Бесплатный фрагмент - Терапия творческим присутствием

ПРЕДИСЛОВИЕ

Наблюдая за развитием психотерапии, трудно не заметить, что она оказалась захваченной процессами информационного ускорения, свойственными многим другим областям современного мира. В середине XX-го века методов психотерапии насчитывалось десятки, сейчас — уже многие сотни. Наверное, это и неплохо: как говорится, «много — не мало». Если психотерапия так активно развивается, то, как минимум, это означает, что она является актуальной и необходимой частью культуры.

И всё же, представляя ещё один метод, я пребываю в некоторой неуверенности. Насколько он необходим? Надеюсь, грех его рождения несколько оправдывается тем, что никакого метода я создавать не намеревался. Тем не менее, он родился и хочет жить. Он не спрашивал меня о своём праве быть, а стал для меня неизбежностью: я лишь отзывался на внутренний интерес и вопросы, которые меня вели и побуждали к размышлениям, поискам и экспериментам. Долгое время я сомневался, что в методике, к которой я пришёл, есть нечто новое, мне казалось, что все так и должны работать. (Не могу не признать, что своим рождением она во многом обязана моему незнанию: находить свои ответы для меня всегда было интереснее, чем довольствоваться чужими). Однако посещая занятия других арт-терапевтов, арт-терапевтические конференции, фестивали, симпозиумы, я всякий раз с удивлением убеждался в обратном. Несомненно, есть довольно близкие методы и по духу, и по практическому воплощению. Но в них есть и существенные отличия.

Метод рождался постепенно на занятиях арт-терапевтической группы, которую я вёл. Поначалу это была всего лишь арт-терапевтическая методика. Надо сказать, что повод для её первоначального теоретического осмысления был довольно формальным. Некоторое время, когда основная методика уже существовала, теоретического обоснования её внутренних механизмов ещё не было. Просто сама практика, её естественное развитие и мой поиск привели именно к такому способу работы. Но однажды руководство психологического центра, в котором я тогда работал, поручило мне написать методическое пособие по ведению арт-терапевтической группы для специалистов смежных центров. Тогда и начало рождаться теоретическое обоснование особенностей метода, которому сначала было дано название «Присутственная арт-терапия», а позже — «Терапия творческим присутствием».

Эта книга в значительной части посвящена арт-терапии, поскольку описываемый метод осуществляется в основном в артовой модальности. Однако содержательно в Терапии творческим присутствием (ТТП) гораздо большее внимание уделяется смысловой, когнитивной и поведенческой составляющей терапии, нежели собственно артовой. Поэтому, кроме арт-терапии и описания практики «творческого присутствия», в книге рассматриваются вопросы, связанные с возникновением и развитием психогенных расстройств с точки зрения данного подхода.

Тем не менее, эта книга не академическая, и вряд ли её можно воспринимать как классический учебник. В ней довольно много субъективного: я решился поделиться своими мыслями, своим видением и опытом, но они, разумеется, охватывают далеко не всё и уж точно не являются истиной в последней инстанции.

Достоинством этого издания является то, что в книге описываются не только все нюансы практики Терапии творческим присутствием (групповой, индивидуальной, самостоятельной), но и теория, без которой правильное понимание метода затруднительно.

Читать книгу лучше всего последовательно. По мере чтения у вас сложится целостное представление о методе, вы найдёте ответы не только на вопросы «что и как делать?», но и «почему и для чего делать именно так?»

В качестве развёрнутой иллюстрации арт-терапевтической работы, организованной с применением данного метода, приводятся записи четырёх сессий, по которым можно детально проследить, как метод осуществляется в практике личной психотерапии.

И перед тем, как перейти к содержательному разговору, хочу высказать слова благодарности моей жене Татьяне, которая является и первым читателем всех моих работ, и их литературным редактором — без неё эта книга не состоялась бы.

Я также признателен участникам моих открытых занятий и учебно-терапевтических семинаров, интерес, вопросы и опыт которых помогают развитию метода.

И наконец, я не могу не высказать благодарности отважным искателям (клиентам, участникам арт-терапевтической группы), выбравшим меня в качестве попутчика и проводника: вы являетесь самыми непосредственными участниками и соавторами метода!

ВВЕДЕНИЕ

Арт-терапия как практика самопознания

Арт-терапия сейчас является бурно развивающейся группой методов психотерапии, приобретающей всё большую популярность среди психотерапевтов разных школ и направлений. Она существует как внутри отдельных методов психотерапии, в качестве особого «артового» применения метода, так и в качестве самостоятельного направления психотерапии. (Стоит отметить, что для зарубежных специалистов в области арт-терапии свойственно позиционировать арт-терапию в качестве отдельного явления, отличного от психотерапии).

При этом, в отличие от многих других методов психотерапии, она предоставляет широкие возможности для самостоятельной работы в домашних условиях. Хотя относительно возможностей этого имеются разные мнения.

С одной стороны, поскольку арт-терапия является направлением психотерапии, которая понимается, прежде всего, как система профессиональной помощи, то её нельзя признать ни методом психологической самопомощи через искусство, ни исцеляющей или развивающей практикой, связанной с самостоятельными занятиями творчеством (А. И. Копытин), с чем трудно не согласиться.

С другой стороны, вопрос о возможности «самопомощи» не так уж однозначен, в силу того, что и сама психотерапия не имеет однозначного определения. Кроме того, на психотерапию можно смотреть как с точки зрения психотерапевта, так и с точки зрения клиента/пациента.

С точки зрения психотерапевта, психотерапия представляет собой «особый вид межличностного взаимодействия, при котором пациентам оказывается профессиональная помощь психологическими средствами при решении возникающих у них проблем и затруднений психологического характера». Однако психотерапия — это также и личный процесс пациента/клиента, и его деятельность. Если это так, мы вправе задаться вопросами: в чём состоит этот процесс и деятельность? какой деятельностью и при каких условиях он способен заниматься самостоятельно, а какой — только при участии и в сопровождении психотерапевта?

И вместе с этим, если мы обратимся к практике жизни, то мы не сможем не признать, что с какими-то своими психологическими (душевными) трудностями мы в силах справляться и самостоятельно. При этом мы можем как пользоваться особыми методиками, так и не использовать ничего специального, помимо внимательности к себе. Почему мы не можем назвать это «самотерапией» или «самопомощью»? (Беру в кавычки, понимая условность термина).

Безусловно, к вопросу «самопомощи» стоит относиться трезво. Не всё, что так называют, таковым является. За «самостоятельное решение проблем» зачастую принимают искусство их избегания, отвлечения, самообмана, что приводит к усугублению трудностей и хронификации расстройств.

В вопросе о возможности или невозможности «самопомощи» стоит исходить из нескольких обстоятельств. Что такое психотерапия по своему содержанию? В моём понимании, она является психологической практикой, которая помогает приблизиться к самому себе и к миру, она есть помощь человеку в том, чтобы быть человеком: жить среди людей и по-человечески, во всей полноте своих возможностей. Вероятно, это выглядит несколько идеалистически. Что такое «вся полнота возможностей»? Кто бы знал это… Смысл в том, что мы, в меру своих сил, стараемся преумножить степень своей осознанности и включённости в свою жизнь.

Трудности быть человеком связаны не столько с трудностями восприятия и усвоения некоего объёма человеческой культуры, сколько с трудностями присвоения и осуществления того, что имеется (багажа знаний, навыков, ценностей, опыта и т.д.), а кроме того — с трудностями совершения собственных выборов, осуществления собственных решений, смыслов, а также — с трудностями отношений, включения себя в общество и в мир в целом (и включения людей-общества-мира в себя). Ясно, что каждый из нас от рождения и всю жизнь учится быть человеком, и никто не бывает совершенным, «окончательным» человеком.

Другими словами, психотерапия есть путь принятия и освоения себя как человека и своей жизни как жизни человеческой.

Разумеется, этот путь имеет некоторый особенный контекст, некоторую специфичность, которая отличает его от жизни вне психотерапии; иначе всю жизнь пришлось бы назвать психотерапией (хотя, возможно, в каком-то смысле это так и есть). Психотерапия является особым видом психологической деятельности, в ходе которой человек целенаправленно разрешает те внутренние трудности, которые у него возникают во взаимодействии с миром на пути к себе-человеку и к людям. Идя этим путём, человек проясняет невидимое и познаёт незнаемое, он получает непосредственное знание себя — и потому психотерапию можно считать одной из дорог на пути самопознания.

Самопознание целительно, поскольку это и есть путь восстановления или приращения «психологической целостности», связанной с переживанием себя в мире. Всё, что в человеке есть человеческого, существует благодаря его самопознанию, поскольку сам человек становится человеком только тогда и только в той мере, в которой он осознаёт, познаёт и осуществляет самого себя, своё человеческое существо.

На этом пути самопознания могут присутствовать особые помощники — психотерапевты, — но они могут и отсутствовать. Путь самопознания не подразумевает непременного наличия особых проводников (что не отрицает и того факта, что зачастую без них и с места не сдвинуться), но обязательно подразумевает содержание и смысл особой деятельности. В психотерапии первостепенной является активность самого человека, а специалист помогает ему в решении личных задач и выздоровлении.

По большому счёту, одна из основных задач психотерапевта состоит в том, чтобы помочь человеку обрести такую самостоятельность, когда тот становится способным «лечить» себя (находить себе помощь) в соприкосновении (в отношениях) с чем угодно: и с другим человеком, и с расцветающим деревом, и с облетающими листьями, и с греющейся на колодезном люке кошкой, и с осенним дождём, и с весенним солнцем… — когда сам образ и способ жизни становится «психотерапевтичным».

В этом смысле, психотерапия — не столько то, с кем мы идём, сколько то, какой дорогой мы идём, куда мы идём, зачем мы идём и как мы идём. Если мы идём не той дорогой, то с кем бы мы ни шли, мы придём не туда. Психотерапевт может существенно облегчить путь, но прежде всего этим путём нужно пойти, и пойти самому.

Суть самостоятельной практики состоит в знакомстве с собой через непосредственный опыт чувственного соприкосновения со своей субъектностью, проживание опыта «Я есть», обнаружение и осознавание доли своего участия в обстоятельствах своей жизни. Вероятно, такую самостоятельную работу можно было бы назвать «практикой саморегуляции», или «духовной работой», поскольку саму «духовность» можно понимать как внутреннюю деятельность по самопознанию; изменение способа и образа жизни на основе открывающегося знания себя — это жизнь в знакомстве с собой. Из чего логически следует и такое свойство духовности как ответственность за свою жизнь — ответ своей жизни на её вызовы.

Тем не менее, всё сказанное выше не означает того, что психотерапевт не нужен и со всеми проблемами человек должен и может справляться самостоятельно. Во многих случаях, возможно, даже в большинстве, профессиональная помощь другого человека действительно необходима. Помощь другого человека не отрицает и не заменяет самостоятельной работы, напротив, только тогда она (помощь) и приобретает смысл. Я лишь хочу отметить, что в некоторых случаях возможна и «самопомощь/самотерапия», какой бы ограниченный или условный характер она ни имела.

Ограничения эти носят как формальный, так и содержательный характер. Главная трудность состоит в том, чтобы заметить в своём опыте нечто новое для себя. Без другого человека сделать это чрезвычайно трудно, а зачастую и невозможно. Бревна в своём глазу не увидеть! И не потому, что мы невнимательные или глупые: просто глаз сам себя не видит — нужно хотя бы зеркало.

По этой причине многое в нашем опыте остаётся нами не замеченным: мы просто не знаем, на что именно обратить внимание, а потому повлиять на это и изменить мы не в состоянии. Не менее важную роль играет и характер нашего мировоззрения, которое зачастую и порождает наши проблемы. Оставаясь на прежних позициях, мы под видом «самотерапии» будем лишь упражняться в собственных заблуждениях.

Поскольку другой человек (психотерапевт) находится вне нас, то мы получаем возможность взглянуть на себя и свою жизнь с другой точки зрения и заметить нечто новое для себя, например, причины своих трудностей. Важность соучастия психотерапевта повышается в ещё большей мере, если проблема или расстройство носит затяжной характер, и её долгое время не удаётся разрешить.

Чтобы иметь возможность заниматься «самопомощью», необходимо, как минимум, иметь опыт прохождения психотерапии, понимать особенности полезного и вредного поведения. И ещё хорошо бы владеть какой-нибудь методикой, которую можно применять самостоятельно в качестве практики саморегуляции.

В целом, возможно, даже здоровым и успешным людям, не имеющим особых видимых проблем в жизни, полезно время от времени проходить короткую психотерапию с профилактическими целями, направленную на повышение осознанности своей жизни. Вместе с этим, поскольку психотерапия носит добровольный и авторский характер (она есть личный, внутренний процесс), вопрос о предписании психотерапии довольно сомнителен. Кто осознаёт необходимость для себя психотерапии, тому она и нужна.

Если же разговор идёт о лечении психогенных расстройств, об исцелении душевных травм, то важно осознавать, что они возникают во взаимодействии с людьми или как отражение проблематичности этого взаимодействия. Всякая психологическая проблема, травма, расстройство имеет коммуникативную природу. А это значит, что во взаимодействии они и исцеляются: душа исцеляется в связи с другой душой. И потому эта практика — всегда практика диалогическая, и она невозможна без участия другого человека. Это непременно практика общения. Все остальные практики будут иметь лишь вспомогательный характер.

Всё, сказанное о психотерапии, справедливо и в отношении арт-терапии. Её сущность, на мой взгляд, состоит всё же не только в том, что человек пытается преодолевать свои трудности с помощью арт-терапевта, но и в том, как это делается, в какой психологической позиции находится человек и что он делает.

