Бесплатный фрагмент - Трейдер

ПРОЛОГ

Мало кто в обществе знает их имена, и ещё меньше видел их лично. Они редко фигурируют в рейтингах самых богатых людей, потому что их состояния невозможно точно оценить. Публичность им не нравится, и они предпочитают действовать в тени. Тем не менее, они обладают способностью влиять на всех, включая даже президентов. Серые кардиналы финансового мира: таинственные и влиятельные фигуры, скрывающиеся в тени и манипулирующие денежными потоками мировой экономики. Они — мастера интриг и маги денег, их лица скрыты в глубоком полумраке пентхаусов небоскребов и за закрытыми дверями эксклюзивных клубов. Они умело манипулируют рынками, управляют курсами валют, их решения могут взбудоражить биржи и заставить цены колебаться, как океанские волны. Их слова и решения создают валютные кризисы и поднимают биржевые индексы. Они властвуют над банками и фондами, как капитаны своих судов, но оставаясь в тени и укрываясь за завесой тайны. Невидимое влияние, определяющее судьбы стран и корпорации. Их легенды могут быть как благородными, так и мрачными, но их власть нельзя отрицать, и они остаются вечными героями или антигероями в романе финансового мира.

Глава I

НАЧАЛО ИГРЫ

Теннисный мяч весом пятьдесят восемь граммов со скоростью девяносто километров в час попадает в пересечение линии и отскакивает. Обхватив руками рукоятку ракетки, Антонио Моретти наблюдает, как мяч теряется на площадке. Зеленая часть игрового поля погружена в окружность, окрашенную в кроваво-красные тона, внутри концертного зала. Величественные бархатные занавеси выделяются на трех уровнях лож, а между арками галереи виден красный гобелен. Красные лучи света струятся сверху, словно дождь, из плоских и круглых фонарей под стеклянным куполом, соединяющим одну из самых известных архитектурных достопримечательностей в южной части Кенсингтона, в самом сердце Лондона, прямо с небом. Среди тишины возникает совершенное эхо, Антонио, не произнося ни слова, выражает своё недовольство.

— 15:40, — кричит Джей с другой стороны сети, прыгая с легкостью в паре Nike Zoom. На квадратном лице, боксерской челюсти и тонко подведенных темных глазах проступает ироничная улыбка из-под высокого лба и черных волос, разделенных безупречной линией, которую не взъерошили даже девять игр. Этот американский бунтарь, непоколебимо обладающий даром красноречия, теперь штурмует Букингемский дворец и корону Её Величества. Логотип крупного банка вышит на белой футболке поло с короткими рукавами и горизонтальными синими полосками. Банк, именно здесь Джей Морган научился всегда говорить и поступать правильно. В отделе фиксированного дохода, государственный сектор, зона «Европа». Покупка и продажа государственных облигаций. Андеррайтинг долга. Приземлившись в Англии в возрасте тридцати лет, он хотел захватить Лондон. И очень скоро Лондон стал его. Тогда он хотел захватить весь старый континент, и Европа тоже склонила голову. Нелегко остановить Джей Уильяма Моргана! Антонио задыхается, он боится его на поле и подражает ему за его пределами. Он вытирает пот, капающий с глаз. Украсть несколько секунд, пытаясь сломать игру.

— Ты здесь? — спросил Джей. — Если хочешь, давай закончим сейчас.

Антонио усмехнулся, наклонился вперед и держит хват обеими руками, готовый к пятой подаче в десятой игре. Джей Морган умеет блефовать в любой ситуации. Он знает, когда нужно рисковать, но он также знает, когда лучше всего отступить, отказаться либо положить конец сделке. Снижение пять на четыре, «15:40» один шаг до поражения, паритет на вкус напоминает победу, но Антонио даже не думает об этом. Подарить такое удовлетворение своему боссу от победы не давало бы ему спать по ночам. Мысленно он просмотрел варианты атаки, капли пота стекали по лицу вниз, Антонио попытался сохранить дыхание и энергию. Атака с форхенда, защита с бэкхенда. Миллиметровые траектории играли на краю линий. В течение семидесяти пяти минут он сохранял паритет, не делая ни одного лишнего шага. Джей потерял три очка подряд. Двойной фол, мяч в сетке, слишком длинный пас.

— Странно, — подумал Антонио.

Должно быть, что-то происходит. Он поставил под сомнение статистику. Он задавался вопросом, неизбежны ли ошибки для человека, любого человека, или Джей хотел подарить себе острые ощущения, хотел ли он просто проверить его, дав ему иллюзию преимущества, cомнения бесполезны.

— Я отдам его тебе, даже если он был снаружи, — провоцирует его Антонио. — Это мой рождественский подарок. Имейте это в виду при распределении бюджета на следующий год.

Джей медленно поднимает голову, выпрямляет туловище и направляет на него ракетку, словно угрожая ему.

— Это было хорошо! А теперь поторопись, потому что меньше чем через час Кевин будет ждать меня в Беркли, — его ледяной голос контрастирует с улыбкой озаряющея глаза.

— Тогда давай, — отвечает Антонио, снова перегибаясь через ноги.

Он пытается предугадать ход следующего обмена: подача Джея, сильная и точная, угловой ответ, американец, который бежит с другой стороны поля, и тот, кто в этот момент, подойдя к сетке, решает сыграть и рискнуть всем. Когда он сосредоточен, взгляд Антонио затуманивается. Джей смотрит в точку пространства, ничего не видя. Он делает это каждое утро перед зеркалом. Он возвращается к своим сорока трем годам вместе с голубыми глазами и белизной крема для бритья. Рука, поддерживающая автоматические и очень точные движения во время бритья. В его голове гул того, что наполнит день: контроль ставок, расчет доходности, развитие аукциона. Отдельные отрывки прокручиваются, как последовательность кадров, как флешфорвард, уже пережитый в бессознательном состоянии ночи, в размытых образах снов. Сегодня никогда не бывает сегодня. Сегодня уже завтра. Ум, вынужденный доминировать над переменными, гонится за временем и пытается его преодолеть. Одержимость — это топливо, которое питает его тело.

Когда его спина выгибается, Джей подбрасывает мяч в воздух. Позади него маячат трубы гигантского предприятия, самого большого в Соединенном Королевстве, так говорится в путеводителях. Антонио играет на опережение, рассчитывает траекторию и наносит удар с форхенда, стремясь к максимальной глубине под углом. Когда он видит, что Джей бежит, чтобы перехватить удар, Антонио приближается к сетке. Он ставит все на этот удар. Просчитанный риск. Еще один метр, теперь сеть закрыта. Реакция бэкхенда поступает в центр, Антонио смягчает хватку вокруг рукоятки и сгибает ракетку. Звук похож на звук пробки от бутылки шампанского, когда, ослабленный ударом, мяч теряет скорость и напряжённая траектория превращается в медленную параболу. В тот момент, когда мяч ударяется о ленту и остается подвешенным в воздухе, все на мгновение замирает: Лондон, монитор, инвестиции. Опасности, которые привели его на этот теннисный корт, на этот матч с судьбой. Это черно-белая покадровая сьёмка, прежде чем гравитация снова восстановится. Затем мяч неловко падает в нескольких шагах от сетки, американец ругается. Оба приближаются к центру поля.

— Давайте повторим, — говорит Антонио, пожимая руку оппоненту. — Мне не нравится так выигрывать.

— Почему? — Джей качает головой, прикасаясь пальцем к белой ленте, словно лаская её.

— Удача имеет такое же значение, как и талант.

— Удачи не существует, Джей. Ты научил меня этому.

— Забудь то, чему я тебя учил.

— По крайней мере, скажи мне, во сколько тебе обошлись два часа здесь. — Антонио придерживает запястье одной рукой и поворачивает его на себя. Джей смотрит на него, нахмурив лоб и опустив уголки рта со скептическим выражением лица.

— Во сколько они тебе обошлись? — повторяет Антонио, перелезая через сетку.

— Ты имеешь в виду, во сколько они нам обошлись, — Джей похлопывает его по спине. — Ты тоже заплатил, и не только потому, что годами зарабатывал нам много денег, но прежде всего потому, что с сегодняшнего дня вы новый партнер и несете ответственность за Европу.

Он делает перерыв, чтобы дать время Антонио переварить новость, а затем, более низким тоном, добавляет:

— Антонио Моретти, вы сделали это!

Джей говорит с усмешкой, но Антонио знает, что это не шутка. Это все правда! Во время долгих дней, проведенных в офисе, или вечеров, потраченных на расчеты и размышления, Антонио ощущал чувство наполненности. Удивление, сюрприз, недоверие, удовлетворение, достижение, всё это теперь бессмысленно. Он смотрит вниз, на свои ноги. Насколько странно обрести успех и тридцать миллионов в год в шортах и футболке, вспотев, с натянутыми до лодыжек носками и больной кистью? В этом нет ничего эпического. Это всего лишь трюк. Подобно теннисному корту, который является сценой для легендарного спектакля: безмерная победа безобразия, вместе с триумфом, сгоревшим в отсутствие зрителей, перед пятью тысячами пустыми стульями.

— Я думал, ты собираешься что-то сказать, — голос Джея вытряхивает его из потока мыслей.

— А вы, что вы будете делать? — Антонио ограничился вопросом.

— Я иду домой, — ответил Джей

— Вы вошли в состав правления Нью-Йорка?

Джей кивает.

— Убедись, что ты здесь не облажаешься. Я буду заглядывать к тебе из Манхэттена, — он быстро смотрит на часы. — Мне пора идти, иначе Кевин будет настолько пьян, что даже не вспомнит об обмене евро.

Джей быстрым шагом направляясь к выходу. Антонио опускает голову. Он натягивает ленту сетки, чувствует толщину и плотность между кончиками пальцев, затем голос Джея доносится до него из далека: «Антонио, это мой рождественский подарок.»

Прошло не меньше часа, когда Антонио уставился на красный силуэт Королевского Альберт-холла, противопоставленный вечернему небу. Завораживающий храм, возвышенный в конце XIX века в честь всех богов музыки. Он приподнял капюшон своей толстовки, стремясь укрыться от небольшой дождливой погоды и шума автомобильного потока. Вышел на дорогу, игнорируя автомобилистов, пытающихся вернуть его к реальности своими сигналами. Из кармана джинсов он извлек фунт, поднял глаза в сторону и прошептал «решка», прежде чем бросить монету в воздух. Затем он ловко перехватил ее в полете, заключив монету между тыльной стороной левой руки и ладонью правой.

— Орел, — он оглядывается вокруг и повторяет жест.

— Решка, — он знал, но горько улыбался. — Удачи не существует!

Удача — это всего лишь понятие, созданное людьми, для объяснения случайных успехов, происходящих в нашей жизни. Мы стремимся приписать их какой-то невидимой силе или фортуне, но на самом деле за каждым таким случаем стоит усердие, труд и подготовка. Люди, которые достигают выдающихся результатов, не полагаются только на удачу. Они берут судьбу в свои руки и работают упорно, чтобы добиться поставленных целей. Удача может прийти и уйти, но усердие и настойчивость остаются. Антонио понимал, что вместо того, чтобы надеяться на удачу, лучше верить в собственные силы и стараться достичь успеха своим трудом. Удача может подкрепить усилия, но она никогда не должна быть единственным путем к успеху.

Глава II

ПИРАНЬИ

В мрачном аквариуме, вода, казалось бы, кристально чиста, но она скрывает под собой темные тайны и ужасные сцены, которые разыгрываются на глазах зрителя. Среди зеленых водорослей и расцветающих водных растений вырисовываются хищные контуры пираний. Их маленькие, но устрашающие тела, плавающие в тесной стае, создают живописную, но абсолютно смертоносную картину. Чешуя каждой рыбки сияет, словно бриллианты во мраке, их зубы остры как бритвы. Пираньи окружают свою жертву, создавая водный вихрь, который выглядит как чудовищный танец смерти. Мгновение за мгновением аквариум наполняется внутренней борьбой, где хищники и жертвы вступают в непримиримую схватку. Каждое движение пираньи — это атака, каждое пламенное вспыхивание их чешуи — это подчеркивание агрессии. Рыбы-жертвы исчезают, словно древние жертвенные духи, растворяющиеся в животах хищников. Данный аквариум представляет собой пример олицетворения природной жестокости. Удивительное зрелище, которое заставляет задуматься о том, как внутри нас, в самых глубоких уголках природы, спрятаны невероятная красота и неукротимая ярость, и как они тесно переплетены в вечном колесе жизни и смерти.

Прошло пять минут, Антонио не шевельнул и пальцем, его глаза были прикованы к огромному аквариуму. Позади него впечатляющий зал ресторана «Аква» на четвертом этаже дома номер сто тридцать по Риджент-стрит. Американцы, европейцы, азиаты: около пятидесяти человек стоят, разбитые на небольшие группы вокруг центральной стойки или в нишах стен возле столиков с минимальными очередями. В свою очередь, они похожи на косяки рыб, которые движутся без направления, рассредоточиваются и снова собираются вместе. В бокалах переливаются яркие оттенки чересчур сладких коктейлей. Антонио был впечатлен увиденным, что подтолкнуло его на мысли: кто он в этом аквариуме, беззащитная рыбёшка или всё-таки пиранья?

В мире финансовых рынков трейдеры, словно стая голодных пираний, готовы атаковать в любой момент. Их острые инструменты — это не зубы, а торговые стратегии, их алгоритмы — как смертоносный танец в воде. Они плавают в суете финансовых рынков, ожидая момента, когда смогут атаковать и высосать прибыль из рыночных движений. Неукротимо агрессивные, трейдеры готовы выжимать максимум из каждой возможности, словно пираньи, преследующие свою добычу. Их жажда прибыли и умение анализировать ситуацию подобно чутью хищников. Так же, как пираньи в воде, трейдеры знают, что на рынках нет места слабым. Они часто охотятся в стаях, чтобы усилить свои шансы на успех, и смело конкурируют друг с другом. Этот мир финансовых операций — это их океан, где правила жесткие и только наиболее агрессивные, и адаптивные могут выжить и процветать. Он думал об этом постоянно, особенно когда был погружен в жидкую поверхность пикселей в офисе, следя за ходом аукциона. Цифры и буквы образовывались и расплывались в прямоугольнике монитора.

Символы, тайны. Тайна финансов. Bunds, Gilts, Treasuries, DTC, OAT, BTP. Государственные облигации, казначейские векселя. Каждому соответствует срок погашения, доходность, процент. Акронимы и слова составляют единую извилистую мантру: «доверься, покупай, покупай, покупай». Аукционы государственных облигаций проводятся инвестиционными банками, первичными дилерами, которые собирают заказы на покупку путем сокращения спроса. Один, сто, тысяча, миллион заказов: все равно, дело не в этом. Механизм тот же, что и в элитных ночных клубах. В субботу вечером: очереди искусно создаются и мастерски управляются вышибалами в рубашках с рукавами и галстуками, отвечающими за регулирование очереди. Неважно, что клуб пуст, тем более, что вечеринка только началась. На самом деле, возможно, этой вечеринки вообще не будет. Важно убедить всех, что оно того стоит: «ждите, делайте ставки, рискуйте». Убедите их, что перед входом всегда будет готов торговец, предлагающий лучшие товары. То, что приз будет уникальным и неповторимым. Таким образом, скептицизм превращается в ожидание, ожидание в желание, сомнение в уверенность. Создай иллюзию, продай иллюзию и держи процент.

Финансы — это ежедневная война, которая ведется шаг за шагом. Виртуальная встреча лицом к лицу без лиц, от которых Антонио уже давно устал. Устал смотреть на зеленые и красные свечи во время разговора по телефону. Устал стоять в очереди. Он мечтал оказаться в другом месте, и это желание росло с каждым шагом, когда он вышел из банковского здания и обнаружил себя на Лиденхоллском рынке в Лос-Анджелесе, город посылал укусы холода, заставляя его чувствовать себя не в своей тарелке. Лопнул пузырь ностальгии. Антонио не мог определить место или время, в котором он оказался. Даже возникал вопрос: может ли этот холод стать признаком преждевременного старения? Ведь ему тридцать восемь, и он уже чувствовал себя старше своих лет. В течение, по меньшей мере, двадцати лет он жил, рассчитывая вероятности и делая на них ставки. Он обитал в красивом доме в Лондоне, был счастлив. Теперь уже нет. Даже в последние пару дней, после того как Джей сообщил ему, что настала его очередь, он стал одним из пяти крупнейших финансовых игроков Европы.

