Бесплатный фрагмент - Трилогия. Контракт на два дня

ТРИЛОГИЯ
КОНТРАКТ НА ДВА ДНЯ

Всем юношам и девушкам —

жертвам Второй мировой войны,

посвящается

«…Помните!

Через века, через года, — помните!

О тех, кто уже не придёт никогда, — помните!..»

Роберт Рождественский, поэма «Реквием»

КНИГА ТРЕТЬЯ
УДАРНЫЕ ПЯТИЛЕТКИ

«Une vie d’amour Que l’on s’était jurée

Et que le temps a désarticulée

Jour après jour Blesse mes pensées…

…Une vie d’amour Une vie pour s’aimer

Aveuglément Jusqu’au souffle dernier

Bon an mal an Mon amour T’aimer encore Et toujours…»

Charles Aznavour

Глава 1. МЮНХЕНСКИЙ ПРОЦЕСС, ИЛИ КРАСНОЕ И ЧЁРНОЕ

XX Съезд ВКП (б) открылся в понедельник 25 сентября 1944 года в Большом Кремлёвском дворце, сразу же после окончания мероприятий по поводу празднования первой годовщины победы над фашистской Германией. Он стал съездом правящей партии государства, одержавшего блестящую победу в самой кровопролитной и страшной войне. Победоносная Красная армия дислоцировалась от Руана на западе, до Порт-Артура на востоке, от Нарвика на севере до Сицилии на юге. Это представлялось очень весомым аргументом как во внешней, так и во внутренней политике. Поэтому провести на съезде все необходимые решения для Бекетова не составило большого труда.

Полностью обновили состав Центрального комитета. Из сталинской гвардии там оставили только маршалов, видимо, для украшения, и тех, кто являлся ведущей политической фигурой, с ними Бекетов продолжал работать: Молотов, Калинин, Каганович, Мехлис и Хрущёв. Почему он до сих пор не заменил их, да и, похоже, не собирался этого делать? Этот вопрос задавали себе все, кто интересовался политикой в кулуарах, на кухне, на рыбалке и в бане. Внятного ответа не было. Все эти люди являлись одиозными фигурами сталинского режима, замаравшими руки в крови по локоть во время политических репрессий и чисток. Они создавали Бекетову кучу имиджевых проблем как во внутренней, так и во внешней политике. Но он упорно продолжал их держать при власти, лишь отодвинув от процесса принятия решений.

Правда, один очень весомый аргумент в пользу такой политики просматривался. Всех этих товарищей обожали ортодоксальные большевики и убеждённые сталинисты, а таковые составляли довольно значительную часть советского общества, и их интересы игнорировать не получалось. Так что, скорее всего, нащупав хрупкий баланс интересов, Бекетов продолжал его поддерживать, как очень осторожный и разумный политик. Но ситуация требовала немедленных революционных преобразований в обществе, в политике, в экономике и в вооружённых силах. Поэтому в состав Центрального комитета и его Политбюро провели всех своих. Бекетов не зря три года натаскивал молодёжь, понял, кто из них чего стоит, и давно отобрал лучших и самых талантливых.

Немного поэкспериментировав с парнями, он увидел, что они отлично умеют встраиваться в политическую систему, не создавая в ней напряжения, и ещё год назад представлял себе конфигурацию власти, которая станет эффективно работать. На съезде он всё это успешно реализовал, окончательно установив полный контроль над партией. Правда, имелся один нюанс, который его смущал. Мальчики получили неслыханную аппаратную власть, причём не только в стране, но и в мире. Такой властью если кто-то и обладал до них, то единицы, и однозначно не молодые люди, а убелённые сединой дядьки. Неизвестно, как ребята выдержат экзамен, но узнать это можно только опытным путём. Ведь власть — ещё и ответственность, и отвечать им придётся за многое, хотя бы даже перед своей совестью.

В чём Бекетов ни капельки не сомневался, так это в способностях и уровне подготовки ребят. Ему удалось сформировать одно из самых образованных в мире правительств. Самым неграмотным в нём оказался Лебедев с двумя курсами МГУ и военным училищем, но он компенсировал недостатки образования своим незаурядным умом. Самым же образованным был Орлов с высшим гражданским образованием, кандидатской диссертацией и военной академией. Все правительство в совершенстве говорило на трёх иностранных языках, а некоторые из его членов на четырёх. Для Советского Союза это просто фантастические компетенции, по своему уровню они соответствовали, а в чём-то даже превосходили правящую политическую элиту США и Британии. Если в чём-то и отставали, так может, только в опыте.

Успешно решив кадровые вопросы, Бекетов приступил к политическим и экономическим. Прежде всего на съезде приняли Программу «Примирения соотечественников». В качестве первого шага утвердили Акт «Об амнистии всех участников Гражданской войны». Это позволило сделать легитимным процесс возвращения эмигрантов на родину, который шёл уже давно, но держался на личных договоренностях Бекетова с сообществами белоэмигрантов. Теперь же все бывшие подданные Российской Империи и их дети получили право вернуться в СССР и оформить гражданство в заявительном порядке, без каких-либо ограничений, не подвергаясь политическим или уголовным преследованиям.

Следующим пунктом программы стала либерализация экономики. Решить задачи с помощью только государственного сектора представлялось нереальным. Требовалось участие частных предпринимателей для создания новых производств. Взять их в СССР неоткуда, а вариант приватизации даже не рассматривался. Учитывая опыт России 90-х доверять советским гражданам собственность казалось просто безумием. Результат был предсказуем: всё украдут и спрячут так, что потом с собаками не сыщешь. То, что не смогут украсть и продать, побросают, и оно само развалится. Вариант просматривался только один: вернуть русских эмигрантов из-за границы вместе с деньгами и опытом. Для этого же одной амнистии мало, требовалась свобода частного предпринимательства и железные гарантии собственности.

Право заниматься своим делом и неприкосновенность частной собственности государство должно гарантировать всем без исключения, а не ограниченному кругу лиц. Поэтому на съезде приняли Программу «Новая советская экономика для всех», провозглашавшую очередную НЭП, но намного шире ленинского варианта. Хозяйство страны становилось многоукладным, советское государство признавало и защищало все виды собственности. Вопрос заключался лишь, поверят ли люди в это после всех большевистских фортелей с отбором собственности, раскулачиванием и посадками в лагеря. Уболтать делегатов съезда принять программу и провести к ней законодательную базу через Верховный Совет СССР для Бекетова стало сущим пустяком, а вот убедить эмигрантов и советских граждан, что всё это серьёзно и навсегда, казалось практически невыполнимой задачей.

Поэтому ещё задолго до партийного съезда в газетах и по радио развернули мощную политическую кампанию под лозунгом «Борьба с ошибками и перегибами в экономике». Журналисты заново перечитали труды великих классиков, Владимира Ильича Ленина и вождя народов Иосифа Виссарионовича Сталина — в частности, статью последнего «Головокружение от успехов» о перегибах на местах, допущенных при коллективизации, и изложили материал в нужной трактовке. Были найдены около сотни виноватых советских и партийных деятелей на местах, а также особенно ретивых сотрудников НКВД, и отданы под суд за превышение должностных полномочий; проведены десятки публичных процессов над виноватыми, которым были вынесены суровые приговоры.

Советские граждане на собраниях коллективов единогласно одобрили решения судов, гневно заклеймив осуждённых, и всё это регулярно освещалось в газетах. После этого всех осуждённых втихаря амнистировали и отправили с глаз подальше на партийную и хозяйственную работу с местными аборигенами в Советскую Социалистическую Республику Папуа — Новую Гвинею разъяснять там папуасам политику партии и правительства, только уже с учётом горького жизненного опыта, судимости и без всяких перегибов.

Всем, оставшимся в живых, раскулаченным и бывшим советским нэпманам начали выплачивать денежные компенсации за изъятое имущество и моральный вред, причинённый арестами и пребыванием в заключении. Суды оказались завалены заявлениями на пересмотр дел о незаконном изъятии имущества и осуждении. Парни-экономисты посчитали суммы компенсаций для выплат, и они оказались просто астрономическими, в бюджете таких денег не было. Несмотря на полный паралич судов, на угрозу развала финансовой системы государства, Бекетов пошёл на это и начал реабилитировать раскулаченных и лишённых имущества, выплачивая им компенсации. Потому что ему позарез требовалось доверие народа.

Для разработки экономической программы реформ уговорили вернуться из эмиграции лауреата Нобелевской премии по экономике Василия Васильевича Леонтьева и назначили руководителем реорганизованного Народного комиссариата экономики и финансов. Он и преданная ему группа ребят-экономистов должны были найти средства не только для выплаты компенсаций, но и для финансирования экономических реформ.

Траты же предстояли баснословные, а брать взаймы просто негде, поэтому требовалось создать иную финансовую систему, совершенно отличную от существующей. Сделать это казалось невероятно сложным, но возможным. В правительственных компьютерах хранился пакет промышленных технологий стоимостью в несколько триллионов долларов применительно к 1944 году. Нужно было только придумать, как сделать, чтобы эти технологии обеспечивали собой деньги в обращении. Ну, ещё Бекетову удалось прикарманить половину золота Третьего Рейха. Вот на этих двух активах и предстояло соорудить совершенно новую экономику. Группа Леонтьева уже полгода ломала голову над тем, как это реализовать.

В качестве гарантий права собственности эмигрантов Бекетов договорился с ними, что весь офицерский костяк вновь формируемой Советской Гвардии будет состоять из офицеров-белоэмигрантов. Эти гарантии их устроили, и капитал потихоньку пошёл в страну, ещё до съезда. При этом рисков для Бекетова не просматривалось никаких, на всю Гвардию надели браслеты, а пароли от системы имелись только у него, Емельянова и Осипова. Треть армейских офицеров и офицеров наркомата внутренних дел тоже были окольцованы, поэтому бунт на корабле исключался. Электронную радиосистему развернули на всей территории Европы и СССР. Связисты за эти три года проделали титаническую работу, и Алексея Орлова наградили за это орденом Ленина и Золотой звездой Героя Советского Союза.

Ещё Бекетову хотелось как-то оживить общественно-политическую жизнь в стране. Разрешать создание новых партий он наотрез отказался, зная, чем это заканчивается в России, и решил легализовать общественные объединения и организации с правом законодательной инициативы. Партия же в стране оставалась одна, она была правящей, и это не подлежало никаким сомнениям.

Перед завершением своей работы съезд принял IV пятилетний план восстановления и развития народного хозяйства на 1945–1949 годы, который предусматривал фантастический рывок в развитии экономики страны с созданием десятков новых отраслей народного хозяйства и выпуском всего спектра промышленной продукции, высококачественных товаров и услуг. С пламенной заключительной речью на съезде выступил Генеральный секретарь ЦК ВКП (б) Георгий Николаевич Бекетов, сорвав бурные продолжительные аплодисменты. На этом работа XX Съезда ВКП (б) успешно завершилась, и все делегаты разъехались по домам претворять в жизнь принятые решения.

***

На следующее утро после торжественного военного парада в честь 27-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции Бекетов созвал секретное заседание Политбюро ЦК ВКП (б). На него пригласил как старых, так и вновь избранных на XX Съезде партии секретарей Центрального Комитета: генерального комиссара госбезопасности СССР В. Д. Емельянова, народного комиссара обороны СССР Н. В. Измайлова, начальника Генерального штаба СССР А. И. Осипова, командующего сухопутными войсками СССР Э. А. Репинского, командующего бронетанковыми войсками СССР Е. А. Кудрявцева, командующего Советской Гварди- ей И. Н. Быстрицкого, командующего войсками связи СССР А. А. Орлова и Первого секретаря ЦК К. Д. Лебедева. Председательствовал на заседании Генеральный секретарь ЦК ВКП (б) Г. Н. Бекетов.

После оглашения председателем повестки дня у всех парней побежали мурашки по коже, и, видимо, не только у них, — лица помрачнели даже у старших товарищей. Предлагалось обсудить и принять открытым голосованием решение о проведении репрессий по результатам Второй мировой войны. Им предстояло решить судьбу нацистских, итальянских, венгерских, румынских, хорватских, японских и прочих военных преступников. Определиться с тем, что делать с их пособниками и коллаборационистами, а также с военнопленными. Другими словами, Бекетов поставил вопрос так, что каждому необходимо принять самое сложное в своей жизни решение: подписаться под смертным приговором сотням тысяч людей.

После принятия этого решения карательные системы советского государства, а также государств-союзников немедленно начнут претворять его в жизнь, облекая в юридически обоснованные приговоры и рубить головы на гильотине, вешать, расстреливать, сажать в тюрьмы и отправлять в лагеря. По всей видимости, Бекетов не захотел брать ответственность только на себя и решил возложить её на всех. Для парней это стало первой серьёзной расплатой за полученную безграничную власть. Но вот готовы ли они морально к этому, их никто не спрашивал. Одно дело война, когда они отправляли сотни тысяч людей в бой, тоже многих на верную смерть. Однако там у них всегда имелось оправдание: это война и у людей есть шанс. Тут же дело напрямую касалось расправы без всяких оправданий и оговорок.

Все прекрасно понимали, что в тюрьмах и лагерях у Бекетова, да и у Черчилля с Рузвельтом, тоже сидели не ангелы, а исчадия ада, и их смерть должна стать уроком для человечества. Но одно дело наблюдать со стороны, одобряя карательные действия или осуждая их, другое дело — самому принимать активное участие в карательном процессе. Критики говорят, что власть быстро деформирует личность, и политики такие решения принимают без зазрения совести. Видимо, совесть у парней ещё не успела деформироваться, поэтому они все сидели сине-зелёные и тупо смотрели на проект документа, размноженный и лежавший перед ними. Бекетов же как будто этого не замечал или не хотел замечать.

Проект казался им чудовищным, но только на первый взгляд. Если же учесть, что эти люди развязали самую кровопролитную в истории человечества войну и отправили на тот свет миллионы невинных женщин, детей и стариков, то логика в предложении Бекетова присутствовала железная. Всю политическую верхушку нацистской Германии, фашистских Италии и Хорватии, салашистской Венгрии, а также Антонеску и его сподвижников предлагалось отправить на гильотину, после чего тела сжечь, а пепел развеять. Японское правительство, а также сотрудничавшие с ним марионеточные правительства Маньчжурии, Китая, Филиппин и Индокитая отправить на виселицу. Всех, кто имел хоть малейшее отношение к уничтожению людей в концентрационных лагерях и лагерях военнопленных умертвить таким же изуверским способом, каким они убивали заключённых и пленных, а тела сжечь в крематории Освенцима. Тех, кто участвовал в карательных операциях против мирного населения, подвергнуть унизительной и мучительной казни через повешение.

Попытки изменить эти пункты Бекетов принял в штыки и стоял на своём как каменная глыба. Он предъявил кучу аргументов, почему это нужно сделать именно так и не проявлять ни капельки снисхождения или милосердия. Причём парни не знали, что проект решения Бекетов заранее согласовал с Черчиллем, Рузвельтом, Жиро и Чан Кайши, и ни у одного из них претензий к проекту не возникло. Ребята спорили несколько часов с пеной у рта, но изменить позицию Бекетова так и не смогли.

Самым грустным оказалось то, что никто из присутствующих не смог предъявить сколько-нибудь весомых аргументов, чтоб хотя бы поколебать эту позицию. На единственный обоснованный аргумент — зачем так извращаться, не проще ли будет всех расстрелять? — Бекетов отвечал, что преступник перед смертью должен испытать то же, что испытывала его жертва, иначе казнь превращается в месть, а она должна стать расплатой за содеянное. Пять минут ужаса на эшафоте — лишь малая плата за сотворённое, тем более, что эти виды казни не в России придумали и применяли, а сами преступники людям рубили головы, вешали и травили газом. Пусть теперь на себе всё это и опробуют.

В завершение дискуссии Георгий Николаевич подошёл к шкафу, открыл дверцу и, достав с полки большую коробку, принёс её к столу и вывалил из неё сотни свежих фотографий с изображением зверств нацистов, а также фотодокументы из концентрационных лагерей и лагерей военнопленных. Снимки оказались жуткими, сделанными или изощрёнными садистами, или профессиональными криминалистами. Создавалось ощущение, что всё это сотворили не люди, а инопланетные монстры, лишённые человеческих чувств. Для них человек являлся просто куском мяса, с которым можно делать всё что угодно — резать, стрелять, вешать, сжигать. Смотреть на фотографии было невыносимо.

— И вы хотите это оставить безнаказанным? Чтобы все думали, за такие зверства не бывает расплаты? — спросил он присутствующих с ухмылкой.

На этом все прения по первым трём пунктам закончились, и спор перешёл к другим, где Бекетов согласился, при наличии весомых аргументов, поменять решение. Предстояло решить судьбу старших офицеров и генералитета побеждённых стран, французского коллаборационистского правительства Петена, а также всех сотрудничавших и помогавших фашистам в Европе. Отдельным вопросом стояло решение по военнопленным.

Парни уговорили Бекетова разбираться с каждым старшим офицером и генералом индивидуально, хоть это и затянется на годы. Военные обязаны исполнять приказы, даже если они и преступные, и поэтому степень их вины должен определять компетентный суд с учетом всех обстоятельств. Конечно, некоторые генералы, адмиралы и маршалы сами отдавали преступные приказы, но надо установить точно и только за это наказывать.

С вопросом о коллаборационистах просидели до позднего вечера. Здесь парни решили отыграться за проигранные вчистую первые три пункта. Они в один голос заявили, что нельзя судить людей только за то, что те под страхом смерти вынуждены были сотрудничать с оккупантами: за это должна в первую очередь нести ответственность та власть, которая довела до оккупации, а не граждане, оказавшиеся «крайними». Наказывать можно только тех, кто пошёл на сотрудничество по убеждениям, а не под страхом голода или смерти. Кроме этого нужно учитывать, пострадали ли от такого сотрудничества люди, погибли или подверглись аресту, или нет. Во Франции уже устроили настоящую охоту на женщин только за то, что те спали с немецкими солдатами, и это надо немедленно прекратить. Разбираться в этом должен только компетентный суд с учётом всех обстоятельств. До решения суда все подозреваемые должны получить иммунитет от преследования. Бекетов с доводами ребят согласился.

Зато правительство Петена парни отстоять не смогли, аргументов в защиту не нашлось. Потому что эти негодяи так низко стелились перед немцами, хотя те их даже и не просили. В результате приняли компромиссное решение: всё вишистское правительство судить, а Анри-Филиппа Петена, Пьер-Жан-Мари Лаваля, Фернана де Бринона, Эме-Жозефа Дарнана, Марселя Деа, Эжена Мари Луи Бридо и Робера Бразийака отправить пожизненно в тюрьму, пока их французы сами не постреляли или на гильотину не отправили. С пожизненным заключением Бекетов согласился и на смертной казни, как написано в проекте, настаивать не стал.

Вопрос о судьбе военнопленных стран «оси» решили за полчаса. Их оставалось чуть меньше миллиона. Остальных рекрутировали в конце 43-го в штрафные дивизии и те участвовали в боевых действиях в Китае, Японии и на Папуа — Новой Гвинеи. В октябре большую часть из них демобилизовали, реабилитировали и отправили на родину с иммунитетом от преследования. Из самых опытных и не запятнавших себя в злодеяниях сформировали десять дивизий новой немецкой армии. Оставшихся военнопленных тоже решили не мучить и отпустить домой, тем более, что условия содержания в лагерях крайне некомфортные, а у Емельянова не имелось ни средств, ни желания превращать лагеря в санатории.

Заседание закончилось в половине второго ночи, когда все члены Политбюро поставили свои подписи под секретным протоколом. Валентин Денисович взял документ, подул на свежие чернила, положил себе в папку и поехал исполнять принятые решения. Парни же пошли в кабинет к Илье Быстрицкому, заперлись там и напились в стельку, пытаясь залить шок, который испытали. По домам их развозила и разносила охрана.

Кирилла Лебедева рано утром занесли в квартиру и сдали с рук на руки Насте. Он лыка не вязал и на ногах не стоял, таким она его ещё никогда не видела. Хорошо ещё, что дети спали. Она кое-как дотащила мужа до кровати, раздела и уложила спать. После этого Кирилл ходил целую неделю смурной, почти не разговаривал и страшно нервничал по всякому поводу и без повода. Но потом потихоньку пришёл в себя. Сколько жена ни расспрашивала, что произошло, он так ничего и не сказал. Настя поняла только одно: муж испытал какое-то очень сильное душевное потрясение и изменился после этого.

***

Это только на первый взгляд кажется, что германская карательная машина по уничтожению неугодных государству людей — лучшая в мире. Русская репрессивная машина ни капельки не хуже. Рождённая Иваном Грозным, выпестованная Петром Великим, доведённая до совершенства большевиками и лишь слегка приостановленная Бекетовым, она, услышав команду «фас» сверху и поскрежетав немного заржавевшими шестерёнками, начала набирать обороты. Не уступала ей и французская, хорошо натренированная во времена Великой Французской революции. В затылок дышали английская и китайская, тоже оказавшиеся весьма эффективными.

Обличительных материалов по военным преступлениям нашлось много. Из компьютеров выгрузили всё то, что насобирало человечество за семьдесят пять послевоенных лет, многое из чего в их мире было ещё неизвестно судьям в 45–46-х годах, когда проходило большинство судебных процессов. Принтеры работали круглосуточно в промышленных масштабах, операторы только успевали менять картриджи и заряжать бумагу. Все материалы по немецким, итальянским и японским военным преступлениям, совершённым до июля 1941 года, распечатали и отправили в суды стран-победительниц.

Всё, что происходило после июля 1941 года, Бекетов, как только пришёл к власти, сразу же приказал тщательно протоколировать. Специальные группы сотрудников НКВД выезжали на место, в каждый освобождённый населенный пункт, опрашивали население, фотографировали и записывали. Это происходило на всей территории, куда вступали советские войска. Огромную работу провели в освобождённых концентрационных лагерях и лагерях военнопленных по всей Европе. Видео- и фотоматериалы, протоколы осмотра мест преступлений, допросы свидетелей и потерпевших размножили и отправили в суды. На основании этого составили электронную базу данных подозреваемых с фотографиями и приметами, по которым проводились задержания.

По причине молниеносного наступления Красной армии и из-за того, что союзники не успели открыть второй фронт в Европе, которую освобождали только советские войска, многие военные преступники не смогли скрыться в Северной и Южной Америке, их арестовали сотрудники НКВД СССР. В руках у Емельянова оказалась не только вся фашистская верхушка Европы, но и рыба чуть помельче — особо изощрённые садисты и насильники. Сразу же после разгрома Германии установили жёсткий электронный контроль на границах Европы и за полтора года наловили ещё много мелочи. ГУЛАГ, очищенный Бекетовым в 41-м и 42-м годах, вновь оказался переполнен, но уже подозреваемыми в военных преступлениях.

Получив столько богатой пищи, советская репрессивная машина, вздохнув с облегчением, заработала на полную мощь. Заскучавшие было от безделья исполнители — судьи, прокуроры и палачи — со свежими силами и удвоенной энергией приступили к своим обязанностям. Требование новой власти было только одно: полное соблюдение законности и юридических процедур. При таком наличии доказательной базы и свидетелей это не представляло проблемы для системы, просто она работала чуть дольше, чем в 37-м. Первые судебные процессы начались в декабре 44-го. Их старались проводить на местах совершения преступлений, поэтому подозреваемых свозили из мест содержания через всю страну.

Конвойная служба НКВД тут же оказалась загружена работой по горло. В неё поступило строгое распоряжение из Москвы — не допустить самоубийств при транспортировке подозреваемых. По этой причине подозреваемых везли в наручниках под неусыпным присмотром конвоиров. Сообразив, что дело закончится печально, многие пытались покончить с собой. Задержанных везли из Сибири на Украину и в Белоруссию, в Польшу и Чехословакию, в Германию, Италию и Францию. Везде начались открытые судебные процессы, европейские газеты запестрели фотографиями и репортажами из зала суда.

Логика действий Бекетова, видимо, состояла в том, чтобы устроить в Европе такое публичное избиение виновных, после которого она бы ужаснулась и на столетия зареклась от зверств. Он решил действовать по принципу «клин клином вышибают». Позиция казалась спорной, ведь так ещё никто не пробовал лечить эту болезнь. Но единственное известное и действенное лекарство — атомную бомбу — он изъял из употребления, и поэтому пришлось изобретать что-то другое. В конце XVIII — начале XIX века Европа, увидев море крови, пущенной французскими революционерами, испугалась разгула насилия и, присев за стол переговоров, создала систему европейской безопасности, продержавшуюся почти сто лет, хотя регулярно и появлялись желающие её разрушить. Но потом всё как-то подзабылось, и человечество взялось за старое — видимо, ему требовалось очередное кровопускание.

***

Батальон спецназа и приданный ему полк НКВД под командованием майора госбезопасности Юрия Дмитриевича Мельникова взял под охрану минский ипподром и прилегающие к нему улицы с восьми часов утра в субботу 3 февраля 1945 года. Ровно в полдень здесь должны были начать приведение в исполнение приговора, вынесенного двадцати немецким генералам за преступления против мирного населения на оккупированной территории Белоруссии в 1941–1942 годах. Казнь планировалось провести публично. В центре ипподрома соорудили помост и виселицу, вокруг которых хлопотали палачи из Управления исполнения наказаний НКВД, осуществляя последние приготовления.

Несмотря на то, что Юра прошёл всю войну, многое повидал, получил тяжёлое ранение и дослужился до высокого звания, его всё равно брала оторопь, а по спине бегали мурашки. Вчера вечером он поискал в компьютере и обнаружил, что подобную казнь провели и в их мире тут, на этом самом ипподроме, только в 1946 году. Тогда 30 января публично повесили четырнадцать немецких генералов. Так что ничего нового в этом не было, за исключением одного обстоятельства, а именно квалификации казни. Нацистских преступников будут вешать на рояльных струнах. Это изобретение тоже оказалось немецким, а точнее, в их мире его изобрёл лично Гитлер, приказав таким образом казнить всех, кто на него покушался в 1944 году. Это означало, что приговорённые будут долго мучиться в петле, прежде чем умрут.

Погода стояла довольно прохладная, термометр показывал минус десять градусов. Небо затянуло тучами, падал пушистый снежок, а ветра почти не чувствовалось. Горожане начали собираться после одиннадцати, шли семьями с детьми и пожилыми людьми. Радости на лицах людей не было, но и печали тоже, всё выглядело как-то буднично, и это сильно поразило Юру. Ведь идти на ипподром никто не заставлял, просто всем сообщили, что там будет происходить, и люди шли сами. Что удивительно, людей пришло много, ипподром быстро заполнялся народом.

«Это что же такое нужно совершить, чтобы на казнь пришло столько людей, абсолютно беззлобных русских и белорусов, очень радушных и гостеприимных?» — думал Юра. Чтобы горожане не замёрзли, привезли горячий чай в больших термосах и наливали бесплатно. Всё проходило мирно и спокойно, зачем потребовалось выставлять столько охраны, он так и не понял, видимо, начальство опять решило перестраховаться. Но в половине двенадцатого поток людей стал настолько плотным, что пришлось срочно принять меры для недопущения давки и вывести на прилегающие улицы роту резерва. Для Юры стало полной неожиданностью, что столько граждан придут смотреть на совершенно омерзительное зрелище.

Зазвонил коммуникатор, и ему сообщили, что подъезжает конвой с осуждёнными. Он срочно выставил дополнительное оцепление перед главным входом и направил поток людей через боковые. На ипподром въехали два автомобиля ГАЗ-65 охраны, а за ними два автобуса ЗИС-16 с осуждёнными и конвойными. Последними прибыли два закрытых тентом грузовика ГАЗ-66 с караулом. Из грузовиков посыпались бойцы караула и оцепили эшафот, встав к нему спиной. Конвой начал выводить осуждённых из автобусов и строить их перед виселицами. Осуждённые выглядели жутко: бледно-серые лица и глаза, полные ужаса. Юра стоял недалеко в центре ипподрома вместе с другими офицерами. Он смотрел на приговорённых к смерти, и ему было очень жалко этих немцев.