Можно сказать, что арт-терапия является такой особой практикой творческой деятельности, которая помогает человеку обратить внимание на свой внутренний мир (пространство переживания), часто труднодоступный в суете повседневной жизни, и через это найти путь к разрешению своих трудностей (что, вероятно, справедливо для всякой психотерапии). При этом трудности эти состоят не столько в неких жизненных обстоятельствах, сколько в том, как человек их переживает — в его способе жить.

Относительно того, кто может заниматься терапией через творчество, также существуют разные мнения. Некоторые специалисты высказываются против понимания любого творческого акта как терапевтического на том основании, что лечение предполагает «интеграцию» извне, то есть влияние, направленное на пациента, в то время как при творчестве активность, наоборот, исходит от самого больного. По-моему, эта позиция недостаточно убедительна, поскольку во всякой психотерапии важен как раз внутренний процесс — пробуждение самостоятельной, инициативной деятельности. Разрешение психологических проблем, излечение психогенных расстройств и заболеваний происходит через движение человека к субъектности, к способности быть активным участником, деятелем своей жизни. На это и направлена, в сущности, терапия творчеством (а вовсе не на «лечение извне»).

Аргументы против приписывания изобразительному творчеству исцеляющих способностей также касаются и того, что творческие проявления, вместо оздоровления, нередко усиливают и усугубляют невротический процесс, примеры чему можно найти в жизнеописаниях известных художников. В этих возражениях искусство, по сути, приравнивается к арт-терапии. И с ними можно было бы согласиться, если бы искусство действительно было тождественно арт-терапии (терапии творчеством).

Кроме того, и творчество можно понимать по-разному: творчество творчеству рознь; искусство искусству рознь; самовыражение самовыражению рознь; художественная деятельность художественной деятельности рознь,…

Арт-терапия и искусство являются разными видами деятельности. Тем более, что «современное искусство» бывает очень разным: действительно, оно зачастую не только не обладает терапевтическими свойствами, но напротив, является фактором, усугубляющим психологические проблемы «творца».

Терапия творческим присутствием как экзистенциальный метод
арт-терапии

В основе арт-терапии лежит идея о целительной роли художественного творчества. На практике эта идея понимается по-разному и осуществляется весьма различными способами. Термин «арт-терапия» объединяет большое разнообразие подходов, среди которых есть как близкие друг другу, так и радикально отличающиеся в методологии и в практике.

Существующие разночтения в понимании арт-терапии связаны и с разными взглядами на психотерапию в целом, и с различными трактовками составляющей «арт». Немаловажно в этом понимании также и то, относительно кого рассматривается арт-терапевтический процесс: арт-терапия пациентов, страдающих психическими заболеваниями, отличается от арт-терапии тех, кто страдает психогенными расстройствами, — у них и разный смысл, и разные задачи. Наш с вами разговор касается только психотерапии психогенных расстройств и психологической помощи здоровым людям.

Два основных смысла, в которых слово «арт» используется применительно к арт-терапии, связаны с искусством и творчеством, и эти понятия не всегда имеют однозначное толкование.

Слово «искусство» происходит от слова «искусъ», означающего испытание. Отсюда и искушение, и искусный. Иными словами, слово «искусство» означает наличие опыта, умение, мастерство в каком-либо деле.

Слово «творчество» происходит от глагола творити, означающего делать. Причём тварь есть, прежде всего, живое существо или лицо. И потому сотворённое, по сути, означает рождённое.

Таким образом, если искусство есть создание известного — того, что мы умеем делать и делали неоднократно, то творчество предполагает не столько умение что-то делать, сколько желание делать: оно есть порождение чего-то нового, того, чего мы делать не умеем (если бы умели, оно не было бы новым и единственным в своём роде).

Однако понятие «искусство» означает также особый чувственно-образный метод познания мира. Вместе с этим искусство всегда связано с созданием художественных произведений — это практика создания художественных форм. Другими словами, даже учитывая то, что искусство есть метод познания себя и мира, оно всегда ориентировано на создание некоего конечного продукта, а, следовательно — и на того, кто этот продукт будет воспринимать — Зрителя (даже, если единственным Зрителем является сам автор). Нет искусства без зрителя и без произведения искусства.

Понятие «творчество» не предполагает такого смыслового разнообразия. Творчество — это процесс. Причём процесс порождения, а не создания. И это существенно, поскольку родить нечто можно только отказавшись от усилий по созданию и владению им. Другими словами, творчество существует только до тех пор, пока нет сотворённого, «продукта». В связи с тем, что творец существует только в процессе творчества, ему зрители не нужны — ему нечего им предъявить ни в качестве художественного процесса (главный процесс скрыт, так как происходит в душе, его невозможно увидеть), ни в качестве произведения (творение ему не подвластно и не принадлежит).

В связи с этими базовыми различиями искусства и творчества отличаются друг от друга и многие методы арт-терапии.

Одни из них (назовём их художественными) в большей степени тяготеют к искусству, художественной деятельности. Как следствие, эти подходы в той или иной мере ориентированы на создание произведений, поскольку руководствуются идеями последующего анализа и/или идеями гармонии художественного образа либо эстетического выражения переживания.

Другие методы (будем называть их экзистенциальными) делают акцент на творчество, и потому внимание уделяется, прежде всего, качеству пребывания в творческом процессе. Вопросы же эстетики художественного образа, создания произведений, их анализа и т. п. отходят на второй план, если вообще принимаются во внимание.

Художественная деятельность здесь становится не более чем средством сосредоточения и чувственного соприкосновения человека с самим собой. Терапия осуществляется не за счёт эстетизации переживания, создания гармоничного художественного образа или законченной композиции, не за счёт психологического анализа произведения или художественной деятельности, а за счёт погружения в переживание, его свободного выражения и присутствия в действительности своего переживания, соприкосновения с истиной этого переживания, обнаружения, признания и обретения себя-переживающего.

Опыт нашей работы говорит о том, что основой психологических изменений является определённая внутренняя деятельность человека в процессе художественного самовыражения. Без этой внутренней деятельности «художественная деятельность» остаётся пустой, и терапевтичного в ней мало.

Образы, в которых проявляет себя переживание, могут быть сколько угодно негармоничными, незаконченными, нецелостными, некрасивыми — они могут быть какими угодно. Гармония образа может служить лишь знаком того, что в переживании нечто произошло (но может и не служить, в том случае, если человек искусственно вносил «гармонию» в рождающийся образ — создавал его). То есть гармоничный, эстетически приятный образ может иметь диагностический смысл. Но этот же смысл имеет и само переживание человека, которое и является главным критерием эффективности психотерапии.

Образ, который рождается переживанием, тоже оказывает своё влияние на переживание, поскольку имеет субъективное значение. И это значимо для психотерапии: нам необходимо данное влияние использовать как неотъемлемую часть арт-терапевтического процесса (о том, как это осуществляется, рассказано в разделе, посвящённом описанию практики). Практика показывает, что, когда участник арт-терапевтической сессии обращает внимание на композиционные качества своего рисунка, его красоту, целостность, он теряет контакт с переживанием, и вместо психотерапии начинается «художественная деятельность».

Конечно, арт-терапия всегда в какой-то мере подразумевает и художественную деятельность, но только в силу специфики используемых средств, и потому её собственно художественные особенности второстепенны. Использование художественных средств в нашей практике ценно тем, что с их помощью мы можем установить непосредственный, чувственный контакт с самими собой (с переживанием): выразительные средства, во-первых, «материализуют» переживание, делают его явным, очевидным и, во-вторых, помогают пребывать в переживании, находиться в живом потоке чувственного опыта.

Художественная деятельность есть средство, которое облегчает наш внутренний поиск, способствует ему — это особый путь, который помогает нам совершать некие открытия. Однако важно осознавать, что сам по себе этот путь никаких открытий не обещает и не обеспечивает, а только создаёт благоприятные условия. Например, путешествуя, мы можем смотреть по сторонам, любоваться видами, нюхать цветы, заглядывать в окна, подниматься на крыши или спускаться в подвалы, заходить в гости и т. д. — мы можем исследовать всё, что будет встречаться нам по пути. Но также мы можем идти, ни на что не обращая внимания, и ничего нового во время своего путешествия не узнавать. Сам путь нас ни к чему не принуждает и не обязывает. Так и художественная деятельность есть только путь, и сама по себе она поиск не обеспечивает, поскольку не обладает «поисковыми силами». Однако можно сказать, что она обладает «силами утверждения», поскольку человек всегда себя тем или иным образом проявляет — таким, какой он есть.

Давайте обратимся к опыту. Известно, что всякий продукт деятельности человека является репрезентацией его психики. Это неоднократно экспериментально проверено. На этом основано бесчисленное множество проективных методик. Попроси человека нарисовать дом, и человек нарисует «себя» — по его дому мы сможем судить о нём самом. Человек своим произведением проявляет самого себя: «Я такой. Я так смотрю на мир. И таким его вижу». Что он этим делает? Овеществляет и утверждает свой взгляд на мир.

Какой вывод мы можем из этого сделать? Художественная деятельность, питаясь тем, что у человека есть в наличии (опытом, убеждениями, смыслами), сама по себе лишь утверждает тот взгляд на мир, который у него существует. Если человек выбрал «быть живым», то он будет проявлять и утверждать волю к жизни, приращивая жизнь каждым своим действием. Если человек выбрал отступничество от мира, если выбрал «не жить», то он будет проявлять и утверждать это отречение. Можно сказать, что художественная деятельность является видом проповеди, с помощью которой человек доносит миру свою жизненную «идеологию».

Художественная деятельность обладает силами утверждения. Но имеет ли она силы изменения? Этот вопрос не такой однозначный: может иметь, а может и не иметь. От чего это зависит? От того, какой именно деятельностью мы заняты во время художественной деятельности. Будет ли она наполнена чем-то ещё — зависит от дополнительного усилия, которого сама эта художественная деятельность не создаёт. Поиск — дело нашего самостоятельного внутреннего усилия, которым мы обогащаем внешнюю деятельность, и тогда она приобретает новое качество. Художественная деятельность существенно облегчает психотерапию, способствует ей, но всё же не стоит переоценивать её «целительные свойства»: целительным является процесс самопознания, а не создание художественного образа или пустое «самовыражение».

Сутью процесса в практике творческого присутствия является включение человека в процесс переживания и свидетельствование самого себя как «сгустка бытия». А это возможно только тогда, когда именно свидетельство себя и является для нас смыслообразующим, когда оно становится нашей основной деятельностью в арт-терапии, а не гармоничные образы, не процесс эстетизации переживания и т. п.

Этому способствует исследовательская позиция, когда мы намереваемся не исправлять нечто в себе, своих чувствах/состоянии, не создавать произведения и художественные образы, не анализировать продукты своего творчества, не «отключать голову» якобы для обретения спонтанности, а исследовать себя и свою жизнь, проявлять заботу и внимание к тому, что есть (как проявляли бы его, например, к другому, неизвестному, но интересному и важному для нас человеку).

В этом случае в творческом процессе мы соприкасаемся совсем не с теми «формами», которые могут быть изображены. Переживание не может быть изображено. Мы обращаемся к «стихии» чувств и их значений, которая находится в непрерывном движении. Она может быть выражена — проявлена по своим собственным законам, но не может быть закреплена в искусственной композиции, поскольку в этом случае мы сместим наше внимание с переживаемого на создание произведения и потеряем непосредственную связь с этим внутренним потоком чувств и значений. Но именно они нам и важны!

Когда целью нашей практики является создание какого-либо произведения, изделия, образа или особая «художественная» форма выражения, для нас особое значение приобретает внешняя форма. И тогда мы имеем большой соблазн переключить внимание с самих себя и тех сил, которые могли бы себя выразить в творческом движении самообнаружения, на создание этой формы, ведь она является нашей целью. В этом случае зачастую появляется так называемая «инерция рисования», когда внимание отвлекается от переживания и увлекается рисунком, который начинает «требовать» своего продолжения, и возникает стремление к «украшательству» и «рисовательству» (то есть попытка создать законченный образ) в ущерб внутренней правде переживания. Рисунок может быть и красивым, и целостным, но, оторвавшись от переживания, он не обращает человека к самому себе, не становится проявителем личной истины, он так и остаётся лишь рисунком, который ничего нового не открывает человеку. Этот факт подтверждался неоднократно в нашей практике.

Внешне тогда всё выглядит так, что мы как будто «творим», создаём гармоничные художественные формы или полезные вещи, однако психотерапии не происходит, поскольку в этом случае не происходит обнаружения и осознавания себя. Между тем, именно такая внутренняя работа и превращает «арт» в «терапию». Без неё художественная деятельность если и будет иметь значение, то лишь симптоматически, в качестве психофизиологической разрядки или тренировки моторики. Что само по себе, конечно, неплохо, но для психотерапии недостаточно.

Внешне задаваемая композиция, нацеленность на создание «продукта» (того, что будет иметь значение вне творческого процесса, например, в качестве предмета для анализа или диагностики, талисмана, амулета и т.п.), стремление к красоте образа или его эстетическому выражению смещает внимание с деятельности по выражению (проявлению) переживания на его изображение. Так мы теряем контакт с переживанием, выходим из него, становясь его регистратором: переживание уже не проявляет себя через художественные средства, а изображается «с натуры», как если бы на него смотрели со стороны.