Когда джазовая музыка на преувеличенной громкости возвращает Антонио к реальности, общее видение поражает его, как пощечина. Джей, опираясь на табуретку, ловит его взгляд. В рубашке с рукавами, с ослабленным галстуком на открытом воротнике, он жестом зовет его подойти ближе. Рядом с ним Кевин, его доверенный человек, грузный остинский мастиф, способный любую сделку, даже самую незначительную, превратить в смертельный поединок. Он разговаривает громко и оживленно жестикулирует. Его круглое лицо уже залито алкоголем, живот выпирает из спортивной куртки. Расширенные зрачки безжалостно обшаривают декольте молодой секретарши Джея. Николь это знает и делает вид, что не замечает, но видно, что она привыкла к такому неподабающему вниманию. Она играет с кудрями черного цвета, скручивая их красным лаковым ногтем, а на глазах застилается налет скуки. Медленно Антонио погружается в смятение, пожимает руки, улыбается, отвечает на комплименты сухим и быстрым «спасибо». Видимо, новость не заставила себя долго распространяться, она проскальзывала между обрывками речей, непроницаемая для той обыденности, которая составляет хроники вечера в модных клубах. Циничные комментарии классифицируют мужчин по месту жительства и годовому доходу. Пройдя мимо стойки с джином и тоником, Антонио присоединяется к троице на противоположной стороне комнаты. И он как раз вовремя, чтобы разобрать последние слова Кевина, повернутого к нему спиной.

— Они сказали, что мы мертвы! Вместо этого мы здесь, все еще в седле. К черту кризис, мы всегда лучшие! — голос гнусавый и искажен тяжелым техасским напевом. Прежде чем заметить его, он сделал большой глоток виски.

— О, вот и наш новый человек для Европы. Легок на помине.

— Привет, Антонио. Поздравляем! — говорит Николь.

Её лакированный палец увереннее движется среди массы кудрей, она слегка наклоняет голову и его губы раздвигаются в улыбке. Кевин скрывает свою зависть за очередным глотком виски. Перед ним сидит Джей, засунув руки в карманы, подняв подбородок, с обычным идеальным пробором разделяюющий волосы. Антонио пытается скрыть неприязнь к Кевину.

— Лучшие? Мы всего навсего успешно выжившие, — комментирует он, качая головой и натянуто улыбаясь.

— Неплохо так выжить, — отвечает Николь бархатным голосом.

Её тонкая рука, на мгновение легла на его руку, вызвав у него электрическую дрожь. Николь смотрит на Антонио с улыбкой, а ее глаза сияют от восхищения. Она вдыхает аромат вина и слегка перебирает пальцами по краю бокала. Ее движения грациозны и женственны, и она очаровательно играет со своими волосами, отвлекая Антонио от разговора.

— Не скромничай. Все знают, что, когда ты прилипаешь к монитору, ты становишься акулой, — настаивает Кевин.

— Нет, это не скромность, — вмешивается Джей. — Антонио считает, что энтузиазм — это не круто!

Комментарий Джея рассмешил всех кроме Николь.

— Я считаю, что тридцать миллионов долларов это круто! — говорит Николь. — Ты уже решил, на что будешь тратить деньги?

Никакого ответа не последовало, то ли Антонио не любил говорить о личных финансах или же Кевин не затыкался, мешая ответить. Алкоголь все сильнее отуманивал его рассудок.

— Пираньи всегда покидают воду, запомни это, — бормочет Кевин.

На этот раз взгляд Антонио ищет взгляд техасца, и его алкогольная эйфория гаснет на одном дыхании.

— Прекратите, — прерывает их Джей со скучающим видом.

— И подумай о выпивке, Антонио. Ты еще трезвый.

Антонио кивает, звеня льдом в почти пустом стакане.

— Тогда я прислушаюсь к твоему совету, — и он поворачивается, чтобы пойти в бар, сопровождаемый разочарованным взглядом Николь.

Сидя за столиком, она слегка прикусывает нижнюю губу и смотрит на уходящего мужчину с выразительным взглядом. Ее глаза, которые ранее сияли от восхищения и увлечения, теперь выражают некоторую неопределенность и разочарование. Она чувствует, что интерес Антонио может быть не таким глубоким, как ей хотелось, а может интереса и вовсе нет. Тем не менее, она старается сохранить свою улыбку и поднимает бокал вина, подносит к губам, пытаясь скрыть свои чувства. Она ожидает его возвращения, чтобы продолжить общение и, возможно, разогреть атмосферу, которая могла охладиться его уходом в бар. Антонио заказывает еще джин с тоником, наблюдая, как из лимона выходят мелкие пузырьки, его глаза затуманиваются. Он поворачивается к центру комнаты, и легкая дрожь трясет одно веко. Залитый сиянием неона, его коктейль возвращает обманчивый эффект глубокого синего цвета. Тем временем на небольшой платформе на противоположной стороне Джей собирается начать традиционную рождественскую речь. Музыка затихает, прежде чем голос Кевина, возвышается над ропотом присутствующих.

— Дайте аплодисментов, — кричит Кевин, размахивая рукой, как будто держит аркан. Одни его слушают, другие освистывают или орут.

— Это были нелегкие времена, — медленно атакует Джей. — Но есть причина, по которой мы все еще здесь, — он делает паузу, затем меняет тон, сосредоточившись на последних словах, чтобы подчеркнуть их важность.

— Ты и твоя команда, лучшие и результаты это подтверждают.

Потягивая джин с тоником, Антонио концентрируется на приемах корпоративной риторики. Он мысленно отмечает, как Джею удалось обойти формулировку «темные времена», а затем польстить сидящим. Он задается вопросом, сможет ли он сделать то же самое, сможет ли он позаботиться о каждой детали теперь, когда американец передал ему бразды правления «Европой». У него не было учителей, Антонио, сам научился цифрам и стратегическим играм. Но если бы ему пришлось назвать имя, сказать, кто больше всех оказал на него влияние, у него не осталось бы сомнений: выбор пал бы именно на Джей Моргана.

— Как он мог терпеть это пятнадцать лет?

Вопрос отвлекает его от мыслей. Рядом Камилла, улыбается ему сквозь прямоугольные линзы. На ее худом лице, вокруг зеленых глаз, легкая сеточка морщин, прикрытая пеленой макияжа, выдает надвигающийся четвертый десяток. Антонио, не нужно осматривать ее с ног до головы, чтобы узнать, как она одета: обычный костюм, темный, потому что он вечерний, состоящий из пиджака и брюк. Иногда в течение дня цвет меняется, но особыми нарядами она редко поражала.

— Ты говоришь о Кевине? — спрашивает Антонио.

Она кивает, тряся своей огромной копной светлых волос.

— Он привык, они вместе со времен доткомов. Они купили все, что можно было купить, и продали то, чего у них не было до того, как пузырь лопнул. Должно быть, это было похоже на войну».

— Да. Только Джей вернулся в генеральские звания, Кевин все еще сражается как сержант.

— Джей тоже дерется, но Кевину больше нравится запах крови.

— Как твои дела?

— Не знаю, что тебе ответить, — Антонио трет глаза. — Иногда я задаюсь вопросом, что мы делаем, стоит ли оно того. Я больше не знаю, что делать с деньгами. Их количество потеряло для меня значение после первого миллиона.

— Ты никогда не делал этого ради денег, Антонио. Деньги — это всего лишь мера того, во что ты веришь.

— Раньше я верил во многие вещи, теперь я верю только в цифры, — заключает он с улыбкой.

Камилла гладит его по лицу, затем указательным пальцем правой руки поправляет оправу очков на тонком носу. Антонио хорошо знает этот жест, который он впервые увидел тринадцать лет назад. Сентябрьский полдень, когда молодой владелец агрессивного хедж-фонда нанял методичного тридцатилетнего человека в деловом костюме в качестве сотрудника. Со временем Камилла Уолт стала его секретарем и неотъемлемой частью жизни. Единственная, кто терпит слабости, долгое молчание и резкость. Она была с ним, чуть ли не с самого начала его карьерного взлета, когда десять лет назад Джей сделал заманчивое предложение.

— Мы давно следим за вами. Вы быстры, двигаетесь осмотрительно, приходите первым. У вас лучшая команда в городе, и она ни разу не проиграла. В том, что ты делаешь, есть гениальность, — сказал ему Джей.

Руководитель крупного банка сидел в кожаном кресле за полированным столом. Галстук был свободен у открытого воротника. Он двигался уверенными жестами, демонстрируя спокойствие человека, привыкшего командовать. Он говорил по-английски без акцента, но короткое произношение нескольких последних слогов выдавала смутная заграничная интонация. «Восточное побережье», предположил Антонио. «Нью-Йорк или Бостон». Мужчина растянулся на спинке стула, прежде чем передать ему какие-то бумаги.

— Это предложение. Мы хотели бы, чтобы вы были с нами.

Антонио притворился отстраненным, стараясь не выдать никакого интереса.

— Это предложение не может касаться только меня, мистер Морган…

— Зови меня — Джей. Поговорим о Коноре Маккарти и Радже Пандее?

— И Камилла Уолт.

— Камилла Уолт?

— Мой секретарь.

— Ваш секретарь?

Джей задумался, задерживаясь на притяжательном прилагательном. Антонио почти дерзко кивнул, а собеседник барабанил пальцами по столу. Они молча смотрели друг на друга, изучая, как два боксера на ринге перед началом боя. Наконец лицо Джея расплылось в улыбке, снисходительность и хладнокровие преследовали друг друга.

— Хорошо, — ответил он. — Никогда не меняйте команду-победительницу. Так говорят в Италии, не так ли? Удвойте сумму по этому контракту и рассмотрите моё предложение вместе со своими людьми.

— Через двадцать четыре часа вы получите наш ответ.

Он знал, что играет усердно, но он также знал, что у его команды не будет сомнений. У Конора ничего не было, он поставил все на парня из Рима, с талантом и всего лишь трехлетним стажем. Антонио совершил прыжок в вверх и тот следовал за ним как самый преданный соратник. Сначала, Конор немного сомневался в своем выборе. Не каждый рискнул бы доверить свои планы и надежды такому молодому парню. Однако, с течением времени, он увидел, что это было лучшее решение, которое он когда-либо мог принять. Раджа, который на первый взгляд был самым далеким от Антонио человеком на свете, не имел такой веры. Он ярко выделялся на фоне остальных. Его стиль был выразительным, но часто вызывал недоумение у окружающих. Казалось, что для него одежда стала своего рода броней, защищающей от внешних влияний и позволяющей создать вокруг себя стену загадочности. Показная элегантность, бесила окружающих. Всегда сшитые на заказ костюмы, рубашка Charvet на заказ, запонки Bulgari, яркий шелковый галстук Hermès. Антонио, с другой стороны, всегда предпочитал простоту и удобство. Несмотря на разницу в стиле и взглядах, Раджа и Антонио хорошо сработались. Конор не мог понять, как Антонио, терпит этого индийского мальчика. Но одного дня работы ему хватило, чтобы понять, что все вместе они совершат великие дела. Много лет спустя, они снова вместе на рождественской вечеринке компании. Антонио, десять лет спустя занимает место Джея и становится самым молодым партнером, который когда-либо был у банка.

— Как тебе новенький? — спрашивает он Камиллу, указывая на один из столиков вблизи стены. Джузеппе сидит вместе с Раджой. Итальянский мальчик, очень худой, с длинными волосами, густой бородой и полосатой рубашкой под помятым пиджаком, так непохожий на своего коллегу, крепкого телосложения, в скроенном на заказ костюме-тройке, его пальцы поглаживают тонкие усы.

— Может быть, он слишком уверен в себе, но у него это хорошо получается, — отвечает Камилла. — Рано или поздно ты найдешь время поговорить с ним. Он будет рад, он тоже из Рима.

Антонио улыбается, касается руки Камиллы и идет к ним. За соседним столиком, опершись локтями на стол и уткнув голову в плечи, сидит Конор, он рассеянно слушает. Тем временем в зале звучат последние слова речи Дерека:

— Как я думаю, вы все уже знаете, что мы решили доверить управление Антонио. Никто лучше него не сможет продолжить то, что мы делали до сих пор. Тост за нового менеджера европейского направления, нашего самого молодого партнера.

Окончание выступления сопровождают овации, за которыми следуют продолжительные «ура!», рукопожатия, энергичные похлопывания по спине и улыбки, скрывающие зависть. Ритуал поздравлении окончен, он подходит к столу, Конор поднимает кружку пива и наклоняет ее в молчаливом тосте.

— Зная, как сильно ты любишь быть в центре внимания, не могу не спросить, у тебя все отлично? — приветствует Раджа. — Вы ведь не просчитали риски этой вечеринки?

— Рассчитывать риски — ваша работа, — отвечает Антонио широко улыбаясь. — Возможно, мне стоит оценить идею твоего увольнения.

— Я предлагал это сделать давно, — добавляет Конор, прежде чем сделать большой глоток пива.

— Конор, ты не способен оценить элегантность. В конце концов, как и все ирландцы, — отвечает Раджа, поправляя крохотную складку жилета одной рукой.

— Я говорил, Джузеппе, что он слишком скептически относится к нам. Мне нравится его анализ денежных потоков компании, анализ приносят банку большую пользу. Потоки финансовой информации распространили сеть, и теперь мы конкурируем везде, по всей планете. Мир стал плоским: никаких государств, транснациональных корпораций или чего-то еще, только люди, которые играют в нем на равных. В этом вся прелесть. Та же информация, те же шансы. В итоге: один выигрывает, другой проигрывает, но сумма всегда равна нулю. Так бедный индийский математик может стать миллионером и блеснуть своей врожденной элегантностью.

Лицо Джузеппе показывает явное несогласие.

— Я думаю, ты что-то упускаешь. Два года назад ваш плоский мир превратился в черную дыру.

После непродолжительной паузы Джузеппе поворачивается к Антонио, переключаясь с английского на итальянский.

— Здесь риск-менеджер — фанатик порядка, ищет смысл там, где царит только хаос. Или водка ударила ему в голову?

— Раджа пьет простую воду, — поясняет Антонио, — он мусульманин, к алкоголю не прикасается. И тебе следует быть аккуратнее в своих суждениях. Предрассудки опасны для тех, кто делает нашу работу.

В этот момент Конор поднимает голову.

— А вот и ковбой, — шепчет он и незаметным жестом указывает на точку позади Джузеппе.

Кевин спотыкается, опасно покачиваясь. В одной руке он держит бутылку виски. В другой пустой стакан. Подол рубашки выступает из брюк. Опухшие веки наполовину прикрывают слезящиеся бычьи глаза.

— Давай выпьем, Антонио, — бормочет техасец. Он ставит стакан на стол, наполняет его и подносит Антонио, а затем глотает прямо из бутылки и обращается к сидящим:

— Идите покурить, нам надо о деле поговорить.

Раджа остается ошеломленным. Тень разочарования омрачает его лицо, но это лишь на мгновение, прежде чем он вновь обретает контроль.

— Пойдем, Джузеппе. Пойдем рассуждать там, где туманный дым сигарет обещает нам загадочные разговоры.

Конор не встает, сохраняя невозмутимость под пристальным взглядом техасца, который через несколько секунд смирился с нежелательным присутствием.

— Кто занимает ваши рисковые позиции?

— Парень с усами и темной кожей, которого ты вынудил уйти, — отвечает ирландец.

— Как его зовут? Вашид? Мохаммед? — спрашивает Кевин смеясь.

Антонио молчит, вкус виски контрастирует со вкусом джина, и он чувствует жгучую кислоту, поднимающуюся из подложечной области.

— Послушай, я и Джей время от времени помогали с казначейскими аукционами. Если это произойдет снова, вы должны помочь нам таким же образом, как это делал Джей. Знаете, все просто: мы кидаем несколько миллионов, вы держите их нужное нам время. Пуф. Итак, мы показываем Вашингтону, что работаем вместе, и рынкам, что дядя Сэм распродан, потому что он самый востребованный.

Язык Кевена заплетался, словно он пытался выбраться из множества историй и тайн, которые он хотел рассказать. Его глаза сверкали загадочно, словно они хранили секреты, готовые раскрыться только в этой атмосфере. Антонио поднял голову, глаза превратились в узкие щелочки. Он изучает американца с вниманием игрока в покер, пытаясь по взгляду противника понять, пора ли уравнять ставку. Пьяный вышибала, который никогда не упускает возможности рекламировать клубы своей страны, думает Антонио. Гул в зале стал тяжелым. Он опорожняет стакан одним глотком, и от прилива жара горло обжигается.

— Уже поздно. Если Джею что-то понадобится, он знает, где меня найти. Я ухожу!

— Я с тобой.

Конор выпрямляется и засовывает руки в карманы. Он смотрит на Кевина, прежде чем пройти мимо него. Когда они достигают выхода возле аквариума, Конор указывает на зеленую неоновую вывеску неподалеку.

— Я скоро вернусь, — говорит он Антонио. — Пиво, ты знаешь, какое оно, — и ускользает в туалет.

