Бесплатный фрагмент - Тигры и земляника

Тигры и земляника

Часть I

Фиш

Анатомия игры

Я приступаю к записям сегодня, 16 марта, находясь… хотелось бы сказать «в здравом уме и твердой памяти», но не стану спешить, с этим еще предстоит разобраться. Надо осмыслить и понять: то, что происходит — закономерное течение событий или ситуация все же вышла из под контроля, и я лишь пешка в чей-то игре?

Однажды старая рыба, дожившая в родном водоеме до седых плавников, погналась за мелкой рыбешкой, увлеклась и выпрыгнула на поверхность. В этот миг она с удивлением обнаружила существование воды.

Чтобы оценить систему, нужно выйти за ее пределы.

Есть и вторая причина тому, что я сел за компьютер: если мне суждено проиграть, пусть останется документальная запись — что именно я делал и как.

Пожалуй, впервые у меня нет уверенности в победе. Необычно.

Я один в доме. Уже ночь, тихо, лишь в динамиках чуть слышно шелестит музыка. Мой стол напротив большого, во всю стену, окна. Кабинет на втором этаже, и когда смотришь наружу, в сад, кажется, будто плывешь над землей. Тонкая преграда между заснеженным пейзажем и светящимся монитором исчезает. Можно встать, раскинуть руки, шагнуть в темное небо… и упереться в пуленепробиваемое стекло.

Чтобы решить головоломку, нужно покопаться в предыстории. Рассказать об играх.

Они существуют столько, сколько и сам человек. Есть много описаний игр, аналитических разборов, психологических обоснований, социологических теорий и философских доктрин. Добавлю свое видение.

Я играл всегда — до определенного времени неосознанно, потом с возрастающим пониманием и интересом. И правила, что помогали мне выигрывать, тщательно продуманы и проверены практикой. Описывать их лучше в увязке с событиями из жизни и пояснениями — как я дошел до той или иной мысли.

Мелодия без сопровождения теряет привлекательность, становится невразумительной и необоснованной. Утверждение без контекста — неубедительно.

Чай с лимоном в хрупкой чашке, такой тонкой, что страшно брать в руки. Круг света настольной лампы. Прелюдии Баха. Полки с книгами, вся мудрость которых сейчас не в силах помочь.

Когда не знаешь что делать, есть две тактики. Первая: «Делай хоть что-нибудь». Вторая: «Жди». Обе правильны и выбор зависит только от ситуации.

Непросто.

Опять неуверенность. Надо сказать, сомнения мне не свойственны. Я всегда ставлю перед собой ясные цели и движусь к ним без рефлексий и метаний. Кстати, вот и первое правило:

ИГРОК ВСЕГДА ЗНАЕТ, ЧЕМ ЗАКОНЧИТСЯ ИГРА

У игры должна быть цель, и она формулируется четко и недвусмысленно. В процессе ты можешь импровизировать, но движение к намеченному результату не прекращается никогда.

Еще одно правило гласит:

ЦЕЛЬ ПО ХОДУ ИГРЫ НЕ МЕНЯЕТСЯ

Размышляй сколько угодно, сомневайся, передумывай, пока игра не началась. Но обозначив цель, в процессе менять ее нельзя. Иначе возникнет искушение подогнать цель под результат — тот, что получился, — по принципу «И так тоже сойдет».

История: ночь, открытое море, капитану корабля докладывают: прямо по курсу обнаружен объект. Если не принять меры, неизбежно столкновение. Капитан по рации приказывает встречному судну изменить курс. В ответ приходит сообщение: «Сами меняйте курс».

Расстояние сокращается. Надменный кэп телеграфирует: «Говорит кавалер ордена Виктории капитан первого ранга Вильямс. Сейчас же смените курс!» В ответ: «Говорит младший матрос Джонсон. Немедленно смените курс вы».

Расстояние критическое. Кэп в ярости. «Я — военное судно, оснащенное торпедами!»

В ответ раздается: «Ну и что? Я — маяк…»

Впервые я поставил себе цель — ясную и вразумительную, — в девятилетнем возрасте. Может, подобное случалось и раньше, я не помню. Но тот эпизод прочно врезался в память: я стою посреди старого казанского двора с горящей от удара щекой и глазами, полными слез. Изо всех сил стараясь, чтобы налитые озерца не переполнились и не хлынули через край.

Только сегодня мы переехали в другой город, в новый дом… хотя новый он лишь для меня — здание старое, довоенной постройки. Пока взрослые разгружали машину, я оказывал посильную помощь — таскал всякие мелочи. Но когда вещи перекочевали в квартиру, я стал не нужен — путался под ногами и всем мешал. Поэтому меня, наскоро покормив, отправили гулять во двор, где я сразу столкнулся с местными пацанами.

Описывать мальчишеские разборки занятие нудное, они похожи друг на друга, и я к тому времени участвовал в них не раз и не два. Но здесь, посреди двора, заросшего древними тенистыми липами, традиционный сценарий был грубо и нагло попран. После быстрого допроса — «Откуда ты? Кого знаешь? Чё такой борзый?.., — я получил кулаком в лицо и испытал шок.

Девятилетние мальчишки не бьют друг друга в лицо. Вернее, тогда, тридцать лет назад, не били. Схватить за шею борцовским захватом и повалить на землю — да. Заплести ногу вокруг ноги противника и толкнуть — бывало. Протаранить головой, навалиться всем телом и упасть сверху — святое дело. А если и ударить, то — в грудь, в плечо, в живот…

Девятилетние пацаны не били по лицу. Во всяком случае, в том мире, где я жил.

Я бы мог увернуться — было хорошо видно, как круглоголовый и круглоглазый мальчишка отвел руку назад, как рука летела по длинной дуге, — но до последнего мгновения не верил, что все это по-настоящему. Мазок кулака по щеке… и нахлынувшее следом чувство нереальности происходящего, бессилия и вселенского одиночества.

Я понимаю, что попал в другой мир.

Пока стою — растерянный, ошеломленный, — довольные пацаны уходят. Новичку показано, кто есть кто. Будет знать. Я отхожу к старой песочнице и сажусь на облупленный бортик.

Именно в эти минуты, подняв голову и широко раскрыв глаза — чтобы быстрее просохли так и не выкатившиеся слезы, — я принимаю решение, значительно повлиявшее на мою жизнь. Ставлю цель, которую нужно достичь. В чужом городе, в чужом мире действуют другие законы, не те, к которым я привык и приспособлен. Нужно выжить, закрепиться, пробиться… нужно отомстить. И этим доказать право на гордость и уважение, доказать прежде всего себе.

Хотя ситуация не была игрой в том смысле, который я стал вкладывать в него позже, именно тогда я поверил, что действия можно планировать, и результатов — достигать.

Ты ставишь цель и она не меняется.

Годы спустя я прочитал пародийное описание «типичной биографии боксера». Дословно не помню, но примерно так: «…В детстве он был тщедушным, болезненным ребенком. Как-то его обидел соседский хулиган, и мальчик, преисполненный праведного гнева, решил отомстить… В спортивную секцию его не приняли из-за слабого здоровья, и мальчик упорно выстаивал часы у дверей спортзала, пока не поразил тренера — седого ветерана бокса, — терпением и настойчивостью…»

Я не слабый и не болезненный, но тренер все же хмыкает над моей худобой и невысоким ростом.

— Сколько раз подтягиваешься? — спрашивает он и, не дожидаясь ответа, кивает на перекладину. — Вперед.

Моих сил хватает на пять раз.

— Приходи через неделю, — говорит тренер. — Доведешь до десятка — возьму.

Попасть в боксерскую секцию было трудно, желающие стояли в очереди. Не то что сейчас, когда кругом пооткрывались группы рукопашного боя, карате, тхэквандо, айкидо, джиу-джитсу… и тренеры обходят школы, заманивая ребят.

Дома я взбираюсь на табурет и заклиниваю мамину скалку поверх дверей спальни и кладовки. Скалка толстая и крутится, и, как я ни стараюсь, подбородок касается ее только три раза. Высчитываю, что через неделю мне нужно подтянуться шесть раз — тогда на перекладине смогу десять. На всякий случай ставлю в план не шесть раз, а семь.

Я выполняю «подходы» утром, сразу после пробуждения, днем, вернувшись из школы, через час после обеда… весь день. Последний — на ночь, прежде чем залезть под одеяло…

— А еще смог бы? — спрашивает тренер, когда я спрыгиваю с перекладины.

— Да.

Перекладина удобнее скалки.

— А почему не продолжил?

— Так вы же сказали — десять!

Тренер хмыкает.

— Рационалист! А если бы я велел подтянуться пятнадцать раз?

— Тогда… подтянулся бы пятнадцать.

Ты ставишь цель и достигаешь ее. Поставленная цель не меняется, что бы ни случилось.

Маяк не меняет курса.

— Ладно, в понедельник принесешь справку о состоянии здоровья и форму — кеды, майку…

— У меня все с собой.

— М-да? Ух ты какой…

Начинаются тренировки.

Я знакомлюсь с ребятами из секции, мы гуляем возле их домов. Дружу с одноклассниками из математической школы. В своем дворе я не играю.

Иногда вижу старых обидчиков — они живут на соседней улице.

— Ничего, — говорю я себе, — посмотрим…

Через год отец получил повышение, и мы переезжаем в центр, в сталинский дом с такими просторными квартирами, что по коридору можно кататься на велосипеде. Во дворе я знакомлюсь с Алексом и Мурзилкой. Мы начинаем дружить.

СОЗДАВАЙ СВОЮ АРМИЮ

Мир — изначально среда не дружественная. Не дружественная — но и не враждебная… просто никакая. Миру нет дела до тебя. Но ты сделаешь его более комфортным, если привлечешь союзников.

Пригласишь в свою игру.

В жизни мне приходилось встречаться со многими людьми. Пожалуй, больше всего знакомств пришлось на последние пять–шесть лет — такова уж специфика моей деятельности. Держать под контролем паутину из тонких нитей занятие не простое, нужно действовать крайне деликатно, чтобы не запутать и не порвать ее. Но никаких переплетений связей, кружев отношений, сетей информационных каналов не было бы, не овладей я искусством вовлечения людей.

Формируй вокруг себя поле, что притягивает окружающих, становись для них ценным и нужным. Цепляй за крючочки, заплетай интерес, вовлекай в свою жизнь.

Создавай свою армию.

Виргус

Алоха!

Ну вот я и в психушке.

Или, как сказала моя благоверная, ну, бывшая, конечно: «Вот ты и дома, Виргус!». Спасибо тебе, родная, на добром слове…

Нет, как-то я не так начал. А что, эта штука уже работает, Ботан? Хм… Давай еще разок. Ты это сотри потом, а я вступлю заново. Готов? Поехали!

Хай, подруга, а может быть — чувак, хотя лично мне чувихи нравятся больше, но это же дело вкуса, разве не так? Короче, кем бы ты ни был, шалом тебе, алоха или салам аллейкум. Выбери сам.

Ботан сказал, что мне нужно писать книгу, раз уж такая история со мной приключилась. Ботан тогда сильно обкурился, но суть не в этом, идея-то мне понравилась… Что, Ботан, не обкуренный ты был? Да ладно, это я так, для интриги. Читателям же интрига нужна. А что может быть интрижнее, чем обкумаренный Ботан?

Единственная проблема оказалось в том, что я ненавижу писать. Письма, дневники, доклады, конспекты, объяснительные, заявления об уходе, долговые расписки… Терпеть не могу. А компьютера у меня нет, да и печатать я, если честно, тоже не люблю. Но выход нашел, как всегда, Ботан. О, великий Ботан, слава тебе, слава! С тебя пузырь, кстати. За то, что я тебя в книге пиарю. Прославишься теперь на весь мир, Ботан, точно тебе говорю.

Ну так вот, Ботан притащил диктофон и взял на себя добровольное обязательство перепечатывать мой бред на компьютере. О, трудолюбивый пчёл!..

М-да… Писать я не люблю, зато читаю много. Научили в пять лет и с тех пор не могут остановить. Я в этом смысле — больной. Запойный. Читаю все подряд, что попадется, даже всякую хренотень. Бывает, под рукой нет ничего, ни книги, ни журнала, так я бумажку какую-нибудь найду — хоть пачку от сигарет, хоть фантик конфетный, — и читаю. И в голове у меня много чего, но свалено в кучу, не систематизировано, что ли. Хотя можно назвать это бардаком, а можно — творческим беспорядком.

Другое дело Ботан. Он парень пунктуальный, и в закромах его котелка знания разложены по полочкам. Дома у Ботана книг — Ленинская библиотека отдыхает! Правда, в основном старье. Например, сейчас он читает — сейчас удивишься, дружище, — «Роман-газету»! За 1981 год! Я посмотрел обложку — Чаковский, «Победа». Охренеть.

И вообще, Ботан как будто застрял в прошлом — у него прическа с бачками, ну, бакенбардами, то есть. И одежда чистая, опрятная, но уж больно старомодная. Я говорю — давай, Ботан, я тебе джинсы дам поносить! А он отвечает: «Мне свое больше нравится». Вот чудак. В ванной у Ботана эмалированная раковина. Ты, наверное, таких и не видел, дружище. Станок, которым он бреется, еще тот, с тех времен. В него вставляется лезвие и ручка завинчивается…

Отстань, старик, не отдам я тебе диктофон! Убери грабли, я же тебя рекламирую! Все, все, больше не буду…

Чуть руки мне не оторвал, зараза. А они у меня нежные, музыкальные, их беречь нужно. Тяжести не носить, грязной работы избегать. Вот, помню, на шабашку ездили… В девяносто третьем. Времена на дворе стояли трудные, за музыку платить перестали, и, чтобы прокормить семью, — а у меня на руках Ленка с маленькой Коврижкой, — приходилось крутиться. Приятель пригласил поработать со знакомыми азерами на строительстве чего-то там, уж не помню чего, ну, я и поехал сдуру…

Короче, два месяца веселой жизни удались! Мы вкалывали, как сволочи, причем, в скотских условиях, и квасили два месяца тоже, как сволочи, — с утра до вечера. Пили и работали, работали и пили… Причем, употребляли исключительно бренди — ныне забытый «Сланчев брег». Похоже, кого-то в районной администрации клево подмазали — все магазины района оказались завалены этим напитком, включая «Хозмаг» и «Детский мир». И стоил бренди дешевле водки, прикинь! Частенько можно было наблюдать картину: в канаве валяется пьяный бомж с бутылкой бренди в руках. У нас этот бренди разве что из ушей не лился.

М-да… Вот там я руки посадил капитально. Приехал — не знал, как за дудку схватиться.

А, прикол вспомнил! С кадром одним мы на шабашке познакомились, он местный, с нами тусоваться любил. Рустамом звали. Закончил музыкальное училище, по распределению его направили в глухомань, ну, парень и застрял тут. Преподавал в музыкалке баян, спивался потихоньку. Мы с Рустамом сошлись на почве любви к музыке и к бренди «Сланчев брег»…

Ну так вот. Приперся как-то Рустам в халупу, где жила наша бригада. Уже подшофе, и с порога объявляет, что директор клуба обозвал его догматиком. «Нет, вы представляете, — с радостным таким изумлением восклицает, — меня! Догматиком!»

Мы его успокаивали, конечно, как могли. Рустам успокаиваться не желал. Понемногу выяснилось, что в компании в значение слова «догматик» никто не врубается. Включая Рустама. Ну, я-то знал, конечно, но от моих осторожных попыток выяснить, в чем заключается его догматизм, этот крендель отмахивался и продолжал возмущаться: «Я — догматик, ну надо же!» Азеры смотрели на меня осуждающе — я мешал человеку упиваться горем. Восточные люди, они уважали чужую скорбь. Рустам, блин, наслаждался. Он напоминал человека, неожиданно получившего орден какой-нибудь маленькой африканской страны и не знающего, что с ним делать. Друзьям показал, перед женой похвалился, теперь положить в шкаф и забыть?..

Что говоришь, Ботан? Извини, я не расслышал — потягивался. Ну, что дальше, что дальше… Все! Весь вечер, — а мы коротали его за любимым занятием… Ну да, за распитием бренди, натурально. Весь вечер этот чудик носился со своим «догматиком» как мартышка с чурбаном, пока нас не достал. В конце концов ему вежливо предложили заткнуться и лучше слабать чего-нибудь на баяне. Рустам расстроился и сник: сыграть его просили каждый день, а красивым словом «догматик» называли не часто.

М-да… И чего я про шабашку-то вспомнил? А, там одна штука произошла, важная… Но я об этом потом расскажу, сейчас ломает что-то. Да и Ботану уже пора. Скоро его из дурки выгонять примутся, потому как уже вечер и приемное время заканчивается. Но он оставит мне свой зашибательский диктофон — о, щедрейший Ботан! — и я расскажу тебе свою жуткую историю.

Да, я же забыл представиться. Зовут меня просто — Амфибрахий Ромуальдович Головотяпкин.

Шучу, не пугайся. Зовут меня Виргус. А почему так — я попозже объясню, только Ботана провожу.

Что, старик, уходишь? Ладно, спасибо, что навестил. Ты давай там, того… держи себя в руках. Да, покажи, как эта штука работает — диктофон твой. Ага… Ага… А это что? Понятно. Разберусь, в общем. Ну ладно, будь.

Вот мы и остались вдвоем, мой дорогой слушатель… то есть, читатель. Или ты читательница? А ну признавайся как на духу, что у тебя в штанах?!

Я же обещал рассказать про свою кличку. Сейчас, только сигаретку закурю.

Кх-м… Зовут меня Виргусом давно, лет с пяти. Я тогда проболел долго и из разговора родителей уловил, что «подхватил вирус». Ну, пришел после болезни в детсад, а воспитатели спрашивают, чем болел. Я и выдал, что, мол, виргусом.

Воспитатели смеялись так, что я думал, их в медпункт унесут. Ведь что интересно — детсадовские работники постоянно слышат детский лепет, а все равно каждый раз радуются, как маленькие. Наверно, долго находясь в определенном окружении, и сам становишься… того. Вот и главврач наш Альфред Вульфович тому подтверждение.

С тех пор меня Виргусом и зовут.

Только однажды я попытался от клички избавиться — в армии. Там же никто никого не знает, вот я и сказал, что кликуха моя, погоняло, то есть — Рэмбо. Ребята покосились, но ничего не сказали. А на другой день — на тебе! Сидим мы в курилке (будка такая возле казармы стояла), ну, все молодые. Духи, то есть. Стриженные, лопоухие, как близнецы-братья… И вдруг радостный такой вопль: «Оба-на! Брателло, Виргус!» Смотрю — земеля мой. Пилотка на затылке, ремень на яйцах, дембель уже, значит. А мы на соседних улицах жили, так он точно знал, что я не Рэмбо… (Там, главное, на гражданке, месяцами не встречались, а тут, у черта на куличках — получай деревня трактор!)

Уф, устал рассказывать… Вообще-то я часами могу трындеть, но здесь такая обстановка, блин… Гнетущая. Передохнуть надо. Может, ты чего-нибудь расскажешь? Ну ты, который читает. Не хочешь?

Ладно, давай споем, что ли, для разрядки. Ты какие песни знаешь? Я вот… ну, про Катюшу знаю. «Расцветали яблони и груши…» В детстве думал, что эта песня про зенитную установку. Помнишь, в Великую Отечественную на вооружении стояли, Катюшами звались. Вот, я думал, что песня про них.

Ну что, поехали? Я запеваю: Ра-асцвета-али яблони и гру-уши, па-аплыли-и туманы над реко-ой… Давай, подпевай, чего ты… Не хочешь? Ладно, буду рассказывать дальше. Но песня с тебя, учти.

Кстати, мимо по коридору шлепают больные в застиранных халатах, оглядываются, как я сам с собой песни пою (диктофон-то маленький, не видно в руке почти). Пялятся безо всякого стыда. Тронутые, одним словом.

Эй, псих, иди-ка сюда! Иди, иди, не обижу. Это что у тебя в пакете? Понятно, что из дома, а что конкретно-то? Сигареты есть? Ну, блин… Ладно, иди, галлюцинируй себе дальше.

А вообще, армию я ненавидел. И садик, кстати, тоже. А знаешь, дружище… (я не вижу отсюда — девка ты или парень, так что буду называть тебя просто — дружище, ладно?) А знаешь, дружище…

Нет, ты точно не обижаешься, что я тебя так зову? Представь, что я хлопаю тебя по спине, — ну, если ты парень, — и восклицаю: «Дружище!». А если ты девка, то шлепаю… чуть пониже спины (да это по-дружески, не подпрыгивай ты так) и тоже восклицаю! Вот представь это прямо сейчас…

Есть? Ну и как, нормально?

Я же говорил! (Ботан, когда перепечатывать будешь, поставь здесь смайлик, ладно? Мне плевать, что в книжках смайлы не приняты, а в моей будет!)

:)

Я знал, дружище, что тебе понравится. Сознайся, у тебя не так много знакомых, что могут шлепнуть по спине (или ниже) и совершенно искренне назвать тебя дружищем. Нет, я не имею в виду случайных там каких-нибудь с непонятными намерениями. Искренне — вот что важно. По-доброму.

А ведь я именно так к тебе отношусь, обрати внимание. Мне от тебя ничего не нужно. Если ты читаешь мой бред, значит наш с Ботаном план удался и книга уже издана и тобой куплена. А значит, ты скромную лепту в мой посмертный миллион уже внес. Можешь ее (книгу то есть, не лепту) даже выкинуть прямо сейчас, мне все равно. Я тебя называю дружищем не ради корысти. Это мне вообще не свойственно, кстати, корысть. Отсюда и беды мои.

Вот моя благоверная, ну, бывшая, конечно, была бы только рада, если б жадности у меня прибавилось. «Затрахал ты уже, Виргус, своим бескорыстием! Когда мы как люди жить будем?!» — это ж вечнозеленый хит нашей совместной жизни!

М-да… «Как люди жить» — вот что меня убивает. Это в конечном счете и привело к краху нашей любовной лодки. Не быт. А «как люди».

Есть у меня семья знакомая, дружище, Кувшинниковы их фамилиё. Вот у кого все как положено! У людей квартира — и у нас будет. У соседей машина — и мы в долги влезем, но купим. Ничего, что тачка под окнами стоит — денег на бензин нет, зато как люди живем, автомобиль имеем. Работа приличная, не хуже чем у других, по праздникам гостей собираем, пляшем и нажираемся. В обоих смыслах. А еще песни поем застольные — «Ой, мороз, мороз» и «Виновата ли я». У детей компьютер, у мужа рыбалка, у жены любовник. Может, оно и не сильно хочется, но надо. У всех приличных знакомых так.

Это Ленкины друзья детства. Когда жене удается меня вытащить к Кувшинниковым в гости, я смотрю и охереваю. И думаю: «Вот в кого ты превратишься, Виргус, если что-то в жизни не изменишь».

Правда, сейчас уже поздно. Поезд прибывает на станцию назначения, состав дальше не пойдет. Потому что — тупик.

Но я отвлекся. Я же про армию рассказывал, а до этого — про детсад. Так вот, дружище, если вдуматься, разницы ведь большой нет — детсад или армия. И там и там ограничение свободы. Ходить строем, ёлы-палы, есть по расписанию, спать по расписанию…

Да, кстати, и у нас скоро отбой, а мне не хочется. Не то чтобы не хочу спать, а…

Просто они там, внутри, все равно спать не дадут.

Элис

Собравшись духом…

— — -Original Message — — —

From: Администрация [mailto: dnevniki@mail.ru]

Sent: Tuesday, March 16 06:35 PM

To: Элис [mailto: alise_2010@mail.ru]

Subject: Регистрация

Здравствуйте, пользователь «Элис»!

Поздравляем — вы успешно зарегистрированы на сайте дневников www.dnevniki.ru.

Теперь вы можете вести свой виртуальный дневник, общаться и знакомиться с интересными людьми.

Ваши регистрационные данные:

Имя: Элис

Пароль: gaswsxc

E-mail: alise_2010@mail.ru

Технические вопросы можно задавать со страницы контактной информации

http://www.dnevniki.ru/contacts.html

…

С уважением,

Администрация сайта.

16—03 21:17

Морозы кончились, и сегодня первый теплый и солнечный день.

Что ж, начало дневника есть =)

В моей жизни наступил период, когда что-то происходит, а что — пока непонятно. Один умный человек посоветовал завести сетевой дневник… Да не простой, а «документально-литературный», вот даже как! И наряду с текущими событиями описать самые значимые эпизоды жизни.

Описать так, чтобы не только вспомнить, но опять пережить, прочувствовать, услышать эхо… и понять: это в моей жизни было. А точнее — есть.

Не уверена, что из этой затеи выйдет… И решиться трудно. Но я все-таки попробую.

Терять нечего.

Вот такая первая запись.

Комментарии

Выхухоль

Удачи тебе в этом нелегком начинании!!!

Элис

Не успела написать, как уже кто-то заглянул на огонек… Спасибо, Выхухоль! (Какой у вас интересный ник).

Анонимный пользователь

Ну-ну… Посмотрим.

Училка

Успехов, Элис! Нужна будет помощь — обращайтесь.

Элис

Хорошо, Училка, спасибо. Помощь уже нужна =)

Вот такой вопрос: как увеличить шрифт сообщений? А то выходит мелковато, трудно читать себя и других…

Анонимный пользователь

А ты не читай. Прямо так и пиши, не читая! :)

Анонимный пользователь

Хорош прикалываться.

Училка

Там сверху у вас есть кнопочка «Настройки». Зайдете и увидите слева панель инструментов. Найдите надпись «Редактор сообщений». В редакторе два варианта — простой и расширенный. Вам нужен расширенный. Там уже все есть, увидите — и размер шрифта, и цвет, и другие опции.

Выхухоль

Да не парь ты человека, Училка (говорит возмущенно)! Элис, не слушай ее. У тебя в браузере есть такая шняга, короче, называется масштаб страницы. Выбери значение побольше и все дела. Если у тебя броуз нормальный, конечно.

Элис

Ага, разобралась. И тот и другой вариант работают. С меня причитается =)

Выхухоль

Ни в жисть не расплатишься)))

Фиш

Волчата

Я запираю входную дверь и включаю камеры наружного наблюдения. Лестница на второй этаж, вторая дверь направо, щелчок — и кабинет погружается в темноту. Мерцающий экран монитора словно портал во времени, я сажусь в кресло и утекаю в прошлое, в миг перемахивая расстояние в тридцать лет.

Алекс и Мурзилка…

Таких как Алекс называют «уличными бойцами». Родителям до него не было дела, да и ему до родителей, в общем, тоже… Дерзкий и хладнокровный, он ни во что ни ставил авторитет учителей, инспекторов милиции, вообще взрослых… Сам себе голова.

Сейчас в ходу слово «безбашенный». Раньше, конечно, мы так не говорили.

Мурзилка, наоборот, был мажором. Дома. До тех пор, пока не открывал дверь и не выходил в подъезд. Так же, как и я, собственно. Мы, дети из хороших семей, на улице превращались в зверенышей. Вся цивилизованность пропадала, и там, во дворах, все уравнивались: дети дворников и министров. Ценилось не происхождение — кому какое дело до твоих предков?! — нет, ценилось другое.

Способность постоять за себя. Ответить на оскорбление.

Сила. Жесткость. Выдержка.

Правило:

ДЕРЖИ УДАР

Будь спокоен и уверен в себе. На тебя могут давить, тебя могут пугать. Твоя психологическая устойчивость будет подвергаться серьезным проверкам. Ты должен держать удар.

Всегда будь готов к конфликтам. Будь начеку.

Этого мало. Будь готов развязать конфликт, это тоже важно. Ты опасен. Потенциально ты очень опасен.

Будь готов к войне.

С двенадцати до шестнадцати лет в моей жизни период уличных драк. Начало положено в день расплаты со старыми обидчиками. Злость к тому времени притупилась, но я об инциденте помнил.

Цель должна быть достигнута, что бы ни случилось.

Маяк не меняет курса.

Как-то зимой, сразу после новогодних каникул, я возвращался с тренировки. Проходя мимо своего бывшего дома, услышал окрик:

— Эй, ты, иди сюда!

В беседке пацаны моего возраста и чуть постарше. Человек пять-шесть. Среди них тот, круглоголовый и круглоглазый, давний обидчик. Я уже знал, что его зовут Андрейка… Дурацкое имя для двенадцатилетнего мальчишки. Хотя и меня еще Фишем не называли.

— Мелочь есть? — спрашивает Андрейка.

— Нет.

Быстро оглядываю компанию. Ага, вот второй из тех, с кем я встретился три года назад. И третий. Все в сборе.

— А если обыщу?

«Щемить» — отнимать мелочь — было в порядке вещей. Но я думаю не о деньгах. Мой мозг лихорадочно соображает… и я рискую сыграть, сыграть по своим правилам.

— Дома есть, могу принести. Только немного.

Не переборщить.

Глаза у Андрейки становятся еще круглее. Видал придурков, но таких!..

Он думает. Оглядывается на пацанов. Решает:

— Ладно, давай бегом. А сумку мы забираем, деньги принесешь — вернем.

Я скидываю с плеча спортивную сумку с формой и бегу что есть сил домой. За спиной презрительные смешки.

Расстояние в несколько кварталов преодолевается за рекордное время. Почему я так торопился? Ведь можно было спокойно подготовиться и придти когда угодно… Пожалуй, я почувствовал: время настало именно сейчас.