Психотерапевтическому процессу способствует нацеленность на точное соответствие переживаемого и выражаемого: когда всё внимание сосредоточено на точном проявлении того, что есть (а не того, что или как должно быть). Тогда в изображении ничто не может быть изменено или привнесено в него извне в угоду идее красоты, гармонии, композиционной целостности и по каким угодно иным мотивам, а все внешние изменения в «произведении» происходят естественным образом, по мере их вызревания, к чему и ведёт максимально точное, честное и искреннее проявление переживания. Об этом же свидетельствует и опыт клиент-центрированной терапии: всякая директивность в отношении переживаемого, любое «забегание вперёд» тормозит переживание и становится атерапевтичным.

В Терапии творческим присутствием «создание» чего-либо является не более чем сопутствующим действием, необходимым лишь в техническом смысле: «продукт» представляет собой результат действия (зачастую неожиданный) обнаруживших, проявивших себя сил, чувств, смыслов. Когда человек выражает себя, то, разумеется, это приводит и к какому-то своему материальному результату. Но до этого творческий процесс является самоценным: это алхимия, стихия, космогония — это рождение нового и неизвестного мира.

Всё, что можно родить, невозможно сделать. Процесс психотерапии тоже в некотором смысле процесс рождения — того, что человек долго вынашивал и никак не решался родить, отказываясь от присвоения собственного опыта. Рождение же можно только подготовить, создать условия для вынашивания и созревания. И потому усилия в практике творческого присутствия направлены не на то, чтобы создавать произведение, а на то, чтобы, обратившись к переживанию, позволить себе раскрыться и прорасти, как зерну.

Именно такой процесс можно назвать творческим: в Терапии творческим присутствием творчество понимается как деятельность по обнаружению себя в мире через самовыражение. У самовыражения имеются и некие естественные продукты, которые, однако, не имеют самостоятельного значения и не рассматриваются в качестве оснований для психотерапевтических интервенций.

Под самовыражением понимается внимание к внутренним силам, чувствам, напряжениям, смыслам (то есть ко всему пространству переживания) и действие в соответствии с ними — выражение, проявление их. В результате этого выражения и происходит со-творение: я делаю выбор в пользу своих внутренних сил (себя-живого), и они, раскрываясь и действуя в соответствии со своей природой, воплощаются в какие-либо чувственные образы. Обнаружение себя означает раскрытие, и обретение опыта себя. Обнаруживая себя, мы обретаем бо́льшую определённость, более чёткие и ощутимые границы: мы становимся для самих себя очевидными. Возрастает наше осознавание себя и присутствие в своей жизни.

Сущностью творчества является рождение нового знания. В нашем случае — нового знания себя. Если же такое знание не приращивается, если в результате «творчества» остаётся лишь некое «произведение» (или заявление, манифест, проповедь чего-либо), а мы ничего нового не узнали, то не было творчества. В лучшем случае, была техника, мастерское исполнение (но для заявления не нужно и мастерства). Если же происходит ещё и обучение навыкам какого-либо искусства, то это уже не столько арт-терапия, сколько обучение ремеслу. Пользы от этого для психотерапии может и не быть, а затруднения возможны в силу возникновения той внутренней инерции (стремления создать законченный образ), о которой говорилось выше. Если в арт-терапии и можно говорить о каком-либо обучении, то не столько неким особым «арт-терапевтическим» или «художественным» техникам, сколько — практике внимания к самому себе, возможности пребывать в соприкосновении с любыми своими чувствами; это можно назвать выработкой особой внутренней позиции, особого взгляда, особого отношения к самому себе, что делает возможным обретение необходимых для жизни сил.

Цель практики творческого присутствия состоит в соприкосновении со своей жизненностью; задача — в создании условий для включения в переживание; содержание работы — в опыте присутствия при себе и своей жизни, обнаружении себя.

В Терапии творческим присутствием происходит непосредственное исследование себя-и-своей-жизни через погружение в переживание и проявление его выразительными средствами.

Это помогает осознавать свой способ жить и создаёт условия для совершения выбора — жить и быть живым. Характер нашей работы довольно точно соответствует строкам Бориса Пастернака:

…Когда строку диктует чувство,

Оно на сцену шлёт раба,

И тут кончается искусство,

И дышат почва и судьба.

В связи с неоднозначностью термина «арт-терапия», методу, первоначально называвшемуся «присутственная арт-терапия», я впоследствии предпочёл название «Терапия творческим присутствием», как более точно отражающее особенности нашей работы. Тем не менее, в дальнейшем разговоре я всё же буду использовать слово «арт-терапия» в качестве обобщающего термина для множества методов, использующих в психотерапевтической практике различные художественные средства.

Сейчас практика Терапии творческим присутствием существует в форме изотерапии, однако она может существовать и в других формах. Обязательным условием является не форма (используемые средства), а особое внутреннее содержание психотерапевтического действа.

Различные подходы арт-терапии могут применять одни и те же средства и потому быть внешне схожими, однако различаться при этом в методологии, а потому и в практике. В том числе, и практика творческого присутствия для внешнего наблюдателя может выглядеть довольно простой и на первый взгляд напоминать другие арт-терапевтические подходы, однако данное внешнее сходство обманчиво. Как верно отметил Вячеслав Летуновский, рассказывая о работе с телом в экзистенциальном подходе: «Вопрос методологии является чрезвычайно важным, поскольку чисто технически те или иные методы работы с телом могут быть очень похожими в разных направлениях психотерапии».

То же самое касается и арт-терапии, да и психотерапии в целом. Внешне деятельность разных психотерапевтов и искателей зачастую выглядит схожим образом, однако в сути своей она может быть принципиально различной, вплоть до полной противоположности. Сущность терапевтического процесса определяется его методологией и смыслом. Если в этих составляющих у разных методов есть отличия, то и практика будет неизбежно отличаться, хотя для внешнего наблюдателя или того, кто не проникнулся внутренними, смысловыми основаниями деятельности, она может не иметь особенных видимых отличий.

В этой связи хочется отметить ещё одно интересное обстоятельство. Недавно мне встретился целый ряд публикаций, в которых так или иначе затрагивается тема присутствия в психотерапии. Они посвящены таким методам, как безусловное присутствие Д. Уэлвуда, диалого-феноменологическая модель гештальт-терапии И. А. Погодина, терапевтическое смысловое фехтование В. В. Летуновского, фокусинг Ю. Джендлина. Разумеется, во всех этих подходах имеются различия. Их и не может не быть, поскольку все они основаны на самобытном терапевтическом и человеческом опыте, философии, мировоззрении.

Некоторую же идеологическую близость различных подходов можно объяснить тем, что для внимательного человека открываются действительные закономерности жизни души, которые у всех людей едины. Толковать эти закономерности можно по-разному, рассматривая их через призму личного жизненного и профессионального опыта, что не может не накладывать отпечатка на особенности теории и практики.

Кроме того, все мы находимся в едином смысловом пространстве и не можем не воспринимать того его содержимого, тех течений и веяний, которые в явном или неявном виде в нём присутствует («идеи витают в воздухе»).

Действующие силы
арт-терапии

Терапевтическая функция арт-терапии рождается тогда, когда, во-первых, есть возможность для свободного самовыражения в творческой деятельности и, во-вторых, когда в этой деятельности человек переживает — то есть обнаруживает, определяет, осознаёт себя — находится в присутствии.

Целительное действие арт-терапии происходит через такое делание, которое носит преимущественно внутренний характер. Другими словами, основная деятельность происходит в пространстве сознания. Внешняя же «художественная деятельность» является лишь поводом и формой сосредоточения на себе и способом вступить в соприкосновение с самим собой, способом научиться быть вместе с собой, способом проявить внутреннее усилие быть включённым, присутствующим, живым и более того — способом созреть до такого усилия и решиться на него.

К особенностям внутренней деятельности в практике ТТП мы вернёмся чуть позже, а пока давайте рассмотрим, какие ещё «действующие силы» существуют в арт-терапии, существенные для процесса психотерапии. В той или иной степени они присущи любому виду арт-терапии, которые основаны на изобразительной деятельности.

Я выделяю четыре действующих фактора:

— выразительная деятельность;

— взаимодействие с образами сознания;

— взаимодействие с цветом;

— общение (интер- и интра- общение).

О выразительной деятельности речь шла в предыдущей главе. Сейчас давайте остановимся на том, какое влияние оказывает взаимодействие с образами сознания и с цветом.

Взаимодействие с образами сознания

Прежде всего, важно отдавать себе отчёт в том, что весь опыт у нас хранится в виде различного рода образов. Это означает, что мы и воспринимаем всё (любым из своих органов чувств) не иначе, как только в образах. И только то, что у нас имеет образ, может быть нами осознано, поскольку всё, воспринимаемое нами, какое-то (обладает неким особым, присущим именно ему, качеством). То, что не имеет для нас особой качественной определённости, то и не выделяется нами как некое особое явление, а потому не может быть воспринято.

Арт-терапия даёт возможность прийти в соприкосновение с образами сознания, в которых заключён тот или иной опыт, «оживить» их, позволив им выразить себя в соответствии со своей природой, то есть в соответствии с характерными для них чувствами, силами, свойствами. Это может позволить извлечь тот опыт, который содержится в переживании, и осознать его, приобщив его себе, сделав его своим достоянием.

Кроме того, имеет значение понимание своего опыта посредством образов, метафор, символов. Понимая свой опыт символически, мы тем самым обращаемся к «глубинным» областям своего сознания, позволяя им участвовать в своей жизни. В этом смысле рационально-логическое понимание самих себя уступает символическому пониманию, поскольку символы обращены к нашей целостности, они заряжены нашей жизненной силой и вводят нас в широкий контекст нашей жизни.

В практике Терапии творческим присутствием осознавание и понимание опыта происходит не путём аналитических толкований (что мог бы означать этот образ?) с использованием какой-либо системы интерпретации, а путём чувственного соприкосновения с имеющимися образами и извлечения личных субъективных значений.

Взаимодействие с цветом

Что касается цвета, то здесь нужен разговор особый. Цвет является, возможно, самой близкой «материей» для нашей души, такой близкой, что кажется, они не существуют друг без друга.

Считается, что цвет есть субъективное восприятие, источником которого является воздействие на сетчатку глаза световых волн разной длины, отражённых от поверхности предмета. Длина волны при этом зависит от отражающей способности предмета, который сам по себе цветом не обладает, а обладает той или иной отражающей способностью.

Я хочу обратить внимание на то, что это физическое описание цвета, и психологу оно даёт мало, поскольку для психолога цвет — это, прежде всего, образ, а не некое отдельно взятое ощущение в сетчатке глаза, вызываемое той или иной длиной волны. А всякому образу присуща целостность. Поэтому и рассматривать цвет необходимо как целостное явление, как некий психический гештальт, значение которого и субъективно (поскольку цвет эмоционален и физиологичен), и объективно (поскольку цвет действителен и является образом реальности). Однако для психолога не так важна даже и физиология восприятия цвета, которая относится к психологическому восприятию примерно так же, как нейрохимические процессы в мозге относятся к субъективному переживанию человеком обстоятельств своей жизни. Эти процессы не подменяют друг друга, но вместе обеспечивают восприятие. Как человек создаёт образ цвета, и даже более того, — образ материального, видимого мира, — вопрос не только физиологический, но и психологический, и культурный.

Если подходить строго с точки зрения физики, то того видимого мира, в котором мы живём, пожалуй, и не существует: существуют элементарные частицы (с которыми тоже не всё ладно: то есть они, то нет их), пустота, занимающая бо́льшую часть как всего мирового объёма, так и нас самих. Однако с точки зрения той же самой физики, видимый мир реален и существует. И любой из нас в этом убеждается постоянно: мы окружены вещами, в плотности которых трудно усомниться — она (плотность вещей) довольно убедительна с точки зрения нашего здоровья. Да и сами мы как будто состоим из весьма плотной материи. И получается, что теоретически видимого мира как будто бы нет, но практически видимый мир есть. Однако данное противоречие только кажущееся: ведь одно дело, каким мир является «в действительности», а другое дело — каким мы его воспринимаем. А воспринимаем мы его плотным. И можно предположить, что причиной этому является всё то же образное восприятие. Для нас всё существует только в образах.

Можно предположить, что и цвет точно так же, как и материя, являет как бы «двойную сущность»: он и присущ предметам, и не присущ. С точки зрения физики его, возможно, и нет… точно так же, как нет и видимой плотной материи. Но практически, то есть с точки зрения наших органов чувств, плотная материя есть — мир реален (вещественен, предметен). И «двойная сущность» является собственно не сущностью предметов, которые то ли есть, то ли нет, а нашей сущностью, нашим свойством: это мы своим образным (то есть целостным) восприятием как-то создаём те предметы, которые видим. И если мы не сомневаемся в реальности плотного мира, в котором живём, если он для нас объективен, то подобным же образом объективен и цвет предметов. Он существует как проявление нашего способа видеть мир.

Итак, для психолога цвет есть явление, прежде всего, психологическое, а не физическое или физиологическое. Субъективный мир человека есть объективная реальность. Мир, создаваемый воображением человека, — действителен. В этой связи весьма интересны слова философа Э. В. Ильенкова, который писал: «Новорождённый, как и внезапно прозревший слепой, не видит ничего: он лишь испытывает непонятное, болезненно-мучительное раздражение внутри глаза, вызванное ворвавшимся туда сквозь отверстие зрачка световым потоком. И лишь позже — на основе опыта обращения с вещами — он начинает видеть, то есть воспринимать образы вещей вне глаза… <…> Как же осуществляется эта загадочная проекция внутренних состояний вовне, этот психический «вынос» на экран реального пространства, который мы совершаем каждый раз, когда что-то видим, воспринимаем? Теоретическая психология установила, что интересующая нас проекция производится силой воображения, которая превращает, преобразует оптическое явление на поверхности сетчатки в образ внешней вещи — во образ (откуда и самое слово «воображение»).

