявлялась трепетная душа прекрасного распускающегося цветка. В ней пробуждалась женщина. Трепетная душа нежного и хрупкого цветка, но в то же время задетого и потревоженного, а оттого ядовитого.

— Ты приближаешься к тому моменту, когда истина покорится тебе. Этот момент неизбежен. Но будь осторожна! Не упусти возможности познать ее, увлекшись погоней за справедливостью. Это именно те зыбучие пески, которым по силам поглотить любого из нас.

— Спасибо вам, Джун-сама! Я надеюсь, что судьба позволит мне хотя бы на сто шагов приблизиться к вашей мудрости.

Тори Бецу вновь поклонилась своему наставнику, села на байк и проследовала на остров императора. Преодолев еще один изогнутый мостик, в конце которого находилась арка, принцесса, наконец, оказалась перед дворцом. Ее сердце выпрыгивало из груди от волнения. Мотнув головой, она сделала глубокий вдох, собралась с мыслями и вошла в здание. Не обращая внимания на кланяющуюся прислугу, она навылет проскочила сквозь него и оказалась во внутреннем дворике. Перебежав через квадратную площадку дворика, она подошла к следующему зданию, где поверх ступеней принцессу уже встречал величайший человек Объединенного Востока, император нового государства, ее отец Хиро Бецу. Подле императора стояла его молодая жена, Мана, а по другую сторону — давний друг, мэр одного из центральных районов Токио под названием Синдзюку со своим сыном. Синдзюку был еще одним районом, находившимся по соседству с Тиёда, где, собственно, и располагался дворец императора.

У Тори ненароком подкатились глаза, когда она в очередной раз увидела этого скользкого и надменного юношу. Император уже не раз пытался свести Тори с сыном мэра Синдзюку — Нао, хоть и знал, что парень трус и выскочка, не стоящий даже волоса принцессы. Для императора же был важен лишь статус его отца, мастерски овладевшего искусством лизоблюдства. Но, в отличие от своего наглого сына, тот знал толк в управлении и дипломатии, и чтил древние традиции своего народа.

Тори воротило от одного вида ехидной физиономии этого богатенького сынка по имени Иошито. Из-за взъерошенных густых бровей и такой же прически простой народ звал его Косматым Выхухолем. С грызуном же богатенького парня сравнивали из-за того, что у него слегка торчали два передних верхних резца, которые было отчетливо видно, когда тот улыбался. Принцесса знала его с самого детства. Он единственный не протянул и года у мастера Джуна. Тренер с позором выгнал его прямо во время тренировки и настоятельно рекомендовал больше не появляться в его зале, когда тот начал кричать во всеуслышание о своем происхождении. Маленький Иошито тогда даже начал угрожать мастеру жестокой расправой, напоминая о влиятельности своего отца, после чего и был отчислен из «Школы Боевых Искусств Мастера Джуна». Мэр Нао, достопочтенный человек из высших слоев Токио, один из богатейших людей еще старой островной Японии и лучший друг императора тогда сам приехал к мастеру, чтобы извиниться за сына и просить скорейшего его восстановления в учебном заведении. Мастер Джун был достаточно принципиальным человеком и не собирался прощать мелкому сопляку, не уважающему никого вокруг, его дерзких выходок. «В Токио есть еще масса спортивных школ и хороших мастеров, для которых будет честью обучать вашего „одаренного“ мальчика», — съязвил тогда от обиды мастер. Мэр ничего не ответил. Но этой дерзкой выходки Джуна оставить без наказания не смог. Иошито так и не приняла ни одна из элитных школ Токио. Мэру удалось устроить его лишь в обычное учебное заведение на окраине города, в которое мальчика каждый раз привозили на дорогом автомобиле. Именно там его прозвали Косматым Выхухолем, когда ученик начальной группы, вдвое меньше размером, практически завязал парня в узел за несколько секунд поединка, взъерошив его брови и прическу. И не просто так они вышли на бой. Сын мэра постоянно задевал мальчишку, и когда тот больше не смог терпеть издевки Иошито, он вызвал его на честный поединок, попросив изначально разрешения у тренера. Бой был коротким. И насмешник быстро стянул свою улыбку после того, как его одолел ребенок. Иошито не стал терпеть позора и убежал с тренировки. На этот раз сам. Но все с тем же позором. Больше он там не появлялся. Так он и не закончил не одну из школ боевых искусств, куда бы ни устраивал его отец. Слишком слабохарактерным и одновременно высокомерным был его ненаглядный сынок. Такова справедливость. Но всю злобу за беспечность собственного ребенка мэр свалил на школу мастера Джуна, обвиняя тренера во всех неудачах Иошито. Легендарную «Школу Боевых Искусств Мастера Джуна» мэру, надавив на некоторые рычаги, все-таки удалось прикрыть. Император Хиро Бецу, прознав о грязной игре своего друга Нао, тогда пришел в ярость и впервые отчитал мэра за его проступок. Чтобы не унижать своего друга, еще и мэра одного из центральных районов Токио, император Хиро Бецу не стал ходатайствовать о возобновлении деятельности лучшей школы боевых искусств в городе, а просто взял мастера к себе на службу. С тех пор мастер Джун стал служить в качестве начальника личной охраны императора и обучал искусству Айки-До молодых охранников.

Тори, как полагается, поклонилась присутствующим и подошла к отцу. Она еле сдерживалась, чтобы не наброситься на него с кулаками. Но ее душа требовала истинной справедливости. Лишь поэтому она не торопилась с окончательными выводами, рассчитывая услышать версию непосредственно и самого виновника, императора Хиро Бецу.

— Здравствуй, дитя мое! Я очень рад видеть тебя! — высокопарно произнес император. Он протянул руки вперед ладонями вверх, чтобы обнять дочь. Широкие рукава его бледно-зеленого кимоно сильно свисали в области запястья вниз, оголяя белую прозрачную кожу рук, сквозь которую просвечивались синеватые жилы.

Принцесса неохотно прижалась к холодной груди императора.

Спустя мгновение они уже шли по коридору в императорскую столовую, где их ждал великолепно сервированный стол с множеством отменно приготовленных блюд.

— Прекрасно выглядишь! — громко произнес Иошито. Тори не реагировала. А для парня это и не главное было. Ему лишь хотелось услышать, как в ответ промолчит император. Хиро Бецу прекрасно знал, на что ему стоит обращать внимание, а на что нет. В детских играх беспечного Иошито он участвовать не планировал. Но для парня молчание императора казалось комплиментом. Он считал себя дерзким, кидающим вызов высшим мира сего. И эти идолы, эталоны силы и могущества молчали в ответ, подтверждая ложные иллюзии глупого человека. Иошито думал, будто бы окружающие уважают и боятся его. Наивный мальчик даже не подозревал, что императору однажды может наскучить это неуместное плутовство. И тогда его длинный язык быстро укоротится за неспособность уважать старших по возрасту и положению. Здесь уже обычным исключением из школы он бы не отделался. И папаша не помог бы.

Гости и хозяева расселись за длинный стол, способный уместить полторы дюжины человек. Во главе стола сидел император, по одну руку от него, как и при встрече, сидела его прелестная молодая жена Мана. Рядом с ней сидела Тори, а напротив — мэр Нао и его неблагополучный сын Иошито, не сводящий провоцирующего взгляда с едва сдерживающейся принцессы. Но на этот раз истиной причиной ее беспокойства был вовсе не этот шут.

Трапеза проходила в полной тишине. Тори старалась не показывать своего восторга от той вкуснятины, что периодически подносила прислуга. Но она с такой скоростью уминала все, начиная от лапши и сашими и заканчивая омлетом тамаго да блюдом из искусственно выращенного копченого пресноводного угря под названьем Унаги, что это ненароком выдало ее истинное настроение и изголодавшееся по лакомствам нутро.

— Соскучилась по папиным харчам? — ехидно произнес Иошито.

Тори Бецу аккуратно положила палочки на тарелку, вытерла губы и подняла взгляд на парня.

— Ты знаешь… да! У него ведь работают лучшие повара в Токио. Как и прислуга, как и охрана. Сам мастер Джун стережет нашего императора от недоброжелателей. Всю жизнь он занимался ерундой, обучая детей боевым искусствам. А теперь, наконец, занялся вот «достойным», «благородным» делом, став охранником. И все это только благодаря тебе. Подойди к нему перед тем, как отправишься домой. Думаю, он просто мечтает сказать тебе за это «Спасибо»!

Иошито боялся мастера Джуна, как огня. Тот бы никогда не тронул выскочку, но трусливый Косматый Выхухоль все равно сторонился любой встречи с бывшим тренером, дело всей жизни которого было уничтожено именно по вине этого подлого человечка.

