***
А. Акимову
В этом городе старом все деревья — высокие.
К полуночной дороге
Крадутся особнячки.
Что-то я сочинял и язык от усердья высовывал,
И шумела листва,
И крутились дожди, как волчки.
В лабиринтах коры — и рассветы, и сумерки.
Над старинной кладкой ржавеет громоотвод.
Что я насочиняю, сутулясь,
В житейской сутолоке,
То со мной сверкнёт
И со мною в землю уйдёт.
И останется город, насквозь переименованный,
А под пыльным космосом
Раскидистых крон
Прянут детские крылышки
Моей тетрадки линованной,
И сойдутся над ними звёзды
Со всех четырёх сторон.
***
Лето, закат, ветерок.
Трепет и медь.
Жить надоело, сынок?
Надо терпеть.
Месяц подряд выходной,
Вечность подряд.
Все алкаши у пивной
Власть матерят.
Милостив бог к дуракам,
Тем, кто смешон.
Я напивался и сам,
Лез на рожон.
Тот, кто смешит, не грешит
И не спешит.
Лето! Гуляй на гроши,
Весла суши.
Бедствуй, как все на Руси,
Да не глупи —
Сам себя перенеси,
Перетерпи.
Лето, закат. Шелупонь
Пьет у пивной.
Бледный заблудится конь
И вороной.
АНДРЕЮ ГРАМОЛИНУ
1.
Водка, водка, послушай, водка,
Дай уснуть.
Фронтовая мамина фотка
Давит грудь.
Из-под вражеских бомбежек,
Из-под пуль и добра, и зла
До великой Победы все же
Ты меня, мама, донесла.
Отдыхали твои воздыхатели,
Ткнув «Казбека» гильзину в пол…
Я в тебе, как в маскхалате,
Победе навстречу полз.
Костыляли, ползли, летели
Рядом с маминым животом
Гимнастерки, бушлаты, шинели
Тех, кто станет ещё отцом.
Проползла слезинка полмира,
Ты с губы слизнула слезу.
Я еще не родился, милая,
Я к Победе ползу.
Исполать войне, что не убила,
И стране, что не победила
Неубитых беременных баб
Ни сумой, ни тюрьмой — а могла б!
Водка, водка, послушай, водка,
Мы виной без тебя пьяны.
Бьет Победа прямой наводкой
По седым уроженцам войны.
Заклюют запретные граммы
Разрывными усталый мозг.
Мама, мама… Ну, здравствуй, мама,
Я дополз.
И согнувшийся, и обрюзгший,
До конца своих дней
Я останусь твоим Андрюшей,
Победой твоей.
2.
Кто ликовал в сороковые,
Витийствовал в шестидесятые,
Тому жестоко гнули выю
Семидесятые поддатые,
Восьмидесятые кривые.
Жаль, уничтожены пивные,
И в парках гипсовые статуи
Разбиты. Нынче голубые
Там щеголяют голозадые,
Пестрят заборы расписные.
Прочь, нулевые нулевые,
Ползем тихонечко в десятые.
Они пока еще пустые —
Не золотые, не простые,
Но мы-то с вами завсегдатаи
Трагедий матушки-России.
3.
«Путинки» -водки флакон — вот нынешней жизни цена,
Только этой не верь цене.
Не с кем напиться, чтоб в прошлое сигануть.
Помнишь, на кухне ночами мы споры вели
о Ельцине?
Нынче нам не о чем спорить.
Выпьем за что-нибудь.
Выпьем за что-нибудь. Вдруг откликнется оно,
зашевелится?
Что-нибудь — это лучше, чем ничего, это не пустота.
Сгинут, сотрутся, забудутся путинцы, сталинцы,
ленинцы,
И что-нибудь снимут с креста,
реанимируют как с куста.
И что-нибудь восторжествует,
путь укажет к сияющим целям,
За что-нибудь ради чего-нибудь
проголосует страна.
А мы посидим на кухне
и верить не будем ценам.
Водки флакон — в России одна для всего цена.
***
Что тебе снится, крейсер «Аврора»?
Сохлый Ильич под кремлёвским забором?
Раненый Троцкий с кровавым лицом?
Толпы убитых в затылок свинцом?
Снится, быть может, чудесный грузин,
Вождь лагерей, победитель руин,
Страшный строитель советского строя,
Кровью умывший врагов и героев?