К микрофону подошёл молодой старший лейтенант госбезопасности, начальник конвоя, с кожаной папкой в руке, украшенной гербом СССР и, открыв её, начал зачитывать резолюцию обвинительного приговора. Документ оказался составленным очень подробно, с перечислением времени совершения и мест преступлений, количества погибших мирных граждан и методов, которыми их убили. Читал старший лейтенант чётко, размеренно и, можно сказать, театрально. Когда он начал читать, гул многотысячной толпы затих, и все внимательно слушали его речь, транслируемую через громкоговорители. Юра засёк время и смотрел по часам, сколько говорил старший лейтенант. Тот уложился за восемнадцать минут, перевернул последний лист и начал читать заново, но уже по-немецки.

Это казалось удивительным, но начальник конвоя говорил очень чисто и правильно, совершенно без акцента, как наши ребята, так что казалось, будто он родился и вырос в Германии.

«Надо же! Быстро успели подготовить кадры», — подумал Юра.

Он перевёл взгляд на осуждённых немецких генералов. С каждым словом старшего лейтенанта на их лицах отражался немой ужас. Закончив читать на немецком, старший лейтенант отдал команду на русском:

— Привести приговор в исполнение!

Палачи схватили двух приговорённых — генерал-лейтенанта Иогана Рихерта и бригаденфюрера СС Эбергарда Герфа — и потащили их под руки на виселицу, потому что ноги у тех подкосились. Затащив осуждённых на эшафот, им набросили проволочные петли на шею и тут же открыли люки в полу. Осуждённые провалились до пояса, захрипели, их тела задёргались в страшных конвульсиях. Над ипподромом нависла зловещая тишина, все смотрели на повешенных, бьющихся в агонии. Шли минуты, а конвульсии продолжались. Юру охватил немой ужас, и он почувствовал, как у него побежал мороз по коже. Смерть осуждённых наступила лишь через пятнадцать минут, когда их тела замерли, раскачиваясь на проволоке.

— Следующие! — невозмутимо скомандовал старший лейтенант.

Палачи схватили генерал-майора Хамана и генерал-лейтенанта Окснера и потащили их на виселицу. Те, потеряв чувство самообладания, дико кричали и вырывались, но это оказалось бесполезно. Им набросили петли на шею и открыли люки в полу. Пятнадцать минут ужаса повторились снова. Всё это снимали специальные корреспонденты НКВД, и назавтра самые жестокие фотографии будут опубликованы во всех европейских газетах. Так Бекетов начал прививать Европу от жестокости и насилия.

Казнь продолжалась более трёх часов. Тела преступников оставили болтаться на виселице до следующих выходных, когда планировалось проведение очередной казни. Суды работали без перерыва, и за несколько дней подготовят следующую партию смертных приговоров. Маховик советской карательной машины раскрутился на полную мощность.

***

В пятницу 1 декабря 1944 года во всех газетах опубликовали Постановление Совета Народных комиссаров СССР «О проведении денежной реформы». Новому советскому правительству требовалось доверие граждан, поэтому все варианты грабительских реформ, привычные для российской власти в XX веке, отмели напрочь сразу. Обмен старых денег на новые предусматривался до 30 июня 1945 года, после чего старые деньги можно будет обменять только в отделениях Госбанка СССР неограниченное время. Денежная реформа проводилась в форме деноминации: за десять старых советских рублей давали один новый.

Напечатали новые купюры номиналом в один, два, пять, десять, двадцать, пятьдесят, сто, двести и пятьсот рублей с девятью степенями защиты по технологиям конца XX века, и новый советский рубль стал самой защищённой валютой в мире. Подделать новую купюру казалось просто невозможно. Политику с денег убрали, пойдя по проторённому пути постсоветской России и изобразив на купюрах города, памятники и великие советские стройки. На самой мелкой, зелёного цвета, купюре в один рубль был изображён вид гавани Фэйрфакс города Порт-Морсби со стороны залива Папуа, а на самой крупной, розового цвета, купюре в пятьсот рублей — Красная площадь с мавзолеем Ленина — Сталина и Кремль.

Реформа не решала никаких финансовых проблем, а носила исключительно имиджевый характер. За счет снижения номинала денег создавался образ сильного

рубля, а за счёт высокой защищённости он теперь казался очень ценным и привлекательным. Ещё введение новых денежных знаков упорядочивало наличное обращение. Это стало заявкой нового правительства на мировую валюту. Только для того, чтобы рубль стал конвертируемым, требовалось ещё очень многое, и, прежде всего, от нового наркома экономики и финансов господина Леонтьева, который работал по двадцать часов в сутки, не покидая своего кабинета.

Советскому правительству повезло, и большую часть золота нацистской Германии удалось захватить, примерно на триста миллиардов долларов. Это произошло потому, что во время войны Валентин Денисович Емельянов ворон не считал, а создал специальное Управление НКВД, которое отслеживало все перемещения ценностей на территории оккупированной немцами Европы. Следили через агентурную сеть, с помощью дальних беспилотников, высаживали молниеносные авиадесанты и забрасывали разведгруппы в тыл врага. Захватили десятки эшелонов с золотом, которое немцы хотели спрятать. Кроме этого Бекетов знал номера счетов в швейцарских банках, где нацисты хранили деньги и ценности, и после войны круто наехал на швейцарских банкиров. Те вынуждены были расколоться и с огромной неохотой перевели деньги на счета СССР.

Прижали ещё двух господ, сочувствовавших нацистам, — президента Аргентины генерал-майора Эдельмиро Хулиана Фарреля и испанского каудильо Франсиско Франко, после чего извлекли оттуда ещё несколько десятков миллиардов долларов в золоте и бриллиантах. Конечно, трофеями пришлось делиться с союзниками, но на переговорах Бекетов развёл такую сложную политическую бухгалтерию и выпустил на сцену совершенно несговорчивого Молотова, что ни о каком дележе поровну на троих речи уже не шло. Франции отдали её золотой запас, а остальные союзники получили только третью часть золота Германии в обмен на отказ СССР от доли в японских финансовых трофеях. Черчилль с Рузвельтом за это на Бекетова сильно обиделись.

«Ничего страшного. На сердитых воду возят, а на дутых кирпичи», — подумал Бекетов и приказал перевезти все ценности в Москву.

Таким образом, он забрал примерно на сто тридцать миллиардов долларов немецкого золота и драгоценностей, и это во многом решало финансовую проблему. Золотые запасы СССР к концу войны составляли всего около пяти миллиардов долларов — кошкины слёзки для грандиозных проектов. Правда, вся остальная ограбленная немцами Европа, кроме Франции, Испании, Швейцарии, Швеции, Болгарии и Финляндии, осталась без золота и повисла у Советского Союза на шее. Но это казалось меньшим злом, чем раздать золото всем и самим остаться ни с чем, лучше уж содержать нищих родственников.

На внеочередном декабрьском Пленуме ЦК ВКП (б), прошедшем с 11 по 15 декабря 1944 года, утвердили экономическую программу и финансовый план на IV пятилетку, разработанный и представленный наркомом экономики и финансов СССР Леонтьевым. В конце декабря, перед самыми новогодними праздниками, Верховный Совет СССР принял огромный пакет законов в сфере экономики, финансов и налогообложения, а также изменения в Гражданский и Уголовный Кодексы. В Советском Союзе начинались реформы Бекетова и первая бекетовская пятилетка.

***

Комиссар государственной безопасности 3-го ранга Станислав Щербаков шёл по вечерним улицам Мюнхена. Была пятница 22 декабря 1944 года, последний день службы перед рождественскими праздниками, которые начинались послезавтра и продлятся до 2 января. Днём выпал небольшой снежок и слегка похолодало, будто природа чувствовала приближение праздника и хотела украсить его подобающе. Станислав шёл прогулочным шагом в ресторан «Hackerhaus», где они договорились встретиться с Илоной, и он ещё позавчера заказал столик для двоих.

Илона — его боевая подруга, вместе с ней он прошёл всю войну, и сегодня исполнилось ровно три года со дня их первой встречи. Познакомились они в Дебрецене, где она работала врачом в городской больнице. Тогда ей только исполнилось двадцать девять. Красивая, темноволосая, с большими выразительными глазами, деятельная и живая, она сильно выделялась среди всех остальных венгров. С первого взгляда между ними проскочила искорка и зажгла то чувство, которое он испытывал к ней до сих пор.

Между ними сложились отношения без обязательств, но он знал, что любит эту женщину, и она его тоже. С ней Стас чувствовал себя так хорошо и легко, что порой забывался, и ему казалось, что он снова дома со своей женой Викой и четырёхлетним сыном Тимошей. Наверное, потому, что Илона очень сильно походила на Вику. Нет, внешне они скорее являлись полными противоположностями друг другу. Но вот теплоту, душевный покой, по которым скучал, он находил только с Илоной.

В отличие от молодых ребят Стас попал в проект по направлению со службы. По большому счёту никто не спрашивал, хочет он в нём участвовать или нет. Набор проводился добровольно-принудительно, и это стало для него служебной командировкой, которая длилась уже девять лет, а когда она закончится — никто не знал. Вначале он для себя решил, что никаких отношений ни с одной женщиной у него не будет, ведь он семейный мужчина, у которого есть любящая жена и прекрасный обожаемый сын.

Но жизнь распорядилась по-другому, Стас оказался на войне в совершенно другом мире, где испытывал невыносимое чувство одиночества. Поэтому, когда встретил Илону, то изменил своё решение, и с того момента боролся сам с собой, пытаясь найти себе оправдание. Это стало его сугубо личным делом, ни Илона, ни Вика никогда не узнают о существовании друг друга, всё это останется только в его душе. Именно поэтому их отношения с Илоной были весьма странными, но они обоих устраивали и потому продолжались.

Осенью 42-го, когда освободили всю Венгрию, он забрал Илону с собой в Будапешт и устроил работать врачом в госпиталь Министерства государственной безопасности Венгерской Республики, которое возглавил. Жили они отдельно и встречались не часто, но каждая встреча становилась для них настоящим праздником. Во многом они дополняли другу друга. Илона оказалась очень душевным и довольно мягким человеком, а на тяжёлой службе, где он каждый день видел только жестокость, ему как раз этого и не хватало. Он же давал ей ощущение защищённости и безопасности, в чём так нуждаются все женщины, особенно во время войны.

Когда начался Мюнхенский процесс над военными преступниками, и Станислава назначили начальником службы охраны и содержания обвиняемых, он опять добился, чтобы Илона оказалась рядом с ним, и сумел включить её в состав группы венгерских врачей, которые наблюдали за состоянием здоровья Миклоша Хорти, Ладислауса Чижик-Чатари, Ференца Салаши, Габора Вайна, Каройя Берегфи, Йожефа Гера и Дёме Стояи.

Стас снял для себя небольшую двухкомнатную квартиру в районе Гизинг всего в двух кварталах от тюрьмы Штадельхайм за пятьдесят новых рублей в месяц. Дома бывал не часто, всё время проводя на службе, где ему практически приходилось жить. Илона же снимала квартиру недалеко от гарнизонного госпиталя войск НКВД в Дахау, где постоянно работала. В тюрьму она приезжала только на дежурства либо по специальному вызову. В эти редкие моменты они и пересекались, да иногда недолго разговаривали по телефону. За всё время пребывания в Мюнхене они виделись всего три раза, и он по ней сильно скучал.

На углу Фраунхоферштрассе и Блюменштрассе он зашёл в цветочный магазин и купил большой букет красных роз. Они выглядели очень красивыми, большие бутоны едва раскрылись и благоухали. Стоили они сто новых рублей, баснословные деньги для Германии, где месячная зарплата рабочего была в два раза меньше этой суммы. Стас попросил продавца поплотнее обернуть букет упаковочной бумагой, чтобы цветы не замёрзли. Продавец долго вертел в руках новенькую хрустящую сторублёвую купюру жёлтого цвета, ощупывая её и рассматривая на свет. Видимо, такие крупные деньги попадали в кассу магазина нечасто. Затем он расплылся в сияющей дежурной улыбке примерно на такую же сумму, пробил чек и пожелал Стасу всех земных благ, какие только смог припомнить с довоенных времён.

Вежливо попрощавшись с продавцом и выйдя из магазина, Стас пошёл быстрым шагом в сторону ресторана, опасаясь, что цветы всё же замёрзнут и подарок будет испорчен. Буквально через десять минут он вошёл в двери заведения. Часы показывали без четверти восемь вечера, и Илона ещё не подошла. Она была очень пунктуальна и всегда появлялась минута в минуту, что удивительно для большинства женщин. Стас оставил шинель и фуражку в гардеробе, попросил метрдотеля поставить букет в вазу на их столик, а сам остался ждать у входа, присев в мягкое кресло.

Посетителей в ресторане оказалось не много, мало кто в послевоенной Германии мог себе позволить такое удовольствие. Но деловые люди не исчезли, Бекетов не собирался строить тут социализм, даже с человеческим лицом, и немецкая экономика начинала потихоньку приходить в себя. По крайней мере сфера услуг работала и развивалась, да и заводы с фабриками тоже оживали. Немцы после очередного неудачного исторического эксперимента привычно присели на чёрный хлеб с подгнившей картошкой и зализывали раны, полученные на войне. За их будущее не стоило опасаться. Лет через пять они начнут мазать на хлеб масло, а потом и накладывать сверху икру, привезённую из СССР.

Илона вошла в двери ровно в восемь. Он вскочил и бросился к ней, крепко обняв, как будто они не виделись целую вечность. Она была холодная и пахла очень нежными французскими духами.

— Стас, позволь я сниму верхнюю одежду, — прошептала она ему на ухо по-венгерски, друг с другом они разговаривали только на этом языке.

Он помог ей снять пальто и сдать в гардероб. Она оказалась одета в элегантное вечернее платье из чёрного бархата, которое красиво подчёркивало её стройную фигуру. Пройдя в дамскую комнату, она вышла оттуда в лакированных красных туфлях на невысоком каблуке. Стас очень обрадовался, что угадал и купил красные розы, которые в руках Илоны будут смотреться очень гармонично, и ей это должно очень понравиться.

Метрдотель повёл их в зал к уже накрытому столику. Увидев цветы, Илона очень обрадовалась и прильнула к букету, вдыхая волшебный аромат роз.

— Спасибо, Стас! — тихо сказала она.

— Möchten Sie Wein? — осведомился метрдотель.

— Ja, gerne. Bringen Sie bitte in einer halben Stunde das warme Gericht, — попросил его Стас.

— Kein Problem, ich mach das! Schönen Abend noch! — ответил метрдотель, наполнил бокалы вином и испарился.

— Выпьем за наш праздник! — предложил Стас.

— Выпьем за нас! — поддержала его Илона.

Они чокнулись с хрустальным звоном и пригубили терпкое красное итальянское вино. Икра в Германии уже появилась, но предназначалась пока не всем. Стас себя ко всем не относил и поэтому заказал на закуску чёрную икру, привезённую с Каспия, она таяла во рту.

— Говорят, что в России икру едят ложками. Это правда? — поинтересовалась Илона.

— Отчасти. Кто-то всегда ел ложками, а кто-то ни разу в жизни не пробовал, — ответил Стас, доедая бутерброд.

— Ты выглядишь уставшим, — заметила она.

— Последний месяц был трудным. Но сейчас всё вроде наладилось. Давай съездим на Рождество в Цюрих. Я возьму служебный автомобиль. По дороге остановимся у Боденского озера, погуляем, — предложил он.

— Согласна! Ты уверен, что тебя отпустят?

— Надеюсь. Попробую договориться с Москвой. До нового года трибунал заседать не планирует, все подсудимые останутся сидеть в камерах и гулять во дворе тюрьмы, поэтому транспортировки не предвидится. Думаю, что с этим справится мой заместитель, он толковый парень. А тебя отпустят? Твои подопечные ведь могут захворать?

— Кому суждено быть повешенным, тот не утонет в Дунае, — ответила она венгерской поговоркой.

На небольшую сцену вышел одноногий аккордеонист на костылях. Сел на стул и, положив их рядом с собой на пол, начал наигрывать баварские мелодии. Зал сразу же наполнился прекрасными звуками, и казалось, что стало уютнее и теплее. Это был ещё юноша лет двадцати, очень красивый, белокурый и голубоглазый, в сером военном мундире со срезанными погонами и нашивками. Скорее всего, играя в ресторане, он зарабатывал себе на хлеб, а другой одежды, кроме этого мундира, не имел.

Стас задумчиво смотрел на искалеченного немецкого юношу-музыканта и пытался найти для себя рациональное объяснение тому, ради чего сильные мира сего убили и изувечили миллионы ни в чём не повинных людей. Никакого логического оправдания этому не находилось. Последний месяц он каждый день общался с виновниками этой страшной трагедии, сидевшими у него в тюремных камерах, и слышал от них какой-то нездоровый бред. Притом, что психиатры всех их признали вменяемыми, да и на процессе они выступали вроде бы адекватно. Изворачивались, прижатые к стенке неоспоримыми фактами и свидетельствами, да пытались свалить вину либо на начальство, либо на исполнителей.

Нагло и вызывающе вели себя только трое — Гитлер, Гиммлер и Геринг, но эти были фанатиками. Удивительным же казалось другое — как маленькая кучка смогла подчинить себе большую страну и ввергнуть мир в кровопролитнейшую войну. Как им удалось разбудить в людях самые низменные животные инстинкты и возвести их в ранг государственной политики. Видимо, человек настолько же слаб, насколько и велик. Стоит лишь слегка подтолкнуть его, и он быстро теряет человеческий облик, превращаясь в омерзительное животное. Стас оторвался от своих мыслей и, посмотрев на Илону, предложил:

— Давай потанцуем! Я попрошу аккордеониста что-нибудь сыграть.

— Давай! — согласилась Илона.

Он встал из-за столика и, подойдя к юноше, спросил:

— Können Sie für uns einen Walzer spielen?

— Ich kann «Geschichten aus dem Wienerwald» spielen. Wenn Sie nichts dagegen haben? — ответил юноша очень приятным голосом.

— Sie spielen sehr schön und ich mag die Musik von Johann Strauss, — согласился Стас.

Парнишка пробежал своими длинными тонкими пальцами по клавишам, и зал наполнился музыкой Штрауса. Стас, подойдя к Илоне, пригласил её на танец. Они вышли на середину зала и закружились в вихре быстрого вальса. Его, как и всех участников проекта, специально учили танцевать, однако она танцевала тоже отлично. Где Илона так научилась, он никогда не спрашивал.

— Трааа! Ля-ля! Ля-ля!.. Там-там! Трааа! Ля-ля! Ля-ля! Там-там! — неслась по залу мелодия вальса.

Немногочисленные посетители сразу же повернулись и с восхищением смотрели в центр зала, где Стас с Илоной кружили под звуки прекрасной музыки Штрауса. Это выглядело так красиво и в то же время казалось нереальным. Здесь, в сердце Баварии, накануне Рождества 1944 года, в ресторане под аккомпанемент бывшего немецкого солдата-калеки великолепно танцевали симпатичный стройный советский генерал госбезопасности с очаровательной венгерской женщиной-врачом. В этом присутствовал скрытый символизм, знаменующий собой новый этап послевоенной жизни европейского общества.

Парнишка проиграл вальс два раза, видимо, тоже очарованный их танцем. С последними аккордами они остановились в центре зала. Стас элегантно поклонился и поцеловал Илоне руку, после чего проводил её к столику. Все присутствующие зааплодировали, и в зале раздались возгласы:

— Großartig! Bravo!

Стас подошёл к юноше-аккордеонисту и поблагодарил его за отличную игру, незаметно сунув ему в руку новую оранжевую двухсотрублёвую купюру. У парнишки глаза стали круглыми, таких денег он за всю свою жизнь в руках не держал. Скорее всего, эта сумма была больше его годового заработка тут, в ресторане.

— Kaufen Sie sich einen schönen Anzug. Frohe Weihnachten! Seien Sie bitte nicht so entmutigt, Sie werden Glück im Leben haben!, — прошептал Стас на ухо юноше и вернулся к своему столику.

Официант принёс горячее — стейк из говядины под перечным соусом с картофелем и салатом. Они подняли бокалы за наступающее Рождество и принялись за трапезу.

— Стас, ты никогда ничего не рассказывал о себе. Это так и будет для меня вечной тайной? — спросила Илона.

— Илона, ты же знаешь, в нашем ведомстве это категорически запрещено. Я доверяю тебе, но нарушить запрет не могу, я же на службе.

— Ведь это касается только тех, кто служит в НКВД?

— Да.

— Но эти русские мальчики-генералы не служат в НКВД. Про них-то спросить можно? Мне кажется, очень многих интересует, кто они и откуда взялись. Об этом ходит много слухов, один невероятнее другого.

— Мне это известно. Но, к сожалению, я знаю не больше всех, а прислушиваться к домыслам и слухам не моё дело. Мы с тобой так и не решили, куда отправимся сегодня после ресторана, — сказал Стас, переводя разговор на другую тему.

— Что ты предлагаешь? — спросила Илона.

— Угадай!

— Зачем гадать? Я и так знаю. Поехать к тебе. Я согласна.

— У меня есть для тебя подарок.

— Какой?

— Не спеши, скоро увидишь. Он у меня дома.

— Вот так всегда. Стас, ты неисправим! Мне очень приятно, когда ты даришь мне подарки, но я люблю тебя и без них.

— Я тебя тоже.

***

В субботу днём Стас позвонил в Москву Емельянову и попросил отпустить его на два дня. Валентин Денисович подумал и разрешил ему съездить на Рождество в Цюрих.

Выехали они в воскресенье в шесть утра на его служебном автомобиле «Horch 830 BL» красного цвета. Положили в чёрную кожаную дорожную сумку вещей на два дня и закинули её в багажник. Он сел за руль, Илона рядом, и путешествие началось.

До швейцарской границы домчались быстро, всего за два с половиной часа. Но примерно столько же времени потратили на австрийско-швейцарской границе в Санкт-Маргретене. Советский пограничный контроль они прошли очень быстро, потому что Стас проехал по спецкоридору. Швейцарцы же тщательно досматривали всех, кто въезжал в страну с советской территории, и никаких поблажек никому не делали. Перед пунктом досмотра стояло около двух десятков австрийских и немецких автомобилей, и два швейцарских таможенника неторопливо шмонали бюргеров.

«Козлы! Попробовали бы они вести себя так с нацистской Германией. Когда у власти находился Гитлер, все границы были прозрачными, а сейчас намотали километры колючей проволоки», — подумал Стас.

Он знал, что отношения со Швейцарией у Бекетова натянутые, и Советский Союз всё время давил на Берн. Швейцарцы обиделись на Бекетова за то, что тот отобрал у них секретные вклады Третьего рейха. Бекетов же требовал от них ещё и выдачи десятков тысяч нацистских преступников, которых те негласно укрывали. Прятаться нацистам в Европе, кроме Швейцарии и Испании, оказалось негде, но Франко всех сдал под нажимом Бекетова, а вот в Берне продолжали упорствовать.

Но политика — политикой, а экономика — экономикой. Швейцарцы не были бы швейцарцами, если бы тонко не чувствовали, у кого находятся деньги. Сейчас почти всё европейское золото лежало в Москве у Бекетова, это являлось серьёзным аргументом, и в Берне это прекрасно понимали. Поэтому швейцарские банки начали открывать вклады и проводить платежи в рублях, а также свободно меняли франки на рубли. Немцы с австрийцами зачастили в Швейцарию, кто прятать сбережения, а кто спасать спрятанное ранее в рейхсмарках.

Бекетов поменял марки на рубли по курсу один к одному вместо официального, по которому за марку давали два рубля двенадцать копеек. После этого немецкие кошельки и вклады в банках сильно похудели. Но рейхсмарку полностью изъяли из обращения, и граждане Австрии и Германии вынуждены были смириться. Это стало платой населения побеждённой Германии в пользу государства-победителя вместо контрибуций. Экономисты посчитали, что так будет мягче и легче для населения, нежели нагружать Германию огромными долгами и штрафами. Правда, теперь Германия с Австрией навсегда лишились своих национальных валют.

Швейцарский пограничник долго копался с их документами, вчитываясь в каждую строчку паспортов и служебных удостоверений, вглядываясь в лица и сверяя их с фотографиями. Самым сложным оказался провоз личного оружия и коммуникатора. Москва сразу же после войны поставила условие всем правительствам европейских стран, на территорию которых не вошли советские войска, о пропуске советских офицеров через границу с личным оружием и коммуникаторами. Все долго упирались, но сдались, подписав межправительственные меморандумы по линии министерств внутренних и иностранных дел. Советские офицеры получили право въезжать на территорию любой европейской страны с личным оружием, снаряжённым двумя обоймами патронов. При этом на границе они сдавали специальный паспорт на оружие с указанием номера и данных баллистической экспертизы.

Для проверки документов на «Беретту» Стаса пограничники позвали старшего офицера, который провозился с этим ещё около получаса. Наконец штампы в паспорта были поставлены, и им разрешили ехать. Недалеко от границы Стас заметил отделение швейцарского банка, которое, на удивление, работало, обслуживая въезжающих в страну австрийцев и немцев. Он решил заехать и поменять рубли на франки, предполагая, что больше они этого не смогут сделать нигде, так как банкиры в праздники не работают. На крайний случай можно рассчитываться и рублями, но швейцарцы брали их неохотно, по невыгодному курсу, так как официальным платёжным средством всё же являлся франк.

В банке курс оказался тоже занижен, и вместо восемнадцати франков и сорока рапенов за рубль давали только семнадцать франков, но это всё же намного лучше, чем на чёрном рынке. Стас протянул в окошечко кассы три тысячи новых рублей. Все купюры свежие, только что напечатанные, а две из них достоинством в пятьсот рублей. Видимо, таких купюр кассир ещё не видел и принялся рыться в своих бумажках, сверяя их внешний вид с описанием, присланным из Государственного банка СССР. Долго вертел купюры в руках, смотрел сквозь них на свет, щупал и мял. Затем достал из сейфа пять банковских пачек купюр по сто франков и, отсчитав тысячу франков мелкими купюрами, выложил всю эту кучу денег Стасу в окошечко.

Стас сгрёб деньги в кожаный портфель, который взял с собой специально для этого, и удалился, провожаемый удивлёнными и завистливыми взглядами остальных посетителей банка. Теперь можно было спокойно ехать в Цюрих, устраиваться в гостинице и придумывать, как встречать праздник. Но прежде всего он собирался заскочить в магазин за рождественскими подарками для себя и Илоны. Себе он решил подарить часы, а ей золотой браслет. Подарки он заказал по телефону ещё неделю назад, и сейчас его ждали в магазине, несмотря на то, что сегодня выходной и предпраздничный день одновременно. Времени было около полудня, а ехать предстояло ещё примерно полтора часа.

Они сели в автомобиль и помчались по отличной дороге в сторону Цюриха. Стас включил радиоприемник «Blaupunkt», и салон наполнился развлекательной музыкой какой-то швейцарской радиостанции, вещавшей на немецком языке. Ехали по густонаселенной холмистой части страны. Вокруг виднелись поля, фермы, деревни и небольшие уютные и красивые городки. Автотранспорта на дороге было мало. Навстречу попадались единичные легковушки, да иногда он обгонял попутные автомобили. Грузовиков вообще не видно, никто не работал, все готовились встречать Рождество.

— Какая прекрасная, уютная и богатая страна! — восхитилась Илона.

— Всё потому, что швейцарцы умные и хитрые, в отличие от остальных европейцев. Они тут последний раз стреляли девяносто восемь лет назад. Если бы Европа прожила целый век в мире, то тоже была бы прекрасной, уютной и очень богатой, — прокомментировал Стас.

— Стас, а зачем ты поменял так много денег? Разве мы успеем их потратить за эти два дня?

— Мы их потратим сегодня же. Купим себе рождественские подарки. Они уже ждут нас в магазине.

— Что ты опять задумал? Ведь ты мне позавчера уже подарил золотые серьги.

— Подарков много не бывает. Тем более такой красивой женщине.