В разговор вступил мэр Нао. Он был единственным человеком, с которым император делился всеми своими переживаниями, семейными неурядицами.

— Где же ты пропадала все это время, Тори-тян? — поинтересовался мэр.

— Пыталась обрести гармонию в окружении простого народа, Нао-сама, — не отрывая укоризненного взгляда от жалкого Иошито, ответила принцесса.

Иошито подался вперед и положил свою правую руку поверх левой руки принцессы.

— Может быть, там тебе и место? — съязвил он.

Недолго думая, Тори схватила с тарелки палочку, слегка испачканную в горчицу из васаби, и, резко выдернув свою руку из-под руки Иошито, молниеносно вонзила ее прямо в кисть парня. Палочка, смазывая плоть жгучей зеленоватой горчицей, прошла между пястными костями среднего и указательного пальцев, пронзив руку насквозь.

Иошито взвыл от боли.

— Никто не смеет трогать принцессу, так ведь? — едва сдерживая слезы обиды, сказала Тори, взглянув на отца. Тот же, как и мгновение назад, сидел молча. Будто бы ничего не произошло.

Мэр Нао, широко открыв рот, глядел то на Тори, то на императора. Хиро Бецу так ничего и не сказал.

— Прочь отсюда! — крикнул он, стиснув зубы, сыну. — Перебинтуй руку и тогда возвращайся. И хватит тебе реветь! Ты ведь мужчина!

— Но она чуть не убила меня! Неужели ты ничего не сделаешь? — разревелся тот, с ужасом разглядывая палочку, плотно засевшую в руке, откуда струилась кровь. Прямо на стол. Прямо на еду.

— Я сказал, прочь! И помалкивай впредь, ты меня понял? — наклонившись к нему, прошипел мэр Нао.

Парень, громко рыдая, поволок ноги к медику.

— Извините, мне нужно в уборную, — сказала Тори и вышла в другую дверь, нежели Иошито.

Выйдя на задний двор, Тори оказалась в старом императорском саду, состоящем теперь лишь из высохших, мертвых деревьев. Их стволы переплетались в невообразимые тернии, отбрасывающие мрачную тусклую тень на безжизненную, вязкую землю, залитую мутным студеным утренним ливнем.

Принцесса же не чувствовала холода. Она словно находилась во власти огня. И даже не слова парня разгорячили и обидели девушку, а то, что отец, величайший человек во всей империи, способный усмирять словом миллионы, лишь гнусно молчал, когда какой-то зазнавшийся паршивец, бездарь и посредственность пытался ее публично унизить. И так было всегда. Император проявлял свою власть только тогда, когда дело касалось непосредственно его персоны, его авторитета. Защищать собственных детей, будь то Тори или Ичиро, он считал неподобающей низостью. Он думал, что никто и так их не обидит, зная, кто они такие. И ситуации, подобные произошедшей мгновение назад за столом, считал детскими шалостями. Но это было уже далеко не так. Дети выросли, и чьи-то шалости по отношению к ним стали больше похожи на вызов, на конкуренцию, на угрозу.

Тори стояла под холодным дождем, прижавшись лбом к дереву, и плакала. Ребенком она часто гуляла по этим местам. Но тогда они изобиловали растительностью, птицами и живыми пейзажами. Теперь это место превратилось в очередное кладбище тех видов, которые больше никогда не будут радовать людей своим великолепием и многообразием. Но сейчас Тори больше беспокоила буря, бушующая внутри нее. На этот раз принцесса не смогла сдержаться. Недавно услышанная правда о брате и ситуация за столом, может, и не сломили ее стальной характер, но подогнули основательно. Больше не было сил терпеть. Обида всячески разрушала ее изнутри.

Через некоторое время на улицу выбежала жена императора. «Тори, где ты?» — крикнула Мана. Но принцесса не откликнулась. Она не хотела, чтобы кто-то видел ее слезы.

Мана шла меж мокрыми стволами деревьев, пытаясь докричаться до принцессы, но та не отзывалась. Капли ливня были настолько густыми и крупными, а небо плотным и черным, что через него почти не просачивался свет. Практически как ночью. Очень темно. И лишь редкие вспышки молнии иногда освещали путь жены императора.

— Тори! — в очередной раз закричала Мана.

— Да чего тебе? — неожиданно отозвалась принцесса в десяти шагах от нее. — Что тебе нужно?

Мана подбежала к девушке, чтобы укрыть зонтом от дождя, но та ее грубо оттолкнула от себя.

— Что с тобой, Тори? Почему ты плачешь? — поинтересовалась прекрасная Мана.

— Да тебе какая разница! И вообще, я вовсе не плачу.

— Ну, я же вижу, что плачешь.

— Даже если и так, то что? Некоторым людям свойственно реагировать так на предательство! — выкрикнула Тори. — Но тебе-то откуда знать? — добавила она.

— О чем это ты? — недоумевающе посмотрела на нее Мана.

Тори повернулась к жене императора, пристально посмотрела ей в глаза, а затем закатилась в истерическом смехе.

— А ты хитрее, чем я думала! — прокомментировала принцесса и медленно двинулась на Ману. — Пришла якобы подбодрить меня, а сама делает вид, что не понимает сути происходящего. И как мой братец вообще мог связаться с такой змеей?

— Ичиро? Он жив? Ты что-нибудь о нем слышала? — встрепенулась та.

— Слышала ли я? Да как тебе не стыдно! Вы, ты и мой отец, все это время держали меня за дуру, врали, скрывали правду о том, кто ты, что у тебя было с моим братом, как в итоге поступил отец с родным сыном, и еще Бог весть знает что! Почему ты, такая сострадающая сейчас, не рассказала мне обо всем еще тогда? Почему? Может быть, мой брат был бы сейчас здесь, а не за полмира отсюда!

Мана тоже заплакала.

— Я… я не знаю. Мне было страшно! — сказала она.

— Да не реви ты! Не верю я ни твоим словам, ни слезам. Ты лишь хамелеон, приобретающий выгодный для себя оттенок. Сейчас ты плачешь, а тогда ведь молчала. Через минуту ты будешь скромно сидеть за столом, как подобает жене императора, и улыбаться его шуткам. Будешь кричать в постели, чтобы он чувствовал себя настоящим самцом и заливисто напевать его любимую композицию поутру. Но только не надо стараться для меня. Ты для меня никто. Ты — ничто для меня! Я никогда не подпущу тебя, тем более после того, как узнала всю правду о вас с братом. И о том, как ты его предала.

Тори собиралась уже вернуться во дворец, но Мана ее остановила.

— Ты не знаешь всего. Не надо руководствоваться лишь каким-то отрывками правды.

— Мне не интересна твоя версия! — фыркнула Тори и, высвободив руку, направилась дальше.

— Если ты меня выслушаешь, то твое мнение обо мне изменится навсегда. Обещаю, это не займет много времени! — упрашивала принцессу Мана.

— Ну, хорошо! Попытайся! — сжалилась Тори Бецу.

— Спасибо тебе! — поклонившись принцессе, немного успокоилась Мана. — Я расскажу, как стала рабыней твоего отца и почему мне пришлось молчать. Это случилось через два года после нашего знакомства с твоим братом. Я и понятия не имела, что Ичиро сын императора. Он был хорошо воспитан, обходителен и скромен. Не такой, как те звездные детки, наподобие Иошито. Проще. Дорогих подарков я от него не принимала. Когда однажды Ичиро попытался надеть мне на руку золотой браслет, я отказалась. Тогда мы договорились, чтобы ничего дороже цветов он мне не дарил. Я и так его любила. Ичиро каждый день дарил мне прекрасные букеты и поцелуи. А мне больше ничего и не нужно было. Я видела, что он не беден, но то, что он сын самого Хиро Бецу, было для меня настоящим потрясением. Два года мы встречались по вечерам после работы. Очаровательные были времена. Я тогда была обычным парикмахером в салоне красоты. Выходные мы тоже проводили вместе.

— Так вот где в последнее время пропадал братишка?! — улыбнулась Тори.

Мана смущенно улыбнулась в ответ.