Антонио остается один, в стороне видит Джея в центре другой небольшой группы. Не завязанный галстук свисает по бокам шеи. Рядом с ним вьющиеся волосы Николь. Она смеется над шуткой Джея. Он встречает взгляд Антонио, который автоматически поворачивается к аквариуму, и его улыбка исчезает. Пираньи все еще там, застрявшие в том же месте. В той же позиции. Антонио позволяет им загипнотизировать себя. Он смотрит в одну точку и мысленно перемещается в другое место: над ним итальянское небо, кругом свет и отражения моря. Он снова видит двух пятнадцатилетних подростков из Рима, отдыхающих, на пляже Арджентарио.

Волны шепчут свои тайны, ритмично обнимая песчаный берег. Золотистый песок, словно мягкая подстилка, приглашает его осторожно ступить на эту землю, где время исчезает, а мир вокруг трансформируется в бескрайнее море и бесконечное небо. Волнение воды медленно утихает, создавая ощущение гармонии и спокойствия. Пальмы, украшающие пляж, шумно шепчут свои истории ветрам моря, а бриз нежно ласкает кожу, словно приглашая забыть о всех заботах и погрузиться в безмятежное восприятие природы. Он вспоминает утро, когда они с Луиджи пришвартовали четырехметровую бывшую в употреблении яхту, которую Антонио сумел привести в порядок, как только мог. «Дороти» — так звали первую любовь Антонио и яхту. Старательно ухаживая за своей дамой из стали и дерева, он находил покой и свободу на широких водах. «Дороти» была его бесконечной страстью, местом, где он чувствовал себя живым и связанным с природой. Каждое путешествие на «Дороти» было для него как вдохновение, и он делился этой страстью с теми, кто разделял его любовь к морю и приключениям. На палубе «Дороти» рождались дружба и воспоминания, которые оставались с ними на всю жизнь.

— Плыть к берегу? — спросил Луиджи.

— Да. Давай побыстрее, потому что рука слишком болит.

Они не дождались человека с веслами: монументального Сиро, тучного Харона, который курсировал между берегом и буями, переправляя владельцев лодок. Но как только они вынырнули из воды и вошли в Апродо, деревянную хижину на пляже, они нашли его за стойкой. На одной стене висели фотографии тех дней, когда он был одним из лучших рыбаков области. Теперь он держал сигарету в уголке рта, его белая борода пожелтела от табака. Шестьдесят пять лет оставили глубокие следы на загорелом лице. Бицепс украшает татуировка в виде якоря, словно гордый символ его жизни. Он является настоящим морским духом, человеком, чья судьба неразрывно связана с водами океана. Его глаза отражают глубокую привязанность к морю, и его душа летает, как вольный альбатрос, над бескрайними волнами. Он — крепкий, как мачта корабля, и готов справиться с любыми бурями, которые могут подвергнуть испытанию его путь. Внутри него горит огонь приключений и страсти, и он всегда готов отправиться в плавание к новым горизонтам, оставив за собой следы на бескрайних водах моря.

Антонио обхватил правой рукой левую руку. След от медузы имел огненно-красный цвет. Жжение мучило его, как хлыстовая травма, сменяясь невыносимым зудом. Луиджи попросил воды, а Сиро оставался неподвижным и молчаливым, глядя то на покрасневшую кожу одного, то на лицо другого. Затем он покачал головой.

— Вода только усугубит ситуацию, — пробормотал он.

Обошел стойку и взял Антонио за плечо. Мальчик позволил вывести себя наружу, за барак, этой массивной руке, огрубевшей и от веревок.

— Тебе придется на это поссать! — сказал Сиро.

Антонио и Луиджи, каждый раз приходили в восторг: когда Сиро стоял на воде, он словно возвращался в свою естественную стихию. Масса тела следовала за покачиванием дерева, демонстрируя сбивающую с толку ловкость. На волнах его центр тяжести находил неожиданное равновесие, как будто море могло сделать изящным даже такого грузного и неуклюжего человека, как Сиро.

— Двигайтесь к берегу, — дважды повторил он.

Антонио и Луиджи обменялись озадаченными взглядами. Предупреждения они не поняли: в бухте, где стояла их яхта, море представляло собой ровное серое пространство. Через несколько минут море сгустилось. Внезапно подул ветер, превратив неподвижную поверхность воды в качели волн. Луиджи напрягся, его руки схватились за край корпуса, костяшки пальцев побелели от напряжения. Тем временем Антонио с трудом маневрировал, пытаясь изменить курс, но «Дороти», запутавшаяся в течении, опасно накренилась. Влажные порывы ветра леденили его пот. Он сделал широкий разворот на ветер, прикрывая борт корпуса. В конце концов им это удалось. Вернувшись в небольшую бухту и все еще дрожа от страха, они увидели ожидающего их возле буя Сиро, стоящего на лодке, скрестив руки и с жалостливым выражением лица. Это был последний отпуск, который Антонио и Луиджи провели в Тоскане. Последнее лето подросткового возраста. В последний раз они видели Сиро, позже сраженного одним июльским утром очередной пачкой рассеянного склероза.

В центре его мыслей стоял вопрос, который Луиджи однажды задал в небольшом заведении по продаже органических продуктов в Милане, недалеко от Порта Романа.

— Тебе нравится море, почему ты в Лондоне?

Антонио спрятался за молчанием, которое могло означать что угодно, чтобы не думать об этом по-настоящему, ставя на весы свой выбор.

— А Милан, разве лучше? — спросил он в ответ через несколько секунд за витриной магазина.

— Ты понял, что я имею в виду, — заключил Луиджи, прежде чем оставить его одного.

Прикоснувшись к плечу, Конор внезапно уводит его обратно в этот невыносимый зал ресторана «Аква». Может быть, спасая его от самого себя и от тех воспоминаний, которые все чаще и чаще нападали и поглощали его.

— Пойдем, — шепчет ему итальянец, все еще не в силах отличить свои мысли от реальности. Несколько минут и они на Риджент-стрит. Они идут рядом, не произнося ни слова. Так было всегда: иногда Антонио хотел бы с ним поговорить, но профессиональное общение между ними как будто исключало другие формы общения. За четырнадцать лет они ни разу ничего друг другу не сказали. Конор, друг, которому он предпочел не раскрываться. Рождественские огни в витринах проецируют прерывистый свет на мокрый асфальт. Антонио и Конор проходят мимо магазина игрушек. В конце улицы белая надпись «метро» на синем фоне станция «Оксфорд-Серкус».

— Но какого черта этот техасец хотел? — спрашивает Конор нарушая молчание.

— Пффф… Он был пьян, не думай об этом.

— Сколько лет мы знаем друг друга, Антонио?

— Думаю, вечность!

— Тринадцать лет, восемь месяцев и двадцать пять дней.

Антонио улыбается.

— Прими совет, — обращается к нему Конор.

— Слушаю!

— Не стоит недооценивать Кевина. Он зверь, он может это сделать….Если американцы чего-то хотят, вам лучше понять, чего именно.

Разговор прекратился также внезапно, как и начался, на станции метро.

— До свидания! Мне туда, — говорит Конор, указывая в сторону Оксфорд-стрит. Антонио прощается, и направляется в противоположную сторону.

Он шагал вдоль узких лондонских улочек, уходя дальше от Оксфорд-стрит. Вокруг него шумели городские звуки: гомон прохожих, рев моторов автомобилей. С каждым шагом он погружался в лондонскую атмосферу, поглощая запахи уличных кафе и звуки музыки, доносящейся из небольших пабов. Антонио не спешил, он просто блуждал по улочкам. Проходя мимо музеев, он ощущал дыхание истории, окружавшей его. Старинные здания и памятники говорили о веках прошлого, когда Лондон играл важную роль в мировой истории. Он знал, что каждый уголок этого города может рассказать свою историю. Он знал, что этот город способен удивить и вдохновить. Но ничто не вызывало в нем эмоции, и он оставался равнодушным к окружающей красоте и истории этого города. Эта безразличность давала ему свободу от ожиданий и привычных рамок. Он не стремился ни к чему конкретному, не искал ответов на вопросы и не искал вдохновения. Вместо этого, он позволял себе быть невидимым наблюдателем, непринужденно прогуливаясь по улицам, как если бы это был всего лишь один из множества дней в его жизни.

Глава III

БЕЗДНА

Стараясь не шуметь, не включая свет, пользуясь мерцающим светом рождественской елки, Антонио проскользнул в дом. Рождественская вечеринка оставила у него неприятное ощущение незавершенности и недосказанности. Невысказанные слова и упущенные жесты стали как тяжелый невидимый мешок, который он унес с собой. Он не мог понять, почему так случилось, ведь праздник обещал быть веселым и радостным. Но, возможно, это было связано с тем, что рождественская вечеринка была моментом, когда вновь столкнулись разные миры и ожидания. Он снова видит руку Николь, её пальцы в черных локонах. Закрывает глаза и отбрасывает образ Николь пытаясь сконцентрироваться на том, что важно сейчас.

Стоя в центре комнаты, он позволяет своему взгляду блуждать. Гостиная на первом этаже обставлена с изысканной простотой. Два тафтинговых дивана из черной кожи и кресло перед окнами, также обтянутое диагональной кожей, чтобы сбалансировать преобладание перпендикулярных линий. На стене напротив входа картина голандского художника, которую Антонио Моретти всегда любил за гармонию, четкость линий, доминирующие цвета поверхностей, узоры квадратов и прямоугольников. Пит Мондриан известен своим вкладом в абстрактное искусство благодаря работам, в которых он использовал только прямые линии, три основных цвета и нейтральные оттенки черного, белого и серого. Он ввел термин «неопластицизм». На стене в доме Моретти висела Композиция в красно-желто-синем цвете тысяча девятьсот двадцать первого года. Это один из самых известных ранних неопластических шедевров Мондриана. В тишине слышится тиканье часов на каминной полке.

Воспоминания окутывают Антонио, словно плотный туман, и он оказывается в глуби своего прошлого. Всплывают картины и моменты, которые он не видел уже давно. Он видит себя молодым и полным энтузиазма, бегущим по улочкам своего родного города…

Майкл, Антонио и Камилла перед кинотеатром после премьеры блестящей комедии. Он в смокинге, она в обычном темном элегантном костюме. Он смотрит на экран. Она смотрит на него. Раджа Пандей и Конор Маккарти, их давние коллеги, в тот вечер получили награду: «лучший хедж-фонд» Лондона. Сосредоточенное выражение лица Антонио между улыбающимися лицами двух других.

Антонио и Луиджи в детстве с мячом в руке перед спорт-баром «La Botticella». Он прекрасно помнил тот день летом тысяча девятьсот семьдесят восьмого года: он запомнился ему не столько потому, что шел матч между Аргентиной и Италией, сколько потому, что он осознал, что значит «понять ценность». Был вечер, и Антонио стоял на краю площади. Футбольный мяч «Адидас Танго» под мышкой, рожок мороженого в руке. Спорт-бар был наполнен людьми, в помещении висел густой сигаретный дым. Он заметил худого темноволосого мальчика, стоящего у входа и смотрящего на экран черно-белого телевизора. Кулаки его были в карманах, плечо опиралось на дверной косяк, мальчик прокричал «гол» посреди хора ликующих голосов. Его отец тоже стоял и аплодировал, в то время как за десять тысяч километров от него Роберто Беттега вывел национальную сборную вперед против хозяев, будущих чемпионов мира. Он улыбнулся, затем снова стал смотреть на дорогу и увидел Маттео, местного хулигана, который шел по тротуару. Он швырнул резиновый мячик об асфальт, ударив по нему костяшками пальцев. Достигнув дверей бара, он поднял голову.

— Что ты делаешь? — взгляд Антонио остановился на мяче Маттео. — Давай обменяемся мячами, — предложил Антонио. Маттео сначала нахмурился, а затем согласился. Он протянул мяч, держа его в ладони. В этот момент худой мальчик оторвался от косяка и вмешался в первую в жизни Антонио Моретти сделку.

— Слишком просто, Маттео.

Затем он взял «Танго» и начал вести мяч.

— Посмотрим, кто набьет больше в воздухе.

Он говорил, пока мяч отскакивал сначала по подъему стопы, а затем по внешней стороне стопы, как будто невидимый магнит мог отменить эффекты гравитации. Открыв рот, Маттео был ошеломлен мастерством прикосновения. Он так много потерял!

— Я тебе наваляю, — пробормотал Маттео, прежде чем уйти.

— Когда захочешь, — ответил другой, блокируя мяч ногой. Затем последним ударом он взял его в руки и вернул Моретти.

— Возьми, он снова твой.

— Но я хочу мяч с линиями, похожий на другие.

— «Танго» лучше, потому что оно другое. Официальный мяч Чемпионата мира по футболу, разработанный компанией Adidas специально для этого чемпионата. Скоро все будут его покупать, и ты будешь первым, у кого он есть, — ответил он, готовый протянуть руку.

Луиджи уронил мяч на землю. Удар, мяч попал в ставни бара. Из окна бара прозвучала бранная речь. Некоторое время спустя Антонио понял, насколько ценным был совет его друга. Ценность вещей надо понимать раньше остальных. Это единственный способ победить. На фотографии рядом, сделанной в следующем году, он и Луиджи уже были неразлучны. С ними старый Сиро, увековеченный в черно-белой гавани. Затем они снова вместе, рука об руку, на поляроидном снимке 30 мая 1984 года. На шеях у них желто-красные шарфы. Поднятый кулак, два пальца растопырены, образуя букву «V» победы. Финал Кубка европейских чемпионов, дополнительное время, серия пенальти. «Ливерпуль 4 — 2 Рома». Горький вкус поражения, перекрывается восхитительной атмосферой, царящей на стадионе и моментом происходящего.

Антонио фокусируется на фотографиях, зафиксировавших воспоминания. Кусочки головоломки, которые нужно собрать или острые осколки, которыми можно порезаться. Комната погружается во тьму, и на цыпочках он поднимается по лестнице. Темнота коридора первого этажа прерывается лучом света, проникающим через приоткрытую дверь спальни. Он подходит к трещине и заглядывает внутрь. Прожектор освещает фиолетовое одеяло, на котором разложена одежда: узкие черные брюки с замшевой отделкой, черный жакет мужского покроя. Милена стоит к нему спиной, перед огромной кроватью. Ее длинные светлые волосы, стройные лодыжки, скульптурные ноги в узких брюках, пропорциональные бедра, локти, выступающие параллельно плечам. Голова наклонена вперед, и это положение подчеркивает линию спины. Он открывает дверь легким нажатием руки. Она прыгает и кружится. Затем ее большие бирюзовые глаза встречаются с голубыми глазами мужа.

— Ты напугал меня.

— Извини, я смотрел на тебя, — отвечает он, подойдя ближе. Когда он наклоняется, чтобы поцеловать ее тонкие губы, она отстраняется, отвлекаясь на настойчивость внезапной мысли. Губы Антонио касаются ее щеки.

— Новый клиент не дает мне покоя, он хочет, чтобы все было готово к завтрашнему дню. Как тебе? — жестом головы она указывает на одежду.

Антонио садится на угол кровати и рассеянно изучает композицию.

— Для кого это?

— Для Эрика, он увез новую любовницу в отпуск и ему нужно поднять себе настроение агрессивным нарядом. Он написал мне вчера.

Слова сопровождаются принужденным смехом, полным смущения.

— Как прошло, мои любимый завоевал мир? — спрашивает она с озорным блеском в глазах, как будто только что вспомнила о вечеринке.

— Просто невыносимый двухметровый техасец!

Она хмурится, затем разражается смехом.

— Кевин Лаббок?

Антонио кивает. После минуты молчания Милена продолжает говорить неопределенным тоном.

— Сегодня я услышал от Хилари, что Джей вернулся в Нью-Йорк. Ты мне ничего не сказал!

Он встает с кровати, подходит к окну и отодвигает атласную занавеску. На улице сплошной туман.

— Я бы тебе сказал, но времени не было. Прошло два дня с тех пор, как я нашел тебя уже спящей, когда вернулся. А потом мне пришлось переваривать новости.

— А кто его заменит? Хилари мне об этом не говорила, — вопрос Милены наполнен тайным ожиданием.

— Кто-то лучше него, — отвечает Антонио, не меняя выражения лица.

— Знаю ли я его?

— Очень хорошо.

Она смотрит на него, улыбается. Хилари Морган- жена Джея. Успех Джея отражался в его женщине, её пятьдесят лет спрятались за часами занятий на велотренажерах, увлажняющими кремами и небольшими косметическими операциями, длинное лицо, усыпано веснушками и увенчано каштановой челкой. Она родила ему троих детей и преданность на всю жизнь. Он всегда держал на устах нужные слова и молчал о сомнениях в верности и любви в глубине своего сердца: эта женщина была сдержанным обещанием, реальностью, которую ничто и никто не мог нарушить. Так и должно было быть. Так оно и было!