Может быть, снится орущий Никита?
Может быть, Брежнев, икающий сыто?
Душитель Андропов? Болтун Горбачёв?
В джинсах жульё? В «адидасах» бычье?
Может, на невской студёной водице
Снятся тебе вдохновенные лица
Тех, кто открыл, покорил и воздвиг,
Тех, кто не крал, не жирел и не стриг?
Но за могучей стеной Днепрогэса
Крови безвинной маячит завеса,
Но под громадою НТМК —
Кости ограбленного мужика.
Но вознеслось над туманом и мраком
Красное знамя над чёрным рейхстагом.
Но над расстрельными рвами встаёт
Русского космоса звёздный разлет.
Что тебе снится, корабль величавый?
Плач или гимны? Кошмар или слава?
Или, геройство и ужас объяв,
Горькая, гордая видится явь?
Смыли столетие невские воды.
Переменились вожди и народы.
Цацки — в футлярах, пули — в затворах.
Не просыпайся, крейсер «Аврора».
***
На кладбище советских идей
Есть кладбище советских людей.
Там толпы комсомольцев лежат —
Бесхитростных ребят и девчат.
Там Павлика Морозова прах
Иззяб под каменистой землёй,
Поволжья золотой перегной
Разлёгся на кулацких костях.
На кладбище советских людей
Лежат палач народа и враг,
С героями последних атак
Соседствует в погонах злодей.
Рабочий класс, кричавший «ура»,
И ядерных наук мастера,
Писатели, плодившие хлам,
И гении — все рядом, все там.
Там вся родня, которой уж нет, —
Неграмотные бабка и дед,
Безропотный измученный род,
Уснувший после чёрных работ.
На кладбище советских людей
Огромная забыта страна.
Огромная забыта цена
На кладбище советских идей.
Там жгучий корень мой, там родня.
Куда она теперь без меня?
***
Когда герой-военачальник
Издаст безжалостный приказ,
А после Родину нечаянно,
Но с удовольствием предаст,
Когда последним ты останешься
В полусгоревшем БМВ,
То выпьешь вовсе не за Сталина
И не за Путина В. В.
НЗ ты выпьешь неразбавленный
За те, в тетрадях, от руки,
Переяславли, Ярославли,
Березовки, Березники,
За ту, в малиннике, калитку,
Бурлящий на костре чаек,
За мамин, тоненький, как нитка,
Кардиограммы ручеек.
В тот самый миг, когда прокатится
По сердцу жаркая волна,
Застынет враг, замрет предательство
И остановится война.
Когда сгустится запах пороха
Свинца замедлится полёт,
Отец тебя обнимет, отрока,
И в чисто поле поведёт.
***
Три сына растут. Точно
Как у меня, их странности.
Нет у меня дочки.
А дело идет к старости.
Случалось дойти до точки
Не раз. И рождался заново.
А ждали бы дома дочки —
Зубами б держался за небо.
Люблю вас, мои сыночки.
Три гордости. Три прощания.
Быть может, дойду до дочки.
И будет тогда пощада мне.
***
Болгария, поговорим с тобой.
Я помню столько хорошего.
Терпкость пасты твоей зубной,
Твой зеленый горошек.
«Родопи» твои берегли для дам
В общаге — студенческий шик,
Не зная толком, как гибли там
Братья-славяне на Шипке.
Они тянули один билет,
Платили одною кровью.
А после войн мой болгарский дед
Сражен был русской любовью.
А после войн хорошо гостить
На теплом болгарском море,
Бездельником быть, ракию пить,
Форсить по курортной моде.
Память мошенничает всегда,
Не тот выставляет счет,
Но детям оплатит его не вражда,
В их жилах любовь течет.
Они не знают своих корней,
В сердцах у них кавардак,
Но любят моих белобрысых парней
Россия и Слнчев бряг.
Катает яблочко время-шельмец
На белом отельном блюде.
Великое — было, хорошее — есть.
Бог даст, другого не будет.
***
Белы чехи, злы поляки,
Скор на суд Колчак.
Ну, а мы-то в давней драке
Кто, зачем и как?
Танки в Праге, танки в Праге
В шестьдесят восьмом.
Белы чехи, алы флаги.
Ну, а мы при чем?