— И что ты решил подарить мне сегодня? — кокетливо спросила Илона.

— Скоро узнаешь. Мы уже подъезжаем к городу.

Стас въехал в город и, свернув направо на Нойгутштрассе, промчался по ней и остановился на Банхофштрассе, где его ждали. Они вышли из автомобиля и подошли к дверям шикарного магазина. Двери оказались заперты, и Стас позвонил в звонок.

Они ждали несколько минут, прежде чем им открыли, и седовласый пожилой мужчина пропустил их внутрь, заперев за ними дверь.

— Guten Tag! Mein Name ist Stanislav Scherbakov. Ich habe zwei Artikel bei Ihnen bestellt, — представился Стас.

— Guten Tag, Herr Scherbakov! Ich freue mich sehr, Sie zu sehen! Ihre Bestellung ist fertig. Oh, ja, entschuldigen Sie bitte, ich habe mich nicht vorgestellt! Mein Name ist Tim Keller. Folgen Sie mir bitte! — представился швейцарец и предложил пройти, указывая жестом вглубь магазина.

Они пошли вслед за господином Келлером вдоль стеклянных витрин. Все они были пусты, видимо, товар на праздники спрятали в сейфы и закрыли на ключ, чтобы не спровоцировать воришек на проникновение в магазин. Их провели в просторный кабинет, на двери которого висела табличка «Direktor». В центре стоял большой дубовый стол, а перед ним два удобных кожаных кресла.

— Setzen Sie sich bitte! Ich hole Ihre Einkäufe raus, — проговорил господин Келлер, достал из кармана ключ и открыл дверцу сейфа, стоящего в углу кабинета.

Из сейфа он достал две коробочки и, раскрыв, положил на стол перед Стасом. В коробочке, обшитой чёрным бархатом, лежали мужские часы фирмы «Patek Philippe» в корпусе из жёлтого золота с задней крышкой из сапфирового стекла и ремешком, прошитым вручную, из серо-коричневой блестящей кожи аллигатора с квадратным узором. Другая коробочка была обшита красным бархатом, и в ней лежал женский браслет ювелирного дома «Chopard» из 18-каратного розового золота, инкрустированный бриллиантами.

Стас вынул браслет из коробочки и протянул Илоне со словами:

— Надень, пожалуйста! Мне кажется, тебе пойдёт.

Глаза Илоны стали круглыми и наполнились восхищением. Она взяла у Стаса браслет и надела себе на руку. Он выглядел очень изысканно, как будто его специально изготовили для неё.

— Тебе нравится? По-моему, он смотрится отлично, — промолвил Стас.

— Ты ещё спрашиваешь! Конечно, очень нравится, — ответила Илона.

Стас осмотрел часы, проверил механизм завода и перевода стрелок с указателями. Надел их на руку и застегнул ремешок.

— Gefällt es Ihnen? — спросил господин Келлер, наблюдая за ними из-за стола.

— Natürlich, Herr Keller. Ich kaufe diese Uhr und das Armband.

— Es kostet neunundvierzig tausend neunhundert Schweizer Franken, Herr Scherbakov.

Станислав открыл портфель и выложил оттуда пять банковских пачек денег. Вскрыл одну и, вытащив одну купюру, подвинул остальное господину Келлеру. Тот начал распаковывать пачки и профессионально пересчитывать купюры. Пересчитав все деньги, он расплылся в улыбке и сказал:

— Das ist richtig, Herr Scherbakov, genau neunundvierzig tausend neunhundert Franken.

Швейцарец положил пачки с деньгами в сейф, запер его на ключ и выписал квитанцию на товар. Стас, сунув коробочки в карманы шинели, попрощался с директором магазина. Они с Илоной вышли на улицу и сели в автомобиль. А господин Келлер, заперев за ними дверь, быстрым шагом прошёл в свой кабинет, снял телефонную трубку и набрал номер. Когда ему ответили на том конце провода, он быстро проговорил:

— Das ist er! Er hat eine Waffe. Sie haben den Laden verlassen.

Стас завёл автомобиль и посмотрел на новые швейцарские часы. Они показывали без четырёх минут два.

— У нас ещё есть время. Давай поедем в зоопарк и погуляем там пару часов, — предложил он Илоне.

— Тебе ещё не надоело смотреть на зверей? Мне кажется, тебя уже от них тошнит, — язвительно заметила она.

— Вот именно! Те, которые сидят у меня в клетках, настоящие звери. А я хочу полюбоваться животными. Согласись, между ними большая разница, — парировал Стас.

— Ну, тогда в зоопарк! — весело ответила Илона.

Стас развернулся и поехал обратно по Нойгутштрассе в сторону Дюбендорфа. На перекрестке с Юберландштрассе, остановившись перед светофором, он сказал:

— У нас с тобой, похоже, вырос хвост! На нём висит черный БМВ триста двадцать шесть со швейцарскими номерами. Только не оборачивайся! Они едут очень близко и наверняка наблюдают за нами в оптику. Если хочешь посмотреть, возьми помаду и сделай вид, что хочешь подкрасить губы перед зеркалом заднего обзора.

— Это бандиты, Стас?! — испуганно воскликнула Илона.

— Сомневаюсь. Думаю, это или швейцарские спецслужбы, или нацисты. В Швейцарии нет гангстеров, а вот недобитых нацистов тут полно. Видимо, мы для них представляем интерес, и это связано с международным трибуналом. Как я об этом раньше не подумал!

Включился зелёный свет, и Стас, начав движение прямо, в последний момент резко повернул направо и поехал в сторону центра города. Черный БМВ, в точности повторив его манёвр, продолжил следовать за ними. Сомнений не оставалось, это был хвост, причём очень наглый и назойливый. Стас, держа руль левой рукой, правой осторожно расстегнул кобуру, достал «Беретту» и снял с предохранителя. Отпустив руль, он быстрым движением передёрнул затвор и положил пистолет назад в кобуру, не застёгивая её. Автомобиль слегка вильнул, оставшись без управления, но он тут же схватился левой рукой за баранку.

— Если начнётся стрельба, сползай на пол перед сиденьем, — спокойно сказал он.

— Стас, что им от нас надо? — спросила Илона.

— Они думают, что мы знаем ответ на вопрос, который ты задавала позавчера в ресторане. И ещё их интересует вся информация о тюрьме Штадельхайм, где и как содержатся заключённые, система охраны и транспортировки, режим и распорядок дня. Они вынашивают планы освободить хотя бы Гитлера.

Автомобиль подъехал к развязке, Стас свернул налево и продолжил движение по Винтертурерштрассе в сторону центра Цюриха. Преследователи не отставали. Станислав расстегнул шинель и, достав из внутреннего кармана коммуникатор, набрал большим пальцем номер и приложил к уху. В аппарате раздавался сильный треск, заглушавший слабые гудки. Связь оказалась очень плохой, несмотря на то, что вдоль границ Швейцарии стояли радиовышки с ретрансляторами, а в небе висели высотные беспилотники. Горный рельеф местности сильно затруднял прохождение радиосигнала. Наконец вызываемый абонент ответил.

— Der schwarze BMW dreihundert sechsundzwanzig verfolgt mich. Die Kantonnummer zet ha sechs fünf sieben zwei sechs. Ich bin gerade von der Überlandstraße auf die Winterthurerstraße abgebogen. Der Endpunkt meiner Route ist der Zoo in der Zürichbergstraße. Ich bitte um Ihre Abdeckung, — медленно продиктовал он в трубку.

— Ich verstehe. Überfallgruppe rückt aus. Folge langsam der Route. In der Mitte der Stadt werden sie dich nicht berühren. Wir brauchen Zeit, um dich am Zoo zu treffen, — сказал мужской голос в трубке, и связь отключилась.

— Успокойся, всё будет хорошо! Я вызвал группу поддержки, — сказал Стас и положил коммуникатор во внутренний карман шинели.

— Неужели всё так серьёзно, Стас? Ведь война уже закончилась!

— Эта война не закончится ещё очень долго! Эхо её не перестанет звучать многие десятилетия. Слишком большие ставки в ней поставили, и проигравшие цепляются за любой шанс до последнего. Это была война за будущее человечества. К счастью, разум победил, но зло не исчезло, оно спряталось и продолжает жить.

Они свернули с Университетштрассе на Гладбахштрассе, проехали два квартала и остановились у светофора на пересечении с Ландольштрассе. Черный БМВ остановился позади прямо в полуметре от их автомобиля. Стас наклонился к рулевой колонке и достал из кобуры пистолет. Включился зелёный сигнал, и он тронулся. Только они проехали перекрёсток, как справа с Ландольштрассе на большой скорости с визгом вывернул красный «Daimler ES24» и пристроился сзади к БМВ. Стас понял, что это подоспела группа поддержки. Поняли это и их преследователи. Видимо, такого развития событий они не ожидали и сильно занервничали, оказавшись зажатыми между двух автомобилей.

На следующем перекрёстке чёрный БМВ резко повернул вправо и помчался прочь по Шпириштрассе, а «Даймлер» за ним.

— Я угадал. Это — нацисты. Если бы это были швейцарские спецслужбы, они бы не бросились наутёк, — сказал довольный собой Стас и положил «Беретту» в кобуру, но застёгивать её не стал.

Буквально через пять минут они подъехали к зоопарку. Стас остановился на стоянке и сидел в автомобиле, оглядываясь по сторонам и оценивая ситуацию. Других автомобилей видно не было, так же, как прохожих и посетителей. Это неудивительно, до закрытия зоопарка оставалось всего полтора часа, а день сегодня предпраздничный.

— Знаешь, Илона, им не удастся испортить нам отдых, сколько бы они ни старались. Пойдём погуляем! У нас ещё есть немного времени, — предложил он.

— Мне очень страшно, Стас! Вдруг они нас убьют?

— Если бы это было их целью, то мы давно бы уже лежали нафаршированные пулями. Мы им нужны живые. Они не рассчитывали, что у нас здесь есть мобильная связь и мощная агентурная сеть. Думаю, что сейчас им не до нас. Наши ребята присели им на хвост, и если этому чёрному БМВ не удастся от них уйти, то разведчики их возьмут и начнут вскрывать всю нацистскую сеть. Швейцарцы вмешиваться не станут, если всё пройдёт тихо и не получит общественной огласки. Берну выгодно, чтобы русские перебили нацистов, а нацисты русских, и он, как всегда, получил бы от этого политическую и финансовую выгоду. Пойдём! Тем более, что в машине намного опаснее, чем снаружи, — сказал Стас и вышел из автомобиля.

Илона тоже вышла из машины и озиралась испуганно по сторонам.

— Успокойся и возьми себя в руки! Сильно заметно, что ты нервничаешь. Мы ведь с тобой бывали и не в таких переделках. Раньше ты казалась спокойнее, — попробовал подбодрить её Стас, а сам незаметно поставил автомобиль на сигнализацию.

Это ещё один сюрприз для местных. Про навороченные сигнализации на автомобилях не знал никто. Они были беззвучными, но очень крутыми, и благодаря им уже наловили кучу всяких любопытных, от простых воришек до агентов спецслужб. На его автомобиле стояло несколько скрытых камер, и если кто-то к нему подойдёт, то Стас об этом сразу узнает. Посетитель же будет сфотографирован и записан, причём в базу данных центрального сервера НКВД через систему высотных дронов. Сигнал, хотя и слабый, от них проходил, а значит, связь работала. Илона про все эти премудрости разведчиков не знала.

Единственное, на чём сегодня облажался Стас и за что себя уже несколько раз обозвал полным идиотом, так это что не пробил этого швейцарского торгаша господина Келлера. В том, что это именно тот сдал его нацистам, слив всю информацию, не было ни малейшего сомнения. Увы! Больше этого седовласого швейцарца он не увидит. Сейчас тот либо лежит с дыркой во лбу в канализации, либо едет в багажнике автомобиля в далёкую горную швейцарскую деревушку, где будет долго прятаться и пасти стадо местных коров, изображая пастуха.

Ошибка, которую совершил Стас, являлась по меркам спецслужб очень серьёзной, за неё он гарантированно получит по шапке от Емельянова, когда вернётся в Мюнхен. Мирная жизнь сильно расслабляет, и можно потерять бдительность, что совершенно недопустимо для разведчика, а точнее, для контрразведчика, тем более такого опытного, как он. С другой стороны, своим ляпом он спровоцировал нацистов высунуть нос, и это тоже может стать отличным шансом для советской контрразведки вскрыть подпольную сеть в Швейцарии. Это как полтора года назад блядун Никита Агафонов по собственной дурости сыграл роль наживки, и благодаря этому вскрыли всю агентурную сеть на территории Германии и Австрии.

Они подошли к окошечку кассы. Внутри сидел пожилой мужчина и от скуки читал какую-то книжку.

— Zwei Eintrittskarten, bitte! — попросил Стас, протягивая купюру в десять франков.

Кассир оторвал взгляд от книги и уставился на них удивлённо, видимо, он уже и не ожидал увидеть посетителей за полтора часа до закрытия зоопарка. Он взял деньги и протянул в окошечко два билетика со сдачей два франка монетами. Стас с Илоной показали билеты скучающему контролёру, который проколол в них дырки и пропустил посетителей на территорию зоопарка. Кроме контролёра никого вокруг они не увидели, как будто в зоопарк пришли они одни.

— Ну, куда пойдём? У нас чуть больше часа времени, — спросил Стас.

Илона подошла к большому плакату, на котором изображён план зоопарка, и принялась его изучать.

— Давай пойдём к пингвинам. Они тут совсем недалеко. А если успеем, то посмотрим львов и слонов, — предложила она.

— Пойдём. Они очень забавные птицы, тем более, тут их много и разных видов, — согласился Стас.

Они повернули направо и направились пустынной аллеей к вольеру с пингвинами. Из-за туч выглянуло предзакатное солнце и осветило багряным светом дорожку, по которой они шли. Кругом стояла удивительная тишина, словно они находились не в большом городе, а далеко-далеко от цивилизации. Буквально за пять минут Стас с Илоной дошли до смотровой площадки перед большим вольером с пингвинами. Вольер был искусно оборудован под естественную среду обитания птиц. На заднем плане возвышались скалы с гротами и пещерами, в которых прятались пингвины. Перед скалами узкая полоска берега, покрытая крупной галькой, плавно уходящая в большой искусственный бассейн с прозрачной водой. Со скал в бассейн низвергался небольшой водопад, поднимая облако брызг, в лучах солнца сиявших всеми цветами радуги.

К удивлению, на смотровой площадке они увидели двух посетителей, которые стояли недалеко от водопада и о чём-то беседовали. Стас с Илоной подошли к ограждению и остановились метрах в пяти от них. Стас немного повернул голову и незаметно начал изучать незнакомцев. Это были мужчины в чёрных пальто, без головных уборов. Один из них лет сорока, с тёмными волосами, зачёсанными назад, большим шрамом на левой щеке, протянувшимся от подбородка до уха, и короткими светлыми усами под носом. Другой постарше лет на десять, тоже темноволосый… У Стаса перехватило дыхание и бешено забилось сердце.

Это был он! Для всех, родившихся в СССР и позднее в новой России, он ассоциировался с образом милого актёра Леонида Броневого, который великолепно сыграл его роль в советском фильме «Семнадцать мгновений весны». Но Стас отлично помнил фотографии с описанием примет, которые прислали из Главного управления НКВД по розыску нацистских преступников. Высокий лоб, пробор посередине, выбритый затылок, орлиный нос, сжатые губы, колкий взгляд и постоянно дрожащие веки. Сомнений не оставалось, в пяти метрах от них стоял Генрих Мюллер, бывший начальник тайной государственной полиции (IV отдел РСХА) Германии, группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции. Один из самых жестоких палачей Третьего рейха, ничего общего с «душечкой Мюллером» Броневого не имевший. Это был его потенциальный клиент, которого уже давно ожидала отдельная камера в тюрьме Штадельхайм. Мюллера полтора года искали по всему миру все спецслужбы стран-союзников, а он, оказывается, прятался тут, в Цюрихе.

«Ну и денёк накануне Рождества! Сначала этот „хвост“, а теперь такая неожиданная встреча! Видимо, судьба решила мне сделать подарок. Очень оригинально с её стороны!» — подумал Стас.

Он понимал, что ситуация стала критической. Будь он один, без Илоны, у него существовала бы тогда возможность хотя бы какого-то манёвра. Сейчас же он оказался связан по рукам и ногам. Даже дилетанту понятно, что Мюллер со своим напарником тут не одни. За Стасом с Илоной наблюдали и держали их на прицеле. Любое действие с его стороны спровоцирует перестрелку, и вероятность остаться после неё живыми стремилась для них к нулю.

Стас попробовал успокоиться и трезво оценить ситуацию. Первое, о чём он подумал: их трупы Мюллеру совершенно не нужны, иначе бы они давно ими стали. Второе: после того как Стас увидел бывшего шефа Гестапо, тот его не отпустит. Он попытается взять его с Илоной живыми и получить отличный подарок к Рождеству, а если это не удастся, то убьёт их обоих и просто ничего не получит. Ни один из вариантов Стаса не устраивал. Ему с Илоной нужно уйти целыми и невредимыми из зоопарка.

В кармане тихо пиликнула сигнализация. Значит, к автомобилю подошли и что-то около него делают. Посмотреть, что происходит с машиной, он не мог, его попытка вытащить из кармана брелок сигнализации вызовет стрельбу. Однако интерес, проявленный людьми Мюллера к его автомобилю, может дать Стасу и Илоне шанс на спасение. Сигнал о том, что машину трогали, ушёл на центральный сервер НКВД в Москву, и что происходит вокруг автомобиля, теперь видит дежурный оператор. Если тот добросовестно исполняет свои обязанности, то сейчас же должен набрать Стаса и сообщить ему о случившемся. Если ответа не будет, оператор обязан объявить тревогу. Теперь их жизни находились на волоске и зависели от действий дежурного.

Напряжение стало невыносимым. Стас чувствовал, как в висках стучит кровь, на лбу выступил холодный пот, а спина вся мокрая. Время как будто остановилось, и каждая секунда тянулась целую вечность. Всё, что происходило вокруг, сознание фиксировало, как при замедленной съёмке. Мгновения превратились в минуты нестерпимого ожидания. Наконец он ощутил, как во внутреннем кармане шинели завибрировал коммуникатор и раздался еле слышный сигнал вызова.

«Молодец!» — закричал про себя Стас.

Вызов шёл около минуты, но ему она показались бесконечностью, затем коммуникатор замолчал. Сейчас последует второй звонок, и после этого будет объявлена тревога. Теперь им с Илоной нужно протянуть время и не наделать глупостей.

— Смотри, какие они очаровательные! Так похожи на маленьких человечков во фраках, — раздался голос Илоны, которая с умилением наблюдала за пингвинами. Стас вздрогнул от неожиданности, но тут же взял себя в руки и попытался выглядеть беззаботным, как будто ничего не произошло.

— Прости, немного задумался. Да, они очень милые и никогда не убивают сородичей, в отличие от людей. Хотя живут большими стаями и часто страдают от голода и холода, — громко ответил он.

В кармане снова завибрировал коммуникатор и тихо раздался сигнал вызова, заглушаемый звуками водопада в вольере с пингвинами. Этот шум падающей воды оказался ему на руку, рингтон вызова никто не слышал. Коммуникатор замолчал, и начался отсчёт времени. Теперь всё зависело от того, как быстро сможет прибыть к зоопарку оперативная группа. По расчётам Стаса, им с Илоной нужно продержаться ещё минимум минут пятнадцать, а лучше двадцать. Уходить от Мюллера нельзя, тот был гарантией, что операция по захвату не начнётся. Группенфюрер понимал, что если Стаса не уложить с первой пули, то тот высадит половину обоймы в него и наверняка попадёт с пяти метров.

К сожалению, Стас не знал планов бывшего шефа Гестапо и не ведал, каким образом тот планировал его с Илоной захватить. В любом случае Мюллеру для этого нужно изменить ситуацию, самому уйти с линии огня и как-то обезоружить Стаса. Обезоружить его можно только двумя способами. Либо ранить, но для этого нужен прицельный снайперский выстрел, либо шантажировать возможностью убить Илону, но тут Мюллер должен быть уверен, что это подействует. Второй вариант представлялся для гестаповца сомнительным, тот привык действовать наверняка. В любом случае им с Илоной нужно уйти из-под обстрела и желательно при этом сохранить возможность стрелять в Мюллера.

Стас начал незаметно изучать окружающую обстановку, пытаясь найти безопасное для них укрытие. Увы, ничего подходящего поблизости не наблюдалось. Площадка перед вольером с бассейном для пингвинов простреливалась со всех сторон. Где могли прятаться люди Мюллера, в том числе и снайперы, он не знал. Но они с Илоной находились на линии огня, впрочем, как и Мюллер со своим собеседником. Попытка покинуть площадку и попытаться найти укрытие в другом месте показалась ему сомнительной затеей. Как только он потеряет визуальный контакт с Мюллером, уйти далеко им не дадут, а тридцати патронов, которые у Стаса имелись, хватит на десять минут боя, после чего он окажется без оружия. Вполне возможно, нацисты на этот вариант и рассчитывали.

Мюллер с собеседником по-прежнему стояли у вольера и о чём-то разговаривали и как будто не обращали на них внимания. Стас не спускал с них глаз, но делал это незаметно. Он весь напрягся, как пружина, готовый в любой момент выхватить пистолет и открыть огонь. Хорошо ещё, что предусмотрительно оставил кобуру открытой. У Мюллера и его собеседника оружие если и имелось, то лежало во внутренней кобуре или в кармане пальто, а это давало Стасу преимущество ещё в пару секунд.

«Почему же люди Мюллера не нападают?» — думал он.

И тут его осенило. Эта встреча стала неожиданной как для него, так и для Мюллера. Ни бывший шеф Гестапо, ни его люди не знали, что Стас поедет в зоопарк, где у Мюллера оказалась запланирована совсем другая встреча. Поэтому у них отсутствовал какой-либо план по поводу Стаса и Илоны и, что самое важное, люди Мюллера не имели достаточно сил, чтобы их захватить. Увидев их, нацисты растерялись, вызвали подкрепление и ждали. Но они не знали, что подкрепление вызвал и Стас, и поэтому сейчас всё зависело только от того, кто приедет раньше.

Стас посмотрел на пингвинов, и внезапно в его голове родился дальнейший план действий. Он вдруг понял, что вольер не простреливается и в нём есть много укрытий, из которых можно вести огонь по нападающим. Если они с Илоной перепрыгнут через бортик в бассейн недалеко от края воды, где неглубоко, то уйдут из-под обстрела, быстро смогут добежать до искусственных скал, а там укрыться и отстреливаться до прибытия подкрепления. Высота, с которой им нужно спрыгнуть в воду, составляла чуть больше двух метров. Для Стаса это не представляло проблемы, а вот для Илоны… Сможет ли она быстро спрыгнуть с такой высоты в холодную воду? Но иного выхода не просматривалось, и её нужно срочно к этому подготовить.

— Илона! Возьми себя в руки, не смотри по сторонам, не оборачивайся и улыбайся, делая вид, что наблюдаешь за пингвинами. Один из тех двоих — бывший шеф Гестапо группенфюрер СС Генрих Мюллер. Мы с тобой под прицелом его людей. Одно неверное движение, и они нас убьют. Посмотри через бортик вольера вниз. По моей команде или если начнётся стрельба ты должна быстро спрыгнуть через него в бассейн. Воды там достаточно, чтобы не удариться. Сразу же выбирайся на берег и беги зигзагами вон к тем скалам, где есть гроты и пещеры. Там спрячешься. Я вызвал группу поддержки, но нацисты тоже вызвали поддержку, и с минуты на минуту тут начнётся стрельба, — тихо сообщил он ей план действий.

Илону словно парализовало, она вся сжалась в комок и застыла на месте.

— Расслабься! За нами наблюдают. Сделай вид, что ты ничего не подозреваешь, — настойчиво и строго повторил Стас.

Вдалеке у входа в зоопарк прозвучал первый пистолетный выстрел, а затем началась оглушительная стрельба.

— Прыгай! — громко крикнул Стас, выхватил из кобуры «Беретту» и выстрелил несколько раз в Мюллера и его собеседника.

Оба упали. Собеседник лежал на спине без движения и, видимо, либо был убит, либо тяжело ранен. Мюллер катался по площадке, схватившись за ногу, и громко кричал. По Стасу открыли огонь из кустов и из-за деревьев. Стреляли из трёх пистолетов «Вальтер». Пули жужжали вокруг него, как пчёлы. Боковым зрением он увидел, что Илоны на площадке не было, значит, она выполнила команду и прыгнула в вольер. Пригнувшись и разбежавшись, он тоже перепрыгнул через ограждение в бассейн к пингвинам.

Холодная вода обожгла, и сквозь фонтан брызг он увидел, что Илона уже добралась до берега и бежит к укрытию. У него имелось не более минуты времени, чтобы самому выбраться из бассейна и добраться до укрытия, пока люди Мюллера не подбегут к ограждению и не откроют огонь. Первые пули ударили в камень, как только он юркнул в небольшую пещеру, где сидели два испуганных пингвина. Стас вытащил из внутреннего кармана шинели мокрый коммуникатор, снял предохранитель и нажал на красную кнопку. Теперь аппарат станет постоянно выдавать в эфир сигнал, и система определит его местоположение. Но связь была плохая, и он решил подстраховаться, поэтому набрал центральный пост НКВД в Москве. Когда соединение установилось и он услышал в трубке слабый голос дежурного, то медленно и громко проговорил, пытаясь перекричать звуки выстрелов и шум водопада:

— Я нахожусь в зоопарке Цюриха в вольере с пингвинами. Только что подстрелил группенфюрера СС Генриха Мюллера в ногу, он в двадцати метрах от меня. Высылайте подкрепление! Как поняли?

— Вас понял. Вижу ваш сигнал на мониторе. Объявляю тревогу по Цюриху. Ждите подкрепления. Конец связи, — едва слышно, как из-под земли, проговорил дежурный.

Его план сработал, и это вдохновляло. Во-первых, они с Илоной находились в укрытии, и самое главное — они остались целыми. Во-вторых, ему удалось подстрелить Мюллера в ногу, и у того теперь большие проблемы, а значит, есть вероятность, что наш спецназ сумеет захватить бывшего шефа Гестапо.

Стас не стрелял, перестали палить и люди Мюллера. Видимо, они занялись оказанием помощи раненому шефу и его эвакуацией. Однако у входа в зоопарк шёл настоящий бой, к пистолетным выстрелам присоединились автоматные очереди.

«Интересно, вмешается швейцарская полиция, или она приедет, когда всё закончится?» — задал он себе вопрос.

Что-то ему подсказывало, что швейцарцы в эту операцию вмешиваться не станут и всё спустят на тормозах. За укрывательство Мюллера Берну настучат по темечку не только из Москвы, но и из Лондона, Вашингтона и Парижа тоже. Поэтому швейцарцам выгоднее сделать вид, что они ничего не знали, и подождать, когда русские разберутся с этим сами. Если Мюллера удастся сегодня поймать, то Москва вывезет его из Швейцарии без шума, и все останутся довольны результатом.

Шум боя стал приближаться к вольеру с пингвинами.

«Бедные животные! Сколько их сегодня погибнет?» — подумал Стас и впервые за сегодняшний день почувствовал себя виноватым.

Пингвины за его спиной прижались друг к другу и, забившись в угол, со страхом смотрели на него. В том, что победа будет за нашими, Стас не сомневался. Зная обстановку в Швейцарии, Москва создала тут мощную агентурную сеть из сотрудников спецподразделений, которые вылавливали нацистов десятками и тайно переправляли на советскую территорию, где их начали судить. Наша система связи всё равно была лучше, чем у нацистов, несмотря на помехи. В пределах пяти километров коммуникаторы работали напрямую без ретрансляторов, и сейчас бойцы спецназа хорошо видели его сигнал. На него они и шли. Стасу с Илоной оставалось только тихо сидеть в укрытии и дожидаться подкрепления.

