Бесплатный фрагмент - Теория ритма

Теория ритма

ЧАСТЬ I. Потетень

1

Да где этот чёртов договор, в какой папке! Башка занята не тем, вот и найти не могу. А чем у меня башка занята? А чёрт его знает, уже забыла. Мальтус опять в курилку побежал, у него тоже крышу снесло, скоро все тут с катушек слетим. «ПромТоргОпт-груп», Мария, здравствуйте. Да, поняла, поняла вас, я вас сейчас переведу в отдел закупок. «ПромТоргОпт-груп», Мария, здравствуйте. Он на совещании, звоните после двух. А вот он, наконец-то, чёртов договор, ну да, я его в «Акты» засунула. Так, номер меняем, развесовку меняем, количество меняем, на печать, стоп-стоп! Дату! Какое у нас сегодня? Всё, побежала. Извините, что так долго, распишитесь, одна копия вам. Мальтус волчьей улыбкой гипнотизирует клиента, голос тихий, а мурашки по спине. Сейчас опять курить побежит. Здравствуйте, присаживайтесь, да, готово, распишитесь здесь и здесь. Да, слушаю. Ты, что ли, Света? Какая номенклатура? Я этим не занимаюсь, пусть Катька делает. Уволилась?! И эта тоже! Блинский блииин!!! А почему я? Я в её копме буду полдня рыться. Господи! Ты звонки на меня перевела? А почему не на Наташу? А туалеты мыть не моя обязанность случайно?! Да, ладно, поняла я, поняла! Чёрт! Где эта чёртова номенклатура, сейчас Борисыч уйдёт, акты не успею подписать, где она, где она, опять не то, Серёга отстань, не до тебя, сам сделай, не маленький, показывали же тебе, вот сам и оформи, ну займи его пока разговором, кофе предложи, отзынь, сказала! Похоже, вот она. Алло, Света, пересылаю, посмотри, то это или не то. Здравствуйте, извините за задержку, минуточку, Серёжа, у меня там акты на столе в красной папке, срочно отнеси Борисычу на подпись. Так, я понимаю, у нас будет крупный опт?

Мальтус опять потряс всю курилку своим икрящимся от ненависти к человечеству, виртуозным матом. Все прям-таки взбодрились. Походочка упругая стала и рожи улыбающиеся. Проверьте реквизиты, пожалуйста. Всё правильно? Тогда распишитесь внизу на каждом листе и здесь. Подождите минуточку, я отнесу на подпись генеральному. У меня больше пятисот. До свидания, будем рады сотрудничеству. «ПромТоргОпт-груп», Мария, здравствуйте. В принципе, возможно. Перезвоните через пятнадцать минут, пожалуйста, я уточню на складе. Алло, да, я. Почему? Вы там совсем охренели? Моё дело принять заказ! То есть, я должна от заказов отказываться?! Значит, пусть сверхурочно выходят! Не моё дело, звоните Лыкову, и пусть он звездюлей Микову вставит! Не хочет он! Может, вообще, закроемся, пока Миков на рыбалку ездит?! Значит, сделайте доставку с двух складов! С трёх! Это не моё дело! Звоните Лыкову! Здравствуйте, в принципе, можем, только, возможно, не сразу всю партию. Да, зайчик мой, ты уже дома, замечательно. Часик отдыхай и за уроки, договорились? Ну, умница. Это как вы хотите. Можем на каждую партию отдельный договор заключить. В течение недели. В течение двух недель. Это надо уточнить. Предварительно, какие цифры будут? Поняла. Алло, Пётр Константинович, это Маша, по фильтрам Powershift, артикул 11—04357, по количеству со всех складов сбрось мне инфу, ладно? Серёжа, что там с актами? Ты не забирал у него? Сходи, будь другом! Да, проходите, пожалуйста. Боже, куда же я их положила, распечатывала ведь. «Север-Моторз», «Север-Моторз», да где же он! Что со мной происходит, без конца что-то теряется. Я же это делала, помню. Так. Успокоиться. Стоп. Остановиться. Надо выйти. Подождите, минуточку. Я их распечатывала точно. Но в папке их нет. Куда могла засунуть? Да что это со мной! Пора в отпуск. Могла у Наташи на столе оставить. Распечатала и забыла. Скорее всего, у меня лежат где-то на виду. Так. Всё, успокоилась и пошла. Нет, что вы, никаких проблем. Вот ваш договор, проверьте реквизиты, распишитесь здесь и здесь. Жрать хочется, живот аж скручивает. Алло, да, это Маша. Уважаемый Александр Игоревич, это не моя сфера ответственности. Звоните генеральному, не мне. Козёл! Если я сейчас не пожру, я упаду.

Все мы тут Мальтусы. Жаль, я не курю и материться, как он, не умею. А они там в курилке поржут, выматюгаются, и на душе легче, и опять в этом дурдоме существовать можно. Алло, ну как ты, русский делаешь? Молодец! Ты поела? Умница. Ну давай, до вечера, целую тебя, зайчик! Надо договора занести, сейчас не сделаю, придётся вечером сидеть. Мальтус, похоже, принял слегка. Точно! Не боится, чёрт! Сейчас жвачкой зажуёт. Я б тоже приняла, от этого кофе одна тахикардия. Алло, Света, не сейчас, мне надо договора занести, ещё программа, сука, подвисает, Серёгу попроси. Да мне плевать, пусть учится! Да, Алексей Иванович, сейчас зайду. О, господи, только бы не фильтра. Да, Алексей Иванович, сделаю. Придётся договора отложить, иначе не успею. Света, нет! Меня нет! Ни для кого! Мальтусу отправь, ему уже всё равно. Да, Серёжа, сюда положи. Блин! Ещё же акты!

Ух, как на улице-то хорошо, хоть продышаться. Пока, люди, до завтра. Вкусняшку, что ли, зайти купить. Успею завтра к одиннадцати? Надо успеть. Серёгу пошлю пораньше пообедать, а в обед посажу акты заносить. Идиоты! Не могли программу на Катькин комп продублировать. Секреты, блин, конфиденциальность! На Катькин! Нету Катьки. И что это от нас все бегут, удивляюсь! Настю побаловать. Бедняга, целый день сидит, то в школе, то дома. В воскресенье надо бы куда-нибудь выбраться. Или сейчас взять её, пройтись? После ужина уже совсем темно будет. Илюха, небось, опять в первом часу заявится. Хорошо, что отсрочку от армии дали. А потом? Загребут, поди. Хорошо, что на год, не на два. Может, дадут доучиться. Чего бы сварганить на завтра? Пирожки, что ли, затеять? Сейчас теста, фарша куплю, пока стряпаю, голова переключится, они у меня пирожки любят. Завтра с собой можно взять. О! И очереди нет. Снежок какой красивый! Надо было остаться, вдруг завтра к одиннадцати не успею? Пораньше приду, успею, будильник на полчаса пораньше надо поставить.

Света, меня нет до одиннадцати! Нет меня! У меня вип, понимаешь? Добрый день, конечно, пойдёмте к Алексею Ивановичу, документы уже у него. Кофе? Наташа, два кофе Алексею Ивановичу. Ты за Катю? Серёжа, иди сюда, смотри, сначала по дате, потом по заказчику. Понял? Давай. «ПромТоргОпт-груп», Мария, здравствуйте. Да, вы совершенно правы. Нет, у нас АЕ -509 -78. Поршневой или вас винтовые интересуют? Я вас переведу в технический отдел. «ПромТоргОпт-груп», Мария, здравствуйте. Да-да, помню. Один момент, я уточню. Так-так-так, где тут, было же от Пётра Константиновича, я же видела. Ага, вот оно. Ну, слава богу! То есть, вас устраивает доставка партиями? Ну, подходите, когда вам удобно? Завтра в два, хорошо, я вас записала. Проходите, пожалуйста, да, вот они. Проверьте, пожалуйста, реквизиты, если всё верно, распишитесь внизу на каждом листе. Ваш экземпляр. До свидания, рады сотрудничеству. Алло! Пётр Константинович! Это Маша. Слушай, зарезервируй мне фильтра Powershift, артикул 11—04357. С нашего склада все, триста единиц, из Каменска пятьсот. Практически всё забираю. Я тебе сейчас ориентировочную счёт фактуру пришлю, но ты запомни, фильтра эти у нас всё. Мои. Если от Маль…, тьфу, Бориса будут или от Светы, то скажи им, что их нет. Ага, ну всё, пока. «ПромТоргОпт-груп», Мария, здравствуйте. К сожалению, он сейчас занят. Вы по какому вопросу? Будьте любезны, перезвоните через полчаса. Или оставьте свой телефон, я вам перезвоню. Наташа, я обедать, сейчас от Алексея Ивановича клиент выйдет, проводишь? Настюш, ну, как ты, дома? А что такое? Ну, поспи часик. Только будильник поставь, а то весь день проспишь. Ты поела? Ну, умница. Поспи, отдохни. Целую тебя, зайчик. Не есть, что ли, булочку, на боках ведь отложится. Салатик возьму. Надо в бухгалтерию позвонить. Привет, Ленусь. Да у меня там Серёга сидит за моим компом, акты забивает. Ты опять на диете? Я тоже сегодня молодец, булочку не взяла. У вас тоже? Господи, какая нестойкая молодёжь пошла! А у нас Катька уволилась. Да, представь! Мы с Наташкой разгребаем. Она уже плачет почти. Да, он у нас такой. Зато, по клиентам первый. Он их гипнотизирует ненавистью. И через телефон тоже, прямо по воздуху. Что за духи? О! Да мы его и не видим почти. Приходит за полночь, на первые пары вообще, кажется, забил. Настюха у нас старательная. Сплюнь! Ладно, я побежала, приятного аппетита! Серёжа, как у тебя? Ну всё равно, иди, спасибо, мне комп нужен. Кстати, как у тебя с рассылкой? Новые есть? Сколько? Мало. Ответы есть? Хреново. Иди, продолжай. Ну, как всегда, у Мальтуса уже дым из ушей, Наташка в истерику впадает. Поди, тоже сбежит. Жадность, Алексей Иванович, фраера сгубила. Алло, Алла Николаевна? Это Маша. Пришлите мне проплаты по моим договорам. Ну и что, что не конец месяца, а мне отслеживать надо. Ну, как будто первый раз. Господи, какой тихоход. Это он только десять актов разгрёб? Алло. Свет, если успею. Присылай, но сегодня не гарантирую. Да, Алексей Иванович, сейчас зайду. Да, я понимаю, сделаю. Вам звонил Петраков. Перезвонить? Хорошо. Так, стоп, кто у меня ещё на сегодня? «Машин-Строй-Север», где они, где они, вот они. «ПромТоргОпт-груп», Мария, здравствуйте. Минуточку, сейчас гляну. К сожалению, ещё не готовы. Перезвоните завтра во второй половине дня, пожалуйста.

Привет! Ну что поделать, пришлось задержаться. У нас вечный дурдом, как будто ты не знаешь. Все увольняются, а мы разгребаем. Привет, моя хорошая, ну как ты? Уроки сделала? Что-то ты горяченькая. Поужинали уже? Ну, сейчас будем. Алло. К другу? Ага. Ага. Презервативы не забудь. Илюха не придёт, у друга останется ночевать. Ты чем-то не доволен? Ну, позвони ему, повоспитывай, вели домой идти. А что я сделаю? Ты что-то можешь? Раньше тебя всё устраивало. Боже! Настя! Ну-ка, давай температуру измерим. Боже мой! У неё тридцать девять! Ну-ка, ложись скорей, парацетамол. Горло болит? Какое красное! Попей! А ты насильно попей, при температуре много пить надо. Давай водичку с малиной наболтаю. Алло, Света, это Маша. Я завтра на больничный. У Настьки температура тридцать девять. Ну, дала я таблетку, до тридцати восьми опустилось. Горло краснущее, она лежит, как тряпочка. Я её одну оставлю? Мне участкового вызывать надо. Мама с отцом отдыхают, в Казани сейчас. Илюха вырос, мы его дома не видим. Света, ты как себе это представляешь? Где я тебе в десять вечера няньку найду? У меня завтра на два часа клиент записан. Сейчас вспомню… «Псков-Механика», документы готовы, у меня в сейфе лежат, перекинь на Мальтуса или себе возьми. Он всех обещает убить. Мне уже кажется, что это не худший выход. Там доставку разбить придётся на два склада. Не забудь Алексея Ивановича с утра предупредить. Я ему позвоню, но ты на всякий случай продублируй. Свет, а что делать? Звони, если что. Ну как ты, зайчинька? Давай горло пополощем, давай-давай, через не могу. Ты полежи, попытайся заснуть, я пойду суп варить, буду к тебе заглядывать. Водички с малиной попьёшь ещё? Может, с клюквой сделать? Не надо?

