Бесплатный фрагмент - Тепло камней

Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч!

(Откр. 3:15)

---

* * *

Мой поводырь, слепая тень, покинь меня,

сейчас страсть — пыль меж жерновами.

Переверни часы, засыпь песком

улыбку, блеск воды на солнце.

Твой прелестный запах

И умные глаза.

Явь, сны я вижу вверх тормашками.

На узкой улице осенним вечером

Авто, омытые дождём

Как устрицы, отливают перламутром.

* * *

Человек не вместит избыток

милостей неба.

Река чистых чувств

вышла из моих берегов.

Белые чашки с саксонским рисунком,

Пластиковые бутыли,

Глубокая ванна переполнены.

Все краны открыты.

В моем доме плещется голубой Дунай.

Вода уже по щиколотку,

И рыбы слегка задевают меня,

Встречая на своём пути.

---

* * *

Господь,

Мы в театре твоего величья.

Дымчатые облака здесь

Схвачены кое-как на живую нитку,

И тучки у тебя на птичьих правах.

О нас и речи нет.

Как четки, перебираешь наши позвонки,

читаешь мысли и письма до дыр,

Любовь являешь горящий куст Моисею.

И отсвет огня чернит без того смуглую леди.

* * *

На берегах

рыкайте львы.

Песочных часов

сочись дорожка.

Карманный фонарик, освети мне путь.

Я знаю,

по почте придёт

коробка конфет, и в каждой

капелька яда,

шарик рыбьего жира.

Маленькая бомба

моей смерти

нарочно сделана на заказ.

Не перепутать —

указаны инициалы,

подсказка для почтальона.

* * *

Любовь открывает шлюзы,

успей всплеснуть руками.

Слоновья ярость любви беспощадна,

жирное масло ромашки любви,

деньги любви,

профили цезарей,

добыча солёной любви тайком.

Казнить, растоптать и сжечь,

выстрелить прахом из пушки.

Любовь запятая помиловать.

* * *

Заветная мельница, щедро

намели манны небесной

последний раз в этом году.

Утешь шёлкового самурая,

утешь мою бритую башку,

в отчаянии и трауре

утешь, умер мой

человек дождя.

Злое имя

Чистая ненависть, без любви

Лишь война хороша, а мир — дурной.

Злое имя,

забудь горький трепет бабочек в кулаке и лягушек

в постели.

Я не могу больше слышать звук твоих шагов,

видеть тупое лицо.

Из-за чего сыр-бор?

Мнимая крепость любви.

Арматура, стальной каркас

и стены из яичной скорлупы.

* * *

Лицо девушки из фильма

в плывущем, кривом стекле,

левая щека и губы словно искусаны пчёлами

Она вполне сыта от слёз,

но есть и правдивые отражения,

говорю я, человек за письменным столом, —

за спиной у меня, в зазеркалье,

ведётся строительство башни.

Мы здесь, Господи, на ярмарке тщеславия,

под Твоим палящим солнцем,

всю нашу жизнь

женщины в начале беременности,

едва округлились животы,

ребёнок внутри размером с персик,

старшенькие только-только научились ходить

и задумываются, прежде чем ступить

ножкой в мягком башмачке.

Мужчины с пытливым взглядом

надеются на удачу.

Девушки, похожие, словно сёстры

русые волосы одной длины,

южный загар.

Насмешливые юнцы

с бледными шрамами на руках

ещё не оперились, а всё туда же.

---

Мы все здесь, как уже было сказано,

поднимаемся и спускаемся по лестницам,

выбираем, прицениваемся, спорим, торгуемся,

уговариваем, бьём по рукам,

собираем по кирпичику свои башенки.

Она — Вавилонскую,

он — Пизанскую,

я и ты — из слоновой кости.

Суетимся и хлопочем, глупые,

и жара нам не помеха…

Мы не понимаем ни бельмеса,

ничего из тех слов, что важней любви.

Отражения, но правдивые,

мы ужин из слёз, да, пусть.

Не хлебом единым.

* * *

Мы обречённо ждём солнце.

Доброе утро, палач.

Вновь предстоит казнь египетская,

взятки неприемлемы,

жертвы — золотые тельцы,

переплавленные из коронок, — неугодны.

Святая простота

подкинула охапку хвороста в огонь.

Гори, гори ясно,

чтобы не погасло.

Воздушные реки,

горячие потоки,

поднимаясь вверх по теченью,

попадём на игрушечное небо.

Проклятая тряпка,

на ярко-синем фоне

обугленные черепушка и косточки крест-накрест.

И Роджер печален в такую жару.

* * *

Дети закрывают глаза от страха,

взрослые прячут взгляд

за большими чёрными очками.

Вот и я хочу ослепнуть добровольно,

потом — разучиться читать и писать,

забыть, как складываются ладно

буквы в слоги и линии цепляются за крючки,

но стилет и бумага всегда под рукой.

Иначе как ты узнаешь, милый,

что остатки сладки,

а взятки гладки?