Правда, это оказалось совсем непросто. Он насквозь промок, Илона тоже. При температуре плюс два градуса они чувствовали себя явно некомфортно. Его начало знобить то ли от холода, то ли от нервного напряжения. На смотровой площадке у вольера раздалось несколько выстрелов, после чего стрельба покатилась влево и начала удаляться. Вокруг установилась тишина, нарушаемая мерным шумом водопада.

— Станислав Михайлович, вы где? Выходите, всё чисто! — раздался мужской голос сверху.

Он выглянул из укрытия. На площадке у ограждения стоял высокий мужчина в сером пальто и шляпе с «Береттой» в руке. Стас посмотрел на экран коммуникатора, там высвечивалась метка «капитан государственной безопасности Антонов Борис Ильич». Он выбрался из своей пещеры, к великой радости двух пингвинов, и направился к тому месту, где пряталась Илона. Она сидела в маленькой пещерке, сжавшись в комочек, бледная и испуганная, и вся дрожала. Стас помог ей выбраться, крепко обнял её, прижав к себе и, прильнув к её губам, горячо поцеловал. Она начала всхлипывать, из глаз её потекли слёзы.

— Успокойся, всё позади. Прости меня! — шептал он ей на ухо и гладил её влажные волосы, а она рыдала, уткнувшись лицом в мокрый ворот его шинели.

Стас выловил из бассейна слетевшую во время прыжка фуражку. Из вольера с пингвинами они выбрались по лестнице для персонала, а капитан Антонов помог им перелезть через ограждение.

— Мюллера взяли? — спросил Стас капитана.

— Пока нет. Они потащили его к слоновнику. Далеко не уйдут, у нас ребята опытные. Возьмут обязательно, лишь бы не застрелился, — ответил Антонов.

— Что с моей машиной?

— Колёса проткнули. Ребята чинят.

— Слушайте, Борис Ильич, мы сильно замерзли, как бы не заболеть. Где-нибудь можно согреться?

— Конечно, Станислав Михайлович. Пойдёмте в здание дирекции зоопарка. Там отогреетесь.

— А швейцарская полиция? Они не приедут?

— Комиссар полиции Фрай в курсе дела. Они приедут в семь вечера, когда мы тут приберёмся.

Стас посмотрел на тело собеседника Мюллера, которое по-прежнему лежало на площадке в луже крови, и спросил:

— Кого это я нечаянно хлопнул сегодня сгоряча?

Как, вы его не узнали? Такая знаменитость! Это оберштурмбаннфюрер СС Отто Скорцени. Он занимался тайной переправкой нацистов в Аргентину, Мексику, Чили и Боливию. Видимо, они сегодня встретились, чтобы спланировать операцию по освобождению Гитлера из Штадельхайма. Потом собирались все вместе бежать в Аргентину. К их глубокому сожалению встретили вас.

Втроём они быстрым шагом направились к выходу из зоопарка, где находилось здание администрации. Стрельба слева позади них начала стихать и вскоре совсем прекратилась. У Антонова пиликнул коммуникатор, и он приложил его к уху. Выслушав доклад, сказал:

— Всё закончилось. Мюллера взяли живым. С ним ещё пятерых. Остальные убиты. Наши ребята тут быстро приберутся, и поедем. Мюллера надо срочно к хирургу, а то подохнет от потери крови. К сожалению, случайно убили слона. Теперь комиссар Фрай выставит нашему консулу счёт от зоопарка и обязательно насчитает кучу лишнего. Подойдя к зданию дирекции зоопарка, Стас примерно понял, что произошло.

На парковке и на площади перед входом стояли четырнадцать автомобилей вместе с его «Хорьхом». Восемь из них красного цвета, шесть чёрного. Три чёрных автомобиля насквозь изрешечены автоматными очередями. Вокруг них суетились несколько человек в серых пальто и аккуратно заклеивали дырки чёрной клейкой лентой. Рядом с автомобилями на асфальте лежали тела семи убитых в чёрных пальто. Ещё пятеро людей Мюллера нашли свою смерть неподалёку в разных местах площадки. Наши чекисты оказались опытнее гестаповцев, их было явно больше, да и экипированы они лучше, все в бронежилетах и с мобильной связью. С нашей стороны потери составили всего трое раненых, и их уже увезли на двух автомобилях к врачам.

Когда они заходили в помещение, на аллее позади показалась группа захвата. Она насчитывала около десяти человек, все с автоматами. Впереди быстрым шагом шли четверо и несли раненого Мюллера, позади них остальные вели пленных. Стас с Илоной выпили горячего чая, и она, мокрая и продрогшая, ещё двадцать минут оказывала первую медицинскую помощь орущему от боли бывшему шефу Гестапо, накладывая ему тугую повязку и останавливая кровотечение. Потом его повезли к хирургу. Пустовавшая у Стаса камера номер семьдесят семь в тюрьме Штадельхайм скоро получит своего долгожданного постояльца.

***

В воскресенье 24 декабря в десять часов вечера на экстренное совещание в кабинете у Бекетова в Кремле собрались: генеральный комиссар госбезопасности СССР Емельянов, генеральный прокурор СССР Горшенин, народный комиссар иностранных дел СССР Молотов и первый секретарь ЦК ВКП (б) Лебедев. Совещание собрали по просьбе Валентина Денисовича из-за событий, произошедших сегодня днём в Цюрихе. Кроме этого Георгий Николаевич ещё две недели назад хотел переговорить с Константином Петровичем Горшениным по вопросам взаимодействия с союзниками на Мюнхенском международном процессе над нацистскими преступниками, но из-за сильной загруженности всё откладывал эту встречу. Сейчас появилась возможность обсудить все вопросы сразу.

Доклад начал Валентин Денисович по самому актуальному вопросу, который нужно было решить незамедлительно.

— Вчера утром со мной связался комиссар государственной безопасности 3-го ранга Щербаков Станислав Михайлович, назначенный мной начальником службы охраны и содержания обвиняемых на Мюнхенском международном процессе. Он попросил предоставить ему два дня отдыха, чтобы съездить со своей подругой Илоной Новáк в Цюрих купить подарки и встретить там католическое Рождество. Илона Новáк является сотрудником службы государственной безопасности Венгерской Республики и откомандирована в качестве врача в Мюнхен для наблюдения за состоянием здоровья венгерских обвиняемых. Сама она из семьи венгерских врачей, в связях с нацистами или салашистами не состояла, неоднократно проверена по линии НКВД. Поездку Щербакова с Новáк разрешил и согласовал с руководителем нашей резидентуры в Цюрихе капитаном госбезопасности Антоновым. Щербаков допустил грубейшую ошибку и заказал на своё настоящее имя покупки в ювелирном магазине. Директор магазина некто Тим Келлер оказался завербован нацистами и слил им всю информацию о Щербакове. Его труп найден швейцарской полицией повешенным в собственной квартире на улице Фрохаимштрассе два часа назад. Из ювелирного магазина Щербаков с Новáк отправились на автомобиле в зоопарк. Сразу же обнаружили за собой слежку, о чём сообщили нашей резидентуре. На помощь была выслана группа быстрого реагирования. После длительной погони по городу группе удалось захватить автомобиль нацистов и взять живыми двоих, трое были убиты в перестрелке. Перестрелка произошла в центре города и наделала много шума, поэтому сейчас этот инцидент необходимо урегулировать со швейцарскими властями. На этом приключения Щербакова не закончились. Приехав в зоопарк, он там случайно встретил бывшего шефа Гестапо группенфюрера СС Генриха Миллера в компании оберштурмбаннфюрера СС Отто Скорцени, оба находятся в международном розыске. Мюллера Щербаков опознал и подал сигнал тревоги по Цюриху. На помощь ему был выслан отряд спецназа. В перестрелке Щербаков убил Скорцени и ранил в ногу Мюллера. Прибывший отряд спецназа вступил в бой с охраной Мюллера. Охрану перебили, а раненого Мюллера и ещё пятерых гестаповцев взяли в плен. Разнесли половину зоопарка, погибло много мелких животных — пингвинов, обезьян — и один слон. Сейчас в Берне рвут и мечут, требуют объяснений. Нужно немедленно что-то решать по дипломатическим каналам.

— Хм! Так это всё прогрессивное человечество должно возмущаться тем, что по зоопарку Цюриха свободно разгуливают такие звери, как Мюллер и Скорцени. В Берне опять всё вывернули наизнанку. Почему матёрых нацистов должны ловить наши контрразведчики, а не швейцарские спецслужбы? Мы за них сделали их работу, а они ещё и недовольны! Кирилл Дмитриевич, срочно соедините меня с президентом Франции. Хочу порадовать его успешной работой наших спецслужб по поимке Мюллера и попросить, чтобы МИД Франции немедленно подключился и надавил на оборзевших швейцарцев. Думаю, этого будет достаточно, чтобы они заткнулись, — проговорил Бекетов.

Лебедев тут же набрал по коммуникатору Анри Жиро и минут двадцать синхронно переводил разговор Бекетова с президентом Франции. Прямо во время разговора Жиро позвонил в МИД Франции и дал указание немедленно предъявить Швейцарии ноту протеста в связи с нарушением обязательств по розыску, задержанию и выдаче нацистских преступников. После окончания беседы Бекетов продолжил совещание.

— Вы, Вячеслав Михайлович, сегодня же выставляйте Берну аналогичную ноту. А вы, Кирилл Дмитриевич, позвоните президенту Швейцарии Вальтеру Штампфли и мягко так ему намекните, что если они хотят международного скандала, то они его получат. Для них лучший вариант всё спустить на тормозах и не мешать нам вывезти Мюллера в Мюнхен. Кстати, за слона, пингвинов и разбитую посуду мы платить не собираемся, пусть даже и не рассчитывают, — распорядился Бекетов.

— Георгий Николаевич, а американцам с англичанами про поимку Мюллера сообщить? — спросил Молотов.

— Да, конечно. Поставьте в известность Госдепартамент и МИД Британии, что нашими разведчиками в Цюрихе схвачен Мюллер. Если Берн развоняется, то мы на него натравим Лондон с Вашингтоном, и швейцарцы получат по полной программе. А Щербакова с Новáк, мне кажется, нужно наградить. Он — молодец, не растерялся и сумел подстрелить эту сволочь. Теперь у нас в Штадельхайме полный комплект. Всех наконец-то поймали.

— Щербакову выговор полагается за потерю бдительности, — возразил Емельянов.

— Да будет тебе, Валентин Денисович! Важен не процесс, а результат. Результат же у нас получился отличный. Представь Щербакова к ордену Красного Знамени, а подругу его к медали «За отвагу».

— Хорошо, — пробурчал Емельянов.

— Теперь по Мюнхенскому трибуналу. Хотел спросить вас, Константин Петрович, что там за линию англичане с американцами гнут? Начали некоторых нацистов выгораживать? Мы же с Рузвельтом и Черчиллем договорились, что всех на гильотину отправим. Переговорите с ними, скажите, что так дело не пойдёт. Мы за Мюнхенский процесс отвечаем, и решения по нему приняты, а они за Токийский. Если сильно хочется, то пусть к японцам милосердие проявляют, нам на это наплевать, — продолжил Бекетов.

— Американцы с англичанами имели свои финансовые интересы с некоторыми высокопоставленными нацистами и теперь своих сдавать не хотят. У них крутились очень большие деньги. Сейчас они ищут процессуальные лазейки, чтобы снять все обвинения с Фриче, Шахта и фон Папена, — прокомментировал ситуацию на процессе Горшенин.

— Тогда сделаем так. Вы, Константин Петрович, направьте на процесс лучших юристов, пусть тоже цепляются за каждую запятую. Вы, Кирилл Дмитриевич, свяжитесь с французами, нам нужно заручиться их поддержкой и выступать на процессе единым фронтом. А вы, Вячеслав Михайлович, намекните союзникам, что если они не дадут нам осудить всех нацистов, то оставшуюся часть золота, которое мы им обещали отдать, они не получат, — распорядился в завершение Бекетов.

После совещания Кирилл из своего кабинета позвонил Вальтеру Штампфли и разговаривал с ним около часа, объясняя позицию советского руководства. Ушлый швейцарец вертелся как уж на сковородке, но упорно гнул свою линию, напирая на нарушение суверенитета страны. На это Кирилл ему сказал, что суверенитет как девственность, и потерять его можно только один раз. Все знают об «интимных» отношениях Швейцарии с фашистской Германией, и после этого Швейцарии терять особенно нечего, кроме остатков своей репутации, как нейтрального государства. Если швейцарцы начнут скандалить, то их репутация очень сильно пострадает. Он поздравил Штампфли с наступающим Рождеством и пожелал ему всех благ, после чего завершил разговор.

«Старый мудак!» — выругался про себя Кирилл.

Встал из-за рабочего стола, надел шинель с шапкой и вышел из кабинета. В приёмной его уже ожидали двое личных охранников, младшие лейтенанты госбезопасности. Вместе они спустились по лестнице, вышли во двор и сели в служебный автомобиль. Кирилл сел за руль, один охранник рядом, а другой позади. Он завёл машину и, выехав через Спасские ворота из Кремля, быстро помчался домой по пустынным Красной площади и улице Горького. Несмотря на то, что была уже половина второго ночи, сыновья ещё не спали и ждали папу, а Настя напекла вкусных пирогов. Когда он об этом подумал, потекли слюнки, уж очень сильно он проголодался.

***

Илона открыла горячую воду и стояла под душем, испытывая невероятное блаженство. Её измученное продрогшее тело радовалось каждой струйке. Сегодня со Стасом они вляпались в самую опасную переделку за всё время, которое были вместе. Только сейчас она поняла, что они оказались буквально на волосок от смерти. Стас винил в случившимся себя и уже раз десять с того момента как они выбрались из вольера с пингвинами просил у неё прощения. Она же вообще не считала его виноватым ни в чём и понимала, что причина всего случившегося — стечение обстоятельств и та должность, которую он занимал. Вёл же он себя в этой невероятно сложной ситуации как настоящий герой, и только благодаря его выдержке и спокойствию они остались живы и сейчас приходили в себя в номере отеля «Central Plaza».

Стас надел на голое тело шерстяной свитер, единственную вещь, что не промокла, и ходил по номеру, развешивая одежду. Свитер был длинный и доходил ему до середины бёдер, так, что эротично смотрелись только его волосатые босые ноги. Илона накинула после душа махровый халат, который бросила в дорожную сумку в самый последний момент, подумав, что тот на всякий случай не помешает. Всё остальное промокло, даже деньги и документы. Причём, если со служебными удостоверениями всё оказалось нормально, так как они были заламинированы и поэтому водонепроницаемы, то паспорта пострадали очень сильно, чернила на них во многих местах расплылись.

Мокрые швейцарские франки капитан Антонов поменял Стасу на сухие, а советские рубли, которые у него остались неразменянными, сушились, разложенные на подоконнике. Единственное, что не пострадало от их рождественского купания, так это подарки. Часы водонепроницаемы, ну а золотому браслету вода нипочём, правда подарочные коробочки-футляры от них пришлось выбросить. Остальную мокрую одежду они развесили по всему номеру, и он превратился в выставку советской текстильной промышленности.

Увидев, что Илона вышла из душа, Стас бросился к ней и, прижав к себе, начал целовать её лицо, волосы, шею. Ей вдруг очень сильно захотелось близости с ним. Она взялась за подол свитера и начала его снимать, а он помог ей и вывернулся из одежды, оставшись голым. Весь такой милый крепыш, состоящий из бугорков мышц. Она прижалась к нему, положив голову на грудь, и нежно гладила его тёплую спину.

Он подхватил её на руки и понёс в спальню. Аккуратно положил на широкую кровать и, распахнув халат, стал нежно покрывать поцелуями её грудь, живот и бёдра. Его губы казались такими горячими, а поцелуи такими страстными, что на неё нахлынула волна наслаждения. Их тела соприкоснулись и слились.

***

В понедельник 12 ноября 1945 года вскоре после завтрака дверь открылась, и в камеру вошли русский начальник службы охраны комиссар госбезопасности 3-го ранга с двумя охранниками.

— Verurteilter Hitler, ziehen Sie sich bitte an! Jetzt werden Sie in ein anderes Gefängnis gebracht, — вежливо сказал он.

Один из охранников подошёл к шкафу, встроенному в стену камеры, и открыл его ключом. Сняв с вешалки кожаный плащ и фуражку, подал их Гитлеру. Когда тот оделся, охранники завели ему руки за спину и, застегнув на запястьях наручники, вывели под руки из камеры. Они пошли по гулким коридорам тюрьмы, комиссар впереди, за ним Гитлер и, чуть позади него, охранники. Со скрипом и лязгом открывались и закрывались металлические двери, пропуская их. Его вывели во двор тюрьмы, где стояли четыре легковых советских автомобиля ГАЗ-61 с полностью затонированными задними и боковыми стеклами и два автобуса ЗИС-16.

Гитлера подвели к третьей по счёту машине и усадили на заднее сиденье в центре, по бокам сели охранники, а спереди комиссар. Сидели долго и молча, ему совершенно не хотелось говорить с русскими, да и они тоже не проявляли желания. Наконец у комиссара пиликнула рация, он что-то сказал в аппарат по-русски, и через лобовое стекло Гитлер увидел, что ворота тюрьмы открылись. Автомобили медленно один за другим стали выезжать из внутреннего двора. Снаружи в колонну между машинами встраивались русские танкетки. Впереди и позади колонны разместились два танка. Видимо, русские чувствовали себя в Германии неуверенно, раз предприняли такие меры безопасности.

Колонна медленно поехала в сторону центра города. Жители на улицах отсутствовали, только солдаты НКВД с автоматами стояли на тротуарах. Русские выставили охранение по пути следования автомобилей.

«Куда же русские нас везут?» — подумал Гитлер, но промолчал.

Город выглядел чистым и ухоженным, а самое главное — целым. Ничего не указывало на то, что тут прошла война. Удивительно, но русские не разрушали города Германии, и он знал, что они запретили это делать союзникам. Всю войну они с помощью своей фантастической авиации методично уничтожали заводы и фабрики, электростанции и железные дороги, аэродромы и правительственные бункеры, но ни одной бомбы не сбросили на жилые кварталы. К концу войны дело дошло до того, что рабочие боялись выходить на работу и прятались по домам, так что их приходилось вылавливать и доставлять на заводы с полицией. Этот русский Бекетов, очевидно, имел далеко идущие планы на Германию и хотел получить её целой.

Прежде всего ему были нужны её людские ресурсы, и он ещё во время войны начал их использовать. С помощью остатков Вермахта разгромил Японию, а после войны прибрал к рукам Кригсмарине вместе с матросами, адмиралами и кораблями, почти ничего не отдав союзникам. Он перегнал любимое детище Гитлера линкор «Тирпиц» из Тронхейма в Марсель, и тот теперь сторожил Средиземное море, ставшее русским плавательным бассейном. Назначил главнокомандующим германским флотом этого предателя Германа Бёма, произведя его в гроссадмиралы, и тот пресмыкался перед жидами в Совете временного правительства Германии и Австрии. Главнокомандующим сухопутными войсками назначил напыщенного старого прусского вояку генерал-майора Карла фон Вебера, сделав его фельдмаршалом, и тот радостно бросился лизать задницу русским. Повсюду сидели русские военные и управляли страной. Даже немецкую марку они изъяли из обращения, обменяв её на рубли по невыгодному курсу. Теперь вся Германия работала на Россию и служила ей, как преданная собака. Боже, какой позор!

Когда колонна пересекла железную дорогу и проехала мимо Карлсфельда, он понял, что русские везут их в Дахау.

«Что они задумали? Зачем они везут нас в концентрационный лагерь? Ведь не на прогулку же. Значит, на казнь», — подумал Гитлер.

Они подъехали к воротам лагеря, тот весь по периметру плотно оцепили войска НКВД. Похоже, русские выставили в охранение не меньше дивизии, а то и больше. Охрана находилась везде — на вышках, на крышах зданий, бараков и по всему периметру.

Танки и танкетки съехали с дороги и остановились у ворот лагеря, автомобили же проехали на территорию и встали у дверей большого деревянного здания без окон, видимо, недавно построенного русскими. Их тут же взяла в кольцо охрана, образовав живой коридор до дверей. Первыми начали высаживать пассажиров автобусов. Их выпускали по одному, каждого в сопровождении двух охранников, и вели в здание.

Пассажиры автомобилей сидели в машинах и ждали. Судя по всему, кроме Гитлера в автомобилях привезли Геринга, Бормана и Гиммлера.

— Werden wir heute hingerichtet? — всё же спросил Гитлер комиссара.

— Sie werden es bald erfahren, — ответил тот спокойно.

У комиссара зазвонила радиостанция, он поднес аппарат к уху и что-то сказал охранникам по-русски. Один из них открыл дверцу и, выйдя из машины, скомандовал:

— Verurteilter Hitler, steig aus dem Auto heraus!

Охранники помогли ему выбраться из автомобиля и, взяв под руки, повели в здание. Комиссар шёл позади.

Он не ошибся в своих предположениях, русские привезли их на казнь. В центре здания они соорудили высокий деревянный эшафот, к которому вели семь ступеней. Русские знали, что число семь он считал счастливым. Изверги! Эшафот выкрасили чёрной краской, а на ступенях положили красную ковровую дорожку. На помосте возвышалась французская гильотина, окрашенная в багрово-красный цвет. Около неё суетились палач и его помощник в форме офицеров французской армии, завершая последние приготовления.

От эшафота полукругом поднимался амфитеатр, разделённый на пять секторов. Центральный сектор предназначался для осуждённых. В нём установили двадцать семь стульев, каждый на расстоянии двух метров от соседних, так, чтобы рядом могли свободно разместиться двое охранников. Слева ближе к входной двери располагались русский и американский секторы для официальных представителей, перед ними стояли таблички с названием стран на немецком языке. Справа находились британский и французский секторы. На стенах висели большие экраны, а напротив центрального сектора за эшафотом, чуть выше него, самый большой. Словно в кинотеатре, как будто русские собрались показывать им фильмы.

Всех осуждённых рассадили по местам, которые тоже были отмечены табличками. Место Гитлера оказалось почти в самом центре сектора. Справа от него усадили Бормана и Геринга, а слева Гиммлера и Риббентропа. Перед ними ниже в ряду разместили Кальтенбруннера, Кейтеля, Розенберга, Шпеера и Шираха, а в ряду выше — Франка, Фрика, Лея, Папена и Шахта. Лица у всех осуждённых казались пепельно-серыми, у многих дрожали губы, а некоторые тряслись в ознобе, с трудом сохраняя присутствие духа. Лучше всех удавалось совладать с собой Герингу и Гиммлеру, хуже всех выглядел Лей. Он плакал, как ребёнок, громко всхлипывая.

Американская, британская и французская делегации уже прибыли и сидели в своих секторах. В каждой по пять официальных представителей, два фотокорреспондента и один кинооператор. Кругом находилась русская охрана из офицеров госбезопасности, они стояли у входа, в проходах и вокруг эшафота. Однако русский сектор пустовал. Там сидели и скучали два фотокорреспондента, да у телекамеры стоял, переминаясь с ноги на ногу, кинооператор. Очевидно, что все ожидали прибытия советской делегации и заметно нервничали.

Наконец двери открылись, и вошли русские. Трое совершенно молодых генерал-полковников, совсем ещё мальчиков, нарком иностранных дел Вячеслав Молотов и маршал Климент Ворошилов. Молодые русские генералы шли впереди делегации, и сразу стало понятно, кто из них самый влиятельный. Он шагал первым, стройный, идеально красивый голубоглазый блондин с усами. За ним следовали, о чём-то разговаривая, кареглазый блондин с вьющимися волосами и ещё один голубоглазый блондин. Все трое одного роста, как будто только что сошли с обложек немецких журналов «Signal» и «Der Pimpf», где красовались как эталоны истинных арийцев.

Это были именно они, чьи фотографии, полученные с огромным трудом Абвером и Гестапо, пачками ложились Гитлеру на стол в течение всей войны. За ними безрезультатно охотились все службы Третьего рейха, но ни одного так и не смогли поймать. Теперь они пришли к власти и правили Россией и всей Европой, как и положено арийцам. Ну почему они оказались у русских? За что Провидение так поиздевалось над ним, уничтожив его детище — Великую Германию — руками этих настоящих арийцев. В том, что они немцы и истинные арийцы, он нисколько не сомневался. Все они идеально говорили по-немецки, так выучить язык невозможно, его можно только впитать с молоком арийской матери. И теперь, чтобы поиздеваться над ним, их прислали увидеть его смерть. Какая ужасная жестокость!

Среди представителей союзных держав возникло оживление. Все встали со своих мест и направились навстречу русским. Первыми к ним подошли представители США — генералы Дуайт Эйзенхауэр, Дуглас Макартур и Джордж Паттон, адмирал Честер Нимиц и Государственный секретарь Джеймс Фрэнсис Бирнс. Военные отдали друг другу честь, пожали руки, остановились и начали о чём-то разговаривать. Говорили без переводчиков, поэтому Молотов с Ворошиловым в беседе не участвовали и играли роль статистов. К русским с американцами подошли представители Великобритании — фельдмаршалы Бернард Мантгомери, Харольд Александер, Алан Фрэнсис Брук и Траффорд Ли-Мэллори, а также министр иностранных дел Эрнст Бевин. Последними присоединились французы — генералы Жан де Латр Де Тассиньи, Альфонс Жюэн, Жорж Катру, Пьер Кёниг и министр иностранных дел Жорж-Огюстен Бидо.

Незапланированная беседа продолжалась, предоставляя всем осуждённым дополнительные минуты жизни. Говорил русский по фамилии Быстрицкий, а все, окружив его, внимательно слушали. Видимо, он говорил по-английски, поэтому второй голубоглазый русский переводил для французов. Наконец они что-то согласовали, и делегации направились на свои места. В воздухе повисла зловещая тишина, больше ничего не происходило, все сидели и чего-то ждали.

В распахнувшиеся двери быстрым шагом вошли трое русских высокопоставленных офицеров госбезопасности и направились к центру, где стояла штанга с микрофоном, подключенным к громкоговорителям. Около неё остановился майор государственной безопасности, на вид около сорока пяти лет, с кожаной папкой в руке, и на чистом немецком языке сказал в микрофон:

— Alle aufstehen!!! Hier wird die Entscheidung der Obersten Berufungsinstanz vorgelesen.

Все представители союзных держав — генералы, адмиралы, маршалы и дипломаты встали со своих мест. Гитлер не хотел вставать, но охранники силой подняли его под руки и поставили на ноги, так же, как и других осуждённых. Русский майор окинул взглядом всех присутствующих и, убедившись, что его распоряжение выполнено, открыл папку и начал зачитывать резолютивную часть решения Высшей апелляционной инстанции.

— «Die Entscheidung des Rates der Übergangsregierung von Deutschland und Österreich. Der elfte November neunzehnhundertfünfundvierzig, Österreich, Wien. Der Rat der Übergangsregierung von Deutschland und Österreich untersucht die Petitionen über die Begnadigung der Delinquenten, die vom München Internationalen Militärgerichtshof vorgelegt worden ist und hat folgende Entscheidung getroffen:

Erstens. Das Gerichtsurteil gegenüber Hitler Adolf, Himmler Heinrich Luitpold, Göring Hermann Wilhelm, Bormann Martin, Kaltenbrunner Ernst, Müller Heinrich, von Ribbentrop Joachim, Keitel Wilhelm, Rosenberg Alfred Ernst, Frank Hans Michael, Frick Wilhelm, Ley Robert, Streicher Julius, Sauckel Ernst Friedrich Christoph, Seyß-Inquart Arthur, Jodl Alfred, Hess Rudolf Walter Richard, Funk Walter Emanuel und Raeder Erich Johann Albert bleibt unverändert;

Zweitens. Für die Delinquenten Speer Albert, von Shirach Baldur Benedikt, von Neurath Konstantin, Dönitz Karl, Fritzsche Hans, von Papen Franz Josef, Schellenberg Walter Friedrich und Schacht Hjalmar Horace Greeley wird die Höchststraße durch die lebenslage Haft ersetzt.