Да, проходите, проходите. Настя, спинкой повернись. Вот ложка, горло посмотреть. Ангина? Одиннадцать лет. Да, спасибо. Спасибо вам. До свидания. Алло, Света, ты? А они не у меня. В бухгалтерии. Да вот, они так долго копаются. Алексей Иванович должен был подписать. Не подписал? Ну, ждите тогда. А что я сделаю? Ну, загляни к нему, попроси срочно. Настюша, я в аптеку, одна нога здесь, другая там. Не бойся. Алло, Света, что опять? А это не моё. Это у Кати должно быть в компе, там и ищи. Я не дома, сейчас приду, гляну. Ну как, Настюш? Пойдём горло полоскать. Вот, глотай. Не плачь, не плачь, пройдёт. Завтра уже легче будет. Алло, Света, я тебе отослала, почту проверь. Давай я тебе книжку почитаю. Что у вас там по внеклассному чтению? Алло, Света я на три дня точно. А там мама вернётся, я её уже «обрадовала» в кавычках. Температура держится, с трудом удаётся хоть чуть-чуть сбить. Я пойду оладушек напеку, будешь оладушки? Нет? Горлышко болит? А пюре будешь? Немножко? Сейчас сделаю. Попей, попей бульончика, нельзя же совсем ничего не есть. Ну, давай, ещё одну таблетку. Привет! Тише! Уснула, наконец. Весь день промаялась. Не сбивается температура и всё тут. Суп греть? Врач была, сказала, ангина. Тяжело дышит, хрипит, похоже, опять во сне температура поднялась. Второе будешь? Пюре с котлетами. Настька ничего не ест. Кое-как в неё бульон впихала. Я у неё лягу на всякий случай. Что такое? Я не сплю. Водички? Может, морсику? Ну, не плачь, Настюш, давай платочек намочу. Ты поспи, а я тебя за руку подержу. Что такое? Здесь я, здесь. Ну-ка, давай градусник подмышку. Боже, опять тридцать девять! На-ка, попей. Пей, пей побольше. Больно глотать? Ну, давай, постарайся хоть сироп проглотить. Вот умница. Нет, нет, я никуда не уйду. Давай я тебя за руку подержу, по головке поглажу, а ты снова поспишь. Алло, кто это? Света? Да, Настя всю ночь бредила, металась, и я с ней, под утро только уснули. Ну, мало ли что, не доволен. У всех дети болеют. Я тебе сказала, мама через три дня подхватит. Оставь, я вернусь и сделаю. Это потерпит. Положи пока в мой сейф. Ну, как ты, солнышко, получше? Тридцать семь и пять. Ну вот, спала температура. Пюре сможешь проглотить? Давай киселя тебе сделаю? Малинового? Я в магазин, одна нога здесь, другая там. Шоколадку купить? Ты шоколадку потихоньку соси, а я тебе почитаю: «Отец мой Андрей Петрович Гринев в молодости своей служил при графе Минихе…»

Привет! С утра получше было, я ей книжку почитала, потом она мультики посмотрела, а к вечеру опять температура поднялась. Нурофен дала, голова у неё болит. Горло весь день полощем. Суп будешь? Рассольник. Картошка с мясом. Илюха хоть под утро приходил? А то я с Настей проскакала всю ночь, под утро вырубилась, не слышала ничего, как ты на работу уходил. Нет, не приходил? Сегодня явится. Позвони ты, поинтересуйся. Что, лапушка? С тобой посидеть? Конечно, солнышко. На ночь ещё пополоскать нужно. Ну-ну, не капризничай, лечиться надо. Сейчас вернусь, Илюша пришёл. Ну как друг? Как пообщались? Нормально? Ну-ну. Надеюсь, без последствий. Ну не рычи. Иди там, поешь. Я картошку с мясом приготовила, как ты любишь. Настя заболела, я на больничном. Ангина. Прошлой ночью тяжело было, надеюсь, эта ночка полегче будет. Загляни к ней, только близко не подходи, а то ещё ты заболеешь. Я для профилактики тоже горло полощу. Деньги есть у тебя? Ты на все первые пары забил или на какие-то ходишь всё-таки? Не рычи. Могу я поинтересоваться?

Алло, Света, я завтра выхожу. Ты мне на завтра кого-нибудь записывала? Тогда перекинь мне договора, я хоть прочитаю. То есть, как это не будешь готовить, а как тогда? Так ведь времени вагон уйдёт. Ну, Света, так не делается! Ну хоть заявки пришли по количеству, по артикулам… О, боже!

Привет всем! Да, мама подхватила. С корабля на бал, можно сказать. Они вчера с папой вернулись, а сегодня она уже у меня. Насте получше, слава богу. Ого! Нет, я в субботу выйду, Никита с Настей посидит, и всё разгребу. «ПромТоргОпт-груп», Мария, здравствуйте. Перезвоните, пожалуйста, через десять минут, я уточню. Алло, Света, тут Потапенко звонит из «Энергосистем», ты его пакет готовила или Мальтус? То есть, они должны быть уже подписаны? Ага, сейчас посмотрю. Алло, Света, нет его документов. Ну этого, Потапенко из «Энергосистем». Так ты отдавала их на подпись или нет? В подписанных их нет и в папке на подпись тоже. В сейфе? В шкафу? Сейчас гляну. Алло, Света, у меня их нет, посмотри у себя. Он сейчас опять звонить будет. Но если ты их готовила, они должны же где-то быть?! «ПромТоргОпт-груп», Мария, здравствуйте. К сожалению, ещё нет. Я вам перезвоню, как только ваш пакет будет готов. Приносим свои извинения. Да, Алексей Иванович, сейчас. Алексей Иванович, у меня дочка тяжело болеет. Ну есть же форс-мажорные обстоятельства. Поняла. Алексей Иванович, у вас есть документы на подпись? У него что, крыша съехала? Разорался! Как будто я прогуляла! Как будто я каждый месяц на больничный ухожу! Вообще уже! Куда пакет Потапенко делся? Алло, Света, у меня документов Потапенко нет, я всюду посмотрела, и у Алексея Ивановича их нет тоже. Поищи у себя. Света, я к тебе сейчас приду и у тебя рыться буду? У меня их нет. Стоп! Не клади трубку! Ты мне заявки пересылала? Ну так перешли. Перешли мне заявки, а сама поищи Потапенко. Света, если ты оформляла, кто за тебя их искать будет? «ПромТоргОпт-груп», Мария, здравствуйте. Да, конечно. Да, вы совершенно правы. Сколько? К сожалению, у нас скидка только на крупный опт. Больше пятидесяти. Мы работаем только со стопроцентной предоплатой. Думайте. До свидания. Серёжа! Стой! Иди сейчас к Свете и поищи у неё пакет «ООО Энергосистемы», Потапенко. Всё перерой и пусть сейф тебе откроет. Это что такое? Это мне? Ты готовил? Подписано уже? Это всё на сегодня?! Ты с ума сошёл? Я понимаю, что ты меня подменял, но ты же понимаешь, что за один день это невозможно! Добрый день. Проходите, пожалуйста, присаживайтесь. Проверьте, пожалуйста, реквизиты, если всё верно, распишитесь внизу на каждом листе. Ваш экземпляр. До свидания, рады сотрудничеству. Добрый день. Проходите, пожалуйста, «ООО «Путеец»? Минуточку. Проверьте, пожалуйста, реквизиты, если всё верно, распишитесь внизу на каждом листе. Ваш экземпляр. До свидания, рады сотрудничеству. Здравствуйте, проходите, пожалуйста, да, вот они. Проверьте, пожалуйста, реквизиты, если всё верно, распишитесь внизу на каждом листе. Ваш экземпляр. До свидания, рады сотрудничеству. Наташа, я на обед, пусть ждут. Алло, мама, ну как вы там? Тридцать семь? Ну ладно, это уже лучше. Главное, пусть пьёт побольше. Заставляй её. И горло полоскать. Ты сама-то как? Не садись к ней близко, сиди в другой комнате, пусть телек смотрит или рисует… Вышивает? Прекрасно! Ты близко к ней не подходи! А то ещё ты заболеешь! Я ей сама сейчас позвоню. Алло, Настя! Вышиваешь? Ну, умница. Ты бабушку слушайся с первого раза. Сказано, горло полоскать, иди и полощи. И пей сама, не вынуждай себя уговаривать. А то ещё бабушку заразишь. Пожалей бабушку! Ну ладно. Будь умницей. Целую. Алло, я ещё не смотрела. Мне Мальтус тут договоров подкинул, за день не разгрести. Света, я как должна успеть, если у меня люди сидят? Серёга документы нашёл? Послала? У меня слов нет. Что делать-то? А сама смотрела? Нет? Так почему ему не дала? Дурдом. Добрый день. Проходите, пожалуйста, присаживайтесь. Проверьте, пожалуйста, реквизиты, если всё верно, распишитесь внизу на каждом листе. Ваш экземпляр. До свидания, рады сотрудничеству. «ПромТоргОпт-груп», Мария, здравствуйте. Одну минуту, я проверю. Да, готовы, подходите в понедельник к десяти. Нет, на сегодня уже записи нет. Света, я сегодня буду заниматься только людьми. Света, ты мне разорваться предлагаешь? Ты очередь видишь? Люди уже пришли. Вообще, я понимаю, что Мальтус мне как бы мстит, мог бы раскидать на несколько дней. Нет, заявки я сегодня трогать не буду. Я тебе сказала, что в субботу выйду? Успокойся.

Ты бы знал, сколько на меня навешали сегодня. Ещё в субботу придётся выходить, разгребать. Ну а что делать? Посидишь с Настей. Да это, наверно, не ангина. ОРЗ. Мамочка, спасибо огромное! О! И приготовила! Ну, премию тебе выпишу! Спасибо! В понедельник подхватишь? Что б я без тебя делала! Вы ужинали уже? Мама, такси тебе вызову. Папе привет! Настя поправится, приедем в гости, расскажете, как съездили. Всё, целую-целую! Ну, не ворчи. Посидишь денёк с дочерью. Книжку ей почитаешь, пообщаешься. Много ты с ней разговариваешь? Да, а потом будешь ворчать, что дома не ночует, да поздно будет, как с Илюхой. Сейчас воспитывай. Самое время. Зато деньги платят. Это не аргумент? Слушай, это твой собственный ребёнок! Я не понимаю тебя! Как будто на каторгу отправляют! У тебя все выходные свободны, я тебя не напрягаю. Ну так совпало, что мама уехала, и мне пришлось больничный брать, можешь ты мне помочь?!

Как хорошо, когда никого нет. Вот так бы работать. Никита весь изнылся, ну что за человек! Зарплата моя ему нравится, а как подхватить в трудный момент, нет, не может! Ничего, перетопчется один раз. Ой, боже, до вечера, наверно просижу. За что сначала хвататься? Заявки. Ну вот, до четырёх просидела. Не могу больше, на неделе доразгребу.

Доброе утро всем. Ты чего, Света, на меня, как коршун, налетаешь? Так и не нашла? Света, я при чём? Меня не было, этим ты занималась. Всё, побежали, чего уж теперь. Заявки из тех, что Света мне переслала, я подготовила все. Отчёт нет, у меня получается только один день на этой неделе, я целиком работала по договорам, которые Борис Евгеньевич подготовил. Акты наполовину, на этой неделе закончу. Я понимаю, ну что делать, у меня ребёнок заболел. Вот Светка, сволочь, на меня стрелки переводит. Хотя я тут каким боком?! Алексей Иванович, до меня эти документы не дошли. Я не могу отвечать за то, что я не делала. Алексей Иванович, все берут больничный иногда. Да, я сделаю выводы. Вот гад! Я ему наизнанку тут выворачиваюсь, субботу всю угробила, а он на меня бочку катит! Я думаю, надо заново сделать. Иначе дедлайны полетят. Светка, ворона, потеряла, а я виновата. Наташа, у тебя случайно на столе не завалялась папка «ООО Энергосистемы», там полностью подготовленный пакет должен быть, посмотри, пожалуйста. Нашла?!! Света! Вот твоя папка! Я тоже пару раз у Наташи на столе оставляла, просто автоматически. А что ты на меня кричишь? Почему ты на меня стрелки переводишь? Мальтус, заткнись! Ты постоянно стонешь, что у тебя жена на больничном с детьми. Вы чего, совсем охренели? Мальтус, ты в прошлом году две недели с гриппом валялся, я что-то на тебя не орала после этого, разгребли как-то. Света, ты больничный никогда не брала? Ты это будешь говорить? Я за восемь лет первый раз больничный взяла, первый! Потому что совпало так, что у меня мама уехала, в первый раз!!! Я ни разу сама на больняк не уходила! Что, не так? Я виновата, что люди увольняются? Чего вы на меня всех собак спустили? Я в субботу вышла, чтобы разгрести! Да идите вы!!! Сволочи. Свиньи. Гадюшник. Руки дрожат. Ну какие свиньи, а! А я, как дурочка, вечно на амбразуру кидаюсь. Гадюки. Змеи. Коллеги, блин! Иваныч, гад, наехал, и эта свора, почуяли, туда же! Надо успокоиться. Всё. Спокойна. Пошла. «ПромТоргОпт-груп», Мария, здравствуйте.

Привет! Ну, как тут у вас? Ужинали? Мамочка, спасибо! Как она? Извини, пришлось задержаться, доделать кое-что надо, опять до конца не успела. Да уж, такая работа, до конца никогда не бывает. Привет, лапушка! Полегче тебе? Уже скачешь? Бабушку не слушаешься? Да ерунда, наехали на меня сегодня жёстко. Сначала директор на планёрке, потом мои дорогие коллеги, я не ожидала, честное слово, они меня сожрать были готовы. Вот так живёшь и не знаешь, кто вокруг. Спиной страшно повернуться. «Падающего подтолкни». Иваныч наш, я его не узнаю. Такой жадный стал. Люди бегут, увольняются, у нас дурдом полный, задыхаемся, конечно, сроки летят, на нервах все, нет, чтобы ещё менеджеров принять, так он имеющихся выживает. От кого-от кого, а от него не ожидала. Такое паскудное чувство на душе. Помнишь Соню? Она ко мне на день рождения приходила? Она уволилась, а на её место никого не взяли. Девочка молоденькая приходила, сбежала через месяц. Да, мамочка, конечно, ерунда, рабочий момент.

Илюш, когда у вас сессия начинается? Ну что ты раздражаешься? При чём тут контроль, я с тобой просто разговариваю. Ты студент, о чём нам с тобой разговаривать? О твоих студенческих делах. Ну, хорошо. Расскажи, где ты бываешь, ты же дома не появляешься совсем. Я уж и забывать начинаю, как ты выглядишь. Ты не хочешь со мной разговаривать? Вот я тебя и спрашиваю, где ты ещё бываешь, кроме как на учёбе? В клубы ходишь? Что ты злишься? У тебя что-то случилось? Илюшка! Не рычи. Вот свинтус вырос.

Никита, я в эту субботу опять выхожу. Ну а что делать, доразгрести надо. Одна посидит, в понедельник в школу. Илюха опять убегает? Ну, конечно!

Слава богу! Часам к двенадцати уже дома буду. Можно с Настей погулять маленько, погода хорошая, ветра нет.

Ало, мама? У тебя? Она тебя ещё не заездила? Ну, ладно. Я тогда завтра её заберу. Вы погуляйте маленько, не холодно вроде.

…………………………………………………………………………………

…………………………………………………………………… Боже мой.

Боже мой… Нет. Нет. Нет. Нет.

Он… Я… Не может быть.

Какое скотство. Не может быть. Стошнит сейчас. Извращенец. Извращенец.