— Ичиро очень нравился моим родителям. И в день, когда он решил жениться на мне, Ичиро повел меня во дворец, чтобы познакомить со своим отцом, чтобы тот уже просил моей руки для него непосредственно у моего папы. С этого и началась эта странная история. Знакомство было очень мрачным. Император все время молчал и не отводил от меня сурового взгляда. Как рассказывал мне потом Ичиро, императору я не приглянулась. Но мой Ичиро не сдавался! Он сказал, что женится на мне и без его одобрения. Я была на седьмом небе от счастья. Но через некоторое время мне пришло тайное письмо. В нем говорилось о том, что император желает со мной встретиться. Но никто об этом не должен был знать, особенно Ичиро. Я сразу испугалась и подумала, что император прикажет мне отвязаться от его сына, но я и не предполагала, что правда окажется в разы страшнее и отвратительнее. За мной приехала роскошная машина и отвезла во дворец. Там меня ждал прекрасно накрытый стол, кланяющаяся прислуга и император в дорогом одеянии. Он был обходителен и порою настойчив.

Принцесса скривилась, представляя эту картину.

— Но я по своей наивности так и не поняла, к чему весь этот спектакль, продолжая думать, будто это лишь подкуп. Подкуп с целью разлучения нас с Ичиро, — продолжала свой рассказ Мана. — Но когда император начал делать мне комплименты и распускать руки, я испугалась еще больше, и от страха расплакалась. Разве я могла противостоять самому могущественному человеку страны?! Император успокоил меня. И на первый раз отпустил. Не тронул. Но строго наказал об этом молчать. Через время за мной снова приехала машина императора. Затем еще раз, и еще… и теперь мои поездки заканчивались не только трапезой. И в одну из таких встреч император перестал ходить вокруг да около и сказал, что мне нужно окончательно порвать связь с Ичиро либо не поздоровится ни ему, ни моим близким. Но я не смогла соврать любимому и рассказала всю правду. Тогда у Ичиро с императором состоялся мужской разговор и, конечно же, победил старший. Не знаю, что он сказал своему сыну, но после этого мы с Ичиро стали видеться реже. А после нашей с императором свадьбы он исчез. Хиро сказал, что Ичиро просто разлюбил меня и отправился искать свой путь на пустынных землях. Больше мы с ним не виделись.

— Все могло бы быть по-другому, будь ты чуть мудрее и соври Ичиро, что больше не любишь его! А так император, узнав, что ваши встречи периодически еще случаются, под страхом казни изгнал собственного сына из родного дома!

— Тори, забери меня отсюда, прошу тебя! — взмолилась Мана. — Я больше не могу здесь оставаться!

— Ты живешь во дворце с величайшим человеком империи и просишь об избавлении? Никто не отказывается от таких подарков судьбы! — пыталась сделать ей как можно больнее принцесса.

— Но я не люблю его! Каждая ночь для меня, словно каторга. Я будто ложусь в одну кровать с грязным демоном, чувствуя смрад, испаряющийся из его тела, вонь из пасти, скверну гадких мыслей. Я больше так не могу, Тори! Если ты не заберешь меня, я наложу на себя руки! Ты ведь девушка, и должна понимать, что значит быть с чужим тебе человеком, с нелюбимым?!

— Я из тех девушек, которые рождены не для любви! Но я все же чувствую твои страдания. И мне искренне жаль, что ты попала в поле зрения моего отца-деспота. Нам нужен план отступления. Потому как я не уверена, что вечер сегодня закончится лишь пьяными бессмысленными разговорами.

3

Через некоторое время, высушив волосы от дождя и поправив макияж, Тори и Мана вернулись к столу. Хиро Бецу и Нао выпивали благородный рисовый саке и оживленно о чем-то по-товарищески спорили. А хмурый Иошито молча сидел за столом с перебинтованной рукой, исподлобья сопровождая взглядом возвращающихся на свои места девушек.

— Где вас ветра носили? — поинтересовался император, подняв к ним захмелевший взгляд.

Поклонившись, Мана улыбнулась и сказала:

— Мы прогуливались по саду, мой господин!

— Он уже совсем не тот, моя госпожа! — припав липкими губами к тоненьким пальчикам жены, прокомментировал Хиро Бецу. — Вот раньше!.. — снова он начал рассказ о канувшей красоте императорского сада. Его не столь интересовала судьба дочери, больше чем полгода блуждающей черт знает где, нежели бесконечные причитания о своих бескрайних владениях, которые теперь превратились в руины и грязные парники со скотиной и искусственно выращенными деревьями с бледными полупрозрачными листьями на хрупких ветвях.

У Тори и Маны был план отхода, но принцесса больше не могла терпеть этих слезливых речей об уходящей под воду бедняжки империи, когда буквально весь мир находился в данный момент под угрозой.

— Скоро не будет и того, что осталось! — изрекла Тори.

Одновременно все присутствующие повернулись в ее сторону. Даже Иошито позабыл о боли.

— Что ты хотела этим сказать, дитя мое? — с недоверием поинтересовался император.

— Хотела сказать то, что пока вы, отец, пытаетесь вырастить лотос в золе, остальной мир рушится, и ему осталось жить совсем недолго. И исчезнув, империю он прихватит с собой, в этом можете не сомневаться.

Сначала император просто смотрел на Тори, затем повернулся к Нао, и те закатились в безудержном смехе.

— Ты не меняешься, моя прелестная дочь! — прокомментировал он. — Знаешь, ничто в этом мире не случается быстрее мысли. И если угроза действительно появится, я найду возможность для империи избежать ее! — самоуверенно заявил Хиро Бецу.

— Не в этот раз! Через год жизнь на материке станет совсем невыносимой. И обычное кислородное голодание, уже настигнувшее жителей горных деревень и возвышенностей, превратится в непригодные для жизни условия. А вслед за этим придут катаклизмы, которые завершат дела «карателя» и окончательно уничтожат все живое на Венце Фрачека! Единственный шанс спастись — это отправиться в Сток, который, кстати, никуда не делся. И потребовать у их лживого руководства места на «Новом Нардене», что строится на Северном полюсе. Ведь только у них есть карта пути к новому искусственному материку. Это единственная возможность выжить.

— И откуда у тебя такая информация? — надменно произнес он. Будто бы знал о происходящем.

— Я встретила незнакомцев, когда служила на Козырьке, — сказала Тори. Иошито хрюкнул от смеха. «Видимо, тебе мало проткнутой кисти?» — взглядом показала принцесса. Парень сразу же стянул улыбку. — Они пришли с западных земель. По пути им повстречался ученый, владеющий некоторой информацией по этому поводу. И как говорят жители тех земель: «Пройдет еще один День и одна Ночь перед тем, как Шива снизойдет с небес и коснется своей разрушительной поступью Земли. И тогда ветра, что подобны часовому механизму, в самом центре бушующие, дикие, предчувствующие скорый конец, припадут к ногам божества. Они взмолятся Шиве».

— Не надо пугать меня индуистскими богами! Будда не допустит, чтобы такое свершилось! И вообще, — повысил голос император, — как ты могла пустить на порог незнакомцев? — оскалился он. — Запад вечно пытался поработить восток, но у него не выходило этого ни в те времена, не произойдет подобного и сейчас!

— Впустила, потому что почувствовала, что эти люди знают намного больше, чем мы, так как не строят барьеров на пути к правде и не прячутся за высокой каменной стеной!

— Почувствовала она… И после этого ты будешь утверждать, что ты прежде всего воин, а не девушка? Хоть один самурай сжалился над врагом, когда тот пытался пустить смуту в его народ? А? Ты слышала о таком… дураке и простофиле самурае?.. Вот! И я не слышал. А знаешь, почему?! Потому что таких дураков нет!

— Император, друг мой, а может, к Тори все же стоит прислушаться? — дипломатично вклинился мэр Нао.

— Молчать! — хлопнул по столу император, поднявшись на ноги. — Я не позволю каким-то бродягам диктовать нам условия. Нам не нужна ничья помощь! Особенно от жителей запада!

Иошито сидел с испуганной физиономией. Его воспаленное воображение уже разрисовало картину долгой и мучительной смерти. Как обычно и случается с трусами. Вместо того, чтобы искать выход из ситуации, они лишь складывают лапки на груди и, подрагивая, ждут неминуемого конца.

— Ты всегда думал только о себе! — выкрикнула Тори. — Что это за держава, где императору плевать на жителей империи? Ах да, я назову, что это за держава — «Объединенный Восток» ее зовут! Идея ее создания изначально была вымощена на лжи и властолюбии одного монарха, прикинувшегося филантропом, который на самом деле и за детьми собственными присмотреть не в состоянии! Да что там присмотреть! Он готов даже изгнать одного из них лишь для того, чтобы удовлетворить свое влечение все к той же власти. И любовь в вашем случае, отец, лишь предлог. Воспаленная воля, погрязшая в бессмысленности от окружающего его бренную душу изобилия. Никаких страстей, лишь желание кому-то что-то доказать. Но кто скажет «Нет!» или «Не нравится!» человеку, который не приемлет отказов. Тому, кто не привык играть по-честному. Тому, кто нечестен даже с самим собой. Убийца собственного сына. Бездушный деспот. Изверг. Выродок! — оскалившись, закончила свою речь Тори Бецу. На миг ей даже сделалось легче.