Милена, напротив, изменилась! Когда они впервые встретились, она словно сошла со страниц книг. Ее волосы, как лучи солнца, яркие и легкие, словно золото в пленительных лучах утреннего света. Глаза, сверкали живым внутренним светом, словно они хранили в себе множество загадок и тайн. В ее глазах он увидел силу, притяжение тянущее их друг к другу. Он почувствовал, что они двигаются по общему сценарию, который только начал развиваться. Это был момент, когда он понял, что эта встреча изменит его жизнь навсегда. С другой стороны, Антонио Моретти был переполнен расчетами, статистикой и вероятностями. Они оба любили вероятности. Он исследовал их с помощью цифр, Милена интуицией. Впервые он увидел ее одним весенним утром в Париже. Он сел в уютном кафе в квартале Марэ. Окружающая атмосфера вдохновляла и наполняла сердце невероятными впечатлениями. Он взял чашку кофе и, вглядываясь в улицы, заметил девушку с длинными светлыми волосами и невероятно белой кожей. Девушка была поглощена книгой, словно она уносилась в другой мир вместе с каждой страничкой. Антонио не мог оторвать взгляда от этой загадочной незнакомки. Ее присутствие казалось магическим, и он почувствовал, что это необычное утро принесет какие-то изменения в его жизнь. С каждой минутой его интерес к ней только рос. Он не мог удержаться и решил подойти.

— Что ты читаешь? — он обратился к ней на английском, как будто знал ее всегда.

Этот магический момент, когда она оторвала глаза от книги и встретилась с ним взглядом, словно время специально для них замедлилось, трепет в сердце. Он потерялся в ее глазах, в жидком тоне ее взгляда, который казался бескрайним океаном нежности и загадок. Смотреть в ее глаза было, как углубляться в бескрайние просторы души, где он нашел умиротворение и понимание. В тот момент он забыл обо всем, что было вокруг, и сосредоточился только на ней, на этой девушке, которая вдруг стала самой важной частью его дня. Девушка уставилась на него, удивленная смелостью подката. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы изучить его внешность. Затем она молча показала обложку:

«Виктор Гюго: Собор Парижской богоматери» — сформулировал он.

«Виктор Гюго: Собор Парижской богоматери», — повторила она.

— Как ваше имя?

— Милена.

Следующие дни были незабываемыми, какими могут быть только счастливые дни в двадцать лет, когда все еще может случиться и шансы не измеряются процентами. Антонио не мог предположить, что этот отпуск изменит его будущее. Они стали видеться часто и Париж стал их. Сначала они посетили Дом-музей Виктора Гюго, затем прогулялись по Рив-Гош, где она показывала ему дома великих поэтов и самые лирические виды Сены. Они пили вина, ели пасту в крохотных бистро Сен-Жермен-де-Пре. Потом ей хотелось показать ему что-то еще: комнату с мягким светом и джазом. Они видели крутую улицу рядом с каналом Сен-Мартен, узкие улочки Бют-о-Кай, низкие дома и её любимую скамейку среди аллей Сада растений. Она прекрасно знала город, и Антонио подумал, что вместе с ней ему хотелось бы узнать что-нибудь. А еще он хотел открыть ей свой мир. Он обнял ее, а она поцеловала его в ответ. На следующее утро они снова поцеловались на платформе Лионского вокзала. Антонио не думал, что сможет сесть на поезд. Тяжесть в груди давила на него, и он не хотел нести это бремя с собой в Италию.

— Я скоро вернусь, — заставил он себя сказать твердым голосом, уже стоя одной ногой на подножке поезда.

— Антонио, — с нежностью в голосе и уверенностью Милена произнесла его имя. — Я из Карманьолы. У моего отца есть фабрика. Я изучаю языки в Милане, вернусь в Италию в сентябре, — сказала Милена, расплываясь в улыбке.

Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами и открытым ртом. Теперь он знал правду: вскоре они встретятся снова. Затем он едва успел взять книгу, которую она ему протянула, как поезд тронулся. «Виктор Гюго: Собор Парижской богоматери», на титульном листе книги она оставила свой номер телефона. Это была девушка, которую он знал, в которую влюбился. Девушка, которая могла мечтать и одним взглядом могла заставить и его мечтать. Потом брак, дети, карьера и что-то начало скрипеть. Реальность стала более компактной, а они оба погрузились в вязкую рутину работы, деловых встреч, социальных обязательств. Антонио Моретти питал тонкую ностальгию по жизням, которых они не прожили. В конце концов ностальгия превратилась в мрачное нетерпение, пронизанное вопросами, оставшимися без ответа. Милена, напротив, адаптировалась к этому новому миру с упрямой и первоклассной решимостью. Если они обсуждали банк или новости финансов, именно она всегда проявляла непоколебимую веру в некий горизонт неопределенного прогресса и всеобщего благополучия. Все чаще они говорили друг с другом по-английски. Потом она стала говорить только о брендах, торговых марках, трендах. Пока однажды она не рассказала ему, какой будет ее новая жизнь.

Она вдохновленно рассказывала о том, как будет искать эксклюзивные предметы одежды и аксессуаров, следя за самыми актуальными модными направлениями. Ей предстояло совершать путешествия по мировым мегаполисам, исследуя магазины и бутики, чтобы находить уникальные находки для своих клиентов. И хотя это был кардинальный поворот в ее жизни, Милена оставалась верной своей первоначальной убежденности в неопределенный прогресс и благополучие. Она видела этот новый вызов как возможность не только самореализоваться, но и помогать другим людям выражать свою индивидуальность через стиль и моду. В ее словах и планах проглядывалась та же упрямая решимость, которая сопровождала ее на протяжении всей жизни.

— Если ты этого хочешь, — пробормотал Антонио, глядя в пространство за чашкой кофе.

— Это то, чего я хочу! — подтвердила она, глядя ему в лицо и ища понимания, в котором он ей отказал.

Затем она погрузилась в тонкие аспекты стиля. Милена продавала элегантность, как она часто подчеркивала. Сражаясь с желанием отступить от общего серого облика, она стремилась к непревзойденной гармонии в комбинировании одежды и уделяла внимание каждой детали.

— Видишь, достаточно сочетать пиджак от «Живанши» с брюками «Бальмен»», — пыталась она объяснить ему, ее рука указывала на манекены, которые неподвижно стояли рядом с кроватью. И он вынужден был признать, что она часто выглядела как художник перед холстом, сосредоточенный на выборе красок.

Она начала успешный бизнес с упрямой строгостью и двойной целью. Развивать страсть к стилистически безупречному стилю и жертвовать прибыль в благотворительный приют Кении. Та миссия стала ее двигателем, вдохновением, которое придавало смысл ее работе. И, хотя она могла бы приумножить свой доход, она предпочла делать добро и вносить положительное изменение в мир одновременно с развитием стиля и моды.

Однажды днем, несколькими годами ранее, гордясь одним из своих первых творений, она показала его своему сыну — Майклу. Он стоял, застыв, глядя на куртку горчичного цвета. Он начал задыхаться, а затем без всякой причины разрыдался. Он с трудом успокоился. Милена и Антонио не могли понять, что произошло, а затем Майкл все чаще указывал на платья и начинал плакать. В конце концов они договорились о визите к лучшему специалисту в городе и диагноз был немедленным.

— Научный термин «кумпунофобия», — объяснил доктор.

Муж и жена непонимающе посмотрели друг на друга.

— Это боязнь пуговиц? — уточнил Антонио.

— Причем не просто страх, а психическое расстройство, при котором у человека происходит разная реакция при виде пуговиц: от недолгого оцепенения до потери сознания. Примечательно, что многие кумпунофобы, а также окружающие их люди даже не подозревают о наличии подобного явления.

Он на мгновение остановился под изумленными взглядами родителей, а затем возобновил речь.

— Знаете чувство отвращения, которое испытываешь перед животным, раздавленным на дороге? Здесь реакция более-менее такая же. Это легкая форма, но не принуждайте ребенка. Переоденьтесь, используйте завязки или молнии. Возможно, это временное беспокойство, но не стоит его недооценивать.

Ей пришлось смириться с тем, что, работая дома, невозможно будет постоянно прятать от сына застегнутую одежду. Поэтому она решила никаких пуговиц, отныне гламурные люди будут носить только молнии и броши. А когда она просто не могла обойтись без пуговиц, она работал над этими одиночными моделями по ночам, когда Майкл спал. Теперь Антонио, после более двадцати лет совместной жизни, изучая в своем шкафу двадцать пять одинаковых темно-синих костюмов, тридцать белых рубашек, коллекцию кобальтовых галстуков и десять пар полубелых и полу черных кроссовок Nike Airs понимает, что разрыв между ним и Миленой неумолимо рос. Она стремится удивить других волшебным прикосновением, сделать людей стильными и яркими. Он всячески избегает выделиться из толпы. Её внешний вид казался ему все более вульгарным. Со временем разрыв расширялся, нарушая всякое равновесие.

— Почему бы нам не пойти куда-нибудь в Париже после Рождества?

— Ты забыл? Двадцать восьмого у нас благотворительный ужин, — отвечает Милена нейтральным голосом, не переставая обрамлять платья.

Антонио слишком хорошо понимал: еще одна благотворительная организация, основанная богатыми дамами, увлекающимися филантропией. Передозировка мирского под политкорректной маской благотворительности.

— Милена, нет! В этот раз не рассчитывай на меня. Я больше никогда не появлюсь на благотворительном ужине. Меня все время тошнит, ты понимаешь?

— По меньше ешь и не налегай на шампанское.

— Если бы дело было только в этом, — ответил он тихо и невнятно.

Антонио знал всё о благотворительности, и считал её самой хитрой уловкой дьявола. Он тысячи раз становился частью схемы и видел, как руки дьявола подписывают чеки и передают наличные в конверте. Он жил в этом мире. В огне налогового бремени, сильные люди мира сего, ищут способы уйти от его пламени. Один из тайных проходов в мир финансовых уловок омрачен — благотворительностью. Среди зыбких бумажных долларов и цифровых денег, она стоит как последний бастион человеческой доброты. И вот, маскированные меценаты в тенях подходят к двери благотворительных организаций, несущие свои богатства как жертву на алтарь добродетели. Они считают, что, переведя часть своего состояния на благотворительные счета, они смогут избежать налоговой грозы, зная, что закон о благотворительности предоставляет им прикрытие. Однако этот мракобесный путь нарушает дух закона и моральные принципы.

Налоги невидимые нити, связывающие нас с обществом, обеспечивающие его функционирование и помогающие нуждающимся. Использовать благотворительность как плащ, защищающий от этих нитей, означает предательство общества и его ценностей. Лучше бы пусть эти маскируемые меценаты обратились к легитимным средствам уменьшения налоговых обязательств. Ведь истинное богатство состоит не только в цифрах на счете, но и в чистоте души и честности перед законом. Но честность, порядочность, ведут только к бедности, кому как Антонио Моретти этой простой истины не знать, тогда к чему внутренние противоречия? Почти каждый, кто когда-либо достигал финансового успеха, в определенный момент пересекал грань моральных компромиссов. Деньги не подчиняются морали или законам; они просто представляют собой клачок бумаги, в который мы вкладываем свою веру, воздух. Воздух может быть чистым или грязным, в каждом уголке света он свой, но больше всех проницает людей западное дуновение ветерка радуя наши сердца. Антонио медленно вдыхает два, три, четыре раза. Ему хотелось бы поговорить с ней снова спустя время, подобное вечности.

— Послушай, — шепчет он.

Ему хотелось бы сказать ей, что это нехорошо, что деньги бесполезны, если они рушат семью, если отношения в семье все больше похожи на пропущенную встречу. Он хотел бы сказать ей, что они могут начать все сначала в другом месте. Он хочет положить конец беспокойным ночам, которые мучили его долгие годы. И он хотел бы сказать ей, что никогда не переставал ее любить.

— Мама, — голос дочери отвлекает его от мыслей, предав забвению его намерения.

Из прямоугольника двери выглянула пара голубых глаз, такого же цвета, как и его. Её правая рука сжимает смартфон.

— Чао, — приветствует девочку отец.

— Здравствуй, Лана.

— Мама, можно мне взять на вечер сумку «Hermеs»?

— Уже поздно. Почему ты не в постели? — спросила Милена.

Антонио предпочел промолчать, несмотря на то, что у него была возможность что-то добавить, чтобы подчеркнуть свой авторитет. Он часто был недоступен, когда нужно, и теперь он не уверен, как правильно вести себя в спорах с ней, она так быстро стала взрослой. Их связь была как старинная книга, пыльная и забытая на полке. Антонио, погружённый в работу постепенно терял нить, связывающую его с дочерью. Он видел ее редко, как яркую звезду в далеком небе, и эту звезду стало все труднее и труднее различать среди множества других. Их разговоры стали короткими и поверхностными, как заметки на полях старой книги, заполненные непонятными символами. Они перестали делиться моментами, радостями и заботами. Он узнавал о жизни дочери от жены и социальных сетей. Она в свою очередь, начала чувствовать пустоту. Ее сердце становилось всё тише и тише. Она часто задавала себе вопросы: «Почему он не может провести больше времени со мной? Неужели работа для него важнее семьи». Их связь была как потерянное сокровище, скрытое где-то в глубинах, и они оба ощущали, что что-то в ней утрачено.

— Зачем тебе сумка? — поинтересовалась Милена.

— Завтра у Кейтлин вечеринка.

Милена кладет мерку на прикроватную тумбочку и с сомнением смотрит на дочь, прежде чем исчезнуть в коридоре, ведущем к гардеробной. Внимание девушки привлекает вибрация смартфона.

— От Кейтлин? — спрашивает отец.

— Да, я еду на выходные к Кейтлин.

Милена возвращается с черной сумкой, на которой ряд перфорированных стежков образует круглую надпись, увенчанную двумя маленькими ромбами: «Hermеs Paris». Улыбка озаряет лицо Ланы.

— Спасибо!

— Лана, — обращается к ней Антонио, в то время как его дочь отворачивается. Но она его не слышит и не слушает. Лана никогда его не слушает. Она быстро выходит из комнаты, смотрит на сообщение, которое она только что получила от своей подруги.

— Почему ты не сказала мне, что она проведет выходные у Кейтлин?

Милена наклоняет голову, поджимает губы.

— Потому что тебя здесь никогда не бывает!

Он делает вид, что не слышит, и выходит в коридор, закрыв за собой дверь. Он изо всех сил старается не думать о горьком привкусе во рту и о жгущем в желудке джине. Милена, которая изобретает дизайнерскую мечту внизу для мужчины, которого она никогда не видела, но называет по имени. Он изо всех сил старается не думать о Джей и Николь вместе, о Хилари, одной, в тишине манхэттенской квартиры. Он старается больше ни о чем не думать. Но как только он ложится на кровать, слышит голос, похожий на дыхание.

— Папа?

Антонио улыбается. Эти зеленые и светлые глаза, выглядывающие из-за кровати, всегда возвращают ему щепотку радости

— Ты не спишь?

— Я не хочу спать, папа.

— В этом доме никто не спит! — говорит он после тяжелого вздоха.

— Тунцы как торпеды?

Теперь голос сына стал более решительным и полон любопытства. Он уже спустился вниз и лег на бок, подперев голову согнутым локтем.

— Да, тунец подобен торпеде, он рассекает воду со скоростью до семидесяти — девяноста километров в час.

Антонио массирует лицо. Он сжимает переносицу между большим и указательным пальцами. Закрывает веки на мгновение, затем продолжает говорить:

— Смотря какая торпеда. Например, торпеда 45—36АН была основной авиационной торпедой во Второй мировой войне. Как и торпеда 45—35АВ-А, она имела скорость хода тридцать девять узлов, дальность хода четыри км. Узел — это одна морская миля в час, если не ошибаюсь, то есть 1.8 Км в час, т. е. получается скорость упомянутой торпеды 70, 2 км/час.

— Выходит, что тунец может обогнать торпеду! — произносит Майкл, его глаза выражают неоспоримое изумление.

— Да.

— И как им не заблудиться на таких скоростях?

Он хотел бы ему ответить, что животные не теряются. Теряются только люди: в жизни, в своем выборе. А выбор порой ведет к страданиям и потери свободы.

— Благодаря GPS- навигатору.

— GPS- навигатору, а где он находится?

— Он встроенный, поэтому мы не видим его, а тунцы не теряются.

По мнению Майкла, истории никогда не должны начинаться со слов «Однажды», не было «Они жили долго и счастливо» и не было места для какого-либо конца. Антонио обнаружил, что его сын ненавидит полноту сказок, и поэтому превратил истории в диалог, в чередование вопросов и ответов, которое могло длиться несколько дней. Они посмотрели документальный фильм BBC о голубом тунце, и Майкл был очарован их элегантностью, скоростью движений и упорством, с которым они бороздили океаны каждые двенадцать месяцев находя дорогу обратно в Средиземное море. Затем он мрачнел перед сценами ловли тунца, криками рыбаков, неистовой борьбой тел животных, заостренными копьями, окрашенным в красный цвет морем. Он не знал, что рыбалка может означать столько насилия и тунец стал для него тогда символом немыслимого угнетения, битва, в которой нужно сражаться.