Обычно под воображением понимают способность выдумывать то, чего на самом деле нет, — способность сочинять сказки или фантастические романы, способность творить причудливые образы, между тем это — лишь частная, и притом вторичная, производная функция воображения. А главная его функция позволяет нам видеть то, что есть, то, что лежит перед глазами, — делать то, что «труднее всего на свете», по словам Гёте.

Видит не глаз и не мозг, а человек, находящийся в реальном контакте с внешним миром».

Кроме того, цвет для нас существует и вне предметов. Например, мы с лёгкостью можем представить себе красный мак или просто красный цвет. Цвет в представлении вызывается иначе, чем он вызывается при восприятии реальных предметов. И поскольку цвет у нас существует и без предметов, это даёт нам основания предположить однозначную взаимосвязь между видимыми нами образами (не важно, образами «внешнего» или «внутреннего» мира) и цветом: сами образы мы создаём при непосредственном участии цвета, или, что, вероятно, будет более точным — цвет есть неотторжимая ипостась видимого образа, его неотъемлемое свойство. Цвет присущ всякому видимому образу. И возможно, что цвет и является самой плотью образа, то есть тем, что выделяет из некоей единой ткани неявленного ограниченный ею (этой плотью) объём, являя обрез-образ.

Это рассуждение о психологической природе цвета важно в связи с тем, что теперь становится более понятным единство видимых образов сознания и цвета, с которыми мы и имеем дело в арт-терапии. Цвет, являясь сущностным свойством всякого видимого образа, слит в неразрывном единстве с любым нашим чувством, или можно сказать иначе: всякое наше чувство является окрашенным в какой-либо цвет, ибо цвет и чувство — две разные проекции переживания, и, выражая свои чувства в цвете, мы тем самым непосредственно обращаемся к переживанию. Цвет чувственен, на него мы всегда живо откликаемся и эмоционально, и физиологически. «Наши эмоции существуют во внешнем мире в форме цветов, и наши чувства мы можем видеть в форме колорита <…> Цвета эмоциоподобны, а эмоции цветоподобны».

Следовательно, обращаясь к цвету, взаимодействуя с цветом, позволяя своим чувствам отражаться через соответствующие цвета, мы взаимодействуем с самой плотью своих чувств, с их источником и носителем.

Поскольку любое наше чувство неразрывно связано с каким-либо образом (чувство его отражает, проявляет, да и само осознаваемое нами чувство/состояние для нас тоже есть образ, так как всякое чувство в нашем восприятии всегда имеет особую выделенность, отличность от других чувств), который занимает определённый объём сознания (возможно, здесь уместнее говорить об объёме внимания или памяти), то давая своим чувствам видимую «плоть» в виде цвето-образа, мы позволяем своему «сознанию» освободить определённый объём. И тогда это свободное «место» заполняется… нами. Нашего присутствия в нас самих становится больше. А это и есть одна из основных задач психотерапии.

Я не буду касаться вопросов психологического значения того или иного цвета или образа в рисунке, во-первых, потому, что на этот счёт имеется достаточно информации в соответствующей литературе. А во-вторых, потому, что присутственный подход основан на чувственном погружении в мир субъективных значений, а не на «объективном» анализе продуктов творчества.

Интер- и интра- общение

Фактор общения выходит за собственно «арт», однако он является одной из неотъемлемых составляющих психотерапевтического процесса. Любая психотерапия начинается с общения и опосредуется общением, даже если вербальная коммуникация не является основным «терапевтическим инструментом». Мы уже упоминали о том, что психотерапия — это прежде всего диалог. Не является исключением и арт-терапия. Общение, взаимоотношения между искателем и психотерапевтом, между участниками группы пронизывают весь «артовый» процесс и обусловливают те позитивные изменения, которые происходят в процессе терапии. На значении общения мы в дальнейшем ещё не раз остановимся.

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ
ТЕРАПИИ ТВОРЧЕСКИМ ПРИСУТСТВИЕМ

История метода

Несмотря на то, что метод имеет экзистенциальную направленность, он не берёт начало в какой-либо школе экзистенциальной психотерапии или в философских идеях экзистенциализма. Эта направленность выражается в том, что практика ТТП обращает нас к смыслам, к месту самоопределения, к выбору.

Как психотерапевтический метод, Терапия творческим присутствием начала формироваться в 2009 году, когда я организовал арт-терапевтическую группу в центре психолого-педагогической помощи, где я работал психологом консультативного отдела. Конечно, у меня не было намерения создавать «свой метод», просто сама практика и личный поиск привели меня именно к такому видению. А когда стало понятно, что сложилась оригинальная методика работы, грех было не обратить на это внимания и не развивать её целенаправленно.

В качестве предпосылок метода можно отметить несколько обстоятельств. Во-первых, с практикой психотерапии я впервые встретился на обучении гештальт-терапии, и, безусловно, этот опыт оказал большое влияние на моё понимание психотерапии и себя в ней.

Во-вторых, первоначальное знакомство с арт-терапией у меня проходило в рамках мандала-терапии. И поскольку она чаще всего прибегает к изобразительному творчеству, то в настоящее время практика творческого присутствия в основном связана с рисованием. Однако важно отметить, что ТТП не имеет отношения к работе с собственно «мандалами», даже в тех случаях, когда нами используется форма круга. Кроме того, метод может осуществляться и в других способах творческого самовыражения: лепке, танце, пении и пр., поскольку сутью его являются не столько некие технические художественные приёмы работы, сколько характер внутренней деятельности, содержание работы, её условия и смысл.

В-третьих, на становление метода существенно повлияло моё знакомство с Михаилом Львовичем Покрассом: сначала через радиопередачи и книги, а затем мне посчастливилось лично участвовать в одном из его психологических марафонов. Это участие открыло мне дверь в совершенно новый мир, в котором я начал постепенно осваиваться, и это привело меня к тому видению психотерапии, которое естественным путём вылилось в данный способ работы.

Одним из важнейших принципов, воспринятых мною от Михаила Львовича, и повлиявших на формирование метода, стал принцип бережности, ненасильственности, исходящий из уважительного отношения ко всякому переживанию. Такое отношение противостоит любым насильственным попыткам переделывания, «совершенствования» себя или другого, делает невозможным применение «психотехник», отрицающих значимость существующего переживания, объявляющих его неправильным, и низводящих человека до механизма.

На этапе первоначального становления метода для меня также было интересным знакомство не только с «научными» методами психотерапии, но и с некоторыми экзотическими подходами (кресе́ние, интеграция полярностей, холотропное дыхание, расстановки и др.), которое дало мне ряд продуктивных идей, нашедших своё выражение в практике творческого присутствия. В настоящее время метод также открыт изменениям.

Особенности практики творческого присутствия обусловлены не столько некими теоретическими построениями или философскими идеями, сколько практическими наблюдениями. Метод рождался постепенно на занятиях нашей арт-терапевтической группы. Начав вести арТ-группу, я много экспериментировал в поисках той формы работы, которая будет оптимальной и с точки зрения эффективности, и с точки зрения моего личного интереса и удобства. С благодарностью хочу отметить сотрудничество с Романом Живаевым, с которым мы долгое время вместе вели группы. Эта совместная работа, рождавшая порой бурные обсуждения и споры, ощутимо помогала моему поиску и была очень плодотворной.

Первоначально я в своей арт-терапевтической работе использовал мандалы. Но с течением времени большинство «инструментов» мандала-терапии (мандал-раскрасок и форм работы с ними) отошли на второй план, а потом и вовсе были исключены из практики. Я сосредоточился на само́м творческом действе: каким образом его организовать, как и какой именно деятельностью заниматься в процессе творчества (и что такое собственно творчество), чтобы оно было наиболее полезным и эффективным, а не просто рисунком на заданную тему. Кроме того, вместе с поиском ответов на содержательные вопросы психотерапевтической практики (каким должен быть психотерапевтический процесс), мною двигало желание упростить процесс технически (насколько это возможно), чтобы искатели были максимально независимы от меня как психотерапевта.

И в конце концов родилась оптимальная форма, которая сначала получила своё выражение в арт-терапевтической методике «Творческое присутствие», а в дальнейшем оформилась в психотерапевтический метод «Терапия творческим присутствием» (присутственная арт-терапия): теоретическое осмысление практики творческого присутствия позволило выделить основные принципы подхода, а это, в свою очередь, дало основания для совершенствования практики.

Несмотря на то, что практическая методика работы начала складываться ещё в 2009 году, на её теоретическое осмысление понадобилось почти десять лет. И даже сейчас вряд ли я до конца её понимаю.

Область применения

Сфера применения метода может быть довольно широкой: он может использоваться и в консультативной практике — со здоровыми людьми, и в психотерапевтической — с людьми, страдающими теми или иными психогенными расстройствами не психотического характера, переживающими смысловые кризисы, испытывающие мучительные чувства вины, стыда, обиды в связи с трудными для себя обстоятельствами и т. д.

В целом, область применения метода определяется не столько психиатрической нозологией, сколько компетентностью специалиста в работе с людьми, имеющими те или иные особенности, испытывающими те или иные трудности, страдающими теми или иными расстройствами. Однако следует учитывать, что степень эффективности Терапии творческим присутствием зависит от степени активности человека в исследовании своего переживания (это будет видно, когда мы перейдём к практической части), и это накладывает определённые ограничения на его применение.

Также ТТП может сочетаться и с другими методами, которые делают акцент не на симптоматической помощи, изменении себя, трансформации переживания, улучшении самочувствия и т.п., а на процессуальной работе, основанной на чувственно-смысловом контакте с собой.

Метод ТТП является способом личного исследования имеющихся трудностей, при этом не столько их истории, сколько их экзистенциальных оснований — то есть личностных, смысловых основ, сопряжённых с определённым отношением, личностной позицией, выбором. В определённом смысле это практика вынашивания и рождения выбора. Осуществляется метод с помощью арт-терапевтической практики творческого присутствия.

Классической практикой психотерапии является «психологическая беседа». По поводу того, как «работает» речевая психотерапевтическая практика, существует немало теорий. Вероятно, все они в той или иной степени, отражают реальность, и всё же в этой практике остаётся место тайне: никто не знает, как и почему в действительности она работает. Полагаю, что этот вопрос близок к тайне самого человека.

Сейчас для меня важно отметить, что уровни работы могут быть различными. В случае, когда проблема не вызывает особой болезненности, напряжённости, то зачастую разрешить её можно путём рассуждения или размышления, с помощью которого мы переосмысливаем наши жизненные обстоятельства и находим возможности для иного взгляда на них. В этом нам, как минимум, может помочь собеседник, обладающий эмпатичностью и достаточным уровнем культуры мышления. Профессиональная работа в этом случае проходит в рамках психологического консультирования.

Если проблема вызывает напряжение, душевную боль, то одним размышлением нам уже не обойтись. Во-первых, потому что чем сильнее душевная боль, напряжение, тревога, тем слабее способность здраво мыслить. Во-вторых, потому, что, когда человек привык отстраняться от своих чувств, не замечать их, противостоять им, тогда настоящая жизнь его души протекает незаметно от его осознавания: он может «всё понимать», но в действительности жить совсем не так, как он об этом думает. Ведь переживать можно по-разному, и нередко так, что одни аспекты переживания подавляют другие. Например, когнитивная деятельность (возможно, здесь точнее будет сказать «нормативная») может преобладать над всеми остальными. Тогда существует разрыв между мыслительным и чувственным аспектами опыта: человек плохо чувствует своё тело, не знает своих действительных нужд, не понимает, что происходит в его отношениях с людьми, не осознаёт (избегает) своей ответственности, не замечает, что именно делает.

В этом случае возникает необходимость непосредственного обращения к состоянию, к чувствам, и через них — соприкосновения с глубинными смыслами и значениями. Это психотерапевтические задачи, поэтому и осуществляется они в рамках психотерапии.

Как следует из вышесказанного, эти задачи не могут быть решены исключительно на интеллектуальном уровне, и разные методы психотерапии подходят к их решению по-разному. Одни из методов используют всё ту же речевую практику, выстраивая процесс общения таким образом, чтобы побуждать человека мало-помалу соприкасаться со своими чувствами. Другие, кроме вербального общения, используют также и специальные способы взаимодействия с состоянием.

Одна из важных особенностей ТТП состоит в том, что в ходе практики происходит не только отреагирование существующих напряжений (это является характерной чертой всякой арт-терапии), но и определённая внутренняя работа по присвоению имеющегося жизненного опыта. Для того, чтобы получить разрядку, не обязательно прибегать к столь изощрённым методам, как арт-терапия. Вполне достаточно поколотить боксёрскую грушу, побегать, поделать физические упражнения, покричать и т. п. Возможно, что пользы от этого будет даже больше, чем от такой «избавительной арт-терапии». Сброс лишнего напряжения, безусловно, полезен, но для психотерапии этого недостаточно, поскольку проблема состоит не в наличии перенапряжения как таковом, а в том, как это перенапряжение образуется — в значениях, которые являются основой для накопления напряжения: мы откликаемся не на факты, а на значение этих фактов для нас. И потому в процессе творческого самовыражения нам необходимо быть обращёнными к этим значениям.