Император опешил от сказанных принцессой слов. Ему нечего было ответить. Поэтому девушка продолжила сама.

— Я так понимаю, помощи от императора ждать не стоит. В таком случае, я сама предупрежу народ империи о надвигающейся угрозе.

— Ты не посмеешь! — прошипел Хиро Бецу.

— Еще как посмею! — собралась было уходить принцесса.

Император засмеялся и шагнул в сторону, символично перекрыв путь Тори.

— И ты наивно полагаешь, что я позволю тебе это сделать? — надменно произнес он. — Забавно! И, кстати, ты должна меня благодарить! За произнесенные этими устами легкомысленные фразы ты должна быть подвергнута мучительным пыткам, а затем и казни. Но я не сделаю этого. Я посажу тебя в темницу, и ты просидишь там до конца своих дней, чертова плутовка!

Тори не приняла всерьез его слова и двинулась дальше. Но император на этот раз не шутил. Он резко вздернул перед собой ногу и сильно ударил принцессу в живот. Та скорчилась от боли и присела на пол. Присутствующие онемели. Император подошел к ней, грубо схватил за волосы и повернул лицом к себе. Тори закашляла. Изо рта вылетел вязкий ошметок крови. Ей было трудно дышать. Но она все равно улыбалась.

— Именно так император должен поступать с непослушной дочерью! — проговорила она выпачканными в алую кровь губами.

Хиро Бецу замахнулся и дал ей вовсе не щадящую пощечину. На щеке остался розовый отпечаток от его могучей руки.

— Дочь? — переспросил император. — Вот и настал момент узнать правду о тебе и твоем братце, дитя мое. Да будет тебе известно, — брызжа слюной на лицо Тори, произнес он, — вы вовсе не мои дети. Я никогда не мог иметь детей. А ваша мать, шлюха, она подкупила врача, когда вынашивала Ичиро от какого-то парня. А мне сказала, что случилось чудо. Но чудес не бывает! Через некоторое время она родила сына, а потом родила и тебя. Тогда я был на седьмом небе от счастья. Но однажды мне пришло тайное письмо от некоего господина, в котором были фотографии моей бывшей, занимающейся любовью с неизвестным мужчиной в отеле. Лица его видно не было, виднелась лишь татуировка в виде сосредоточенных глаз тигра на голых лопатках.

И тут Тори поплыла с потоком внезапно проснувшихся воспоминаний. Во-первых, от самой новости, а во-вторых, от того, что знала, кому принадлежит эта татуировка. Однажды на тренировке, когда мастер Джун показывал на ученике очередной прием, его кимоно разорвалось, оголив торс. На его спине показались два хищных кошачьих глаза. И выглядело это так, будто то была вовсе не татуировка, а тигр, слившийся с окружающей средой и ждущий подходящего момента для атаки.

Еще тогда принцессу впечатлила зрелищность этой татуировки. Но она никогда бы не подумала, что их обладатель, мудрый и благородный мастер Джун, вероятно, ее биологический отец.

— Тогда я сделал дополнительные анализы на возможность иметь детей, и они снова оказались отрицательными. И мне стало понятно, что жена лжет и изменяет мне. Выхода не было, за предательство каждый должен заплатить самую высокую цену! Пришлось казнить ее.

— Ты казнил маму? Но ты же говорил, что она погибла, когда рожала меня?

— Я тебе немного солгал! — с какой-то издевкой произнес Хиро Бецу. — Но я благодарен твоей матери, она дала мне понять, что все женщины распутные шлюхи! — закатился он.

— Шлюхи?! Да ты сам не упускаешь из виду не одну служанку. У тебя сотни наложниц. И ты говоришь, что все женщины распутницы? Просто в следующий раз не влазь в отношения других людей. Им и без тебя хорошо. И империи без тебя будет лучше! — выдавила Тори, и, превозмогая боль, правой рукой схватила императора за основание кисти, а другой — за предплечье руки, в которой он крепко держал ее за белую косу, и, изловчившись, надавила на нее с внешней стороны. Несколько прядей выдралось на висках девушки с корнем. Проступила кровь. Глаза девушки ненамеренно заслезились. Но оно того стоило. Хиро Бецу теперь лежал на животе с заломленной за спину рукой, а Тори, оскалившись, жестко надавливала ему на позвоночник коленкой.

— Охрана! — попытался закричать император, но Тори еще сильнее прижала его к полу. Воздух быстро покинул его легкие. Хиро захрипел.

Принцесса тем временем достала катану из сая и сказала, что если мэр или его паршивый сынок попытаются сотворить какую-нибудь глупость, это станет их последним решением в жизни.

— Я знала, что ты слишком тщеславен, чтобы сделать правильные выводы. Такие, как ты, губили и губят целые поколения. Ты паразит, овладевший здоровым организмом. От таких нужно избавляться.

— Тори, нам пора идти! — предупредила ее Мана.

— Ладно! Я не хочу марать руки о твою мутную ядовитую кровь. И знаешь, когда ты сказал, что я не твоя дочь, мне действительно сделалось легче, — перевязывая императору руки веревкой, бодро выдала Тори. — Такое ощущение, что я ждала этих слов всю свою жизнь. Так что радуйся. Ты, наконец, полностью свободен от оков родительской «ответственности». Никчемный отец, никудышный муж, равнодушный император! — добавила Тори и поднялась на ноги. А Хиро Бецу так и остался лежать на животе, недовольно рыча на принцессу. Теперь уже на бывшую принцессу и бывшую дочь.

— Пора! — сказала Тори, и направилась к выходу. Мана выбежала вслед за ней.

4

После образования полярных океанов прилегающие к Токийскому заливу районы мегаполиса, такие, как Ота, Синагава, Минато, Тюо, Кото и Эдогава были частично затоплены. И для ребят, живущих неподалеку от этих мест, подступ к океану стал значительно ближе. Покинуть пределы города не было сложной задачей. Плюс за платиновый орион Минору обещал отдать этим счастливчикам все, что в данный момент имеется в его магазине. С таким резервом они могли бы долгое время дрейфовать по Северному Полярному океану без необходимости причаливать к берегу и пополнять запасы. Но первые нестыковки между обещаниями и реальностью начались практически сразу. Вместо хваленого свежепросмоленного судна с раздельными каютами и просторной палубой к берегу причалил ржавеющий, слегка накренившийся на правый борт старенький малый рыболовный траулер.

— Как это понимать? — возмутился Шин.

— Это лучшее судно из всех, что в данный момент имеется в моем эллинге. Вы не смотрите на то, что траулер накренен и выглядит обшарпанным. У рыбаков есть поверье, которое гласит: «Не затонет та лодка, что проверена морем. Она им любима. Новая же, ежели не придется по нраву волнам, не продержится на воде и дня, уйдет на дно в миле от берега».

— Да что ты опять нам втираешь, подлый Прохвост — Рыбий Хвост! Как с такими, как ты, вообще можно иметь дело?! Обманываешь на каждом шагу! — выругался Шин. Он понимал, что времени ждать новую лодку, если даже у Минору таковая имеется, у них попросту нет. Пришлось брать то, что предлагают. Чоу стало жалко лодочку за то, что все начали ее ругать. Ее сострадающее сердце не выдержало. Девушка жалела абсолютно все, что только подвергалось негативному отношению и грубости. Бабочка отчитала Шина за то, что он обозвал лодку «Ржавым корытом». «Какое же это „Ржавое корыто“?! — возмутилась она. — Ты же не называешь старые свитки „Бумажными огрызками“ из-за того, что краска на них тусклая и они буквально рассыпаются в руках. Вот! И лодочку не трогай! Просто она старенькая. И чтоб у тебя больше язык не повернулся обзываться, назову я ее „Фунэ из пергамента“. Каждый, кто обидит ее, теперь будет иметь дело со мной». Шин тут же замолчал. Он не хотел дразнить Чоу. Ситуация и так была напряженной.

Первым делом в крупных канатных связках на лодку погрузили такелаж: полагающуюся рыболовецкую утварь и спасательное снаряжение. Затем последовал ящик с набором смазочных материалов и запасных деталей. Бочки с топливом пришлось еще подождать. Подсобник Минору в запарке забыл загрузить их на борт, когда выводил траулер из доков. Рыбий Хвост отругал его и отправил на обычной деревянной моторной лодке обратно.