— А если GPS сломается, как тунцу его починить?

Антонио ищет правдоподобный ответ, но не находит его.

— Не сломается!

Свободной рукой достает из кармана брюк смартфон. Обращает внимание на значок сообщения и попытается сопротивляться. Работа есть работа. Семья — это нечто другое. Но это длится лишь мгновения. Пора открыть и прочитать. Именно Конор сообщает ему об открытии азиатских рынков и бирж. Антонио без труда представляет его в рубашке без рукавов, перед компьютером, с пивом рядом, одиночество и бессонница — это его единственные спутники. Цена, которую Конор заплатил за право обладать большим количеством бумажек. А видь кто-то печатает эти бумажки, за право на эту монополию бились столетия — столетия борьбы и развития финансовых систем.

Первый в мире частный центральный банк, был основан в Англии в 1694 году с целью финансирования войны против Франции. Эта история схожа с созданием Федеральной Резервной Системы (ФРС) в Соединенных Штатах в 1913 году, когда центральный банк был учрежден для финансирования участия США в Первой мировой войне. Однако, в отличие от американских финансистов XX века, которые использовали войны для укрепления своего господства не только внутри США, но и на мировой арене, британские финансисты начала XVIII века использовали войны в более ограниченных целях. Они видели в них способ привести британское государство к краю финансовой нестабильности и, таким образом, захватить экономическую власть в Англии. Создание Банка Англии стало первым шагом в истории, когда финансисты закрепились в высших эшелонах власти.

Начальный этап работы Банка Англии был сопровожден серьезными трудностями. Для выплаты правительственных долгов банк начал массово выпускать новые деньги, что привело к инфляции и потрясениям в денежной сфере. Банк Англии потерял свою платежеспособность из-за недостатка резервов, что сделало денежные операции хаотичными. Обмен обесцененных банкнот на серебряные монеты способствовал спекулятивным операциям. Разумеется, оборотной стороной этого механизма стали сверхприбыли финансистов. Кредитуя торговлю, они стремились к ее росту; когда же способствовавшие ему меры вели к столкновениям, они с удовольствием финансировали и войны, используя кредитование государства для расширения своего влияния на него. Со времени создания своего частного центрального банка — Банка Англии — страна приняла участие в четырех дорогостоящих войнах. Цена такой политики оказалась чрезмерной. Чтобы финансировать военные действия, правительство «по уши залезло» в долги к центральному банку. В результате внутренний долг британского правительства вырос до сто сорока млн. фунтов стерлингов, астрономической по тем временам суммы. В конечном итоге, чтобы поддерживать процентные платежи по долгам банку, правительство ухватилось за программу увеличения доходов бюджета за счет налогообложения американских колоний. Это спровоцировало рост безработицы и народного недовольства в американских колониях, что стало основной причиной Американской революции. О чем писал в своей автобиографии Бенджамин Франклин: «Колонисты бы с готовностью вытерпели небольшое повышение налогов на чай и другие вещи, если бы Банк Англии не отбирал у колоний все деньги».

Что было дальше? А дальше еще интересней! В конце XVIII века, после американской революции и Декларации независимости Соединенных Штатов, был создан первый национальный банк, американский доллар стал официальной валютой новой страны. В 19-м веке США перешли на золотой стандарт, при котором доллары были подкреплены золотом. Это создало стабильность и доверие к американской валюте, но ограниченное количество золота в обращении не позволяло правительству произвольно выпускать новые бумажные деньги, а хотелось, чтобы печатный станок работал круглосуточно. В 1913 году была учреждена Федеральная резервная система (ФРС) для управления денежной политикой США. ФРС начала выпускать доллары и контролировать денежный массу. Многие люди ошибочно считают, что ФРС — это госучреждение, их можно понять, сложно поверить в то, что частная организация смогла отнять прерогативу печатать деньги. ФРС — частная организация, состоящая из 12 федеральных банков. Их акциями владеют более мелкие финансовые институты. Продать или купить акции компании невозможно, по ним производятся фиксированные выплаты, независимо от доходности ФРС. Такая сложная схема была разработана, чтобы было невозможно определить, кто на самом деле владеет организацией.

Солнце на секунду выглянуло из серой массы тяжелых туч и снова скрылось в омуте холодного февральского неба. Матрос французского транспортного судна разочарованно посмотрел в сторону серых небоскребов Нью-Йорка и поплелся в свою каюту. Среди экипажа поговаривали, что корабль битком набит деньгами: зелеными американскими бумажками.

— Столько денег, — думал Жан, непроизвольно разводя руки в сторону. — Можно купить то платье для Мари в галерее «Лафайет», да что там, можно купить целый торговый центр и еще больше, — и руки Жана снова поползли в стороны.

А тем временем высокий мужчина зрелых лет, поправив лацкан дорого пиджака, не сумевшего скрыть военную выправку хозяина, посмотрел на собеседника, слегка улыбнулся и заговорил привычно уверенным тоном:

— Золото не меняет своей природы: оно может быть в слитках, брусках, монетах; оно не имеет национальности, оно издавна и всем миром принимается за неизменную ценность. Мы хотим обменять 1,5 миллиона долларов США на золото по курсу 35 долларов за унцию!

У собеседника на секунду переменилось лицо, он втянул воздуха, склонил голову набок, и прошипел:

— У вас будут серьезные проблемы!

— В противном случае мы выводим с территории Франции военнослужащих альянса и эвакуируем штаб-квартиры НАТО и военные базы НАТО и США!

Этот непростой разговор состоялся 4 февраля 1965 года между генералом Шарлем де Голлем и американским президентом Линдоном Джонсоном. Итогом станет 1200 тонн золота, которые французский президент увезет на родину, а также стала одной из предпосылок для отмены золотого стандарта Америкой.

В 1971 году 37-й президент Соединённых Штатов Америки — Ричард Никсон объявил об отказе от золотого стандарта, что привело к переходу к системе плавающих курсов. Это дало правительству больше гибкости в управлении денежной политикой. Основная логика была в том, что золота в мире просто недостаточно для обслуживания деловой активности, но что это означало на самом деле? Политики, экономические «эксперты» и журналисты популярных СМИ никогда не скажут вам, что кредитно-денежная политика — важнейшая проблема, стоящая перед США. Осознаете вы это или нет, но кредитно-денежная политика США оказывает прямое и существенное влияние на жизнь всех нас. После отмены золотого стандарта администрация Никсона отправилась в Саудовскую Аравию, чтобы заключить сделку, давшую ищущим выгоды американским элитам огромную власть на многие десятилетия. В результате сделки возникла система так называемого нефтедоллара. В обмен на оружие и военную поддержку саудовцы согласились продавать свою нефть исключительно за доллары. В дальнейшем эта сделка распространилась почти на все другие страны — производителей нефти. Поскольку США удалось создать чрезвычайно высокий спрос на свою бумажную валюту, они могли по желанию печатать ее тоннами. Хитроумные договоренности помогли США построить огромную империю, известную нам сегодня. Однако это дорого обошлось простым американским гражданам. Людям, живущим на Среднем Востоке, это обошлось еще дороже, потому что США пришлось свергнуть их правительства, чтобы не дать системе нефтедоллара умереть.

Когда США вливают в свою и мировую экономику деньги, они сначала проходят через американскую банковскую систему. Затем они текут к имеющим связи — людям, корпорациям и правительствам. После этого они могут наконец попасть к некоторым простым гражданам. Когда говорят об экономике «просачивающегося» богатства, имеют в виду не эту систему. Но следовало бы иметь в виду именно ее. Массовое создание новых денег неизбежно ведет к инфляции, подтачивающей стоимость ваших долларов. Ищущие выгоды элиты способны лучше с этим справиться, так как они первыми получают новые деньги. Однако простые люди наблюдают застой, а чаще снижение качества жизни. Далеко не впервые империя прибегает к таким методам. Практически любая империя обесценивает свою валюту, чтобы финансировать излишества элиты. Когда валюта сильно обесценивается, империя рушится. Один из старейших примеров — поздний период Римской империи.

До отмены золотого стандарта госдолг США составлял меньше $1 трлн. Спустя более пяти десятилетий без золотого стандарта госдолг превысил $30 трлн и в ближайшие годы будет только расти. Когда правительство тратит больше денег, чем получает в виде налоговых доходов возникает бюджетный дефицит. Для покрытия этого дефицита правительство должно занимать деньги, выпуская государственные облигации. Экономические кризисы, такие как финансовый кризис 2008 года привел к увеличению расходов правительства на стимулирование экономики и помощь банкам и корпорациям. Рост государственного долга ускорился главным образом из-за операции с нефтедолларом. Страны, включая Саудовскую Аравию и другие производители нефти, вкладывают значительную часть доходов, полученных от продажи нефти, в американские казначейские облигации (государственный долг). Поскольку спрос на американские облигации оставался высоким, Соединенные Штаты продолжали выпускать их. Благодаря этому повышенному спросу на доллары, США имеют возможность продолжать эмиссию долларов для выплаты процентов по долгу.

Золотой стандарт ограничивал возможность создания новых фиатных денег. Но эти ограничения убраны, и экономическая элита внедряет в систему новые наличные средства, которые напрямую попадают к ним, в результате чего они разрушают вашу покупательную способность. Когда процесс создания денег становится неограниченным, инфляция начинает неумолимо расти. Ваши доллары теряют покупательную способность, и вы можете купить за них меньше, чем раньше, а работать приходиться все больше и больше.

Антонио убирает в сторону смартфон. Ему интересно, что есть в жизни Конора помимо цифр и фондового рынка.

— Папа? — голос Майка возвращает его.

— А если всё-таки навигатор сломаются?

— Тунцы последуют за звездами, как старые моряки.

— А что они делают днем?

— Они плавают на поверхности воды и ориентируются по свету. А когда есть облака, они останавливаются и охотятся.

Тишина. Антонио замечает ровное дыхание сына, продолжавшего думать о серебристых телах тунца, раскинувшихся в голубом океане. Спокойствие. Синий цвет вокруг становится черным, а дыхание легким. Отец и сын наконец заснули.

Глава IV

ТОРГОВЫЙ ЗАЛ

Утро приходит неспешно, словно тихий вдох после ночного сна Земли. На горизонте едва заметно розовеют первые лучи солнца, окутывая всё вокруг нежным, рассеянным светом. Темные контуры деревьев, домов и горизонта начинают медленно проявляться, словно картина, просыпающаяся из глубокого сна. Сначала слышится только тишина, но постепенно она начинает наполняться звуками жизни. Первыми слышны пение птиц, которые встречают новый день, будто поздравляя его с возвращением. Шум далекого транспорта и шаги прохожих, спешащих на работу, постепенно усиливаются. На небе тихо рассеиваются последние звёзды, уступая место яркому солнцу. Его лучи проникают сквозь окна, освещая комнаты и будя спящих. День начинается снова, словно бесконечный цикл жизни, кружащийся вечно.

Вместе со светом зари возвращается и Антонио. Он босс, но предпочел не менять кабинет и остался сидеть рядом с Конором и Раджой. Его первым сигналом, как только он приступил к своей новой роли, было покинуть Паноптикум, столь дорогой Джею и Кевину, которые с двух диаметрально противоположных позиций могли контролировать всю комнату так, чтобы никто там внизу не догадывался, что за ним наблюдают. Антонио находится в центре, а вокруг него поле боя и его взвод. Это большая белая комната с белым неоновым освещением белых столов. Черные ковры, кожаные кресла и телефоны создавали контраст с прозрачными стеклянными стенами, сохраняя атмосферу чистоты и безличности окружающей среды. На стенах оставались лишь маркеры и их следы, свидетельствующие о присутствии человека: цифры, слова, графики и простые рисунки, которые порождали размышления, приводили к простым гипотезам и иногда становились основой для оживленных дискуссий.

Здесь самые передовые технологии и вибрирующий инстинкт. Есть расчет и интуиция, хитрость и жестокость. Есть тактика и звериный нюх. Есть генеральный штаб, который планирует стратегию за большим столом, окруженным другими постами. Здесь есть ветераны многих войн и новобранцы. Есть прогресс, и есть прибыль. Есть те, кто во что-то верит и есть те, кто никогда ни во что не верил. Это белизна поверхностей и синий цвет сшитых на заказ костюмов. Здесь собрались лучшие из лучших. Худшие из лучших ушли: они уезжают каждые полгода, и о них никто не вспоминает. Есть мужчины, которые говорят быстро, глядя на буквенно-цифровые последовательности на ультраплоских экранах. Есть сын кашмирского продавца ковров, который читает Коран наизусть и молится на коленях в сторону Мекки. Он знает тайны вероятностей, любит дизайнерскую одежду, он вдавался в излишества с парфюмом, словно пытаясь создать вокруг себя ароматический облако, которое оставалось заметным на долю часа после его ухода. Есть житель Дублина, выросший в тени серого бетона Баллимуна. Башни Баллимуна, построенные в 1960-х годах, стали символом депрессии в Ирландии в 1980-х. Он крепкий, много повидал и у него седые волосы. Каждый раз, когда он идет по улице, он как будто все еще болтается, засунув руки в карманы рваных джинсов, на тротуарах пригорода, напоминающего кошмар. Он чувствует, когда пора прятаться, а когда, наоборот, пора карабкаться вверх или тяжело падать вниз. Есть дети богатых и дети бедных. Есть французский аристократ, который не знает, что такое сомнения. Есть молодой итальянский физик, который уже не знает, что и думать. У входа на этаж стоит ирландец с рыжими волосами. Он не знает цифр, но понимает людей, которые мало говорят.

Существует закон обратной пропорциональности: чем выше вы находитесь в пирамиде финансов, тем меньше вам нужно говорить или показывать себя. В этой большой прямоугольной комнате параллельно стенам расположено стекло. Есть реальность и тенденция, есть рай и ад. Чистая абстракция и симулякры виртуального. В одной из маленьких комнат, вырезанных по периметру комнаты, выходит доска. Несколькими днями ранее новый начальник стационара поместил ее туда. Он говорит, что чисел не существует, пока вы их не увидите. Он видит цифры, даже когда они невидимы. Прозрачные пленки улавливают мягкие реверберации. Адреналин льется реками. Есть мечты, желания и амбиции, высокомерие, миражи и иллюзии. Есть молодые трейдреры, которые голодны и точат молочные клыки. Есть ветераны: Конор и Антонио, которые понимают друг друга с полуслова.

В свое время Шарль Бодлер написал — «Величайшая уловка дьявола состоит в том, чтобы убедить вас, что его не существует». Этим утром имя Дьявола — Рене Дюмон. Он одет в безупречно сшитый на заказ костюм, полосатую рубашку и свои характерные подтяжки, которые, казалось бы, придают ему стойкость и уверенность, как будто он находится на Уолл-стрит. Образование Рене поражает: он окончил престижную Политехническую школу и получил степень магистра делового администрирования в известном Европейском институте управления делами в Фонтенбло. Его умение общаться на пяти языках и глубокие познания в различных областях делают его многогранным. Он не только говорит на разных языках, но и умеет убедительно выражать свои мысли, а его читательские способности позволяют ему вникать в тонкости и детали любых вопросов. Рене Дюмон олицетворяет мир, где интеллект, стиль и власть сочетаются в одном лице. Его имя — это символ успешного пути к вершинам и, возможно, некоторой дьявольской хитрости, что помогла ему добиться всего, чего он достиг в этой жизни.

В 7:40 дьявол, отвечающий за зону «Франция» пересек вход в большой банк. Поднимается на лифте на пятый этаж. Он рассеянно здоровается с некоторыми коллегами, прежде чем отправиться в туалет.

В 7:53 он достал из кармана сахарный бумажный пакет вместе с маленьким зеркальцем, затем он разложил полоску компактного белого порошка, измельчил кристаллы краем кредитной карты.

В 7:55 он скатал купюру средним, безымянным и большим пальцами. Улыбнулся, думая, что этот клачок бумаги ничего не стоит и что его самая ценная ценность — это полезность. Для этого он засунул один конец в одну ноздрю. Не издав ни звука, он вдохнул полоску кокаина, разведенного на тридцать процентов. Рене ненавидит шум. На несколько секунд поверхность зеркала отражала отражение массивного золотого перстня. На поверхности кольца выгравированы тремя буквами инициалы графа Ла Мота Дюмона, старинного дворянского дома Лотарингии.