Лишь бы наши оказались на месте! Ура, вот они — Алекс, Мурзилка, Витек, Кузя… с десяток пацанов из соседних домов, играют в «солдатики»… Забава нашего детства, потомок отцовских «городков»: броском палки сбить пластиковую банку из-под стиральной пасты «Мальва», сгонять за палкой и вернуться на исходную позицию, ускользнув от водящего.

Через пять минут толпа валила туда, где меня ждали. С деньгами. Одного.

Создавай свою армию.

…Мы стояли в кругу, быстро и четко организованном Алексом.

— Махаться будут один на один. До первой крови. Лежачих не бить…

Алекс диктовал условия жестко, не позволяя себя перебить. Да никто и не пытался. Компания во главе с Андрейкой шуганулась, увидев влетевшую во двор толпу, но мы не хотели побоища, мы жаждали справедливости.

— Сначала с тобой, — Алекс ткнул пальцем в Андрейку. — Потом с тобой, потом… кто был третий? Ага, с тобой. Ты, рыжий, и ты… встали на шухер. Остальные в круг, прикрываем, чтобы с улицы не увидели.

Все правильно, все по-честному.

Андрейку я завалил с первого удара. Легко уйдя нырком от размашистой плюхи — «вот ведь чмо — мелькнуло в голове, — так и не научился бить. Замахивается от земли», — достал его левым сбоку в висок. Андрейка упал на утоптанный снег и завыл.

Быстро вытолкнули в середку второго. Он суетливо махал руками и подпрыгивал, имитируя боксерский «челнок». Но я видел, что он не умеет боксировать. Дождался мгновенья и хладнокровно ударил правой под дых. Всадил руку чуть ли ни по локоть. Потом левой по печени. И еще. Он скрючился и осел на снег, откуда только что отполз Андрейка.

Тогда я впервые ощутил… Не знаю, как выразить. Что-то звериное. Адреналин плеснул в голову, и я уже испытывал подобное в ринге, но… состояние было другим. Дикость. Ярость. Торжество. Злоба вперемежку с ликованием. Во мне проснулись первобытные предки, стучавшие кулаками в грудь над телом разорванного врага.

Пацаны почувствовали неладное, круг попятился. Третий из моих обидчиков — его, кажется, звали Колян… или Костян? — развернулся и рванул в подворотню. Догнать его и в повалить прыжке оказалось делом трех секунд. Мои кулаки замолотили по его лицу, я бил, бил, бил… пока меня не оттащили.

Черт, картина и сейчас перед глазами. Звереныши. Волчата.

Однако цель была достигнута.

Следующие четыре года — сплошь уличные бои. Через день, каждый день, иногда — по два раза. На дощатой веранде детсада, где под ногами хрустел натасканный малышами песок. За гаражами, среди засохших кучек и обрывков газет. За школой, в грязи футбольного поля. В поросшем ивняком овраге, что в конце пустыря.

Драки. Махачи. Мочилово.

Возраст не имел значения, физическая сила не имела значения, численное преимущество не имело значения. Соблюдались неписаные, но жесткие правила:

В чужом районе против троих стоять, от четверых можно убегать. Для пацана это не западло.

Идти с монтировкой или кастетом против невооруженного нельзя.

Сборы район на район — святое.

Ходить с пионерским галстуком или комсомольским значком — западло. И мы ходили без, стиснув зубы перенося упреки родителей и разносы завуча.

Такой своеобразный «кодекс самурая». Буси до.

Хвастаться шмотками — западло. Воровать у своих — крысятничество. Отнимать деньги у чужих — можно.

За базар отвечать.

…Как-то летним вечером кучковались на веранде детсада. Нам лет по четырнадцать-пятнадцать. Веранда — излюбленное место, как сейчас говорят, тусовок. Собирались по вечерам, когда в садике только сторож — бывший рабочий «Оргсинтеза», ныне пенсионер дядя Гриша. Он сквозь пальцы смотрит на посиделки — а также драки и позже групповые экшены с девочками, — за то, что время от времени ему чего-нибудь наливают.

Компания развалилась на изрезанных скамейках. «Спартаковские — козлы», «ДМБ-79», «Фая — сука», «Кандагар-Казань»… Мурзилка тренькает на гитаре, пытается подобрать «Отель Калифорния» с привезенного родителями из турпоездки Балкантоновского диска. Алекс с Кузей курят отнятый у мелюзги гродненский «Космос». По кругу ходит бутылка «Медвежьей крови».

Подвалил кадр — не местный, лет двадцати, в боксерках… Тогда вся Казань ходила в боксерках, эра кроссовок еще не наступила. Парень изрядно помятый, развязный и говорливый. «Только из армии дембельнулся, пацаны. Гуляю вот. Дайте глотнуть, трубы горят». Хлебнув из горла бутылки — красная струйка стекла по небритому подбородку, — парень принялся рассказывать: служил, дескать, в Германии, в ВДВ, прыжков с парашютом у него — мама дорогая!… И как десантников натаскивают ножи метать, и даже лопатки саперные, а приемы рукопашного боя — ва-аще смертельная штука…

И так он сладко пел… пока внимательный Алекс не подметил: «А что у тебя за наколка на пальце?». Чувак и ляпнул — мол, на зоне накололи, по малолетству.

Алекс приподнялся. «Да ты горбатого лепишь! Кто ж тебя в армию после кичи-то взял?»

И тут из парня поперло. «Ты чё, меня допрашивать будешь, мелкий?! — зашелся он криком. — Не твое собачье дело! Я вообще по спецпризыву в десант попал, понял, сучонок?..»

Сильно мы его избили. Жестоко.

За базар нужно отвечать.

ЗА ХОД ИГРЫ ОТВЕТСТВЕНЕН ТОЛЬКО ТЫ

Все, что с тобой происходит — твоя ответственность. Не жалуйся, не хнычь, что тебя… они… а ты не хотел… так получилось… Все, что происходит в твоей жизни, ты создаешь сам. Своими руками.

Я это понял вовремя.

Весной восемьдесят второго нас, три параллельных класса, повезли на экскурсию в Ленинград. На одной из станций — уже и не помню названия, — пацан из девятого «Б» по кличке Сало зацепил на перроне проходившего паренька. Тут же налетела местечковая братва, и мы тоже высыпали из вагона на истошный крик Сала «Казанских бьют!». Мгновенно завязалось месилово… Учителя бегали и квохтали, боясь подойти ближе, а со всех сторон на подмогу к своим бежали местные.

Нас теснили к концу перрона, когда в сторону противников полетела «бомбочка» — баллончик для сифона, набитый серой от спичек. Громко хлопнуло, кто-то заорал: «Шухер, пацаны, у них стволы!», и толпа аборигенов мгновенно рассыпалась.

Я почти не пострадал, а Мурзилке в суматохе досталось.

— Ну и зачем это было нужно? — спросил я, когда поезд тронулся.

Мурзилка давил на пипку умывальника, подставляя ладошки под жидкую струю воды. Кровь из разбитого носа капала на мутную нержавейку раковины.

— Не знаю, — ответил Мурзилка, удивленно скосив на меня заплывающий глаз.

Он действительно не знал. Не думал об этом.

— Не знаешь? — переспросил я. — Вот и я тоже…

Унитаз с педалью, что открывает днище. Облупленная амальгама зеркала. Полочка под зеркалом, в пятнах от зубной пасты.

— Ну ты че? — Мурзилка выпрямился. — Тебе больше всех надо?

Кровь капнула на синий гэдээровский блейзер.

— Ладно, держи платок. Намочи и приложи к носу.

Именно тогда, в поезде, в свои пятнадцать лет, я впервые понял, что не похож на других ребят. Они не думали, не рассуждали, жили по жестким правилам закрытого мирка. Я же остро ощутил потребность… В чем? Жить другой жизнью? Выйти за рамки? Устанавливать свои правила?

«Тебе больше всех надо?»

ИГРАЙ ПО СВОИМ ПРАВИЛАМ

Настоящий игрок всегда играет по своим правилам. И не важно — с кем и в какую игру.

Есть те, кто устанавливает правила — их подавляющее меньшинство… меньшинство, которое подавляет, — и те, кто по ним живет. Нарушать правила нельзя никому.

Разве что тем, кто их устанавливает.

В любой системе есть свои границы. И в большинстве случаев они только в головах играющих. Многие бились над Гордиевым узлом, Александр Македонский поступил по-своему — и решил задачу.

В Европе пользуется популярностью зоопарк, где хищники гуляют на свободе. Вместо заборов, ограждающих зрителей, кусты, за ними — снаружи — ров. Со стороны зверей землю за кустами не видно. Хищники не видят, куда приземляться после прыжка.

И поэтому — не прыгают.

Нарушающий закон всегда рискует. Но выигрывает только тот, кто готов нарушить, обойти, выйти за границы, сделать неожиданный ход.

Сыграть по своим правилам.

Разумеется, желательно выяснить, как действуют остальные: прежде чем нарушить каноны, надо их узнать. Плохо, когда играешь втемную — делаешь ход, не зная правил, не зная противника, не зная игрового пространства.

Тогда ты — просто пешка.

Меня это выводит из себя.

Виргус

Джаз

Продолжим наши забавы, дружище?

Я вот хотел спросить — ты меня как представляешь? Ну, внешне? Сдается, что по моей речи привиделся тебе этакий тинэйджер или студент, бодрячок-балагур с румянцем во всю щеку. А вот и ошибочка! Я уже реликт. Моей дочери знаешь сколько?

Сколько?! Да ты гонишь, дружище! А пятнадцать не хочешь?

Или вот так спрошу, еще страшнее — а знаешь, сколько лет я был женат? Пребывал в законном — простите, если что не так — браке? Столько люди не живут! И после такого недетского количества лет совместной жизни Ленка приходит сюда, в дурку, осматривается и молвит, красна девица…

Ты пойми, дружище, она меня специально из себя выводит. Обидно же, блин — «Вот ты и дома!»…

О, идея! Сейчас отомщу. Я когда-то про нее хайку написал, вот здесь и опубликую. Пользуясь случаем, хочу передать привет жене и всей деревне Хрюнделеевке… Припечатаю сейчас и пусть слава о Ленке останется в веках.

Итак, хайку, посвященная жене:

Спасибо тебе!

Познал бы я разве счастье,

Когда б не развод?..

Ну как?! Получай, фашист, гранату!

Кажется, меня немного в сторону увело. Я же внешность свою хотел описать, чтобы тебе, дружище, было легче со мной общаться. Через время, через расстоянье…

Ну так вот, внешность у меня обычная. Все говорят, что я похож на Дольфа Лунгрена. Ну, знаешь, мужественный подбородок, пронзительные глаза, мышцы там… Да, парень я крепкий, чего уж там скрывать… (Ботан, я прям слышу, как ты ржешь, когда запись эту слушаешь. А ну кончай скалиться, а то выйду — призову поганца к ответу! Если выйду, конечно). Короче, все, что тебе надо знать, дружище, обо мне — я высокий и немного сутулюсь. Все, баста. И рыжий еще.

Помнишь, я про армию рассказывал? Так вот, служаки мои из Рэмбо хотели меня в Шланга переименовать. За пропорции. Я, конечно, худой был, но развернуться им не дал. Нет уж, если не Рэмбо, то Виргусом зовите. Так привычнее. И не смотрите, что худой, зато жилистый, и по шеям накостыляю — мало не покажется.

Да, еще из отличительных моих черт — хвост. Не в смысле — сзади, как у кобеля, а… Ну, то есть, сзади, конечно… Нет, дружище, так не пойдет. Давай прервемся, пока Ботан там не лопнул окончательно.

В хвост я собираю волосы, а ты что подумал? Что если я в дурке, то мне хвосты мерещатся? Я многое вижу, дружище, но не хвосты. Хотя, между нами, девочками, уж лучше бы я видел их.

Давай я лучше про детство расскажу. Про свое, конечно, не твое. А ты уж испугался? Думал, я стану на тебя компромат сливать, ну, как ты в седьмом классе в туалете мастурбировал? Не бойся, я про это уже забыл. Тем более, если ты девка. Ну сама подумай — как я мог тебя видеть в женском туалете? Так ведь? Хотя, если постараться… Нет, успокойся, я про свою мастур… то есть, детство буду лепить. Сейчас, только сигарету возьму. Я уже в курилку вышел.

Кх-м… Это кашель курильщика, не обращай внимания.

Чего тебе? Закурить? На, держи. Не за что, травись на здоровье. Только отойди подальше, я тут с инопланетянами общаюсь. Видишь, у меня в руке передатчик. А? Известно какими — с Альфа-Центавры. Я же сам оттуда родом.

Ушел.

Из соседней палаты парень. Посмотрел на меня как на придурка и отвалил. А сам, между прочим, здесь из-за глюков. Ему голоса слышатся всякие, но, что интересно, только по ночам. А днем — обычный чувак. Официантом работал в кабаке. Фамилия у него интересная — Архангельский.

Помню, на фестивале в Чебоксарах… Джазовый фестиваль там проходил, короче, в восемьдесят восьмом году. И я в нем участвовал, в составе квартета Володи Штейнмана. Володя на рояле, я на саксе, Эдик барабанщик и еще один крендель на контрабасе. Ну, отыграли мы, нормально все, потом приняли в буфете за успешное выступление. Как полагается. И пошли за кулисы смотреть, кто там дальше будет лабать. И как раз вышла группа «Архангельск» под руководством Резицкого. (Я чего вспомнил-то про них — псих Архангельский навеял).

Такое шоу устроили ребята!.. В зале погасили свет. Напрочь. Публика, конечно, пошумела немного, а потом успокоилась. И вдруг со сцены послышались звуки. Перезвоны, перещелкивание, голоса чьи-то, ветра завывание. Как будто издалека, но потихоньку приближаясь… Психоделика, в общем, ни к ночи будет сказано. Потом из всего этого хаоса проявился звук, настойчивый такой — наигрыш рожка. И когда остальные звуки стихли, он один остался и все играл, играл… Такую, знаешь, нехитрую народную мелодию. Северную. Ребята же из Архангельска, поморы, стало быть. И тема-то вроде простенькая, а как-то цепляла. А потом постепенно возник аккомпанемент: бас появился, ударник тарелочками зазвенел — негромко так, серебряно. Сакс издалека зазвучал и сплел свой голос с рожком, и вот они вдвоем мелодию ведут…

Самое интересное было, когда музыканты в народ пошли. Рассеялись по рядам кто где и играют, но слаженно, в ансамбле… А сам Резицкий бегал по залу с радиомикрофоном на саксе. Играл совершеннейше в духе Колтрейна… Как он тебе, кстати?

В первый раз слышишь? Все, я умолкаю. Боже, что за времена?! Не знать великого Джона Колтрейна!

Хотя… Чему удивляться? Кому он сейчас нужен, этот джаз.

Расстроил ты меня прямо, дружище. Но знаешь, у тебя еще все впереди. Я тоже не в Гарлеме родился чернокожим… В смысле, к джазу не сразу пришел. В юности просто играл… так, херню всякую. Что в музыкалке задавали. А для себя, для души — всяких Фаустов Паппетти… бр-р-р! (Ладно, не будем об этом. Просто скажу, что на мой взгляд это такая «кувшиновщина» в музыке). И со временем заинтересовался джазовой музыкой. И то, знаешь, долго не просекал, что там почем…

Поначалу, когда играл джаз, я жутко старался. В дудку дую строго по нотам, ритм ногой прилежно отбиваю. А мне говорят — ну, джазмены опытные, — это не джаз! Я удивляюсь — как не джаз?! Синкопы есть, в такт попадаю… Стараюсь! А мне отвечают, мол, драйва нет, чувак, полета!

Я вообще человек куражной, но у меня почему-то получалось, что кураж отдельно, а джаз отдельно. И со временем понимать стал — ага, точно, нет драйва в моем исполнении.

Нас ведь как учили играть — чистенько, аккуратненько, без киксов… Ботан, напиши, что кикс — это когда музыкант берет ноту, а она не берется. И получается не звук, а писк такой. И мы боялись киксовать, избегали грязи, старались играть тщательно и опрятненько, академически целомудренно, как пионэры. Но ведь джаз — это не музыка. Джаз — это мировоззрение, это лайф стайл, это сама жизнь, а в ней невозможно без… Да чего там — иногда грязь необходима, без нее никак! И кровь нужна, и пот, и слезы с соплями…

…с зелеными, как вон у того психа. Эй ты, скорбный головою, у тебя из носа мозги вытекают! Быстрей запихивай обратно!

Умрешь с ними, с шизиками.

А вообще, жалко их. Я ведь желтый дом иначе представлял. Ну, изнутри. Я думал, тут больных в смирительных рубашках держат, санитары звероподобные со шприцами бегают. В каждой палате по Наполеону, или, как минимум, по Чубайсу. А оказалось — в дурке тихо, мирно, скучновато даже. И вообще, буйное отделение на четвертом этаже, а мы на третьем. Да и там, — сосед по палате рассказывал, — обычно тихо. Буйных транквилизаторами так пичкают, что они не то что дебоширить, имени своего не помнят.

И на нашем этаже не лучше. Я главврача спрашиваю: «А что это, док, в вашем слабоумном ведомстве народ какой-то неактивный?» А он мне знаешь что ответил? «В основном, — говорит, — у нас больные с диагнозом „эмоциональная тупость“!» Прикинь, дружище! Я подумал, что это прикол. Ну, типа, айболиты так шутят. Ан нет, оказывается — и вправду такой диагноз есть. И психи в большинстве не Наполеоны и не Бонапарты, а просто эмоционально тупые люди.

Я кричу: «Док, сюда нужно полгорода положить!» А он смеется.

Смешливый, однако.

Ну так вот. Сперва я не врубался, что со мной не так. (Я про джаз, дружище, не подумай чего). Затем просек — да, не джаз это, не свинг. А потом… Потом я услышал Колтрейна. И на девятой с половиной минуте этого явления в моей голове раздался большой бум-м-м! (Ботан, это надо крупными буквами написать. Очень большой бум раздался в моем чайнике).

БУМ-М-М!!!

И меня оглушило! Тряхнуло, ударило, проняло до печенок! Вот оно! Я понял, как нужно исполнять! Я умер, я катался по полу, я рыдал, как ребенок! Я постиг свинг!..

На этом моя эмоциональная тупость в джазе кончилась. Я понял, что играть нужно не ноты, а состояние.

Сейчас объясню. У тебя бывает такое… Ну, например, увидел красивый пейзаж — и в груди защемило? Или наоборот — весело стало, легко, кайфно? Вот видишь, дружище, понимаешь ты меня! Все-таки с понятием человек, я давно заметил… А ты что в таком состоянии делаешь? Ну, может, петь начинаешь, да? Или танцевать чего. Или такая нежность проснется, что хочется приласкать кого-нибудь… Кошку, например.

О! Я потом расскажу прикол про кошку, про Ботановскую. Ты когда-нибудь видел, чтобы у котов крылышки росли? Как у цыпленка? Офигеть!..

Короче, я, когда чувствую сильное состояние, сразу дудку хватаю, и через нее эмоции выплескиваю. На того, кто рядом окажется. Хорошо, если слушатели неподалеку, хотя я не особо расстраиваюсь, если и нет никого. Я, наверное, больше для себя играю. Самовыражаюсь.

В последнее время, как правило, мои безумные импровизации на Ботана выливалось, я же у него жил. Ну, когда с Ленкой мы того… разбежались. Вот скорбь свою я на другана и выплескивал… (Ботан, ты здесь поставь такой смайл, который наоборот. В другую сторону. В общем, врубишься).

:(

Ботан говорит, что я гений. Только ты Ботану не верь, дружище. Он, хоть мужик и умный… (Слышишь, старик, как я тебя пиарю? Сколько ящиков уже накапало?) Хоть и башковитый, говорю, мужик, но хитрости его насквозь видны. Я же понимаю, что Ботан меня утешает. Будь я гением — разве жил бы так?

Ох, ладно, не будем о грустном… Давай лучше расскажу как мы свадьбу с Ленкой справляли.

Такой дурдом был!

Ну вот, не хотел ведь о грустном. Свадьба — самое ж печальное событие в жизни мужчины. Да и женщины тоже. Согласен?

Если ты, дружище, мужик, то наверняка согласен. А если девка, то книжку, скорей всего, с треском захлопнешь. И зашвырнешь куда подальше, от возмущения. А между тем, это истинная правда. Девки ждут не дождутся, когда их замуж возьмут, так уж им уж невтерпеж! Воображают всякую фигню, романтику — фата свадебная, марш Мендельсона, жаних в костюмчике… А потом наступает время, — у некоторых уже наутро после свадьбы, — и бум!.. (Ботан, тут опять надо бум-м изобразить. Мощный такой!)

БУМ-М-М!!!

…Начинаются суровые будни. И муж теперь не друг твой милый, а противник, в борьбе с которым нужно победить всенепременно. Схватки не на жизнь, а на смерть, причем каждый день. Огонь на поражение, пленных не берем. И забывают, что была — любовь. Как-то удивительно быстро это забывается, в борьбе-то…

О! Давай про любовь поговорим, дружище! Или ты опять о музыке хочешь? А что, можем совместить.

На рояле не пробовал?..

Да ладно, я шучу. Все, закруглюсь. Я бы еще поговорил, но тут, знаешь, редко уединиться получается. Все время на виду. И вроде жизнь размеренная, ничего не делаешь, но постоянно что-то происходит — то процедуры, то анализы всякие, то обед, то ужин, то лекарство принимай… Сумасшедший дом прямо. Только вечером удается немного побыть одному да книгу пописать… Нет, поговорить.

«Книгу поговорить» — классно звучит, да? «Ты что делаешь? — Книгу говорю!».

Никогда так не отвечай, дружище, а то быстро упекут… сам знаешь куда. Ну, а мне терять нечего. Я уже там. То есть, тут.

(Ботан, ставь на этом месте смайл и все пока).

:)

Элис

Фотоальбом

Давно я не писала дневников, последний раз, наверное, лет в шестнадцать. Ну что ж, это приятно — вспомнить юность, почувствовать себя такой чистой, наивной…

На работе долгожданное затишье — праздники кончились! И можно спокойно брать накопленные за долгую зиму отгулы. Что ж, будем пользоваться =)

Сегодня мне захотелось посмотреть старые фотографии — давно не доставала, а сейчас почему-то… Большой альбом в шкафу, пухлый от вложенных снимков, я вытерла с него пыль, открыла и увидела первую… И сразу же навеяло, нахлынуло, пахнуло давним и милым.

Вот было бы здорово вставить сюда, в дневник, не только текст, но и звуки… и запахи… и вкусы… Но нет, нет возможности, к сожалению.

Ладно, все-таки попробую. Вот:

Лето. Огромный некошеный луг. На небе сгущаются тучи. Воздух розовато-сиреневого цвета, влажный, густой. Пахнет травой и дождем. На краю неба посверкивают беззвучные молнии. Предвкушение чего-то. Что-то будет, и от этого становится немножко волнительно.

Легкий сарафан, по голым рукам мурашки и сразу же — гусиная кожа… Взгляд девушки на фотографии открытый и какой-то выжидательный, словно спрашивает: «А что дальше?»..

Фото черно-белое, не самого хорошего качества — кажется, снимали «Сменой». Но я все помню. Мне здесь почти шестнадцать, я на каникулах у бабушки.

(Нет, не случайно именно это).

Альбом у меня запущенный — уже забыла чьи дети когда-то расшвыряли снимки, и они до сих пор лежат в творческом… Никакой хронологии — детские вперемешку со свадебными, друзья, не друзья, а этих уже и не помню, отжившее, отболевшее, цветное и не очень, давнее и не совсем… Лучше по порядку. Если это можно назвать порядком, конечно. А, плевать! Сейчас уже на все наплевать, и от этого настроение — бесшабашное.

Что-то вроде счастья.

То лето особенно запомнилось. Я познакомилась с мальчиком (он тоже приехал к бабушке в деревню), и это моя первая «взрослая» любовь. Боже мой, как трепетало сердечко, когда он целовал меня в садике за клубом!

Клуб был эпицентром жизни деревенской молодежи, и мы, приезжие, конечно каждый вечер ходили в кино. Почему-то, как правило, индийское — «Рам и Шиам», «Бродяга», «Господин 420», «Месть и закон»…

Все помню, надо же. Радж Капур. Наргис. Песня про Хатубу.

А после фильма танцы, где мы с девчонками большей частью стояли у огромной побеленной печи и смотрели, как танцуют «взрослые». А затем — звездная ночь, по деревне перелаиваются собаки, темень такая, что никогда не бывает в городе. И объятия, от которых кровь бросается в голову, и становится жарко… неловкие поцелуи…

Парень отчаянно скромен и не позволяет себе ничего лишнего. Впрочем, я и сама девочка «правильная» и в свои пятнадцать целомудренна, как одуванчик. И в делах и в мыслях, что примечательно.

Я приходила с танцев и бабушка подозрительно смотрела на мои горящие щеки и светящиеся, как у кошки, глаза, вздыхала и неизменно спрашивала: «Ты там не безобразничала, случаем?» Я смеялась и отвечала, что, конечно, бабуля, безобразничала — мы с девочками подожгли клуб и голышом плясали при свете пожара, разве ты не видела зарево? «Болтушка! — зевала бабушка, — Ложись уже спать, гулена». А я с сильно бьющимся сердцем думала, что мне удалось ее ловко провести, ведь на самом деле я безобразничала, да еще как безобразничала, знала бы бабуля…

Мы с девчонками часто ходили купаться, и там встречали мальчишек, но компании не смешивались — они сами по себе, мы сами, и оставалось лишь переглядываться украдкой и ждать в томлении вечера… Что бы я не делала, все мои мысли об этом — ну, быстрее же, солнце, быстрее, садись давай!

Вхожу в тень старой ивы и останавливаюсь у воды. Я непроста, непроста, непроста… Легкость и полость внутри. Кажется, еще немного и взлечу. Чувствую себя. Чувствую…

Нежность и сила в тонких руках. Словно держишь ребенка.

Воздух осязаемый, вкусный. В груди замирание. Дышится полной грудью, хочется улыбаться… Яркий чай, запах травы. Чабрец, шиповник, листья смородины. Вкус, заменяющий сладость. Тихая мелодия радости…

Тогда я все время прислушивалась к себе — там внутри происходило что-то удивительное, непонятное. Совсем иначе вдруг стали ощущаться ароматы, звуки, цвета…

Перевернем карточку, оставим воспоминания о давнем-предавнем лете, неловких объятиях и влажных и нежных, как у девочки, губах. Альбом лежит передо мной, приглашает…

Вот следующая фотка.

Здесь мне уже… сколько? Алик родился в восемьдесят восьмом, потом два с половиной года в декрете, и это первый год моей работы в школе. Двадцать пять, значит.

Мне нравилось работа, особенно поначалу. Нравилось заниматься с детьми, помогать им взрослеть, нравилось видеть плоды своего… С утра я с удовольствием шла в школу, а после — бежала домой… нет, не бежала, а мчалась, летела, парила с улыбкой на губах, мечтая обнять мужа и сына, окунуться в теплую атмосферу дома, вдохнуть любимые и родные запахи.

А потом все рухнуло.

Несешь полный поднос изысканной посуды — хрустальные бокалы, хрупкие фарфоровые чашки, старинные тарелки и вазочки… И вдруг что-то случается, поднос летит на пол и на твоих глазах все бьется. В хлам, вдребезги, в мелкие осколки. С грохотом, который еще долго стоит в ушах. А ты стоишь, смотришь, смотришь, и ничего не можешь…

Конечно, такой фотографии в альбоме нет. А жаль. Она могла бы стать прекрасной иллюстрацией…

Ладно, дневничок, возьмем себя в руки. Здесь, на фотографии, я еще не подозреваю, что меня ждет, до этого очень и очень далеко.

Они отправились встречать меня после работы (я была в первой смене), и на полпути мы столкнулись: Артур за руку с серьезным и важным трехлетним Аликом, и я с ребятами из четвертого «в», — они никак не хотели расставаться и пошли меня провожать, о чем-то наперебой рассказывая, смеясь…

Артур поставил нас против солнца, чтобы снимок вышел правильно — поэтому мы на фотографии жмуримся. Я смотрю на мужа с Аликом, чувствую тепло детей — такое живое и трогательное, и слезы наворачиваются на мои глаза. «Что с тобой, соринка попала?» — спрашивает муж. — «Да все солнце, солнце», — отвечаю я.

Весенний ветер треплет вихры, кудряшки и косички, доносит запахи талой воды и земли. Яркое солнце бьет в глаза, и стоящие на фотографии смешно щурятся. На фоне голых деревьев Фуксовского садика в окружении детей молодая женщина. Она смотрит в объектив пронзительно и ясно, под глазами голубые тени, лицо с тонкими чертами по-зимнему бледное и худое.

…В школу я пошла, выйдя из декретного отпуска, а до этого нигде не работала — институт, замужество… родила, даже не успев сдать госэкзамены, так что пришлось доучиваться уже сидя с ребенком. Социальный психолог без опыта и стажа, куда мне было еще идти? Только в…

Да нет, школа — это не плохо, свое дело я любила. Просто система выжимала, выдавливала того, кто не подходил под стандарты. А коллектив был неплохой, и со многими я дружила, и многие огорчились, когда я ушла…

Подумать только, дневничок, четыре года я продержалась.

Держали, конечно, дети. Такие разные, такие… Хотя школа обычная, не специальная, но все же попадались ребята с проблемами — эмоциональная заторможенность, клептомания, немотивированная агрессивность, даже аутичность в слабой форме.

«Я все понимаю, но подобным детям у нас не место. Для них государство создало другие учреждения» — говорила директриса.