…………………………………………………………………………………………

…………………………………………………………………………………………

……………………………………………………………

2

Ненавижу. Ненавижу.

Боже, какая гадость. Мерзость. Тошнит.

Скот. Животное. Как он мог. Как… Как он…

Сейчас стошнит.

Куда мне деваться.

Гад. Предатель.

Какая грязь, липкая. Как будто я вымазалась.

Только не падать.

К Соне? Не доеду. В кафе надо какое-нибудь зайти. Зайду. Выпью что-нибудь.

Двести грамм.

Боже мой. Боже мой. Скот. Какой скот. Чтоб он сдох. Сдох. Сдох. К маме поехать переночевать? Не могу домой. Не хочу. Разводиться. Квартира хорошая, разменяем. Настька со мной. И это мой муж? С кем я жила. Всё-таки к Соне. Гадина. Гадина. Гадина. Гадина. Предатель. Скот. Я сейчас умру. И ладно. Скорей бы сердце разорвалось.

Ещё сто грамм, пожалуйста.

Ну, если ему так надо… Боже. Двадцать лет вместе, и я не знала, что он такой. Что ему вот это надо. А я-то, идиотка, вылизывала гнёздышко, уют, уют. Такси вызову, к Соньке поеду. Или к Наде. Как же мы прожили двадцать лет? Он животное. Я всё семья, семья, а ему… совсем другое надо. Животное. Грязное. Он никогда меня не любил. Никогда. Я всегда это знала. Надеялась на что-то. Сама виновата, ведь знала, что не любит, чувствовала. Чувствовала. Но если ему такие пакости нужны… Боже, неужели им всем? Любовь, семья, дети, дом — ничего не надо, а нужны только эти скотские извращения. Он — извращенец? Зачем он со мной живёт? Я так никогда не смогу. Меня от этого скотства выворачивает. Интересно, это проститутка или любовница? Мне так не надо. Я бы так не смогла даже ради того, чтобы его удержать. Чтобы кого-нибудь удержать. А ему этого не хватает. Ему это всё надо. Он опоганил мой дом. Гадина. Сейчас в электронном виде можно на развод подать. С работы не отпроситься. И так всех собак на меня спустили. Будь проклят этот гадюшник. Двенадцать лет ему отдала. А вокруг одни сволочи. Соня ушла, и мне за ней надо было. И дома нет. Соня? Можно я к тебе приеду? Случилось.

Соня! Как он мог домой! У мужиков ничего святого нет. Как можно дома таким скотством заниматься?! Ну ладно, если бы он где-нибудь под кустом… но свой родной дом в бордель превращать?! Он извращенец, Соня! У меня язык не повернётся рассказать, что он делал. Что они делали. Это ужас, это такая грязь! Блевотина! Они все такие, Соня? Я ненавижу его. Ты знаешь, я всегда хотела двоих детей, а ему не надо было. И мы с ним договорились, если достигнем определённого материального уровня, тогда позволим себе родить второго. И я на изнанку вывернулась, а нашла эту работу, впряглась, как конь, маму впрягла, она у меня бессменный часовой, что с Илюшкой, что с Настей. Я достигла этого проклятого уровня! Когда Насте было месяца два, я подслушала, как он по телефону разговаривает. Меня как кипятком ошпарило, он с таким раздражением, почти с ненавистью к ней и ко мне говорил, что покою нет, что я упёртая самка, что малявка орёт, спать мешает, что руки опять связаны. Я тогда себя прямо тисками сжала, подавила, заставила забыть и… похоронить этот разговор. Мало ли, не выспался, у всех бывают вспышки раздражения. Если я всерьёз начну это обмуслякивать, тогда наша жизнь трещину даст, а то и развалится. Илюше семь лет было, первоклассник. В общем, я запретила себе этот разговор вспоминать. Ни звуком себя не выдала, что слышала. А сейчас я понимаю, что не была это вспышка раздражения, это вообще его отношение ко мне и к детям. Никогда ни я, ни дети, ему нужны не были. Меня он просто использовал. А что, удобно, зарабатываю прилично, быт налажен, с детьми его не напрягаю, мама всегда на подхвате. Я всю жизнь в прислугах прожила, что дома, что на работе. Что я там делаю? Бессмыслицу какую-то. А ведь меня в журнал приглашали, я журналистикой могла заниматься и хотела. Но деньги же! У меня дома нет, Соня! Нет у меня родного человека. Есть равнодушный самец, которому глубоко плевать и на меня и на детей своих, его только похоть по жизни движет. Извращённая похоть. Меня вырвет от них сейчас. Нет, не от коньяка, а от того, что я видела. И Илюха хамом вырос. Ему тоже на меня плевать.

Мама, я плохо себя чувствую. Я вечером за Настей заеду.

Не знаю. Приготовь сам. У меня голова болит. Не стучи, сказала, голова болит, закрой дверь.

Настя, завтра на обед в школьную столовую сходишь, вот, денежку возьми. У меня голова болела.

«ПромТоргОпт-груп», Мария, здравствуйте. Проверьте, пожалуйста, реквизиты, если всё верно, распишитесь внизу на каждом листе. Хорошо, Алексей Иванович, сейчас зайду. Алло, Саша, ну что такое, ну сделай что-нибудь, виснет программа, невозможно работать! Алло, бухгалтерия, проплаты пришлите, наконец! Корпоратив ещё этот дурацкий! Зачем я туда потащусь? Праздновать? Ага. А как случится что-нибудь, они меня с удовольствием утопят. Дома сидеть? Морду этого гада видеть не могу, а он ведь ещё полезет. Полезет, в рожу харкну, или сблевнёт меня от него. Надо Настю взять и сходить куда-нибудь, в кино, в театр билеты купить. На развод надо срочно подать, не будешь ведь всю жизнь из дома бегать. Алло, Алексей Иванович. Это не я готовила, Света. Светка, сука, сама накосячит, а на меня стрелки переводит. Мальтус, это уже наглость. Я своё всё разгребла. Не ври. Забирай. Я этим заниматься не буду. Мне плевать.

Давай, давай, позлись. Поди с голоду не сдохнешь, а и сдохнешь, не велика потеря.

Настя, пойдём в кафе сходим, чего-нибудь вкусненькое сжуём. Готовить всё-таки придётся, не кормить же Настьку столовским всё время.

Илюша, а тебе кроме жратвы и денег что-то от матери нужно? А как твои друзья живут в общежитии, или которые квартиры снимают? У них тоже мамки в прислугах?

Так, ну вот, отправила. Максимум через месяц должны ответить. А могут и быстрее. Надо подготовиться. Зайти к Наде, она мне подберёт квартиру. Надо так, чтобы Настя в площади не потеряла, иначе не дадут разъехаться. Я могу доплатить. Надя посоветует, как это юридически грамотно сделать. Значит так, Насте определить место проживания со мной, а Илюха пусть с отцом живёт. Хорошо, что у меня зарплата приличная. Как же я раньше не замечала, какое у него лицо. Как он на меня смотрит. На Настю. Точнее мимо. Каждому по вере его. Я свято верила в семью, в то, что это необходимо, и мои глаза, видимо, отсеивали, блокировали то, что было разрушительно. Нет сил быть с ним под одной крышей. Но надо потерпеть. Уеду на эти десять дней вместе с Настей. Дом уже опоганен, он уже не мой, надо с нуля создавать, конечно, он обрадуется, будет свою извращенку каждый день приводить. Ну и пусть. Завтра корпоратив. Схожу. Всё не домой. Хотя хрен редьки не слаще.

Серёжа сидит, одну руку трубочкой сделал, сверху в неё карандаш опускает, а снизу подхватывает. Да так ловко. Я попробовала, не получилось. Может, потому что пьяная? Как же достало всё! Какие все лицемеры! «Уважаемый Алексей Иванович, что бы мы без вас делали…» А за глаза? Иваныч отбыл протокольное время и слинял. Сейчас Мальтус окончательно напьётся и начнет всем гадости говорить. Светка ходит морда кирпичом. Правильно Наташа сделала, что не пришла. Домой приду, у этого будет повод меня грязью облить. Зудеть будет, оскорблять. Он ведь и раньше меня оскорблял, каждый год, как с корпоратива приду, оскорбления. Почему я не возмущалась? Потому что цель была — сглаживать, сглаживать, лишь бы без ухабов, мир любой ценой. А, может, ему не надо было этого мира? Может, он нарочно меня провоцировал на скандал, чтобы иметь возможность хлопнуть дверью, а я не давала? А он не мог просто так взять и развестись, ему страшно быть виноватым? Или всё-таки удобно? Зачем лишние телодвижения, когда удобно? Ловлю его взгляды последнее время, когда он думает, что я не вижу. На Настю — только раздражение. На меня либо раздражение, либо… даже не передать. Как на неодушевлённую преграду. Давно так? С момента, когда Настя родилась? Раньше? А я привыкла к этой тяжести, к этому грузу: вечно недовольный муж. А ведь это моя жизнь проходит. Прошла? Это он извращенец или им всем такое надо (сейчас стошнит, не надо больше пить)? Или я недоделанная? Серёжа такими глазами на меня смотрит, как будто от сочувствия сейчас из собственной шкуры выскочит. Пожалуй, он единственный, кто меня поддерживает. Не полешки в костёр подбрасывает, а, наоборот, толковее помочь старается. «Маша, давайте потанцуем». Спасибо тебе, мальчик. Пойдём потанцуем. Вот зачем он мне говорит, какая я хорошая, я ведь сейчас расплачусь от утешений. А ведь мне кроме мамы никто таких слов уже целую вечность не говорил. Серёжка тоже пьян. Смешной какой. Сколько наивности, сколько восторженности лезет, но мило. Он добрый парень. Но в нашей фирме ему ничего не светит, не его это область, совсем не его, съедят. А я? Жизнь заставит, приспособишься. Откуда он знает, что у меня с мужем всё плохо? Чуткость или у меня на лице уже печать уныния и никчёмности женской? Так и буду жить, как баба, которую терпят по привычке и из удобства. Ненужная, нелюбимая, нежеланная, плюнувшая сама на себя, терпила. С унылой миной. Ну, этого не хватало! Только не реветь. Здесь у всех на виду. Да, Серёжа, вызови такси, хочу отсюда уехать, хоть к чёрту на рога.

Цветы? Откуда? Когда ты успел? Ах, ну да, заказал, наверно. Мальчик играет в американское кино. Кофе и клубника в постель. Но в нём нет ни тени сытости и ожидания, чтобы я побыстрее свалила. Кажется, он не прочь продолжить, и его нежность не наиграна. Как же он безмерно нежен. Никита никогда таким не был, даже в медовый месяц. Никита всегда был грубоват и прямолинеен. Забытые ощущения. Забытые ли? Враньё. В первый раз в жизни пережитые. Если бы мне было сейчас лет двадцать — двадцать пять, мы были бы идеальной парой. Серёжа вполне традиционен, но страстен страстью молодости. Интересно, а если бы я была не я, а проститутка по вызову, он тоже бы практиковал те тошнотворные действия, как и Никита со своей шлюхой? Нет желания выяснять. Бабочки в животе напорхались и устало присели, сложив крылышки, однако, надо увольняться. Надо. Дождаться развода и уволиться. И не приближаться к Серёже. Но разводная кампания будет долгой: дети, разъезд. Опять ждать? Нет. Уходить сейчас же. Для Серёжи это тоже корпоративный эксцесс на нетрезвую голову. А меня будет тянуть к нему, он будет шарахаться, все станет пошло и мерзко. Надо же, как просто — стоило меня пожалеть, и растаяла.

Мужики такие лицемеры. Всегда врут. Подслушивайте, девочки. И подглядывайте. Если хотите знать. А можно и не знать. А если бы я не узнала, так бы и жила с ним? И счастлива была? Счастлива… При такой свистопляске ты просто не задумываешься о счастье, вообще ни о чём, работа, косяки, дети, магазины, готовка, и по кругу. Счастлива? Когда есть время чувствовать? Одна игла в мозгу — не сломаться, выдержать, сделать, доделать, успеть. Ну пусть не счастье. Это какое-то высокопарное слово. Удовольствие. Радость. Когда были в последний раз? Только моменты, когда выходишь с работы, а там снежок белый, красиво, огни. Минут десять между работой и метро, между метро и магазином. Между магазином и… Нет, из магазина выходишь, уже ничего не замечаешь, красоты не замечаешь, только мысли о том, что приготовить и сумка руку оттягивает, скорей бы избавиться от этого веса. Так и не куплю машину, видимо. А когда мне ходить на права учиться? Сейчас все деньги не разъезд уйдут. Когда ещё? Когда с Настей гуляю. Давно не гуляла, недели три назад последний раз. А еще? У мамы в гостях. Когда делать ничего не надо, развалишься на диване, мама настряпает всяких вкусностей, наешься от пуза, папа отворчит своё и уходит телевизор смотреть, а мы с мамой и Настькой чай пьём, тогда отдых и расслабление. У мамы как-то все проблемы отпускают, могу о работе не думать. Сто лет не была у мамы, не сидела так. Некогда, некогда. Даже после их поездки ещё не встречались. А Никита? Ну вот я застала его, как по башке кирпичом отоварили. Больно, мерзко, шок, что он так может. Но ни одного момента радости и счастья. Может, когда-то в юности. Только сразу после свадьбы и до свадьбы. А последнее время? Последние годы? Годы. Годы? Только напряжение. Чтобы не ворчал. Не ругался. Не был недоволен. А секс? Если б я не была такая выжатая как лимон, от такого секса только в окно выйти. А так даже до окна не дойти, сил нет. Не было у нас ничего хорошего. Зачем мы вместе жили? Живём? Я живу как тупое животное. Тягловое. По сути. Шмотки, отпуск за границей, евроремонт, это ведь внешнее. За две недели не отдыхаешь, а устаешь только сильней. У Насти акклиматизация все две недели проходит, как ни приедем куда-нибудь, она заболевает. И это отпуск? Весь отпуск её лечу. А Никита, конечно, любит так, он-то на пляже две недели валяется. Они с Илюшей на экскурсию, а я с Настей в номере, лечить её. А зачем я туда езжу? Ну, все же там отдыхают. А где ещё? Я идиотка: ребёнок болеет, а я с ослиным упрямством тащу её за границу, в жару. Этот евроремонт меня чуть не добил. А кому надо было? У всех евроремонт и мне надо. Сама в эту петлю голову сунула. Мало мне было дел, мало усталости. Зато сейчас выгоднее квартиру разменять можно. И за это я билась? Нет! Я билась за уют! В каком месте у меня уют, дома как на боевом дежурстве, холодок по позвоночнику. Успеть, сделать, сварить, прибрать. Но я всё-таки хочу вспомнить хоть один момент радости с Никитой. За год. За последний год. Когда в Луксор на экскурсию ездили. Настя поправилась, и не жарко было. Стоп. Это не с Никитой, это вообще. А с Никитой, только с ним? Я с ним постоянно как на экзамене. И он постоянно мной недоволен. Троечки ставит. Я с ним как с Иванычем нашим. То же желание угодить и исполнить. Лицемерю я, мозг мой что-то блокирует или на самом деле? Ни одного момента. Не могу вспомнить. Тупое, безрадостное совместное существование. Не совместное, параллельное. Серёжа так нежен. Значит, так надо было. Чтобы я хоть в виде эксперимента, случая, получила ту нежность, которую женщина от мужчины получить может. А то так бы и прожила. Через десять лет, да что там, через пять, Серёжа бы на меня не посмотрел, и ни один молодой парень не посмотрит. А я успела в последний вагон. И теперь знаю, что такое нежность. И сохраню. И увольняться надо, чтобы грязи не было. И чтобы… так же, как с Никитой, не прошляпить, не пропустить что-то другое. Не всю же жизнь мне офисной плесенью быть. А другие мужчины, они как Никита или как Серёжа? Кто из них исключение? Наташка любит про своих мужиков рассказывать, но у неё, что ни мужик, так офигенный, и она с ним улетела. Врёт, наверно.