Теперь, через 7 минут и 30 секунд с начала торгов, зрачки Рене Дюмона расширились, и он ощущает себя абсолютно могущественным. Внутри него царит спокойствие. Он признателен тем мельчайшим частицам, которые плывут по его крови, наподобие огненных шаров, и мешают нейромедиатору дофамину вернуться к норме, что делает цифры на трех экранах перед ним более четкими и ясными. Все было бы хорошо, если бы не тот парень, которого наняли три месяца назад. Тот квант, тот самый «2.0», как называют в банке аналитиков последнего поколения, который выступает на сцене с речью о физике применительно к рынкам. Рене этого терпеть не может, потому что Джузеппе или как там его зовут, утверждает, что цены ценных бумаг формируются случайным образом, что их тенденция неуправляема, непредсказуема, как движение частиц в природе, которое рынок поставляет самому себе, по правилам, от которых нельзя отступать. По мнению Джузеппе, чутья трейдера не существует: деньги в финансах делаются только с помощью математических моделей, а человеческий фактор служит лишь для их построения. Модели, называемые нейронными сетями, имитируют рассуждения всех умов, работающих на рынках, предвидя их реакцию.

— Раджа, цены движутся непредсказуемо, как горячие молекулы, встречающиеся с холодными! Это второй закон термодинамики, который гласит, что при изменении некоторых начальных условий можно мгновенно перейти от порядка к хаосу.

— Поздравляю, здесь такая концентрация разведданных, что вы рискуете погасить свет во всей комнате.

Рене прерывает их сердито и громким голосом. Он знает второй закон термодинамики, но хочет услышать, как предполагаемый маленький гений объяснит ему его.

— Смотри, Рене, я объясню тебе это просто: предположим, у нас есть два стакана: один с горячей водой, а другой с холодной, если вылить их в кувшин, у нас будет теплая вода, у нас не будет половины кувшина с холодной водой, а другой половины с горячей.

Раджа встает на сторону Джузеппе, цитируя по памяти слова шотландского физика Джеймса Клерка Максвелла:

— Самый важный результат физической науки — понимание того, как наш мир устроен.

— Какой ты умный и твоя нейросеть дает тебе конкретные подсказки по некоторым французским облигациям? — спросил Рене.

— Насчет нескольких, да. Например, посмотрим…

Джузеппе открывает папку с книгой и смотрит на нее с уверенностью, которую французы действительно едва выносят.

— Вот, видишь это? — показывает он на облигацию «Societe Generale» на мониторе.

— Он торгуется ниже 90, но мои модели говорят, что он стоит как минимум на пару пунктов дороже… Можно купить и подождать. Рано или поздно многие поймут его реальную ценность: тогда его начнут покупать, повышая цену и вы заработаете деньги!

— Модели, стоимость, подождите…

Эти слова проносятся мимо Рене, не вызывая у него никакого поведения. Нет, это совсем не та гипотеза, о которой говорил шотландский физик, ушедший из этого мира сто пятьдесят лет назад. Он не такой уж маленький дьявол. Рене Дюмон дышит, двигается, ест, трахается и нюхает. Он умеет соединять горячие молекулы с горячими, холодные с холодными, если он не хочет их смешивать, он не смешивает их: он умеет приложить руку к энтропии и сделать ее своей. Он из тех, кто знает рынки и, как дьявол, знает, как сунуть на них свой хвост. Рене не сдерживается, не гонится за временем и знает, что цены — это не газообразные молекулы. Цены контролируются, да еще как. Дьявол способен на все и может все. Продать или купить, заработать здесь и сейчас. Он не снижает риск, если он делает ставку на сделку, он не прикрывает свою спину другой операцией. Это дело специалистов по учету вероятностей. Потому что Рене не физик, заблудившийся в цифрах или статистических схемах. Он не сидит сложа руки, ожидая, пока рынок пойдет туда, куда он должен идти, восполняя свою неэффективность и возвращая правильные цены.

Рене с трудом сдерживается. Ему хотелось бы заставить Джузеппе замолчать, дать ему понять, что он никуда так не дойдет со своими формулами. Но он не знает, как к этому отнесется его новый босс. С Джей Морганом была другая история: он был классным, крутым парнем, который знал, как это сделать, настоящий американец. Но теперь на его месте Антонио Моретти, который мало говорит, имеет неразборчивый вид, движется уверенно, ни разу не допускал ошибок. Тихий убийца, с которым лучше дружить. Дьявол пытается сосредоточиться на чем-то другом. Проверяет ставку по французским пятилетним облигациям, проверяет курс доллара, читает отчет об итальянском долге. Затем он снова слышит голос Джузеппе и улавливает слово «павиан». Снова теория случайного блуждания, на этот раз цитируемая с ее самым известным следствием: образом примата что, если бы он нажимал случайные кнопки на чертовой клавиатуре, в среднесрочной перспективе он получил бы такую же результативность, как трейдер, получающий миллионы долларов, но Рене Дюмон — тот самый трейдер, которому платят миллионы долларов. Не бабуин, он настоящий дьявол во плоти, и теперь он дышит глубоко. Дьявол должен показать себя, потому что иногда необходимо пугать. Спустя двенадцать минут и пятнадцать секунд после открытия Лондонской фондовой биржи, француз обходит центральный стол большого зала и присоединяется к Радже и Джузеппе. Он кладет руку на плечо итальянца, который резко оборачивается.

— Я — рынок, — просто говорит он. — Я дьявол. Подойди к моему компьютеру. Я покажу тебе то, чего ты никогда не видел, — не дожидаясь ответа, он показывает Джузеппе свою открытую позицию.

Встав, засунув руки в карманы синего костюма, Антонио молча наблюдает за происходящим. «Кто знает, что сделал бы Джей Морган» думает он, глядя на экран компьютера, он слушал рассуждения Джузеппе. Пару раз, подняв глаза, он встретил нетерпеливого Раджу. Он кивнул ему, что мог понять только Раджа, и поощрил его снисходительность. Даже напряжение Рене, нервные жесты и эти две затяжки не ускользнули от него.

— Смотри, — говорит дьявол мальчику, прежде чем выделить строку на экране.

Рядом с аббревиатурой французской пятилетней облигации стоит цифра, соответствующая значению 90. Антонио уже понял, что сейчас произойдет. Рене намерен произвести наглядную демонстрацию правоты его суждении. По оптическим волокнам передается строка входных цен. Это электронные импульсы, которые преобразуются в заказы на покупку, непреодолимый прилив оптимизма для инвесторов. Крупннй банк с фиксированной доходностью «Европа» движется шумно, на всеобщее обозрение. Пусть все знают! Джузеппе похож на статую из мрамора. Он стоит неподвижно, скрестив руки, наблюдая за движениями трейдера. Несколько секунд спустя на трех континентах тысячи глаз отмечают эту операцию. Итак, Рене хватает телефонную трубку, набирает номер и произносит несколько слов: «купи до 93» и вешает трубку.

Пока на мониторе 90 как по волшебству превращается в 91, а затем в 91,50, француз повторяет операцию. Два, три, четыре, пять телефонных звонков. От Парижа до Берлина, от Лондона до Рима операторы и трейдеры готовы к работе. Заказы на покупку добавляются к заказам на покупку. Спрос растет, цена предложения возрастает. Прошло менее пяти минут, и цена достигла отметки 92,80.

— Когда-нибудь слышал слово: «профессионал», малыш? Когда человек знает, что делает, когда ты дьявол, — хотел бы добавить Рене.

— Нескольких минут достаточно, чтобы поднять цену акции далеко за пределы ее прогнозируемой стоимости. Мотай на ус щегол.

Джузеппе бледен и энергично чешет щеку. Француз отодвигается от своего места, скатываясь назад на колесах своего кресла. Он скрещивает ноги, затем поворачивается и смотрит на итальянского новичка.

— 93, всего за шесть минут. А если бы мы сейчас продали, ты бы хотя бы смог посчитать встречную стоимость? — саркастически спрашивает он.

Рене делает паузу, ожидая ответа, но ничего не слышит.

— По вашему мнению, маленький гений, как долго мне придется ждать, пока ценная бумага достигнет паритетной цены и рынок исправит неэффективность? Сколько месяцев? Посмотрите, что говорят ваши статистические модели?

Вопросы словно пулемет, и лицо Джузеппе краснеет, он смотрит на кончик кроссовок, не зная, что сказать.

Антонио Моретти приближается к столу француза.

— Достаточно, — его голос звучит низко и твердо. — Эта штука называется манипулированием рынком.

В нескольких ярдах от него, через стол, Конор откинулся на спинку стула и теперь изучает ситуацию, приподняв бровь. Рене оглядывается вокруг в поисках поддержки, которую не может найти. Дьявол всегда одинок. Конор подпирает голову ладонью, на его лице появляется скучающее выражение. Раджа поправляет манжеты своей синей рубашки, изображая безразличие.

— Это называется — рынок, босс. Остальное — это просто удача, как крутится шарик в рулетке, или огромная трата времени. И нам нельзя терять времени, — высокомерно отвечает Рене.

— Удачи не существует! Её не существует, потому что мы устанавливаем цены.

Антонио беспокоят не дерзкие манеры и тщеславие француза. Он привык к чванливости трейдеров старой школы, грубой демонстрации силы, богатству, выставленному напоказ без стиля, большим пальцам, засунутым в подтяжки, и грудью, вздымающейся от тщеславия. Чего Антонио не принимает, так это непонимания сущности финансов. Антонио Моретти отличается от Рене, он не вырос в богатой семье, не был на Уолл-стрит: для него каждый бросок игральных костей является частью бесконечной последовательности, полезной для установления наиболее вероятного результата. И он всегда считал этот тип арифметики основой современности, открытием, которое впервые поставило человека в центр вселенной, сделав его хозяином мира и властителем случая.

— Сколько лет ты занимаешься этой работой, Рене? Двадцать пять? И ты так и не понял, что такое риск! Либо вы вмешиваетесь в правила, либо это просто вопрос ставок. Ты знаешь это. Вспомни LTCM и посмотри, что случилось со всей этой математикой. Они поставили большие деньги на весьма вероятную небольшую прибыль против крайне маловероятной большой потери. LTCM не ошибся ни в модели, ни в оценке тренда. Проиграли, потому что были настолько уверены в себе, что заняли позиции в десять раз больше, чем могли бы…

История Long-Term Capital Management (LTCM) — это одна из самых захватывающих и печально известных эпизодов в мире финансов. Хедж-фонд созданный в начале 1990-х годов небольшой группой ученых и экспертов по финансам, включая двух Нобелевских лауреатов: Роберта Мертона и Майрона Шоулса. Они пытались создать беспроигрышную стратегию на мировых финансовых рынках. LTCM быстро привлек большой объем инвестиций, и они начали применять сложные стратегии арбитража и управления рисками с использованием огромного кредитного плеча. Их методы торговли были настолько сложными, что многие не могли понять, как они работают. В начале 1998 года произошел несчастный ряд событий. Кризис в Азии и дефолт России создали волатильность на мировых рынках. Эти события выявили уязвимости в стратегиях LTCM, и их инвестиционный портфель начал катастрофически уменьшаться в стоимости. Вскоре хедж-фонд столкнулся с проблемами платежеспособности, что сделало ситуацию еще более опасной. LTCM был настолько крупным и влиятельным игроком на финансовых рынках, что его банкротство могло вызвать цепную реакцию и подвергнуть опасности финансовую стабильность мировой экономики. Для предотвращения этого катастрофического сценария Федеральная резервная система США и другие крупные финансовые институты вмешались и организовали спасательную операцию. Они предоставили финансовую поддержку LTCM и призвали других инвесторов сделать то же самое. Ситуация с LTCM подчеркнула важность контроля и регулирования в финансовой системе, а также опасности, связанные с высоким кредитным плечом и сложными финансовыми стратегиями. Она также стала учебным материалом для анализа рисков на финансовых рынках и уроком о том, что даже самые креативные финансовые умы могут столкнуться с непредсказуемыми вызовами.

Антонио подходит к компьютеру Рене, кладет одну руку на верхнюю часть монитора, а другой указывает на дисплей часов в правом нижнем углу. 8.46 утра. В этот момент 46 превращается в 47.

— Время существует, даже если ты думаешь, что оно течет только для других, а не для тебя. И именно против этой переменной мы бессильны. А теперь, Рене, наведи порядок в том беспорядке, который ты натворил.

Затем он поворачивается к Джузеппе.

— Продолжай работать над нейронными сетями и меньше болтай.

Молодой человек молча кивает, опустив взгляд.

— Молодец, Рене. Это было очень поучительно, — саркастически комментирует Конор, его рот скривился в гримасе, прежде чем снова сосредоточиться на мониторе.

На другом конце стола дьявол горько жует. Он засовывает руку в карман куртки и чувствует успокаивающее присутствие обертки из сахарной бумаги. Двигает мышь, пока курсор не достигнет поля расписания на рабочем столе. Щелкает правой кнопкой мыши, часы и минуты исчезают. Бог времени мертв. Затем он встает и идет в уборную. Пришло время почувствовать себя всемогущим. Антонио смотрит, как он уходит, прежде чем сесть. Кажется, тишина и спокойствие вернулись. Камилла пересекает комнату с какими-то документами в руке, ее ультра-черные кудри собраны в мягкий шиньон, Антонио с удивлением представляет тело за вуалью белой рубашки, узкой юбки и сапог на высоком каблуке. Но он тут же отбрасывает эту мысль и возвращается к цифрам, своему тихому пристанищу, с пустым выражением лица отвечая на смущенную улыбку девушки. Пролистывает несколько страниц «Файнэншл Таймс». Пролистывает финансовую книгу. Он подводит итоги работы команды, оценивая деликатную ситуацию начала года. Внезапно он замирает на последовательности цифр и букв. Перечитываете один раз, еще один, и он не может в это поверить. Воспоминание всплывает с силой пощечины. То, что произошло с американцем, не было гипотезой. Экран компьютера свидетельствует о невозможном движении. Казначейство США двести пятьдесят миллионов — заказ на покупку на последнем аукционе облигаций «Европа». Антонио Моретти не отдавал такого приказа.

Он сдерживается, чтобы не вскочить, глубоко дыша, дрожь трясет его правую ногу. Он кусает губу. Вонзает ноготь указательного пальца в основание большого пальца. Боль как бальзам — это доступный морфин, который помогает ему восстановить контроль. Вдыхает еще раз, затем встает. Ноги как обычно устойчивы.

— Раджа!

В твердом голосе чувствуется тревога, подавленная самоконтролем. Несколько голов поднимаются с экранов, когда Раджа достигает своего поста в задней части комнаты.

— Что это за штука? — Антонио бормочет, указывая на сделку с американскими облигациями.

Радже требуется несколько секунд, прежде чем ответить.

— Это приказ из Нью-Йорка.

Срабатывает интуиция, его глаза расширяются.

— Но я думал, ты говорил об этом с Морганом…

Конор подошел, привлеченный безмолвным призывом. Он стоит, засунув руки в карманы, его лицо представляет собой пустую маску. Антонио опускает голову. Чертов игрок в покер, Кевин Лаббок. Он не был пьян его слова, размазанные виски, скрывали предупреждение.

— Никогда больше, Раджа Пандей. Пусть это никогда больше не повторится!

Говоря это, он кладет руку на плечо Раджи, который бормочет что-то непонятное. Тогда Антонио обращается к Конору:

— Пойдем со мной.

Конор на лету распечатывает лист и берет его с собой. Они в решительном темпе пересекают торговый зал и входят в коридор, освещенный двумя непрерывными неоновыми линиями. Останавливаются перед дверью из матового стекла с надписью: «Алекс Смит».

Антонио открывает дверь. Перед ними кабинка три на три метра, буквально заставленная «финансовыми книгами». На сером металлическом столе стена томов не позволяет увидеть то, что находится за ними. Они повсюду: сложены высокими колоннами вдоль стен или сложены на полках. Входя в этот офис, Антонио всегда испытывает чувство угнетения и удушье. Он несколько раз пытался приблизительно оценить количество книг, забитых в этом месте, но сдался перед загадкой числа, которое не поддается никакой оценке.

— Вот и мы, Алекс, — говорит он, как будто разговаривает с той непроницаемой стеной бумаги, которая стоит на столе.

— В Италии не стучат? — голос приходит из ниоткуда.

— У меня нет времени на твой юмор.

Мужчине, который явился из-за стен томов, перевалило за шестьдесят. Его лицо круглое, а волосы седые и неопрятные. За густыми линзами с красной оправой скрываются пара серых глаз, излучающих иронию и интеллект. На нем твидовый пиджак, который он носит поверх темно-серого свитера с высоким воротником — это явное нарушение офисного дресс-кода. Это бунт против обязательности носить синие костюмы и белые рубашки без пальто, даже в самые холодные дни зимы. Но он мог себе это позволить, потому что он — Алекс Смит, одним из лучших стратегов. При первой встрече с Джей и Антонио он заявил: «я всегда говорю то, что думаю. Если вы ищете ассистента, то вы не нашли того, кого искали». Он прибыл к зданию за Бэнк-стейшн после триумфального марша, диплом Оксфорда. Исследования елизаветинского театра, диссертация, посвященная розенкрейцерскому символизму у Шекспира, и престижная степень MBA по экономике. Затем десять лет во Всемирном банке, столько же в Банке Англии. Никогда не меняя своего образа действий и жизни.