Задачу психотерапевта я вижу не в том, чтобы человек в ходе консультаций или психотерапии упокоился и стал чувствовать себя лучше, а в том, чтобы помочь ему жить иначе, и жить более включённо. Плохое самочувствие является лишь симптомом, то есть сигналом и проявлением проблемы, но сутью её является мировоззрение, мировосприятие и способ жить. Изменение мировоззрения и мировосприятия, способа и образа жизни происходит тогда, когда человек нечто постигает в своём жизненном опыте, когда он изменяет своё отношение и отношения, когда он внутренне растёт, когда он производит новые выборы, совершает новые для себя действия.

Практика ТТП даёт возможность постепенно:

— высвободить излишние напряжения (то есть дать состояться тем внутренним движениям, которые когда-то по каким-то причинам не состоялись или которым сейчас пока ещё не находится форм для осуществления);

— осуществляя эти движения (соприкасаясь с напряжениями, болью, тревогами и пр.) и вникая в них, опытным путём приходить к открытию того, почему, каким образом и зачем я живу так, что мне жизнь становится в тягость;

— открывая эти причины, не борясь с собой, осваивать новую личностную позицию по отношению к себе и к миру, осваивать уважительное и внимательное отношение — осваивать свою человечность;

— осваивая новую для себя позицию, создавать тем самым условия для внутреннего созревания и роста;

— вместе с внутренним ростом доживать до новых выборов (а не внушать их себе) — тех, которые позволяют действительно изменить способ жизни, придать жизни новое направление.

Этот способ жизни открывается и осваивается естественным путём, без попыток искусственно внедрить в себя то, что тебе пока ещё не свойственно и тобой не может быть присвоено. Практика ТТП способствует освоению уважительной позиции к самому себе и к другим людям. Например, одна из участниц после полугода посещения занятий арТ-группы поделилась тем, что до прихода в группу её мучили приступы панических атак. Однако через несколько первых занятий панические атаки бесследно прошли. Это признание было неожиданным, поскольку она никогда не упоминала об этих проблемах, а на группе занималась вопросами отношений с окружающими её людьми и отношений с самой собой. Освобождение от мучительных состояний паники и было связано с тем, что в ходе занятий изменились её взаимоотношения с собой: она стала к себе более внимательна, более доброжелательна, более человечна. По-видимому, именно прежний, осуждающе-потребительский способ отношений с собой и был причиной её панических атак.

Изменение способа взаимоотношений с собой и с людьми является одним из главных смыслов занятий: если человек начал по-настоящему интересоваться собой, то это открывает перспективы творческого включения и в свою жизнь, и в свою среду — перспективы самоосуществления. Выход из сумрака отчуждения непременно приводит к большей удовлетворённости своей жизнью.

Стоять при сути

Название «творческое присутствие», родившись как отражение особенностей практики в нашем методе, в свою очередь во многом помогает понимать и уточнять саму практику.

Что значит присутствовать? Это значит не просто «быть где-нибудь в какое-либо время» (например, в кабинете психолога). Присутствовать — значит при сути стоять, пребывать.

При этом особенностью нашего человеческого существования является то, что для того, чтобы быть, чтобы удерживать себя в стоянии при сути, мы должны непрестанно прикладывать усилие для того, чтобы находиться (находить себя) при этой сути.

Находить же себя мы можем только тогда, когда мы встречаемся со своей жизненностью, а для этого нам необходимо непрестанно прикладывать усилие к тому, чтобы чувствовать, то есть — быть живыми. Именно это усилие не позволяет нам солгать самим себе, обращая нас к истине самих себя. Без этого усилия мы будем лишь объектами этого мира, но нас не будет как действующих субъектов: будет жизнь, но не будет живущих.

А как мы находим что-либо? Во-первых, на-ходим мы при движении (шли-шли и нашли): нахождение соотносит нас с непрестанным движением жизни в нас — с переживанием. А во-вторых, находим мы нечто, обнаруживая это.

Что значит, обнаруживать? Обнаруживать — значит выносить наружу из сокрытости, делать явным, видимым, очевидным. Когда мы нечто делаем явным, оно обретает своё собственное место в мире, начинает быть, а мы начинаем знать это.

И тогда присутствовать — означает:

— прилагать усилие быть живым/переживать;

— находить/обнаруживать себя;

— занимать своё место/быть;

— знать себя.

Таким образом, с точки зрения смысла присутствие означает — при сути стою и вижу. Обнаруживать себя-видеть-пребывать-проживать-проявлять — для того, чтобы в нашей действительности что-то начало изменяться, ничего более не нужно. Напротив, изменения не происходят, а мы начинаем томиться, мучиться, страдать потому, что мы за что-то упорно держимся, останавливая самопроизвольное движение жизни в самих себе, и тем самым препятствуем изменениям, которые не нужно ничем особенным ни вызывать, ни «активизировать». Непрестанные изменения, текучесть чувств — естественное свойство жизни; если мы ей не препятствуем, она сама находит наилучший для себя путь.

Свидетельствуя себя, мы вникаем в своё собственное реальное положение, узнаём своё место в мире (и то, которое мы реально занимаем в данное время, и то, которое действительно наше). Задача наша — увидеть, где мы находимся по отношению к самим себе, увидеть своё место и позволить себе жить прямо в этом месте, проживая себя в этом месте, осуществляя и проявляя ту жизнь, которая была нами остановлена, запружена какой-то нашей субъективной невозможностью, отношением к боли — каким-то нашим выбором не чувствовать, не жить вот эту, вот такую жизнь.

Психотерапия постижением

Как я уже отмечал выше, существуют разные понимания того, что такое арт-терапия, какие задачи она призвана решать, как, кем и каким образом может быть использована. Однако это разнообразие касается не только арт-терапии, но и психотерапии в целом. Пока что не существует общепринятой теории психотерапии, и нет её, вероятно, потому, что нет общепринятой теории человека. И поскольку вариантов прочтения человека великое множество, психотерапия не является чем-то цельным и однородным, не имеет единой методологической базы, и представляет собой комплекс довольно разнообразных взглядов как на предмет психотерапии, так и на её практическое осуществление.

Как следствие такого положения, психотерапевтическая работа с людьми может строиться на весьма различных идейных и методических основаниях — в зависимости от решаемой психотерапевтом и искателем задачи, а также от субъективного отношения самого психотерапевта, от того, какую школу он представляет, на какое описание психотерапевтического процесса, человека и его психики опирается. Конкретный подход может быть эффективен для решения одной задачи и малоэффективен для другой (или при другой её постановке), поскольку каждый подход ограничен положенными в его основу теоретическими и методологическими предпосылками. Взглядов на психотерапию существует много, и они имеют право на существование, тем более, если опыт показывает их действенность.

И поскольку арт-терапия является одним из методов психотерапевтической работы, то в нашем разговоре об арт-терапии весьма важно уточнить и то, о какой психотерапии мы будем говорить.

Для пояснения следующей своей мысли я условно разделю все существующие направления психотерапии на две категории: «магическая психотерапия» и «мистическая психотерапия». В данном случае, это не более чем метафоры, не имеющие отношения к научности или ненаучности, поэтому я беру эти названия в кавычки.

«Магическая психотерапия» ориентирована на управление состояниями и их изменение. Усилия психотерапевта направлены на изменение пациента, а усилия пациента — на изменение себя. Психотерапия видится в снятии паталогической симптоматики, избавлении от стресса, негативных эмоций, мыслей, проблем и пр. и осуществляется путём воздействия на человека. В такой психотерапии большое внимание уделяется различным методикам, техникам и психотехнологиям.

«Мистическая психотерапия» ориентирована не на изменение человека, а на то, чтобы он в процессе психотерапии обретал свой личный, глубоко субъективный опыт, связанный с определёнными смыслами. Это не означает, что в процессе психотерапии не происходит каких-либо изменений, ведь сама психотерапия служит тому, чтобы вызвать необходимые изменения, но усилия психотерапевта сосредоточены не на подавлении симптомов, а на их исследовании, на взаимодействии с причинами симптомов и освоении иных способов жить, в которых данные неблагоприятные симптомы человеку становятся ненужными. Психотерапия осуществляется путём взаимодействия с человеком и постижением им смысла своего переживания. Разумеется, воздействие психотерапевта в этом случае также происходит, оно неустранимо и присутствует всегда: всякое живое существо при взаимодействии с другим живым существом оказывает на него влияние. Но в случае «мистической психотерапии» акценты другие: нет цели оказывать воздействие, как это происходит в «магической психотерапии». В «мистической психотерапии» основное внимание уделяется процессу установления связи, качеству взаимоотношений, проживанию опыта, проникновению в смысл происходящего, и это создаёт условия для изменений, которые происходят, а не совершаются.

Вопрос состоит в том, когда уместно обращение к тому или иному полюсу и, в частности, когда и насколько в психотерапии уместно прямое воздействие на состояние.

Зачастую для успешного решения психотерапевтических задач необходимо параллельное решение задач медицинских, поскольку нарушение процесса переживания, приводя к дистрессу, нередко вызывает нарушение физиологических процессов; а нарушения в физиологии отражаются на особенностях переживания. В связи с этим может быть не только уместно, но и необходимо медицинское лечение либо поддержка организма с помощью лекарств, витаминов, процедур, практик саморегуляции и т. п. Без этого психотерапия может быть неэффективной, однако сами по себе указанные мероприятия не являются психотерапией. Да и вопросы снижения остроты симптоматики, «гармонизации состояния» могут быть лишь одной из задач, которые решаются в ходе психотерапии, но не являются её целью.

Поле действия психотерапии — пространство субъективного опыта, и поэтому объектными воздействиями (на организм, чувства, мысли, установки и т.д.) её задачи решены быть не могут.

Если состояние самоценно (а не функционально) и оно намеренно «создаётся» лишь для устранения неприятных симптомов или приятного времяпрепровождения, то в этом случае происходит отстранение от переживания. В перспективе это приводит к освоению такой личностной позиции, которая препятствует активному участию в своей жизни и побуждает избегать реальных взаимоотношений с миром. По сути, это мало чем отличается от позиции зависимого человека.

Вопросы психотерапии постижением состоят не столько в том, что человеку делать, и даже не в том, как это делать, сколько в том, каким быть и как быть. И потому, даже если проблема человека связана с трудностью выполнения той или иной деятельности, задачи психотерапии состоят не в изменении человека (чтобы ради этой деятельности привести его в некое «надлежащее» состояние), а в исследовании существа данной трудности и себя в ней: какой я и как живу, о чём забочусь, как осуществляю себя, что выбираю.

«Магический» человек в психотерапии занят тем, чтобы вооружить себя необходимыми приспособлениями, силами или избавиться от лишнего ради решения жизненных задач. «Мистический» человек не избавляется ни от чего и ничем не вооружается, он открывается действительности, вникает, всматривается, вчувствуется в то, что есть, осмысляет свой опыт, и через это изменяется, учится и осваивает способы своего участия и влияния на свою жизнь.

Повторюсь, что вышеизложенное представление является теоретической абстракцией, условно разделяющей единое поле психотерапии на два идеологических полюса. Во-первых, у «магии» и «мистики» есть много общего, и в неявном виде они присутствуют друг в друге: глубина постижения связана с возрастанием силы и действенности, а для того, чтобы успешно действовать и управлять, необходимо понимать то, чем ты собираешься управлять; и то, и другое — неотъемлемые составляющие жизни каждого человека. Даже «внутренняя работа», которой человек занимается в процессе психотерапии и самопознания, является всё-таки работой, а значит, активным взаимодействием с переживанием: взаимодействие здесь неотделимо от воздействия.

Во-вторых, на разных этапах психотерапии актуальны разные задачи. Чтобы человек был способен задаваться вопросами постижения, нередко бывает необходима предварительная работа, направленная на снижение симптоматических проявлений, причиняющих страдание. Готовность человека к исследованию своего опыта вызревает постепенно.

В-третьих, в психотерапии сейчас наблюдается естественное «прорастание» различных направлений друг в друга, границы между школами психотерапии стираются, происходит активное заимствование друг у друга способов психотерапевтической работы, и от современного психотерапевта в большей степени требуется профессиональная гибкость, чем строгое следование канонам какого-то одного метода.

Таким образом, в жизни нет «чистых» представителей того или иного полюса, а все находятся в континууме между ними. Более того, психотерапевту, занимающему гибкую профессиональную позицию, в процессе психотерапии приходится передвигаться по этому континууму, сообразуясь с терапевтической ситуацией, состоянием искателя, да и своим собственным.

Но, тем не менее, на каком-то уровне обобщения такое разделение психотерапии, возможно, имеет смысл, поскольку каждый психотерапевт может заметить у себя ведущую профессиональную направленность, которая существенным образом отражается и на его понимании психотерапии, и на особенностях практики.

Арт-терапевтические методы и направления также существуют в рамках того или иного психотерапевтического мировоззрения, и поэтому практика арт-терапии весьма разнообразна: существует много различных арт-терапий. Одни арт-терапевты ориентированы на воздействие и предлагают разнообразные арт-терапевтические методики, техники и психотехнологии для психокоррекции, трансформации состояния, избавления от негативных мыслей, уничтожения негативных эмоций, снятия стресса, обретения ресурса и т. п.

Другие направлены на взаимодействие с переживанием. Здесь арт-терапия — это не способ от чего-то избавиться или чем-то себя оснастить, а напротив — способ прийти в соприкосновение с тем, что до этого времени выпадало из сферы внимания, что подавлялось, избегалось, уничтожалось. Такая арт-терапия является способом самопознания, способом приближения человека к себе, раскрытия и обнаружения себя.