Вот зачем я так на него посмотрела? Зачем я вообще в это кафе зашла. А потому что мне не хочется идти домой. В свой опоганенный дом, где мужчина, с которым я…, с которым мы…, где мужик, с которым я спала, которому служила, занимается грязью и непотребством. Ему мой дом, моё святилище нужно лишь как полигон для извращений. А этот сейчас подсядет. А зачем он мне нужен, он больше похож на Никиту, чем на Серёжу. Один подонок у меня дома уже есть. Но мне хочется знать. Хочется знать. Что мне хочется знать? Что я потеряла? Я знаю, что много. На кого он больше похож? А не всё ли равно. Мне хочется знать, какие они в массе своей. Неужели Серёжа исключение, а все такие, как Никита. Идиотизм, но мне действительно это хочется знать. Леночка из бухгалтерии счастлива в браке. Как она смотрела на мужа, и он на неё, когда он её встречал как-то. Она как то сказала: «мой Славик…» с таким выражением, вся светилась. Я бы про Никиту так никогда. Когда я говорю «Никита», как гиря падает. Кому-то же везёт. Поздно, взгляд не воробей, вылетит, не поймаешь. Уже понятно, чем дело кончится. Да и пусть. Совсем пусть. Даже если этот тоже извращенец. Даже если… Значит, так надо. Он может избить меня, там вообще может быть куча мужиков, зачем я с ним иду, может, лучше сразу утопиться? Жаль, что я не вижу свой взгляд со стороны. Как я посмотрела? Как голодная женщина? Как самоубийца? Как шлюха? Как искательница приключений? Отчаянно, как за соломинку хваталась? Какой он страшный, какой огромный. Корявый какой-то. Как я с ним буду? Но почему-то мне не противно, отторжения нет. Вот идём с ним рядом, за плечи приобнял, он болтает что-то, а меня не отталкивает. Кто бы мог подумать, что это всё происходит со мной. Как в глаза заглядывает, в этом взгляде всё, уже понятно, зачем идём и что будет. А ведь на меня так никто не смотрел. Никита, наверно, где-то месяц после свадьбы, может, три, пока не забеременела. И с тех пор никто. Серёжа смотрел иначе. Робко так, романтично, нежно. А этот, как зверь, едва не фыркает и не рычит. Глазами сожрал просто. А мне нравится. Ещё скажи — заводит. Насчёт заводит, не знаю, нет пока, но нравится точно. Взгляд похотливый, а руки осторожные, бережные.

Ну что я могу сказать. Пока ничего. Голова гудит, и тело всё как перепаханное. Ненасытный. «Женщины давно не было». А ведь моё тело ему отвечало так легко и послушно. Я не знала, что так могу. Случайная встреча, распутство, а как совпали. А может, он просто любовник хороший, Наташка права, есть такие мужики, которые любую женщину заводят и летать заставляют. Чёрт с ней с любой, но меня заставил. И опять честно надо сказать — с Никитой у меня такого не было. Никогда. Девятнадцать лет прожила с мужиком, который мне не подходил. И я ему. И этот тоже нежен, по-своему. Как медведь или горилла. И благодарен. Вот что убивало меня в Никите каждый раз — его равнодушие, какое-то чисто техническое осуществление физиологической надобности. Я ведь пыталась (когда? давненько…) и целовать его, ласкать, тормошить, а ему от меня ничего не надо, только слить… Ну, конечно, мои традиционные ласки его не заводили, ему извращения нужны. А потом усталость, да и не хотелось уже с ласками лезть, всё равно ответных не было… А этот так поцеловал на прощание, как любимую. И глаза светились. Потому что я в его жизни что-то новенькое? А у нас с Никитой всё привычка съела? Съедать нечего было. Я к нему и так, и этак, а он с юности равнодушен. Как я могла за него замуж выйти? Мне же хотелось внимания, ласки, а он… Поторопилась? Влюбилась? Во что? Ну да, он такой мачо был, так крут, как было не повестись. А он? Вообще непонятно. Как-то по инерции всё делалось.

Надо завязывать с приключениями. Про Настю забыла. Как она там? Я никому ничего не сказала, просто исчезла, домой не пришла. На мобильнике сорок (!) не отвеченных. Двадцать пять от Насти, тринадцать от мамы и два от Никиты. А я ведь действительно забыла про всё, отключилась от своей жизни. Да. Этот кусочек времени из чьей-то чужой. Да, Зайчик, ну прости меня, не плачь, не плачь, моя хорошая. Я у тёти Сони была, заговорились, заболтались, забыла, что мобильник выключила, а потом от усталости уснула. Ты ведь знаешь, как я устаю. Я домой еду, я тебе обещаю, что больше никогда. Никогда. Договорились? Ты меня простишь, а я больше никогда так делать не буду. Ну, всё, хорошо, ты ведь у меня умница. Купить тебе что-нибудь вкусненькое? Ну, хорошо, сейчас приеду, пойдём с тобой гулять, ладно? Перестала плакать? Мама! Прости, прости! У меня мобильник выключен был случайно. С подругами засиделись, выпили, ну и уснула от усталости. Мамочка, ты же знаешь, я так не делаю, ну, случайно получилось. Всё, я жива-здорова, еду домой. Насте позвонила уже. Надо завязывать с приключениями. Илья уже не мой, отрезанный ломоть, так и Настьку потеряю. Тьфу-тьфу-тьфу. Не надо думать об этом. Будем считать, что исследование закончено. За его продолжение слишком большая цена. Слава богу, что не убили, не избили и не издевались. Наоборот. Узнала, что такое классный секс, наконец. А ведь меня тянет к этому мужику. Игорь. Его зовут Игорь. Провериться ещё надо будет, не заразил ли чем-нибудь, хотя не должен. Девяносто девять процентов, что нет. Он очень умело их надевал. Но какой-то шанс остаётся. Бррр! Проверюсь. Не хватало ещё Настю заразить. Да нет, чушь, не будет этого, но провериться надо. И хватит. Хорошо, что он дал понять, что продолжения не будет. А то я нынче особа неустойчивая, вдруг клюнула бы. И Настю бы потеряла. Итак, что показали исследования? Что мужики разные, и что мне попался, пожалуй, один из самых жалких экземпляров.

О! Звонит. Ответить или нет? Сейчас хороший момент, Настя спит как убитая после лыж, надо сказать о разводе. И лучше по телефону. Если что, можно отключиться. Да. Мы отдыхаем. Кому надо сообщила, а тебе не надо. Да вот так. Кстати, я на развод подала. Квартиру буду разменивать. Настя со мной останется, Илюша как хочет. Так что ты тоже ищи варианты. Не хами. Вот так, теперь можно отключиться. Хорошо, что сообщила. И хорошо, что по телефону. Мозги не будет выносить и нервы трепать своими взглядами и оскорблениями. Мама меня не выдаст. Может, зря к ним не поехала Новый год отмечать. Но мама поняла, что я на грани, не обиделась. Господи, как мне с мамой повезло. Других послушаешь, какие у них отношения с родителями, удавиться можно. Интересно, что Никита предпримет? Будет мне какие-нибудь гадости делать? Но Надя говорит, что моё дело верное, если не сдаваться и действовать последовательно. Не сдаваться. Я всю жизнь положила на семью, на дом, дети, муж — святое. Упахивалась до темноты в глазах. Почему же Илюша таким эгоистом, таким грубияном вырос? Не подросток уже, пора бы перерасти подростковую войну за самоутверждение. Никто ему не мешает, не контролирует, чего огрызаться-то? Привык, что всё для него делается. И на отца смотрит, пример берёт, как к матери относиться. Упустила. Для кого я себя берегла, кому верность хранила? Мужику, который в дом извращенок водит и сам извращеньями занимается? Верность моя никому оказалась не нужна. Ну и ладно. Только бы выдержать эту разводную кампанию, долгая, наверно, будет. Но я выдержу. Иначе лучше головой в омут.

Алло, привет, Надя. Да, дали три месяца на примирение. Этот идиот заладил, что против, что разводиться не хочет. Ага, упаковку из-под презервативов из-под стола вымела, и простыни черте чем измазаны, в грязном валяются, скомкал, думал я не замечу. Я себе новые купила. Ночую на диванчике у Насти в комнате. Ну, пока сказала, что папа меня очень сильно обидел. Но у меня такое ощущение, что она понимает больше, чем я говорю. О, спасибо тебе огромное? Сколько доплачивать? Это не вопрос. Проблема в том, что минимум три месяца ещё ждать. Ну, это было бы здорово. Когда? Давай, в воскресенье съездим, посмотрим.

Нет, Соня, не могу. Как будто сломалось во мне что-то. Мне так всё равно на всех на них. Я себя не понимаю, как я в эту лабудь могла душу вкладывать? Я ведь Алексеем Ивановичем восхищалась сначала, так радовалась, когда он был доволен. И взваливала на себя и взваливала, от усердия вперёд паровоза бежала. Зачем спрашивается? Мне кажется, он по моим глазам всё понял. В общем, уходить надо, пока он меня по статье не уволил. За несоответствие занимаемой должности. Ты знаешь, а он в последние годы переменился. Не удивлюсь, что он и на такую подлость способен. Он мне такую премию в последний раз дал, я не знала, смеяться или плакать. Что это, как не намёк, чтобы я увольнялась? Я так устала, так выдохлась. Куда сунуться не знаю, всюду тягловые лошади нужны. Не потяну я. В библиотеку или репетитором русского языка, не знаю, все опытных хотят. Если бы не развод, не разъезд, я бы вообще годик отдохнула, но ты же понимаешь, сейчас деньги все улетят, а мы с Настей с чем останемся? Если у вас что промелькнёт, звякни мне, ладно?

Илья, я развожусь с твоим отцом, потому что он мне изменяет, меня не любит, а только использует как прислугу. Кстати, ты тоже. Ты за собой этого не замечаешь? Подробностей не будет, спроси у своего отца, у меня как у женщины язык не повернётся описать то, что он делал. А вы в своей мужской компании, пожалуйста, смакуйте детали. Почему? Этого не может быть, потому что не может быть никогда? К сожалению, так не всегда работает. А я тебе скажу страшную для меня вещь — ты мне не веришь, потому что ты не любишь меня, свою мать, а так же, как и отец, только используешь. Привык! А для дальнейшего использования меня, удобнее не верить. У меня ещё остаётся надежда, что ты израстёшь свою детскую беспомощность и детский эгоизм. Я поздно спохватилась. Но всё-таки верю, что не совсем поздно. Ты всё повторяешь за отцом. Нет. Виноват тот, кто изменяет, тот, кто не любит, и это не я. Попроси у отца. Что ж ты у матери просишь, у виноватой, у той, которая врёт? Да, жизнь дала крен. Придётся что-то и самому теперь делать.

ЧАСТЬ II. Евдокия Ивановна

— Входите, Мария Сергевна.

Ой, чёрт, ничего не видно. Куда идти? Сейчас споткнусь обо что-нибудь.

— Добрый день. Мария Сергевна, протяните руку вправо. Нащупали книжную полку? Сейчас по верхним корешкам книг пройдитесь до стенки и чуть поглубже. Нашли выключатель?

Какой свет яркий! Ослепил. Вот она, Евдокия Ивановна, на инвалидной коляске. Да, меня предупреждали.

— Здравствуйте, Евдокия Ивановна!

Тут всё так узко, как она на коляске тут передвигается?

— Пожалуйста, Мария Сергевна, раздевайтесь, тапочки под вешалкой, выбирайте, какие понравились.

Голос очень приятный. Поставленный такой. На аудиторию. Я тут одна в тесном коридорчике, а сразу лекции вспоминаются в универе. Преподавательский голос.

— Я сейчас сдам задом, а вы пожалуйте за моим лимузином.

Ух ты, как она ловко задом выезжает, моторчик жужжит, надо, наверно, свет выключить.

— Я выключу свет?

— Да, будьте так любезны, Мария Сергевна.

Какое огромное окно! Вот это да! Сколько света! Но боже мой, что здесь творится? Она что, так и живет здесь? Всё завалено. Как так можно книги хранить? Они же попортятся. Как она тут со своей каталкой? Ловко так подъехала к столу у окна, и я за ней. Единственный проход между завалами. Запах как в библиотеке. И стол такой же огромный. Или как у нас на кафедре стилистики был, антикварный, гордость кафедры. Ремонты делали, а его выбросить не давали. Ишь, что вспомнила! Ассоциации. Зелёного библиотечного сукна не хватает. И стол завален, небольшое пространство в центре только свободно. Да уж, ей давно помощник нужен.