Алекс снимает очки и кладет их на стол.

— О чем ты говоришь? — серьезный вопрос.

— Речь о последнем казначейском аукционе. Из Нью-Йорка они поставили на баланс 250 миллионов, — отвечает Конор, размахивая бумагой.

Алекс позволяет себе мимолетную улыбку.

— Мы знали, что все меняется.

— Ты знаешь, что я не разделяю твоих взглядов на американские облигации, Алекс, — Конор не скупится на грубость — но, если что-то изменится, я передумаю! Так что попытайтесь изменить мое мнение. Однако сделай это быстро, время летит слишком стремительно.

Антонио Моретти молча наблюдает за происходящим, скрестив руки на груди и прислонившись одним плечом к дверному косяку.

— Плохие манеры, Конор Маккарти, — Филип оглядывается по сторонам с олимпийским спокойствием. Затем он смотрит в неопределенную точку в комнате, между Конором и своим боссом, и снова начинает говорить под хмурым взглядом ирландца.

— Баланс Китая и Америки подскочил!

Китай. Америка. Два гиганта, две страны, два континента. Единый стратегический пакт о взаимопомощи. Экспорт азиатских промышленных товаров на американский рынок. Фиксированный обменный курс юаня к доллару, чтобы не ставить под угрозу экспорт с Востока. А китайцы финансируют ненасытного зарубежного потребителя, покупая тонны долгов под брендом США. Они наводнили Штаты дешевой продукцией. Они создали американскому среднему классу иллюзию богатства. Заводы США переносились в Азию, каждый год десять миллионов китайских крестьян превращались в рабочих. Одна из самых жестоких урбанизаций в истории, и в этой истории не останется ни одного слова. Музой был Федеральный резервный банк. Сверхнизкие ставки стимулировали деиндустриализацию в Соединенных Штатах, заставляя деньги бежать быстрее. Легкий доступ к кредиту. Безумие в сфере ипотечного кредитования. Мечта о доме для всех, которой хвастались демократы в Вашингтоне. Пузырь, который вскоре начал надуваться. Он изящно парил над рынком недвижимости, пронесся по небу Манхэттена, наполненному деривативами и субстандартными кредитами, и, наконец, неизбежно лопнул, потрясая сами основы банковской системы. Однажды в сентябре поток мужчин и женщин покинул небоскреб на Уолл-стрит, занимаемый Lehman Brothers, одним из основных операторов на рынке ценных бумаг США. Голова опущена, шаг неуверенный, в руках коробка. Это уже было похоже на конец, но все должно было начаться. Терапия была немедленной. Страшная инъекция долларов. Реки ликвидности. Центральный банк, который печатал доллары очередями, чтобы купить как можно больше токсичных ценных бумаг в кратчайшие сроки. Это были дни первого количественного смягчения. QE: триллион долларов вкачали в умирающее сердце. Пациент встал с постели, и все, казалось, вернулось на круги своя. Но никто не рассчитывал на возможный рецидив, по крайней мере, так казалось. Однако Алекс много думал об этом и теперь стоя перед Антонио и Конором он, кажется, совсем не удивлен.

— Мы в конце игры. С развитием внутреннего рынка китайцы будут продавать все больше промышленных товаров в Китае и все меньше экспортировать в США. Вы понимаете? Таким образом, им больше не нужно будет финансировать американских потребителей, покупая долговые обязательства под брендом США.

— Вы хотите сказать, что, поскольку Китай больше не покупает долги, Соединенные Штаты рискуют объявить дефолт? — голос Конора колеблется между иронией и недоверчивостью.

— Я никогда этого не говорил и даже не думаю. Долг будет оперативно рефинансирован.

— Кем?

— Нет, Конор, вопрос, который мы должны задать, не: «кем?» А «как?».

Алекс начинает рыться в столе в поисках чего-то в этом хаосе бумаг, открыток и томов. Наконец он достает скомканную зеленоватую бумагу и расправляет её. Взгляд Конора Маккарти пересекается с иератическим взглядом Джорджа Вашингтона и надписью: «Соединенные Штаты Америки». Купюра в один доллар.

— С этим! Они снова начнут печатать, и это безумие. Мы близки ко второму количественному смягчению, и последствия будут ужасными. Подумайте…

— Если снова начнут печатать, то, скорее, доллар не выдержит инфляции и рухнет… Не говоря уже об облигациях! — прерывает Антонио.

— Что ты хочешь, чтобы я тебе ответил? Американцы печатают деньги и покупают на них наши долги, поэтому они определяют цену. А если бы мы рассуждали в терминах свободного рынка, то увидели бы, как ставки подскочили на один пункт, на два, на три… А с их дефицитом, вы понимаете, что это значит?

Искра озаряет взгляд Антонио Моретти, но Конор это предвосхищает:

— Да ладно, мы же говорим о Соединённых Штатах Америки! Ты понимаешь?! Ты действительно думаешь, что федеральный долг больше не будет считаться убежищем?

— Сегодня безопасно, но завтра…

Конор делает глубокий вдох. Антонио смотрит на доллар, следуя за вихрем мыслей. Затем он кивает, и они оба в унисон выходят из комнаты, но Алекс еще не закончил:

— Сегодня безопасно. Перл-Харбор тоже до утра 7 декабря 1941 года считался безопасным.

Они останавливаются в дверях, обмениваются взглядами, прежде чем отвернуться. Антонио кивает.

— Эволюция сотрудничества Китая и Америки тема, за которой мы с Антонио следим уже несколько месяцев, — разъясняет он Конору.

— Нас интересует процентная ставка в долларах США. Либо они отказываются от казначейских облигаций, либо от денег. Если они возобновят печать, они не смогут поддерживать работу обоих. Скажем так, это выглядит как беспроигрышная ситуация. Что бы ни случилось, прибыль гарантирована. Это серьезная игра. Самый главный вопрос — когда в нее играть.

Большую часть своей жизни Антонио Моретти посвятил исследованию значения этого слова ища подходящую возможность, точный момент для действия. С годами он обнаружил, что причины движения имеют меньшее значение, чем способность поймать момент. Он даже ошибся в своем прогнозе, но хорошо вошел в сделку и победил. Другие вместо этого угадали значение среднесрочной перспективы, не найдя правильного времени. В конце концов они занервничали или, что еще хуже, начали надеяться, что предсказанное событие произойдет и они проиграли.

«Когда ты начинаешь надеяться, ты мертв», — сказал однажды Джей Морган.

— У нас есть катализатор, Конор. И оно в ваших руках.

Ирландец смотрит на распечатанный лист, прежде чем отойти от стола. Он почти забыл об этом. Казначейство США двести пятьдесят миллионов — заказ на покупку на последнем аукционе облигаций «Европа

— Теперь время пришло, — подчеркивает Антонио с полуулыбкой на губах.

Конор комкает бумагу, поворачивается спиной к стратегу и в полной тишине возвращается к своему столу.

Глава Ⅴ

КОРОТКАЯ ПОЗИЦИЯ

В последние дни Антонио часто думал об американском долге. Он беспокоился о размере и устойчивости американского долга. Ведь огромный объем государственных обязательств мог создать риски для финансовой системы и мировой экономики в целом. Он думал о том, как можно использовать ситуацию с американским долгом в своих инвестиционных стратегиях. Может ли он извлечь выгоду в краткосрочной перспективе из возможного изменения в стоимости долговых инструментов или валютных курсов? Он сообщил о своем решении Конору и Радже: они займут «короткую позицию» по десятилетнему контракту за границей. «Европа» с фиксированным доходом собиралась сделать ставку против американского долга. Антонио Моретти чувствовал, что это было смелым решением, и оно несло за собой высокий риск, но он был решителен и готов бросить вызов дядюшке Сэму. Продажа ценных бумаг, которыми вы не владеете, с последующим выкупом и ставкой на разницу в цене. Взятие «короткой позиции», как считают некоторые, представляет собой обычную спекуляцию. Согласно другим мнениям, это выражение передовой финансовой стратегии. По мнению Антонио, это всегда нечто большее.

— Во всем виноваты эти двести пятьдесят миллионов, но кто сказал, что они сделали это впервые? Может быть, так продолжается уже какое-то время, и никому в голову не пришло продать облигации.

— Они просто хотят создать какую-то очередь возле клуба. Обычный механизм, — выразил свое мнение Раджа.

Но Антонио смотрел на это иначе:

— В этот раз место останется пустым.

— Моя интуиция подсказывает мне, что, возможно, ты прав, но наши аналитические модели указывают на другой сценарий: они, возможно, способны на это, они могли бы устоять. Это касается как курса доллара, так и низких процентных ставок. Если они выиграют, это будет пагубно для нас. Слишком дорого покупать, слишком дешево продавать… Я не уверен, но скажу следующее: давайте двигаться вперед, но с осторожностью. Давайте не рисковать сразу всем, и поищем наилучший момент для борьбы с Казначейством.

Раджа, как всегда с осторожностью и легкой неуверенностью относиться ко всем рискованным сделкам.

— Никто не может точно сказать, сколько людей держат облигации, ожидая изменения процентной ставки, чтобы их продать. Но сейчас эта возможность находится в наших руках. Мы контролируем её и, по моему мнению, есть только один способ выполнить эту сделку: сделать ставку и идти до конца, обладая полной уверенностью в наших действиях.

Конор молча следил за разговором, сохраняя свой скептицизм внутри себя. Затем его выражение стало более решительным, и он вернулся к своему посту. С этого момента он начал разрабатывать сделку так, словно полностью разделял эту идею, как будто она была его собственной. Его принципы не позволяли ему скрывать свои сомнения или критику, но как только решение было принято, он вступал в бой. Он всегда был на передовой, всегда осторожен, чтобы не поддаваться сомнениям и колебаниям.

В течение трех дней царило странное безумие и необъяснимая для многих решимость, которую Антонио не ощущал уже долгое время. Причина была проста: эта торговля не была похожа на любую другую. Это была уникальная задача — столкнуться лицом к лицу с переменными, которые подрывают любую традицию. В современной торговле риск фрагментирован, и каждое движение уравновешивается другой сделкой. Таким образом, прибыль является результатом сложной сети балансов, результатом математических структур, основанных на коррелирующих значениях. Вы больше не делаете ставку на тренд или направление, которое может принять рынок, а играете на многих фронтах одновременно и, следовательно, относительное преобладает над абсолютным. Таким образом, «короткая позиция» по казначейским облигациям имела особую привлекательность. Это была ставка против американской длинной ставки, которая напоминала нарушение догмы: непоколебимой веры в доллар и в обещание Казначейства США платить.

Моретти смог найти в себе смелость, чтобы проверить, действительно ли дискотека заполнена. Кто-то мог пойти до конца и решить «зафиксировать» этот момент, разоблачив возможный американский блеф и это должен быть он. Напряжение овладело его телом на несколько дней. Его ноги дрожат, он чувствует, как напрягаются мышцы у основания спины, вдоль икр, на лице. Он усердно пытается вдохнуть глубоко, и его тело все еще дрожит. В комнате царит странная, почти неподвижная тишина. Это ожидание кажется каким-то зловещим и медленным. Он осознает, что бывают моменты, когда необходимо забыть о всем и сфокусироваться на задаче. Поэтому на этот раз он понимает, что подход к «короткой позиции» казначейских облигаций должен быть особенным. Он отлично понимает, что не всегда можно рассчитывать на надежный доход, но он всегда остается на грани, стараясь не упасть в ловушку жадности. Именно поэтому он на этот раз решил не следовать двум правилам, которые вдохновляли его все эти годы. Два принципа были изучены на страницах книги Сунь Цзы «Искусство войны», которая сопровождала его на рынках.

Первое правило гласило: «Не унижай противника», что в переводе означало — не поддаваться жадности. Позволяйте себе получать прибыль, не втаптывая в грязь противника. Униженный в отличии от побеждённого, всегда будет искать возможности отомстить.

Второе правило советовало вести легкую битву и избегать сложных сражений, ибо они истощают все ресурсы. Иными словами, зарабатывайте деньги там, где вы уверены, что сможете это сделать.

Антонио пробует сфокусироваться на мониторе. На мгновение он перестает видеть цифры и теряет геометрию линий и столбцов. Ноготь левого указательного пальца ищет точку у основания большого пальца. Он проходит по компактной поверхности эпидермиса, пока не достигает бороздки разреза. Между двумя грубыми, пухлыми краями плоть живая. Он вонзает в неё ноготь, и от боли ему становится лучше, по крайней мере на мгновение. Замедляется поток мыслей. Восстанавливаются цифры на экране. Затем он встает. Теперь у него решительное выражение лица. Идя по офису, он чувствует, как все взгляды обращены на него. Он чувствует, как ожидание растёт. Он приближается к Конору, который сгорбился перед компьютером. Кладет руку ему на плечо и шепчет:

— Давайте закоротим миллиард. Половину «короткий» доллар, наполовину «короткий» казначейский долг. Я бы сказал, в пару траншей, но ты сам знаешься как это делается.

Ирландец кивает и снова смотрит на экран. Конор Маккарти родился в Нортсайде, на противоположной стороне Дублина. Проклятая обратная сторона города, где любому, кто спрашивал, какая культурная программа вечера, всегда отвечали: «Какую хотите, но ничего легального». Он сам установил законы дорожного движения и узнавал цены на героин на тротуарах, испытывая на собственной шкуре колебания более гибкого, чем когда-либо, рынка. Он все записывал, проверял силу лжи и опасность слабости, но никогда не терял надежду найти выход. Он знал, что рано или поздно найдет способ освободиться из того мира.

— Нам нужна осторожность. Требуются продуманные действия и точные шаги, нужно сделать так чтобы миллиард никто не заметил.

Конор быстро понял, как это сделать. Не задавая вопросов, переходит сразу к делу, берет трубку и набирает номер. Как только слышит «Привет», он начинает придумывать небольшую историю. На другом конце провода находится хедж-трейдер живущий на экзотических берегах Каймановых островов, где пальмы наклоняются к соблазнительному бирюзовому морю и солнце играет на белоснежных песчаных пляжах. Конор рассказывает ему об идиоте из Парижа, который неправильно оформил заказ на 10-летнюю американскую покупку.

— Он перешел границы дозволенного, даже не осознавая этого, и теперь паникует. Он должен закрыть позицию, а у нас нет казначейской книги. Вы покупаете все дешевле, что-то зарабатываете, а я оказываю услугу покупателю в Париже.

Несколько секунд тишины.

— Я согласен, — отвечает голос на том конце телефона. — Я покупаю по 102,25.

Щелчок мышью. Сделка совершена и не важно, что в Париже нет идиотов. Не так уж важно, что книга находится прямо на мониторе перед ним. Большой банк не просит об одолжениях и Конор Маккарти тоже. И вот уже размещены первые казначейские облигации. Он поворачивается к своему боссу и кивает едва заметным движением головы. Началась торговля сделками. Они обмениваются понимающими взглядами, которые в одно мгновение суммируют годы инвестиций, опасностей, расчетов и вероятностей. Они знают, что много играют. «Есть время терять», — повторяет себе Конор. Но это время не сегодня, это время «коротких» позиций Казначейства. Это вызов догме. Это вызов самому себе.

— Антонио, — Камилла стоит возле рабочего места с бутылкой воды в руке. Она одета в свой обычный черный костюм, куртку и брюки.

— Мне нужно с тобой поговорить, — шепчет она, ставя бутылку рядом с клавиатурой компьютера. Антонио наполняет пластиковый стаканчик и выпивает его залпом.

— Не сейчас, Камилла.

— Это важно.

Он вздыхает и откидывается на спинку стула.

— Если важно, тогда говори.

— Не здесь. Я бы предпочла, чтобы мы поговорили наедине.

Взгляд секретаря встречается с Раджой, который беседует с Джузеппе в нескольких метрах от неё. Он посылает ей воздушный поцелуй. Камилла закатывает глаза и прикрывает рот рукой, изображая смущение. Раджа улыбается, а Джузеппе прекращает говорить. После разборок с Рене, Антонио сразу заметил перемену в мальчике. Возможно, самые худшие унижения — это те, которые помогают тебе расти: вот уже несколько дней Джузеппе пытается взвешивать свои слова, больше слушать, меньше теории, меньше высокомерия и пустой болтовни.

— Хорошо, — говорит Антонио, вставая и провожая Камиллу в одну из комнат на краю офиса. Это конференц-зал с большим прямоугольным столом в центре и доской. В углу и стеклянная стена с видом на большую комнату. Он садится на край стола. Одна нога подвешена, другая стоит на земле.

— И что случилось?

Камилла вдыхает.

— Тебе нужно поговорить с Николь. Ты не можешь продолжать игнорировать ее.

— И ты прервала меня из-за этого?

Вопрос Антонио звучит резко, смешанно с негодованием. — У нас нет даже минуты на такие разговоры.