Одним из таких методов психотерапии постижением является Терапия творческим присутствием. В связи с тем, что метод ориентирован не на исправление «неправильного», а на обретение человеком непосредственного опыта присутствия при себе и своей жизни, — этот метод не является технологичным. Технология — это совокупность операций и приёмов, направленных на достижение желаемого (заданного) результата. Отличительной особенностью технологии является повторяемость результата. Это означает, что если другой человек в точности воспроизведёт описанный техпроцесс, то он гарантированно получит заданный результат.

Но поскольку ТТП ориентирована на субъективный опыт человека, то, разумеется, ни о каком гарантированном результате речи быть не может. Всё, что мы можем делать — это создавать условия, в которых человек получает возможность постигать нечто в своём жизненном опыте и через это созревать до некоего нового выбора: выбора воспринимать иначе, действовать иначе, жить иначе. Это становится возможным тогда, когда человек начинает переживать то, что есть, вместо уклонения от переживания и попыток влиять на него. Мы создаём условия для этого, но ничего не гарантируем: внутреннюю работу каждый человек производит по-своему, и переживать вместо другого человека невозможно.

Психотерапия обращена к свободе человека, то есть к самому основанию человеческого в человеке. Она призвана увеличивать степень его свободы. Но как свобода может быть гарантирована, запрограммирована технологией психотерапии или даже искусными усилиями психотерапевта? Гарантии означают отрицание свободы человека, и противоречат смыслу психотерапии.

Психотерапия не происходит за счёт механических действий, воздействий, манипуляций: поговорили, порисовали, попели, потанцевали, поделали некие упражнения, попили таблетки и т. п. Необходимо учитывать особенности термина «терапия» в психотерапии, который не тождественен «терапии» в медицине. Ясно, что происхождение этого термина имеет медицинские корни. Но важно помнить, что в психотерапии происходит взаимодействие с душой человека, и к её лечению нельзя подходить так же, как к лечению тела.

Душа — это субъект (человек переживающий), а не объект, и её невозможно вылечить медикаментами, препаратами, процедурами и т. п. Душа лечится душой, то есть, через переживание и сопереживание. Исцеление души связано с восстановлением процесса переживания. А это невозможно вне отношений: всё человеческое в нас создано отношениями, душа живёт и проявляет себя в отношениях, и потому она лечится/исцеляется именно отношениями и в отношениях.

Кроме того, психотерапия может считаться успешной не тогда, когда человек просто стал чувствовать себя лучше или когда он «успокоился», а когда он начал жить иначе, и жить более включённо. Плохое самочувствие является только проявлением, только сигналом проблемы, а сутью её является наше мировоззрение и мировосприятие: как смотрим на мир, таким его и видим, каким видим мир, таким его и переживаем, каким переживаем мир, так и живём в нём.

Изменение мировоззрения и мировосприятия, способа и образа жизни происходит тогда, когда человек нечто постигает в своём жизненном опыте, когда он внутренне растёт, когда он приобщается к себе и к другим людям, когда он производит новые выборы и совершает новые для себя действия.

Разумеется, в ТТП, как и в любой психотерапии, имеется определённая методическая составляющая (о ней мы говорить будем ниже), однако простым повторением методики психотерапии не произойдёт: сама по себе методика не является носителем существенного. Носителем существенного является психотерапевт, который участвует в живых взаимоотношениях с искателем, проявляет свою жизненную позицию, свой способ жить, помогая тому открывать пространство новых для него отношений с самим собой и с миром. А особая деятельность, описываемая методикой работы, овеществляет эти новые отношения с собой, создаёт необходимые условия и контекст для них.

Через творческое присутствие человек на практике, опытным путём вступает с самим собой в новые для него отношения. Открытие этих новых отношений с самим собой и является одним из основных смыслов психотерапии в нашем методе. То существенное, что происходит в терапии, происходит за счёт определённых внутренних действий, которые совершаются в процессе творчества. Без этих внутренних действий арт-терапевтический процесс будет не более чем процессом рисования, вне зависимости от того, на какую тему это рисование будет и что будет «изображаться», даже если это будет «рисование переживаний».

Однако эти внутренние действия не являются технологичными. Внутренние действия невозможно передать, им невозможно научить (им можно научиться), хотя о них можно рассказать: что они подразумевают, на что нужно обращать внимание в ходе работы, какой процесс будет творческим и целительным, а какой — обычным рисованием или псевдомагическими манипуляциями. Особенности этих внутренних действий и такая организация процесса, которая облегчает их освоение и совершение, и составляет «технику» метода ТТП.

Другими словами, суть ТТП состоит не в рисовании как таковом, не в «изображении своих чувств» и не в «выплёскивании негативных эмоций», не в «эстетизации переживания», а в том, ка́к творческий процесс осуществляется, в какой внутренней позиции находится человек и что́ именно он делает, когда он нечто рисует на листе.

Для лучшего понимания того, что такое Терапия творческим присутствием, возможно, есть смысл прибегнуть к апофатическому способу её описания:

— она не является практикой создания произведений искусства (к искусству она имеет весьма отдалённое отношение) или произведений, отвечающих условиям гармонии, хотя практика осуществляется в форме изобразительной «художественной» деятельности;

— она не является практикой «изображения своих чувств», хотя с экспрессивной арт-терапией имеется много общего;

— она не связана с аналитическими интерпретациями произведений (рисунков) пациента с целью извлечь какую-либо информацию о существе проблем, хотя некоторые пересечения с аналитической арт-терапией тоже есть;

— она не связана с псевдомагическими манипуляциями, направленными на выплёскивание, слив, уничтожение, «трансформацию» негативных мыслей, эмоций, переживаний, на изменение состояния и поиск так называемого «ресурса», хотя изменение состояния и прилив сил в ходе терапии происходит.

Практика ТТП напрямую обращена к симптомам, но при этом не является симптоматической, то есть она не направлена на изменение симптомов. Конечно, и симптоматическая работа тоже имеет свою пользу, однако о выздоровлении здесь речи не идёт.

Одним из главных смыслов ТТП является восстановление отношений с самим собой, с людьми, с миром. Путём к этому является практика чувственного и деятельного пребывания с самим собой внутри своего опыта, практика обнаружения самого себя, восстанавливающая взаимосвязь между различными аспектами переживания, связность личного опыта. Помогая налаживать общение с самим собой, она открывает возможность знакомиться с собой без попыток изменить себя и что-то в себе искусственно переделать. И это становится условием для внутреннего роста (взросления), роста внутренней целостности и самопринятия, что и становится причиной изменений. В ходе практики пробуждаются внутренние движения, которые по разным причинам оказались сдержанными, замороженными, и инициируется их осуществление; естественным путём налаживаются внутренние взаимосвязи между сферой чувственного опыта и рационально-нормативной сферой личности. В конечном итоге, практика творческого присутствия научает принятию самого себя (на практике, а не путём самовнушений), развивает чувствительность и подлинный интерес к самому себе (а не интерес к самопеределыванию).

Практика ТТП обращает к тому состоянию, к тем чувствам, которые вызывают страдание, и через постепенное проживание этих чувств, через обнаружение их внутренних оснований, раскрытия их смысла, что, в конечном итоге, способствует освоению новой жизненной позиции и способа жить, — происходит выздоровление. Вместе с этим (несмотря на постепенность процесса психотерапии в целом) сброс напряжения, переоценка обстоятельств и последующее расслабление может быть и весьма стремительным и происходить в течение одного занятия.

В популярной психологии существует представление об «освобождении от негативных содержаний сознания». Представление это далеко неоднозначно. Поскольку мы разговариваем, читаем, пишем, у нас есть воспоминания, представления, то логично считать, что содержания сознания существуют. И вероятно, какие-то из этих содержаний полезны для нашей жизни, а какие-то вредные (позитивные или негативные). Тогда предполагается, что от негативных содержаний следует избавляться, а позитивными содержаниями — себя удобрять.

Но что такое эти «содержания сознания»? Это образы, которые приобретают свою значимость в силу опыта переживания определённых жизненных обстоятельств и проявляют себя в качестве установок, доминант сознания. От них невозможно освободиться так, как если бы мы их выбросили или особым образом переделали, потому что то, что мы собираемся выбрасывать или переделывать, не существует в качестве некоей самостоятельной изолированной вещи или детали, которую можно выкрутить и выбросить или заменить на новую, — они являются нашим свойством. И, следовательно, задачей является не избавление от неких «негативных содержаний», а изменение структуры сознания. Однако и эта задача, скорее, является мета-задачей, поскольку на структуру сознания мы также не можем воздействовать непосредственно. На практике же мы занимаемся вовсе не содержаниями и не структурой сознания, а своим поведением (внутренней и внешней деятельностью) — только на него мы и можем воздействовать и его изменять.

«Негативные» и «позитивные» содержания сознания — не более чем наши умозрительные оценки, которые говорят лишь о том, что мы вместо того, чтобы вникнуть в основания существующего переживания, намереваемся его насильно переделать — попросту отвергаем действительность самих себя, отказываемся от своего опыта, выбора и своей жизни.

С точки зрения ТТП суть психологических проблем состоит в том, что человек как-то относится к тому, что у него имеется (или не имеется), что с ним происходит (или не происходит), кем он является (или не является), какой он в своих собственных глазах, как он живёт, что выбирает, как поступает… Сами содержания сознания стоят в прямой зависимости от выбора: кем и каким быть, чему быть, в каком мире и как жить. Психологическая проблема или психическое расстройство заключаются в способе переживать, или иначе — в способе жить.

Наш способ жить является существом проблемы, именно его и должна затрагивать психотерапия. Во внутреннем мире, в мире души никакими действиями «от» ничего невозможно изменить, ни от чего освободиться и избавиться (не от чего освобождаться!), а можно лишь усугубить и усложнить. «Освобождение» достигается прямо противоположными действиями: вниманием, включением, позволением, прочувствованием, проживанием, осознаванием, принятием, пониманием. Любовью.

Пациент? Клиент? Искатель!

Кроме идеологической и практической неоднозначности в психотерапии и психологическом консультировании, о чём мы говорили выше, существует также трудность в определении того, каким термином обозначать человека, обращающегося за помощью.

В медицине используется термин «пациент», который является довольно точным для обозначения страдающего человека (лат. patiens — страдающий, терпящий; греч. παθος — чувство, страдание, боль). Этот термин может использоваться и для психотерапии и консультирования, так как к психотерапевту человека также приводит страдание.

Но, поскольку психотерапия и консультирование значительно отличаются от медицинского лечения, то от термина «пациент» отказались; и чтобы отличать человека, обращающегося за психологической помощью, от медицинского «больного», в прошлом веке в психологическом консультировании закрепился термин «клиент». Однако и этот термин для нашей деятельности неподходящий.

Во-первых, слово «клиент» описывает человека, как пассивного слушателя (лат. cliens — слушающий), что не отражает характера деятельности человека, проходящего психотерапию. Разве что, если воспринимать «слушание» в переносном смысле, как вслушивание в себя. Однако нужно ещё постараться, чтобы увидеть столь неочевидный смысл, ведь само слово «слушание» не указывает на такую внутреннюю активность. В этом смысле клиентом, то есть «слушающим», правильнее было бы называть психотерапевта, поскольку именно активное слушание является основой его деятельности. Слово «клиент» также подходит и для описания пациента, поскольку выслушивание предписаний врача является частью его «роли».

Во-вторых, слово «клиент», в силу особенностей современной культуры, основными значениями имеет «покупатель», «потребитель», «заказчик», что мало подходит для ситуации психотерапии и консультирования.

Нельзя не отметить того факта, что само название «клиент» зачастую настраивает человека, обращающегося за помощью, на то, чтобы занимать потребительскую и безответственную позицию (чего только стоит выражение, уже неразрывно связанное с понятием «клиент»: клиент всегда прав).

Понятию «клиент» логично соответствует и понятие «услуга», однако и оно подходит не для всякой помогающей деятельности: у психотерапевта нет задачи «обслужить клиента». Психотерапевт может быть помощником, проводником, соучастником, сотрудником, сподвижником, соратником, но не обслугой.

Всё это может показаться мелочами, не стоящими того, чтобы на них обращать внимание. Есть термин, который вроде бы прижился, зачем что-то менять? Тем не менее, эти «мелочи» оказывают существенное влияние, но не всегда заметное и осознаваемое нами, в силу того, что мы считаем их мелочами и не придаём им особого значения. Мы находимся в языковом поле и подвержены его влиянию: сам язык во многом определяет наше мышление, взгляды и верования.

Необходимо учитывать, что всякое понятие имеет свой смысловой объём и потому довольно много чего предполагает лишь в силу своего названия. Названия явлений создают определённый контекст, смысловой фон, на котором мы их воспринимаем. Они ориентируют нас в мире, поясняя особенности взаимодействия с ним в данных обстоятельствах. Так задача пациента — точно описать симптомы врачу и выполнять все его предписания. А у клиента какие задачи? Оплатить услуги и ожидать надлежащего обслуживания?

Термины «клиент» и «пациент» несмотря на свою привычность, являются необоснованными ни особенностями психотерапевтического процесса, ни российской ментальностью. Нам необходимо подобрать такой термин, который, прежде всего, не будет для человека оскорбительным (мало кому нравится называться больным, страдальцем, горемыкой), а кроме того, будет ориентировать человека на активную, деятельную позицию — на то, что именно он в ходе своей психотерапии занимает ведущее место, а психотерапевт ему только помогает в процессе его выздоровления и разрешения задач, которые он перед собой ставит.