— Присаживайтесь в кресло, любезная Мария Сергевна, а я, с вашего позволения, переберусь на стул. Я не совсем обезножела, для скорости в свой «лимузин» пересаживаюсь. Нет-нет, не трудитесь, я сама, я ещё относительно транспортабельна.

Боже! Едва ведь двигается! Лучше б я её подстраховала. Чуть не падает. Но не будешь ведь насильно лезть. Надеюсь, она не одна живёт. «Любезная» — как звучит забавно, никогда не слышала, разве что в кино. Удивительный контраст: волосы шикарные, чёрные. Как она их красит? Парикмахера, наверно, на дом вызывают.

— Евдокия Ивановна, я к Вам по рекомендации Сони Матросовой, вы её не знаете, она работает сейчас в Институте русского языка, где вы работали. А мы с ней почти шесть лет вместе работали в одной фирме. Я закончила филологический факультет СПБГУ двадцать лет назад, сначала работала на кафедре стилистики, меня оставили стажёром, в аспирантуру думала поступать, в журналистику тоже планировала, сотрудничала с журналом «Культурная столица», но потом, знаете, семья, деньги нужны были очень, поэтому пошла в фирму менеджером работать, сначала в одну, потом в другую. А сейчас я временно не работаю. Я бы очень хотела работать с книгами, всё-таки это то, ради чего я на филфак поступала. Мне очень интересен ваш проект. Я думаю, я справлюсь.

Если у вас есть какие-то вопросы, я готова ответить.

Почему она молчит? Она меня слышала? Двое очков толстенных, одни поверх других. И ещё лупа на столе лежит. Но молчит! Смотрит на меня, и, вроде, благожелательно, но… Я что-то ещё должна сказать?

— Я внимательна, дисциплинирована, организована. Никаких опозданий не будет. Я знаю, как составлять библиографию. Я умею искать информацию. Я очень быстро учусь.

Да что ж такое? Она меня проверяет? Зачем эта пауза? Она слышала, по лицу вижу, смотрит доброжелательно, ждёт чего-то? Она меня видит в эти двое очков? Фокус размытый. Или это я не вижу её глаз за двойными линзами. Что я должна сказать? Или сделать? Вот головой слегка кивнула, и всё: опять бездвижна. Она в окно смотрит или на меня? Я тоже автоматически в окно глянула, там синева и облачка вдали. Высоко. Одно небо. Она улыбается или это её обычное выражение? Ну вот, и я губы растянула, как идиотка, понятно же, что не естественно.

— Мария Сергевна, вы позволите мне называть вас Машенька? Я очень люблю имя Мария, но мне хотелось бы внести в наше общение что-то домашнее, доверительное, как между бабушкой и внучкой. Вы не будете возражать?

— Конечно, нет!

И…? Опять молчит. Загадочно смотрит. Она от меня что-то ждёт или сама медленно соображает? Что я должна сейчас сказать? Надо, наверно спросить, берёт ли она меня. Или ещё рано? Должны ведь быть какие-то уточняющие вопросы.

— Маша, вы сказали, что думали о диссертации, а какая область вас интересовала?

— Ой, столько времени прошло… Сейчас вспомню. Что-то на тему: поэзия Серебряного века, особенности строфики, новаторство…

— Что вы говорите! Любопытно. Очень любопытно. Строфика…

Опять задумалась. Углубилась в себя. Я должна пояснить, детали дать, но я ни черта уже не помню. Но лучше бы показать заинтересованность, вон она как зацепилась за эту строфику. Надо что-то сказать, сочинить на ходу…

— Бальмонт, Брюсов, Бе… лый.

Идиотка, не могла поумней придумать. «Бе-бе-бе»!

— Машенька, давайте с вами чай пить. Я вас прошу, не сочтите за труд, поставьте чайник. Там, на кухне у меня вазочка с вареньем и печенье. И чашки возьмите в горке. Выберите на ваш вкус, самые красивые, те, что вам улыбаются.

Чай пить? Боже, а я не догадалась ничего принести. Надо обязательно в следующий раз. Если он будет. «Чашки улыбаются»! Где-то я слышала это выражение, в детстве, кажется, когда дачу снимали.

— А прямо сюда ставьте. Видите, я нам площадку разгребла, пересаживайтесь на стул поближе к столу, кресло очень низкое, вам неудобно. Варенье моя внучка варила, я, знаете ли, большая любительница варенья, она меня балует, потакает моим маленьким слабостям. Угощайтесь, оцените её творчество. Она не в нашу породу, не филолог, к словесности интереса не имеет, её поле — цифры.

Значит, с внучкой живёт. Ну, хорошо, что не одна. А то страшно подумать, как в таком состоянии одной. А она действительно любительница варенья, вон как смакует, глазки из-под очков заблестели, на ложку смотрит, как ребёнок, предвкушает удовольствие, момент оттягивает, чтобы до рта донести.

— О! Земляничное! Очень вкусно! Внучка ваша — настоящая мастерица.

— Вам понравилось? Я ей обязательно передам. Земляничное — одно из моих любимых. Хотя, что греха таить, я до любого варенья большая охотница. А вы, Машенька, сладкоежка?

— Вообще-то да, но я стараюсь себя ограничивать, чтобы фигуру сохранить. Так что, в вечной борьбе.

— Ох! Какая же я счастливая, я уже считаю, что могу расслабиться по поводу фигуры! Видите, в каждом возрасте свои плюсы!

Как бы не рассмеяться, так она забавно варенье ест, прямо картинка «кот и сметана». Подмигнула мне. А в своём ли она уме? Может, она забыла, кто я, и зачем я здесь? Опять пауза зависла, меня как будто за руки, за ноги подвешивают, тянут, крутят, червь точит, надо же говорить о чём-то, о чём? Я всю филологию забыла намертво. А её, похоже, именно это интересует, ей филолог нужен. Не возьмёт. А она довольная, о работе ни слова, будто для этого и собрались, чтобы чай пить и варенье дегустировать. Может, она меня с кем-то перепутала? Огромное окно показывает огромный небесный пейзаж. Странное ощущение. Вот сейчас абсолютно ясно, ни облачка, просто какая-то ровная, бесконечная синь. В нашем окошке только кусочек неба, хоть и живём выше. А тут совсем другой вид, совсем другое ощущение, как будто на веранде открытой чай пьёшь. А веранда эта над обрывом, и мы как бы в воздухе зависли.

— Я очень люблю пить чай у окна. Повернёшься к окну, не видишь за спиной всего этого бардака, и кажется, что на даче, распахни дверь и выйдешь в бескрайнее поле. Тексты мои глаза видеть уже не хотят, а синь небесную, далёкую, могут.

Как мы синхронно! Нет, это она догадалась, о чём думаю я. Наверно, у меня на лице было написано. Хотя, сидя у такого окна, наверно, нельзя о чем-нибудь таком не подумать. А я не могу просто чай пить, у меня прямо свербит всё внутри, берёт она меня в помощницы или нет? Я хочу определённости, надо же договориться. Не торопи. Стоп. Не гони коней. Она хозяйка, ей и командовать. Интересно, на сколько тут работы? И на полгода хватит. Смотря, чего она хочет конкретно и с какой скоростью делать. Эта комната сплошь заставлена, в коридоре тоже книги, а сколько комнат в квартире? Все ли книги она хочет отдать? Там, в углу настоящие раритеты, похоже. Дореволюционные издания. Даже если она меня не возьмёт, надо попросить посмотреть. В руках подержать. Когда последний раз такие книги в руках держала? В университете? Когда писала диплом?

— Машенька, там в самом углу, возьмите стремянку, вот-вот, в самый угол, не протиснуться? Протиснулись? Хорошо. Залезайте, и там по правую руку на верхней полке должен быть томик Бальмонта 12-го года. Нашли? Значит, я ещё не в маразме, какая-то память осталась. Вы читаете с ятями?

— Я думаю, я справлюсь. Последний раз читала дореволюционные издания в университете. С тех пор не пришлось, всё какая-то беготня, дела. Но я с удовольствием… Я тут смотрела на все эти книги и сама подумала, что хорошо бы такой томик в руках подержать, открыть…

Она ждёт, так по-доброму, действительно, как бабушка, на меня смотрит. А видит ли она меня? Нет, наверно, в глазах её нет чёткого фокуса, её лицо просто излучает доброту в моём направлении, в направлении угла, где стоит томик Бальмонта, где я шуршу, пробираясь между коробками и стопками книг. Только бы не запнуться в этих дебрях. Протянула руку, а я чётко вложила томик в готовые сомкнуться и удержать пальцы. Водит ладонью по обложке; руки как будто считывают шероховатости. Ласкает, как живое существо, как собаку, которая ей голову на колени положила, или как человека по волосам гладят. Открыла и опять задумалась. Ну, если мы так будем работать, то мне до пенсии хватит.

— Машенька, на восьмой странице «От Зорь к зорям», будьте так добры.

Господи, только бы не запнуться на этих ятях.

— Въ часъ, какъ въ звонахъ, и свѣтло

Солнце въ первый разъ взошло…

Чёрт, всё-таки сбилась!

— Лёд — сияющий алмаз

Снег — опал, пуховый час,

Зори в зори вводят нас.

Мда…

Это её любимое стихотворение? Или она весь этот томик наизусть знает? И что значит это «мда»? Я не справилась? Испортила её любимые стихи? Опять нить провисла. Какое же тягучее в этой квартире время, тяжёлое, прямо на плечи давит. Чего мы опять молчим? Ударилась в воспоминания? Или формулирует, как повежливее мне отказать?

— Память мне заменяет глаза. Я вижу эту пожелтевшую страницу не хуже, чем вы, Машенька, только не глазами. Вы не против, если я время от времени буду вас просить почитать мне?

— Конечно, нет, Евдокия Ивановна, я буду только рада!

— Как удивительно, что вас интересовал именно Серебряный век. Бальмонт. И вы правы, какие контрасты! Будь я на вашем месте сейчас, я бы тоже взяла эту тему. Совершенно не важно, что прошло двадцать лет, такие вещи не стареют. Это поле бесконечно. Каждый автор увидит что-то своё, бесконечность задают поэты, их видение, их чувствование мира это творение мира своего, непохожего. Машенька, а вы не хотели бы взяться? Мы бы с вами подискутировали на эту тему, истину вряд ли бы родили, а диссертацию вполне?

— А… Я не думала. Я всё забыла, отошла… Меня сразу предупредили, что возьмут только временно, под ваш проект, то есть, я хотела сказать для передачи вашей библиотеки. Потом грант кончится и всё.

— Это совершенно не важно на данный момент. Всё может измениться. Вы учились на филфаке, остались на кафедре, потом уши в фирму, потом не работали, сейчас будете библиографом, а потом! Было бы желание. Да что это я, увлекаюсь, как всегда, не подумайте, что я собираюсь на вас давить, как услышу что-то интересное, так и хочется очертя голову кинуться в исследование.

Боже, мы так до дела никогда не дойдём. С меня же отчёты потребуют. Как её завернуть на составление списка? Хотя, она ведь ещё не сказала, что меня берёт. Я ещё не оформлена, можно и поболтать. Она, наверно, кучу всего знает. Неужели её любимый поэт Бальмонт? Почему она попросила именно его? Мы привыкли думать, что это не из первой когорты, что есть и талантливее. Но на вкус и цвет… Такая как она наверняка видит в нём больше, чем другие. Или под настроение подошёл? Или что-то с ним связано личное? Или потому, что я Бальмонта упомянула?

— Машенька, вы расшевелили в моей душе мою юность, один животрепещущий эпизод, который у меня связан с Бальмонтом, о котором, возможно, я вам поведаю позже. Даже, думаю, обязательно поведаю. Но не только ваши слова, вы сами. Для вас это новый период жизни, вы кидаетесь в него, как в утро, в зарю, то есть, возникаете как сама заря, прорвавшая темноту ночи, боящаяся этой темноты, убегающая от неё, и не знающая свою силу, силу открывать новый день и не только для себя, для других. «Зори в зори вводят нас» — вы и меня ведёте в зарю, пусть в вечернюю, но это будет свет.

Она колдунья. Она читает мысли. Гадалка. Так гадают на картах и по руке. Иносказательно говорят о судьбе. Но если так… Пусть будет так! Да, я вырвалась из ночи и у меня будет день!

— Евдокия Ивановна, а какой у вас любимый поэт?

— Любимый. Мне кажется, я люблю весь белый свет. Я не восторженная идиотка, я знаю, что в жизни много страшного и грязного. Но в моём возрасте, с моим физическим состоянием я безмерно удачлива, что сейчас сталкиваюсь только с синим небом, книгами и хорошими людьми. И своей памятью, в которой есть свойство обезболивания, некая инъекция впрыскивается в меня каждый раз, когда я вспоминаю плохое. Это не время, потому что события хорошие я помню ярко и живо, это что-то другое. Это явление нужно изучать, и оно изучается, но пока — тссс. Об этом мы с вами поговорим как-нибудь в другой раз. А поэты? Да, есть те, которых я вспоминаю чаще. Но их много! А есть отдельные строки, образы, рифмы, которые я тоже люблю. Которые всегда со мной. Как же я могу сказать, что их авторы мной не любимы, даже если их перу принадлежат всего лишь несколько вечных строк и образов? Даже один? Нет, я не могу отречься!

«Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос». Могу ли я назвать Гомера своим любимым поэтом? Часто ли я его вспоминаю, перечитываю? Нет. Но эта строчка, эта строчка! Видимо, я тяготею к заре. Что-то в моей природе цепляется за образ зари повсюду. И некоторые другие… Они живут во мне. Поэтому, Машенька, увольте меня от выбора.

Значит, следующий раз будет.

— Евдокия Ивановна, извините, пожалуйста, но я дочке сегодня обещала пораньше прийти. Когда мы начинаем?

— У вас дочка!

— Да, одиннадцать лет.

— Маленькая девочка! А как зовут дочку?

— Настя.

— Анастасия! Как Цветаеву! Машенька, я полагаю, что мы уже начали. Вы можете прийти завтра, как вам удобно. Я почти не сплю и в девять часов совершенно готова. Но вам же нужно отвести дочку в школу? Поэтому на ваше усмотрение.