Блюз для Вали

Я беглый чёрный раб,

Плыл на плоту по Миссисипи всю ночь

и смотрел

На луну-грейпфрут, а что ещё мне было делать?..

Этот горький оранжевый свет сводит с ума,

и, сказать по правде, меня никто не ищет…

Вот я и пою свой блюз,

Блю-блю-блюз…

Грязный глупый старик

Отсиживался в кустах ярким днём

Курил чёртов табак, кашлял,

Щурился на высокое небо,

Слушал райских птиц,

И, если бы я не боялся, что меня найдут,

сбацал вам всем свой блюз, блю-блю-блюз…

Голодный шелудивый пёс,

Я отправился вновь в плавание на закате

И тихонько опять затянул

Грустный блюз, блю-блю-блюз,

В надежде, что меня найдут…

* * *

Мне завязали глаза или даже ослепили.

Спутали по рукам и ногам.

Оставили беспомощным в терновнике

заблуждений,

на радость многочисленным насекомым,

как-то: осам, муравьям, комарам.

Ешьте и пейте меня, милые, на здоровье.

Я весь в укусах ваших и своих желаний,

Ветряная оспа страстей одолела.

Кто-то пошутил и разбил моё глупое сердце,

Да так, что вся королевская конница

И вся рок-н-рольная рать не могут сердечко

Склеить-собрать.

Чак поёт: се ля ви, Джимми уверяет:

ты дикая штучка,

мол, и не думай — птица другого полёта,

А я повторяю, болван, вслед за Микки,

что очень скучаю.

Мечтаю о твоих поцелуях.

Хотя б самтайм.

---

Грифон и грифель

Я грифон, но не уверен, что крылья мои

белоснежны,

херувим крючконосый, нелепый,

если мне одиноко и тянет поговорить,

как некоторых выпить,

я достаю из-за уха полумесяца грифель

и выражаю в письменном виде

в своём зверином стиле то, что я хотел.

И вот название, только бывшее бесцветным,

гласит:

«Одним прекрасным вечером…»

Одним прекрасным вечером было очень больно,

Точь-в-точь как в детстве при случайном ударе

Тяжёлым и тугим мячом в грудь,

оставалось лишь ловить ртом воздух,

а это всё равно что ловить сетью души

или ждать у моря видений…

Грохот внутри моего пустого мешка,

словно там не воздух или кости, а камни,

каменный воздух…

Но вот в дверь вдруг постучали.

Кто это, друг? Да, это друг Вадим,

блондин в чёрной кожаной рок-н-рольной

куртке, зашёл за мной погулять.

Мы вышли из подъезда, и друг сказал:

«Нам необходимо совершить непоправимую

ошибку…»

На деле всего лишь отправились искать какой-то

джаз-бар,

но он работает по четвергам, пятницам, субботам

и воскресеньям,

а сегодня вторник.

Пойдём просто посидим, вон туда,

там официантки — знакомые пташки.

Друг взял себе кофе, а я шоколад, густой-густой,

словно пудинг,

такой густой, что я ем его ложкой

и слушаю друга.

Он всегда говорит только о себе.

Забавно, но это интересно.

Да, люди разучились писать письма.

Бессмыслица — спрашивать, как дела.

Никогда не нужно торопиться,

даже если опаздываешь,

перебегаешь дорогу

или кто-то ускоряет за тобой шаг.

Делай всё с достоинством…

Мы сидим до закрытия,

Потом немного болтаем с пташками,

Девочки курят тонкие сигареты

и устало улыбаются шуткам Вадима

сквозь никотиновое облачко.

А потом возвращаемся

по ночному прохладному, пустынному городу,

говорим о детях и о работе,

о друзьях, любимых,

музыке и поэзии,

шутим, вспоминая глупую юность,

и этим прекрасным апрельским вечером.

Кто убил во мне Бэмби?

М.

Ты танцуешь перед зеркалом под песню

Билли Джин

и сердишься, заметив, что я наблюдаю.

Мы совершаем увеселительную поездку

туда и обратно до столицы нашей Родины,

смеёмся всю дорогу и пьём лимонад.

Я так горжусь твоими сложными чертежами,

смешными комиксами,

выигрышами в теннисных партиях…

Твоя музыка приносит несчастья, резкость

и свободу. Благодаря тебе всегда закрываю

двери в комнате,

не позволяю дешёвых вещей.

Выкидываешь меня из машины ночью,

далеко от дома,

не желая слушать горькие всхлипы.

Твои замечательные подарки, шутки,

старые рубашки переходят мне по наследству.

Падаешь посреди дороги,

а я, стоя на коленях прямо

на проезжей части,

держу твоё лицо в ладонях

и умоляю открыть глаза…

Мчишься ко мне в больницу из другого города,

когда я вдребезги, к чёртовой матери,

приносишь сок и шоколадный батончик…

Моя память — это скряга Плюшкин,

ну почему я не могу

выбросить старый ностальгический хлам,

не только твой, но и чей-либо?..