Например, про мальчика, которого вычислили только через два месяца — у детей пропадали мелкие вещи, и воришка оказался настолько ловким, что поймать его за руку представлялось совершенно…

Мальчишка, как выяснилось после многих часов беседы (а он раскрывался трудно, медленно), вещи таскал не из-за нищеты или голода, а просто ради острых ощущений. Я билась с ним долго, но в конце концов нам удалось поговорить по душам, парень дал «честное мужское слово» и мы записались в секцию карате. То есть он записался, конечно, один, я просто сопровождала. Бывший воришка стал получать дозы адреналина и влился в среду, где доминировал «кодекс чести». Чем неимоверно гордился.

А переведи его в специальную школу — кто знает, что с ним дальше…?

Или отправить в спецшколу десятилетнюю девочку, которую средь бела дня чуть не изнасиловал какой-то подонок? После того случая ребенок перестал говорить… совсем, даже с родителями. Мне понадобился почти месяц ежедневных бесед (вернее, монологов), чтобы она начала хотя бы поднимать глаза. А то сидела, глядя в пол, и никакими силами, казалось, нельзя заставить ее посмотреть…

Как сейчас помню ее первую фразу: «А я люблю карусели». Сказала и испугалась порыва, а мне потребовалась вся выдержка, чтобы не вскочить и не заорать от радости!

Само собой, мы в тот же день пошли с ней кататься на каруселях!

Артур был не очень доволен, что я задержалась на работе (а я тогда часто приходила позже), но только хмыкнул, когда я с порога закричала: «Она заговорила!». Муж стоял в моем переднике с лопаткой для жарки в руках, из-за спины уже выкатывался Алик: «Мама пришла!»

…Я видела ее в прошлом году, эту девочку. Через всю улицу ко мне с криком бросилась молодая особа, упала, что называется, на грудь, разревелась. С трудом ее узнала — повзрослевшая, слегка располневшая, но вполне симпатичная девушка. «Я вас каждый день вспоминаю», — сказала она между всхлипами, размазывая по своим и моим щекам тушь.

(Надеюсь, это ляжет на чашу весов там, тогда…)

Конечно, ради таких откликов стоит вкладываться, но работа школьного психолога — еще и планы, отчеты, доклады, рутина, рутина, рутина… может быть, из-за нее я и ушла. Не люблю рутину. А изменить ничего нельзя — шаг влево, шаг вправо считается…

Что ж, идем дальше.

На плечах у папы девочка лет пяти. В одной руке воздушный шарик, в другой флажок с надписью «Мир! Труд! Май!» Красная болоньевая курточка (фотография черно-белая, но я прекрасно помню), хлопчатобумажные колготы, ботиночки с круглыми носками, на голове ярко-желтая вязанная шапочка с огромной пампушкой. На заднем плане колонна демонстрантов — беззаботная толпа в замысловато изогнутых шеренгах…

Ветер, плотный и теплый, как нагретая за ночь подушка, налегает на лицо, а над головами летит продирающий до пяток мегафонный голос: «Передовикам производства гормолокозавода номер два — ура!.. Славным работникам нефтехимической отрасли — ура-а!..»

«Га-а… Га-а… Га-а…» — гремит в ответ колышущаяся…

И вкус сахарной ваты… О, сахарная вата, предел детских мечтаний! — я наелась ею до отвала, так, что меня даже затошнило и вырвало прямо на папин пиджак. Но он не рассердился (за что я ему благодарна по сей день, честно, ведь я ужасно боялась, что он меня отругает, и страх затмил даже дурноту) … Папа понял мое состояние, он только гладил меня по голове, бледную и вспотевшую, а я замерла на его плече…

Но это потом, позже, а на фотографии лицо девочки сияет от счастья, папа улыбается уголками… Черты лица у него резкие, словно высеченные из камня, одного взгляда достаточно, чтобы понять — серьезный мужчина, суровый и волевой.

Это точно… с папой не забалуешь. Он военный, и нас с братом воспитывает в строгости и дисциплине. «Да, папа, понятно, папа, спокойной ночи, папа». Отбой в девять ноль-ноль, подъем с первой команды, и никаких «Можно, я еще полежу?» А если он прилег после обеда, не то что в спальню — по коридору нельзя пройти. Папа отдыхает. Школьный дневник на еженедельной проверке, в детской образцовая чистота, плюшевый мишка, обнаруженный отцом под шкафом, отправляется в мусорное ведро. Непорядок!

Воспитание, как у солдат в казарме — согласно уставу. Что ж, в этом, наверно, проявлялась его любовь. Своеобразная только очень…

Папа у меня невероятно талантлив. Пел песни под гитару, сам сочинял даже… А еще, сколько себя помню, в доме звучал голос Высоцкого — папа собирал его записи на магнитофонных бобинах. Он часто с гордостью рассказывал, как выступал с Володей на одной сцене — на торжественном вечере в ДК им. Маяковского. История, ставшая семейным преданием. Не скажу, что я отчаянная поклонница Владимира Семеновича, но все его песни знаю наизусть — с детства на слуху.

«Поговори… хоть ты со мной… гитара… семиструнная…»

А! Вот интересная фотография.

Большое помещение, совершенно голое. Высокий потолок, огромные окна, по всей площади пола с повязками на глазах лежат… Они неподвижны, как будто их одновременно сморил сон (хотя это странно, ведь сквозь окна льется солнечный свет) или парализовало газом. Удивительно тихо, лица у лежащих спокойные и какие-то… торжественные…

Устала, дневничок, продолжу в другой раз, ага?

Комментарии

Выхухоль

Ну вот, блин, на самом интересном месте! (с досадой маша рукой) Типа сериал, что ли?))) А лет-то тебе сколько вообще, Элис?

Анонимный пользователь

Длинно как-то. Устанешь читать.

Училка

Так мы с вами коллеги, Элис, оказывается! Я тоже в школе тружусь. И я вас ужасно понимаю — так приятно видеть результаты своего труда!

Выхухоль, а вы посчитайте!

Элис

Да, очень приятно, Училка! Правда я в школе работала только 4 года.

Выхухоль, много будешь знать — скоро состаришься =)

Ацкий кактус

Чо за хрень ваще не фтыкаю. Сплашная охинея. Аффтор если чиста паныть хочеш — так эта на бапский форум иди.

Ацтой дневниг кароче. Прецтавляю што там дальше будит. Ужос.

Выхухоль

Ацкий кактус, а ты не читай, если не нравится! Фиг ли читаешь-то? Делать больше нечего?

Ацкий кактус

выхухаль выпей йаду. Чо хочу то и делаю. тибя не спрасил, андатра нищастная.

Училка

И правда, Ацкий кактус, если не нравится — не читайте. Какой кошмар — ваш язык, стилистика, грамматика!…

А вы знаете, Элис, почитала я вас и тоже многое вспомнилось… Казалось бы, давным-давно забытое, а нет, оказывается! И вроде чепуха, а сердцу мило!..

Например (не будете смеяться?), как на даче соседский мальчик в меня влюбился. Когда я грядки поливала, он всегда за мной из-за забора подглядывал (невинно, разумеется). А я все замечала! Такой стеснительный, скромный… Но симпатичный! Лет по четырнадцать нам было.

И эти демонстрации на первое мая и седьмое ноября! Родители «гуляли» за столом, песни пели под баян! А мы подпевали… Кажется, мы с вами ровесницы, Элис?

Элис

Возможно, Училка =)

Помню-помню — салаты тазиками, женщины в крепдешиновых платьях и с шиньонами, мужчины в костюмах фабрики «Большевичка». Да, было…

А насчет Кактуса… Мне нравится его язык. Смешно =)

Ацкий кактус

Ржунимагу!!! падглядывал из-за забора. нивинно! Бу-га-га! семпатичный! устал смеяца. Жжоте кашолки!

Выхухоль

Да иди ты в баню! (Презрительно усмехаясь).

Выхухоль

А! Предыдущее сообщение не тебе, Элис, не подумай. Это я придурку Кактусу.

Месье Бунoff

А позвольте вас спросить, уважаемая Элис, почему вы скачете во времени, аки блоха на сковородке? Не лучше ли сперва разложить фотографии в хронологическом порядке, а затем последовательно их описывать? Не просматриваются ли в вашей эклектичности признаки пресловутой женской логики?

Элис

Не знаю, Месье Бунофф. Просто мне уже все равно.

Фиш

Белые начинают и проигрывают

Открываю окно в прошлое и переношусь из кабинета в далекую, запредельно далекую комнату, где уютный запах домашнего печенья, мятных лекарств и стариковской опрятности. Допотопные кресла, журнальный столик на гнутых ножках, шахматная доска ровно посередине. Софья Александровна приносит чай в старомодных серебряных подстаканниках.

Сегодня мне достаются белые. Разыгрываю «гамбит Эванса», подсмотренный вчера в шахматном учебнике: пешка e4, конь f3, слон c4… Мне не терпится увидеть, как Профессор будет выкручиваться.

— Как дела в школе? — звучит дежурный вопрос.

— Нормально, — отвечаю коротко.

Я здесь не для того, чтобы обсуждать школу. Мне нужно переиграть Профессора, сегодня обязательно нужно переиграть.

Профессор отвечает переводом угрозы на правый фланг.

— Как тренировки?

Напряжение усиливается. Черт, моя ладья оказалась запертой.

— Что? А, бокс! Как вам сказать, Профессор… Я ухожу.

В шестнадцать лет я защитил квалификацию «кандидат в мастера спорта», выиграв зональное первенство Поволжья среди юниоров. В своей весовой категории — до 57 килограммов — серьезных противников у меня не было, лишь в финале попался крепкий орешек — боксер из Альметьевска Радик Гарифуллин.

Я видел этого крепыша в других боях, знал его агрессивную манеру боксировать и разыграл бой по своему сценарию. С самого начала я отдал Радику середину ринга и два раунда уходил «на ногах», нырял, уклонялся, заставляя противника промахиваться, чем не только его вымотал, но и разозлил. Радик потерял бдительность и попер на меня, как танк, забыв о защите.

Я легко перемещался вдоль канатов, финтил, показывая движение в одну сторону, а ускользал в другую, постреливал «джебом» — ударом передней рукой, и внимательно наблюдал из-за перчаток за соперником. К концу второго раунда я катастрофически проигрывал по очкам, но знал все бреши в обороне Радика.

Тренер в моем углу шипел и стонал, но я перестал его слышать, как не слышал и гула толпы… Мир свернулся по краям, скуклился в яркий тоннель, в фокусе которого пронзительно и четко двигалась фигура противника.

Правило:

ОТБРАСЫВАЙ ЛИШНЕЕ. ФОКУСИРУЙСЯ НА ГЛАВНОМ

Отодвинулись за границу сознания все звуки… Лишь сип дыхания и шлепки перчаток… Вдох — выдох…

Голос рефери где-то далеко, на самом краю внимания.

Вдох — выдох…

Удар. Подныриваю. Удар, еще один. Не достанешь.

Вдох — выдох…

Прямой справа. Уклоняюсь. Финт по корпусу с переводом в голову. Вижу, вижу.

Вдох — выдох…

Комбинация с дальней дистанции, перекрываюсь плечом, сайд-степ вправо.

Вдох — выдох…

Не пропускать по корпусу… Не давать сбить дыхание.

Вдох — выдох…

Вдох — выдох…

Все, пора.

В начале третьего раунда я неожиданно для соперника взорвался длинной серией ударов, а когда ошеломленный Радик попытался ответить, насадил его на встречный правый через руку. Радик встал с пола на счет «три», но я его уже не отпускал. В конце третьего раунда рефери открыл счет повторно, а в четвертом прекратил бой «за явным преимуществом боксера из синего угла».

Республиканский турнир — отборочный на первенство России, но я уже знал, что в Москву не поеду. В раздевалке поблагодарил Радика за хороший бой и сказал, что ехать «на Россию» — ему.

— Почему? — не понял он.

— Ухожу из бокса.

— Почему?! — теперь уже изумился Радик.

— Да так… Другие планы.

Отбрасывай лишнее. Фокусируйся на главном. Принцип «тоннельного мышления».

— А тренер знает? — Радик не верил своему везению.

— Пока нет… Но это неважно. Я ухожу.

Тогда я еще не знал, что для меня главное. Зато уже понимал, что точно НЕ главное.

Бокс не главное.

Девчонки не главное.

Уличные разборки не главное. Они уже не были главным — после того, как я встретил Профессора.

Не будь его, не знаю, как сложилась бы моя жизнь. Возможно, меня ждал путь Алекса и других бойцов, хотя…

Хотя, если вспомнить, к встрече я уже был готов.

Мы начали дружить — если можно назвать дружбой общение пятнадцатилетнего мальчишки и восьмидесятилетнего старика, — когда наш двор охватило повальное увлечение шахматами.

Мы всегда чем-то увлекались. Играли в футбол и хоккей — коробку в соседнем дворе на зиму заливали льдом. В школе по малолетству резались в «пробки» — катали ногой закрывашки от флаконов и пузырьков, и чья встанет на попа — тот и выигрывал. Существовала строгая шкала номиналов: пробки от «Поморина» — десять копеек, от «Тройного» одеколона — пятнадцать, от «Шипра» — двадцать… Фанатики совершали набеги на свалки — искали пустые флаконы.

Играли в «трясучку»… Глупая детская игра — «орел» или «решка»? Решка или орел? Впрочем, чем казино лучше — красное или черное? От тебя ничего не зависит…

Резались по мелочи в карты — в свару, буру, секу, рубились в нарды, в шашки…

И вот — новое увлечение.

В тот вечер мы грелись в подъезде соседней пятиэтажки, сражались в шахматы «на вылет». Хлопнула входная дверь, по лестнице влетел Кузя — в куртке «аляска» с повязанным поверх зеленым мохеровым шарфом, — зеленый — цвет нашего района, — вязаной шапочке и ботинках «прощай молодость».

— Пацаны, у четырнадцатого дома — «теплоконтролевские»!

Парни из района «Теплоконтроль» — «враги», в отличие, скажем, от «адельковских», или «хадитакташевских», с которыми недавно заключено перемирие. Появление на нашей территории «врагов» расценивалось как наглое вторжение и сурово наказывалось. На войне как на войне.

Алекс соскочил с подоконника. Шахматные фигуры полетели на кафельный пол.

— Сколько их?

— Четверо. И две биксы… но они вроде наши.

— Суки, — коротко прокомментировал Алекс. — Айда!

Толпа посыпалась вниз по лестнице.

А я остался.

Обвинить меня в трусости никто бы не осмелился — было время, я слыл самым ярым фанатиком уличных боев. За исключением, может быть, Алекса. Нет, обвинений я не боялся. Да и драки, само собой, не боялся, страх давно исчез. Но исчез и прежний интерес. Кураж стал пропадать.

Я уложил фигуры в складную доску и спустился вниз. На побеленном потолке чернели пятна и торчали обгорелые спички. Я толкнул фанерную дверь — она зияла дырами от молодецких ударов, — и вышел на морозный воздух.

Да, я был готов к встрече.

НИЧЕГО НЕ БЫВАЕТ СЛУЧАЙНЫМ

Случайность — это хорошо законспирированная закономерность. Любое событие в игре, в твоей жизни, в мире происходит не само по себе, а имеет длинную цепочку причинно-следственных связей.

«Случайный» кирпич падает на голову не случайно. А потому что его кто-то скинул.

«Случайный» взрыв на заводе происходит из-за серии ошибок рабочих или инженеров.

«Случайная» болезнь — плод систематически-неправильного отношения к себе.

«Случайная» смерть… Я видел много смертей. Всегда был кто-то, кто помог им случиться.

«Случайная» встреча происходит только когда ты готов. В противном случае проходишь мимо — не заметив, не почувствовав, не поняв…

…Все, мне конец. Профессор загнал меня в ловушку, которую готовил давно, а я только заметил. Все-таки нужно было выводить ладьи на открытые вертикали.

— Почему вы всегда меня переигрываете, Профессор? — спрашиваю с досадой.

— Потому что я не думаю о выигрыше. — В складочках и морщинах улыбка.

Я не верю. Нет, не то чтобы не верю, просто в моей голове не укладывается — как можно не думать о выигрыше? О нем нужно думать, его нужно хотеть, к нему нужно стремиться всей душой, иначе…

Да, а что «иначе»? Я опять проиграл.

Тем не менее принцип «не думать о выигрыше» я упорно не принимаю. Не могу принять.

— Есть притча про тибетского монаха, который повстречался с тигром, — говорит Профессор. Он закидывает ногу на ногу и непроизвольным движением поглаживает сухую старческую коленку. — Увидев хищника, монах в ужасе бросился бежать. Впереди оказалась пропасть. Недолго думая, монах ухватился за дикую виноградную лозу и прыгнул вниз. Тигр щелкал зубами, пытаясь достать бедолагу, но это было еще полбеды. Когда монах посмотрел вниз, увидел на дне пропасти второго тигра, поджидающего, когда добыча свалится прямо в пасть. Монах почувствовал, что корни лозы ослабевают…

Чай давно остыл. Тяжелые костяные фигуры, тускло отсвечивая лаком, застыли в одном ходе от «мата».

— Зачем он это сделал? — спрашиваю я, когда рассказ заканчивается. — Почему монах так поступил?

— Да кто ж их знает, этих тибетских монахов? — Профессор шутливо разводит руками и тут же переводит разговор. — Не расстраивайся, мой мальчик, ты играешь значительно лучше прежнего. — Его голос полон сочувствия. — Помнишь нашу встречу прошлой зимой? Ты был таким гордым, таким самоуверенным…

Беззвучный старческий смех. Обижаться на старика невозможно.

Да, когда на заснеженной улице странноватый дед пригласил меня сразиться в шахматы, я только ухмыльнулся. Мне, чемпиону двора, нет равных ни среди сверстников, ни среди взрослых, а тут какой-то дряхлый старикан!.. Но он разгромил меня в первой партии… и во второй, и во все последующие. Я зауважал его, этого Профессора, как всегда уважал тех, кто делает что-то лучше меня.

К тому же, со стариком оказалось интересно поговорить. У него особый взгляд на обычные вроде бы вещи, и он часто подсовывал мне пищу для размышлений. Оглядываясь назад, я вижу, что Профессор, обучая меня игре в шахматы, по сути, учил философии жизни.

Ему было почти восемьдесят, и жил он этажом выше вместе с супругой Софьей Александровной — замечательной женщиной, мудрой и доброй. Их единственный сын погиб в Великую Отечественную, в первом же своем бою… Как я узнал позже, он мог не призываться — сын знаменитого ученого, студент университета, имел бронь, но, едва исполнилось восемнадцать, ушел на войну добровольцем.

Профессор всю жизнь преподавал в Казанском университете, пока года два назад не ушел на покой. В первое время его навещали коллеги, студенты, бывшие ученики. Потом приходили все реже и реже… Профессора забывали. Больные ноги не позволяли ходить далеко, их хватало лишь на прогулки по двору… где мы однажды и встретились.

Сейчас понимаю, что мы были нужны друг другу. Я внес свежую струю в однообразную, скучноватую жизнь Профессора — рассказывал о друзьях, о боксе, о школе… О драках, правда, особо не распространялся — ему не очень нравилось. Профессор же подсовывал мне книжки, а затем мы устраивали баталии, обсуждая ту или иную идею. Я часто терялся — Профессор выдавал мысли настолько странные, удивительные, чудные… что мне даже казалось, будто он свалился с другой планеты.

БУДЬ НЕ КАК ВСЕ

«Как все» — это предсказуемость, а предсказуемый всегда проигрывает. Будь необычным, смотри на ситуацию отлично от других. Уходи от норм и шаблонов. Пиши поперек.

Стандартные действия не только скучны, это полбеды. Стандартные действия приносят стандартные плоды.

Девять человек из десяти живет — стандартно.

И в этом большая радость игрока.

Виргус

Хайку, танки, самолеты

Привет, дружище! Соскучился? Я — да, если тебе интересно. Уже привыкать стал к тебе.

У меня опять вопрос. Ты сильно удивился, когда я в прошлый раз хайку зафигарил? Ну, про Ленку, помнишь? Ты ведь, наверное, считал, что Виргус — он простой, как штаны по рубль двадцать, да? Признайся, считал?

Да ладно, дружище, обо мне многие так думают. Не воспринимают всерьез. А мне плевать, если честно. Только Ленка постоянно пилила, но это уже в прошлом, к счастью. Да нет, она не плохая, ты не подумай, дружище. Она мне добра желает, только по-своему очень. И хайку я на нее сочинил — так, в порыве. Не по злобе.

Хайку, хайку, хайку…

Вообще-то это не хайку — ну, что я прочитал. Это сенрю называется. Ты знаешь разницу между хайку и сенрю, мой малограмотный дружок? Ладно, сейчас объясню. Я даже научу тебя писать хайку. И сенрю заодно. Это не трудно, не бойся ты. Вылезай из-под шкафа.

Сначала про разницу. Сейчас ты сам поймешь. Вот слушай, это хайку:

Молчит телефон,

Но ходят еще часы.

Курю у окна.

А вот это — сенрю:

Раннее утро.

Гулко по сваям стучат

Милые люди.

Врубился, в чем разница? Ну же, давай, напрягись!..

Правильно! Сенрю — это хайку, только с приколом!

Нет, ты молодец все-таки. Вот тебе в виде приза еще сенрю. Про то, что из любого переплета можно найти выход.

Деньги забыл.

Выход поможет найти

Добрый кондуктор.

Запомнил? Хайку — это когда серьезно, а сенрю — стеб. Теперь можешь блестеть эрудицией на вечеринках у Васяниных.

А писать эту бодягу я тебя в другой раз научу. На сегодня хватит, а то у тебя мозги перегреются, что мне тогда делать? Нет уж, дружище, хватит нам с тобой на двоих одного ненормального.

Эх, покурить, что ли?..

Ага, так лучше… Кх-м…

Сегодня, кстати, с доком общался. Вообще-то я каждый день с ним трындю, с Альфредом нашим Вульфовичем. Он же мной лично занимается — сечешь, дружище, какая честь? Получается, зря я жаловался. Есть, оказывается, люди, которые воспринимают меня всерьез, искренне интересуются моим внутренним миром.

Главный врач психоневрологического диспансера номер два, например.

Прихожу я к нему, как обычно, к десяти, после обхода… У него же с утра обход — ходит с умным видом по палатам, а за ним толпа практикантов. Будущие психиатры, психологи и психологини. Некоторые, кстати, ничего так, вполне… психологнюшки. И вот, останавливается док, например, возле очередного ненормального, и говорит свите, типа:

— Перед вами больной Фигушкин. Первый приступ у него произошел год назад: больной услышал за дверью квартиры голоса, обсуждавшие план его убийства. Спасаясь от преследователей, Фигушкин выпрыгнул из окна, с третьего этажа. Еле откачали. Никаких киллеров, разумеется, не нашли. Рецидив наступает примерно раз в месяц — галлюцинации, бессонница, плохой аппетит. Ваш диагноз?

Тут какой-нибудь очкарик вылезает и вякает:

— Депрессия?

А доктор отвечает:

— Шизофрения!

(В смысле, у больного шизофрения, не у практиканта. Хотя я бы и того проверил на всякий случай).

Дальше идут. Док говорит:

— А это больной Хренушкин. После смерти матери впал в заторможенное состояние, мало ест, почти не разговаривает, на внешние стимулы реагирует слабо. Апатия, вялость, физическое истощение. Диагноз?

— Шизофрения?

— Нет, депрессия.

Типа, садись, два.

И все в том же духе. Весело, в общем.

Ну так вот, прихожу я, значит, к доку после обхода. Он мне, как обычно:

— А, Виргус!

Я с первого приема попросил себя Виргусом называть. Так привычнее, ну, ты понимаешь, о чем я. А доку, похоже, без разницы, он ко всему привык. Виргус так Виргус. Хоть Гаутама Будда, ему по барабану.

— Я, — говорит док, — для вас кое-что приготовил.

— Страшно интересно, Альфред Вульфович, — говорю, и заваливаюсь в кресло. Такое огромное, посреди кабинета, специально для пациентов. Удивительно удобное, между прочим, кресло. Рекомендую, дружище. Попадешь в следующий раз в психушку — только в него садись, а то стулья здесь неудобные.

Шучу, шучу, не парься.

А док между тем подходит к книжному шкафу и вытаскивает талмуд.

— «Психотехнологии измененных состояний сознания», — и показывает издали обложку. — Вэ Вэ Козлов.

Я говорю:

— Теперь вижу, док, что это не энциклопедия для девочек. И что?

А он страничками шелестит.

— Хотел вам зачитать… Где же это? А, вот! Слушайте: «В настоящее время большинство людей совершенно не знакомы с грибами, они совсем не соответствуют обычному представлению о растениях. Они размножаются не из семени, им не надо света для роста, у них нет листьев…»

(Я, может, не слово в слово передаю, дружище, но примерно так).

— «…Иногда они вдруг появляются после теплого летнего дождя, через ночь в полный рост на каком-нибудь неожиданном месте или образуют известные ведьмины круги, где на земле кругом растут сотни грибов. На газоне их не видно, и при попытке истребить грибы успеха не будет, они всегда возвращаются…»

— Они всегда возвращаются… Круто, док. Они возвращаются…

— Н-да… Есть в них что-то этакое, согласен…

Док откладывает книгу и лезет за другой, продолжая бубнить:

— Кактус пейотль, кстати, по действию похож на грибы из рода «псилоцибе». Вот как описывает монах… э-э… Бернардино де Сахагун использование псилоцибина мексиканскими индейцами…

(Ботан, может, найдешь в интернете писанину этого… де Сахагуна, и подправишь цитату, если я налажаю? А я ведь точно налажаю. Заметано? Вот спасибо, старик!)

— М-м… Ага! «Они пили шоколад, ели грибы с медом… некоторые танцевали, плакали, другие… оставались на своих местах и тихо покачивали головами. В своих видениях наблюдали, как они погибают в сражениях, пожираются дикими зверями, берут в плен врага, становятся богатыми, нарушают супружескую верность, как им разбивают головы, они превращаются в камень или мирно уходят из жизни…»

Пока Альфред Вульфович говорит, я разглядываю обстановку. У дока большой кабинет — метров тридцать, наверное, квадратных. Нет, тридцать — это я загнул, метров двадцать… пять. У окна, посередине, огромный стол — на нем док с другими врачами играет в футбол. Ну, то есть, наверное, играет. Площадь вполне позволяет.

— …Под влиянием католической церкви, запрещавшей употребление гриба как дьявольское наваждение, — продолжает Альфред Вульфович, — культ его не был утрачен, но стал тайным и исчез из поля зрения официальной науки…

Помню, такой стол у моего преподавателя в консерватории стоял. Звали его Дмитрий Алексеевич, но за глаза называли «профессором Димой». И студенты, и другие преподы. Такой маленький, лысенький живчик, наш профессор Дима. Женат пятый раз, причем три последние супруги — его же студентки. Безумно любил молоденьких девочек, но, как человек порядочный, всегда на них женился. И талантлив, как бог. На меня очень похож. Ха-ха.

— …В настоящее время используются два вида психоактивных грибов. Первый — грибы, содержащие псилоцибин и псилоцин. Это соединения триптамина, и они вызывают эффект, схожий с ЛСД…

Зря смеешься, дружище, мы с профессором Димой на самом деле похожи. Правда, он к сорока годам стал первым кларнетом республиканского симфонического оркестра… Я говорил, что я по специальности кларнетист? А саксофон — это для души, тем более, что сакс и кларнет — почти одно и то же. И по звукоизвлечению и по аппликатуре.

— …Второй вид — группа «Аманита», в простонародье — мухоморы. Это грибы, содержащие в качестве действенного принципа иботеновую кислоту, мускимол, мусказон и гиоскиамин…

Так вот, Дима к своим сорока стал первым кларнетом симфонического оркестра и профессором Казанской консерватории. А я к сорока буду…

— …К сожалению, в этой группе грибов встречается опасное биологически активное вещество мускарин — один из мощнейших биологических ядов…

Никем, дружище, уже не буду.

Никогда.

— …при отравлении которым летальный исход гарантирован. В общем, Виргус, как говорили древние — «или ты, или тебя»…

Странный он все-таки, наш главврач.

Над столом у него три портрета великих психиатров — док называл их имена, но я забыл. Извини, дружище. Помню только — первого задушили психи (вот хохма, да?). Чувак в своей клинике отказался от строгого содержания (ну, знаешь, смирительные рубашки, шоковая терапия и все такое), дал буйным свободу передвижения и разрешил развязывать руки… Вот и попал под замес. За шо боролись, на то и напоролись.

Второй, наоборот, вводил суровые меры, и славился жестокостью. А третий портрет — в центре, — был нормальным. (Не портрет, конечно, а психиатр. Ты опять перепутал, дружище).

«Или ты — или тебя». Вот такая философская подоплека в доковой портретной галерее. А может, другая? Типа — будьте умерены в помыслах. Или так — истина всегда посередине.

Хм… Клево получилось — ну, последние мысли. А что, может, мне в таком духе книгу писать? Назидательно-дидактическом, морально-нравственном? Всецело радея о пользе для юных умов, а посему блюдя чистоту жанра и слога? (Как вы считаете, многоуважаемый Ботан?)

Давайте я уже возьмусь приучать вас к высокому стилю общения, дружище! Гордо понесу культуру слова в народные массы… Да и воздастся мне! (А, как тебе?! Круто?) Я стану ангелом, распростершим сияющие крылья над бездной вульгарности и плебейства! Архангелом, вздымающим меч возмездия над творцами пошлости! Пусть сонмы приверженцев бульварщины пригибаются под свист моего клинка… Аллилуйя, убогие, сирые, нищие, аллилуйя!..