Дым в Кабуле. Флаг багряный —
В кровь и в решето.
И на что нам эти раны,
Эта боль на что?
Нас к героям или к дряни
Спишет высший суд?
Мы по матери — дворяне,
Дворня — по отцу.
Отправляет по этапу
Линии рука:
Мы по дедушке — ЧК, по
Бабушке — з/к.
Мы лицом смурны и мглисты,
И на то лицо —
Интернационалисты,
Бриты налысо.
Кто мы? Где мы? И за что нам
Дальше умирать?
Флаг доселе не заштопан.
Братьев не сыскать.
Остаётся только это —
Гордость и вина.
Кровь, заводы и Победа —
И стакан до дна.
Белы чехи, злы поляки,
Лют озноб войны.
И сейчас, как в старой драке,
Мы разделены.
Танки в Праге. Дым в Кабуле.
Грех. Призыв. Приказ.
Нас-то косят наши пули.
Ну, а ваши — вас?
***
Золотых батонов народ поест,
Помечтает над золотым унитазом.
Солнце смотрит сквозь дым сериал окрест
Широко открытым кровавым глазом.
И нищетою — на нищету,
Косовороткой — на вышиванку.
Сколько солнц уже у войны на счету:
Одно гибнет вечером, одно спозаранку.
Золотые блестки на тополях.
Враги закадычные, братья по вере,
Малоросс, и литвин, и русич, и лях
Горе мыкают на одной галере.
А гетман Богдан, и крымский хан,
И шведский краль с курфюрстом прусским,
Солдат уложив над Днепром в курган,
Бранятся по-польски, пьют по-русски.
Лежит золотой девичьей косой
Полдневный Днепр под высоким небом.
Лежит прикарпатский мед золотой
На одном столе с поволжским хлебом.
Лежит в земле чужеземный солдат.
Он свое отслужил и тельцу, и короне.
Теперь он снова навеки брат
Всем, кто живет и кто похоронен.
Лежат границы кровавой чертой,
И плачут иконы в каждой отчизне,
И плачут люди по золотой,
По лучшей жизни при этой жизни.
КИЕВСКИЙ ВАЛЬС
В Киеве старухи вековые,
Храмы молодые.
Не видать из Киева России
В двадцать первом веке.
Сигареткой руки согреваю.
Это все мне снится.
Еду сквозь зарницы, перестрелки
В стареньком трамвае.
Век мой
Бесконечно чужой,
Бессердечный, родной,
Кровавый.
Скрывает
Эта осень войну,
И готовит нам снег
Мой век.
Век ползет со скоростью трамвая.
В лужах мостовая.
Забываюсь, глаз не закрывая.
Это все мне снится.
Лица и газет передовицы
Мимо проплывают.
Я с войны мечтаю возвратиться
Стареньким трамваем.
На войну, смеясь, уходят детки,
Гаснут сигаретки.
И с войны уйти не могут предки.
Кровь не дорожает.
Осень нас встречает, провожает.
Это все нам снится.
Мы с войны не сможем возвратиться
Стареньким трамваем.
НА ОСТРОВЕ ХОРТИЦА
Кто ты, судьба? И впрямь — злодейка?
Иль жена?
Кто ты, история — сатрап или повеса?
Зачем,
из мертвых вставшая,
нужна
Сечь Запорожская
напротив ДнепроГЭСа?
Здесь на седой скале
кровавый позумент
Оставил Святослав.
Здесь каменного бога
Хватает за бока сегодня
импотент:
Предание гласит,
что будет допомога…
Когда-нибудь нам всем придется
выбирать:
То ли унять судьбу
стрелою басурмана,
То ль,
к женщине плетясь,
от страха умирать…
Пусть примет нас река
и смоют кровь туманы!
Пока она шумит в тебе,
как ДнепроГЭС,
Пока она в тебе
тебя же и молотит,
Сам выберешь,
кем был, как пал и как воскрес,
И кто тебя
к тебе
сегодня приохотит.
Насмешлив ли, жесток, —
спокоен ход времен.
Течет внизу река.
Лежат вверху туманы.
На новенький музей,
на сталинский бетон
Наносят свой узор
днепровские бакланы.
***
Деревеньки все в снегу,
В инее леса,
И сквозят, как словом с губ,
Снегом небеса.