На мой взгляд, таким требованиям лучше всего отвечает слово «искатель». Что ищет (или может искать) человек, приходя за помощью к психотерапевту? Причины своего страдания, возможности для выздоровления, пути выхода из жизненного тупика, счастье, самого себя…

Слово «искатель», на первый взгляд, может показаться непривычным для слуха, но, вероятно, только в силу очевидности значений русских слов для нас (когда мы используем иностранные термины, их смысл не так очевиден, и возможно, поэтому мы их и предпочитаем — непонятому слову можно придавать любые произвольные смыслы).

Кроме того, мы имеем и давнюю традицию использовать в профессиональных областях иностранные заимствования. С одной стороны, это нас как будто приобщает к мировому сообществу, но с другой — нередко мешает нашей деятельности. Порой даже психологи с трудом понимают друг друга из-за использования непонятных (и чаще всего излишних) терминов. Что уж говорить о «непосвящённых»?

Термин «искатель» для нас имеет явные преимущества. Во-первых, он нейтральный, не имеющий сомнительных ассоциаций; во-вторых, создаёт контекст активного личного поиска и самопознания (что и отражает основной смысл и содержание психотерапии); а в-третьих, что немаловажно, может вызывать множество приятных ассоциаций, поскольку разного рода «искатели» в истории человечества чаще всего наделяются положительными чертами, их уважают и ценят. Этот термин гораздо точнее отражает и особенности деятельности человека, обращающегося за помощью, и нашу культуру. И никого не обижает.

Термин искатель психологической помощи я и предлагаю использовать для обозначения человека, обращающегося к нам, психотерапевтам и психологом-консультантам.

Переживание
и его качественная
определённость

Всё разнообразие психологических трудностей условно можно разделить по четырём сферам человеческого опыта: отношения, состояние, деятельность и самоопределение. Здравый смысл и житейский опыт подсказывают, что они всегда друг с другом связаны. Например, в зависимости от характера отношений с определённым человеком, мы испытываем какие-то чувства, можем иметь сомнения и неуверенность в том, как себя с ним вести, и это сказывается на нашей совместной деятельности.

Связаны эти «сферы жизненного опыта» друг с другом в переживании, неотъемлемыми ипостасями которого они являются. Другими словами, в различного рода психологических трудностях мы обращены (выделяем в своём осознавании) к тому или иному аспекту переживания, которое всегда целостно, то есть содержит все из перечисленных выше аспектов. В данной главе я и постараюсь это показать.

Начнём с прояснения понятия. Словари переживание определяют как:

— особое психическое состояние, выражающееся в наличии каких-нибудь впечатлений, ощущений, чувств: переживать — значит чувствовать, ощущать;

— особую психическую активность по отношению к воспринимаемому: проникновение в состояние персонажа; непосредственное внутреннее схватывание явления; процесс присвоения впечатлений.

Слово «переживание» происходит от глагола переживать: пере+живать (жить).

Переживать:

— жить, существовать какой-либо срок, время;

— жить дольше кого-либо, оставаться живым после чьей-либо смерти; продолжать сохранять своё значение после смерти автора, творца;

— находить в себе силы переносить что-либо, выдерживать, терпеть; справляться.

Можно сделать вывод, что основное значение слова «переживать/переживание» — быть живым, находиться в процессе жизни. Все остальные значения так или иначе раскрывают и поясняют это значение с различных сторон и в различных контекстах.

Наряду со словом «переживать» часто используют слово «проживать». Оно вносит особенную и очень важную ноту в смысл понятия «процесс жизни». В связи с ним можно выделить ещё один смысл слова «переживание»: переживание как процесс перехода отсюда туда; его можно сравнить с переходом через дорогу, что хорошо показано в такой фразе, как «пережить горе». Приставка про- в слове «проживание» выявляет такой смысл, как пребывание внутри, который хорошо слышится в таких словах, как «проходить, проход». Переходя (переживая), мы движемся как бы по поверхности, а проходя (проживая) — внутри: «Жизнь прожить — не поле перейти».

Когда мы говорим о переживании в психологическом смысле, то мы в большей степени обращаемся именно к этому глубинному смыслу «внутри-внутри». Проживая, мы не просто находимся в «процессе жизни», мы находимся внутри переживания жизни: мы как-то в нём находимся, наполняем его каким-то своим личным взглядом, смыслом, точкой отсчёта, своим способом жить. Именно такой контекст переживания-проживания и будет иметься в виду в дальнейшем нашем разговоре.

В психологии и психотерапии наиболее известны следующие понимания переживания:

— переживание как совокупность ощущений, эмоций, чувств и аффектов (обыденное представление);

— переживание как отношение (Л. С. Выготский);

— переживание как внутренняя деятельность (Ф. Е. Василюк);

— переживание как свидетельство (Р. Д. Лэнг);

— переживание как результат деятельности мозга (медицинская модель).

Каждый из подходов, с разной степенью проработанности описывая сущность переживания, предлагает довольно узкое определение. Вместе с тем, каждое из предлагаемых пониманий, является, безусловно, верным и всё же недостаточным для описания сущности переживания, поскольку затрагивает всего лишь один из его существенных аспектов. Жизнь — явление целостное, поэтому и переживание, будучи процессом жизни, не может быть описано лишь как чувства, или лишь как отношение, или лишь как внутренняя деятельность и т. д.

Давайте попробуем рассмотреть переживание с точки зрения его качественной определённости. Воспользуемся для этого методом качественных структур (МКС). Несколько слов о самом методе.

Метод качественных структур

Метод позволяет рассматривать любое явление как «целое», то есть в совокупности его внутренних и внешних связей. Ключевым понятием метода является категория качества: «Рассматривая объект с точки зрения его качественной определённости, мы уже тем самым рассматриваем его как целое, присутствующее тотально как во внешнем, так и во внутреннем своём бытии. Иными словами, тотальность является сущностным свойством целого».

Согласно МКС (рис. 1) бытие целого (явления) можно представить как совокупность четырёх «аспектов бытия» (свойств, модусов): координации, связи, функционирования, организации. Ни один из данных аспектов не является главным или второстепенным, они не образуют между собой соподчинения — они все главные, все равные, проявляются все и сразу, и в силу своей одновременности создают качество тотальности целого.

«Аспекты бытия» рассматриваемого объекта не являются элементами, из которых состоит это целое (целое не состоит из самостоятельных элементов: вне целого ни один из аспектов не имеет самостоятельного существования). Их скорее можно представить как различные свойства или проекции целого, позволяющие его увидеть в особом контексте и проявляющие присущие ему свойства, отвечающие особому качеству этого целого, то есть проявляющие его сущность.

Рис.1. Квадрат аспектов (Игорь Калинаускас, 2002)

Другими словами, «аспекты бытия» описывают такую совокупность существенных признаков данного явления, которая определяет его качественную особенность, самобытность, что и выделяет его из других явлений.

— «Аспект координации» (АК) — выражение принципа единства, того, что делает явление «таким», именно «этим», именно тем, чем оно является; определяет его внутреннее содержание, смысл. Отвечает на вопрос «Какой?»

— «Аспект функционирования» (АФ) — способы и формы проявления во внешнем мире, а также результаты этого проявления — продукт. Отвечает на вопрос «Как?»

— «Аспект организации» (АО) — конструкция, структура, организация, устройство объекта — то есть то, как целое упорядочено. Отвечает на вопрос «Что?»

— «Аспект связи» (АС) — всё многообразие воздействий окружающей среды на данное целое. Отвечает на вопрос «С чем?»

Обобщающая модель
переживания

Используя данный метод, переживание можно представить в виде следующей совокупности (рис. 2): АК: «самоопределение»; АО: «состояние»; АС: «отношения»; АФ: «деятельность».

Первое, на что сразу хочется обратить внимание: все вышеуказанные подходы к определению переживания здесь оказываются актуальными. Все они справедливы, но сами по себе недостаточны и лишь в совокупности могут описать переживание как особое явление.

Переживая, мы всегда:

а) что-то чувствуем (АО);

б) по поводу чего-то и в связи с чем-то это чувствуем (АС);

в) что-то думаем по поводу происходящего и как-то себя ведём в данных обстоятельствах (АФ);

г) занимаем какую-то личностную позицию, как-то относимся к себе и к миру (АК).

Переживание (рис. 2) всегда включает всю совокупность свойств (выбор-состояние-отношения-деятельность) и не существует вне какого-либо из них. Лишь все вместе они являют собой «нераздельность и неслиянность» — неразрывное единство переживания.

Рис. 2. Переживание. Обобщающая модель

Ни одно из свойств переживания не существует само по себе — все они лишь различные проекции одной «фигуры», одного целостного явления. И потому каждое из них непременно участвует во всех остальных и раскрывается через них. Стрелки на рис.2 показывают взаимосвязанность всех свойств переживания между собой.

Рассмотрим данную совокупность свойств.

Состояние

Аспект организации (АО): «состояние».

«Состояние» является собирательным термином, под которым подразумевается всё многообразие эмоциональных проявлений, вегетативно-соматических реакций и химических изменений в организме.

Состояние является одним из неотъемлемых свойств переживания: переживание не существует вне того или иного состояния. И поскольку всякое переживание всегда представлено тем или иным состоянием, это обстоятельство объясняет, почему понятие «переживание» смешивается с понятиями «эмоция» и «чувство». В этих случаях мы нередко используем слово «переживание» во множественном числе — «переживания».

Однако переживание не сводится исключительно к состоянию, — это целостное явление, которое затрагивает человека целиком.

Субъективно выбор/отношения/мысли воспринимаются нами в виде того или иного состояния: когда мы переживаем, мы всегда что-либо чувствуем, испытываем те или иные желания, побуждения, ощущения и т. д. Переживание «овеществляется» в том или ином состоянии, оно как бы «сделано» из него.

Всякое состояние зависит от актуальной в данный момент потребности — той потребности, которая возникает в данных обстоятельствах, в данных отношениях, при данном выборе. Таким образом, АО «состояние» проявляется в виде потребностей и желаний (рис. 3).

От особенностей отношения к своим состояниям, и к самому себе, испытывающему эти состояния, зависит качество внутреннего опыта — то, что именно мы будем испытывать, чем для нас будут те обстоятельства, в которых мы находимся. Другими словами, содержание переживания зависит от особенностей процесса переживания: то, как мы переживаем, влияет на то, что мы переживаем.

Рис. 3. Феноменология переживания

С психотерапевтической точки зрения, важно иметь навык обнаружения и обретения себя в океане того, что чувствуешь, поскольку «я» как состояние и «я» как осознающее себя присутствие, наблюдатель — не одно и то же.

При этом важно понимать и то, что нет никаких сил, чувств, состояний, принципиально отдельных от меня-живого — от того, кто явлен, кто имеет тело, кого я могу видеть в зеркале. Моё состояние — это не какие-то силы «во мне», как некие отдельные сущности, а это силы, выражающие меня. Они — это выражение моей жизни и в каком-то смысле — я сам, даже если я могу сказать: это мои силы, мои чувства, мои ощущения, моё состояние, моя душа. Они не просто «мои», они — это и есть я-человек, поскольку они и являют меня-живого, меня-человека. Я ими создан, они моя плоть и кровь, я ими живу, ими действую — они моё вещество и материя моей жизни.

Проще говоря, нет никакого гнева «во мне», нет никакой обиды «во мне», нет никакой радости, зависти, печали «во мне», как нет «у меня» и никакой «низкой самооценки», «плохого состояния», «страха» «мук совести» и т. п. Ибо если мы вникнем вглубь того, что же мы называем, к примеру, своей совестью, то мы увидим, что совесть — это не просто нечто «во мне» или «у меня». Содержанием моей совести является моё поведение и моя деятельность: я как-то живу среди людей. Моя совесть — это мой способ быть человеком (или не быть им).

Так называемая «самооценка» — это тоже не то, что есть «у меня», а это некое моё отношение либо к своим действиям (тогда самооценка является способом управления своей эффективностью), либо — к самому себе (в этом случае самооценка является способом поставить себя в какое-то положение, в какое-то особое место, в котором я какой-то).

И страха, как чего-то во мне, тоже не существует, а есть каким-то образом переживаемые мною взаимоотношения с чем-то или кем-то. Иначе говоря, «у меня страх» в действительности означает, что «я боюсь».

То, что мы подразумеваем под «эмоцией», когда говорим о душевном волнении, об «эмоциональном состоянии», относится к неким внутренним движениям, побуждениям. Другими словами, «эмоции», «эмоциональные состояния» (радость, возбуждение, удивление, горе, ярость, страх, отвращение, стыд) есть побуждения, в которых проявляются определённые потребности.

Слово эмоция происходит от лат. ē-moveo, mōvī — вы-двигать, приводить в движение, потрясать, волновать. В свя́зи с понятием эмоциональных состояний находится и понятие мотива (от лат. moveo — двигать, побуждать). Принято различать эмоции, аффекты, чувства, настроения, мотивы, причём единого мнения об этих понятиях не существует. Одна из причин их неясности состоит в одновременном использовании нами различных языков: какие-то состояния называются по-латыни, а какие-то по-русски. В этом случае нарушение точности мышления, понятийная путаница и «умножение сущностей» почти неизбежны.

Однако нельзя не заметить, что «эмоциональные состояния» отличаются друг от друга примерно так же, как отличаются агрегатные состояния воды: состояния разные, а вода одна и та же. Сущность явления одна — «движения души», а вот двигаться, проявлять себя душа (переживание) может по-разному: бурными всплесками внезапных волнений, побуждениями к деятельности, страстными влечениями, стойкими привязанностями, спокойным стоянием, замиранием и т.д. Причём различные движения/состояния могут происходить в одно и то же время, так же, как, например, вода может течь и бурлить, вспениваясь, при этом брызгать, быть холодной или горячей, временами она может «каменеть», застывая, а в другое время становиться «бесплотной» и воспарять.