Die Entscheidung ist endgültig, unterliegt keiner Anfechtung und tritt ab dem Zeitpunkt der Unterzeichnung in Kraft. Vorsitzender des Rates der Übergangsregierung von Deutschland und Österreich Generalmajor Paul Schorokhov».

Гитлер посмотрел на тех, кому русские смягчили приговор, их лица сияли от счастья.

«Глупцы! Лучше умереть сразу, чем гнить десятилетиями до конца жизни в советской тюрьме», — подумал он, усмехнувшись.

Русские в последний раз специально унизили их, рассмотрев апелляцию в самый чёрный для Германии день, когда двадцать семь лет назад её вынудили подписать позорную капитуляцию в Компьенском лесу. Да и то, что решение Совета подписал этот русский генерал, тоже стало не меньшим намеренным издевательством. Русские поставили его исполнять обязанности Канцлера разрушенного ими Третьего рейха. Гитлер сцепился с ним на процессе, когда тот выступал, бессовестно и пафосно разглагольствуя в Трибунале от имени немецкого народа. Нёс какую-то несусветную чушь о праве человека на жизнь и про общечеловеческие ценности, виртуозно используя немецкий язык. Мерзкий и грязный цыган! А в Совете недобитые жиды — Анна Фрейд, Вильгельм Райх, Эрвин Шрёдингер, которых Гиммлер не успел отправить в газовую камеру. Что можно от них ожидать?

Он не хотел подавать апелляцию и отговаривал всех, зная, что это фарс, а русские их давно приговорили к смерти и всё равно всех казнят. Но адвокаты настояли, убедив бороться до конца и мотивируя это тем, что его несгибаемая воля к победе станет примером для всех немцев в веках, и идеи национал-социализма не умрут вместе с ними. Видимо, они всё же оказались правы, русские пересмотрели приговор, хотя бы частично, и это стало маленькой победой. Союзники пытались придать этому судилищу видимость законности и справедливости. Кого они хотели обмануть? Всем немцам понятно, что это расправа победителей над побеждёнными.

В этом вопросе для него всё было ясно. Но вот почему это произошло, представлялось настоящей мистикой, неподвластной какому-нибудь рациональному объяснению. Это оставалось неразгаданной загадкой для всех, для американцев с англичанами точно такой же, как и для него. Откуда взялись эти русские со своей фантастической техникой и готовой атомной бомбой? Те ответы, которые он получил от всех магов, провидцев и гадалок, привлечённых Гиммлером, казались ещё более фантастическими и невероятными, чем сами русские и их техника. Вильгельм Вульф, которому он доверял, вообще заявил, что эти русские пришли из параллельного мира для того, чтобы разгромить страны «оси» и построить русскую империю от Атлантического до Тихого океана. Здесь они временно, и когда выполнят свою миссию — исчезнут так же внезапно, как появились.

Это казалось самым разумным объяснением из всех предложенных, другие представлялись ещё более нереальными и неправдоподобными. Судя по всему, оно и являлось самым верным. Предсказание, сделанное Вульфом ещё в 41-м, сбывалось, и все события происходили так, как он говорил. Эти русские не были коммунистами, они вообще, похоже, не имели никакой идеологии, однако умело использовали советскую систему в своих целях, контролируя всех с помощью специальных радиобраслетов и тотальной прослушки телефонов. Простое и очень эффективное решение! Не нужно иметь многочисленную политическую полицию, а самое главное, что никто никуда не убежит, ведь браслет не снимается, а при попытке его снять — взрывается. Поэтому, когда они взяли власть, никто даже не пикнул, и у них в руках оказалось целое государство.

Сейчас они захватили всю Европу и активно строят свою огромную империю. При этом никто не в состоянии им помешать. Кажется, что эти идиоты — Черчилль с покойным Рузвельтом — всё давно поняли, и теперь англичане с американцами вынуждены плясать под русскую дудку. Недоумки! Им следовало договариваться с Германией, когда он предлагал. Бекетову он тоже предлагал договориться о мире, но тот все предложения категорически отверг, заявив, что Россия и так возьмет всё, что ей нужно, без всяких переговоров. Теперь в руках у русских находилась половина мира и атомная бомба, да, похоже, и не одна. В новом мире все будут играть по их правилам и выполнять то, что скажут в Москве, пытаясь изображать самостоятельность и независимость. Кто же прислал этих русских? Если бы удалось захватить хотя бы одного из них, он бы это узнал. Жаль, что придётся умереть, так и не получив ответа.

— Mit der Ausführung des Gerichtsurteils beginnen! — скомандовал русский майор.

Гитлер думал, что первым на казнь поведут его, но охранники схватили Юлиуса Штрайхера, подняли его и поволокли к эшафоту. У того сдали нервы, он дико закричал, начал упираться и пытался вырваться. Тут же подбежали ещё два охранника и, схватив его за ноги, понесли на помост к гильотине. Было видно, что он обмочился и обгадился.

«Тряпка! Теперь своим дерьмом вымажет весь эшафот!» — подумал Гитлер.

Заработали кинопроекторы, и на экранах началась демонстрация документального фильма о немецких концентрационных лагерях. Фильм смонтировали из реальных кинокадров, снятых самими немцами. Сделан он был высокопрофессионально и сразу же шокировал всех своей жестокостью. Крики женщин и плач детей, совершенно голых, очень худых и измождённых, которых эсэсовцы гнали прикладами винтовок в газовые камеры, полностью заглушили вопли Штрайхера. На следующих кадрах молодой симпатичный обершарфюрер СС арийской наружности отбирал у плачущих и кричащих еврейских женщин грудных детей и бросал их живьём в костёр. Все присутствующие с ужасом смотрели на экраны, а охранники и французские палачи укладывали орущего Штрайхера на лежак гильотины.

Неожиданно фильм остановился, и воцарилась звенящая тишина. На экранах замер кадр с лицом молодой и очень красивой женщины. В широко открытых глазах, смотрящих на зловещий огонь, пожиравший её кричащего ребёнка, отражалась нечеловеческая мука и бездна материнского страдания. Это был немой укор всему человечеству, допустившему эти неслыханные зверства и попустительствовавшему самым низменным животным инстинктам. Жесточайшее преступление против самой человеческой природы требовало расплаты.

Французский палач опустил блокировку, и тяжелый нож упал на шею осуждённого с тупым звуком. Его голова скатилась в корзину, хлынувшая кровь окрасила эшафот, а обезглавленное тело охранники и помощник палача столкнули в приготовленный гроб с опилками. Палач подошёл к корзине и вытащил оттуда за уши голову Штрайхера, показал всем и поставил на стол рядом с гильотиной лицом к большому экрану. Прижав одной рукой голову к столу, он другой с силой хлестнул её по щеке. Глаза умирающего Штрайхера широко открылись, а на лице отразилась гримаса боли. Все сидящие, увидев такое, привстали со своих мест с ужасом на лицах.

— Schau dir das an und raus damit in die Hölle! Brenne dort ewig!!! — громко выкрикнул палач по-немецки с сильным французским акцентом, показывая пальцем на экран.

Показ документального фильма продолжился. Охранники схватили Заукеля и понесли его к гильотине, потому что ноги того подкосились, и он повис у них на руках. Русские отлично подготовились и устроили из казни леденящее душу дьявольское театрализованное представление. Видимо, по их замыслу, Гитлеру предстояло досмотреть его почти до самого конца и выступить перед занавесом.

Глава 2. ЕГОР

Дача, на которой проживал командующий бронетанковыми войсками СССР, член Политбюро и Секретарь ЦК ВКП (б) генерал-полковник Егор Андреевич Кудрявцев находилась на берегу Москвы-реки в посёлке Барвиха. Справа от неё располагалось дачное хозяйство генерал-полковника Ильи Николаевича Быстрицкого, а слева майора Кирилла Дмитриевича Лебедева. Хотя все дачи строились по индивидуальным проектам, их объединяло то, что они были двухэтажными, входили в комплекс правительственных дач и находились под усиленной охраной подразделений гвардии.

Егор Андреевич, как и все его соседи, проживал на даче, хотя у них имелись квартиры в Москве. В московских апартаментах он бывал очень редко, когда нужно переночевать в городе, а ехать на дачу уже не оставалось времени. Для строительства Бекетов выбрал проект с размахом, зачем ему такая большая жилплощадь, Егор и сам не знал. Ладно, у Лебедева хоть большая семья, мал-мала меньше, ему может, и надо побольше, а вот остальные парни ходили по хоромам и боялись заблудиться.

На первом этаже располагался большой холл, слева от него гостиная, а справа столовая. За гостиной две комнаты, в которых размещалась охрана и трёхкомнатные аппартаменты его заместителя, генерал-майора Сергея Ершова. Вместе они служили с первых дней войны, Егор к нему очень привязался и оставил на штабной работе, хотя был период с осени сорок первого до конца сорок второго, когда Серёга воевал на фронте. Он участвовал в Балканской операции и в операции по освобождению Норвегии, там и там командуя соединениями. Ершов оказался непревзойденным мастером командования в сетецентрической войне. Он прекрасно владел приёмами обходного манёвра и создания хитроумных тактических ловушек с засадами. С этой целью он умело инсценировал ложное, хаотичное и паническое отступление, открывая участки фронта перед наступающим противником, а затем захлопывал ловушку и расчленял его войска, попавшие в западню, кинжальными ударами артиллерии и танков, после чего добивал дезорганизованные части.

Этот его талант обнаружился ещё в конце лета 41-го. Самое удивительное, что Ершов в должности командующего полностью преображался. Становился властным, целеустремлённым, организованным, работоспособным и уверенным в себе человеком. Постоянно держал в голове всю картину театра военных действий и по малейшему движению противника предугадывал его дальнейшие ходы. Невероятно, но он умел убеждать и подчинять своей воле командиров частей выше его по званию и намного старше по возрасту. Заставлял советских офицеров думать головой, воевать гибко, хитро и умело, достигая победы над врагом с минимальными потерями. Прямо у себя в штабе арестовал двух полковников и отдал их под трибунал за то, что те отправили солдат на вражеские пулемёты и бездумно погубили молодых ребят. Сергей действовал на людей своей харизмой, и все беспрекословно выполняли его распоряжения и приказы, за что в армии снискал прозвище «юный Наполеон».

В тяжелейших боях у озера Балатон Егор поставил Сергея командовать в спешке сколоченным соединением из двух танковых бригад и приданных им стрелковой дивизии внутренних войск НКВД, сводной дивизии морской пехоты Черноморского флота, горнокавалерийской дивизии и двух сводных полков курсантов пехотного и артиллерийского Подольских училищ. Этими силами Ершов две недели успешно отбивал атаки 1-й немецкой танковой армии генерал-полковника Эвальда фон Клейста, превосходившей его соединение по численности более чем в четыре раза, и сумел разгромить две танковых дивизии Вермахта, 13-ю и 9-ю, а также элитную моторизованную дивизию СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Безвозвратные потери в частях, которыми командовал Сергей, составили чуть более десяти процентов личного состава. Большинство курсантов, краснофлотцев и кавалеристов остались живы и продолжили свой славный боевой путь, дойдя до Парижа и освободив всю Европу от нацизма. За это после войны Подолькое пехотное училище и дивизия морской пехоты Черноморского флота были названы его именем.

Во время проведения операции он никогда не создавал непрерывной линии фронта, а использовал тактику прерывистого фронта, состоящего из боксов или фестунгов в узловых точках, где размещал малоподвижные пехотные части и артиллерию с мощной круговой обороной. Это были опорные точки — шверпункты, вокруг них молниеносно передвигались мобильные части, которые он концентрировал в ударные группы, создавая пятикратное превосходство над противником по огневой и ударной мощи. Под его командованием даже кавалерия становилась грозной силой. Сергей блестяще использовал стратегию и тактику высокомобильной сетецентрической войны XXI века, которую блестяще усвоил в стенах академии.

Осенью 42-го Бекетов неожиданно бросил Ершова командовать Карельским фронтом для проведения операции в Норвегии, назначив к нему начальником штаба генерал-майора Рокоссовского. Там не было ничего — ни наших ребят, ни боеспособных дивизий. Начиная с июля 41-го Карельский фронт только обдирали, снимая с него войска на подкрепление центральных фронтов, а тут вдруг решили выбить немцев из Скандинавии после капитуляции Финляндии, при этом теми силами, которые имелись у фронта, не предоставив ему ни подкреплений, ни резервов. Ершов опять, командуя сборной солянкой, сумел с минимальными потерями сварить в двух больших котлах немецкую армию «Норвегия» под командованием генерал-полковника Николауса фон Фалькенхорста и вышибить немцев из Скандинавии.

За каждую успешно проведённую операцию Серёгу награждали орденом Ленина, и он стал единственным из всех парней с двумя такими наградами. Кроме этого, король Норвегии Хо́кон VII за освобождение страны назначил ему высшую государственную награду — Большой крест ордена Святого Олафа. Потом, когда с кадрами стало полегче, Егор снова забрал его к себе в штаб, а Ершов в общем-то и не возражал. Штабная работа ему больше приходилась по душе. Начиная с 42-го года он участвовал в разработке планов всех фронтовых наступательных операций от Белоруссии до Маньчжурии. Ещё Бекетов определил его в Военную академию Генерального штаба РККА имени К. Е. Ворошилова преподавать военную стратегию и оперативное искусство в условиях высокомобильной войны дремучему высшему командному составу Красной армии от сохи. Самыми первыми слушателями ускоренных курсов у Ершова оказались Ворошилов, Будённый и Тимошенко, за что сильно обиделись на Бекетова. Да и на Ершова тоже. Потому что контрольные командно-штабные игры с треском провалили, а зачеты ему ходили сдавать целый месяц и с большим трудом натянули на тройку.

Сергей вёл холостяцкий образ жизни с нечастыми, но регулярными похождениями по девушкам, как и большинство парней. Его романы бывали довольно долгими и могли продолжаться по полгода, но потом с подругами он расставался, некоторое время жил один, начинал скучать, и всё повторялось вновь. Ершов тянул на себе большой объём черновой административной, хозяйственной и командной работы, поэтому фактически являлся тенью Егора, так же как Лебедев стал тенью Бекетова.

…За большой столовой располагалась кухня и комнаты, в которых жили повар, дворник, уборщица и ординарцы его и Ершова. Из холла имелся выход на широкую открытую веранду под навесом с видом на большой сад и видневшиеся за ним парк и реку. Там стояли столики, стулья и шезлонги. Веранда была летней, там на свежем воздухе отдыхали, а иногда завтракали, обедали и ужинали. Через неё выходили погулять в сад, в парк и на берег реки.

На втором этаже располагались апартаменты самого Егора. Ещё одна большая гостиная, две спальни, одна для него, а другая для гостей, рабочий кабинет с приёмной, спортивный зал, большая ванная, туалет и сауна с небольшим бассейном.

Жильцы занимались планировкой дач сами — так, как им казалось удобно. Например, Кирилл Лебедев нарезал ту же площадь на несколько комнат для своей малышни, поэтому спортзал у него находился на первом этаже, а верхняя гостиная получилась маленькая. Но про этого многодетного папашу отдельный разговор, ему, похоже, даже такие хоромы были малы, и большое семейство в них едва помещалось. Для Егора же вместе с его женой Наташей такие апартаменты оказались велики. И если он к ним довольно быстро привык, то деревенская девушка чувствовала себя Золушкой, по мановению волшебной палочки феи оказавшейся во дворце Принца. Несмотря на то, что они были женаты уже почти два года, Наташа так и не могла до сих пор свыкнуться с общественным статусом мужа, да и её самой. Они долго не были вместе, потому что во время войны Егор жил в штабе, сначала корпуса, потом армии и наконец фронта. В первый же послевоенный год он мотался по всему континенту от Руана до Порт-Артура, и совместная жизнь тоже оказалась невозможной. Лишь когда всё более или менее утряслось, и он стал проводить много времени в Москве, а парням построили дачи и предоставили квартиры, Егор забрал жену к себе.

Все пять лет до этого они виделись урывками, когда он приезжал к ней в деревню на день, а чаще на несколько часов. Это крайне неудобно, ведь они любили друг друга и мечтали быть вместе. Но когда их мечта наконец-то сбылась, у Наташи случился шок. Наверное, виной тому стал сам Егор: будучи человеком скрытным, он практически ничего не рассказывал о себе даже жене. Приехав к нему и наконец-то поняв, кто её муж, Наташа растерялась и долго не могла прийти в себя. Что должна чувствовать простая деревенская девушка из Белоруссии, когда её муж мог запросто, лёжа рядом с ней в постели, разговаривать по телефону с Председателем Совета Народных Комиссаров СССР и Генеральным Секретарём ЦК ВКП (б) товарищем Бекетовым?!

К ним в гости постоянно кто-то приезжал, и это были такие большие люди, о которых раньше она с трепетом слышала только по радио, да с замиранием сердца, как и все односельчане, читала в газетах. На огонёк заглядывали маршалы Советского Союза, члены ЦК партии, наркомы, военные атташе и послы зарубежных стран. Наташа с удивлением узнала, что муж свободно говорит на трёх европейских языках без переводчика. Всегда, когда Егор просил её присутствовать на таких встречах, она ощущала себя не в своей тарелке. Она очень сильно стеснялась своего деревенского говора, но больше всего боялась этих больших дядечек, и побороть этот страх ей никак не удавалось.

…Яркий лучик утреннего солнца нашёл маленькую щёлку между плотных штор и светил ей прямо в лицо, нежно согревая. Наташа открыла глаза и проснулась. Егорка лежал рядом, как всегда, свернувшись калачиком посреди широкой кровати, совершенно голый, отодвинув Наташу на край и забросив на неё простыню, которой укрывался.

«Как маленький ребёнок, всегда спит так сладко, свернувшись калачиком, и непременно раскрывается. Сколько ни накрывай, всё с себя сбрасывает немедленно», — подумала Наташа.

Она повернулась к нему, обняла, прижавшись своим телом, и почувствовала, какой он тёплый и приятный. Он даже не пошевелился и продолжал крепко спать. Было ранее утро начала июля 46-го года, погода стояла жаркая, так что можно спать и не накрываясь.

Наташа очень нежно, едва дотрагиваясь, начала гладить ему грудь, трогая соски, как бы с ними играя, и почувствовала, что они стали плотными. Егор пошевелился, ещё сильнее свернулся калачиком и не проснулся. Вот соня! Она сдвинула руку чуть ниже на живот и начала его легонько поглаживать, щекоча. Живот ощущался нежным и бархатистым.

— Уу, — промычал Егор и продолжил спать дальше, а может, делать вид, что спит. Конечно, он уже проснулся, но притворяется, будто ещё спит, это он так играет. Её рука проследовала ещё чуть ниже и сразу наткнулась на Егоркин член, который уже находился в полной боевой готовности. Он был крепкий и идеально ровный, как линейка, и, как ей казалось, немного толстенький. Вот хитрец, он уже давно не спит и специально её раззадоривает. Рука скользнула вдоль члена по полянке кудрявых Егоркиных волос и легла на его большой мягкий мешочек с двумя очень крупными упругими шариками. Такими большими, что взять их вместе не получалось. Наташа обхватила рукой один и начала легонько сдавливать. Ему всегда очень нравилось, когда она играла с его яичками. Егорка вдруг резко сел в кровати и повернулся к ней, тараща на неё заспанные глаза и хитро-прехитро улыбаясь.

— Ты уже проснулась, моя проказница!

Он сбросил с неё простыню, открыв её обнажённое тело и, наклонившись к ней, прильнул к её губам своими. Его горячий язык ворвался к ней в рот, и она ощутила блаженство, которое волной растеклось внутри, захватывая её всю. Он так страстно умел целовать, в его поцелуе было столько чувств, и она испытывала от этого огромное наслаждение. Близость с ним стала для неё безумно желанной. В интимных отношениях Егор оказался сумасшедшим романтиком. Каждый раз он придумывал что-то новое, и это всегда доставляло ей огромное удовольствие. Для неё, деревенской девушки, он открыл совершенно незнакомый ей ранее мир интимных отношений с мужчиной.

То представление о близости, которое она имела до встречи с ним как о чём-то не совсем приличном, скорее обязательном, нежели желанном для женщины, она давно изменила. Наташа уже и не могла себе представить, как можно думать об этом так невежественно и примитивно. Он сумел пробудить в ней женственность и чувственность, и она была ему за это благодарна.

Егорка продолжал играть, слегка придавливая своими губами мочки её ушей, и нежно гладил груди, играя кончиками пальцев с сосками. Наташа знала, что он не перейдёт к главному, пока не вызовет в ней столько чувств, когда ей станет казаться, будто она летает. Боже! Какой же он милый! Ей захотелось поглотить его всего так, чтобы он растворился в ней. Она страстно гладила его спину и ягодицы, прижимая к себе, а он игриво отстранялся. Тогда она обхватила рукой его горячий пульсирующий член и начала медленно водить по нему. Егорка нежно целовал её соски, глубоко захватывая их ртом и играя с ними языком. Он гладил её бёдра, слегка дотрагиваясь своими тонкими и нежными пальцами, как бы дразня её желание.

Она уже хотела близости, но он продолжал играть. На её животе он шаловливо рисовал своим горячим языком какие-то фигуры, а потом вдруг замирал и смотрел на неё своими большими, как спелые вишни, глазами. Наташа чувствовала, что его член сильно напряжён, но он и не думал продолжать дальше. Это стало для него такой своеобразной игрой, получать какое-то странное удовольствие от подавления своих желаний. Для неё это казалось удивительным, но она знала, что он это делал постоянно, практически во всём. Интимные отношения не были исключением, он мог сейчас медленно закончить ласки и, изнасиловав свои желания, прервать интимную близость, если она, например, его об этом попросит.

— Егорка, ну давай же!!!

— Ты хочешь? — нежно прошептал он ей на ухо.

— Хочу!!! Я вообще всего тебя хочу!!!

— Я тебя тоже очень хочу!!! Но не спеши, чем сильнее желание, тем слаще результат.

Он перевел игру ниже, в самое интимное место, и Наташе показалось, что на неё прямо сейчас обрушится волна наслаждения. Она вся открылась для него, а он продолжал ласкать её своим горячим языком, своими страстными губами и нежными пальцами. Егор просто мастерски доводил её до соития, и когда он войдёт в неё, то она улетит к звёздам. Это происходило каждый раз, и сама интимная близость с ним продолжалась очень долго, видимо, и тут он сдерживал себя. Но всегда делал так, чтобы они вместе достигали наивысшей точки наслаждения.

— Егорушка, я уже не могу!!!

— Не-а, ещё рано! Желание должно стать нестерпимым!

И вот она полетела, а он, почувствовав это, плавно и нежно вошёл в неё. Она приняла его, и он начал двигаться медленно, лишь слегка ускоряя ритм. Наташу охватило ощущение полёта, она летела, летела вместе с ним, со своим любимым Егорушкой. Он казался таким желанным, таким прекрасным. Она прижимала его к себе, а он больше не сопротивлялся, входя в неё, и они стали единым целым. Наташа часто дышала, сердце её билось, пытаясь вырваться из груди, из уст вылетали стоны, а Егор дышал глубоко и ровно, всё ускоряясь и подстраиваясь под бурю её ощущений и эмоций.

Кончили они одновременно. Егор вдруг резко остановился и замер, не издав ни единого звука, лишь по лицу его было видно, что он испытывает оргазм. На неё обрушилась огромная приливная волна и поглотила её с головой, она издала громкий стон, а волны продолжали накатывать, но всё меньше и слабее. Егорка вновь ворвался своим горячим языком к ней в рот. Ей казалось, что он теперь весь погрузился в неё. Боже!!! Какое это наслаждение!!! Он медленно начал выходить, продолжая её ласкать. Услаждал её прелестные груди, гладил бёдра и ягодицы. Снова опустился ниже, и вот он опять там, она чувствовала его горячий язык, его нежные губы, немного колючий подбородок.

Когда она очнулась, он лежал рядом, обняв её и игриво поглаживая, едва прикасаясь к её телу. Она положила руку ему на голову и, погрузив пальцы в его вьющиеся белокурые волосы, начала их взъерошивать.

— Почему у тебя, Егорка, такие тонкие и длинные пальцы?

— Такой родился.

— И на ногах тоже.

— Обычно какие на руках, такие и на ногах. А почему у тебя такие зелёные глаза?

— Потому что моя бабушка была колдуньей. Так мама рассказывала.

— Значит, ты умеешь гадать и предсказывать будущее?

— Я пробовала и, кажется, у меня получалось.

— Тогда угадай, кто у нас будет сегодня в гостях.

— Опять маршалы — Будённый с Ворошиловым. И вы будете весь день пить водку и говорить про политику.

— Вот и не угадала, моя колдунья! К нам сегодня на весь день придут Лебедевы. Мы с Кириллом и Сергеем договорились сходить с утра порыбачить, а вы с Настей посидите, с пацанами поиграете. Вы же вроде как подружились. Или я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаешься. Она очень хорошая и добрая. Да мне тут больше и общаться-то не с кем. Не с этой же фифой, женой Быстрицкого. Она так кичится тем, что маршальская дочка. Вся из себя такая краля, не подступиться. А Настя простая и душевная.

— Ну тогда нам уже пора вставать. Скоро гости пожалуют, — сказал Егор и, быстро вскочив с кровати и накинув на себя халат, пошёл мыться в ванную.

Наташа осталась лежать в постели, всё ещё пребывая во власти неги после близости с любимым мужем. Как хорошо, что сегодня к ним придут Лебедевы, а не эти маршалы или какие-нибудь иностранные послы. С Настей они очень близко сошлись с того времени, как Наташа приехала и стала тут жить. Да и Кирилл казался очень приятным и добрым парнем, с которым она чувствовала себя непринуждённо. Мальчишки же у Лебедевых были само очарование, они ей так нравились. Втайне она завидовала Насте и очень хотела, чтобы у них с Егором тоже родился малыш.

С ребёночком почему-то пока не получалось, хотя Наташа всё время ждала, что забеременеет. Правда, этому было разумное объяснение, ведь они с мужем практически ещё и не жили. Те редкие встречи, когда он приезжал к ней в деревню, чаще на несколько часов, а реже на день или на два, явно не в счёт. Вместе они были только последние четыре месяца, да и то он часто уезжал в командировки. Кроме этого имелось и ещё одно странное обстоятельство. Как ей казалось, сам Егор не очень-то хотел ребёнка, и её не покидало ощущение, что он к этому относится как-то прохладно. Но может, это ей только так представлялось, по крайней мере напрямую он об этом ни разу не сказал.

В спальню Егор вернулся в коротком тёмно-синем шёлковом халате, надетом на голое тело. Волосы мокрые, а от ног оставались влажные отпечатки на паркете. От него веяло свежим запахом терпкого мужского парфюма.

— Сходи в душ, заинька! — нежно сказал он и, сняв халат, повесил его у двери.

Сам подошёл к гардеробу и начал там искать, чего бы надеть. Натянул белую футболку с короткими рукавами, шорты до колен, а на голову нахлобучил белую летнюю кепку. Наташа продолжала лежать и с восхищением смотрела на мужа.

«Какой же он красивый!» — думала она.

В этом имелась ещё одна необъяснимая загадка. За пять прошедших лет Егор совершенно не изменился и оставался таким же, каким был в 41-м, когда они встретились. Она за это время повзрослела, сильно изменившись и став молодой женщиной, и это было хорошо заметно по фотографиям. Он же как будто застыл во времени и оставался молодым парнем лет двадцати двух — двадцати трёх, не старше.

Наташа встала с кровати и, набросив красивый розовый шёлковый халат, быстро побежала в душ. Егорка опять до краёв наполнил её своим семенем, и как только она встала, оно начало вытекать. Он всегда так обильно кончает, и почему же она ещё не беременна? Один раз они так заигрались в их любимую игру с Егоркиным членом и яичками, что он не вытерпел и брызнул семенем себе на грудь и живот, так получилась большущая лужица.