И дрожит, как божий снег,
Как прощенья след,
Над Россией слабый свет,
Сумеречный свет.
В этом свете — на века
Всё, что есть окрест:
Занесенная река,
Заметённый лес.
Ни звезды. Со всех сторон —
Тихий свет снегов,
Полустанков полусон,
Стоны поездов.
***
В скучном сумраке московском,
Предвещающем болезнь,
Неотступною массовкой
Снежный кружится балет.
За вечерней электричкой
Мчится прошлое вдогон —
Пропадёт, прочертит спичкой,
Вспыхнет вольтовой дугой.
Выпали домов громады,
Как слова из словарей.
Пожелаешь снегопада —
Настигает снеговерть.
И за сумраком, за снегом,
Только веточку задень,
Город-призрак встанет следом
И зацепится за тень.
Что Москва не оставляет —
Всё рассыплется спроста.
А вокруг то умирает,
То рождается звезда.
***
Город, я тебя люблю,
Даже выселки.
Нет местечка здесь репью
Или васильку.
Твой орущий общепит
Пляшет животом.
Нет местечка щебету
Или шёпоту.
Места нет дровяникам,
Добрым старикам,
Русским баням, веникам,
Старым дворикам…
Город, ни обид, ни зла
Не держа, люблю
Вой сирен, базар вокзалов,
Рельсов жалобы.
Надо мною — рыжий смог,
Подо мной — асфальт.
Скрежеща, прошиб висок
Ржавый самосвал.
Свалки язвами горят,
Рынки — в поллица.
Автотромбами гудят
Мои улицы.
Город-молох, город-ад,
Город-скорпион,
Я твой клон, твой младший брат,
Твоя копия.
Все люблю — твой криминал,
Твой трамвайный бред.
Ты один внутри меня,
Мне местечка нет.
***
Двор мой, горький забулдыга,
вечно травит табачок,
Вечно вместо смысла жизни он находит
чем напиться.
Стать мечтал он космонавтом или, может, трубачом,
Но живёт во сне причудливом,
всё спит и не проспится.
Он живёт во сне прилипчивом,
где солнце режет глаз,
Где попойками-помойками все души изувечены.
Подхожу к нему и думаю: вот я живу сейчас,
А он вовсе неживой, зато он будет вечно.
Был он, есть он, и сто тысяч лет таким же будет он.
Здесь влюблённые стареют, пропадают почтальоны.
Нас пугают: всем воздаст по их делам Армагеддон,
Но качелька эта ржавая страшней Армагеддона.
***
Когда мы замолчим,
заговорят
Цветы, деревья, бабочки, травинки,
Тихонечко протопают тропинки
Прочь со двора,
куда глаза глядят.
Когда мы замолчим,
очнётся дом,
Начнёт на все лады скрипеть и щёлкать,
Сам за собой подсматривая в щёлки,
Вздыхая ночью, отдыхая днём.
И, накренясь, пройдет тяжелый шмель
Над ноготками, как бомбардировщик,
И гул его за ним помчится к роще,
И вдаль, и вдаль,
за тридевять земель.
Тугие стебли, серые плетни —
Им хорошо без нашей болтовни.
Мы чушь плетём, как инопланетяне,
Припарковавшись шумно за плетнями.
Когда мы замолчим,
когда уйдём,
Когда отчалит лайнер межпланетный,
Траве шепнет огарок сигаретный:
«Спаси меня!» — на языке чужом.
ЗИМНИЙ ПОЛДЕНЬ
У места хлебного — помойки —
Вороны ходят величаво.
Смиренно слушают опойки
Их суд картавый.
Зима седые постирушки
Балконам грузит на закорки,
И солнце катит простодушно
С дворовой горки.
К слепым шестнадцатиэтажкам
Следы гуськом уходят греться,
И ветер тычется мордашкой
Поближе к сердцу.
А снег идёт. И снега больше,
Чем тёмных вод в пучине Понта.
Автобус топчется, как лошадь,
У горизонта.
А здесь, кося умно и робко
На землю, плоскую, как миска,
Вороны роются в коробках.
Весна неблизко.
***
Луна дымится. У собаки
В глазах — ночные холода.
От запорошенной сарайки
Лежит тропинка в никуда.
Душа щетинится от ветра,
И видно богу одному,
Как свет слетает с тонких веток
И опускается во тьму.
***
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.