Так, что-то я разошелся. Ладно, закругляюсь.

Автор прерывает свое повествование, мой любезнейший друг. Опускается занавес, оставив перед собой мордастого конферансье, который голосом Гердта жизнерадостно провозглашает: «Антракт, негодяи!»

(Ботан, здесь смайл поставь, чтобы читатель не обиделся. Это ж я так… для красоты только сказал — ну, про негодяев).

:)

Элис

Подруги

Только что вернулась из Зазеркалья, и чувствую себя… заблудившейся в стране чудес…

Все, все. Лучше продолжим смотреть фотографии. На чем мы остановились?

Ага, фотка с лежащими вповалку людьми. Так вот…

Нет, неохота сейчас про это. Потом как-нибудь. Дальше поехали.

…Ой, откуда это безобразие выплыло?! Мы с девками наклюкались… когда?.. на восьмое марта, года три назад. Так получилось, что мне справлять было не с кем, Луизку никто не поздравлял, и что уж совсем необычно — Жанна в столь знаменательный день оказалась одна! Ох и злилась она, как черт прямо!

— Все мужики — козлы вонючие! — постановила Жанка и припечатала палец с длиннющим ядовито-розовым ногтем к столу. Будто точку поставила. — А ну их в баню, подруги, лучше напьемся-ка сегодня от души, а?!

— Принимается! — дружно закричали мы с Луизкой.

И напились. Ох, и дали же тогда стране угля!

Жанна в платье-сафари цвета слоновой кости и стильном песочном пиджачке, на Луизе черный сарафан в мелкий белый горошек и красно-черные бусы — длинные, многонитчатые. Я в джинсах и белой облегающей блузке со стоячим воротником… На фотографии мы уже окосевшие, помада размазалась, тушь тоже — и посмеяться успели, и поплакать над бедками своими. У каждой нашлось о чем…

Особенно Луизка отличилась — ну хлебом не корми девушку, дай пореветь. Жанка так ее и называет — «наша нюня». Обычно хныканье начинается с обсуждения собственной внешности. Луизка у нас пухленькая, и это — неиссякаемый источник для…

— Ну почему, почему я такая?! Элис стройная, ты, Жанна, вообще доска… А ведь ем я совсем мало, совсем чуть-чуть, — вздыхает Луизка, отправляя в рот очередной кусок «Графских развалин».

— Да ладно тебе, Луиза! Ты смотришься вполне даже ничего. И вообще — мужики не собаки, на кости не бросаются, — успокаиваю я.

— Ни фига! — в запале восклицает Жанна. — Что значит «на кости не бросаются»?! Так ведь можно себя утешать, утешать, да и доуше… дотеу… до-у-те… шаться! Вот, сказала. Следить за собой надо! Даже не то что следить, а — строить себя, лепить, как скульптуру.

— Но ведь гены… предрасположенность, — робко вставляет Луизка.

— Жрать надо меньше, подруга! — Жанна непреклонна. — Недавно передачу по телевизору видела, диетолог выступал. Так он сказал, что полнота и болезни, провоцирующие лишний вес — только у десяти процентов людей. Все остальные элементарно разожрались!

Луиза только вздыхает. А Жанну уже не остановить — села на любимого конька.

— Быть красивой — каторжный труд! Только единицы могут позволить себе роскошную фигуру без усилий! И не нужно оправдывать лень и слабоволие. Легче всего трескать пиццу и плюшки и убеждать себя и других что это «обмен веществ» такой!…

— Ну и ладно! И Анна Каренина была полной! И Наталья Гундарева, и Елена Соловей, и… и…

Но Жанна только фыркает:

— Анна Каренина! Лечить голову. Изнутри. Срочно!

— Да ну тебя!…

— А вообще, подруги, — смеется Жанка, — лучший рецепт для похудания: «Меньше кексу, больше сексу!» На ночь не лопать, а…

Луиза грустно вздыхает. Больная тема.

— Ладно, девчонки, давайте лучше еще по одной, — я увожу разговор в сторону, — А вот говорят, что портнихи, которые шьют подвенечные платья, долго остаются молодыми…

— Ага, — иронизирует Жанка, — и слепыми вдобавок. Нет, я уж лучше потрачусь на хорошую косметику…

— Есть способы лучше всяких крэмов! — Луизка так и говорит — «крэмов». Теперь уже она садится на своего горбунка. — Омолаживаться можно камнями! Да, да, девочки, не смейтесь! Горный хрусталь, например, хорошо поглощает негативную энергию, правда, его нужно время от времени «чистить». Ну, энергетически. Янтарь освежает кожу шеи и декольте. Малахит повышает силу духа, бирюза налаживает интим между супругами, а гранат вообще творит чудеса: на женщину в гранатовом ожерелье обязательно обратит внимание мужчина, который ей понравился. Серьезно вам говорю! Надо пользоваться мудростью веков!..

Нарядная скатерть, блеск хрусталя, на столе сельдь под шубой, фрукты, торт. Вино молдавское — вторая бутылка, а первая — пустая — убрана с глаз долой, под мойку… По радио Валерия уговаривает: «Девочкой своею ты меня назови, а потом обними, а потом обмани…».

Первозданная красота праздничного стола уже подпорчена — треугольные вырезы в салатах, разлитое вино промокнуто салфеткой и торт безжалостно обрушен нетерпеливой рукой.

«Маленькие часики смеются — тик-так…»

Восьмое марта в женской компании.

«Ни о чем не жалей и живи просто так!».

Луиза у нас фанат всякой эзотерики, нетрадиционной медицины, колдовства и прочего шаманства. Каждый раз при встрече выясняется, что у нее новое увлечение. По списку это было — м-м… сейчас вспомню… шунгитовые стабилизаторы и гармонизаторы. Потом оздоровление с помощью деревьев — друидотерапия. Затем апитерапия — кажется, так это называлось, — лечение медом и другими продуктами пчеловодства. Акупунктура. Биоэнергетика. Аюрведа. Народные заговоры, шепотки и привороты… Сейчас вот увлеклась минералами — литотерапией, как она говорит…

Обычно Луиза прямо с порога восклицает: «Ой, я тут узнала!..» И на меня вываливается лекция о совершенно новом, но, при этом, абсолютно древнем (!) способе омоложения, похудания, очищения, и вообще — правильной жизни.

Нет, она хорошая, наша Луиза, добрая и безобидная, как кролик. Пухленький такой, вечно вздыхающий кролик. И ее охи-вздохи я где-то понимаю — личная жизнь у подруги не складывается, хоть тресни. А ведь Луизка отличная хозяйка, готовит — пальчики оближешь, чистоплотная, домашняя, вся такая уютная… Шьет сама, вечно чего-то там вяжет… Просто замечательной женой могла бы..!

И чего этим мужикам надо?

А Жанка — та полная противоположность. Нашу дамочку застать дома просто нереально. Имеет кучу любовников (сейчас их, кажется, двое или трое, одновременно), вечно носится со свиданки на свиданку. А если она не на встрече, то в спортзале, или в салоне красоты, или на каком-нибудь гламурном мероприятии. Присматривает будущую жертву.

Мужиков Жанка пожирает живьем — только косточки хрустят, а шкурки выплевывает =)

Да уж. Точно не кролик. Львица!

…Ага! Это мы с Луизой около школы, первого сентября. Восьмой класс? Седьмой?

Луизка, как обычно, слегка косолапит. У меня рот до ушей, хоть завязочки пришей… Коричневые форменные платья, белые фартучки, комсомольские значки. На головах банты, в руках… У подружки букет белых гладиолусов, у меня красных — родители срезали накануне на даче. Мы одни из класса с цветами приперлись, дуры наивные, остальные из этого уже «выросли»…

После каникул, помню, собрались классом и ахнули: девчонки на голову выше мальчишек! Как-то резко повзрослели, фигуры наметились, и в глазах уже что-то такое… женское, что ли. Мальчики — как мелочь пузатая рядом с нами. Это они через годик–другой подтянутся, в росте нас обгонят, начнут заигрывать… Но мы уже тогда свою ценность ощутили.

Обычно девчонки лет с тринадцати чувствуют внимание со стороны ребят — уже не детское, взрослое. Начинают понимать природу этого интереса, постепенно осознают свою значимость и привыкают к ней. Со временем мысли только подтверждаются, ты догадываешься, чего от тебя хотят, и готова конвертировать свою валюту в другие, и так продолжается и в шестнадцать, и двадцать, и двадцать пять…

…и какое разочарование, когда лет после тридцати — тридцати пяти ценность начинает падать — а ты к этому не готова. Как же так! Я становлюсь только лучше — опыт, мозги, умения… я же еще молодая! Внутри ощущение самозначимости растет, а снаружи — снижается, внимания все меньше. Обидно, горько, несправедливо!

Уф-ф, ладно, продолжу в другой раз.

Комментарии

Ацкий кактус

неа не фставляит

Училка

Ужасно интересно, Элис, продолжайте! И не слушайте Кактуса, пусть для начала научится грамотно излагать свои мысли. «Не фставляит!» Это ж надо так написать, а еще надо мной смеялся!

А вы знаете, Элис, я лет до тридцати тоже ни верила в эзотерику, целительство, молитвы… Одним словом — ни во что не верила, ни в Бога, ни в черта, А потом, с годами, вера как-то незаметно в меня просочилась. Мне кажется — плохо, если ни во что вообще не веришь.

Выхухоль

Да, Элис, интересно, жги дальше. А Кактус этот — просто крейзи (говорит с пренебрежением).

Училка, Кактус пишет не неграмотно, а используя так называемый «езыг падонкаф».

Элис

Хорошо, Выхухоль, буду «жечь дальше» =)

Училка, да, я согласна. Даже немного завидую верующим. А сама так к вере и не пришла. Пионерия, комсомолия, материалистическая идеология… Крепко в нас вбили атеизм в свое время.

Выхухоль, а что это за «езыг падонкаф» такой? Впервые слышу.

Месье Бунoff

Даю справку: «язык подонков» — увлечение молодежи интернет-сообщества. Коверканье языка по принципу «как хочу, так и пишу, не ваше дело». Своего рода протест против общепринятых норм и правил, что ли. Впрочем (пожимая плечами), протестующие были всегда — хиппи, панки, пацифисты, неформалы, антиглобалисты…

Вот, кстати, интернетовская байка о том, как «падонкафский езыг» использовать на благо Отечества:

«Например, с его помощью шифровать армейские переговоры. Выгода очевидна: наши доблестные военные читают приказы типа «ключ настард!» просто влет, а вражеские компьютеры сгорят, пытаясь расшифровать, к примеру, такой диалог:

— Ключъ настард, протяшко один!

— Протяшко первый нах!

— Аземуд тризта! (в эту минуту половина компьютеров Пентагона начинает дымится).

— Баигалоффко гатов! (полиглоты армии США роются в словарях).

— Жги, красавчег!.. Ну че там?

— Писят секунд палет намана! (американские генералы ищут на часах цифру «писят»).

— Где литим?

— Над Хобаровзгом! (Google закрывается на профилактику).

— Скороздь?

— Пицот!

— Зачот. Где мы ща?

— Пралетаим акийан (географы Соединенных Штатов рвут карты и волосы).

— Фсем превед. Чо как?

— Нидалет.

— Чё?!! Ужоснах!

— Ну ниасилели.

— Низачот!

Несмотря на «нидалед», вера в собственные возможности «Пиндагона» подорвана бесповоротно.

Джордж Буш просит у сената два квадриллиона долларов на новые компьютеры и щоты. Америка в шоке. Мы победили».

Выхухоль

Прикольно! Месье Бунофф — «зачод» тебе)))

Училка

Глупости какие-то.

А я про кролика вспомнила (вы прямо на меня так действуете, Элис! Я тоже принялась старое ворошить!).

Когда я была ребенком, лет восьми, наверное, папа принес домой кролика. Беленький, пушистый, с красными глазками — альбинос. Хорошенький такой, но ужасно пугливый. При первой возможности удрал под диван и затаился.

Чем мы только не выманивали — и капустой, и морковкой, я даже конфетки шоколадные к дивану подкладывала — свои любимые, «Кара-кум»! … Но он и конфеты проигнорировал. В конце концов, провозившись целый вечер, утро, а потом еще часть другого дня, мы про кролика забыли. Напрочь.

Вспомнили через неделю или полторы… Всполошились, захлопотали, решились на радикальные действия. И отодвинули диван.

А кролик был мертв. Маленькое тельце окоченело, шерсть свалялась и местами обнажала розовую кожицу. Глазки — словно красные пуговички, такие же неподвижные, бессмысленные и неживые. Кожа туго обтягивала ребра…

Кролик умер от голода. Спасаясь, он объел за диваном все обои и даже… страшно сказать — погрыз свои лапки.

Больше всего меня эти лапки потрясли. Я долго не могла их забыть…

Ацкий кактус

Я плакаль! Четал и плакаль! птичгу жалко хны-хны…

Выхухоль

Ты, бозо, лучше свое чего-нить напиши! (Вздымая руки вверх): Откуда он свалился на нашу голову?!

Элис

Выхухоль, да пусть себе…

Училка

А подруге своей, Луизе, подскажите такую диету (я на ней когда-то шесть килограмм за три недели сбросила, причем легко):

Утро: омлет + кусочек зернового или с отрубями хлеба (углеводы — чтобы завести метаболизм), кофе или чай зеленый.

Обед: салатик из свежих овощей + кусочек нежирного мяса или рыбы. Сок или зеленый чай без сахара.

Полдник: йогурт или стакан кефира (любой кисломолочный продукт) + яблоко.

Ужин: мясо или рыбка с любыми овощами. Залитые с утра кипятком сухофрукты (курага, чернослив, чуть изюма — обеспечивает утренний стул и снабжает калием сердце).

Пусть попробует!

Элис

Хорошо, Училка, обязательно передам! Похудеть на шесть кило за три недели — это здорово! И потом снова не набрали?

А за историю с кроликом спасибо. Поучительно.

Ацкий кактус

Фигасе дакатились. уже рицепты пишым штоб ат жыра избавляццо. Привратили дневниг ф хрен-знаит-што.

Училка

Элис, вес до сих пор держится (ТТТ)!

Выхухоль

Что еще за «ТТТ»?

Училка

Выхухоль, ТТТ — значит «Тьфу-тьфу-тьфу». Какой вы недогадливый!

Месье Бунoff

А не приходила ли вам мысль, любезная Элис, выкладывать в дневник не описания невидимых многоуважаемому сообществу (сиречь нам) фотографий, а сами фото? Ведь это нетрудно, учитывая, что на дворе 21 век, и возможности интернета — позволяют. Или сие противоречит законам женской логики?

Выхухоль

Йес, Элис! Выкладывай фотки и не мучайся! И как мне раньше в голову не пришло?!

Ацкий кактус

точняг! давай фотки сибя в бекини или там топлис. Пазырим.

Училка

Перестаньте, Ацкий кактус, как вам не стыдно!

Месье Бунoff, а я думаю, что вы не правы. Женская логика, на которую вы почему-то ополчились, здесь не причем. Мне описания Элис нравятся, и я думаю, что фотографии не заменят их. А точнее, не заменят красочных и душевных комментариев Элис. Не слушайте их, Элис, продолжайте писать. Ужасно занимательно.

Ацкий кактус

а че мне далжно быдь стыдно я проста приколоццо хател. А то некаких картиног скукатищща

Выхухоль

Ну, если Училка против, тогда компромисс — и фотки и комменты к ним. А, так пойдет?

Месье Бунoff

Что ж, разумная мысль, вьюноша. Поддерживаю.

Училка

Да! Только сначала описание, Элис, чтобы мы могли представить в своем воображении, а уж потом сами фотографии. Будет интересно сравнить.

Элис

Я вижу — вы за меня все решили =) Но, к сожалению, я решила не выкладывать фотографии в дневник. Не спрашивайте почему, просто примите как…

Ацкий кактус

странна странна. она штото скрываед. Можыт элиз шпеон?

Месье Бунoff

В таком случае, коллеги, не будем назойливы, частная жизнь есть частная жизнь. Да будет так.

Выхухоль

Ибо. Ну ладно (говорит задумчиво).

Анонимный пользователь

Хм… Любопытно.

Фиш

Подстава

На улице капает — сосульки на ночь уже не замерзают. Весна.

В окно кабинета я наблюдаю, как с крыши беседки сползает шапка снега. Медленно, по сантиметру в час. Скоро рухнет.

ВСЕМУ СВОЕ ВРЕМЯ

Время собирать камни и время разбрасывать… Не торопись. Не гони события. Терпение — главный козырь игрока. Подожди, пока противник сделает ход. Тяни время, пока он не выйдет из себя, пока не проявит злость, усталость, раздражение, слабость… и ошибется.

Профессор учил меня:

— Обдумай ход, не спеши. Представь варианты развития игры. Выбери лучший. Потом посмотри на позицию со стороны противника. Что бы ты сделал в этом положении?.. Предсказуемо? Вернись — мысленно, разумеется, — на свое место. Можно ли придумать комбинацию поинтереснее? Думай не на два хода вперед, а, как минимум, на пять-шесть…

Шахматы овладели мной целиком. В уме решались замысловатые задачи, многоходовые комбинации снились по ночам, на улице я мысленно переставлял фигурки прохожих: вот если этой женщиной сходить к соседнему дому, то мужик в очках окажется под угрозой, а я тем временем выведу двух пешек — мальцов — прямиком к переулку… Тогда та полная блондинка будет вынуждена перейти на соседний газон…

Увлечение сказалось на боксе. Я примерял шахматные идеи к тактике и стратегии боя: угрозы и нападения, хитрые финты и стремительные прорывы, гамбит и эндшпиль… Сходство приемов поражало.

Спаррингуясь с Мишкой Гордеевым — он старше на два года и на категорию тяжелее, — я заигрался и пропустил один за другим два плотных удара в голову. Тренер поморщился и остановил бой.

— Где ты витаешь?

Мишкина перчатка опустилась на мое плечо.

— Здесь тебе не шахматы, братан. Здесь думать нужно! — И первым заржал шутке. — Алехин ты наш, блин! Фишер!

Ребята, наблюдавшие за боем, беззлобно рассмеялись. Фишер! Ха-ха! Получай погоняло!

Кличка прилипла, со временем сократившись до «Фиша».

Что ж, Фиш так Фиш. Иногда я — рыба-меч. Иногда рыба-пила. Акула, пиранья, электрический скат. Порой даже рыба-кит. Но никогда не пескарь.

Пласт с крыши беседки ухнул вниз. Корка наста взрезала снег и воткнулась отвесно, как парус, отбросив голубоватую тень.

Шахматы дали не только кличку, они повлияли на мое восприятие мира, на отношение к жизни и к людям. Одно из правил звучит так:

ВСЕ ЕСТЬ ИГРА

Игра спортивная, актерская, ролевая… Бывает, азартная, вроде рулетки. Бывает — опасная, даже смертельная. Но — игра.

Бизнес — игра.

Политика — игра.

Общение — игра.

И слеп тот, кто думает иначе.

Переговоры, продажи, реклама, рождение «звезд» и весь шоу-бизнес… Любые взаимоотношения — игры с теми же финтами и нападениями… Разве что проигрыш бывает взаимным, и это нужно учитывать. Впрочем, взаимным может быть и выигрыш.

Война, дипломатия, искусство, любовь, флирт…

Флирт.

В бильярдной Парка культуры имени Горького, где мы частенько катали шары, Мурзилка спросил:

— Фиш, как у тебя получается с ними крутить? Почему биксы бросаются тебе на шею?

Только что отгремели выпускные экзамены и мы готовились к поступлению: я на юрфак КГУ, Мурзилка по настоянию родителей — в авиационный, Алекс… Алекс никуда не поступал. Он уже выбрал стезю.

Гормоны бушевали со страшной силой, было невыносимо притягательно все, что связано с девушками, а наши «матрешки» — общаковские дворовые девчонки, — уже стали неинтересны. Лет с четырнадцати все чаще в разговорах обсуждаются «биксы», и к семнадцати любой треп рано или поздно сводится к сексу. О чем бы ни говорили.

Девственников среди нас, само собой, уже не было — «матрешки» давали всем своим, это закон, но жутко хотелось всегда… Нас разрывало от похоти, страстно тянуло на «свежее мясо» — чужих и красивых девчонок, гордых и неприступных, и чем неприступнее они казались, тем сильнее звериное желание завалить такую в кусты, в траву, содрать мини-юбку, что не дает спокойно жить, не позволяет думать ни о чем, кроме этих белых, длинных, стройных…

— Не, в натуре, Фиш! Давай колись — че ты им такого говоришь?

Накануне на летней дискотеке здесь же, в парке, я увел симпатичную биксу у курсанта артиллерийского училища — высокого парня с сержантскими лычками. Я пригласил девчонку на медляк… Ну как пригласил? Подошел и взял за руку, пристально глядя в глаза… и она пошла. Курсант было дернулся, но площадка полна наших, и ему ничего не светило.

Через полчаса я с подругой свалил с дискотеки, и даже не стал далеко отходить — ночной парк полон потаенных уголков, где ивовые ветви надежно прикрывают от неонового света фонарей… Эти места я знал как свои пять пальцев.

Пацаны были под впечатлением.

— Пошли покурим, — Алекс бросил кий на дырявое сукно. — Айда, Фиш, поделишься уже своими секретами.

Дощатый пол веранды заскрипел под ногами, мы устроились на отполированных от многолетнего сидения деревянных перилах. И там, среди одуряющего щебета птиц и запахов травы, я попытался описать друзьям свой подход к девушкам, свою тактику… или стратегию, которая позже перерастет в мое жизненное правило.

— Понимаете, это же как… шахматы.

— Опять!..

— Ладно, погодите. Пусть не шахматы. Бильярд. Шары на столе — возможные варианты. Целишься в который? В тот, что легче пойдет в лузу. Так?

— Ну…

— Смотрите!.. — я соскочил с перил и двинулся к ближайшему столу. — Я расставляю шары в произвольном порядке. Вот так… так… так… и, допустим, так. В который захочется ударить?

Пацаны разглядывали позицию на сукне.

— Подстава!…

Он всегда был сообразительным, наш Алекс.

— Точно.

— Ну, а как это будет… технически?

— Погодите, вы о чем? — забеспокоился Мурзилка.

Я вернулся на веранду. На столе остались разбросанные в беспорядке шары. Один — у самого края боковой лузы. Случайно.

По парковой дорожке процокала каблучками девушка. В ушах огромные пластмассовые кольца, на голове — немыслимой высоты начес. В неподвижном воздухе проявилась сладкая нотка духов.

— Посмотрите на нее, — сказал я.

Пацаны повернули головы.

— Светофор, мля!… — ухмыльнулся Алекс.

На девушке красный пиджак с широченными — по моде — плечами, желтая мини-юбка, и зеленые туфли-лодочки.

— А жопа ниче, — оценил Мурзилка, — И че?

— Бикса на нас не смотрит. И ни на кого не смотрит. Если подвалить — типа, девушка, который час? — пошлет не глядя. Точно?

— Верняк. И как быть?

— Сделать так, чтобы она сама к тебе подошла…

Алекс с Мурзилкой задумались.

— Да ты гонишь, Фиш. С чего ей подходить? — Алекс прищурился.

— Тем более она старше лет на пять, — подхватил Мурзилка, — нужен ты ей больно…

Я перемахнул через перила и побежал по дорожке. Легким бегом, как спортсмен, благо на мне кроссовки, штаны «Адидас», и футболка. Обогнал биксу, не обращая на нее внимания. Метров через десять что-то попало под ноги, я споткнулся и грохнулся на асфальт.

— Ой-ой-ой! Нога!… А, черт, больно!..

Страдания на моем лице не оставляли сомнений в серьезности травмы. Надо мной склонилась светофористая девушка:

— Эй, ты чего?

— Понятно? — спросил я пацанов пятью минутами позже.

Девушка ушла, дотащив меня до ближайшей скамейки и вытерев грязь с моей щеки. Я раскрыл ладонь. Чуть смазанная надпись синей пастой, круглый девичий почерк: «35-12-23. Таня».

— Говорит, с детства мечтала стать врачом…

Алекс заулыбался.

— Ну и что, каждый раз на землю грохаться что ли, как телку увидишь? — не сдавался Мурзилка.

— Дурак, он же принцип объяснял, — Алекс сплюнул, целясь в выкрашенную серебрянкой, в черных пятнах от бычков, урну.

— Вот именно, принцип. Правило.

ПОДСТАВЛЯЙСЯ

Охотник с ружьем охотится за добычей. Рыбак забрасывает наживку и ждет, когда добыча — рыба — станет охотиться за червем. Рыбак подводит добычу к мысли, что она — охотник.

Охотник за добычей бегает, рыбак ждет, когда добыча кинется за ним. Он попадает в положение, где не он, а за ним охотятся. И только рыбаки-любители в таких ситуациях — оказываются, «профессионалы» их — создают. За ними бегают, в них нуждаются, у них спрашивают, их приглашают… «Никогда и ничего не просите! Сами предложат и сами все дадут!» из «Мастера и Маргариты» — про это. Не проси. Создай ситуацию, когда принесут сами.

Не уговаривай. Подожди, когда предложат.

Не рассказывай взахлеб, торопясь и заглатывая окончания. Не спеши слить информацию. Подожди, пока спросят, тогда сможешь получить за инфу хорошую цену…

Идея в развернутом варианте сформулируется позже. Тогда же, в знойный июньский день, я рассказывал друзьям про подходы к девушкам.

— Главное правило: не накидывайтесь на телку. Пусть сама вами заинтересуется, а вы вроде как отвечаете на заигрывания. Сечете? Она должна снимать, не вы.

— Бикса?

— Ну да. Когда человека преследуют, его обычная реакция — убегать. У баб этот инстинкт особенно развит. За ней гонишься — она драпает, как… заяц. Как котенок. Вспомни своего Пушка, Мурзилка, когда он маленьким был. Хочешь поймать — он удирает, зараза. Только сядешь телек посмотреть, Пушок тут как тут, играться хочет. Короче, девчонки — те же котята, точняк. Играют, фыркают, царапаются, ластятся, за бантиком бегают…

— А бантик держишь ты? Хм… И как его правильно крутить?

— Под-ста-вы!..

Память услужливо высвечивает каждую деталь, каждую мелочь далекого июньского дня — сетчатые тени деревьев на солнечной дорожке, детские голоса вдалеке, лица моих друзей — юные, сияющие…

Страшная вещь — память.

Мерный звук капели за окном как метроном.

Кап… Кап… Кап…

Отсчитывает время.

Однажды взвалив на себя осознание, что ты убийца, от него уже не отделаться. Память заставит тащить его сквозь долгие-долгие годы.

Виргус

Грибоед и алконавт

Сразу скажу, дружище, пока помню! С самого утра думаю — не забыть мысль, не забыть… Вот, слушай.

Многие писатели пишут к книгам предисловия и там дают советы — как лучше усваивать их нетленные творения. Ну, типа: «Можете читать с любого места, а потом вернуться к пропущенному». Или: «Если вам что-то покажется неинтересным, можете проскочить. Главное — понять идею в целом…»

Хрень какая.

Я тоже дам тебе напутствие, дружище. Слушай.

Книгу читать от начала и до конца!!! Ничего не пропускать! Нечего тут, па-анимаешь!

Уф-ф, сказал. А теперь — привет! Как дела, как жена (или у тебя муж?), дети, теща, Люська из соседнего гастронома? Что значит — какая?! Да брось, мы здесь одни, рассказывай, как ты с ней недавно в подсобке…

Ладно, не злись на меня. Это я так, настроение тебе поднимаю. И себе заодно.

Ты, наверно, думаешь — чего Виргус кота за хвост тянет, никак к своей истории не приступит. К основной — простите, если что не так — фабуле? (Я правильно сказал, Ботан, — фабуле? Или фистуле? Постоянно их путаю). Ну так вот, отвечаю: чтобы тебя заинтриговать, дружище! Так же интереснее!

А ты думал, я мнусь, как девочка, потому что мне страшно рассказывать? Ага, конечно! В чем — в чем, а в трусости Виргуса никто обвинить не может. Не таковские мы. Вот прямо сейчас и приступлю к рассказу, если ты так. Чтобы не думал всякого. А начну я с…

Блин, с какого места вступить? Сейчас опять скажешь, что я кота за хвост… О! Так давай я с кота и начну. С кошки, вернее. Помнишь, я обещал про кошку ботанову рассказать?

В тот день я впервые грибы попробовал. Ну, сначала осторожненько — не знал же, как подействуют. Пожевал, пожевал эту дрянь — а она противная на вкус, вяжет во рту, горечь страшная. Попил воды, сижу, жду.

Нет прихода.

Дай, думаю, еще пожую.

Пожевал.

Ничего.

«Что за фигня!» — про себя возмущаюсь. Переместился пока на кухню (ты не забыл, дружище, что я у Ботана жил в последнее время? Я, вроде, говорил), чаю захотелось. Включил чайник, жду.

Кайфа нет и нет. И вода что-то долго не закипает. Посмотрел — утюг вроде работает, лампочка горит, а чай не греется. Ерунда какая… И тут входит кошка ботановская. Агибой звать. Неторопливо так шествует, грациозно, блин. Я на нее глянул и у меня глаза на лоб полезли! Веришь, дружище? — за время, что мы с ней не виделись, — а это минут двадцать всего, — у Агибы выросли крылышки! Маленькие такие, будто недоразвитые, на крылья мороженных цыплят смахивают. Ну, голые, синеватые и в пупырышках.