— Евдокия Ивановна, мне нужно ещё оформиться. Вы бы не могли позвонить и подтвердить, что вы меня берёте. И завтра, наверно, всё утро уйдёт на оформление.

— Ох! Я и забыла про все эти формальности. Конечно! Я позвоню сегодня же Татьяне Викторовне, она мне про вас сообщила, и мы обо всём договоримся.

— Евдокия Ивановна, я сейчас чашки унесу и помою.

— Машенька, будьте так любезны, согрейте мне ещё чашку чая. Вы уйдёте, а я вместе с чаем и вареньем буду смаковать нашу беседу.

Ну вот и всё. Есть у меня работа. Зарплата символическая, но с чего-то надо начинать играть на новом поле. Наработаю опыт, рекомендации. Боже, она сейчас полчаса будет перелезать со стула на каталку. Но убежать неприлично. Как же она ловко приспособилась маневрировать в своих узких проходах. Пока переползает с одного места на другое, едва шевелится, как жук полураздавленный, а на каталке своей прямо Шумахер.

***

— Машенька, вам карты в руки. Перекладываю на вас ответственность за то, как это всё организовать. Я, честно говоря, теряюсь, да, что там «теряюсь», совершенно деморализована, не представляю, как упорядочить этот вал. Знаете, я запомнила ваши слова о том, что вы хотите раритет в руках подержать.

Боже! Какое у неё нетерпение в голосе! И куда девалось философское спокойствие! Она ведь меня ждала, чтобы поделиться. На лице таинственность ребёнка, который объявил, что у него есть страшный секрет, но если не расспрашивать, этот секрет будет выболтан немедленно.

— У меня есть «Славянская грамматика» Милентия Смотрицкого!!!

Так, я явно должна выказать изумление и восторг, хотя я впервые слышу об этой книге. Но её тон требует соответствующего эха. Чёрт! Опоздала с реакцией.

— Московское издание, 1648 год!!!

— Ого! Семнадцатый век!

Тут уж я не задержалась, понятно же, что издание семнадцатого века — это небывалая ценность. Даже странно, что есть в частной библиотеке. Хотя, Евдокия Ивановна сама по себе раритет. Где ему и быть, как не у такой хранительницы.

— Откуда она у вас? Как же она сохранилась?

— О! Цепь везений и случайностей. Откуда она попала в нашу семью, я не знаю, наверно, прадеду посчастливилось где-то её найти, он был фанатичный библиофил. Но, возможно, эта книга пришла в нашу семью и ранее. Отец показал её мне, взяв клятву не болтать, так как подобные книги всегда являлись целью поживы всяких проходимцев. К счастью, старая книга не привлекла внимание революционеров, и, когда они обыскивали наш дом на предмет ценностей (отец рассказывал), они отшвырнули её в сторону. Я показывала её самым верным друзьям и надёжным коллегам, и научную работу по ней опубликовала только пять лет назад. Я писала её четверть века. Я писала в стол, потом рвала написанное, когда жизненный опыт говорил мне, что научная ценность моего текста ничтожна, потом писала заново, потом рвать перестала, а только дополняла и переделывала. И когда на мне уже поставили крест, стали считать меня старой перечницей, я опубликовалась. Я рада, что не поторопилась, что не поддалась искушению тщеславием и желанию сорвать скороспелые плоды конъюнктуры. Теперь мне не стыдно. Теперь мне есть, что дополнить. Кстати, Машенька, помимо составления библиографии, я попрошу вас набрать на компьютере мои записи и кое-что напечатать под диктовку. Я созрела для новой статьи.

— Конечно, Евдокия Ивановна.

Хороший подход. Пять лет обдумывала новую статью. А Соня стонет, что от них по три статьи требуют каждый год. Конвейер! А тут творчество. Но мы точно за полгода не управимся такими темпами.

— Только, Машенька, эту драгоценность нам придётся добыть трудом и тщанием. Дело в том, что та гора книг, которую вы видите посередине комнаты, это результат рухнувшей полки. Да-да! Полка была старая, деревянная, хоть и добротно сделанная когда-то из натурального дерева, но развалившаяся от времени. Тут есть и моя вина — я её безбожно перегружала. И в один далеко не прекрасный момент, я находилась в комнате, раздался ужасающий треск. Я подумала, что рушится дом и трещат стены, даже рефлекторно прикрыла голову руками, и тут на моих глазах медленно, как в замедленной съёмке, полка стала оседать. Боковая стенка откинулась, прошла прямо перед моим лицом и отгородила меня от выхода. Мне просто повезло, что она не ударила меня по голове. И ещё повезло, что это был день, когда Натуся меня навещала, потому что свой мобильный телефон, я, как назло, оставила на столике в коридоре. Натуся (это моя внучка) и Ярик (это её муж) со своими друзьями выбросили останки, они торчали во все стороны, и о них можно было пораниться, а самая нижняя полка ещё погребена. И дело в том, что несгораемая коробка с этой книгой где-то в эпицентре этого развала.

— Ужас!

— Как вам сказать, не было ужаса, я не успела осознать происходящее. Ужас был бы, если б меня тюкнуло в темечко!

Опять подмигнула, веселится! Ну да, сейчас после времени смешно, но могло бы и трагически закончится.

— Эта полка и подтолкнула меня к тому, что свело нас с вами. Я почувствовала, как судьба дала мне затрещину, лёгкую, в виде испуга, но следующая затрещина, если я буду упорствовать в своём эгоизме, будет уже посущественней. Машенька! Когда мы разгребём эту кучу, там на дне и найдётся грамматика Смотрицкого. Как мне не терпится взять её в руки! Мне она просто необходима для уточнения некоторых цитат и ссылок.

— И давно рухнула эта полка?

— Уж года два.

— А как же вы тогда писали статью?

— Машенька, я читала и перечитывала «Славянскую грамматику» больше четверти века, как вы думаете, насколько хорошо я её помню?

И опять хитро улыбается. Подловила меня. Интересно получается, внучка, что, за два года не нашла времени навести здесь порядок?

— Ну-ну, Машенька, не обвиняйте Натусю. К моему святому хламу никто не имеет права прикасаться. Ей это известно как никому другому. Вы первая, кому разрешено, так что, в некотором роде можете считать себя посвящённой.

— Ой! Как бы не раздавил меня такой груз ответственности!

Я неожиданно для себя точь в точь как она подмигнула ей заговорщически. Заразительны её привычки! Скоро я перестану удивляться её способности читать мысли. Я, наверно, совершенно не умею скрывать то, что у меня на уме. Однако, действительно придётся начать с этой кучи. Иначе к полкам не подобраться. На следующей неделе обещали привезти коробки, а пока будем стопками складывать на пол.

— Евдокия Ивановна, у вас есть ещё комната? Есть ли там место? Нужно отдельно складывать книги, которые мы занесём в список.

— Машенька, вторая комната — это малюсенькая спальня, восемь метров. И она у меня, увы, тоже заполнена книгами.

— Тогда, разгребём вот этот угол. Я сейчас уберу отсюда книги обратно в кучу, потому что мы их ещё не каталогизировали, а потом буду переносить обратно.

Ой, мамочки, тут прежде чем взяться за составление списка, придётся грузчиком поработать.

— Боже мой, какой неподъёмный труд. Зачем я это затеяла? Вам не кажется, что нам грозит превратиться в Сизифов?

— Ничего, дорогу осилит идущий, это вы ещё ремонт не затевали.

***

Никита, как ты себе это представляешь? Меня тошнит от тебя, от одного твоего вида. И это не метафора. Ты ко мне притронешься, и я тебя облюю. Так и будем жить?

Соня, это ад. Спасибо тебе преогромное, что ты мне устроила эту работу у Евдокии Ивановны. Во-первых, это само по себе интересно, такие книги! Она — человек необыкновенный, конечно, представь, пока я расчищала кусок комнаты, куда книги складывать, она мне читала стихи на память, таких поэтов, которых обычно не учат: Бальмонта, Ходасевича, Сологуба, и других, которых я уже десять раз забыть успела, с пояснениями, со своими ассоциациями к каждому стихотворению. Надо будет её спросить, пишет ли она сама стихи. У неё я забываюсь, переключаюсь, но когда прихожу домой — это ад. Если бы я не работала, мне бы пришлось убегать из дома. Никита, мало того, что оказался извращенцем, сволочью, предателем, так ещё и дурак беспросветный. «Разводиться не хочу», а детям про меня такие гадости говорит, такой грязью мажет! Казалось бы, если ты разводиться не хочешь, хочешь с этим человеком жить, так надо отношения налаживать, а не портить уже окончательно! Настю до слёз довести каждый день — это ему как приправа к ужину. И я от него ничего кроме «дура тупая» и «идиотка» не слышу. И главное, Соня, он как глухой. Он меня не слышит совсем. Он орёт и вдохновляется собственным ором. То годами ходил, меня не замечал, сквозь меня смотрел, а то орёт, как резаный. А глаза какие! В них одна ненависть и больше ничего. Почему, спрашивается, разводиться не хочет? Как можно жить с человеком, которого ненавидишь? Зачем? Выдержать. Главное — выдержать. Надя сказала, что проблем не должно быть. Но у них адвокат хороший есть, если что, он меня возьмёт. Конечно, не хотелось бы на адвоката деньги тратить, но это я так, на всякий случай. У меня уже варианты разъезда есть. Конечно, он будет артачиться, палки в колёса совать, но я выдержу. Я всё доведу до конца. После всего — он для меня уже не мужчина и не человек, скот. Просто мерзкое препятствие в жизни. Навозная куча. Только навозная куча может детям про мать гадости говорить.

Странно, но я вспоминаю того мужика из кафе. Серёжу нет, а того да. Что-то саднит и царапает в груди. Я не влюбилась, это точно, но что же тогда? Неужели всё дело в сексе? Я настолько обделена в этой области, что первый попавшийся мужик, с которым мне было хорошо, так зацепил? А ещё меня царапает то, что он не предложил ещё встретиться. Почему? Я такая плохая женщина? Не понравилась? Или он настолько боится привязанности? Боялся, что буду ему мешать, требовать чего-то? Или с женщинами, которые знакомятся в кафе и сразу спят с мужиком, так всегда и поступают? И спросить не у кого. Наташка всегда хвасталась своими мужиками, но у неё всегда выходило, что не на один раз, а каждый раз полноценный роман с шампанским, цветами, югами, подарками и прочим. Будет ли у меня ещё когда-нибудь в жизни роман? Закончится же когда-нибудь эта муторная разводная кампания. Не вечно же я буду в таком раздрае. Успокоюсь. Найду постоянную работу. Настя подрастёт. А мне будет уже под пятьдесят… Неужели всё?

— Машенька, помните, я вам говорила, что с Бальмонтом, (он здесь не весь, ещё в моей комнате есть парочка перестроечных изданий, но, боюсь, они не заинтересуют библиотеку, хотя, я полагаю, мы их внесём в список, а там уж, пусть они решают).

— Конечно, внесём. Я думаю, сначала закончим с этой комнатой, а потом уже займёмся вашей спальней.

— Я ими не так дорожу, как дореволюционными изданиями. Хотя нет, я лгу. Когда я представляю эти томики, мне хочется в каждый из них впиться своими корявыми, опухшими, артритными пальцами и не выпускать, прижать к груди. Я испытываю тоску матери, расстающейся с детьми. А ведь это зло. Сравнение никуда не годится. Я скорее, становлюсь скупым рыцарем, умирающим над богатствами, которые хочу утащить с собой в могилу. Так что бой жадности и скупости! Надо выпустить своих птенцов в мир, пусть они достанутся людям как можно быстрей.

Да! Я хотела рассказать вам о Бальмонте. Точнее, о случае в моей жизни, связанной с Бальмонтом, хотя на месте Бальмонта мог оказаться любой другой поэт. Нет. Ложь. Не любой. Каждый всегда оказывается на своём месте.

Задумалась. Мне нравятся эти паузы. Они дают мне возможность «переварить» ту информацию, которой наполнена её речь. Я не устаю от её рассказов, ни в коем случае. Мне просто хочется всё обдумать и запомнить, поэтому, когда она так задумывается, у меня есть время проникнуться, «пропитаться» тем, что она сказала, отложить на заветные полочки, чтобы потом достать и ещё раз обдумать. И я уже понимаю, по крайней мере, мне кажется, что я начинаю понимать, куда направляется её мысль, когда она замолкает. Я тихонько беру книгу, не спеша заношу в планшет выходные данные и откладываю в сторону. Я делаю это медленно и бесшумно, чтобы не сорвать эту паузу, не замусорить лишними звуками.