Теперь у ребят было время, чтобы осмотреться на судне, загрузить личные вещи и навести порядок в пыльных уголках, которых оказалось достаточно много. И пока девушки наводили марафет, Минору провел мастер-класс по управлению судном и вкратце рассказал о том, на какие агрегаты первым делом стоит обращать внимания и за чем нужно непрестанно следить. Также он нарисовал на черно-белой любительской карте нового Северного Полярного океана места, где, по рассказам его бывалых коллег, водится больше всего рыбы. Он не предполагал, что первостепенной задачей ребят было вовсе не промысловое использование судна, а возможность добраться до нужного места, если принцессе вдруг не удастся договориться с императором Объединенного Востока о возможности похода на Сток.

Дождь не прекращался. Плюс ко всему поднялся еще и шквалистый ветер.

Принцесса и госпожа Мана быстро следовали к выходу. Им нужно было успеть скрыться до того момента, когда мэр освободит императора и охрана обо всем узнает. По плану Мана должна была приказать начальнику охраны, мастеру Джуну, собрать всех самураев в казарме и молча ждать дальнейших указаний. Но, выйдя из здания и оказавшись во внутреннем дворике, Тори ждал неприятный сюрприз. Вместо свободного поля для побега под холодными каплями ливня стоял отряд самураев под предводительством мастера Джуна.

— Прости меня! — неожиданно произнесла Мана, виновато опустив голову. — Твои идеи слишком амбициозны и несут с собой разрушения. Я не могла позволить тебе развязать войну между империей и правительством Стока. Ладно уж муж мне ненавистен, но дать погибнуть отцу в борьбе за чьи-то предполагаемые угрозы я не имею права.

— Как ты могла? Ты что, не понимаешь, это не просто угрозы, а вполне реальная смертельная опасность! От империи не останется и следа. Спасая одного человека, ты обрекла на погибель целое государство! — ответила Тори.

— Прости меня, принцесса! — поклонившись, госпожа шагнула назад, пытаясь скрыться от страха и совести под тенью крыши императорского дворца. Но она не успела. Позади нее выросла фигура Хиро Бецу, который прекрасно слышал сказанные ею слова.

— Значит, муж ненавистен тебе, бестия?! — закричал он, схватил девушку за шею и вонзил под ребро острый клинок с драгоценным каменьями на рукояти.

Колени Маны ослабли, глаза подкатились кверху, и она, охнув, медленно сползла вниз. Аккуратно положив наказанную жену на пол порога, император провозгласил: «За предательство мы платим самую высокую цену!» — и поднял свой кровожадный взгляд на Тори.

— Теперь твоя очередь, дитя мое. Взять ее! — скомандовал Хиро Бецу, и самураи тут же приняли боевую позицию, вытащив катаны из сая. Лезвия мечей были настолько остры, что было слышно, как капли дождя стонут от боли, рассекаясь о них при падении.

Тори сдаваться не собиралась. Она тут же достала свой меч и повернулась к солдатам. Довольный император стоя рядом с мэром Нао и его напуганным сыном Иошито, наблюдал за всем этим действом с порога.

— Всем опустить оружие! — неожиданно скомандовал мастер Джун.

Император нахмурился.

— Что ты несешь, Джун? Схватите ее сейчас же! — повторил правитель.

Самураи замешкали. Они не знали, кого слушать. С одной стороны был их учитель, командир и наставник, а с другой — император всего Объединенного Востока.

— Я сказал, опустить оружие! — попытался усмирить своих воинов мастер. Он прекрасно осознавал, что тягаться в авторитете с самим Хиро Бецу — это то же самое, что и претендовать на роль Будды. — Кто тронет принцессу, будет иметь дело со мной! — использовал Джун последнюю возможность повлиять на решение самураев.

Император ухмыльнулся.

— Одного не могу понять, зачем ТЫ это делаешь? Ну, это твой выбор, мастер. Тебе за него и нести ответ. Взять их обоих! — злобно стиснул зубы Хиро Бецу.

В этот момент один из самураев вырвался из рядов и ринулся на своего наставника.

Джун был готов к атаке. В мгновение ока, вытащив катану из сая, он блокировал удар со стороны нападающего, схватил его за запястье и ловко заломил руку с оружием. Парень сразу же выронил меч наземь. Ряд сократили еще двое самураев и одновременно атаковали мастера. Тори больше не могла смотреть на эту неравную битву и тут же вступилась за мастера Джуна. Они ловко отражали атаки поочередно подступающих противников. Несмотря ни на что, и мастер, и принцесса старались нанести как можно меньше урона нападающим. Те были всего лишь солдатами, несущими волю правителя. Половину из них Тори помнила еще со времен обучения в «Школе Боевых Искусств Мастера Джуна», и всех их обучал сам мастер. Он знал каждого из нападающих по имени. Также он знал тех, кто никогда не подымет на него руку. Для кого важнее кодекс чести самурая, а для кого совесть. Таких было меньше, но они тоже были. И через мгновение эти немногие уже бились на их стороне. Но бой оставался все таким же неравным.

Джун и не предполагал, что Тори Бецу уже знает правду о своем происхождении. Но во время боя их взгляды пересеклись, и здесь уже он почувствовал, как девушка переменилась.

— Я все знаю! — мимоходом заявила принцесса, продолжая защищаться и атаковать противника, стоя плечом к плечу с собственным отцом. — Но как ты мог все это время молчать? Столько лет?

— Я не имел права лишать тебя роскошной жизни, дитя. Что я мог тебе дать? Только деревянный тренировочный меч да койку в казарме. Но, несмотря ни на что, я все это время пытался защитить тебя.

— От кого ты пытался защитить меня? Или от чего? От правды? — возмутилась Тори. Глаза ее вновь заблестели от слез. Как ей казалось, это стало случаться слишком часто за последнее время. Тори на миг потеряла бдительность, и один из самураев тут же чуть было не разрубил ее пополам, если бы не мастер Джун. Он оттолкнул девчонку в сторону, а сам встал на ее место, не успев блокировать удар и получив глубокую резаную рану на всю спину. Рассеченное, пропитанное кровью кимоно тут же спало с его плеч. Джун не оставил бой, но боль от ранения теперь сильно отвлекала его.

— Не может быть! — округлив глаза, ошарашенно произнес император, когда увидел на спине начальника своей личной охраны знакомую татуировку в виде глаз тигра. — Всем стоять! — скомандовал он.

Воины словно застыли в движении. Лишь наглый дождь ослушался приказа императора.

Тори и Джун тут же повернулись к подлому правителю.

Хиро Бецу приближзился к мастеру Джуну. По пути он демонстративно достал катану из сая.

— Так это был ты? — прищурившись, сообразил Хиро Бецу. — Ты имел мою жену, пока я решал проблемы государства? Воспитывал твоих детей и вкладывал в них свою душу?

Тори покоробило от его слов. «Какую душу ты в нас вкладывал? Лицемер! Она вообще у тебя есть?» — подумала принцесса, но сдержалась и промолчала.

— Твоя жена никогда не хотела иметь от тебя детей! Она всю жизнь любила лишь меня. Ты всего-навсего негодяй и разлучник, которому чуждо слово «Любовь» и «Страсть». Ты отнял у меня любимую, но я никогда не позволю тебе обидеть моих детей! — ответил Джун и принял боевую стойку.

— Ну, давай, посмотрим, на что способна раненная собака вроде тебя! — съязвил император и нанес первый удар катаной. Джун отбил удар своим мечом. Искры смешались с каплями дождя. Затем мастер Джун провел серию ударов. Император был хорош в бою на катанах. Он ловко парировал наступление врага. И тут неожиданно раздался страшный грохот. Шум шел из самых глубин, из недр Земли. Все притихли. Затем земля содрогнулась, и последовали слабые толчки. Зазвучала тревожная сирена. Трясло все сильнее. Уже около трех лет на территории империи не случалось землетрясений. Но даже в подобной ситуации вместо того, чтобы, наконец, сделать правильные выводы и понять, что Тори пришла не просто, чтобы посеять панику, а пришла с реальным предупреждением, император продолжал лишь борьбу за власть. Он попытался атаковать Джуна, но тот в последний момент блокировал его удар.

Бой продолжался. Преимущество, словно женщина легкого поведения, то и дело переходило из рук одного к другому. Так продолжалось несколько минут. Колебания тем временем усиливались. Было тяжело устоять на ногах. И на этот раз ситуация сыграла не в пользу Хиро Бецу. Он первым начал терять равновесие и Джун, несмотря на слабость от глубокой кровоточащей раны на спине, воспользовался моментом и начал напористо атаковать врага, подавляя его волю.