Я, конечно, удивился, но виду не подал. Неудобно же перед кошкой лажаться. «Что, — говорю, — Агиба, полетать вздумала?» Ну, в шутку так говорю. А она мне отвечает… (Вот тут я не ручаюсь, дружище, возможно, мне показалось. Возможно. Врать не буду). Агиба говорит: «А почему бы и нет, Виргус?» И хайку декламирует! Прикинь!

Проснись, мой разум,

Вспомни о временах,

Когда я был птицей.

Я прямо охренел!

Ну, думаю, не ударять же в грязь лицом, да еще перед меньшим братом. Сестрой, вернее. Младшей такой сестрой. Сосредоточился, поднапрягся, тоже хочу хайку в ответ выслать. И… как назло, ничего на ум не приходит. Пыжился я, пыжился — ну никак! Решил тогда схитрить и прочитать хайку не свою: все равно, думаю, Агиба не просечет. Не может же она знать все творчество Басё. И выдаю, что первое в голову пришло:

Я — прост. Как только

Раскрываются цветы,

Ем на завтрак рис.

И знаешь, что она ответила? Нет, правда, ни за что не догадаешься! Агиба посмотрела на меня желтыми глазищами и говорит: «Дурак ты, Виргус, и не лечишься». Хвост задрала и вышла из кухни.

Грациозно.

Смачный прикол, да? Нет?! Да ладно, брось. Знаешь, как Альфред Вульфович заинтересовался этой историей! Подробности выспрашивал, что-то в журнале писал. «А прежде, — говорит, — вас галлюцинации посещали? Ну, до грибов?»

Хм… Честно говоря, один раз было, дружище. Я доку, правда, о том случае умолчал, а тебе расскажу. Ты ж мне как родной уже. Сейчас, только в курилку выйду.

Эх, хорошо!.. Умеешь дым колечками пускать, дружище? Я раньше умел, а сейчас плохо получается. Квалификацию потерял. Кх-м…

Ну так вот. Между нами, девочками, я квасил здорово. Всю сознательную жизнь. Ну, музыкантское бытие, оно такое: гастроли, концерты, поиск вдохновения… Когда женился только немного притормозил, да еще потом период был…

А с Ленкой после женитьбы мы, знаешь, как жили?! Душа в душу, любовь-морковь, сексом занимались по пять раз на… Ладно, это вырежь, Ботан. Хотя пусть, теперь уже без разницы. Все в прошлом. Короче, в первые годы семейной жизни я не сильно бухал, а потом опять… И рождение Коврижки не больно-то отразилось на моем дурацком характере…

Нет, дружище, ты не подумай! Я не буйный, когда выпью. Подраться, конечно, всегда любил, но с близкими я ласковый. Я вообще добрый, кто хочешь подтвердит. (Ботан, скажи? Подыми глас в мою защиту). Но Ленке все равно доставалось: она с пеленками-распашонками возится, в детскую кухню гоняет, ночами не спит… А я по халтурам мотаюсь, да с дружками киряю, как же халтура без этого. Деньги, правда, всегда домой приносил. Хотя какие это деньги, слезы музыкантские…

Однажды, помню, завис я в общаге филармонии, в свару резались с мужиками. Ну, там, оркестранты, хоровики, балетный один. Компания целая. Отыграли мы тогда концерт левый, не помню уже по какому поводу. Но денег получили хорошо. Решили в картишки перекинуться. И такой кураж у нас пошел, оторваться невозможно. Ты когда-нибудь в свару играл, дружище? Знаешь, какой азарт иногда прет? Ну вот, и нас понесло. Хочешь верь, хочешь нет, но играли мы четверо суток без перерыва. Кто уже колоду не в силах тасовать — падал на кровать и спал часа два. Потом опять. Так по кругу и отдыхали, кроватей-то две, а нас человек восемь, игроков.

Ну и пили, конечно, без остановки. Ох, сколько мы тогда выжрали!.. Гонец только успевал вниз бегать, в магазинчик за углом. Ну, и добегались. Когда я домой приполз, упал на диван, думаю — сейчас отосплюсь. Ага, щаз! Не тут-то было. В голове голоса зазвучали.

Ох, блин, до сих пор неприятно вспоминать. Болтают, понимаешь, в моей голове двое — мужик и баба. А я как будто со стороны слушаю. О чем говорили, не помню сейчас, но толково беседовали, со смыслом. Обо мне что-то. Нехорошее. Бр-р… Короче, до белой горячки мне было рукой подать. Но ничего, оклемался.

Перед Ленкой стыдно только. Хоть и выиграл я нехило, целую кучу из карманов выгреб и на стол кухонный вывалил, но взгляд Ленкин до сих пор помню. Так ведь и не сказала мне ничего, ни тогда, ни потом. Гордая.

А голоса эти, дружище, не желаю тебе услышать ни за какие деньги. Не стоит того.

Но этого я главврачу рассказывать не стал. «Нет, — говорю, — док, не помню. Не ловил я раньше глюков». А он послушал, послушал, почеркал в журнале, и молвит бархатным голоском: «Все понятно, можете идти». Я ему: «И что дальше, как лечить меня будете?» А док отвечает, что переводит меня в наркологию, потому как галлюцинации мои имеют наркотическую природу и все такое… ну, умеет он, Альфред Вульфович, по-умному говорить, умеет.

Я ему втолковываю, что надо бы разобраться, дело серьезное. В видениях меня зашвыривает в совершенно запредельное место, в параллельный мир… «Ладно, ладно, — говорит главврач, — там разберутся». Слышать меня не хочет — в ГНД, и все тут. Я ору: «Альфред Вульфович! Не отправляйте меня в наркологию, отпустите лучше домой! А не то я к вам ночами приходить стану!» А он на кнопочку жмет, санитаров вызывает…

И лежать бы мне сейчас, дружище, с нариками, а скорее — еще дальше… и глубже… только в последнюю секунду док передумал. Меня уже санитары под белы рученьки взяли, когда я последний довод выдал, уже не надеясь ни на что. «Грибы-то, — говорю, — я давно перестал жрать, доктор. А видения никуда не исчезли, каждую ночь приходят!»

Тут он санитарам знак подал, чтобы притормозили. «Что, и здесь, в больнице, галлюцинации?» А я кричу: «Конечно! И никакой дури я сюда не протащил, хотите — проверьте!»

Сам злюсь уже, психую, сил нет.

«Хорошо, — бурчит док, — проверим». И карту мою берет. Изучает, стало быть, на предмет соответствия вводимых в мой нежный организм микстур моим бредням. Айболит хренов. Клистирная трубка. «Ладно, — говорит, — завтра на прием. Поговорим еще раз».

И на том спасибо.

А видения эти — отдельная песня, дружище. Ох, куда меня только не забрасывает, кем я только не оказываюсь… Хотя я и в реальной жизни много кем побывал.

Например, австралийским бушменом.

Не веришь?

Зря! Стать бушменом просто. Сейчас расскажу, дружище, записывай.

Берешь лыжную палку и отпиливаешь лишнее с обоих концов. Из гвоздей-пятидесяток мастеришь «дротики» — к шляпкам присобачиваешь лейкопластырь, кулечком свернутый. Получается что-то вроде волана теннисного, только с острым концом. Засовываешь стрелу в трубку и дуешь что есть сил. Убойно получается!

В общаге консерваторской мы с друганами охотились таким образом. На голубей. Ну, денег нет, до стипендии далеко, а жрать охота. Вот и надумали на чердак слазить, дичь пострелять.

Потом голубей пожарили, натурально. В общую кухню на запах сбежались со всего этажа. Всем интересно, кто так разбогател, что цыплят-табака готовит? Правда, когда мы объяснили, из чего цыплята, народ разбежался. Половина с криком «Садюги!», половина — «У них же птичий грипп бывает!»

Да, с голодухи чего не съешь… А как мы на том же чердаке самогон варили? Ух, было дело!

Я в шестидесятой комнате жил, а в пятьдесят седьмой обитал Серега Глушко, вокалист с четвертого курса. Бас. Метр девяносто пять роста, сто пятнадцать килограмм веса. Ничего так парень, наш человек. Вокалисты, они обычно прибабахнутые — не пьют, не курят, свои нежные связочки берегут. А Серега — нормальный пацан, помню, часто повторял: «Водка придает голосу силу, а „Беломор“ — тембр!»

И задумал как-то Серый самогону наварить. Горилки, то есть. Как украинский хлопец технологию знал отлично, а как широкой души человек решил не мелочиться и брагу бодяжить не в бутылке какой-нибудь и не в банке, а сразу в бидоне молочном — на сорок литров. Ну, и нас к проекту привлек, дружбанов-приятелей.

Надыбали мы в соседнем магазине флягу — у грузчиков в аренду взяли, за пузырь «Агдама». Вместе, кстати, и выпили. Дрожжей в бидон насыпали, воды налили, и целый месяц кидали все, что под руку попадется. Кефир прокисший, сметану, варенье засахаренное, корки хлебные… короче, что способно бродить. Держали бидон в тепле, возле батареи. Одеялом накрыли, ну, для согрева опять же, да и комендант общежития чтобы не просек. Разок-другой брагу попробовали — нет, так пить невозможно, гадость несусветная! Даже наши луженые желудки не могли зелья переварить. И к лучшему, а то бы выхлебали до срока…

Когда брага поспела — запенилась такими зловещими мутно-зелеными пузырями, — перетащили бидон на чердак. Из лыжной палки, — той самой, с бушменской охоты оставшейся, — соорудили спираль. Паяльная лампа заготовлена заранее. И понеслось!

Зима в разгаре, на чердаке холодно, долго не высидишь. А целую флягу перегнать — сколько времени нужно! Так что мы посменное дежурство организовали. По двое лезли наверх и следили, чтобы процесс шел правильно: пламя паяльной лампы горело ровно, бидон нагревался, из трубки регулярно капало. Полные бутылки аккуратненько закупоривались и вниз передавались, пацанам. Ну, по ходу продукцию дегустировали, само собой, куда без этого. Контроль же нужен… К концу надегустировались!

Отсидев с напарником очередную смену, собираюсь я вниз… А чердачная лестница — с перекладинками, типа пожарной, — спускалась в коридор верхнего этажа общежития. Я люк открываю, и, не глядя, схожу по лестнице… оба-на! — прямо в лапы коменданта! Он, оказывается, заметил нездоровое оживление в конце коридора, вот и решил поинтересоваться, что там за тусня?

Прикинь, дружище, комендант на меня смотрит, а я весь синий от холода и от горилки. Понимаю, что если рот открою — такой духан от меня попрет, что комендант упадет, где стоял. Да и бесполезно варежку разевать — сказать-то все равно ничего не могу. Не в состоянии. И выгнали бы меня из общаги (а это ж смерти подобно, места в общежитии лишиться!), но тут девчонки подоспели. Ну, с нашего этажа, боевые подруги. И Ленка среди них.

Отмазали меня девки. Типа, это они меня попросили на чердак слазить — простыни повесить сушиться. Комендант и поверил, дурачок. А я только глаза таращил и молился, чтобы напарник мой сверху не свалился. До кучи. Тогда точно кранты.

Такие дела… Ты, наверно, думаешь теперь, дружище, что музыканты сплошь алконавты и балбесы? Признавайся, подумал?

Но это же одна сторона медали. А другую мало кто видит. Как по шесть-восемь часов на инструменте упражняемся. Как один пассаж по сто, двести… триста раз повторяем, пока не добьемся идеального звучания. Как струнники пальцы сбивают до крови под ногтями, до мяса на подушечках. Как духовики легкие рвут, профессиональные травмы зарабатывают. Если хочешь знать, дружище, трудолюбивей музыкантов нет никого. Это ж сколько терпения нужно, чтобы отучиться в музыкальной школе семь лет, потом четыре года в училище, и еще пять — в консе. В консерватории, то бишь. И всю жизнь ежедневно заниматься, чтобы квалификацию не терять.

А в итоге влачить нищенское существование. Потому как серьезная музыка нынче никому не нужна. Ни оперная, ни симфоническая, а уж про джаз вообще молчу.

Вот так-то. Поставь здесь, Ботан, наоборотный смайл. Даже два. Чтоб читатель знал, как я скорблю.

:( :(

На этой оптимистической ноте, дружище, мы сегодня закруглимся. Тебе уже спать пора… Что, рано еще? Ложись, дурашка, наслаждайся! Это мне сейчас улетать… черт знает куда, и всю ночь холодным потом обливаться. Хоть ты за меня отоспись!

Вот тебе хайку напоследок, вместо колыбельной.

Я не проспал.

Это будильник во мне

Встал навсегда.

Элис

Превед фсем!

Привет всем, кто… Или, как сказал бы Ацкий кактус, «Превед фсем!»

Недавно пришла с работы, тяжелый сегодня выдался… Зашла в квартиру, отперев своим ключом (у нас давно никто не походит к двери), Георгий сидит в кресле, по телевизору — футбольный матч. И я вот что вспомнила.

Муж тоже любил футбол, и я частенько пристраивалась рядом и смотрела, правда, не столько в телевизор, сколько… А потом увлеклась и тоже стала болеть, научилась разбираться во всех этих «вне игры» и «одно касание». И переживала, и вскакивала вместе с Артуром, когда комментатор кричал «Опасна-а!»…

А сейчас мне почему-то не хочется смотреть…

Ну да ладно. Вернемся лучше к фоткам.

Мальчик с ясными глазами и светлой челкой, небрежно заброшенной набок, смотрит в объектив строго и без улыбки. Фотография из школьного альбома. Алик забрал его с собой в Москву, но я успела вытащить… Белая рубашка, пестрый галстук, модный пиджак с клубными пуговицами по триста рублей за штуку… какая битва шла в родительском комитете, когда решался вопрос о форме на выпускной класс!

Сына в свое время удалось пристроить в английскую гимназию, и уже с первых дней учебы стало понятно, что класс ровнехонько делится пополам: часть ребят умненькие и талантливые, остальные — дети богатых. Впрочем, классу к пятому-шестому все смешалось в доме… Кое-то из отличников не выдержал гонки и скатился, кто-то наоборот выбился в звездочки, да и социальный статус родителей постепенно менялся. Причем в обе стороны — времена-то какие…

Состоятельные мамы старались перещеголять друг друга и мамаш из других классов. Каждой осенью на школьном шоу «Показ формы» родительницы ревниво сравнивали — форма чьего класса красивее, чья фантазия богаче и возможности круче. Ярмарка тщеславия? Хорошо, хоть дети этого не понимали. Или все-таки?…

Парень на фотографии пытливо всматривается в объектив, может быть, стараясь заглянуть в будущее… А там, уже совсем скоро, выпускной вечер, торжественное вручение аттестатов, взволнованные учителя, родители, что заикаются в микрофон словами благодарности, вальс «Когда уйдем со школьного двора»… семнадцатилетний Алик впервые в жизни напьется, и я полночи отпаиваю его раствором марганцовки и густо посоленными сырыми яйцами, а он, бледный и с мокрыми волосами, слабым голосом клянется, что больше никогда в жизни, и как люди пьют эту гадость, и пусть сами пьют, а я ни за что, ох, как же мне плохо, мама…

Картинки оживают: звук льющейся из крана воды, я на кухне растрепанная и в халате, за окном светает — заканчивается ночь выпускников, из ванной стоны бедного Алика, и мучительно сжимается сердце — так жаль моего мальчика, который снова… маленький и беззащитный…

А давайте посмотрим его детские фотографии? Сейчас найду… Ага, вот.

Какой он здесь смешной! Голова большая, волосики светлые растрепаны, улыбка во весь рот, и на щеках такие родные ямочки… Два годика. Это мы возле дома, в песочнице.

Алик был невероятно шебутным, казалось, что у нас не один ребенок, а, как минимум, трое! Он привносил в мир столько шума, гама, суматохи, носился, как метеор, его голос слышался в нескольких местах одновременно, посуда в доме колотилась с непобедимой регулярностью…

Иногда спохватишься — почему так непривычно тихо в квартире? — а сынуля стоит в углу, весь сосредоточенный, покряхтит-покряхтит минутку, и опять бежать! А сзади в колготках уже хвостик. Только успевай перехватывать… =)

Я боялась, что ему будет трудно в школе, но учился он хорошо. Хотя, конечно, особым усердием не блистал, но все схватывал на лету, и память отличная… Вот, в институт поступил, и даже на бюджетное отделение, хотя конкурс там шесть человек…

Вспоминаю себя — я в детстве была другой. Примерная, старательная девочка, активистка и отличница. «Ботаник», как сейчас говорят.

Помню, поручили нам стенгазету делать с подружкой, а она внезапно умотала с родителями на дачу. «Да ладно, — говорит, — днем раньше, днем позже! Завтра нарисуем…» Но я же ответственная девочка — до глубокой ночи корпела, пыхтела… Утром с красными глазами отправилась в школу и вывесила газету. Подруга посмотрела и говорит: «Ну ты прям Паша Ангелина!»

Нет, она не лентяйка и не предательница, моя подружка. Просто пофигистка… нет, даже не пофигистка, а независимая очень. Где-то у меня была… Сейчас, сейчас, найдем ее фотку… Вот, года два назад прислала, из Германии. Она сейчас там живет. Вышла замуж, родила двух прекрасных детишек, муж замечательный… Всего сама добилась.

Она с детства такая, Зая (вообще-то она Майя, но я привыкла к ней обращаться… В детстве мы давали друг другу смешные клички, я называла подругу Заей, она меня — Малышом. И вот мы выросли, стали большими тетеньками, а прозвища остались. Забавно…). Классе в четвертом на физкультуре нам выдали коньки и погнали сдавать нормативы. А на предыдущем уроке старшеклассники катались. Так Зая подошла к учителю и говорит: «Я не буду коньки надевать». Учитель изумился: «Почему?!» — «Ботинки мокрые» — ответила подружка. Девчонки ахнули — ботинки и вправду сырые, у всех, но вот так открыто взбунтоваться… А Зая не испугалась. Учитель уж и так, и этак, и двойкой грозил, и завучем… Но она осталась непреклонна.

Молодец такая.

Потом она с родителями переехала в Нижний Новгород, и я стала дружить… Но мы с Заей друг друга не потеряли. Сейчас видимся нечасто — раз в два-три года, когда она приезжает в Россию, но переписываемся постоянно. А еще — если я попадаю в сложный переплет, или мне совсем фигово, я вспоминаю подружку и думаю: «А что бы Зая сделала на моем месте?»…

На фотографии она в небрежно-модельной позе (Зайка всегда была артисткой!) на фоне старинного, в готическом стиле, здания — то ли собора, то ли дворца… Солнечный день, мощеная площадь, аккуратно подстриженные деревья, и все вокруг — даже пронзительно-синее небо — буквально кричит о том, что это — заграница. На подруге джинсы с низкой талией, белые сабо, рисковый топик — видно, что лифчика там и в помине… Короткая стрижка дыбом, какие-то зеленые пряди… Девчонка-хулиганка! =) А ведь годков девушке столько же, сколько и…

Хотя чего это я! Алик подчас просил меня одеться помолодежнее, и нас (да, да, не вру!) принимали, бывало, за пару. Он мне сам говорил — приятели считали, что я его девушка.

Ладно, расхвасталась.

Очередная фотка…

Черт. Черт.

Ладно, надо… Описывать, так описывать.

Это свадебные… Я здесь такая красивая, щеки горят, глаза сияют, платье… Ох, сколько трудов стоило найти приличное платье, да и Артуру качественный костюм! Во Дворце бракосочетания на Ленина нам выдали талоны на свадебные наряды, но в те времена и по талонам-то ничего не купить было. Пришлось заказывать у портнихи, и платье, надо отдать ей должное, получилось действительно…

Хотя сейчас разглядываю фотографии и думаю — да хоть что на меня тогда напяль, все равно смотрелось бы красиво. Потому что — юное лицо, потому что — глаза, потому что — счастье в них такое…

Правда прическа, как сейчас видится, меня излишне взрослит. Зря я волосы наверх зачесала… Ну ладно. Артур меня на три года старше, так что…

Артур. Какой он здесь торжественный. Его лицо нисколько не напоминает лицо человека, чье тело с трудом вытащат из груды оплавленного металла на Мамадышской трассе…

Пойду-ка я чаю попью. Прервусь ненадолго.

Хорошо, продолжим.

Вот здесь жених надевает мне на палец кольцо. Руки у него дрожат, и мне приходится помочь любимому — на фотографии видно, как я придерживаю его руку. Я еще удивилась, какие у Артура горячие пальцы, мои-то холодны, как… У мужа вообще теплые руки, он даже зимой не носил перчаток…

Вот свидетели расписываются в талмуде. Сначала один. Потом другая.

А здесь мы с Артуром… Ведущая свадебного ритуала (монументальная женщина с дикторским голосом) скомандовала: «…объявляю ваш брак зарегистрированным. Молодые, поздравьте друг друга». Мы, растерянные и смущенные, синхронно улыбнулись и пробормотали что-то вроде «Поздравляю», а сзади зашипела Луиза — она свидетельницей у меня была: «Целуйтесь! Целуйтесь!»

Пришлось поцеловаться, коль Луиза попросила =)

Боже, каким прекрасным виделось будущее! Казалось, что теперь, когда мы окончательно и навсегда вместе, нет трудностей, с которыми мы не справимся, нет преград, которые не преодолеем, нет силы, что нас…

Оказалась — есть.

Ну ничего, это скоро.

Что-то я… Да еще этот заунывный, монотонный плач качелей за окном. Весь вечер: туда — сюда, туда — сюда, скрип — скрип… скрип — скрип… И так часами. Никому в голову не придет…

Все, все, закругляюсь. Долой хандру =)

Комментарии

Училка

Ну, что это вы, голубушка?! Начали за здравие, а кончили за упокой! Не буду приставать с расспросами, просто посоветую держать хвостик морковкой, что бы ни случилось. Оптимизм, оптимизм, и еще раз оптимизм!

Элис

Да, Училка, простите меня. День сегодня… Наверно, магнитные бури =)

Училка

Не стоит извиняться, со всеми случается. Лучше скажите, как там ваша подружка Луиза, пользуется моим рецептом? Вот ей еще один, у нас на работе посоветовали: насыпаете овсяные хлопья (сколько нужно), сверху мелко режете 3 чернослива, 3 кураги, горсточку изюма, 3 ядрышка грецкого ореха. Заливаете кипяточком, все перемешиваете и… Сказали — очень приятный и сытный обед. К тому же без соли и сахара. Сплошные витамины!

Выхухоль

А прикольно, Элис, что тебя принимали за герлфренду сына))) У вас с ним классные отношения, наверно. А что, иметь современных предков — это же кайф!

Элис

Да, Выхухоль, Алик тоже радовался… Обнимет, бывало, и говорит: «Ты у меня самая продвинутая мамуленция в мире!»

Отношения… Раньше были замечательные.

Училка, спасибо за рецепт! Передам Луизе.

Ацкий кактус

Ага ага довайте одкроем куленарный форум. Нидецкие бапки нарубем

Выхухоль

Слушай, ты, Кактус хренов! Кончай флудить или иди в другое место! Достал уже же!!!

Ацкий кактус

бурундуг. я тибя хачу мой пубсик

Выхухоль

Да пошел ты!..

Элис, извини, у меня просто слов нет. Может ты забанишь его — у тебя есть такая возможность.

Месье Бунoff

В силу врожденного такта приглушу рвущиеся наружу вопросы. И все же, все же… Мне не дает покоя ранее упомянутая фотография — лежащие с повязками на глазах люди. Помните, любезная Элис, вы обещали дать нам пояснения? Или сошлетесь на девичью память, как это сплошь и рядом случается с прекрасной половиной рода человеческого?

Ацкий кактус

а. точна. че они волялись то там

Элис

Выхухоль, я просто поговорю с Ацким кактусом, и он, надеюсь, перестанет. А ты не принимай его подковырки близко к сердцу, хорошо?

Месье Бунoff, вы такой дотошный человек =) Хорошо, расскажу… если Ацкий кактус пообещает не сильно хулиганить и перестанет травить Выхухоля.

Ацкий кактус

лано, лано, разказывай. выхохоль биру сваи слава абратно (я часта так делою)

Элис

Ну и отлично. Фотография — с тренинга, что я проводила лет пять назад. Я тогда увлеклась телесно-ориентированными программами и часто вела подобные занятия. Этот тренинг — танцевально-двигательный, и перед основными упражнениями мне требовалось ввести участников в особое состояние. Отсюда и лежание на полу и повязки на глазах — чтобы расслабиться, отрешиться от повседневной суеты, почувствовать свое тело, эмоции…

Ацкий кактус

Убитцо ап стенку! я то думал… и че пипл патом делал. в смысли тансывали штоли?

Училка

Да, Элис, расскажите подробнее, как эта процедура проходит!

Элис

Хорошо, если вам интересно.

Вначале занятия вводная — что-то вроде инструктажа. Я рассказываю о целях тренинга, о том, что подобные упражнения, вернее, танцы, снимают напряжение и зажатость, помогают раскрыться, способствуют проявлению самого ценного, самого лучшего в человеке…

Потом предлагаю участникам надеть на глаза повязки и лечь на пол (группа приходит в спортивной одежде, я заранее об этом предупреждаю). Я включаю специально подобранную музыку, и когда участники перестают шевелиться, ворочаться, почесываться =), — успокаиваются, в общем, — по одному их поднимаю. Начинается «освоение собственного пространства». Важно, чтобы участники не мешали друг другу, не толкались и даже не касались соседа — танцы сугубо индивидуальные.

Потом мы начинаем «растанцовываться» по частям — поочередно двигаются только шея, плечи, локти, кисти… ну, и так далее.

Затем переходим к «этюдам» — пробуем передать телом разные «стихии»: Огонь, Воду, Землю и Воздух. На каждый номер я ставлю соответствующую музыку… Например, «Огонь» — яркая, взрывная, безудержная стихия, — мы танцевали под «Караван» Эллингтона в исполнении «Чикаго». «Воздух» под саундтрек из «Красоты по-американски» — действительно прозрачная, «воздушная» музыка…

И люди потихоньку расслабляются, включают воображение, и двигаются активнее и пластичнее. Повязки, разумеется, никто не снимает…

Выхухоль

Прикольно! Хотел бы я попасть на такой тренинг. Только у меня не получится, наверно. Я танцевать того… не умею ((((Огорченно вздыхая)

Элис

А занятия и не подразумевают умения танцевать. Как раз наоборот — нужно забыть прошлый опыт, отключить сознание и довериться своему телу. Оно само знает, что делать, главное — не мешать.

Училка

И что дальше, что дальше?

Элис

Дальше… Дальше, собственно, основной блок. Я назвала его «Странные танцы». Музыка включается на полную громкость и участники… даже не танцуют, это что-то вроде динамической медитации. Представьте — зал, музыка, пятнадцать человек с повязками на глазах движутся в такт, но каждый по-своему — как подсказывает ему бессознательное… И все это под мой голос:

«В каждом человеке есть инь и янь, день и ночь, черное и белое, наполненность и вакуум… Это танец Пустоты… почти тишина… Отпустите себя и выразите Пустоту…»

«Танец Достижения цели… Втянитесь в поток энергии… Нескончаемый ритм, вечное движение, сила и напор…»

«Танец Свободного полета… Небо и солнце… Ветер и воля… Пространство и свобода… Бесконечный простор, радость и вдохновение…»

В общем, когда через три часа участники тренинга выходят из зала, их просто не узнать. От людей как будто сияние исходит — спокойное, ровное, мощное…

Училка

Невероятно занимательно! Вы такими вещами интересными занимаетесь, Элис! А я вот тоже… Ой, не знаю, сказать ли? А, признаюсь! Я в молодости безумно любила танцевать, и сейчас, бывает, когда одна остаюсь — включаю музыку и танцую, танцую… Даже когда уборку делаю — возьму, например, швабру, и как будто это шест на сцене! Глупо, конечно, зато так приятно!

Ацкий кактус

я проста падсталом!!! стребтиз со швабрай! Каликтиф сдесь падабрался — кащщенка атдыхаит. Атдуши!

Элис

Ацкий кактус, теперь ты на бедную Училку переключился? Ну как мне тебя остановить?

Ацкий кактус

Низнаю. туд я тибе не саветник. Просто пешу вить што думаю и никаму нимишаю

Месье Бунoff

Весьма любопытно, Элис. Так ваш род деятельности связан с проведением подобных мероприятий? Этим вы зарабатываете на хлеб насущный?

Элис

Раньше — да. Вернее, я и сейчас тренинги веду, но корпоративные — только для персонала своей компании.

Выхухоль

А что за контора?

Элис

Ох, друзья мои, какие вы любознательные… Одна крупная фирма, сеть филиалов по стране. Я работаю региональным тренинг-менеджером… Если не вдаваться в подробности — отвечаю за обучение персонала на территории Поволжья.

Больше вопросов не имеется? =)

Ацкий кактус

имеецо, имеецо. какой у тибя розмер груди?

Элис

Ацкий кактус! Щаз по лбу палучиш! =)

Фиш

Не привязывайся

…Иду по утоптанной проселочной дороге, справа вздымаются горы, слева от меня долина, местность впереди скрыта за клочьями тумана… Раннее утро, солнце едва поднялось над горизонтом. Я слышу звериный рык, и, как зомби, иду на него. Сквозь туман проступает силуэт гигантского тигра — хищник переступает на мощных лапах, склонившись над пропастью, длинный полосатый хвост нервно бьет по бокам, из глубины широченной груди доносится раскатистое урчание. На меня он внимания не обращает. Я встаю рядом со зверем и заглядываю за каменистый край ущелья. Там, метрах в трех от края, на вьющихся виноградных плетях висит человек в серой монашеской рясе…

Вернемся к реальности. Опять ночь, за окном весна, в компьютерных колонках — лютневая музыка эпохи Возрождения. И мне кажется, что моя юность отдалена от дня сегодняшнего ничуть не меньше, чем от времен Ренессанса…

Мы обменивались с Алексом и Мурзилкой всем, что знали об отношениях с противоположным полом. Обсуждали случаи из личного опыта, на ходу формулировали идеи, осваивали приемы и фишки.