— Поэзию серебряного века нам читал доцент Комарицкий. У него была привычка испещрять свои лекции бесконечными цитатами. Он цитировал какие-нибудь две строки и спрашивал аудиторию: «Кто может продолжить?» Мы почти никогда не могли, так как цитировал он не то, что на слуху, не строки, растасканные на афоризмы, а что-то из известного только узким специалистам, что-то спрятанное в глубине безбрежного океана текстов того периода. А потом, когда он не получал ответа, что было им ожидаемо, его лицо подёргивалось презрением, и он бросал: «Не филологи». Первое его это «не филологи» ударило меня, как пощёчина. Следующие макали в лужицу, как напрудившего щенка. Следует заметить, что в то время я была страшным снобом. И фанатиком. Хотя «снобизм», «высокомерие» — это только красивые слова, камуфлирующие точное русское слово «чванство». Не правда ли, в слове «чванство» слышаться хлюпающие звуки свиньи у корыта? И вот я засела за бесконечные тома стихов, заучивая наизусть всё подряд, благо память у меня была феноменальная, и особого труда, за исключением бессонных ночей, которые в юности и в глубокой старости переносятся легко, для меня это не представляло. Я поставила себе задачу: к концу курса продолжить всё, что бы ни процитировал Комарицкий. А сверхзадачу — посадить Комарицкого в лужу… Первый мой ответ Комарицкий оценил как случайность, второй его удивил, третий изумил и заставил сделать паузу. Я сбила его с накатанного рельса, потому что логика его изложения была завязана на наше незнание, он за него цеплялся, как ус гороха за опору. Ему пришлось на ходу собирать конструкцию, которую его лекция не предусматривала. Народ веселился, я внутренне визжала от восторга, свысока поглядывая и на однокурсников и на Комарицкого. Цитирование наперегонки очень быстро превратилось в соревнование, это стало ясно и Комарицкому и аудитории. К весне делались ставки. Комарицкий стал нервничать и ждать от меня подвоха. Как-то само собой я переняла манеру Комарицкого проверять друзей на знание стихов. Я превратилась во второго Комарицкого: я цитировала что-то неизвестное, и когда мои однокурсники не могли продолжить, заканчивала строфу и с гордым видом удалялась. И осталась одна. Меня не звали на вечеринки и в кино, никто не вступал со мной в дискуссии на семинарах, со мной вообще перестали разговаривать, в лекционном зале вокруг меня образовалось пустое место. А я всё выше задирала нос и считала себя исключением из серой массы. Естественно моё чванство отталкивало ещё больше, и меня всё больше выносило на обочину студенческой жизни. Редкий человек в молодости способен выдержать остракизм сверстников. Комарицкий перестал цитировать и потух. Его вдохновение не нуждалось в правильных ответах, ему нужна была пустота, чтобы заполнить её своими рассуждениями. Его цитаты были искрой, высекающей блеск ума. На последних перед экзаменом занятиях всем было скучно и неловко. У меня стояли слёзы в глазах, мой кладезь был никому не нужен. На экзамене мне попался Бальмонт. Я начала шпарить как по писаному. Комарицкий выслушал меня, не перебивая. Когда я от точки до точки изложила конспект лекции, уснастив его бесконечными длинными цитатами, он помолчал и спросил: «Вы любите Бальмонта?» «Конечно!» — ответила я. — «За что?» Я в ответ начала бойко повторять те куски лекции, которые мне казались наиболее подходящими к этому вопросу. Но Комарицкий раздражённо перебил меня: «Нет, не повторяйте мои слова. Я хочу услышать ваше, личное мнение». И я осеклась. Пауза затягивалась, а я ничего не могла сказать отличного от того, что было в лекции: Комарицкий изложил, казалось бы, все достоинства поэта, и я ничего нового на ходу придумать не могла. На лице Комарицкого отразилось разочарование и презрение. Он устало произнёс: «Я не люблю Бальмонта. И многих других, которыми полон Серебряный век. Но их тексты дают понимание развития литературного процесса, читая их, можно препарировать умонастроение и эстетику талантливых людей слова и жизнь самого слова, текста, а мне это интересно. А вам? А чем может нравиться Бальмонт современной молодёжи, мне не понятно. Он устарел, он архаичен, высокопарен, слишком восторжен. Одно это его повторение „любовь — кровь“ чего стоит! Как может нравиться Бальмонт после кровавой мясорубки войны, раздавившей стольких людей? Хотел узнать у вас, не получилось». Я потеряла дар речи от стыда и от того, что вдруг явственно открылась моя пустота, прикрытая сверху шелухой. Соломой. И вдруг за моей спиной раздался взволнованный, но уверенный голос: «Бальмонт может нравиться современной молодёжи! И даже после кровавой мясорубки! Бальмонт нравится мне!» Наш однокурсник, он был старше нас всех, успел повоевать, он волновался, щёки его горели, он смущался всеобщим вниманием, но смотрел на Комарицкого весело, готовый к спору. «Поясните», — сказал Комарицкий. «Радость узнавания — вызывает любовь. Поверхностно. Но многие люди поверхностны. Современные молодые люди во многом так же наивны, романтичны и восторженны в глубине души. Этого не принято показывать, иногда это слишком глубоко спрятано, задавлено грубостью и не может выбраться на поверхность, но в глубине души это есть у многих. Подозреваю, что это будет во все века. Уж простите, нас, но мы так же сентиментальны и любим луну, ночь, волны и любовь. А ещё его стихи — это хранилище, как иначе мы узнаем и запомним те слова, которые употребляли Ломоносов, Державин, Пушкин? Только через таких, как Бальмонт, передающих эстафету нам. Или нам отказаться от таких слов как „грезить“, „лоно“, „неволить“, „сонм“, „упоение“ и искать их значения только по словарям? А неологизмы, которые дают смелость и современным поэтам! Есть и у Бальмонта интересные вещи, например: „Зори в зори вводят нас“, ну и другое». Он вдруг широко, дружески улыбнулся и подмигнул нам с Комарицким. «Так что мы поставим барышне?» — спросил у него Комарицкий. «Конечно, „отлично“!» — ответил мой одногруппник.

Она так увлечённо рассказывала, так в лицах изображала всей действующих лиц, что я их прямо представила: и доцента Комарицкого, пожилого, худощавого человека с замкнутым выражением лица, и как он вдруг тоже повеселел, когда студент порекомендовал ему поставить «отлично» юной Евдокии Ивановне. И я представила этого студента, постарше, с пылающими щеками, успевшего повоевать, и как он задорно улыбнулся севшей в лужу Евдокии Ивановне. И её представила молодой, с русой косой, с наивными, испуганными и пристыженными глазами.

— Комарицкий поставил «отлично» нам обоим. А за этого студента я впоследствии вышла замуж. Это был мой Коля.

Первый порыв был — спросить, узнать подробности, но нет. Нельзя. Я чувствую, что нельзя спрашивать. На всём личном лежит некое табу. Если она захочет, расскажет сама. Я знаю, что трагедия постигла её сына и невестку, они погибли в автокатастрофе. Про мужа тоже можно узнать. В гугле и на сайте университета. Сказано, что он умер от болезни. Она застыла, глядя на небо в огромном окне в своих двух очках с переломанными дужками, замотанными где скотчем, а где изолентой. Конечно, внучка может купить ей новые, но эти очки такая же составляющая её мира, как и весь прочий бардак в комнате. И когда мы закончим разбирать бардак, когда книги увезут, всё вымоют, упорядочат, может быть, даже сделают ремонт, тогда она разрешит купить себе новые очки.

Какая она величественная. В своих чёрных платьях. Она их часто меняет. Но всегда чёрные и непростые, до полу. Наверное, шьют на заказ. Села, откинулась на спинку кресла, распрямилась, а ведь всегда горбится. Если она встанет, выпрямится во весь свой рост, развернёт плечи, она будет очень высокой. Монументальной.

Ночью ко мне пришла Евдокия в образе Пиковой Дамы. Она была в необъятной ночной рубахе и чепце с лентами. Её лицо в свете фонаря за окном отливало зелёным и фиолетовым. Её хорошо поставленный голос загробным эхом метался по нашей с Настей комнатушке, но Настя безмятежно спала. Евдокия снова в мельчайших деталях повторила мне свой рассказ про Бальмонта, под конец торопясь, проговаривая слова с немыслимой скоростью, от чего они сливались с эхом, и, таким образом, слышно было уже двух Евдокий: привидения и эхо привидения, но я, тем не менее, всё понимала и запомню, наверно, рассказ про Бальмонта на всю жизнь.

***

Ну вот зачем я всё ей это рассказываю? Как непрофессионально! Семейные дрязги надо держать при себе, а я! Но как же меня всё достало! Ещё месяц держаться, сил нет никаких. Каждый день, каждый день пытка, Никита как с цепи сорвался. Помои льются неиссякаемым потоком. Настю жалко, как его заткнуть?! И на продажу квартиру не выставишь, пока нет решения суда. О, боже!

— Машенька, то, что вы говорите, для меня звучит полным абсурдом, я вам верю, конечно, ваша история не первая, я слышала подобное и от подруг и от коллег, но странно, что времена меняются, условия меняются, всё меняется вокруг, а ваш муж остался первобытным человеком, не владеющим второй сигнальной системой. Я вам очень сочувствую, хотя мне ничего подобного, к счастью, переживать не пришлось. И в нашей семье с Николаем, и в семье моего сына на первом месте стояло уважение и логика. Мы очень хорошо жили, дружно, нас ведь связывали ещё и профессиональные интересы, и сын видел, как можно строить отношения в семье.

— Да, Евдокия Ивановна, я сама не понимаю, как можно быть таким глухим, таким… не понимающим, таким алогичным, не знаю, как объяснить… Здесь логикой не пахнет, здесь какое-то… ну, я не знаю, умопомрачение. И я с ним вынужденно живу, хотела квартиру снимать, но всё-таки решила экономить деньги, и чувствую, что сама схожу с ума. А не может быть, что это настоящая паранойя? Настоящий диагноз? Вот мы жили-жили, а потом он стал сходить с ума, только медленно, и я не замечала, потому что это было очень постепенно?

— Знаете, Машенька, я ведь очень долгое время работала в психолингвистической лаборатории, сначала там директорствовал мой муж, а потом какое-то время я была научным руководителем одного из направлений. Честно говоря, я и сейчас консультирую иногда, разрабатываю некоторые идеи. Я как раз заведовала направлением, связанным с ритмической организацией речи. И устной и письменной, различных стилей и жанров, различных исторических периодов, на разных языках, обширнейшая тема, если не сказать неохватная. Давайте, я вам сейчас не буду рассказывать детали, а проведём мы с вами эксперимент. Во-первых, вам нужно будет перечитать и прослушать в виде аудиокниги что-нибудь из русской классики. Возьмите Пушкина «Повести Белкина», возьмите Гончарова …. любой роман, ну, и Салтыкова-Щедрина «История одного города». Слушайте и читайте вдумчиво, не торопясь, стараясь проникнуться лексикой и ритмом прозы, как будто вам предстоит пропеть этот текст. Вам нужно настроиться на эту волну. Во-вторых, вам надо настроиться на то, что вы приходите домой не как домой, а как в экспериментальную лабораторию, приходите не расслабляться, а изучать. Попытайтесь отстраниться от того эмоционального фона, который создаёт ваш муж. Это необходимо для эксперимента. Да, трудно, но русские классики вам в этом помогут. А суть я вам объясню потом. И ещё. Когда ваш муж в очередной раз начнёт орать и впадёт в раж, запишите его на диктофон, так, чтобы он не видел, конечно. Желательно, сделать несколько записей, так как для репрезентативности одной будет мало.

— Ну, за этим дело не станет, Евдокия Ивановна, он считает своим долгом изводить меня при каждой возможности.

***

Да когда уже она спросит! Я чувствую, чувствую, что она помнит, она почему-то просто оттягивает этот разговор, стихи читает, полтомика Брюсова уже продекламировала, наверно, и специально так медленно, так нараспев, но не могу же я сама ей напоминать. Мы ведь работаем, чего я со своим личным полезу. И так неловко, что я ей все свои личные проблемы выложила. Я молчу, и она молчит. Не молчим, конечно, она Брюсова читает, комментирует, как всегда, а я поддакиваю, вопросы задаю, но как бы автоматически. И не стихи я сегодня слушаю, а её голос, за жестами наблюдаю: когда же, когда же? И почему я точно уверена, что она держит в голове наш прошлый разговор, не забыла, она твёрдо знает, что я только об этом и думаю, что телефон с записями уже прожёг мне бок, что они взывают: прослушайте нас, прослушайте, не зря же мы были записаны! Глаза ли её выдают? Но книга плотно придвинута к лицу, виднеются только верхние части оправ, я к ней спиной, вся погружена в разбор книг, стараюсь не глядеть на неё. Нет, в голосе что-то, голос выдаёт, что не окунулась она на этот раз в поэтическую стихию. Наконец, пауза. Та самая пауза, которая мне нужна. Несколько коробок уже готовы, только запечатать и наклеить списки. С треском раскручивается скотч, глухо шуршат по полу коробки. Мои шевеления — аккомпанементом пиано. Я научилась паузам, это моя, я длю её сколько хочу, сколько нужно, Евдокии Ивановне придётся начать.

— Машенька, простите, пожалуйста, мою назойливость, ни в коей мере не хочу настырно лезть в вашу личную жизнь, но поелику у нас уже заходил разговор о вашем муже, позволю себе спросить, вы решились записать его обвинения в ваш адрес, как вы выразились в прошлый раз «истерики»?

Сначала я доведу дело до конца с этой коробкой. Я быстро учусь. Надо оформить её реплику в паузы, только эта будет небольшая. Но как же радостно прыгнуло сердце!

— Да, Евдокия Ивановна. Мне удалось сделать аж четыре записи. Полноценных, длинных, Никита на выходных был особенно в ударе.

— Машенька, а не пора ли нам сделать перерыв на чай? Вчера Натуся принесла мне королевское варенье: вишнёвое с грецким орехом. Мы проболтали весь вечер — она работает сейчас над очень интересной темой, а я уже прикидываю, как можно её тему использовать в собственных целях — а банку она мне так и забыла открыть. Крышка завинчена так туго, что мне не под силу отвинтить. Уж как я утром ни билась: и горячей воды лила, и полотенцем прихватывала, — не получается, нет силы в руках. Так уж на вас одна надежда. И чудесная белая булка, пышная, тёплая ещё, наверное, имеется, это мне соседка подбрасывает, она повадилась ходить в мини-пекарню по утрам, ну, и меня не забывает. Как раз перед вами приходила.

Ну вот, какой облом. Я-то размечталась, что она жаждет Никитины вопли исследовать, а она всего лишь варенья хочет! Со вчерашнего дня. Это нетерпение к варенью в её голосе звучало! Едва выждала времени приличного для перерыва и на тебе.

— Да, Евдокия Ивановна, как скажете.

А банка подозрительно легко открылась.

— Машенька, будьте так добры, возьмите сегодня синие чашки. Они в глубине стоят, но в глаза бросаются сразу. Такие рифлёные с золотыми узорами, костяной фарфор. Там их всего четыре, две разбились. Когда-нибудь я расскажу вам историю о том, как это произошло. Интересная история, знаковая.

Вот ведь умнейшая женщина, кладезь познаний, а на банку с вареньем смотрит, ручки дрожат от нетерпения и чуть слюни не текут. Раздражать меня начинает, что ли? Ест аккуратно, бесшумно, аристократически, если облизнётся, так обязательно хитро на меня глянет, типа: «знаю, знаю, что некультурно, но могу я себе хоть какое-нибудь хулиганство позволить?»