Она вошла в ванную, сняла и повесила халат на вешалку у двери. Комната казалась просто огромной, а на улицу выходили два окна с матовыми стёклами. У дальней стены стояла большая белоснежная чугунная ванна, выполненная по индивидуальному заказу, в которой можно купаться вдвоём. Как-то Егорка ей предложил попробовать принять ванну вместе, и это оказалось так здорово. Он придумал интересную игру, и они плескались больше двух часов, открыв кран с тёплой водой, чтобы ванна не остыла. Наташа часто принимала ванну, добавляя в воду разные соли, масла и травы, после чего чувствовала себя посвежевшей, а кожа становилась нежной и мягкой. Егорка в основном мылся в душе, но тоже иногда нырял в ванну, добавив туда масел и экстрактов. Выныривал он такой чистый, мягкий и душистый, что Наташе хотелось его съесть, и она целовала его всего, от макушки до пяток.

В углу находился душ с цветастыми занавесками и красивым розовым мраморным поддоном, а рядом биде и унитаз, отлитые из фаянса светло-кораллового цвета. Все стены выложены бежевым, а пол — светло-коричневым кафелем с подогревом. Наташа надела резиновую шапочку, включила душ и встала под лейку. Тёплые струи воды нежно гладили её тело, и это было невероятное ощущение блаженства. Все эти удивительные блага цивилизации она впервые увидела только тут, в Москве. Она даже не умела ими пользоваться, и Егорка потратил много времени и сил, прежде чем научил её открывать и закрывать краны. Зато теперь она ощущала себя настоящей принцессой, тем более, что он показал ей фотографии ванны Её Величества королевы Великобритании Елизаветы, и та оказалась намного меньше и невзрачнее.

Наташа приняла душ, вытерлась полотенцем и, набросив халат, быстро пошла в спальню одеваться. Достала из гардероба лёгкое летнее шёлковое газовое платье розового цвета с коротким рукавом, неглубоким вырезом на груди, изящным шёлковым поясом, и надела его. Заниматься причёской уже не оставалось времени, да и не нужно, достаточно скрепить волосы заколками. Не на официальный же приём она собиралась, а посидеть с новой подругой Настей. Тщательно расчесавшись, она схватила свои густые тёмно-каштановые волосы двумя золотыми заколками, украшенными гранатом. В уши вдела элегантные золотые серьги с такими же камнями из этой коллекции, а на грудь — лёгкое золотое колье. Это — Егоркины подарки, которые он ей регулярно дарил по поводу и без повода.

Единственное, что он за это просил, чтобы она на официальных приёмах выглядела идеально. Ради этого в кремлёвском ателье ей пошили целый гардероб вечерних платьев и заказали у итальянцев кучу самых модных туфель и босоножек. Ещё Егорка привёз огромный чемодан французской косметики из Парижа. От неё требовалось всё это правильно сочетать и умело носить. Вот тут-то она впервые ощутила себя полнейшей невежей, и ей стало так обидно. Сначала пришлось несколько раз вызывать специалистов с Мосфильма, чтобы они помогли ей нарядиться на официальные приёмы. Приезжали модельер, парикмахер и визажист доводить её до совершенства, а ей было так стыдно, что она потом горько ревела. После этого Наташа обложилась журналами мод со всего мира и, хотя не понимала, что там написано, тщательно изучала фотографии моделей, стараясь сформировать у себя художественный вкус.

Егор сидел на большом кожаном диване в холле и смотрел сквозь большие стеклянные входные двери на аллею, ведущую от ворот к даче. На ней показалось босоногое семейство Лебедевых. Кирилл дома и на отдыхе всегда ходил босиком — и вся семья, глядя на него, тоже. Впереди гордо вышагивал глава семейства в соломенной шляпе с узкими полями, майке-безрукавке и шортах до колен, неся на руках полуторагодовалого Вадика, на котором были белые трусики и панамка. За отцом следовал, выпятив живот, почти четырёхлетний Макс в панаме, майке и шортиках. За ним нога в ногу семенил трёхлетний Глеб, одетый как старший брат. Все мужики Лебедевы выглядели на одно лицо. Егор долго пытался найти в них что-то от Насти, но так ничего приметного и не обнаружил. Видимо, кровь отца оказалась настолько сильной, что совсем задавила в детях материнскую кровь.

Замыкала отряд сама Настя в шифоновом платье карамельного цвета с узором из белых бабочек и элегантным поясом, подчеркивающим талию, юбкой чуть ниже колен с односторонними складками по кругу, лифом с выточками, выделяющими грудь, застёгнутым до пояса на пуговицы. Её белокурые длинные волосы были схвачены золотыми заколками с рубинами и спадали с плеч красивыми локонами.

Семейство вошло в холл, и Егор, встав с дивана, направился им навстречу.

— Привет босякам! — шутливо поприветствовал он их.

— Привет! Можно подумать, что ты сам в калошах, — ответил Кирилл.

Они пожали друг другу руки.

— Здлавствуйте, дядя Егол! А мне папа танк подалил! — похвастался Максим, показывая игрушечную модель танка, которую нёс в руках.

— Значит, ты теперь будешь, как и я, танкистом. Вместе будем служить.

Со второго этажа по широкой винтовой деревянной лестнице спустилась Наташа и поздоровалась с гостями.

— Ну вы пока идите на веранду, а я за Серёгой схожу. Видимо, он проспал, будить надо, — сказал Егор и, открыв боковую дверь, скрылся в коридоре.

Прошёл в дальний конец и постучал к Ершову. Долго никто не отзывался, наконец из-за двери раздалось:

— Войдите! Там открыто.

Егор вошёл в прихожую и громко сказал:

— Привет, Серёга! Ты где?

— Привет! Я ещё не встал, — раздался сонный голос из спальни.

Сергей лежал в кровати, прикрыв интимное место скомканной тонкой простынкой, и таращил на него заспанные глаза. Выглядел он лет на двадцать, хотя подписал контракт сразу после окончания университета, в двадцать три года. Симпатичный тёмно-русый парень с очень приятными чертами лица и красивыми иссиня-голубыми глазами. Спортивный и отлично сложённый, давно не загоравший и поэтому весь белый.

— Мы же на рыбалку собрались, а ты хомяка давишь! Кирилл уже со всем своим семейством пришёл, — укоризненно сказал Егор.

— Всё, всё! Встаю и одеваюсь! Придётся идти голодным. Но сам виноват, что проспал, — суетливо ответил Сергей, вскочил с кровати и быстро проскользнул мимо Егора в прихожку к своему гардеробу, видимо, застеснявшись своей утреней эрекции, другого ему стесняться не имело смысла, потому что они друг друга голышом уже сто раз видели и даже где у кого родинки, знали.

Серёга долго копался в шкафу с вещами, повернувшись к Егору своей белоснежной попой и отыскивая, что надеть. Нашёл серые спортивные трусы с лампасами цвета российского флага, которые им всем пошил Бекетов для занятий в спортзале, и быстро натянул их. Достал белую майку на лямках. Она оказалась очень узкая, и когда он её надел, то она обтянула его торс так, что сквозь неё стали видны рельефные мышцы.

— Так сойдёт? — спросил он, встав перед Егором.

— Ты же не на приём в Кремль собрался, тут как угодно сойдёт.

— Босиком пойдём?

— Естественно, мы же рыбачить будем. Давай уже пошли! Сейчас на кухне жрачки возьмем и выпить чего-нибудь. Я тоже не успел позавтракать.

Они зашли на дачную кухню и стали собирать большую брезентовую котомку, чтобы взять её с собой.

— Что ты будешь пить? Кирилл сказал, будет пиво, — спросил Егор.

— А ты?

— Я тоже пиво. Есть баварское в бутылках, из Германии привезли два дня назад. Я попробовал — отличное пивко!

— Тогда на меня тоже бутылки четыре возьми.

Егор открыл один из четырёх больших холодильников и начал выгружать из него бутылки в сумку.

— Что к пиву возьмём? Есть балык осетровый и севрюжий, норвежская солёная сёмга, икра чёрная и красная, устрицы и маринованные мидии.

— Мне рыбка больше нравится, и икра тоже. Всего накидай, там разберёмся.

— Тут ещё нарезка из разных сыров есть. Берём?

— Бери всё, я голодный!

Набив полную сумку пивом и закусками, Егор пошёл сказать своему ординарцу Василию, чтобы он всё это утащил к реке. Также у него следовало забрать червей, которых тот должен был вчера накопать, и приготовленный прикорм для рыбы. Дверь в комнату ординарца оказалась не заперта, он открыл её и тихо вошёл в маленькую прихожую. Справа находился санузел с небольшой сидячей ванной и унитазом, а дверь туда настежь открыта. Слева располагалась жилая комната, где у стены рядом с окном стоял раздвижной диван. Он был разложен, и на нём спал Васька, а рядом с ним молодая девица.

На небольшом красивом резном дубовом столе у противоположной стены стояли две пустые бутылки из-под марочного французского вина, два хрустальных бокала и пустые тарелки, в которых вчера была закуска. Значит, Васька тайком залез в погреб, где хранился алкоголь для Егора и Сергея, и спёр оттуда вино. Для остального персонала предназначались напитки попроще, только советского производства, и хранились в другом месте. Кроме этого Егор не мог припомнить, чтобы подписывал Ваське пропуск-разрешение на это эротичное создание, которое сейчас отдыхало рядом с ним. Значит, тот договорился с охраной и тайком протащил её на режимный объект.

«Ну что же, получит больших и толстых пиздюлей по самые помидоры! Совсем обнаглел и от рук отбился! Да и начальник охраны тоже», — решил Егор.

Девчонка, которая лежала рядом с Васькой, была очень красивая, лет двадцати трёх. Волосы русые, густые и длинные. Оба спали безмятежным сном, так и не услышав, что он вошёл. Если бы Васька не нарушил пропускной режим строго охраняемого объекта, Егор, наверное, просто бы тихо вышел, не трогая спящих, и даже простил бы ординарцу, что тот спёр вино и забыл про рыбалку. Он уважал право каждого на интимную жизнь и своему адъютанту Сергею подписал уже целую кипу пропусков на девушек. Ершов оказался ещё тот фрукт с безграничными эротическими фантазиями, и с девчонками вытворял что попало. Он был долгоиграющим мачо и доводил своих подруг до такого экстаза, что те громко кричали по ночам на всю дачу. Но никто ему по этому поводу даже слова не сказал. Просто тот соблюдал установленные правила, а Васька нет. Значит, сам виноват.

Егор растолкал ординарца, тот вскочил и сел на диване, испуганно вылупив на него глаза. Проснулась и девушка. Испугалась и спряталась за спину Васьки.

— Быстро встал! Пойдёшь на кухню, возьмёшь там сумку с пивом и закуской и отнесёшь на берег, туда, где мы рыбачим. Не забудь червей и прикорм для рыбы. Об остальном поговорим вечером, — грозно сказал Егор, повернулся и вышел из комнаты.

Он отправился на веранду, где мило беседовали Сергей, Кирилл, Настя и Наташа. На руках у Кирилла вертелся маленький Вадик. Максимка и Глеб играли с мячиком на широкой поляне позади дачи.

— Ну, мы пойдём порыбачим, вы уж без нас не скучайте, — обратился он к жёнам.

Только попробуйте без улова вернуться! Мы вас домой не пустим, — шутливо сказала Настя.

А если мы много рыбы принесём, вы нам вкусную уху сварите? — спросил Сергей.

— Вы сначала рыбы наловите, а уха-то будет, — ответила Настя.

Кирилл нежно поцеловал Вадика и отдал матери, тот закапризничал, видимо, решив, что папа его бросил. Оба начали уговаривать малыша, и он успокоился, заинтересовавшись блестящими мамиными золотыми серёжками с бриллиантами. Парни взяли удочки с ведрами и неспешно отправились к берегу реки, о чём-то беседуя. Со стороны они напоминали обычных молодых ребят — подмосковных дачников, отправившихся порыбачить. Только вокруг было несколько десятков километров колючей проволоки под высоким напряжением, а ловить рыбу шли три члена Центрального Комитета ВКП (б), а двое из них — члены Политбюро. Власть, которая оказалась в руках этих ребят после войны, была просто колоссальной, они управляли всей Европой и половиной Азии.

Из кухни вышла повар Тамара в красивом белом кружевном переднике. Перед собой она катила большую металлическую тележку, на которой стоял горячий чайник, блюда с пирогами и булочками, мёд и варенье, мороженое и орехи, ягоды и много другой вкуснятины. Подойдя к столу, за которым сидели женщины, она накрыла его белоснежной скатертью и начала выставлять завтрак. Вадик, увидев спелую клубнику, тут же схватил с блюда большую ягоду и отправил в рот. Ягода в рот не поместилась, и он, раздавив её, вымазал соком лицо, грудь, живот и трусики. Настя схватила салфетку и начала его быстро вытирать, он же сидел веселый и довольный.

— Вам что налить? Чаю или кофе? — спросила Тамара.

— Спасибо, Тамара! Мы сами справимся, можете идти, — ответила Наташа.

Она никак не могла привыкнуть к тому, что их обслуживали. Хотя весь персонал числился работниками Хозяйственного Управления Совнаркома и получал заработную плату, как все советские служащие, фактически являлся прислугой высшего руководства страны. Ординарцы же были денщиками у офицеров и генералов. Наташа как-то об этом спросила у Егора, на что тот ответил, что это придумали ещё при Сталине, и никто ничего менять не стал, всё просто оставили как было. Его вначале это тоже смущало, но потом он привык и перестал обращать внимание.

Тамара ушла на кухню, укатив с собой пустую тележку. Наташа взяла чайник и налила кипятку в чашки Насте и себе. Обе решили пить чай, и поэтому она долила заварки. Чай оказался отличный, отборный, цейлонский. Да и вообще вся еда свежая, вкусная и изысканная. Чего в холодильниках и шкафах на кухне только не лежало! Про многие продукты Наташа раньше даже и не слыхала и впервые в жизни только тут их и попробовала. Ещё Егор ей сказал, что если чего из еды нужно, то надо сразу говорить, он закажет — и тут же привезут. После этого она совсем растерялась. Что ещё можно заказать, если тут и так всё есть?

Егор и большинство жильцов дачного посёлка всем этим пользовались, ни капельки не смущаясь. Екатерина Быстрицкая ящиками заказывала деликатесные продукты, ездила на служебном автомобиле с личным шофёром, ходила вся в золоте и бриллиантах и корчила из себя невесть что. Правда, у Наташи с Настей имелось всё то же самое, что и у Екатерины, но они вели себя скромно и этим не кичились.

Екатерину же невзлюбили обе, поэтому при первом удобном случае не отказывали себе в удовольствии помыть ей косточки. Из всех жильцов посёлка самым скромным и застенчивым был Кирилл, он единственный отказался от ординарца и от личного шофёра. Также всячески избегал демонстрации роскоши и достатка.

— Твой Кирилл такой скромный и стеснительный, — задумчиво заметила Наташа.

— Ага! Это он на людях такой. Дома же ещё тот командир! Вовсе он и не стеснительный, а очень даже любвеобильный. Всё время пристаёт. Ему каждый вечер хочется, хоть за полночь со службы вернётся, а пока своего не добьётся, не уснёт. В те дни, когда нельзя, так весь исстрадается и смурной ходит, как будто его обидели. Думаешь, почему их у нас трое? Вот поэтому! Знаешь, Наташа, мне кажется, я опять беременная. Ему ещё не говорила, но по всем признакам так и есть.

— Ну так это же хорошо, Настя! Может, доченька будет, ты ведь девочку хотела.

— Всё оно, конечно, так, но чувствую я, что это добром не кончится. Неужели ты не замечаешь, что они не меняются? Столько лет прошло, а они как были мальчиками, так ими и остались. Ты когда с Егором познакомилась, он ведь старше тебя был. А сейчас? Подумай, что будет через десять лет, если они не изменятся. Будем ли мы им тогда нужны?

— Но Егор меня очень любит!

— Кирилл тоже меня очень любит и в детях души не чает. Да и в достатке мы живём, как королевы, — всё у нас есть, что только пожелать можно. И это тоже сильно смущает. Сидим за колючей проволокой, как птички в золотой клетке, даже пообщаться не с кем. В первые годы, когда в Москве жили, такого не было, а сейчас на даче кругом одна охрана.

— Так они же очень большие люди.

— Вот и подумай! Люди они большие, уже сейчас моложе нас выглядят, а дальше что будет?

— Неужели ты думаешь, что Кирилл тебя с детьми бросит?

— Ничего я не думаю! Просто на сердце тревожно как-то. С одной стороны, всё хорошо, а с другой всё это как-то странно.

— Да, я тоже про это думала, даже Егора спросить хотела, но побоялась.

— А я вот не побоялась и спросила.

— И что он тебе ответил?

— Фантастику какую-то. Что они, когда специальную подготовку проходили, под какое-то сильное излучение попали, оно на них подействовало, и вот теперь они не меняются… Даже если и так. Получается, что они навсегда мальчиками останутся, а мы-то с тобой бабами станем. Вот я и задумалась, нужны ли мы им потом будем.

Вадик, погуляв немного по веранде и не найдя для себя ничего стоящего внимания, притопал назад к матери и забрался к ней на колени. Совершенно беззастенчиво сунул руку в вырез платья и полез под бюстгальтер.

— Что, уже снова захотелось? И часа без титьки прожить не можешь! — проворчала мать.

Она расстегнула пуговички и достала из бюстгальтера большую полную грудь с крупным соском на широкой ареоле. Увидев лакомство, Вадик тут же прильнул к груди и начал жадно сосать, причмокивая.

— Ты ему ещё грудь даёшь? У тебя молоко есть?

— Оно у меня и не заканчивалось. Как Максимку родила, с тех пор и кормлю. Молока полные груди, но дети все соски оттянули, постоянно на титьке висят.

— Ты их всех кормишь?! — удивлённо воскликнула Наташа.

— Конечно, всех. А ты попробуй мужикам Лебедевым титьку не дать! Они же изведутся, пока своё не получат. Днём маленькие сосут, а вечером со службы старший возвращается и туда же. Отказать невозможно. Вот сейчас Максим с Глебом увидят, что кормлю Вадика, и оба прибегут.

Насосавшись молока, Вадик тут же слил избыток жидкости себе в трусики и маме на платье, так, что на юбке образовалось большое мокрое пятно, а на полу приличная лужа.

— Какой же ты зассанец! Когда в трусы дуть перестанешь? Их на тебя не напасёшься. Да я и запасные с собой взять забыла. Вечно бедлам стоит, когда куда-нибудь собираемся, — запричитала Настя, стягивая с Вадика мокрые трусики.

Тот в это время зацепился за салфетку, на которой стояло блюдце с чашкой недопитого чая, и стянул всё это на пол. Чашка с блюдцем со звоном разлетелись на мелкие кусочки, а чай забрызгал матери ноги, благо, что уже остыл.

— Господи! Да что же это за безобразие такое! Дома уже всю посуду перебили, теперь за чужую принялись, — взмолилась мать.

Она, осторожно ступая босыми ногами, чтобы не пораниться об осколки, и держа в руках дрыгающего ногами сына, подошла к перилам и повесила на них мокрые трусики. Опустила на траву голого Вадика и подтолкнула его в сторону игравших в песочнице братьев.

— Голым походишь, пока трусы не высохнут. Иди с Максимом и Глебом поиграй! — устало сказала она.

В это время Наташа, взяв веник и совок для мусора, ликвидировала последствия проделки младшего Лебедева.

***

Парни забросили удочки и стояли недалеко друг от друга по колено в воде. Течение у берега слабое, а вода прохладная, ещё не совсем прогретая летним солнцем. Ветра совсем не было, погода стояла ясная и поэтому чувствовалась сильная духота, воздух прогрелся явно за тридцать. Они сняли с себя майки и загорали. Серёга намотал свою майку на голову, потому что не взял кепку и опасался получить солнечный удар по темечку. Пивко, которого они выпили по две бутылочки, охладило только животы, но не головы. Все трое давно не загорали, и поэтому тела их выглядели белыми, но спортивными и красивыми, какими и должны быть у молодых ребят, каждый день по два часа проводящих в спортзале.

— Меня Настя на прошлой неделе опять пытала, почему я за пять лет не изменился, — задумчиво сказал Кирилл.

— И что ты ей ответил? — спросил Егор.

— Наврал, как всегда. Сочинил историю, что мы все попали под сильное электромагнитное излучение, когда осваивали секретную технику, и оно так на нас подействовало.

— Слушай, Кирилл, а ты голова! Надо будет Георгию Николаевичу про это сказать. Мне кажется, отмазка идеальная. Если он одобрит, сделаем её официальной для всех. Объяснять-то всё равно придётся, это уже очень заметно стало.

— В том-то и дело! Поэтому Настя и нервничает. Ей уже двадцать четыре, а я на восемнадцать выгляжу. Видимо, боится, что разлюблю её и брошу.

— А ты усы и бороду отрасти. Старше будешь выглядеть, как раз года на четыре. Они же у тебя растут? — посоветовал Егор.

— Всё у меня растёт, ещё гуще, чем у тебя, — обиженно пробурчал Кирилл.

— Вот-вот, обзавелись семьями, а теперь мучаетесь, как бы так складно соврать, чтоб поверили. Знали же, что всё так будет, — вмешался в разговор Сергей.

— А если мы так, как ты, не можем? Сегодня с одной, а завтра с другой… — парировал Кирилл.

— Ну, тогда крутитесь, как можете.

— Скажи, Серёга, если не секрет, что ты такое со своими девчонками в постели вытворяешь, что они кричат на всю округу? — полюбопытствовал Егор.

— Это они так от острых ощущений. У меня с ними секс только в попку и минет, — честно признался Ершов.

— Ну ты и извращенец! — в один голос воскликнули Егор с Кириллом.

— Не больший, чем вы. По крайней мере я вернусь домой без угрызений совести, что где-то оставил своих детей, — возразил им Сергей.

Кирилл сразу насупился и замолчал, стало понятно, что Ершов наступил ему на больную мозоль.

И тут у Сергея клюнуло, леску дёрнуло и потащило так, что он чуть не упал в воду. Сумел удержаться на ногах, но зашёл в реку по пояс.

— Парни, помогите! Сейчас меня в реку утащит! — закричал он.

Ребята бросили на берег свои удочки и кинулись выручать Сергея. Егор зашёл в воду по пояс и помогал держать удочку и подтягивать леску, а Кирилл схватил сачок и, тоже зайдя глубоко в воду, ждал, когда парни подтянут улов к берегу. Видимо, рыба попалась крупная и сильная, и борьба с ней шла с переменным успехом. Наконец, после десяти минут отчаянного сражения, добычу сумели подтянуть к берегу, и она билась на мелководье, норовя оборвать леску. После нескольких попыток Кирилл всё же ухитрился поймать рыбину в сачок, и они её вытащили на берег.

В сачке, свернувшись, трепыхался крупный сом. Ребята оттащили его подальше от воды, а Кирилл, взяв мерную ленту и весы, принялся измерять и взвешивать улов. Рыбина оказалась длиной семьдесят два сантиметра и весом пять с половиной килограммов.

— Вот это да! А девушки ещё сомневались! Всё, пока свежей ухи сегодня не поем, спать не пойду! — воскликнул Серёга.

Они оглушили рыбину, отцепили крючок с леской и кое-как запихали её в ведро с водой, свернув, как шланг, в полтора оборота. Стояли вокруг ведра очень довольные и мокрые от макушки до пяток.

— Опять придётся стриптиз устраивать, — весело проговорил Егор, снимая с себя мокрые шорты, отжал их и повесил сушиться на ветку дерева.

— Да было бы перед кем! Ни одной зрительницы! Кругом запретная зона, а жёны сюда не пойдут, им и на веранде хорошо, — ответил Кирилл и повесил свои шорты рядом.

— Жара стоит, трусы быстро высохнут. А мы и без них порыбачим, — согласился Сергей, дополнив коллекцию мокрыми корпоративными трусами и предложил: — Пойдемте ещё пивка выпьем! Надо же такой улов отметить.

Ребята подошли к импровизированному столу в виде небольшой скатерти, расстеленной прямо на траве, на которой они разложили закуски. Егор по привычке присел на корточки, а Кирилл с Сергеем встали на коленки, усевшись себе на пятки. Достали из сумки по бутылке пива, открыли и начали пить из горлышка.

— Не знаю, как вам, а мне больше красная икра нравится. Что-то я в чёрной вкуса не нахожу, — проговорил Сергей, зачерпнув из банки полную столовую ложку лососёвой икры и отправив в рот.

— Значит, плохо ищешь. Я читал, что чёрная икра для потенции очень полезна, — ответил Кирилл, отправляя в рот ложку белужьей икры.

— Ну, ты-то у нас импотенцией точно не страдаешь! Кто там у тебя в ближайших планах? Ещё один пацан или девчонка для разнообразия? — подколол его Сергей.

— Серёга, а ты зачем на лобке волосы состригаешь и подбриваешь там всё? Ну ладно, подмышками все бреют. А там-то зачем? — ехидно спросил Кирилл.

— Вот ты, Кирюха, большой мальчик, да и писька у тебя немаленькая, и детей ты ею классно делаешь, а не знаешь, что многим девушкам густые джунгли там совсем не нравятся. На груди и на попе, как у тебя, нравятся, а там — нет. Мне в кайф, когда меня там ласкают, поэтому приходится маркетинговые исследования проводить, чтобы в рынке быть. Тебе-то это совсем ни к чему.

— Кончайте, парни, друг друга подкалывать! Жить нам всем как-то хочется. Кто как может, тот так и живёт. Разве это так важно, как и с какими женщинами спать? Радоваться надо, что живые остались. Четырнадцать пацанов в цинковых гробах теперь вечно спят, им уже больше ничего не надо. А мы из-за ерунды цапаемся, — сказал Егор, решив прекратить препирательство.

Отповедь Егора возымела действие, парни нахмурились и замолчали. Для всех это была больная тема, об этом постоянно думали. Удивительно, но с годами боль только усиливалась, всем стало казаться, что этих жертв можно было избежать, и каждый испытывал чувство вины.

— Давайте помянем ребят! — предложил Сергей.

Они выпили пиво и сидели молча, задумавшись каждый о чём-то своём.

— Ладно. Пошли ещё порыбачим, пока клёв есть! — прервал молчание Егор.

Ребята пошли к берегу, взяли удочки и насадили червей. Егор зашёл глубоко в воду и разбросал прикормку. Они немного постояли на берегу, а потом забросили удочки, встав по колено в воде. Время уже близилось к полудню, скоро клёва совсем не будет. Но здоровенная добыча лежала у них в ведре, и если удастся что-нибудь поймать ещё, то это будет бонусом к сому. Тем более, его поимка подогрела азарт. Ещё можно было позагорать, отпуска на солнечном юге им в ближайшие полгода не светили, потому что Бекетов активно занялся военной и гражданской промышленностью. Со службы домой они приезжали глубоко за полночь, а уезжали рано утром.

Сегодняшняя халява случилась только потому, что шеф улетел в Париж на встречу с президентом Франции Анри Жиро и взял с собой вместо Кирилла Лёшу Орлова. Кирилл перекрестился пяткой и искренне пожелал Лёше удачи. В таких поездках, кроме присутствия на всех протокольных встречах, подготовки официальных документов и предоставления шефу всей справочной информации по актуальным вопросам межгосударственных отношений, от них требовалось синхронно переводить в беседах тет-а-тет Бекетова и Жиро. Шеф не доверял ни французским, ни советским переводчикам, и им с Лёшей приходилось сидеть с этими дядьками часами в полнейшем напряге. После этого у Кирилла мозги выворачивались набекрень. Он очень не любил синхронный перевод и сочувствовал переводчикам, которые этим занимались каждый день.

На этот раз клюнуло у Егора, он подсёк рыбу и начал её вытягивать, а они бросились помогать ему. Добыча, судя по всему, оказалась не такая большая, как первая. Вместе они выловили тридцатисантиметрового подуста весом восемьсот граммов и отправили его в ведро с водой. Похоже, им сегодня светила удача. Москва-река не была ещё загажена, и рыба в ней водилась в достаточном количестве. Но если шеф сейчас понастроит кучу новых заводов, то скоро такой рыбалки тут не будет.