Самураи хотели уже вступиться за императора, но тот, задыхаясь от усталости, скомандовал «Не мешать!»

Спустя несколько мгновений император уже лежал на светлой тротуарной плитке внутреннего дворика и отчаянно отбивался от натиска противника. Затем мастер устал махать, словно веером, катаной и решил довершить дело, надавив лезвием своего меча на лезвие оружия императора. Тот закряхтел, но продолжал сопротивляться, уперев тыльную сторону лезвия свободной рукой.

— Сдаешься? — спросил Джун.

— Ни за что! — упрямился тот.

Тори больше не могла терпеть этого жестокого бессмысленного зрелища.

— Отец, не надо! Не стоит марать свою честь о грязную кровь этого ничтожества! — обратилась она к мастеру.

Тот на момент отвлекся, ласково улыбнулся ей и сказал:

— Беги! Беги отсюда, дитя мое, моя прекрасная дочь! Беги, что есть сил!

Вдруг где-то на расстоянии нескольких сотен метров что-то оглушительно загромыхало. Через мгновение небо над городом озарил огненный гриб сильнейшего взрыва. Здания начали рушиться и искра, попав в поврежденные газовые коммуникации, вызвала подобную реакцию. Это не могло не отвлечь.

— Началось! — словно вновь оказавшись в своем недавнем видении, где Токио пылает в кармическом огне беспощадного торнадо, прошептала Тори.

И в тот же самый момент, когда все завороженно любовались губительной красотой пылающих небес, стоящий на пороге подлец Иошито с перебинтованной рукой неожиданно сорвался с места и на полусогнутых коленях побежал вниз по трясущимся ступеням. По пути он схватил брошенный императором окровавленный клинок, которым тот зарезал свою жену Ману, подбежал со спины к Джуну и по самую рукоять вонзил лезвие в спину мастера.

— Отец, нет! — вскрикнула Тори.

Агоническая боль заставила Джуна упасть на бок и отпустить катану.

— Беги! — напоследок сказал он Тори и упал на плитку, измазывая ее алой краской страданий.

Несмотря на скорбь и отчаянье, которые принцесса сейчас испытывала, ей все же пришлось пересилить себя и последовать совету отца. Девушка со всех ног понеслась к байку, оставленному ею около главного входа. Быстро прошмыгнув через еще одну рушащуюся секцию дворца, принцесса с ходу запрыгнула на байк, накинула шлем и рванула прочь от этих мест.

Теперь ей не приходилось выбирать лучшую дорогу. Нужно было двигаться кратчайшим путем, так как вслед за ней император отправил пятерых самураев на резвых байках. И теперь им вовсе не обязательно было поймать и доставить Тори в целости и сохранности.

Пятеро лучших воинов Хиро Бецу следовали за принцессой по пятам. Она то и дело оглядывалась назад, и с каждым разом пять черных пятен становились все отчетливее видны сквозь густой падающий на асфальт ливень. Дорога была неимоверно скользкой плюс встречный транспорт и усиливающееся каждый миг землетрясение. А осыпавшиеся прямо на трассу здания то и дело заставляли маневрировать и притормаживать.

Самураи были вот уже совсем близко, буквально в десяти метрах позади принцессы. И их двухколесные кони оказались гораздо мощнее. Всадники планировали окружить ее со всех сторон. Спустя мгновение двое уже ехали справа, двое слева и один позади Тори Бецу. Выбора у девушки не было — пришлось идти на риск. Выехав на встречную полосу, она поддала газу и устремилась прямо на грузовик. С каждой секундой расстояние сокращалось. Растерявшийся водитель грузовика, удирающий от разбушевавшейся стихии, то и дело жал на сигнал, но все было без толку. Некий отчаянный мотоциклист в Аметистовом Хемонги мчался ему прямо в лоб. «Чертов псих!» — выругался полноватый водитель, зажал педаль тормоза и крутанул руль в левую сторону. Его автомобиль тут же понесло по мокрой трясущейся дороге влево. И приближаясь к зданиям, выстроенным вдоль трассы, он зацепил двоих самураев, которым уже некуда было податься. Он расплющил их о кирпичную стену. Их черной экипировки почти не было видно на фоне ливня и мокрой дороги. В отличие от Тори и ее желтого байка. На это и рассчитывала принцесса.

На этот раз Тори повезло. Но оставалось еще три противника. Один тут же, не растерявшись, из левого ряда быстро перестроился в правый. Тори свернула с трассы в закоулок. У нее был еще один козырь на руках. Самураи двигались синхронно ей.

Пробираясь сквозь кучи мусорных пакетов, обломков обрушившихся зданий и брошенных автомобилей Тори и ее преследователи приближались к переулку, который в Токио звали «Ветряная Шатровка». В незапамятные времена здесь была обычная притоптанная пыльная тропинка, которая вела к мельнице-шатровке. И по тропинке по той, меж холмов и деревьев, помимо людей, спешащих за рисовой мукой, любил блуждать и свежий ветерок. Еще тот наглец! А когда вместо зеленых деревьев у тропинки выросли высокие бездушные здания, ветер взбунтовался, разгневался, обозлился — на людей, лишивших его любимой привычки бродить по этой мягкой тропинке к мельнице и задорно вертеть ее косматые крылья. С тех пор ветер в переулке стал гулякой нешуточным. В ясную погоду он дерзко гонял по переулку пыль, а в шторм перевоплощался в настоящий мстительный дух, сносивший все на своем пути. И он стал особенно зол в последнее время. Казалось, ветер мог смести с дороги автомобиль, рискнувший пересечь Ветряную Шатровку в непогоду.

Туда и заманивала принцесса настырных преследователей.

До переулка оставались жалких пара сотен метров, но враги перешли в наступление. Они начали прижимать принцессу с двух сторон. Да так, что ей некуда было податься. Еще и третий, ехавший позади, наставил на девушку прицел пистолета-пулемета ТМР, что ненароком заставило ее задуматься о белом флаге. «Продержись еще мгновение, Тори! До Ветряной Шатровки осталось совсем чуть-чуть!» — думала про себя принцесса. Самураи в черной экипировке махали ей руками, всячески указывая на то, что она находится под прицелом, но девушка не сдавалась. Она лишь максимально поддала газу и рванула вперед. Самураи ответили тем же. И буквально за пару десятков метров до переулка Тори резко начала тормозить. Дорога была скользкой. Едущий за ней самурай, тоже нажал на тормоз, а вот те, что были по краям, среагировали немного позднее. Прозвучал резкий свист сжигающейся о мокрый асфальт резины. Тори и самурай с ТМР остановились. А те двое все же упустили нужный момент, и, достигнув перекрестка, где улица пересекалась с Ветряной Шатровкой, их настигла кара проклятого переулка. Матовая серо-белая стена с ветром несущихся по переулку студеных капель ливня и частиц грязи молниеносно захватила ворвавшихся в запретную зону мотоциклистов и унесла с собой в сторону вместе с транспортом. Они не успели даже вскрикнуть, словно были подхвачены рукой могучего экваториального протуберанца.

Тори развернулась на месте, и, не теряя драгоценного времени, помчалась в обратную сторону по быстро теряющим облик прекрасного мегаполиса объятым мощным землетрясением Токио.

Теперь у Тори Бецу оставался лишь один противник в черной мотоциклетной экипировке. Самурай замер, на миг онемев от жуткой картины, где его соратники становятся добычей хозяина этого жуткого места, ветра, превратившегося теперь в злобного прожорливого хищника, обитающего в переулке. Но спустя мгновение он уже снова следовал за Тори. Долг для него был превыше страха и скорби.

5

Мгновением ранее, еще до начала землетрясения, ребята решили завести тарахтящий двигатель траулера, чтобы проверить работу его приборов. Отклонений выявлено не было. Хоть в чем-то Минору не соврал. Топлива пока что не подвезли. Шин снова начинал выходить из себя.

— Поторопи своего работника! — крикнул он Минору.

— Да-да! — ответил торговец и все с тем же самозабвенным видом продолжил стоять на деревянном причале, с довольной физиономией вертя в кармане дождевого плаща платиновый орион. — Вы бы пока попробовали кружочек нарезать под мостом Комагата! Проплыли бы. Бак полный. Палить есть что. Да освоились бы немного с управлением, — посоветовал он ребятам.

— Ага! А вдруг ты сбежишь, Прохвост — Рыбий Хвост, пока мы тут осваиваться будем! И что тогда… останемся мы без топлива? — смекнул Ганс.