И эту жизнь своей души, мы как-то чувствуем, ощущаем, осознаём и говорим: «чувствую радость», «чувствую горе», «ощущаю упадок», «хандрю», «гневаюсь», «стыжусь»… Эти внутренние движения не есть чувства, они есть чувствуемое. Чувство есть чувствуемое состояние в связи с отношением к чему-либо.

На мой взгляд, с нами играет злую шутку наш язык — вернее то, как мы его понимаем и используем. Поскольку названия у нас звучат в форме существительных, отвечающих на вопрос «кто? что?», то возникает иллюзия, что это нечто действительно существует как некая сущность — страх, гнев, вина и т. д. Но нет никакого страха, как некой сущности, вещи, объекта, природного явления. Как нет тревоги, нет обиды, нет боли — строго говоря, чувств вообще не существует! — чувств, как неких самостоятельных процессов, как чего-то «во мне» или «у меня». Да, чувство — это процесс, но не процесс «во мне», а процесс моего отношения к чему-то и чувствования чего-то — это процесс меня самого.

В общем виде возникновение тех или иных состояний/чувств (то есть моего живого отклика на происходящее) можно описать следующим образом.

Когда происходит некое событие, я в этом событии тем или иным образом себя определяю: я совершаю выбор о том, как относиться к этому событию, чем это событие для меня является, кем и каким мне быть в происходящем. Своим выбором я занимаю определённое положение, точку зрения (и по отношению к самому себе, и по отношению к событию).

От того, как отнесусь (то есть, кем/каким выберу быть и в каком мире), зависит то, какое впечатление на меня произведёт это событие. Но так говорить неточно, ибо не событие производит на меня впечатление, а я своим выбором занимаю такое положение, что либо впечатляюсь (впечатляю себя, впечатываю-в-себя), либо нет (и тогда событие не оказывается для меня со-бытием, я его не замечаю).

И это моё положение (место, точка зрения) естественным образом вызывает во мне состояние, соответствующее моему выбору. Образно говоря, моя душа начинает определённым образом двигаться — во мне возникают те или иные течения, я начинаю жить и действовать в соответствии со своим выбором, в соответствии с занятым мной местом.

От чего зависит то, какие побуждения будут возникать? Это зависит от того, в чём я теперь (после такого своего выбора и такого отношения) буду испытывать нужду. Моя нужда даёт толчок к движению: к изменению существующего или к его освоению.

И эти внутренние движения, эти течения души я как-то чувствую, то есть знаю (это знание организмическое, далеко не всегда осознаваемое) о том, каково моей душе, что с ней происходит, как она живёт: как мне-живому теперь, после моего выбора, живётся на белом свете, чего я хочу, в чём нуждаюсь (потребность осознаётся как желание чего-то). Эти движения души и являются тем, что мы называем словами «состояние», «внутренняя жизнь», «чувство», «желание», «переживание».

Другими словами, мои выборы, из которых вырастает мой способ жить, и рождают то или иное моё самочувствие (то или иное моё состояние). Таким образом, «внутренние силы», «состояния», «чувства» — это не нечто отдельное от меня и моих выборов, моей деятельности, моего поведения, моего способа жить; и это не силы и чувства «во мне» или «у меня», так как нет никаких во мне сил, отдельных или отличных от меня, — а это «силы меня». Мои силы/чувства — это я действующий, я живущий. Проще говоря: я чувствую радость тогда, когда я как-то и что-то выбираю и как-то отношусь — я радуюсь; я чувствую горе, когда я горюю; я чувствую гнев, когда я гневаюсь и т. п.

В этом смысле моё состояние означает не что иное, как состояние меня: какой я, в какой позиции нахожусь, какую точку зрения занимаю, что выбираю, как отношусь. Если я живу во вред себе (предаю себя), то жить мне на белом свете будет плохо (вне зависимости от событий и обстоятельств), я буду страдать и болеть. Если я осуществляю себя, живу созидательно и творчески, то жить мне будет хорошо (вне зависимости от событий и обстоятельств), я буду полон сил, и силы мои будут прибывать.

Немного забегая вперёд отмечу, что попытка влиять на состояние непосредственно, с целью улучшить своё самочувствие, в долгосрочной перспективе может приводить к формированию избегающего стиля поведения, смысл которого в том и состоит, чтобы не встречаться с болезненными чувствами. В повседневной жизни у нас есть необходимость управлять не столько своим состоянием, сколько — проявлением, выражением того, что и как мы чувствуем (то есть своим поведением), а также необходимость осознавать причины своего состояния и его смысл.

Когда в практике творческого присутствия мы встречаемся с собой, мы всегда встречаемся с собой каким-то в каком-то мире. Обнаруживая себя какого-то в каком-то мире, мы имеем возможность обнаружить и то, какими мы утверждаем мир и себя; в связи с чем мы понимаем происходящее именно так — из каких своих убеждений, установок, точки зрения, личностной позиции, ценностей, потребностей… В конечном итоге, мы обнаруживаем некий свой выбор: «я выбираю такого себя и такой мир».

Обнаруживать это мы имеем возможность, обращаясь к своим чувствам, к своему состоянию. Ведь когда мы встречаемся с какими-либо трудностями, мы всегда имеем дело с некоторыми чувствами, которые у нас возникают в связи с этими трудностями. Сами по себе события — просто факт, случай, «это». Для каждого из нас, субъективно, психологической проблемой являются не трудности сами по себе, а наше сознавание этих трудностей, наше отношение к ним, которое проявляется в виде болезненных для нас чувств, ощущений, состояний. О наличии проблемы сигнализирует наличие трудных для нас чувств. Психологическая проблема — это всегда проблема отношения, проблема собственной позиции, собственного выбора.

Если мы в связи со своей трудностью не испытываем никаких мучительных состояний, то никакой «психологической проблемы» у нас нет, а вопрос не психологический, а, скажем так, «технический», и решается в техническом смысле. Здесь психолог не нужен. Если человек приходит к психотерапевту с вопросом — как и что сделать, то он приходит не к психотерапевту, а к педагогу, учителю, наставнику. Порой психотерапевт выполняет и эти функции, но не они определяют его как психотерапевта. Необходимость в психотерапевте возникает, когда человек встречается не просто с некими обстоятельствами, а с неким трудным переживанием этих обстоятельств.

Те чувства, которые для нас являются трудными, субъективно переживаются, как различного рода напряжения и побуждения, которые вызывают боль: психологическая проблема появляется тогда, когда мы испытываем нечто болезненное. Мы не хотим испытывать боли, избегаем её всячески, но происходящее нас «сталкивает» с нею, и мы её предчувствуем: возможность боли исподволь начинает нас тревожить, сигнализируя о неких важных для нас значениях, которые мы пока не извлекли, не осознали, не освоили.

И вот здесь есть важная тонкость. Хотя «пространство чувств» и является, условно говоря, той средой, с которой мы непосредственно имеем дело в психотерапии, чувства, состояние не являются объектом нашего воздействия (также не являются объектом воздействия и любые другие аспекты переживания: мысли, отношения, выбор). Да и бессмысленно пытаться воздействовать на чувства.

Приведу для наглядности простой пример: человек прищемил палец дверью. Это вызывает боль. Если боль — единственное, что человека заботит — боль сама по себе, а не повреждённый палец, не лечение, не те действия, которые привели к его повреждению, — и человек пытается устранить лишь боль, то нелепость ситуации очевидна, ведь анестезия не является лечащим средством. Однако подобные запросы (устранить боль) являются одними из самых частых, с которыми люди приходят к психотерапевту. Приходят лечить боль…

Но ведь понятно, что боль — это сигнал (смысл которого ещё необходимо выяснить, ведь боль не обязательно сигнализирует о болезни, порой она сигнализирует и о здоровье). И поэтому нам нужно не состояние менять, не чувства устранять, а прежде всего, заметить, по поводу чего боль, и какие наши действия эту боль вызвали. А после этого принимать решение: продолжать в том же духе (возможно, мы делаем всё правильно и боль нужно только пережить) или делать что-то иное, как-то по-другому жить?

То есть нам не боль нужно лечить, а болезнь (это, конечно, тоже неверно, ибо не болезнь, а человека нужно лечить, но в данном контексте допустим такую формулировку). И потому в практике психотерапии мы не ставим задачу «избавиться от боли», «негатива», неприятных ощущений, и мы не стремимся к тому, чтобы «чувства ушли», «негатив исчез», «нашёлся ресурс», «состояние изменилось», а мы напротив — вникаем в эти существующие, реальные чувства, ведь чувство — это наш естественный отклик на то, что происходит.

Сейчас многие люди всерьёз убеждены (эта идея настойчиво насаждается в популярной и «эзотерической» психологии), что могут решать, какие им чувства испытывать, а какие нет (что чувствовать, а что нет). По-моему, это одно из тех опасных заблуждений, которое приводит к тому, что человек подобных взглядов отказывается замечать действительность самого себя и, живя в вымышленном мире, утрачивает связь с самим собой, живёт вопреки себе, в результате чего в какой-то момент «необъяснимые» проблемы обрушиваются на него со всех сторон.

В этой связи хочется отметить одно важное обстоятельство, на которое однажды обратила моё внимание моя жена. В русском языке существуют выражения: мне радостно, мне грустно, мне скучно, мне тревожно, мне хорошо, мне кажется, меня знобит и т. п. Эти выражения указывают на то, что наши состояния самостоятельны относительно наших сознательных решений о них, они им не подчиняются («Сколько ни произноси слово „халва“ — во рту слаще не станет»). Язык весьма точно подмечает, что человек является не источником, а проявлением жизни: жизнь в нём происходит.

Есть жизнь (живое бытие, жизненность), и она проявляется в мире в виде человека и через него: человек есть порождение жизни, а не её создатель. Наша задача — быть проводниками жизни, позволять ей воплощаться через нас и способствовать этому — быть живыми.

Другими словами, то, что мы чувствуем, — это не результат нашего сознательного решения о том, чтобы это чувствовать, а это то, что с нами происходит: что-то происходит с нашей душой, она как-то живёт, она на что-то откликается, и мы это как-то чувствуем и осознаём. Если какое-либо чувство есть, то оно — есть! Если мы что-то чувствуем, то мы не можем отменить это своё чувствование, это факт жизни, а факт, как говорится, вещь упрямая. И в этом смысле чувство, конечно же, есть, но не как сущность, а как проявление некоей настоящей внутренней жизни. Эта наша внутренняя жизнь, являющаяся основанием для того, что мы что-то чувствуем, может быть совсем нам неведома (отчасти это зависит от того, насколько мы ею интересуемся и признаём). И возможно, что именно это свойство жизни души — протекать скрыто и независимо от наших сознательных намерений — даёт порой нам основания ошибочно полагать, будто «в нас» или «у нас» существуют какие-то «силы», и потому мы начинаем с ними бороться, им противостоять, если они нам неугодны.

Мы не вольны выбирать свои чувства, потому, что «чувство», повторю, есть процесс чувствования/ощущения. Конечно, мы можем научиться снижать свою телесную и эмоциональную чувствительность (однако в экстремальных ситуациях это и так происходит само собой). И всё же важно понимать, что без обращения к душевной боли невозможно «от неё освободиться»: то, что является причиной боли можно обнаружить и разрешить только внутри этой боли, то есть, переживая боль. Иначе, обезболивая свою душу, мы действуем вопреки самим себе, жертвуя своей жизненностью, переставая быть живыми. Невозможно жить под анестезией, бесчувственно: жить значит — чувствовать.

От чего зависит то, что я чувствую? Это зависит от того, какое значение имеет для меня то, что происходит. А это значение, в свою очередь, зависит от того, кто такой я, какой я, в каком положении, в каком «месте» я нахожусь в данных обстоятельствах (АК). Чувства (состояние) зависят от выбора меня! Качество меня рождает качество моих чувств. Чувства, как некоего отдельного от меня явления, не существует. Существую я, который как-то что-то выбирает, как-то к чему-то относится, как-то что-то думает и как-то что-то чувствует: нет чувств, а есть я чувствующий. Какой я, как я отношусь к происходящему, к самому себе, к другому человеку, так я и чувствую.

Всякое чувство (чувствование) является следствием некоего выбора: выбора себя, своего места, других людей и мира. Но не выбора чувства (или, к примеру, мыслей: лозунг «думай о хорошем» при буквальном его применении — верный путь в невроз). То, что я чувствую, есть мой естественный отклик на происходящее, и это то, что со мной происходит под влиянием того, какое значение для меня имеет происходящее. Занимая одну точку зрения, я буду одним образом откликаться на происходящее, а занимая другую точку зрения — как-то иначе, соответственно этой точке зрения, этому выбору.

Под моим «местом» я подразумеваю, прежде всего, некое место моего «внутреннего пространства»: место меня во мне самом. Это некая моя позиция по отношению к себе и к миру. И это моё место определяет самую важную вещь — кто я такой? В зависимости от того, какую позицию я занимаю, тем я и являюсь. Этим моим «местоположением» определяется моё отношение к себе и к миру.

Кроме того, эта моя внутренняя позиция определяет и моё внешнее местоположение: то, где, с кем и каким образом я нахожусь, в каких отношениях состою (АС), что делаю и чего не делаю (АФ), что чувствую и чего не чувствую (АО).