Мне нравилось играть с девушками, я воспринимал общение с ними как приятную забаву. Сам же всегда оставался для девчонок загадкой, которую им отчаянно хотелось разгадать — моя непонятность и непредсказуемость дразнила, будила воображение и охотничьи инстинкты…

Я говорю девушке:

— Хочу общаться с тобой, как с другом…

Она удивляется — только как с другом?! Почему он не хочет ухаживать? Что со мной не так? Не-ет, не пойдет! И начинает ухаживать сама.

Я говорю:

— Хватит прикидываться ежиком. Я-то вижу — самоуверенность и неприступность у тебя только снаружи. А под крутыми понтами прячется маленькая девочка — нежная и ранимая.

Она поражается:

— Ты это видишь?!

А как же.

Я говорю девушке:

— Давай поиграем!

Она охотно соглашается:

— Давай.

Я молчу.

— Что нужно делать? — спрашивает она.

— Ничего. Игра уже началась.

— И что теперь? В чем моя задача?

— Не парься, — усмехаюсь я. — Ты уже играешь.

Мне интересно, как она проявит себя. Кто-то пожимает плечами и делает вид, что забыл о глупом разговоре. Другая пристает и пристает, не в силах преодолеть любопытство. Третья злится — положение непонятно, над ней явно издеваются.

Лишь однажды мне встретилась девушка, которая повела себя иначе.

— Мы уже играем? Отлично. Тогда по правилам игры ты должен достать мне гроздь рябины… Во-он ту, самую красивую!

Ее звали Настя, и с ней я уже не расставался.

Пока она была жива.

Мы с Алексом натаскивали робкого Мурзилку:

— Никакие приемы не сработают, если ты менжуешься, не уверен в себе. Слышишь, Мурзилка?

— А че я-то сразу?

— На стрелках ты орел, а как до биксы подходишь — сразу сдуваешься. Слушай и запоминай, сынок. Будь наглей, уверенней, чувствуй себя хозяином. Что бы ни происходило, ты должен контролировать ситуацию, понял?

КОНТРОЛЬ НАД СИТУАЦИЕЙ ДЕРЖИ В СВОИХ РУКАХ

Мурзилке трудно. Он хоть и провел полжизни на улице, но родительское воспитание брало свое. С девушками Мурзилка превращался в учтивого интеллигента, при знакомстве краснел и заикался, короче — вел себя как лох. Мы же с Алексом к тому времени усвоили, что девушкам нравится поведение авторитарное, хозяйское, властное.

Контролируй ситуацию.

Время от времени в доме что-то поскрипывает. Невольно прислушиваюсь, хотя точно знаю, что наружная дверь заперта, и прочно — немецкая охранная система обошлась мне в приличную сумму. Камеры наблюдения, новейшая сигнализация, сейфовые замки на дверях…

В девяносто втором, кажется, году я познакомился с редкой красоты девушкой при необычных обстоятельствах.

Коллега пригласил на день рождения… Я отнекивался, но парень затеял всерьез обижаться, и вот вечером я — усталый, голодный, с никаким настроением, — позвонил в дверь, поздравил именинника и вручил подарок. Паркеровскую ручку, что ли. Меня усадили между подвыпившими гостями, налили штрафную… Пока я набивал желудок заливным из судака, расстановка сил за столом стала понятна. Компанией заправляла подруга жены хозяина — эффектная и стервозная девица Марина.

Очень эффектная. Очень стервозная.

К моему приходу Марина подмяла под себя женскую половину общества и большую часть мужской. Парни, забыв о подругах, плясали перед стервочкой на цырлах, стелились, лишь бы угодить, понравиться, заслужить царственное одобрение. Их спутницы оказались слишком хорошо воспитаны и потому — бессильны.

Надо отдать должное Марине — будучи не только красивой, но и умной, она умело дирижировала всеобщим вниманием. Направляя его всецело на себя, разумеется. С мужиками Марина обращалась как Надежда Дурова с тиграми: хлыст, пряник, почесывание за ушком, и тут же — «Але, ап, я сказала!»

Словом, цирк.

Когда девушка поняла: все, что можно завоевать и покорить, уже завоевано и покорено, она заметила меня. И решила для полноты коллекции закинуть в ягдташ и меня. Мою тушку. В качестве последнего охотничьего трофея.

— А ты чего молчишь? — Марина обратила на меня зеленые глаза. — Стеснительный, что ли? Или боишься глупость сказать?

Парни готовно рассмеялись. Компания изрядно подвыпила, поэтому юмор воспринимался — любой. Тем более из уст королевы.

Я повернулся, посмотрел на королеву в упор и ответил — неторопливо, с ленцой:

— Почему молчу? Я скажу тебе. — Несколько секунд я пристально смотрел ей в глаза. Красивая девочка. Что ж, тем хуже для нее. — Потому что мне не нравится, что здесь происходит. Не нравится, как ты себя ведешь.

Народ притих.

— Чего? — Марина не поверила своим ушам. — И как же я себя веду?

Насмешливая улыбочка вернулась на холеное лицо. Молодец, быстро взяла себя в руки. Я налил в бокал минералки, отпил, и отчетливо произнес:

— Как последняя сука.

Кто-то из девушек ахнул. Компания собралась интеллигентная.

— Мне не нравится сучья манера поведения, — сказал я. — Обычно я сразу ставлю стерв на место, но здесь из уважения к хозяевам не могу. Вот и приходится молчать.

Сидящие за столом застыли в шоке. На лицах девушек читалось тайная надежда: может хоть этот ее приструнит, дрянь такую…

— Даже так?! — Марина сощурила глаза. Пантера. Тигрица на охоте. — И как ты это делаешь, герой?!

Она обернулась, взглядом приглашая ребят присоединиться к травле. Мол, сейчас мы его вместе загоним и посмеемся вдоволь. «Ищет поддержки, — подумал я, — чувствует себя неуверенно. Знаешь, девочка, мне твоя свита глубоко по барабану. Тем более, народ примыкать к сафари не спешит, все ожидают шоу. Что ж, будет вам шоу».

— Как? А вот так…

Время прямого контакта. Сокращаем дистанцию, переходим к ближнему бою.

Внутренне усмехаясь, я отставил бокал и рывком подтянул стул Марины к себе. Марина охнула, моя рука тяжело легла на ее плечо. Я подался вперед.

— Слушай и не перебивай…

— Убери руку!

Она попыталась стряхнуть ладонь, но я держал крепко.

— Не перебивай, я сказал!

Марина, видимо, поняла, что трепыхания выглядят беспомощно и смешно. Я наклонился к ее лицу.

— Некоторым девушкам кажется, что между ног у них выросли яйца. Но они забывают, что это — не так. Я видел немало стерв, и знаешь… эти девушки, как правило, плохо заканчивают. Поверь мне, чертовски плохо. Если, разумеется, рядом нет мужчины, способного встать на их защиту.

Я выдержал паузу.

— Кстати, я мог бы стать таким мужчиной для тебя — оберегать, не давать в обиду… если ты усвоишь: из нас двоих мужчина — я. Правила диктую — я. И если ты будешь послушной, нежной, женственной, возможно, мне захочется тебя холить и лелеять, даже потакать капризам… Но только если перестанешь стервозничать. Понятно?

Молчание.

Я повысил голос и повторил жестче:

— Понятно, я спрашиваю?!

Марина отвернулась и сказала стене с голубыми обоями:

— Понятно.

— Вот и умница.

Я похлопал ее по щеке. Жест сильного к слабому, главного к подчиненному.

За столом шумно выдохнули.

— Вот так примерно я ставлю их на место, — будничным тоном закончил я и взялся за вилку.

Кто-то из девушек не выдержал и зааплодировал.

До конца вечеринки Марина сидела притихшая, задумчивая. Мы ушли вместе, и потом, под утро, она призналась, что давно искала мужчину, способного ее обуздать. Самой не нравилось собственное поведение — а еще противнее видеть, как мужики позволяют вытирать о себя ноги, — но как же трудно остановиться, и она все ждала, ждала, когда ей скажут «стоп» — твердо и властно…

Но это случилось позже, значительно позже, от июньского дня в парке — через долгих семь лет… когда Мурзилки уже не было в живых, и Насти не было, и Профессора, а наш неистовый Алекс третий год как мотал срок за убийство.

Когда меня покинули все, кого я любил.

Очередное правило:

НЕ ПРИВЯЗЫВАЙСЯ

Все приходит и все уходит. Все в мире эфемерно, ненадежно, непостоянно. Если привыкаешь к вещам, или к местам, или к людям… ты скован. Настоящий игрок не привязан ни к чему. Он — свободен.

«Независимость — удел немногих: это преимущество сильных» — сказал Ницше.

И еще: привязываясь, ты рискуешь испытать боль потери.

А оно тебе надо?

Осенью восемьдесят девятого Алекс решил, что пришла его пора. Мы с Мурзилкой позаканчивали институты и работали: Мурзилка инженером на оборонном заводе, я удачно распределился в юротдел нефтяной конторы. Алекс выбрал другой путь. Он все глубже зарывался в криминальную среду, и аппетит его со временем возрастал.

Времена менялись, новое поколение почувствовало силу, и Алекс задумал переворот — сместить «основного» района и подмять территорию под себя.

Мы с Мурзилкой отговаривали:

— Алекс, воры тебе не простят. У них все схвачено, свои люди сидят на местах…

— Время воров прошло, — упрямо отвечал он, — сейчас бандюки везде рулят.

События проходили мимо меня, я давно отстранился от сборов, разборок, стрелок и подобной возни, интерес пропал. Мурзилку же Алекс потихоньку в процесс втягивал.

Начался «переворот» с кулуарных разговоров о том, что «основные» в конец оборзели, забыли понятия, бабло гребут лопатой… «Пока мы стоим за район, наш основной с паханом „врагов“ квасит в кабаке и смеется над нами!» — Алекс умело разжигал недовольство «старших пацанов».

Раза два не выполнили приказы… В поведении братвы проявлялась дерзость. Бунт нарастал.

Районом рулил тридцатилетний вор по кличке Чичеря. До него, разумеется, слухи дошли быстро.

Мурзилку с Настей застрелили вечером второго мая.

…Мы выходили из ресторана — хмельные, шумные, куражные, — отметив день рождения Настены. Алекс распахнул дверь своей новой девятки, — прошу, карета подана! — Мурзилка попросил:

— Слышь, Алекс, дай прокатиться!

Алекс, добрый от выпитого, махнул рукой:

— Давай, братан, только недолго. Пока мы курим.

Настя, успевшая забраться на переднее сиденье, увидела на водительском месте Мурзилку.

— Мурзик, я с тобой пьяным не поеду!

— Не боись, Настюха, мы только до «кольца» и обратно, — Мурзилка засмеялся и завел двигатель.

Метров через тридцать машина, не успевшая набрать скорость, поравнялась с подворотней, из нее выскочил парень в кожаной куртке… его толком никто и не рассмотрел. Парень вскинул пистолет, выстрелил четыре раза и кинулся обратно…

«Не привязываться к личности, хотя бы и к самой любимой, — каждая личность есть тюрьма, а также угол», — писал Ницше.

На третий день после похорон мы с Алексом подъезжаем к хрущевской пятиэтажке и встаем с торца.

— Только недавно приехал, весь день дома не было… — взахлеб докладывает парнишка лет четырнадцати, просунув голову в окно. Лицо у пацана густо усыпано угрями.

— Один? — коротко спрашивает Алекс.

— Да, один, точно один…

— Ладно, иди. Ты ничего не видел.

Алекс берет на себя лидерство, он чувствует вину за смерть Мурзилки и Насти. Я не противлюсь.

«Не прилепляться к состраданию, хотя бы оно и относилось к высшим людям, исключительные мучения и беспомощность которых мы увидели случайно», — писал Ницше.

Мы выходим из машины.

— Фиш, стой у подъезда, на шухере.

— Вместе пойдем.

— Я схожу, вытащу его. Увезем подальше, а то братва может нагрянуть.

Я молчу. Потом спрашиваю:

— Справишься?

— Шпалером пригрожу, если что, — Алекс похлопывает по карману джинсовой куртки.

Я остаюсь у входной двери. В подъезде темно.

Я нервничаю.

«Не привязываться к нашим собственным добродетелям и не становиться всецело жертвою какого-нибудь одного из наших качеств…» — писал Ницше.

Приглушенный звук выстрела.

Я кидаюсь вверх по лестнице.

На площадке второго этажа Алекс. Даже при свете уличного фонаря видно, как он бледен.

— Всё. Амба, — говорит он.

Будь готов к войне.

Алекс спускается по лестнице, задевая меня плечом.

— Он нож достал и кинулся… Ничего не оставалось. Амба.

Голос спокойный, бесцветный. В машине Алекса начинает колотить крупная дрожь.

— Это же что… Сто пятая теперь…

Он не понимает.

«Не привязываться к собственному освобождению, к этим отрадным далям и неведомым странам птицы, которая взмывает все выше и выше, чтобы все больше и больше видеть под собою…» — писал Ницше.

Машина трогается с места. Мы выезжаем на улицу Ершова.

Я говорю:

— Нам не суд страшен, Алекс. Бояться нужно другого.

Он смотрит на меня потерянным взглядом.

«Нужно уметь сохранять себя — сильнейшее испытание независимости», — писал Ницше.

Через день нас приглашают к ворам. Вежливо и спокойно.

Виргус

Три акта с финалом

Привет, дружище, как дела? У меня все о`кей, или, как говорит одна юная особа, все чики-пуки! Коврижкой особу кличут. Кстати, это выражение использует еще одна молодая леди, но про нее особый разговор. Как-нибудь в другой раз. Хотя…

А, ладно, расскажу.

В общем, как получилось… Я… Ну, как сказать-то… (Ботан, не ржать только, не ржать!) Короче, нравится мне девчонка одна. Молодая, лет на пятнадцать меня моложе. Красивая — жуть! Я таких, дружище, еще не видел, хотя, как ты уже знаешь, повидал многое, с кем только в жизни не встречался, и столько девок успел…

Ладно, отвлекся. Девчонку звать Эльзой, она в театральной парикмахерской работает (кстати, я говорил, дружище, что в театре оперы и балета работаю? Ну, в общем, теперь знай — я второй кларнет в оркестре оперного театра. Не хала-бала, между прочим)…

Ну так вот, Эльза у нас в парикмахерской трудится — прически там, парики для артистов в порядок приводит (а ты не знал, дружище, что в театре парикмахерская есть? О, чего только у нас нет — и пошивочный цех свой, и сапожная мастерская, и столярные-плотницкие, где декорации изготавливают. В общем, театр — это целый город. Куча этажей, и не только вверх, но и вниз. А глубоко в подвалах потайные ходы, ну, типа катакомб. И тянутся они под землей через весь город, даже под Казанкой, и до самого Кремля…

Ну ладно, ладно, про катакомбы соврал. Богатая фантазия, что поделаешь. Ботан, смайл поставь, ага?)

:)

Короче, пока я с семьей жил, просто засматривался на Эльзу, ну, любовался издалека. Даже не разговаривал ни разу. Вообще-то я парень без комплексов, с кем хочешь могу контакт наладить. Любую могу уболтать, было бы время да желание, ну, потому что без настроения в этом деле никак, вот, помню, однажды сидим мы ребятами, бухаем…

Так, что-то меня сегодня заносит.

Смотрел, говорю, на девчонку, но клинья не подбивал. А после Нового Года, когда из дома ушел… Руки-то развязаны, уже можно. Ну и подкатил как-то к Эльзе после дневной репетиции. У служебного выхода дело было. «Привет, — говорю. — Чем занимаешься сегодня вечером?»

Как она меня отшила, дружище, надо видеть! Сперва, коза такая, секунд двадцать оглядывала с ног до головы. А я перед ней как школьник, даже челюсть задрожала от волнения. Это ж надо так девкой увлечься. Потом на ее лице появляется ехидная улыбочка, и она нежным голосочком вопрошает: «Вы, кажется, в нашем театре работаете?»

Я чуть не рухнул тут же. Каждый день в коридорах встречаемся, иногда по нескольку раз (ну, когда я специально мимо парикмахерской фланирую)! Я говорю, мол, ты чего? Конечно, я здесь уже сто лет! А она опять пробежалась по мне взглядом (мне, дружище, впервые в жизни стало неудобно за свою двухдневную щетину). И говорит, этак с сожалением: «Сто лет? Да, это видно…» Развернулась и к выходу. Каблучки цокают, попка туда-сюда крутится, смотреть невозможно. Сразу обильное слюноотделение.

Сочное что-то

Снится тигру в пампасах.

Дергает лапой.

(Вообще-то в этой хайку тигр у меня дергает не лапой, а кое-чем другим, но, щадя эстетический вкус лучшей половины человечества… Короче, дружище, вдруг ты девка? Тебя это может шокировать. Заменю слово, пусть будет «лапой»).

Ну так вот… Пока я стою с отвисшей челюстью, хлопок по плечу. Оборачиваюсь — Гера, друган мой. Ну, вместе пиво пьем иногда. Контрабасист. «Нет, Виргус, — говорит Герыч, — эта девка не для тебя. Смотри, какой на ней прикид. Сапоги одни тысяч семьдесят стоят».

Я в сапогах не больно-то разбираюсь, дружище, но вижу — да, красивые сапоги. А на улицу с Геркой вышли, смотрим — эти элегантные сапожки втягиваются внутрь иномарки. Не менее элегантной. Дверца хлопнула, и укатила моя киска с каким-то лысым хреном.

«Спонсор, — говорит Гера, сделав значительное лицо. — Богатенький Буратино. Ладно, старик, не парься, пойдем лучше по кружке дернем»…

(Ботан, ты все знаешь, может, и в сапогах разбираешься? Ну скажи мне, ради бога, как могут бахилы семьдесят штук стоить?! В голове не умещается).

Кстати, дружище, я Ботану эту кошечку показывал. Мы по Баумана шли, а Эльза навстречу. Я другана локтем пихаю — смотри, мол, вон телка, о которой я тебе все уши прожужжал. Угадай, дружище, что Ботан ответил? Ну, как ее оценил?

«Кукла Барби», — говорит! Прикинь?! «Никакой индивидуальности, сплошной макияж». Ну, Ботан иногда сказанет — хоть стой, хоть падай. Ни хрена ты в женщинах не рубишь, Ботан. Вспомни, какие глаза, какая фигура, ножки какие! Вспомнил? Много ты подобных видел? Вот то-то и оно. Нету больше таких. Имеется, стало быть, индивидуальность. Я бы даже сказал — эксклюзив, простите, если что не так.

Что? Хорошо, сестра, иду.

Старшая сестра на процедуры зовет. Мы ее меж собой называем «страшной сестрой». Ну, и вправду, не сильно симпатичная, не сильно.

Прервусь ненадолго, дружище, не теряй меня.

Ну что, не скучал тут? А я уже к доку успел сходить на прием.

Общались на высоком интеллектуальном уровне. Сначала я, как обычно, про сегодняшние видения рассказал, подробненько так. Пожаловался даже слегка.

— Совсем глюки замучили, док… Дошло до того, что стоит мне закрыть глаза, как я — хлобысь! — уже там! Безобразие! Спать перестал, брожу по этому Параллельному Миру как дурак!

— Виргус, — отвечает Альфред Вульфович, — вы спите так, что на храп жалуются больные из соседней палаты.

— Ну, не знаю, не знаю док… Мы с вами, как здравомыслящие люди, знаем цену их жалобам. Психи, что с них взять!..

Док крякает, хмыкает и меняет тему разговора.

— Что насчет суицидальных помыслов?

— Да как вам сказать, доктор… Все то же, ничего не меняется. Выхода нет. Вернее, выход только один.

— М-да? Ну что ж… Всех ожидает одна и та же ночь, — задумчиво произносит он.

— Красиво сказано, док. Сами придумали?

— Нет, это великий Гораций…

Я говорил, дружище, что наш главврач — фанатик афоризмов? Половина его библиотеки — сборники изречений знаменитых людей. И док их цитирует при каждом удобном случае. И при неудобном тоже.

— Как мы можем знать, Виргус, что такое смерть, если еще не знаем, что такое жизнь?

— Гораций? — спрашиваю.

— Конфуций.

Я закидываю ногу на подлокотник, но потом спохватываюсь. Не дома все-таки.

— Да знаю я, док, что такое жизнь. Я постиг ее вдоль и поперек. Видел всякое. Но то, чего хотел, главные вершины — так мне и не покорились. Надежду я потерял, надежду…

— Ваша проблема, Виргус, в вас самом. Я расскажу историю… Вы человек неглупый и начитанный, поймете, к чему я веду.

— Слушаю внимательно, док.

— Реальный случай. К психиатру попадает пациент, утверждающий, что он уже умер. Ходячий труп. Это называется «утратой сознания витальности». Врач, решив переубедить больного, задумывает хитрый ход. Спрашивает: «Как вы думаете, у трупов течет кровь?» Пациент отвечает: «Конечно, нет, доктор! Это невозможно, они же мертвые!» Психиатр берет иглу и колет пациента в палец. «Видите, у вас кровь! Значит, вы не труп!» Пока больной изумленно пялится на ранку, врач торжествует: как технично он загнал простака в ловушку! Наконец пациент поднимает голову. «Да, доктор, я ошибался». «Ну конечно!» — восклицает психиатр. А больной продолжает: «Я был неправ. Оказывается, у трупов течет кровь».

Док закидывает руки за голову.

— Если не брать клинические случаи, проблема решается только если человек готов взяться за нее сам. Изнутри. А умереть всегда успеется, Виргус. Знаете, кто такой самоубийца? Человек, погибший при попытке бегства от себя самого.

— Хм… Конфуций?

— Веслав Брудзиньский.

Типа, садись, два.

В театре у нас работал виолончелист, тоже афоризмами любил сыпать. Но он их сам придумывал. А еще кроссворды решал постоянно. Даже во время спектакля: если пауза большая, Андреич инструмент отложит и давай карандашиком в журнале шуровать, клеточки заполняет. Дирижеры ничего не говорили, перед пенсией уже человек. К тому же Андреич в театре только на полставки, основная работа — директором музыкальной школы в Дербышках. Столько слов в башке держал, зараза! (Вот бы его с тобой свести, Ботан, и устроить соревнование — кто больше всякой фигни знает!). Хотя и я Андреичу разок помог, когда он затруднялся со словом. Ну, когда я в театре еще работал. А слово это…

Ох, блин, проболтался!

Н-да… Ладно, дружище, признаюсь. Не работаю я в театре. Соврал. Ну, то есть, работал раньше, но меня попросили, в аккурат перед новогодними праздниками. Вот так.

Эх, жизнь-жестянка! Пойду покурю, что ли.

Здорово, мужики! Что-то вы носы повесили. Чему радоваться, говорите? Вам повод нужен. Блин, да попросите пару-тройку колес у страшной сестры, без всякого повода расчувствуетесь. Ха-ха! Ладно, бывайте. А мне тут по рации нужно доклад передать. Секретный. В ЦРУ.

Кх-м… О чем я говорил, дружище? О праздниках. М-да… Этот Новый год мне вообще запомнился. Я решил Ленке пока не говорить, что меня с работы поперли. Не буду, думаю, праздник портить. Тем более, что решили мы его справить с размахом. Задумка такая была.

Как получилось — еще в начале декабря Коврижка попросила отпустить ее в новогоднюю ночь к друзьям. Мол, большая уже, можно.

Ты как Новый Год справляешь, дружище? В компании, в кругу семьи? Я так считаю, этот праздник — он семейный. Обычно мы полночь втроем встречали, а потом отправлялись к друзьям. Я, конечно, предлагал к моим, но шли мы всегда к ленкиным. Потому как мои к тому времени уже в хлам. Не любит Ленка моих друзей, чего уж скрывать. Вот мы и оказывались у Кувшинниковых.

А в этот раз подумали мы с женой, подумали, и решили Коврижку отпустить. Скучно ей с нами, четырнадцать лет уже человеку, пятнадцать скоро. Другие интересы, тусовка своя, тинэйджерская. А когда решили, что вдвоем останемся, Ленка и говорит: «Давай, Виргус, что-нибудь этакое затеем!»

Вот что касается «затеять чего-нибудь этакого», я, дружище, только «за». Пока я голову ломал — что можно отчебучить (такие мысли разные в голову лезли! Типа, в лесу под елкой встречать, с одной бутылкой водки и без закуски. Романтика! Или нарядиться Дедом Морозом и Снегурочкой и к незнакомым людям домой заваливать!), Ленка предложила — давай, мол, не дома справлять и не в гостях, а в ресторане или клубе ночном!

Ну, я загорелся. Я ж люблю, когда людей много, да еще незнакомых, а если и девки красивые кругом… (Ботан, может этого не писать? Ну, про девок? А с другой стороны — знаешь, как достали кислые рожи у Кувшинниковых?! Год за годом, год за годом… одни и те же. Так что меня можно понять).

Дороговато, конечно, в кабаке справлять, в новогоднюю ночь у них цены знаешь какие?! Но я подумал, что если Ленке такой праздник устрою, то известие об увольнении она легче примет. Вот и решился. Объехал на своем Росинанте (я говорил, дружище, что у меня машина есть? О, это такой «Бентли», ты не видел ничего подобного. От отца еще остался) … Объехал рестораны и клубы и заказал столик на двоих в «Касабланке». Клуб пафосный на Пушкинской, любимое место золотой молодежи. В новогоднюю ночь там программа — шоу, стриптиз, конкурсы, танцы… Все по уму, как в лучших домах Парижа. Я билеты выкупил (сколько заплатил не скажу, дружище. Много. Почти все бабки грохнул, что в театре при расчете получил), меню заказал. Ну, думаю, Ленке должно понравиться.

И вправду, обрадовалась она. Тридцать первого с обеда принялась наряжаться, краситься, с волосами что-то вытворять… Всегда поражался, дружище, как они — ну, женщины, — серьезно к делу подходят, когда в люди выходят. Как будто их там замуж будут звать. Причем, каждый раз.

И Коврижка туда же, от матери не отстает (удивляюсь я — когда вырасти успела? Только ведь на горшке сидела, и вдруг оба-на! Формы всякие появились… Вымахала выше Ленки. Ну, это в меня, моя порода). Обе мечутся по квартире, только халаты развеваются! На головах чего-то накручено, друг у друга то плойку из рук выхватят, то помаду, побрякушки поделить не могут… Цирк!

Ну, я тоже времени не терял — залез в холодильник, там бутылка коньяка. Ленка загодя купила, велела до праздников не трогать. Ну а праздник-то наступил! Хлопнул рюмашку — не прочувствовал. Больно мягкий напиток. Еще дерябнул. Ага, настроение стремительно поползло вверх.

В общем, когда Коврижка ускакала, наспех нас чмокнув и поздравив с Новым Годом, а жена привела себя в боевую готовность, я уже приближался к нирване. Дома хвоей пахнет, на окнах узоры, гирлянды на елке подмигивают и любимые женщины рядом. Что еще надо? Лепота!

Ленка на улыбку мою довольную посмотрела и говорит: «Виргус, гад, ты как за руль сядешь?!» На что я с достоинством отвечаю: «Ты что, мать? Кто в новогоднюю ночь на своей ездит? Такси вызовем, натурально». Она и успокоилась. Села и тоже рюмку выпила, по моему настоянию. И тут дернул меня черт… Смотрю –Ленка вроде подобрела, и у самого настроение хорошее, вот я и решил сказать. Ну, про работу.

Что тут началось! Расстроилась вусмерть, лицо скривила… «Говорила мама не выходи за него век горевать будешь чего я ее не послушала дура ведь права она была…» Старая пластинка, блин, эвергрин. Слова прежние, мелодия, правда, каждый раз в новой обработке. Римейк. Ну, и у меня вожжа под хвост. Коньячок в крови заиграл…

Ладно, обойдемся без подробностей. Семейная ссора, дружище, что может быть тоскливее? Знаешь, небось, не первый год замужем. А если испытать не довелось, я тебя обрадую — все впереди. Никто еще мимо лотка с этими пряниками не проходил.

Короче, никуда мы не пошли, ни в какое ночное заведение. В ноль-ноль часов мизансцена в квартире такая: жена рыдает на кухне, я в зале с очищенной мандаринкой перед телевизором (коньяк-то весь выпит, а дома больше ничего — мы ж в клуб собирались). Чокнулся цитрусом с президентом, съел его (мандарин, конечно, не президента), и спать.

Конец первого акта.

Первого января у меня халтурка намечалась — утренник отыграть, в торговом центре. А потом мы с друганами немного того… отметили. Домой пришел под вечер, спать сразу завалился. Второго просыпаюсь, гляжу — в прихожке чемодан. Ну, я сразу сообразил, к чему он тут. Оно, конечно, и раньше случалось — поругаемся, помиримся… Дело житейское. Но в этот раз, дружище, как-то по-другому было. Ленка вышла из ванной, я ей в глаза посмотрел и понял, что разговаривать бессмысленно. Просто бесполезняк. Молча чемодан взял и ушел к Ботану.

Конец второго акта.