«И этот туда же!» — качнул головой Минору и вновь ступил на палубу к недоверчивым покупателям. Затем он вошел в капитанскую рубку, клацнул несколько переключателей, схватился за штурвал, и кораблик медленно тронулся с места. Шин и Ганс заулюлюкали от радости.

— Вы точно планируете заниматься рыбалкой? — с подозрением обратился к ним Минору.

— Точно-точно! Рули давай! — ответил Шин.

Вслед за грохотом упавшего металлического ведра, с каюты, что находилась ярусом ниже, послышались недовольные возгласы занимающихся там уборкой Чоу и Зои.

Проплывая под Комагата, ребята вдруг услышали гул тревожной сирены. И буквально через мгновение город поглотило землетрясение. Высотки рушились, поднимая в воздух тучи пыли, быстро придавливаемые сильным ливнем. Кричащие, напуганные пешеходы, побросав зонтики, пытались найти укрытие и спрятаться от стихии. И буквально спустя мгновение, как ребята выплыли из-под моста, гигантская плита тут же откололась от строения и рухнула в пяти метрах от них в тревожные воды Сумиды. Корабль сильно качнуло. Все выбежали на улицу.

Принцесса в это время уже приближалась к мосту. Самурай не отставал. Он попытался использовать пистолет-пулемет, но дождь залил механизм водой, и тот попросту перестал функционировать. Слуга императора злобно отбросил оружие в сторону и вытащил свою сбалансированную катану из чехла. Поддав газу, он быстро нагнал Тори, замахнулся и попытался нанести горизонтальный удар по корпусу принцессы. Но ходящая ходуном дорога не позволила сделать ему это достаточно резко. Тори успела пригнуться. Но самурай теперь был твердо намерен покалечить принцессу.

Мост, казалось, был уже в шаге от Тори. Принцесса не знала, удалось ли все-таки ее друзьям достать корабль или нет. Девушка знала одно: «Нельзя сдаваться!» И поскольку мост был разрушен, у нее оставался лишь один вариант — на ходу спрыгнуть в воду. Тори набрала необходимую скорость, взобралась ногами на сиденье байка и повернула руль под нужным углом, чтобы приземлиться именно в воду, а не на обрушившуюся плиту. Самурай точно повторил ее маневры. В паре метров от обрыва она подпрыгнула и по инерции полетела дальше, прямо в студеные воды Сумиды. Самурай сделал тоже самое. В полете он замахнулся, и чуть было не проткнул принцессу своей острой катаной, если бы Тори, ловко, словно кошка, не успела развернуться в воздухе, резко достать свой меч и совершить ею роковой взмах в сторону противника. Наудачу махнув лезвием, тот словно луч света пронесся прямо в районе шеи преследователя. Девушка не знала, дотянется ли меч до его плоти или же нет. Лезвие ее безукоризненной катаны, словно в замедленной съемке. коснулось шеи парня и рассекло все, что успело оказаться на его пути. Оно самым кончиком коснулось кожи самурая, оголив сонную артерию. Этого было достаточно. Из горла хлынула кровь, а во взгляде мужчины застыл лишь страх от осознания неминуемой смерти.

Враг был повержен.

Тори и самурай плюхнулись в воду метрах в пяти от ошарашенных друзей принцессы.

На черных волнах Сумиды тут же всплыло обездвиженное тело самурая. Через мгновение всплыла и слегка оглушенная от удара об воду Тори Бецу. Шин и Ганс тут же бросились в воду. Минору только обреченно пробубнил: «Правда ведь говорят: „Норикакатта фунэ“», что буквально означало — «Если сел в лодку, надо отчаливать». Теперь он понимал, что те, кого он мгновение назад считал подарком самого Будды, оказались мошенниками, с кем ему придется удирать из государства на накренившемся траулере.

Вытащенная из воды Тори Бецу, трясущаяся от напряжения и холода, сидела на палубе, прижавшись к борту траулера. Она не стала дожидаться расспросов ребят, и просто сказала:

— Простите, друзья! У меня ничего не вышло. Держим курс на Канзасские Ямы.

Минору неохотно надавил на рычаг газа, и прямиком через подтопленные районы Токио, меж небоскребов, памятников и башен заводов направил траулер к заливу, откуда уже они планировали добраться до нужного места. Позади оставался охваченный хаосом Токио. Словно сама природа наказывала жителей города за трусость и безразличие к сородичам, которых они так безответственно оставили за пределами своего сострадания, за Козырьком. Но цель ребят оставалась все такой же ясной и важной. Она была важнее любых страхов и горькой правды. Важнее каждого из них, важнее целой империи. А риск… он стоил того, чтобы не опускать руки, не терять терпения и двигаться дальше.

Переодевшись в сухую одежду, Тори молча собрала в комок свой Аметистовый Хемонги и выбросила его за борт корабля. Она больше не хотела иметь ничего общего с империей, и этот жест означал для нее прощание с той жизнью, к которой она привыкла. И она была по-настоящему готова пойти на такую жертву.

***

Собрав своих генералов на руинах Токио, Хиро Бецу отдал им приказ, состоящий всего из двух слов: «Найти и убить!»

ЧАСТЬ II. РЖАВЫЕ ПОГОНЫ

Герой без трофея — всего лишь выдумка

Глава 1

1

Каждую секунду на известную приэкваториальную базу Тасманских Псов «Форт-де-Кок» обрушивался мощный шквалистый ветер, подгоняемый силами великой Линии Протуберанцев. Пограничники, несущие службу на базе, едва успевали расчищать территорию от тонн пыли, мелких камней и мусора. Забрось они это дело хоть на 12 часов, переметы у стен достигли бы метра в высоту. В следующие 24 часа окно первого этажа утонуло бы в серо-коричневой массе. Через неделю-другую здание отеля ветра погребли бы под собой и превратили в барханы. Что и случилось с большинством зданий, находящихся примерно в том же удалении от Линии Протуберанцев, что и Форт-де-Кок.

Тасманские Псы уже преодолели зону экваториальных ветров и, пробравшись через перекушенную Бернардом Мейером еще на пути в Брахму ограду, уже приближались к базе. Более месяца бойцы провел в дороге. И лишь к концу мая 2040 года они вновь ступили на южные земли Венца Фрачека. Обратно солдаты шли не спеша. Паника и так уже забрала жизни нескольких членов отряда при первом перемещении с Юга на Север. Больше подобных ошибок они не совершали, действуя согласно строгим указаням Родриго касательно передвижения среди тесно «пляшущих» столбов торнадо. На этот раз Джонатан МакКинли не стал вставлять свои реплики и наставления. Лишь согласился с парнем, как и все остальные.

Наступающий день постепенно, но весьма уверенно вытеснял плотно засевшие на плоскогорьях Суматры полчища мглы дальше — на Восток. Стена экваториальных ветров все также грохотала где-то за спиной отряда, но уже не так тревожно, как в момент, когда солдаты стояли лицом к стихии, молящиеся и напуганные. На этот раз все обошлось. Обратный переход с Севера на Юг прошел для них без потерь. Воины отряда Тасманских Псов прониклись настоящим чувством доверия к молодому испанцу. Некоторые даже поверили в его божественную силу. В рядах Псов проскочил слушок, будто парень пришел с потустороннего мира, чтобы повести за собой живых, его миссия — не дать стихии поглотить то немногое, что осталось от цивилизации. Его считали этаким добрым демоном, который ради людей отрекся от своего темного царства. Но так считали только самые суеверные. Большинство же считало Родриго гением, ухитрившимся понять природную схему движения Линии Протуберанцев. И за это очень уважало. Но наяву все было куда более странным и невероятным. И знал об этом только один из них. Этим «Одним» был Портной. Во избежание раскрытия феномена экспериментов Масуда Вармажа Родриго убедил МакКинли заткнуть парню рот. Итак, почти весь путь Портной провел с перевязанным грязной, вонючей тряпкой ртом и накинутым на плечи рваным пледом, которые солдаты успели прихватить в подземелье безумного ученого. Также почти весь путь вновь плененный прятал от холода страдающее напуганное животное — своего пса, Рыжего.