Снова забросили удочки и стояли в ожидании удачи.

— Говорят, что Бекетов тебе сельское хозяйство отдал, и теперь ты самый главный по закромам Родины? — спросил Егор.

— Угу, — недовольно пробурчал Кирилл.

— Значит, в этом году мы соберём стопудовый урожай, а куры начнут нести золотые яйца. Россия снова выйдет на второе место в мире по производству сельхозпродукции, — поддержал разговор Сергей.

— На первое! Ты Кирюху недооцениваешь, — продолжил шутить Егор.

— Парни, кончайте издеваться! Вам бы такое счастье свалилось, я бы на вас посмотрел, — огрызнулся Лебедев.

— Чем тебе не нравится советское сельское хозяйство? — поинтересовался Сергей.

— Всем! Какой придурок будет за трудодни нормально работать? Сижу пишу проект постановления на августовский Пленум ЦК о замене трудодней заработной платой с использованием KPI. Шеф обещал протащить документ через наших большевиков. И про частные агропредприятия пакет документов готовлю. Если в августе проведём, то, может, в следующем году получше будет. В этом году закупать придётся у американцев, как и в прошлые годы, иначе голодуха гарантирована. Американцы говнюки, цены на сельхозпродукцию задрали до небес. Бекетов нас скоро всех поубивает, уже пятьсот тонн золота на покупки потратили, — поведал о делах советского сельского хозяйства Кирилл.

— И что мы можем сделать, если эта хренова советская экономика ничего необходимого произвести не может? Не морить же людей голодом! — воскликнул в оправдание Сергей.

— Вот тебя шеф на это место и поставил, чтобы ты своей башкой думал и придумал, что можно сделать. Кстати, ваше ведомство когда трактора-«кировцы» девять тысяч пятьсот двадцать для колхозов производить начнёт? — ехидно спросил его Кирилл.

В это время у него вдруг клюнуло. Он удачно сделал подсечку, леска натянулась, чувствовалось сопротивление крупной рыбы. Парни стали ему помогать вываживать добычу. Та сопротивлялась недолго и вскоре сдалась на милость победителя. Подтянули к берегу, и Серёга, поймав её в сачок, вытащил из воды. Это оказался сорокасантиметровый жерех весом кило двести, он тоже отправился в ведро с водой. Ребята же решили продолжить рыбалку до последнего, раз уж пошла такая масть.

***

Мальчишки наигрались друг с другом, раскапризничались и запросились к отцу.

— Вот так каждый день! К вечеру по нему соскучатся и начинают ныть. Ждут его хоть до полуночи, пока не приедет спать не лягут. Зато утром долго спят, почти до обеда. Я хоть свои дела сделать успеваю. Но если он в командировке, то это всё — и сами изведутся, и меня всю изведут! — поведала Настя.

— Они так его любят? — удивилась Наташа.

— Не то слово, души друг в друге не чают! Причём это у них взаимно. Думаешь, я бы их троих родила, если бы не видела, как он любит детей, а они его?.. Ну что, пошли на берег! Они сейчас всё равно ныть будут и поговорить не дадут, — предложила Настя.

Она взяла за руку маленького голенького Вадика в одной белой панамке, и они медленно двинулись, разговаривая, по тропинке, идущей через сад и парк к берегу реки. Глеб с Максом носились вокруг них, играя. Босые ноги стали у них уже чёрными до колен от пыли и песка.

Шли минут десять, пока из-за поворота тропинки не показался берег реки. Недалеко друг от друга, по колено в воде, стояли парни с удочками в руках. На голове у Егора виднелась кепка, у Кирилла шляпа, а у Сергея майка. Больше из одежды на них ничего не было. Егор чуть повыше, с более изящной фигурой, а Кирилл с Сергеем одного роста и немного поплотнее его. Плечи у всех широкие, спины сильные, с бугорками мышц, сужающиеся к талии, выпуклые попы и прямые накачанные ноги, как будто их специально подбирали в соответствии с золотой пропорцией Леонардо да Винчи.

— Ой, Настя! Мы, наверное, зря пришли. Они там совсем голые! Пойдём назад! — испуганно воскликнула Наташа.

— Ещё чего! Вот невидаль-то какая, голые мужики! Что я, своего Лебедева без трусов не видала? Да каждый вечер на него в таком виде смотрю. И ты на своего Егора, наверное, тоже. Бабник Ершов не в счёт, можешь на него не глядеть. Пусть на него блудливые девки любуются. Сейчас дойдём до них, и оденутся. Вон, трусы на дереве висят, сушатся. Видимо, в речку в них залезли, кого-то выловили. Сейчас узнаем, кого поймали, — успокоила её Настя.

Когда они уже приблизились к берегу, Максимка припустил к отцу и, забежав по пояс в воду и подняв кучу брызг, громко закричал:

— Папа! А ты лыбу поймал?

— Ну вот, сейчас ещё один Лебедев с голой задницей бегать будет, — уныло проговорила Настя.

Парни обернулись, и Сергей, увидев подошедшую компанию, кисло сказал:

— Пошли одеваться! Трусы ещё не высохли, в мокрых ходить придётся.

Егор с Сергеем вытянули лески и, положив удочки на берег, неторопливо пошли одеваться. Кирилл бросил свою удочку и, выйдя на берег, начал снимать с сына мокрые шорты и майку, приговаривая:

— Максимка, зачем же ты в воду-то залез? Сейчас голый ходить будешь.

— Ты же, папа, тоже голый ходишь, — парировал сын.

— Ну я в воду залез, потому что мы рыбину большую вытаскивали, — ответил отец.

— Покажи лыбину!

Кирилл взял сына за руку, и они пошли к вёдрам с водой, в которых лежала пойманная рыба. Увидев улов, Максим разразился кучей вопросов, что это за рыба и как её поймали. Он трогал её, хватал за плавники и совал ей пальцы в рот. К вёдрам подбежали Глеб и маленький Вадик, устроив там галдёж. Отец сидел рядом на корточках, совершенно забыв, что хотел одеться, и рассказывал сыновьям про рыбу. Дети для Кирилла — это всё, когда он был с сыновьями, то полностью забывал об остальном и погружался в их мир. Наташа смотрела на мужиков Лебедевых, все они очень красивые и сильно похожие на отца. Если честно, то Кирилл с Сергеем тоже были очень красивыми парнями. У каждого из них свой индивидуальный шарм. У Лебедева густой кудрявый чуб, добрый ласковый взгляд и очаровательный вздёрнутый нос, а у Ершова удивительно милое лицо и голубые, цвета небесной синевы, глаза. Только она очень любила своего самого красивого Егорку.

— Ну всё, это теперь надолго! Не смотри, Наташа, на моего голого бесстыдника! Пока они с рыбой не закончат, он не оденется. Пойдём пока по берегу погуляем, — предложила Настя.

***

С реки на дачу вернулись к двум часам дня и решили сварить уху к обеду. Парни развели костёр на специальной площадке за верандой, где стоял мангал и обычно жарили шашлыки или барбекю. Над костром подвесили большой котёл с родниковой водой. Уха обещала получиться настоящая, с дымком. Наташа позвала повара Тамару, и они все втроём с Настей принялись за приготовление. Почистили и выпотрошили рыбу, нарезали её крупными кусками. Так как рыбы было очень много, то на уху взяли половину сома, чтобы получилась пожирнее, и подуста, а остальное отдали Тамаре, чтобы потом что-нибудь приготовила. Почистили морковку, картошку и лук. Принесли специи и зелень. По совету Тамары решили добавить ещё сало, пшено и водку, чтобы вышло сытней и наваристей.

Парни в это время устроили шахматный матч на победителя. Кирилл был достойным соперником Егора, и это у обоих порождало сильный азарт. Ни разу во время совместного отдыха они не упускали возможности сцепиться в шахматы. Серёга играл хуже, но это только по сравнению с ними. Егор оценивал его игру примерно на уровне первого взрослого разряда, и играть с ним также было интересно, он тоже выигрывал у обоих, но это случалось очень редко. С Кириллом же приходилось сильно напрягать мозги, тот просчитывал ходы очень далеко и постоянно держал соперника в напряжении.

Под стать игрокам были и сами шахматы. Белые фигурки вырезаны из бивня мамонта, а черные из черного дерева, инкрустированы серебром, золотом, рубинами, сапфирами и изумрудами. Короны королей и королев сделаны из настоящих бриллиантов, а подставки фигур — из золота и чернёного серебра. Шахматная доска выполнена из светлого и тёмного нефрита с каймой из тигрового и соколиного глаза, по краю которой выведена золотом надпись китайскими иероглифами: «Искусство войны». Это был личный подарок Егору от президента Китайской Республики маршала и генералиссимуса Чан Кайши. У Кирилла дома тоже лежали крутые шахматы в виде средневековых рыцарей, украшенные золотом, серебром и бриллиантами и подаренные ему президентом Франции Жиро, но Настя спрятала их подальше от пацанов, потому что те норовили наковырять из них рубинов, сапфиров и алмазов.

До обеда они успели сыграть две партии. Кирилл выиграл у Егора и у Сергея. Егор завёлся, и шахматный матч обещал затянуться до позднего вечера. Когда уха сварилась, они сняли котёл с костра и поставили дозревать. Ухой решили угостить всех домочадцев, работников дачи и ординарцев. Поэтому женщины помогали Тамаре накрывать столы. Она возила из кухни на тележке посуду и различные изысканные блюда, разносолы, фрукты. Егор с Сергеем отправились в погреб выбрать спиртное для себя, женщин и работников дачи, проведя предварительный опрос и узнав пожелания.

Из красных вин они взяли три бутылки «Chateau Margaux» и две бутылки «La Chapelle», для себя взяли бутылку элитного коньяка «Jenssen Arcana» девяностовосьмилетней выдержки коньячного дома Дженссен. В общем, набрали тысяч на тридцать рублей, но решили: если гулять, так гулять, и нечего мелочиться, а хорошая уха того стоит. Тем более, что у них сегодня был рыбный день, и в качестве холодных закусок предлагались осетровый и нельмовый балык, красная и чёрная икра, а на горячее Тамара приготовила красную рыбу по-французски из горбуши. Кроме этого, на столах присутствовали креветки, кальмары и мидии в составе различных салатов и фаршированных блюд.

Столики сдвинули вместе, составив два больших длинных стола. За одним сели парни, Наташа и Настя с мальчиками, за другим — повар, дворник, уборщица и ординарцы. Ребята налили себе суперэлитный коньяк и дегустировали, отыскивая в нём разные оттенки в зависимости от рыбных блюд, которыми его закусывали. Наташа с Настей наполнили себе бокалы красным вином, причём Настя сказала, что ей тоже хочется немного выпить, и если потом мальчишки загуляют от пьяного молока, то пусть папа с ними сам разбирается.

Три бутылки элитного красного вина Егор поставил на другой стол, он не был жадным и всегда делился с работниками дачи, они часто обедали и ужинали вместе. И в этот раз столы накрыли одинаково. Рассевшись, все начали обедать. Пацанам Лебедевым рыбная диета очень понравилась, они с аппетитом лопали икру ложками и таскали себе в рот с тарелок кусочки жирного балыка, вытирая масляные руки о шорты. Настя плюнула на это безобразие и смотрела только, чтобы они не побили посуду, держа на руках Вадика, который нагулял аппетит и тоже трескал всё, что давала мать. Икрой она его накормила, а вот балыка и морепродуктов не дала, опасаясь за его животик, хотя он к ним и тянулся.

Обедали долго, размеренно и со вкусом. Малыши, быстро наевшись, захотели спать. Настя отвела их в дальний угол веранды и уложила на шезлонги, туда же положила и заснувшего на руках Вадика, а сама вернулась к столу, чтобы спокойно пообедать. Когда закончили трапезу, работники дачи помогли Тамаре убрать со столов и унести грязную посуду на кухню. Сами разошлись по своим делам. Тамара пошла мыть посуду, а Наташа с Настей задремали, развалившись в шезлонгах рядом со спящими маленькими Лебедевыми.

Шахматный матч продолжился с новой силой и напряжением. Егор играл вторую партию с Кириллом, ему повезло и по жребию он играл белыми. Начал Егор очень агрессивно, сыграв гамбит Эванса и пожертвовав пешку взамен на быстрое развитие и контроль над центральными клетками доски. Было очень жарко и безветренно, поэтому стояла такая сильная духота, что парни сняли майки и сидели в одних шортах. На лбу у Егора и Кирилла выступили капельки пота, то ли от жары, то ли от сильного напряжения. Они попросили Сергея, и он принёс им с кухни из холодильника минеральной воды. Наполнив бокалы, они после каждого хода делали по нескольку глотков, остужая разгорячённые мозги.

Хитрющий Кирилл на провокацию не купился и, пожертвовав свою пешку, захватил поле d5, почти полностью нейтрализовав начальный успех Егора. Нет, у Лебедева просто феноменальные мозги, играть с ним было очень трудно, но захватывающе интересно, и Егор его за это уважал. Оба сидели вполоборота, поставив одну ногу на край табуретки, которая стояла у стола. Кирилл поставил правую ногу, а Егор левую. Ноги у обоих были серые от пыли, потому что весь день ходили босиком.

Табуретка, видимо, тоже являлась своеобразным полем боя, в неё уходила вся энергия с шахматной доски. Каждый с силой давил на неё ногой от себя, при этом перебирая пальцами в такт своих мыслей. В какой-то момент Егор переусердствовал, сильно на неё нажал, и она с грохотом упала. Игроки её тут же подняли и снова поставили на неё ноги, продолжив шахматное сражение. Сергей сидел рядом и наблюдал за битвой титанов, явно за кого-то болел, но не говорил, за кого именно. После манипуляций с майкой на голове волосы его взлохматились и торчали в разные стороны. Сам он развалился в шезлонге, подставив солнцу грудь, живот и ноги. Загорал.

К вечеру собрались густые чёрные тучи, подул сильный ветер, и они все переместились с веранды в большую гостиную на первом этаже. Наташа с Настей сидели на большом кожаном диване и о чём-то разговаривали. Парни заканчивали напряжённый шахматный матч. Победителем оказался Кирилл, он заработал на два очка больше, чем Егор, и отыграть их уже не было времени, хотя последнюю партию выигрывал Егор. Сергей, как всегда, оказался на третьем месте, выиграв всего по одной партии у каждого, но по этому поводу не загонялся. А вот Егор очень расстроился, что проиграл сегодня, и предложил Кириллу сыграть матч-реванш в следующий раз. Маленькие Лебедевы возились на полу, бегали, кричали, визжали и попеременно залезали к отцу на колени, мешая тому играть. Он же воспринимал это спокойно, возился с ними, обнимал и целовал малышей, но игра из-за этого шла очень медленно.

Гроза была сильной, шумной, но недолгой. Быстро и громко отсверкали молнии, пролил сильный ливень, охладив воздух и прибив к земле духоту. После этого небо вновь стало ясным, и с него выглянуло уже клонящееся к закату солнышко. Лебедевы засобирались домой и, после недолгого прощания, вышли с дачи, двинувшись по аллее к воротам в том же порядке, как и пришли. Сергей, Наташа и Егор пошли на веранду ужинать. После сытного обеда есть на ночь не хотелось, ужин был коротким и лёгким. Отужинав, Сергей удалился в свои апартаменты, а Наташа поднялась на второй этаж принять ванну и заняться собой.

Егор решил завершить дело, которое отложил на вечер ещё утром. Нужно было разобраться, как Васька без разрешения протащил на дачу свою девчонку. Он поднялся на второй этаж и, пройдя в рабочий кабинет, вызвал ординарца и начальника службы охраны дачного посёлка, гвардии поручика Геннадия Повышева. Выяснить, с кем из охранников договорился Васька и кто пропустил с ним девицу, не представило большого труда. Ординарец во всём сознался и сидел жевал сопли в углу, по-детски всхлипывая. Он, видимо, думал, что ему всё сойдёт с рук. Но когда его вызвал Егор и серьёзно начал разбираться, разревелся, как белуга. Охранника, пропустившего парочку без пропуска, гвардии рядового Лямина быстро нашли и тоже вызвали в кабинет. Он сидел рядом с ординарцем грустный и молчал.

Егор набрал по коммуникатору Илью Быстрицкого, в подчинении которого состояла служба охраны, и коротко рассказал ему об инциденте. Посоветовавшись, приняли решение о наказании виновных. Охраннику и ординарцу впаяли пять суток строгого ареста с содержанием на гауптвахте. Тут же был вызван комендантский наряд, обоих под конвоем вывели из кабинета и повезли отбывать наказание на гарнизонную гауптвахту. Когда дверь за конвоем закрылась, Егор вынес Повышеву выговор с объявлением в приказе и отправил его горевать по месту службы. Дисциплина и порядок были восстановлены. Он решил тоже принять ванну, а после отправиться в спальню, где его ждала любимая Наташенька.

***

Вторую годовщину победы во Второй мировой войне Бекетов решил отпраздновать помпезно. После торжественного военного парада на Красной площади, который на этот раз возглавлял Главнокомандующий сухопутных войск СССР генерал-полковник Репинский, и официального государственного приема в Георгиевском зале Кремлёвского дворца, он запланировал ещё одно мероприятие. Это премьера балета Прокофьева «Ромео и Джульетта» в Большом театре в постановке балетмейстера Лавровского, а главную партию исполняла великая Галина Уланова. Большой открывал новый сезон в реконструированном здании, и в Кремле решили совместить все мероприятия «в одном флаконе».

В театр пригласили кремлёвскую элиту, а также послов и военных атташе Великобритании, США и многих других стран, отношения с которыми были в приоритете у Бекетова. Также на мероприятие позвали весь творческий бомонд столицы — писателей, художников, композиторов и учёных. Наличия простого московского люда на премьере не предусматривалось. Наташа должна была присутствовать в качестве жены члена Политбюро и Секретаря ЦК ВКП (б) так же, как и её новая подруга Настя Лебедева. Но если для Насти основной проблемой на таких мероприятиях было оставить детей на несколько часов с няней и пережить по этому поводу крупный скандал, который они каждый раз устраивали, то для Наташи огромной проблемой являлся сам выход в свет.

Настя, будучи урождённой москвичкой, быстро привыкла к общественному статусу мужа, да и своему тоже, и чувствовала себя в высшем обществе вполне комфортно и раскрепощённо. За словом в карман не лезла, отличалась довольно убедительными, иногда весьма язвительными суждениями, и многих собеседников могла поставить на место. Её незнание иностранных языков компенсировал в беседах Кирилл, одновременно сглаживая острые углы, которые часто возникали из-за отсутствия у неё политкорректности.

Наташа же сразу терялась и не знала, что сказать, да и как себя вести в той или иной ситуации. Сколько Егор ни прилагал усилий, чтобы как-то поправить положение, всё оказалось бесполезно. Он понимал: это не из-за того, что Наташа глупа или необразованна, а из-за того, что она была простой деревенской девушкой, забитой системой, как и большинство советских граждан. Перешагнуть через этот барьер боязни и чувства своей неполноценности она так и не смогла, как ни старалась. Они с Егором долго выводили из её речи белорусский акцент, выучили с десяток дежурных фраз, которые нужно говорить, когда её о чем-то спрашивали, и на этом остановились. Он решил, что этого на первое время достаточно, а потом, когда она привыкнет, продолжат обучение.

Егор вошёл в гостиную уже одетый в форму — серый парадный френч и серые брюки с красными лампасами, только босиком. Носки с ботинками он надевал в холле при выходе. На его груди красовались три ордена и пять медалей, которые он перецепил с повседневной формы, а на поясе висел генеральский кортик в ножнах. Наташа вертелась перед большим трюмо в новом вечернем платье-трубе, которое Егор заказал ей у Кристобаля Баленсиаги специально для сегодняшнего выхода. Оно было сшито из красного атласа, с широкими плечами на подплечниках по моде и длинными облегающими рукавами реглан, приталенное и узкое, длиною в пол, с разрезом от колена. На груди неглубокий треугольный вырез.

К этому выходу в свет Наташа сделала причёску Victory Rolls с двумя коками по обе стороны пробора. На затылке волосы были схвачены несколькими невидимками и спадали на плечи, завитые крупными локонами. На груди элегантно смотрелось золотое колье с рубинами, собранными в звёздочки, в ушах серьги из этой же коллекции, созданной по заказу мужа ювелирным домом Марио Буччелатти. В этом наряде Наташа смотрелась великолепно, оставалось несколько маленьких штрихов — глаза и губы. Глаза должны казаться большими, поэтому она колдовала с тенями, тушью и карандашами. По поводу губ она уже приняла решение: алая помада.

— Заинька! Можно немного побыстрее, а то можем опоздать к началу, и никто не успеет оценить твоей красоты. Насколько я понимаю, в этом платье быстро идти не получится? — проговорил Егор, присаживаясь на кожаный диван.

— Всего пять минуток, Егорка, и я буду готова, — промурлыкала Наташа, нанося тушь на ресницы.

Она казалась сегодня просто неотразимой, если учесть, что причёску и макияж в первый раз сделала самостоятельно. Всё получилось просто идеально, и она должна блистать весь вечер. Это было так захватывающе и волнительно, что у неё часто билось сердце и бросало то в жар, то в холод.

Когда Наташа закончила с макияжем, ещё раз взглянула на себя в зеркало и осталась очень довольной. Они с Егором медленно стали спускаться по лестнице, он поддерживал её под руку, чтобы она не оступилась и не упала. В холле Егор обулся в чёрные лакированные ботинки, а Наташа в чёрные лакированные босоножки на высоком каблуке без задника от Сальваторе Феррагамо. Она подняла подол платья и подцепила его булавками повыше, чтобы не испачкать, пока они будут идти по улице. Выйдя из дома, они медленно направились по аллее к воротам, где их уже давно ожидали служебный автомобиль и автомобиль охраны.

Из-за отсутствия в Советском Союзе гражданского автопрома Бекетов вынужден был закупить в Британии для кремлёвского гаража пятьдесят четырёхдверных автомобилей Роллс-Ройс «Silver Wraith», только что выпущенных компанией на рынок.

При этом, когда он подписывал контракт с астрономической суммой в фунтах стерлингов, то громко матерился, поминая недобрым словом как покойных, так и ныне здравствующих деятелей советского государства. Если бы кто-то из них в это время находился в его кабинете, то он бы его тут же и прибил. Но там в это время присутствовал только Кирилл Лебедев, который принёс контракт на подпись, поэтому всё пришлось привычно выслушивать ему.

После того как Георгий Николаевич отвёл душу и скрипя зубами подписал контракт с Роллс-Ройсом, немедленно вызвал к себе Быстрицкого и отдал распоряжение срочно заняться гражданским автопромом, да так, чтобы через три года не мы покупали автомобили у англичан, а они стояли в очереди за нашими. Илья тогда вышел из кабинета шефа очень грустным и сильно озабоченным. Но пока его команда исполняла наказы начальства, все ездили на импортных Роллс-Ройсах.

Такой тёмно-синий красавец и ожидал их у ворот. Впереди него стояли два милицейских мотоцикла, а позади автомобиль ГАЗ-65 с охраной. Когда Егор с Наташей сели в салон, кортеж тронулся и, быстро выехав с территории дачного посёлка, помчался по Рублёво-Успенскому шоссе, распугивая водителей вокруг, которые, завидев и заслышав его приближение, в страхе съезжали на обочину. До Большого театра они домчались всего за двадцать минут.

Автомобиль остановился у подъезда. Наташа сняла с платья булавки, и Егор помог ей выйти из машины. Они прошли в главное фойе. Зрителей там было ещё не много. Тут же лицом к лицу столкнулись с пожилым седовласым мужчиной в смокинге с бабочкой. Завидев Егора, тот расплылся в широкой улыбке и сразу же начал разговор:

— Good evening, Mister Kudryavtsev!

— Good evening, Mister Kerr! I want to introduce you my wife Natalie.

— Nice to meet you, Madam! Ambassador of His Majesty the King of Great Britain George sixth, Baron Clark Kerr.

— Have you come to see the best ballet in the world? I hope you enjoy it, Mister Kerr!

— Is it true that the russian tanks are as perfect as russian ballerinas?

— That’s true, Mister Kerr, but only if you are watching their dance from the governmental lodge.

— You have a good sense of humor, Mister Kudryavtsev.

— Frequent tank trips improve sense of humor.

— I hope in the future we’ll watch tank dances only on the range. Pleasant viewing you, Madam! Pleasant viewing, Mister Kudryavtsev!

— Please enjoy the premiere, Mister Kerr!

— Кто это был, Егор? О чём вы говорили? — заворожённо прошептала ему на ухо Наташа, когда посол отошёл.

— Английский посол барон Арчибальд Керр. Старый пьяница и болтун. Обычная светская болтовня, так, ни о чём, — ответил Егор.

Он нежно взял под руку Наташу, и они медленно поднялись по лестнице в белое фойе. Вдалеке у окна увидели чету Лебедевых в компании нового посла Соединённых Штатов Америки бригадного генерала Уолтера Беделла Смита. Все трое мило беседовали и смеялись. Настя принимала активное участие в разговоре, а Кирилл подрабатывал, как всегда, синхронным переводчиком. Сам он был в парадной форме, со своим аккуратно подстриженным и расчёсанным чубом, а также густыми юношескими усами, которые по совету Егора всё же отпустил и стал действительно выглядеть старше, года на двадцать два.

Анастасия красовалась в вечернем платье-футляре из тафты изумрудного цвета от Коко Шанель. Бекетов простил Габриэль Шанель за её блядство с нацистскими преступниками и сотрудничество с Абвером и лично упросил президента Франции Анри Жиро выпустить её из тюрьмы, вернув ей модельный бизнес. Встречу Бекетова и Жиро без галстуков, а точнее, без трусов, потому что она проходила в финской сауне в Кремле, переводил Кирилл, и с тех пор благодарная ему мадемуазель Шанель шила Насте вечерние наряды.

Платье было плотно облегающим фигуру, длиной миди, с овальным декольте и рукавами три четверти. Ткань расшита цветочным узором из золотой нити. На груди блестело золотое колье-пластрон, мастерски инкрустированное сапфирами, из той же коллекции, что и серьги, выполненные в виде цветов ювелирами дома Картье. Единственным ювелирным украшением не из коллекции являлось золотое обручальное кольцо, широкое, но простое, такое же, как у Кирилла.

Её красивые длинные белокурые волосы были завиты, прихвачены в нескольких местах невидимками, и спадали красивыми золотистыми локонами на плечи. На ногах изящные лакированные бежевые туфли на высоком каблуке. Макияж почти не заметен, так же как и маникюр телесного цвета. Всё внимание она постаралась привлечь к свой фигуре и великолепно пошитому наряду. И это ей удалось на все сто. С того момента, как они под руку с мужем вошли в театр, все взоры окружающих были прикованы к ней.

У соседнего окна неподалёку от Лебедевых собралась группа парней-холостяков: Репинский, Крапивин и Ершов, они что-то обсуждали и громко смеялись. Когда Егор с Наташей вошли в фойе, ребята сразу же уставились на них, видимо, оценивая вечерний наряд. Наташе это очень польстило, а ещё она была очень довольна тем, что подруга Настя оделась в другом стиле и выбрала другой цвет, поэтому никто сегодня не сможет ей помешать выглядеть неотразимой.

Чуть в стороне от парней расположилась очень интересная компания. Алексей Орлов в обществе бывших белогвардейских офицеров и генералов армий Деникина и Врангеля, которые по приглашению Бекетова вернулись из эмиграции, их восстановили в званиях и назначили на должности в советскую гвардию и наркоматы.

В конце 43-го, после освобождения Франции, Георгий Николаевич встречался в Париже с Антоном Ивановичем Деникиным, тепло и сердечно поблагодарил его за патриотическую позицию, занятую им во время Второй мировой войны, и весомый вклад в борьбу с нацизмом. Встреча продолжалась несколько часов, а разговор оказался очень тяжёлым. Удивительно, но ему всё же удалось убедить Деникина принять советскую власть такой, какая она есть, с учётом проводимых и планируемых им реформ, то есть немножко советской, ведь иной-то не было, и уговорить помириться со всеми российскими соотечественниками во благо Великой Родины.