Он встает на ноги и идет к двери, качая головой, его глаза полны раздражения.

— Подожди!

Камилла делает шаг к нему и кладет руку ему на плечо.

— Я еще не сказал тебе, но есть кое-что, что тебе нужно знать, — её хватка усиливается. — Для меня это последний год. Я всё решила!

— Каждый январь у нас одна и та же речь. Камилла, ты знаешь, что в конце концов я всегда смогу тебя переубедить.

— Не в этот раз! Ты обещал мне…

Он внимательно изучает лицо женщины в поисках признаков уступчивости, но в зеленых глазах появилась новая убежденность, которой он не видел прежде. Раздражение переходит в удивление, заполняющее его разум.

— Что ты говоришь? Посмотри, куда мы пришли, как высоко поднялись. Я бы никогда не справился без твоей помощи. Это безумие, ты не можешь уйти. Не сейчас!

— Да, но, ты бы добился этого в любом случае. Я поняла это сразу, с тех пор как впервые увидела тебя. Возможно, однажды ты даже ошибешься, но ты всегда будешь лучшим. Потому что ты отличаешься от всех остальных. Никогда не забывайте об этом!

— Но предстоит еще так много сделать. Ты увидишь, что…

Она прерывает его взмахом руки.

— Я стара, Антонио, я стара для всего этого и ты должен понять.

— Да, ладно, ты же маленькая девочка, — говорит он, обнимая ее за талию, с натянутой улыбкой на губах.

— А ты галантный и лживый итальянец, — шепчет она ему на ухо, прежде чем высвободиться из объятия.

Он подходит к доске, берет губку и стирает несколько цифр. Цифры превращаются в размытое белое пятно.

— Есть одно место…

Мелом он рисует точку, над которой пишет «Барселона», а потом еще одну, сдвинутую вправо.

— Вот сто миль на восток, недалеко от французской границы“. Пальцы прослеживают линию границы „Коста-Брава — это красивое побережье, которое находится на северо-востоке Испании, в регионе Каталония, на побережье Средиземного моря. Я купил маленький домик прямо здесь, — он говорит ровным голосом, взгляд его теряется в пространстве и выдает меланхолическую жилку.

— Мне холодно, я устал, и в Лондоне мне тесно. Хочу наслаждаться солнцем и морем, а также познакомиться с каталонской культурой, кухней и традициями. Пешие прогулки по горам в выходные, виноделие, исследование древних замков и монастырей, а также возможности для водных видов спорта.

Антонио тоже измотан. Он тоже мечтает о другом, но он не может остановиться и не может отпустить ее, точно не сейчас.

— Я не могу жить без тебя, Камилла. Даже не знаю с чего начать.

— Ты справишься!

— Мне сказали, что это идеальное место для рыбалки, хотя я не думаю, что наживка и леска тебе подходят. Может быть, ты придешь ко мне в гости и научишь танцевать танго.

— Однажды ты действительно будешь жить в Тоскане, Антонио. Я уверена в этом, — Камилла по-матерински улыбается ему.

— Пусть меня заменит Николь, дай ей шанс.

Она делает паузу на мгновение. Затем продолжает говорить, но уже другим тоном

— И она тебе нужна. Я разговаривала с ней, видела, как она работает. Она заслуживает шанса, она для тебя. Поверь мне.

Он в ответ проводит рукой по волосам и осматривает Конора через стекло, другой разговаривает по телефону, глядя на рабочий монитор. Хитрая улыбка на его губах делает его похожим на хищника, готового наброситься на свою жертву.

— У меня нет времени на Николь. Я даже не думаю, что она тот человек. По крайней мере, не для меня.

— Время есть. Попытайся дать ей шанс!

Антонио фыркает и разводит руками, сдаваясь.

— Хорошо, все в порядке. Скажи ей, чтобы она подождала меня сегодня днем возле офиса, — бормочет он. — Мне нужно сделать подарок дочери на день рождение. По крайней мере в этом мне она будет полезна.

Женщина кивает.

— Я делаю это только для тебя, Камилла!

— Нет, Антонио, ты ошибаешься… Ты всегда всё делаешь для себя.

Величественный Лондон, город миллионов сердец, утопает в своих собственных контрастах. Под небесами, где тучи и солнце играют в непрестанной симфонии, каждый день — как отдельная глава его великой истории. Утром, когда земля еще погружена в сон, Лондон пробуждается в легком тумане, словно утопая в море мечтаний. Туманные зарисовки старых зданий и мостов навевают чувство давней романтики и мистики. Днем, великолепие города разгоняет туман, и Лондон расцветает во всей своей славе. Это место, где архитектурное наследие Викторианской эпохи соседствует с современными небоскребами. Улицы становятся площадкой для встреч и разнообразных культурных событий. Вечером, когда солнце падает за горизонт, Лондон облачается в свою вторую кожу — светящийся оазис во тьме. Фонари улиц мерцают, создавая атмосферу загадки и романтики, а городские звуки создают уникальный симфонический фон. Погода Лондона словно персонаж, постоянно меняющий свое настроение. Иногда она ласково обволакивает город теплыми лучами солнца, иногда — проливным дождем напоминает о своей неуправляемости. Она — часть этой истории, которая делает Лондон таким разнообразным и неотразимым. Когда они выходят из метро, уличный шум заглушает гром. С серого неба начинает падать мелкий дождь. Зима не дает городу передышки.

Антонио Моретти поднимает воротник куртки и засовывает руки в карманы, дрожь пробежала по спине. Он раздраженно качает головой, когда первые капли намочили его волосы. Николь поднимает капюшон серого плаща. Несколько кудрей скользят по ее плечам и лбу.

Глядя вниз, Антонио замечает тонкую линию обнаженной лодыжки. Задняя часть стопы вытянулась над высоким каблуком. Он никогда не понимал, как британцы терпят пытку холодом во имя красоты.

— Пойдем, — говорит он, указывая пальцем на Мраморную Арку.

— Подожди!

Девушка начинает рыться в кожаной сумке, достает несколько листов и протягивает их ему.

— Ты можешь использовать их, чтобы прикрыть голову, — говорит он с улыбкой, слова легкие они преодолевают смущение и нерешительность.

Антонио прочитывает первые строки вверху справа: «резюме Николь Энистон. Секретарь». Он улыбается.

— Я никогда не придавал резюме слишком большого значения. Люди — это не список выполненных дел и достижений в прошлом.

— А какие они?

Антонио внимательно наблюдает за ней, задерживаясь на овале ее лица, высоких скулах, слегка янтарной коже. Обращает внимание на маленькую родинку сбоку на шее. В вытянутых и очень темных глазах есть что-то неуловимое.

— Люди — это то, что они могут для вас сделать. В двадцать лет Раджа ничего не знал о финансах, но он был математическим гением и лучшим шахматистом во всей Индии. А посмотрите сейчас… Меня никогда не интересовало прошлое, я предпочитаю будущее, — заключает он, встряхивая бумаги.

— Я тоже предпочитаю будущее, — отвечает она, глядя ему в глаза. Затем она опускает голову, при этом лицо её темнеет.

— Надеюсь, этот принцип применим и ко мне.

Антонио чувствует легкую обиду; эта девушка может противостоять ему, и он этого не ожидал. Он недооценил ее и пробует изменить свой подход.

— Я просто хочу сказать, что иногда чтение резюме немного похоже на вождение автомобиля, глядя в зеркало заднего вида есть риск запутаться.

— Я не хотела тебя смущать.

Она раскрывает одну руку и ждет, пока несколько капель смочат ее ладонь.

— Я всего лишь на всего хотела, чтобы ты укрылся от дождя.

Несколько секунд они молчат. Затем он нарушает молчание.

— Хорошо, a теперь пойдем.

Стук каблуков по полированному асфальту звучал как музыка, создавая монотонный ритм, который восхищал своей симметрией. Этот звук пронизывал городскую суету напоминая о постоянном движении и стремлении вперед. Женские шаги в элегантных туфлях отражали уверенность и гордость, говоря о женщине, которая несет в себе свой собственный ритм и характер, вписываясь в мозаику большого города. Дождь начинается сильнее. Они подходят к витринам бутика на Бонд-стрит, где все чаще развеваются флаги с логотипами крупных брендов. Антонио первым заходит в магазин и держит дверь открытой для Николь. Они подходят к странной круглой стойке, за которой блондинка лет тридцати листает брошюру. Она смотрит на него и достает шляпную коробку по индивидуальному заказу.

— Подарок для дочери?

Николь расстегнула плащ, и белая блузка обнажила изгиб ее груди.

— Да, через неделю у неё день рождение!

— Сколько исполнится?

— Четырнадцать

— Ты уверен, что её это понравиться?

— Она любит одежду, шляпы и любит свою мать, больше я ничего не знаю. Могу ли я быть честным?

— Возможно, искренность не лучшая добродетель на деловой встрече, — отвечает Николь.

— Не думаю, что мне есть что терять, — парирует он.

— Антонио, я не разбираюсь в рынках, но думаю, что знаю людей, которые там работают, довольно хорошо. И я в это верю…

— Я думал, ты знаешь только Джей Моргана, — перебивает он ее легким, незаинтересованным тоном.

После этих слов, вылетевших из его уст со свирепой поспешностью человека, который слишком долго вынашивал их, он сожалеет о сказанном. Лицо девушки отключается. Пелена печали застилает ее взгляд. На мгновение кажется, что глаза приобретают еще более темный оттенок.

— Вот, пожалуйста, — голос продавщицы развеивает смущение.

— Вешалка для одежды и шляпная коробка. Инициалы здесь и здесь.

— Благодарю, — отвечает Антонио — дайте нам еще минутку, пожалуйста.

Блондинка уходит, приближаясь к паре, которая только что вошла в магазин.

— Джей разбирается в людях, поэтому он и добился успеха. Потому что он смог найти таких людей, как ты. Он относился ко всем одинаково, никогда не смешивая роли, — голос Николь твёрдый, но без обиды.

Антонио смотрит на нее изумленно. Он не ожидал такой реакции.

— Лидерство, завоёванное на поле и именно на поле оно сохраняется. Роли ничего не значат, — парирует он.

— Ты номер один, и все на этаже это знают. Для кого-то ты легенда, есть те, кто даже трепещут, когда с тобой разговаривают. И не потому, что ты начальник, а потому что тебя и твой труд уважают.

Он наблюдает за ней молча. Её слова пробиваются сквозь апатию последних нескольких месяцев, освещая слишком темный путь.

— Некоторые хотели бы видеть, как ты ошибешься и упадешь. Они были бы счастливы.

Он слегка наклоняет голову и закрывает глаза.

— Ты знаете, почему я выбрал тебя для этой работы?

— Нет, скажи мне.

— Потому что цифры являются мерой всего: даже людей. Цифры объективны, они никогда не лгут и дают каждому ту ценность, которую он заслуживает. Я не боюсь и, может быть, никогда не боялся. Я словно феникс, восстаю из пепла былых дней. Мои перья горят огнем решимости, и каждое мгновение моей жизни — это новое возрождение. Я поднимаюсь выше, чем когда-либо прежде, расправляя крылья над просторами возможностей. Моя душа полна страсти, а мои мечты горят ярче, чем когда-либо. Как феникс, я встречаю свои вызовы, перерождаясь вновь и вновь, и покоряя небеса своими свободными полетами.

— Нет, всё не так! — Николь безутешно качает головой. — Для того, кем вы стали, для того, кем вы являетесь сейчас, на мой взгляд, цифр недостаточно. Сейчас им всем нужны ваши слова, мотивация, им нужно действительно чувствовать себя командой. Однако с тех пор, как вы оказались на месте Моргана, не было ни одной встречи с трейдерами. Вы сидите с ними за столом весь день, но никогда по-настоящему не интересуетесь их жизнью. Вы не знаете, как зовут их жен, детей, не болеет ли чья-то мать, нужна ли кому помощь. И даже если цифры говорят, что вы победитель, вам следует быть более осторожным. Никогда не чувствуй себя слишком уверенным.

— Заткнись!

Она кусает губу, как будто боится, что зашла слишком далеко. Затем завязывает пояс плаща.

— Прости. Я не хотела тебя обидеть, я просто хотела сказать тебе, что я думаю, — расстроено говорит Николь, быстра шагая.

— Подожди… куда ты поедешь без этого?

Антонио смотрит на резюме, бумаги мокрые, но резюме читается хорошо.

— Итак… Его надо улучшить и значительно. Может, присядем где-нибудь и разберемся, что скажешь?

Девушка, ничего не понимая, щурит глаза, изучая его с недоумением. Антонио безмятежен, спокоен.

— Ну-ну… Я просто пытаюсь сказать, что тебе лучше на время остановиться. Давно никто не говорил со мной так, с открытым сердцем.

Николь поднимает лицо, тряся кудрями, и вспышка улыбки озаряет ее глаза. Они снова смотрят друг на друга, затем она указывает на стойку.

— Ты точно уверен, что ей это понравится?

— Не знаю, надеюсь понравится. У тебя есть идея получше?

— Пойдем, — говорит она, беря его за руку.

Как только они выходят на улицу, под стук капель она кивает в сторону плаката.

Антонио хмурится.

— Не думаю, что это музыка, которую она слушает.

— Но это не просто музыка. Это гораздо больше для подростка, — с нетерпением говорит она. — Твоя дочь могла бы сходить с друзьями на концерт. Ты подаришь ей уникальный момент, незабываемые воспоминания, нечто бесценное.

Он пожимает плечами, продолжает смотреть на плакат, позволяя дождю впитываться в ткань. И он замечает, что девушка все еще держит его за руку. Длинные пальцы дают ему ощущение благополучия. Он закрывает глаза. Ему бы хотелось остаться в таком состоянии, продлить это чувство до бесконечности.

— Это всего лишь идея, — говорит она, выхватывая его из этого остановленного времени.

— Уверена, ей понравится твой подарок. Я тебе еще нужна? — спрашивает она его, убирая руку.

Он качает головой.

— Уведемся завтра на работе?

— Да

Она снова улыбается ему, затем поворачивается и уходит в сторону станции «Бонд-стрит». Антонио следует за ней взглядом, пока она не исчезает в метро. Затем он поднимает голову к квадрату серого неба над ним. Облака, словно мягкий покров, тянутся на горизонте, придавая этому мгновению ощущение спокойствия и задумчивости. Дождь, который еще недавно лил свой сонный рассказ, ушел, оставив после себя свежесть в воздухе. Он стоит там, в одиночестве с собой и своими мыслями. Серое небо нависает над ним словно холст, на котором он может нарисовать свои мечты и желания. В этой мгновенной тишине он начинает слушать шепот ветра, искать ответы на свои вопросы и принимать решения, которые проведут его вперед по пути неизведанных возможностей.

Глава VI

ШТОРМ

Антонио барабанит пальцами по колену и чувствует, как его нога вибрирует, пока такси движется сквозь поток машин с раздражающей медлительностью.

Рядом с ним Камилла смотрит в окно. В одной руке она держит большую сумку из Harrods.

— Мы должны были приехать первыми.

— Я знаю.

— Милена будет в ярости.

— Это пройдет. Я ничего не могу с этим поделать. Ты видела, что происходит в банке.

«Короткая» позиция по казначейским облигациям в течение недели была отрицательной. Постоянные потери. Минус тридцать миллионов. Минус тридцать пять. Минус сорок, а может и больше. В тот день между рабочими местами началась суматоха, взгляд Конора становился все более угрожающим, а Раджа уходил в свое молчание, будто замыкаясь в собственном мире. Барометр показывал шторм. Через пару часов Федеральный комитет по открытому рынку сообщит руководящие принципы американского Центрального банка по краткосрочной денежно-кредитной политике. Тогда сценарий приобрел бы четкие очертания и ход торговли был бы яснее. Возможно, пришло время расплаты.

— Антонио, — голос Камиллы заставляет его вернуться мыслями в такси.

— Да?

Она кладет руку ему на плечо.

— Посмотри на меня, — говорит она, наклоняясь в сторону и беря его лицо в свои руки. — Сделайте мне одолжение. На сегодня хватит думать о банке. Думай о своей дочери.

Он неправдоподобно кивает. Она смотрит на него скептически.

— Что мне с тобой делать?

— Боюсь, я безнадежен!

— Ты снова не позвонил старому другу?

Антонио молчит, впившись ногтем в рану у основания указательного пальца.

Он крестный отец Ланы, — говорит она, глядя на него с упреком. — И он твой лучший друг. Ты не можешь продолжать так себя вести. Что с тобой не так?

— Это всё работа!

Женщина вздыхает, прежде чем снова потеряться в городе, проходящем за окном. Город, который вдохновляет, удивляет и приветствует каждого, кто приходит сюда в поисках приключений, знаний и возможностей. Он олицетворяет динамизм и разнообразие, делая его одним из самых захватывающих мест на земле.