У парня не было даже малейшего шанса рассказать правду о происходящем в лаборатории. Зато была возможность немного отойти от третьего сеанса вакцинации, прийти в себя после чудесного воскрешения из мертвых, посмотрев на мир глазами того, кто успел повидать мир иной: 24-й подопытный в списке Масуда Вармажа, 2-й переживший все три сеанса после Родриго, но абсолютно такой же брошенный, оставленный без ответов и… одаренный. Впервые, спустя много лет, он увидел образ Виктории, преодолевая Линию Протуберанцев. И это тронуло его больше, чем путешествие из Западной Пальмиры до Брахмы, чем странный сон, чем еще более странные видения при вакцинации, чем горизонты дарованных способностей. Виктория звала его к Стоку, он это чувствовал. И теперь готов был пойти на все, лишь бы достичь этого места. Но чуть позже. Ведь он понимал, что пока для подобного путешествия слишком слаб. Портной даже не представлял, насколько для него все может измениться, когда он полностью восстановится после третьего сеанса вакцинации и почувствует прилив сил, которые по мощи будут сопоставимы на этот раз с исполинскими 50-метровыми цунами, что обрушиваются на берега Венца Фрачека со стороны полярных океанов. И лучше уж пережить этот миг в очередном плену, нежели не встретить его вовсе.

Отрядом планировалось сделать 48-часовой привал на базе Форт-де-Кок, а затем уже совершить марш-бросок на технике до самой Будки. Но солдаты, рисковавшие за последний месяц так много, что их возвращение можно было сравнить с чудесным приземлением пассажирского авиалайнера с отказавшими турбинами на штормовые воды необузданного океана, больше не могли находиться вдали от своих семей. Каждый из них немного изменился, пребывая в пути. Каждый из них, наконец, понял, насколько ничтожен и слаб человек по отношению к стихии. Понял, что без уважения к ней, без бережного и осторожного отношения, без преклонения перед ее могуществом человеку, пересекающему экваториальную Линию Протуберанцев, попросту не выжить. И бороться с ней так же бесполезно, ровно как и пытаться овладеть ею. Поэтому каждый из них стремился поскорее попасть домой, к понятному и привычному, к любимой семье, подальше от гремящих ветров.

В итоге было решено 48-часовой привал превратить в 12-часовой, после которого отряд рассредоточился по оставленным у базы бронетранспортерам и двинулся в сторону Будки.

Джонатан МакКинли, Родриго Видэл и Бернард Мейер ехали в одной машине. Но хоть Родриго и настаивал на обратном, Портного все же связали и посадили в транспортное средство к другим солдатам. Испанец каждую секунду переживал о том, чтобы парень не сболтнул лишнего. Он был для него реально опасен и подозревал, что у солдат, едущих с ним, может взыграть любопытство, и они начнут задавать парню вопросы. Здесь он и выдаст всю правду о Родриго. Здесь же и наступит конец всему его грандиозному плану по завоеванию авторитета и власти в рядах Тасманских Псов, а затем и всей Будки. За то, что Портной мог разорвать веревки и растерзать солдат голыми руками, он вовсе не переживал. Во-первых, ему было плевать на дюжину вояк, которые могли пасть в этом неравном бою, они все равно ничего не решают. А во-вторых, он по своему опыту знал, что для подобного сценария второй наследник экспериментов безумца еще слишком слаб.

Конвой стремительно продвигался по слегка освещенной утренним Солнцем южной колыбели Венца Фрачека. Словно могучий рыбак, хитрый день вскидывал свой бледный невод над черными небесами, пытаясь забросить его вглубь плоскогорий Суматры, где еще водились отражающиеся на холодном белом снегу разноцветные игривые звезды. Где, казалось бы, никто не может потревожить их покой. Ничего не подозревавшие, они доживали свои последние часы, ведь через миг-другой ловкий рыбак доберется и до них.

Рыжий, свернувшись калачиком на прохладном металлическом полу, ехал, уткнувшись носом в подмышку связанного хозяина. Спокойный и мудрый пес молчал, не выл и не лаял от голода, которым их с Портным морили солдаты. Но молчал он не только по этой причине, но и потому, что не хотел провоцировать злых, уставших вояк. Он бы молчал до самой Будки, если бы один из солдат, пошептавшись со своими соратниками, не потянулся к лицу его хозяина, чтобы убрать тряпку, затыкающую тому рот. Тут уже Рыжий не выдержал и цапнул этого наглеца.

— Ай! Чертова псина! — закричал боец. Руку его защищала все та же отменная нательная экипировка под названием «Шкура 20.40». Она великолепно проявила себя в бою, защищая солдат от встречных пуль и ударов. Поэтому укус собаки для воина показался легким щипком, но не более того. И, замахнувшись на животное, чтобы ударить, тот отчего-то на момент задумался и в итоге все же опустил руку, то ли пожалев зверя, то ли испугавшись, что Рыжий снова сможет укусить.

— Ты это собаке или себе, Генри?! — подшутил над сослуживцем его полноватый краснощекий соратник по имени Патрик Грубер. Участники отряда часто иронизировали по этому поводу. С одной стороны каждый из них гордился, что принадлежал к столь элитной военной группировке, а с другой солдаты все ж больше склонялись к дерзкому названию «Тасманские Волки», нежели «…Псы». Пару раз вояки пытались обратиться к Джонатану МакКинли с инициативой изменить название отряда, но тот все время отвергал их предложения. Старый Пес всегда отвечал, что «Волки — это дикие животные, не приемлющие чужих порядков. А мы верные слуги своего народа, и не сеем хаос вокруг. Мы псы, охраняющие угодья. Честные. Бескорыстные. И миссия наша — безопасность и добродетель!» Больше никто не обращался к генералу с подобными предложениями.

Портной, дождавшийся, наконец, что из его рта уберут эту гадкую обслюнявленную тряпку, улыбнулся, оценив еще и шутку военного.

Шутник заметил это и вмиг сделался серьезным:

— А ты чего скалишься, мерзкий крысеныш?! Будь любезен, стяни свою улыбку, пока прикладом по зубам не отхватил! — сказал он.

Это было неожиданным порывом ненависти со стороны солдата как для Портного, так и для его коллег.

— Чего это ты такой злой, Патрик? Вроде меня укусили, а нервничаешь больше ты, — сдвинув короткие темные брови, среагировал худощавый Генри Шмидт.

Тот стыдливо отвернулся и пробурчал:

— Ладно-ладно! Просто мне не нравится этот странный хмырь. Больно он смелый для пленника. Не люблю таких идиотов.

— Это твое мнение, или Родриго приказал так думать? — неожиданно выдал Портной.

— Он еще глупее, чем я думал, — подорвался было глуповатый озлобленный Грубер, чтобы стукнуть парня. Но его придержали другие солдаты.

— Ты это… — обратился Генри Шмидт к Портному. — Тише будь. А то в следующий раз этот бугай даст тебе по шее за длинный язык, и никто не станет его останавливать.

— Я ведь просил не звать меня «Бугаем»! Это вообще-то обидно, — нахмурившись, сказал Патрик.

Портной поднял брови и, помотав головой, сказал:

— Не сочтите за дерзоть, господа, но вы совершенно не представляете, что происходит у вас под носом.

— Как это понимать? — поинтересовался слегка взвинченным тоном Бугай.

— Испанец, которого вы все боготворите, на самом деле не тот, за кого себя выдает.

— Ха! — демонстративно ухмыльнулся Шмидт, ткнув указательным пальцем в сторону Портного. — Этот «Не тот» предупреждал, что от тебя можно ожидать подобных фраз. А еще он сказал, что ты сделаешь все, чтобы удрать из плена. Нет, дружок, никуда ты от нас теперь не денешься. Мы развяжем на твоем языке узел правды, будь уверен. У нас очень «деликатные» меры, верно, парни? — обратился он к остальным девяти коллегам, включая главного «Навигатора» отряда, а по совместительству еще и механика-водителя по имени Либор Цисарж.

«Да!.. Конечно!.. Деликатнее не придумаешь!» — издевательски подхватили остальные.

Портной старался не показывать своих переживаний, хотя изнутри его всего колотило.

— Хорошо! Тогда зачем вы вытянули тряпку из моего рта? Затолкайте ее обратно и езжайте себе спокойно. Оставьте возможность узнать правду тем, кто действительно умеет слушать и слышать, тому, кто ее достоин, — поддразнил их Портной.

— Твоя ложь выглядит слишком предсказуемой для хитреца, которым тебя преподнес нам сеньор Родриго! Больше не хочу слушать эту брехню! Я тебе не верю! — вступил в разговор Патрик, выхватил тряпку у Шмидта и вновь завязал пленнику рот.

Портной догадывался, что природа любопытства человека способна иной раз подавить природу терпения. Так и случилось. Через несколько часов пути Генри Шмидт снова подкрался к парню и резко сорвал с него повязку, когда тот спал.

Придя в себя, Портной быстро сообразил, что происходит. Тяжело вздохнув, он покачал головой и сказал:

— Что-то вы долго тянули, господа. Не думал, что вы настолько беспечны, намеренно пряча от себя правду.