В результате переговоров Антон Иванович, его супруга и дочь получили советские паспорта. Но Деникин выразил желание остаться жить во Франции, хотя в прошлом году вместе с семьей приезжал в СССР и путешествовал по стране. Поездку не афишировали, её организацией занималось ведомство Емельянова, чтобы не создавать лишнего общественного резонанса. Однако достигнутые договорённости имели очень важные и так необходимые Бекетову последствия. На Родину уже вернулись несколько сотен тысяч эмигрантов, а многие из них со своим бизнесом. Политика примирения, провозглашённая им на XX Съезде ВКП (б), начинала воплощаться в жизнь.

Лёша оживлённо беседовал с гвардии генерал-лейтенантом Петром Константиновичем Писаревым, бывшим командиром Сводного корпуса Русской армии генерала Врангеля, который во время немецкой оккупации Франции по поручению генерала Деникина возглавлял Союз добровольцев по противодействию немецкому оккупационному режиму. После возвращения на Родину того назначили первым заместителем Ильи Быстрицкого, и он принимал активное участие в формировании гвардии. Их разговор внимательно слушали гвардии полковник Пётр Владимирович Колтышев, герой движения Сопротивления во Франции, гвардии майор Игорь Александрович Кривошеин и Командующий Казачьей Гвардией генерал-лейтенант и донской атаман Пётр Харитонович Попов, назначенный вторым заместителем Быстрицкого. Форма гвардейских офицеров и генералов выглядела совершенно по-другому.

Создавая новую военную структуру, оплот и основу своего режима, Георгий Николаевич долго мучился вопросом, во что её одеть. Форма Красной армии и Наркомата внутренних дел не подходила, потому что костяк гвардии он формировал из эмигрантов — бывших офицеров царской армии, которые на дух не переносили всю большевистскую символику. Вводить же погоны он опасался. Это Сталин в 43-м позволил себе ввести золотые погоны, и все большевики и герои Гражданской войны промолчали. Бекетов же себя Сталиным не чувствовал и ненужных резонансов в обществе, особенно среди военных, остерегался.

После долгих раздумий, совещаний, консультаций и прений остановились всё же на погонах и с замиранием сердца их утвердили, но никакой реакции не последовало, видимо, зря перенервничали. Повседневную форму пошили светло-серого цвета, погоны серебристые с синими просветами и золотыми звездочками на них. Для офицеров и генералов — синие лампасы на галифе или брюках. В парадной форме цвет гимнастёрок и кителей заменили на белый, погоны тоже белые с синими просветами и кантом. Казаков одели так же, как до революции, совершенно ничего не меняя. И большевики, и белогвардейцы, и казаки остались довольными, а Бекетов успокоился, но в армию с погонами не пошёл.

Недалеко от лестницы стояли два закадычных друга — маршалы Советского Союза Будённый и Ворошилов, к ним и направился Егор с визитом вежливости.

— Добрый вечер, Климент Ефремович! Добрый вечер, Семён Михайлович! Смотрю, вы сегодня пораньше приехали, — поздоровался он.

— Здравствуйте! — пролепетала Наташа, по-прежнему робея перед героями Гражданской войны.

— Пролетарский привет красной молодёжи! — шутливо ответил Будённый, улыбаясь в усы.

— Привет ребята! Что-то ты, Наталья, сегодня вся такая революционная, кумачовая и красными звёздами увешана! — поприветствовал их Ворошилов.

— Это чтобы все буржуи видели, что мы не в лаптях ходим, и советские девушки самые красивые и счастливые. А если ещё раз полезут, так по морде получат, что без золота и бриллиантов сами останутся! — отшутился Егор.

— Это ты прав, Егор! В этот раз этим гадам так хорошо поддали! Теперь бегают, лебезят и заискивают, — поддержал разговор Семён Михайлович.

— Мы сейчас ещё новых заводов понастроим, самолеты и машины выпускать будем. Они к нам в очередь за покупками выстроятся, — гордо сказал Егор.

— Верно говоришь, Егор! Вот это дело, тут их тоже давить надо! — согласился Ворошилов.

На лестнице, ведущей в фойе, показалась чета Быстрицких. Илья Николаевич шёл, держа под руку свою жену Екатерину Семёновну. С другой стороны, справа от неё и чуть позади, шли под руку его тесть маршал Семён Константинович Тимошенко со своей супругой Анастасией Михайловной. Все, присутствовавшие в вестибюле, тут же повернулись в их сторону.

На Илье был белый китель с тремя орденами и четырьмя медалями на груди, и белые брюки с синими широкими лампасами. Слева на белом поясе с серебристой пряжкой подцеплена парадная офицерская сабля — личный подарок королевы Нидерландов Вильгельмины за освобождение Голландии от нацистов. Её эфес и ножны покрыты золотом, никелем, серебром и искусно украшены орнаментами и миниатюрами с военной символикой. На плечах белые погоны с синим кантом и тремя крупными золотыми генеральскими звёздами на них. Красивые белые волосы зачёсаны набок и слегка назад, тщательно уложены и набриолинены так, что блестели в ярком свете люстр. Густые усы, ровно подстриженные, придавали его лицу мужественный вид. На безымянном пальце правой руки сверкал широкий золотой перстень с тремя бриллиантами.

Такой же перстень и у Екатерины, но он терялся в пышности и красоте её наряда. Одета она в вечернее платье из бархата тёмно-фиолетового цвета, идеально подчёркивающее фигуру. Платье, широкое в плечах по моде, с длинными рукавами полуреглан и асимметричной юбкой-годе, спереди чуть выше пола, а сзади спадающей в виде длинного шлейфа. На талии оно искусно расшито бриллиантами в виде двух узких диагональных линий, идущих одна ниже другой от левой груди к правому бедру. Глубокое декольте. На ногах лакированные серебристые босоножки на высоком и широком каблуке. Каштановые волосы завиты длинными изящными локонами, спадающими сзади на плечи, и схвачены золотой диадемой, инкрустированной альмандиновой шпинелью красно-фиолетовой окраски. Неброский со вкусом сделанный макияж придавал её лицу свежесть и молодость. Идеальные маникюр и педикюр отлично сочетались с цветом её платья.

«Ну надо же, какая мерзавка!!!» — подумала Наташа, лицо её помрачнело, а губы непроизвольно скривились.

Изменилась в лице и Настя Лебедева, правда, не так сильно, удар она умела держать. Но никто этой реакции подруг не заметил, все взоры оказались прикованы к Екатерине Быстрицкой. Посмотрев пару минут на вновь прибывших, Егор с ужасом представил, какие слезы обиды ждут его сегодня ночью. Он хоть и выглядел на двадцать с небольшим лет, но жизненного опыта у него было за тридцать, и предугадать реакцию жены не составляло большого труда. К сожалению, что-либо поделать уже нельзя. Он успокоил себя тем, что Кирюхе сегодня тоже достанется на орехи, может, только не так сильно и эмоционально.

Вслед за Быстрицкими в фойе поднялись генеральный секретарь и председатель правления Союза писателей СССР Александр Александрович Фадеев с супругой Ангелиной Иосифовной Степановой. Завидев стоявших прямо у лестницы лауреата Нобелевской премии по литературе Ивана Алексеевича Бунина и Владимира Владимировича Набокова, вернувшихся на Родину из эмиграции, они демонстративно развернулись и пошли в противоположный конец фойе. Видимо, политика примирения Бекетова нравится не всем.

Как назло, Быстрицкие и Тимошенко направились прямо к ним. Илья, видимо, поздороваться с маршалами и соблюсти правила приличия, а Тимошенко — в свою маршальскую компанию. Екатерина Быстрицкая чувствовала себя в высшем обществе как рыба в воде, даже намного свободнее Анастасии Лебедевой. Старая сталинская гвардия знала её ещё с пелёнок и воспринимала как родную. Это создавало ещё бóльшую проблему для Наташи, которая либо молчала, либо произносила односложные реплики, часто невпопад и тушуясь.

Когда они подошли и началась беседа, Наташа кисло поздоровалась и прожгла испепеляющим, полным ненависти взглядом Екатерину насквозь. Та надменно и ехидно ей ухмыльнулась, спокойно и кокетливо продолжив разговор, как будто специально выводя Наташу из себя. Эту немую пикировку заметили только двое. Егор, потому что был очень тонкой и романтичной натурой и неплохо разбирался в чувствах, а также мачеха Екатерины — Анастасия Михайловна, потому что была опытной женщиной. Илья и остальные мужчины вообще ничего не заметили.

«Ну и слава богу!» — подумал Егор.

Ссориться с Ильёй из-за женщин не входило в его планы, а Наташу он как-нибудь сумеет успокоить сам, и буря эмоций будет только в спальне. В конце концов он мужик, и у него есть для этого нужный набор инструментов.

Белое фойе стало стремительно наполняться. По лестнице с первого этажа поднимались приглашённые, и уже не единицы, как вначале, когда они приехали, а настоящий поток. Вячеслав Михайлович Молотов вместе с супругой Полиной Семёновной Жемчужиной, как только вошли в фойе, сразу же подошли к Лебедевым и стояли, беседуя с ними.

В этом не было ничего удивительного. Бекетов создал такую хитроумную систему управления государством, распределив полномочия и сферы ответственности между своими и старой гвардией так, что, хотя формально Кирилл практически не пересекался с Молотовым, фактически он являлся куратором Наркомата иностранных дел. Шеф их двоих умело использовал для решения разных международных задач. Когда требовалось жёстко отстаивать свою линию, гнуть её до конца и предъявлять ультиматумы, в дело пускали Молотова. В случае, если достаточно мягкой силы со сглаживанием острых углов и нахождением компромиссов, то Лебедева.

Оба получили за это клички среди иностранных дипломатов и политиков. Вячеслав Михайлович — «каменная задница», а Кирилл Дмитриевич — «гуттаперчевый мальчик». Обоих боялись и ненавидели, но заискивали и пресмыкались, потому что Советский Союз стал одной из самых сильных держав мира. Анастасия очень близко сошлась с женой Молотова — приятной и изумительно душевной женщиной Полиной Семёновной, подружилась она и с их дочерью Светланой. Бывала с детьми у них на даче в гостях и приглашала в гости к себе. Полине Семёновне и Светлане очень нравились маленькие Лебедевы, они любили с ними возиться и играть, особенно с младшим Вадиком.

Приглашённые кучковались по интересам. Недалеко от Лебедевых собралась группа советских живописцев и скульпторов. Народный художник СССР Александр Михайлович Герасимов в смокинге и белой рубашке с бабочкой мило беседовал с советским скульптором-монументалистом Верой Игнатьевной Мухиной — автором знаменитого монумента «Рабочий и колхозница». Народный художник РСФСР гравёр и живописец Иван Николаевич Павлов в очках и чёрном костюме с узким галстуком общался с заслуженным деятелем искусств РСФСР, советским художником-живописцем Василием Николаевичем Бакшеевым и белорусским живописцем-пейзажистом Витольдом Каэтановичем Бялыницким-Бирулей.

В другом углу собрались учёные, окружив доктора химических наук профессора Владимира Николаевича Епатьева в звании генерал-лейтенанта технических войск и в должности народного комиссара химической промышленности. Ещё тут были вернувшийся на Родину изобретатель телевидения Владимир Козьмич Зворыкин, назначенный народным комиссаром телерадиовещания, а также профессор кафедры физики низких температур физического факультета МГУ Лев Давидович Ландау и заведующий кафедрой экспериментальной физики ЛФТИ Игорь Васильевич Курчатов.

Недалеко от того места, где в компании стояли Егор с Наташей, вокруг Сергея Сергеевича Прокофьева собрались композиторы. Что-то очень увлечённо обсуждали, видимо, его музыку к балету, на который сегодня все собрались. Заслуженный деятель искусств РСФСР и лауреат Сталинской премии Дмитрий Дмитриевич Шостакович в очках, тёмном костюме и галстуке в горошек разговаривал с Георгием Васильевичем Свиридовым и Арамом Ильичом Хачатуряном. Переехавший из США русский композитор Игорь Фёдорович Стравинский что-то объяснял Сергею Прокофьеву. Стравинскому построили дачу недалеко от правительственного посёлка, и Кудрявцевы уже два раза побывали у него в гостях и слушали музыку в исполнении автора.

Раздался первый звонок, и зрители пришли в движение. Одни из них отправились занимать места, другие же остались стоять в группах, продолжая беседовать. Подошли припозднившиеся маршалы Жуков и Ерёменко, оба без жён, как и Будённый с Ворошиловым. Потому что с жёнами у маршалов наблюдалась полная неразбериха, и Бекетов, запутавшись в их семейных отношениях, давно на это плюнул. Жуков, как турецкий султан, имел сразу трёх жён, и ни с одной из них в законном браке не состоял. Будённый же, напротив, имел двух официальных жён, и какая из них являлась самой главной, никто не знал. Ерёменко жил с женой гражданским браком, а жена Ворошилова давно прекратила появляться на публике.

По сравнению с маршалами, неразборчивыми в своих половых и семейных пристрастиях, Лебедев, Кудрявцев и Быстрицкий казались просто кремлёвским эталоном высокой нравственности и семейного благополучия. Жёны у них официальные, браки зарегистрированы, а любовницы отсутствовали. Поэтому, когда в Кремле выдавали пригласительные на супругов, получили их только те, у кого с документами всё в порядке. Из всех маршалов в порядке они оказались только у Тимошенко и у парней.

Прозвенел второй звонок, и все зрители стали расходиться по местам. Егору с Наташей нужно было пройти в бельэтаж слева от сцены, где находились их места, рядом с правительственной ложей. Он взял её под руку, и они направились по коридору, тут же встретившись с шедшим навстречу иностранным военным в белоснежном военно-морском мундире. Завидев Егора, тот заулыбался и, подойдя к ним, поздоровался:

— Buona sera, signore generale-colonnello! Oggi sta nella società bellissima signora.

— Buona sera, signor ammiraglio! Sono contento di vederLa in teatro, ma non nell’oculare mirino. Questa signora è mia moglie, il suo nome è Natalie.

— Molto piacere conoscerLa, signora Natalie!

— Наташа, поздоровайся с адмиралом. Это военный атташе Италии в СССР адмирал Каваньяри, бывший начальник штаба военно-морского флота Италии при Муссолини, — шепнул ей на ухо Егор.

— Здравствуйте, товарищ адмирал! — смущённо пролепетала Наташа.

— Sei già stato al Gran teatro, signor Cavagnari? — попытался сгладить неловкость Егор.

— Non ancora. Sei mesi fa ero al Teatro Kirov di Leningrado. Ho ascoltato Traviata in russo.

— Impara libretto in russo? Dicono che adesso è di moda in Europa?

— Dimentichiamo il passato, signor Kudryavtsev! La guerra è finita, e tra i nostri paesi hanno firmato il trattato di amicizia.

— Lo so, signor Cavagnari. L’Italia sempre va dove tira il vento.

— L’Italia è un paese piccolo a differenza della Russia. Tutti vogliono da lei a mordere un pezzo. Devi schivare.

— E mordere gli altri?

— Chi vive nel passato, muore disperato.

— Probabilmente Lei ha ragione, signor Cavagnari. La vita continua.

— A proposito, signor Kudryavtsev, vorrei chiedere un incontro al più presto per un paio di domande.

— Telefonami lunedi, signor Cavagnari, guarderò il mio programma di lavoro e siamo d’accordo.

— Mille grazie, signor Kudryavtsev. Buona sera a Lei e Sua moglie!

— Buona serata a tutti, signor Cavagnari!

Когда адмирал отошёл, Егор процедил сквозь зубы:

— Вот пристал, как банный лист к заднице. Эти итальянцы как языком зацепятся, так на час, не меньше. Ещё хорошо, что сплетни рассказывать не стал, а то бы мы тут до конца спектакля простояли, так в ложу и не вошли.

Весь бельэтаж предназначался только для членов ЦК, а члены Политбюро занимали правительственную ложу и две соседние с ней. Места распределились так, что в первой ложе разместились чета Быстрицких и чета Лебедевых, а во второй они и холостяки Репинский с Орловым. Егор порадовался такому стечению обстоятельств. Окажись они в одной ложе с Ильёй и Екатериной, весь спектакль был бы испорчен. А так, если он и будет испорчен, то у Кирилла.

Прозвенел третий звонок, и все зрители заняли свои места. Правительственная ложа оставалась пока пустой, Бекетов задерживался, и теперь все будут ждать его. Эдуард с Алексеем разместились позади Егора и Наташи и о чём-то тихо шептались. Наташа сидела насупившись, видимо, завидуя Екатерине. Понять причину зависти он своим мужским умом не мог, ему казалось, что она выглядела красивее. Но у неё, видимо, имелось другое мнение на этот счёт. Печальным оказалось то, что Наташа так и не научилась скрывать свои эмоции, а в высшем обществе это считается дурным тоном. Как это объяснить жене, Егор пока не придумал.

Вдруг все присутствующие в зале встали и зааплодировали. С тех мест, где они сидели, не было видно, что происходит в правительственной ложе, но стало понятно, что приехал Бекетов вместе с Емельяновым, Осиповым и Измайловым. Несмотря на то, что Георгий Николаевич не требовал от них такого подобострастия, это стало привычным элементом приветствия власти в СССР, созданным в царские времена и закреплённым товарищем Сталиным, нарушать заведённый этикет не стоило, и они тоже встали и присоединились к бурной овации.

Аплодисменты продолжались долго, минут пять, после чего начали затихать. Все сели на свои места, свет в зале медленно погас, и оркестр заиграл увертюру. Занавес открылся, и прожектора осветили фигуру Жданова в костюме Ромео, а буквально через несколько мгновений вырвали из темноты сцены фигуру Улановой. Зрители вновь зааплодировали. Шекспир и Прокофьев увлекли зрителей в средневековую Верону. У Егора сильно защемило сердце: с этим городом у него были связаны самые неприятные воспоминания. Три с половиной года назад там он увидел своего погибшего товарища Гошу Жихарева, и эта боль не покидала его с тех пор.

***

В спальне тускло горел ночничок. Настя лежала на спине посередине широкой кровати, а Кирилл, встав над ней на колени, наклонился и прильнул к её груди. Она запустила пальцы в его густые кучерявые волосы, разлохматила их и ласково поглаживала его голову. Он нежно обхватил губами сосок и громко чмокал, пытаясь высосать молоко, при этом щекотал усами грудь.

— Детям оставь, безобразник! — тихо прошептала Настя.

— Не-а! — промычал он в ответ и продолжил баловаться с грудью.

Чуть больше часа назад они вернулись из Большого театра. Дети уже спали, няне каким-то чудом удалось их уложить и усыпить. При этом Макс и Глеб спали вместе в обнимку в одной кровати, и это была кровать Глеба. Вадик же спал рядом с няней. Настя осторожно закрыла дверь детской спальни, чтобы их не разбудить. Прошла в большую спальню, где находился её будуар, сняла вечернее платье с украшениями и отправилась принимать душ. По Кириллу было видно, что он уже завёлся и с нетерпением ждал «сладкого». Всем окружающим почему-то казалось, что он спокойный, уравновешенный и невозмутимый. Наверное, в жизни так и было, только не в постели. Там он мгновенно перевоплощался, становясь страстным, пылким и очень темпераментным. В таком состоянии мог зависнуть на сутки. Сначала Настю это пугало, но потом она привыкла, хорошо изучила мужа и научилась управлять этим процессом. Он сразу же стал гармоничным и приятным.

Не успела она выйти из ванной комнаты, как туда проскользнул Кирилл, уже в домашнем халате. «Вот нетерпеливый!» — подумала она и пошла в спальню.

Скоро придётся умерить его страсть, она была беременна, шёл уже четвёртый месяц, но пока она про это молчала. Точнее, сказала об этом по секрету только Наташе Кудрявцевой и Полине Семёновне Жемчужиной, но те точно будут молчать и больше никому не скажут. Она долго думала, что делать с этой беременностью. В какой-то момент её охватила необъяснимая тревога, начали мучить сомнения. В голову лезли самые разные глупые и дурацкие мысли. Но Кирилл, как будто почувствовав это, вдруг взял и отрастил усы, начал выглядеть старше и серьёзнее. Да и страсти в нём в последнее время заметно прибавилось. Дверь в спальню открылась, вошёл Кирилл, снял халат, повесив его у двери, и прыгнул к ней в постель.

Настя положила ему руку на бедро и нежно начала гладить, медленно поднимаясь вверх. Волосы на ноге у него были густые и мягкие, как коврик. Рука коснулась члена, тот оказался уже очень твёрдым, а головка его полностью открыта, и с кончика свисала капелька тягучей жидкости. Похоже, муж насмотрелся балета, перевозбудился и был готов к интимной близости до утра, благо, завтра выходной. Она слегка потянулась рукой и, нащупав его шарики, прикоснулась к ним, начав их игриво щекотать, поглаживая. Они свисали, почти касаясь её бёдер, причём левый заметно ниже правого, и были такие пушистые. Кирилл замурлыкал от удовольствия и подался всем телом навстречу её руке, видимо, намекая, чтобы ему ещё пощекотали и погладили яички. А сам сильнее присосался к груди.

«Почему все мужики Лебедевы одинаковы? Страсть как любят, когда им гладят яйца. Маленькие, когда им писюльки моешь, тоже прямо подставляются. Может, на этот раз доченька родится?», — подумала Настя, а вслух громко задала вопрос:

— Кирюша, знаешь, что ты наделал?

— Что? — озадаченно спросил он, оторвавшись от груди и посмотрев на неё по-детски удивлённо своими большими глазами.

— Ещё одного ребёночка! Уже четвёртый месяц пошёл. Поэтому ты теперь будь поосторожнее, не усердствуй, там ведь малыш!

Он прильнул к её губам, ворвался в рот своим горячим языком, и они слились в страстном поцелуе.

***

Егор вернулся со службы далеко за полночь. У него выдался очень тяжёлый день. С утра — коллегия Наркомата обороны СССР, которую проводил комиссар обороны Николай Васильевич Измайлов. Слушали доклад Егора, как начальника Главного бронетанкового Управления Красной армии о техническом состоянии и боевой готовности бронетанковых войск в Европе и на Дальнем Востоке. Картина вырисовывалась совсем не радужная. Если во время войны постоянно не хватало новых танков, промышленность не справлялась с потребностями армии, и даже в японскую кампанию 44-года механизированные дивизии ещё были укомплектованы остатками лёгких танков довоенного производства Т-26, Т-28, БТ-5 и БТ-7, то после войны ситуация изменилась на обратную.

Советская танкостроительная промышленность после пистонов, которые ей навставлял Бекетов, раскочегарилась и запустила в массовое производство новейшие модели танков и боевых машин. В войска начали поступать Т-72БА, БМП-3 и БМД-3, самые совершенные танки и боевые машины пехоты и десанта, которые могли выпускать советские заводы без проведения глубочайшей модернизации производственных мощностей. Казалось бы, только радуйся, что через пять лет титанического труда они сумели выжать из промышленности то, что предусматривалось первоначальными планами и компьютерными расчётами. Но нет! Новая техника оказалась настолько сложной в эксплуатации и боевом применении, что советские колхозники — основа Красной армии — смотрели на неё, как баран на новые ворота.

Эксплуатировать и воевать на такой технике могли опять только свои парни-танкисты. Егору в срочном порядке нужно было придумывать, как организовать обучение в войсках и быстро освоить новые танки и боевые машины так, чтобы не пострадала боеготовность дивизий и армий. После коллегии его вызвал в Кремль Бекетов и поставил задачу: начать глубокую модернизацию советского танкостроения. К 53-му году промышленность должна была освоить платформу «Армата» и начать выпуск танков «Т-14» со 125-мм пушкой «2А82» и, соответственно, все виды боеприпасов к ней, а также боевую машину пехоты «Т-15», ремонтно-эвакуационную машину «Т-16», боевую машину огневой поддержки «Терминатор-3» и боевую машину десанта БМД-4.

В результате Егора нагрузили так, что он не заметил, как служебный автомобиль домчал его от Кремля до дачи. На втором этаже света не было ни в одном окне. Наверное, Наташа не дождалась его и легла спасть. Правда, это казалось необычным, жена всегда ждала его, как бы поздно он ни приехал, они вместе пили чай, он принимал душ, и они ложились спать. Крайне редко, если он не мог приехать и оставался в Москве, то всегда звонил и предупреждал её об этом. Сегодня он ей не звонил, зная, что приедет домой обязательно, хоть и очень поздно.

«Может, сильно устала?» — подумал он.

Егор вошёл в холл, снял сапоги и быстро поднялся на второй этаж. Тихо подошёл к спальне и осторожно открыл дверь. В спальне никого не было. Он включил свет. Кровать пустая и аккуратно застелена ещё с утра. Он быстро обошёл все помещения, заглядывая в каждое и включая свет. На втором этаже Наташи не было. Его охватила тревога и появилось ощущение, что случилось что-то из рук вон выходящее. Спустившись на первый этаж, он заглянул в гостиную и на кухню. Везде пусто. Чрезвычайно встревоженный, он вошёл в комнату охраны. За мониторами сидел молодой гвардии вахмистр и наблюдал за периметром.

— Моя жена куда-нибудь выходила? — спросил он взволнованно, даже не поздоровавшись.

Вахмистр вскочил и, встав по стойке смирно, ответил:

— Никак нет, господин генерал-полковник! Ваша супруга территорию дачи сегодня не покидала.

Егор остановился в полном замешательстве. Что могло такое случиться и куда делась Наташа? В помещениях её точно не было — он всё осмотрел. Значит, она могла находиться только в саду, в парке или на берегу реки. Но что она там делала глубокой ночью, в темноте? Он выбежал в холл, обулся и вышел на веранду.

Наташа сидела за столиком, смотрела куда-то в темноту и тихо всхлипывала. Он подбежал к ней и, обняв, воскликнул:

— Наташенька! Девочка моя, что случилось?!

Она была очень бледная, и в лунном свете лицо её казалось безжизненным. Глаза, распухшие от слёз и какие-то безразличные, а взгляд отрешённый.

— Да что произошло? Скажи мне!

Наташа посмотрела не него, как будто не узнав, и медленно прошептала, всхлипывая:

— Любаша умерла. Телеграмму от мамы утром принесли. Я тебе весь день звонила, ты всё время был недоступен.

— Прости! Но у меня весь день были совещания в Кремле. Наташа ничего не ответила, а только разрыдалась ещё сильнее.

***

Похоронка на Васю Черепанова пришла родителям только в конце августа 41-го, потому что везде царила такая неразбериха, особенно на Юго-Западном фронте. Там было написано, что младший лейтенант Черепанов Василий Ильич 1923 года рождения скончался от ран 09.07.41 года и похоронен в трёх километрах от города Проскурова. Это стало потрясением для всей деревни. И хотя эта похоронка пришла в деревню не первой, Василий был настолько ярким и замечательным парнем, что его смерть казалась всем какой-то ужасной несправедливостью. Он, как яркая звезда, вспыхнул на небосклоне, одарив всех своим теплом, и сгорел без остатка.

Илья Афанасьевич, отец Василия, сразу как-то постарел, сгорбился и стал нелюдимым. Мать его Ефросиния Николаевна вся почернела от горя. Но тяжелее всех приняла эту трагедию Люба, смириться с гибелью Васи она так и не смогла. В первый раз к нему на могилу она поехала вместе с его родителями в октябре 41-го, когда фронт находился ещё рядом. Тогда Егор по просьбе Наташи сделал всем троим спецпропуска, без них проехать в прифронтовую зону было невозможно, но даже и с ними очень опасно. Они добирались до Проскурова на попутках. Приехали, нашли могилу и пробыли там несколько дней. Целыми днями Люба сидела молча возле могилы на коленях, из глаз её текли слёзы. С большим трудом вечером родители уводили её в дом, где остановились, а утром она шла обратно.