— Машенька, вы, наверное, догадываетесь, что я не из праздного любопытства попросила вас записать речь вашего мужа в момент возбуждения. Вы понимаете, что я могу дать некоторую экспертную оценку, основанную на анализе. И анализировать ваши записи буду не я на слух, а компьютер. Естественно, только с вашего позволения. И как только вы пожелаете, все записи и их анализ будут удалены. Это никуда не пойдёт. Может быть, вы передумали и не хотите никакого проникновения во внутреннюю жизнь вашей семьи, тогда считайте, что нашего разговора не было. Вы можете мне доверять. Ваши тайны умрут вместе со мной. Дело в том, что в лаборатории, где я работала, и которую создал мой муж, мы как раз занимались анализом речи, ритмической организацией речи. Помнится, я уже упоминала об этом. Вся вселенная имеет волновую природу, это общее место для человека хоть сколько-нибудь образованного, извините, что я говорю банальности, это, так сказать, введение в контекст. Волновую значит ритмическую. То есть, ритм обладает абсолютной организующей, создающей всё и вся функцией. Камень имеет свой ритм существования, белок свой, вода свой. Можно переиначить известный афоризм: дайте мне ритмоизлучатель, и я создам свою вселенную. Наша лаборатория накопила огромную базу данных, точнее уже будет сказать, базы данных устной и письменной речи различных стилей и жанров, на разных языках, разных исторических периодов, людей разных возрастов, социальных страт, профессий. Конечно, с устной речью сложнее, первые образцы были записаны только в конце девятнадцатого века, и они очень немногочисленны. Практически нет образцов диалогов.

Наши коллеги исследовали музыку и живопись, архитектуру, словом, другие проявления человеческой деятельности, мы часто обменивались результатами работ на конференциях и, знаете, взаимно обогащались идеями!

Одно время моим приоритетным направлениям был сбор образцов речи людей с психическими расстройствами, или так называемых нормотипичных людей в моменты душевного срыва: истерики, агрессии, волнения, страха и прочих. Не удивляйтесь. Куда только не занесёт исследователя научная мысль! Мои сотрудники перелопатили горы литературы по психиатрии на всех языках, которые смогли найти, пошли работать в психоневрологические стационары, профессиональные психиатры привлекались к работе.

Благодаря моему мужу, (он был высокий профессионал, энтузиаст, великолепный организатор), у нас всегда была самая передовая аппаратура, самые лучшие программисты, с нами сотрудничали эксперты из всевозможных областей знаний.

Простите мне моё многословие, я опять же увлекаюсь, готова бесконечно петь дифирамбы своей лаборатории, нашему с мужем любимому детищу. И прежде, чем анализировать те записи, которые вы принесли, я должна вам объяснить глубину проработки темы, показать, что наш анализ не скороспелая эксцентричная фикция, а плод почти полувековой работы, имеющий, кстати, вполне продуктивный практический выход. Я должна вам обрисовать научный подход, чтобы вы ещё раз подумали, стоит ли вам подвергать анализу слова близкого вам, (пусть близкого в прошлом), человека.

Позволю себе ещё несколько деталей. Очень кратко.

Любопытная вырисовывается корреляция.

Продукт современной массовой литературы имеет от 20 до 85 процентов совпадений в ритмической организации с речевыми произведениями людей с умственной отсталостью лёгкой или средней степени тяжести, параноидального или шизофренического бреда пациентов в стадии возбуждения и в подавленном препаратами состоянии, а так же условно нормотипичного человека в состоянии нервного возбуждения. Если мы возьмём литературу конца девятнадцатого века, литературу реалистической направленности двадцатого века условно до восьмидесятых годов, то такая корреляция составляет от 2 до 30 процентов. Я опять же привожу крайние значения, не вдаваясь в уточнения. Проанализированы миллионы источников, благо лаборатория блестяще оснащена. Так что, согласно закону больших статистических данных, это не может быть случайным совпадением.

Сложнее с модернизмом и постмодернизмом. Новое сознание, новый век, новые ритмы. Если подходить к ним с нашей традиционной шкалой, получается следующая картина: классические модернисты начала двадцатого века очень разнообразны, отдельные произведения Джойса и даже части его главного романа имеют совершенно разные корреляции. Одна глава «Уллиса», например, абсолютно нормотипична и имеет практически те же характеристики, как скажем проза Диккенса или Гёте, а другая почти 70 процентов совпадений с ритмическими паттернами бреда параноика в стадии возбуждения. Джойс — гений, он выбивается из рамок. Вирджиния Вульф почти во всех своих романах даёт где-то 10—40 процентов совпадений с шизофреническим бредом интеллектуально развитого пациента. Но в том-то и дело, что подобные корреляции поверхностны, слишком велика погрешность, не вырисовывается коэффициент соотношения лексики и фразовых единств, и в то же время макротекст демонстрирует некоторое ритмическое единство, и так далее. Не пугайтесь, Машенька, у вас глазки затуманились, не буду вас мучить подробностями; для человека, который слышит об этом в первый раз, это чистая абракадабра. Я только хочу сказать, что тексты, помимо внешнего, легко-улавливаемого ритма, который так просто, казалось бы, классифицировать, обладают ещё и внутренним ритмом, и надо не обмануться, не купиться на быструю возможность разложить все по полочкам. В русской литературе есть предтеча смены ритмических парадигм веков, есть один писатель, который превосходит Джойса по разнообразию ритмических паттернов, догадываетесь, какой?

Какой? Кто бы мог превзойти Джойса? А ведь я его знаю, кто-то из первой кагорты, кто-то…

— … Достоевский?

— Достоевский. Какие противоречия, какие переходы! Неуловимые. Вот где место нескончаемому поиску и нескончаемым научным дискуссиям. В русской прозе Пушкин, Державин, Лермонтов, Гоголь, Толстой — образцы гармонии, «здравости», если хотите. Чем дальше вглубь веков, тем стабильнее ритмические паттерны, при учёте, конечно допушкинской лекскико-синтаксической эры. Исключения есть, но я говорю о превалирующей тенденции.

Ритм! Сколько внимания уделяется ему последние лет сорок! Мне иногда кажется, что это средоточие всех научных изысканий во всех областях. Параллельно с нами больших успехов в исследовании художественной прозы достигла школа Ивановой-Лукьяновой. У них отличный от нашего подход, свои математические модели, несколько иные результаты, и мне, конечно же, кажется, что мы ближе к истине: у нас лучше оборудование и более профессиональные программисты, но, тем не менее, мы льём воду на одну мельницу.

А вот совсем свежие данные из области психологии подростков: по показателям за последние десять лет ответ среднестатистического школьника простой средней школы (не гимназии, не лицея) с шестого по десятый класс уверенно коррелирует с речью ребёнка аналогичного возраста с дебильностью или лёгкой степенью имбецильности.

Я вам предлагаю, Маша, проанализировать речь вашего мужа с помощью специальной программы на моём компьютере. Имея на руках характеристику, вы можете лучше судить о человеке, находящемся рядом с вами, и лучше рассчитывать свои действия по отношению к нему.

Вот оно что. Как ни странно, я почти не удивлена, я интуитивно ожидала чего-то в таком роде. Это очень интересно — узнать, насколько мой муж нормальный или ненормальный, и вообще, все мы сегодня подсели на всякие новомодные тестирования, помню, даже у нас в офисе прямо поветрие было: тест Люшера, тест Кеттела, тест Айзенка, ещё какие-то; а да — «Склонны ли вы к шизофрении?». Развлекались все, ржали, никто, помнится, на шизофреника не потянул, а так рассчитывали! Удивлялись, что в таком дурдоме работаем, а всё никак не свихнёмся по-настоящему. А здесь что-то новенькое, не растасканное ещё по интернету.

Чашки, действительно, уникальные: такие тонюсенькие, кажется, что ручка не выдержит веса чая и отломится. Ан нет — держу за причудливо изогнутую загогулину, (как ни странно, удобную), и чувствую, что она уверенно сливается с чашей, и ей не тяжело.

Сегодня очень светлое небо. Евдокия Ивановна застыла с чашкой в руке, тоже смотрит на небо, её очки лежат на столе, рядом с розеткой с остатками варенья. Конечно, я хочу проанализировать речь моего мужа с помощью этой компьютерной программы, я заснула вчера с этой мыслью и проснулась сегодня.

— Сейчас, Машенька, я перелезу в свой «лимузин», и мы отправимся в другую комнату, у меня там компьютер.

Медленно, очень медленно и трудно она приподнимается со стула, не с первой попытки решается перехватиться рукой за поручень каталки и, как улитка, переползает телом с одного сидения на другое. Едва жужжа, медленно едет каталка, за ней следую я.

Вот и спальня. С трёх сторон старинные узкие, почерневшие стеллажи с книгами, окно плотно занавешено; огромный экран, ну да, она ведь плохо видит. Ого, я такого компа никогда не видела. Она подъезжает на кресле прямо к компьютерному столику, стульев нет, мне указано на кровать.

— Я вам уже говорила, Машенька, что я до сих пор консультирую специалистов нашей лаборатории. Ездить мне не под силу, поэтому мне пошли навстречу и оборудовали рабочее место дома.

Что-то сегодня она плоха. Неважно себя чувствует?

— Евдокия Ивановна, вы как себя чувствуете? Может быть, отложим? Может быть, вам сегодня вообще отдохнуть? Я могу приготовить что-нибудь, или в аптеку сбегать?

— Ну что вы, Машенька! Какая вы чуткая, спасибо вам! В моём возрасте такие дни не редкость, я просто принимаю меры и продолжаю жить. Если обращать внимание на недомогания, можно вообще не вставать с постели. Так что, продолжаем работать.

Как же мне её жалко. Столько в ней воли, желаний, интереса, но возраст, возраст, старость… Чуть дрогнули руки, но тем не менее, уверенно щёлкает мышкой. Вот мои записи уже у неё в компьютере. Боюсь ли я, что они там останутся? Не боюсь, но нужно будет попросить, чтобы стёрла после эксперимента. Так быстро!

— Так быстро!

— База данных огромна, компьютер мощный, ваши отрывки коротки. Мы делаем стандартную процедуру. К тому же информация не полна. Сейчас посмотрим. Ага, так я и предполагала.

«Сэмпл №1.

Ритм нормотипичный для мужчины развитого цивилизованного общества в состоянии фрустрации, компенсированной симуляцией гнева и печали, с полным интеллектуально-волевым контролем.

21 век — 93%

Высшее образование — 88%; высшее техническое — 69%

Возраст: от 33 до 49 лет –94%; от 40 до 46 — 60%

Контроль лексики — 92%

Контроль интонации — 95%

Контроль тона — 94%

Контроль паузировки — 86%

Истероидность 4% (норма погрешности)

Маниакальность — 0%

Параноидальность — 11%

Нейротизм — 4% (норма погрешности)

Сэмпл №2.

Ритм нормотипичный для мужчины развитого цивилизованного общества в состоянии фрустрации и гнева, компенсированном агрессией с частичным интеллектуально-волевым контролем.

21 век — 93%

Высшее образование — 88%; высшее техническое — 63%

Возраст: от 38 до 48 лет — 94%

Контроль лексики — 61%

Контроль интонации — 54%

Контроль тона — 28%

Контроль паузировки — 19%

Истероидность –5% (норма погрешности);

Маниакальность — 4% (норма погрешности);

Параноидальность — 15%

Нейротизм — 6% (норма погрешности)

Сэмпл №3.

Ритм человека в состоянии возбуждения с частичным интеллектуально-волевым контролем.

мужчина — 60%

80-е годы 20 — 21 век — 91%

Образование высшее — 54%

Образование средне-специальное — 43%

Возраст: от 31 до 52 лет — 90%; от 39 до 47 — 60%

Контроль лексики — 56%

Контроль интонации — 28%

Контроль тона — 12%

Контроль паузировки — 13%

Истероидность — 10% (норма погрешности)

Маниакальность — 28%

Параноидальность — 71%

Нейротизм — 11%

Сэмпл №4. Ритм нормотипичный для мужчины развитого цивилизованного общества в состоянии фрустрации и пост-стресса с частичным интеллектуально-волевым контролем.

21 век — 93% корреляции

Высшее образование — 88% корреляции; высшее техническое — 67%

Возраст: от 38 до 49 лет — 95% корреляции

Контроль лексики — 71% корреляции

Контроль интонации — 59% корреляции

Контроль тона — 25% корреляции

Контроль паузировки — 32%

Истероидность — 7% (норма погрешности)

Маниакальность — 9% (норма погрешности)

Параноидальность — 23%.

Нейротизм — 7% (норма погрешности)

Заключение.

Представленные сэмплы в совокупности характеризуют источник речи как:

— мужчину 21 века, горожанин, в возрасте от 36 до 49 лет, с высшим, с высокой вероятностью техническим образованием;

— в состоянии стресса, фрустрации, тревожности, гнева, угрозы, что компенсируется речевым актом агрессии, переносом ответственности, вины на другое лицо, обесцениванием другого лица, проецированием переживаемых эмоций на другое лицо.

— В сэмплах №№1,2,4 Источник логичен, осознан, хорошо контролирует своё речевое поведение, высказывания имеют чёткую структурно-ритмическую организацию; цель высказывания — подменить точку зрения собеседника своей с помощью манипуляции и прямого давления.

— В сэмпле №4 Источник в значительной мере теряет контроль над процессом возбужденя; высказывание носит чётко выраженный параноидальный ритм; выявлена симптоматическая мания величия и мания преследования.

— Проценты, которые вы видите, показывают корреляцию со средним значением данного показателя у пациентов, которым был поставлен соответствующий диагноз, либо со средним значением показателя какой-либо социальной группы.

— Так мой муж всё-таки нормальный? Или? Параноик?

— В бытовом смысле, конечно, нормальный. Но что такое норма? Нам всем в минуту опасности, отчаяния или пароксизма каких-либо других эмоций свойственны отклонения, нарушения ритма мозговой деятельности, что находит отражение в поведении, в частности, речевом. Но ваш муж не истерик, как вам угодно было его называть. Нет. «Его вопли» — воспользуюсь вашей характеристикой — как и тонально и интонационно более ровные речевые отрезки не имеют истероидного ритма. В моменты возбуждения и потери контроля над собой ваш муж показывает параноидальный ритм.

— Это плохо?