Антракт.

А что, дружище, может, мне пьесы писать? А, Ботан, как думаешь? Я так и вижу программку театральную:

««Что наша жизнь?»

Пьеса в трех актах и с финалом.

Действующие лица:

Виргус — очень молодой человек…»

Ну ладно, ладно, пусть не очень… «Виргус — еще где-то вполне молодой человек мужественной наружности…»

А название будущей пьесы я знаешь откуда сплагиатил, дружище? Сейчас поведаю.

В восьмидесятых годах рядом с музыкальным училищем кадр частенько крутился, Коля-труба его звали. Колдырь лет шестидесяти, бичуга, философ доморощенный. Когда мы с пацанами киряли, он любил с нами посидеть, поговорить, ну, и вмазать на халяву в «третьем здании»… Вообще-то у училища два здания, «третьим» называли глухой двор, — старый казанский «колодец», — куда мы шмыгали прямиком из Кекинского гастронома. Набор всегда брали стандартный, инновации в нашем кругу не приветствовались: «Агдам» или «Три семерки», а к вину — сырки плавленые. Когда при деньгах — «Костромские» за двадцать копеек, если финансы поджимали — «Городские», за четырнадцать…

Ну так вот. Коля-труба — алкаш алкашом, но порой за стаканом портвейна выдавал нехилые мысли. Стихи сочинял, белые. Одна эпохалка у меня в памяти и застряла:

Что наша жизнь? Амбар ростовщика.

Чего в ней только нет:

Куски любви, обломки счастья…

А там, на самом заднем плане —

Обмылок правды, да и то завернутый в обман…

Неплохо, да? Не Пушкин, конечно, но все же… Почти что танка, блин. Он, случайно, не японский ли шпион, наш Коля-труба? Забросили, может, империалисты, с заданием внедриться во вражескую среду, а разведчик и перестарался слегка. Слишком хорошо местные обычаи впитал.

Помер, говорят, лет десять назад…

Знаешь, дружище, у меня, кажется, зарядка на диктофоне садится. Подмигивать стал как-то тревожно аппарат, лампочкой красной. Давай я его подзаряжу, потом продолжу, ага?

Ну, бывай, не скучай там без меня. (Ботан, смайл поставь, плиз, пусть я покину читателя с голливудской улыбкой на загорелом лице).

:)

Элис

Твари прошлого

Привет, друзья =)

Весь день хожу под впечатлением от сна… вернее, даже не… В общем, ночью я опять провалилась в Зазеркалье (о нем чуть позже, хорошо? Пока никак не соберусь духом).

Я очутилась в темной комнате, где посередине, примерно в метре от пола, висело… что-то вроде огромной паутины из блестящего искрящегося материала, похожего на стекловолокно. Она медленно проворачивалась в темноте, нити переливались красным, синим, зеленым… Очень красиво. Создавалось впечатление, что паутина подсвечена, только непонятно откуда, и еще… казалось, что она не двумерна. Трехмерна или даже четырехмерна. В общем, она виделась невероятно глубокой — там, где-то внутри…

И в подтверждение мысли внезапно из недр паутины полезли… бр-р… как черви-опарыши из банки рыбака… какие-то твари. Похожие на собак, но с мордами тюленей. Черная гладкая шерсть, глаза мутно-белые, слепые, будто с бельмами, лапы короткие… Они лезли и лезли, шлепались на пол и друг на друга с противным хорканьем. Тюлене-собаки плохо держались на ногах, они толкались, то и дело падали… пронзительно визжали и бросались на… дрожь… дрожь… Я вжималась спиной в стену, а они подходили все ближе и ближе, пока не окружили меня с трех сторон, и стали тыкаться склизкими рыльцами… Звери были слишком слабы, чтобы причинить мне вред, но омерзение, что они вызывали, трудно передать словами. Это как если под одежду забрался таракан (жирный, наглый, быстрый) и ползает по телу…

(Твари прошлого выбираются из своих нор?..)

Стряхнем наваждение, дневничок. Идем дальше.

Вот фотография с дачи.

Я на корточках под яблоней, пропалываю грядку то ли с укропом, то ли с морковью, на снимке не разберешь. На мне старая Артурова рубашка в темно-синюю клетку, голубые велосипедки, на голове старенькая бейсболка (моя любимая, с медным якорьком). Руки в резиновых перчатках перепачканы землей. Прядь волос выбилась из-под кепи, и Алик поймал меня в объектив, когда я досадливо убираю ее запястьем. Но все равно, как не береглась, на щеке остается грязь. Помню, сын покатывался со смеху, а я все не могла взять в толк — чего он заливается? =) Поняла только когда фотографию распечатали, а в ту минуту просто радовалась, что Алик веселый, впервые за несколько месяцев, и боялась спугнуть его настроение, поэтому хохотала вместе с ним, просто так, за компанию, и то, что я не знаю повода, веселило его еще больше…

На снимке за моей спиной мама несет ведро с перегноем, я тогда еще сказала: «Я сейчас помогу, мама», а она ответила, глядя на нас, смеющихся: «Ничего, ничего, оно легкое». Алик положил фотоаппарат на дощатый столик перед верандой, перехватил у бабушки ведерко и помчался огромными прыжками, перемахивая через грядки. Мама закричала вдогонку: «Осторожнее, Аличек, баклажаны!..», но какие там баклажаны! =) Сыну до ужаса надоела дача и он мечтал быстрее вернуться домой, поэтому всю садовую работу выполнял со скоростью «Шаттла»…

Скоро опять садово-огородный сезон, и я даже не знаю… Мама переехала к моему брату в Чебоксары, Алик в Москве, Георгий и слышать не хочет о саде. А мне одной как-то…

Нет, я люблю копаться в земле, к тому же у нас там природа замечательная — лес рядом, пруд, воздух такой вкусный, что его хочется пить! Но это в радость, когда рядом близкие, любимые, а так…

Мне нравилось, когда мы все вместе отправлялись на дачу с ночевкой. Днем поработаешь, попотеешь, а ближе к вечеру — на пруд, купаться. А там уже народу!.. Дачники — взрослые, дети, собаки, и все друг друга знают. Включая собак =) А потом мы с мамой готовили ужин, а муж с сыном ходили на рыбалку — на «дальний пруд». Там целая россыпь водоемов — больших, небольших, совсем крошечных, и нужно отойти подальше от людных мест, чтобы наловить… Возвращались наши рыбаки в основном с карасями или зеркальными карпиками — небольшими, меньше ладошки, но такими вкусными, когда их зажаришь в сметане, да еще на костре — чтобы с дымком, и ешь потом целиком, с косточками. Объедение!..

Или Артур с Аликом готовили шашлык, а мы с мамой сидели на скамеечке и болтали, нас к мангалу не допускали, потому что «шашлык — дело мужское». Мы не особо настаивали, даже наоборот — всячески поддерживали в мужчинах это ценнейшее заблуждение, потому что так приятно сидеть на скамеечке с тарелкой спелой клубники или малины, наблюдать, как спускается нежный, благоухающий гладиолусами вечер, и любоваться на ловкого и сильного Артура и пока еще угловатого, но сосредоточенного и старательно копирующего отца Алика.

Что ж, зато есть что вспомнить.

Очередная фотка — тоже с «природы», но уже… Это трехлетняя годовщина компании. Я тогда только устроилась, проработала, наверно, месяца полтора всего, и впервые попала на загородную тусовку руководства. Для рядового персонала устроили отдельный праздник — с футболом, конкурсами, длинными столами, накрытыми прямо на поляне базы отдыха… А на следующий день уже на другой (как бы элитной) базе собрались «мастодонты»: директора представительств, главбухи, начальники сервисных служб… и меня пригласили — тренинг-менеджера.

Я сидела в беседке с бокалом «Хванчкары», наслаждаясь покоем, когда подошел «генерал» — наш региональный директор. Или, как у нас говорят, директор дивизиона. Обычно сухой и сдержанный, он подвыпил и стал расспрашивать меня про работу — нравится ли, есть ли сложности… Я замечала косые взгляды дамочек из «пионеров» и чувствовала себя не очень уютно, но директору было плевать на взгляды, ему хотелось поговорить, и целый вечер он уже не отходил от меня, рассказывал что-то, рассказывал… Одна мысль мне особо запомнилась: «Компания выжимает людей досуха, народ здесь сгорает очень быстро. Такая уж у фирмы стратегия в отношении кадров. Берегите себя».

«Генерал» говорил правду. В компанию трудно устроиться, но, как оказалось, гораздо сложнее… Приходилось рвать жилы, пахать по десять — двенадцать часов в день, часто без обедов и выходных. Многие не выдерживали.

Но я прорвалась.

В нашем регионе тогда действовали четыре филиала — представительства в четырех городах, и работали они в общем-то неплохо, план давали. Но когда директор дивизиона увидел, что после тренингов продаж объем заключаемых сделок возрос почти в полтора раза, он задумался. И тогда я по его указанию стала проводить занятия чуть ли не каждую неделю — ездила по филиалам и тренировала, тренировала… Довольно скоро я поняла, что тренингами продаж можно поднять уровень персонала до определенной точки, но дальше — потолок. И я обратилась к «генералу».

«Руслан!», — сказала я… Хотя нет, тогда он для меня был «Руслан Талгатович». Короче говоря, я сказала, что нужны и другие тренинги — на командообразование, сервисное обслуживание, коммуникативные… И вообще, в системе работы с персоналом есть дыры, которые одними тренингами не заткнуть. Директор заинтересовался.

Мы долго тогда просидели, я рассказывала о своих наблюдениях и делилась идеями. Сейчас понимаю, что многое звучало наивно, но были и дельные мысли. В частности, я раскритиковала систему мотивации работников — она не продумана должным образом, нужны дифференцированные премии и бонусы, также не менее важно прописать структуру иерархии, чтобы люди знали, как подняться по карьерной лестнице, видели конкретные пути достижения… Нужно больше нематериальных поощрений — похвальные грамоты, фотографии на доски почета, устные благодарности и записи в трудовую книжку. «Мы же еще, по сути, советские люди, для нас это важно!» Руслан улыбался…

Много чего тогда вывалила на «генерала» =) Не буду грузить профессиональными подробностями, в общем, постепенно Руслан взвалил на меня кучу дополнительных функций, стал затыкать мной прорехи, и довольно скоро я оказалась чуть ли не правой рукой директора дивизиона.

Кроме обучения я контролирую подбор персонала, отсеиваю слабых и неперспективных, разруливаю конфликты, мотивирую работников, и вообще — поддерживаю моральный дух и рабочее настроение. Я научилась разбираться в текущих проблемах и поняла, как на кого воздействовать, чтобы получить результат… В общем, стала кем-то вроде комиссара при командире дивизии =)

За четыре года мы развернули еще восемь представительств в регионе, и перед каждым открытием я приезжала на место недели за две и… Формально это называлось «обучение», но на деле я проверяла готовность филиала к официальному открытию и помогала исправлять косяки директорам-новичкам. Непростое дело, кстати, — выявить недочеты, не роняя авторитета руководителя перед подчиненными и не уязвляя самолюбия…

Не всем, конечно, нравилось столь активное вмешательство, но я не загонялась по этому поводу — если так нужно фирме, значит, будем делать. И меня устраивало, что текучка занимает все свободное время. Я просто «убежала» в работу.

Надо сказать, что Руслан не стеснялся пользоваться моей самоотдачей. Он мог позвонить посреди ночи и сказать: «Директор филиала в таком-то городе загремел в больницу с аппендицитом. Я не очень доверяю его заму, так что езжай, подстрахуй там… Машину за тобой я уже выслал». И я собиралась (да что там собираться?! — в прихожей всегда наготове «дорожная» сумка с необходимым набором вещей: от зубной щетки до…), и к началу рабочего дня прибывала на место.

«Генерал» эксплуатировал меня нещадно, но я не обижалась — видела, что сам он себя не жалеет, пашет, как экскаватор. Мы хорошо сработались и понимали друг друга с полуслова. Я всегда восхищалась деловыми качествами Руслана, умением мыслить прицельно, точечно, проникать в самую суть проблемы и находить неординарные решения. Поразительно мощный ум, невольно попадаешь под его обаяние…

Но здесь, на фотографии, все еще впереди.

В плетеной беседке женщина в белых кроссовках и жемчужно-сером костюме из плащевки — легкие брюки и курточка, волосы забраны в хвост, на лице рассеянная улыбка. Одной рукой поправляет ворот, в другой бокал… Вино на губах легкое, душистое, почему-то послевкусие имеет земляничный оттенок, хотя в «Хванчкаре» его вроде бы… За спиной шелестят листья, солнце приятно греет плечи, и так хочется побыть наедине, пусть бы никто не подходил, пожалуйста, дайте еще немного поблаженствовать, понежиться, полюбоваться на сахарные облака в небе, таком высоком-превысоком, что когда на него смотришь, кружится голова, а может, она кружится от вина, от запахов травы и хвои, от беззаботности и умиротворения, от того, что отпустило, отпустило наконец, пусть ненадолго, что ж, тем более, позвольте насладиться покоем ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста…

Уф-ф =)

На сегодня достаточно, наверно.

Комментарии

Ацкий кактус

элиз то у нас оказываеццо бизнысвуман. Ниажыдал

Училка

А вы знаете, Элис, когда вы рассказывали про начальника, мне почему-то показалось… Ну скажите по секрету, у вас были с ним, так сказать, амуры? Нет, нет, не подумайте, я не хочу вас обидеть, я считаю, что в служебных романах нет ничего плохого! Даже наоборот — если одинокие люди общаются на работе… а где еще встречаться интеллигентным людям? И ведь часто из таких взаимоотношений вырастает любовь и даже семья, я знаю много случаев!

Элис

Должна вас разочаровать, Училка =) Нет, ничего такого у нас… Ну как… Вообще-то мне показалось, что в одно время Руслан пытался за мной ухаживать… Но надо его знать, чтобы понять — между нами ничего быть не может.

Дело в том, что мой «генерал» — человек, целиком и полностью зацикленный на работе. Больше для него ничего нет — ни женщин, ни развлечений, ни отдыха, ничего. Девочки в офисе называют его «сухарем», «машиной», «терминатором»…

Училка

А он женат, ваш «генерал»?

Ацкий кактус

канешна! Узнаю бап — жынатый иле нижынатый их интирисуед ф паследнюю очиреть. а как ваапще училка дагадалазь спрасить пра это я удивилсо?

Элис

Нет, Училка, семьи у него нет. Разведенный. Трудно, наверно, жить с таким мужчиной — в голове одна работа! =)

Ацкий кактус, ты примкнул к Месье Буноff-у? В полку женоненавистников пополнение =)

Месье Буноff

Позвольте заметить, досточтимая Элис, — ненависть к женщинам вовсе не свойственна моему характеру. Я женщин очень люблю, особенно правильно приготовленных… Моя ирония относительно дамских недостатков носит исключительно благодушный и шутливый характер — па-апрошу учесть!

Выхухоль

А мне это… про работу понравилось. (Задумчиво чеша в затылке). Чем-то на мою фирму похоже, только у нас другое.

Училка

Где вы работаете, Выхухоль, если не секрет?

Ацкий кактус

училка. Нидаждафшысь атвета выхохля паясняю — он работаед на мехавой фабреке. шъет телагрейки из суслекоф, барсукоф и харькоф. Патом прадает на рынке приезжым из среднийазеи каторые мерзнуд в наши халада

Выхухоль

Отвянь, балбес.

Училка, я работаю в оптовой фирме сисадмином… то есть системным администратором, расшифрую. У нас тоже туго гайки закручивают, но у меня свободы больше, чем у других, я специалист хороший (говорит скромно потупившись))))

Месье Буноff

Скажите, дражайшая Элис, а что за таинственный Георгий нет-нет да и промелькнет в ваших сообщениях? Не сочтите за труд, поясните обществу!

Элис

Длинная история, Месье Буноff. Ну что ж, надо и про это написать, наверно. Обещала — так обещала. Только в следующий раз, ладно?

Фиш

Альбина

Местами на газонах сада еще лежит зернистый наст. Сверху видно, как он влажно искрится, отражая свет луны и фонарей. Я приоткрываю окно, воздух доносит одуряющий запах талого снега, земли, мокрых деревьев.

Весна. Опять весна.

Все по кругу.

С неба валится влажное, непонятное — то ли дождь, то ли снег, то ли дождь со снегом… Совсем как тем промозглым осенним вечером в Москве, сто лет назад, когда я поставил свою «девятку» на стоянку, забрал у сторожа пропуск и направился домой. Под ногами хлюпала стылая каша, в свете фонарей мелькали белые отвесные прочерки.

То ли дождь, то ли снег, то ли дождь со снегом…

Уже год, как я в столице. Днем работаю в юридической фирме. Вечерами читаю. Слушаю музыку. Катаюсь по ночному городу. Вспоминаю Настю.

Вспоминаю Мурзилку.

Вспоминаю Профессора.

Не привязывайся.

Иногда вечерами я дохожу до почтового отделения и бросаю в ящик письмо. В графе «Куда» адрес: «УТ-389/9».

Исправительно-трудовая колония строгого режима.

Квартира, что я снимаю, от стоянки в семи минутах быстрой ходьбы. Ветер швыряет в лицо холодную слякоть, норовит залезть в рукава куртки, за воротник, пробраться под полы… На лавочке возле дома скрюченная фигура. Я прохожу мимо, достаю озябшими руками ключ от подъезда.

Оборачиваюсь.

Несоответствие.

В Москве одеваются легко, — метро, парниковый эффект, перебежки от места к месту, — но здесь явный перебор. На девушке кофточка, юбка и домашние тапочки. Мокрая одежда прилипла к телу, девица дрожит, обхватив себя за плечи.

Я соображаю: захлопнулась дверь, ключи остались в квартире.

— Вам в подъезд? — спрашиваю. — Не можете попасть?

Она молчит. По щеке стекает тушь.

Заблудилась. Забыла дорогу домой.

В тапочках?!

— Эй, — окликаю громче, — все в порядке?

И сам морщусь. Дурацкий вопрос. Разумеется, не в порядке, но какое мне до этого дело?

Девушка поднимает голову. Черные провалы глаз. На скуле лиловый синяк, под носом — дорожка крови.

Ночная бабочка, вышвырнутая на улицу пьяным клиентом.

— Ты кто, подруга? Работаешь?

Издержки профессии. Суровые будни жрицы любви.

Черт, ну и холод. И зачем я заговорил? Прошел бы мимо, и уже сушился в тепле, забыв о проститутке.

— Зайди в подъезд. Холодно же, простынешь.

Она не трогается с места. Я повышаю голос:

— Ты что, не слышишь? Иди сюда!

Путана вздрагивает и покорно встает. Взгляд мутный, бессмысленный. Это не алкоголь, уж пьяные-то глаза я знаю. Это глаза больного.

Я запускаю девчонку в подъезд, она садится на ступени и, подтянув колени к подбородку, съеживается в позе эмбриона. Ее трясет.

— Встань со ступенек, дура.

Она послушно пытается приподняться, но сил не хватает.

Твою мать.

Дома, злясь на себя и чертову девку, я вталкиваю ее в ванную и пускаю горячую воду.

— Раздевайся, лезь греться.

Нахожу в шкафу чистую фланелевую рубашку, возвращаюсь в ванную. Стоит, как стояла, облепленная сырой тканью. Горячая вода хлещет из крана.

— Тебя как зовут?

Молчит. Подруга явно не в себе. После повторного вопроса — я стараюсь говорить громко и отчетливо, — трясущиеся губы произносят:

— Альб… — и дальше невнятно.

— Что?

— Аль… бина.

Я раздеваю Альбину и запихиваю в воду. Сопротивления нет. У нее гладкая и упругая кожа, но по всему телу следы побоев. Чуть позже извлекаю красотку из ванны, жестко растираю махровым полотенцем.

Тряпичная кукла.

На кухне пою горячим чаем, но Альбина не делает никаких усилий, чтобы глотать. Я пытаюсь влить в нее рюмку коньяка, коньяк течет по подбородку, девица сползает со стула.

Черт с ней. Я отношу обмякшее тело на диван. Пусть проспится.

Утром на диване я обнаруживаю плохо соображающую путану с запавшими глазами, она мечется в жару, взгляд дикий, рубашку хоть выжимай.

Врач «Скорой», наспех потыкав стетоскопом, бросает взгляд на градусник. «Похоже на пневмонию. Госпитализировать. Срочно».

Выясняется, что у Альбины нет удостоверений личности. Ни паспорта, ни прав, ничего. У нее и сумочки-то нет, где могли лежать документы. Врач сочувственно разводит руками и уезжает. Проклиная свою доброту, я гружу безвольное тело в «девятку» и еду в платную клинику.

В третьей по счету соглашаются девушку принять, оформив документы на мое имя. По двойному — «Ну, сами понимаете…», — тарифу. Я с облегчением вздыхаю и забываю о девице напрочь…

Из окна кабинета видно, как движется время. Сезоны с каждым годом сменяются все быстрее, проносятся, мелькают, не оставив в памяти впечатлений.

ВСЕ ПОВТОРЯЕТСЯ

Нет ничего нового, прав Экклезиаст. События повторяются, люди повторяются, игры повторяются.

Скучно.

Если покопаться в памяти, можно найти аналог любой ситуации, любого человека. Действуй, исходя из прошлого, учись на своем и чужом опыте.

Как прецедентное право, не Римское.

Все уже было.

Девятнадцатилетняя студентка Института легкой промышленности приняла участие в конкурсе красоты родного городка — то ли Вольска, то ли Волжска, не помню… Призером не стала — как обычно, места распределились задолго до конкурса, — но жюри не могло оставить эффектную девушку без внимания, и Альбина получила звание «Мисс Очарование».

Подружки ахали, голова кружилась от эйфории, домой конкурсантка привезла огромного плюшевого зайца, перемазанного губной помадой и благоухающего парфюмом.

На следующий день с новоявленной звездочкой встретился почетный гость конкурса, московский бизнесмен кавказского происхождения Фарид Ильгарович, — «Можно просто Фарид». Весь вечер в полумраке ресторана бизнесмен по-отечески ласково поглаживал Альбину по руке и приглашал работать в столицу. Расписывая потрясающие перспективы, Фарид окутывал девочку бархатом голоса, выпуклые глаза влажно блестели, речь журчала так убедительно, что не оставляла места сомнениям…

«Он рассказывал о своих связях… Называл известные имена… — вспоминала Альбина, уставившись в потолок больничной палаты. — Шампанское, цветы, праздничная атмосфера конкурса… Я поверила».

Альбина взяла академический отпуск, с трудом успокоила плачущую маму, и уже через неделю фирменный поезд вез «Мисс Очарование» в Москву — к работе в модельном агентстве, съемкам на телевидении и в кино, блистательной карьере топ-дивы…

Фарид встретил девушку на вокзале с роскошным букетом, поселил в уютной двухкомнатной квартирке и после недолгого сопротивления сделал своей любовницей. Документы он у Альбины забрал — на прописку и трудоустройство.

Дальнейшее банально и предсказуемо. Время шло, трудоустройство затягивалось, — Фарид ссылался на сложность модельного бизнеса, — тем временем бизнесмен водил Альбину по ресторанам и знакомил с друзьями-соотечественниками. Южные люди уважительно цокали и показывали большой палец, не особо стесняясь девушки. Поначалу каждый вечер заканчивался в постели, потом Фарид стал заходить через день, а то и реже…

Через три месяца девочка кавказцу надоела. На одной из посиделок в квартире Фарид велел Альбине прогуляться в спальню со своим приятелем — щуплым и нервным хозяином оптового рынка Иззатом. Альбина, потрясенная, отказалась, — к тому времени она с ужасом стала осознавать иллюзорность мечтаний о карьере топ-модели, — и Фарид, разгоряченный от выпитого, ее ударил. Как смела эта шлюшка унизить хозяина перед другом?! Она заслуживала сурового наказания.

Несколько часов мужчины Альбину избивали и по очереди насиловали, соревнуясь в извращенности пьяных фантазий. Наконец измученной девушке удалось накинуть на себя что попалось под руку и выскользнуть за дверь.

Альбина очутилась на улице — без вещей, без денег, без верхней одежды.

Все это она рассказывала постепенно, по кусочку в каждое мое посещение. Смотрела в потолок, голос ее звучал на одной ноте, а я сидел на расшатанном стуле возле кровати с пакетом апельсинов на коленях.

Помощи девушке ждать не откуда. Документов нет, знакомых в столице тоже, обращаться в милицию — кто ей поверит? А если поверят, что потом — возвращение домой? Если мама — женщина строгих правил, — узнает о карьере дочери… А подруги, а знакомые?

«Домой не вернусь», — тихо сказала Альбина, и я услышал в ее голосе твердость кремня. В общем… так получилось, что из больницы я снова привез Альбину к себе.

Мотив моего участия в судьбе девушки — не сострадание, не альтруизм, не моя природная доброта. Черта с два.

Банальная скука.

За две недели, что Альбина прожила у меня, мы разработали план действий.

Подыскать квартиру. Денег на первое время я одолжу.

Поступить на вечерние курсы. Секретарь-машинистка, помощник бухгалтера, менеджер отдела кадров…

Найти работу — временную, пока все утрясется.

Я поговорил с директором фирмы, где работал, тот разрешил взять девушку стажером. Под мою ответственность и на смехотворно-условный оклад. Пусть так, для начала сойдет.

На квартиру, что кавказец снимал для Альбины, я заходил несколько раз, но безуспешно — дома никого не было. Наконец, мне повезло: на звонок в дверь откликнулся гортанный голос: «Кто там?» Я ответил «Милиция», и передо мной предстал мужчина, косящий под итальянского мафиози — бархатный темно-синий халат на голое тело, волосы тщательно напомажены, на пальце золотая печатка. Я шагнул в дверь и прямым левым сломал «дону Карлеоне» нос. После чего прикрыл за собой дверь и дал ему пять минут на сборы вещей и документов Альбины.

В ближайшие полгода Альбина умудрилась окончить несколько курсов и стать моим незаменимым помощником. Наши отношения не переходили грань деловых, и я ничего не знал о личной жизни девушки. Лишь по темным кругам под глазами да идеально подготовленным документам поутру мог догадываться, что Альбина по ночам занимается и работает — штудирует спецлитературу и печатает деловые бумаги.

Ледяное спокойствие и надежность швейцарских часов моей помощницы вызывали зависть коллег, а платой за яркую внешность — Альбина выглядела безупречно, хотя и старше своих лет из-за строгих костюмов и жесткого взгляда, — послужила нелюбовь женской части коллектива и почтение мужской. Невозмутимая, как вождь индейцев, девушка ни с кем не дружила, не участвовала в корпоративных посиделках, мало говорила и много делала. «Сухарь, — перешептывались офисные девочки, — гордячка. Подумаешь, дама из Амстердама!».

Мы были в чем-то похожи — два необитаемых острова в океане московской жизни бурных девяностых, оба не стремились к сближению с кем бы то ни было.

Весной девяносто первого Альбина сказала, что хочет вернуться в родной город. Видимо, столичная жизнь удручала девушку, она скучала по матери… Я вошел в ее положение и не стал отговаривать. Альбина уехала, и на три года я о ней забыл.

Мне нечего рассказать об этом периоде. Я работал в крупной адвокатской конторе, делал успехи, но это — формальная сторона моей московской жизни. А неформальная… Неформальной вроде как и не было.

Не помню.

Так же неожиданно, как уехала, Альбина зимой девяносто четвертого вернулась. Я без лишних разговоров взял ее обратно на место помощника, и все шло по-прежнему, пока примерно через год… да, зимой следующего года Альбина не завела разговор о том, что мне нужно заняться собственным бизнесом.

Не знаю, с чего вдруг возникла подобная мысль, поначалу она показалась мне бредовой. За шесть лет я поднялся с должности младшего юриста по гражданским вопросам — имущественные и наследственные дела, бракоразводные процессы, жилищные и трудовые споры… — до начальника департамента корпоративных клиентов. Жалко прерывать карьеру, и я отмахнулся от безумного плана, но… надо знать Альбину, какой она бывает настойчивой.

Танк. Т-34.

Альбина осаждала меня полгода, пока я однажды не высказался в том духе, что, мол, если уж открывать свое дело, то там, где стены помогают. Не раздумывая ни секунды, моя помощница выразила готовность переехать в Казань.

Меня проняло.

Я задумался всерьез. Моего опыта и знаний на открытие бизнеса хватало. К тому же, — спасибо полугодовому жужжанию Альбины! — я почувствовал, что в нашей конторе мне тесновато. Захотелось поиграть в свою игру. А с таким помощником, как Альбина, можно спокойно затевать что угодно, любой проект. Хоть строительство Вавилонской башни.

И лучше открывать бизнес в родном городе.

НАЧИНАЙ ИГРУ НА СВОЕМ ПОЛЕ

Инициируй игру на своей территории, переводи действия в знакомое пространство. Там тебе легче концентрироваться на главном, не отвлекаясь на разведку и ожидание удара из-за угла.

Так я вернулся в Казань и открыл юридическую фирму.

Специализацию я выбрал актуальную — возврат долгов. Времена «дикого капитализма» заканчивались и все были друг другу должны. Московской школы мне хватало, чтобы выигрывать спорные дела, хотя оказалось, в большинстве случаев действенней направить по адресу крепких ребят в кожаных куртках — на эти роли я подобрал приятелей по уличным разборкам и бывших соратников по боксу… Парни приходили, вежливо здоровались, и у должника немедленно просыпалась совесть, и деньги он возвращал. В противном случае я подавал в суд, насилия не допускал.

Я решил, что в моей жизни насилия довольно.

Однажды должник взбрыкнул, и моих бритоголовых мальчиков по адресу встретили менты. Пацанов с матюгами положили на пол, проехались дубинками по почкам. С большим трудом им удалось уломать милиционеров на телефонный звонок.

Я приехал, увидел ребят, лежащих со скорбными лицами вдоль стены, и набрал на мобильнике номер. Затем передал трубку старлею, что командовал «группой захвата».

— С вами хотят поговорить.

— Да-а, — сказал мент в телефон. В его голосе звучала нагловатая ленца, впрочем, интонации быстро изменились, — Говорит старший лейтенант Донцов. Да. Да. Э-э… Так точно. Ну мы же не… Понял, товарищ подполковник.

Коротко бросил «Уходим» и вышел, не глядя на должника.

Для подстраховки бойцов я давно заручился поддержкой сокурсников, что трудились в правоохранительных органах. И они, случалось, обращались ко мне — не все дела можно решить официальным путем. К тому же, оказались востребованы мои московские контакты… Так устанавливались первые полезные связи, происходил обмен первыми дружескими услугами.

Так возникла идея «Клуба Личных Контактов».

Создавай свою армию.

Виргус

Путь сияющих

Хай, креветка! Оттопыримся по полной?

Приступим, дружище, помолясь. К оттопыриванию. Я так и слышу твои мысли: «Заколебал уже Виргус вокруг да около ходить, бодягу по тарелке размазывать. Чего он не приступит к главному блюду, ну, к существу рассказа?» Я тебе притчей отвечу. Слушай, дружище, на ус наматывай… Если у тебя усы есть. Если нет — намотай на… э-э… на что-нибудь другое. (Ботан, быстрее смайл ставь, пока читатель не обиделся. А то знаю я его — чуть что, сразу дуться: «Да чего он себе позволяет, этот автор?!»)

:)

Ну так вот, притча. Пожилой человек, старик уже, можно сказать, пришел к Рамакришне… (Ты знаешь, дружище, кто такой Рамакришна? В общем, в интернете посмотри, ладно? В Яндексе набери или там в Рамблере). Приходит старикан к Рамакришне и говорит: «Учитель, я прожил длинную, полную испытаний жизнь. Многое видел, многое знаю, но одного так и не постиг…» Рамакришна спрашивает: «И чего же?» Старый хрыч выдает: «Я так и не понял, зачем в мире существует зло?»…

Прикинь, вопросик, да? Офигеть. Ну, тут Рамакришна задумался…

А? Меня? К доктору? Ладно, сейчас иду. Погоди минутку, сестричка, не видишь — я по мобильнику разговариваю. С адвокатами.

Не отвлекайся, дружище. «Зачем существует зло?» — это старикашкин вопрос. Рамакришна подумал и говорит: «Чтобы завязать сюжет».

Пауза.

Пауза.

Специально паузу делаю, дружище, тебе на осмысление. Думай пока, а я к доку сгоняю. Видно, опять ему помощь требуется, без меня никак психов вылечить не может.

Уф-ф… Ложная тревога. Не меня, оказывается, док вызывал, другого психа. Ну, то есть, другого больного… Блин, я хочу сказать… Ладно, не парься. Лучше скажи — понятно теперь, зачем я столько трындел, пока до главного добрался? Зачем все то, что ты воспринимаешь как «зло»? (Зло в кавычки поставь, Ботан, это ж не взаправду).

Чтобы завязать сюжет!

И, кстати, в некоторых пересказах старый пень, что вопрос задавал, после ответа Рамакришны обрел просветление. Ты уже испытал самадхи, дружище? Ну, или на крайняк — саттори? (В Яндекс, все в Яндекс!)

Я, когда слова произношу типа «самадхи», «саттори», «чакры», «праны», знаешь, что вспоминаю? У тебя бывает, дружище, что слово, или запах, или там музыка одним махом переносят в другое место, в другое время?.. У меня тоже. Так вот, мне сразу вспоминается один весенний вечер…

Вот представь: маленький репетиционный зал, окна настежь, с улицы доносятся детские голоса и запах лип… (Представил? Ну, как будто кино смотришь, да?) Посередине помещения студийный рояль с желтыми от времени клавишами, в углу ударная установка «Амати» — та, наоборот, новенькая, тарелки сверкают, пластик на барабанах совсем свежий. Рядом на боку лежит контрабас, поблескивает мебельным лаком, напротив окна — операторский пульт. Кругом провода, микрофоны, пюпитры с нотами…

Девяносто второй год, дружище, май месяц. Я подрабатываю в спецшколе с музыкальным уклоном. Платят мало, но приходится крутиться на трех работах, чтобы семью прокормить. А главное — в школе есть зал, инструменты, есть возможность заниматься джазом. Мы собираемся с ребятами вечерами, играем, экспериментируем, импровизируем. Готовим концертную программу, записываем студийные варианты.

Мы счастливы. Заняты любимым делом, и плевать, что наша музыка не имеет коммерческой ценности. Плевать. Мы занимаемся тем, что нам нравится больше всего на свете. Творим Музыку. (Ботан, последнее слово напиши с большой буквы, уж ты-то меня понимаешь…)

В закутке за перегородкой журнальный стол, три стула, старенький сейф. В нем бутылка «Амаретто». В перерывах мы дринькаем по чуть-чуть, буквально по тридцать капель, и — странное дело! — больше и пить-то не хочется. Не веришь? Думаешь: «Как это так? Виргус, да чтобы не хотел надраться?!» А, между тем, это правда. Мы пьяны от другого — от вдохновения. Может, ты слышал это слово, дружище.

Только что записали хороший дубль. Сидим с пузатыми рюмочками в руках, усталые, довольные, улыбаемся друг другу. «Чем х-хороша живая музыка? — говорит, слегка заикаясь, Леша Иванов, пианист. Обычно немногословный, сегодня он разошелся. — Каждый звук несет в себе бит информации, к-которую и воспринимает слушатель. И чем б-больше звук обработан электроникой, тем сильнее искажение оригинального посыла. Живое исполнение п-передает информацию в полной мере, она не убита, не выхолощена, не к-кастрированна электричеством…»

На репетиции заглядывает учитель химии Николай Николаевич. Он пристраивается в углу и сидит неподвижно часами, мы даже забываем об его присутствии. Странная и загадочная личность, этот химик. Прикинь, он живет прямо здесь, в школе, директор разрешил ему поставить раскладушку в лаборантской химического кабинета.

Николай Николаевич буддист. Он одинок и нелюдим и все свободное время посвящает медитациям.

Как-то вечером мы долго бились, не могли найти нужное звучание пьесы, «Autumn leaves» называется… Такое бывает, дружище, — никак не приходит настроение, то самое особое состояние. Николай Николаевич из угла подал голос… и знаешь, его совет сработал.

«Визуализируйте образ, — сказал он. — О чем вы играете?»

Выяснилось, что мы представляем совершенно разные картины. И когда создали общее видение, все вчетвером заиграли вместе, а не каждый о своем, как раньше.

Своеобразный был мужик.

«Играйте телом, — советовал он. — Музыка возникает не в голове, она приходит оттуда, — буддист многозначительно тыкал пальцем в потолок. — Мозги здесь совершенно ни при чем, отключайте их. Принимайте послание свыше, концентрируйтесь на нем и пропускайте через чакры. Музыкальный инструмент — самая последняя инстанция, выходной клапан в конце туннеля…»

Николай Николаевич научил меня медитировать. Привил любовь к созерцанию. Открыл для меня восточную философию.

«Существование есть иллюзия. Пойми — и выйди за пределы. Вот путь ясных». Гэ Эс Будда.

М-да… Майский вечер, ореховый вкус ликера, разговоры о карме и томительная мелодия Жоржа Косма.

У меня была жизнь, дружище. Мне есть что вспомнить.

Ладно, хватит! Надо успеть пожить, пока не пришло время последнего путешествия. «Живи тотально, живи всем своим существом. Отложи ум в сторону и без ума нырни в сейчас» — говорит Ошо.

Правильный чувак этот Ошо. Наш человек. Вот, например, еще высказывание, мне особенно нравится: «Чтобы следовать пути Будды, человек должен быть бунтовщиком. Бунт — это вкус его существа». Ты согласен, дружище, что человеку не подобает жить со сложенными лапками? Мы не обязаны следовать тому, что навязывает государство, общество, или там религиозные институты? Бунтуй! Проверяй все на своем опыте, на собственной шкуре! Только так ты познаешь истину.

Это уже мои слова, имей в виду. Не Ошо и не Будды. Неплохо сказано, да? Бунтуй, ерш твою медь!

Что я и делал всю жизнь.

И получал, соответственно, за это по кочану.

Серьезно, дружище, сколько себя помню, я восставал против системы. Воспитательница в детсаде называла меня самым хулиганистым ребенком за весь свой многолетний опыт. В школе я вечно конфликтовал с учителями. В училище умудрился поругаться с заведующим кафедрой и потому все экзамены сдавал только с пятого раза. В консерватории вякнул в защиту однокурсников, которые по выходным пели в церковном хоре…

Как получилось — в деканате узнали об их подработке, и ребят решили расчихвостить по комсомольской линии. Подвергнуть, блин, общественному остракизму. На собрании активисты один за другим брали слово: «Ой, как это недостойно! Ах, какой позор для советского человека!»

А я встал и отколол: «Отстаньте от них, — говорю, — у нас в стране свобода вероисповедания!»

Исключили меня из комсомола, вместе с певчими. Ну, их — ладно, по делу. А меня за что? За правду, дружище, за правду!

Путь Будды, однако.

Примерно так же из театра поперли. Один дирижер… Не буду называть фамилию, ты его наверняка знаешь, дружище. Классный маэстро, но как человек — полное «г» (не буду называть слово, ты его наверняка знаешь. Ха-ха, поставь здесь смайлик, Ботан).

:)

Безумно талантливый и ужасно несдержанный на язык товарищ. Он постоянно наезжал на нас, — ну, на музыкантов, — хамил, язвил, обозвать даже мог. Самодур, короче.

И вот, сидим мы в оркестровой яме, «Иоланту» репетируем (ты уже в Яндексе освоился, дружище?). Там место есть, довольно хитрое, первая флейта сложный пассаж выводит. А флейтист, как назло, на больничном. Концертмейстер группы на его место временно посадил третью флейту — девочку-стажерку. Скромная такая, застенчивая, мышка, в общем. И не может она сходу пассаж взять, а заранее ноты не смотрела — чужая же партия. Дирижер и взъелся. Эпитетами всякими посыпал, стал ехидничать, интонациями поигрывать.

Девочку от испуга и вовсе переклинило.

Репетиция встала. Маэстро шипит, стажерка, вся бледная, руладу пытается сыграть, народ молчит. Европейской же величины человек, да характер вредный — страшно перечить. Ну, тут я за девчонку и встрял, как дурак. Дирижер на меня переключился. Мило разговорились, трень-брень, слово за слово…

В общем, послал я его. На три буквы. При всех. Прилюдно.

На этом репетиция закончились, музыкантов отпустили. На другой день администратор оркестра подходит и говорит: «Виргус, я тебя долго от начальства отмазывал, ты знаешь. Но сейчас это выше моих сил — маэстро категорически настаивает…» — «Ладно, — говорю, — Виктор Сергеевич, на вас я не в обиде». Пошел в отдел кадров и заявление накатал.

«Бунт — это вкус его существа». Ох, грехи мои тяжкие…

Побродил я в поисках работы, потыркался везде, но, похоже, репутация моя не совсем того… Подмоченной оказалась, неожиданно для меня. «Гулена, баламут, за словом в карман не лезет» — такое мнение сложилось обо мне в профессиональных кругах. Музыкальное сообщество, дружище, среда консервативная, и все друг о друге знают. Потом Андреич (помнишь, который кроссворды разгадывал?) сжалился, к себе в музыкальную школу взял. Там я сейчас и тружусь.

Круг замкнулся — опять я в музыкалке.

Все бы ничего, — с детьми мне работать нравится, хоть и не мой уровень, конечно, — только опять у меня нелады с начальством. Нет, с Андреичем мы вполне вась-вась, да только он в школе ничего не решает. По характеру мягкий, да и забил уже на все — спит и видит, как бы на пенсию выйти. Заправляет в музыкалке завуч. Луиза Харисовна. Ох, и стервозная же баба, простите, если что не так… С первого дня ко мне неровно дышит. Только не в том смысле, дружище, в каком ты подумал. Короче, у нас сумасшедшая, неземная, страстная нелюбовь с первого взгляда.

И хватит, много чести — об этой дуре говорить.

Все пройдет.

Воспарить над отчаяньем —

Вот путь сияющих.

Было время — ну, недели две, — когда я даже в депрессняк впал. Все ж навалилось одновременно — без работы остался, Ленка вытурила, сорокалетие на горизонте замаячило… (Непростая дата — сорок лет, особенная, но про нее дальше рассказ). И я заквасил.

Кто знает, как я в загул ухожу, тому объяснять не нужно. Явление не для слабонервных. Я, дружище, ежели чего делаю — то на всю катушку. По полной. Правда, в этот раз недолго гулял, как-то само собой прошло. Устал, наверно. Надоело. И я лежал у Ботана на старом продавленном диване, отходил от бодуна и пялился в потолок. Без всяких мыслей. Созерцал, блин.

Путь сияющих.

Ботану как раз травку принесли… Ну, чего уж скрывать — покуривают в их кругу, покуривают. А! Я забыл сказать, чем Ботан занимается. Кроме того, что он фанатик джаза (как слушатель, конечно. Сам-то не играет, медведь на ухо наступил) и верный поклонник моего таланта… (Ботан, ты на медведя не обиделся? Ладно, сейчас компенсирую). Так вот, Ботан еще гениальный программер (Ну как, старик, получилось уравновесить?). И не какой-нибудь желторотик, а из мастодонтов, что еще с перфолентами работали, да с эвээмами размером с трехстворчатый шифоньер. Старая школа, боевой конь, что борозды не испортит.

И вот, забили мы как-то с Ботаном косяк (я как раз из запоя вышел), а под это дело трындим. О том, о сем, о приходе, что травка дает… До медитаций добрались. Ботан сам восточными практиками не занимается, вот и поинтересовался — какие ощущения в состоянии, ну, отрешенности. Я, как могу, объясняю. А он говорит — типа, по описанию похоже на эффект от ЛСД. Только там поярче.

Я медитирую давно, дружище, но у меня получается доходить до определенного уровня глубины, а дальше никак. Если честно, не улетал еще по-настоящему ни разу. И слова ботановские про кислоту меня зацепили. «Ну-ка, — говорю, — с этого места поподробнее».

А Ботану же только волю дай! Сразу лекцию затеял, высоконаучную: «ЛСД, или диэтиламид лизергиновой кислоты, почти случайно открыт в тысяча девятьсот сорок втором году профессором Альбертом Хофманом, когда он работал в швейцарской фармацевтической корпорации…» — «Стой, стой, — кричу я, — тормози! Здесь тебе не „Умники и умницы“. Опустим формальности, действие-то какое?» Ботан смачно затянулся, дыхание задержал, потом выдохнул и говорит: «Расширение сознания. Выход в иные миры».

М-да, дружище, знал бы я тогда, что меня ждет в «иных мирах»…

Тлеет косячок.

Неспешный разговор

О вечном.

Стали вспоминать, кто из музыкантов этой заразой баловался. Сознание, блин, расширял. Джим Моррисон, так? Джимми Хендрикс. Сид Баррет — основатель «Пинк Флойда». Ну, Битлы не брезговали. Из джазменов — Дженис Джоплин, Джо Кокер, Чарли Паркер… Хотя нет, тот от герыча загнулся. Орнетт Коулмэн, старина Колтрейн… Да легче сказать, кто не пробовал.

Короче, я загорелся. Я вообще, дружище, человек увлекающийся, мне только покажи что новое, сразу попробовать тянет. Про ЛСД, конечно, и раньше знал, но как-то не до того было. А сейчас, видать, созрел. Время пришло, то самое.

«Давай, — говорю Ботану, — с кислотой экспериментировать!» Ботан задумался и… думал минут десять, наверно. Ну, он когда курнет — ужас какой тормознутый. Я уже решил, что он про меня забыл, когда он рот раскрыл: «ЛСД я не знаю, где достать. А вот мескалин… Есть один тип, промышляет этим». Я поморщился, типа — кактусы жрать?! А Ботан уже накумарился, понесло его. «Ты что! Пейотль, Кастанеда, Дон Хуан, отдельная реальность!..» Тут он прищурился, что у него означает припоминание какой-нибудь умности… «Под воздействием мескалина я вдруг ощутил, что красота и ужас, прошлое и будущее, бог и дьявол находятся не за пределами моего сознания, но внутри меня» (Ботан, ты поправь, если я цитирую неправильно, ладно?). (Прим. Тимоти Лири, Ральф Метцнер, Ричард Олперт «Психоделический опыт» («Инициатива». Львов. 1998)

Бог и дьявол внутри меня… Понравилось мне это, дружище, я ж не знал, как оно потом обернется. «Ладно, — говорю, — хрен с тобой, кактусы так кактусы. Заверните в бумажку и примите кредитку».

Тут до Ботана дошло, что я тему-то перетираю на полном серьезе. Врубил он задний ход, да от меня отцепиться — ну, если меня не по-детски торкнуло, — еще никому не удавалось. В общем, вынудил я Ботана познакомить меня с наркодилером.

Хм, дилер… Зря ты представил себе, дружище, изворотливого дельца с прилизанными волосами и огромным бриллиантом на пальце. Драгдилером оказался щуплый паренек по имени Вадик — трусоватый, странноватый, ну, как бы пришибленный на голову.

Мы встретились в «Меге», возле эскалатора — он встречу назначил там. Сунул мне черный полиэтиленовый пакет, скотчем перемотанный, выхватил деньги, и, озираясь по сторонам, шепчет: «Это не мескалин, нафиг, но не хуже. Грибы, нафиг. Галлюциногенные». Я в пакете дырку проковырял, заглянул — там поганки какие-то. Ножки тоненькие, коричневые, шляпки фиолетового цвета. По виду — полная хрень.

Я говорю: «Что ж ты, зараза, делаешь! Тебе разве грибы заказывали, ишак потомайский?!» А Вадик сморщился весь, шипит: «Тише, тише! Я же говорю — грибы, нафиг, не хуже. Попробуй сначала, нафиг, если не понравится — я деньги верну. Все, расходимся в разные стороны, нафиг, и ты меня не знаешь». И смылся.

Ну, пришлось грибы лопать, вместо пейотля. Какой приход я поймал, уже рассказывал, дружище. Помнишь, Агиба хайку читала? Ну вот. (Хотя к говорящим кошкам я быстро привык. Подумаешь, невидаль! Включи канал «Fox kids» — там кто только не разговаривает).

На другой день я прямо с утра поганку зажевал и с Агибой разговорился. Только она что-то не в духе была, сбежала быстро. Потом я бродил по ботановской квартире и все забывал. Серьезно. Хочу, к примеру, воды из чайника глотнуть, прихожу на кухню… и думаю — зачем я здесь? Или обращаюсь к Ботану (а он за компом, как обычно. В «Эпоху империй» играет) с какой-нибудь мыслью, и к середине речи уже не помню, о чем хотел сказать. Память как будто стала не просто «оперативной», а очень оперативной. В каждую секунду помнишь события последних мгновений, а что до них — как будто стерлось уже. Прикольное чувство, дружище, живешь ежесекундно в состоянии «здесь и сейчас».

Но, между нами, девочками, не советую проверять на себе. Потому как эффект «кратковременной памяти» — это только цветочки. Ягодки начались, когда я прилег на диван — захотелось отдохнуть, покемарить слегка. Диван у Ботана, конечно, еще то ложе — весь в буграх и впадинах, как предуральский ландшафт. Пока устроишься удобно, весь извертишься. Но я уже приспособился. Бывало и хуже…

Вот, помню, когда мы с Ленкой только поженились, квартиру снимали. Мы их несколько тогда сменили, но эта особенно запомнилась. Дом в частном секторе, на Федосеевской, построен еще до нашествия Золотой Орды. Второй этаж деревянный, первый каменный, причем, уже больше полуподвал напоминает — наши окна были на уровне тротуара. И кровать в квартире уникальная — поверхность матраца выгибалась от боков к середине полукругом. Горбатая, короче, кровать. И чтобы на пол не свалиться, нужно всю ночь лежать строго по центру, сдвинешься на сантиметр — скатишься. Вот мы и дрыхли с Ленкой, держась друг за друга. В обнимочку. Хотя, если честно, спали-то как раз редко, урывками. Не до сна было. Да ты понимаешь, дружище, вспомни молодость…

Отвлекся. Ну так вот, прилег я на диван ботановский, глаза закрыл… И понеслось!

Попробую описать ощущения, дружище, хотя описатель из меня… Короче, я почувствовал, что меня назад тянет. Ну, такое и раньше бывало, в медитациях. Но в этот раз все происходило быстрее раз в десять. Прикинь — я лечу затылком вперед по коридору, на стенах огни светильников — они вылетают у меня из-за спины, стремительно проносятся и остаются позади, коридор все время изгибается, поворот за поворотом, скорость нарастает, свет плафонов сливается в одну сплошную дорожку, меня переворачивает, и я теряю представление — где «верх», где «низ», где «право», а где «лево»…

Меня затошнило и я открыл глаза.

В комнате стало темнее. Я решил встать и включить свет, но обнаружил, что пристегнут к дивану наручниками. Ну, знаешь, кожаные такие, с клепками, в порнушках наверняка видел. Руки в стороны и ноги тоже, и каждая конечность обхвачена черным замшевым браслетом. Хочу пошевелится — не могу. Тогда я закричал (а сам слышу, что в голосе истерические нотки проскальзывают): «Ботан, мать твою за ногу, что за хохмочки?! А ну отвяжи быстро, а то в лоб получишь!»

Из своей комнаты выходит Ботан… Его лицо в тени, свет падает сзади — из дверей ботановской комнаты. Я присматриваюсь и вдруг понимаю, что не Ботан это вовсе. Бр-р-р… Аж передергивает!

Погоди, дружище, в курилку выйду. Давай подымим, легче вспоминать будет.

Кх-м, кх-м… Черт, проклятые рудники… Так вот. Выходит какой-то фуфел, фигурой вроде бы Ботан, но лицо не его. Даже не то что бы не его, а… Ну, как будто ботановское лицо по частям разобрали — отдельно нос, брови, каждый глаз, рот и тэ дэ, а потом опять собрали. И вроде все на своих местах, а взаимосвязи между сегментами нет. Словно между каждой отдельной частью лица и соседней — микроскопическая пауза. В одну шестнадцатую, может, или одну тридцать вторую, если ты меня понимаешь, дружище.

И двигается этот псевдо-Ботан (старик, ничего, если я его так назову?) зигзагообразно как-то, но в моем направлении. Я струхнул, признаюсь, дружище, но нашел в себе силы дать агрессору отпор. «Пошел на хер! — говорю. — Не приближайся, хуже будет!». А он засмеялся (а голос — ну, чисто ботановский, но интонационно крайне бедный. В пределах половины октавы где-то): «Мне уже хуже не может быть, Виргус, а вот тебе — вполне!»

Сейчас вспоминаю свои эмоции… Друзья-хохлы говорили, что на украинском языке слово «плохо» звучит как «погано». Ну, с мягким «г». А когда совсем погано, они говорят «мерзлотно». Вот так примерно я себя чувствовал при виде монстра — мерзлотно.

Псевдо-Ботан подошел вплотную к дивану, смотрит на меня сверху (причем, каждый глаз пялится сам по себе, автономно), и говорит: «Ай-яй-яй, Виргус, ай-яй-яй!» И головой качает. Я спрашиваю, осторожно так: «Чего ай-яй-яй-то? Что имеется в виду?» А он башкой мотает, как китайский болванчик, и снова: «Ай-яй-яй, Виргус, ай-яй-яй…»

Я послушал, послушал его ай-яй-яйканье и говорю: «Ладно, хорошо, ай-яй-яй. Мне уже стыдно. Целиком и полностью признаю свою вину, готов понести самое суровое наказание. Только браслетики отстегни, будь другом». А монстр колданом покачивает и говорит: «Конечно, понесешь. Естественно, наказание. Само собой, суровое…», — и опять: «Ай-яй-яй, Виргус, ай-яй-яй…» Я интересуюсь (а самому страшно ответ услышать), мол, что за наказание? Убьешь меня, что ли? Ну, как бы в шутку.

А он: «Да нет, Виргус, убивать ты будешь себя сам».

Ох, дружище, тебе смешно, наверно, а мне тогда было не до смеха, честно. Я, конечно, пытался все к иронии свести, ну, как обычно я стебаюсь. Говорю: «Да что ты говоришь! Я — себя?! Ага, щаз-з-з! И за что же, интересно?» Тут монстр внезапно посуровел, головой трясти перестал, и отвечает: «За. Невыполнение. Поставленной. Задачи.» Чеканно так говорит, отчетливо. «Какой-такой задачи, ты что, охренел?! А ну, развязывай меня давай, конь педальный!» Тут псевдо-Ботан в обратный путь тронулся. Так же зигзагами, по тому же маршруту, и спиной, как будто пленку назад отматывают. И, прежде чем скрыться в ботановой комнате, говорит: «Вспоминай, Виргус, вспоминай. Девяносто третий год, август».

Что? Сейчас иду, сестра. Минутку.

Отбой у нас, дружище. В общем, монстр вышел, а я в сон провалился, кажется. Не помню, что дальше было. Но когда проснулся (никаких наручников, разумеется, ничего такого), монстр перед глазами отчетливо встал. Отдельные друг от друга части лица. Странный маршрут передвижения. Последние слова.

И я стал вспоминать.

Девяносто третий год. Ага. Август.

Шабашка. Хм… Строительство флигеля для сельсовета. И что?

Дискотеки в клубе. Бренди «Сланчев брег» в «Детском мире». Дожди, слякоть, грязь. Ну и?..

В бараке устойчивый запах табачного перегара, под ногами пустые бутылки. Холодно.

Азербайджанцы. Рустам-баянист… А-а-а!

И тут я вспомнил. Я вспомнил, вспомнил, вспомнил… И надо сказать, дружище, воспоминание не принесло мне радости. Нет, не принесло. Только мурашки по спине, и чем больше подробностей припоминалось, тем больше мурашек, пока они не покрыли мое тело густым копошащимся слоем.

Я вспомнил.

Все, все, сестра, ложусь.

Дружище, завтра расскажу продолжение, ладно? Это чертовски важно, так что не пропусти.

Ну давай, спокойной ночи. Береги себя.

Элис

Все минется

Привет, друзья!

Как вы тут, не скучали? =)

Иду сегодня с работы, гляжу — на скамейке возле подъезда Луиза. Я и забыла совсем, что мы на вечер договаривались в кино сходить. В последнее время я не большая любительница из дома выбираться — зима, что ли, долгая сказалась, или на работе устаю… Но подружке больше гулять не с кем, у нее друзей кроме нас с Жанкой…

В общем, я извинилась, пожурила Луизу за то, что в дом не заходит, но она Георгия побаивается… да и кого она не боится, из мужчин, я имею ввиду?! =)

Тут как раз Жанна позвонила, и мы обрадовались — соберемся все вместе! Жанка сперва поломалась, конечно, как же без этого! «Ой, девчонки, столько дел, столько дел! Ну да ладно, ради вас только…» Но я-то знаю, что она без нас с Луизой долго не может, скучает и тоскует, на свой, разумеется, манер. Только виду ни за что не покажет. Гордая.

А вообще странно, наверно, со стороны на нас троих смотреть. Мы такие разные, но ведь что-то нас держит вместе?! Не зря говорят, что старый друг лучше новых… С Луизой мы дружим со школы, уже… с ума сойти, сколько лет! Даже выговорить страшно. Да и с Жанну я знаю годков пятнадцать. Или чуть меньше.

Все равно срок.

К тому времени, когда Жанка подъехала, мы чаю напились и болтали обо всем на свете. Луиза с горящими глазами рассказывала, что все, кто занимается нумерологией, сейчас буквально стоят на ушах. Скоро показатели времени встанут таким чудесным образом, что… В общем, цифры выстроятся в какой-то магический ряд: 1, 2, 3, 4, 5, 6. То есть в один час две минуты три секунды четвертого числа пятого месяца шестого года можно загадать желание, и оно обязательно сбудется!

У Луизы новое увлечение =)

Мы разговорились на тему, какое желание хотели бы загадать. Нужно же заранее подготовиться к столь важному событию =). Луиза фантазировать принялась, напридумывала, напридумывала целую гору, а я задумалась… а потом как-то помимо воли вырвалось: «Вернуться на десять лет назад и там остаться». Сказала и язык прикусила. И на дверь в зал оглянулась.

И чего это я?

Подружка погрустнела, притихла. Потом вздохнула: «Что имеем — не храним, потерявши — плачем»…

Но это она зря. Я-то не ценила?! Ни в одной секунде «неценения» упрекнуть себя не могу. Честно. Вот некоторые, Жанна, например, ищут в жизни разнообразия, им скучно без ярких событий, душевных волнений, кризисов и приключений, а я, сколько мы жили с Артуром, никогда…

«Господи, если ты есть, сделай так, чтобы все оставалось без изменений!» Вот такую наивную молитву я сочинила много лет назад. И не нужны мне были потрясения и впечатления. Мне хватало.

Остановись, мгновенье, ты прекрасно.

Иногда для разнообразия ругались только — вот и все события, которые я допускала.